Гневное небо Вьетнама

Большой пустырь, зарастающий буйной тропической зеленью. Простое ограждение из бамбуковых жердей. За ним мелькают зеленые блузы солдат. Приветственный взмах руки салютующего нам офицера. Он давно ждет нас. Пейзаж кажется довольно обычным, если не замечать некоторых особенностей. На первый взгляд все, что я вижу под кустами и деревьями, кажется мне цепью куч искореженного металла. Подхожу ближе, чтобы рассмотреть эту единственную в своем роде экспозицию...

Это выставка сбитых вьетнамцами американских самолетов. Отдельные такие экземпляры мне уже доводилось видеть в прошлую мою поездку по ДРВ в 1965 году. Однако я еще ни разу в жизни не видела сразу такого количества обезвреженных смертоносных машин. Некоторые сбиты с помощью современного оружия, то есть советских ракет. Другие закончили свою пиратскую жизнь, побежденные оружием, которое по сравнению с «чудом современной военной техники» США кажется чрезвычайно примитивным: винтовками, находящимися в распоряжении отрядов и групп территориальной обороны.

Погнутые крылья, разбитые фюзеляжи, скрюченные винты. Искореженные детали ультрасовременных машин. Печальные останки точнейших сложных приборов и аппаратуры. До недавнего времени каждый из них действовал с безошибочной точностью. Человек, сидевший в такой машине, приводил в действие всю эту автоматизированную смерть. И смерть летела к земле с космической скоростью — в свисте падающих бомб и зловещих разрывов. Самолеты США ежедневно стартуют с баз в Таиланде, Южном Вьетнаме и с авианосцев пиратского 7-го флота, [62] отправляясь в разбойничьи рейды против ДРВ. Современные реактивные машины, «суперчудо» Пентагона, «последнее чудо» военной техники, пилотируют рослые, ухоженные, хорошо откормленные, отлично экипированные американские офицеры. Каждый месяц службы в армии США и каждый боевой вылет приносят этим профессиональным убийцам мирного населения немалые доходы в долларах. Некоторые из них были даже кандидатами в космонавты. Но, как веревочка ни вейся, а кончик найдется!.. Машины, которые я осматриваю сейчас, печально кончили свой полет над вьетнамской землей. Летчики, нажимавшие кнопки сброса бомб, либо бесславно погибли, либо получили возможность основательно задуматься в плену о своей роли в этой грязной войне американских империалистов.

Расставлены таблички. На них — даты и типы самолетов, названия провинций и местности, где каждая машина закончила полет. Мелькают названия: «А-4Д», «АД-6», «Ф-101», «Ф-105»... Знаменательная дата: 8/VIII 1964 года — первый воздушный налет авиации США на территорию Северного Вьетнама. Названия провинций — Нгеан, Куангбинь, Тханьхоа, Ниньбинь, Виньлинь — отражают своеобразную географию борьбы. Одна из провинций вместе с датой привлекла особое внимание: Хатинь. Там весной 1965 года я сама пережила первый вражеский налет. И поныне в моих ушах звучат глухие взрывы бомб, падавших тогда на пригородные села, резкая трескотня бортовых пулеметов, из которых американцы обстреливали население города, и звонкие хлопки зениток, яростно бьющих по стервятникам. Один из самолетов, участвовавших тогда в налете на город Хатинь, сейчас лежит передо мной грудой обгорелого металла.

Разбитые останки суперсовременных машин пожирает сырость. Зеленые вьющиеся растения ползут по ржавеющим деталям, жадно захватывая добычу.

— Не так-то легко защитить наши экспонаты от природы. Даже она не терпит врага! — с улыбкой говорит сопровождающий меня офицер. — Впрочем, не только от природы и климата. Слишком много скопилось у нас сбитых машин, чтобы можно было разместить их на какой-либо музейной площадке. К тому же враг сам хотел бы уничтожить это кладбище самолетов... [63]

Он рассказывает, что поначалу эту выставку устроили далеко от нынешнего месторасположения. Приходило очень много посетителей, жаждавших посмотреть на результаты работы зенитчиков, ракетчиков и групп самообороны. Видимо, это очень не понравилось американцам. Во время одного из массированных налетов они попытались разбомбить и совершенно уничтожить останки своих же самолетов. Действительно, несколько штук они буквально разметали по кусочкам, но большая часть уцелела.

