Броненосец «Потемкин» и революционная Одесса
1. Развитие революции в Одессе и уезде накануне прихода «Потемкина»
Изучая проблему революции, следует обратить внимание на вопросы о степени зрелости революционного процесса, расстановке партийно-классовых сил, состоянии и уровне партийного руководства борьбой масс. Рассмотрение этих вопросов на примере Одессы накануне прихода «Потемкина» позволяет шире исследовать проблему образования революционной армии из потемкинцев и одесских рабочих, выяснить возможности превращения Одессы в базу революции.
Забастовки в Одессе почти не прекращались с 27 апреля 1905 г. Особенно волновались рабочие кварталы Пересыпи. «Настроение на всех заводах приподнятое, — писала газета «Пролетарий». — Люди рвутся на улицу. Рабочие, даже несознательные, говорят: «Эх, если бы оружие! Где комитет с оружием? Пусть бы вооружал!»{136}
1 мая 1905 г. бастовало 5188 человек на 46 одесских заводах и фабриках. Против них были направлены драгуны. Но солдаты запасных частей, расквартированные в Одессе, пришли на помощь забастовщикам и не позволили драгунам избивать их. Солдаты заявили: «Если вы будете бить рабочих, то мы вступимся за них, у нас в казармах есть штыки!»{137}
В канун потемкинских событий забастовочная борьба в городе резко обострилась. 12 июня полиция арестовала 32 делегата предприятий, собравшихся для [56] организации всеобщей забастовки, сорвать которую полиции все же не удалось.
Утром 13 июня часть бастующих рабочих собралась на Московской улице у завода сельскохозяйственных орудий И. И. Гена. Пристав пересыпского участка пытался уговорить их разойтись. Рабочие ответили градом камней. Тогда пристав вызвал казаков. Казачий офицер предупредил рабочих, что если они не разойдутся, то он прикажет открыть огонь. В ответ из толпы раздалось несколько выстрелов и снова полетели камни. 20 казаков спешились и дали залп. Двое рабочих были убиты, один ранен{138}.
В этот же день забастовали рабочие адмиралтейства и эллинга Российского общества пароходства и торговли. Они заявили, что бастуют в знак солидарности с рабочими других заводов и требуют освобождения 32 выборных, арестованных накануне{139}.
Забастовка разрасталась, становясь всеобщей. Рабочие начали переходить к открытой борьбе с казаками и полицией, они нападали на полицейские участки и сооружали баррикады{140}.
Солдаты и казаки под влиянием агитации рабочих начали колебаться. Многие солдаты, сочувствуя забастовщикам, делились с ними продуктами питания из своего скудного армейского пайка{141}. В ночь на 13 июня 400 солдат гарнизона на митинге постановили не стрелять в народ в случае возникновения революционных волнений и помочь рабочим в поддержании революционного порядка{142}.
Пролетарии Одессы рвались в бой с царизмом, требовали оружие. Их делегаты обратились к социал-демократам и эсерам с просьбой принять на себя руководство движением и вооружить рабочие отряды. Одесские большевики выступили с призывом к политической забастовке{143}.
Перед Одесским комитетом РСДРП стояла задача объединить борьбу рабочих и направить ее на организацию восстания. Однако комитет находился в крайне тяжелом положении и оказался недееспособным. Еще 2 июня полиция арестовала почти все руководство большевистской организации Дальницкого района, где большевики имели партийные ячейки на 22 предприятиях, а 9 июня захватила типографию комитета{144}. У одесских большевиков не было денежных средств. Многие члены партии в поисках заработка были вынуждены [57] покинуть бастующую Одессу.
В комитет входили пять человек: Л. М. Книпович (секретарь), М. К. Кориневский (примиренец), И. П. Лазарев, В. А. Хрусталев и А. С. Шаповалов. Но к моменту восстания А. С. Шаповалов тяжело заболел и не смог работать.
Одесская организация РСДРП была значительно ослаблена арестами. Кроме того, она, по воспоминаниям А. С. Шаповалова, «представляла собой нечто переходное от старой организации, ограничивавшейся лишь выпуском листовок и работой в кружках, к новой, устраивавшей летучки, массовки, демонстрации, митинги, ведущей работу в массах и готовящейся к вооруженному восстанию... Но для проведения вооруженного восстания она еще совершенно не была готова... Даже для проведения забастовок она была недостаточно сильна...»{145}. Об этом же писал В. И. Ленин. «Комитет, — отмечал он, — был страшно слаб перед великими задачами...»{146}
Одесские большевики, объявив политическую забастовку, открыто развернули широкую агитацию{147}, но были не в состоянии немедленно организовать и возглавить восстание, объединить борьбу рабочих и восставших матросов.
Следует отметить, что среди рабочих Одессы еще существовали пережитки экономизма и зубатовщины, а борьба пролетариата развертывалась при наличии большой массы ремесленно-торговых и деклассированных элементов. Политической слабостью одесского пролетариата объясняется и довольно значительное влияние на рабочих, особенно на малосознательных портовых, меньшевистской группы РСДРП{*12}. Ее руководство ограничивалось, как известно, призывами к восстанию, не делая к нему практических шагов, даже когда об этом просили делегаты предприятий{148}. Однако оно поддержало большевистский призыв к политической забастовке, чтобы не потерять доверия рабочих.
Для более полного представления о возможностях развития борьбы и расстановке сил в пункте восстания необходимо также осветить положение эсеровских и бундовских организации, почти не изученное в литературе. Как следует из выявленных источников, Бунд [58] располагал в Одессе относительно многочисленной организацией. И хотя семь ее конспиративных квартир находились под контролем полиции, аресты ослабили ее незначительно. Бундовцы для поддержки своего влияния на массы последовали призыву большевиков к политической забастовке, усилили агитацию, перейдя к устройству открытых митингов, и выпустили специальную прокламацию. Для руководства забастовкой еврейских рабочих Бунд выделил комиссию из пяти человек, поручив ей войти в контакт с комитетом и группой РСДРП для объединения сил одесских рабочих{149}.
Эсеровский комитет вел в Одессе активную пропаганду со второй половины 1904 г. Он имел связи с рабочими (в основном ремесленниками) и учащимися во всех районах города, вооруженные рабочие дружины и небольшую организацию среди солдат гарнизона. Эсеры, чтобы сохранить свои позиции в рабочей среде, на словах поддержали призыв к забастовке и согласились передать рабочим имевшееся у них оружие. Но не сделали этого, заняв выжидательную позицию в связи с приходом в Одессу восставшего «Потемкина»{150}.
Крестьянское движение в Одесском уезде во время июньского восстания недостаточно освещено в литературе. Необходимость его изучения очевидна. Источники свидетельствуют, что выступления крестьян в уезде начались в конце мая в центре уезда (Раснопольской и Курисово-Покровской волостях) под влиянием агитации одесских социал-демократов и местного либерального земства. Волнения происходили на экономической почве и приняли пролетарскую форму борьбы — забастовку. Местные крестьяне (в подавляющем большинстве малоземельные) отказывались работать батраками у помещиков, требуя повышения заработной и снижения арендной платы за землю и угодья. Для руководства движением крестьяне выбирали комитеты (например, в селе Даниловском), которые вели переговоры с помещиками о заключении коллективных договоров. К 11–13 июня движение распространилось почти на весь уезд, а затем перешло в Ананьевский и Елизаветградский уезды{151}. К сожалению, одесские большевики не смогли возглавить борьбу крестьян и придать ей политическую окраску.
