Кампания 1918 г.
1. Планы сторон
Военно-политическая обстановка
Великий Октябрь оказал решающее влияние на ход мировых событий. Социалистическая революция в России, разорвавшая цепь империализма, нашла широкий отклик среди трудящихся всех стран. «Параллельно с войной одной группы империалистов против другой, — говорил В. И. Ленин, — начинается всюду война, которую, зараженный примером русской революции, объявляет рабочий класс своей собственной буржуазии»{1}. Революционный выход молодой Советской республики из войны, ленинский Декрет о мире дали мощный толчок движению за скорейшее прекращение империалистической войны и заключение всеобщего демократического мира. Антивоенные манифестации, митинги и демонстрации солидарности с пролетариатом России широкой волной прокатились в конце 1917 — начале 1918 г. по городам Англии и Франции, Италии и Болгарии, Сербии и Черногории. За признание Советской республики активно выступили передовые рабочие Соединенных Штатов Америки.
В Германии конец января 1918 г. ознаменовался мощной всеобщей политической забастовкой, которая проходила под лозунгами немедленного заключения справедливого, демократического мира с Советской Россией. Так, в одной из листовок, опубликованной в те дни «Союзом Спартака», решительно разоблачались захватнические цели германских империалистов — «грабеж чужих земель, порабощение чужих народов, насильственные аннексии и господство штыка во всем мире»{2}. Только в Берлине прекратили работу около полумиллиона человек. Всего же более миллиона [402] пролетариев пятидесяти городов Германии энергично требовали изменения политики правительства{3}. Бастующие призывали также к свержению кайзеровского правительства, к действиям «по-русски»{4}. В. И. Ленин очень высоко оценивал героическую борьбу немецкого рабочего класса. «Это выступление пролетариата в стране, одурманенной угаром национализма и опьяненной ядом шовинизма, — говорил он, — есть факт первостепенной важности и представляет собой поворотный пункт в настроениях немецкого пролетариата»{5}.
Мощная политическая забастовка потрясла в середине января и Австро-Венгрию. По всей стране прошли митинги и демонстрации протеста против войны, за немедленное заключение мира с Советской Россией. В Вене и других промышленных центрах были образованы Советы рабочих депутатов{6}. Усилилось и национально-освободительное движение народов, входивших в состав Габсбургской империи, особенно славян. Настроение трудящихся внутри страны передавалось в армию и на флот. 1 февраля в военно-морской гавани Котор (Каттаро) вспыхнуло восстание моряков. Оно охватило 42 корабля. В нем участвовали 6 тыс. человек. Был создан Совет матросских депутатов, который поддерживал лозунги Великого Октября.
Империалистам Германии и Австро-Венгрии удалось при помощи правых социал-демократических лидеров подавить революционные выступления масс. Но тревога перед возможными новыми проявлениями народного недовольства предопределяла все дальнейшие решения политического и военного руководства этих государств.
Правящие круги Англии и Франции также вынуждены были считаться с тревожным для них широким размахом антивоенного движения. В середине ноября 1917 г. известия о Великой Октябрьской социалистической революции проникли во Францию. Путем жесточайшего террора и репрессий французскому правительству удалось к началу 1918 г. добиться некоторого спада революционного движения в стране и армии{7}. Чтобы предотвратить возможные беспорядки внутри страны, правительство сняло с фронта четыре кавалерийские дивизии (из шести), а также несколько полков корпусной кавалерии и расположило их в Парижском округе и других промышленных районах{8}. [403]
Империалистические круги Антанты оставили без ответа предложение Советского правительства начать безотлагательные переговоры о заключении всеобщего, демократического мира. 30 ноября 1917 г. в Париже собралась конференция представителей Англии, Франции и Италии, одной из главных задач которой стало обсуждение вопроса об отношении «к новому правительству России»{9}. На этой конференции было решено, что союзные правительства смогут вступить в контакт с Россией только в том случае, если «в России будет создано нормальное правительство, имеющее право говорить от имени русского народа»{10}. Практически это означало, что правящие круги стран Антанты взяли курс на антисоветскую интервенцию. Менее чем через месяц, 23 декабря 1917 г., между Англией и Францией была подписана секретная конвенция об организации совместной интервенции против Советской России и ее последующем разделе на сферы влияния.
В английскую зону должны были войти Кавказ и территории по рекам Дону и Кубани, во французскую — Бессарабия, Украина и Крым{11}.
5 января 1918 г. английский премьер-министр Д. Ллойд Джордж выступил перед представителями тред-юнионов с большой речью, в которой огласил военные цели британского правительства. Англия и ее союзники, утверждалось в этой речи, демагогически названной «Мирной декларацией», ведут оборонительную войну с единственной целью «защиты нарушенного международного права в Европе и за восстановление самых торжественных договорных обязательств, на которых покоится вся общественная система Европы и которые Германия грубо попрала своим вторжением в Бельгию»{12}. Они борются «за справедливый и постоянный мир», за то, чтобы международные отношения в новой Европе были основаны «на началах разума и справедливости» и не носили бы впредь в себе зародыша будущей войны{13}. Таким образом, английское правительство пыталось посеять в народных массах иллюзии о возможности предотвращения войн путем сговора империалистических держав. Само собой разумеется, что Ллойд Джордж ни словом не обмолвился о каких бы то ни было аннексионистских планах британского империализма. Все это делалось с единственной целью — предотвратить дальнейшее распространение революционных идей.
Правительство Соединенных Штатов Америки также разработало свою программу послевоенного устройства мира. 8 января президент США обратился к конгрессу с традиционным новогодним посланием, где и изложил программу мирного урегулирования, известную под названием «Четырнадцать пунктов [404] Вильсона»{14}. Вильсон провозгласил: «Мы почитаем себя близкими друзьями всех народов и правительств, объединившихся против империализма»{15}. Он призывал к открытым мирным переговорам, ликвидации тайной дипломатии, абсолютной свободе торгового мореплавания, снятию таможенных барьеров, всеобщему ограничению вооружений, изменению границ европейских государств по этническому принципу, освобождению Германией всех оккупированных территорий, восстановлению национального суверенитета Бельгии, возвращению Франции Эльзаса и Лотарингии, предоставлению автономии народам Австро-Венгрии, образованию независимого Польского государства, беспристрастному разрешению всех колониальных споров и созданию Лиги наций.
Народам России гарантировалась полная свобода в определении путей собственного развития. «Отношение к России со стороны наций, ее сестер, в грядущие месяцы будет пробным камнем их добрых чувств, понимания ими ее нужд и умения отделить их от своих собственных интересов, а также показателем их мудрости и бескорыстия их симпатий»{16}, — торжественно заверялось в послании президента.
Не прошло, однако, и нескольких месяцев, как в мае 1918 г. по приказу Вильсона американские войска высадились в Мурманске, а затем и во Владивостоке для того, чтобы сражаться против народов Советской России, к которым президент призывал проявить добрые чувства и бескорыстную симпатию. Столь же призрачными оказались и многие другие «прекрасные пожелания» Вильсона. Так, принятие принципов о «свободе морей» и «свободе торговли» создало бы весьма выгодные условия для экономической и военно-политической экспансии американского империализма{17}. Призыв ликвидировать тайную дипломатию также был явно нацелен против соглашений Англии и Франции о разделе будущей добычи, заключенных без участия США. Созданием же Лиги наций американские политики рассчитывали облегчить борьбу США за мировое господство и против революционного и национально-освободительного движения{18}.
Хотя довольно прозрачные претензии на мировую гегемонию США в будущем, содержащиеся в «Четырнадцати пунктах», были сразу поняты правящими кругами Англии и Франции, они все же поспешили одобрить политическую платформу Вильсона, не желая публично обнаруживать разногласий в лагере союзников по важнейшим проблемам будущего мироустройства. Французский премьер Клемансо в этой связи заявил: «Очевидно, что они [405] (пункты Вильсона. — Авт.) не являются идеалом. Наряду с предложениями, не вызывающими возражений, имеются также и утопические предложения, но Франция может быть довольна, и она постарается приспособиться к ним... Надо ли нам заводить торг с Америкой, которая так мало скупится на людей, материалы и золото? На столь хороший жест мы можем ответить таким же хорошим жестом»{19}.
Совсем иная реакция была у правящих кругов Германии и Австро-Венгрии. Буржуазная печать этих стран, воздерживавшаяся по тактическим соображениям от критики советских мирных предложений (в связи с начавшимися мирными переговорами в Брест-Литовске), с ожесточением набросилась на «Четырнадцать пунктов» и их автора. Одна из австрийских газет писала в те дни: «Если раньше намерения враждебных нам государственных руководителей были облечены в неопределенные, все и ничего не говорящие фразы... то сейчас их цели выступают в резко очерченном конкретном образе». Миролюбивые речи Вильсона и Ллойд Джорджа — «это агитационная мишура, в которую они обволакивают их волю к властвованию и желание продолжать войну»{20}.
В немецких политических и военных кругах и слышать не хотели о выводе германских войск с захваченных территорий. Еще осенью 1917 г. статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман следующим образом ответил на вопрос начальника внешнеполитического отдела верховного командования полковника Г. Гефтена относительно дальнейшей судьбы Бельгии: «Кто Вам вообще сказал, что я собираюсь барышничать Бельгией? Этот вопрос мне еще предстоит решить. Пока что мы Бельгией не торгуем»{21}. Подобное же заявление было сделано им позднее в рейхстаге и по вопросу об Эльзас-Лотарингии. «Пока хоть один немец может держать в руках винтовку, — говорил Кюльман, — до тех пор неотторжимость этой части империи, которую мы получили, как славнейшее наследие наших отцов, не может служить объектом каких-либо переговоров или уступок»{22}.
Немецкое военное руководство считало, что обстановка на фронтах на рубеже 1917 — 1918 гг. складывалась в пользу Германии и ее союзников. Наступательные операции, предпринятые в 1917 г. армиями Антанты на Западном фронте, не привели к желаемому результату. Итальянской армии после поражения, понесенного в октябре 1917 г. под Капоретто, требовалось немало времени для того, чтобы восстановить свою боеспособность. Войска Центральных держав по-прежнему занимали обширные [406] территории во Франции, России, Румынии и Албании, всю Бельгию, Сербию и Черногорию. С выходом Советской России из войны Германии вместо двух главных фронтов противостоял один — Западный. Существенно облегчалось положение Австро-Венгрии и Турции, освободившихся от своего основного противника — русской армии.
Истинное же положение стран Четверного союза было далеко не таким благоприятным, как это представлялось немецкому военному руководству. Германия, почти полностью изолированная от внешнего мира, переживала острейший продовольственный кризис. Зимой 1917 — 1918 гг. нормы потребления продуктов по сравнению с мирным временем составляли: мясо — 20 %, сало — 11 %, масло — 21 %, сахар — 61 %, мука и крупа — 47 %, картофель — 94 %{23}. Стоимость продуктов питания возросла по сравнению с началом 1914 г. в 2-2,5 раза{24}, а цены на товары широкого потребления — в 6 — 8 раз{25}. В декабре 1917 г. в большинстве городов Германии на душу населения еженедельно выдавалось по карточкам: картофеля — 3,3 кг, хлеба — 1,8 кг, жиров — 70-90 г, мяса — 240 г.{26}
Индекс промышленного производства пал в 1917 г. по сравнению с 1913 г. до 62%. Военная промышленность испытывала острый дефицит стратегического сырья, особенно цветных металлов. Не хватало квалифицированных рабочих рук. Более трети работающих на промышленных предприятиях страны в конце 1917 г. составляли женщины. Германские монополисты и аграрии активно использовали труд военнопленных. Только на шахтах Рура в середине 1918 г. работали более 73 тыс. военнопленных. На добыче же бурого угля они составляли более 50% всех работающих. В сельскохозяйственном производстве в 1918 г. было занято около 900 тыс. военнопленных{27}.
Железнодорожный и автомобильный транспорт был сильно изношен, а средств для его восстановления не было. Непосредственным результатом тяжелого положения на транспорте явилось то, что к началу 1918 г. перевозка одного воинского эшелона с Восточного фронта на Западный длилась 10-12 дней вместо 2-3 дней в 1914 г.{28} Истощились людские ресурсы страны. В 1918 г. Германия уже не могла пополнять вооруженные силы требуемым личным составом{29}.
В еще худшем положении находились союзники Германии. Многонациональная Австро-Венгерская монархия разваливалась. [407] В стране царил настоящий голод. Министр иностранных дел О. Чернин докладывал в январе 1918 г. императору Карлу: «Мы стоим непосредственно перед продовольственной катастрофой. Положение... ужасно, и я боюсь, что сейчас уже слишком поздно, чтобы задержать наступление катастрофы, которая должна произойти через несколько недель»{30}. Истощение военных и людских ресурсов Австро-Венгрии достигло предела. В многочисленных донесениях, поступавших в австрийский генеральный штаб из частей и соединений действующей армии, сообщалось о растущем физическом истощении солдат, вызванном постоянным недоеданием, об острой нехватке самого необходимого обмундирования и амуниции. Усталость солдат от войны и широкое распространение антивоенных настроений вели ко все большему падению дисциплины. Широкие размеры приняли дезертирство и сдача солдат в плен. Во многих частях создавались революционные солдатские комитеты, которые вели антивоенную пропаганду{31}.
Резко ухудшилось экономическое положение Болгарии. Ее промышленные предприятия работали не на полную мощность, а многие из них и вовсе закрывались из-за хронического недостатка сырья, топлива, рабочей силы. Население голодало. В стране свирепствовали различные эпидемические заболевания. Смертность среди населения Болгарии намного превышала боевые потери ее армии{32}.
Самым слабым звеном коалиции, возглавлявшейся Германией, была Турция. К концу 1917 г. младотурецкое правительство отмобилизовало на нужды войны большую часть людских резервов страны. В армию была привлечена вся молодежь призыва 1918-го, 1919-го и даже 1920 г.{33} Турция находилась буквально на грани национальной катастрофы.
Экономическое и политическое положение стран Антанты зимой 1917 — 1918 гг. также было тяжелым. В Париже и других городах Франции трудящиеся не могли достать ни мяса, ни рыбы, ни картофеля. Цены на эти продукты были неимоверно высоки. Значительные продовольственные затруднения испытывала Англия. Поражение под Капоретто резко отразилось на хозяйственном положении Италии. В руки австро-германских войск попали все склады по снабжению армии, а в наличии не было почти никаких запасов зерна. Снабжение же из-за границы было сильно затруднено вследствие того, что итальянский морской флот потерял за время войны около 60% своего общего тоннажа. Специальная комиссия по снабжению, учрежденная правительством, [408] заявила 21 декабря 1917 г., что может «гарантировать жизнь страны только на 30 дней...»{34}.
И тем не менее по сравнению с Германией и ее союзниками положение стран Антанты было более стабильным, а их военно-экономический потенциал значительно превышал возможности Центральных держав. Страны Антанты в начале 1918 г. располагали приблизительно равными силами с Германией и ее союзниками; 274 дивизии у Антанты (без России) и 275 пехотных дивизий (не считая 86 дивизий на Восточном фронте и 9 на Кавказе) у Германии{35}. Однако Англия и Франция, используя колониальные войска, имели по сравнению с блоком Центральных держав гораздо большие ресурсы для пополнения своих вооруженных сил. С июня 1917 г. во Францию начали прибывать американские войска, численность которых к концу декабря составила более 180 тыс. человек, а в марте 1918 г. превысила 320 тыс. человек{36}.
Планы Центральных держав
Военно-политическая обстановка, сложившаяся на рубеже 1917 — 1918 гг., побуждала как страны Антанты, так и Центральные державы к скорейшему окончанию войны. Первый генерал-квартирмейстер германского генерального штаба Э. Людендорф писал в конце февраля 1918 г. в одной из докладных записок: «У нас нет выбора между миром и войной, пока мы нуждаемся в экономически сильном и обеспеченном отечестве. Но... мы впервые после вторжения во Францию стоим перед необходимостью выбора между наступлением и обороной»{37}. Автора записки беспокоил вопрос: сможет ли германское верховное командование «использовать выгоды создавшегося положения для нанесения большого удара на Западе или же должно будет, не предпринимая этой попытки, ограничиться планомерной обороной и организацией отвлекающих ударов где-нибудь в Италии или в Македонии»{38}.
Германские стратеги оценивали сложившуюся ситуацию как благоприятную для перехода к решительным действиям с целью в короткий срок сокрушить армии Антанты и победоносно закончить войну. Германии теперь противостоял один главный фронт — Западный. «На рубеже 1917 — 1918 годов, — писал позднее Людендорф, — обстановка на суше, вследствие выхода России, сложилась для нас выгоднее, чем за год перед тем. Мы вновь, как в 1914 и [409] 1916 гг., могли ставить перед собой задачу разрешения войны посредством наступления на суше. Соотношение сил складывалось для нас благоприятно, как никогда»{39}. Эту же мысль Людендорф подчеркивал и 2 января 1918 г.: «Положение на фронтах, — заявлял он, — лучше, чем когда бы то ни было, и есть надежда окончить войну на Западе успешно. В Македонии болгар связывает противник. На Ближнем и Среднем Востоке из-за безотрадного состояния железных дорог нельзя ничего поделать». Благодаря же «переброске войск на Запад положение там наконец упрочилось»{40}.
Мысль о том, чтобы предпринять весной 1918 г. решительное наступление во Франции, была в общей форме высказана в главной квартире германской армии еще в ноябре 1917 г.{41} 7 января 1918 г. П. Гинденбург писал Вильгельму II: «Чтобы обеспечить себе в мире такое политическое и экономическое положение, которое нам необходимо, мы должны разбить западные державы»{42}. А 13 февраля 1918 г. в Гомбурге на совещании кайзера с представителями имперского правительства и верховного командования Людендорф докладывал свои соображения о стратегических планах на предстоящую кампанию. «Нанесение решительного удара на Западе, — говорил он, — представляется самой огромной военной задачей, которая когда-либо была поставлена какой-нибудь армии и которую Франция и Англия тщетно пытались разрешить в течение двух истекших лет... Здесь будет страшная борьба, которая начнется на одном участке, продолжится на других, потребует много времени и будет очень тяжелой, но закончится победоносно»{43}. Людендорф заверил Вильгельма и рейхсканцлера, что «эта задача будет разрешена успешно лишь в том случае, если военное руководство будет освобождено от всех невыносимо связывающих его оков, если к решительному моменту на Запад будут подвезены все до единого бойца, которыми мы можем располагать, и если войска будут воодушевлены духом, который дарует любовь к императору и родине, доверие к энергии военного руководства и веру в величие отечества»{44}.
Германское верховное командование было намерено достичь конечной цели в первой же операции. В случае же неудачи предполагалось возобновить наступление. В представлении Людендорфа, отмечал французский военный историк генерал Луазо, сложившейся обстановке и намеченной цели отвечало только наступление{45}. [410]
Переход к обороне, по мнению германского командования, мог решающим образом изменить военно-политическую и стратегическую обстановку в пользу Антанты. Летом 1918 г. ожидалось прибытие во Францию основных сил американской армии, что неизбежно дало бы противникам Германии значительный численный перевес. В то же время немецкое военное руководство полностью отдавало себе отчет в том, что силы Австро-Венгрии, Болгарии и Турции были практически исчерпаны. «Четверной союз, — подчеркивал Людендорф, — держался единственно надеждой на победу германского оружия»{46}.
Немаловажную роль при принятии этого решения играли и внутриполитические соображения. Рост революционной активности широких трудящихся масс, антивоенные выступления в тылу и на фронте могли, по мысли немецкого политического и военного руководства, быть нейтрализованы лишь решительным наступлением и победоносным окончанием войны.
Приняв стратегический план сокрушения армий Антанты на западноевропейском театре военных действий, германские империалисты отнюдь не отказывались и от экспансионистских планов на Востоке. В итоге первых двух лет войны германским и австро-венгерским войскам удалось оккупировать Польшу, значительные территории Прибалтики, Белоруссии и Украины. Казалось бы, осуществление их захватнических намерений было теперь вполне реальным делом. Руководители Пангерманского союза, выражавшие наиболее агрессивные интересы монополистической буржуазии, выступали с проектами колонизации и онемечивания захваченных у России областей. По мнению Г. Класса, Россию следовало лишить выходов к Балтийскому и Черному морям, отнять у нее Кавказ и азиатские провинции. Для Украины планировался статут «самостоятельного» (на деле полностью зависимого от Германии) государства{47}.
Господствующие классы Германии уже давно строили далеко идущие планы использования захваченных и еще не захваченных областей России, их природных богатств и экономического потенциала.
Германский генеральный штаб планировал использовать дополнительные людские ресурсы для пополнения армии{48}.
В конце 1917 — начале 1918 г. правящие круги Германии серьезно опасались революционного взрыва в собственной стране. События январской стачки показали, что эти опасения были далеко не безосновательны. Именно в это время в немецких военных и политических кругах зародились планы уничтожения первого в мире социалистического государства путем вооруженной интервенции. «Очаг революционной чумы, — заявлял статс-секретарь [411] ведомства иностранных дел Р. Кюльман, — должен быть ликвидирован силой оружия»{49}.
Совершенно очевидно, что военное и политическое руководство кайзеровской Германии, согласившись на мирные переговоры с Советской Россией, отнюдь не было настроено на заключение мира без аннексий и контрибуций. Правящие круги Центральных держав рассчитывали заключить мир на таких условиях, которые позволили бы им после достижения победы на Западе добиться осуществления своих агрессивных планов против России. Захваченные ранее территории рассматривались как плацдарм, необходимый для новых завоеваний. Весьма недвусмысленное заявление на этот счет сделал Гинденбург в начале января 1918 г. «Я хочу, — говорил он Р. Кюльману, — на случай будущей войны против России сохранить пространство для маневра германского правого крыла»{50}.
Этими причинами и объясняется то обстоятельство, что германское верховное командование, несмотря на неоднократные заявления о необходимости сосредоточить все силы и средства для нанесения решающего удара на Западе, продолжало в начале 1918 г. держать на Восточном фронте свыше 50 пехотных и кавалерийских дивизий.
Возможно, что, сосредоточив все силы и средства на западноевропейском театре военных действий, германское командование могло бы рассчитывать на определенный успех запланированного наступления и заключение мира на приемлемых для себя условиях{51}. Но для этого надо было отказаться от каких бы то ни было захватнических притязаний на Востоке. Такое решение противоречило агрессивной природе германского милитаризма. Планируя решительное наступление во Франции и Бельгии и не отказываясь одновременно от продолжения завоеваний на Востоке, военное руководство кайзеровской Германии во главе с Гинденбургом и Людендорфом вело страну и армию не к победе, а к поражению и национальной катастрофе.
Что касается Австро-Венгрии, Турции и Болгарии, то они должны были «выдержать» до победы Германии. Гинденбург и Людендорф полагали, что ввиду выхода России и Румынии из войны и тяжелого положения Италии после поражения под Капоретто Австро-Венгрия сама сможет справиться со своими фронтами и что болгарская армия будет в состоянии противостоять силам Антанты в Македонии, а Турция перебросит свои войска, освободившиеся на Кавказе, в Месопотамию и Сирию{52}. [412]
Планы Антанты
Выход Советской России из империалистической войны и начавшаяся вслед за тем систематическая переброска германских войск с Восточного фронта на Западный не оставляла у генеральных штабов Англии и Франции сомнений в том, что в ближайшее время на западноевропейском театре развернется крупное наступление противника. Возможность такого хода событий военные руководители Англии и Франции не исключали уже после Февральской революции в России. 26 июля 1917 г. на межсоюзной конференции в Париже руководители союзных армий генералы Ф. Фош, А. Петэн, Д. Першинг, Л. Кадорна и В. Робертсон составили согласованный доклад под названием «Что делать в случае выхода России из войны». В докладе отмечалось, что если даже германское командование и перебросит на Западный фронт те силы, которые действовали в то время против России, союзники все же смогут продержаться до прибытия американской армии. Этого можно будет добиться при следующих условиях: 1) переход к обороне на всех второстепенных фронтах и переброска войск оттуда во Францию и Бельгию; 2) максимальное ускорение перевозки американской армии в Западную Европу; 3) «на Западном фронте должно быть реализовано единство действий при помощи постоянной межсоюзной военной организации»{53}.
Сомнения, высказанные в июле 1917 г. относительно дальнейшего участия России в войне, через пять месяцев стали реальностью. В ноябре 1917 г. командование французской армии полагало, что на Западный фронт после прекращения боевых действий против России могут быть переброшены 40-50 германских дивизий и около 20 австро-венгерских дивизий. Не исключалось французским генеральным штабом и то, что на Западный фронт будут перебрасываться только немецкие дивизии, а австро-венгерская армия сосредоточит все свои усилия против Италии. Предполагалось, что количество германских дивизий на Западном фронте возрастет до 200. Союзники же смогут противопоставить им не более 170 дивизий{54}. В такой обстановке, отмечал главнокомандующий французской армией генерал Петэн в докладе Военному комитету от 18 ноября 1917 г., «положение диктует Антанте выжидательную тактику» на Западном фронте{55}. Эта тактика, продолжал он, «требовала возможно более прочной организации фронта, создания многочисленных резервов и сотрудничества союзных армий...»{56} К концу 1917 г., когда превосходство в силах на Западном фронте было на стороне противника, а дальнейший ход войны зависел от исхода вооруженной борьбы [413] на французском фронте, исключительно важной политической и стратегической проблемой, настоятельно требовавшей самого срочного решения, стала проблема создания единого командования всеми союзными армиями.
Уже 7 ноября 1917 г. в Рапалло, после катастрофы у Капоретто, главы союзных правительств пришли к решению об образовании Высшего военного совета «для того, чтобы обеспечить наилучшую координацию операций на западноевропейском театре войны»{57}. Совет состоял из глав правительств и представителей генеральных штабов Англии, Франции, Италии и США. В качестве военных представителей в состав совета вошли: от Франции — М. Вейган, от Англии — Г. Вильсон, от Италии — Л. Кадорна, от США — Т. Блисс{58}.
Образование Высшего военного совета еще не решало проблемы создания единого командования. Но именно в подходе к этой проблеме наиболее отчетливо вскрылись слабые стороны Антанты как империалистической военной коалиции. Ллойд Джордж не скрывал своего отрицательного отношения к учреждению [414] единого командования. В декабре 1917 г. он заявил в палате общин английского парламента: «Я решительно против этого учреждения. Оно не смогло бы работать; оно привело бы не только к недоразумениям между армиями, но и к несогласию между странами и правительствами»{59}. Точка зрения Ллойд Джорджа, поддержанная в британских военных кругах и разделявшаяся также французским главнокомандующим Петэном{60}, серьезно тормозила разработку стратегического плана на предстоящий 1918 г. 22 января военный представитель Франции в Высшем военном совете с тревогой писал Клемансо: «Под угрозой и, быть может, накануне самого мощного удара, который противник когда-либо пытался нанести нам, мы не имеем никакого общего плана операций коалиции на 1918 г…»{61}
30 января в Версале открылись заседания Высшего военного совета Антанты. На его рассмотрение были вынесены четыре проекта плана предстоящей кампании. Первым изложил свой проект начальник французского генерального штаба Ф. Фош. Он сказал: «С начала 1918 г. нам надо ожидать сильного германского наступления. Оно будет комбинированным в пространстве и во времени, т. е. распределено по различным участкам франко-английского фронта, а может быть, и итальянского фронта через различные промежутки времени». Фош считал, что проводимые французским и английским командованием мероприятия позволяют надеяться на то, что наступление противника будет задержано, прежде чем оно даст решительные результаты. Начальник французского генерального штаба настаивал на том, чтобы не ограничиваться одной лишь пассивной обороной, а «наоборот потребовать от армий Антанты решимости использовать малейшую возможность навязать противнику нашу волю путем перехода в наступление, являющееся единственным способом добиться победы». Для этого союзные армии должны «в случае наступления противника не только задержать и контратаковать его в районе его наступления, но предпринять мощные контрнаступления с целью отвлечь противника на заранее избранных участках, подготовленных для быстрого проведения таких операций». Необходимо стремиться к тому, чтобы «придать этим операциям форму комбинированного наступления с решительными целями»{62}.
Составленный Фошем план наиболее полно отвечал сложившимся условиям обстановки, но он встретил возражения со стороны главнокомандующих английской и французской армиями. Петэн и Хейг выдвинули свой заранее согласованный проект. Они доказывали, что ввиду численного превосходства противника [415] союзные армии на Западном фронте должны ограничиться, чисто оборонительным образом действий и что они будут не в состоянии в течение 1918 г., вплоть до полного сосредоточения американских дивизий, предпринять ни контрнаступления в каких бы то ни было размерах, ни тем более решительного наступления{63}.
С третьим проектом выступил Ллойд Джордж. Поддержав Хейга и Петэна, он отметил, что, поскольку в ближайшее время нельзя добиться решительной победы на Западном фронте, то необходимо обрушить главный удар в Палестине, против Турции, с тем, чтобы полностью разгромить ее и вывести из войны{64}. По словам Клемансо, операция против Турции стала бы «чисто британским делом»{65}, ибо вывод Турции из войны означал бы для Англии захват новых территорий на Ближнем Востоке и имел бы своим непосредственным продолжением организацию интервенции стран Антанты против Советской России{66}.
Против замыслов Ллойд Джорджа энергично выступил начальник английского генерального штаба В. Робертсон. Он заявил, что победа англичан в Палестине не будет иметь никакого значения, если союзники потерпят поражение во Франции, а поэтому все внимание необходимо сосредоточить на Западном фронте{67}.
В результате обсуждения был принят компромиссный вариант стратегического плана на 1918 г., предложенный военными представителями Англии и Франции в Высшем военном совете, генералами Вильсоном и Вейганом. Этот план предусматривал английское наступление в Палестине, но при условии, что для этой операции не будут привлечены дополнительные силы из Франции и Италии и что в основу стратегических решений на Западном фронте будут положены идеи, высказанные Фошем{68}.
Сложнее обстояло дело с решением вопроса о едином командовании. Еще 6 января французский генеральный штаб в докладной записке для Высшего военного совета настоятельно подчеркивал необходимость создания высшего командного органа, «который один способен постоянно отстаивать общий план против частных тенденций и интересов, быстро принимать решения и заставлять проводить их в жизнь без потери времени. Для этого необходимо назначить, по крайней мере для фронта, простирающегося от Северного моря до Швейцарии, авторитетного военного деятеля, который в интересах коалиции... руководил бы действиями на всем фронте, распоряжался бы общими резервами, подготовлял бы контрнаступление и в надлежащий момент отдал бы приказ о его проведении»{69}. Эта точка зрения отстаивалась французским [416] генеральным штабом и генералом Вейганом 1 февраля в Версале. Иных позиций придерживались Хейг и Петэн. Оба главнокомандующих, не желая утрачивать своей независимости, доказывали, что, поскольку англо-французские войска на Западном фронте будут придерживаться выжидательной тактики и вести в основном оборонительные сражения, то нет необходимости менять установившуюся с 1914 г. систему управления войсками, а следовательно, и совершенно не нужен верховный главнокомандующий{70}.