— Теперь мы лучше охраняем свою выставку, — продолжает офицер. — Надо, чтобы вражеские машины, не вернувшиеся на свои базы, явились вещественным доказательством эффективности наших оборонительных действий. Это будет также свидетельством готовности нашей армии к дальнейшей защите страны!

Да, американские самолеты продолжают падать на вьетнамскую землю. (Вскоре я увижу, как в небе сверкнет яркий огонь ракетного взрыва, а растущая на моих глазах белая точка покажет, что пилот уцелел и пытается спастись на парашюте.) Стойкость, закалка и отвага вьетнамского народа, патриотизм и ненависть к злобному врагу делают свое дело. Захватчики из-за океана не могут достичь намеченной цели — поставить на колени вьетнамцев. Это бесспорная правда. Но правда также и в том, что очень налажена организация жизни народа в условиях этой страшной воздушной войны, что с каждым месяцем улучшается и совершенствуется система гражданской обороны: рассредоточение, расширение сети противовоздушных щелей, рвов, укрытий, подземных убежищ. Правда и в том, что вьетнамцы с помощью социалистических стран защищаются все лучше и результативнее.

Регулярные части, местные формирования, группы территориальной самообороны, народная милиция... Все эти названия повторяются в каждой беседе, которую я веду здесь. Будут они повторяться и во время моих дальнейших поездок. Поэтому я прошу моих друзей подробно объяснить эти названия и их точное содержание, чтобы затем передать эти сведения европейским читателям. Друзья охотно идут мне навстречу.

— Во всенародной войне, которую мы ведем против американских агрессоров, каждый человек должен стать бойцом! — говорят мне товарищи. — Мало быть героем и проявлять отвагу перед лицом такого противника, каким [64] являются американская армия и ее сателлиты. Враг располагает мощным арсеналом средств массового уничтожения, он не разбирается в методах и готов на любые преступления. Вы убедитесь в этом не раз. Особенно это сказывается тогда, когда мы имеем дело с врагом, лишенным совести и чести, исповедующим волчий закон...

— А конкретно об обороне?

— В активной обороне значительную роль играет взаимосвязь и взаимодействие трех элементов, составляющих нашу военную силу: регулярная армия, местные формирования, народная милиция и группы самообороны. То же самое происходит и на Юге. Однако там, кроме трех означенных элементов, большое значение имеют партизанские отряды.

— Что значит «местные силы»?

— Так мы называем солдат, в задачу которых входит оборона своего района, села или местности, уезда и провинции. Местные формирования, как явствует из самого их названия, обеспечиваются оружием, боеприпасами, продовольствием и всем необходимым для жизни и борьбы самими административными комитетами данного района. И остаются они в распоряжении этих же властей. Солдаты этих подразделений знают свою территорию как пять пальцев. Они свободно передвигаются даже в глухих местах джунглей, в горных ущельях и проходах, в пещерах и на побережье моря. Они доберутся в любое место в любое время. А защищают Родину не хуже других. Вместе с тем они обороняют свой дом и свой, самый дорогой их сердцу клочок земли...

— Да, это я видела и на Юге.

— Верно. Следует также подчеркнуть, что в случае опасности местные формирования быстрее вступают в действие. А в случае необходимости к ним на помощь приходят части регулярной армии. Детали их взаимодействия уточняются каждый раз с большой гибкостью и в зависимости от условий. Так обстоит дело с местными формированиями. Что касается групп самообороны, то они состоят из людей, которые работают на производстве, в сельском хозяйстве или учреждении, но в любую минуту готовы вступить в борьбу с врагом и в случае необходимости немедля включиться в боевые действия. Они проходят военную подготовку. [65]

— А народная милиция?

