Революционный путь испанской молодежи
Накануне революции
Молодое поколение Испании, которое сегодня защищает от фашистских интервентов свободную землю своей страны, в 1930–1931 годах в известной степени находилось еще под влиянием буржуазии, помещиков и церкви.
Это были последние годы диктатуры генерала Примо де Ривера. Испанский народ был охвачен революционным движением. Брожение было всеобщим. Порабощенный народ не хотел больше терпеть голод, покорно ждать медленной смерти, в то время как его поработители захлебывались в разврате и преступлениях.
Материальное положение рабочей молодежи в эти годы было особенно плачевным.
Я хорошо помню, например, ребят, работавших у мадридского продавца угля Переса Сафара. У него было несколько складов. Молодые рабочие — их было больше тридцати человек — грузили и разгружали уголь. Они работали каждый день от десяти до двенадцати часов, получая 75 сентимо в день (на эти деньги можно было купить тогда одну коробку папирос).
Очень редко молодой рабочий имел возможность пойти в театр даже на плохое место. По воскресеньям цены на места в театрах и в кино повышались. Чтобы угостить в праздничный день свою невесту стаканом пива — у какого парня нет любимой девушки? — он должен был в течение всей недели копить по сентимо. Если его подруга даже имела работу, то зарабатывала очень мало и все отдавала семье, чтобы дома не голодали. Женитьба была [8] настоящей проблемой для молодого человека. На что купить мебель? Как платить За комнату?.. Интересно, что диктатор Примо де Ривера ввел налог на холостяков. С известного возраста холостяки должны были платить специальный, пропорциональный заработку, налог.
Для рабочего парня иметь свой домашний очаг было недоступно.
Я знал среди рабочих мебельной фабрики в Сарагоссе 10 юношей, которым было лет по восемнадцати. Они уже больше двух лет работали на фабрике, но все еще ходили в «учениках», не получая ни сентимо, хотя они часто выполняли работу квалифицированных рабочих. Когда я спросил, почему они не подают жалобу в суд, один ответил мне:
— Попробуй! Вот Хозе пожаловался. Назавтра же хозяин выкинул и его, и его отца и брата. Они до сих пор без работы — и дома ни шиша...
Нет сомнения, что это положение толкало рабочую молодежь на борьбу за демократическую республику.
Положение крестьянской молодежи было совершенно безвыходным. Земля принадлежала кучке аристократов-помещиков, со зверской жестокостью угнетавших крестьян. В некоторых областях, как Эстремадура и Андалузия, крестьяне питались желудями, которыми помещики кормили свиней. Впрочем, питаться за счет свиней было не так просто. Гражданская гвардия, охранявшая помещичьи имения, безжалостно охотилась за голодными крестьянами, искавшими жолудей в дубовых рощах, которые принадлежали, конечно, помещикам. В буржуазных газетах нередко можно было видеть напечатанные крупным шрифтом заголовки: «Гражданский гвардеец убил преступника, воровавшего жолуди», «Арестовано несколько воров за кражу жолудей в лесу»...
На пезету мало что можно было купить. В ней — сто сентимо. Маленькая коробка сардинок, составляющих в Испании массовый продукт питания, стоила 50 сентимо. Килограмм хлеба также стоил 50 сентимо. Полкилограмма наиболее дешевого мяса стоило 2 пезеты. В самых дешевых городских кинематографах даже за наихудшие места надо было платить не меньше, чем 40 сентимо. Коробка спичек стоила 5 сентимо. Любая книга в 200 страниц стоила 4 пезеты, а если она была в переплете или имела иллюстрации, то гораздо больше. [9]
Среди молодежи не многие были грамотны. Школ было мало, библиотек — никаких. Молодежь не имела никаких политических прав. Всякое проявление политических идей жестоко преследовалось. Хуже всего было для молодого крестьянина, когда узнавали, что он социалист или коммунист. Гражданские гвардейцы избивали его. Он нигде не мог найти работу.
Сержант Народной армии, молодой крестьянин Хуан Гонсалес, рассказывал:
— Родом я из Кордовской провинции. В 1930 году я был единственным комсомольцем в деревне. Я работал конюхом у богатого землевладельца. День и ночь я был занят: давал корм лошадям и мулам, чистил конюшни, чинил сбрую. Я получал только одну пезету двадцать пять сентимо в день. Несмотря на это, я работал с охотой. Мне нравилось, когда лошади и мулы были в теле и чисты, когда они хорошо ели. Я любил их. Мне казалось, что единственной настоящей скотиной там был только хозяин.
Однажды хозяин сказал мне:
— Я узнал, что ты коммунист. Мне таких не надо.
Потом он заявил моему отцу:
— Диэго, твой сын — коммунист. Очень жаль, но работы у меня для тебя больше нет.
Отец пришел домой и избил меня. Через несколько дней в деревне украли курицу. Гражданский гвардеец арестовал меня и ударил так, что у меня ребра затрещали.
— Где курица, паршивый коммунист? — кричали мне гвардейцы. — Скажи, а то убьем...
У меня была невеста. Однажды вечером она мне сказала:
— Смотри, Хуан. Мои подруги не разговаривают со мной с тех пор, как узнали, что я твоя невеста. Я знаю, что коммунизм — очень хорошая вещь, но почему обязательно быть коммунистом именно тебе? Мир уж так устроен, и ничего не поделаешь. Помещики очень богаты, у них — гражданская гвардия, судьи... Если бы ты был хоть республиканцем! Это еще ничего...
