Саперы мужают в боях
Дождливая осень не задержала наступления советских войск. Несмотря на размокшие дороги, они, преодолевая ожесточенное сопротивление врага, продвигались на запад, пядь за пядью освобождая родную землю.
К концу ноября 1943 года войска Белорусского фронта с боями вплотную подошли к городам Рогачев, Жлобин, Паричи, Калинковичи и Мозырь. Однако здесь противник, опираясь на заранее подготовленные рубежи, оказал сильное сопротивление. Наступление временно приостановилось, и наши войска стали закрепляться. Батальонам бригады была поручена установка минных заграждений на переднем крае и подготовка к действию подвижных отрядов заграждений.
Наступило время, о котором в штабных сводках пишется: «Никаких изменений на фронте не произошло, велись поиски разведчиков». Однако и в эти дни наши минеры участвовали в активных боевых действиях.
...3-й батальон майора Гасенко был придан 76-й гвардейской стрелковой дивизии, занимавшей оборону восточнее города Калинковичи. Части дивизии вели усиленную разведку противника, местности. Почти ежедневно уходили в фашистский тыл группы смельчаков, время от времени проводилась разведка боем.
В ночь на 2 декабря 1943 года 2-й батальон 239-го гвардейского стрелкового полка получил задачу скрытно проникнуть в тыл гитлеровцев и внезапной атакой захватить разъезд Голевицы на железной дороге Гомель — Калинковичи. В ходе этой операции можно было проверить [148] прочность обороны противника, раскрыть его систему огня, захватить пленных.
Батальону придавался взвод саперов численностью восемнадцать человек. Командовал взводом старший сержант Николай Гнедиков. В опасный поиск вместе с минерами добровольно пошла и санинструктор старший сержант медицинской службы девятнадцатилетняя Ольга Боровкова. Гитлеровцы считали болото, через которое пробирался батальон, совершенно непроходимым и не охраняли его. Поэтому подразделения сравнительно легко преодолели передний край и внезапной ночной атакой, почти без потерь, овладели разъездом Голевицы и северной окраиной поселка Александровка.
Командир батальона, зная, что фашисты не смирятся с потерей разъезда, приказал готовиться к отражению контратак. Саперы начали минировать дороги, ведущие к разъезду.
Около восьми часов утра 2 декабря до полка гитлеровцев при поддержке танков атаковали позиции батальона со стороны деревни Осипова Рудня. Вскоре противнику удалось окружить советских воинов. Весь день батальон вел тяжелый бой с превосходящими силами противника. Во время одной из контратак на минном поле севернее разъезда подорвались два фашистских танка, почти одновременно около железнодорожной будки на мину наскочил бронетранспортер с фашистами. К исходу 2 декабря положение осложнилось: кончались боеприпасы, прервалась связь с командиром полка.
Гвардейцы-минеры вместе с пехотинцами обороняли северные подступы к разъезду. Старший сержант Гнедиков был дважды ранен, но не покинул поля боя, продолжал умело командовать саперами.
Во время одной из атак, когда подобравшиеся совсем близко фашисты с воплями «Рус, сдавайсь!» бросились на наших бойцов, старший сержант в упор застрелил бежавшего впереди офицера и, крикнув: «Вперед, за мной, бей фашистских гадов!» — пошел на врага.
Гвардейцы, поднявшись за своим командиром, поливая фашистов огнем из автоматов, забрасывая ручными гранатами, отбросили их на исходные позиции. В этом бою геройской смертью погибли саперы ефрейторы Я. И. Поливода, С. В. Медведев, рядовые Е. В. Харьков, Н. И. Дрозденко, А. А. Забунян. [149]
Оля Боровкова, единственная девушка в окруженном батальоне, презирая смерть, самоотверженно оказывала раненым первую помощь. Вначале она перевязывала своих минеров, но, когда у пехотинцев был убит санинструктор, «наша Леля», как ее любовно называли солдаты, стала оказывать помощь и им.
Боровкова делала перевязки, будучи сама раненной. Только после второго тяжелого ранения, когда осколок раздробил кость ноги, истекающая кровью девушка позволила перевязать себя и отнести в укрытие. Отважный санинструктор оказала на поле боя помощь пятидесяти раненым. Многие из них обязаны ей жизнью.
Двое суток в полном окружении дрался батальон с противником, нанося ему тяжелые потери в живой силе и технике. На рассвете 4 декабря одновременно ударом с двух направлений наши войска прорвали кольцо окружения. Батальон соединился со своим полком.
Олю Боровкову боевые друзья уложили на плащ-палатку и, пройдя под огнем врага по болотам и кустарникам более четырех километров, доставили в медсанбат. Боровковой немедленно сделали операцию и, несмотря на протесты девушки, отправили для дальнейшего лечения в глубокий тыл.
Минеры тепло простились со своей героиней, пожелали скорейшего выздоровления и возвращения в боевую семью.
За мужество в бою старший сержант медицинской службы Ольга Боровкова была награждена орденом Красного Знамени. Такую же награду получил и командир взвода старший сержант Н. Г. Гнедиков. Орденами и медалями отметила Родина и других гвардейцев-минеров — участников операции под разъездом Голевицы.
Утром 14 декабря полковника Иоффе срочно вызвали к начальнику инженерных войск фронта. Вернулся он быстро. Сразу же пригласил к себе подполковника Соколова и меня.
— По данным разведки, гитлеровцы готовят контрудар в полосе обороны 65-й армии, — начал Иоффе. — В районе юго-западнее города Жлобин они сосредоточивают крупные танковые части. По приказанию генерала Прошлякова в распоряжение начинжа 65-й армии [150] полковника Швыдкого в дополнение к 4-му и 7-му батальонам нужно срочно направить 2-й и 6-й батальоны инженерных заграждений.
Одновременно приказано 6-му электротехническому и 8-му батальону специального минирования быть в полной боевой готовности и в случае необходимости развернуть на угрожаемых участках электризуемые заграждения, установить мины замедленного действия и управляемые по радио фугасы.
На рассвете 20 декабря противник перешел в наступление. На узком участке фронта наши боевые порядки таранили не менее пятисот вражеских машин.
За короткий срок — всего несколько дней — наши минеры подготовили гитлеровцам достойную встречу. Каждому батальону инженерных заграждений был отведен свой участок. Тщательно отрекогносцировали пути действия подвижных отрядов заграждений, наметили места установки минных полей, заранее устроили полевые склады минно-взрывного имущества. Подвижные отряды заграждений с первых минут боя успешно вели единоборство с гитлеровскими танками. Устанавливать мины зачастую приходилось под огнем, в непосредственной близости от вражеских машин. К тому же начались заморозки. Малой саперной лопатой не возьмешь твердый грунт. Тогда саперы брались за кирки.
Наши гвардейцы показывали образцы мужества и воинского мастерства. Вспоминается такой эпизод.
20 декабря командир взвода 6-го гвардейского батальона инженерных заграждений младший лейтенант Мечев с группой из десяти человек прикрывал отход наших войск. Невдалеке показались вражеские танки с автоматчиками. Под прикрытием огня партизан, окопавшихся на опушке леса, минеры закончили установку мин. Но группа Мечева была отрезана от наших войск. Партизаны помогли минерам по лесным и болотным тропам выйти к своим. Почти двадцать километров несли на себе герои двух тяжелораненых товарищей. Партизаны сообщили, что на минах, установленных группой Мечева, подорвалось семь фашистских танков...
За первые два дня боев минеры бригады установили пятьдесят семь минных полей — две тысячи триста противотанковых и противопехотных мин. На них подорвались двадцать восемь танков и сотни гитлеровцев. [151]
Благодаря значительному превосходству в силах противнику удалось вклиниться в оборону 65-й армии. Подвижные отряды заграждений подрывали и уничтожали мосты и другие важные в военном отношении сооружения на пути наступающего врага.
Развивая наступление, 23 декабря гитлеровцы продолжали упорно рваться к крупному населенному пункту Чирковичи. Наши войска вынуждены были отойти за Березину. Минерам бригады пришлось взорвать несколько мостов, чтобы не дать противнику переправиться.
