Прощай, дорогая школа!

Наш утренний выезд был задержан из-за воздушной тревоги. Но уже в 7.30 утра мы находились на территории уезда Тханьчи, неподалеку от Ханоя. С хмурого неба сыплет мелкий, нудный дождичек. Глинистые оградительные валы рисовых полей. Бурая, потрескавшаяся земля. Воронки от бомб, рассеянные на знакомом месте: я была здесь ровно три года назад, в самом начале эскалации. Большая площадь, окаймленная тропической зеленью, звенела тогда хором юных голосов. На этом самом месте состоялась моя первая встреча с учащимися. Дети пели знаменитую песню фронта освобождения Юга «Дзяй Фонг Миен Нам»{6} и... «Варшавянку». По-вьетнамски, разумеется. А потом походную костюшковскую «Плывет, плывет Ока»{7} — тоже в переводе на вьетнамский.

Теперь здесь царит мертвая тишина, нарушаемая лишь криками небольшой стайки всполошенных гусей. А тогда из одноэтажных зданий доносился размеренный шум голосов, характерный для каждой школы в мире. Сейчас от нее остались только руины. Над ними громоздятся остатки снесенной бомбежкой крыши. Под ногами сухо потрескивают осколки битого стекла, куски черепицы, полуобгоревшие страницы учебников. Поднимаю одну, вторую... Смотрю: география, математика, родной язык. На земле валяется разбитая взрывом мраморная доска с надписью: «Средняя школа имени Вьетнамо-польской дружбы». Поблизости от площади — воронки от [28] бомб, в которых стоит вода. Рука одного из школьников мелом написала на полуразрушенных воротах слова, смысл которых объясняет мой переводчик By Чонг Кинь: «Прощай, дорогая школа! Все это сделали американские преступники».

Медленно идем среди бывших зданий. Торчат остатки дверных и оконных косяков. Внутри домиков — обугленные кровати и детские стулья: здесь были спальни учеников и учителей, классные комнаты. У противоположной стены боком встала сброшенная взрывом и обгоревшая классная доска. Засыпаны пеплом и землей скамейки с буквами «ВБ» — сокращенное обозначение «Вьет — Ба», то есть «Вьетнам — Польша». На фасаде одного из основных зданий кто-то нацарапал слова: «Наша любимая школа! Мы вернемся к тебе после победы».

Американские варвары бомбили эту школу трижды: 2, 13 и 15 декабря 1966 года. С преступной жестокостью они бросали бомбы на классные помещения, на жилища учителей и школьников, на мастерские и лаборатории. Дотла сгорела библиотека. Нет больше и малого школьного музея, в котором учителя и дети тщательно, бережно, систематически подбирали и накапливали различные материалы, документы и фотографии, связанные с Польшей. Под развалинами погребены музыкальные инструменты, радиоприемники, спортинвентарь, которые школа с большим трудом приобрела и берегла как зеницу ока. В ходе первого налета заокеанские стервятники дважды возвращались к этому месту, доканчивая разрушение.

«Прощай, дорогая школа...» Эти слова неотступно преследуют меня, эхом звучат в ушах. Мы обходим зияющую в глинистой почве огромную воронку от фугасной бомбы. Сразу вспоминаются уничтоженные врагом вьетнамские школы на севере и в освобожденных зонах Юга. Вспоминаются могилы погибших в Виньлине детей (17-я параллель). Там школа тоже стала первым объектом преступной эскалации...

По тропинке идет цепочка женщин. На коромыслах у них связки рисовой рассады. С противоположной стороны навстречу этим крестьянкам едет на велосипедах группа людей. Один из них вдруг тормозит, внимательно присматривается ко мне. Еще один вдруг соскакивает с велосипеда и бежит ко мне, крича на ходу:

— Ти ба Моника! Снова к нам? [29]

Это директор школы «Вьет — Ба». Он улыбается, но в глазах скорбь и усталость. Спрашивает:

— Вы видели разрушения? Да? Но школа живет! Вы непременно должны увидеть ее. Правда, мы теперь находимся далеко от нее — «со тан», ничего не поделаешь! Первая смена учеников как раз сейчас закончила занятия.

