7. Первый реванш
Новость была нам передана через саарбрюкенский радиопередатчик утром 19 августа 1943 года.
Радиограмма гласила:
«Состоялся массированный налет британской авиации запретный остров точка тысячи техников инженеров уничтожены точка начальник изысканий начальник штаба погибли точка»
По установленному нами «полушифру» запретным островом именовался остров Пеенемюнде. Октав и Верн молча пожали друг другу руки. Первая крупная победа была одержана.
Мертвецы — вчерашние, сегодняшние и завтрашние — умерли не напрасно.
Спустя восемь дней из Гамбурга через Стокгольм пришла к нам почта, принесшая подробный и, как выяснилось впоследствии, совершенно точный рассказ о тяжелом поражении, понесенном врагом.
В ночь с 18 на 19 августа, в два часа утра к Пеенемюнде подошли крупные соединения английских бомбардировщиков, которыми руководил командор авиации Д. X. Сирби.
Они вылетели накануне в десять часов вечера с различных баз на английском побережье и, собравшись вместе, в несколько приемов атаковали Пеенемюнде.
Командор Сирби руководил операцией с борта флагманского самолета, кружившего над целью и имевшего шифрованные радиопозывные «Foretope».
Метод с кружением самолета над целью для наведения на нее бомбардировщиков был применен в массированном налете впервые, но проверен был ранее: 3 августа, при бомбардировке Турина. Командор Сирби тогда пролетел над Лионом, и объявленная из-за него воздушная тревога разбудила Октава и Верна...
Было полнолуние. Тяжелые бомбы легли точно на цели, указанные в наших донесениях и проверенные аэрофотосъемкой.
Нападение было для немцев абсолютно неожиданным, но эскадрильи истребителей из Берлина быстро прибыли на место, и потери английской авиации оказались немалыми.
Генерал фон Шамье-Глицинский, начальник Пеенемюнде, был убит. Генерал Йешонек, начальник штаба немецких вооруженных сил на острове, также погиб {30}.
Были убиты свыше пятисот специалистов по оружию «фау» и множество экспертов и консультантов по смежным отраслям техники, в том числе по электронике. Готовые модели, проекты и значительная доля заводского оборудования, необходимого для производства «фау», были уничтожены.
Таковы были приблизительные итоги налета английской авиации на Пеенемюнде. Этот налет спас от разрушения Лондон и немалое число портовых английских городов.
Германия проиграла важное сражение, удары по Англии были отсрочены на неопределенное время, но введение в войну оружия «фау» этим налетом отнюдь не было ликвидировано. На Пеенемюнде находилась лишь часть заводов и фабрик, выпускавших оружие «фау» и детали к нему.
Это подтверждалось донесениями, которые мы получили в течение августа 1943 года из Франции, Польши и Германии.
Бомбардировка немецких пусковых площадок (эта операция получила впоследствии шифрованное название «Арбалет») еще только начинала проектироваться в авиационных штабах союзников.
Так или иначе, меткость английского удара ясно показала адмиралу Канарису, что англичане информированы превосходно. Борьба с движением Сопротивления резко усилилась. В одном Париже было экстренно мобилизовано тридцать две тысячи работников гестапо для того, чтобы арестовать крупного английского разведчика подполковника Йео-Томаса.
Но немцев постигла неудача: Йео-Томас благополучно вернулся в Лондон, привезя с собой огромные досье, касающиеся оружия «фау».
Однако нарастающий нажим со стороны врага ощущался во всем: в автобусах и трамваях участились проверки, целые кварталы прочесывались облавами, деятельность французов предателей оживилась.
Мы получали множество известий от начальников низовых организаций в провинции — всюду было одно и то же: аресты, вынужденные переезды, перерывы в работе.
То, что произошло в Лионе, в меньшем масштабе происходило повсеместно,
«Люди могут гибнуть, группа остается! » — гласил первый циркуляр нашей «Централи», подписанный Октавом при вступлении на пост руководителя.
Рене Пелле быстро освоился со своим новым званием. По характеру он резко отличался от Сен-Гаста. Тот был романтик, любящий конспирацию и таинственность, избравший себе «рабочую маску» весельчака и гуляки. Его знали во всех злачных местах города.
Рене Пелле по-прежнему оставался директором школы, отягченным тысячами забот. Учить неполноценных детей — весьма хлопотливое занятие. Рене совмещал с педагогической деятельностью огромную подпольную работу молча, без блеска, но с энергией, не уступающей энергии своего предшественника. В отличие от Сен-Гаста, до войны связанного с французскими секретными органами, Пелле никогда в жизни не работал в разведке. Но он стал разведчиком, и, подобно своей жене, принес в новое для него дело всю серьезность и все мужество, которые были так характерны для них обоих.
