Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Глава I.

Революция в России и начало восстания на «Потемкине»

1. Начало революции и подготовка восстания на Черноморском флоте

Важнейшей проблемой, которая представляет интерес как для исследования революции 1905–1907 гг. в целом, так и для изучения восстания на броненосце «Потемкин», является подготовка вооруженного восстания. Для ее освещения прежде всего необходимо рассмотреть пути формирования революционного сознания у различных категорий участников революции, роль партии в создании и деятельности революционных организаций, взаимосвязь процесса революционизирования масс с развитием революции по всей стране.

РСДРП с первого дня своего существования поставила революционную работу в войсках в ряд неотложных практических задач. В конце 1901 — начале 1902 г. В. И. Ленин писал: «...как только позволят наличные силы, мы непременно должны обратить самое серьезное внимание на пропаганду и агитацию среди солдат и офицеров, на создание «военных организаций», входящих в нашу партию». При этом он подчеркивал необходимость направить на партийную работу в войсках лучшие кадры профессиональных революционеров{17}. Значительные размеры социал-демократическая пропаганда и агитация в царской армии и на флоте приняла с появлением ленинской «Искры». В ней был специальный раздел «К вопросу о пропаганде в войсках», где публиковались сообщения и корреспонденции о работе в армии. [13]

На страницах «Искры» постоянно помещались материалы о жизни царской армии, о развитии революционных настроений в войсках, перепечатывались наиболее удачные прокламации местных комитетов, обращенные к солдатам, матросам и офицерам. Редакция газеты во главе с В. И. Лениным осуществляла общее руководство социал-демократической работой в армии, указывала конкретные пути и методы пропаганды среди различных категорий военнослужащих. Деятельность «Искры» заложила основы политической работы партии в вооруженных силах.

Руководствуясь указаниями В. И. Ленина, местные комитеты РСДРП, придерживавшиеся курса «Искры», повели активную борьбу за армию. С 1901 г. они начали создавать в войсках социал-демократические организации и кружки, выделяя для работы в армии особые группы революционеров. В 1903 г. по призыву «Искры» местные комитеты партии еще шире развернули работу в вооруженных силах. Под их влиянием участились случаи отказа солдат и матросов действовать против народа. Высшее военное командование было весьма озабочено распространением социал-демократической пропаганды и ростом революционных настроений в войсках, но все принимаемые им репрессивные меры не давали желаемых результатов.

В партийной борьбе за армию большое влияние имел II съезд РСДРП, закрепивший создание в России революционной партии рабочего класса. Еще при подготовке этого съезда В. И. Ленин разработал общую форму отчетов местных комитетов, где наряду с другими вопросами партийной работы особо выделялась деятельность в армии. Владимир Ильич подчеркивал, что для ознакомления с накопленным в этой области опытом «желательны особенно подробные данные ввиду новизны вопроса и необходимости обобщить и связать многие разрозненные шаги». В. И. Ленин считал необходимым поставить вопрос о партийной работе в армии на специальное обсуждение съезда и написал проект резолюции, в которой подчеркивалось значение партийной работы в вооруженных силах и содержалось изложение ее организационных основ. По мысли В. И. Ленина, эта работа должна была строиться на принципах централизма и в соответствии с общей тактикой партии. «Съезд обращает внимание всех партийных организаций, — [14] говорилось в проекте резолюции, — на важность социал-демократической пропаганды и агитации среди войска и рекомендует направить все усилия к скорейшему закреплению и оформлению всех имеющихся связей среди офицеров и нижних чинов. Съезд признает желательным образование особых групп служащих в войске социал-демократов с тем, чтобы группы эти занимали определенное положение в местных комитетах (как ветви комитетской организации) или в центральной организации (как учреждения, созданные непосредственно Центральным Комитетом и непосредственно ему подчиненные)»{18}.

Съезд утвердил ленинское положение об организационных основах существования военных организаций партии и подчинении их Центральному Комитету. В резолюции «О демонстрациях» перед местными комитетами были поставлены непосредственные практические задачи по привлечению армии на сторону народа. На съезде отмечалось, что «следует заботиться об ознакомлении солдат с характером и целью демонстраций и призывать их к братанию с народом; следует не допускать ненужного раздражения их со стороны демонстрантов»{19}.

Важное значение имело постановление съезда об отношении к эсерам, которые, повторяя старые ошибки народников, считали армию внеклассовой организацией. Необходимость систематической и последовательной пропаганды среди солдат и матросов они отрицали, ориентируясь лишь на офицерский состав. Массовый переход вооруженных сил на сторону народа эсеры считали невозможным и фактически сводили работу в армии к организации отдельных военных бунтов. Лишь в ходе революции 1905–1907 гг. они стали создавать в армии свои организации, но и тогда видели в них главным образом орудие военного заговора. Съезд осудил авантюристическую политику эсеров, пытавшихся устраивать вооруженные восстания в армии без учета общей обстановки в стране и связи с рабочим движением, охарактеризовал их партию как либерально-демократическую, буржуазную и решительно выступил против попыток объединения социал-демократических и эсеровских организаций. Признавались возможными лишь частичные соглашения с эсерами в отдельные моменты революционной борьбы, причем под строгим контролем ЦК РСДРП. Социал-демократы [15] должны были проводить самостоятельную линию в военной работе на местах и не давать эсерам увлечь массы на преждевременное выступление.

Борьба на съезде с противниками создания единой партии не позволила большевикам всесторонне обсудить вопросы работы в армии. Но указания В. И. Ленина стали для них руководством в дальнейшей борьбе за привлечение вооруженных сил на сторону революции. Главные задачи партийной работы в войсках в этот период заключались в создании военных ячеек РСДРП, в нейтрализации армии, в политическом воспитании солдат и матросов и пробуждении в них сочувствия борьбе рабочих и крестьян. Только после этого можно было переходить к массовому привлечению армии на сторону революции. В принятую съездом Программу вошло требование о роспуске царской армии и замене ее всеобщим вооружением народа. Это отвечало общим установкам партии на слом старой государственной машины.

После съезда комитеты РСДРП еще шире развернули революционную деятельность среди солдат и матросов. Основной формой работы в армии являлась в то время печатная пропаганда. Она велась под общепартийными лозунгами с учетом специфики военной службы. Выпуск агитационной литературы для армии и флота резко возрос. Появились специальные листовки, обращенные к воинским частям, направляемым на усмирение крестьян и рабочих, прокламации к новобранцам и увольняемым в запас.

Сильное революционизирующее воздействие на солдат и матросов оказало поражение российской армии и флота в войне с Японией. Широкие слои рядового состава воочию убедились в бездарности самодержавного командования и начали понимать необходимость радикальных перемен общественного строя. Кроме того, резко ухудшилось экономическое положение солдат и матросов. Непопулярность войны повлекла за собой и бунты призываемых в армию воинов запаса. Особый размах их выступления приобрели с осени 1904 г. Крупные волнения кадровых частей происходили в тыловых гарнизонах, при этом экономические требования их участников соединялись с политическими.

Партия старалась придать волнениям солдатских и матросских масс организованность и политическую [16] направленность, их участников учила сплоченности, помогала им осознать свои классовые интересы и необходимость коллективного отпора самодержавному строю. Рост антивоенных настроений социал-демократы использовали для усиления революционной деятельности в вооруженных силах. Было выпущено огромное количество антивоенных листовок, в которых РСДРП разъясняла истинные цели и характер войны, призывая солдат повернуть оружие против главного врага России — самодержавия. Военные организации РСДРП, находясь непосредственно среди солдат и матросов, оперативно откликались на все происходящие события, использовали для агитации все случаи произвола офицеров. Социал-демократы старались разъяснять солдатам и матросам единство их классовых интересов и необходимость совместных действий со всем трудовым народом. С этой целью местные комитеты и военные ячейки партии устраивали общие митинги рабочих и военнослужащих, подготовляя революционный союз армии и народа.

9 января 1905 г. в России началась первая буржуазно-демократическая революция эпохи империализма. В этой обстановке партии нужно было выработать четкую тактическую линию, покончить с оппортунизмом меньшевиков и укрепить свои ряды на принципах большевизма. Эти задачи решил III съезд РСДРП, на котором был выработан план борьбы за свержение самодержавия и создания условий для перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Обсудив положение в стране и тактические задачи партии, съезд отметил, что революционное «движение в настоящий момент уже привело к необходимости вооруженного восстания»{20}, и принял резолюцию о его немедленной практической подготовке.

Вопрос о вовлечении армии в революцию занял важное место в работе партийного съезда. Еще в период его подготовки В. И. Ленин в «Письме организациям в России» от 28 февраля 1905 г. указывал, что для съезда «сугубо важны доклады о работе среди войска», а в «Общем плане работ и решений III съезда» особо выделил «важное значение работы среди солдат»{21}. В докладе о вооруженном восстании на съезде отмечалось, что обеспечить переход войск на сторону народа можно лишь при наличии в армии прочных конспиративных организаций, и подчеркивалась их [17] важность для военно-технической подготовки восстания. Рекомендовалось в связи с недостатком партийных кадров сконцентрировать работу в частях, наиболее восприимчивых к пропаганде и агитации, чтобы подготовить их к участию в восстании при одновременной нейтрализации других частей. Основу пропаганды и агитации составляло требование замены постоянной армии всеобщим вооружением народа. Предполагалось для повышения эффективности пропаганды создать комиссию по выработке программы политических и экономических требований солдат и матросов. В отношении военных организаций других партий рекомендовалось вводить в их состав агентов РСДРП для противодействия их возможному саботажу и контрреволюционным актам при подготовке и проведении восстания. В его ходе намечалось немедленно устранить или изолировать реакционных офицеров, а в отношении политически несознательных солдат и матросов применить меры самого широкого убеждения{22}.

Одновременно с III съездом РСДРП меньшевики созвали свою конференцию в Женеве. Ее участники отрицали ленинскую идею гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции. Гегемоном они считали либеральную буржуазию, а крестьянство изображали не союзником пролетариата, а реакционной силой. Признавая на словах необходимость восстания, они утверждали, что массы не созрели, и откладывали его на неопределенный срок. Задачи военной работы они также сводили лишь к пропаганде и агитации, ставя целью не переход армии к народу, а ее нейтрализацию. Фактически меньшевики предавали революцию и вносили дезорганизацию в ряды ее борцов. Только партия большевиков неуклонно выступала организатором и руководителем масс, была авангардом пролетариата и крестьянства.