Первым приказание взорвать после отхода наших войск мост на дороге Чирковичи — Рудня получил командир 6-го батальона капитан М. М. Кущ. К мосту направился взвод гвардии сержанта Канушина. Когда минеры начали подвязывать заряды под опоры моста, из леса показались первые вражеские танки. Саперы вставили зажигательные трубки и с нетерпением ждали команды на подрыв.
Однако гвардии сержант не торопился. Он увидел на противоположном берегу две наши запряжки с противотанковыми орудиями. Ездовые бешено нахлестывали лошадей. И только когда артиллеристы проскочили через мост, Канушин подал команду:
— Зажигай!
Мост взлетел на воздух, когда фашисты были от него в каких-нибудь семидесяти — восьмидесяти метрах. У реки танки остановились. В то же мгновение ударили наши противотанковые пушки. Три машины гитлеровцев запылали.
В это время минеры 6-го батальона гвардии сержанты Ворона и Сафаров получили приказ минировать мост и подходы к нему на дороге Чирковичи — Великий Бор. По этому мосту враг мог обойти нашу оборону и выйти в район села Просвет. Ворона и Сафаров — специалисты своего дела. За считанные часы они установили четыре группы мин на дороге и обочинах перед мостом, заряды на опорах моста. В полдень 23 декабря со стороны деревни Чирковичи показалось несколько гитлеровских танков. В нескольких десятках метров от моста один из танков подорвался на мине. В этот момент гвардии сержант Ворона взорвал мост. Гитлеровские танки развернулись и пошли вдоль берега реки. Еще один взрыв, еще одна вражеская машина наскочила на мину и замерла с перебитой [152] гусеницей. Танки изменили маршрут и попали на минное поле, установленное гвардии сержантом Сафаровым. На нем подорвался и третий танк. Остальные машины вынуждены были убраться.
Несмотря на упорное сопротивление наших войск, гитлеровцы продолжали рваться вперед. Противнику внезапным ударом удалось захватить мост у села Просвет. Последствия этого события трудно было даже представить. Теперь перед противником до самого Днепра не оставалось ни одного естественного препятствия. Минирование и уничтожение этого моста было поручено саперам из 14-й инженерно-саперной бригады. Но разрывом снаряда была повреждена электрическая сеть. Напрасно крутили саперы ключ подрывной машинки. Взрыва не последовало. Гитлеровцы ворвались на мост.
Командующий 65-й армией генерал-лейтенант П. И. Батов, узнав об этой неудаче, приказал: «Мост уничтожить во что бы то ни стало!»
Несколько ожесточенных артиллерийских налетов по мосту не дали результата. Не сумели взорвать мост и саперы 14-й инженерно-саперной бригады. Потеряв около двадцати человек, они вынуждены были отойти.
Под вечер к избе, где размещалась оперативная группа нашей бригады во главе с подполковником А. А. Голубом, подъехал начальник инженерных войск 65-й армии полковник Швыдкой.
— Александр Александрович! Выручай! Окаянный мост нужно взорвать обязательно!
Голуб немедленно вызвал командира 4-го батальона подполковника И. А. Эйбера. Объяснив комбату задачу, Александр Александрович спросил:
— Кто пойдет?
— Взвод лейтенанта Мозгалева. Возглавить все это дело прошу разрешить мне.
Голуб на секунду задумался:
— Самому вам никак нельзя. Нужно командовать батальоном. А вот справится ли лейтенант с ответственной задачей? Может, послать Чернова или кого-нибудь из ротных?
Но здесь вмешался Швыдкой:
— Мозгалева знаю, смелый паренек, а главное — сообразительный.
Действия наших саперов-разведчиков должны были [153] прикрывать пехотинцы и артиллеристы. С ними увязали все вопросы взаимодействия. Армейские разведчики сообщили, что у моста немцы оборудовали пулеметное гнездо. За мостом у небольшого леска поставили два самоходных орудия «фердинанд». Непосредственно на мосту всегда находится часовой. Тщательно подготовили сеть для подрыва электрическим и огневым способом. Около пяти часов утра двенадцать минеров подползли к мосту. Ящики с взрывчаткой сложили в кювет. В декабре светает поздно. Впереди у минеров было более трех часов темного времени. Да и бдительность часовых под утро ослабевает.
По мосту с автоматом на груди прохаживался гитлеровский часовой. К нему пополз солдат Василий Киселев, большой специалист по «языкам». Киселеву удалось неслышно убрать фашистского часового. Тихий свист: «Путь свободен!»
Оставив в кювете расчет ручного пулемета, чтобы прикрыть огнем разведчиков в случае появления противника, минеры быстро уложили ящики с тротилом на настил моста. Развернули электрические провода и дублирующую сеть из детонирующего шнура и отползли к кювету.
— Давай! — скомандовал Мозгалев.
Поворот ключа подрывной машинки. Вспышка взрыва вырывает из тьмы контуры моста, темную холодную воду. Тугой удар больно отдает в ушах. Приказ выполнен — мост уничтожен!
Начало зимы — пора для саперов крайне неблагоприятная. Ударили первые морозы, и грунт промерз так, что отрывать лунки для мин стало значительно труднее. Кроме того, отсутствие солидного снежного покрова затрудняло маскировку мин. Но и в этой ситуации минеры находили выход из положения.
Как-то поехал я в 6-й батальон проверить, как идет минирование у Куща. Комбат, несмотря на сложную обстановку, сохранял спокойствие. Он предложил:
— Товарищ подполковник, километрах в трех отсюда отделение минирует дорогу. Поедемте, посмотрим на месте!
Поехали. Невысокий худощавый сержант умело руководил отделением. В начале и в конце участка он установил [154] по ручному пулемету. На мой вопрос, зачем это сделано, сержант спокойно объяснил:
— Положение сложное. Того и гляди, гитлеровцы выскочат. Под прикрытием пулеметов людям работается спокойнее...
Использовали мы и электризуемые заграждения. Под Жлобином силами 6-го гвардейского батальона их было развернуто около восьми километров. Правда, противник до них не дошел — его остановили. Но эти заграждения позволили обороняться на этом участке сравнительно небольшими силами, использовав освободившиеся войска в другом районе.
В результате ожесточенных семидневных боев гитлеровцы были остановлены на рубеже реки Ипа. За эти дни только на минных полях 4-го и 6-го батальонов инженерных заграждений подорвалось восемьдесят пять танков, пять бронетранспортеров, две автомашины и более трехсот солдат и офицеров. Успешные боевые действия 4-го и 6-го батальонов бригады были отмечены специальным письмом Военного совета 65-й армии.
Нам это внимание было дорого. Еще со времен боев под Сталинградом мы хорошо знали и очень уважали командующего армией Павла Ивановича Батова, талантливого военачальника, простого и душевного человека. Знали и то, что генерал ценил нелегкий труд саперов, и поэтому всегда как можно лучше старались выполнить его приказы.
В боях юго-западнее Жлобина особенно отличились воины 1-й роты 4-го батальона. На минах, установленных ими, подорвалось около семидесяти вражеских танков и бронетранспортеров.
Когда я спросил командира роты капитана Д. В. Полищука, широкоплечего, круглолицего украинца, чем он объясняет успех подразделения, тот ответил:
— Местность для минеров благоприятная... Одни лесные дороги, кругом топи... Подорвутся немцы, начнут искать обход, а мины и там стоят... Ну и хлопцы у нас смелые, прямо перед гусеницами танков мины ставили. Вот только на минах Русинова подорвалось одиннадцать машин. Да вот он идет, кстати...
Капитан подозвал солдата. Широкоскулое лицо, маленькие умные глаза. Внешне ничем не примечателен, а [155] ведь настоящий герой. Один уничтожил целую роту фашистских чудовищ из крупповской стали...
Вскоре Василию Ивановичу Гусинову было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
Бои в конце декабря 1943 года обогатили нас бесценным боевым опытом. Если раньше взаимодействие с противотанковой артиллерией в ходе боя организовывалось от случая к случаю, то здесь впервые оно планировалось с момента получения батальонами боевой задачи. Впервые наши батальоны непрерывно поддерживали связь не только с бригадой, но и с частями, которым они придавались. Впервые увязывалось взаимодействие и с войсками, занимавшими оборону на вторых и третьих рубежах. Надежная связь в основном обеспечивалась с помощью радио. Радистов, как я уже рассказывал, мы готовили сами. Радиосредства брались из комплектов управляемого минирования и из трофеев. В штабе инженерных войск фронта постоянно находился наш офицер связи с автомашиной и радиостанцией. Это позволяло всегда иметь надежную радиосвязь от штаба инженерных войск фронта до рот бригады, действующих на переднем крае.