Поскольку решение проблемы создания единого командования зашло в тупик, то сессия Высшего военного совета по предложению Клемансо приняла (несмотря на сопротивление Хейга и Петэна{71}) компромиссное постановление об организации общего союзного резерва из частей английской, французской и итальянской армий. 2 февраля для комплектования и использования резерва был образован Исполнительный комитет под председательством Фоша{72}. Ему предстояло решить вопрос о численности и дислокации общесоюзного резерва. 6 февраля Фош направил главнокомандующим английской, французской и итальянской армиями проект организации резерва. Последний должен был состоять из 30 дивизий, в том числе 17 дивизий (10 французских и 7 английских) на Западном фронте и 13 дивизий (3 французские, 3 английские и 7 итальянских) на Итальянском фронте{73}. Главнокомандующим союзными армиями было предложено высказать свои соображения по поводу направленного им проекта, а также указать количество тяжелой артиллерии и авиации, которое они считали бы целесообразным передать в общий резерв{74}.
Однако Хейг и Петэн вопреки постановлению совета продолжали придерживаться прежней точки зрения и заявили о своем нежелании подчиняться решениям Исполнительного комитета{75}. В течение февраля — начала марта Ллойд Джордж и Клемансо также постепенно склонились к точке зрения Хейга и Петэна, а на следующей сессии Высшего военного совета 14 марта в Лондоне они заявили, что ввиду нарастающей концентрации германских войск на Западном фронте создание значительного общесоюзного резерва не представляется возможным, так как эта мероприятие приведет лишь к ослаблению основных сил английской и французской армий. Не отвергая в принципе идею общесоюзного резерва, Ллойд Джордж и Клемансо предлагали подождать с его созданием до того момента, когда прибытие американских дивизий освободит часть союзных сил{76}. Вслед за тем они заявили [417] о своем отказе от стратегического плана кампании, утвержденного на прошлой сессии, и о присоединении к совместному плану Хейга и Петэна, которые, как полагали Ллойд Джордж и Клемансо, сами смогут договориться между собой о взаимодействии и использовании своих резервов{77}. Эта точка зрения вызвала энергичный протест Фоша{78}, который, однако, не возымел никакого действия из-за непримиримой позиции, занятой главами правительств Англии и Франции.
Так за неделю до начала германского наступления Высший военный совет Антанты отверг принятые ранее решения об активной обороне с последующим переходом в решительное наступление и создании общесоюзного резерва и принял стратегический план, ориентировавший союзные армии на Западном фронте на пассивно-оборонительный образ действий. И только после начала германского наступления верховным главнокомандующим был назначен генерал Ф. Фош, а вместе с тем стал приводиться в исполнение и его стратегический план.
В. П. Глухов
2. Интервенция Центральных держав в Советскую Россию
Мирные переговоры в Брест-Литовске
9 (22) декабря 1917 г. в Брест-Литовске начала свою работу мирная конференция с участием представителей Советской России, Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Советскую делегацию возглавлял А. А. Иоффе. В состав делегации входили Л. Б. Каменев, М. Н. Покровский, А. А. Биценко, Л. М. Карахан, военные консультанты В. М. Альтфатер, А. А. Самойло и др. Со стороны Четверного союза в работе конференции приняли участие: от Германии — статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман и представитель верховного командования, начальник штаба Восточного фронта генерал М. Гофман; от Австро-Венгрии — министр иностранных дел О. Чернин; от Болгарии — министр юстиции X. И. Попов; от Турции — великий визирь М. Талаат-паша.
Советская делегация имела совершенно четкую программу ведения переговоров. В ее основу было положено требование немедленного заключения всеобщего, демократического мира без аннексий и контрибуций, сформулированное в Декрете о мире и в составленном В. И. Лениным «Конспекте программы переговоров о мире»{79}. На первом же заседании советская делегация [418] огласила декларацию, предложенную в качестве основы для ведения мирных переговоров. Декларация предусматривала:
1. Отказ обеих сторон от насильственного присоединения оккупированных во время войны территорий и вывод оттуда оккупационных войск.
2. Восстановление во всей полноте политической самостоятельности тех народов, которые лишились ее в ходе войны.
3. Гарантирование национальным группам, не пользовавшимся политической самостоятельностью до войны, права на самоопределение.
4. Законодательное оформление культурной самостоятельности и административной автономии национальных меньшинств.
5. Отказ от взыскания с других государств контрибуций и «военных издержек».
6. Предоставление колониям независимости и политической самостоятельности в соответствии с принципами, изложенными в пунктах 1, 2, 3 и 4{80}.
Абсолютно противоположными принципами руководствовалась дипломатия стран Четверного союза и прежде всего Германии. В течение недели, прошедшей между заключением перемирия на Восточном фронте 2 (15) декабря 1917г. и открытием мирной конференции в Брест-Литовске, немецкие руководящие военные и политические круги провели несколько совещаний с целью определения своей позиции на предстоящих переговорах с Советской Россией. Предложения по этому же вопросу поступали в адрес рейхсканцлера, ведомства иностранных дел и верховного командования от различных правительственных инстанций, руководителей монополий и банков, правлений буржуазных политических партий{81}.
Содержание этих документов свидетельствует о том, что военное и политическое руководство кайзеровской Германии намеревалось положить в основу мирных переговоров с молодой Советской республикой империалистические принципы порабощения других народов и захвата чужих земель. На совещании, состоявшемся 18 декабря 1917 г. под председательством Вильгельма II и с участием рейхсканцлера Г. Гертлинга и статс-секретаря ведомства иностранных дел Р. Кюльмана, была выдвинута развернутая аннексионистская программа присоединения к Германии Прибалтики и расчленения Польши{82}. Подчеркивалась необходимость сохранения оккупационного режима в занятых немецкими войсками областях России и интенсивного использования экономических ресурсов этих областей для снабжения Германии продовольствием и стратегическим сырьем{83}. Правление имперского [419] банка выступило с проектом кабального для Советской России торгового договора с Германией{84}.
Р. Кюльман рассчитывал на то, что делегатам германского блока удастся втянуть советскую сторону «в чисто академическую дискуссию о самоопределении народов» и под прикрытием этих лозунгов осуществить свои экспансионистские планы{85}. Однако четкие и конкретные предложения относительно основных принципов будущего мирного договора, сформулированные советской делегацией, потребовавшей, кроме того, полной гласности начавшихся переговоров и публикации отчетов о всех заседаниях конференции, вызвали растерянность среди представителей стран Четверного союза. Кюльману и его коллегам было ясно, что выступить против декларации советской делегации — значит раскрыть перед всем миром свои агрессивные замыслы. На это в условиях прогрессирующего антивоенного движения нельзя было пойти. Три дня потребовалось дипломатам Германии и ее союзников на то, чтобы сформулировать ответ на советские предложения.
12 (25) декабря на пленарном заседании мирной конференции от имени делегаций Четверного союза с заявлением о принципах ведения переговоров выступил министр иностранных дел Австро-Венгрии О. Чернин. В этом заявлении подчеркивалась готовность делегаций Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции присоединиться к основным принципам советской декларации и «немедленно заключить общий мир без насильственных присоединений и без контрибуций»{86}. Чернин заявил, что «ради завоеваний Четверной союз не продлит войны ни на один день» и что представители союзных правительств «торжественно заявляют о своем решении немедленно подписать условия мира, прекращающего эту войну на указанных, равно справедливых для всех воюющих держав условиях». Но тут же выступающий добавил, что «предложения русской делегации могли бы быть осуществлены лишь в том случае, если бы все причастные к войне державы без исключения и без оговорок, в определенный срок обязались точнейшим образом соблюдать общие для всех народов условия. Договаривающиеся теперь с Россией державы Четверного союза не могут, конечно, ручаться за исполнение этих условий, не имея гарантии и том, что союзники России, со своей стороны, не признают и не исполнят эти условия честно и без оговорок также и по отношению к Четверному союзу»{87}. Такая формулировка практически сводила на нет согласие представителей германского блока на заключение всеобщего мира без аннексий и контрибуций.
15(28) декабря в работе конференции был объявлен десятидневный перерыв с тем, чтобы дать возможность остальным [420] воюющим странам присоединиться к мирным переговорам{88}. 16 (29) декабря Советское правительство обратилось к странам Антанты с предложением принять участие в работе мирной конференции{89}.
Тем временем в немецких военных и политических кругах разгорелась ожесточенная борьба по вопросу о дальнейшем ведении переговоров. Уже сам факт затягивания переговоров вызвал резкое недовольство Гинденбурга и Людендорфа{90}. Целую бурю негодования вызвала у верховного командования ответная декларация Кюльмана — Чернина от 12 (25) декабря. Далеко идущая демагогия дипломатов об отказе Германии и Австро-Венгрии от аннексий была воспринята генералами за чистую монету. Гинденбург телеграфировал Гертлингу: «Я должен выразить серьезные возражения по поводу того, что мы отказались от насильственных территориальных захватов. Если даже признание самого принципа нельзя было, к сожалению, обойти... то я все же ожидал, что будут сделаны ограничения»{91}.
Едва лишь германская делегация выехала из Бреста, Гинденбург и Людендорф покинули свою ставку в Крейцнахе и отправились в Берлин, с тем чтобы лично выразить свое неудовольствие. Тотчас же по прибытии в столицу Людендорф с возмущением заявил генералу Гофману: «Как Вы могли допустить, чтобы появилась эта нота (от 12 (25) декабря. — Ред.)?»{92}2 января он еще раз настоятельно подчеркнул, что декларация от 25 декабря и Брестский договор о перемирии «вызвали в армии разочарование»{93}. Людендорф решительно заявил: «Если Россия будет затягивать переговоры, мы можем тогда прекратить перемирие и разгромить врага»{94}. Не скрывая захватнических устремлений германской военщины, он говорил о необходимости захвата новых территорий, «чтобы защитить Восточную Пруссию» и создать плацдарм против России{95}.
В унисон с верховным командованием звучали в те дни речи лидеров правых партий К. Вестарпа и Г. Штреземана. Они обвиняли Кюльмана и Чернина в том, что те якобы усвоили точку зрения социал-демократов и большевиков по вопросам войны и потворствуют заключению всеобщего мира. Газеты правых партий и Пангерманского союза настаивали на отставке Кюльмана и замене его другим дипломатом, требовали, чтобы правительство отказалось от декларации, сделанной в Брест-Литовске [421] 25 декабря, и ни в коем случае не соглашалось продолжать переговоры на столь неприемлемых основах{96}.
Гинденбург, в свою очередь, потребовал 31 декабря от имени кайзера, чтобы впредь верховное командование само несло всю ответственность за мирные переговоры и оказывало на их ход определяющее влияние. Вильгельм полностью согласился с этими требованиями{97}. Гертлинг поспешил заверить Гинденбурга в том, что ничего подобного тому, что было 25 декабря на переговорах, больше не повторится и что впредь германская делегация будет «держаться очень твердой позиции»{98}. Поскольку десятидневный срок истек и поскольку ответа держав Антанты на приглашение принять участие в работе мирной конференции не последовало, представители Германии и ее союзников сочли себя не связанными принятыми в начале переговоров решениями{99}.
27 декабря 1917 г. (9 января 1918 г.) мирная конференция возобновила свою работу. Состав советской делегации был изменен. Ее возглавлял Л. Д. Троцкий, являвшийся в то время народным комиссаром по иностранным делам.
Выступая от имени Центральных держав, Кюльман, ссылаясь на позицию Антанты, заявил о категорическом отказе продолжить переговоры на основе советских предложений о всеобщем мире и подчеркнул, что теперь речь может идти лишь о заключении сепаратного мира{100}. На следующий день в зале заседаний появилась делегация Центральной рады{101}, которая заявила, что власть Совнаркома не распространяется на Украину, а поэтому она будет вести переговоры самостоятельно. К этому времени I Всеукраинский съезд Советов провозгласил Украину Советской республикой и объявил Раду низложенной. Украинское Советское правительство направило в Брест-Литовск свою делегацию во главе с В. П. Затонским{102}. Таким образом, делегация Центральной рады уже никого не представляла. Все это, несомненно, было хорошо известно Троцкому. Однако он заявил, что «не имеет [422] никаких возражений против участия украинской делегации в мирных переговорах»{103}.
Заявление Троцкого существенно ослабило позиции советской делегации{104}. 5 (18) января представитель германского верховного командования генерал Гофман на заседании политической комиссии конференции предъявил советской делегации карту с линией новой границы и изложил условия мирного договора. Согласно этим условиям, западные территории бывшей Российской империи: Польша, Литва, часть Латвии и часть Белоруссии, оккупированные немецкими войсками в ходе войны, переходили под контроль Германии. Начертание границы южнее Брест-Литовска должно было быть определено договором с Центральной радой{105}.
По указанию В. И. Ленина для обсуждения создавшегося положения и германских условий мирного договора советская делегация выехала в Петроград. Работа конференции вновь прервалась на десять дней. У Республики Советов не было в то время иного выхода, кроме принятия грабительских условий, диктовавшихся Гофманом. В. И. Ленин со всей решительностью требовал скорейшего заключения мира, дающего стране жизненно необходимую мирную передышку. Эта точка зрения была им всесторонне обоснована в тезисах о мире, вынесенных 8 (21) января на обсуждение в совместном заседании Центрального Комитета партии с партийными работниками. Страна, указывал В. И. Ленин, находится в исключительно тяжелом политическом, экономическом и военном положении. Старая армия фактически развалилась, она больше не способна удержать фронт и обеспечить оборону страны, а новая армия еще не создана. Интересы защиты социалистической революции настоятельно требуют подписания мира даже на самых тяжелых условиях, если только они не затрагивают основного завоевания — диктатуры пролетариата. Сохранение и упрочение Советской власти явится лучшим стимулом дальнейшего мощного подъема революционного движения во всем мире{106}.
Против немедленного заключения мира выступила так называемая группа «левых коммунистов» во главе с Н. И. Бухариным. Они считали, что заключение мира будет не чем иным, как «сделкой» с германским империализмом, «изменой» делу мировой революции, предлагали отклонить немецкие требования, прекратить мирные переговоры с Германией и ее союзниками и немедленно объявить им «революционную войну». Такого рода настроения получили в те дни распространение и в некоторых местных партийных и советских организациях. Опасную для [423] дела революции позицию в вопросе о войне и мире занял Л. Д. Троцкий. Он выдвинул авантюристическую формулу «ни мира, ни войны», предлагая объявить войну прекращенной, демобилизовать армию, но мира не подписывать. Троцкий заявлял, что германский пролетариат поднимется на революцию и не позволит своему правительству возобновить военные действия против Республики Советов{107}.
В. И. Ленин подверг резкой критике взгляды «левых коммунистов» и Троцкого. В период смертельной опасности, доказывал он, нужен трезвый анализ обстановки. В такое время особенно опасно бросаться революционными фразами, а лучшим способом защиты революции и Советской власти является подписание мира с Германией. Это — отступление, но отступление временное. Если Советское правительство не подпишет мир сейчас, то оно вынуждено будет, когда немцы начнут наступление, подписать его на еще более тяжелых условиях. «Никакие дальнейшие отсрочки более неосуществимы, ибо для искусственного затягивания переговоров мы уже сделали все возможное и невозможное»{108}.
11 (24) января на заседании ЦК было принято решение всемерно затягивать переговоры и немедленно подписать мир лишь в случае формального предъявления германского ультиматума{109}. Соответствующие инструкции были даны и руководителю советской делегации Л. Д. Троцкому. В. И. Ленин подчеркнул еще раз: «... мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем»{110}.
17 (30) января заседания конференции возобновились. В этот день в Брест прибыли представители победившей на Украине Советской власти. Однако Кюльман и Чернин отказались вести с ними переговоры, сославшись на то, что Троцкий уже согласился признать делегацию Центральной рады как самостоятельную и полномочную делегацию. Дипломаты Четверного союза оказывались таким образом в затруднительном положении, ибо они намеревались заключить договор с фактически уже не существующим правительством. Такой договор неизбежно привел бы к немедленному срыву переговоров с Советской Россией, а это и самый разгар январских забастовок в Германии и Австро-Венгрии могло бы повлечь за собой нежелательные для правящих и военных кругов обеих стран серьезные внутриполитические осложнения{111}. Для обсуждения этих вопросов Кюльман, Гофман [424] и Чернин выехали в Берлин. Работа мирной конференции прервалась еще на несколько дней.
23 января (5 февраля) в имперской канцелярии состоялись переговоры представителей Германии и Австро-Венгрии{112}. Было решено подписать договор с Центральной радой, возложив на нее поставку для Германии и Австро-Венгрии продовольствия и сырья. Взамен украинским националистам намеревались предложить военную помощь, необходимую им для борьбы против своего народа и Советской России{113}. После подписания договора с Радой хотели предъявить ультиматум Советской России, а в случае отклонения его — возобновить военные действия на Восточном фронте{114}.
Тем временем правительствам Германии и Австро-Венгрии удалось подавить январские забастовки, проходившие под лозунгом немедленного заключения мира с Советской Россией без аннексий и контрибуций. Это окончательно развязало руки наиболее реакционным и агрессивно настроенным кругам монополистической буржуазии и военщины обеих стран в осуществлении их экспансионистских планов на Востоке{115}.
27 января (9 февраля) Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция подписали договор с Центральной радой{116}, которая обязалась за военную помощь против большевиков поставить странам Четверного союза до 31 июля 1918 г. 1 млн. тонн хлеба, 50 тыс. тонн живого веса рогатого скота, 400 млн. штук яиц, сало, пеньку, лен, марганцевую руду и другие виды продовольствия и сырья{117}. Едва лишь сведения об этом были получены в Берлине, как Вильгельм II категорически потребовал тотчас же предъявить советской делегации ультиматум о принятии германских условий мира с отказом от Прибалтийских областей до линии Нарва, Псков, Двинск{118}. Вечером того же дня Кюльман предъявил советской делегации категорическое требование немедленно подписать мир на германских условиях{119}.
На вечернем заседании 28 января (10 февраля) Троцкий огласил ответ советской делегации. Вопреки совершенно определенной директиве В. И. Ленина он предательски заявил, что Советская Россия мира подписывать не будет, войну прекращает и армию демобилизует{120}. Глава германской делегации указал Троцкому, что в случае отказа заключить мир «договор о перемирии теряет свое значение, и по истечении предусмотренного [425] в нем срока война возобновляется»{121}. Но последний категорически заявил о невозможности продолжения переговоров.
Такая позиция Троцкого предоставляла полную свободу действий империалистам Германии и Австро-Венгрии. Об этом свидетельствует телеграмма германской делегации в Берлин от 29 января (11 февраля). В ней говорилось: «Здесь почти все считают, что для нас вообще не могло произойти ничего более благоприятного, чем решение Троцкого. Конечно, на первый взгляд оно ошеломляюще. Этим решением Троцкий отказывается от всех преимуществ страны, ведущей войну и заключающей мир. При заключении мира мы все-таки должны были бы сделать ему различные серьезные уступки. Теперь мы сможем все урегулировать по нашему собственному усмотрению»{122}.
Возобновление военных действий на Восточном и Кавказском фронтах
Еще в ходе мирных переговоров германские милитаристы начали разрабатывать планы военной интервенции в Советскую Россию. 5 (18) января штаб Восточного фронта по указанию верховного командования приступил к подготовке наступательной операции на петроградском направлении под кодовым названием «Фаустшлаг» («Удар кулаком»). В конце января Гинденбург одобрил также план наступления на украинском участке русского фронта{123}.
Теперь, после срыва переговоров, политическое и военное руководство кайзеровской Германии форсировало события, чтобы как можно быстрее привести эти планы в исполнение. 31 января (13 февраля) в Гомбурге состоялось совещание Вильгельма II с представителями имперского правительства и верховного командования, на котором предстояло окончательно решить вопрос о возобновлении военных действий против Советской России. Людендорф, рассматривая дальнейшие перспективы ведения войны на два фронта, писал в докладной записке на имя кайзера: «Если мы не предпримем наступления (против России. — Авт.), обстановка останется неясной, наши войска будут прикованы на Востоке... мы поставим под угрозу наш мирный договор с Украиной, а тем самым и снабжение, в котором нуждается Австро-Венгрия и мы сами. Таким образом, окончательная победа останется под сомнение!»{124}. И далее: «Мы, возможно, нанесем большевикам смертельный удар и укрепим наше внутриполитическое положение... освободим на Востоке крупные силы для [426] большого удара, который... настоятельно необходимо нанести на Западе»{125}. Людендорф полагал, что «энергия действий на Востоке»{126} послужит примером для запланированного решительного наступления во Франции.
Серьезные сомнения в реальности планов верховного командования высказывал Кюльман. Он считал, что немедленная интервенция и даже занятие Петрограда тотчас же вызовет внутриполитические осложнения в самой Германии. Кюльман предлагал ограничиться вначале поддержкой внутренней контрреволюции в России{127}. На совещании высказывались также опасения, что возобновление военных действий на Востоке потребует значительных сил германской армии и надолго отвлечет ее от выполнения главной задачи предстоящей кампании — решительного наступления на Западном фронте{128}. Резюмируя эти рассуждения, вице-канцлер Ф. Пайер отметил: «Мы можем начать, но как кончить?»{129}
Требования Людендорфа были поддержаны Вильгельмом II, и это окончательно решило исход совещания в пользу точки зрения верховного командования. Вильгельм II считал, что русские собственными силами не смогут справиться с большевиками, а поэтому немцы должны прийти на помощь, пока их не опередила Антанта. «Следовательно, — подводил итог кайзер, — не новая война, а помощь»{130}. Так, под видом «помощи» народам России против большевиков готовилась интервенция. На совещании было принято решение считать датой истечения срока перемирия с Советской Россией — 17 февраля{131}.
Лишь вечером 16 февраля Советское правительство получило официальное германское сообщение о прекращении перемирия и возобновлении военных действий с 12 часов 18 февраля{132}. Германия вероломно нарушила первую статью договора о перемирии, согласно которой при возобновлении одной из сторон военных действий противник предупреждался об этом за семь дней. На запрос Наркоминдела по поводу нарушения условий перемирия германское правительство еще раз заявило, что оно считает перемирие прерванным и возобновляет военные действия{133}.
Тем временем верховное командование сумело организовать «призывы о помощи» от буржуазных националистов Прибалтики, Финляндии и украинской Центральной рады{134}. Это совершенно [428] недвусмысленно указывало на главные цели интервенции германского империализма, направленные на отторжение от Советской России Прибалтики и Украины.
Ночью и утром 18 февраля с немецких самолетов над населенными пунктами, находившимися в прифронтовой полосе, разбрасывались листовки, в которых демагогически указывалось, что германская армия будет вести военные действия не против мирного населения, а только против «большевиков» и «Красной гвардии»{135}.
К 18 февраля на Восточном фронте находилось 81,5 пехотных дивизий стран Четверного союза, в том числе 50,5 немецких, 28 австро-венгерских, 2 болгарские и 1 турецкая, а также 18 кавалерийских (9 немецких, 8 австро-венгерских, 1 болгарская) дивизий{136}. Уже с 15 февраля противник начал вести разведку вдоль линии фронта, а 17 февраля на некоторых участках имели место отдельные столкновения между германскими и русскими войсками{137}. В полдень 18 февраля наступление развернулось по всему Восточному фронту от Рижского залива до устья Дуная. Оно осуществлялось в трех главных направлениях. На севере на Полоцк, Псков, Ревель и Нарву при поддержке флота наступали 8-я германская армия (7 пехотных дивизий) и армейская группа «Д» (7 пехотных дивизий){138}. В Белоруссии на минском направлении в наступление перешла 10-я германская армия (12,5 пехотных дивизий){139}. Главный удар наносился на Украине. Здесь при поддержке националистических формирований Центральной рады на Киев, Полтаву и Одессу наступала группа армии генерала Линзингена (20,5 пехотных и 5,5 кавалерийских дивизий){140}. Всего, таким образом, против Страны Советов было брошено 47 пехотных и 5,5 кавалерийских дивизий противника.
Несколькими днями раньше, 12 февраля, вероломно нарушив условия перемирия, турецкое командование возобновило военные действия на Кавказском фронте. Сосредоточив 5 дивизий, усиленных иррегулярными частями, оно начало наступление в направлении довоенной русско-турецкой границы, имея конечной целью оккупировать возможно большие территории Закавказья и Южного Азербайджана, свергнуть Советскую власть в Баку и захватить бакинские нефтяные месторождения{141}. Экспансионистские замыслы военного и политического руководства [429] Турции являлись составной частью общего германского стратегического плана наступления на Советскую Россию{142}.
Австро-германским и турецким войскам противостояли части старой русской армии. К середине января 1918 г., по данным Ставки, в составе Северного, Западного, Юго-Западного, Румынского и Кавказского фронтов насчитывалось 173 пехотные дивизии, несколько десятков кавалерийских дивизий, около 2 тыс. пулеметных команд, более 1,5 тыс. артиллерийских батарей{143}. Однако эти цифры выглядели внушительно лишь на бумаге. Буквально каждый день в Петроград поступали тревожные сообщения о растущей стихийной демобилизации старой армии. Солдаты целыми частями оставляли свои позиции, бросали артиллерию, войсковое имущество и уходили в тыл. Остановить этот катастрофический процесс было невозможно. Старая армия, доведенная за три года империалистической войны до крайней степени истощения, усталости и дезорганизованности, разваливалась и в боевом отношении представляла «нулевую величину»{144}.
Проведенный еще в декабре 1917 г. — январе 1918 г. общеармейский съезд по демобилизации армии показал, что старая армия в случае возобновления военных действий будет не в состоянии удержать фронт. По сообщениям делегатов съезда, лишь немногие части сохранили свою боеспособность{145}. В сложившихся условиях необходимо было незамедлительно приступить к организации новой регулярной армии, способной защитить революционные завоевания трудящихся. 12(25) января 1918 г. III Всероссийский съезд Советов единодушно высказался за создание вооруженных сил Советского государства. 15 (28) января Совнарком принял декрет о создании Рабоче-Крестьянской Красной Армии{146}, а 29 января (11 февраля) — декрет о создании Рабоче-Крестьянского Красного Флота{147}.
Интервенты наступали в глубь страны, продвигаясь преимущественно вдоль железных и шоссейных дорог. 18 февраля части армейской группы «Д» захватили мосты через Двину. В тот же день они заняли Двинск, а к 23 февраля подошли к Полоцку, Пскову и Чудскому озеру. Войска 8-й германской армии продвигались в Литве и Эстонии. 10-я армия, наступавшая в Белоруссии, захватила 23 февраля Минск{148}. На Украине наступала наиболее многочисленная группировка австро-германских войск, 18 — 20 февраля части противника овладели Луцком и Ровно, [430] продолжая продвигаться на Гомель и Киев. В целом по всему Восточному фронту только за первые пять дней после возобновления военных действий войска противника продвинулись в глубь советской территории на 200-300 км.
Нашествие германо-австрийских интервентов создало серьезную угрозу жизненно важным центрам Советской России. Утром 19 февраля Совнарком направил правительству Германии радиограмму с протестом против нарушения договора о перемирии. В радиограмме сообщалось о согласии Советского правительства «подписать мир на тех условиях, которые были предложены делегациями Четверного союза в Брест-Литовске»{149}. Одновременно, чтобы не дать германскому командованию повода для задержки с ответом, копия радиограммы была вручена специальному курьеру, посланному навстречу наступавшим немецким войскам{150}. Однако германское правительство не торопилось с ответом, стремясь оккупировать возможно большую территорию Советской России. 19 и 20 февраля между Берлином и Брест-Литовском шел обмен телеграммами, из содержания которых следовало, что немецкие политические и военные руководители намеревались предъявить Советской России еще более тяжелые условия мира и теперь лишь уточняли детали{151}.
В обстановке продолжавшейся австро-германской интервенции Советское правительство приняло самые экстренные меры для организации обороны страны. 20 февраля Совнарком, заслушав доклады главковерха Н. В. Крыленко и помощника начальника Морского генерального штаба В. М. Альтфатера о положении на фронтах, создал Временный исполнительный комитет во главе с В. И. Лениным — чрезвычайный орган, уполномоченный оперативно решать вопросы обороны Советской республики{152}.
21 февраля, в связи с резким ухудшением положения на фронтах, Совет Народных Комиссаров принял написанный В. И. Лениным декрет — воззвание «Социалистическое Отечество в опасности!». Этот исторический документ, ставший всенародной программой мобилизации всех сил Республики Советов для отпора интервентам, провозглашал священным долгом рабочих и крестьян беззаветную защиту своей Родины от войск германских интервентов. Всем Советам и революционным органам вменялось в обязанность «защищать каждую позицию до последней капли крови», указывалось о проведении оборонных мероприятий, о вывозе из зоны военных действий паровозов, вагонов, имущества, продовольствия, обмундирования, об уничтожении того, что может достаться врагу. В заключение декрет призывал беспощадно расправляться со всеми, кто мешает организации обороны страны{153}. [431]
Опубликованный утром 22 февраля ленинский декрет встретил самый горячий отклик среди трудящихся. «На призыв Коммунистической партии и Советского правительства встать на защиту социалистического Отечества рабочий класс ответил усилением формирования Красной Армии и партизанских отрядов. 22 и особенно 23 февраля в Петрограде, Москве, Екатеринбурге, Челябинске и других городах с огромным подъемом прошли митинги рабочих, на которых принимались решения о вступлении в ряды Красной Армии и партизанские отряды»{154}. По инициативе Петроградского Совета 23 февраля было объявлено Днем защиты социалистического Отечества. В самом Петрограде 22 и 23 февраля в Красную Армию вступило около 60 тыс. добровольцев, в Москве — около 20 тыс. человек. Таким образом, день 23 февраля, став переломным моментом в формировании и организации Красной Армии, явился днем массовой мобилизации пролетариата и трудового крестьянства на отпор германскому нашествию. «В ознаменование массового подъема нашего народа на защиту социалистического Отечества и мужественного сопротивления отрядов Красной Армии германским захватчикам день 23 февраля ежегодно отмечается как всенародный праздник» — день рождения Советских Вооруженных Сил{155}.
