Глава III.

Секретные миссии США в Германии в 1919 г.

Секретные переговоры 1917–1918 гг. были посвящены выяснению условий, на которых мог бы быть заключен альянс империалистов Германии и США Переговоры 1919 г. явились их дальнейшим развитием: стороны детализировали достигнутое соглашение и совместно изыскивали возможность добиться такого мирного договора, который в наибольшей степени соответствовал бы их общим планам.

Парижская мирная конференция начала свою работу 12 января 1919 т.{546}

Международная обстановка была тревожной для собравшихся в Париже руководителей Антанты. Вот как охарактеризовал ее В. И. Ленин в день начала работы конференции: «Теперь, 12 января 1919 года, мы видим могучее «советское» движение не только в частях бывшей империи царя, например, в Латвии, в Польше, на Украине, но и в западноевропейских странах, и в нейтральных [173] (Швейцария, Голландия, Норвегия), и в страдавших от войны (Австрия, Германия)»{547}.

В этих условиях Парижская конференция сделалась главным штабов Антанты по борьбе против Советской России и против демократического движения во всех странах. Здесь, на конференции, разрабатывались и утверждались военно-политические планы антисоветской интервенции в России и Венгрии принимались меры по оказанию поддержки реакционерам разных стран в деле подавления революционного движения трудящихся масс всего мира.

Вопрос о войне против нашей Родины — или, как его именовали лицемерные антантовские дипломаты, «русский вопрос», — находился в центре внимания парижских «миротворцев». Именно сквозь призму этого вопроса империалисты лагеря Антанты рассматривали все те многочисленные проблемы, которые появлялись на повестке дня Парижской конференции.

Как и другие проблемы, германский вопрос рассматривался на Парижской конференции в значительной мере с той точки зрения, как использовать его решение для наиболее эффективной борьбы против Советской России и международного демократического движения. Однако цели антантовских монополий в германском вопросе коренным образом расходились. В результате Парижская мирная конференция явилась ареной столкновения империалистов лагеря Антанты по германскому вопросу.

Пока на заседаниях Парижской конференции американские дипломаты вели борьбу со своими официальными союзниками по Антанте, американские агенты втайне договаривались с правящими кругами Германии, превращавшимися в фактических союзников США{548}. [174] Закулисные связи между правящими кругами Германии и США осуществлялись в период Парижской конференции не только через доверенных лиц, но главным образом посредством отправки в Германию секретных американских миссий.

Миссия Дризела

После Компьенского перемирия тайные американо-германские переговоры были перенесены из нейтральных стран в Германию. Туда и стали приезжать посланцы правительства США.

Из истории этого этапа переговоров довольно подробными данными мы располагаем о секретной миссии американского разведчика Дризела. В то время он занимал пост представителя американского Бюро военной торговли в Берне{549}, а впоследствии стал поверенным в делах США в Германии и в качестве личного представителя президента США подписал сепаратный мирный договор с Германией 25 августа 1921 г.

Дризел находился в Германии с 27 декабря 1918 г. до 5 января 1919 г. Свыше недели до этой поездки Дризел провел в Швейцарии, облюбованной разведкой США для всякого рода щекотливых дел, касавшихся Центральной Европы. Здесь, вдали от Парижа и втайне от союзников, американский разведчик занимался подготовительной работой к своей поездке, столковываясь с немецкими дипломатическими представителями в Швейцарии — проф. Фёрстером и графом Монтгеласом. Будучи в Германии, Дризел два дня провел в Мюнхене, являвшемся в то время политическим центром южной части страны, а остальное [175] время — в Берлине. Отсюда американский эмиссар тайно выехал в Спа в штаб американской военной миссии, а затем отправился в Париж, где составил пространный доклад с приложением записи 23 бесед с ведущими представителями правящих кругов Германии — такими, как президент Эберт, Шейдеман, Нооке, Брокдорф-Рантцау, Ратенау и др. Затронутый в этих беседах круг вопросов свидетельствует о широком, многостороннем характере переговоров.

Общая установка всех собеседников Дризела заключалась прежде всего в том, что необходимо как можно скорее добиться возрождения мощи германского милитаризма и что США должны оказать энергичную помощь в этом деле. Представитель баварского генерального штаба фон Зонненбург четко сформулировал эту установку, заявив Дризелу: «Германии насущно необходима моральная и материальная поддержка»{550}.