Прекрасно отдавая себе отчет в смертельной опасности, подстерегающей его на каждом шагу, Рене Пелле за два месяца добился многого. При нем объем отправляемых в Лондон посылок почти удвоился, а качество посылаемых материалов стало более высоким.
Октав понимал важность дела, которому служил, и умел убедить своих подчиненных, руководителей низовых групп.
Тем временем возникла новая тайна. Было установлено, что самолеты-снаряды запускались с площадок мощной струей пара, которая выбрасывала тяжелую машину вверх лучше всякой катапульты. Однако на пусковых площадках не было никаких устройств, обеспечивающих такое количество тепла {31}.
Эта техническая новинка ясно говорила, что немцы не отказались от своего замысла — «разрушить Лондон, как Карфаген».
Новая опасность возникла перед нами. Союзники могли почить на лаврах, наивно воображая, что одним налетом они истребили зло в зародыше. Эта опасность была отнюдь не меньшей, чем первичное недоверие союзников, приводившее нас в такое отчаяние в 1942 году.
Октав и Верн поняли быстро, что решение могло быть только одно: надо установить прямой, личный контакт с Лондоном. Мы попросили радиограммой обеспечить место для Октава в одном из самолетов, тайно отправляющихся в столицу Англии.
Обычно такие места представлялись лишь политическим деятелям. Любой сановник Третьей республики, быть может даже больше других виновный в разгроме Франции, мог быть вызван в Лондон и оказывался там легко и просто.
Напротив, участники Сопротивления, ученые, инженеры, люди, которых в Лондоне могло быть ощутительно полезным, — вынуждены были пробираться в Англию через Испанию и месяцами томиться в лагере Миранда, дожидаясь возможности попасть в Лондон.
Октав уехал в начале октября 1943 года, и вскоре нас успокоил голос Би-би-си.
Английская радиостанция тогда передавала особые «послания» в эфир, весьма красочные и разнообразные.
Позднее Жан Кокто уловил их суровую поэтичность и использовал для сценария своего фильма «Орфей».
Условная фраза такого послания представляла собой как бы «удостоверение личности»; мужчина или женщина, называвшие себя посланцами Лондона, ею подтверждали свою принадлежность к лагерю Сопротивления.
Проверяющий говорил проверяемому условную фразу; если Би-би-си повторяла её в течение нескольких дней, это — означало — проверка закончена.
Известно, что в нескольких трагических случаях немцам удавалось, используя радиопередатчики и захваченные шифры, внедрять свою агентуру в ячейки Сопротивления. Во Франции, к счастью, таких происшествий было очень немного. Об одном из них написал полковник Реми в книге про свою группу «Братство Нотр-Дам» {32}.
В Голландии подобная история не разъяснена до сих пор и вызывает острую полемику.
Надо признать, что и у секретных служб союзников тоже бывали успехи. В частности, они захватили в Северной Африке немецкую шпионско-диверсионную и саботажную группу, выполнявшую «операцию Карфаген», и сумели воспользоваться немецким шифром и радиопередатчиком{33}.
Иногда Би-би-си сообщала нам о благополучном прибытии в Лондон того или иного путешественника.
Оперативные сообщения предупреждали нас о предстоящей посадке на оккупированной территории самолета или о прыжках с парашютом. Иногда условными фразами передавались и общие руководящие указания. Так, обе высадки союзников на французском берегу — 5 июля и 14 августа 1944 года — предварялись радиоизвещениями.
О первой высадке группа Марко Поло была оповещена условной фразой: «Высокий мыс вдается в море». За восемь суток до «дня Д» {34} нам сообщили: «Волны заливают высокий мыс».
Через несколько дней после того, как мы перестали волноваться за судьбу Октава, Би-би-си передала условную фразу: «Слоны едят землянику»; это значило, что борьба с оружием «фау» вступает в новую фазу и предстоят активные действия.
Мы уже говорили о русском инженере, работавшем на немцев. Бомбардировка Пеенемюнде застала его в Германии. Он был превосходно информирован о производстве оружия «фау» и готов был сообщить нам все, что было ему известно. Именно он потребовал от нас, чтобы Лондон сказал эту фразу, дабы удостовериться, с кем имеет дело.
Получив подтверждение, он просил организовать ему в Париже встречу с нашим представителем, который смог бы на глаз разобраться в сложных чертежах, относящихся к реактивному запуску «фау». Русский соглашался показать документы, но отказывался передать их нам или даже сфотографировать.
Эти данные были, бесспорно, самыми важными за все время нашей борьбы. Верну пришлось за ними отправиться в Париж, поручив на время своего отсутствия руководство «Централью» Маргарите Пелле.