Развитие революции заставило РСДРП практически решать проблему перехода армии на сторону народа. Под влиянием революционных событий зимой — весной 1905 г. и в результате партийной работы в войсках армия начала колебаться. «Чем глубже возмущение в народе, тем ненадежнее становится войско...» — отмечал В. И. Ленин{23}. Солдаты отказывались стрелять в восставших, сами устраивали сходки и бунты.

В мае 1905 г. по всей империи прокатилась мощная [18] волна первомайских демонстраций. В Иваново-Вознесенске возник первый в истории освободительной борьбы Совет рабочих депутатов. В июне восстали рабочие Лодзи. А в войсках с января до середины июня 1905 г. произошло 34 крупных выступления. Впервые движение в армии и народная революция начинали смыкаться, обеспечивая успехи выступлениям военных. Размах борьбы пролетариата в тот период создал условия для направления стихийного недовольства солдат и матросов в русло революции. Но революционное движение во всей стране и в армии еще не достигло своего апогея. Основная масса солдат еще выполняла приказы самодержца. Борьба сил революции и контрреволюции за армию обострилась. Летом 1905 г. армия открыто вступила в революционную борьбу. Первый шаг сделали моряки-черноморцы.

Волны революции докатились до Черного моря к весне 1905 г. Начались непрерывные забастовки в Одессе и Екатеринославе, волновались крестьяне Гурии и солдаты Батумского гарнизона, бастовали рабочие Евпатории, Феодосии, Керчи, Николаева, Севастополя, Бердянска, Таганрога. В разных местах Крымского полуострова происходили стачки сельскохозяйственных рабочих, крестьяне громили помещичьи имения, захватывали и запахивали помещичью землю. Для будущего восстания складывалась благоприятная обстановка. Однако этот процесс был еще далек от завершения. Революционное движение в районе Черноморского побережья, как и по всей стране, к июню 1905 г. еще не достигло пика.

Возникновению на флоте революционных настроений во многом способствовало жестокое обращение офицеров с матросами. Как вспоминал участник восстания на «Потемкине» П. К. Пазюк, «за малейшие провинности командир Голиков наказывал матросов темным карцером и стоянием под винтовкой с мешком песка весом в полтора пуда на шее». «Если не угодишь чем-нибудь, — свидетельствовал другой участник восстания, А. С. Зиновьев, — так в полном снаряжении командуют «бегом марш» и заставляют бегать по 6–7 часов подряд, пока... матрос не упадет без сил»{24}. Особенной жестокостью отличался старший офицер И. И. Гиляровский, что неоднократно признавал в беседах с адмиралом Ф. Ф. Вишневецким [19] даже командир корабля Б. Н. Голиков.

В документах командования Черноморского флота отмечены многочисленные случаи зверских избиений матросов офицерами и боцманами. В воспоминаниях А. Жительского описывается случай, когда мичман Рюмин с броненосца «Георгий Победоносец» в припадке ярости тяжело ранил кортиком одного из матросов, героя крейсера «Варяг», имевшего Георгиевский крест за бой при Чемульпо. Мичман не понес никакого наказания, его просто перевели на другой корабль из опасения мести матросов. А. Жительский писал, что этот случай сделал его революционером. Ни о жизни, ни о здоровье матросов не заботился никто. Казармы не имели прачечных, и даже зимой матросы стирали белье на открытом воздухе у пристани, стоя в ледяной воде{25}.

Физическим издевательствам сопутствовали оскорбления и унижения человеческого достоинства. Например, у входа в севастопольский городской парк висели таблички с надписями: «Собак не водить. Нижним чинам вход воспрещен»{26}. Матросам запрещалось ходить по Большой Морской и Екатеринославской улицам, по Историческому и Приморскому бульварам. Нельзя им было также посещать места героической обороны Севастополя во время Крымской войны. Возмущенные матросы социал-демократы выпустили по этому поводу специальную листовку, в которой, обращаясь к властям, писали: «Но как вам не стыдно делать подобные распоряжения?.. За что же тогда наши деды и прадеды положили головы и орошали своею горячею кровью все здешние курганы, а нам теперь воспрещаете посещать эти места?.. Зачем же вы просили в 1903 году деньги у нижних чинов на сооружение памятников, а теперь не пускаете их в те места, где поставлены эти памятники?

Долой всех вас, бюрократов царской службы! Долой и вашего царя с русского престола! Да здравствует между нами мир, свобода и демократическая республика!»{27}

Главный командир Черноморского флота вице-адмирал Г. П. Чухнин запретил матросам покупать и иметь книги. Письма матросов в редакцию газеты «Пролетарий» свидетельствуют о совершенно невыносимых условиях жизни в казармах рядового состава. Они показывают, что казарма была настоящей [20] тюрьмой с решетками на окнах, грязными нарами, отсутствием элементарных удобств и, в довершение всего, с самой скверной пищей, приготовленной из несвежих продуктов{28}.

Плохое питание являлось постоянным предметом недовольства матросов. По воспоминаниям одного из них, Е. Г. Лакия, командир броненосца «Потемкин» Е: Н. Голиков выстроил себе на казенные деньги три дома в Севастополе, в то время как его команда питалась гнилым мясом{29}.

Отчеты и замечания инспекторских комиссий по Черноморскому флоту неоднократно обращали внимание командования на невыносимые условия быта и службы матросов, отмечая «полное пренебрежение к нижнему чину»{30}.

Матросы ненавидели своих угнетателей. Доведенные до отчаяния, они нападали на особо ненавистных офицеров и боцманов. В 1903 г. такой случай произошел на броненосце «Потемкин»: матрос-плотник Констальский, не выдержав издевательств боцмана Иващука, тяжело ранил его топором{31}.

Временами возмущение матросов существовавшими на флоте порядками выливалось в стихийные выступления. В июле 1903 г. вспыхнул голодный бунт на учебном крейсере «Березань». Его участники потребовали улучшить питание, угрожая в противном случае открыть кингстоны и потопить крейсер. Офицеры с большим трудом успокоили команду. Еще более крупное волнение произошло 3–5 ноября 1904 г. в Лазаревских казармах Севастополя. Матросы разгромили казармы и разогнали офицеров, а наиболее революционно настроенные из них пытались превратить это стихийное возмущение в вооруженное восстание матросов и рабочих. Однако командованию удалось изолировать казармы от городских кварталов и подавить бунт. Подобные выступления сплачивали матросов, но, как отмечал В. И. Ленин, «это было все же гораздо более проявлением отчаяния и мести, чем борьбой» {32}.

Качественное изменение в развитии революционного движения на флоте произошло в результате пополнения личного состава представителями пролетариата и активизации деятельности РСДРП. Специфика военно-морской службы требовала квалифицированных специалистов для управления сложными механизмами [21] кораблей. Поэтому значительную часть матросов набирали из рабочих и жителей прибрежных районов, в какой-то мере знакомых с техникой и морским делом. Матросы из пролетариев и полупролетариев до призыва на флот нередко участвовали в стачках, многие находились под влиянием РСДРП. Они острее реагировали на притеснения и издевательства, что признавали и сами офицеры, и командование флота. По воспоминаниям участника восстания на «Пруте» И. И. Атамасова, старший офицер этого учебного судна Н. И. Руднев «иначе и не обращался к машинной команде, как: «Эй вы, социал-демократы!»{33} «Характерно, — отмечал В. И. Ленин, — что вождей движения давали те элементы военного флота и армии, которые рекрутировались главным образом из среды промышленных рабочих и для которых требовалась наибольшая техническая подготовка...»{34} Матросы из крестьян, политически менее развитые, со временем также втягивались в жизнь флота, проникаясь революционными настроениями его передовой части. Таким образом социал-демократическая пропаганда находила в матросской среде благоприятную почву.

Первые группы РСДРП на Черноморском флоте возникли в 1901–1902 гг. Социал-демократическая пропаганда с первых дней начала развиваться столь стремительно, что уже 19 апреля 1902 г. старший флагман Черноморской флотской дивизии вице-адмирал Я. А. Гильдебрандт издал приказ № 227, в котором запрещал матросам читать и распространять нелегальную литературу, требовал передавать «агитаторов и смутьянов» начальству{35}. Командование пыталось бороться с революционной пропагандой путем обысков и арестов, но революционное движение на флоте росло и крепло.

В своей деятельности революционно настроенные матросы придерживались курса ленинской «Искры». Но наряду с РСДРП с 1902 г. на флоте вели работу и эсеры. Так, в июле 1903 г. в Севастополе они образовали группу, объединившую около 100 матросов. В декабре 1904 г. полиция разгромила ее, и организованная работа эсеров прекратилась. В среде матросов сохранились лишь мелкие эсеровские группы (например, на «Пруте»), однако связь их с руководством этой партии была формальной, и на деле они [22] шли за РСДРП, подчиняясь решениям большевистского Центрального флотского комитета{36}. Таким образом, РСДРП имела в Севастополе фактически безраздельное влияние. По воспоминаниям матроса-большевика И. Т. Яхновского, к апрелю 1903 г. во всех экипажах появились социал-демократические группы {37}.

3 декабря 1903 г. в Севастополе открылось особое совещание представителей власти для выработки мер борьбы с революционным движением на Черноморском флоте. На нем предлагалось усилить слежку за солдатами и матросами, затруднить их общение с рабочими, подобрать «надежных людей» для младшего командного состава, а также организовать развлечения для солдат и матросов, чтобы отвлечь их от революционной борьбы {38}.

В начале 1904 г. при Севастопольском комитете РСДРП был создан руководящий орган матросских социал-демократических групп — Центральный флотский комитет («Централка»). В его состав вошли матросы-большевики Г. Н. Вакуленчук, О. И. Волошин, А. И. Гладков, И. А. Кривоконь, А. М. Петров, И. Т. Яхновский и др. «Централка» имела связи с Сормовским, Николаевским и Харьковским комитетами РСДРП {39}. Своей задачей она считала широкую агитацию и создание нелегальных групп для подготовки восстания. «Централка» была хорошо законспирирована, и командованию не удавалось напасть на ее след. Ее деятельность приобрела вскоре такой размах, что командующий флотом адмирал Г. П. Чухнин в рапорте морскому министру вынужден был признать: «...против тайной организации мы совершенно бессильны» {40}.