Иду вместе с товарищем Тхи. Расспрашиваю его о бомбежках. По дороге проходим через селение Н. Более ста домов сгорело в нем во время декабрьского налета этого года. В тот день на селение было сброшено много «шариковых» бомб и 20 фугасок разрушительного действия, по 500 килограммов каждая. Местная пагода превратилась в руины; растущие вокруг нее высокие деревья были с корнями вырваны силой взрыва. Я гляжу на закопченную статую Будды, на фигуры иных богов, на разбитые фарфоровые кадильницы и дарственные чаши... И это «военный объект»?!

Деревня... Одна из многих вьетнамских деревень, где раскидистые деревья защищают хижины от палящих лучей солнца и ливней. Хижины сбиты из стволов бамбука, окружены живой изгородью из неизвестного мне кустарника. Между скользкими от недавнего дождя оградительными валами рисовых полей, поросших щетинкой молодой зелени, стоит тихая, спокойная вода. Навес, опирающийся на тонкие столбики. Слышу шум детских голосов. Школьные занятия в затененном деревьями бараке. Примитивные грубые скамейки. Посреди барака — глубокий ров с выходом наружу. В случае воздушной тревоги — прыжок в ров и беги в убежище: класс находится ниже уровня земли. Крыша защищена широким и высоким оградительным валом и глубоким рвом, чтобы не залетали осколки и шарики. В одном из углов барака сложены каски и большие шляпы. Последние (по-вьетнамски «му ром») сплетены из толстых пучков рисовой соломы. Это одно из военных изобретений, как, впрочем, и щитки из соломы и «ла чан» — соломенные жилеты. Все это — шляпы, щитки и жилеты, — как показал опыт, довольно надежно предохраняет детей от ранения осколками и разлетающимися после взрыва контейнера шариками. И еще одна обязательная деталь ученического снаряжения вьетнамских детей: в полотняной сумке, заменяющей здесь ранец или портфель, вместе с книжками и тетрадями [30] каждый ученик носит маленький, чаще всего собственноручно сшитый мешочек со знаком Красного Креста. В нем содержится пузырек с йодом, кусок ваты, бинт.

— Мы учим их оказывать первую помощь друг другу и близким. Сейчас они проходят начальный курс санитарной помощи, — объясняет мне товарищ Тхи.

Школа «Вьет — Ба» насчитывает сейчас 15 классов. Некоторые из них были эвакуированы со старого места еще до начала массированных налетов: нельзя учить детей, если их много в одном месте — любое скопление людей немедленно привлекает внимание американских летчиков. Теперь каждый класс расположен далеко друг от друга. Учителям приходится ежедневно совершать большие переходы — на велосипеде или пешком, — чтобы успеть попасть с урока на урок.

В одном из десятых классов мы присутствуем на занятиях по математике. Учитель Нгуен Ван задает ребятам вопросы. Желающий ответить поднимает руку. Все, как и у нас в Европе. Только сверху доносится почти неумолчный гул вражеских самолетов.

Девятый класс. Урок по биологии. Речь идет о хлорофилле растений. Молоденькая учительница стоит на сколоченном из грубых досок подиуме, заменяющем ей кафедру. На классной доске, прикрепленной к бамбуковой стене, — химические формулы предыдущего урока. На столе несколько простейших приборов. Как раз этому классу, в котором насчитывается 44 ученика, выпала судьба оказаться 2 декабря этого года под бомбежкой. Директор рассказывает:

— У них шел урок физики. Как раз обсуждался принцип полета самолетов. И в это время дети услышали нарастающий вой «джонсонов». Но острый слух учителя на несколько секунд раньше уловил рев тревожной сирены, едва донесшийся из Ханоя. «Немедленно выходить! Всем! — тоном приказа закричал он. — В городе тревога. Бегите по рву в поле, а оттуда в убежище!»