— Народная милиция и территориальная самооборона — это одно и то же. Поэтому вначале я и говорил не о четырех, а только о трех элементах, составляющих наши вооруженные силы. Различие между милицией и самообороной лишь в том, что понятие «народная милиция» мы употребляем только в том случае, если речь идет о крестьянах. В то же время, говоря о самообороне в точном значении этого слова, мы имеем в виду прежде всего рабочих и служащих, охраняющих фабрики, заводы, шахты, мастерские, учреждения, школы и больницы — словом, все жизненно важные центры человеческой деятельности. Служба в группах самообороны строго добровольная. Американская авиация ежедневно разрушает наши дома, общественные здания, пагоды. А мы все глубже уходим под землю. Мы упорно и стойко защищаем наши рисовые поля и леса, землю и море. Вы еще не раз увидите, как важно то, что каждый день осуществляется лозунг «Когда враг атакует — мы отвечаем ему огнем. Когда он отбит — мы возвращаемся к работе».

Я думаю о том, что, когда я вернусь в Европу, на меня обрушится град вопросов. Люди будут спрашивать: «А как там вьетнамская авиация? Существует ли она, как действует? Почему о ней так редко пишут?»

Я помню сообщение, услышанное еще в самом начале эскалации, а точнее, в первые дни апреля 1965 года. Я была тогда на морском побережье, в каменноугольном бассейне Хонгай. Мой тогдашний переводчик Доан Фан передал нам информацию о том, что в дело впервые вступила молодая вьетнамская авиация. Первый раз в своей жизни вьетнамские летчики поднялись над родной землей, чтобы вступить в воздушный бой с врагом. Они смело атаковали его и одержали первые победы. Все мы очень радовались тому, что вьетнамское небо перестало быть беззащитным. Но к радости примешивалось и беспокойство: ведь перед молодыми пилотами стоит такой сильный и беспощадный враг! Боевые полеты на современных реактивных истребителях — это искусство высшего пилотажа! А вьетнамские летчики делают пока первые шаги. У них еще нет практического опыта — его может дать только интенсивная и длительная подготовка. Словом, как же будет дальше? [66]

Мы долго разговаривали тогда о «польских крыльях» во второй мировой войне, о героизме и отваге польских летчиков. Полтора года спустя я оказалась среди вьетнамских авиаторов. Все они еще молоды. За минувшие восемнадцать месяцев ханойское радио неоднократно передавало сообщения, подобные тому первому, которое я услышала в Хонгае. Летчики, встретившие меня, уже имели за плечами много боевых вылетов.

Мы сидели с капитаном Нгуен Ван Бай. На стол брошены трофеи — останки уничтоженных вражеских машин. Капитану Баю 31 год, он уроженец Юга, выходец из бедной крестьянской семьи, проживающей в провинции Садек. С 13 лет участвует в освободительной войне. Неужели я ослышалась? Нет. Переводчик еще раз повторяет по-французски:

— Тринадцатилетним мальчиком Бай служил связным в Народной армии периода первого Сопротивления!

Я спешу записать эту фразу.

— Когда в доме восемь детей, о школе нечего было и мечтать! — говорит Бай. — Собственно говоря, я не умел ни читать, ни писать. Мог лишь разобрать адрес или с грехом пополам накарябать свою фамилию. Меня неудержимо влекло в армию. Сперва я был в ней связным. Потом оказался в одном из партизанских отрядов. Но едва я успел понюхать пороху, то есть несколько раз стрельнуть по врагу, как появились Женевские соглашения и наступил известный 1954 год. Вместе с другими бойцами Сопротивления я отплыл из порта Кауланпь (провинция Садек) на Север в порт Сам-Сон в провинции Тханьхоа. Плыли мы на польском корабле «Килинский». Стояла чудесная теплая осень 1954 года — первая мирная осень. Простившись со своими близкими, мы уезжали с твердой верой в то, что через два года увидим их уже на воссоединенной родине... Увы! Эта надежда так и не осуществилась!