Революционный подъем рабочих Одессы и волнения крестьян уезда, а также начавшиеся колебания солдат [59] гарнизона создавали благоприятные условия для захвата города и уезда и образования новой революционной власти. С приходом восставшего броненосца «Потемкин» эти перспективы становились еще реальнее. Объединение восставших матросов и рабочих, вооружение пролетариата привели бы к созданию революционной армии и революционного правительства. Однако тяжелое положение Одесского комитета РСДРП и влияние на массы мелкобуржуазной пропаганды неблагоприятно сказались на развитии революционных событий. Приход восставшего «Потемкина» способствовал улучшению положения в Одессе, давая перевес в силах рабочим, укрепляя их революционный порыв и оказывая революционизирующее влияние на солдат гарнизона, а также помогая революционному воспитанию политически отсталых слоев пролетариата, отравленных мелкобуржуазной идеологией.
2. Восстание на «Потемкине» и революционная борьба в Одессе
Приход мятежного броненосца в охваченную революционным волнением Одессу создал условия для соединения потемкинцев с восставшими рабочими и образования революционной армии. В. И. Ленин видел в этом главное значение восстания. Поэтому пребывание «Потемкина» в Одессе представляет собой важнейший период, во время которого выявились многие характерные особенности восстания и фактически решилась его судьба.
Естественным следствием прихода «Потемкина» в Одессу являлись высадка десанта и соединение его с рабочими для захвата города. Для правильного анализа попытки образования ядра революционной армии на примере «Потемкина» необходимо не только глубже рассмотреть планы и тактику восставших, но и решить вопрос о практической возможности потемкинского десанта с учетом положения и расстановки сил в Одессе и на корабле.
14 июня около 20 часов эскадренный броненосец «Князь Потемкин-Таврический» и миноноска № 267 пришли в Одессу, став на якорь на внешнем рейде. В тот же вечер миноноска зашла во внутреннюю гавань за водой. Портовый надзиратель сделал запрос о командире и цели прихода. Матросы ответили, что пришли с Тендры, а командир съехал на берег{152}. [60]
Появление «Потемкина» на одесском рейде вначале вызвало замешательство среди рабочих: они решили, что командование прислало броненосец для устрашения забастовщиков. Но уже на следующий день, узнав правду, ликующая Одесса радостно встречала первых революционных моряков.
Утром 15 июня на «Потемкине» были подняты флаги расцвечивания. Матросы украсили броненосец революционными лозунгами. Около 6 часов утра к Новому молу подошли миноноска № 267, паровой катер и шлюпка с «Потемкина». Они доставили на берег тело Г. Н. Вакуленчука, почетный караул и делегацию матросов (всего около 40 человек). Как только делегация ушла в город, казаки и полиция попытались разогнать потемкинцев, охранявших тело Вакуленчука. Рабочие, находившиеся в порту, сообщили об этом на броненосец. Судовая комиссия распорядилась приготовиться открыть огонь по казакам из корабельных орудий. На фок-мачте «Потемкина» взвился боевой красный вымпел. Матросы почетного караула крикнули рабочим, что броненосец открывает огонь. Этого было достаточно, чтобы казаки и полиция покинули порт {153}.
Для предупреждения подобных инцидентов в будущем комиссия «Потемкина» направила французскому консулу заявление и попросила передать его городским властям Одессы. В заявлении говорилось: «Почтеннейшая публика города Одессы! Командой броненосца «Князь Потемкин-Таврический» сегодня, 15 июня, было с корабля свезено мертвое тело, которое и было передано в распоряжение рабочей партии для предания земле по обычному обряду. После чего, пройдя несколько времени, была прислана этими рабочими на корабль шлюпка, что и заявила: стражу, стоящую у мертвого тела, казаки разогнали. Тело оставлено без надзора. Команда броненосца просит публику города Одессы: 1) не делать препятствия в погребении матроса с корабля; 2) учредить общее со стороны публики наблюдение над правилами; требовать от полиции, а также и казаков прекратить свои напрасные набеги, почему это все бесполезно; 3) не противодействовать доставлению необходимых продуктов для команды броненосца рабочей партией; 4) команда просит публику города Одессы о выполнении всех перечисленных выше требований. В случае, если во всем этом будет отказано, то команда должна будет прибегнуть к следующим мерам: будет [61] произведена по городу орудийная стрельба изо всех орудий. Почему команда предупреждает публику и, в случае возникновения стрельбы, просит удалиться из города тех, которые не желают участвовать в противодействии. Кроме того, нам ожидается помощь из Севастополя для этой цели — несколько броненосцев, и тогда будет хуже» {154}.
Делегации матросов удалось установить связь с Одесским комитетом РСДРП, но разыскать консула они не смогли и, купив свежей провизии для экипажа, вернулись в порт. Интересно отметить, что при покупке провизии матросы честно расплатились по векселю, оставленному накануне мичманом А. Н. Макаровым в уплату за мясо, послужившее поводом к восстанию{155}.
Портовые рабочие помогли матросам доставить провизию на восставший броненосец. Они по своей инициативе захватили портовые катера и под руководством прибывшего на берег А. Н. Матюшенко переправили провизию на «Потемкин». Туда же матросы пригласили и приказчиков из тех магазинов, где брали провизию, и сделали им дополнительные заказы{156}.
Одновременно одесские большевики, члены стачечного комитета Пересыпского района братья Г. П. и Ф. П. Ачкановы, также по приглашению матросов прибыли на броненосец и рассказали о положении в городе. По просьбе восставших Ф. П. Ачканов дополнительно связался с Одесским большевистским комитетом{157}.
Стачечный комитет Пересыпи выделил десять делегатов для организации снабжения «Потемкина» углем. Делегаты указали матросам на пришедший из Мариуполя угольщик «Эмеранс», который разгружался у пристани угольной набережной. Потемкинцы решили реквизировать груз «Эмеранса» для нужд революции. По их требованию выгрузка была немедленно прекращена. Потемкинцы и делегаты стачечного комитета обратились к рабочим с просьбой помочь перегрузить уголь на броненосец. Рабочие с радостью согласились. Около 300 грузчиков поднялись на борт «Эмеранса» и помогли завести буксир на миноноску № 267. В 12 часов 30 минут угольщик и миноноска № 267 подошли к «Потемкину». Бывший матрос «Эмеранса» В. Бабий вспоминал: «Это была поистине символическая встреча. Многие рабочие и матросы обнимались и целовались, обещая поддерживать друг друга в революционной борьбе»{158}. Рабочие вместе с матросами за четыре с половиной [62] часа перегрузили в трюмы броненосца 15 тыс. пудов угля. В 16 часов 30 минут погрузку закончили, и «Эмеранс» своим ходом вернулся на место. Отходя от «Потемкина», он поднял флаги расцвечивания. Рабочие водрузили на мачту «Эмеранса» вместо революционного знамени красную рубаху. Затем стачечный комитет организовал снабжение «Потемкина» провизией{159}.
Восставших матросов приветствовали моряки торговых судов: пароход «Пушкин», например, поднял красный флаг. Команды стоявших в порту итальянских и греческих судов забастовали в знак солидарности с потемкинцами{160}. Однако восставшие оставили без внимания готовность многих моряков торгового флота присоединиться к восстанию, а они могли бы оказать потемкинцам существенную помощь, заменив на броненосце тех матросов, которые были против восстания.
Как только население Одессы узнало о восстании на «Потемкине», яхты и рыбацкие шаланды заполнили бухту. Пролетарии везли продукты восставшим матросам {161}. Полиция была не в силах помешать этому, но под видом рабочих ее агенты доставили на «Потемкин» ящики с водкой. Моряки выбросили их в море{162}. Полицейская провокация не удалась.
Около восьми часов утра к катеру «Потемкина», который поддерживал связь с берегом, подошла шлюпка. В ней находились представители судебных, полицейских и портовых властей Одессы. Они заявили, что прибыли «снять допрос с бунтовщиков». А. Н. Матюшенко заставил их бросить в море оружие, погоны и с позором прогнал под дружный смех матросов{163}.