Дети бежали под рев машин, пикирующих прямо на школьные постройки. Одна бомба разорвалась неподалеку от учителя Хана, который последним оставил класс. Ему повезло: он не пострадал. А вот семь девочек были засыпаны землей. Шесть из них уже вернулись в класс, седьмая еще находится в госпитале. Я спрашиваю ребят: что они больше всего запомнили в те страшные минуты? [31]

Над их головами тогда прошла первая волна бомбардировщиков. А дети бежали по рву, потом через рисовые поля, лишь бы подальше от угрожаемого места и поближе к большому убежищу. Вдруг девочки услышали нарастающий свист, а затем грохот взрыва... Их спасли учителя, одноклассники и члены санитарной дружины, которая немедленно прибыла из города. Одна из девочек, живая и не потерявшая сознание, хотя и полузадохшаяся, едва ее откопали из-под кучи земли, задыхаясь и жадно хватая ртом воздух, прошептала: «Спасайте других! Они где-то рядом...»

Первый налет длился полчаса. За это время удалось спасти засыпанных землей детей. Но не всем вернули жизнь. Трое учителей было ранено шрапнельными бомбами. Второй налет превратил в руины не только школьные здания, но и жилые дома учителей. Из-под развалин добыли только незначительную часть библиотеки и некоторые лабораторные приборы. Третий налет завершил уничтожение. Спустя месяц некоторые учителя и школьники все еще находились в больнице.

Я рассказываю педагогам, какой нарастающей волной гнева и возмущения прокатилась по всей Польше весть о бомбардировке школы в Вьетчи. Коллектив государственного предприятия по изготовлению школьного оборудования в Варшаве принял решение выделить школе новое оснащение для кабинетов.

— Передайте им нашу сердечную благодарность! — говорит директор школы Тхи. — Действительно, у нас не хватает многого: учебников, тетрадей, бумаги, лабораторных приборов, музыкальных инструментов... Да, вот еще что: напишите, пожалуйста, что деревня, где мы сейчас находимся, была электрифицирована еще в 1966 году. Несмотря на войну!

Товарищ Тхи с гордостью показывает нам временную электропроводку. Однако в каждом школьном помещении расставлены и керосиновые лампы — неизбежный военный резерв «на всякий случай». Война есть война!

Учителя демонстрируют спасенные ими предметы школьного обихода, уцелевшие от уничтожения. Среди них я вижу куколки в национальных нарядах польских воеводств. Сохранилась и школьная летопись, в которой имеется немало записей, в том числе и моя предыдущая, датированная 1965 годом. [32]

— Американские пираты разрушили здания, но убить нашу школу им не по зубам! — гордо говорит директор. — Учеба продолжается, школа живет. Наши дети очень мужественны. Посещаемость образцовая, несмотря на холод (около +15°С) и трудности с теплой одеждой, несмотря на ежедневные многокилометровые марши в школу. Многие наши ученики когда-то жили в Ханое. Теперь им приходится мириться с эвакуацией. И все же некоторые чуть ли не каждый день ходят пешком или едут на велосипедах к родителям, на предприятия и в учреждения, разбросанные в радиусе десятков километров. Кое-кто живет на квартирах у крестьян. Все учатся очень прилежно, даже страстно, не щадя сил.

Вечером у меня сеанс радиотелефонной связи с Варшавой. Статью о школе имени Вьетнамо-польской дружбы в уезде Вьетчи я заканчиваю такими словами: «...Господин министр Макнамара! По вашему приказу ваши летчики ежедневно сбрасывают бомбы, от которых горят и рушатся жилые дома, школы и больницы Вьетнама. По вашему приказу бомбардировщики США превратили в руины школу имени Вьетнамо-польской дружбы. Но вы не смогли умертвить ее! Она живет! И когда придет время, мы, поляки, не пожалеем труда и средств, чтобы восстановить ее!»