Все показывали на меня пальцем, как на редкого зверя.
И все же, несмотря на политические преследования и культурную отсталость, уже тогда в деревне было много организаций комсомола и соцмола. Были деревни, где [10] эти организации, созданные до диктатуры Примо де Ривера, позднее существовали нелегально вплоть до самого провозглашения республики. Крепко спаянные многочисленные группы крестьянской молодежи со всей энергией работали, чтоб сокрушить монархию. Но организации молодежи — комсомол и соцмол — были резко разобщены друг от друга.
Комсомол искал контакта с соцмолом. Последний под влиянием социалистической партии избегал этого контакта.
Были, однако, случаи, когда комсомольцы и молодые социалисты превосходно понимали друг друга. Таких случаев было мало, но они оказывали влияние на процесс объединения, охвативший позже обе организации и закончившийся слиянием их в 1936 году.
Вот один такой случай.
В первые дни декабря 1930 года группа комсомольцев, работавших в крупной мадридской типографии, решила напечатать несколько маленьких агитационных листовок (конечно, без ведома хозяина). Для успеха дела необходима была помощь работавшего с ними молодого социалиста. Тот согласился помочь, но сейчас же побежал к другим членам соцмола, работавшим в типографии.
— Комсомольцы печатают листовки!..
— А мы чем хуже? — сказал один из его товарищей. — Мы не меньше революционеры, чем они...
— Давай, ребята, нажмем и выпустим листовки раньше их.
Заговорило нередкое тогда политическое соперничество между комсомолом и соцмолом. Однако один комсомолец сумел сразу ликвидировать зародившийся раскол.
— Товарищи, — обратился он к социалистам, — давайте завтра ночью вместе расклеивать листовки.
Некоторые из молодых социалистов насторожились. А вдруг это маневр?
— Мы должны раньше посоветоваться с товарищами, — ответил один из них комсомольцу.
— Глупости! Мы должны помогать друг другу, — настаивал тот. — Вы согласны или нет?
— Ты прав, — вмешался еще один социалист. — Пойдем вместе.
Ночью они вышли расклеивать листовки на стенах домов рабочего квартала. [11]
Они шли маленькими группами. Сухой холод проникал до самых костей. Газовые фонари едва освещали пустынные улицы. Молчание ночи прерывалось иногда хлопанием в ладоши и зовами запоздалых прохожих, просивших с улицы, чтоб им открыли двери, да время от времени хриплыми гудками автомобилей. Все сошло превосходно. Только одна группа была застигнута полицейским на месте «преступления». Но ребята бросили полицейскому в лицо ведерко с клеем. Больше тот ничего не мог видеть... Ребята быстро исчезли.
Назавтра все пришли в типографию очень довольные. Каждый выражал убеждение в том, что успешней и лучше бороться сообща. Так передовая молодежь начинала, мало-помалу, отдавать себе отчет в необходимости совместной работы комсомола и соцмола.
Студенчество — на 98 процентов это были дети буржуазии и мелкой буржуазии — проявляло большую активность, которая поддерживалась буржуазными либеральными демократическими кругами. Известная часть либеральной мелкой буржуазии была против монархии, потому что полуфеодальные условия экономической и политической структуры и кастовый режим препятствовали буржуазному развитию страны.
Демократическому движению среди студенчества благоприятствовала поддержка со стороны демократов-профессоров. Кроме того сами университеты и другие учебные заведения представляли собой «удобную» арену для политической деятельности.
Широкие массы студенчества были убеждены, что в условиях демократической республики высшая школа превратится в источник знаний и культуры, доступный народным массам. Именно это убеждение вовлекло обширные слои студенчества в самоотверженную борьбу за провозглашение республики.
Я вспоминаю несколько эпизодов, характеризующих настроения студенческой молодежи этого периода. Однажды профессор юридического факультета Мадридского университета вызывает комсомольца, студента-отличника, и задает ему несколько вопросов по уголовному праву. Студент должен был подготовиться накануне к ответу. Он поднялся.
— Простите меня, господин профессор. Я вчера не мог заниматься. У меня очень болела голова. [12]
Профессор был одним из немногих преподавателей факультета, известных своими передовыми идеями. Он сочувственно посмотрел на студента.
— Хорошо, я вас спрошу в другой раз. Как раз вчера у меня тоже болела голова, и ничего не хотелось делать.
Товарищ, стоявший со мной рядом, наклонился ко мне.
— Ты понимаешь? Если хочешь узнать, сколько народу было вчера на нелегальных собраниях, спроси, у кого болела голова... Знаешь, я тоже, кажется, чувствовал себя вчера неважно...
Другой случай. Я сидел с несколькими друзьями в кафе в Мадриде. Приходит наш общий приятель — студент Антонио.
— Серхио, — обращается он к одному из моих друзей, — пойдем, помоги мне отнести книги к букинисту.
— Какие книги? — спрашивает Серхио.
— Учебники.
— Ты что — продаешь их? А учиться как будешь?
— Чудак! Мне сейчас прежде всего нужен револьвер. А потом, когда будет республика, я получу новые книги.
— Ну... а если с республикой не выйдет?
— Тогда... продам пальто и куплю книги.
Серхио подумал, потом сказал:
— Знаешь что? Зайдем-ка по дороге ко мне — захватим и мои учебники...