В это время на, берегу у тела Г. Н. Вакуленчука собралась огромная толпа. Рабочие соорудили над ним палатку. Люди слушали рассказы матросов и читали обращение к жителям Одессы{*13}, положенное вместе с революционной листовкой на грудь покойному. В обращении говорилось:
«.Господа одесситы. Перед вами лежит тело зверски убитого матроса Григория Вакуленчука, убитого старшим офицером эскадренного броненосца «Князь Потемкин-Таврический» за то, что Вакуленчук заявил, что борщ не хорош. Осеним себя крестным знамением и скажем: «Мир праху его». Отомстим кровожадным [63] вампирам. Смерть угнетателям! Смерть кровопийцам! Да здравствует свобода!
Команда эскадренного броненосца «Князь Потемкин-Таврический». Один за всех и все за одного»{164}.
По требованию потемкинцев и рабочих стоявшие в порту суда приспустили флаги в знак траура{165}. На импровизированных трибунах не смолкали речи ораторов. Народ подхватывал революционные лозунги.
Большевик С. И. Гусев в письме в редакцию газеты «Пролетарий», описывая события в Одессе 15 июня, отмечал: «Сочувствие матросам огромное. Боевое настроение среди рабочих страшно поднялось. С минуты на минуту можно ожидать крупнейших событий»{166}.
Агенты полиции безуспешно пытались спровоцировать еврейский погром. Двоих из них, призывавших к погрому, убили и бросили в море под крики «ура!». Толпа хотела также утопить городового и двоих жандармов, но ограничилась тем, что потребовала от них бросить в воду оружие и мундиры{167}.
Вместе с другими ораторами перед рабочими в порту выступали члены одесской меньшевистской группы РСДРП А. П. Березовский и К. И. Фельдман {*14}. Рабочие послали их на «Потемкин» как своих делегатов, чтобы договориться с матросами о совместных действиях по захвату города. Почти одновременно с ними на борт броненосца поднялся еще один социал-демократ — рабочий Борис. Они рассказали матросам о положении в городе и призвали их поддержать борьбу рабочих огневой силой броненосца{168}.
Приезжал на «Потемкин» и представитель одесского комитета эсеров. Но матросы не приняли его, заявив, что все они социал-демократы, на корабле находятся представители РСДРП, а с эсерами у матросов нет ничего общего{169}.
Члены Одесского большевистского комитета И. П. Лазарев и М. К. Кориневский, узнав о восстании на «Потемкине», возобновили контакты с членами Соединенной [64] комиссии, созданной еще в мае 1905 г. для руководства революционной борьбой рабочих. В комиссию входили большевики, меньшевики и бундовцы. В конце мая — начале июня в связи с арестами социал-демократов и временным спадом стачечной борьбы в Одессе комиссия прервала свою деятельность. Но когда пришел «Потемкин», она собралась снова. Контакт большевиков с другими социал-демократическими организациями в условиях буржуазно-демократической революции был вполне оправдан, поскольку за ними в тот период шла известная часть рабочих. Комиссия разработала и предложила восставшим матросам следующий план захвата города: потемкинцы высаживают десант в 300 человек, объединяются с рабочими и солдатами гарнизона, захватывают железнодорожные пути, связывавшие Одессу с другими городами России, чтобы не допустить переброски в город верных правительству войск. В случае необходимости десант должны были поддержать орудия броненосца{170}.
С. Ф. Найда, позже пересмотрев свою первоначальную точку зрения, счел этот план нереальным, поскольку в нем отсутствовала детальная разработка мероприятий по захвату и оформлению новой власти. Вероятно, эту сторону дела Соединенная комиссия собиралась обсудить вместе с матросами. Но отрицательная оценка плана представляется все же неверной. Хотя гарнизон Одессы и являлся значительной силой (он состоял из 52-й пехотной дивизии, 205-го и 273-го пехотных полков, 24-го драгунского и 8-го казачьего полков, 4-го стрелкового артиллерийского дивизиона, 4-й стрелковой и 5-й саперной бригад, 57-го и 60-го запасных батальонов, одесского морского и одесского артиллерийского батальонов), настроения большей части солдат благоприятствовали осуществлению плана. Корреспонденции в газете «Пролетарий» о событиях 15 июня в Одессе рассказывают, что «солдаты открыто роптали. Они охотно и сочувственно слушали социал-демократическую агитацию, которая велась совершенно открыто на улицах. Солдаты сами связывали рабочие волнения с аграрными беспорядками в Одесском уезде и других губерниях, связывали свое собственное положение с бесправием России и говорили, что стрелять в рабочих не будут. Они сами говорили, чтобы рабочие на них не нападали, а, окруживши их толпою, отняли бы у них ружья. «Мы не будем особенно сопротивляться [65] «, — говорили они... Солдатский патруль, отправляясь на пост, сговаривался под окном здания участка:»Помните же, ребята, не стрелять!» {171} По сообщению той же газеты, в Одесском гарнизоне только казаки были настроены контрреволюционно.
15 июня к «Потемкину» подходила лодка с делегатами от солдат 52-й дивизии. Они сообщили о готовности их товарищей оказать матросам вооруженную поддержку, если они высадятся для захвата города{172}.
Более всего одесские власти боялись именно потемкинского десанта и соединения матросов с рабочими. Градоначальник Д. Б. Нейдгардт в полной растерянности, выдавая возможное за действительное, телеграфировал министру внутренних дел, что матросы якобы вооружают рабочих винтовками и готовятся свезти на берег артиллерию, которой у Одесского гарнизона почти не было{173}.
Растерянность властей облегчила осуществление плана Соединенной комиссии. Однако когда представители комиссии познакомили с ним потемкинцев, то встретили решительный отпор. Матросы объяснили, что перед выходом в море с броненосца списали многих революционно настроенных членов экипажа, а взамен прислали политически неразвитых новобранцев. Потемкннцы заявили, что если высадить десант в 300 человек из новобранцев, то они не окажут достаточной помощи рабочим и могут даже разбежаться из боязни последующих репрессий начальства. А в случае высадки десанта из революционно настроенных моряков оставшиеся на корабле новобранцы могут увести «Потемкин» в Севастополь. Поэтому судовая комиссия «Потемкина» решила дождаться прихода эскадры. Она специально просила одесских социал-демократов срочно связаться с Севастополем, объяснить положение и просить «Централку» всемерно ускорить намеченное восстание эскадры. По мнению судовой комиссии, присоединение эскадры должно было подействовать на несознательную часть команды, убедив ее, что происходящие события — не бунт одного корабля, а начало восстания всего Черноморского флота и долг всех матросов — поддержать своих товарищей в борьбе за свободную Россию{174}.
Считая невозможной высадку десанта до прихода эскадры, комиссия «Потемкина» могла бы по крайней мере вооружить рабочих имевшимися на броненосце [66] винтовками и мелкими пушками (две из них калибром 64 мм предназначались специально для десанта), а также послать на берег несколько проверенных товарищей для руководства рабочими отрядами в помощь одесским социал-демократам. Об этом настойчиво просили представители Соединенной комиссии{175}. Однако судовая комиссия не только не сделала этого, но даже удалила с броненосца представителей Соединенной комиссии и тех членов РСДРП, которые по собственной инициативе приехали на «Потемкин». Одесские социал-демократы могли бы оказать большую помощь в агитации среди молодых матросов, но им пришлось покинуть корабль по настоянию большинства команды, подстрекаемой кондуктóрами. Утром 15 июня кондуктóров освободили из-под ареста, и они убедили несознательных матросов, что по правилам устава на корабле не должно быть «посторонних лиц», что «вольные» продадут матросов{176}. Судовая комиссия приказала никого больше не допускать на корабль. В результате не смогли попасть на него член Одесского большевистского комитета В. А. Хрусталев и известный революционер-большевик Е. М. Ярославский. Лодка, в которой плыл Е. М. Ярославский, даже подверглась ружейному обстрелу с «Потемкина».