Формируемые части Красной Армии направлялись на наиболее угрожаемые участки фронта. Еще не многочисленные, подчас плохо сколоченные и обученные, зачастую не имевшие четкой военной организации, отряды молодой Рабоче-Крестьянской Красной Армии смело вступили в неравную схватку с превосходящими силами интервентов. Наиболее упорные бои развернулись в те дни на подступах к Петрограду, особенно в районах Ревеля, Пскова и Нарвы.
Возраставшая сила сопротивления частей Красной Армии на важнейших стратегических направлениях наступления противника показала, что поход против Республики Советов не такое легкое предприятие, как это казалось первоначально. Интервенты встретили организованный отпор революционных рабочих, крестьян и солдат, полных решимости беззаветно сражаться за свое социалистическое Отечество. Дальнейшее продолжение боевых действий на Востоке грозило перспективой затяжной войны, что в предвидении решающего наступления во Франции было для германского верховного командования крайне нежелательным и вынудило его пойти на заключение мира с Советской Россией.
Утром 23 февраля Советское правительство получило ответ на свою радиограмму от 19 февраля. Это был ультиматум, который содержал новые, более тяжелые условия мира по сравнению с теми, которые были выдвинуты двумя неделями раньше. Германское правительство категорически требовало немедленно вывести [432] русские войска из Прибалтики, Финляндии и с Украины, возвратить Турции анатолийские области, заключить договор с Центральной радой, демобилизовать армию, восстановить неравноправный для России русско-германский торговый договор 1904 г. На принятие ультиматума давалось 48 часов{156}. Такова была цена предательского заявления Троцкого.
Ультиматум германского командования обсуждался 23 февраля в ЦК партии, а ночью — во ВЦИК. Рано утром Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет сообщил о принятии ультиматума и об отъезде советской делегации в Брест-Литовск{157}.
Между тем наступление интервентов продолжалось. На подступах к Пскову 53-й германский корпус столкнулся с сильным сопротивлением двух латышских стрелковых полков, 2-го Красноармейского полка и красногвардейских отрядов. Более двух суток немногочисленные советские войска сдерживали натиск превосходящих сил противника. В ночь на 25 февраля Псков пал{158}, но дальнейшее продвижение противника на этом направлении было приостановлено. Бои за Псков дали советскому командованию возможность подтянуть на этот участок фронта новые красноармейские отряды, сформированные в Петрограде 22-23 февраля, и стабилизировать фронт{159}.
К 23 февраля части 8-й германской армии вышли к Ревелю, угрожая захватить находившиеся там корабли Балтийского флота. Чтобы ликвидировать эту угрозу, советское командование еще 17 февраля отдало директиву о переводе всех боевых и вспомогательных судов в Гельсингфорс и Кронштадт{160}. Эвакуация флота началась 22 февраля и проходила в условиях сложной ледовой обстановки, при непрерывном обстреле ревельской гавани артиллерией и бомбардировках авиации противника. Последний советский корабль «Адмирал Макаров» покинул Ревель в 19 часов 25 февраля, когда город и порт уже были захвачены немецкими войсками{161}.
Захватив Ревель, противник продолжал наступление на Нарву, овладеть которой германское командование категорически потребовало в своем приказе от 26 февраля{162}. Упорные бои за город продолжались в течение нескольких дней, и только в ночь с 3 на 4 марта рабочие красногвардейские отряды, части Красной Армии и моряки Балтийского флота, понеся большие потери, оставили [433] Нарву и отошли к Ямбургу, где им удалось закрепиться{163}. Дальнейшее продвижение 8-й германской армии на петроградском направлении было приостановлено.
В последние дни февраля — начале марта не прекращалась германская интервенция и в Белоруссии. 27 — 28 февраля 10-я германская армия заняла Жлобин и Рогачев и продолжала наступление на Оршу, создавая угрозу Смоленску{164}. Однако теперь войскам интервентов приходилось иметь дело со все более возраставшим сопротивлением частей и отрядов Красной Армии. На отдельных участках фронта советские войска неоднократно переходили в контратаки{165}. 3 марта противнику после упорных боев удалось овладеть Ровно, однако дальнейшее его продвижение в западном направлении было остановлено на добрушских позициях отрядами 1-й революционной армии.
Более неблагоприятно складывалась обстановка на южном участке фронта. Австро-германские войска, имея значительное превосходство в силах над действовавшими на Украине отрядами Красной Армии и Красной гвардии, заняли 1 марта Гомель. В тот же день в результате одновременного наступления с западного, северо-западного и юго-западного направлений интервенты овладели Киевом{166}.
Брестский мир
28 февраля в 14 часов 30 минут советская делегация во главе с Г. Я. Сокольниковым{167} прибыла в Брест-Литовск и тотчас же выступила с решительным протестом против нарушения Германией и ее союзниками условий перемирия. В ответ на это новый глава германской делегации Ф. Розенберг заявил, что военные действия закончатся лишь после подписания мирного договора{168}. 1 марта возобновились мирные переговоры. Собственно, дальнейшую работу конференции переговорами назвать уже было нельзя. Открыв первое заседание, Розенберг заявил, что ни о каких прениях речи быть не может и что мирный договор должен быть подписан в течение трех дней, в противном случае германская сторона будет считать переговоры сорванными и не прекратит военных действий{169}. Учитывая это, советская делегация отказалась от какого бы то ни было обсуждения как «совершенно [434] бесполезного при создавшихся условиях» и заявила о своей немедленной готовности подписать мирный договор в том виде, как он был сформулирован представителями Центральных держав{170}. Утром 3 марта Брест-Литовский мирный договор был подписан{171}.
Условия договора были очень тяжелы. От Советской России отторгались Прибалтика и часть Белоруссии; на Кавказе к Турции отходили Карс, Ардаган и Батум. Украина и Финляндия признавались самостоятельными государствами, а части Красной Армии должны были быть выведены оттуда. Советское правительство обязывалось заключить договор с Центральной радой и признать ее мирный договор от 27 января (9 февраля) с Центральными державами. Интервенты оккупировали огромную территорию бывшей Российской империи площадью около 1 млн. кв. км. На захваченных областях проживало около 50 млн. человек, что составляло примерно треть населения России, добывалось 90% каменного угля, 73% железной руды, размещалось 54% промышленности и 33% железнодорожной сети{172}. Согласно пятой статье договора Советское правительство должно было демобилизовать армию, в том числе и только что сформированные части Красной Армии. Корабли Военно-Морского Флота должны были войти в русские порты и находиться там до заключения всеобщего мира либо немедленно разоружиться.
Специальное приложение к мирному договору восстанавливало крайне невыгодные для Советского государства таможенные тарифы, предусмотренные еще русско-германским торговым договором 1904 г.{173}
Таким образом, Брестский договор явился целым комплексом экономических, политических и военных условий, которые тяжелым бременем ложились на молодую Советскую республику. И все же этот, по выражению В. И. Ленина, «несчастный мир»{174} явился крупным достижением советской внешней политики. Констатируя архитяжелые и унизительные условия Брестского мира, В. И. Ленин указывал противникам его подписания, что к этому договору необходимо подходить прежде всего с военной точки зрения, а «военная история говорит яснее ясного, что подписание договора при поражении есть средство собирания сил»{175}. В. И. Ленин был глубоко убежден в недолговечности и непрочности Брестского мира и призывал трудящихся не отчаиваться, [435] а готовиться к предстоящей решающей схватке с международным империализмом.
Правильность ленинской стратегии и тактики подтвердил VII экстренный съезд партии. 8 марта большинством голосов съезд принял резолюцию, одобрявшую подписание мирного договора с Центральными державами. Резолюция отмечала, что в условиях начавшейся агрессии империалистов этот вынужденный шаг Советской власти является безусловно необходимым. Съезд указал на неизбежность новых империалистических войн против Советской России и призвал партию, всех сознательных рабочих к принятию самых энергичных мер для повышения дисциплины, для создания строжайше связанных и скрепленных железной волей организаций, способных поднять миллионные массы на защиту социалистической революции. В резолюции подчеркивалась необходимость развернуть систематическое и всеобщее военное обучение трудящихся. От имени партии съезд заявил о полной убежденности в грядущей победе пролетарских революций во всех странах и заверил, что рабочий класс Страны Советов выполнит свой интернациональный долг и окажет всемерную поддержку международному революционному движению{175а}.
15 марта мирный договор был ратифицирован IV Всероссийским съездом Советов. Партия большевиков получила мирную передышку, необходимую для развертывания социалистического строительства и укрепления обороны Советской республики.
После заключения Брестского мира политическим и военным руководителям кайзеровской Германии казалось, что они уже близки к достижению окончательной победы над странами Антанты и смогут навязать им такой же мирный договор, как и России. Это отразилось в «Меморандуме о вызываемых военными интересами экономических требованиях, которые следует выдвинуть на мирных переговорах», составленном генеральным штабом армии, морским генеральным штабом, военным министерством, ведомством иностранных дел и другими правительственными и военными инстанциями и представленном 10 марта рейхсканцлеру{176}.
Германские милитаристы и их союзники не намеревались прекращать агрессии против Советской России. В Берлине продолжали скрупулезно разрабатывать проекты новых территориальных захватов на Востоке, обсуждать планы свержения Советской власти и использования экономических и природных ресурсов России для победоносного окончания войны на Западе{177}. [436] 5 марта по приказу верховного командования началась перегруппировка сил 8-й и 10-й германских армий с целью возобновления операций на петроградском и московском направлениях. После ратификации Брест-Литовского договора обеими сторонами эти операции были отменены{178}, и продвижение германских войск на северном и центральном направлениях в целом прекратилось, хотя нарушения демаркационной линии немецкими частями продолжались.
Однако угрожающее положение в районе Петрограда и на Балтийском море все еще сохранялось. 5 марта немецкие войска численностью около 10 тыс. человек под командованием генерал-майора Р. фон дер Гольца вторглись в Финляндию{179}, где в феврале победила пролетарская революция и образовалось Советское правительство. Германским интервентам, призванным реакционными кругами финской буржуазии во главе с генералом К. Маннергеймом, при помощи финских белогвардейцев удалось подавить пролетарскую революцию и установить диктатуру крупной буржуазии. Предпринимая интервенцию в Финляндию, немецкое военное руководство преследовало цель создать здесь удобный плацдарм для агрессии против Советской России{180}.
Возникла реальная опасность захвата германскими войсками и белофиннами кораблей Балтийского флота, базировавшихся на Гельсингфорс, и Советское правительство приняло решение начать немедленный перевод флота в Кронштадт{181}. Эта сложнейшая стратегическая операция, вошедшая в историю как «Ледовый поход» Балтийского флота, началась 12 марта в условиях тяжелой ледовой обстановки и успешно завершилась 2 мая 1918 г. 233 корабля, в том числе 6 линкоров, 5 крейсеров, 54 эскадренных миноносца, 12 подводных лодок и других боевых кораблей, вспомогательных и торговых судов, были спасены благодаря героизму и самоотверженности балтийских моряков{182}.
Воспользовавшись договором с Центральной радой, германские и австро-венгерские войска продолжали свое наступление на Украине. 1 марта интервенты установили в Киеве власть Центральной рады{183} и продвигались дальше в восточном и южном направлениях на Харьков, Полтаву, Екатеринослав, Николаев, Херсон и Одессу{184}. В течение марта и начала апреля противник оккупировал всю Украину и, нарушив условия Брестского мира, вторгся на территорию РСФСР, заняв 8 мая Ростов-на-Дону. [437] Интервенты оказывали помощь в создании контрреволюционной казачьей армии генерала П. Н. Краснова. Еще раньше, 18 апреля, германские войска вторглись в Крым, 30 апреля захватили Севастополь.
Оккупация германскими войсками Крыма вынудила Советское правительство отдать директиву об эвакуации Черноморского флота в Новороссийск{185}. В начале мая основная часть флота перебазировалась из Севастополя в Новороссийск. 11 мая германское командование категорически потребовало возвращения всех боевых кораблей в Севастополь, угрожая в противном случае продолжать наступление в районе Черноморского побережья{186}. В этих условиях В. И. Ленин принял единственно возможное решение: «Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно»{187}. Контрреволюционно настроенные офицеры отказались выполнить приказ и утром 17 июня возвратили в Севастополь линкор «Воля» и шесть миноносцев, которые были захвачены немцами. Но экипажи большинства кораблей (линкор «Свободная Россия» и 9 миноносцев), верные революционному долгу, выполнили приказ В. И. Ленина и затопили свои корабли 18 июня в Цемесской [438] бухте{188}. Попытка захватить Черноморский флот свидетельствовала о том, что германские милитаристы отнюдь не собирались отказываться от своих агрессивных замыслов. «Советское правительство, — констатировал впоследствии генерал Г. Куль, — было не временным, а постоянным нашим врагом»{189}.
С подписанием Брестского мира не прекратилась и турецкая интервенция в Закавказье. 8 апреля турецкие войска перешли русско-турецкую границу 1914 г. и вскоре заняли Батум, создав угрозу Эривани и Тифлису{190}. В конце мая в Поти из Крыма стали прибывать немецкие войска. Предпринимая вторжение на территорию Закавказья, германские империалисты рассчитывали опередить турецкие войска и захватить находившиеся там нефтяные и марганцевые месторождения. К середине июня в Закавказье находилось уже более 15 тыс. германских войск с авиацией, артиллерией и пулеметами, в том числе 10 тыс. человек в Поти и 5 тыс. в Тифлисе{191}. 15 сентября германо-турецкие войска захватили Баку.
К осени 1918 г. войска Центральных держав находились на линии Нарва, Псков, Орша, Белгород, Миллерово, Ростов-на-Дону, Керчь, оккупировали все Закавказье.
Германские милитаристы втянули в антисоветскую интервенцию Румынию. 7 мая в Бухаресте был подписан мирный договор между Центральными державами и Румынией{192}, превращавший ее фактически в австро-германскую колонию. Румыния лишалась в пользу победителей стратегически важных пограничных областей, богатых лесом и нефтью. Южная Добруджа передавалась Болгарии, а над Северной Добруджей, являвшейся предметом споров между Турцией и Болгарией, устанавливалось совместное управление государств Четверного союза. На румынский народ ложилось бремя содержания оккупационных войск. Наряду с этим правительство А. Маргеломана обязывалось оказывать полную поддержку германским и австро-венгерским войскам, направлявшимся через территорию Румынии на Украину. Со своей стороны Германия и ее союзники санкционировали присоединение к Румынии Бессарабии, что было грубым нарушением заключенного 9 марта 1918 г. соглашения между РСФСР и Румынией о выводе румынских войск из этой области в двухмесячный срок{193} и являлось ничем не прикрытой интервенцией против Советской республики. [439]
На оккупированных территориях Прибалтики, РСФСР, Украины, Бессарабии и Закавказья интервенты установили режим свирепой военной диктатуры и начали систематическое ограбление захваченных областей. Только из пределов Украины оккупанты вывезли до октября 1918 г. 52 тыс. тонн зерна и фуража, 34 тыс. тонн сахара, 45 млн. яиц, 53 тыс. лошадей и 39 тыс. голов крупного рогатого скота{194}. 5 июля 1918 г. Людендорф подал на имя начальника тайного гражданского кабинета Вильгельма II Ф. Берга докладную записку, в которой изложил подробную программу эксплуатации захваченных восточных областей. В записке говорилось: «Нам важно экономически закрепиться в России, и прежде всего на Украине, чтобы обеспечить себе экономически сильную позицию на случай предстоящей после войны экономической борьбы или продолжения морской войны после окончания боевых действий на суше»{195}. Еще раньше, 16 мая, представители крупнейших монополий германской тяжелой промышленности А. Тиссен, Г. Стиннес, А. Гугенберг и другие выступили со своей программой «Восточной политики». Она сводилась к тому, чтобы распространить германскую оккупацию на север России, захватить Мурманск, низвести Россию на положение немецкой полуколонии{196}. 27 августа кайзеровские дипломаты вынудили Советское правительство подписать так называемый Добавочный договор, согласно которому Советская Россия должна была под видом компенсации за «военные издержки» выплатить Германии шестимиллиардную контрибуцию и предоставить в ее распоряжение четвертую часть добычи бакинской нефти{197}.
Однако всем этим далеко идущим планам экономического и политического закабаления Советской России не суждено было сбыться. В тылу врага разгоралось пламя повстанческо-партизанской войны, отвлекавшее на себя значительные силы врага. В августе — октябре, когда немецкая армия во Франции и Бельгии терпела поражение за поражением, на восточноевропейском и кавказском театрах военных действий продолжало оставаться около 50 германских, австро-венгерских и турецких дивизий{198}. Резко падало моральное состояние оккупационных войск. По словам В. И. Ленина, войска интервентов все сильнее заражались «духом русской революции»{199}. В июле — августе были неоднократные случаи отказа отдельных германских и австро-венгерских частей участвовать в карательных акциях против мирного [440] населения Украины{200}. В конце сентября — начале октября в Ровно, Киеве, Полоцке и других городах имели место вооруженные столкновения между немецкими солдатами и офицерами. В Харькове в ответ на приказ о передислокации находящихся там частей на Западный фронт началось вооруженное восстание. Над некоторыми казармами были подняты красные знамена{201}. Как и предвидел В. И. Ленин, грабительский Брестский мир оказался недолговечным. 9 ноября в Германии произошла буржуазно-демократическая революция, свергнувшая монархию Гогенцоллернов. Германия и ее союзники потерпели поражение в первой мировой войне. 13 ноября 1918 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял постановление об аннулировании Брест-Литовского мирного договора{202}. На оккупированных территориях развернулась всенародная война за изгнание интервентов с советской земли.
В. А. Авдеев, В. П. Глухов
3. Германское наступление во Франции
Стремясь добиться в 1918 г. решительной победы над Антантой до прибытия основных сил американской армии, германское верховное командование сосредоточило для наступления на Западном фронте 194,5 дивизии, объединенные в четыре группы армии{203}. Группа армий кронпринца Руппрехта (4-я, 6-я, 17-я и 2-я армии; 83 дивизии) располагалась от побережья Ла-Манша до Сен-Кантена; группа армий кронпринца Вильгельма (18-я, 7-я, 1-я и 3-я армии; 61 дивизия) — от Сен-Кантена до Аргонн; 5-я армия и армейская группа «С» под общим командованием Гальвица (24 дивизии) — от Аргонн до Мозеля; группа армий герцога Альбрехта (19-я армия, армейские группы «А» и «В»; 26,5 дивизий) — от Мозеля до швейцарской границы. Общая численность немецких войск на Западном фронте составляла около 4 млн. человек. Они имели более 15 тыс. артиллерийских орудий, около 3 тыс. самолетов и 10 танков{204}.
Войска Антанты состояли из 176 пехотных и 10 кавалерийских дивизий. От побережья до района севернее Ипра оборонялись бельгийские войска под командованием короля Альберта в составе 12 пехотных и 1 кавалерийской дивизии. Далее до Сен-Кантена и южнее располагались 5-я, 3-я, 1-я и 2-я английские армии (60 пехотных{205} и 3 кавалерийские дивизии) под командованием [442] фельдмаршала Хейга. Французские войска (главнокомандующий генерал Петэн) насчитывали 104 пехотные{206} и 6 кавалерийских дивизий, объединенных в три группы армий. Северная группа армий под командованием Франше д'Эсперэ в составе 4-й, 5-й и 6-й армий (42 пехотные дивизии) занимала фронт от Сен-Кантена до Вердена, восточная группа армий (командующий генерал Кастельно) в составе 56 пехотных дивизий{207} — от Вердена до швейцарской границы. Помимо этого 6 пехотных{208} и 6 кавалерийских дивизий под командованием генерала Файоля образовывали резервную группировку{209}, дислоцировавшуюся на путях к Парижу в тылу Северной, а частично Восточной групп армий. Союзные войска насчитывали около 5 млн. человек, около 16 тыс. орудий, свыше 3800 самолетов и более 800 танков{210}.
Таким образом, германская армия превосходила союзников на 18,5 пехотных дивизий, но уступала им по численности личного состава. Армии Антанты имели больше артиллерии, самолетов, а также абсолютное превосходство в танках и кавалерии{211}.
Наступление в Пикардии и во Фландрии
Первые наброски плана большого весеннего наступления на французском фронте были сделаны германским командованием еще в конце октября — начале ноября 1917 г.{212} и стали предметом обсуждения на совещании начальников штабов групп армий 11 ноября в Монсе.
Начальник штаба группы армий кронпринца Вильгельма полковник Шуленбург и начальник оперативного отдела верховного командования подполковник Ветцель выступили с проектом плана наступления против французов в районе Вердена{213}. При успехе операция могла бы привести к захвату важного укрепленного района, к выпрямлению и сокращению линии фронта. Однако французы имели на этом участке, прикрывавшем жизненно важное парижское направление, крупные силы и значительные [443] резервы и, как показывал опыт 1916 г., готовы были драться за Верден до последнего солдата. Для наступления потребовалось бы много сил и средств, которых германское командование не имело в своем распоряжении{214}.
Второй вариант плана, представленный начальником штаба группы армий кронпринца Руппрехта генералом Кулем, предусматривал наступление во Фландрии в районе Армантьера и Ипра с целью захватить побережье Ла-Манша, отрезать английские армии от французов и, прижав англичан к морю, уничтожить на ограниченном пространстве{215}.
План сокрушения английской армии обсуждался верховным командованием еще в конце 1915 — начале 1916 г. Но тогда эта цель для германской армии была недостижима. Теперь же наступление против англичан, вынесших главную тяжесть борьбы во второй половине 1917 г. и понесших значительные потери, представлялось весьма перспективным со стратегической точки зрения. В случае успеха открывалась возможность скорейшего завершения войны. Конечная цель наступления — порты Кале, Дюнкерк и Булонь, через которые шли различные пополнения для союзников, находились всего в 90-100 км от линии фронта. «Если мы достигнем берега канала, — писал Гинденбург, — то мы непосредственно затронем жизненный нерв Англии. Мы не только получим возможность мешать подвозу морем, но сможем отсюда обстрелять британский южный берег нашими дальнобойными орудиями»{216}.
Наступление облегчалось наличием в тылу германских армий во Фландрии густой сети железных дорог, необходимых для питания операции. Однако англичане, по данным германской разведки, ожидали наступления во Фландрии и сосредоточили в этом районе основную массу своих резервов. Но главным препятствием были низменная, болотистая местность и неблагоприятные погодные условия, не позволявшие начать наступление ранее середины апреля{217}.
Людендорф согласился с Кулем в том, что главный удар следует нанести на английском фронте. Однако он считал наиболее целесообразным наступление не в районе Армантьер, Ипр, а южнее, в наиболее слабом месте союзного фронта, между Аррасом и Ла-Фером, в стыке расположения английских и французских армий. Людендорф полагал, что германские войска, [444] овладев линией на Сомме Перонн, Ам, «могли бы, опираясь левым флангом на Сомму, перенести наступление дальше в северо-западном направлении, что привело бы к свертыванию английского фронта»{218}. Одновременно это приводило к разъединению английских и французских армий.
Начало наступления между Аррасом и Ла-Фером не зависело от метеорологических условий и было возможно уже в марте. Немаловажным для германского командования являлся тот факт, что оборона англичан была организована здесь значительно слабее, чем во Фландрии. Вторые и третьи позиции были оборудованы не на всем фронте. Незначительные резервы английского командования дислоцировались лишь в секторе Камбре. Под Сен-Кантеном и южнее их совсем не было{219}.
Окончательного решения относительно участка прорыва фронта противника 11 ноября принято не было. Только 24 января, после поездки Людендорфа по фронту и изучения обстановки на участках 4-й, 6-й, 2-й, 18-й и 7-й армий, было принято окончательное решение о наступлении 17-й, 2-й и 18-й армиями между Краузилем и Ла-Фером{220}.
План операции был сформулирован в приказе Гинденбурга от 10 марта 1918 г. Наступление назначалось на 9 часов 40 минут 21 марта. Главный удар должны были нанести 17-я и 2-я армии группы армий кронпринца Руппрехта. Их ближайшей задачей являлся охват англичан в выступе у Камбре и выход на линию Краузиль, Бапом, устье р. Оминьон; последующей — наступление на фронт Аррас, Альбер. В случае успеха 17-я армия должна была «поколебать английский фронт... перед 6-й армией, освобождая расположенные здесь на позиции германские силы для подвижной войны»{221}. На 18-ю армию группы армий кронпринца Вильгельма возлагалась вспомогательная задача — прикрыть левый фланг ударной группировки. Она должна была выйти на р. Сомма и канал Кроза, а затем форсировать их. Резерв верховного командования составляли 3 пехотные дивизии. Приказом предусматривалось ведение с 20 по 24 марта демонстративных атак и артиллерийского обстрела позиций противника на других участках фронта. От организации отвлекающих операций пришлось отказаться вследствие недостатка сил{222}.
По справедливому замечанию В. А. Меликова, директива от 10 марта не отвечала требованиям планирования операции. [445] «В каком направлении, должна развиваться тактическая победа прорыва, если она будет достигнута, оставалось совершенно неизвестным»{223}. Людендорф фактически отказался от планирования операции в глубину. Он заявлял: «Я возражаю против термина операция. Мы пробьем брешь, остальное будет само [446] собой»{224}. Впоследствии, при составлении официального германского труда по истории первой мировой войны, Людендорф снова высказал ту же мысль: «Я решительный противник того, чтобы заранее составлять далеко идущие планы... Полководец должен действовать интуитивно, зачастую в соответствии с внезапной мыслью»{225}. Погоня за тактическими успехами и отказ от планирования операции в глубину дезориентировали войска, противоречили главной цели верховного командования — быстрому сокрушению Антанты, неизбежно вели к борьбе на истощение и несли в себе зародыш поражения.
Зимой 1917 — 1918 гг. шла усиленная подготовка германской армии к наступлению. На основе обобщения опыта боевых действий 1916 — 1917 гг. 26 января 1918 г. была издана инструкция «Наступление в позиционной войне»{226}. Она дополнялась рядом других инструкций и наставлений, определявших действия различных родов войск и их взаимодействие{227}. Основные положения инструкций сводились к давно вынашиваемой идее — прорвать на широком фронте систему обороны противника с целью перейти от позиционной войны к маневренной.
Прорыв осуществляется сосредоточением на широком фронте мощных сил и средств и достигается методичностью подготовки, внезапностью, быстротой, силой ударов и большой глубиной проникновения в оборону противника. Внезапность обеспечивается скрытностью всей подготовки и короткой (2-4 часа) артиллерийской подготовкой, основанной на отказе от разрушения укреплений противника и на нейтрализации его пехоты и артиллерии массовым применением химических снарядов. Сила первого удара, обеспеченного поддержкой мощной массы артиллерии (до 100 орудий на 1 км фронта) и минометов, должна ошеломить и деморализовать противника.
Инструкции требовали осуществления тактического прорыва (глубина до 10 км) и захвата артиллерийских позиций противника в первый же день боя, который подразделялся на два периода: 1) бой в позиционной зоне под прикрытием подвижного огневого вала; темп продвижения пехоты равнялся здесь скорости движения огневого вала (1 км в час) и 2) бой за пределами досягаемости огневого вала.
Наступление, особенно во втором периоде боя, предполагало предоставление широкой инициативы частным начальникам. При [447] прорыве в целях сохранения темпа наступления рекомендовалось избегать лобовых атак очагов сопротивления, а обходить их с флангов и тыла{228}.
Пехотная дивизия осуществляла прорыв на участке шириной 1800-2000 м и имела следующий боевой порядок. В первом эшелоне наступали два полка, третий полк являлся резервом. Полки и батальоны также строили свои боевые порядки в две линии. Батальонная пулеметная рота распределялась между ротами первой линии и резервом. Минометы находились при ротных поддержках. Штурмовые отряды и саперы придавались головным батальонам. Сопровождавшая пехоту батарея 77-мм орудий подчинялась непосредственно командиру полка, который в зависимости от условий боя и местности мог ее поделить между передовыми батальонами{229}. Дивизии второго эшелона оперативного построения развертывались в 2-3 км за первым эшелоном. Дивизии третьего эшелона находились в 15 — 20 км за линией фронта{230}.
В целях осуществления глубокого прорыва германское командование указывало на необходимость пехотным соединениям первого эшелона вести наступательный бой до полного истощения своих сил. «Атака должна быть исполнена одной и той же дивизией... Следует отбросить мысль о замене одной атакующей дивизии после одного дня боя. Наоборот, пехота, искусно руководимая, должна сохранить свою боеспособность, чтобы вести наступательный бой в продолжение многих дней»{231}. Осуществление этого принципа на практике привело в ходе наступления к большим потерям и утрате многими дивизиями боеспособности.
Особое внимание при подготовке к наступлению было обращено на усовершенствование тактики артиллерии. 24 января 1918 г. директивой верховного командования был введен метод уточненной стрельбы капитана Пулковского, который сводился к подавлению неприятельской артиллерии и пехоты внезапным огнем без предварительной пристрелки. Сущность этого метода состояла в точном определении местонахождения огневых позиций и целей, учете различной дальнобойности орудий и влияния в продолжение всей стрельбы метеорологических условий{232}.
Одновременно вводилась система организации централизованного управления артиллерийскими массами, разработанная [448] полковником Брухмюллером. Главное достоинство новых методов использования артиллерии заключалось в том, что с их помощью достигалась внезапность атаки пехоты, которая сразу же могла принести большой успех{233}.
Артиллерия должна была подавить оборону противника на всю тактическую глубину, нейтрализовать его огневые средства, работу штабов, командных пунктов, линий связи, прифронтовых железных и шоссейных дорог. Эффективность стрельбы на поражение повышалась массовым применением химических снарядов{234}.
Для выполнения этой задачи по системе Брухмюллера вся артиллерия делилась на четыре группы, каждая из которых имела свое назначение{235}.
1. Группы борьбы с пехотой создавались на участке каждой дивизии первого эшелона. В их состав включалась легкая артиллерия и минометы, задача которых состояла в подготовке к штурму пехотных позиций противника.
2. Группы борьбы с артиллерией организовывались на участках армейских корпусов и подразделялись на подгруппы по числу дивизий первого эшелона.
3. Дальнобойные и фланкирующие группы тяжелой артиллерии создавались на участках армейских корпусов и предназначались для обстрела аэростатов наблюдения, лагерей, командных пунктов, узлов связи, дорог и фланкирования позиций противника.
4. На фронте каждой армии организовывались тяжелые группы настильного огня, предназначавшиеся для обстрела самых дальних целей.