Бай умолкает, хмурит брови, о чем-то долго думает, потом говорит:

— Я служил тогда в пехоте. Писать научился довольно быстро, ну и чтению тоже, потом взялся за математику...

— А как вы попали в авиацию? Думали ли тогда, что станете летчиком? [67]

Бай как-то по-мальчишечьи весело и озорно улыбается:

— В авиацию? Куда там! Мне и не снилось, что я когда-нибудь взлечу в небо. До наступления мира я всего пару раз видел автомашину. А ездить на ней тогда не приходилось...

— А самолет? Видели вы самолет?

— В 1945 году над нашей деревней несколько раз пролетали японские транспортные машины. Но высоко — ничего не разберешь... А в 1950 году на мою деревню налетели тогдашние французские «ХЕЛ-4». В 1958 году я был очень удивлен и даже растерялся, когда меня вызвали на медкомиссию для проверки: гожусь ли я в авиацию. Я уже знал тогда, что летчик должен обладать не только отменным здоровьем, но и хорошими знаниями. Другие были постарше меня и более образованными...

Два дня обследования, тестов, посещения врачей. Бессонные ночи, полные ожидания и всяческих эмоций. Радость и... тревога, вызванные положительным решением комиссии.

— Учился я упорно, страстно. Использовал каждую свободную минуту, каждый час. Продирался сквозь ловушки и загадки математики, физики, химии. Так шло дело до первого важного этапа учебы: это был 10-й класс, сдача экзаменов на аттестат зрелости. Потом наступило время дальнейших испытаний.

— Что для вас было самым трудным?

— Все! — весело смеется Нгуен Ван Бай. — Но больше всего забот и хлопот было у меня с теоретическими знаниями. Поначалу я все химические формулы и алгебраические задачи зубрил на память. На память же «грыз» основы аэродинамики. Но наши инструктора все время подчеркивали, что надо не просто знать то или это, но хорошо понимать изучаемый предмет, осваивать принципы. Они говорили: важно не только знать, что самолет летают, но и понимать, почему это происходит.

Новое сомнение охватило моего собеседника во время первых же пробных полетов. Оказалось, что Бай не выдерживает крутого подъема на большие высоты. Его тошнило от запаха горячего масла или бензина. Работники отдела кадров недоверчиво качали головой: многие кандидаты уже были отчислены по причине таких вот недомоганий. И спрашивали Бая: «Выдержишь?» А он заартачился, [68] уперся на своем: «Хочу! Значит, выдержу!» Эти слова он говорил самому себе и другим. К полетам он стал постепенно привыкать: помогли терпеливые и настойчивые тренировки. Когда начались полеты на реактивных «МИГах», все недомогания исчезли без следа.

В бурное течение этой напряженной работы, упорной учебы, овладения тайнами механики и летной техники, накопления опыта, преодоления недостатков собственного организма и совершенствования мастерства пилотажа громом ворвалось сообщение о первом налете американской авиации на ДРВ. Это был известный тонкинский инцидент, происшедший в августе 1964 года. Разумеется, молодые курсанты ответили более упорной учебой. «Правильно, ребята! Учитесь быстрее, — советовали инструктора. — Помните, что вы теперь очень нужны вашей Родине».

— Пришел апрель 1966 года... — Говоря это, Нгуен Ван Бай слегка улыбается:

— Апрель — это очень памятный для меня месяц. Изменилось мое «гражданское состояние»: я женился 19 апреля. В том же месяце одержал победу в первом же воздушном бою... Уже в ранние утренние часы нам сообщили об оживленной деятельности противника. Четыре наши машины вылетели на перехват. Вскоре мы обнаружили шесть американских «Ф-4С». Командир эскадрильи разрешил мне атаковать врага. Мы кружили друг около друга — американец и я. Но я крепко держал нервы в кулаке: только бы не промахнуться, только бы не ударить преждевременно. Услышал голос командира: «Бей прицельно!» Это он давал понять, что прикроет меня от атаки других американцев. И я подпустил врага на определенную дистанцию. Самолет противника приближался с молниеносной быстротой, рос буквально на глазах. Сперва я увидел всю машину, потом лишь часть фюзеляжа, который закрыл мне поле зрения... Я нажал спуск. Машина врага резко повернулась, ее окутали дым и пламя. Ее путь к земле был короток — она рухнула вниз грудой обломков. Наш командир атаковал и сбил второй американский самолет. Третий повредили мои товарищи. Остальные «Ф-4С» отступили, стараясь прикрыть свою поврежденную машину...

— О чем вы думали в тот момент?

— Только об одном — поразить врага. На остальное просто не оставалось времени. Бой был непродолжительным, [69] по-моему всего шесть минут. Только шесть минут огня, грохота, воздушной схватки! И снова в небе воцарились тишина и спокойствие. А мы без потерь вернулись на базу. Нас радостно встречали друзья...

С того памятного апрельского дня Нгуен Ван Бай записал на свой личный счет несколько десятков сбитых им самолетов противника. Бывали и такие полеты, когда он сам атаковал врага, в других случаях прикрывал товарищей. С сердечной признательностью говорит Нгуен Ван Бай о тех, «кто на земле» кует победу в воздухе, о необходимости координации действий авиации и зенитных подразделений. Он вспоминает свой боевой вылет 29 апреля 1966 года, когда ему пришлось вместе с боевыми друзьями отражать первый пиратский налет американских стервятников на Ханой.

— Наша эскадрилья имела к тому времени на своем счету несколько сбитых «Ф-4», «Ф-8», «А-42». Но пока что нам не удавалось поймать на мушку хотя бы один «Ф-105». Ну, а тут повезло. Наконец-то выследили его!.. Под нами плыли облака, над головой светило солнце. Вдруг впереди — противник. Развороты. Спирали. Ускорения. «Свечки». Круговорот боя. За несколько секунд можно пережить больше, чем иной раз за долгие годы. Кажется, что вся жизнь сконцентрировалась в одном бесконечно малом отрезке времени, пока не прозвучит сигнал: «Огонь!..»

Дистанция была подходящей, и очередь прошила левое крыло «Ф-105». Но машина не падала, американцы отстреливались. Тогда Бай снова нажал на спуск. Вражеский самолет рухнул на землю. Позже выяснилось, что «Ф-105» упал в гористой местности и разлетелся на мелкие куски.

— Другой мой товарищ, — продолжает Нгуен Ван Бай, — сбил еще одну вражескую машину. Мы здорово потрепали противника, и ему пришлось отступить. И все это за четыре минуты, пока продолжался бой.

Ранняя осень 1966 года... Приближался большой национальный праздник — День провозглашения Демократической Республики Вьетнам (приходится на 2 сентября). Чтобы отметить эту торжественную дату, молодые летчики решили нанести очередной удар по врагу. Но как назло американцы в эти дни вообще не показывались в небе Вьетнама. [70]

— Наконец 5 сентября Мы встретились с врагом лоб в лоб, — вспоминает Бай. — Их было, двое, на истребителях «Ф-8». Нас тоже двое, на «МИГ-17». Даем сигнал на землю. Короткий диалог. Земля спрашивает: «Бросить вам кого-нибудь на помощь?» Мы ответили: «Не требуется. Двое на двое. Справимся сами!»

Бай и его ведомый сдержали данное ими слово. Враг «газанул», пытаясь уйти от атаки и скрыться в облаках. Применял различные маневры, силясь оторваться от преследователей. Тщетно!..

— В один из моментов я увидел обе машины справа, — говорит Бай, — и сразу ударил по второй, что была ближе ко мне. Успел заметить, как летчик катапультировался из подбитого самолета. Затем я мгновенно прикрыл ведомого, который в этот момент, пользуясь благоприятным случаем, атаковал вторую машину. Она вдруг круто пошла вниз, вся охваченная пламенем... Однако летчик успел выброситься на парашюте. Весь бой длился чуть больше минуты...