Республика провозглашена
В декабре 1930 года произошло вооруженное восстание против монархии. Капитан Фермин Галан — брат ныне известных командиров Народной армии и членов компартии Хозе и Франсиско Галан — и капитан Гарсиа Эрнандес восстали в Хака во главе своих солдат. Восстание, однако, было быстро подавлено, так как республиканцы и социалисты, руководившие борьбой против диктатуры Примо де Ривера, просто хотели произвести государственный переворот. Они стремились избегнуть привлечения широких масс рабочего класса и крестьянства к свержению монархии. Социалисты — руководители профсоюзов, входивших во Всеобщий рабочий союз, — отказались провозгласить всеобщую революционную забастовку в Мадриде и по всей Испании. Коммунистическая партия боролась за то, чтобы придать восстанию [13] широкий и революционный характер, но тогдашняя слабая численность ее и недостаточное влияние не дали ей возможности добиться крупных результатов.
Несмотря, однако, на подавление восстания, генерал Примо де Ривера должен был уйти от власти, так как протест и недовольство народных масс непрерывно росли, захватывая всю страну. Новое правительство вынуждено было назначить новые всеобщие выборы в органы самоуправления.
Подготовка к выборам в кортесы (парламент) проходила в накаленной атмосфере. «Да здравствует республика!» кричал на улицах народ. «Да здравствует республика!» кричали мужчины и женщины у ворот тюрем, где томились вожди и участники республиканского движения.
14 апреля 1931 года испанский народ своим голосованием на выборах потребовал уничтожения монархии и провозглашения республики.
Юноши и девушки, взявшись за руки, ходили по улицам и площадям городов и распевали веселые народные песни. Широкие массы молодежи возложили все свои надежды на республику и были глубоко уверены, что она откроет для них широкую дорогу в будущее.
Действительность, однако, быстро развеяла эти надежды. Все прежние богатства и средства угнетения оставались в руках помещичьей аристократии, финансового капитала, крупной промышленной буржуазии и церкви. Реакционное чиновничество продолжало занимать свои посты в государственном аппарате. Республика формально изменила политическую структуру страны, но она оставила неприкосновенной прежнюю экономическую систему, обеспечивавшую господство помещиков и капиталистов.
Крупные помещики, финансовые магнаты и богатые фабриканты скоро поняли, что для политического влияния на массы монархические идеи больше не годятся.
— Почему, собственно говоря, нам не стать республиканцами? — рассудили они. — Наши деньги остались у нас в кармане, наши земли, банки, фабрики и заводы остались в наших руках. Будем защищать наши привилегии с криком: «Да здравствует республика!»
И — чудеса в решете! — с вечера на утро, за одну ночь, виднейшие реакционеры, помещики я заводчики вдруг [14] стали республиканцами, вошли в республиканские партии и создали новые республиканские политические организации, из траншей которых они вскоре начали упорное наступление на завоевания народа.
Провозглашение республики привело к разброду политических сил во всей стране, а в частности и среди молодежи. Буржуазно-демократическая республиканская молодежь желала сохранения политической гегемонии либеральной буржуазии. Но рабочая молодежь, поддерживаемая крестьянской молодежью, уже стала играть руководящую роль в юношеском движении, и ее организации развивались с исключительной быстротой.
На первом месте по численности шел социалистический союз молодежи.
Комсомол начал быстро усиливаться, добившись большого влияния на рабочую и крестьянскую молодежь.
Но еще большему расширению этого влияния препятствовали некоторые недостатки, общие для соцмола и комсомола.
Молодежь любит повеселиться
В 1932 году я был секретарем организации соцмола в Теруэле. Каждое воскресенье мы проводили там в Народном доме митинги, собрания или доклады. Однажды мы назначили доклад на 6 часов вечера. К назначенному часу явилось всего около десятка ребят. Оказалось там, правда, еще двенадцать человек, но каждому из них было более полувека. Иначе говоря, на молодежное собрание пришло больше стариков, чем молодежи. Пробило 6 часов 30 минут, затем — 7 часов. Явились еще пять... стариков. Вижу, ребята стали без всякого стеснения зевать. Я был в отчаянии. С упреком обратился я к молодому крестьянину — нашему организатору в пригородной деревне:
— Мне кажется, что вы очень плохо оповестили о докладе.
— Нет, все знают. Но ребята ушли на танцы...
— Замечательно! — вспылил я. — Если так относиться к делу, то мы начнем революцию, когда у нас будут внуки...
Парень извиняющимся тоном ответил:
— Надо бы организовать в Народном доме танцы. Тогда пришли бы и девушки. [15]
— Вот чего ты хочешь! Превратить Народный дом и кабарэ! Надо прежде всего быть идейным...
— Ладно, ладно! Не будем спорить. Только я тебе говорю, что союз католической молодежи устраивает каждое воскресенье танцы и развлечения, и на собраниях у них всегда полно народу...
— Но мы — не они, — отрезал я.
Я был тогда руководителем молодежи, но не понимал ее психологии. Крестьянский парень был прав. Молодежь любит повеселиться и тогда, когда она борется против буржуазии и фашизма. Союз католической молодежи в Теруэле имел больше членов, чем мы, причем среди них было много рабочих.
Поразмыслив над этим, мы решили организовать на следующее воскресенье вечер с танцами.