С началом атаки пехоты устанавливался огневой вал, который должен был парализовать противника, загнать его в укрытия и «позволить своей пехоте застать его в таком положении»{236}. Движение огневого вала производится по графику, скачками в 200-400 м, причем тяжелая артиллерия должна переносить огонь несколько раньше легкой, чтобы падающие назад осколки не представляли опасности для атакующей пехоты. По сигналу пехоты движение огневого вала могло ускоряться или задерживаться{237}.
Ряд новых положений был введен и в использование авиации [449] в общевойсковом бою. Изданные наставления основывались на опыте 1917 г., подчеркивали особенности действия авиации при переходе к маневренной войне. Истребительная авиация, подчиненная армиям, должна была обеспечить к началу атаки господство в воздухе и сохранять его в ходе наступления. Атакующая пехота поддерживалась штурмовой авиацией, которая придавалась корпусам. Действуя группами от 6 до 20 самолетов на высоте 50-100 м, она наносила удары по противнику, его артиллерии и пулеметным гнездам, содействуя таким образом наступлению своей пехоты. Разведывательная авиация вела разведку противника, корректировку артиллерийского огня. Особое значение придавалось ведению ночной разведки. В целях установления прочной связи с пехотой аэродромы должны были избираться в возможной близости к штабам корпусов и дивизий{238}.
Все дивизии, предназначенные для наступления, с начала 1918 г. были отведены в тыл и в соответствии с новыми инструкциями прошли трехнедельную подготовку. Основной задачей была отработка способов движения за огневым валом, преодоление препятствий на поле боя, а также приемов борьбы с танками противника, взаимодействия с авиацией, артиллерией сопровождения пехоты, инженерными войсками и частями связи{239}. Аэрофотоснимки позиций противника изучались всем командным составом, до командиров отделении включительно{240}.
Серьезной ошибкой германского командования было то, что оно не имело в своем распоряжении на Западном фронте подвижных войск, необходимых для развития тактического прорыва в оперативный. Вся кавалерия была оставлена на Восточном фронте. Не сумели в Германии своевременно оценить и значение танков. После сражения под Камбре началась разработка конструкций тяжелого, среднего и легкого танков. Однако германская промышленность не смогла в жесткие сроки освоить массовый выпуск танков. К началу наступления на фронт поступили всего 10 средних танков модели A7V{241}. Кроме того, было [450] отремонтировано 75 трофейных танков{242}. Но инструкций по применению нового вида боевой техники разработано не было.
Решение Антанты держаться в начале 1918 г. оборонительного образа действий обусловило подготовку войск к оборонительным операциям и уточнение взглядов на ведение оборонительного боя. Оперативно-тактические взгляды, принятые во французской армии, в целом разделялись и другими союзными армиями{243}.
Основные указания на ведение оборонительного боя были изложены в директиве французского главного командования № 4 от 22 декабря 1917 г. и в инструкции от 24 января 1918 г.{244}
В обоих документах осуждалась жесткая оборона, основанная на стремлении во что бы то ни стало удержать каждый метр территории, и рекомендовалась эластичная оборона, «питающаяся» из глубины. Первую позицию предлагалось рассматривать как прикрытие, годное для того, чтобы если не сломить, то по крайней мере задержать и ослабить натиск противника. Признавалась возможной временная потеря первой позиции. Поэтому войска, занимающие ее, должны быть сведены до минимума. Основные усилия обороняющихся войск и резервов рекомендовалось перенести в глубину тактической зоны обороны на промежуточную и вторую позиции{245}. Вторая позиция избиралась с таким расчетом, чтобы противник мог достичь ее лишь после ряда боев. Это должно было расстроить боевой порядок его атакующей пехоты и первоначальную группировку артиллерии.
Однако начавшаяся в соответствии с новыми распоряжениями подготовка войск к ведению оборонительных боев была приостановлена 8 февраля 1918 г. вмешательством премьер-министра и военного министра Франции Ж. Клемансо. Он выразил резкое несогласие со взглядами главнокомандующего на то, что «оборонительные мероприятия должны базироваться на сопротивлении второй позиции»{246}. Клемансо отстаивал устаревшую точку зрения, утверждая, что основные усилия нужно сосредоточить на первой, более укрепленной позиции. Так как, по его мнению, вторая позиция могла быть «закончена лишь через очень длительный промежуток времени», то именно первая позиция и рассматривалась как «позиция сопротивления»{247}. Это привело [451] к тому, что основные силы французских войск стали сосредоточивать на первой позиции.
Относительно места предстоящего германского удара у союзного командования долгое время не было ясности. Тем не менее к началу наступления Хейг и Петэн пришли к выводу, что оно последует против 3-й и 5-й английских армий в районе между Скарпом и Уазой. Считался также возможным одновременный вспомогательный удар против французов в Шампани в районе Вердена, Реймса{248}. Но сила, цели и последствия германского удара определены не были.
К 21 марта на фронте наступления от Краузиля до Ла-Фера протяжением в 70 км были сосредоточены 62 германские дивизии{249}. В трех армиях на фронте их расположения в 106 км находилось 6824 орудия различных калибров (на 70-километровом фронте непосредственной атаки размещалось примерно 6000 орудий) и около 1000 самолетов. Войска строились в три эшелона. В первом эшелоне оперативного построения находилось 30 дивизий, во втором — 19, в третьем — 10 и в резерве — 3 дивизии.
На 70-километровом фронте, избранном германским командованием для атаки, оборонялись 3-я и 5-я английские армии, имевшие в своем составе 32 пехотные и 3 кавалерийские дивизии, 216 танков, около 3000 орудий и около 500 самолетов{250}. На участке прорыва германскому командованию удалось таким образом создать примерно двукратное превосходство в силах и средствах над противником.
Все было готово к наступлению. Однако само германское командование не было полностью уверено в его успехе. Кронпринц Руппрехт еще в конце января отметил в своем дневнике: «От наступления... не следует ожидать слишком многого... Я опасаюсь, что его результат... выразится лишь в выгибе вражеского фронта»{251}. Не меньшие сомнения одолевали и начальника штаба группы армий кронпринца Вильгельма полковника Шуленбурга. В ночь на 21 марта он сказал майору Л. Беку{252}: «В сражении, которое начнется завтра, мы можем захватить 100 000 пленных и 1000 орудий. В конце же сражения мы окажемся в еще более тяжелом положении, чем до него... Наступление не решит исхода войны, для этого у нас недостаточно сил»{253}. Людендорф также признавался: «Что нам удастся [452] достигнуть — прорвем ли мы неприятельский фронт и разовьем наше наступление в операцию или оно не выйдет из пределов вылазки, это оставалось неизвестным»{254}.
21 марта в 4 часа 40 минут (на участке 17-й армии — в 5 часов 05 минут){255} внезапно, при полнейшей темноте германская артиллерия открыла огонь по английским позициям от Краузиля до Ла-Фера{256}. Началось одно из крупнейших сражений в истории первой мировой войны.
Артиллерийская подготовка длилась пять часов. Особенно сильному обстрелу в течение первых двух часов подверглась артиллерия 3-й и 5-й английских армий, которую германцы забросали бризантными и химическими снарядами. Интенсивным настильным огнем обстреливались штабы, командные пункты, расположения войск и тыловые коммуникации английских армий. Затем огонь артиллерийских батарей, усиленных минометами, был перенесен на оборонительные позиции английской пехоты. Потери англичан были значительны. Радио и телефонная связь была нарушена.
В 9 часов 40 минут в атаку под прикрытием огневого вала пошла глубоко эшелонированная германская пехота. За ней следовала зенитная артиллерия для прикрытия от воздушного нападения и привязные аэростаты для наблюдения за ходом боя и корректировки артиллерийского огня. Одновременно часть германских батарей продолжала вести обстрел опорных пунктов и артиллерии противника, расположенных на второй позиции. Ответный огонь английской артиллерии, парализованной внезапно начавшейся артподготовкой и густым туманом, был мало эффективен{257}.
В 11 часов, как только рассеялся туман, в воздух поднялась разведывательная авиация. По ее донесениям, германское командование смогло к 12 часам получить точные сведения о ходе прорыва. Германские истребители с 12 часов надежно обеспечили господство в воздухе. В 15 часов в бой вступила штурмовая авиация, которая до наступления темноты обстреливала пехоту и артиллерию противника там, где они оказывали наиболее упорное сопротивление. Приняв участие в наступлении, германская авиация оказала значительную поддержку пехоте. Английская [453] авиация ввиду двукратного превосходства германской держалась пассивно{258}.
К исходу первого дня наступления 17-я и 2-я германские армии вклинились в английскую оборону на 2-4 км, глубина продвижения 18-й армии составила 6 — 7 км. Таким образом, задача первого дня наступления — осуществление тактического прорыва и захват артиллерийских позиций противника — не была выполнена. Немецким войскам удалось захватить всего 138 английских орудий{259}. Хорошие тыловые коммуникации позволили английскому командованию оттянуть почти всю артиллерию на вторую позицию.
17-й и 2-й армиям также не удалось добиться охвата англичан в выступе у Камбре, а именно это Людендорф считал необходимой предпосылкой успеха всей операции{260}.
В ходе наступления из-за тумана нарушилось взаимодействие пехоты с артиллерией. Огневой вал оторвался далеко вперед, и пехота потеряла с ним соприкосновение{261}. Многие очаги сопротивления оказались не подавленными артиллерией сопровождения, и пехоте пришлось затратить на борьбу с ними немало сил и времени{262}.
В последующие два дня наступление 17-й германской армии, наталкиваясь на организованное сопротивление 3-й английской армии, развивалось медленно. К исходу 23 марта она с большим трудом продвинулась всего на 5 — 6 км. Значительно быстрее продвигались части 2-й армии. В ночь на 22 марта командующий 3-й английской армией, опасаясь охвата своих войск в выступе у Камбре, отвел их на 2-3 км назад{263}. В результате к концу третьего дня 2-я германская армия смогла преодолеть тактическую зону обороны англичан и продвинуться на 10-12 км.
Наиболее высокими темпами развивалось наступление на участке 18-й армии, которая в соответствии с планом операции должна была выполнять вспомогательную задачу. За три дня она углубилась в расположение противника на 20 км, полностью осуществила прорыв тактической зоны обороны 5-й английской армии и, форсировав р. Сомма и канал Кроза, начала бои по преодолению оперативной обороны.
Успеху 18-й армии в немалой степени способствовали решительные действия германской штурмовой авиации, усилия которой направлялись туда, где шли наиболее ожесточенные наземные [454] бои. Так, 22 марта сопротивление 50-й и 61-й английских дивизий в районе Бовуа было сломлено при помощи 30 штурмовиков, с высоты 50 м обстрелявших обороняющихся, а на следующий день германские штурмовые эскадрильи совершали налеты на подходящие к 5-й английской армии резервы, на отходящие войска и обозы{264}. Однако 23 марта обстановка в воздухе меняется. В этот день в бой вступили французские истребители. Более активными стали действия и английских летчиков{265}.
В результате боев 21-23 марта 5-я английская армия оказалась настолько измотанной, что не могла уже больше собственными силами удерживать фронт. Ее положение вызывало серьезную тревогу у английского главнокомандующего фельдмаршала Хейга{266}.
В первые дни отражения германского наступления на ходе оборонительных действий особенно отчетливо сказалось отсутствие единого командования и общесоюзных резервов вооруженных сил Антанты на Западном фронте. В результате с самого начала сражения французское командование ничего не предприняло, чтобы оказать помощь своему союзнику. Петэн считал возможным скорое начало германского наступления в Шампани и не хотел лишать свой фронт резервов. И только с 23 марта, когда наступление 18-й германской армии создало угрозу образования разрыва между 5-й английской и 1-й французской армиями, французские дивизии начали на автомобилях прибывать на фронт боевых действий, с ходу вступая в сражение{267}.
Ход начавшегося наступления нарушил первоначальный замысел германского командования. Вместо запланированного прорыва фронта и охвата левого фланга англичан 17-й и 2-й армиями наибольший успех обозначился на участке 18-й армии. Верховное командование было поставлено перед задачей: остановить наступление 18-й армии и добиваться решительного успеха на правом фланге или же изменить план и продолжать развивать успех на вспомогательном, юго-западном направлении{268}.
Совещание начальников штабов групп армий кронпринцев Руппрехта и Вильгельма с участием кайзера, состоявшееся днем 23 марта в Авене, обсудило создавшееся положение. Из доклада, сделанного Людендорфом, следовало, что по меньшей мере 50 английских дивизий разбиты и беспорядочно отступают{269}. [455]
Исходя из этого, первый генерал-квартирмейстер изложил новый план наступления: обходить оба фланга союзников, т. е. добиваться одновременного разгрома англичан и французов, отбрасывая англичан к побережью, а французов к Парижу.
2-й армии, действовавшей в центре, было приказано наступать не только севернее Соммы, как это предусматривалось 10 марта, но и по южному ее берегу, в направлении на Амьен, с целью разъединения 5-й английской и 6-й французской армий. 18-я армия должна была осуществлять наступление в юго-западном направлении непосредственно против 6-й французской армии, отбросить ее дивизии сначала за р. Уаза, а затем, во взаимодействии с 7-й армией, за р. Эна. Одновременно 17-я армия должна была наступать в направлении на Аббевилль, Сент-Поль и во взаимодействии с 6-й и 4-й армиями сбросить английские войска в море{270}.
В этой связи морской генеральный штаб поставил перед Флотом открытого моря задачу: воспрепятствовать организованному взаимодействию английского флота и сухопутной армии в ведении оборонительного сражения, а в случае успеха наступления сорвать эвакуацию английских войск с континента{271}.
Усилия наступающих армий, таким образом, раздваивались. Вместо планировавшегося ранее наступления в одном северо-западном направлении теперь предусматривалось одновременно вести его в расходящихся направлениях. Новый план исходил из переоценки начального успеха операции. Он не учитывал потенциальных возможностей противника и не соответствовал имевшимся в распоряжении верховного командования силам и средствам.
Тем не менее германское наступление продолжало развиваться. Французские дивизии, вступая в сражение с ходу, оказывались зачастую без достаточной артиллерийской и авиационной поддержки и не могли быстро стабилизировать фронт.
К исходу 26 марта немецкие войска вышли на фронт Див, Эрш, р. Сомма, Альбер, Миромон. Наибольший успех, как и в первые дни, был снова в полосе 18-й армии. К концу 25 марта обескровленная 5-я английская армия отходила на северо-запад к морю, а 6-я французская армия — на юго-запад, к Парижу. На стыке английского и французского фронтов еще 24 марта образовался разрыв шириной до 15 км, открывавший дорогу на Амьен, до которого оставалось всего 35 км{272}. [456]
Стремясь развить достигнутый успех, германское командование все более смещало центр тяжести операции к юго-западу. 26 марта оно дало новое указание о дальнейшем ведении операции. 2-й армии было приказано наступать в юго-западном направлении по обеим берегам Соммы и захватить Амьен. 18-я армия должна была форсировать р. Авр и продвигаться далее вдоль р. Уаза в направлении на Компьен. Задача 17-й армии — продолжение наступления в направлении на Сент-Поль — оставалась без изменения{273}.
Однако в этот день в ходе операции начался перелом в пользу союзников. 26 марта в Дуллане на конференции представителей правительств и высших военачальников Антанты французскому генералу Фошу было поручено координировать действия союзных армий во Франции и Бельгии{274}.
Фош тотчас же приказал командующим 5-й английской, 1-й французской армий и командующему резервной группой Файолю сконцентрировать все имеющиеся в распоряжении силы у Амьена, а английские дивизии, понесшие тяжелые потери в боях южнее Соммы, заменить французскими{275}. Организация взаимодействия между английскими и французскими армиями решающим образом повлияла на дальнейший ход и исход сражения. 27 и 28 марта безрезультатными оказались все попытки 17-й армии развить наступление в направлении на Аррас с целью оказать содействие 6-й и 4-й армиям, готовящимся к операции на р. Лис. Людендорф был вынужден прекратить наступление севернее Соммы{276}.
Все усилия германского командования переносятся на юго-западное направление. 27 марта 18-я армия продвинулась еще на 13-14 км и взяла Мондидье, а 2-я армия захватила Альбер и переправы через р. Анкр и Миромон. 28 марта 4-я английская армия{277} отошла еще на 8 — 9 км. Однако это был последний день больших успехов немецких войск. Отступление англичан сопровождалось теперь частыми и сильными контратаками{278}. Крупные французские резервы — 1-я и 3-я армии — сосредоточились между реками Лис и Уаза, имея задачу преградить противнику дорогу на Париж и прикрыть Амьен. Превосходство постепенно переходило к союзным войскам. 28 марта им удалось закрыть брешь, образовавшуюся ранее на амьенском направлении. Не имея подвижных войск, противник не смог развить успех и [457] захватить Амьен{279}. Темп германского наступления снизился. Бои приобрели местное значение. «Неприятельское сопротивление, — констатировал Людендорф, — оказалось выше уровня наших сил. Переход к сражению на истощение был недопустим, ибо таковое противоречило нашему стратегическому и тактическому положению»{280}. 5 апреля в 19 часов 25 минут Людендорф отдал приказ о прекращении боевых действий по всему фронту{281}.
В ходе операции германские войска достигли значительных результатов. Наступая на фронте в 70 км, они вклинились в оборону противника на 60 км{282} и вышли на линию Байлейль, Альбер, Виллер-Бретонне, Гривен, Нуайон, р. Уаза. Наиболее успешными были действия 18-й армии. Ее центральные корпуса за 16 дней боев прошли 84 км. Среднесуточный темп наступления составлял около 6 км. Для Западного фронта по сравнению с боями на истощение в 1915 — 1917 гг. это был большой успех, достигнутый благодаря хорошей подготовке войск к наступлению, созданию превосходства сил и средств, внезапности удара, умелой организации взаимодействия пехоты, артиллерии и авиации. В операцию были втянуты 90 германских{283}, 46 английских и 40 французских дивизий{284}. Общие потери союзников в операции составили 212 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными. Германские войска потеряли 240 тыс. человек{285}.
Однако цель операции — прорвать фронт союзников, отделить английские войска от французов и разбить их в решающем маневренном сражении — не была достигнута. В англо-французском фронте образовался чреватый опасностями дугообразный выступ глубиной в 60 км и протяжением фронта в 150 км{286}. Удлинившаяся линия фронта потребовала новых сил для своего удержания, а возможности германской армии, понесшей большие потери, были весьма ограничены.
Отсутствие четкого определения оперативно-стратегической цели наступления в приказе Гинденбурга от 10 марта отрицательно сказалось на операции. В первые дни наступления был осуществлен тактический прорыв. Однако добиться оперативного [458] развития прорыва и перейти к маневренным боевым действиям не удалось прежде всего из-за отсутствия подвижных войск. Наступление велось на участке, составлявшем немногим более 10% общей протяженности Западного фронта.
Союзное командование получило возможность перебрасывать войска с неатакованных участков и локализовать прорыв. Особенно энергичными стали действия союзников после создания единого командования вооруженных сил Антанты на Западном фронте.
Продолжением мартовского наступления в Пикардии явилась операция 4-й и 6-й германских армий против 2-й и 1-й английских армий во Фландрии 9 — 29 апреля 1918 г. Предпринимая здесь второй удар, германское командование исходило из общего плана разгрома английских армий и рассчитывало, по словам Людендорфа, превратить его «в главную операцию»{287}. Наступление планировалось начать тотчас же по прекращении операции в Пикардии. Но недостаток сил во Фландрии, затруднения в переброске войск и в их обеспечении боеприпасами не позволили назначить начало нового наступления ранее чем на 9 апреля{288}.
На 6-ю армию возлагалась задача осуществить наступление между Армантьером и каналом Ля-Бассе в северо-западном направлении, овладеть важным узлом коммуникаций противника — Хазебруком и высотами у Годверсвельде и Касселя, а также форсировать канал Ля-Бассе и р. Клеренс. 4-я армия должна была на следующий день поддержать 6-ю армию севернее Армантьера наступлением на высоту Кеммель и Ипр. После того как английским войскам будет нанесен сокрушительный удар севернее канала Ля-Бассе, Людендорф планировал распространить наступление также и в юго-западном направлении. В целях поддержки новой операции германское командование предусматривало проведение частных атак в направлении на Амьен и боев по удержанию амьенского выступа{289}.
К 9 апреля на фронте наступления от канала Ля-Бассе до Холлебеке протяжением около 36 км было сосредоточено 29 германских дивизий{290}, 2208 орудий и 492 самолета{291}. Противостоящие им 2-я и 1-я английские армии имели 17 дивизий{292}, 749 орудий{293}. Кроме того, в 1-й английской армии находилось около 80 танков{294}. Таким образом, германскому командованию удалось [459] создать на фронте наступления почти двукратное превосходство в дивизиях и трехкратное — в артиллерии.
9 апреля в 4 часа 15 минут началась артиллерийская подготовка на фронте 6-й германской армии от канала Ля-Бассе до Армантьера. В 8 часов 45 минут в атаку под прикрытием огневого вала пошла пехота{295}. Главный удар 6-й армии был нанесен [460] по двум португальским дивизиям, входящим в состав 1-й английской армии и ранее еще не принимавшим участия в боевых действиях. Сопротивление португальских частей было быстро сломлено. В обороне английских войск образовалась большая брешь. К вечеру 6-я германская армия продвинулась на 8 км, достигнув р. Лис в районе Эстэр{296}.
На следующий день в 2 часа 45 минут началась артиллерийская подготовка, а в 5 часов 15 минут — атака на фронте 4-й германской армии от Армантьера до Мессина{297}. К полудню ее дивизии вклинились на 2-3 км в глубину обороны 2-й английской армии и захватили высоту у Мессина{298}. Затем наступление распространилось еще дальше на север до Холлебеке, и к исходу дня оно велось уже двумя армиями на фронте общим протяжением в 30 км. За два дня наступления немецкие войска продвинулись на 12 км{299}, угрожая Хазебруку, Касселю и выступу восточнее Ипра. В ночь на 11 апреля англичане ввиду угрозы окружения оставили Армантьер{300}.
Германское наступление во Фландрии вызвало серьезную тревогу у британского правительства и командования. 10 апреля начальник английского генерального штаба Г. Вильсон заявил о необходимости затопить область от Дюнкерка до Сент-Омера и отвести английские и бельгийские войска на линию Аббевиль, Сент-Омер. 12 апреля Хейг отдал приказ об отводе войск с выступа у Ипра, рассчитывая сокращением фронта затруднить германцам дальнейшее расширение наступления к северу{301}.
Ввиду серьезности создавшегося положения на фронт 1-й и 2-й английских армий по приказу Фоша на автомобилях и по железным дорогам началась переброска французских резервов. В район Хазебрук, Кассель перебрасываются четыре дивизии 10-й французской армии, основные силы которой сосредоточиваются в районе Дуллан, Сент-Поль. К Сент-Омеру и далее на восток форсированным маршем выдвигается 2-й французский кавалерийский корпус{302}. Однако полностью сосредоточить резервы, необходимые для подкрепления 1-й и 2-й английских армий, удалось лишь 13-14 апреля{303}.
В то же время германское наступление продолжало развиваться. Используя прорывы британского фронта, 6-я и 4-я армии к исходу 12 апреля форсировали канал Лаве, захватили Локон, [461] Эстэр, Мервиль{304}. Глубина их продвижения составила 18 км. До Хазебрука оставалось всего лишь 9 — 10 км.
Но уже 12 апреля контратаки английских и пришедших им на помощь французских войск усиливаются. Германское наступление ослабевает, а 14-15 апреля приостанавливается.
17 апреля немецкие войска возобновляют атаки, направляя их против важного опорного пункта противника горы Кеммель. 25 апреля им, после нескольких дней ожесточенной борьбы, удается захватить Кеммель. Но этот успех уже не мог принести никаких результатов, ибо все попытки нанести удар по стратегически важным кассельским высотам разбились о стойкое сопротивление противника. В последующие дни наступление приобретает характер отдельных боев за улучшение тактического положения{305}, а вечером 29 апреля прекращается{306}.
Таким образом, превратить наступление в долине р. Лис в «главную операцию», т. е. разбить английскую армию и овладеть побережьем, германцы не смогли. В результате апрельского наступления в англо-французском фронте образовался новый выступ глубиной 18 км. Судьба операции решилась практически тактическими успехами первых двух дней. Главными причинами неудачи наступления, так же как и в марте, явились недостаточность сил и отсутствие подвижных войск, необходимых для наращивания успеха. Весьма тревожным симптомом для германского командования в последние дни наступления явились, по признанию Гинденбурга и Людендорфа, случаи отказа некоторых частей идти в бой{307}.
В операции приняли участие 43 германские и 35 английских и французских дивизий{308}. Потери немецких войск составили 86 тыс. человек, союзники потеряли около 112 тыс. человек{309}. Впечатление, произведенное на союзников двумя германскими наступлениями против наиболее чувствительных участков англо-французского фронта, было огромно. Инициатива в ведении боевых действий продолжала оставаться в руках германского командования. [462]
Наступление на р. Эна
Несмотря на неудачу наступления в Пикардии и Фландрии и большие потери, понесенные германской армией в марте и апреле, верховное командование не отказалось от дальнейших попыток разгрома вооруженных сил Антанты на Западном фронте. «Мы, — говорил Людендорф, — должны были сохранить инициативу, которую захватили в свои руки, и за первым большим ударом при первой же возможности нанести второй»{310}.
Сразу же после прекращения боев на р. Лис началась разработка плана нового наступления, в основе которого по-прежнему лежала идея нанесения решительного поражения английским армиям{311}. Однако в ходе отражения германского наступления союзное командование сосредоточило в Пикардии и Фландрии значительные резервы. Возобновление операции в этом районе неизбежно натолкнулось бы на подготовленного и сильного противника. Поэтому германское верховное командование сочло наиболее целесообразным отвлечь часть расположенных там резервов Антанты, предприняв в конце мая наступление в районе Шмен-де-Дам на участке между Реймсом и р. Уазой, а затем возобновить операции против английских армий на Сомме или во Фландрии{312}.
Выполнение новой операции возлагалось на 18-ю, 7-ю, 1-ю армии группы армий кронпринца Вильгельма. Успех наступления на фронте между Реймсом и р. Уазой создавал непосредственную угрозу Парижу, который находился всего в 120 км от линии фронта и поэтому неизбежно должен был вызвать переброску французских резервов к месту прорыва.
Операцию планировали начать 27 мая ударом 7-й армии и правого фланга 1-й армии на участке Аббекур, Бримон протяжением в 74 км. На четвертый день (30 мая) в наступление включался левый фланг 18-й армии. Фронт прорыва расширялся до 86 км. Наконец, в первых числах июня намечалось предпринять наступление на участке Мондидье, Нуайон. Таким образом, германское наступление должно было состоять из нескольких взаимосвязанных армейских операций, общий фронт которых, постепенно расширяясь, достиг бы 120 км{313}. Одновременно организовать наступление на таком фронте было невозможно, так как часть артиллерии, участвовавшей в мартовской операции, находилась еще на фронте кронпринца Руппрехта{314}.
Наступление преследовало ограниченную цель. «Я надеялся, — писал Людендорф, — что этот удар обусловит такой расход сил [463] неприятеля, который даст, нам возможность продолжить наступление во Фландрии»{315}. Первоначально планировалось достигнуть р. Эны у Суассона. За несколько же дней до начала операции было принято решение о распространении наступления по обе стороны от Суассона и на несколько километров южнее р. Вель{316}.
К 27 мая германское командование сосредоточило в районе планируемого наступления 34 дивизии{317} (21 — в первом эшелоне, 7 — во втором, 6 — в третьем), 5263 орудия (3632 легких и 1631 большой и особой мощности), 1233 миномета и около 500 самолетов{318}. Им противостояла 6-я французская армия, располагавшаяся на 90-километровом фронте. Она имела на передовых [464] позициях 11 пехотных дивизий{319}, усиленных 31 территориальным батальоном и 27 пулеметными ротами. В армейском резерве находились 4 пехотные дивизии{320}, в резерве главного командования — 8 пехотных и 2 кавалерийские дивизии{321}. Французская артиллерия насчитывала 1400 орудий, авиация — 14 эскадр{322}. Германские войска на участке прорыва имели, таким образом, двойное превосходство над противником по количеству дивизий первого эшелона и почти четырехкратный перевес в артиллерии.
Условия для наступления были довольно сложными. Немецким войскам предстояло преодолеть реки Эллет, Урк, Вель и Марну. Местность изобиловала возвышенностями и благоприятствовала ведению обороны. Однако французы, считая свои позиции достаточно сильными по природным условиям, не уделяли должного внимания их оборудованию в инженерном отношении{323}. Тактическая глубина французской обороны была от 8 до 12 км. Первая укрепленная полоса глубиной до 4 км состояла из трех-четырех линий окопов. За ней находилась вторая оборонительная полоса, состоящая из двух-трех линий окопов. В 5 — 6 км позади второй полосы имелись отдельные узлы сопротивления{324}.
Французская оборона продолжала строиться на старых принципах удержания во что бы то ни стало первой полосы. Сосредоточение в ней основных сил 6-й армии позволяло немецким войскам обрушить всю мощь своего огня по этой группировке, расстроить ее и создать благоприятные условия для прорыва.
Исходя из опыта мартовских и апрельских боев, германское командование дополняло и уточняло изданные ранее инструкции о ведении наступательного боя. Эти уточнения «заключались в еще большем разрежении пехоты, в возрастании значения тактики небольших ударных групп, в усовершенствовании согласования работы... пехоты с артиллерией»{325}. Эти уточнения отразились в инструкции верховного командования от 17 апреля 1918 г.{326}
В отличие от наставления «Наступление в позиционной войне» в новой инструкции различалось два вида наступления: [465] 1) методическая атака против противника, занимающего сплошную укрепленную полосу, и 2) атака междуполосного пространства, не имеющего сплошного фронта. В первом случае должна применяться усиленная артиллерийская подготовка, а сама, атака пехоты производиться по точно разработанному плану под непосредственным руководством высшего командования. Для атаки междуполосного пространства продолжительная артиллерийская подготовка была признана ненужной. Успех боя в этом случае при отсутствии подвижного огневого вала зависел от инициативы младших командиров, четко организованного взаимодействия пехоты с артиллерией сопровождения, быстрого подавления узлов сопротивления и пулеметных гнезд противника. Чтобы не допустить отставания артиллерии сопровождения, головным пехотным батальонам придавались артиллерийские взводы. В пехотных частях было увеличено число пулеметов. Пулеметами были вооружены также обозы и транспорты для защиты от налетов авиации противника. Войска получили первые противотанковые ружья{327}.