Наши подразделения были всегда вместе с передовыми наступающими частями, и штаб бригады делал все, чтобы иметь точные и достоверные данные об обстановке на всех участках фронта. Потеря связи с подразделениями даже на несколько часов считалась чрезвычайным происшествием.
Бои под Жлобином показали, что задачи, решаемые подвижными отрядами заграждений, стали сложнее. На Курской дуге у них была лишь одна цель — во что бы то ни стало остановить вражеские танки, нанести им наибольшие потери. Здесь же мы знали, что контратаки врага — дело временное, что все равно вперед пойдут советские войска. Значит, установленные в ходе боев минные поля придется снимать нашим саперам. Поэтому значительно больше внимания стали уделять привязке минных полей на местности, аккуратнее выдерживать расстояние между минами при установке. Словом, стали заглядывать в «недалекое будущее».
...Последние дни уходящего 1943 года были относительно спокойными. Гитлеровцы прекратили контратаки. Наши же войска готовились к новому наступлению. Порадовала [156] и погода. Стоял небольшой мороз — десять — двенадцать градусов ниже нуля.
Примерно за час до полуночи 31 декабря собрались в штабе бригады на окраине Речицы. Чокнулись алюминиевыми кружками с «фронтовой» нормой за нашу победу, закусили изрядно надоевшими консервами.
К вечеру 1 января погода резко изменилась. С юго-запада подул теплый ветер, пошел дождь. Так продолжалось несколько дней. Дороги развезло. Траншеи на переднем крае залило водой.
8 января 1944 года, несмотря на распутицу, началось наступление войск Белорусского фронта. Вражеская оборона была прорвана. 14 января 65-я армия освободила Калинковичи, 61-я — овладела Мозырем.
В эти дни части бригады вели разграждение основных маршрутов движения войск, действовали на флангах наступающих частей в качестве подвижных отрядов заграждений. Только за время боев в районе городов Калинковичи и Мозырь батальонами бригады было обезврежено более тридцати тысяч различных мин. Около десяти тысяч противотанковых мин установили наши подвижные отряды заграждений.
Утром 16 января мы узнали, что Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» бригада награждена орденом Суворова II степени. В тот же день приказом Верховного Главнокомандующего 3-му гвардейскому батальону инженерных заграждений, отличившемуся в боях за Калинковичи, было присвоено наименование Калинковичского.
А через два дня — новое приятное сообщение: командиру бригады присвоили звание генерала. Узнал об этом Михаил Фадеевич ранним утром.
18 января Михаил Фадеевич около десяти вечера вернулся из штаба фронта. Часа три просидел на КП бригады с документами. Во втором часу ночи лег отдохнуть и заснул как убитый. Уже под утро он вдруг почувствовал, как кто-то настойчиво теребит за плечо:
— Вставайте, товарищ генерал!
Вначале все это показалось Михаилу Фадеевичу сном. Но нет. Опять его настойчиво пытаются разбудить. Иоффе открывает глаза и видит штабного радиста сержанта [157] А. П. Тимофеева, или, как все его звали, дядю Сашу, подлинного аса своего дела. Он много лет проработал на полярных станциях Главсевморпути.
— Чего надо? Какой-такой генерал? — спросонья сердито спросил командир бригады.
— Только что по радио передали: вам присвоено звание генерал-майора инженерных войск!
Сон с Михаила Фадеевича слетел мгновенно:
— Точно слышали? Не напутали ли чего?
— Никак нет, все точно! Поздравляю, товарищ генерал!
Вечером, когда мы собрались поздравить Михаила Фадеевича, он сказал:
— Присвоение мне генеральского звания, друзья, — это признание партией и правительством боевых заслуг коллектива всей нашей гвардейской бригады.
Конечно, в боевых успехах бригады, отмеченных присвоением звания гвардейской, награждением орденами Красного Знамени и Суворова II степени, была доля каждого офицера, сержанта, солдата. Но значительный вклад сделал и ее волевой, опытный командир.
Весна 1944 года в Белоруссии была довольно ранней. Снег на полях осел, стал плотным и зернистым. Опять, как и в декабре, развезло дороги. Приятно пригревало непривычно яркое после зимы солнце. Застучала капель с длинных сосулек, свисавших с крыш домов...
Густой хвойный лес километрах в трех от небольшой деревушки Круговец. Здесь разместился штаб нашей бригады. Весеннее солнце уже растопило снег на верхних ветвях могучих деревьев. А нижние еще в белом наряде. Издали кажется, что ели надели белые передники...
В напоенном запахами свежей хвои, по-мартовски терпком воздухе гулко раздаются удары топоров, шипение пил. Строятся землянки, столовые, склады. Батальоны бригады размещаются капитально, будто на долгие месяцы. На самом же деле никто не знает, сколько времени пробудем в резерве: дни или недели...
Впрочем, сейчас об этом никто не думает — хватает дел. В штабе сидят не разгибаясь, допоздна. Приводят в порядок подзапущенную в дни боев документацию, готовят отчеты в штаб инженерных войск фронта. Особенно [158] много работы у подполковника Соколова. Он сидит над планами боевой подготовки поступающего пополнения. В основном это люди из освобожденных районов Белоруссии. Народ трудолюбивый, старательный. Однако образование у большинства небольшое, есть даже неграмотные. Нужно научить их хорошо владеть стрелковым оружием, обучить профессии минера.
Утром в один из последних мартовских дней в штабную землянку вошел командир бригады. Вместо приветствия он с серьезным видом сообщил:
— К нам едет ревизор!
— ???
— Завтра в бригаду прибывает начальник штаба инженерных войск фронта полковник Алексеев.
Заметив легкую тень озабоченности, появившуюся на наших лицах (ведь, как правило, приезд начальников почти всегда влечет за собой если не неприятности, то уж во всяком случае дополнительные заботы), Иоффе, улыбаясь, добавил:
— По «агентурным» сведениям, полковник будет вручать бригаде орден Суворова, так что приготовиться к торжеству надо будет как следует!
Закипела напряженная работа. Везде навели образцовый порядок, приготовили плац для общего построения. Под вечер батальоны бригады выстроились на плацу. Приняв рапорт командира, начальник штаба инженерных войск зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР и прикрепил к алому полотнищу Знамени бригады серебристую пятиконечную звезду с профилем прославленного русского полководца Александра Васильевича Суворова, а к древку — изумрудно-зеленую ленту с золотистой каймой по краям.
Торжественным маршем мимо гвардейского Знамени с двумя орденами на полотнище прошли батальоны. Затем состоялся концерт самодеятельного бригадного ансамбля под управлением Бориса Чернова. После концерта для всего личного состава был организован торжественный ужин. Офицеры собрались в отдельной палатке. Попросили прочесть что-нибудь из своих стихотворений смуглого худощавого майора — гостя бригады поэта Евгения Долматовского. Он приехал вместе со своим товарищем [159] композитором Матвеем Блантером. Долматовский встал и просто, как-то очень задушевно стал читать чуть глуховатым голосом о любви, верности, солдатской дружбе... Все внимательно слушали, стояла тишина, как говорится, муха пролетит — услышишь. Вдруг раздался довольно сильный храп с этакими руладами. Оказывается, заснул Блантер, порядком уставший с дороги. В этот момент кто-то довольно громко пошутил:
— Стихи Долматовского, музыка Блантера!
Грохнул такой взрыв смеха, что посыпался снег с елок.
В конце ужина Михаил Фадеевич взял в руки скрипку и стал очень хорошо играть. Для меня это было неожиданностью. Музыкальных талантов у командира бригады я раньше не замечал.
Вечер прошел в товарищеской, теплой обстановке и всем надолго запомнился. На следующее утро прощались с Долматовским и Блантером. Композитору напомнили эпизод с храпом. Вместе посмеялись.
— Кстати, — сказал мне Блантер, — я написал «Саперный марш». Послушайте!