Комиссия «Потемкина» совершила ошибку, не установив постоянную надежную связь с одесскими социал-демократами. В свою очередь Соединенная комиссия из-за предательской тактики меньшевиков оказалась, как будет показано ниже, неспособной организовать и возглавить совместное выступление рабочих и матросов. Центральной организации, координирующей и направляющей борьбу, восстание не имело, что во многом определило его неудачу.
Итак, на «Потемкине» остались только большевик И. П. Лазарев, меньшевики А. П. Березовский и К. И. Фельдман, ставшие уполномоченными от одесских социал-демократов{*15}. [67]
К. И. Фельдман и А. П. Березовский, действуя вопреки оппортунистическим решениям меньшевистской Женевской конференции, старались поддержать и расширить восстание. Об этом свидетельствуют документы следствия и воспоминания потемкинцев, которые отмечают положительную роль Фельдмана и Березовского, их заслуги в руководстве революционной борьбой моряков{177}. Причиной колебаний судовой комиссии «Потемкина» являлись неопытность ее руководства и наличие на корабле контрреволюционных элементов во главе с кондуктóрами.
Около 18 часов сигнальщики «Потемкина» заметили на горизонте небольшое гидрографическое судно «Веха»{*16}. Корабль шел из Николаева в Одессу. Потемкинцы решили задержать «Веху» и присоединить ее команду к восстанию. Прапорщик Д. П. Алексеев пытался уговорить матросов не делать этого, но они не послушались.
В 17 часов 40 минут, не заходя в гавань, «Веха» показала свои позывные «Потемкину», который ответил тем же. Через 20 минут командир «Вехи» полковник барон П. П. Эйхен запросил у броненосца, как старшего по рангу корабля, разрешение войти в гавань. «Не согласен», — ответил «Потемкин». «Имею груз на берег», — настаивала «Веха». «Не смейте входить в гавань», — повторил «Потемкин», а затем приказал «застопорить машину» и «стать на якорь по корме броненосца»{178}.
Вероятно, потемкинцы опасались, как бы офицеры «Вехи» не сбежали на берег. Командира «Вехи» не удивила такая встреча: он решил, что это вынужденная мера предосторожности из-за происходивших в городе «беспорядков».
В 18 часов 15 минут «Веха» стала на якорь в 150 саженях по корме броненосца. Ее командир приказал спустить шлюпку, собираясь отправиться с рапортом на «Потемкин». Заметив спущенную шлюпку и, вероятно, опасаясь, что офицеры «Вехи» знают о восстании и собираются бежать, потемкинцы подняли сигнал: «Не иметь сообщения с берегом». Но, увидев, как шлюпка направилась в сторону броненосца, они успокоились. [68]
Едва П. П. Эйхен поднялся на борт «Потемкина», его схватили вооруженные матросы. Прапорщик Д. П. Алексеев успел шепнуть ему: «На броненосце неблагополучно, убит командир, старший офицер и еще несколько офицеров». Караул отвел П. П. Эйхена в кают-компанию, где с него сняли погоны, заставили подписать протокол о событиях на Тендре и предложили перейти на сторону восставшего народа. П. П. Эйхен отказался{179}. Тогда потемкинцы решили вызвать на броненосец других офицеров «Вехи».
В 19 часов на «Веху» передали семафором: «Командир портового судна «Веха» просит офицеров прибыть на броненосец «Князь Потемкин». Прапорщики С. Исаев, Е. Крышкевич и судовой врач В. М. Королев отправились на броненосец. На «Вехе» остался только прапорщик А. Полухин.
Как только офицеры «Вехи» оказались на «Потемкине», с него последовало приказание: «Сняться портовому судну «Веха» с якоря, подойти к левому борту броненосца». В 19 часов 30 минут «Веха» выполнила приказ. Караул с броненосца во главе с А. Н. Матюшенко перешел на «Веху» и арестовал прапорщика А. Полухина, кондуктóра А. Ковалева и чиновника коллежского секретаря Баркарева. Офицерам с «Вехи» зачитали протокол о событиях на Тендре, дали под ним подписаться и предложили перейти на сторону восставших {180}. Все они, за исключением судового врача В. М. Королева, отказались.
Матросы «Вехи» требовали выдать им некоторых офицеров судна для расправы. Но потемкинцы возразили, что месть отдельным лицам вообще не является революционной необходимостью, а в данном случае не имеет смысла, поскольку на «Вехе» уже установлена свобода{181}. Затем потемкинцы вскрыли судовую кассу «Вехи». В ней оказалось 1400 руб. Из них 600 руб. судовая комиссия раздала офицерам «на дорогу», и в 21 час шлюпка с «Потемкина» доставила их на берег{182}. Революционные матросы и в этот раз проявили гуманное отношение к своим бывшим врагам — офицерам {*17}. Поэтому возмущение и гнев вызывает то [69] бесстыдство, с которым реакционная пресса называла потемкинцев к дикими зверями» и «ворами-грабителями».
Команду «Вехи» — 56 человек — пригласили на броненосец для участия в общем митинге. Потемкинцы рассказали им о причинах восстания и призвали принять участие в борьбе за свободу. После митинга матросы «Вехи» вернулись на свой корабль. Вместе с ними для продолжения агитации перешел с «Потемкина» А. П. Березовский. Около двух часов продолжалась его беседа с экипажем судна. А. П. Березовский вспоминал, что слушали его «с большим интересом» и «сочувствие к потемкинцам было всеобщее и самое горячее»{183}.
Присоединение «Вехи» и ее команды к восстанию способствовало укреплению революционных настроений потемкинцев. К тому же, пока они занимались «Вехой», к «Потемкину» подплыли на лодке делегаты от солдат батальона таможенной охраны, которые сообщили, что их батальон поддержит матросов, если они начнут захват города. Это известие еще более повысило революционный дух потемкинцев {184}.
Офицер с «Вехи» прапорщик А. Полухин в рапорте командованию о своем аресте сообщил важную деталь, характеризующую положение на «Потемкине»: руководитель восстания А. Н. Матюшенко, перейдя на их судно, сразу же спросил, «есть ли на портовом судне «Веха» чиновники и кондуктóры?»{185}. Это свидетельствует о понимании А. Н. Матюшенко контрреволюционной роли кондуктóров. Однако он не принял мер для прекращения их враждебной деятельности на «Потемкине». Кондуктóры из страха потерять привилегии, полученные за сверхсрочную службу, вели среди несознательных матросов агитацию против восстания. И все же большинство судовой комиссии решило оставить их на корабле, считая, что матросы привыкли видеть в них опытных специалистов. Комиссия опасалась, что большая часть команды не доверит ей одной управление сложными механизмами. Социал-демократы «Потемкина» не проявили достаточной твердости в отношении кондуктóров. Они, вероятно, считали недопустимым насилие над волей большинства экипажа.
Контрреволюционная агитация кондуктóров усиливалась буквально с каждым часом. Они убеждали матросов прекратить восстание и идти сдаваться в Румынию. [70] Кондуктóров поддерживал прапорщик Д. П. Алексеев. Комиссии пришлось посвятить кондуктóрам специальное заседание, на котором были приняты решения, важные для хода восстания. Заседание состоялось утром 16 июня. Кондуктóров решили оставить на корабле, но под строгим надзором. Опасаясь мятежа, члены комиссии раздали надежным товарищам револьверы, а винтовки заковали в пирамиде{186}.