Весьма тщательно был разработан план артиллерийской подготовки{328}, продолжительность которой была установлена в 2 часа 40 минут. Минометный огонь должен был направляться по первой укрепленной линии, проволочным заграждениям и по сторожевому охранению перед первой линией. С окончанием артиллерийской подготовки артиллерия создавала подвижной огневой вал, которому надлежало продвигаться скачками в 200 м, разделяемыми промежутками в 6 минут (1 км в 40-50 минут). Ускорение темпа продвижения огневого вала предусматривалось по сигналам командиров батальонов{329}.
При подготовке новой операции германское командование особое внимание уделило сохранению в тайне места и времени предстоящего удара. Дивизии, занимавшие передовые позиции, подготавливали районы развертывания соединений, предназначенных для наступления. Последние выдвигались в эти районы непосредственно перед началом атаки. Специальным приказом по 7-й германской армии в штабах корпусов и дивизий были назначены офицеры, ответственные за проведение мер по обеспечению скрытности. В районе передовых позиций запрещалось создавать сооружения, которые нельзя было быстро замаскировать. Усилен был контроль за радио- и телефонными переговорами. Секретные документы воспрещалось передавать ниже полковых штабов. [466] Передвижение войсковых частей в районе предстоящего наступления допускалось только ночью{330}.
В целях дезинформации противника демонстративная подготовка к наступлению проводилась по всему Западному фронту, а в особенности против английских армий, где союзники больше всего ожидали удара немцев{331}. Личному составу 2-й и 18-й германских армий умышленно было объявлено о предстоящем наступлении. В тылу группы армий кронпринца Руппрехта была оставлена сильная артиллерия, организовывались ложные передвижения войск, усилилась активность радиосетей. Бомбардировщики регулярно совершали налеты на тылы англичан{332}.
Принятые германским командованием меры по обеспечению внезапности оказались настолько эффективными, что французскому командованию вплоть до 26 мая ничего не было известно о подготовке наступления. И только утром 26 мая допрос двух немецких пленных показал, что противник готовится перейти в наступление 27 — 28 мая{333}. Получив, таким образом, в свое распоряжение всего около полусуток, французское командование спешно начало перебрасывать резервы на фронт 6-й армии и приводить ее войска в боевую готовность.
27 мая в два часа ночи{334} внезапно, без предварительной пристрелки, началась артиллерийская подготовка. Стрельба велась на всю тактическую глубину обороны 6-й французской армии и корректировалась наблюдателями с привязных аэростатов и самолетов{335}. Уже в течение первых десяти минут на французских позициях произошли многочисленные взрывы боеприпасов. Большое число орудий было уничтожено прямыми попаданиями{336}. Газы химических снарядов наполнили весь район расположения 6-й французской армии, связь была нарушена. Дым, окутавший французские позиции, препятствовал наблюдению. Оборона противника была полностью подавлена.
Во время артподготовки германские дивизии заняли исходные рубежи для наступления. В 4 часа 40 минут{337} артиллерия поставила огневой вал, под прикрытием которого германская пехота пошла в наступление. В отличие от предыдущих операций огневой [467] вал был двойным. «Впереди главного огневого вала, непосредственно предшествовавшего пехоте и состоявшего исключительно из осколочных снарядов, двигался второй огневой вал... из химических снарядов, который должен был загнать противника в его убежища»{338}. Французская артиллерия была настолько парализована короткой и интенсивной артподготовкой, что не могла существенно помешать германской пехоте как при занятии исходных позиций, так и во время самой атаки{339}.
К 11 часам части 7-й армии, почти не встречая сопротивления, овладели Шмен-де-Дам и вышли на р. Эну, пройдя, таким образом, 8 км и преодолев развитую оборонительную систему противника. Захватив мосты через р. Эну{340}, немецкие войска переправились на южный берег. Части германской пехоты широким фронтом продолжали стремительное продвижение на юг. К исходу дня они достигли р. Вель и местами форсировали ее. Результаты первого дня наступления превзошли ожидания верховного командования{341}. Оборона союзников была прорвана на всю глубину. Германские войска прошли в центре, по прямой линии, около 20 км{342}. На флангах союзники оказали более упорное сопротивление.
Цель наступления — оттянуть союзные резервы из Фландрии и Пикардии — была достигнута. К месту прорыва перебрасывались 10 пехотных и 3 кавалерийские дивизии 5-й французской армии{343}.
Наступление, не прекращавшееся и ночью, продолжалось на следующий день с прежней силой. В полдень 28 мая 7-я армия достигла высот южнее р. Вель и здесь в соответствии с планом операции остановилась. Однако успех германских войск вдохновил верховное командование. В 14 часов 36 минут войскам был отдан приказ продолжать наступление по линии: высоты к юго-западу от Суассона, Фер-ан-Тарденуа, высоты к югу от Кулонжа, южные форты Реймса. В связи с отставанием флангов особое внимание обращалось на развитие прорыва в сторону Реймса и Суассона, так как без этого невозможно было дальнейшее продвижение на юг. В приказе подчеркивалась необходимость овладения Суассоном. В этом случае французы вынуждены будут отвести [468] свои войска с территории между реками Эна и Уаза, что создаст благоприятные условия для перехода 18-й армии в наступление в направлении на Компьен. Конечной целью операции 18-й, 7-й и 1-й армий ставился выход на рубеж Компьен, Дорман, Эпернэ{344}. Таким образом, операция, запланированная как отвлекающая, перерастала в наступление с решительными целями — выиграть как можно больше пространства в направлении на Париж.
Особенно упорные бои завязались 28 мая за Суассон. Основной удар немецких войск в этом районе приняла на себя 39-я французская пехотная дивизия. Атакованная с фронта и флангов, она стала отходить на запад к Суассону, открывая фронт{345}. Спешно подвозившиеся к участку прорыва союзные дивизии вступали в сражение побатальонно по мере прибытия и были не в состоянии заполнить брешь, расширявшуюся с каждым часом{346}. К исходу дня германские войска продвинулись на 6 — 8 км{347}! На участке между р. Эной и Реймсом 6-я французская армия отступила с укрепленных позиций. Позади нее остались только передовые линии укрепленного лагеря Парижа. В ночь на 29 мая пал Суассон{348}.
Париж находился под впечатлением поражений на фронте. Французская столица обстреливалась из дальнобойных орудий и подвергалась ночным налетам германских бомбардировщиков{349}. Ввиду серьезности создавшегося положения 28 мая в район сражения были направлены еще 10 пехотных дивизий из состава Северной группы армии, а также 4 пехотные дивизии и 2-й кавалерийский корпус из состава резервной группировки{350}. Но к месту прорыва они прибывали разновременно, в течение 29 мая — 1 июня. Французское командование испытывало большие затруднения в организации управления этими соединениями на непрерывно атакуемом и постоянно меняющемся фронте.
29 мая наступление продолжалось по всему фронту. В этот день немецкие войска продвинулись в центре на 12 км и вышли на линию Суассон, западнее Фер-ан-Тарденуа, Бетини и продолжали наступление к Марне, однако не смогли добиться сколько-нибудь значительных успехов. Французы же оставляли в центре минимум сил, полагая, что Марна положит конец германскому продвижению, и все более усиливались на флангах. Вечером 29 мая Петэн отдал распоряжение перейти 30 мая в контрнаступление [470] на флангах германского выступа и не допустить переправы противника через Марну{351}.
Намеченное контрнаступление не состоялось. 30 мая германское командование расширило фронт наступления вводом в сражение левофланговых корпусов 18-й армии и правого фланга 1-й армии. Особенно энергично наступление развивалось в южном направлении и достигло правого берега Марны. Но это был последний день крупных успехов немецких войск. На южном берегу Марны французам удалось организовать оборону. На флангах германские войска топтались на месте.
31 мая немецкие войска особенно настойчиво атаковали в направлении на Шато-Тьерри. Упорный бой весь день шел на реймсских высотах, но самого города взять так и не удалось. Французы сосредоточили на фронте германского наступления крупные силы. Оборонительные бои протекали теперь более планомерно и сопровождались частыми контратаками. Что касается немецких войск, то вследствие удлинения фронта их оперативная плотность снизилась. Темпы подхода французских резервов были выше темпов введения в сражение германских соединений. Назревал кризис операции, соотношение сил постепенно менялось в пользу союзников. В последующие дни наступление затухает, а 5 июня прекращается сначала на флангах, а затем и в центре{352}.
В результате наступления 27 мая — 5 июня германские войска взломали оборонительную систему французов на восьмидесятикилометровом фронте и углубились в их расположение на 60 км. До Парижа оставалось менее 70 км. Цель операции — оттянуть с английского фронта резервы — была достигнута, хотя общий замысел верховного командования — разгромить англичан наступлением к северу от р. Уазы так и не был осуществлен.
Благодаря четкой организации артиллерийской подготовки и хорошей тактической выучке немецкие войска показали невиданный для Западного фронта темп наступления: 20 км — в первый день и 10-12 км — на второй день. Продвижение во многом облегчалось тем, что основные силы 6-й французской армии были сосредоточены на первой позиции. Определенную роль играло и то, что французское командование своевременно не приняло мер по уничтожению мостов через р. Эну.
Однако высокие темпы наступления сохранялись лишь до 1 июня. По мере вступления в бой резервов союзников натиск германских войск ослабевал. Близость к Парижу удваивала упорство французов. На ход германского наступления неблагоприятно влияло постоянное отставание флангов. Неблагополучно обстояло дело и с работой тыла. Продвинувшиеся на 60 км центральные корпуса 7-й армии испытывали большие затруднения в снабжении, [471] которое осуществлялось по единственной ширококолейной дороге восточнее Суассона{353}.
В операцию были втянуты 43 пехотные дивизии{354} и 2 кавалерийских корпуса союзников и 51 германская дивизия{355}. Потери союзников составили около 127 тыс. человек{356}. Германские войска также понесли значительные потери — 98 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными{357}.
С целью устранить угрозу правому флангу 7-й армии в районе Суассона и спрямить фронт между выступами у Амьена и Шато-Тьерри германское командование предприняло 9 — 13 июня наступление 18-й армии на р. Уаза в общем направлении на Компьен. На этот раз германцам не удалось создать значительного численного превосходства. Двадцати одной дивизии{358} 18-й армии противостояли на 33-километровом фронте от Мондидье до Нуайона 15 дивизий{359} и 4 танковые группы (160 танков) 3-й французской армии{360}.
Подготовка атаки велась спешно и без соблюдения необходимых предосторожностей. Воздушная разведка французов неоднократно доносила о передвижениях войсковых колонн и создании складов боеприпасов в германском тылу. Данные разведки подтверждались показаниями пленных{361}. В предвидении германской атаки французское командование, учтя опыт майских боев, начало перевод основной массы войск 3-й армии на вторую позицию{362} и отдало необходимые распоряжения о проведении артиллерийской контрподготовки.
9 июня в 4 часа 20 минут (начало артподготовки в 00 часов 50 минут) германская пехота перешла в наступление{363} и в течение первых двух дней вклинилась во французское расположение на 10 км. До Компьена оставалось всего 7 км. Однако утром 11 июня 4 французские дивизии при поддержке танков контратаковали противника и несколько оттеснили его назад. 13 июня наступление 18-й германской армии прекратилось, не достигнув поставленной задачи. Потери немецких войск с 9 июня составили 25 тыс. человек, французов — около 40 тыс.{364} [472]
В результате наступления 27 мая — 13 июня общее стратегическое положение германских войск на Западном фронте ухудшилось. К выступам у Амьена и во Фландрии прибавился теперь еще и выступ на Марне, что значительно увеличивало общую протяженность фронта и требовало больших сил для его удержания. Кроме того, наличие выступов обеспечивало союзникам удобные исходные районы для контрударов во фланги германских войск.
Наступление на Марне
После прекращения боев на р. Эна на Западном фронте наступила месячная оперативная пауза, во время которой обе стороны деятельно готовились к новым сражениям. Общая обстановка во второй половине июня — начале июля складывалась не в пользу Германии. Несмотря на огромные потери, понесенные Антантой в первой половине 1918 г., ее военный потенциал не находился в состоянии такого напряжения, как в Германии. Непрерывным потоком во Францию прибывали американские дивизии, вооружение и военная техника. Если в начале года численность американских войск на Западном фронте составляла около 200 тыс. человек, то к концу июня она возросла до 897 тыс., а в июле превысила 1 млн.{365}
В то же время силы германской армии были значительно подорваны, пополнений не хватало. В большинстве батальонов были расформированы четвертые роты{366}, что повлекло за собой уменьшение численного состава дивизий. Но еще большую тревогу у верховного командования вызывало падение морального духа войск. Военные неудачи, усталость от окопной жизни, тяжелые известия о жизни родных в тылу все больше сказывались на настроениях солдат. Падала дисциплина. В секретном донесении военному министру от 9 июля 1918 г. Людендорф указывал на растущее количество недозволенных отлучек, проявлений трусости, отказов от повиновения командирам{367}. Особенно сильными были антивоенные настроения среди солдат, переброшенных на Запад с Восточного фронта{368}.
Безрезультатность германских наступательных операций и неудача австро-венгерского наступления 15 — 23 июня на Итальянском фронте, вследствие чего общее военно-политическое и стратегическое положение Центральных держав значительно [474] ухудшилось, поставили перед господствующими классами Германии вопрос: возможно ли вообще победоносное окончание войны? 24 июня статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман заявил в рейхстаге, что войну нельзя закончить «лишь чисто военными средствами, без всяких дипломатических переговоров»{369}. Этого заявления в тот момент никто не поддержал. Публикация текста речи была запрещена, и Кюльман вынужден был по требованию Гинденбурга и Людендорфа, настаивавших на продолжении наступательных операций, подать в отставку{370}.
Германское командование переоценивало результаты прошедших наступлений. Оно считало, что ни английские, ни французские войска неспособны к проведению больших наступательных операций{371}. Было намечено до полного сосредоточения американских сил во Франции провести еще одно наступление с решительными целями. Имелось в виду восстановить моральный дух армии, найти выход из тяжелого внутриполитического положения{372} и если не выиграть войну, то хотя бы склонить Антанту к почетному миру.
Основной стратегической целью по-прежнему оставался разгром английских армий во Фландрии{373}. Однако перед 6-й и 4-й германскими армиями стояли настолько крупные союзные силы, что трудно было быть уверенными в успехе на этом участке фронта{374}. Большинство союзных резервов после июньского наступления германцев находилось в районе Реймса и севернее.
Учитывая это обстоятельство, а также необходимость устранения угрозы флангам своих войск, находящихся в марнском выступе, германское командование уже в начале июня стало склоняться к мысли, что до наступления во Фландрии следует нанести удар по французам в районе Реймса. Этим надеялись оттянуть как можно больше сил с английского участка фронта, после чего возобновить наступление во Фландрии{375}.
К проведению операции привлекались 7-я, 1-я и 3-я армии группы армий кронпринца Вильгельма. 7-я и 1-я армии должны были наступать в обход Реймса по сходящимся направлениям. 7-я армия получила задачу форсировать Марну в районе Дорман и продвигаться на восток в направлении на Эпернэ. 1-й и 3-й армиям надлежало прорвать фронт противника восточнее Реймса, форсировать р. Вель и наступать на Шалон. Внутренним флангам 7-й и 1-й армий предстояло сойтись в районе Эпернэ — Конде{376}. [475]
Наступление, назначенное на 15 июля, для поднятия морального духа войск было демагогически названо «сражением за мир». Удар 4-й и 6-й армий во Фландрии намечался через две недели после наступления на Марне{377}. Особых мероприятий по введению противника в заблуждение демонстративными действиями на других участках фронта было решено не проводить, с тем чтобы создалось впечатление решительного наступления на парижском направлении{378}.
На избранном для наступления участке от Шато-Тьерри до Массиж шириной в 88 км к 15 июля были сосредоточены 48 германских дивизий{379} (27 — в первом эшелоне), 6353 орудия, 2200 минометов и около 900 самолетов{380}. Обороняющиеся 6-я, 5-я и 4-я французские армии имели 33 пехотные и 3 кавалерийские дивизии{381} (18 — в первом эшелоне), 3080 орудий{382}.
Местность не благоприятствовала наступлению 7-й армии. Она должна была форсировать Марну{383}, затем продвигаться южнее реки по лесистому району, изрезанному многочисленными оврагами и холмами, возвышающимися над долиной реки до 170 м, и весьма удобному для ведения оборонительных действий. Серьезных препятствий для наступления 1-й и 3-й армий не было{384}.
Готовясь к наступлению, германское командование не внесло никаких изменений во все прежние инструкции и наставления, полагая, что они в полной мере выдержали испытание. В инструкции, изданной 9 июня, от пехоты требовалось проявление смелости, энергии и упорства. Одновременно рекомендовалось при атаках избегать излишней скученности и указывалось на эффективность действия больших групп пехоты, поддерживаемых артиллерией сопровождения и пулеметами{385}. Особое внимание было обращено на подготовку к переправе через Марну. Для этой цели скрытно от противника были подвезены большие запасы понтонов для перевозки пехоты и материалов, необходимых для постройки мостов{386}. [476]
Как и в предыдущих сражениях, основная ставка германским командованием была сделана на внезапность. Однако на этот раз к началу июля разведка союзников точно установила место готовящегося удара{387}, а захваченный 13 июля саперный капитан 7-й германской армии указал время наступления{388}.
Получив точные сведения о начале германского удара, французское командование в директивах от 24 июня и 2 июля окончательно подтвердило свою точку зрения о перенесении центра тяжести обороны с первой позиции в глубину{389}. В соответствии с этими указаниями передовые позиции 6-й, 5-й и 4-й французских армий занимались слабым охранением (силами до одного батальона от каждой дивизии), организовавшим узлы и гнезда сопротивления. Местность заражалась отравляющими веществами, а подступы обстреливались артиллерийским огнем с полосы главного сопротивления. Охранение получило задачу расстроить ряды наступающего противника пулеметным огнем. На расстоянии в 2-3 км от передовых позиций проходила позиция главного сопротивления, на которой располагались основные силы пехотных дивизий. Эта позиция состояла из трех линий окопов и имела многочисленные убежища. В 2-3 км от позиции главного сопротивления находилась вторая позиция, предназначенная для корпусных резервов. Наконец, в тылу на глубине 8 — 10 км была подготовлена третья позиция для армейских резервов, опираясь на которую они должны были контратаковать наступающего противника. Вся французская артиллерия также располагалась в глубине{390}. Таким образом, передовые позиции, на которые обрушивалась вся тяжесть артиллерийской подготовки, по существу оказались не занятыми войсками.
15 июля в 00 часов 30 минут неожиданно для немецких войск, занявших исходные позиции для наступления, французская артиллерия открыла мощный предупредительный огонь. В течение нескольких минут она интенсивно обстреливала германские позиции, командные пункты и колонные пути. Затем огонь несколько ослабел, но не прекратился. В 1 час 10 минут германская артиллерия начала подготовку атаки из всех орудий и минометов{391}.
Во время артподготовки, длившейся 3 часа 40 минут, саперы 7-й германской армии начали подготовку к переправе через Марну. С большими трудностями и потерями они поднесли [477] понтоны к реке, но при попытке переправиться на другой берег были встречены сильным пулеметным огнем с французских передовых позиций. Тем не менее к трем часам ночи на южный берег Марны удалось перебросить небольшие части разных пехотных дивизий, под прикрытием которых ускорилась переправа германской пехоты. Наводка мостов, однако, замедлилась вследствие обстрела французской артиллерией берегов Марны. Поэтому почти во всех дивизиях были устроены паромы, на которых подходящие части переправлялись на противоположный берег{392}. С рассветом над долиной Марны была поставлена дымовая завеса, благодаря которой значительно снизились потери, облегчилась переправа войск на понтонах и наводка мостов{393}.
В 4 часа 50 минут артиллерия организовала огневой вал{394} , под прикрытием которого германские дивизии пошли на штурм французских позиций. Не встречая серьезного сопротивления, войска 1-й и 3-й германских армий быстро продвинулись на 3-4 км, преодолели передовые позиции, но на позиции главного сопротивления совершенно неожиданно были остановлены французской артиллерией и минометами, по существу не подавленными артиллерийской подготовкой. 7-я армия, форсировав Марну, [478] продвинулась несколько дальше. Она преодолела передовые позиции и частично позицию главного сопротивления французов, углубившись в их расположение на 6 — 8 км, но также была остановлена огнем нерасстроенной обороны.
15 июля чрезвычайно активно на фронте германского наступления действовала союзная авиация. Так, с рассветом 60 французских бомбардировщиков приняли участие в налетах на переправы 7-й армии через Марну{395}, чем в значительной мере задержали ее ход, особенно перевозку артиллерии, без поддержки которой германская пехота была не в состоянии вести наступление.
Попытки продолжить наступление 16 и 17 июля успехом не увенчались. Уже днем 16 июля верховное командование остановило наступление 1-й и 3-й армий, а на следующий день отдало распоряжение об отводе в ночь с 20 на 21 июля 7-й армии на северный берег Марны{396}. Прекратив наступление по обе стороны Реймса, германское командование тотчас же начало переброску артиллерии во Фландрию для нанесения решительного удара по английским войскам{397}. Но этому удару уже не суждено было осуществиться. 18 июля в 4 часа 15 минут командованию 9-й германской армии из показаний двух французов-перебежчиков стало известно, что между 5 и 6 часами последует контрудар союзников из района Виллер-Коттерэ. Почти одновременно с передовых германских позиций поступили донесения о выдвижении из леса Виллер-Коттерэ крупных сил французских танков{398}.
Таким образом, результаты широко задуманного наступления оказались незначительными{399}. Причинами неудачи немецких войск явились: утрата внезапности удара, умелая организация французами гибкой и глубоко эшелонированной обороны, которую немцы своевременно не вскрыли и встретить не ожидали, а также отсутствие решающего превосходства в силах в связи с тем, что одновременно с наступлением на Марне готовилось наступление во Фландрии. Хорошо организовав форсирование Марны, германское командование в ходе наступления, вследствие постоянных налетов союзной авиации и огня артиллерии, испытывало значительные затруднения в питании операции на южном берегу реки. [479]
Провал наступления на Марне означал вместе с тем окончательный крах стратегического плана германского верховного командования вывести войну из позиционного тупика и добиться если не победы, то хотя бы такого успеха, который вынудил бы Антанту заключить почетный мир. В организации и проведении наступательных операций германское командование добивалось больших тактических успехов, но для их развития недоставало сил. Германские наступательные операции строились как изолированные, разделенные значительными промежутками времени удары на отдельных участках фронта. Организовать же серию одновременных, дробящих весь фронт противника ударов, подобно наступлению русского Юго-Западного фронта летом 1916 г., германское командование оказалось не в состоянии ввиду недостатка сил.
Частичные успехи, достигнутые немецкими войсками на Западном фронте с марта по июнь 1918 г., не имели стратегического значения, а образовавшиеся в линии фронта выступы только значительно усложнили положение германских армий. Три крупные наступательные операции стоили германцам огромных жертв. Они потеряли убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести около миллиона человек{400}. Ежемесячная потребность в пополнениях исчислялась летом 1918 г. в 160 тыс. человек, но она могла удовлетворяться лишь на 60 тыс. человек{401}. Людские ресурсы Германии были на исходе. В результате верховное командование, чтобы сохранить боеспособность многих соединений, вынуждено было летом 1918 г. расформировать 24 дивизии{402}. В то же время удлинившаяся линия фронта требовала больших сил для своего удержания.
Все эти обстоятельства создавали объективные предпосылки для окончательного перехода стратегической инициативы в руки Антанты, силы которой неуклонно росли.
В. П. Глухов
4. Наступление Антанты на Западном фронте и поражение Германии
«Вторая Марна»
После остановки германского наступления на р. Эна союзное командование не только готовилось отразить новый удар противника на Марне, но и принимало меры для перехода в контрнаступление с целью вернуть утраченную в марте 1918 г. стратегическую инициативу и начать операции по разгрому немецких армий. [480]
Соотношение сил на Западном фронте было в целом благоприятным для Антанты. Она имела значительное превосходство над германцами в силах и средствах. К середине июля у союзников было 200 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, 19 804 артиллерийских орудия (из них 8323 большой и особой мощности), 5400 самолетов и 1500 танков. Общая численность личного состава армий Антанты составляла 3 592 242 человека{403}. Противостоящие им германские войска имели 209 пехотных дивизий, 18 100 артиллерийских орудий (из них 7300 большой и особой мощности), 3000 самолетов и 3 273 000 человек.
Первые указания Фоша о подготовке контрудара в районе леса Виллер-Коттерэ силами 10-й армии были даны уже 14 и 16 июня{404}. Постепенно замысел контрнаступления развивался, и 12 июля было решено нанести удары в оба фаса Марнского выступа на фронте от Суассона до Реймса протяжением около 130 км.
Этой операцией намечалось лишить противника возможности пользоваться суассонским железнодорожным узлом и выпрямить фронт союзников между Реймсом и Марной{405}. Центр усилий направлялся на западный фас выступа, в правый фланг и тыл главной массы германских войск, находившихся юго-западнее Реймса, а особенно между реками Эна и Урк. В наступлении должны были принять участие 10-я, 6-я и 5-я армии{406}. 10-я армия, на которую возлагалось выполнение главной задачи, должна была прорвать германский фронт к югу от р. Эна, а 5-я армия — по обе стороны от р. Ардр. Задачей 6-й армии было вытеснение немецких войск с южного фаса Марнского выступа. Все три армии должны были концентрическим наступлением в направлении на Фер-ан-Тарденуа «вынудить противника... очистить весь мешок у Шато-Тьерри»{407}.
С 3 по 13 июля 10-я французская армия улучшала свое тактическое положение местными атаками. Такие же небольшие атаки производились и в двух других армиях{408}. С 14 июля началось развертывание 10-й армии в районе леса Виллер-Коттерэ{409}. [481] Все передвижения совершались ночью, лес полностью скрывал ближайший тыл французов от наблюдения противника. Союзная авиация не допускала к этому району германские самолеты{410}. Хорошо развитая сеть железных и шоссейных дорог облегчала как быстрое сосредоточение французских войск, так и их бесперебойное снабжение в предстоящей, операции.
В ходе оборонительного сражения 15 — 17 июля союзное командование продолжало подготовку контрудара. Приказом от 17 июля к его осуществлению наряду с 10-й, 6-й и 5-й армиями привлекалась также 9-я армия.
Начало наступления 10-й армии и левого фланга (2-й и 7-й корпуса и одна дивизия 1-го американского корпуса) 6-й армии назначалось на 18 июля. В целях достижения наибольшей внезапности в 10-й армии было решено отказаться от артиллерийской подготовки. Наступающие части должны были двигаться непосредственно под прикрытием огневого вала большой плотности{411}. Передовые части левого фланга 6-й армии должны были атаковать германское боевое охранение и войти в соприкосновение с позицией главного сопротивления, а затем атаковать ее после полуторачасовой артиллерийской подготовки{412}. Правый фланг 6-й армии, 9-я и 5-я армии, наступление которых назначалось на 19 июля, 18 июля должны были вести местные атаки и артиллерийский обстрел германских позиций{413}.
В ночь на 18 июля на фронте 10-й и левого фланга 6-й армии от Фонтенуа до Белло протяжением в 50 км было сосредоточено 25 пехотных и 3 кавалерийские дивизии{414} (из них 16 пехотных дивизий в первом эшелоне), 2103 артиллерийских орудия, около 1100 самолетов{415} и 500 танков{416}. Обороняющиеся на этом фронте [482] войска левого фланга (20-й и 29-й резервные, 13-й и 17-й армейские корпуса) 9-й и правого фланга (25-й резервный корпус и одна дивизия 8-го армейского корпуса) 7-й германских армий занимали весьма слаборазвитые позиции. Сплошных окопов не было. Основу обороны, глубина которой колебалась от 4 до 8 км, составляли наспех оборудованные одиночные узлы сопротивления, углубленные дорожные канавы, скаты промоин, дома, приспособленные для обороны{417}. Левый фланг 9-й и правый фланг 7-й германских армий имели в своем составе 18 пехотных дивизий{418} (из них 10 в первом эшелоне){419}, 918 орудий (686 полевых и 232 большой мощности) и около 800 самолетов{420}. Войска Антанты имели, таким образом, полуторное превосходство над противником по количеству дивизий и самолетов, более чем двойное в артиллерии.
18 июля в 4 часа 35 минут{421} французская артиллерия 10-й и левого фланга 6-й армии открыла огонь по всему фронту. На участке 10-й армии сразу же был создан огневой вал, под прикрытием которого французская пехота при поддержке 213 танков{422} атаковала позиции 9-й германской армии. Левофланговые части 6-й армии перешли в наступление после полуторачасовой артиллерийской подготовки. Внезапность удалась в полной мере. Еще до того как штаб 9-й германской армии смог разобраться в обстановке, ее войска, застигнутые врасплох, оставили первую позицию. Одним порывом французы захватили германские узлы сопротивления и за 3,5 часа продвинулись в глубь расположения противника на 4-5 км{423}.
В 7 часов 50 минут для оказания содействия пехоте 10-й армии в воздух поднялись 400 самолетов{424}, которые были разделены на три группы («этажи»), действовавшие на разных высотах. Первый «этаж» (2 тыс. м и выше) вел борьбу с германскими истребителями. Второй «этаж» (от 1 тыс. до 2 тыс. м) предназначался для борьбы с разведывательными самолетами противника. Самолеты третьего «этажа» обстреливали наземные цели, вели борьбу со штурмовиками и бомбардировали тыл германцев. [483] После многочисленных воздушных боев к вечеру небо было очищено от германской авиации{425}.
Командующий 10-й армией, полагая, что тактическая оборона немцев прорвана на всю глубину, приказал в 9 часов безостановочно продолжать наступление. Для развития достигнутого успеха был направлен 2-й кавалерийский корпус. Однако кавалерия очень медленно продвигалась через лес Виллер-Коттерэ, так как все дороги были забиты. Корпус с большим опозданием вышел из леса, но к этому времени выяснилось, что свободного прохода для конницы не было, так как германское сопротивление оказалось еще не сломленным.
В результате контрудара 18 июля германский фронт от р. Клиньон до р. Эна был потрясен. 10-я армия продвинулась на 9 км, а 6-я — на 5 км{426}, создалась угроза выхода французов к железной дороге, проходившей восточнее Суассона, в центре Марнского выступа.
Германское командование вынуждено было прекратить переброску войск для готовящегося удара во Фландрии и направить в район Суассона четыре дивизии. Однако первые подкрепления смогли прибыть на поле сражения лишь утром следующего дня{427}.