Капитан Нгуен Ван Бай вспоминает самый трудный свой бой — 1 мая 1967 года. Многочисленная группа вражеских самолетов пыталась тогда окружить и уничтожить эскадрилью вьетнамских машин.

— Мы оказались как бы в паутине кинжального огня, — образно повествует Бай. — Но нам все же удалось вырваться из расставленной врагом сети. Тут же мы сами перешли в контратаку и нанесли по врагу сокрушительный удар, сбив три его машины. Потом, уже на аэродроме, мы узнали о той страшной тревоге, с которой население следило за этим ожесточенным воздушным боем. «Их было так много, а вас так мало, что сердце колотилось в груди!» — говорили нам крестьяне близлежащих деревень. Однако молодые крылатые богатыри Вьетнама и на сей раз вышли победителями из неравной схватки с безжалостным врагом!

Я с уважением смотрю на открытое, спокойное лицо капитана Бая. И думаю о его жене, с которой он вступил в брак всего год назад. Спрашиваю о ней. Она работает в одном из столичных учреждений, состоит членом местной группы самообороны. У нее отличное зрение и твердая рука: метко стреляет из винтовки. Но вскоре у нее будет отпуск.. Бай обрывает фразу, но я уже догадалась, в чем дело. [71]

— Вы уже выбрали имя для вашего первенца? — спрашиваю я.

— Конечно! Если родится дочь, то мы назовем ее Анх, то есть «отважная», «мужественная». А если это будет сын, то он получит имя Чиен Тьянг, то есть «победа»...

* * *

Мы едем мимо песчаных низеньких холмиков, а затем по местности, густо поросшей кустарником. Наша цель — позиции зенитчиков. Спустя час добираемся до места. Стволы орудий, хорошо замаскированные зелеными ветками, можно заметить лишь тогда, когда подойдешь к ним вплотную! Вообще позиции камуфлированы очень искусно, и обнаружить их весьма трудно. Землянки, низкие шалаши — жилье солдат. Внутри только самое необходимое. Циновки из рисовой соломы лежат на топчанах или прямо на полу. Рюкзаки и нейлоновые мешочки для риса, термосы и чайные чашки — все содержится в идеальной чистоте. Солдаты очень молоды. Офицеры чуть старше. В части постоянная боевая готовность.

Едва я успела обменяться с встречавшими меня офицерами традиционными словами приветствия, как послышался знакомый нарастающий гул «джонсонов». Офицеры вместе с Кинем заставили меня уйти в глубь подземного укрытия, прикрытого циновкой из ветвей и бамбука. Офицер предложил мне надеть стальную каску. С неохотой подчиняюсь, а сама слежу в смотровую щель за действиями солдат. Вижу, как вращаются орудия, послушные руке человека, как молодые лица бойцов становятся строгими и сосредоточенными. Отрывочно, то и дело хватая трубку аппарата, командир рассказывает мне о позавчерашнем бое, который эта часть вела с противником. Я уже кое-что слышала об этой схватке.

Взвешиваю на ладони врученную мне на память гильзу от снаряда, который недавно поразил самолет врага. Смотрю на запасы пороха и снарядов, на эти длинноствольные орудия и думаю о том, какой далекий путь проделала вся эта военная техника, пока добралась сюда. Орудия, снаряжение, боеприпасы — все это прибыло из тех стран, где люди хорошо знают, что такое война, что означает нашествие врага и оккупация родной земли...