Понятно, что при такой установке германские империалисты решительным образом противились какому бы то ни было сокращению военно-экономического потенциала Германии. В частности, собеседники Дризела были очень обеспокоены вопросом о контрибуции. Влиятельный гамбургский банкир Варбург заявил Дризелу, что «военная контрибуция в тех размерах, о которых говорят, невозможна. В настоящее время подготовляются цифры, которые можно будет проверить и которые показывают состояние германских национальных финансов и германской платежеспособности; однако в любом случае Германия не сможет собрать тех огромных сумм, которые с нее требуют»{551}. Варбург позволял себе говорить с американцами таким уверенным тоном потому, что был теснейшим образом связан с крупным американским банкирским домом «Кун, Лёб энд К°».

Немецкие капиталисты, говоря о неплатежеспособности Германии, ссылались в первую очередь на нищету германского народа. В их устах это было заведомым фарисейством. В действительности им не было ровно никакого дела до трагического положения трудящихся масс Германии, обескровленных империалистической войной и эксплуатацией, страдавших от голодной блокады, установленной [176] союзниками. Собеседники Дризела думали отнюдь не о продовольствии для изголодавшегося немецкого народа, а о сырье, необходимом для возрождения военно-экономического потенциала Германии. «Почти все те лица, с которыми я беседовал, энергично подчеркивали необходимость немедленной поставки сырья, а одно или два из них заявили даже, что для восстановления Германии поставки сырья важнее, нежели поставки продовольствия»{552}, — сообщает Дризел. «Первейшей необходимостью для Германии является получение сырья для возрождения промышленности, — говорил Дризелу военный министр Носке. — Как только блокада будет снята и будет разрешен ввоз сырья, Германия быстро восстановит свои силы...»{553}.

Немецкие милитаристы использовали переговоры с Дризелом для того, чтобы попросить США о прямой денежной помощи в возрождении германского военно-экономического потенциала. Глава «Дойче кредитанштальт» банкир Саламонзон просил предоставить Германии долларовый заем. Президент крупного германского банка «Берлинер хандельсгезелльшафт» Фюрстенберг также просил о предоставлении займа, который он только из осторожности именовал «международным», явно имея в виду американский заем: было общеизвестно, что кредитором всех держав Антанты являлись США{554}.

Германские представители, беседуя с американским разведчиком, не скрывали, что они стремятся не к развитию мирного производства в Германии, а к возрождению немецкого милитаризма. Статс-секретарь Зольф сетовал на то, что у правительства нет войск, и сочувственно говорил о планах Носке «реорганизовать армию»{555}. Влиятельный немецкий журналист Теодор Вольф, главный редактор «Берлинер тагеблат» — крупнейшей буржуазной газеты в Германии того времени, открыто заявил Дризелу, что «первейшей заботой нового правительства... должно быть создание новой армии»{556}. [177]

Не миролюбивая, занятая мирным трудом Германия, а милитаристская, агрессивная, империалистическая Германия — такова была цель, которую преследовали немецкие политики, настаивая перед США на необходимости возрождения мощи германского милитаризма. «Если Германии сохранят силу, она не собьется со своей дороги..., — говорил Дризелу банкир Варбург. — В интересах самой Антанты помочь ей пойти по правильному пути, так как Германия может охранять порядок в Европе...»{557}.

В переговорах с Дризелом немецкие руководители старательно подчеркивали ту мысль, что в укреплении германского империализма заинтересованы не европейские страны лагеря Антанты, а именно США.

Рассматривая американцев как своих фактических союзников, Ратенау советовал делегации США не стесняться в методах при отстаивании интересов германских милитаристов в предстоявших мирных переговорах. Америке следует «быть очень напористой, бить кулаком по столу и настаивать, что Германия не должна быть полностью уничтожена»{558}, — поучал Ратенау американского разведчика.

Но подлинным лейтмотивом всех бесед, которые вел Дризел с немецкими политиками, была тема о «борьбе против большевизма». Германские милитаристы наперебой предлагали США свои услуги против Советской России и демократических сил Европы, стараясь таким образом в максимальной степени заручиться поддержкой американских монополий.

В. И. Ленин говорил об этой политике немецких империалистов: «Германские генералы и капиталисты обращаются к союзникам и говорят им: вы хоть и победили нас, но не очень увлекайтесь в ваших экспериментах над нами, ибо и вам и нам грозит мировой большевизм, в борьбе с которым мы можем вам пригодиться»{559}.