Дату отъезда пришлось передвинуть вперед в связи с происшествием, которое показалось необычным даже в ту, изобилующую сюрпризами эпоху.
Около четырех часов утра Верна разбудил явившийся в «Централь» начальник одной из парижских филиальных групп. Дрожащими руками он развернул перед Верном газету и указал на жирный заголовок: «Полицейский комиссар убит в парижском предместье террористами ».
— Так что же? — спросил Верн. — Ты будишь меня в такое время из-за дохлого полицейского комиссара?
— Этот комиссар, — ответил парижанин, — был нашим агентом № 99ХХХ. Люди из ФТП {35} недавно прислали ему гроб, как предупреждение о смертном приговоре. Мы немедленно приняли меры, чтобы известить ФТП о том, что этот комиссар работает с нами. Мы поручили это одному человеку, но тут произошло несчастье; этот тип оказался заядлым лжецом, исключенным из компартии еще в 1934 году. Он никому ничего не передал — и ФТП убили по ошибке нужного человека. Но это еще не все...
— Есть и другие неприятности?
— Да. На трупе была найдена твоя фотография.
— Ты думаешь, у меня мало забот без этой фотографии? Чем я могу помочь? Зачем она была у него?
— Ты просил сфабриковать тебе подлинное удостоверение личности, он хотел исполнить твою просьбу и не успел. Но и это еще не все!
— Недурной у тебя запасец!..
— Еще трое полицейских из той же подпольной ячейки тоже получили гробы. Их прикончат на этой неделе...
Выход был один: поскорее связаться с организацией ФТП и попросить их отменить приговоры. Верну пришлось отправиться в Париж немедленно, чтобы успеть выполнить за один раз две столь различных миссии.
Вот что рассказывает об этой экспедиции сам Верн.
Дневник Верна {36}
Вторник
Демаркационной линии между оккупированной и неоккупированной зонами больше не существует, но все едущие в поезде подвергаются строгой проверке прямо в вагоне.
(К счастью, у Верна превосходная «карт д'идантитэ». При нем продовольственные карточки, справка с места работы (конечно, от того же Французского синдиката синтетических продуктов!), документ о демобилизации. Прошлое и настоящее вызубрены отлично. Через десять минут после прибытия в Париж Верн станет неким Жеромом Карданом, искусствоведом и критиком.
Опыт показывает, что вернейший способ сойти за ученого искусствоведа — это говорить об одном искусстве терминами другого. Скажем, беседуя о живописи, надо поминать тональность, звучность, резонанс. В разговоре о музыке следует вставлять термины, характерные для живописи, — колорит, оттенок, освещение).
Лионский вокзал в Париже оцеплен, оцеплено и метро.
Идет всеобщая проверка документов. Узнаю несколько видных гестаповцев, но не думаю, чтобы они догадались, кто я.
На базу прибываю благополучно. Преображаюсь в Кардана.
Свидание происходит в Зале астрономии во Дворце открытий. Темнота кромешная, светят лишь звезды с потолка планетария. Невидимый собеседник спрашивает меня, не предпочитает ли Панург аутоморфные действия баховым фугам. Отвечаю, что «любовь, ненависть и стремление к могуществу являются тем треножником, на котором возгорается темное пламя».
По-прежнему скрываясь во тьме, мой собеседник устраивает мне форменный экзамен по межпланетным сообщениям.
Говорю ему о русских — Циолковском и Перельмане; о немцах Валье, Лее, Оберте, Гайле; об американцах Эдвардсе, Пендрее, Годдарде; о французе Эно-Пельтери.
Наконец, незнакомец заявляет, что он удовлетворен.
Он, конечно, не инженер X, а лишь один из его друзей и сотрудников. Но это неважно.
И после первых же фраз невидимки мне становится ясно, что этот человек и его группа знают об оружии «фау» решительно все.
Он говорит мне о времени и месте следующей встречи и предупреждает: если я пойду за ним сейчас — все кончено.
Выжидаю десять минут и выхожу: как будто, никто не следит за мной. Завтракаю близ площади Данфер-Рошро. Час провожу в книжном магазине Галиньяни. Покупаю несколько утопических романов Ганса Доминика. Возникает интересный разговор с немецким офицером, который видел, что я покупаю Доминика. Долго обсуждаем эволюцию утопического романа в Германии, от «Двух планет» Курта Лассвитца до книг, появившихся совсем недавно.
Теперь наступает время заняться нашими полицейскими.
Совершенно фантастический газогенераторный автобус с огромным баллоном на крыше увозит меня в отдаленное предместье.
Нахожу указанного мне человека, связанного с ФТП, и назначаю ему свидание, затем контрольное свидание — и снова свидание. Если он не придет — все погибло. Люди из этой организации — профессиональные подпольщики, а я — жалкий любитель.