Однако насвистанный композитором марш мне не понравился, и я прямо ему сказал об этом:
— Уж больно синкопированный, на фокстрот похоже. Хотелось бы что-нибудь посолиднее...
Композитор обиделся и недовольно протянул:
— Ничего вы не понимаете...
Не знаю, сыграла ли какую-нибудь роль моя критика или были другие причины, но «Саперный марш» света так и не увидел.
В еловом лесу под Круговцем бригада простояла до 11 апреля. Затем по приказу штаба фронта мы передислоцировались под Мозырь. Штаб бригады расположился в местечке Михалки — километрах в пятнадцати от города.
Через несколько дней стала ясна и причина передислокации. Вернувшись из штаба инженерных войск фронта, Михаил Фадеевич вызвал Соколова, Коробчука и меня. Молча расстелил на столе карту.
— Здесь и здесь, — синий карандаш комбрига нанес легкие круги северо-западнее Калинковичей и западнее [160] Мозыря, — противник, по данным нашей разведки, сосредоточивает значительные силы. Приказано усилить позиции наших войск минно-взрывными заграждениями и подготовить ПОЗы.
В мае четырьмя нашими батальонами была проделана большая работа по укреплению позиций 48-й и 65-й армий. Только мин было установлено около тридцати тысяч штук. Подготовили на случай вражеского наступления к взрыву тридцать восемь железнодорожных и шоссейных мостов.
Сотни километров по лесным, зачастую еще не просохшим дорогам наездили наши комбаты, лично намечая возможные маршруты подвижных отрядов заграждений. Только после этого были утверждены схемы действия ПОЗов. Наши минеры почти ежедневно ходили и в тыл противника в составе общевойсковых разведывательных групп.
Как-то я приехал в штаб 2-го батальона. Командир батальона майор Козлов только что пришел с переднего края, где беседовал с минерами, вернувшимися из разведки. Борис Васильевич коротко доложил обстановку и поделился своими мыслями:
— Думаю, Виктор Кондратьевич, противник здесь вряд ли будет наступать...
— А какие у вас есть основания к таким выводам?
— Беседовал сейчас с разведчиками. Не похоже, говорят они, что гитлеровцы готовят наступление. Да и местность для фашистов здесь не подходящая. Не любят гитлеровцы в болотах воевать...
Командир батальона оказался прав. Никаких активных действий под Мозырем и Калинковичами противник так и не предпринял. Вскоре два наших батальона вывели в резерв, а два перебросили на правый фланг 65-й армии под Паричи.
В конце апреля 1944 года бригада выполняла еще одну задачу: восточнее города Ковель прикрывала подвижными отрядами заграждений полосу обороны 47-й армии.
Для выполнения этого задания была организована оперативная группа под командованием начальника штаба бригады подполковника Г. Н. Соколова в составе 1, 3, 7-го батальонов, а также одна рота 8-го батальона специального минирования. Проделав около пятисот километров, группа Соколова прибыла под Ковель к указанному сроку. [161]
Офицеры группы немедленно приступили к рекогносцировке местности и составлению схем действий подвижных отрядов заграждений. Минные заграждения тщательно увязывались с естественными препятствиями, а также с позициями истребительной противотанковой артиллерии. Планируемые действия ПОЗов согласовывались с командирами дивизий и артиллерийских противотанковых полков и утверждались Военным советом 47-й армии.
По схеме, наши батальоны должны были располагаться эшелонирование. Два — в первой армейской полосе обороны на глубину до десяти — двенадцати километров от переднего края, два — во второй полосе обороны.
Батальоны первого эшелона заблаговременно устанавливали минные заграждения на переднем крае. Одновременно подготавливались к действию подвижные отряды заграждений на случай прорыва гитлеровцев. При этом учитывалась и возможность перехода в наступление советских войск. Часть мин устанавливалась без взрывателей и маскировки. Батальоны второго эшелона также готовили подвижные отряды заграждений и разработали схему минных полей.
Такая система минно-взрывных заграждений была серьезным препятствием для противника и в то же время не требовала больших усилий по разминированию при переходе наших войск в наступление.
Офицеры группы тщательнейшим образом привязывали минные поля к местным ориентирам. За этим внимательно следил подполковник Соколов. Он жестко требовал идеальной отработки схем установленных минных полей. Случалось, что он с рулеткой в руках проверял расстояние между минами при их установке. Однажды один из ветеранов бригады проворчал:
— Мы не аптекари, а саперы, метр туда, метр сюда...
Соколов услышал реплику и, несмотря на довольно тревожную обстановку, приказал собрать взвод.
— Всегда помните, что вы минеры, — твердо сказал Георгий Николаевич. — В нашем деле даже ошибка в миллиметр может оказаться роковой. Ставя мины, нужно помнить и о тех, кто будет их снимать. Поэтому указанное в схеме расстояние между минами следует соблюдать точно, до сантиметра!
Под Ковелем подполковник Соколов сразу же по прибытии потребовал от дивизионных и полковых инженеров [162] подробных схем уже установленных минных полей. Их включили в общую схему минно-взрывных заграждений. С расположением минных полей, а также планом действий подвижных отрядов заграждений были ознакомлены командиры стрелковых батальонов и артиллерийских дивизионов.
В мае и июне наша оперативная группа под Ковелем сильно укрепила оборону 47-й армии. На полевые склады было заблаговременно завезено до двадцати тысяч различных противопехотных и противотанковых мин. Проводились систематические тренировки личного состава подвижных отрядов заграждений по приведению в боевую готовность существующих заграждений и установке новых. Командиры ПОЗов хорошо знали маршруты движения и места установки минных заграждений. Широко практиковалась установка в глубине нашей обороны ложных минных полей с целью введения противника в заблуждение в случае его прорыва.
Принимая активные меры для укрепления обороны, мы не забывали и о подготовке к наступлению. Организовали широкую сеть инженерных наблюдательных пунктов на переднем крае. Как я уже говорил, саперы ходили в разведку вместе с полковыми и дивизионными разведчиками. Саперам-разведчикам ставилась задача прежде всего собрать сведения о минно-взрывных заграждениях и водных преградах в глубине обороны врага.
В мае 1944 года директивой Генерального штаба на базе инженерных бригад специального назначения были созданы моторизованные инженерные бригады — по одной на фронт. При этом штатный численный состав несколько сокращался. Каждая бригада теперь состояла из трех моторизованных инженерных батальонов, батальона электризуемых заграждений и роты спецминирования. Зато более чем в два раза увеличивалось количество автомашин. Новые бригады должны были обладать большей маневренностью, что особенно важно для действий подвижных отрядов заграждений.
Одновременно отдельные фронтовые и армейские батальоны сводились в инженерно-саперные бригады и включались в состав армии. Для прорыва оборонительных полос противника создавались штурмовые инженерно-саперные бригады. Увеличивалось количество понтонно-мостовых бригад, формируемых из отдельных батальонов. [163]
Наша бригада была переформирована в 1-ю отдельную гвардейскую Краснознаменную, ордена Суворова мотоинженерную бригаду РВГК. Состав бригады фактически не изменился: восемь моторизованных инженерных батальонов, батальон спецминирования, электротехнический батальон, отряд электрификации и механизации.
Эта директива не была для нас неожиданностью. Стремительное наступление Красной Армии потребовало от инженерных войск огромных усилий. Нужно было обеспечивать прорыв мощной обороны врага, снимать мины, наводить переправы, ремонтировать дороги...
Саперных бригад было немного, а отдельные фронтовые и армейские инженерные батальоны не всегда справлялись с резко возросшим объемом боевых задач. Впереди же предстояли новые, еще более стремительные и глубокие наступательные операции. Они требовали и новой организации инженерных войск, позволяющей более оперативно сосредоточивать силы и средства на решающем направлении.
Однако вернемся к делам бригады. В мае ее штаб находился в местечке Лугины, километрах в двадцати северо-западнее города Коростень.
С начала июня по множеству признаков можно было предполагать, что и наш фронт скоро перейдет в наступление. К переднему краю подтягивались войска и боевая техника. Передвигались в основном ночью, к утру все тщательно маскировалось в густых белорусских лесах. К середине июня движение на дорогах почти прекратилось. Фронт напоминал тетиву туго натянутого лука, готового к выстрелу.