* * *

— К сожалению, школа «Вьет — Ба» не является исключением, — говорят мне на следующий день представители Министерства просвещения товарищи By Ксюан Ба и Нгуен Динь Тан. — С начала эскалации и до 1 января 1968 года уничтожено более 400 школ. Сведения о дальнейших разрушениях поступают почти ежедневно...

Особенно варварским способом была уничтожена 21 октября 1966 года начальная школа второй ступени в населенном пункте Тью Дан (провинция Тхайбинь). Член Комиссии по расследованию американских злодеяний товарищ Нгуен Динь Тан был в этой школе сразу после бомбежки. Он рассказывает:

— В одном из седьмых классов, где занимались 52 ученика, предстоял урок по истории: тема — Великая Октябрьская революция. Потом намечался урок математики. Первые часы школа работала нормально, шли занятия по отечественной литературе. Молодая учительница [33] Ксюан провела с детьми разбор стихов выдающегося поэта и патриота девятнадцатого столетия Нгуен Динь Хиеу. В 10.30 утра послышался нарастающий гул самолетов. Ксюан велела детям немедленно бежать в укрытие. Но самолеты оказались более быстрыми: прежде чем ученики успели покинуть бамбуковый барак, четыре бомбы попали в помещение VII класса, и под развалинами погибло много детей. Я сам видел, как откопали учительницу Ксюан. Мы поняли, что она погибла в тот момент, когда прикрывала своим телом маленькую девочку. Еще одна малышка лежала рядом с нею, в последнем движении судорожно вцепившись в блузу Ксюан...

— Расскажите мне подробнее об этой школе! Об учителях, о детях.

Тан раскрывает свой дневник. С минуту листает его, потом глухо и печально говорит:

— Шестнадцатилетняя By Тхи Туэт, одна из лучших наших учениц, обладала красивым, звучным голосом. Она всегда пела на наших торжественных вечерах. Пела великолепно! На год моложе ее была By Тхи Ти, которая очень любила шить и вышивать... Ученик Ле Ксюан Тхао больше всего увлекался переводами отрывков из понравившихся ему книг. Излюбленным предметом его друга Нгуен Ван Куа была музыка, особенно игра на флейте. Он буквально не расставался с этим инструментом. Увы, флейту нашли под развалинами, рядом с искалеченным телом юноши... By Тхи Ти не успела отправить своих писем отцу и старшему брату — они лежали в кармане убитой девочки. Она писала отцу, что учится на «хорошо» и обещала сдать экзамены одной из первых. Ти просила брата, чтобы он при очередном посещении родного дома починил радиоприемник... Все эти дети погибли на месте, в первые же минуты бомбежки. 32 школьника. Большую часть жертв засыпало землей, некоторых потом удалось вернуть к жизни.

24 октября 1966 года — спустя три дня после этой страшной бомбежки — двадцать уцелевших учеников VII класса возобновили занятия в бамбуковом бараке. Рядом было выкопано надежное укрытие, к нему вела траншея. Молодой учитель Нгуен Хонг Фи собрал детей и продолжил с ними урок по литературе.

— И так повсюду! — не без гордости добавляет Тан. — Несмотря на воздушный террор, школы существуют и [34] действуют по всей стране. Не только в селениях Дельты, но и в горных джунглях северных провинций. Вы скоро увидите не одну такую школу. В 1965–1966 годах у нас было около 101 тысячи начальных школ 1-й и 2-й ступени. Сейчас цифра эта далеко перевалила за 110 тысяч{8}. Возникли новые небольшие учебные центры. Кроме того, каждая более или менее крупная городская школа, эвакуированная из опасного района, разделена на несколько меньших: «со тан»!