Свою готовность воевать против Советской России немецкие руководители лицемерно объясняли мнимой «угрозой» Германии со стороны РСФСР. Правящие круги США ханжески поддерживали эту версию, рассчитывая, что таким образом легче будет мобилизовать немцев для борьбы [178] против Советской страны. Ленин отмечал: «Сейчас уже говорят о нас шейдемановцы, что мы хотим завоевать Германию. Это, конечно, смехотворно, вздор. Но буржуазия имеет свои интересы и свою прессу, которая в сотнях миллионов экземпляров на весь свет кричит об этом, и Вильсон в своих интересах это поддерживает»{560}.

В действительности именно американские и германские империалисты договаривались о совместной агрессии против Советской России. Как сообщает в своем донесении Дризел, «один из ведущих немецких финансистов» заявил ему, «что нациями, предназначенными для наведения порядка в России, являются, несомненно, Германия и Америка; что Америка не сможет одна выполнить эту задачу, а Германии до сих пор это также не удавалось, потому что ей не хватало опыта в обращении с русским народом и она была слишком занята войной в других странах; что Америка тоже не сможет этого сделать, если будет действовать одна, потому что она не разберется в существующих в России условиях, но Германия приобрела теперь уже необходимый опыт, и, объединившись, оба правительства смогут организовать всю Россию и развить ее ресурсы»{561}.

Такие беседы и составляли главное содержание миссии Дризела в Германию накануне (Парижской конференции. Американо-германские совещания на тему о совместной борьбе против Советского государства происходили в то время не только в Берлине. Так, из архивных документов германского МИД мы узнаем, что миссия США в Голландии ставила в конце декабря 1918 г. перед немецким посланником в Гааге следующий вопрос: «Какими средствами располагает Германия для отпора русскому большевизму?...»{562}.

К тайным германо-американским контактам кануна «мирной» конференции относится и нашумевший тогда в дипломатических кругах эпизод с американским сенатором Люком Ли, пытавшимся встретиться с экс-кайзером Вильгельмом в замке Амероиген (Голландия). Ли и сопровождавшие [179] его американские офицеры приехали в Амеронген вечером 5 января 1919 г. Они имели документ за подписью голландского поверенного в делах в Бельгии; в документе прямо говорилось, что Ли и его спутники «направляются в Голландию по специальному поручению американского правительства». Но охрана замка не пустила американцев к кайзеру, и они вернулись в Германию. Голландские газеты открыто писали, что Ли был отправлен американским посланником для беседы с экс-кайзером{563}.

Смысл этой попытки американских империалистов установить контакт с Вильгельмом понять нетрудно. Кайзер был очень тесно связан с монополистическими владыками Германии, в частности, был одним из крупнейших пайщиков фирмы Круппа. После низложения Вильгельма монархисты продолжали играть заметную роль в кругах германской реакции. Руководители США, выступавшие перед Ноябрьской революцией за отречение Вильгельма II, считали, по-видимому, нужным в этих условиях нормализовать свои отношения с экс-кайзером и монархическими кругами.

Поездка Дризела открыла целую серию секретных миссий представителей США в Германию. Очередной из них являлась миссия, возглавлявшаяся американским разведчиком Герарди{564}. Она была отправлена в Германию 26 января 1919 г. — через неделю после официального открытия Парижской конференции — и, как предполагалось, должна была пробыть там около двух месяцев. Миссия поддерживала [180] связь с делегацией США в Париже посредством дипломатической почты и шифрованных телеграмм. Штаб миссии расположился в Берлине, откуда ее члены совершили поездки в крупные города Германии: Франкфурт-на-Майне, Мюнхен, Гамбург, Бремен, Кассель, Маннгейм и др.

Миссия Герарди была довольно многочисленной. Она состояла из четырнадцати американских разведчиков. В документах сохранился даже полный их описок: Герарди, Филд, майор Уитридж, Дей, его помощник Шумахер, лейтенант Дьюолд, Блейни, Пирс, Уэбб, Блек, Строн-стрит, Розенталь, Ченлер и лейтенант Хоу{565}.

Германские руководители встретили американских эмиссаров с распростертыми объятиями. Филд удовлетворенно сообщал в своем донесении, что германские буржуазные круги принимали его превосходно, а баварское министерство иностранных дел даже вывесило в отеле, где остановились Филд и Хоу, объявление за подписью премьер-министра о том, что оба они «находятся под покровительством Баварского государства»{566}.