Перед началом наступления, по приказу начальника инженерных войск фронта генерала Прошлякова, командный пункт бригады переместился ближе к фронту, на опушку леса в четырех километрах северо-восточнее деревни Великий Бор.
Командование 1-го Белорусского фронта планировало, прорвав гитлеровскую оборону двумя мощными ударами по сходящимся направлениям, окружить крупную вражескую группировку в районе Бобруйска. С востока на Бобруйск наступали 3-я армия генерала А. В. Горбатова, 48-я генерала П. Л. Романенко и 9-й танковый корпус [164] генерала Б. С. Бахарова; 65-я армия генерала П. И. Батова и 28-я армия генерала А. А. Лучинского охватывали бобруйскую группировку гитлеровцев с юго-запада и обеспечивали ввод в прорыв конномеханизированной группы генерала И. А. Плиева и 1-го гвардейского Донского танкового корпуса генерала М. Ф. Панова.
Пять наших батальонов — 2, 4 и 5-й мотоинженерные, 6-й электризуемых заграждений и 8-й специального минирования — должны были обеспечивать наступление 65-й армии. Местность в полосе 65-й армии не благоприятствовала наступлению — сплошные леса и болота, многочисленные реки с широкими заболоченными поймами и каналы. Кроме того, за несколько месяцев обороны гитлеровцы создали здесь мощную, глубоко эшелонированную оборону. Особенно сильно укрепили они район Паричей. Здесь было меньше рек и болот, и местность более благоприятствовала наступлению. Генерал-полковник Батов главный удар решил наносить несколько южнее Паричей. Перед началом наступления огромную работу проделали армейские саперы П. В. Швыдкого, подготовившие все к преодолению болот, считавшихся гитлеровцами совершенно непроходимыми.
Перед 2-м и 5-м батальонами была поставлена задача в ночь перед наступлением проделать проходы в проволочных и минных заграждениях противника для пропуска наступающих частей армии.
На рассвете 24 июня мы услышали гул многочисленных авиационных моторов. Высоко в небе на северо-запад шли сотни советских самолетов. Вскоре до нас донеслись мощные разрывы авиационных бомб. Затем в действие вступила артиллерия. Около двух часов стонал воздух и дрожала земля.
Тысячи снарядов и мин летели через головы наших минеров, проделывающих проходы в минных полях. Сейчас они ближе всех к вражеским траншеям. Совсем рядом бушует огненный вихрь разрывов, осколки со свистом разрезают воздух над головами солдат.
Когда стена разрывов передвинулась в глубь вражеской обороны, проходы в минных полях были уже проделаны и отмечены. По ним стремительно ринулась на врага пехота.
Наступление войск 65-й армии с первых же часов развивалось успешно. Уже к полудню дивизии левофлангового [165] 18-го стрелкового корпуса прорвали все пять линий траншей фашистов. 69-я стрелковая дивизия корпуса заняла сильно укрепленный пункт Раковичи, а 15-я стрелковая дивизия — Петровичи.
Пропустив пехотинцев, саперы начали расширять проходы для танков. К полудню в прорыв был введен 1-й гвардейский Донской танковый корпус. Прославленные тридцатьчетверки и самоходки стремительно рванулись вперед. Болота, считавшиеся гитлеровцами непроходимыми, танки преодолевали по гатям, проложенным армейской 14-й инженерно-саперной бригадой.
В эти минуты мы находились на командном пункте и страшно волновались. Сумеют ли наши минеры вовремя расширить проходы, не подорвутся ли советские танки?
— Как связь с Козловым? — в который раз спрашивал генерал Иоффе у майора Дворкина.
— Устойчивая, товарищ генерал!
Наконец слышим долгожданное:
— Козлов докладывает: «Танки пошли в прорыв! Чрезвычайных происшествий нет!»
Все на командном пункте облегченно вздохнули...
Минеры 2-го и 5-го батальонов, продвигаясь с передовыми частями, вели проверку и разминирование маршрутов.
Только за первый день наступления этими батальонами было проделано более пятидесяти проходов в минных полях противника и обезврежено около трех с половиной тысяч мин.
К исходу 26 июня войска 1-го Белорусского фронта окружили в районе Бобруйска пять вражеских дивизий, насчитывающих около сорока тысяч человек.
29 июня 65-я армия при содействии 48-й армии полностью овладела Бобруйском.
Во время боев по ликвидации гитлеровских войск, окруженных в районе Бобруйска, миноры 5-го батальона проделывали проходы в минных полях для танкистов 1-го гвардейского танкового корпуса. Когда же гитлеровцы попытались вырваться из окружения, на их пути встали подвижные отряды заграждений батальона. Пока шли бои за Бобруйск, 2-й батальон ушел далеко на северо-запад с передовыми частями 18-го стрелкового корпуса 65-й армии. Время от времени от командира батальона [166] майора Козлова приходили короткие радиограммы: «Все в порядке. Проводим разграждение маршрутов».
Надо сказать, что в эти дни служба связи бригады работала отлично. Бывали моменты, когда расстояние между штабом бригады и ее оперативными группами превышало триста километров, а связь с батальонами приходилось поддерживать и на большем расстоянии.
Начальник службы связи майор Б. М. Дворкин, его заместитель лейтенант В. В. Юхневич, инструктор сержант А. П. Тимофеев сумели в короткий срок подготовить хороших радистов. Умелый выбор места развертывания радиостанций, правильное ориентирование и направленность антенн типа «наклонный луч» позволяли нашим радистам поддерживать устойчивую связь при работе телеграфным ключом на сто — сто пятьдесят и в отдельных случаях до трехсот километров, а телефоном — до восьмидесяти километров. Это в несколько раз превышало паспортные данные радиостанций. К началу 1944 года штаб бригады имел надежную прямую радиосвязь со всеми оперативными группами и батальонами. К этому времени были разработаны сигнальные и переговорные таблицы, четкий график вхождения в связь. Все это способствовало успешным боевым действиям бригады во время боев за Белоруссию.
Сразу же после освобождения городов Жлобин и Бобруйск была получена радиограмма от начальника инженерных войск фронта генерала Прошлякова о немедленном выделении трех батальонов для разминирования этих городов. На выполнение этой задачи мы направили 4-й мотоинженерный батальон, 6-й батальон электризуемых заграждений и 8-й батальон специального минирования.
После ликвидации окруженной бобруйской группировки гитлеровцев дивизии, занятые на этой операции, форсированным маршем догнали основные силы 65-й армии, ведущие бои уже под Барановичами. Туда же на автомашинах перебросили и 5-й батальон. 8 июля Барановичи были освобождены, и наши саперы приступили к разминированию города.
Правый фланг 1-го Белорусского фронта продвинулся далеко на запад. Возникла реальная угроза пинской группировке гитлеровцев. Она начала отход на заранее подготовленные [167] позиции по берегам реки Турья. Стремясь максимально задержать продвижение наших войск, гитлеровцы широко применяли различные виды минно-взрывных заграждений.
Наши 6-й и 7-й батальоны, вошедшие вместе с передовыми частями 47-й армии генерал-лейтенанта Н. И. Гусева в Ковель, обнаружили в городе многочисленные минные поля. Минировано было все: дома, брошенная военная техника, различные вещи. Только за два дня наступления под Ковелем батальоны обезвредили около пятнадцати тысяч различных мин и взрывных ловушек.
Пытаясь задержать наше наступление, гитлеровцы предприняли несколько яростных контратак. Вместе с артиллеристами и пехотинцами их отражали подвижные отряды заграждений 6-го и 7-го батальонов. Минеры быстро прикрыли минами передний край наших войск. Потеряв на минах несколько танков, гитлеровцы убрались восвояси.
Вечером 6 июля на КП бригады мы слушали приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении Ковеля. В приказе перечислялись соединения и части, отличившиеся при взятии города: «...саперы полковника Киселева, подполковника Соколова, майора Соколова».
Но почему не упомянули фамилию командира бригады? Может быть, с генералом Иоффе что-нибудь случилось? Вскоре новая тревога — радиограмма от командира оперативной группы подполковника К. В. Ассонова (эта группа действовала уже в районе Беловежской пущи). Из довольно сумбурного текста радиограммы можно было понять, что произошло какое-то чрезвычайное происшествие. Ассонова собираются предавать суду военного трибунала. Это сообщение немедленно передали в оперативную группу Соколова под Ковель. Там находился командир бригады. Через несколько минут получили короткий ответ: «Выезжаю. Иоффе».