Мы с большим увлечением подготовили маленький зал Народного дома. В первый раз мы тогда заметили, что женщина, убиравшая скромный зал, делала это очень небрежно. Мы очистили стены от пыли, сняли длинной метлой паутину, обильно свисавшую с потолка, расставили красные флажки и повесили несколько революционных лозунгов, написанных нами на материи. Электрические лампочки мы украсили пестрыми бумажными колпачками.
Мы не привыкли к организации подобных «балов» для молодежи. Естественно, что возник спор.
— С чего мы начнем, — спросил один, — с доклада или с танцев?
— Раньше доклад. Все будут слушать, чтоб остаться на танцы.
— Но если узнают, то придут попозже, после доклада...
— Да, но если доклад будет потом, то все уйдут вместе с музыкантами...
Мы решили известить народ, что раньше будут танцы, а когда все соберутся, начать доклад под предлогом, что музыканты еще не пришли.
Доклад прослушали очень внимательно, а потом пошли танцовать. Вечер имел большой успех. Пришло много парней и девушек, в том числе комсомольцы и анархисты. Тут же несколько беспартийных вступили в союз. Однако социалисты, заправлявшие Народным домом, заявили мне: [16]
— Товарищ Федерико, больше мы этого не допустим. Мы «серьезная» партия. Если хочешь танцев, ищи себе другое место...
«Не забудь захватить еду»
Генеральный секретарь Объединенного союза социалистической молодежи Испании Сантьяго Карильо сказал на одной конференции:
— Наш актив вообще является самой самоотверженной частью молодежи, потому что больше всех работает, больше всех выступает и, главное, обладает терпением больше, чем все, так как выдерживает несвойственную молодежи скучищу, которая еще частенько царит на наших собраниях...
Эта шутка побудила лейтенанта Народной армии Мануэля Агиляра, потерявшего руку на войне, вспомнить следующий эпизод:
— В августе 1931 года, когда мне было 16 лет, я был членом мадридской организации комсомола. Я принадлежал к ячейке, состоявшей из шести человек. Однажды в разгар собрания нагрянула полиция, и все шестеро комсомольцев были посажены в тюрьму Модело. Здесь было много времени, и ячейка в полном составе ежедневно и подолгу «заседала». Однажды, после двух часов бесплодного обсуждения какого-то вопроса, мне надоело заседать, и я ушел во двор играть в пелоту (испанская игра в мяч). На следующий день собрание ячейки постановило исключить меня из комсомола на все время пребывания в тюрьме...
На свободе Мануэль опять вступил в комсомол и принимал активное участие в его работе, пока однажды в воскресенье...
— Я был капитаном спортивного клуба «Эмбахадорес» и в то же время активно работал в комсомоле, — рассказывает Мануэль Агиляр. — В то воскресенье предстоял футбольный матч с нашими противниками из клуба «Аточа». Все ребята нашего района очень интересовались матчем. Моя невеста Хуанита также с нетерпением ждала его. Накануне, в субботу вечером, я зашивал мяч: как капитан команды, я должен был позаботиться об инвентаре. Мать чинила мою бело-красную майку. В это время мне приносят письмо от организации. «Товарищ Агиляр! [17]
Завтра, в девять часов утра, ты должен быть у Деревянной скамьи, что против ломбарда. Явка обязательна. На собрании будет обсуждаться вопрос о текучести в нашей организации. Примечание: не забудь захватить еду». Вы можете представить себе мое положение. Всю но-чь я не мог заснуть. Я помнил свое первое исключение в тюрьме и решил пойти на собрание. Оно продолжалось целых десять часов. Был один только перерыв, чтобы поесть. Сознаюсь, что это было последнее собрание, на которое я пришел. В глубине души меня всегда влекло к комсомолу, но футбол, танцы и невеста также увлекали меня...
Реакция наступает
В августе 1932 года генерал Санхурхо во главе группы мятежных офицеров поднял военное восстание. Некоторые военные части выступили против республики на улицах Мадрида, Севильи и других городов. Демократическая молодежь очень помогла в подавлении этого мятежа. Члены молодежных социалистических, коммунистических, республиканских и анархистских организаций, вооруженные револьверами и охотничьими ружьями, бросились на улицу, чтоб защитить республику. В казармах группы солдат, принадлежавших раньше к различным юношеским организациям, не подчинились приказу Офицеров, отказались выступить против народа и разъясняла другим солдатам, что мятежные офицеры их обманывали.
В конце 1932 года «Испанская фаланга» — фашистская организация, подражавшая Гитлеру и Муссолини, — начала серию провокационных выступлений.
Чтобы приобрести влияние на «простой народ», фалангисты не стеснялись самой наглой демагогии, кричали о необходимости «национал-синдикалистской революции». Использовав фракционную борьбу в ФУЭ, приведшую ее к политической слабости, они создали собственную студенческую организацию. Они пытались также создать свои «профсоюзы».
Наступление реакционных сил, террор в соединении с массовым подкупом дали им победу на выборах в кортесы в декабре 1933 года.
В апреле 1934 года молодежная организация реакционно-фашистской партии «Аксион популяр» подготовила [18] свой всеиспанский слет в Сан Лоренсо Дель Эскориаль (Мадрид). На созыв этого слета мадридский пролетариат ответил грозной всеобщей стачкой. Комсомол и соцмол в течение одного часа мобилизовали рабочих Мадрида и свели на-нет фашистский слет буржуазных сынков. В июне того же года всю Испанию охватила забастовка крестьян и батраков, работавших на помещичьих полях. Во многих местах эта забастовка приняла революционный характер. Крестьяне жгли поместья и помещичьи урожаи, вели вооруженные бои с гражданской гвардией. Забастовка была подавлена после трехнедельного сопротивления голодных крестьян. Многие из них подверглись зверским побоям, были высланы или заключены в тюрьму.