Германские правители обращались к миссии Герарди с многочисленными просьбами. В частности, эти просьбы касались вопроса о будущих границах Германии. Так, к майору Уитриджу явился посланный Бернсторфом доктор Шотте, просивший оставить в руках германских империалистов польскую Северную Силезию. Шотте мотивировал свое требование тем, что эта область богата углем, что «поляки никогда не смогут разрабатывать уголь в Север-вой Силезии с такой эффективностью, как немцы», и что, дескать, «в интересах мирового угольного производства, чтобы Северная Силезия осталась под германской юрисдикцией»{567}. Немецкие руководители в беседах с американскими агентами настаивали на присоединении Австрии к Германии, т. е. на пресловутом аншлюсе, ликвидирующем национальную независимость Австрии. Они не скрывали, стремятся таким образом укрепить свою военную [181] мощь — «возместить потерю Эльзаса, Лотарингии, Польши и Шлезвига, присоединить компактное немецкое население»{568}.

Германские монополисты просили США предоставить им займы и сырье для возрождения военно-экономического потенциала Германии. На этом открыто настаивал руководитель германской комиссии по перемирию Эрцбергер в своем заявлении союзной комиссии по перемирию в период пребывания в Германии миссии Герарди. 14 февраля 1919 г. Эрцбергер просил, чтобы США поставляли Германии нефть, медь, хлопок и предоставили ей заем. США «помогут таким образом восстановлению Германии»{569}, — заявил Эрцбергер.

Если Эрцбергер так открыто высказывал эту просьбу, то тем более настойчиво повторяли ее немецкие правители в секретных беседах, с членами миссии Герарди.)В этих беседах речь шла и о борьбе против демократического движения в Германии, причем германские империалисты возлагали очень большие надежды на военную поддержку Антанты, а прежде всего США, Филд сообщал, что в Баварии «в кругах буржуазии и ревизионистов-социалистов большинства» антантовскую оккупацию Баварии считали наилучшим средством для подавления революции. «Они открыто говорят о том, что наиболее желательна для них американская оккупация, на втором месте — британская, на третьем — итальянская, на четвертом — французская»{570}.

Германские руководители всячески заискивали перед посланцами Вильсона. Реакционные баварские политики выражали полную готовность назначить на важнейшие государственные посты американских ставленников. Тот же Филя сообщал, что, когда баварские правители подыскивали кандидатуру на пост статс-секретаря по иностранным делам, его мнение считалось решающим. К нему «тайно явились четыре члена партии социалистов большинства и откровенно сказали, что именно оно (мнение Филда. — М. В.) было тем критерием, с которым они намерены [182] считаться, и что, так сказать, личное мнение... вероятно, решит дело»{571}.

В таком тоне с американскими эмиссарами разговаривали не только баварские провинциальные деятели, но и руководители германской политики. Брокдорф-Рантцау 14 февраля 1919 г., при вступлении на пост германского министра иностранных дел, огласил в Национальном собрании свою внешнеполитическую декларацию. Немедленно после этого советник германской миссии в Гааге, по сообщению посланника США в Голландии Гаррета, «передал через посредника, что граф Брокдорф-Рантцау при определении внешней политики считает чрезвычайно важным узнать американское мнение относительно своей речи...»{572}.

Военные круги Германии также старались выслужиться перед эмиссарами американских монополистов. Немецкими «офицерами овладела подлинная страсть к отъезду на службу за границу, и меня осаждали просьбами о зачислении в американскую армию»{573}, — сообщал Филд.

Деятельность миссии Герарди в Германии прервалась внезапно. Вопрос об отозвании миссии был рассмотрен 17 февраля 1919 г. на заседании американской делегации. Помимо членов делегации на заседании присутствовали Дризел и вызванный из Берлина Герарди. Делегация решила освободить капитана Герарди от обязанностей главы миссии. Его заместителю Уитриджу в тот же день была направлена инструкция эвакуировать всех членов миссии из Германии. В инструкции было точно указано, в какие германские города должен будет заехать тот или иной член миссии на пути в Париж, где каждый из них должен был отчитаться о поездке{574}.