Что же произошло в оперативной группе Ассонова? Почему фамилия Соколова, а не Иоффе упомянута в приказе Верховного Главнокомандующего? Эти вопросы волновали всех работников штаба.
Генерал Иоффе прибыл в штаб бригады утром и уже через два часа, решив только срочные, неотложные дела, [168] уехал к Ассонову. Вид у Михаила Фадеевича был хмурый. Обратно в штаб генерал вернулся дня через два. Сразу же с улыбкой сообщил:
— Все в порядке. Пустяковое дело. Зря только Ассонов панику развел!
Позднее я узнал, что, если бы не энергичное вмешательство командира бригады, дело могло кончиться далеко не пустяками. А случилось вот что.
65-я армия стремительно наступала, и саперы не всегда могли тщательно проверить освобожденную территорию, и даже дороги и колонные пути. Из-за этого и произошло несколько подрывов. При одном из подрывов был контужен член Военного совета армии генерал-майор Н. А. Радецкий. Начальник инженерных войск армии П. В. Швыдкой объявил, что во всех подрывах виноваты минеры нашей бригады. Был заготовлен приказ с объявлением строгого выговора К. В. Ассонову. Непосредственные виновники плохого разминирования должны были быть преданы суду военного трибунала.
На самом же деле наши батальоны разминировали только ту полосу, где подорвался генерал Радецкий. Установили, что виллис генерала ехал по дороге, по которой ранее прошли десятки танков и автомашин. Судя по воронке, оставшейся после взрыва, машина генерала подорвалась, скорее всего, на противотанковой гранате. Как она попала на дорогу? Могли уронить с автомашины. Не исключено, что подложил какой-нибудь гитлеровец. Их тогда немало скрывалось в окрестных лесах. У Иоффе произошел крупный разговор с генералом Швыдким. Очевидцы утверждали, что во время этой «беседы» тряслись стекла хатки.
Но все кончилось довольно мирно. Проект приказа был уничтожен. Угроза появления темного пятна на репутации нашей гвардейской бригады ликвидирована. Генералы расстались вполне миролюбиво.
Немало волнений мы пережили и из-за другого «чрезвычайного происшествия» — пропажи 4-го батальона майора И. А. Эйбера. Батальон передислоцировался под Ковель. Часть личного состава поехала на автомашинах, а главные силы во главе с комбатом отправились по железной дороге. Но в указанное время батальон к месту назначения не прибыл.
Командир бригады, казалось, кипел от возмущения: [169]
— Черт знает что! Ну задержался в дороге, всякое бывает... Но ничего не сообщать о себе!.. Нет, это на Эйбера просто не похоже!
Через несколько дней батальон «нашелся». Из-под Ковеля получили короткую радиограмму: «Находимся в назначенном месте. Все в порядке». В ответной было всего четыре слова: «Комбату немедленно прибыть бригаду».
В этот день мы с комбригом заснули поздно. Под утро, когда чуть начали светлеть окна, ординарец неслышно приоткрыл дверь и прошептал: — Товарищ генерал, прибыл майор Эйбер!
— Пусть отдохнет с дороги. Доложит после! — приказал Иоффе.
Утром выспавшийся Михаил Фадеевич был в хорошем настроении. Когда вошел Эйбер и доложил о прибытии, Иоффе сделал вид, что не узнал его.
— Виктор Кондратьевич, кто это? Эйбера мы знаем, он человек аккуратный, дисциплинированный, а это кто? — И уже совсем другим тоном: — Где столько времени пропадали? Почему не докладывали?
Выяснилось, что Эйбер действительно попал в тяжелое положение. Основные силы батальона разместились на восьми открытых железнодорожных платформах и прицепились к эшелону тяжелой артиллерийской бригады. В пути саперы несколько раз попадали под бомбежку. Особенно трудно пришлось около узловой станции Сарны, на которую постоянно налетали фашистские бомбардировщики. Эшелон часто останавливался из-за повреждения пути. Всякая радиосвязь была запрещена, чтобы противник не мог следить за переброской войск. Решили все-таки дать короткую радиограмму в штаб бригады. Однако бдительные радисты-артиллеристы немедленно засекли развернутую в вагоне радиостанцию. Начальник эшелона обвинил комбата чуть ли не в шпионаже и пригрозил отцепить платформы. Тогда Эйбер послал в бригаду с донесением мотоциклиста. В дороге у мотоциклиста сломалась машина. Когда прибыли в Ковель, то узнали, что и здесь радиосвязь строжайше запрещена. Эйбер отправил радиста за десяток километров от станции и приказал во что бы то ни стало связаться с бригадой.
...Наступление наших войск в Белоруссии успешно продолжалось. 18 июля была прорвана оборона врага западнее [170] Ковеля. Через два дня передовые отряды вышли к реке Западный Буг, стремительно форсировали его в районе Зберже и вступили на территорию братской Польши.
1, 3 и 7-й батальоны проделали перед наступлением проходы в минных полях противника и пропустили через них без единой потери пехоту и танки. Затем они вместе с передовыми отрядами продвигались вперед, ведя инженерную разведку и разграждение маршрутов движения войск. Все три батальона в числе первых форсировали Западный Буг. При этом саперы, тщательно проверив и разминировав места переправ, обеспечили успешный ввод в прорыв кавалерийского корпуса. 22 июля части 47-й армии овладели городом Холм, зашли в тыл города Брест, отрезав пути отхода значительной вражеской группировке.
Успешно развивалось наступление и в полосе 65-й армии. В составе этой армии действовала оперативная группа подполковника К. В. Ассонова в составе 2-го и 5-го батальонов.
Больших трудов нашим минерам стоило преодоление Беловежской пущи. Наши батальоны наступали вместе с передовыми отрядами и производили разминирование и уничтожение завалов на дорогах, идущих через Беловежскую пущу. Вспоминаю свою поездку к Ассонову в те июльские дни.
Наш виллис стремительно несся по хорошо накатанной сотнями автомобильных шин грунтовой дороге, пересекающей этот старинный заповедник. По обеим сторонам грунтовки огромные столетние дубы. Сквозь их густую листву с трудом пробиваются лучи жаркого летнего солнца. Время от времени попадаются светлые заросшие густой травой и цветами поляны. Кажется, вот-вот из-за кустов появится дикий зубр. Водитель Козлов мечтает его увидеть.
— До сих пор только на этикетках встречал, — смеется он.
Неожиданно вместо зубра перед нами появляется указатель с надписью: «Сто метров поворот налево!»
Козлов уменьшает газ. Вовремя! Сразу же за поворотом огромный лесной завал. Около него люди. Ба! Да это наши. Ко мне с докладом подходит командир 2-го батальона майор Борис Васильевич Козлов. Любуюсь отличной [171] строевой выправкой этого офицера. Высокий, стройный, бравый, настоящий гвардеец.
Лесные завалы оказались серьезным препятствием. Огромные дубы диаметром более метра было крайне трудно пилить или растащить. Чтобы не задерживать наступающие части, на каждый завал оставлялась группа саперов, которая готовила объезд. Когда основная часть войск проходила, завал подрывали.
— Вот привез трофейного тола, — рассказывал Козлов, — да и хочу проверить, как дела у хлопцев идут с завалами. Да, чуть не забыл, товарищ подполковник! На железнодорожной станции Беловежа захватили несколько вагонов с немецкими противотанковыми минами.
— Вот это здорово! — Я не удержался от радостного восклицания. — А какие мины?
— Тысяч пять тарельчатых и около двадцати тысяч старых противотанковых. Старые, видимо, из гитлеровского НЗ прислали. На фронте таких уже давно не видно.