Первые стычки
Поведение молодежи во время забастовки было героическим.
В небольшой деревне провинции Бадахос гражданская гвардия открыла стрельбу против группы крестьян, шедших по полю. Молодой крестьянин, член соцмола, укрылся за вершиной холма и «ондой»{2} начал бросать в гвардейцев камни, держа их в течение двух часов на почтительном расстоянии и ранив в голову несколько человек. Затем он бежал. Так и не смогли его поймать.
В Мадриде во время забастовки металлистов два комсомольца собирали на улице деньги в пользу бастующих. Несколько полицейских бросились к комсомольцам, чтоб отнять собранные деньги, но комсомольцы встретили их выстрелами из револьверов. На улице началась суматоха. Испуганные прохожие кинулись бежать во все стороны. Наши два комсомольца воспользовались замешательством, быстро скрылись и спасли деньги, собранные для металлистов.
«Испанская фаланга» состояла главным образом из «золотой молодежи». Во главе ее стоял сын Примо де Ривера — Хозе Антонио. Провокации фалангистов не прекращались — особенно среди студентов, где фашистская организация начала приобретать известное влияние.
«Фаланга» располагала большим количеством оружия и часто устраивала вооруженные демонстрации. Демократические [19] организации молодежи энергично отвечали на провокации фалангистов. Часто происходили между ними вооруженные столкновения, кончавшиеся смертью или ранениями отдельных участников.
В воскресный день, 10 июня 1934 года, рабочие парни и девушки выехали на прогулку в окрестности Мадрида. Летом, в жару, мадридская молодежь отправлялась в нерабочие дни веселыми компаниями за город — взбираться на вершины Эль Эспинар и Ла Фонфриа на Гвадарраме, полежать на зеленой траве под оливковыми деревьями в Лас Росас и Эль Пардо, искупаться в чистой и прозрачной воде Мансанареса, Харамы или Тахуньи. Буржуазные сынки из «Фаланги» хотели организовать в Эль Пардо (около Мадрида) одну из своих провокационных демонстраций. Молодые мадридские рабочие ответили как следует на фашистскую вылазку. Во время столкновения был убит один фашист. Среди рабочих находилась Хуанита Рико, член социалистического союза молодежи. По возвращения в Мадрид, когда она шла к себе домой, она была убита выстрелами из промчавшегося мимо автомобиля.
Через два месяца, 29 августа, был так же предательски убит Хоакин де Градо, член Центрального комитета комсомола. Это был молодой рабочий, мраморщик. Мадридская молодежь любила его, как настоящего товарища, всегда чуткого и внимательного к ее нуждам и заботам.
Преступления фалангистов вызывали среди трудящейся молодежи огромное негодование. Похороны убитых превращались в мощные демонстрации солидарности. На похоронах Хоякина де Градо присутствовало больше 100 тысяч человек молодежи.
С тех пор начались непрерывные вооруженные стычки. Фашизм хотел при поддержке полиции и министра внутренних дел Саласара Алонсо «завоевать улицу». Однако улица осталась в руках народа. В уличных столкновениях фашисты всегда бывали биты.
Рабочая молодежь требовала: «Единство! единство для того, чтобы разгромить реакцию и фашизм!»
Левое крыло социалистической партии, под напором единодушных требований пролетариата, стремясь сохранить свое влияние, поставило вопрос об «альянсах» (объединениях), но только о «рабочих альянсах», в которые могли бы войти одни лишь рабочие партии и организации. [20] Коммунистическая партия заняла ясную позицию, требуя создания рабоче-крестьянских «альянсов». Когда компартия вошла в «альянсы», последние превратились в значительную силу.
В августе 1934 года руководители комсомола и соцмола встретились и обсуждали вместе вопрос о рабоче-крестьянских «альянсах». Это был первый шаг к единству. Его сделала молодежь. Весь пролетариат, вся трудящаяся молодежь со страстной надеждой встретили сообщение об этом.
«Уладь это дело с единством»
Я помню характерный случай, который показывает, что молодые социалисты уже тогда понимали необходимость единства.
Один крестьянский парень из Теруэля, Дамасо Санчес, пригласил меня к своим родителям на обед. Я его знал раньше по соцмолу, как «сектанта», то есть человека нетерпимого, с ограниченным кругозором, хотя и искреннего революционера. Когда я, бывало, говорил с ним о единстве с комсомольцами, он отвечал:
— Хорошо. Но если они хотят единства, пусть вольются в нашу организацию.
Он говорил так не по злому умыслу, а потому, что не понимал значения единства и единого фронта.
Я пришел к его родителям. Скромный крестьянский дом, но хорошее вино и неплохая morcilla{3}. Старый отец надел новый бархатный костюм и чистую белую рубаху, чтобы почтить гостя. Мать носилась по дому, готовя обильную трапезу. Клара, сестра Дамасо, светленькая, как ее имя{4}, украсила свои волосы цветами: она хотела быть особенно хорошенькой...