Относительно прапорщика Алексеева комиссия не приняла никаких мер, хотя и отметила его предательское поведение, особенно при захвате «Вехи», когда он убеждал матросов не делать этого. Тогда потемкинцы не послушали Алексеева. Но вечером 15 июня, после захвата «Вехи», на горизонте был замечен еще один корабль — учебное судно «Прут». Матросы хотели захватить и его, но Д. П. Алексеев сумел отговорить их, ссылаясь на быстроходность этого судна. Потемкинцы не знали, что «Прут» готов к восстанию, и, если бы в погоню за ним послали миноноску, революционная эскадра увеличилась бы еще на одно судно. Кроме того, на «Пруте» находился А. М. Петров, один из создателей «Централки», талантливый революционер и прекрасный организатор. Судовая комиссия, словно не замечая контрреволюционной деятельности Д. П. Алексеева, ошибочно полагала, что он просто еще не освоился со своей новой ролью командира. Комиссия постановила привлечь Алексеева к более активному и сознательному участию во всех мероприятиях восставших и даже поручить ему выступать перед командой с революционными речами. Восставшие не знали, что Д. П. Алексеев подговаривал боцмана Ф. В. Мурзака и врача А. С. Галенко объединиться для борьбы против восставших и организовать заговор кондуктóров. Неизвестно, согласился ли Ф. В. Мурзак на это предложение. По крайней мере в дальнейшем он добросовестно выполнял все распоряжения комиссии. А. С. Галенко был готов поддержать действия контрреволюционеров, но не хотел преждевременно скомпрометировать себя связью с кондуктóрами, заговор которых организовал и возглавил прапорщик Алексеев. Заговорщики поставили целью арестовать членов комиссии, но их попытки успеха не имели{187}.
Поздно вечером 15 июня судовая комиссия «Потемкина» обсудила вопрос о боевой готовности броненосца. [71]
Учитывая возможность торпедных атак, некоторые члены комиссии предлагали поставить сетевые заграждения. Но другие полностью полагались на противоминную артиллерию «Потемкина». В конце концов заграждений решили не ставить, учитывая, что они значительно стеснят маневрирование, а ночью с помощью прожектора и дозорной миноноски можно обнаружить противника на подходе и открыть заградительный огонь. От торпедных атак «Потемкин» прикрылся корпусами торговых судов{188}. Затем комиссия обсудила вопрос о продовольственном снабжении и постановила утром послать миноноску к городским бойням за мясом.
Последним обсуждался вопрос о судьбе арестованных офицеров броненосца. Им предложили перейти на сторону восставших. Инженеры-механики поручик А. М. Коваленко, подпоручик П. В. Калюжный (Калюжнов) и младший судовой врач А. С. Галенко изъявили согласие. Остальных офицеров комиссия постановила отправить на берег. Но этому помешали события, разыгравшиеся в Одесском порту тем же вечером{*18}.
А произошло следующее. До 16 часов вся территория порта полностью находилась во власти рабочих. Они поддерживали порядок и пресекали все попытки полицейских агентов организовать разгром портовых складов. Но в 16 часов с «Потемкина» вернулись представители Соединенной комиссии, которые объявили рабочим, что матросы решили отложить высадку десанта и поэтому можно разойтись и ждать сигнала революционных организаций к восстанию. Рабочие стали покидать порт.
А тем временем городские власти начали стягивать в Одессу войска и около 16 часов город объявили на военном положении. По их приказу агенты полиции начали усиленно распространять слух, что в порту бедным раздают «несметные сокровища». Туда хлынули толпы народа. Генерал-губернатор Одессы К. А. Карангозов еще утром заявил: «Пусть их набираются в порт, мы их оттуда не выпустим, а перестреляем»{189}.
К 17 часам солдаты перекрыли проходы в порт, [72] где в 18 часов начались грабежи и пожары. По свидетельству очевидцев, «грабежи были делом городских отбросов, босяков, профессиональных воришек и «чистой публики». Рабочие пускали в ход оружие, умоляли, просили, но ничто не помогало»{190}.
Полицейские агенты организовали разграбление винных складов с целью споить толпу и направить ее на погром. Однако призывы к погрому успеха не имели. Газета «Пролетарий» сообщала: «Настроение толпы было зверское, озлобленное, но вся злоба была направлена против полиции. Во время грабежа один из босяков произнес речь приблизительно такого содержания: правительство прислало нам водку для того, чтобы мы напились и пошли разбивать жидов, но этому не бывать; от водки мы, конечно, не откажемся, но бить будем только полицейских чиновников, а не евреев, потому что они — наши товарищи, наши братья и т. д. В толпе раздавались крики «ура!», «долой полицию!» и т. п.»{191}. Это свидетельствует о том, что приход «Потемкина» и митинги в порту не прошли бесследно даже для люмпен-пролетарских слоев — революционные настроения начали проникать и в среду деклассированных элементов, которые всегда были орудием реакции.
Направляемая агентами полиции толпа разгромила и подожгла товарные склады. При этом агенты обливали здания заранее приготовленным горючим составом, последовательно переходя от одного пакгауза к другому. В грабежах и поджогах принимали участие солдаты и казаки {192}.
Около 22 часов пожар охватил всю гавань, перекинулся на рабочие кварталы Пересыпи. К 24 часам из порта, спасаясь от огня, в город двинулись толпы народа. Но все выходы были оцеплены войсками. Солдаты стреляли сверху в людей, которые метались в огне и дыму. Только отдельным группам удалось прорваться наверх. Обезумевшие люди бросались на солдат с камнями и кусками железа, дрались врукопашную. В них стреляли в упор, добивая раненых прикладами. Штаб-офицер для особых поручений подполковник Сигалев докладывал генерал-губернатору, что в ту ночь войсками «всего израсходовано 1510 патронов, кроме того, поломано несколько прикладов...»{193}.
Сухие строки официальных документов дополняет рассказ очевидца событий брата писателя В. Г. Короленко [73] И. Г. Короленко: «По знаменитой парадной мраморной лестнице возвращались главн[ым] образ[ом] любопытные, наблюдавшие картину пожара и происходящие в порту события. Тут были, говорят, студенты, барышни и вообще интеллиг[ентная] молодежь. Кому удалось выбраться наверх к бульвару, должен был еще пройти через Екатерининскую площадь. Живущие поблизости ее утверждают, что никому не удалось пройти живому эту площадь, причем студентов и барышень избивали не только пулями, но и всякими другими зверскими способами»{194}.
Газета «Пролетарий» сообщала, что «кареты «скорой помощи» работали под выстрелами, но им удалось спасти лишь ничтожную часть раненых». Только по официальным данным администрации порта, погибло около 1260 человек. Эту страшную ночь из-за обилия пролитой крови одесситы прозвали «красной»{195}.
Однако не все солдаты участвовали в расстреле. Например, по сведениям Одесской группы РСДРП, «в одном полку две роты совсем отказались выходить... В порту из 16 рот стреляли лишь две, из которых одна рота стреляла вверх. В ней нашлось лишь девять защитников царя. Другие солдаты прямо повыбрасывали патроны...»{196}. «По моему соображению, — писал очевидец Левенок, — если бы все стреляли в народ, то, пожалуй, не осталось бы ни одного живого человека из тех, которые бежали по набережной»{197}.