Если они не захотят иметь со мной дело, я никак не смогу связаться с ними...
Являюсь в центр организации, нам близкой, «Защита Франции». Активная группа, много знакомых. Среди руководителей Мишель Клемансо, Женевьева и Мишель Шаретт, племянник и племянница де Голля. Они издали мой «Справочник саботажника» и изготовляют документы превосходного качества. Регулярно выпускают интересный листок.
Темнеет. Отправляюсь на новую базу, к одному торговцу картинами.
Парижская атмосфера отличается от лионской настолько, что никак не могу заснуть. Мысли одолевают.
Жив ли Сен-Гаст? Что собирается предпринять адмирал Канарис, получив приказ заняться группой Марко Поло?
Удалось Октаву убедить союзный штаб в грозящей опасности? Запросили или нет Британское общество изучения межпланетных сообщений? Сумею я выдержать пытку, если придется? Не зря ли выкинул я пилюлю с цианатом калия?
За окном мчатся автомобили: немцы и коллабо {37} разъезжаются по ночным кабакам.
Что делать, если зазвонит телефон? Совсем забыл условиться с хозяином.
Что обозначает фраза, которую X просил передать в Лондон? «Между Океаном света и Горой света ничего общего нет...» Что это может значить? {38}
Среда
Огромная чашка кофе с молоком за цинковой стойкой паршивенького бистро великолепно разгоняет ночные наваждения.
На свидание ФТП не явились. Час гуляю по набережным. Великолепные возможности.
Встречи с парижанами. Узнаю, что ночью провалилась организация, именуемая «централь Пеллегрена». В помещении осталось четыре тысячи незашифрованных имен. Даю указание — организовать пожар. К счастью, в Париже еще есть небольшой запас моих зажигалок.
Наступает час решительной встречи с инженером на набережной Жавель. Запоминаю огромное количество данных. Тайных видов оружия оказывается уже четыре.
Все отрывочные данные оформляются, становятся на места, проясняются. Крепко жму руку инженеру X. Прежняя родина, новая родина, все освобожденные и все ждущие освобождения обязаны ему многим. Благодарить бесполезно, он все понимает сам.
Опять еду в предместье. Зашифровываю основное в полученном материале и прошу шифром передать в Лондон. Если радиограмма будет принята — я прожил свою жизнь не напрасно.
Завтракаю в другом районе.
На контрольной встрече с ФТП снова никого нет. Свободные два часа. Иду в кино, смотрю «Человека из Лондона».
Когда на экране появляется смена гвардейских патрулей у Букингемского дворца — публика внезапно разражается аплодисментами.
Встреча с двумя политическими деятелями.
Игрек, бывший председатель Совета Республики, хочет войти в Сопротивление.
Отказываю, он чересчур на виду. Напоминаю, что неповиновение перед лицом врага наказывается смертью, как гласит декрет Временного Правительства сражающейся Франции № 336А.
Снова отдых; долго гуляю по парижским улицам. Чувствуется течение подземных вод.
Четверг
Наконец-то! Человек из ФТП оказывается на второй контрольной встрече. Делаю ему замечание, он говорит:
— Побей, но выслушай! Жена уехала с поручением, мне пришлось сидеть с двухмесячным парнишкой. Освободился — и сразу прибежал!..
Вот они, бесчеловечные террористы, о которых кричит парижская бульварная пресса... Работа, семья, родина...
Объясняю ему все. Три смертных приговора будут немедленно отменены. Радиограмма моя благополучно достигла Лондона.
Последняя прогулка по Парижу; возможно, я его больше не увижу никогда. На стенах расклеены желтые афиши — длиннейшие списки расстрелянных заложников...
Захожу в немецкий книжный магазин в Латинском квартале. Рассматриваю книжки. Очаровательная девушка толкает меня локтем в бок и шепчет: «Скорее уходите, мсье, магазин сейчас взлетит на воздух!»
Выхожу не торопясь и усаживаюсь в соседнем кафе.
Через четыре минуты — сильнейший взрыв. Чистая работа, но я лично предпочитаю зажигательные бомбы.
***
Возвратясь в лионскую «Централь», Верн немедленно связался по радио с Октаном. Октав собирался ехать во Францию, и уже был назначен день отъезда.
Послание Би-би-си было передано нормально, и первая половина вечера прошла благополучно.
Около десяти часов телефон сообщил, что сверхсрочное извещение от «Аякса» поступило в «особый почтовый ящик», помещавшийся на квартире дантиста Андре Пелле, младшего брата Рене.
Распечатав конверт, Верн побелел:
Посадочная площадка захвачена гестапо... — сказал он.