Обед был вкусный, хоть пальчики оближи. Мы отдали ему должное, сдабривая каждое блюдо веселыми шутками и смехом, — к великому удовольствию милой старушки, сиявшей оттого, что гость доволен ее угощеньем.
После обеда Дамасо показал мне свою библиотечку, [21] размещенную на простых деревянных полках. Я увидел романы советских писателей и произведения Ленина и Сталина.
— Гляди, гляди, — сказал я, — кажется, тебе нравится, что говорят Ленин и Сталин.
— Конечно! Я их лучше всего понимаю. Каждому крестьянину близко все, что они пишут.
— Да? — коварно заметил я. — Но они же коммунисты!..
Мой Дамасо заколебался.
— Чего ты пристал?! — сказал он с сердцем. — А если они хороши, если правильно показывают нам путь?
— Но ты видишь, что это путь единого фронта — единства рабочих и крестьян?
— Хорошо, — ответил запальчиво Дамасо, — пусть будет единство!
Я опять атаковал его.
— Да, но единство не означает сказать комсомольцам, чтобы они вошли в нашу организацию, а комсомол исчез, как дым.
Дамасо стал краснеть. С минуту он думал и, наконец, побежденный, сказал:
— Знаешь что? Ты — секретарь. Напиши в Мадрид и уладь это дело с единством... Не думай, пожалуйста, что я боюсь комсомольцев...
«У-аче-пе!»
Молодежь из «Хувентуд Либертария» под влиянием анархистов долго оставалась на своих ребяческих, крайне «левых» позициях. У нее было мало политического опыта, поскольку юношеская анархистская организация была создана только в 1932 году. Разочарованная республикой 1931–1933 годов, лишенная ясной революционной теории, она изолировала себя от остальной молодежи, избегая всякого контакта с молодыми «политиками». Троцкистские элементы использовали путаницу в идеологических представлениях молодых анархистов, чтобы повлиять на них и попытаться провалить единство рабочей молодежи. Надо сказать, однако, что анархистская молодежь была полна революционной энергии, и, если б ее направить по верному политическому руслу, она превратилась бы в положительную силу. [22]
5 октября 1934 года Хиль Роблес и другие враги республики составили правительство. В тот же день — 5 октября 1934 года — рабочие и крестьяне подняли восстание.
Во главе подготовки к восстанию была социалистическая партия. Но во многих провинциях руководители социалистов не верили, что народ подымается, и поэтому, когда пришел час восстания, не было ни настоящей организации его, ни руководства. Социалисты всячески старались изолировать компартию и препятствовали вовлечению коммунистов в организационные центры восстания. Социалисты боялись, что, едва только начнется восстание, коммунисты станут во главе трудящихся. Только в Астурии, где были осуществлены рабоче-крестьянские «альянсы» и коммунисты приняли активное участие в организации и руководстве восстаниями трудящихся, удалось установить — пусть временно — рабоче-крестьянскую власть.
Октябрьское восстание приняло очень широкие размеры. Наибольшего развития оно достигло в Астурии, где горняки овладели областью и удерживали власть в своих руках в течение пятнадцати дней. Сильная борьба шла также в рудных районах Бискайи. Автономное правительство Каталонии «Хенералидад» выступило против правительства врагов республики, но войска подавили восстание трудящихся Каталонии. В Мадриде была провозглашена всеобщая политическая забастовка, на мадридских улицах произошла вооруженная борьба. В Аррагоне же, в Кастилье, Андалузии и Эстремадуре восстание не приняло таких размеров. Жестокие репрессии после крестьянской забастовки временно устранили здесь возможность большого революционного выступления крестьян. И все же очень много деревень центра и юга героически восстали, сражаясь с оружием в руках.
Героизм рабочих и крестьян был изумителен. Октябрьское восстание было подавлено не потому, что рабочий класс не был подготовлен, а потому, что восстание было плохо организовано его руководителями из социалистической партии.
Молодежь в эти революционные дни с энтузиазмом и мужеством бросилась в бой. Молодые рабочие вписали своей кровью в историю борьбы испанского народа много славных страниц. [23]
Астурия. Овиедо. Шел упорный и жестокий бой. Тридцать горняков захватили дом, перебив засевших в нем гражданских гвардейцев. Штурмовые гвардейцы{5} решили отбить дом, но атаковать горняков с фронта было опасно, ибо они сражались, как львы. Тогда гвардейцы решили взорвать дом незаметно для горняков и приступили к подготовке взрыва. На ближайшем участке сражалась другая группа революционеров. Они быстро заметили опасность, угрожавшую товарищам. Необходимо было предупредить их об опасности, — но как? На единственной дороге, которая вела к дому, стояли пулеметы штурмовых гвардейцев. Крепкий, давно небритый горняк, с большими и твердыми, как сталь, руками, вдруг воскликнул:
— Есть еще одна дорога — на Сан Педро!
Это было верно. Была другая дорога, по которой должны были уйти товарищи, сидевшие в доме. Но пойти по этой дороге, чтобы оповестить их об опасности, означало потерять целый час. А дом мог взлететь на воздух через десять минут...
Другой боец решительно заявил:
— Надо итти сейчас же. И только отсюда! Я иду...
Поднялся бледный молодой парень Антонио. Тяжелый труд на шахте довел его до чахотки.
— Ты? Нет. Ты командир и нужен здесь. Иду я. Сейчас же. Я — комсомолец!
— Тебя одного мало. Тебя могут убить, а дойти надо. Пойдем вдвоем.