Постоянное изменение обстановки, маневренность, перемещение боевых позиций, взаимозаменямость людей — [72] таковы характерные черты вьетнамской активной обороны. Это делает ее эффективной, способной сорвать действия врага. Маневренность осуществляется по дорогам, которые находятся под угрозой постоянных налетов, на которые почти беспрерывно падают бомбы и которые тут же вслед за налетом восстанавливаются. Я уже не раз встречала на своем пути огромные тягачи, которые надрывно тащат орудия с «жирафьими» шеями стволов или тяжелые сигарообразные ракеты по примитивным дорогам, на паромах и по временным мостам, совершенно не приспособленным выдерживать такие тяжести. Чтобы картина была полной, следует иметь в виду, что враг пытается уничтожить все переправы и мосты, разбить дороги. Но для военного транспорта нет таких препятствий, которые солдаты не смогли бы преодолеть с помощью населения. Я много раз видела, как десятки и сотни рук помогали вытащить застрявшее орудие. Я не однажды наблюдала, как самоотверженно трудятся сотни крестьян, добровольно явившихся из окрестных деревень, чтобы быстро восстановить переправу или мост после переправы тяжелого орудия или налета врага.

Зелень рисовых полей. Спокойный, почти идиллический сельский пейзаж. Погожий рассвет. И... ошеломляющая сознание мысль о том, что в любую минуту тут может возникнуть огненный ад бомбовых разрывов, горящего напалма и смерти! Зияющие воронки от тяжелых фугасных бомб на рисовых полях — красноречивое напоминание об этом...

Наш газик виляет по обходным полевым дорогам, немилосердно вытряхивая из нас душу на выбоинах и рытвинах. Кругом — зигзаги насыпей и оградительных валов, пересекающих рисовые поля. Всюду кипит упорный, непрекращающийся труд человека. Еще очень рано: мы выехали задолго до рассвета. Только при условии столь раннего выезда мои вьетнамские друзья согласились доставить меня «туда». А последний этап нашего пути мы вообще идем пешком.

Среди тропической сочной зелени не сразу заметишь огромные, длинные, знакомые по снимкам, фильмам и парадам огромные тела сигарообразной формы.

Мне пришлось увидеть их, слышать рассказы об их сокрушительной мощи и мгновенном действии. Не раз в предупреждающий вой сирен, оповещающих жителей о [73] воздушной тревоге, вдруг врывайся оглушительный грохот и свист взлетающей в небо ракеты. И было ясно: кому-то из врагов не поздоровилось. Среди множества сбитых американских машин, которые я недавно осматривала под селом Д., были суперсовременные американские самолеты, сбитые советскими ракетами.

Офицеры ведут меня осматривать все уголки их «ракетного хозяйства». Рассказывают о своей жизни, о боях. Я внимательно слушаю и торопливо записываю их рассказы. Мне очень жаль, но лишь весьма незначительную часть полученных сведений и личных наблюдений могу я сейчас передать читателям. «Би мот куан су» («военная тайна») — вот те слова, которые должен помнить каждый военный корреспондент, прибывший в ДРВ. Особенно тот корреспондент, который, подобно мне, видел не только отбивающий атаки Север, но и сражающийся Юг.

Средний возраст солдат-ракетчиков — 18–20 лет. Офицерские кадры — постарше, более опытные. Среди них превалируют участники первого Сопротивления. Ракеты находятся в боевой готовности № 1 днем и ночью. В пункте управления я слежу за ритмичным пульсированием световых вспышек на экранах локаторов. Сложнейшее и точнейшее оборудование действует безотказно. На сосредоточенных лицах операторов живут только глаза, следящие то за экраном, то за планшетом. Загадочные для непосвященного человека цифры, знаки и буквы выстраиваются в длинный ряд понятных лишь оператору сигналов.

— Самолеты противника в 92 километрах к юго-востоку, квадрат 7! — докладывает в микрофон один из дежурных офицеров. Он даже не отрывает взгляда от стола. Перед ним пестрят данные подсчетов и замеров.

Далекий, кружной путь проделали эти ракеты, охраняющие сейчас вьетнамское небо и землю. Велик был труд людей, которые создавали это чудо техники. Не меньше усилий приложили и те, кто овладевал техникой управления таким современным оружием. Те и другие вполне заслуживают того, чтобы народ думал о них с великой признательностью и сердечной благодарностью, хотя те и другие должны пока оставаться безвестными.