Это было приятное известие. Трофейные мины нам очень пригодятся для подвижных отрядов заграждений. Правда, летом 1944 года нам вполне хватало своих мин. Тяжелые, неудобные и опасные при установке деревянные мины ЯМ-5 уже не выпускались. В основном мы получали мины ТМД-Б, разработанные Б. М. Ульяновым, Н. И. Ивановым и Н. П. Беляковым. Эта мина представляла собой небольшой деревянный ящичек почти квадратной формы, сбитый гвоздями из десятимиллиметровых досок. Ее можно было снаряжать любым взрывчатым веществом: тротиловыми шашками, плавленым или порошкообразным взрывчатым веществом, прессованными брикетами. Обычно мины снаряжались брикетами из смеси тротила и аммонита. Брикеты изготовляли на обычных кирпичных заводах, на тех же прессах, на которых раньше делали кирпичи. Два готовых брикета вкладывались в ящик. Между ними ставился промежуточный детонатор — стошестидесятиграммовая тротиловая шашка. Весила мина около девяти килограммов, из которых на взрывчатое вещество приходилось немногим менее пяти.
Боевой опыт показал, что заряд этой мины надежно перебивает гусеницы гитлеровских танков T-III и T-IV. Но в отдельных случаях при наезде на край мины танки T-V и Т-VI сохраняли подвижность. Был у мины и другой [172] существенный недостаток. Деревянный откидной щиток, закрывающий отверстие для установки взрывателя, от влаги разбухал и его невозможно было приподнять. Поэтому многократное использование таких мин затруднялось. В 1944 году конструкция мины была несколько усовершенствована. Вместо откидного щитка в центре корпуса сделали круглую горловину, закрываемую стеклянной или пластмассовой пробкой. Модифицированная мина получила наименование ТМД-44. Эти мины мы только начали получать. Время от времени в бригаду поступали металлические противотанковые мины ТМ-41, похожие на высокие металлические кастрюли. Кстати, их и делали на предприятиях, выпускавших до войны хозяйственную посуду. Весила мина семь килограммов и при снаряжении литым тротилом имела заряд в пять с половиной килограммов. Этого вполне хватало для того, чтобы перебить гусеницу любого вражеского танка.
Мины ТМ-41 имели и некоторые недостатки: значительную высоту, недостаточную механическую прочность, слабую герметичность. Но для подвижных отрядов заграждений в то время это была наиболее подходящая мина. Подвижным отрядам заграждений в наступлении нужны были именно мины с металлическим корпусом. Ставя мины, саперы уже думали, как их придется снимать.
В период оборонительных боев под Сталинградом все помыслы были только о том, как задержать гитлеровские танковые колонны, как затруднить фашистским саперам проделывание проходов. Здесь более или менее нас устраивала деревянная мина ЯМ-5, не обнаруживаемая миноискателем. Ведь нам проделывать проходы в минных полях тогда почти не приходилось.
Преимущество металлических мин для подвижных отрядов заграждений мы поняли только под Курском. В ходе боев наши саперы ставили мины, как правило, перед вражескими танками, рвущимися в глубину обороны. Противник в этом случае обычно не имел саперов и редко занимался проделыванием проходов в минных полях. Ему было не до этого.
Подорвалась передняя машина — вражеские танки пытаются обойти минное поле. В этих условиях относительная легкость обнаружения миноискателем металлических мин почти не имела практического значения для противника, [173] зато являлась существенным положительным фактором для наших саперов.
Какие же противотанковые мины имели на вооружении фашистские минеры? Наиболее распространенной в первый период войны у гитлеровцев была противотанковая мина TMi-35. Внешне она напоминала большую металлическую чечевицу с небольшим цилиндриком взрывателя в центре. Весила мина порядочно — десять килограммов, из которых чуть больше половины приходилось на взрывчатое вещество. С точки зрения ставящего ее сапера, если не считать вес, мина отличная. Гитлеровские конструкторы постарались создать мину, безопасную при установке, надежную и долговечную в работе, допускающую многократную установку. Однако образец получился крайне сложный в производстве. Видимо, у ее создателей был и корыстный расчет. Ведь изготовлялись мины на частных заводах, а чем больше ее стоимость, тем больше прибыль. Мина TMi-35 создавалась с учетом основной доктрины гитлеровской армии — стремительного наступления в глубь неприятельской территории и кратковременной победоносной войны. В этих условиях нужно было иметь сравнительно небольшое количество удобных, легко устанавливаемых мин, в основном для прикрытия флангов. Ведь фашисты обороняться не собирались, только наступать, а мина всегда рассматривалась как оборонительное средство.
Однако уже первые недели боев на советско-германском фронте показали агрессорам, что легкой прогулки не получится. Разгром гитлеровских полчищ под Москвой окончательно похоронил идею блицкрига. Небольшой запас мин TMi-35 был израсходован за несколько месяцев. Нужно было налаживать их массовое производство. Сразу же стало ясно, что это практически невозможно из-за сложности конструкции. Квалифицированная рабочая сила была нужна для выпуска более важной продукции: самолетов, танков, стрелкового оружия.
Уже в 1942 году в Германии срочно создается новая металлическая противотанковая мина TMi-42, внешне напоминающая большую перевернутую тарелку — гитлеровцы ее так и называли — «Теллермине». Она тоже была довольно сложна по конструкции, хотя и проще своей предшественницы. Главным недостатком мины было то, что она требовала дефицитной тонкой стали и мощных [174] прессов для производства корпусов. Это означало, что ее производство можно было организовать только на хорошо оборудованном предприятии. Между тем советскую металлическую мину ТМ-41 можно было изготовлять даже в мастерских с маломощным прессовым оборудованием. Деревянные же наши мины собирались в любых столярных мастерских, даже в школьных. Количество затрачиваемых человеко-часов на производство одной немецкой мины было раз в десять больше, чем на советскую. Во второй половине 1942 года гитлеровцы почти полностью скопировали нашу далеко не самую удачную деревянную мину ЯМ-5. Вскоре на фронте появился ее немецкий вариант — «Хольцмине-42». Большего фиаско немецкой конструкторской мысли в области минно-взрывного вооружения не придумаешь.
Аналогичное положение было и с противопехотными минами. На вооружении Красной Армии с начала войны в основном состояли мины нажимного действия ПМД-6 (противопехотная мина, деревянная, шестой образец), внешне похожие на деревянные детские пеналы. Они снаряжались взрывателем МУВ и 200-граммовой тротиловой шашкой. Несколько позже появились мины ПМД-7, меньшего размера, с 75-граммовой тротиловой шашкой. В августе — сентябре 1941 года советские конструкторы П. Г. Радевич и Н. И. Иванов создают исключительно простую и эффективную осколочную мину натяжного действия ПОМЗ-2 (противопехотная осколочная мина заграждения, второй образец). Эта мина состояла из литого чугунного корпуса, взрывателя МУВ, 75-граммовой шашки, деревянного кола, на который насаживался корпус, и одного-двух колышков с проволочными оттяжками.
Очень эффективными оказались мощные противопехотные осколочно-заградительные мины ОЗМ-152, управляемые по проводам. Они представляли собой корпус артиллерийского снаряда калибром 152 миллиметра, к днищу которого приваривалась вышибная камера с пороховым зарядом и электровоспламенителем.
Такую мину устанавливали в грунт и взрывали по проводам в случае необходимости. Вышибной заряд подбрасывал снаряд в воздух, где он разрывался над землей, образуя большое количество осколков. Уже в ходе войны были созданы так называемые универсальные вышибные [175] камеры (УВК), которые позволяли использовать прямо на месте любые артиллерийские снаряды и минометные мины, как советские, так и трофейные.
На вооружении немецко-фашистской армии в начале войны состояла противопехотная осколочная мина SMi-35, или «Шпрингмине» (прыгающая). При срабатывании она выбрасывала стальной цилиндр, начиненный 340 шариками, который взрывался на высоте около метра над поверхностью земли. По боевой эффективности это была отличная мина. Однако и она отличалась очень большой сложностью и трудоемкостью в производстве. Для массового производства в условиях военного времени мина была явно не пригодна. В 1942 году гитлеровцы были вынуждены заменить свой сложнейший взрыватель для противопехотных мин ZZ-35 на ZZ-42, являющийся копией советского МУВа. По типу мины ПОМЗ-2 в Германии была разработана так называемая «Штокмине». Фашистские изобретатели потирали руки: «Превзошли даже русских по простоте конструкции!» Корпус этой мины был из бетона с мелкими металлическими включениями. Но напрасно радовались! Наши конструкторы добивались простоты мины без существенного уменьшения ее боевых качеств. Гитлеровцы же в своем стремлении к упрощению явно перестарались. Известно, что поражающее действие осколков пропорционально массе и квадрату их скорости. Удельный вес корпуса «Штокмине» в среднем был раза в три меньше, чем у советской. Поэтому фашистская мина отличалась крайне малой эффективностью.