19 июля в наступление включились 5-я и 9-я армии. Бои охватили теперь весь фронт Марнского выступа. Фош уточнил цель наступления — перерезать коммуникационные линии германских войск к югу и северу от Марны{428}. «Завязавшееся сражение, — писал он, — должно иметь целью уничтожение сил противника к югу от рек Эна и Вель. Оно должно вестись чрезвычайно активно и с предельной энергией, без потери времени, чтобы использовать достигнутую внезапность»{429}.
Германские дивизии оказывали все более упорное сопротивление, вследствие чего, а также из-за значительных потерь, особенно в танках{430}, темп французского наступления стал снижаться. Германские войска, сдерживая натиск союзников, последовательно, в полном порядке отходили на линию р. Урк, а затем на реки Эна и Вель. 2 августа французы заняли Суассон, а на следующий день достигли р. Вель. 4 августа контрнаступление Антанты на Марне прекратилось.
В результате операции союзники вышли на линию р. Вель, оттеснив немецкие войска на 40 км. Линия фронта сократилась на 45 км{431}. Париж был избавлен от нависшей угрозы. В сражении [484] приняли участие 59 союзных дивизий (из них 8 американских, 4 английские и 1 итальянская){432} и 65 германских дивизий{433}. Потери немецких войск составили 60 тыс. человек, союзники потеряли 101 тыс. человек{434}.
Однако несмотря на внезапность удара и массированное применение танков и авиации, успех сопутствовал французам лишь в первый день контрнаступления. В последующем оно свелось к фронтальному вытеснению противника.
Вторая победа союзников на Марне, как и первая в сентябре 1914 г., была сильнейшим ударом по германской армии. Союзники, окрыленные победой, видели в ней предвестник скорого окончания войны. Стратегическая инициатива была окончательно вырвана из рук германского командования.
Амьенская и Сен-Миельская операции
24 июля 1918 г. в Бомбоне состоялось совещание командующих союзными армиями Петэна, Хейга и Першинга, где главнокомандующий войсками Западного фронта генерал Фош изложил план дальнейших операций. Основная идея этого плана сводилась к тому, чтобы отказаться от оборонительного образа действий и перейти в наступление. Директивой от 24 июля союзное командование предусматривало проведение ряда разделенных короткими промежутками времени наступательных операций с целью ликвидировать выступы в линии фронта, образовавшиеся в результате германского весеннего наступления, а также Сен-Миельский выступ. С решением этой задачи освобождался ряд железных дорог, необходимых для дальнейшего развития операций союзных армий, а также устранялась угроза северному горнопромышленному району и портам Кале и Дюнкерк. Если эти операции будут проведены успешно и в короткие сроки, то после них планировалось перейти в общее решительное наступление с целью сокрушить весь германский фронт и не позволить противнику, как это было в 1917 г., отойти на заранее подготовленные тыловые позиции. В то же время план Фоша был весьма осторожен. Союзное командование, переоценивая силу сопротивления германской армии, рассчитывало закончить войну лишь в следующем, 1919 г.{435}
Германское командование еще не представляло всей серьезности обстановки. «Каким образом, — писал Людендорф, — нам [486] удастся и удастся ли вообще вновь захватить инициативу, после занятия позиции по р. Вель, я тогда еще не отдавал себе отчета»{436}. На предложение начальника штаба 4-й армии генерала Ф. Лоссберга о том, чтобы без боя отвести войска с захваченных весной и летом территорий на старые позиции, спрямить тем самым линию фронта и избежать излишних потерь, Людендорф ответил: «Я считаю Ваши предложения правильными, но не могу следовать им по политическим соображениям»{437}. Отказ от наступления означал бы окончательный крах всех надежд германских империалистов и их союзников на победоносное окончание войны.
2 августа Людендорф подписал директиву командующим групп армий, в которой указывалось: «Обстановка требует, чтобы мы, с одной стороны, перешли к обороне, а с другой, — как только представится возможность, вновь предприняли бы наступление»{438}. Планировалось провести еще ряд мелких наступательных операций для улучшения тактического положения во Фландрии, в районе р. Уаза, к востоку от Реймса, а также на участке группы армий герцога Альбрехта{439}. Германское командование исходило из явной переоценки результатов своих наступательных операций, считая, что союзники понесли большие потери, а «после значительного расхода сил Антанты между Велем и Марной в ближайшее время не ожидается крупных наступлений противника»{440}.
Первой из намеченных союзниками операций по ликвидации выступов в линии фронта была Амьенская операция. Планируя ее, командование Антанты рассчитывало очистить от германских войск амьенский выступ, «ликвидировать угрозу Амьену и железной дороге Париж — Амьен, а также разбить и отбросить противника между реками Сомма и Авр»{441}.
К проведению операции привлекались 4-я английская, 1-я и 3-я французские армии под общим командованием фельдмаршала Хейга. В первый день, 8 августа, в наступление на фронте в 25 км от Альбера до Морейля переходили 4-я английская и левофланговый 31-й корпус 1-й французской армии. Затем должно было начаться наступление 3-й армии и остальных сил 1-й армии. В состав наступательной группировки были включены 17 пехотных и 3 кавалерийские дивизии{442}, 2684 артиллерийских орудия, 511 танков (тяжелые танки марки «MV» и «MV звезда»{443} и [487] средние танки марки «Уиппет»{444}), 16 бронеавтомобилей и около 1000 самолетов{445}. Обороняющиеся на этом участке фронта войска 2-й германской армии имели 7 пехотных дивизий, 840 орудий и 106 самолетов{446}. Огромным преимуществом союзников перед немцами было наличие у них большой массы танков.
Характерной особенностью подготовки 4-й английской армии к наступлению было то, что ее передовые части уже с конца апреля начали вести мелкие бои за улучшение своего тактического положения. В результате 2-я германская армия почти полностью потеряла полосу боевого охранения и оборонялась на недостаточно развитых в глубину позициях. Английское Командование по результатам этих боев, а также на основании аэрофотосъемок и данных тактической разведки уже задолго до наступления составило себе полную картину системы германской обороны{447}.
Успех атаки германских позиций 18 июля, наличие значительного превосходства в артиллерии и массы танков побудило английское командование отказаться от артиллерийской подготовки. Начало наступления было назначено на 4 часа 20 минут. Намечалось после прохода танками линии передовых частей пехоты всей артиллерией открыть внезапный огонь. 1/3 орудий должны были создать огневой вал, а остальные 2/3 — вести огонь по пехотным и артиллерийским позициям, командным пунктам, путям подхода резервов. Огневой вал в течение трех минут должен был держаться на передовых германских позициях. За это время танки и атакующая пехота должны были вплотную подойти к огневому валу и непосредственно следовать за ним. Огневой вал надлежало вести скачками сначала через 2 минуты, затем через 3 минуты, а позднее через 4 минуты{448}. Левый фланг 1-й французской армии переходил в наступление в 5 часов 05 минут{449} после 45-минутной артиллерийской подготовки.
Весьма жестко был спланирован и порядок наступления в глубине германской обороны. Через 2 часа после начала атаки, в 6 часов 20 минут, пехота и танки должны были достигнуть первого рубежа атаки — линии на расстоянии около 3 км от английских окопов. Затем продвижение приостанавливалось на два [488] часа. В это время подтягивалась артиллерия. Атака возобновлялась в 8 часов 20 минут и продолжалась непрерывно до второго рубежа, который находился в 4,5 — 8 км от исходного положения, а затем без перерыва до третьего рубежа на глубине 9 — 12 км. Кавалерийский корпус, приданный 4-й английской армии, должен был выступить в 8 часов 20 минут, обогнать боевые порядки пехоты, захватить третий рубеж и удерживать его до подхода основных сил, а затем развивать успех дальше{450}.
Английский план прорыва обороны противника отличался крайней методичностью. Техническое оснащение 4-й английской армии и состояние германской обороны давали возможность для более высоких темпов прорыва. Однако позиционные формы борьбы продолжали довлеть над союзным командованием, вследствие чего наступление планировали вести прежними способами.
Все приготовления к атаке велись скрытно, с применением тщательно продуманных мероприятий по маскировке и введению противника в заблуждение. Весь район сосредоточения прикрывался союзной авиацией, господствовавшей в воздухе. Благодаря хорошему состоянию путей сообщения в течение последней недели перед началом наступления в район 4-й английской армии прибыло 230 воинских эшелонов и более 60 поездов с боеприпасами{451}. Артиллерия заняла свои позиции в основном в последние две-три ночи перед наступлением, а танки — в ночь на 8 августа{452}. Для введения противника в заблуждение в районе Ипра по распоряжению Хейга была развернута демонстративная подготовка к наступлению{453}.
Правда, в последние дни перед наступлением с передовых позиций 2-й германской армии стали поступать донесения о подозрительных шумах в ближайшем тылу англичан, а воздушная разведка доложила о движении колонны танков. Но все эти сведения верховное командование истолковывало как проявление «нервозности» войск и не придавало им надлежащего значения{454}.
8 августа 1918 г. в 4 часа 20 минут{455} союзная артиллерия открыла мощный огонь по позициям, командным и наблюдательным пунктам, узлам связи и тыловым объектам 2-й германской армии. Одновременно треть артиллерии организовала огневой вал, под прикрытием которого дивизии 4-й английской армии в сопровождении 415 танков двинулись в атаку{456}.
Внезапность удалась в полной мере. Англо-французское [489] наступление явилось полной неожиданностью для германского командования. Туман и массовые разрывы химических и дымовых снарядов закрыли все, что находилось дальше 10-15 метров от позиций германской пехоты. Раньше, чем германское командование смогло разобраться в обстановке, на позиции немецких войск обрушилась масса танков, обстреливая на ходу из пулеметов встречающихся солдат и уничтожая телеграфные и телефонные линии{457}. Штабы нескольких германских дивизий были врасплох захвачены быстро продвигавшимися вперед английской пехотой и танками{458}.
В 5 часов 05 минут, после артиллерийской подготовки, в сражение вступил левофланговый 31-й корпус 1-й французской армии{459}.
Прорыв германской обороны развивался методично, почти в полном соответствии с разработанным планом. К 6 часам 20 [490] минутам войска 4-й английской армии в основном достигли первого рубежа атаки. Через два часа, после того как подтянулась артиллерия, наступление возобновилось, и к 13 часам 30 минутам союзники достигли третьего рубежа на глубине около 11 км. Дальнейшие попытки английских и французских войск продвинуться в глубь обороны противника разбились о сопротивление германских дивизий, спешно перебрасываемых в район прорыва с других участков фронта{460}.
Немецкие войска потеряли за день до 27 тыс. человек убитыми и пленными, около 400 орудий, а также большое количество различного военного имущества{461}. Авиация союзников, вступившая в сражение с 7 часов 30 минут, как только рассеялся туман{462}, сбила 62 германских самолета{463}.
9 августа наступление союзных войск продолжалось. В сражение полностью вступила 1-я французская армия, а 10 августа и 3-я французская армия. Наступление велось теперь на всем фронте от Альбера до р. Уаза, но оно развивалось уже более медленными темпами, постоянно выливаясь в бои местного значения. Германская артиллерия перестроилась для ведения противотанковой обороны, в результате чего английские и французские танки несли значительные потери. Так, 8 августа из 415 танков, вступивших в сражение на участке 4-й английской армии, вышло из строя около 100 машин. 9 августа в наступлении приняли участие только 145 танков, 39 из которых были выведены из строя огнем германской артиллерии. Большие потери в танках оказали влияние на снижение темпов наступления. 12 августа танки больше не участвовали в сражении, а оставшиеся танки были отведены в тыл{464}.
12 августа бои шли лишь на отдельных участках фронта{465}, к исходу дня германские войска были вытеснены на линию Альбер, Брэ, Шон, западнее Руа{466}. С 13 августа продвижение союзников совсем прекратилось.
В результате операции англо-французские войска выполнили поставленную перед ними задачу. Они продвинулись от 10 до 18 км на фронте в 75 км, ликвидировав угрозу Амьену и железной дороге Париж — Амьен. Потери германских войск составили около 48 тыс. человек, из них 30 тыс. пленными. Англичане и французы потеряли около 60 тыс. человек{467}. [491]
Успех операции был обусловлен удачным выбором участка прорыва, где германская оборона имела наименьшую глубину и была слабо оборудована, огромным превосходством союзников в силах, тщательной подготовкой, внезапностью удара и массированным применением танков.
Однако итог операции исчерпывался практически результатом первых двух-трех дней наступления. По справедливому замечанию немецкого военного историка Т. Бозе, союзники могли бы и дальше развивать свой успех, если бы они не придерживались так упрямо своего первоначального плана{468}. Методическое продвижение 8 августа от рубежа к рубежу с двухчасовой остановкой на первом из них привело к неоправданным потерям, дало немецким войскам возможность оправиться после первого потрясения, вызванного внезапной атакой, и перестроиться для ведения активной обороны. Союзному командованию не удалось при прорыве тактической зоны обороны добиться эффективного взаимодействия родов войск и прежде всего танков и кавалерии. В результате тактический прорыв не был развит в оперативный.
Победа под Амьеном окончательно закрепила стратегическую инициативу за Антантой. 8 августа 1918 г., по признанию Людендорфа, «представляет самый черный день германской армии в истории мировой войны»{469}. Вскрылось резкое падение [492] боеспособности и морального состояния германских войск. Отступающие немецкие солдаты, потрясенные внезапно начавшейся атакой противника, встречали подходящие резервы возгласами: «Штрейкбрехеры!», «Им еще мало войны!»{470}. В частях, предназначавшихся для переброски на Западный фронт, имело место массовое дезертирство. При погрузке в эшелоны происходили собрания солдат, на которых раздавались возгласы; «Не хотим воевать за миллионеров!», «Да здравствует революция!»{471}.
В этих условиях и германским военным руководителям стало ясно, что надежда на победу рухнула и дальнейшее продолжение войны безнадежно. Нужно было принимать чрезвычайные меры. 13 августа в ставке верховного командования в городе Спа состоялось совещание П. Гинденбурга, Э. Людендорфа, канцлера Г. Гертлинга и статс-секретаря ведомства иностранных дел П. Гинце. Все были подавлены. Обрисовав общую обстановку, состояние вооруженных сил и положение союзников Германии, Людендорф заявил, что немецкая армия больше не в состоянии сломить противника наступлением; добиться мира оборонительными действиями, несмотря на подводную войну, также невозможно, а поэтому для окончания войны следует перейти к мирным переговорам{472}. Утром следующего дня в Спа состоялось заседание Коронного совета под председательством Вильгельма II, на котором было решено начать мирные переговоры с Антантой через нидерландскую королеву. Прибывшие в Спа 14 августа император Австро-Венгрии Карл, министр иностранных дел Буриан и начальник генерального штаба А. Арц фон Штрауссенбург присоединились, к этому решению{473}.
Правда, германские дипломаты так и не начали мирных переговоров. Гинденбург все еще не терял надежды на то, что германские войска не будут вытеснены с территории Франции и Бельгии, благодаря чему удастся навязать свою волю противнику при заключении мира{474}.
Дальнейшее развитие событий на Западном фронте, однако, разрушило эти надежды.
После Амьенского сражения войска Антанты приступили к расширению фронта наступления на флангах продвинувшихся вперед 4-й английской, 1-й и 3-й французских армий и вытеснению противника на позицию Зигфрида. К северу от Соммы предполагалось осуществить наступление 3-й английской армии в общем направлении на Бапом, Перонн. Южнее Соммы в наступление [493] в направлении на Шони переходила 10-я французская армия{475}.
Германское командование отказалось от каких бы то ни было наступательных действий и решило перейти к обороне захваченных территорий. «Ни пяди земли не оставлять без ожесточенной борьбы»{476} — таков был приказ германским войскам. Таким образом действий верховное командование рассчитывало во избежание серьезных внутриполитических осложнений скрыть от германского народа истинное состояние армии и добиться приемлемых условий мира{477}.
Утром 20 августа 10-я французская армия начала наступление против 9-й германской армии на фронте от Суассона до р. Уаза. К 23 августа она продвинулась до линии рек Уаза и Эллет{478}. 21 августа на севере боевые действия против 1-й германской армии на двадцатикилометровом фронте от Альбера до Арраса начала 3-я английская армия. К исходу 26 августа она вышла на линию Брэ, Бапом, продвинувшись вперед на 10 км. В этот день в наступление включилась и 1-я английская армия. 29 августа она вышла на линию Бюлькур, Дрокур. Наступление союзников вынудило германское командование начать отвод 17-й, 2-й, 18-й и 9-й армий на линию Краузиль, Бапом, Перонн, Нуайон. Таким образом, с 8 по 30 августа армии Антанты на фронте от Суассона до Арраса протяжением в 150 км продвинулись в центре до 35 км, а на флангах — на 15 — 20 км{479}.
30 августа наступление союзников продолжилось сначала на флангах, а затем и в центре, имея целью не дать немецким войскам закрепиться впереди позиции Зигфрида. Угроза с обоих флангов вынудила германское командование 2 сентября отдать приказ о дальнейшем отводе 17-й, 2-й, 18-й и 9-й армий на фронте между реками Скарн и Вель протяжением в 160 км на позицию Зигфрида{480}. Отход начался в ночь на 3 сентября и проходил почти без помех со стороны противника. 8 сентября германские войска заняли большую часть тех позиций на фронте от Арраса до р. Эллет, с которых они начали весеннее наступление{481}. В начале сентября немецкие войска сами очистили выступ на р. Лис.
Таким образом, первая часть плана наступательных операций союзных армий, намеченного 24 июля Фошем, успешно [494] выполнялась. Оставалось только вытеснить противника из Сен-Миельского выступа, образовавшегося еще в сентябре 1914 г. при попытке, немцев прорвать французский фронт южнее Вердена. Выступ пересекал железнодорожную магистраль Париж — Верден — Нанси и не позволял союзникам эксплуатировать участок железной дороги Витри-ле-Франсуа — Коммерси — Туль. С другой стороны, он прикрывал Мец, железорудные разработки у Брие и в значительной степени обеспечивал сообщения германских войск южнее Арденн{482}.
Осуществление Сен-Миельской операции было возложено на 1-ю американскую армию под командованием генерала Д. Першинга. Американской армии ставилась задача ликвидировать Сен-Миельский выступ, выйти на фронт Норуа, Одимон, освободить железную дорогу Париж — Верден — Нанси и создать тем самым выгодное исходное положение для дальнейших операций{483}.
К проведению наступления наряду с 1-й американской армией привлекался также и 2-й французский колониальный корпус. План операции разрабатывался совместно французским и американским штабами и предусматривал нанесение двух ударов по сходящимся направлениям под основание выступа с целью окружения находившихся там германских войск. Главный удар наносился по южному фасу выступа, вспомогательный — по западному. Наступление назначалось первоначально на 10 сентября, однако в связи с тем, что французская тяжелая артиллерия к указанному сроку не заняла своих позиций, операцию пришлось отложить на 12 сентября{484}.
К началу наступления американское командование сосредоточило на фронте Одимон, Сен-Миель, Норуа протяжением в 64 км 17 пехотных дивизий (из них 3 французские), 2900 орудий, 273 танка и 1100 самолетов. Большую часть артиллерии, танков и самолетов американцы получили от французской армии. На южном фасе (18 км) выступа находились 7 американских дивизий, на западном (около 10 км) — 3 дивизии. Тридцатишестикилометровый участок в центре занимали 2 дивизии 2-го французского колониального корпуса, резерв составляли 5 американских дивизий{485}.
С германской стороны Сен-Миельский выступ обороняли 7 сильно потрепанных дивизий группы армий Гальвица{486}, имевших в своем распоряжении 560 артиллерийских орудий и около 200 самолетов, включая авиацию соседних участков. Кроме [495] того, 3 дивизии находились в резерве{487}. Превосходство над противником, если учесть, что американская дивизия более чем вдвое превышала германскую, было подавляющим. На направлении же главного удара оно было восьмикратным{488}.
Германское командование, получив сведения о подготовке американского наступления, 11 сентября начало отвод войск на заранее подготовленную позицию в тылу Сен-Миельского выступа, который должен был закончиться 12 сентября к 4 часам утра{489}. Однако к началу американского наступления эвакуация Сен-Миельского выступа была еще далека до завершения.
12 сентября в 1 час ночи союзная артиллерия начала подготовку атаки по всему фронту наступления. В 5 часов утра при поддержке танков началась атака на южном фасе, а в 8 часов — на западном фасе Сен-Миельского выступа{490}.
Германская оборона, захваченная американским наступлением в разгар эвакуации и лишенная большей части своей [496] артиллерии, уже отведенной в тыл, оказалась бессильной. Сопротивление немецких войск, находившихся в выступе, было незначительным. На следующий день Сен-Миельский выступ практически был ликвидирован. 14 и 15 сентября американские дивизии вступили в соприкосновение с новой германской позицией и на рубеже Норуа, Одимон прекратили наступление.
В результате операции линия фронта сократилась на 24 км. Германские войска за четыре дня боев потеряли только пленными 16 тыс. человек и более 400 орудий. Потери американцев не превышали 7 тыс. человек{491}.
Сен-Миельская операция явилась первой самостоятельной операцией американской армии. Несмотря на достигнутый успех, в ходе наступления вскрылись недостатки боевой подготовки войск и отсутствие опыта у американского командования. Операция началась, когда противник уже приступил к отводу войск из выступа, в результате чего «большая часть американской артиллерии... била впустую, поражая брошенные противником окопы»{492}. План операции и управление наступающими войсками были недостаточно гибкими. Не было отработано взаимодействие между пехотой, танками и авиацией. Во время наступления дороги были настолько забиты пехотой, что оказался сорванным своевременный подход артиллерии и танков, а окружение германских войск, находящихся в выступе, даже при их слабом сопротивлении не удалось{493}.
Общее наступление Антанты и капитуляция Германии
С завершением Сен-Миельской операции первая часть плана союзного командования на вторую половину кампании 1918 г. была выполнена. Общестратегическая обстановка на фронтах первой мировой войны во многом улучшилась в пользу Антанты. Союзникам удалось достичь решительного превосходства в силах над Германией. В сентябре 1918 г. войска Антанты на западноевропейском театре имели 211 пехотных{494} и 10 кавалерийских дивизий против 190 германских пехотных дивизий{495}. К концу августа численность американских войск во Франции составила около 1,5 млн. человек, а к началу ноября превысила 2 млн. человек{496}. [497]
Положение Германии с каждым днем все более ухудшалось. В сентябре в правящих кругах довольно открыто стали говорить об угрозе военной катастрофы{497}. Вследствие непрерывных мобилизаций остро ощущалась нехватка рабочей силы в промышленности. По сравнению с довоенным уровнем добыча каменного угля сократилась на 20 %, производство чугуна — почти вдвое, проката — на 1/3. Еще больше снизилось производство сельскохозяйственной продукции{498}. Обстановка внутри страны накалялась. Недовольство перерастало в открытое возмущение народа.
По мере развертывания наступательных операций Антанты состояние германской армии также становилось все более тяжелым. Многие дивизии принимали участие в боях по 2-3 раза и были обескровлены, в ротах оставалось по 40-80 бойцов{499}. Остро ощущалась нехватка строевых офицеров в пехотных частях{500}. Хотя германская армия и не испытывала недостатка в вооружении и боеприпасах, потери которых быстро восполнялись, но все сильнее давало о себе знать полное отсутствие танков и нехватка средств противотанковой обороны{501}.
Катастрофически падала дисциплина. В армии распространялась революционная пропаганда. Все больший отклик среди солдат и матросов находили призывы кончать империалистическую войну. По сообщениям полицейских и военных властей, солдаты, находящиеся в отпусках, рассказывали о необычайных потерях германской армии, сеяли в народе пораженческие настроения, а при возвращении на фронт часто везли с собой запрещенные листовки{502}. Особенно сильными революционные настроения были в войсках, перебрасываемых на Западный фронт из Советской России. В. И. Ленин отмечал в конце августа 1918 г.: «Подавление революции в красной Латвии, Финляндии и на Украине стоило Германии разложения армии... старой армии в Германии уже не существует. То, о чем полушутя говорили германские дипломаты, — «русификация» германских солдат, — оказалось теперь не шуткой, а горькой для них правдой. Дух протеста растет, «измены» становятся обычным явлением в германской армии»{503}.
Германское командование направляло все свои усилия на организацию и ведение обороны. Позиция Зигфрида, на которую немецкие армии были вытеснены в августе, шла от р. Лис по линии Армантьер, западнее Камбре и Сен-Кантена, через [498] Ла-Фер, Берри-о-Бак, Фим. Она состояла из нескольких линий, эшелонированных в глубину до 7 км, имела большое количество бетонированных фортификационных сооружений, тщательно примененных к местности и расположенных большей частью на водных преградах, препятствовавших действиям танков.
В предвидении нового наступления Антанты в тылу германского фронта от моря до Мааса спешно строились еще три укрепленные позиции. Первая позиция — Герман, Гундинг, Брунгильда, Кримгильда — проходила по линии Гент, Конде, Валансьен, Ле-Като, Гиз, Ретель, Вузьер, Консенвуа. Вторая, так называемая Антверпен-Маасская позиция, проходила через Антверпен, Брюссель, Намюр, Живе и далее вверх по течению р. Маас до Вердена. И, наконец, уже в октябре 1918 г. началось возведение третьей позиции, проходящей вдоль германской границы.
Одновременно германское командование спешно приводило в порядок крепости Эльзаса и Лотарингии. Однако в связи с нехваткой рабочей силы сооружение тыловых оборонительных рубежей шло медленно, и они не представляли серьезных препятствий для продвижения противника. Поэтому верховное командование приступило к эвакуации военного имущества в Германию и начало подготовку к основательному разрушению железнодорожных путей и населенных пунктов на захваченных территориях Франции и Бельгии{504}.
Создавшаяся благоприятная обстановка привела союзное командование к решению перейти в общее наступление осенью 1918 г., а не в 1919 г., как это намечалось ранее. Уже в конце августа началась разработка плана заключительного наступления, а 3 сентября он был в общих чертах оформлен в виде директивы Фоша Петэну, Хейгу и Першингу. Планом предусматривалось нанесение почти всеми союзными силами одновременных мощных ударов по сходящимся направлениям{505}.
Главный удар на западном берегу Мааса по обе стороны от Аргонн в направлении на Мезьер должны были нанести 1-я американская (15 пехотных, 1 французская кавалерийская дивизии) и 4-я французская (27 пехотных, 2 кавалерийские дивизии) армии. Второй удар намечался на фронте между Сен-Кантеном и Камбре силами 1-й, 3-й и 4-й английских армий в составе 45 пехотных и 3 кавалерийских дивизий. При поддержке с правого фланга 1-й французской армии (14 пехотных дивизий) английские войска должны были продвинуться к Валансьену, Солему, Ле-Като, Вассиньи. Наконец, на северном фланге, между побережьем и р. Лис, в наступление переходили 29 пехотных [500] и 4 кавалерийские дивизии{506} Фландрской группы армий под командованием бельгийского короля Альберта{507}.
Предусматривалось расширение фронта франко-американского наступления введением в сражение 10-й (13 пехотных дивизий){508} и 5-й (13 пехотных дивизий){509} французских армий. Южнее Фландрской группы армий в наступление включалась также и 5-я английская армия (6 пехотных дивизий). Общее количество союзных соединений, которые должны были принять участие в наступлении, составляло таким образом 169 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, поддержанных 1,5 тыс. танков и 5 тыс. самолетов{510}.
Особенно большие надежды союзное командование возлагало на совместное франко-американское наступление (Маас-Аргоннская операция). С выходом американских дивизий в район Мезьера германские войска, теснимые с фронта английскими армиями, а с правого фланга Фландрской группой армий, могли быть окружены [501] при малейшем продвижении союзных сил к северу от Мезьера{511}.
22 сентября командование Антанты установило сроки, в которые должно было развернуться общее наступление на 420-километровом фронте от Северного моря до Мааса. Удары наносились на ряде участков с однодневными промежутками. Общее наступление начиналось 26 сентября совместным франко-американским ударом между реками Сюипп и Маас. На следующий день в наступление переходили 1-я и 3-я английские армии, 28 сентября — Фландрская группа армий и, наконец, 29 сентября — 4-я английская и 1-я французская армии{512}. Здесь, несомненно, сказалось использование опыта наступления русского Юго-Западного фронта летом 1916 г. План союзников, построенный на нанесении по всему фронту сильных, непрекращающихся ударов по сходящимся направлениям, с расчетом не дать противнику передышки, носил решительный характер и в целом отвечал условиям сложившейся военно-политической обстановки.
26 сентября в 5 часов 30 минут{513}, после десятичасовой артиллерийской подготовки, 4-я французская армия, а через пять минут, после трехчасовой артподготовки, и 1-я американская армия под прикрытием огневого вала и при поддержке самолетов и танков начали штурм германских позиций на фронте от р. Сюипп до Мааса протяжением около 90 км. Им противостояли всего 13 германских пехотных дивизий{514}. В первый же день наступления американцы вклинились своим центром в глубь германского расположения на 6 — 9 км. На флангах же, западнее р. Маас и в Аргоннах, их атаки были безуспешными. Незначительны были результаты первого дня наступления и в 4-й французской армии, которой удалось продвинуться всего на 3-4 км. В последующие дни, 27 — 30 сентября, оборонявшиеся на этом участке фронта немецкие войска, получив небольшие подкрепления, оказали упорное сопротивление, вследствие чего продвижение союзников происходило лишь по мере постепенного отхода противника{515}.
Причиной неудачи операции явилось не столько сопротивление немецких войск, сколько неопытность американского командования. С первого же дня наступления все дороги в тыловом районе 1-й американской армии оказались совершенно забитыми. Войска не получали вовремя подкреплений, продовольствия и боеприпасов. Попытка ликвидировать застой наступления вводом в сражение новых частей привела только к еще большему увеличению потерь и к дезорганизации тыла армии{516}. [502]
В то время как 1-я американская армия восстанавливала порядок в своих частях, в наступление между Реймсом и р. Эна перешла 5-я французская армия. 3 октября она совместно с 4-й армией отбросила противника между реками Эна и Вель до Берри-о-Бак{517}. 4 октября возобновила наступление 1-я американская армия, но она продвигалась вперед чрезвычайно медленно и с большими потерями. 8 октября в наступление перешла также и 10-я французская армия. Но и это не принесло желаемого успеха. Маас-Аргоннская операция закончилась 13 октября. За 18 дней боев союзные войска на участке от Аргонн до Мааса оттеснили германцев всего на 5 — 12 км, не выполнив даже ближайшей задачи{518}.