2 декабря 1904 г. помощник начальника Таврического губернского жандармского управления ротмистр Н. А. Васильев в служебном донесении отметил: «За флотской группой идет наблюдение, пока не давшее результатов: партия эта крайне конспиративна, а наблюдение за ней с трудом возможно...» {41}

Безрезультатность всех мероприятий севастопольских жандармов в борьбе с революционным движением возмущала адмирала Чухнина. 23 марта 1905 г. он писал старшему флагману вице-адмиралу А. X. Кригеру, что число участников матросских сходок растет и матросы к чему-то готовятся. «Надо же, наконец, [23] установить, — требовал Чухнин, — хотя бы некоторые данные для раскрытия этих преступных нижних чинов» {42}.

Особенно много листовок и прокламаций стало появляться на кораблях и в казармах с конца 1904 г. К июню 1905 г. в каждом из девяти черноморских экипажей имелось 200–300 членов социал-демократических кружков, вокруг которых группировались революционно настроенные матросы {43}.

События первой российской революции, а также непрерывные поражения России в войне с Японией, и особенно гибель русского флота, способствовали росту революционных настроений среди моряков-черноморцев. Об этом свидетельствуют все участники восстания{44}. В. И. Ленин отмечал: «...соединения пролетарской массовой стачки в городах с крестьянским движением в деревне было достаточно, чтобы поколебать самую «прочную» и последнюю опору царизма. Я имею в виду армию». Как бы подтверждая эти слова, начался процесс активного размежевания и выделения революционного ядра среди моряков. «Чем дальше протянется это состояние гражданской воины, — писал В. И. Ленин, — тем неизбежнее будет выделение из контрреволюционной армии массы нейтральных и ядра борцов за революцию» {45}.

«Централка» умело направляла недовольство матросов царским правительством и местным начальством в нужное русло, вела активную пропаганду и агитацию. По воскресным и праздничным дням под видом «гуляний» в окрестностях Севастополя устраивались сходки и митинги, на которых присутствовало до 200 матросов. На этих собраниях принимались резолюции с требованием прекратить войну с Японией, свергнуть самодержавие и установить в России социалистический строй. С 10 ноября 1904 по 25 марта 1905 г. состоялось 11 таких митингов и собраний. Число участников последнего из них достигло 300 человек {46}.

Революционные листовки появлялись на кораблях и в казармах почти ежедневно. Участились доклады командиров кораблей и штаба флота адмиралу Г. П. Чухнину о политической неблагонадежности команд. В резолюции по этому поводу на рапорте штаба флота от 19 января 1905 г. адмирал написал: «Вообще, я давно слышу о боязни начальствующих [24] лиц своих же собственных команд, которую они и при мне не скрывают, почему прежде всего предлагаю, чтобы они проводили должное время среди своих подчиненных нижних чинов, следили бы за ними и водворяли бы воинскую дисциплину, чтобы не бояться нижних чинов...» {47}

Постепенно матросы стали применять и чисто пролетарскую форму борьбы — забастовку. Для Черноморского флота начала 1905 г. она была явлением нетипичным: к ней прибегали, требуя ограничения времени судовых работ и в некоторых других случаях {48}.

Во главе революционного движения на флоте по-прежнему были матросы технических специальностей. Революционные настроения среди них усилились до такой степени, что 8 апреля 1905 г. штаб Черноморского флота издал особое предписание командирам экипажей и кораблей по усилению политического надзора за машинными командами. Согласно приказу адмирала Г. П. Чухнина от 17 января 1905 г., во всех частях флота на политически неблагонадежных были заведены специальные «секретные книги», где отмечались малейшие подозрения в революционной деятельности. Чухнин лично объехал все корабли и выступил перед матросами с контрреволюционными речами, а 15 февраля издал особый приказ, в котором признал бурный рост революционных настроений на флоте и попытался вступить в полемику с социал-демократами, чтобы доказать матросам незыблемость самодержавия {49}.

В апреле и мае 1905 г. примеру адмирала последовали командиры учебного судна «Прут» и броненосца «Екатерина II» А. П. Барановский и А. К. Дриженко. Называя себя «друзьями матросов», они выступили перед членами своих команд, стараясь убедить их в возможности улучшения их жизни без революционной борьбы. Социал-демократы «Прута» и «Екатерины II» откликнулись на речи командиров двумя листовками «Ответ матросов», в которых на конкретных примерах вскрывали истинный смысл слов командиров, показывали, кто друг и кто враг матросов, звали к борьбе за свободу под знаменами РСДРП. Моряки «Прута» предупреждали А. П. Барановского: «Помни, час расплаты близок!» {50} Прокламация матросов «Екатерины II» заканчивалась словами: «А революция [25] близка! Ох, как близка! Гораздо ближе, чем вы думаете. Товарищи всех судов, организуйтесь! Долой войну! Долой офицеров! Долой царя! Да здравствует мир! Да здравствуют социал-демократы!» {51} Обе прокламации получили на флоте широкое распространение. Броненосец «Екатерина II» моряки стали называть «Красная Катя».

В апреле 1905 г. III съезд РСДРП принял резолюцию о вооруженном восстании. Выполняя решения съезда, «Централка» ускорила подготовку всеобщего восстания матросов Черноморского флота, намечая его на время маневров осенью 1905 г. Члены «Централки» полагали, что к этому времени революционное движение в России достигнет наивысшего подъема, а кроме того, они знали, что в связи с учениями корабли будут обеспечены боеприпасами. Поскольку далеко не все корабли были затронуты социал-демократической пропагандой, революционные матросы рассчитывали до конца маневров успеть провести на них соответствующую работу. Осенью же уходили в запас старослужащие матросы, слабо охваченные революционной пропагандой, а те, кого призвали вместе с первыми моряками социал-демократами Черноморского флота, оставались на службе. Революционные матросы считали, что их сверстники более восприимчивы к социал-демократической пропаганде и агитации и поддержат восставших товарищей. Надеялись они и на поддержку солдат севастопольской крепостной артиллерии. А береговым артиллеристам должны были помочь десантники команд учебного судна «Прут» и учебного крейсера «Днестр». Начинать восстание должен был эскадренный броненосец «Екатерина II», имевший самую крепкую организацию РСДРП {52}.

В случае неблагоприятной ситуации для восстания на море оно должно было начаться во время парада у Владимирского собора. Самым надежным матросам поручалось уничтожить собравшееся в одну группу начальство и поднять на мачте штаба флота сигнал к общему выступлению матросов и солдат гарнизона. Об этом было написано в письме матросов-предателей, посланном ими адмиралу Г. П. Чухнину из Румынии уже после сдачи «Потемкина». Другие источники не сообщают о таких деталях первого плана восстания. В том же письме было указано, что [26] сведения получены «от одного матроса, состоявшего членом социал-демократического кружка и принимавшего деятельное участие в беспорядках на броненосце «Потемкин»{53}. Учитывая это, а также реальность выполнения изложенного плана, можно почти не сомневаться, что он действительно существовал и мог бы обеспечить успех восстания.

После победы на кораблях и в Севастополе намечался захват всего Причерноморья. Но вскоре произошло событие, которое нарушило все планы революционеров. 7 июня началось волнение солдат севастопольских батарей. Командование приказало броненосцам быть готовыми открыть огонь по фортам. Матросы с негодованием встретили этот приказ, а команды «Екатерины II» и «Трех Святителей» прямо заявили, что стрелять не будут. Порядок в фортах вскоре был восстановлен, но возмущение матросов росло, грозя перейти в восстание. Командование списало «неблагонадежных» моряков на берег и решило увести эскадру в море, чтобы изолировать ее от революционных событий. Только с «Потемкина» было списано около 300 человек{54}.

Узнав о решении командования, «Централка» 10 июня созвала сходку представителей кораблей и частей с целью выяснения настроений матросов и солдат и предотвращения возможности стихийных выступлений. Моряки «Потемкина» послали на сходку 15 делегатов (в их числе — С. Бессалаева, И. А. Лычева, А. Н. Матюшенко, А. Ф. Царева и др.){55}. Присутствовавшие на сходке меньшевики пытались убедить матросов, что обстановка для восстания еще не созрела. В ответном выступлении член «Централки» А. М. Петров опроверг эти доводы. Он указал на небывалый рост революционных настроений в Черноморском флоте, рассказал собравшимся о революционной борьбе рабочих и крестьян Кавказа и напомнил резолюцию III съезда РСДРП о восстании. А. М. Петров доказывал, что восставший флот станет базой революции, что восстание черноморцев послужит примером для народных масс и поможет им подняться на борьбу. Его речь горячо одобрило большинство собравшихся. По ней участники сходки привяли следующую резолюцию:

«1. Матросы должны первыми начать восстание.

2. Для предупреждения сопротивления со стороны [27] неразвитых матросов присутствующие на митинге должны в своих экипажах и на судах вести среди первых подготовительную к восстанию агитацию.

3. Восстание начать в Тендровском заливе, куда эскадра выйдет на практические занятия.

4. Сигнал к восстанию должен дать броненосец «Ростислав», он же должен быть и руководителем во время восстания.

5. Сигналом послужит выстрел из орудия, который должен быть дан в обеденное время, когда офицеры будут в кают-компании.

6. Все ключи заранее должны находиться у сознательных сигнальщиков и трюмных машинистов.

7. Все матросы должны вооружиться и распределиться по частям в карауле: а) одна часть на мостике, б) другая — на батарейной и жилой палубах и в) третья — возле спасательных клапанов и клапанов затопления и т. д., — вообще караул должен быть наготове на всех более или менее важных местах.

8. По выполнении вышеописанных обязанностей матросы каждого судна, в количестве 100 человек должны двинуться в кают-компанию и во что бы то ни стало арестовать офицеров...

9. Арестовать вахтенного начальника.

10. Распределить среди матросов и старшего флагмана места, занимаемые командирами и офицерами»{56}.

В приведенной резолюции содержался подробный план захвата кораблей во время маневров в Тендровской бухте. Он отличался от прежнего плана, по которому восстание должен был начать броненосец «Екатерина II». Вероятно, участники сходки решили, что социал-демократическая организация этого судна сильно ослаблена арестами и удалением политически неблагонадежных матросов (в частности, был списан на «Прут» А. М. Петров). Возможно также, что учитывался и психологический фактор — «Ростислав», который должен был начать восстание по новому плану, являлся флагманским кораблем и его пример мог оказать воздействие на несознательных матросов. Изменились и сроки восстания: теперь его намечали на 21 июня, т. е. на время маневров. Принятый план обеспечивал бы победу восставшим в случае сохранения его в строжайшей тайне и одновременности выполнения его пунктов всеми кораблями. В плане [28] удачно сочетались удаленность флота от главных сил контрреволюции, его боевая мощь и маневренность. Победа восстания моряков под руководством РСДРП и соединение его с рабочим и крестьянским движением привели бы к образованию на юге России революционной армии и временного революционного правительства, т. е. к осуществлению ленинской идеи революции.