Так подробно на состоянии минно-взрывной техники в Красной Армии и немецко-фашистской армии я остановился потому, что для нашей бригады основной задачей была борьба с минами и их установка.
Опыт боевых действий показал, что, хотя довоенные образцы гитлеровских мин по своим боевым качествам несколько превосходили наши, общее направление в разработке минно-взрывных средств было более правильным у советских конструкторов. Однако для подвижных отрядов заграждений на всех этапах металлические мины были предпочтительнее, поэтому захват в качестве трофеев нескольких тысяч металлических мин был большой удачей для бригады.
Посмотреть на захваченные мины захотелось самому. Главное — поточнее определить их количество. Комбаты [176] в бригаде подобрались хитрые и хваткие. Трудно ведь удержаться от соблазна иметь в запасе тысчонку-другую металлических мин. А для этого стоит лишь на такое количество уменьшить число захваченных трофеев. В этом случае рождалось «диалектическое противоречие» между интересами отдельных батальонов и всей бригады.
— Как, справятся без вас с завалом? — спрашиваю Козлова.
— Так точно, товарищ подполковник.
— Тогда поехали в Беловежу!
На железнодорожной станции разгрузка мин уже заканчивалась. На разгрузочной эстакаде около сожженного пакгауза высились штабеля мин, по-хозяйски прикрытые брезентом. Около них прохаживался часовой с автоматом. Служба в батальоне Козлова была налажена хорошо. TMi-35 были в специальных удобных для переноски каркасах на две мины, a TMi-42 — в прочных ящиках по пять штук. Посчитал. Количество сходилось.
— Борис Васильевич, десять тысяч мин возьмете себе, пять передадите в пятый батальон. Пусть оттуда подошлют машины. Остальные передадите в НЗ бригады. Как это лучше сделать, пусть решит Ассонов. Свяжитесь с ним.
— Есть, будет сделано!
Впрочем, я в этом не сомневался. Майор Козлов был одним из самых дисциплинированных офицеров нашей бригады, в которой четкость и исполнительность стали своеобразным культом.
Вскоре недалеко от железнодорожной станции Беловежа расположился и временный командный пункт бригады. Дня через три его перевели в Гайновку. Не успели мы расположиться на новом месте, как стали поступать тревожные сведения. Противник начал усиленно контратаковать части 65-й армии, вырвавшейся далеко на запад и значительно опередившей соседей слева и справа. Гитлеровцы атаковали с северо-запада, из района города Бельск. Навстречу им рвались фашистские части, окруженные под Брестом. Завязались ожесточенные бои. В них активное участие принимали 2-й и 5-й батальоны. Однако обстановка была не совсем ясной. Поэтому комбриг предложил:
— Давай поезжай снова к Козлову, посмотри, как дела у него. [177]
Штаб 2-го батальона находился в небольшом селе, недалеко от железнодорожной станции Черемха. На месте майора Козлова не оказалось.
— Комбат в ротах — организует действия ПОЗов, — доложил встретивший меня заместитель командира батальона по политической части майор Скуратов.
— Доложите обстановку на вашем участке.
Из-за голенища замполит извлекает карту. Разворачивает. Но в это время подъехал командир батальона майор Козлов. Он доложил, что танки противника рвутся к станции Черемха. Подвижными отрядами заграждений на подступах к станции установлено более двадцати минных полей. Несколько танков уже подорвалось. Однако положение остается сложным.
Утром 23 июля частям танковой дивизии СС «Викинг», наступавшим из района Бреста, удалось соединиться с 4-й фашистской танковой дивизией, наносившей удар из района Бельска. Несколько дивизий 65-й армии оказались в трудном положении. Вместе с частями 105-го стрелкового корпуса в окружение попал и наш 5-й батальон. Временно штаб 65-й армии расположился в Гайновке недалеко от командного пункта нашей бригады. Вскоре к Батову для организации ответного удара и ликвидации прорыва прибыл заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и командующий 1-м Белорусским фронтом генерал армии К. К. Рокоссовский. Срочно были подтянуты резервы.
Уже к исходу 24 июля гитлеровцы были разгромлены и положение восстановлено. Части 105-го стрелкового корпуса и саперы 5-го батальона вышли из окружения. К сожалению, выскользнула и часть гитлеровских войск, окруженных западнее Бреста. Через несколько дней в результате обходного маневра и атаки с фронта Брест был освобожден.
В боях под Брестом участвовали почти все батальоны бригады. С северо-востока действовала оперативная группа под командованием подполковника К. В. Ассонова в составе 2-го и 5-го батальонов. С юго-запада обеспечивали боевые действия войск 47-й армии 1, 3, 6 и 7-й батальоны оперативной группы подполковника А. А. Голуба.
4-й гвардейский мотоинженерный батальон, 6-й батальон электризуемых заграждений и 8-й батальон специального [178] минирования разминировали города Бобруйск, Барановичи, Волковыск, Пинск и ряд других населенных пунктов.
После освобождения Бреста две наши оперативные группы соединились. Штаб бригады и ее командный пункт разместились в населенном пункте Кобелки, километрах в тридцати пяти от Бреста. Здесь, после долгой разлуки, встретился я с подполковником Соколовым. Когда закончили разговор о боевых делах, поинтересовался:
— Как это ты в приказ Верховного за взятие Ковеля попал?
Георгий Николаевич рассказал, что после освобождения города начальник инженерных войск 47-й армии полковник Н. П. Комаров потребовал доклад об отличившихся батальонах. Документ начал, как положено: отчет о боевых действиях оперативной группы 1-й гвардейской Краснознаменной, ордена Суворова отдельной мотоинженерной бригады РВГК, командир бригады гвардии генерал-майор инженерных войск Иоффе М. Ф. Дальше описал действия батальонов. Подписался начальник оперативной группы — начальник штаба бригады подполковник Соколов. Приказ Верховного Главнокомандующего был как гром среди ясного неба. На следующий день как раз Иоффе приехал. Объяснил, как все получилось. Показал копию отчета... Несколько позже от начальника инженерных войск 65-й армии генерала П. В. Швыдкого узнал еще некоторые подробности. Документы об освобождении Ковеля попали к начальнику оперативного управления штаба фронта генерал-майору И. И. Бойкову. Тот сказал, что Иоффе находится под Барановичами, за пятьсот километров от Ковеля. Вот возьмем Барановичи, тогда Иоффе и упомянем.
Кстати, так и было сделано. В приказе Верховного Главнокомандующего после взятия Барановичей были упомянуты саперы генерал-майора инженерных войск Иоффе.
За месяц с небольшим батальоны бригады от Ковеля и Паричей на Березине прошли с боями большой путь до Западного Буга. На этом пути саперами бригады было обезврежено более пятидесяти тысяч различных мин, фугасов и взрывных сюрпризов. Обеспечивая продвижение наших войск, воины бригады разминировали и спасли от уничтожения более пятидесяти железнодорожных и шоссейных [179] мостов, разведали почти пять тысяч пятьсот километров различных дорог и маршрутов. Подвижными отрядами заграждений в ходе отражения контратак врага было установлено более двух тысяч мин, на которых подорвалось одиннадцать вражеских танков. Нашими минерами было уничтожено и пленено свыше двухсот солдат и офицеров противника.
Личный состав бригады законно гордился тем, что за весь период боевых действий в Белоруссии, несмотря на колоссальную плотность минных заграждений в полосе обороны противника, там, где действовали батальоны бригады, не было случаев подрыва наших войск.
Гвардейцы-минеры были не раз отмечены в приказах Верховного Главнокомандующего. 1, 6 и 7-му батальонам было присвоено почетное наименование Ковельских, а 2-му и 5-му — Барановичских. Орденом Красного Знамени награждены 3-й Калинковичский мотоинженерный батальон и 8-й батальон специального минирования. С 10 августа 1944 года наша бригада стала именоваться Брестской. [180]