Сгорели все портовые здания и несколько пароходов. Убытки от пожара составили около 50 млн. руб.{198}
Катера с солдатами отрезали выход из порта, но группе рабочих удалось пробраться к броненосцу и сообщить о расстреле. А. П. Березовский и А. Н. Матюшенко отправились в порт на разведку. Вернувшись, они рассказали, что солдат морского батальона заявил им о готовности его части перейти на сторону восставших и увлечь солдат других частей. Еще за несколько часов до этого к «Потемкину» подходила шлюпка с делегатами Измайловского и Дунайского полков с таким же заявлением. Матросы потребовали от судовой комиссии отдать приказ немедленно открыть огонь по войскам и полиции, но комиссия отказалась. Причины этого отказа до сих пор не выяснены, но существует целый ряд версий. По одной из них командир Д. П. Алексеев «отказался выполнить решение команды, ссылаясь на отсутствие электрических приборов [74] для ночной пристрелки»{*19}. Однако, согласно показаниям самого Д. П. Алексеева и воспоминаниям К. И. Фельдмана, командир убедил матросов, что слышны не выстрелы, а треск горящих построек. По сообщению листовки Бунда, комиссия мотивировала отказ от обстрела невозможностью видеть цель сквозь закрывшие порт клубы дыма{199}. По всей вероятности, именно невозможностью стрельбы по невидимой цели и объясняется отказ комиссии от обстрела. Тем не менее благоприятные условия для десанта, даже без артиллерийской поддержки, существовали, но потемкинцы упустили момент для захвата города. Они ограничились следующим воззванием к войскам гарнизона и населению Одессы:
«От команды броненосца «Князь Потемкин-Таврический».
Просим немедленно всех казаков и армию положить оружие и соединиться всем Под одну крышу на борьбу за свободу; пришел последний час нашего страдания, — долой самодержавие!
У нас уже свобода, мы уже действуем самостоятельно, без начальства. Начальство истреблено. Если будет сопротивление против нас, просим мирных жителей выбраться из города. По сопротивлению город будет разрушен»{200}.
Расстрел в порту был организованной провокацией царских властей. После него рабочее движение в Одессе поднялось на новую ступень. Источники не отмечают сколько-нибудь крупных вооруженных выступлений. Однако рабочие рвались в бой, требовали оружия и бомб. Даже социал-демократы из рабочих просили принять их в эсеровские боевые дружины, несмотря на несогласие с общей программой эсеров. Они рассчитывали получить оружие хотя бы таким путем. Всеобщая забастовка продолжалась. Массы ждали обещанного сигнала социал-демократических организаций. Многие революционно настроенные рабочие пытались действовать самостоятельно: 16 июня, на следующий день после расстрела в порту, войска дважды открывали огонь по толпе рабочих, стремившихся прорваться в порт и установить контакт с восставшими матросами{201}. [75]
Одесские большевики, как уже отмечалось, не были в состоянии возглавить восстание. В Соединенной комиссии они также оказались в меньшинстве. Согласно воспоминаниям большевички Н. Ростоцкой (О. И. Виноградовой), Соединенная комиссия никак не могла решить: сложилась в городе революционная обстановка или нет? Меньшевики, словно не замечая резко возросшей революционной активности масс, считали, что надо «продолжить еще день-два всеобщую стачку и затем приступить к мирной организационной работе, пропаганде и агитации». В то время как рядовые рабочие-меньшевики дрались на баррикадах, руководство Одесской группы РСДРП не принимало практических мер для организации и координирования революционных выступлений. Предательской тактике меньшевиков большевики противопоставляли проведение широкой агитации среди матросов за бомбардировку и высадку десанта, которые помогли бы рабочим захватить город. Бундовцы также выступали за решительные действия. Их план отличался от плана большевиков только предложением организовать небольшие вооруженные отряды, которые должны были вести за собой невооруженную массу рабочих. Казалось бы, переход бундовцев на сторону большевиков обеспечил последним руководящую роль в комиссии, но из-за противодействия меньшевиков в ней шли долгие споры, ее члены медлили с окончательным решением и не вели практической подготовки к восстанию{202}.
15 июня эсеры предложили Одесской группе РСДРП заключить союз для захвата города. Получив от меньшевиков отказ от совместных действий и зная о решении потемкинцев не начинать захват города до прихода эскадры, эсеры дальнейшей инициативы не проявили, ожидая развития событий. Еще в январе 1905 г., в самом начале революции, В. И. Ленин писал: «Немедленное вооружение рабочих и всех граждан вообще, подготовка и организация революционных сил для уничтожения правительственных властей и учреждений — вот та практическая основа, на которой могут и должны соединиться для общего удара все и всякие революционеры». Меньшевики игнорировали это указание. Их делегаты заявили эсерам, что «они уполномочены говорить только с либералами». Ориентация меньшевиков не на левый [76] блок, а на союз с либералами означала измену революции. К тому же одесские либералы не оказывали революционным партиям никакой помощи, хотя и не прочь были воспользоваться победами рабочих: в день прихода «Потемкина» среди либералов раздавались голоса о революционном комитете и временном правительстве {203}.
Размах забастовочной борьбы, готовность рабочих к решительным действиям в союзе с матросами, сочувствие восстанию со стороны многих солдат гарнизона создавали реальную возможность захвата города и провозглашения временного революционного правительства. При таких условиях высадка десанта являлась естественным следствием прихода восставшего броненосца в Одессу. Наступательные действия потемкинцев при активной поддержке рабочих должны были заставить Соединенную комиссию и одесских меньшевиков перейти к решительным действиям. Пассивная тактика судовой комиссии «Потемкина» отрицательно влияла не только на развитие событий в целом, но и на команду броненосца. Член Одесского комитета большевиков И. П. Лазарев в отчете ЦК РСДРП отметил, что отсутствие активных действий угнетающе сказывалось на настроении матросов, особенно новобранцев. По наблюдениям Н. Ростоцкой, побывавшей на «Потемкине» 15 июня, «матросы тяготились неопределенностью положения» {204}. Что же касается опасений судовой комиссии за вероятную неустойчивость десанта, то уровень революционного порыва и борьбы рабочих наряду с активной агитацией социал-демократов, безусловно, способствовали бы политическому воспитанию несознательных матросов, пониманию ими насущных целей и задач. Следовательно, десант был бы вполне возможен даже при наличии имевшихся неблагоприятных условий. Высадке его мешали предательство одесских меньшевиков и нерешительность судовой комиссии, которая объясняется оторванностью ее от борьбы рабочих Одессы. Последнее чрезвычайно важно, ибо настроение всей команды и тактика судовой комиссии резко изменились на следующий же день, 16 июня, под влиянием известий о событиях в городе, когда потемкинцы приняли решение о бомбардировке и высадке десанта.
Обстрел Одессы орудиями «Потемкина» — одно из важнейших событий восстания. В источниках и историографии [77] существуют разные версии о его причинах и поводах. Так, в воспоминаниях И. А. Лычева, К. М. Перелыгина и Я. В. Склярова говорится, что бомбардировка была вызвана стремлением отомстить за расстрел в порту. И. И. Старцев-Шишкарев называет в качестве ее причины известие о заседании военного совета в городском театре. К этому мнению присоединяется А. П. Березовский. К. И. Фельдман и Д. П. Алексеев добавляют еще известие о готовности солдат присоединиться к матросам после бомбардировки {205}.
Согласно воспоминаниям А. М. Коваленко, известие о совете явилось лишь непосредственным поводом к обстрелу, а главным было стремление команды перейти к активным действиям и препятствия военных властей в доставке провизии. По сообщению А. Н. Матюшенко, причина заключалась в невыполнении одесскими властями требований потемкинцев о доставке материалов и провизии {206}.
К. Орлов считал причиной обстрела арест делегации потемкинцев, якобы вручившей командующему гарнизоном ультиматум с требованием освободить политических заключенных и снабдить «Потемкин» всем необходимым. Однако на самом деле ультиматум был послан уже после бомбардировки. Почти не отличается от этой версии рассказ Д. Т. Зыбалова, который объясняет бомбардировку отказом властей принять ультиматум, но ничего не говорит о посылке делегации {207}.