Первым на маневры должен был выйти эскадренный броненосец «Князь Потемкин-Таврический» — самый новый и самый сильный корабль Черноморского флота. Его постройка была начата 28 сентября 1898 г. в Николаеве, а 26 сентября 1900 г. броненосец спустили на воду и обеспечили командой. Матросы работали на строительстве корабля вместе с рабочими. Это в значительной мере послужило сближению и установлению тесных контактов между ними. Революционно настроенные рабочие вели среди матросов пропаганду, а офицеры и портовая администрация устраивали различные провокации, безуспешно пытаясь перессорить матросов и рабочих. В начале 1902 г. революционные матросы объединились в небольшую группу. Ее член — минно-машинный квартирмейстер Н. Раевценко установил связь с николаевскими социал-демократами, однако вскоре полиция арестовала людей, с которыми он был связан. Так первая попытка создания на «Потемкине» организации РСДРП потерпела неудачу{57}.

После завершения в начале 1902 г. монтажа машин и котлов намечалось провести летние ходовые испытания и весной следующего года ввести броненосец в строй. Но в отливках орудийных башен обнаружили брак. Командование решило хотя бы временно увести «Потемкин» в Севастополь, чтобы изолировать команду от николаевского пролетариата. В мае 1902 г. броненосец перешел в Севастополь. В начале 1903 г. его командиром назначили капитана первого ранга Е. Н. Голикова {58}.

На строительство «Потемкина» в Севастополь прибыли сотни рабочих Николаевского и Обуховского заводов. Как сообщает И. И. Атамасов, служивший в то время на «Потемкине», офицеры пренебрегали правилами устава и на корабле почти не появлялись. Пользуясь этим, революционно настроенные рабочие вели беседы с матросами на политические темы, снабжали [29] их нелегальной литературой. Активную революционную работу вели, в частности, рабочие слесарно-сборочного цеха севастопольского Морского завода Михайлюченко и А. Г. Цейгер. В ноябре 1903 г. полиция впервые обнаружила прокламации на «Потемкине». М. А. Столяренко полагает, что в том же году на броненосце возникли нелегальные группы РСДРП. «Часто мы собирались в кубрике по 3–4 человека, — вспоминал бывший матрос второй статьи М. Д. Данилов, — подальше от офицеров и их прихвостней, чтобы вместе прочитать переданную нам с берега листовку или газету. С жадностью ловили мы каждое слово большевистского агитатора» {59}.

В 1903 г. броненосец начал выходить в море на ходовые испытания. Во время одного из походов на корабле начался пожар, который привел к выходу из строя нефтяные котлы. Для их замены броненосец вернулся в Николаев, где находился до июля 1904 г. В декабре на нем установили орудийные башни {60}.

В октябре 1904 г. революционные группы «Потемкина» во главе с социал-демократами начали по своей инициативе и с одобрения «Централки» практическую подготовку к восстанию. Например, в батарейной палубе, где находились закованные в пирамидах винтовки, матросы укрепили на скобах пожарный инструмент, чтобы в нужный момент разбить цепи и овладеть винтовками, и начали отрабатывать действия по захвату оружия {61}.

В конце 1904 г. на броненосец прибыла большая группа матросов, обучавшихся в Кронштадте. Многие из них состояли в РСДРП. Подпольные организации еще более окрепли{*1}. Социал-демократов возглавил комендор Г. Н. Вакуленчук, член «Централки». Его товарищи комендор В. П. Барковский и машинный квартирмейстер Е. К. Резниченко поддерживали связь с Севастопольским комитетом РСДРП. Ленинградский историк В. А. Ермолов установил, что в революционной работе участвовал и один из офицеров — мичман А. Н. Кусков, но накануне восстания [30] его списали с корабля. Революционные группы были разбиты на пятерки, каждый член которых вел занятия с кружком из шести — восьми человек. Участник восстания машинист А. Ф. Царев вспоминал: «Палочная дисциплина, повседневные обыски и доносы заставляли быть всегда настороже, проявлять выдумку и хитрость. Но, несмотря ни на что, матросы регулярно получали нелегальную литературу, посещали кружки и собрания» {62}.

20 января 1905 г. на самом «Потемкине», а 3 и 20 февраля в казармах его команды офицеры обнаружили нелегальные прокламации. 21 мая при их распространении был замечен матрос второй статьи с «Потемкина» Н. С. Фурсаев {63}.

При входе на корабль матросов обыскивали. Поэтому революционеры посылали в назначенный для обыска отряд двух представителей, которые знали, у кого должна быть нелегальная литература, и помогали пронести ее на броненосец {64}.

По воспоминаниям потемкинца И. Т. Чубука, усилению революционной работы способствовали известия о расстреле мирной демонстрации 9 января 1905 г. в Петербурге. Севастополь, как и другие города России, встретил эти известия забастовками протеста. Под влиянием социал-демократов моряки-кочегары решили открыть кингстоны и затопить броненосец, если командование использует его против рабочих{65}.

В подготовке восстания на «Потемкине» участвовали бывшие матросы крейсера «Варяг». После знаменитого боя при Чемульпо варяжцы 20 марта 1905 г. прибыли в Севастополь. Здесь их разместили в казармах 36-го флотского экипажа вместе с потемкинцами. При расформировании команды «Варяга» 13 человек назначили на броненосец «Потемкин»{*2}, среди них — кочегары И. С. Логинов, И. И. Малышев, П. Е. Шишков, А. С. Скверняков, машинист С. М. Михайлов, матросы Ф. Л. Алказ, Ф. И. Андрюхин, А. Д. Войцеховский, Г. И. Кункель, Д. К. Мусатов, Е. Д. Пека, И. И. Стрекалов, плотник Л. Чинилов{66}. Участие в [31] восстании на «Потемкине» героев «Варяга» символизировало тесную связь боевых и революционных традиций российского флота.

Командование знало о подготовке восстания на кораблях, и в частности на «Потемкине». С конца апреля 1905 г. оно начало перемешивать экипажи, надеясь разрушить этим сложившиеся матросские организации. На вспомогательные суда и в казармы стали списывать политически неблагонадежных матросов, заменяя их новобранцами. В ответ социал-демократы шире развернули работу среди молодых матросов. Пропаганду и агитацию среди новобранцев «Потемкина» активно вели А. Н. Матюшенко, В. З. Никишкин, Т. В. Скребнев и др. По воспоминаниям матроса А. А. Мазурова, основу агитационно-пропагандистской работы составляли лозунги: свержение самодержавия, установление на флоте восьмичасового рабочего дня, сокращение сроков службы. Революционная деятельность приняла такие размеры, вспоминал участник событий матрос Г. И. Мартынов, что о подготовке восстания на «Потемкине» узнала почти вся команда. А в воспоминаниях машиниста А. Ф. Царева указывалось, что к началу восстания в революционных группах броненосца было около 100 человек{67}.

В мае на инспекторском смотре команда «Потемкина» доказала инспекторам, что офицеры на корабле ежедневно воруют 50 матросских пайков. Впервые подобная претензия была высказана еще в 1904 г. Но и теперь заявление матросов ни к чему не привело. Члены команды высказали также возмущение негодным мясом и червивыми сухарями, но безрезультатно. 18 мая потемкинцы вновь выразили недовольство качеством хлеба и крупы, на этот раз командир корабля назначил комиссию для расследования. Она признала справедливость высказанных требований, и качество хлеба было улучшено. Причина уступок командира заключалась, вероятно, в том, что к этому времени Е. Н. Голиков получил первое анонимное письмо о подготовке восстания и решил лишний раз не озлоблять матросов {68}.

15 мая «Потемкин» поднял вымпел о вступлении в кампанию. Броненосец провел первые стрельбы из новых орудий. Теперь до начала общих маневров ему предстояла артиллерийская практика для подготовки к действиям вместе с эскадрой{69}. Встреча с [32] эскадрой назначалась на 21 июня у Тендровской косы. Узнав об этом, потемкинцы в ночь с 10 на 11 июня послали в «Централку» запрос с просьбой предоставить их кораблю как наиболее сильному{*3} честь первому начать восстание. «Централка» согласилась, но рекомендовала подождать до прибытия эскадры. Кроме того, она посоветовала заранее составить списки тех офицеров и унтер-офицеров, которые могли оказать сопротивление и поэтому подлежали аресту или расстрелу в первые минуты восстания. Начать его рекомендовалось в 1 час ночи после смены вахты. Захватив корабль, революционные матросы должны были бесшумно сняться с якоря, выйти на линию горизонта, где разъяснить остальным членам команды смысл происшедших событий и ждать восстания эскадры, стараясь внешними действиями не вызвать подозрений у офицеров на других кораблях {70}.

11 июня 50 матросов «Потемкина» под разными предлогами обратились к командованию с просьбой списать их с броненосца. Вероятно, они знали о подготовке восстания и были против него, но не хотели или боялись выдавать товарищей{*4}. Кто-то из матросов предупредил командира Е. Н. Голикова анонимным [33] письмом, в котором сообщалось о намеченном восстании и назывались имена руководителей. Голиков по неизвестной причине не сообщил об этом командованию. Однако он обратился в штаб флота с просьбой временно заменить его на «Потемкине» другим командиром. Штаб, не видя достаточно веских оснований, отказал {71}. Тогда Голиков нашел другой выход.

Днем 12 июня, как сообщает потемкинец И. П. Мокиенко, на корабле состоялась сходка 80 революционно настроенных моряков для окончательного решения вопросов, связанных с началом восстания. В разгар сходки 40 ее участников были вызваны на верхнюю палубу и списаны на берег без объяснения причин. Среди них находился и один из будущих руководителей ноябрьского восстания 1905 г. в Севастополе, машинный квартирмейстер И. Сиротенко {72}.

В 14 часов броненосец вышел в море. В последний момент с него под предлогом болезни съехали на берег мичманы Гнилосыров и Тихменев. Они знали о ненависти к ним революционно настроенных матросов, вызванной их провокационными действиями и контрреволюционной агитацией, поэтому сбежали с корабля, когда он уже дал ход {73}.