— А как эвакуировались столичные школы? Когда я была тут второй раз, то есть в 1965 году, ваши руководители искали наиболее подходящие районы и готовили детей к жизни в примитивных условиях джунглей и деревень... Как обстоит дело теперь, три года спустя?

— Сейчас во всех наших городах, в том числе и в Ханое, не осталось ни одной школы. Все они размещены в глухих селах или в лесах, где их защищает сама природа непроходимых джунглей и гор. Мы стараемся повсюду и как можно тщательнее обезопасить детей от налетов вражеской авиации. Вы видели рассредоточенные в джунглях классы, защитные земляные валы вокруг каждого из них, щели, траншеи, рвы, ходы сообщения, укрытия?.. Так вот старшие ученики всюду вместе с учителями копают рвы и убежища, строят шалаши и делают необходимый инвентарь. Сами! Правда, в свободное время им помогают члены групп местной самообороны и народная милиция. Младшие ученики собирают и приносят бамбуковые жерди и другой строительный материал. Территориальные контрольно-строительные комиссии проверяют глубину укрытий, высоту защитных валов, соответствующий наклон покрытий. Только после тщательной проверки они дают разрешение начать занятия — разумеется, если помещения отвечают всем требованиям безопасности учеников. Эвакуированные дети живут либо в шалашах лесного интерната, либо у крестьян, которые делят с ними кров и пищу.

— Прибавилось ли уроков и обязанностей у ваших учеников и самих учителей?

— Конечно! Те и другие должны помогать строить школьные помещения, работать в поле, выращивать овощи, откармливать птиц. Одним словом, заниматься «ту тук», то есть хозяйственным самообеспечением. [35]

— Так же как на Юге, в зонах под контролем Национального фронта освобождения Южного Вьетнама?

— Да, мы заимствуем многое из опыта Фронта и периода первого Сопротивления.

Огородничеством, откормом птицы и свиней занимаются не только школы, но и эвакуированные из городов коллективы промышленных предприятий, больниц, госпиталей, учреждений. Всюду, где только возможно в этих страшных военных условиях, действуют люди, осваивающие каждый клочок земли. Впрочем, это видно и по Ханою. Если враг, разрушив дороги и мосты, затруднит доставку продовольствия, каждая провинция и уезд готовы сами обеспечить себя нужным провиантом.

— Вы спрашиваете, сестра, какие и в чем наши трудности? Прежде всего нехватка бумаги для выпуска учебников и тетрадей. В последнее время отдельные провинции печатают своими силами некоторые учебники, чтобы облегчить положение центральных типографий и не перегружать транспорт. Мало у нас также чернил, керосина для освещения, школьных приборов, особенно микроскопов и глобусов. Учеба в ранние предрассветные часы или вечерами сильно ослабляет зрение многих детей и учителей. Рассредоточение создает также определенные материальные затруднения и для родителей школьников.

Один из собеседников рассказывает о себе. У него трое детей-школьников. Один из сыновей был эвакуирован вместе со школой в леса, за 15 километров от Ханоя. Дочь находится в 20 километрах от столицы. Третий ребенок еще дальше — почти за 200 километров! А ведь каждого из них приходится снабжать самым необходимым: кроме учебников и школьных принадлежностей, им нужны одежда, обувь, одеяла, противомоскитные сетки, мыло, щетки, зубной порошок, мисочки, кружки и так далее.

— Все наши дети изучили основы противовоздушной обороны и знают, что нужно делать, если над школой внезапно появятся «джонсоны». Кроме небольших санитарных сумок, старшие ученики носят при себе куски бамбука на случай перелома или ранения ног и рук. Все школьники обязаны иметь при себе защитный камуфляж: пятнистые накидки или плащи, толстые соломенные щитки на груди и спине для защиты от «шариковых» бомб и осколков, зеленые ветки для головы и плеч. В некоторых районах, подвергающихся воздушным налетам с применением [36] отравляющих веществ, дети снабжены самодельными масками или респираторами, защищающими дыхательные пути от распыляемых ядов. И еще одно: чем ближе к 17-й параллели расположены школы, тем глубже мы «зарываем» их в землю или прячем в горных пещерах...