Не меньшие расхождения имеются и в историографии. Б. Маевский назвал причиной обстрела известие о военном совете. В. Камшицкий полагал, что бомбардировка могла быть вызвана либо арестом депутации, либо промедлением с доставкой провизии. А. П. Платонов, П. П. Гришин и А. Питерский считали, что обстрел был вызван нападением полиции на матросов, возвращавшихся с похорон. А. И. Герасимов соглашался с такой точкой зрения{*20}, но добавлял еще противодействие военных властей снабжению «Потемкина» {208}. [78]
Н. Н. Авдеев склонялся к тому, что причин было три, и объединял версии А. М. Коваленко, А. Н. Матюшенко и К. И. Фельдмана. А. В. Федоров, Н. Заднепровский и Н. Соколов приняли версию К. Орлова о посылке потемкинцами делегации для вручения ультиматума после похорон Г. Н. Вакуленчука. Однако они писали не об аресте делегации, а лишь об отказе командующего принять ультиматум {209}.
Д. Норицын, С. Ф. Найда и Р. М. Мельников считали, что обстрел был вызван известием о скоплении войск в районе театра и дома командующего. М. А. Столяренко и С. А. Томилов в качестве главной причины выдвинули стремление потемкинцев перейти к активным действиям под влиянием известий о расстреле в порту и нападении полиции на матросов {210}.
Наиболее вероятным объяснением причин обстрела, учитывая сообщения источников, представляется следующее: бомбардировка явилась результатом стремления передовой части потемкинцев перейти к активным действиям, отомстить за расстрел в порту, а ее непосредственным поводом стало известие о военном совете и готовности солдат присоединиться к матросам, если снаряды броненосца уничтожат командование гарнизона.
Итак, утром 16 июня пожар затих, и потемкинцы отправились в порт на разведку. Оказалось, что пожар ликвидировали сами рабочие с помощью пожарных команд и моряков торговых судов. Они спасли от огня и пуль тело Г. Н. Вакуленчука, соорудив вокруг него баррикады из мешков с песком. Матросы доложили о мужестве рабочих на броненосец. Судовая комиссия решила послать делегацию к военным властям с требованием предоставить возможность похоронить Вакуленчука на городском кладбище Одессы.
Трое потемкинцев были отправлены за мясом на городские бойни. В пути они подверглись нападению полиции. Один был убит, остальные арестованы. Известие об этом взволновало и озлобило команду «Потемкина». Однако немедленного возмездия не последовало. Вероятно, потемкинцы хотели сначала завершить дела, связанные с похоронами Вакуленчука.
Около 9 часов делегация с броненосца отправилась к командующему войсками для переговоров о похоронах. Вместе с ней поехал судовой священник «Потемкина» [79] иеромонах Пармен (Пименов), изъявивший желание помочь в организации погребения. Потемкинцы не любили его и называли «отцом Халдеем». Во время событий на Тендре он пытался оказать противодействие восстанию, за что А. Н. Матюшенко разбил ему нос стволом винтовки. Сойдя на берег, священник воспользовался первой возможностью, чтобы скрыться от матросов (впоследствии выяснилось, что он прихватил с собой и шесть рублей из личных денег потемкинца В. П. Кулика, которые тот дал ему на похороны) {211}.
Встретив делегацию, командующий гарнизоном предложил ее членам похоронить Вакуленчука в 2 часа ночи. Матросы, уверенные в своей силе, с негодованием услышали ответ командующего и сочли его наглой дерзостью. Однако вскоре пришло письменное разрешение властей хоронить Вакуленчука в 2 часа дня с отданием его телу воинских почестей. Для сопровождения тела на кладбище разрешалось выслать почетный караул из 12 человек {212}. Тем самым генерал С. В. Каханов признал свое бессилие перед огневой мощью «Потемкина». В 10 часов утра потемкинцы отправили на берег арестованных офицеров броненосца{213}.
А в 12 часов представители буржуазии, опасаясь, что в ответ на расстрел в порту «Потемкин» начнет бомбардировку города, которая принесет им большие убытки, прислали на броненосец депутацию. Ее члены предложили помощь в снабжении углем и провизией. Потемкинцы согласились, но предупредили, что, если заказы не будут выполнены до 19 часов, броненосец начнет обстрел города {214}.
Около 16 часов состоялись похороны Г. Н. Вакуленчука. Во время их соблюдались православные обряды, для чего был приглашен священник Приморской Николаевской церкви. После отпевания в церкви траурная процессия двинулась по улицам Одессы. Как писал участник восстания А. С. Зиновьев, потемкинцы считали, что похороны по религиозному обряду будут способствовать сплочению восставших матросов с широкими массами пролетариата, «среди которых тогда были сильны религиозные предрассудки и многие еще не допускали мысли о похоронах без участия попа» {215}.
Один из очевидцев событий, одесский большевик, [80] в корреспонденции в газету «Пролетарий» так описал похороны Вакуленчука: «Гроб в серебряном катафалке, окруженный 12-ю матросами с попом во главе и хоругвеносцами, двинулся медленно по Преображенской. За гробом шла толпа, постепенно увеличившаяся в конце Преображенской, тысяч в 15. На окраинах присоединилось еще тысяч 5. Балконы были усеяны народом так же, как и прилегавшие улицы. И особенно много было рабочих на окраинах города... Шли стройно, без песен и без знамен...
Полиции — явной — и войска не было. Несколько раз процессию встречали на пути отряды солдат. Солдаты по команде офицеров салютовали процессии, беря ружья «на караул»...
Над могилой товарища ораторы социал-демократы говорили страстные революционные речи, призывая на борьбу, оценивая настоящий момент как начало восстания {*21}. Ораторов поддерживали революционными возгласами: «Долой самодержавие!», «Да здравствует революция!» и т. д.
Разошлись при возгласах «Долой самодержавие!». Это долго раздавалось по улицам. Отъезжавших на берег матросов провожали громким «ура!», «не сдавайтесь!»{216}.
Похороны Г. Н. Вакуленчука явились грандиозной демонстрацией единства восставших матросов и рабочих. Что же касается соблюдения религиозного обряда, то это не только было уступкой несознательным массам, но и в известной мере гарантировало потемкинцам безопасность от возможных провокаций со стороны одесских властей. Вероятно, последнее обстоятельство сыграло в решении вопроса о способе погребения матроса-большевика главную роль.
Пока на берегу хоронили Вакуленчука, судовая комиссия «Потемкина» собралась на одно из своих самых важных заседаний. Обсуждалось два вопроса: об использовании «Вехи» и о создавшемся положении в связи с расстрелом в порту. Комиссия решила устроить на «Вехе» плавучий госпиталь. В 15 часов на судно перевезли 12 больных и раненых матросов и часть перевязочного материала, а провизию туда доставили еще утром. Командиром назначили кондуктóра «Вехи» А. Ковалева и приказали ему отвести [81] судно подальше от броненосца, к Пересыпи. Вероятно, потемкинцы хотели избежать попадания в «Веху» снарядов в случае боя. На ее мачте подняли флаг Красного Креста, и в 16 часов 25 минут она перешла на новое место {217}.
Главным вопросом обсуждения комиссии был вопрос о дальнейшей тактике восставших. К. И. Фельдман и А. П. Березовский настаивали на немедленном переходе в наступление. Они справедливо указывали, что пассивная тактика может скомпрометировать потемкинцев в глазах рабочих, а кроме того, в город продолжали прибывать войска. Комиссия согласилась с ними. Во время заседания к броненосцу подошла шлюпка с солдатами, которые сообщили, что в городском театре собрались на совет военные и городские власти и если орудия «Потемкина» уничтожат их, то солдаты присоединятся к матросам. Комиссия решила открыть огонь по театру. Команду собрали на митинг.