2. Начало восстания на «Потемкине»

Революционизирование матросской массы в 1905 г. под руководством РСДРП шло чрезвычайно быстрыми темпами. Обстановка на флоте к июню 1905 г. была так накалена, что могла бы вызвать стихийный взрыв, однако, по мнению большевистской «Централки», еще не достигла уровня, достаточного для успеха восстания: не все корабли охватила пропаганда и агитация, еще много было политически несознательных. «Централка» надеялась вовлечь их в движение своей агитацией, а также самим фактом восстания главных сил флота — броненосцев. Усиление рабочего и крестьянского движения по всей стране, и в частности на Юге, способствовало революционизированию черноморцев. Однако в целом борьба рабочих и крестьян еще не приблизилась к вооруженному восстанию. Выступление флота, очевидно, ускорило бы этот процесс. Слияние борьбы рабочих, крестьян и матросов под руководством РСДРП обеспечивало восстанию победу. План «Централки» являлся вполне реальным. [34]

Революционные группы «Потемкина», созданные и руководимые социал-демократами, также вели активную подготовку к выступлению. Они располагали конкретным планом, увязанным с планами «Централки». Но группы были сильно ослаблены, и у них оставалось очень мало времени до начала восстания для эффективной пропаганды среди новобранцев.

При изучении революции важное значение имеет исследование социального и партийного состава участников. Историками потемкинского восстания такое исследование специально еще не проводилось.

В команде «Потемкина» было 763 матроса и 12 кондуктóров. Из них пять матросов погибли на Тендре, 12 больных и раненых в дальнейших событиях не участвовали. Точный социальный состав остальных 746 человек установить, к сожалению, не удалось ввиду неполноты сведений по 36-му флотскому экипажу, куда входили 721 человек команды «Потемкина» {74}, и отсутствия всех сведении о номерах экипажей, к которым были приписаны остальные члены команды {*5}. Общее количество матросов из рабочих в Черноморском флоте составляло 27,97%{75}. Следует, однако, предположить, что на «Потемкине» бывших рабочих было значительно меньше, ибо данная категория матросов более прочих была затронута революционным движением, и вряд ли командование, зная о подготовке восстания, заменило ими списанных с «Потемкина» политически неблагонадежных. Вероятнее всего, подавляющее большинство команды составляли крестьяне.

Однако вопрос о социальном положении мог бы и не играть в данном случае столь большой роли, так как значительная часть молодых крестьян, попав на флот, относительно быстро проникалась идеями его передового революционного отряда. Но для этого требовались время и разветвленная сеть агитаторов. А у команды «Потемкина» не было ни того, ни другого. Выше уже отмечалось, что в начале июня с «Потемкина» списали 300 политически неблагонадежных матросов, а в день выхода на Тендру — еще 40 человек, членов революционных групп, заменив их несознательными [35] новобранцами. Утверждение М. Я. Попова, что экипаж «Потемкина» был «наиболее подготовлен в политическом отношении» {76}, источники решительно опровергают. Например, по воспоминаниям находившегося на «Потемкине» члена Одесского большевистского комитета РСДРП И. П. Лазарева, «Потемкин» среди кораблей Черном[орского] флота — по силе с.-д. организ[ации], по охвату рев[олюционной] пропагандой, считался чуть ли не на последнем месте, так как на нем было много молодых матросов, еще не вовлеченных в рев[олюционное] движ[ение]». О том же свидетельствовал участник восстания П. В. Алексеев{77}. «Матросы «Потемкина», — указывал В. И. Ленин, — были менее подготовлены, чем матросы иных судов...» {78}

В проблеме вооруженного восстания видное место занимает вопрос о деятельности революционной партии в условиях преждевременного начала готовившегося ею выступления. При его изучении важно выяснить, чем вызвана досрочность восстания, имелась ли возможность сохранить нормальный ход его подготовки, удалось ли партии сразу возглавить движение и придать ему организованность. Для более глубокого освещения и анализа вопроса необходимо с возможной точностью выявить ход событий.

13 июня в 7 часов утра броненосец «Потемкин» и миноноска № 267{*6} стали на якорь в четырех верстах от Тендровской косы. В 9 часов с броненосца на Тендру отправились на шестерке прапорщик Н. С. Ястребцов и сопровождавший его матрос. Оттуда они телеграфом известили Севастополь о приходе «Потемкина». Вернувшись на броненосец, они доложили о результатах поездки. Особое сообщение о продовольствии и ценах ими было сделано ревизору мичману А. Н. Макарову {79}. Однако последний, решив, вероятно, что купит провизию в Одессе дешевле, чем на Тендре, в 13 часов отбыл в Одессу на миноноске № 267. [36]

Миноноска пришла в Одессу в 17 часов. Город находился в напряженном состоянии. Бастующие рабочие вели открытую борьбу с казаками и полицией. Найти достаточное количество провизии в таких условиях оказалось нелегко. Матросы обошли весь город, но безрезультатно. Тогда они предложили мичману вернуться на Тендру и взять мясо из флотских холодильников. Однако ревизор приказал купить несвежее мясо в магазине Копылова. Его вполне устраивала цена, а плохому качеству он не придавал значения. Отобрав нужное количество, Макаров оставил расписку, пообещав зайти и уплатить 15 июня, когда «Потемкину» снова потребуется провизия. Мичман, так спешил уйти из бастующей Одессы, что по дороге к «Потемкину» миноноска налетела в темноте на рыбачью лодку и потопила ее. Находившихся в лодке двух рыбаков пришлось взять на борт {80}.

14 июня в 4 часа утра миноноска подошла к «Потемкину». Матросские кубрики броненосца облетела весть о событиях в Одессе. Влияние их на потемкинцев показало, что уровень революционного движения в войсках зависит от размаха борьбы пролетариата. «Настроение команды как-то сразу изменилось, у нас появилось желание поддержать рабочих», — вспоминал матрос Е. А. Батеев. Другой участник восстания, комендор Е. Г. Лакий, сообщил, что «было тайное собрание в минно-машинном отделении и было решено, что наступил момент дружно выступить против начальства». На совещании разгорелась борьба между большевистской группой Г. Н. Вакуленчука и группой сторонников немедленного восстания во главе с А. Н. Матюшенко и Е. Р. Бредихиным. Победили сторонники Вакуленчука: участники сходки постановили дождаться прихода эскадры. Но для начала решили организовать коллективный протест против плохого мяса, чтобы выяснить, пойдет ли за ними команда в случае восстания, и призвать матросов отказаться от обеда{81}. Но как показали дальнейшие события, специально убеждать команду почти не пришлось: протест возник стихийно и охватил практически всех матросов.

15 июня в 5 часов утра команду подняли на молитву. Затем после завтрака началась утренняя приборка, во время которой матросы увидели, что на привезенном мясе, подвешенном с левой стороны [37] спардека, ползают черви. Они стали высказывать свое возмущение вахтенному начальнику прапорщику Н. Я. Ливинцеву. Коки на камбузе поддержали команду и отказались готовить борщ{82}. Н. Я. Ливинцев доложил об этом командиру.

Е. Н. Голиков в сопровождении старшего судового врача титулярного советника С. Г. Смирнова поднялся на спардек. Врач осмотрел мясо и признал его годным. Тогда Е. Н. Голиков приказал матросам разойтись и распорядился поставить на спардеке дневального для записи всех недовольных. Затем он приказал промыть мясо в соленой воде, рассчитывая такой «дезинфекцией» успокоить матросов. Но когда кусок вынули из рассола, все с отвращением увидели, что мясо буквально кишит червями. Матросы разошлись, полные злобы. За обедом никто не притронулся к борщу. По просьбе команды кок И. Данилюк приготовил чай с хлебом {83}. Матросы стали покупать продукты в судовой лавке.

Прапорщик Н. Я. Ливинцев и старший офицер И. И. Гиляровский пытались заставить команду есть борщ, но встретили решительный отказ. И. И. Гиляровский доложил командиру об угрожающем настроении матросов. Е. Н. Голиков приказал выстроить команду на юте в четыре шеренги. Когда матросы построились, командир вызвал коков и артельщиков и спросил, почему команда не хочет обедать. Коки и артельщики объяснили, что мясо с червями {84}.

«Их нужно проучить, Евгений Николаевич, чтобы они весь свой век помнили», — заявил командиру старший офицер И. И. Гиляровский. По приказу Е. Н. Голикова принесли бак с борщом. Старший врач С. Г. Смирнов на виду у матросов съел несколько ложек борща, предварительно процедив его. Сняв пробу, он заявил, что борщ «чудесный». Командир спросил кока и артельщиков: «Вы пробу давали мне из этого мяса?» Те, боясь наказания, ответили: «Так точно»{85}.

Тогда командир сказал, что прикажет запечатать бак с борщом и отправить к военному прокурору в Севастополь, но матросы, которые откажутся повиноваться, будут повешены. Затем он приказал не желающим бунтовать выйти из рядов к орудийной башне, однако, кроме кондуктóров, никто не двинулся с места. Е. Н. Голиков вызвал караул. Он хотел расправиться [38] с непокорными матросами поодиночке.

Наступил решающий момент. Социал-демократы, не желая раньше времени обострять конфликт и дать повод к выделению «зачинщиков» для расправы, первыми перешли к башне. За ними последовали и остальные матросы {86}.

Через минуту у правого борта оставалось не более 30 человек. Но тут выступил старший офицер И. И. Гиляровский. Вместе с прапорщиком Н. Я. Ливинцевым он остановил перебегавших матросов и приказал записать их фамилии, а остальным велел разойтись. Едва боцманмат В. И. Михайленко начал переписывать матросов, как из толпы у башни послышался крик: «Кто переписывает, тот будет висеть на рее сегодня с Голиковым!» И. И. Гиляровский приказал принести брезент{*7}, и матросы поняли, что готовится расстрел. [39]

Из группы обреченных раздались голоса: «Ваше высокоблагородие, не стреляйте, мы не бунтовщики!»{87}

Все напряженно ждали, что будет дальше...

Зловещую тишину разорвал призыв А. Н. Матюшенко: «Братцы, что они делают с нашими товарищами? Забирай винтовки и патроны! Бей их, хамов!»{88}

Революционные моряки с криками «ура!» бросились на батарейную палубу и расхватали винтовки. Но патронов не было. Несколько обойм, спрятанных заранее за иконой Николая Угодника, разобрали моментально. Тогда машинный ученик П. И. Глаголев взломал замок оружейного погреба, а подручный хозяина трюмных отсеков Я. Медведев вынес оттуда патроны. В ответ на растерянный вопрос лейтенанта В. К. Тона: «Чего же вы хотите?» — десятки гневных голосов грянули: «Свободы!»{89}

На ходу заряжая винтовки, вооруженные матросы разъяренным потоком разлились по верхней палубе. В числе первых были машинисты А. С. Зиновьев и Ф. Я. Кашугин, минные машинисты Т. Г. Мартьянов, Н. Хохряков и И. П. Шестидесятый, кочегары В. А. Зиновьев и В. Е. Пригорницкий, плотник И. П. Кобцы, ложник К. Н. Савотченко, матросы С. Я. Гузь, А. Н. Заулошнов, А. П. Сыров, Н. С. Фурсаев, комендоры И. П. Задорожный и Ф. И. Пятаков{90}.