— Что было для вас самым трудным в этом новом деле? — спрашиваю у солдат и офицеров. [74]

Ответ почти идентичен: овладение столь сложной техникой, накопление опыта, необходимого в боевых условиях, быстрота, точность и объемность программы обучения.

— Нам приходилось интенсивно изучать ракеты. Надо было как можно лучше учиться и наиболее исправно обслуживать их. Мы старались не только овладеть техникой обороны, но и совершенствовать ее, ибо враг неустанно совершенствовал технику нападения.

— Когда вы впервые ответили врагу ударом ракет? Помните ли вы тот день?

Широкая улыбка на лицах солдат. Дружный ответ:

— Конечно, помним! Такие события не забываются. Это было одной августовской ночью 1965 года.

Август 1965-го... В это время я была в джунглях Юга. Мы тогда слушали радиосообщение из Ханоя. У меня с собой мой тогдашний блокнот. Листаю его и нахожу запись: «Ханой передает сводку о налете «джонсонов» на текстильный комбинат в Намдине, о варварской бомбежке лепрозория в Куинь-Лап, об участии в оборонительных боях молодой вьетнамской авиации... В оборону Севера включились теперь и ракеты класса «земля — воздух...» Давним моим заметкам сегодняшние воспоминания моих собеседников придают новое, более яркое содержание.

— В 1965 году противник усиливал бомбардировки с каждым новым днем. Он становился все более наглым, был уверен в безнаказанности и пытался сеять панику среди населения. К сожалению, уровень нашей подготовки был еще недостаточно высок для эффективных действий. Но мы делали все, что было в наших силах, для овладения боевым мастерством и выучкой. Нам очень хотелось поскорее включиться в борьбу с обнаглевшим врагом...

Командир на минуту смолкает, как бы освежая в памяти давние факты и события. Потом вновь говорит:

— Мы транспортировали свои ракеты на заранее намеченные места только ночью. И вот однажды, во время переезда на новую позицию, под тяжестью ракет проломились два моста. Конечно, сразу же пришло на помощь местное население и саперы. И уже на следующую ночь мы сбили первый самолет «Ф-105». Это и есть наш первый победный бой. После него были другие, а в декабре [75] 1966 года наша ракетная часть получила название «героическое подразделение».

Долго сижу в темноватом помещении, которое похоже и на лабораторию и на научный кабинет с множеством планов, схем, чертежей, контрольных и световых таблиц, а также светящихся экранов. Потом заглядываю в солдатские бараки, сбитые из бамбука. Останавливаюсь возле стенгазеты. Около нее, прямо на полу, стоит макет старинной цитадели — символ Ханоя, сделанный из камней и кусочков дерева. А над этим сооружением броская надпись: «Мы полны решимости защитить нашу столицу!»

Американцы много раз сбрасывали листовки, предупреждающие население о необходимости держаться подальше от «опасного соседства» ракет и зенитной артиллерии. Они давно уже пытаются вызвать среди населения враждебность к солдатам, обслуживающим современную военную технику. Легко убедиться, что тут они ничего не добились: достаточно посмотреть на жителей, охотно помогающих ракетчикам и артиллеристам ремонтировать дороги и мосты, поврежденные тягачами, перевозящими современное оружие. А женщины, спешащие с пищей и питьевой водой к солдатам? Лица людей озаряют ся светлой улыбкой, гордо блестят глаза, когда речь заходит о «нашем» оружии, защищающем родное вьетнамское небо, о «наших» людях, которые мастерски владеют этим оружием. «Нашей» стала для них вся эта техника, прибывающая из социалистических государств. Не удалось и не удастся врагу вбить клин в отношения между крестьянином, выходящим на работу в поле, и солдатом, который днем и ночью стоит на страже около этого же поля.

Небо над Ханоем отныне не беззащитно. Не беззащитна и вьетнамская земля. Завтра, если понадобится, знакомым грохотом и свистом даст о себе знать стремительно настигающая врага советская ракета. [76]