* * *

На следующий день, перед самым рассветом, отправившись далеко за пределы города, я увидела на обочине дороги маленькие фигурки. Издалека они были похожи на медленно передвигавшиеся кусты. На плечах — зеленые ветки, на спине — желто-зеленые накидки. Из-под широкополых соломенных шляп «му ром» на меня глядят широко раскрытые, удивленные черные глазенки. Машина останавливается. Наш шофер Иен копается в беспрерывно чихающем моторе. Ребята знают, что на дороге нельзя скапливаться и торчать на одном месте — это может сразу привлечь внимание американских воздушных пиратов. Но естественное детское любопытство куда сильнее предостережения учителей.

— Ди, со тан! (Отойдите, рассредоточьтесь!) — негромко, но решительно говорю я детям, которые удивлены появлением европейки, да еще и блондинки. — Май бай ми! «Джонсон»!

Один из мальчиков довольно смело произносит какую-то фразу.

— Он говорит, что сегодня хорошая погода, поэтому нечего бояться, — переводит Кинь.

— Хорошая погода? — удивленно переспрашиваю я. — Да ведь небо заволокли тяжелые тучи! Сейчас польет как из ведра!

Кинь улыбается. «Плохая погода», по местным понятиям, бывает тогда, когда небо безоблачно и ярко светит солнце. Совсем иначе, чем у нас! А дождь и тучи затрудняют врагу полеты над страной.

Спрашиваю у ребят, когда «джонсоны» были тут в последний раз. Хором отвечают: «Позавчера». Два самолета типа «АД-6». Удивляюсь, откуда им известны типы вражеских машин. Дети весело смеются. Как им не знать, когда они досконально изучили эти «джонсоны» по звуку моторов!.. Дети военного Вьетнама привычным ухом издалека различают шум каждой машины. Ведь их европейский [37] ровесники умеют отличать марки различных автомобилей по их внешнему виду и форме, разве не так?

Дети в ДРВ хорошо знают, что делать и как вести себя в случае неожиданного воздушного налета. Да, это уже не первый год эскалации, когда дети еще не успели приобрести военного опыта взрослых. Я помню, как в феврале 1965 года самолеты США внезапно обстреляли из бортовых пулеметов 20 малышей, которых вели в детсад города Хокса в провинции Виньлинь, неподалеку от демаркационной линии. Перепуганных детей спасли тогда отвага и хладнокровие молоденькой воспитательницы: под огнем врага она успела отвести их в противовоздушную траншею. Теперь дети закалились в огне борьбы вместе со всем народом. Как это ни парадоксально, как ни трагически для психики детей, но именно так и есть: в огне борьбы! Они назубок знают основные правила гражданской обороны. Нельзя после уроков оставаться в школе. Надо сразу возвращаться в подземелья, шалаши, землянки или гроты, заменившие им на время войны родной дом. Нельзя ходить большими группами — ни по дорогам, ни по улицам. Нельзя бегать по шоссе. Если услышишь приближающийся рев или гул «Джонсонов» — ксюонг хам!{9} Щели и укрытия имеются на всех дорогах и возле домов. Исполнен приказ: «Каждому жилищу — свое убежище!» Если мчащиеся со сверхзвуковой скоростью стервятники пикируют над дорогой, надо лечь ничком, желательно в кустарнике или кювете, и лежать не шевелясь.

Я спрашиваю 11-летнего мальчика: кем бы он хотел стать, когда вырастет? Без колебания, блестя глазами, он тут же отвечает словом, которое я потом услышу не одну сотню раз: солдатом, бойцом! [38]