Пытаясь остановить их, старший офицер И. И. Гиляровский кинулся к левому проходу с батарейной палубы. А. Н. Матюшенко ударил его прикладом по ноге. Испуганный Гиляровский метнулся к Е. Н. Голикову: «Что же это делается, Евгений Николаевич?! Что же это делается?!»

А. Н. Матюшенко метнул в командира штык, но не попал. Е. Н. Голиков приказал строевому квартирмейстеру А. Я. Денчику взять часть караула и собрать всех матросов, на которых можно положиться. Денчик отобрал восемь караульных, но не успели они двинуться с места, как раздались выстрелы.

Первый выстрел — в воздух — сделал трюмный В. З. Никишкин, а третьим был убит лейтенант Л. К. Неупокоев {91}. [40]

Матросы кричали караулу: «Братцы, не стреляйте, ведь все мы братья!»

Караул разбежался, но старший офицер И. И. Гиляровский успел взять у одного из караульных винтовку и укрыться за башней {92}.

Услышав шум и крики, наверх выбежали обедавшие в кают-компании офицеры. Матросы Н. П. Рыжий и Е. Р. Бредихин перерезали провода в радиорубке, чтобы не дать им возможности сообщить о «бунте» в Севастополь. Восставшие заняли важнейшие посты на корабле в соответствии с заранее намеченным планом{93}.

В изложении дальнейших событий источники не содержат серьезных противоречий, за исключением вопроса о смерти Г. Н. Вакуленчука. Некоторые потемкинцы утверждают, что в ответ на возмущение команды приказом о расстреле И. И. Гиляровский выхватил револьвер и убил Г. Н. Вакуленчука, подозревая в нем вожака матросов, смерть которого и послужила сигналом к восстанию {94}. Другие свидетельствуют, что Вакуленчук погиб уже в ходе восстания {95}. Последняя версия представляется наиболее верной, так как подтверждается документами следствия {96}. Разделяет ее и ряд историков{97}. Однако обстоятельства гибели Г. Н. Вакуленчука остаются все же не совсем ясными. Но поскольку большинство потемкинцев пишут о рукопашной схватке между Г. Н. Вакуленчуком и И. И. Гиляровским в разгар борьбы на палубе, то на основании мемуаров и документов следствия можно предположить следующее.

После раздачи оружия в батарейной палубе Г. Н. Вакуленчук вышел наверх и в погоне за лейтенантом Л. К. Неупокоевым забежал на башню. Здесь его ранил из винтовки И. И, Гиляровский, но Вакуленчук бросился на него и вырвал винтовку. В это время сзади в Вакуленчука выстрелили строевой квартирмейстер А. Я. Денчик и один из караульных, тяжело ранив его в голову и спину. Теряя сознание, Вакуленчук упал на палубу, залив ее кровью. В этот момент за башню забежал А. Н. Матюшенко. Он застрелил И. И. Гиляровского, но не оказал помощи Г. Н. Вакуленчуку, считая его убитым. Затем Матюшенко отошел от башни и взял на себя руководство восстанием.

Г. Н. Вакуленчук, придя в сознание, хотел добраться до лазарета, но силы оставили его. Он схватился за бортовой леер (ограждение) и упал в море, где его [41] подобрали матросы с шестерки, стоявшей у трапа {98}.

В то время как революционные моряки бросились за оружием, часть команды, более 200 человек, преимущественно новобранцы, в растерянности металась по палубе. Их пытался хоть как-то организовать член одной из революционных групп Я. Л. Горбунов. Командир Б. Н. Голиков, еще на что-то надеясь, приказал офицерам Д. П. Алексееву, Н. Я. Ливинцеву, А. К. Макарову и Н. С. Ястребцову переписать фамилии не желающих бунтовать новобранцев, которых пытался поднять Горбунов. На миноноску он распорядился передать приказ подойти к «Потемкину» {99}. Но, едва фельдфебель В. И. Михайленко начал передавать это распоряжение, послышался крик: «Кто семафорит, тот будет как гадина выброшен за борт!» Е. Н. Голиков рассчитывал бежать на миноноске вместе с офицерами. Но было поздно. Офицеры стали бросаться за борт. За ними последовала часть несознательных матросов {100}.

Пока наверху команда расправлялась с офицерами, кочегары и машинисты под руководством С. А. Денисенко и Е. К. Резниченко, выполняя план восстания, готовили корабль к походу. Машинные кондуктóры не оказали восставшим никакого сопротивления. Специально выделенные матросы периодически информировали кочегаров и машинистов о ходе вооруженной борьбы на верхней палубе. Машинисты собирали разобранные накануне машины.

А тем временем старший инженер-механик подполковник Н. Я. Цветков пробрался в кочегарку. Он приказал хозяину трюмных отсеков К. Давиденко затопить пороховые погреба, так как по всему кораблю прошел слух о готовящемся взрыве броненосца. С. А. Денисенко, появившийся в кочегарке вслед за Н. Я. Цветковым, сообщил кочегарам о ходе восстания, убедил их в ложности слуха о взрыве и велел разводить пары. Надежные матросы встали на караульные посты у всех клапанов затопления {101}.

В пылу борьбы потемкинцы не обращали внимания на миноноску, стоявшую в десяти метрах по левому борту броненосца. Случайно с «Потемкина» заметили, что миноноска, до которой удалось доплыть некоторым офицерам, пытается сняться с якоря. По ней открыли стрельбу из винтовок. Несмотря на огонь, командир миноноски приказал выбрать якорный канат. Но канат захлестнулся на вьюшке. Командир попробовал оборвать [42] его, дав задний ход, но безрезультатно. Для того чтобы не дать миноноске уйти, потемкинцы сделали по ней три выстрела из 47-миллиметровой пушки. Один из снарядов пробил дымовую трубу. После этого с миноноски передали семафором: «Присоединяюсь к «Потемкину».

По требованию потемкинцев командир миноноски лейтенант П. М. Клодт фон Юргенсбург развернул ее кормой к броненосцу, а затем на лодке отправился на «Потемкин». Восставшие предложили ему перейти на их сторону и исполнять обязанности старшего офицера. Но он отказался. Тогда с него сняли погоны и отвели под арест в кают-компанию «Потемкина»{102}.

После этого с броненосца на миноноску перешли два машиниста, два кочегара, рулевой и еще около десяти вооруженных винтовками матросов. Караул арестовал офицеров и вернулся на броненосец. Но потемкинские машинисты, кочегары и рулевой в дальнейшем почти постоянно находились на борту миноноски, заменив соответствующих специалистов {103}. Вероятно, потемкинцы не доверяли команде миноноски и поэтому держали на ней своих людей, которые не только стояли вахты и наблюдали за настроением команды, но также вели революционную агитацию.

О миноноске № 267 историки обычно умалчивают. Действительно, ее команда в ходе восстания ничем выдающимся себя не проявила и вернулась из Румынии в Севастополь. Источники сведений о ней весьма бедны. Однако материалы следствия отдают должное первому революционному порыву матросов миноноски. «...Нельзя не прийти к заключению, — писал военно-морской судья полковник П. А. Воеводский, — что с момента перехода броненосца 14 июня с Тендровского рейда в Одессу названная команда имела полную возможность отделиться от мятежной команды броненосца и передать миноносец в ведение одесских военных властей и что все последующие совместные ее действия и переходы с броненосцем из порта в порт происходили не иначе, как по доброй воле, при явном отсутствии непреодолимого принуждения со стороны команды броненосца» {104}.

Решение матросов миноноски вернуться в Россию в надежде на прощение объясняется их политической незрелостью. Однако на допросах они не выдали своих товарищей, назвав лишь тех руководителей восстания, [43] которые были известны всем участникам и очевидцам {105}. Надежды их на милосердие царского суда не оправдались. Все они проходили по делу как обвиняемые и были приговорены к отдаче в арестантские роты.

Итак, в 14 часов броненосец «Потемкин» и миноноска № 267 снялись с якоря и пошли в Одессу. Курс прокладывали рулевой большевик М. М. Костенко и сигнальщик Ф. А. Веденмеер.

Палуба броненосца была убрана, на камбузе готовился обед из запасов солонины, матросы стояли на постах по походному расписанию. «Все было как будто по-старому, — вспоминал участник восстания комендор Ф. И. Пятаков, — но матросы впервые почувствовали себя настоящими людьми. Настроение у всех было бодрое, приподнятое»{106}. Его омрачило только одно: по дороге в Одессу в корабельном лазарете в 16 часов скончался руководитель потемкинских социал-демократов, большевик, член «Централки» Григорий Никитич Вакуленчук {107}.

Во время восстания на Тендре наиболее решительно действовали матросы и младшие унтер-офицеры технических специальностей. Недаром в списке «главарей» и «главных зачинщиков бунта» на «Потемкине» первыми значатся машинисты, кочегары и минные машинисты. Моряки-машинисты первыми бросились за оружием и призывали всех матросов примкнуть к восстанию {108}. Причины их столь активного участия в революционном движении уже были отмечены.

Из общего числа офицеров матросы убили только семерых: командира Е. Н. Голикова, старшего офицера И. И. Гиляровского, лейтенантов Н. Ф. Григорьева, Л. К. Неупокоева, В. К. Тона, прапорщика Н. Я. Ливинцева и судового врача С. Г. Смирнова. Из них Н. Ф. Григорьев и Н. Я. Ливинцев были убиты в воде при попытке добраться до миноноски. Командира Е. Н. Голикова матросы нашли раздетым в адмиральском помещении, где он собирался прыгнуть в море через иллюминатор. Он валялся в ногах у А. Н. Матюшенко, умоляя о пощаде. Его вывели на палубу и расстреляли. Лейтенанта В. К. Тона восставшие матросы хотели выбрать своим командиром. Но Тон выхватил револьвер и направил его на А. Н. Матюшенко, который успел выстрелить первым. Врач С. Г. Смирнов был ранен во время восстания и спрятался в своей каюте. Квартирмейстер П. Я. Курилов, рулевой А. Г. Самойленко [44] в матрос второй статьи Н. С. Фурсаев вытащили Смирнова наверх. «Мясо хорошее?» — спросили его матросы. «Нет», — ответил врач. «Что же ты сказал, что хорошее?..» Смирнов не нашел ответа, и моряки, подняв его на штыки, выбросили в море {109}.