Это сказал Агустин — молодой анархист из Хихона.
— Идем, — ответил Антонио.
Они двинулись. На труднейшем перекрестке их настигли пули. Агустин упал. Умирая, он медленно, с напряжением последних сил, поднимал кулак — символ пролетарской борьбы. Антонио продолжал свой путь. У него пошла кровь из горла, С кровью уходила жизнь. Он не мог больше стоять на ногах. Упал, ударившись головой о камни. Но пополз вперед, опираясь на разбитые руки. Тридцать горняков прикрывали его, бросая гранаты и стреляя из винтовок. Антонио дополз до самого дома. [24]
— Уходите... на Сан Педро... Дом взорвут... У-аче-пе!{6}
Тридцать горняков ушли. Антонио остался там навеки...
«На бой, рабочие!»
В Мадриде также шла борьба. Однако она в сравнении с Астурией не приняла большого размаха. Молодежь дралась до последнего момента с неослабевающей энергией. Но расширить восстание не удалось.
После нескольких дней забастовки многие рабочие Мадрида стали думать, что выступление обречено на неудачу. Революционные листовки подбадривали забастовщиков, подтягивали колеблющихся. Во всех районах города можно было видеть людей, которые с жадностью читали наши листовки. Вот типичная для тогдашнего Мадрида картинка:
Член соцмола, в одежде механика, обутый в альпаргаты{7}, бежит по Гран-Виа, главной улице Мадрида, и раздает листовки с криком:
— На бой, рабочие! Астурия побеждает!
У него рвали из рук листовки. Два штурмовых гвардейца прицелились из винтовок.
— Стой, или стреляем!
Парень продолжает бежать, не обращая на них никакого внимания.
— На бой, рабочие! Астурия побеждает!
На углу улицы Чинчилья его ждали два других гвардейца.
— Стой!
Но тот все бежит, не оборачиваясь, и раздает листовки, и смеется над гвардейцами. Гвардейцы начали преследовать его. Прозвенели первые выстрелы. Прохожие ищут убежища в воротах домов. Наш товарищ укрылся за стоявший на улице автомобиль. Он вытащил из-за пояса автоматический револьвер.
— Да здравствует революция! — кричит он — и стреляет.
Перестрелка продолжается пятнадцать минут. Затем парень замолчал. Гвардейцы и кое-кто из прохожих бросаются [25] к автомобилю: никого! Вдруг у входа в дом раздается крик:
— Да здравствует революция!
Гвардейцы обыскивают дом сверху донизу, но парня словно земля проглотила. Он убежал по плоским крышам домов. Очень скоро его голос раздался в другом районе:
— На бой, рабочие! Астурия побеждает!
Молодежь побеждает полицейское усердие
Правительству Леруса — Хиль Роблеса удалось подавить восстание. Но для этого ему пришлось привезти из Марокко туземные войска и иностранный легион, состоявший из международного уголовного сброда, включая русских белогвардейцев. Подавление сопровождалось зверскими расправами, особенно в Астурии.
Подполковник и капитан 5-й роты иностранного легиона — испанцы — платили по десяти пезет за руку революционера и приказывали зашивать шпагатом рот рабочим, которые отказывались выдавать своих товарищей. Лейтенант легиона, русский белогвардеец Иванов, узнал, что один мадридский журналист собирает факты о «подвигах легионеров. Молодой корреспондент республиканской газеты «Ля Либертад», Луис де Сирваль, собрал неопровержимые данные о зверствах самого Иванова и других офицеров иностранного легиона, об ужасных убийствах, изнасилованиях, чудовищных истязаниях малолетних детей. Де Сирваля арестовали и бросили в грязное подземелье полицейского участка. Сюда явились Иванов и два испанских офицера. После жестокой пытки и истязаний Иванов всадил в полумертвого журналиста несколько пуль.
В Каталонии, Аррагоне, Кастилье, Эстремадуре и Андалузии были арестованы тысячи рабочих и крестьян, с которыми зверски обращались. Молодежью были заполнены тюрьмы. Этой участи подверглись многочисленные руководители юношеского движения — республиканцы, социалисты, коммунисты, анархисты. Среди них был и Сантьяго Карильо. В тюрьмах они сближались, подолгу обсуждая вопросы дальнейшей борьбы. Из тюрем шел лозунг: «Единство, единство и еще раз единство».
Молодежь поняла задачу. В подполье печатались [26] в изобилии молодежные газеты. Подвижность молодежи побеждала полицейское усердие. Лучшие руководители молодежных организаций сидели в тюрьмах, — но подпольные организации молодежи все-таки быстро росли. Девушки включались в политическую работу с гораздо большим интересом, чем прежде.
Симпатичные жильцы
Молодежь проводила свою нелегальную работу с большой самоотверженностью и героизмом. Много изобретательности и присутствия духа проявили в то время наши товарищи. Я расскажу только об одном любопытном эпизоде, героями которого были Хозе Касорла и Федерико Мельчор — видные руководители испанской молодежи и нынешние члены Центрального комитета коммунистической партии.
Касорле и Мельчору удалось обмануть полицию и избегнуть тюрьмы. Они перешли на нелегальное положение и жили под вымышленными фамилиями. Квартиру они стали искать по объявлениям газеты «Эль Дебатэ» — органа попов и богомолок. Они выбрали объявление, предлагавшее комнату с двумя койками в «христианской семье». Морщинистая старуха открыла им дверь.