Неудача американцев предопределила исход всей Маас-Аргоннской операции, на которую союзное командование возлагало большие надежды. Действия американского командования вызвали резко отрицательную реакцию в правящих кругах Франции. «Эти американцы, — говорил Ж. Клемансо, — провалят наш шанс на крупную победу еще до зимы»{519}. Позднее, 21 октября, под впечатлением «топтания на месте» американской армии он обратился с письмом к Фошу. Считая Першинга неспособным руководить крупными операциями, французский премьер предлагал просить президента США В. Вильсона о смене американского главнокомандующего. Однако Фош отказался выполнить пожелание Клемансо, полагая, что это неизбежно приведет к серьезному конфликту с американцами и вызовет кризис в самом разгаре наступления{520}.
27 сентября в 5 часов 20 минут{521}, после ночной бомбардировки, началось наступление 1-й и 3-й английских армий в районе Камбре. В первый день они углубились в расположение противника на глубину до 6 км. 28 октября англичане форсировали Шельду, а на 29 октября достигли окраин Камбре, оттеснив немецкие войска на этом участке с позиции Зигфрида.
29 сентября южнее 3-й армии в районе Сен-Кантена и Ла-Фера в наступление перешли 4-я английская и 1-я французская армии. К исходу дня 30 сентября позиция Зигфрида была прорвана на 30 км по фронту и на 11 км в глубину{522}. Дезорганизованные германские войска начали отходить.
28 сентября в 5 часов 30 минут{523}, после трехчасовой артиллерийской подготовки, к северу от р. Лис началось наступление Фландрской группы армий. Атака союзников имела большой [503] успех: была полностью захвачена первая германская позиция и взята часть второй. В последующие дни наступление продолжалось, но из-за плохой погоды темпы его значительно снизились. Войскам пришлось продвигаться по сильно заболоченной местности, сплошь изрытой воронками от снарядов, наполненными водой, вследствие чего возникали большие затруднения в снабжении войск боеприпасами и продовольствием. В ряде случаев продовольствие приходилось доставлять самолетами, а для того, чтобы сделать возможным движение автотранспорта, в некоторых местах было построено несколько километров дорог из сплошных досчатых настилов на сваях{524}.
Переход в наступление Фландрской группы армий не замедлил сказаться на положении 6-й германской армии в районе Армантьера. Охваченная с флангов 1-й и 2-й английскими армиями, она вынуждена была 2 октября начать отход с позиции Зигфрида.
14 октября наступление союзных войск возобновилось на всем фронте от моря до Мааса. Отступая, германские войска разрушали все, что было возможно, особенно мосты, железные и шоссейные дороги. Все мосты были превращены в груду развалин, на них спускались паровозы, чтобы замедлить восстановление, основания устоев были расшатаны, а насыпи на подходах к мостам уничтожены. Туннели разрушались при помощи зарядов огромной мощности, взрывы которых приводили в сотрясение почву до вершин пересекаемых гор. Вследствие этого восстановление разрушенных туннелей оказывалось зачастую более трудным, чем сооружение новых.
Разрушение железнодорожного полотна производилось подрывными патронами и специальными путеразрушителями с таким расчетом, чтобы сделать рельсы непригодными к восстановлению. Железнодорожные станции сжигались, телеграфное и телефонное оборудование увозилось в Германию, а линии связи, сигнализации и водопровод уничтожались. На железнодорожных станциях оставлялись мины замедленного действия. Разрушения, произведенные при отходе немецких войск, в немалой степени способствовали снижению темпов наступления союзников. Местами они даже теряли из-за этого соприкосновение с отходящим противником{525}. К 20 октября германские войска были полностью вытеснены на позицию Герман, Гундинг, Брунгильда, Кримгильда.
Общее наступление Антанты нанесло последний, смертельный удар германской армии. Фронт разваливался. «В Германии, — писал В. И. Ленин, — разразился политический кризис. Паническая растерянность и правительства, и всех эксплуататорских классов в целом обнаружилась перед всем народом. Безнадежность военного положения и отсутствие всякой [504] поддержки господствующих классов трудящимися массами обнаружены сразу»{526}.
Надвигавшаяся катастрофа, резкое ухудшение положения внутри страны вынудили Гинденбурга и Людендорфа официально заявить 29 сентября о необходимости заключения перемирия и создания нового правительства, с которым могла бы считаться Антанта{527}.
1 октября правительство Гертлинга получило отставку, а 3 октября был образован кабинет во главе с принцем Максом Баденским, имевшим среди германской буржуазии и юнкерства репутацию либерала и пацифиста{528}. В состав его с целью предотвратить надвигавшуюся революцию были привлечены и правые социал-демократические лидеры Ф. Шейдеман и Г. Бауэр{529}. [505]
Правительство Макса Баденского в ночь на 4 октября через германского посланника в Швейцарии отправило президенту США В. Вильсону телеграмму с просьбой о перемирии и начале мирных переговоров на основе «Четырнадцати пунктов», изложенных в его послании к конгрессу от 8 января 1918 г.{530} Обращаясь к Вильсону, правящие круги Германии рассчитывали если не добиться раскола в лагере Антанты, то по крайней мере усилить недоверие Англии и Франции к своему заокеанскому союзнику. По секретным каналам германское правительство неоднократно делало также правительству США недвусмысленные намеки на то, что Германия может быть полезна в борьбе против Советской России{531}.
Однако в Вашингтоне не спешили с заключением перемирия. Правящие круги США хотели добиться дальнейшего ослабления Германии и усиления своих позиций на мировой арене. 8 октября государственный секретарь США Р. Лансинг от имени президента послал германскому правительству ответную ноту. Вильсон не отвергал германского предложения, но вместе с тем дал понять, что США готовы рассмотреть его со всей серьезностью лишь после того, как Германия даст надлежащие гарантии в безусловном принятии «Четырнадцати пунктов» как основы мира, отведет свои войска с захваченных территорий и заверит, что рейхсканцлер говорит от имени всего немецкого народа, а не от имени тех, кто до сих пор нес ответственность за ведение войны{532}. Последним делался явный намек на Гинденбурга и Людендорфа.
Во второй ноте правительству США, отправленной 12 октября, Макс Баденский с согласия верховного командования ответил, что Германия примет все предварительные условия, которые будут ей предъявлены, и что новое правительство говорит от имени всего немецкого народа{533}. Обмен нотами между правительствами США и Германии об условиях отвода войск с захваченных областей Бельгии и Франции, о прекращении подводной войны и других условиях перемирия продолжался до конца октября{534}. Наконец, чтобы сделать Антанту более сговорчивой, Вильгельм II 26 октября уволил в отставку Людендорфа, [506] назначив вместо него первым генерал-квартирмейстером генерала В. Тренера{535}.
Тем временем вооруженная борьба на Западном фронте вступила в свою заключительную фазу. 19 октября Фош отдал директиву о продолжении наступления союзных войск на позицию Герман, Гундинг, Брунгильда, Кримгильда{536}. В тот же день германское командование приказало удерживать эту укрепленную позицию до последней возможности. Одновременно было отдано распоряжение об ускорении строительства тыловых укреплений с таким расчетом, что «война будет продолжена»{537}.
20 октября началась борьба за позицию Герман, Гундинг, Брунгильда, Кримгильда. Союзники наносили удар за ударом. К 5 ноября в центре фронта и на участке 1-й американской армии германские укрепления были прорваны. На остальных участках немецкие войска сохранили свое положение. Однако дальнейшее удержание этой позиции было уже невозможно. Утром 6 ноября германское командование отдало приказ о фактически уже начавшемся отводе войск на следующую, Антверпен-Маасскую позицию{538}. Союзники неотступно преследовали противника и к 11 ноября, дню заключения перемирия, вышли к этой Антверпен-Маасской позиции, прорвав ее на южном участке.
Под влиянием военных поражений и тяжелых лишений народных масс, доведших их до отчаянного положения в Германии, ставшей наиболее слабым звеном в системе империализма, сложилась революционная ситуация. Еще 7 октября 1918 г. в Берлине состоялась нелегальная конференция «Союза Спартака». Оценив политическое положение в стране, конференция призвала пролетариат к революционному свержению власти германского империализма и милитаризма, к установлению в Германии демократической республики{539}.
Восстание началось не в центре страны, а на ее окраине — в Киле. Поводом к восстанию послужил приказ командования флотом о выходе кораблей в открытое море для решительного боя с английским флотом. Выполнение этого приказа, отданного в момент, когда война фактически уже была проиграна, могло привести только к бессмысленной гибели нескольких десятков тысяч немецких моряков. Но германскую военщину меньше всего это смущало.
Матросы отказались выполнить приказ. Командование ответило репрессиями и массовыми арестами. 3 ноября рабочие, моряки и солдаты кильского гарнизона организовали демонстрации и митинги протеста. На следующий день восстание [507] охватило весь флот. Все попытки правительства Макса Баденского подавить восстание оказались безуспешными{540}. Пламя революции распространялось по всей стране, захватывая и армию. Повсюду власть переходила в руки стихийно возникавших Советов рабочих и солдатских депутатов.
Правящие и военные круги Германии торопились с заключением перемирия, чтобы иметь возможность для борьбы с начавшейся революцией. 6 ноября В. Тренер потребовал «во что бы то ни стало избежать окончательного поражения армии»{541}. В тот же день была образована комиссия по перемирию во главе со статс-секретарем ведомства иностранных дел М. Эрцбергером. Утром 8 ноября германская делегация прибыла на станцию Ретонд в Компьенском лесу, где и была принята маршалом Фошем. Ей были зачитаны условия перемирия. Они предусматривали прекращение военных действий, эвакуацию в течение 14 дней оккупированных германскими войсками районов Франции, территорий Бельгии и Люксембурга, а также Эльзас-Лотарингии{542}. Войска Антанты занимали левый берег Рейна (причем содержание оккупационной армии целиком возлагалось на Германию), а на правом берегу предусматривалось создание демилитаризованной зоны. Германия обязывалась немедленно возвратить на родину всех военнопленных, а также эвакуировать свои войска с территории стран, входивших [508] ранее в состав Австро-Венгрии, из Румынии, Турции и Восточной Африки.
Германия должна была выдать Антанте 5 тыс. артиллерийских орудий, 30 тыс. пулеметов, 3 тыс. минометов, 5 тыс. паровозов, 150 тыс. вагонов, 2 тыс. самолетов, 10 тыс. грузовых автомобилей{543}, 6 тяжелых крейсеров, 10 линейных кораблей, 8 легких крейсеров, 50 эсминцев и 160 подводных лодок{544}. Остальные корабли германского военно-морского флота разоружались и интернировались союзниками. Блокада Германии сохранялась.
Компьенское перемирие имело ярко выраженный антисоветский характер. Согласно статье 12-й, германские войска продолжали оккупацию занятых ими территорий Советской России до тех пор, пока этот вопрос не решат союзники, «учитывая, внутреннее положение этих территорий». Предусматривался также «свободный вход и выход в Балтийское море для военных и торговых судов Антанты»{545}, подготавливавшей вооруженную интервенцию против Советской России{546}.
Фош решительно отверг все попытки германской делегации завязать какие бы то ни было переговоры по поводу условий перемирия. Фактически это означало требование безоговорочной капитуляции{547}. Германская делегация получила для ответа 72 часа. Срок ультиматума истекал 11 ноября в 11 часов утра по французскому времени{548}.
Условия перемирия были сообщены в Берлин. Оставшееся до подписания время Эрцбергер пытался использовать для того, чтобы убедить союзное командование смягчить предъявленные условия, доказывая, что в противном случае немцы не будут иметь сил для борьбы с «большевистской опасностью». По словам одного из участников компьенских переговоров, к удивлению Фоша, немцы «довольно легко» восприняли столь тяжелые условия о полной сдаче флота и оккупации левого берега Рейна, но, напротив, мертвенно бледнели и совершенно терялись, как только вставал вопрос о сдаче пушек, пулеметов и паровозов. Эрцбергер воскликнул: «Но тогда мы пропали! Как сможем мы защищаться против большевизма?» — и немного погодя заявил: «Но вы не понимаете, что, лишая нас возможности защищаться, вы губите нас, губите также и себя. И вы пройдете через это в свою очередь!»{549} [509]
В конце концов, запугивая победителей «большевистской опасностью», германская делегация добилась некоторых уступок. Так, количество пулеметов, подлежащих выдаче, было снижено до 25 тыс., самолетов — до 1,7 тыс., грузовых автомобилей — до 5 тыс.{550} Были сняты требования о выдаче подводных лодок{551}. В остальных же пунктах условия перемирия остались без изменений. 9 ноября революционные германские рабочие и солдаты свергли монархию Гогенцоллернов. Германия была объявлена республикой. В ночь с 9 на 10 ноября Вильгельм II бежал в Голландию. Однако пришедший к власти Совет народных уполномоченных, состоящий из правых социал-демократов Ф. Эберта, Ф. Шейдемана и О. Ландсберга и независимых социал-демократов Г. Гаазе, В. Дитмана и Э. Барта, с первого же дня своего существования взял курс на то, чтобы не допустить [510] перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.
Правосоциалистические лидеры, сразу же вступившие в сговор с монополистами и военщиной, меньше всего думали о продолжении переговоров о перемирии на новой, революционной основе и о революционном выходе Германии из империалистической войны. Делегация Эрцбергера не была отозвана, а в ответ на ее запрос об условиях перемирия Гинденбург от имени правительства предложил выдвинуть возражения против наиболее беспощадных требований союзников, касающихся прежде всего блокады, сроков отвода германских войск с оккупированных территорий и занятия Рейнской области. В случае отклонения возражений рекомендовалось продиктованные условия подписать и одновременно заявить протест американскому президенту{552}.
11 ноября 1918 г. в 5 часов утра по французскому времени условия перемирия были подписаны. В 11 часов раздались первые выстрелы артиллерийского салюта наций в 101 залп, возвестившего окончание первой мировой войны.
В. П. Глухов
5. Капитуляция союзников Германии
Салоникский фронт
Военно-политическая обстановка на Балканах складывалась к началу 1918 г. в пользу Антанты. На оккупированной территории Сербии и Черногории усилилась борьба народных масс против оккупантов{553}. Большое влияние оказала Октябрьская революция и мирная программа Советского государства. Под влиянием революционной пропаганды участились революционные выступления и в оккупационных австро-венгерских войсках. Большие размеры приняло дезертирство. В Болгарии также усиливались революционные настроения. Советские мирные предложения находили в стране широкий отклик. Движение за их поддержку возглавляла Болгарская рабочая социал-демократическая партия (тесняков). Росло недовольство в армии, о чем свидетельствовали солдатские восстания, вспыхнувшие зимой и весной 1918 г. в ряде воинских частей. Многие солдаты покидали армию. В некоторых полках возникли солдатские комитеты.
Начало кампании 1918 г. не изменило военного положения на Салоникском фронте. Здесь продолжалось затишье, установившееся еще со второй половины 1917 г. Лишь в марте 1918 г. командующий союзными войсками на Салоникском фронте приступил к изучению возможности перехода в наступление с [511] ограниченной задачей сковывания противника{554}. Наступление, по его расчетам, могло начаться не ранее осени. Вскоре обстановка изменилась. В связи с подготовкой наступления во Франции германцы вывели почти все свои войска с Салоникского фронта. Болгарская же армия, предоставленная собственным силам, была в состоянии лишь обороняться. С началом наступления германцев во Фландрии французское правительство, установив переброску германских войск с других фронтов, предписало командующему войсками Салоникского фронта генералу Гильома (позже его сменил Франше д'Эсперэ) принять все меры, чтобы сковать силы противника на Балканах и не допустить их переброску во Францию{555}. В мае действия союзников на Салоникском фронте оживились. Было приступлено к подготовке наступления [512] на фракийском направлении — греческими войсками, а на сербском (вардарском) направлении — сербской армией. Но в июле французское командование приняло новое решение — о переходе в общее наступление. 3 августа оно было утверждено Высшим военным советом Антанты{556}.
Армии Антанты занимали фронт протяжением в 350 км. Он шел от залива Орфано на Эгейском море по труднодоступной горной местности и достигал района Валоны на Адриатическом море{557}. Силы Салоникского фронта составляли 29 дивизий (8 французских, 4 английские, 6 сербских, 1 итальянская, 10 греческих){558} — всего 667 тыс. человек и 2070 орудий. В Албании действовал 16-й итальянский корпус (100 тыс. человек и 300 орудий), не подчиненный Салоникскому фронту.
Со стороны противника в полосе Салоникского фронта имелось 12 болгарских дивизий, сведенных в три армии (11-я «германская»{559}, 1-я и 2-я болгарские) — всего до 400 тыс. человек и 1138 орудий{560}. Побережье Эгейского моря охраняла 4-я болгарская армия (одна пехотная и одна кавалерийская дивизии). В Албании к западу от оз. Охрида до Адриатического моря против итальянцев действовал 19-й австрийский корпус (две пехотные и одна кавалерийская дивизии).
Подготовка войск Салоникского фронта к общему наступлению началась в первых числах августа 1918 г. Командование фронта наметило прорвать позиции болгар в труднодоступном районе восточнее реки Черны силами шести сербских и двух французских дивизий. Второй удар планировалось нанести в районе Монастира силами четырех французских, одной итальянской и одной греческой дивизий. Английские войска в долине реки Вардар наступательными действиями должны были сковать противника. На правом крыле фронта (восточнее оз. Дойран) на четыре греческие дивизии возлагалась задача наблюдения за 2-й болгарской армией{561}. [513]
Операция союзников началась 14 сентября в 7 часов артиллерийской подготовкой, которая длилась почти сутки. В 5 часов 30 минут 15 сентября две французские и одна сербская дивизии перешли в наступление{562}. К вечеру оборона противника была прорвана на участке протяжением до 15 км. Для использования успеха были введены остальные пять сербских дивизий. На других участках фронта наступление также имело успех. К 18 сентября прорыв болгарского фронта достиг ширины в 25 км и глубины в 15 км. Это позволило союзникам организовать преследование, используя конницу и авиацию{563}. В последующие дни наступление развивалось все более успешно. Сербские войска, освобождавшие свою родину от трехлетней оккупации, повсеместно пользовались поддержкой населения{564}. Едва только были получены известия о прорыве Салоникского фронта, как в ряде мест с новой силой развернулось освободительное движение.
К 20 сентября прорыв был расширен до 45 км по фронту и на 40 км в глубину{565}. Германские резервы направлялись в Сербию. В районе г. Ниш немцы надеялись задержать продвижение союзников. Но эти силы (четыре германские, три австрийские пехотные и одна кавалерийская дивизии) могли подойти к Нишу к середине октября{566}. 21 сентября сербы достигли р. Вардар у Криволака, нарушив связь между войсками 11-й и 2-й армий противника, вследствие чего 11-я армия начала отход{567}. 22 сентября наступление охватило фронт шириной в 150 км от оз. Дойран до Монастира.
Болгары поспешно отступали, оставляя тысячи пленных, артиллерию, обозы{568}. 26 сентября сербские войска находились уже в районе Велеса. Правее англичане захватили Струмицу и продвигались на Софию — столицу Болгарии. На западе итальянцы заняли Крушево. За 10 дней продвижение в центре достигло 100 км в глубину{569}.
Болгарский фронт был глубоко рассечен. 11-я армия, прижатая к труднопроходимому горному хребту, капитулировала. В плен сдались 77 тыс. солдат, 1600 офицеров, 5 генералов (четверть всей болгарской армии). Победителями было захвачено около 500 орудий, 10 000 лошадей, огромное количество оружия и продовольствия{570}. [514]
Поспешное отступление своих войск правительство Болгарии попыталось остановить силой. Но это лишь усилило возбуждение солдат и привело к восстанию 24 сентября в нескольких частях отступающей армии, возглавляемому солдатскими комитетами. К утру 28 сентября число повстанцев достигло 30 тыс., из которых 10 тыс., двигаясь на Софию, достигли села Владая в 15 км от столицы. Это вызвало панику в Софии. Царь Фердинанд и правительство уже собирались бежать. Но им на помощь пришло германское командование. Оно направило в Софию свою 217-ю дивизию, подразделения которой прибыли в ночь на 30 сентября. При помощи германских штыков восстание было жестоко подавлено и потоплено в крови{571}.
Болгарское правительство стало спешить с заключением перемирия, которое и было подписано 29 сентября 1918 г. Оно вступало в силу с 12 часов 30 сентября. По его условиям болгары немедленно должны были очистить занятые ими территории Греции и Сербии, не вывозя с собой продовольствия и не производя там никаких разрушений. Болгарская армия подлежала немедленной демобилизации, за исключением трех пехотных дивизий и четырех кавалерийских полков, предназначаемых для обороны восточной границы Болгарии и охраны железных дорог. Все оружие, боеприпасы и обозы демобилизованных частей должны были сосредоточиваться на складах под контролем союзников. До заключения мира Антанта могла использовать болгарских военнопленных на Востоке. Ее войска по соглашению с Болгарией могли проходить по болгарской территории и использовать все ее пути и порты, а также средства связи. Некоторые стратегические пункты Болгарии с целью гарантии могли быть временно заняты союзными войсками. Болгарские порты открывались для союзных и нейтральных судов.
В результате капитуляции Болгарии Антанта заняла выгодное положение на Балканах. Ее армии угрожали тылу германских войск в Румынии. Прерывалась связь между Центральными державами и Турцией. Создавались условия для вторжения в пределы Австро-Венгрии и удара по Германии с юга. Для этого выделялось 17 дивизий (сербских, французских и английских){572}. Их первейшей задачей являлся выход на р. Дунай у Белграда. Часть войск союзников направлялась по болгарским железным дорогам на Рущук, Систово для оказания помощи Румынии и вовлечения ее вновь в войну на стороне Антанты. Семь с половиной союзных пехотных дивизий предназначались для удара по Турции со стороны Балкан и захвата черноморских проливов. Шесть дивизий оставалось в резерве{573}.
1-я сербская армия 4 октября разбила у Враньи 9-ю австрийскую [515] пехотную дивизию, прикрывавшую сосредоточение у Ниша германских резервов{574}. Немецкие войска также были вынуждены отступать. 12 октября сербы заняли Ниш. 1 ноября они вступили в Белград, пройдя за 45 дней с начала наступления 500 км{575}. Французская кавалерия 30 октября овладела г. Неготин и на берегах Дуная вошла в соприкосновение с арьергардами противника. Союзные войска, направленные в Румынию (две французские и одна английская дивизии), 10 ноября переправились через Дунай у Рушука, Систово, Никополя и устроили там предмостные укрепления. В этот же день Румыния объявила мобилизацию и вновь выступила на стороне Антанты. Германская армия Макензена, действовавшая в Румынии, начала отход через Трансильванию. Союзные войска дошли до линии Эдирне (Адрианополь), Дедеагач, создав угрозу Константинополю.
Операции союзников на Салоникском фронте осенью 1918 г. имели весьма важные стратегические и политические последствия. Они привели к выходу из войны Болгарии и в значительной степени способствовали последующей капитуляции Турции. Эти события явились последним толчком, приведшим к развалу Четверного союза. Сербия и Черногория были освобождены от оккупантов и снова обрели национальную независимость.
Месопотамский и Сирийско-Палестинский фронты
21 января 1918 г. Высший военный совет Антанты принял решение «предпринять решительное наступление на Турцию в целях уничтожения турецких армий и сокрушения сопротивления турок»{576}. Положение Турции было тяжелым. Ее армия испытывала острый недостаток вооружения и боеприпасов. Войска голодали. Вещевое снабжение фактически прекратилось. Наблюдался рост эпидемических заболеваний{577}. Численность армии постоянно уменьшалась.
На Месопотамском фронте боевые действия начались в марте. Войска 6-й турецкой армии растянулись на 500-километровом фронте от Ханата-Макинского до Евфрата. Силы англичан включали шесть пехотных, кавалерийскую дивизию и многочисленные отдельные части — всего 447 тыс. человек, в том числе 170 тыс. штыков{578}. На мосульском направлении английские войска заняли ряд населенных пунктов (Хит, Кифри, Туз, Киркук), но потом оставили их и отошли на свои прежние позиции севернее [516] Багдада. С мая до сентября было затишье, во время которого англичане вели подготовку к более крупным операциям. Новое наступление англичан на Мосул началось в середине октября 1918 г. В течение одной недели 6-я турецкая армия потерпела сокрушительное поражение при Калат-Шерате. Англичане вышли к южным границам Мосульского вилайета и 31 октября свободно вошли в Мосул{579}.
На Сирийско-Палестинском фронте в конце апреля 1918 г. намечалось осуществить наступление с целью разгрома турок. Англичанами были выполнены большие работы по улучшению путей подвоза, построена железная дорога до Рантие. Однако мартовское наступление германской армии на французском фронте сорвало планы англичан в Палестине. Пришлось войска отсюда перебросить во Францию, а в Палестине ограничиться боевыми действиями местного значения. Лишь после того как на французском фронте обозначились некоторые успехи, англичане вернулись к подготовке наступления в Палестине. Английские войска, получившие подкрепления, насчитывали 69 тыс. человек (в том числе 12 тыс. кавалерии, 540 орудий и 90 самолетов).
Турецкие 4-я, 7-я и 8-я армии занимали оборону на фронте от берега Средиземного моря до северной оконечности Мертвого моря и еще 30-40 км восточное р. Иордан. Главное командование турецкими войсками в Палестине в феврале 1918 г. было возложено на германского генерала Лимана фон Сандерса. Каждая турецкая армия состояла из нескольких дивизий, но такого слабого состава, что численность армии едва превышала одну нормальную дивизию. Общая численность турецких войск в Палестине составляла 34 тыс. человек (в том числе 2 тыс. кавалерии), 402 орудия и 25 самолетов{580}. Турецкое командование имело намерение перейти в наступление в конце февраля — начале марта, чтобы отбросить английские войска и ликвидировать угрозу, которую они представляли не только для Палестины и Сирии, но и для Южной Анатолии и Месопотамского фронта.
Замысел англичан заключался в том, чтобы нанести мощные удары на флангах и окружить главные силы турок. Развитие успеха возлагалось на конницу («конный корпус пустыни» — три дивизии), для чего она сосредоточивалась на левом фланге в районе Яффы. Справа операция обеспечивалась отрядами восставших против турок арабов. В целях достижения внезапности широко применялись меры оперативной маскировки (дезинформация, ложные перегруппировки, имитация работы крупных штабов, макеты).
Наступление англичан началось в 4 часа 30 минут 19 сентября. После 15-минутной мощной артиллерийской подготовки [517] пехота под прикрытием огневого вала двинулась в атаку. К полудню турецкий фронт был прорван от Рафата до моря (40 км по фронту) и в прорыв вошел кавалерийский корпус, продвинувшийся к концу дня на 40 км в глубину. Не имея сил оказать серьезное сопротивление, турецкие войска начали беспорядочное отступление. Операция англичан развивалась настолько успешно, что 20 сентября их кавалерия достигла Назарета, где размещался штаб Лимана фон Сандерса. 1 октября был занят Дамаск, а 26 октября Алеппо (Халеб). Турки в Палестине были разгромлены. Существенную роль в успешном осуществлении операции сыграла английская авиация. Захватив господство в воздухе благодаря своему значительному численному превосходству, она подвергла бомбардировке и обстрелу с воздуха штабы турок, нарушив связь и управление войсками.
В ходе осенних операций кампании 1918 г. на ближневосточном театре турецкая армия потерпела поражение. Войска [518] Антанты захватили значительную часть Месопотамии, всю Палестину и почти всю Сирию. Турция оказалась в тяжелом положении, которое усугублялось еще капитуляцией Болгарии. 5 октября турецкое правительство обратилось к президенту США Вильсону с предложением мира. Одновременно оно пыталось завязать непосредственные переговоры с Англией и Францией. Но союзники, особенно англичане, не торопились с ответом, пока не были захвачены Мосул и Алеппо. Переговоры о перемирии официально начались 27 октября. Они велись на английском военном корабле «Форсайт» в порту Мудроc на острове Лемнос, в то время оккупированном англичанами.
30 октября 1918 г. в Мудросе на борту английского линкора «Агамемнон» Турция подписала тяжелые условия перемирия. Она обязалась открыть проливы для прохода кораблей союзников в Черное море. Весь ее военно-морской флот выдавался союзникам Она полностью порывала отношения с партнерами по Четверному союзу. Сухопутная армия подлежала немедленной демобилизации. Разрешалось оставить лишь часть сил, необходимую для охраны границ и поддержания внутреннего порядка. Все запасы вооружения, боеприпасов и военного снаряжения передавались союзникам. Их войскам предоставлялось право занять любые стратегические пункты в Турции, устанавливать свой контроль над ее железными дорогами. Особо оговаривалось за союзниками право оккупировать Батум и Баку, тогда еще занятые турками. Мудросское перемирие носило явно выраженный антисоветский характер. В полдень 31 октября 1918 г., на следующий день после заключения перемирия, военные действия на Сирийско-Палестинском и Месопотамском фронтах были прекращены.
Итальянский фронт
Сокрушительный разгром итальянской армии у Капоретто в 1917 г. потребовал со стороны правительства и командования больших усилий для восстановления ее боеспособности. В результате напряженной работы и помощи Англии и Франции тяжелые последствия поражения вскоре были ликвидированы. На основе печальных уроков Капоретто была введена новая тактика обороны, войска были глубоко эшелонированы, на переднем крае оставались небольшие силы. Были приняты необходимые меры для обеспечения флангов{581}. На всех участках фронта поспешно проводилась подготовка к предстоящим наступательным операциям{582}.
С началом мартовского наступления в Пикардии и Фландрии германское командование потребовало от австрийцев более [519] активных действий, чтобы сковать силы Антанты на итальянском фронте.
Австро-венгерское главное командование предполагало нанесение двух ударов: один вдоль р. Брента и другой — на р. Пьяве. Оно было уверено в успехе. Операцию назначили на 15 июня. Это стало известно итальянской разведке. Австрийцы имели 60 дивизий, 7500 орудий, 580 самолетов, итальянская армия имела 56 дивизий (в том числе три английские, две французские и одна чехословацкая), 7043 полевых и 523 зенитных орудия, 2046 минометов, 676 самолетов, 4 дирижабля{583}. В полосе предстоящего австрийского наступления располагались 44 итальянские дивизии, из которых 19 дивизий составляли подвижный резерв, обеспеченный 1800 грузовиками{584}.