Остальных офицеров арестовали вместе с кондуктóрами. При этом, за исключением мичмана Б. В. Вахтина, избитого обломками стульев, никто из них не пострадал. Пощадили матросы и мичмана А. Н. Макарова, покупавшего гнилое мясо. А за инженером-механиком поручиком А. М. Коваленко, который хорошо относился к команде, и гарантийным механиком А. Н. Харкевичем матросы даже посылали шлюпку, чтобы снять их с учебных мишеней {110}.

Не тронули потемкинцы и своих кондуктóров — сверхсрочных унтер-офицеров, хороших специалистов, прослуживших на флоте по 15–20 лет. Подавляющее большинство их было верными помощниками и слугами офицеров, являясь связующим звеном между офицерами и нижними чинами. Им вменялось в обязанность следить за «порядком» на корабле и доносить на всех подозрительных и политически неблагонадежных матросов. За это они пользовались рядом привилегий, имели даже свою кают-компанию. Некоторые матросы требовали расправиться с кондуктóрами так же, как и с офицерами. Но часть команды выступила против и великодушно предложила простить их, поверив лживому обещанию во всем повиноваться восставшим и честно нести службу. Дальнейшие события показали, как дорого заплатили матросы за свое великодушие.

Число погибших во время восстания матросов в источниках не указано. Но согласно документам следствия, все они, за исключением Г. Н. Вакуленчука, погибли от случайных пуль во время стрельбы по офицерам. В источниках названы четверо убитых — комендор Г. Шевелев, матросы второй статьи Е. Эгель, Е. Османский и С. Татаренко и трое раненых — Е. Ф. Грязцов, В. Сложеница и В. Е. Пригорницкий (Прогорницкий){111}.

Итак, восстание на «Потемкине» вспыхнуло в результате возмущения матросов произволом офицеров. Решающее воздействие на сознание потемкинцев оказали известия о революционных событиях в стране, и в частности, в Одессе. Восстание началось ранее намеченного срока. Источники отмечают, что сами революционные [45] матросы сожалели об этом. Социал-демократы пытались не допустить преждевременного выступления, но, когда из-за угрозы расстрела группы матросов команда восстала, они сумели направить стихийное возмущение моряков на путь революционной борьбы, возглавить ее и провести захват корабля быстро и организованно, в соответствии с намеченным планом. Эти события выявили значение организующей и направляющей роли партия в революции и важность заблаговременной практической подготовки к революционной борьбе. Решение матросов, не ожидая эскадры, идти в Одессу можно признать правильным, так как близость Тендры давала возможность какому-либо предателю сообщить о восстании в Севастополь.

В ходе восстания в команде «Потемкина» объединились под лозунгами РСДРП классовые интересы пролетариата и крестьянства. «...Восстания солдат и матросов, — указывал В. И. Ленин, — были именно «союзом сил» пролетариата и крестьянства. Этот союз был стихиен, неоформлен, часто несознан. Эти силы были неорганизованы достаточно, были раздроблены, были лишены действительно руководящего центрального руководства и т. д., но факт «союза сил» пролетариата и крестьянства, как главных сил... бесспорен» {112}.

Приход «Потемкина» в бастующую Одессу и охваченный аграрным движением уезд мог бы поднять этот союз на высшую ступень, обеспечив победу восстания.

3. Руководство восстанием. Общее положение на восставшем броненосце

Исследование материалов восстания на «Потемкине» показывает, что команда с первых его минут разделилась на три группы: участников восстания, его противников и колеблющихся. В источниках названо 129 активных участников, из них 29 были социал-демократами. Выявленное количество членов РСДРП можно считать полным, принимая во внимание слова одного из участников восстания: «Нас здесь 30 революционеров, 30 социал-демократов»{113}.

Двенадцать членов РСДРП (кроме погибшего Г. Н. Вакуленчука), судя по воспоминаниям потемкинцев, были большевиками (П. В. Алексеев, С. А. Денисенко, И. А. Дымченко, М. М. Костенко, В. П. Кулик, И. А. Лычев, [46] А. В. Макаров, В. З. Никишкин, Е. К. Резниченко, А. Г. Самойленко, И. С. Спинов, Е. С. Шевченко) {114}. Фракционная принадлежность остальных неизвестна.

Однако стойкими, убежденными большевиками являлись не все. Уровень теоретической подготовки всех моряков социал-демократов не мог в тех условиях быть достаточно высоким. Многие, стоя на большевистских позициях, плохо разбирались в сущности партийных разногласий, на что указывают обращения большевиков-потемкинцев после восстания в редакции меньшевистской «Искры» и «Социал-демократа», а не только большевистского «Пролетария». В середине 1905 г. массы еще не знали принципиальную сторону расхождений между большевиками и меньшевиками в полном объеме. Уровень решения теоретических проблем и споров отличался от уровня зрелости масс. Участник восстания Н. П. Рыжий вспоминал; «В различии между большевиками и меньшевиками не все из нас разбирались в то время»{115}. Но, несмотря на недостаточную теоретическую подготовку, социал-демократы «Потемкина» выполняли решения III съезда РСДРП и «Централки», а следовательно, и сами находились на большевистских позициях.

К группе активистов восстания примыкала группа рядовых участников (около 150 человек), которым классовый инстинкт подсказал выбор революционного пути. Вместе с активными участниками они составили революционное ядро в 300 человек, охарактеризованное секретарем Одесского комитета РСДРП Л. М, Книпович как «вполне сознательное»{116}. Большинство участников восстания являлось матросами технических специальностей, что характерно для революционного движения на флоте.

Распространенное в литературе мнение о наличии в команде членов партии эсеров не соответствует действительности. Матросы с эсеро-анархистскими взглядами на «Потемкине» были, к ним относился и руководитель восстания А. Н. Матюшенко. Однако связей с эсеровскими организациями матросы не поддерживали, о чем свидетельствуют отсутствие упоминаний об этом в эсеровской печати и отказ потемкинцев принять делегата Одесского комитета социалистов-революционеров.

Материалы о восстании свидетельствуют, что его политическая программа являлась программой большевистской [47] «Централки», программой III съезда РСДРП. Частично она отражена в обращениях и прокламациях потемкинцев. Эти документы были рассчитаны на самые широкие слои народа, вероятно, поэтому в них отразилась лишь программа-минимум РСДРП: свержение самодержавия и созыв учредительного собрания, а также борьба против войны, за мир. Поскольку обращения и воззвания, как и все решения судовой комиссии, должны были утверждаться общим собранием команды, можно считать их выражением воли всего экипажа, в том числе и малосознательных матросов. Это свидетельствует об успехах социал-демократов в политическом воспитании членов команды «Потемкина».

Исследование программы действий восставших показывает, что она соответствовала общему плану «Централки» по захвату Черноморского побережья и провозглашению республики. Этот план потемкинцы в дальнейшем дополнили предъявлением ультиматума царскому правительству{117}.

К группе колеблющихся относились в основном новобранцы, составлявшие более половины экипажа (около 400 человек){118}. Уровень революционности этой части команды был невысоким. Один из колеблющихся, матрос Л. И. Летучев, вспоминал: «Восстание на броненосце «Потемкин» застало меня врасплох, и оно поразило меня как громом, и я не знал, что делать, к какой из сторон присоединиться... Я не был против восстания и не был «за», потому что не понимал и не разбирался в нем. Я честно отбывал свой долг по службе, слушался новой власти, честно нес вахту в машинном отделении, ходил регулярно на митинги и собрания, слушал ораторов, меня интересовали горячие речи и призывы, но разобраться во всем этом я не мог... Окружающие меня старые матросы были поглощены революционными событиями, а такие, как я, новобранцы, сами ничего не понимали и нуждались в помощи и разъяснении»{119}.

В. И. Ленин указывал, что революция втягивает в историческое творчество гигантские массы, «...но, разумеется, о продуманном политическом сознании, о социал-демократическом сознании этих масс и их многочисленных «самобытных», народных и даже мужицких вожаков не может быть и речи. Они не могут теперь же, не проделав ряда революционных испытаний, стать социал-демократами не только в силу темноты... [48] а потому, что их классовое положение не есть пролетарское...»{120}.

Как показали дальнейшие события, в ходе восстания шел процесс роста классового самосознания новобранцев. Активную революционную агитацию среди них наряду с социал-демократами вели сочувствующие РСДРП, в том числе комендор С. Бредковский, матрос И. И. Карпенко, фельдфебель П. Я. Курилов, маляр И. М. Сучкин, матрос В. Ф. Таран {121}.

Группа противников восстания была относительно немногочисленна и состояла из 10 кондуктóров и 60–70 матросов, в основном новобранцев. Оформленной организации эта группа создать не успела, но наиболее активные ее члены, сознательные враги восстания — кондуктóры и часть матросов, — устраивали тайные сходки. Возглавлял контрреволюционеров прапорщик Д. П. Алексеев, назначенный потемкинцами командиром корабля. Группа вела активную агитацию, занималась провокациями и вредительством {122}.

Итак, из 746 человек команды в восстании активно участвовали около 280–300, неустойчивую позицию занимали около 400 человек и около 70 человек являлись противниками восстания. Революционные матросы знали многих контрреволюционеров и могли бы применить к ним решительные меры, не ограничиваясь агитацией на митингах. Однако они не сделали этого. Правда, они постановили избавиться от главных врагов — кондуктóров, но это решение, принятое уже в конце восстания, не было исполнено. Тем самым оказались не осуществлены рекомендации «Централки» по ликвидации контрреволюционных элементов.

Для руководства восстанием и управления броненосцем потемкинцы, по предложению А. Н. Матюшенко, выбрали из своей среды комиссию из наиболее авторитетных, технически грамотных и преданных общему делу товарищей. Кандидатуры для утверждения по списку, составленному социал-демократами, Предлагал команде В. П. Кулик. Точный состав комиссии неизвестен. А. П. Березовский определял число ее членов в 22–25 человек, К. И. Фельдман — в 32, С. Ф. Найда и некоторые другие — в 15, а П. П. Гришин считал, что состав комиссии доходил до 36 человек {123}. Столь значительное расхождение вызывается тем, что на заседаниях комиссии обычно присутствовали не только ее постоянные члены, но и многие другие политически активные [49] матросы, формально не входившие в состав комиссии.