Первым выступил К. И. Фельдман. Он призвал матросов немедленно начать бомбардировку и захват города. Большинство команды одобрило его речь. Но кондуктóры и подстрекаемая ими часть новобранцев начали кричать о несогласии с бомбардировкой и вновь выдвинули требование убрать с корабля «вольных». По наблюдениям А. М. Коваленко, в тот период за кондуктóрами шло около 70 матросов. Обстановку разрядил член судовой комиссии большевик И. А. Дымченко. Он потребовал, чтобы несогласные с решением комиссии вышли из толпы и высказали свое мнение открыто. Предатели тут же смолкли, но революционные матросы стали требовать от них объяснения их позиции. Изменники поспешили скрыться. Выступления К. И. Фельдмана и И. А. Дымченко укрепили революционный дух потемкинцев и впервые позволили перед всей командой разоблачить предательское поведение кондуктóров. Итог собранию подвел в своей речи А. Н. Матюшенко. Он призвал матросов к единству и решительным действиям. «Впечатление от речи Матюшенко, — вспоминал А. П. Березовский, — было громадно. Многие лица так и горели одушевлением. Единодушие создалось полное» {218}.
В 18 часов 35 минут «Потемкин» снялся с якоря и отошел в море на полторы мили. Здесь он развернулся к Одессе правым бортом и произвел три предупредительных выстрела из 37-миллиметровой [82] пушки. Затем на фок-мачту броненосца взлетел боевой красный вымпел, и в 19 часов 5 минут он дал первый, а спустя 10 минут — второй выстрел по Одессе из 152-миллиметровых орудий: первый — фугасным, второй — бронебойным снарядами {*22}. Впервые в истории артиллерия военного корабля вступила в бой за революцию. Стреляли комендоры А. К. Борчан и М. Г. Гасаненко. Подносил снаряды А. С. Зиновьев {219}. Первый снаряд был направлен в дом командующего войсками, второй — в дом градоначальника. Далее предполагалось разбомбить театр. Однако выстрелы в цель не попали, что объяснялось предательством сигнальщика Ф. А. Веденмеера, сообщившего, как выяснилось позже, неверные прицельные данные.
Первый снаряд, по сообщению газеты «Русское слово», «ударился о карниз дома... № 71, на углу Нежинской и Спиридоновской ул[иц]... Громадный кусок карниза, шириною почти в сажень, вместе с частью крыши, рухнул на тротуар. Когда пыль улеглась, глазам опомнившихся прохожих представилась большая брешь, образовавшаяся в фасаде здания. Многие бросились к загроможденному камнями тротуару разыскивать осколки бомбы. Их находили во множестве. Осколки, доставшиеся мальчикам, продавались желающим сохранить по рублю за штуку... Фотографы-любители делали один снимок за другим. Вся улица была запружена любопытными.
Второй выстрел, выпущенный с броненосца, мигом очистил улицу от любопытных. Город словно вымер». Бронебойный снаряд, «перелетев через крыши домов всего города, ударился о карниз третьего этажа дома Стрепетова в предместье по Бугаевской ул[ице], где пробил два просвета, и, разрушив стену, понесся дальше.
В доме поднялась тревога. Жильцы, охваченные безотчетным страхом, выбежали на улицу и с воплями и криками пустились бежать в поле. Сила полета снаряда вскоре ослабела, он стал опускаться все ниже и, достигнув здания сахарного завода Александровского товарищества, разрушил забор сада, [83] прилегающего к квартире помощника управляющего завода Гольдфарба, и, упав, зарылся в землю» {220}.
Жертв не было, но весь город охватила паника. Группа солдат семафором передала на броненосец: «Продолжайте бомбардировку, завтра присоединимся к вам». Тут Ф. А. Веденмеер совершил второе предательство. Он обманул матросов, сказав, что с берега махали белым флагом. Хотя в наступивших сумерках не было видно флага, многие стали требовать прекращения обстрела из опасения перебить мирных жителей. Матросы решили сначала послать властям ультиматум и напечатать обращение к войскам и населению с предупреждением о бомбардировке и призывом переходить на сторону революции. В случае отказа властей удовлетворить их требования матросы постановили начать захват города при поддержке артиллерии броненосца. Предварительно намечалось установить единство действий с одесскими социал-демократами {221}.
Это была первая попытка потемкинцев перейти к решительным действиям. Написанное ими обращение было озаглавлено «К казакам и армии». В нем говорилось: «Матросы «Князя Потемкина» обращаются к вам, солдаты и казаки, складывайте оружие и давайте все — под общей кровлей — завоюем свободу своему народу.
Мирных же жителей города Одессы просим выехать подальше, так как в случае принятия против нас насильственных мер превратим Одессу в груду камней.
Организация матросов «Князь Потемкин-Таврический» {222}.
Командующий войсками отказался вести непосредственные переговоры с матросами. Однако он не препятствовал их возвращению на корабль из-за угрозы повторения обстрела. Еще большее впечатление произвела бомбардировка на солдат гарнизона. «Солдаты говорили, — сообщал «Пролетарий», — что присоединятся к матросам, как только они появятся в городе» {223}.
Делегаты встретили в порту своих товарищей, принимавших участие в похоронах Вакуленчука. Они рассказали, что похороны стали свидетельством единства восставших матросов и пролетариев Одессы. Власти не вмешивались и даже предоставили матросам [84] извозчиков для возвращения в порт. Но здесь их в 17 часов обстреляла рота солдат. Двое потемкинцев были убиты, двое ранены, и двое попали в плен{224}. Этот рассказ еще более усилил стремление революционных моряков начать активные действия.
Выстрелы «Потемкина» вызвали панику среди одесской буржуазии. Началось ее бегство из города. Газета «Вестник Юга» писала, что господа и дамы «не брезгали даже товарными поездами» {225}. Исполняющий обязанности городского головы К. А. Андреевский просил министерство внутренних дел «принять экстренные и действенные меры», поскольку «в городе сильное волнение, власти лишены средств успокоить население благодаря угрожающему положению броненосца» {226}.
Одесское командование, не надеясь на местный гарнизон, вызвало подкрепления. Еще днем в город прибыл 206-й Ларго-Кагульский полк. Вечером подошли шесть батарей 15-й артбригады, вызванные из Тирасполя. Им приказали занять позиции на Ланжероне и стрелять шрапнелью по палубе броненосца, если «Потемкин» снова откроет огонь по городу {227}.
Но разумеется, ни снаряды легких полевых пушек, ни тем более шрапнель не могли нанести броненосцу существенных повреждений. «Потемкин» мог уничтожить батареи несколькими залпами вспомогательной артиллерии. К тому же дистанция боя корабельных орудий значительно превосходила дальнобойность полевых пушек, и броненосец имел возможность бомбардировать город, находясь вне радиуса обстрела полевой артиллерии. Все потемкинцы прекрасно понимали бессилие одесских властей в борьбе с ними, поэтому их возмутило высокомерие командующего и его отказ принять делегатов. Команда твердо решила начать на следующий день захват города. Удачный выход избежать напрасных жертв среди населения нашел член судовой комиссии большевик С. А. Денисенко. Он предложил обстреливать только заведомо известные места скопления войск — Ланжерон и бульвар. Задача облегчалась еще и тем, что эти районы находились на значительной высоте над уровнем моря и представляли хорошую цель, а рабочие кварталы Пересыпи располагались ниже, у самого берега моря. Поздно вечером потемкинцы разошлись на отдых, уверенные в будущей победе {228}. [85]
Таким образом, обстрел Одессы был вызван стремлением передовой части команды начать активные действия в связи с готовностью рабочих и солдат гарнизона присоединиться к матросам. При этом большое влияние на изменение тактики потемкинцев имел их непосредственный контакт с ведущим борьбу пролетариатом вечером 15 и утром 16 июня. Усиление борьбы рабочих оказало влияние на несознательных членов команды и способствовало переходу потемкинцев к решительным действиям, подтвердив положение В. И. Ленина о связи военных восстаний с размахом борьбы пролетариата. Согласие команды «Потемкина» на обстрел и десант явилось победой социал-демократов в политическом воспитании матросов. [86]