Рано утром 15 июня после короткой, но исключительно сильной артиллерийской подготовки, начавшейся в три часа, австрийцы перешли в наступление на фронте от р. Астико до моря. Первоначально они имели успех и в ряде мест несколько вклинились в расположение итальянцев, но впоследствии были выбиты итальянскими контратаками. Лишь в районе горного кряжа Монтелло и в нижнем течении р. Пьяве австрийцы захватили и удержали за собой плацдармы, расширение которых все же оказалось им не под силу из-за сопротивления итальянцев. Скученность австрийских войск на ограниченных размеров плацдармах, отсутствие резервов, затруднения со снабжением через вздувшуюся от паводка реку и контратаки итальянцев в последующие дни локализовали австрийские успехи на Пьяве. Положение австрийских войск ухудшилось. В ночь на 23 июня они [520] получили приказ отойти за Пьяве на свои исходные позиции{585}. Наступление австрийцев в июне оказалось совершенно безрезультатным. Положение на итальянском, фронте стабилизировалось.
Союзники требовали от итальянского командования начать летом большое наступление, согласованное с операциями на Западном фронте{586}. Начальник итальянского генерального штаба, а фактически главнокомандующий генерал Армандо Диац не согласился на это предложение, чем вызвал недовольство Фоша. Однако под влиянием успехов союзников в июле — августе итальянское командование в конце лета начало подготовку к наступлению. Планом предусматривалось нанести удар в районе возвышенности Граппа между реками Брента и Пьяве, чтобы расколоть австрийский фронт, а затем разгромить австрийские силы на р. Пьяве{587}. Итальянская армия насчитывала в своем составе 57 дивизий (в том числе 3 английские, 2 французские, 1 чехословацкая), 7700 орудий и 1745 минометов. Все эти силы объединялись в восемь армий{588}. Австро-венгерская армия имела 58 дивизий и 6030 орудий. Командовал всеми австро-венгерскими силами на итальянском фронте эрцгерцог Иосиф. Австрийские армии были объединены в две группы по две армии в каждой — Тирольская группа западнее р. Пьяве под командованием генерала Кробатина и Пьявская группа под командованием фельдмаршала Бороевича.
Итальянское наступление было назначено на 10 октября, но вследствие плохой погоды и непрерывных дождей его перенесли на 24 октября. В этот день наступление началось только в районе Граппа, где действовала 4-я итальянская армия. После артиллерийской подготовки пехота первым натиском овладела частью австрийских позиций, противник отчаянно сопротивлялся. Его артиллерийский и пулеметный огонь останавливал итальянцев, а контратаками австрийцы восстанавливали положение. К концу дня итальянцы удержались лишь на некоторых пунктах, понеся большие потери. На следующий день атаки повторились, но и они не дали ощутимых результатов. Район Граппа изобиловал возвышенностями. Обладание ими давало значительные тактические преимущества. Противники стремились прежде всего захватить и удержать высоты. Ввиду тяжелых потерь командующий 4-й армией решил к концу дня 25 октября приостановить операцию, чтобы войска закрепились на своих позициях и отдохнули. В последующие дни бои продолжались с таким же переменным успехом. Хотя австрийцы сумели подвезти [521] подкрепления, но их усилия стали ослабевать. Некоторые части, особенно венгерские и славянские, отказывались продолжать борьбу. Западнее р. Бренты в полосе 6-й итальянской армии входившие в ее состав английские и французские войска активными действиями сковали противника, лишив его возможности снимать части с этого участка фронта и перебрасывать их в район Граппа.
В полосе главного удара на р. Пьяве начало наступления силами 12-й, 8-й и 10-й итальянских армий также намечалось на 24 октября. После форсирования реки ударными отрядами на лодках планировалось навести 10 мостов и более 14 пешеходных мостиков. Река Пьяве имеет крутые и труднодоступные берега. Ее ширина в среднем составляет 250-300 м, но на отдельных участках достигает 1500-2000 м. В ряде мест, особенно ближе к устью, имеются искусственные дамбы для защиты от наводнения. Вследствие подъема воды в реке после сильных дождей главнее командование приостановило намеченное форсирование. Некоторые части сумели переправиться и утром 25 октября в одном месте навести мост. В ночь на 27 октября понтонерам удалось навести еще несколько мостов, несмотря на сильное течение, сносившее мосты, и артиллерийский огонь противника. По этим переправам к утру 27 октября перешли первые итальянские части. На противоположном берегу они захватили три плацдарма. С рассветом большинство переправ было уничтожено артиллерийским огнем противника, и переправившиеся итальянские части оказались отрезанными от своих тылов и лишенными связи. Но они немедленно после переправы атаковали противника и захватили ряд прибрежных селений на удалении 3-4 км от реки. Более успешное продвижение было на правом фланге ударной группировки, где войска 10-й армии углубились в расположение противника до 6 — 8 км. Восстанавливая переправы, итальянцы вводили в бой новые силы. Командующий 8-й итальянской армией генерал Кавилья, видя невероятную трудность в организации переправ в полосе своей армии, решил воспользоваться успехом соседа справа. 27 октября утром он переправил по мостам 10-й армии свой правофланговый корпус, чтобы нанести удар во фланг противнику, оборонявшемуся перед его армией. Этот маневр принес итальянцам значительный успех.
Для австрийцев сложилось серьезное положение. В бой были брошены последние резервы. Некоторые части восставали и отказывались повиноваться. Только несколько австрийских дивизий еще продолжали борьбу. Чешские и хорватские части не желали больше воевать. Венгерские дивизии еще 25 октября покинули фронт под предлогом необходимости защиты своей страны, которой угрожали войска Антанты со стороны Сербии. 28 октября уже 30 дивизий категорически отказывались сражаться. Видя невозможность дальнейшего сопротивления, командование 6-й австрийской армии в 8 часов 30 минут 28 октября отдало приказ на отход. [522]
К этому времени вода в реке начала спадать, и итальянское командование приказало восстановить все мостовые переправы, что и было выполнено в ночь на 29 октября. Пехота непрерывным потоком двинулась по мостам. К утру все три плацдарма соединились. 8-я армия продолжала наступление. Ее подвижные части (кавалерия, самокатчики и пехота на грузовиках) приближались к Витторио Венето. 6-я австрийская армия была деморализована. Ее корпуса отходили в расходящихся направлениях — один на север, другой на восток. Положение австрийским командованием оценивалось как безнадежное.
К утру 30 октября итальянские войска вступили в Витторио. Австрийцы отступали всеми своими силами. 16 полков итальянской кавалерии с самокатчиками и бронеавтомобилями начали преследовать противника. 30 октября перешла в наступление и 3-я итальянская армия, расширяя прорыв вправо до моря. Противостоявшие ей австрийские части 5-й Изонцкой армии, не оказав особого сопротивления, начали отходить. В последующие дни перешли в наступление итальянские 6-я и 1-я армии на фронте от р. Бренты до оз. Гарда и 7-я армия западнее оз. Гарда до швейцарской границы. Вследствие полного разложения австрийской армии они быстро продвигались вперед. 3 ноября после полудня был занят Триент, а на востоке итальянская кавалерия вышла на р. Тальяменто и к Удине. В Триесте высадился итальянский десант и захватил этот город.
В условиях приближающегося краха империи австро-венгерское правительство одновременно с Германией еще 5 октября направило президенту США Вильсону предложение о перемирии. 27 октября австро-венгерское правительство через своего министра иностранных дел обратилось к правительствам стран Антанты с просьбой немедленно начать переговоры о сепаратном мире. 29 октября австрийцы согласились на заключение мира с Антантой на любых условиях. 31 октября для ведения переговоров о перемирии австро-венгерская делегация во главе с генералом Вебером прибыла в Вилла-Джусти близ Падуи. В этот же день в Версале Высший военный совет Антанты утвердил условия перемирия{589}. 3 ноября перемирие было заключено. Боевые действия прекращались в 15 часов 4 ноября. К моменту перемирия итальянцы взяли в плен 387 тыс. австрийцев и более 2300 орудий{590}. Австро-венгерская армия на итальянском фронте перестала существовать.
По условиям перемирия австро-венгерская армия демобилизовывалась, за исключением 20 дивизий. Австро-Венгрия освобождала всех военнопленных. Военно-морской флот разоружался и передавался Антанте. Союзные войска получали право передвижения по территории страны по железным и шоссейным дорогам. [523]
Капитуляция Австро-Венгрии предоставляла Антанте возможность нанести удар по Германии на новом стратегическом направлении. Был принят план наступления на Германию с юга и востока в направлении на Мюнхен через территорию Австрии силами 20-30 дивизий, в том числе двух французских и двух английских{591}. Однако в связи с капитуляцией Германии это наступление не было осуществлено.
Военное поражение Австро-Венгрии сопровождалось распадом основанного на национальном гнете государства. В стране создалась революционная ситуация. Каждый день приносил новые известия о выступлениях народных масс против войны и монархии, о волнениях в войсках и об усилении освободительной борьбы угнетенных народов. 28 октября Пражский национальный комитет объявил о создании самостоятельного Чехословацкого государства и переходе верховной власти в руки комитета. 30 октября Словацкий национальный совет в городе Турчанский св. Мартин принял декларацию о вхождении Словакии в состав единого Чехословацкого государства. 14 ноября Чехословакия была провозглашена республикой.
Отделились от Австро-Венгрии и южные славяне. 5 октября 1918 г. в Загребе было образовано Народное вече, которое объявило себя представительным органом всех южных славян Австро-Венгрии. В ночь с 28 на 29 октября Народное вече приняло решение о разрыве с монархией Габсбургов, образовании Государства словенцев, хорватов и сербов и переходе власти на югославянских территориях Австро-Венгрии к Народному вечу.
28 октября от Австро-Венгрии отделились польские земли. Созданная в Кракове польская буржуазно-помещичья Ликвидационная комиссия заявила о переходе власти в ее руки и присоединении к Польскому государству.
В ночь на 31 октября началось восстание в Венгрии. Восставшие рабочие и солдаты потребовали создания независимой республики. Сформировалось коалиционное правительство из буржуазных партий. 16 ноября власть Габсбургов была низвергнута, и Венгрия объявлена республикой.
В Буковине в результате народного восстания были созданы новые органы власти и ликвидирована зависимость от Австро-Венгрии. 3 ноября созванное в Черновицах Народное вече приняло решение о присоединении Северной Буковины к Советской Украине. В Галиции 1 ноября была провозглашена Западноукраинская народная республика. Здесь тоже развивалось сильное движение за воссоединение с Советской Украиной.
Под давлением революционного движения Национальное собрание 12 ноября провозгласило Австрию республикой. Император Карл покинул страну. Габсбургская империя прекратила свое существование. [524]
Д. В. Вержховский
6. Окончание военных действий на морских театрах
Северное море
Германское морское командование главной задачей флота в кампанию 1918 г. считало продолжение беспощадной подводной войны. Значительное снижение потерь торгового тоннажа стран Антанты и нейтральных государств в конце 1917 г. оно расценивало как временное явление, зависящее главным образом от недостаточного количества подводных лодок. Командование полагало, что увеличение числа лодок приведет к росту потерь в тоннаже и в конце концов Германии удастся принудить своего главного врага — Англию к капитуляции. Оно добилось утверждения новой программы ускоренного строительства подводных лодок. В декабре 1917 г. были размещены заказы на постройку 120, а затем еще 250 лодок. Одновременно увеличилось производство торпед — с 25 до 375 в месяц{592}.
Однако темпы строительства новых лодок оказались далеко не такими, какие предусматривались программой. В строй вступало в среднем 8 — 9 лодок в месяц, т. е. примерно то же число, что и в 1917 г. За 10 месяцев (январь — октябрь) 1918 г. было построено 85 лодок{593}. В январе 1918 г. в составе действующих флотилий имелось всего 132 лодки (в базах Северного моря — 95, в Адриатике — 33, в Константинополе — 4). Одновременно находилось в море (в среднем в течение кампании) 44-45 лодок{594}.
Германское командование, возлагая большие надежды на неограниченную подводную войну, по-прежнему недооценивало возможности своего противника по борьбе с подводной опасностью. Англичане и их союзники, учтя опыт предыдущей кампании, провели ряд весьма существенных мероприятий. В целях усиления минной блокады германских баз они выставили в ходе кампании 1918 г. 16 050 мин, из них 14 675 в Гельголандской бухте{595}. В мае было приступлено к постановке «Великого заграждения Северного моря» между Оркнейскими островами и побережьем Норвегии протяженностью свыше 230 миль{596}. Намечалось поставить [525] до 100 тыс. мин. Однако до перемирия (11 ноября 1918 г.) было выставлено 70 117 антенных мин (56 571 — американцами и 13 546 — англичанами). Заграждение состояло из 24 линий мин, поставленных с различным углублением (13,7 м, 24,4м, 73,1 м){597}. В районе заграждения первоначально находился противолодочный дозор, состоявший из 76 малых кораблей, но через некоторое время он был снят.
При всей своей грандиозности заграждение Северного моря не привело к желаемым результатам. Германские лодки проходили через него на атлантические коммуникации. Адмирал Джеллико, отнюдь не заинтересованный сгущать краски, отмечал: «... заграждение оказалось не столь действенным, как многие надеялись, несмотря на большие затраты труда и боевых средств. Число лодок, гибель которых относили на счет заграждения, было разочаровывающим»{598}. На заграждении погибло всего 4-6 немецких лодок.
Более серьезной помехой для германских подводных лодок был Дуврский барраж. В начале кампании английское командование усилило барраж. Были завершены начатые осенью 1917 г. минные постановки на глубоководном заграждении в южной части Английского канала, между Фолкстоном и м. Грине (всего 9500 мин). Состав сил Дуврского патруля пополнился мониторами, миноносцами, сторожевыми и другими кораблями. Немецким лодкам стало трудней прорываться через барраж в океан. В период с 26 января по 8 февраля английские патрульные силы потопили здесь 4 лодки противника{599}.
Германское командование попробовало ослабить оборону Дуврского пролива набегом миноносцев в ночь на 15 февраля. Немцам удалось потопить 7 дрифтеров и 1 траулер и нанести тяжелые повреждения 5 дрифтерам, 1 траулеру и 1 колесному тральщику. 89 английских моряков погибли и пропали без вести{600}. Но это был временный успех. В дальнейшем немецкие лодки вынуждены были избегать прохода Дуврским проливом, предпочитая выходить на океанские коммуникации северным путем.
Одним из важных мероприятий по борьбе с германскими подводными лодками английское командование считало заблокирование их баз в Зеебрюгге и Остенде (Фландрия). 22-23 апреля оно предприняло с этой целью крупную операцию. Планом операции намечалось затопить на выходных фарватерах из баз 5 старых крейсеров (3 — в Зеебрюгге и 2 — в Остенде). Для захвата береговых [526] батарей и разрушения мола и других сооружений в Зеебрюгге предусматривалось высадить десант. Для отвлечения внимания противника и ослабления его оборонительных средств было решено произвести артиллерийский обстрел с кораблей береговых батарей, защищавших Зеебрюгге и Остенде, а гавани обоих портов подвергнуть бомбардировке с воздуха. В операцию выделялись крупные силы флота: 165 кораблей различных классов, десант численностью 1780 человек и 2 отряда авиации{601}.
Однако результаты операции не порадовали английское командование. В Зеебрюгге 2 крейсера были затоплены в назначенных местах, а третий — вне канала. Десант также не полностью выполнил свою задачу. Англичане потеряли здесь 1 эсминец и 2 сторожевых катера. Особенно большие потери понес десант — 214 человек убитыми, 383 ранеными и 19 пленными. Немецкие потери составляли всего около 10 человек убитыми и 16 ранеными{602}. Немцы сразу же приступили к расчистке фарватера, и уже 25 апреля вышла в море подводная лодка.
В Остенде англичан постигла полная неудача. Крейсера, предназначенные для затопления, попали под сильный огонь немецких батарей, сбились с курса и сели на мель в 500 метрах от входа в гавань. После снятия команд они были взорваны{603}. 9 — 10 мая англичане повторили операцию по закупорке Остенде, но и на этот раз безрезультатно.
Фландрские базы германских подводных лодок подвергались также очень частым ударам английской авиации. С весны до октября 1918 г. было совершено не менее 350 воздушных налетов, сброшено свыше 10 тыс. бомб. Налеты выводили временно из строя портовые сооружения и наносили повреждения стоявшим там кораблям, в том числе подводным лодкам, и все же не смогли лишить последних этих очень выгодно расположенных баз{604}.
Наиболее действенными мерами по борьбе с германскими подводными лодками явились усиление противолодочных средств и развитие системы конвоев. В 1918 г. для этого было привлечено около 5000 кораблей разных классов, до 1100 самолетов и 230 дирижаблей и привязных аэростатов{605}. Число торговых судов, вооруженных артиллерией и снабженных различными техническими средствами для обнаружения и уничтожения неприятельских лодок, достигало нескольких тысяч.
Большую помощь своим союзникам в борьбе с лодками оказали в 1918 г. Соединенные Штаты Америки, Они направили в их базы [527] и порты 64 эскадренных миноносца, 10 подводных лодок, 1 монитор, 6 канонерских лодок, 2 сторожевых корабля, 78 сторожевых катеров{606} и около 130 вспомогательных кораблей и судов. Кроме того, США создали 30 авиастанций, на которых базировалось 436 гидросамолетов, 4 дирижабля и 46 привязных аэростатов{607}.
Мобилизовав такие громадные силы, союзники получили возможность проводить в конвоях под сильной охраной боевых кораблей до 92% всех воинских транспортов и торговых судов. Потери в тоннаже с апреля пошли на убыль и в октябре снизились до 91 тыс. тонн{608}. Одновременно союзники увеличили воспроизводство торгового тоннажа{609}.
В связи с дальнейшим развитием союзниками конвойной системы германское командование попыталось изменить способы использования подводных лодок. Основной состав лодок был направлен на поиски и уничтожение неприятельских судов в прибрежных районах, где конвои обычно «рассыпались» и суда следовали самостоятельно. Действия же на океанских просторах возлагались на так называемые подводные крейсера{610}. Германское правительство дополнительно объявило опасным для плавания район островов Зеленого Мыса и Мадейра. Но в этом районе действовало всего 3 «подводных крейсера», и они не могли, конечно, дать больших результатов.
Германское командование допустило серьезный просчет в использовании подводных лодок на коммуникациях противника. Оно направило основные усилия лодок на уничтожение судов, доставлявших в Англию коммерческие грузы (продовольствие, сырье и др.) и мало внимания уделило борьбе с перевозками американских войск и военных грузов в Европу. С августа 1917 г. по октябрь 1918 г. транспортный флот союзников перевез около 2 млн. 100 тыс. американских войск и 2 млн. 300 тыс. тонн военных грузов. За это время прошло в конвоях и одиночным порядком свыше тысячи войсковых транспортов, а германские лодки потопили всего 7 транспортов, из которых 4 шли порожняком на запад и 3 — на восток с войсками. На последних погибло не более 900 человек{611}.
В целом же германские подводные лодки и в кампанию 1918 г. нанесли ощутимый урон торговому тоннажу союзников и [528] нейтральных стран, потопив с января по октябрь в Северном море, Атлантике и Средиземном море 1283 судна общим водоизмещением 2 млн. 922 тыс. тонн{612}. Однако потери были на 1 млн. тонн с лишним меньше вновь построенного тоннажа (3940 тыс. тонн). Кроме того, от торпедных атак немецких лодок и на минах, поставленных ими, союзники потеряли 1 линейный корабль (английский «Британия»), 2 крейсера (французский «Дюпти Туар», американский «Сан Диэго»), 2 эскадренных миноносца (английские), 2 подводные лодки (французские), 1 канонерскую лодку (итальянская){613}. Германский флот в 1918 г. лишился 72 подводных лодок (69 погибли от воздействия разных видов оружия, 2 повреждены и интернированы и 1 тяжело поврежденная затоплена своей командой){614}.
Английский флот в 1918 г., как и в предыдущую кампанию, занятый борьбой с подводной опасностью, не искал намеренно столкновений с надводными силами противника. Лишь в случае нападения неприятельского флота на побережье Англии или на «скандинавские» конвои он был готов вступить с ним в бой. В свою очередь надводные силы германского флота также не проявили в ходе кампании большой активности, ограничившись несколькими набеговыми операциями.
Помимо упомянутого выше набега миноносцев на дозор Дуврского патруля в ночь на 15 февраля имели место еще два боевых выхода немецких надводных кораблей. С началом наступления германской армии в Пикардии легким силам флота было приказано обстрелять прибрежную железную дорогу на участке Дюнкерк — Ньюпор с тем, чтобы сорвать подвоз подкреплений и снабжение для противостоявших войск противника. В ночь на 21 марта немецкие миноносцы появились в назначенном районе, но выполнить свою задачу не смогли, так как встретились с превосходящими силами англо-французов. При этом 2 германских миноносца были потоплены и 1 миноносец получил повреждения{615}.
В апреле германское командование решило предпринять набеговую операцию против «скандинавских» конвоев англичан, задавшись целью уничтожить не только транспортные суда противника и корабли непосредственного охранения, но и силы прикрытия, в состав которых входили, как правило, крейсера и линкоры. Утром 23 апреля немецкий флот (19 линейных кораблей, 5 линейных крейсеров, 10 легких крейсеров и до 50 эсминцев) [529] вышел к юго-западным берегам Норвегии, в район движения конвоев. 24 апреля разведывательные силы под командованием вице-адмирала Хиппера, отделившись от флота, произвели поиск до 60-й параллели, но конвоя не обнаружили (он прошел накануне).
Это был последний выход германского флота в открытое море. В конце октября германское командование приказало флоту выйти в полном составе в море и решительно атаковать английский флот, не считаясь ни с какими жертвами{616}. 28 октября флот сосредоточился в Вильгельмсхафене с тем, чтобы на следующий день начать операцию («Поход смерти»). Нависла угроза гибели 80 тыс. немецких моряков. Однако авантюра германских милитаристов была сорвана. Перед снятием с якорей на ряде кораблей вспыхнули волнения матросов, готовые перерасти в вооруженное восстание. Командование флота произвело массовые аресты и разослало соединения флота по разным базам{617}. Но эти меры не предотвратили революционного взрыва. 3 ноября произошло восстание матросов в Киле, поддержанное рабочими и солдатами. В Германии началась буржуазно-демократическая революция.
Германский флот, охваченный антивоенным и революционным движением, из опоры кайзеровской монархии, каковой он всегда считался, превратился в одну из решающих сил буржуазно-демократической революции в стране. На формирование революционного самосознания матросских масс немецкого флота огромное влияние оказала победа социалистической революции в России, революционный выход Советской России из империалистической войны.
Последняя военная кампания на Северном море по характеру боевых действий флотов сторон не отличалась от предыдущей. Флоты решали те же задачи. Подводная блокада Англии не привела Германию к цели. Сама же Германия до конца войны оставалась заблокированной с моря, что усиливало экономическую разруху в стране и приближало военное поражение. В ходе кампании англичане и американцы использовали в невиданных до того времени масштабах минное оружие; всего в 1918 г. они выставили свыше 107 тыс. мин{618}. Возросло также применение воздушных сил в борьбе на море.
Средиземное море
После заключения перемирия с Советской Россией германо-турецкое командование решило использовать свой флот для борьбы с блокирующими Дарданеллы силами англичан. Утром 20 января отряд в составе линейного крейсера «Гебен», легкого крейсера [530] «Бреслау» и 4 эсминцев под командованием вице-адмирала Ребейр-Пашвица{619} вышел из Дарданелл с целью уничтожения английского дозора у пролива и нападения на корабли, стоявшие в бухтах островов Имброс и Лемнос. Для наблюдения за противником к о. Лемнос была выслана подводная лодка{620}.
По выходе из Дарданелл «Гебен» подорвался на мине, но не получил серьезного повреждения. Крейсера продолжали движение к о. Имброс{621}. Английские корабли, находившиеся там, заметили приближение неприятеля, однако выйти в море не успели. «Гебен» и «Бреслау» артиллерийским огнем потопили в бухте Кусу 2 английских монитора, разрушили радиостанцию и сигнальную станцию на м. Кефало, а затем направились к о. Лемнос. При отходе от Имброса «Бреслау» подорвался на минном поле и затонул. «Гебен», пытаясь помочь «Бреслау», сам наскочил на мину. Но повреждения и на этот раз оказались не тяжелыми. После этого линейный крейсер повернул к Дарданеллам. На подходе к проливу «Гебен» вновь подорвался на мине, а затем сел на мель. Снятие его с мели заняло шесть суток. За это время «Гебен» ежедневно подвергался атакам английской авиации, которая израсходовала до 180 бомб, достигнув лишь двух попаданий. Англичане попытались уничтожить сидевший на мели крейсер с помощью подводной лодки, но та пришла к месту аварии, когда «Гебен» был уже в Босфоре{622}. После захвата германскими интервентами Севастополя «Гебен» был направлен туда для ремонта, а затем официально передан Турции.
Главной опасностью для союзников на Средиземном море по-прежнему были германские подводные лодки. К началу 1918 г. в австрийских базах находились 33 немецкие лодки, а в апреле — мае — 34 (самое большое число за кампанию). Но из-за слабых ремонтных возможностей баз одновременно могла действовать на сообщениях только одна треть их (редко больше){623}.
Лодки действовали главным образом в Сицилийском проливе, Эгейском море и у Суэцкого канала. В первые месяцы 1918 г., когда большинство судов ходило без охраны, потери союзного и нейтрального тоннажа были довольно значительными — в среднем около 150 тыс. тонн в месяц. Снижение потерь началось в июне, и до октября они удерживались на уровне примерно 75 тыс. тонн в месяц. Во второй половине кампании союзники [531] распространили конвойную систему на все важнейшие средиземноморские коммуникации.
Среди мер по борьбе с подводными лодками большое значение союзники придавали дальнейшему усилению Отрантского барража. Работы по оборудованию его противолодочными средствами продолжались до конца сентября и не были полностью завершены.
Германские подводные лодки на протяжении всей кампании прорывались через него на средиземноморские коммуникации союзников и топили их суда и корабли. Из 13 лодок, потерянных немцами в 1918 г. на Средиземном море, только 2 погибли на барраже{624}. «Заграждение представляет собой хороший наблюдательный пост и только», — такую оценку Отрантскому барражу вынужден был дать английский официальный историк Г. Ньюболт{625}.
В июне 1918 г. командование австро-венгерского флота по настоянию морского генерального штаба Германии разработало план крупной операции по уничтожению сил подвижного барража в Отрантском проливе. Две группы легких крейсеров и эскадренных миноносцев (всего 4 крейсера и 8 эсминцев), сосредоточившись в Которе, должны были атаковать корабли барража, а при отходе — увлечь за собой силы поддержки союзников с тем, чтобы поставить их под удар своих линейных кораблей. Для последней цели выделялось 7 линкоров в обеспечении миноносцев, которые развертывались вдоль побережья от Рагузы до Отрантского пролива. 12 подводных лодок получили приказание занять позиции на возможных путях движения кораблей противника{626}. Но операция не состоялась.
Вечером 9 июня 2 итальянских миноносца, имея на буксире торпедные катера, вышли из Анконы на разведку шхерных фарватеров у Далматинского побережья. Выход кораблей не был связан с готовившейся неприятелем операцией. Союзники даже не подозревали о ней. Это был один из походов, которые совершались почти каждую ночь. В 4-м часу 10 июня итальянские торпедные катера, находясь близ о. Премуда, заметили при лунном свете идущие в кильватер в охранении миноносцев два австрийских линкора. Это были «Сцент Истван» и «Тегетгоф», которые в соответствии с планом развертывания следовали в назначенный им район. Торпедные катера прорвались через охранение и атаковали линкоры. Атака одного катера оказалась весьма успешной: обе выпущенные торпеды попали в борт «Сцент Иствана», корабль перевернулся и затонул. Второй катер постигла неудача: торпеды прошли мимо. После атаки катера полным ходом отошли к своим миноносцам{627}. [532]
Потопление огромного линкора небольшим катером показало возрастающее боевое значение нового класса малых надводных кораблей — торпедных катеров. Австрийское командование, лишившись новейшего линейного корабля и полагая, что противнику стало известно о готовившейся операции, решило отменить ее{628}. 1 ноября итальянцы потопили второй австрийский линкор «Вирибус Унитис» с помощью катера, снабженного специальной миной. 3 ноября, после подписания с Австро-Венгрией перемирия, военные действия на Средиземном море прекратились.
В ходе кампании 1918 г. наибольшего размаха и напряженности достигли военные действия на Западном фронте. Они продолжались почти беспрерывно в течение 235 дней, с 21 марта по 11 ноября. На фронте протяжением в 400 км столкнулись 6 млн. человек{629}. Германские армии в течение 119 дней, с 21 марта по 17 июля, осуществили пять наступательных операций, в которых приняли участие 254 немецкие пехотные дивизии и 272 союзные дивизии (в том числе 14 кавалерийских){630}. Союзники наступали в течение 116 дней, с 18 июля по 11 ноября.
Наступательные операции германских армий не привели к достижению стратегической цели — разгрому вооруженных сил Антанты. Германское командование не сумело правильно использовать те силы, которые были в его распоряжении. Серьезной ошибкой было то, что операции велись с большими паузами между собой. Это позволяло союзникам восстанавливать свои силы после германских ударов и изготавливаться для отражения очередного наступления. Прорыв фронта немецкие войска осуществляли на изолированном участке в одном направлении, что давало возможность обороняющейся стороне свободно маневрировать резервами, создавать новые рубежи обороны и останавливать наступление.
Страны Антанты придерживались в начале кампании оборонительного образа действий. В то же время союзное командование считало необходимым при благоприятных обстоятельствах взять стратегическую инициативу в свои руки и перейти от стратегической обороны к общему наступлению. Таким образом, характер использования своих вооруженных сил оно по существу ставило в зависимость от успехов или неудач противника. На эффективности действий союзных армий в начале кампании отрицательно сказывалось отсутствие единого командования. Однако и после создания единого командования продолжала иметь место [533] несогласованность в оперативных планах и в ведении боевых действий союзных армий.
Во второй половине кампании, когда союзники перешли в наступление, они в отличие от противника применили систему беспрерывных ударов. Каждая последующая операция начиналась еще в ходе предыдущей. Таким образом, операции следовали одна за другой без временных интервалов и фронт наступления последовательно расширялся. Противник, не имея достаточно сил и времени, чтобы перебросить резервы, был вынужден оставлять одну позицию за другой. При переходе к общему наступлению союзники ставили своей целью отрезать пути отхода германским армиям в глубокий тыл. Однако недостаточно высокие темпы наступления не позволили им достичь этой цели. Германское командование успевало отводить войска с одного рубежа на другой.
Важнейшим итогом кампании 1918 г. явилось поражение и капитуляция Германии и ее союзников. Огромное влияние на ход и исход кампании оказала Великая Октябрьская социалистическая революция. [534]
Ф. С. Криницын