Источники называют следующих матросов, участвовавших в работе комиссии: А. Н. Матюшенко (председатель), П. В. Алексеев, А. К. Борчан, Е. Р. Бредихин, Ф. А. Веденмеер, М. А. Волобуев, З. Гайворонский, А. Головков, С. Я. Гузь, С. А. Денисенко, А. Н. Заулошнов (Заулошенов, Заволошин), В. А. Зиновьев, М. Зиновьев, М. Л. Зубченко, И. Т. Иванчук, Ф. Я. Кашугин, И. П. Кобцы (Копцы), М. М. Костенко, В. П. Кулик, Куприянов, П. Я. Курилов, Ф. П. Луцаев, И. А. Лычев, А. В. Макаров, Т. Г. Мартьянов, Ф. Г. Мигачев, В. И. Михайленко, С. Михайлов, И. Морозов, А. С. Ненашев, В. З. Никишкин, Я. П. Овчаров, К. М. Перелыгин, В. Е. Пригорницкий (Прогорницкий), Ф. И. Пятаков, Е. К. Резниченко, С. С. Родин, Н. Рыдлов, Г. Савотченко, А. Г. Самойленко, И. С. Самойлов, А. И. Сербин, Т. В. Скребнев, И. П. Сопрыкин, И. С. Спинов, Г. Стриж, И. Сурненков, А. П. Сыров, И. Фенин, З. И. Фишков, М. Циркунов (Цвиркунов), К. Черницын, Е. С. Шевченко, С. М. Шендеров, И. П. Шестидесятый. 18 из них — социал-демократы, в том числе 12 большевиков.

Комиссия «Потемкина» явилась прообразом будущих судовых комитетов. Состав и форма ее деятельности историками специально не рассматривались, а между тем необходимость этого очевидна.

Из 56 членов комиссии 43 являлись активными участниками восстания, четверо — Ф. Г. Мигачев, В. И. Михайленко, И. П. Сопрыкин и Е. С. Шевченко не сочувствовали ему{*8}, один — Ф. А. Веденмеер — был контрреволюционером. Позиция остальных неизвестна, но по всей вероятности, они сочувствовали восстанию, так как в судебном материале в качестве контрреволюционеров не упомянуты. Следовательно, революционные матросы имели в комиссии подавляющее большинство. По воспоминаниям участников восстания, руководство в комиссии принадлежало социал-демократам.

В комиссию вошли представители всех специальностей — от комендоров до санитаров, причем половина комиссии — 29 человек — являлась представителями технических специальностей, игравших главную роль в революционном движении на флоте. [50]

Группа социал-демократов из членов комиссии была назначена на офицерские должности и отчитывалась перед всей комиссией. На специальные отделы комиссия не подразделялась, и только в конце восстания из её состава был выделен исполнительный комитет.

Заседания комиссии проводились открыто. Это способствовало политическому воспитанию команды. Следует отметить, что свои постановления комиссия проводила в жизнь только с согласия всего экипажа. Даже посылка в город парового катера утверждалась общим собранием моряков{124}.

Все главные вопросы решались на митингах, о значении которых в первые годы после Октябрьской революции В. И. Ленин писал: «...без митингования масса угнетенных никогда не смогла бы перейти от дисциплины, вынужденной эксплуататорами, к дисциплине сознательной в добровольной. Митингование, это и есть настоящий демократизм трудящихся, их выпрямление, их пробуждение к новой жизни, их первые шаги на том поприще, которое они сами очистили от гадов (эксплуататоров, империалистов, помещиков, капиталистов) и которое они сами хотят научиться налаживать по-своему, для себя, на началах своей, Советской, а не чужой, не барской, не буржуазной власти»{125}.

Такая обстановка царила в первые дни революционной свободы на броненосце «Потемкин». «Готовность к чему-то большому, хорошему побуждала нас к оживленным дискуссиям», — вспоминал матрос Е. А. Батеев{126}. Потемкинские социал-демократы полагали, что неуклонное осуществление принципа самого широкого демократизма в управлении броненосцем будет способствовать пробуждению политического сознания у отсталой части команды. С той же целью с первого дня восстания были отменены все чины и форменные знаки различия{127}.

Указанная особенность функционирования комиссии воспитывала в массе самодеятельность и позволяла открыто разоблачать врагов восстания. Но зависимость комиссии от настроений большинства команды не позволила ей стать твердым революционным органом. Как показал ход событий, ей далеко не всегда удавалось повести за собой команду. Причины этого объяснялись отсутствием у членов комиссии опыта руководства [51] восстанием и политической отсталостью подавляющего большинства матросской массы. Даже руководитель восстания А. И. Матюшенко, пламенный революционер, как известно, не имел представления о правильных путях борьбы. Он писал: «Я за себя говорю, что я вне партий, потому что я хорошо знаю поговорку: не спросяся броду, не суйся в воду. Я хорошенько узнаю программы всех партий, узнаю, кто что хочет дать рабочим за пролитую кровь на баррикадах, к тому я пристану. Для меня хороши и те, и другие, а кто больше начальство бьет, тот лучше»{128}.

В сложной обстановке А. Н. Матюшенко шел за массой, подчиняясь ее колебаниям. Но и социал-демократы даже не пытались сосредоточить в своих руках полноту власти. Среди них были герои (например, С. А. Денисенко, Е. К. Резниченко, В. П. Кулик, В. З. Никишкин и др.), но не было вождей. Такой вывод подтверждается свидетельством инженера-механика А. М. Коваленко, который отмечал, что среди руководителей восстания особыми организаторскими талантами никто не выделялся. Слабость партийного руководства особенно проявилась в отказе матросов поднять на броненосце сразу после восстания Красное знамя революции, поскольку тогда это требование членов РСДРП еще не было утверждено большинством команды. Оценивая подобные ситуации, В. И. Ленин писал, что у вожаков военных восстаний 1905 г. «не было уменья взять руководство в свои руки, стать во главе революционной армии и перейти в наступление против правительственной власти»{129}. Одесский большевистский комитет РСДРП ввиду своего тяжелого положения не смог оказать необходимой помощи потемкинцам. Отсутствие твердого руководства восстанием при наличии в команде контрреволюционных элементов и массы политически несознательных привело к тяжелым последствиям.

Командиром броненосца матросы назначили штурмана прапорщика Д. П. Алексеева. Он упорно отказывался, но матросы считали, что даже революционным кораблем должен командовать обязательно офицер, и заставили Алексеева принять командование. Сам бывший матрос, он неплохо относился к команде, и видимо, этим объясняется выбор его кандидатуры. В дальнейшем Д. П. Алексеев не играл никакой роли в управлении броненосцем, который вели сами матросы. Все [52] 11 дней восстания Алексеев пролежал на диване в кают-компании, а в критические моменты занимался вредительством, используя свое положение командира{130}.

Старшим офицером назначили боцмана Ф. В. Мурзака{*9}.

Вечером 14 июня состоялось первое заседание комиссии, которое разработало тактику восставших на ближайшее время. По воспоминаниям И. А. Лычева, еще задолго до восстания потемкинцы осуществляли связь с большевистским Одесским комитетом РСДРП через матроса П. В. Алексеева{131}. Поэтому комиссия сочла необходимым немедленно связаться с Одесским комитетом и просить его известить Севастопольский комитет РСДРП и революционные организации на кораблях о восстании «Потемкина». Решили прежде всего обеспечить броненосец полным запасом угля и провизии. Кроме того, постановили составить протокол о событиях на Тендре, снять свидетельские показания с офицеров, проверить наличие денег в судовой кассе, составить обращение к солдатам и казакам с призывом присоединиться к «Потемкину», поручить организацию похорон Г. Н. Вакуленчука одесским рабочим, открытой борьбы за власть в Одессе не начинать до присоединения остальной эскадры{*10} {132}. Решение комиссии об установлении связи с Одесским комитетом РСДРП являлось абсолютно необходимым и правильным. Но пассивная тактика отказа от захвата города до прихода эскадры сводила на нет все значение прибытия восставшего корабля в бастующую Одессу. Принимая такое решение, потемкинцы не учитывали, что это [53] может нанести ущерб революционному порыву одесских рабочих и той части солдат гарнизона, которая сочувствовала бастующим.

Рассматривая потемкинское восстание, историки, как правило, ограничиваются указанием на существование на корабле революционного порядка, не показывая, в чем он выражался, и не подтверждая его фактами. Из источников видно, что судовая комиссия и сами матросы поддерживали на корабле строжайшую дисциплину {*11}, что признавали даже враги восстания. Ежедневно убирали броненосец, мыли палубу, проверяли механизмы, проводили смотр боевой готовности. Сохранился весь устав корабельной жизни. Судовая комиссия установила на корабле свободу совести, и первое время матросы даже собирались на молитву. Исполнялись все положенные по уставу молитвы, кроме «Спаси, господи»{133}, в которой содержалось пожелание побед царю. После этого обычно устраивался митинг.

Все матросы добросовестно относились к своим обязанностям. По решению команды фамилии провинившихся в чем-либо должны были обнародоваться на общих собраниях. Этого оказалось достаточно для предотвращения возможных нарушений дисциплины и постановлений комиссии. Для злостных нарушителей предполагались исправительные работы на четыре часа в кочегарке{134}.

Как мы далее увидим, восставшие соблюдали все нормы международного права: при посещении румынского порта Констанца «Потемкин» производил салют наций, при встречах и проводах румынских официальных лиц соблюдался морской дипломатический ритуал. Встретив в море 21 июня болгарский крейсер «Надежда», «Потемкин» обменялся с ним салютами. Революционные моряки чувствовали себя представителями новой России и не хотели нарушать международные законы. «Потемкин», остро нуждаясь в угле на переходе Констанца — Феодосия, не тронул турецкие угольщики, хотя имел возможность захватить их{135}. В Феодосии потемкинцы могли бы добыть уголь с иностранных судов, но также не сделали этого.

Соблюдение на корабле в ходе восстания, руководимого [54] социал-демократами, дисциплины и порядка свидетельствует о том, что потемкинские события являлись не бунтом, а организованным выступлением. Оно было подготовлено социал-демократами в соответствии с резолюцией III съезда и проходило под руководством членов РСДРП.

Социал-демократы «Потемкина», борясь за новое, проявляли лучшие человеческие качества. Но в силу преждевременности восстания масса оказалась неготовой к нему. Партийные группы были ослаблены списанием на берег политически неблагонадежных, социал-демократы не имели опыта руководства восстанием. Все это при наличии политически незрелой массы и контрреволюционных элементов отрицательно сказалось на дальнейшем развитии событий. [55]

Дальше