— Что вам угодно, сеньоры?
Они показали ей «Эль Дебатэ».
— Мы насчет комнаты.
— А кто вы такие?
— Мы? Студенты-католики...
Старушка замучила их тысячью вопросов. Ответы Касорлы и Мельчор а, однако, успокоили ее. Она стала откровенной и заговорила об октябрьских «бунтовщиках» и рабочих-»безбожниках». С величайшим удовлетворением встретила она замечание Касорлы:
— О, они жалкие нечестивцы, сеньора. Надо покончить с этим сбродом...
В комнате оказался красивый требник и богатое распятие.
Касорла и Мельчор попросили хозяйку покупать для них каждое утро «Эль Дебатэ» и «АБЦ» — самые реакционные из всех газет, выпускавшихся в Мадриде. Старуха окончательно убедилась в том, что они были благовоспитанными юношами. [27]
— Симпатичные жильцы попались мне, — говорила она соседкам, — очень воспитанные, читают хорошие газеты, аккуратно платят, говорят очень тихо, чтобы не беспокоить...
Вскоре «симпатичные жильцы» стали поздно приходить домой, иногда пропадали на два-три дня. Приносили и уносили объемистые пакеты. Старуху «стала блоха за ухом покусывать»... Однажды она устроила в комнате «домашний обыск» и нашла оброненную революционную листовку.
Мельчор первый заметил, что старухе не по себе.
— Надо сматываться, — сказал он Касорле. — Эта ведьма начинает подозревать нас. Она может донести...
Наутро они ушли и не вернулись. В тот же день полиция тщательно обыскала комнату «благовоспитанных юношей», но было уже поздно.
Братья по борьбе
В условиях нелегальной работы росло единство юношеских организаций. Случаи совместной работы стали учащаться — особенно между социалистической молодежью и комсомольцами. VI конгресс КИМ своими решениями чрезвычайно ускорил объединительный процесс, охвативший испанскую молодежь. По всей Испании распространились комитеты связи между комсомольцами и молодыми социалистами. Анархистская молодежь вначале «принципиально» еще не входила в эти комитеты. Однако на деле во многих комитетах связи были и представители анархистской молодежи, в среде которой тоже наблюдалось сильное течение в пользу единства.
VI конгресс КИМ заставил нас сделать крутой поворот в нашей работе, и нам пришлось преодолеть немало собственной косности и узости, чтобы выполнить его решения.
В ноябре 1935 года Георгий Димитров направил через одного из руководителей валенсийской организации социалистической партии письмо о едином фронте к трудящимся Испании. Комсомольцы и члены соцмола горячо откликнулись на это письмо. Я хочу привести здесь два из многочисленных ответов на обращение товарища Димитрова. Они особенно знаменательны потому, что были написаны не комсомольцами, а членами социалистического [28] союза молодежи. Сан Мигель, член соцмола из Сории, писал товарищу Димитрову: «Твоя железная большевистская закалка, твое полное слияние с чувствами трудящегося мира сделали тебя для нас подлинным представителем миллионов трудящихся, страдающих под гнетом умирающего капитализма. События соединили молодых социалистов и коммунистов, которые почувствовали, что они братья по борьбе за одно и то же дело».
Франсиско Хилабель, член соцмола из Мурсии, выразил свои чувства следующим образом: «Я пишу тебе, товарищ Димитров, эти строки, с которыми согласны все молодые социалисты Мурсийской провинции. Твой анализ антифашистской борьбы, твое диалектическое определение столкновений нашей эпохи возбудили в нас самый горячий энтузиазм...»
Объединение совершилось
Годы преступлений и продажности господствующих классов, годы нищеты широких масс остались позади. Недаром народ назвал этот период «черным двухлетием».
Народ успел накопить политический опыт буржуазно-демократической республики. Рабочие и крестьяне прошли школу октябрьского восстания в 1934 году. Городская мелкая буржуазия, обманутая реакционно-фашистским блоком в 1934–1936 годах, склонялась к союзу с рабочим классом. Коммунистическая партия шаг за шагом осуществляла единство всех антифашистских сил, помогая испанскому народу преодолеть тяжелое наследство прошлого, разъединявшее его. В 1935 году были созданы комитеты связи между социалистической и коммунистической партией, в 1936 году — оформлен народный фронт.
16 февраля 1936 года прошли в стране всеобщие выборы, закончившиеся полной победой народного фронта.
Слияние комсомола и соцмола началось немедленно. Была создана Всеиспанская комиссия по объединению, энергично принявшаяся за работу. Троцкисты упорно стремились затруднить наше слияние, пробравшись для этого в наши собственные ряды. Юношеские организации [29] республиканцев и анархистов изучали вопросы объединения социалистической и коммунистической молодежи. Молодые республиканцы работали вместе с комсомольцами и членами соцмола в юношеских комитетах народного фронта. Анархистская молодежь обсуждала с большим интересом и все более конкретно вопросы рабочего единства.
Всеиспанский объединительный съезд комсомола и соцмола был намечен на июль 1936 года в Мадриде. Тысячи делегатов от обоих союзов во всех уголках Испании готовились к съезду. Съезд обещал превратиться в большое событие не только для испанской молодежи, но и для молодежи во всем мире. Преступный мятеж фашистских генералов против демократической республики помешал съезду, но в совместной борьбе против врагов родины объединение молодежи было скреплено кровью погибших героев. [30]