Хотя в опубликованных американских документах нет ни единого слова о причине столь поспешного отозвания миссии, можно предположить следующее: разведки антантовских союзников США, очевидно, узнали о деятельности многочисленной миссии Герарди, а это грозило Вашингтону крупными дипломатическими осложнениями. [183]

Поэтому было сочтено целесообразным отозвать Миссию. Сообщая в госдепартамент об отозвании миссии Герарди, делегация США разъясняла: «В настоящее время представляется излишним держать в Германии многочисленную постоянную группу только в целях информации и предполагается, что те же цели можно будет достигнуть, посылая туда время от времени отдельных специально выбранных наблюдателей»{575}.

В Берлине были оставлены только Дей и его помощник Фредерик Шумахер, причем предусматривалось, что они будут находиться там «постоянно»{576}. Но, видимо, даже от этого пришлось отказаться: 4 марта 1919 г. делегация США приняла решение отозвать из Берлина и этих двух разведчиков{577}.

Это, однако, вовсе не означает, что тайные контакты руководителей Германии и США прекратились. Они продолжались по другим каналам, не раскрытым антантовской разведкой.

Переговоры Конджера — Эльтца

Уже в то время, когда в Германии находилась миссия Герарди, немецкие правящие круги поддерживали и другой тайный контакт с США. Американским представителем был в этом случае полковник Артур Л. Конджер.

Переговоры Конджера были столь тщательно засекречены, что стали достоянием гласности лишь в последние годы. Часть материалов об этих переговорах была опубликована в 1955 г. американским архивистом Эпстейном{578}, другую часть материалов сообщил в своих мемуарах, изданных в 1957 г., генерал Грёнер, отметивший: «...Тот факт, что германское верховное командование армии установило прямой контакт с американским командованием через полковника Конджера, был до сих пор, [184] пожалуй, неизвестен»{579}. отрывочные сведения о переговорах Конджера с германскими представителями содержались также в американской публикации документов Парижской конференции 1919 г. и в книге воспоминаний немецкого монополиста Рихарда Мертона{580}.

Кто такой Конджер? Он родился в 1872 г. в Акроне (штат Огайо), окончил Гарвардский университет в 1894 г. и во время испано-американской войны 1898 г. вступил в армию. Конджер окончил школу генштаба, затем преподавал в ней. Небезызвестный генерал Маршалл называл Конджера «одним из лучших умов (американской. — М. В.) армии». Во время первой мировой войны Конджер находился в штабе американского главнокомандующего генерала Першинга. Пост, который Конджер занимал в этом штабе, говорит сам за себя: начальник отдела политической разведки{581}. Отдел разместился на территории Германии — в Трире. Как отмечал генерал Грёнер, Конджер («имел беспрепятственный доступ к генералу Першингу»{582}. В руководящих германских кругах Конджера считали более влиятельным, нежели Дризела{583}. Еще во время войны немецкая разведка с пристальным вниманием наблюдала за Конджером. Поэтому было решено именно через него подбрасывать немцам дезинформацию под видом тщательно подготовленной «небрежности» американского разведчика{584}.

После войны Конджер на протяжении четырех лет занимал пост американского военного атташе в Берлине, в (1927 г. стал наблюдателем США в Подготовительной комиссии конференции по разоружению, а на следующий год вышел в отставку. Он умер уже после окончания второй мировой войны, в феврале d951 г.{585}

Таков жизненный путь американского полковника, который в первых числах декабря 1918 г. явился к командующему германской 3-й армией в Бинген и установил контакт с будущим гитлеровским генералом — палачом [185] Франции, а тогда майором фон Штюльпнагелем. Следует подчеркнуть, что Конджер сам установил контакт с германскими представителями: на их долю оставалось лишь «не позволять прерваться отношениям, которые американец завязал весьма любезным и тактичным образом»{586}.

Уже в первой беседе с офицерами штаба германской 3-й армии Конджер постарался подчеркнуть различие между позицией США и других держав лагеря Антанты в отношении Германии. Он заявил, что 14 пунктов Вильсона будут непременно осуществлены при мирном урегулировании с Германией, и только условия перемирия Вильсон якобы предоставил диктовать Фонту{587}. Конджер намекнул на планы американских правящих кругов «прекратить снабжение продовольствием Франции в пользу Германии». Наконец, он передал конфиденциальное пожелание, чтобы Германия предложила верховному командованию США пользоваться немецкими портами в Северном море для транспортировки американских войск. Это, говорил Конджер, будет выгодно Германии в ряде отношений: «Увеличится подвоз продовольствия, восстановятся торговые отношения между обоими государствами, а американские солдаты поближе познакомятся с Германией, о которой у них уже сейчас создалось иное представление, нежели при вступлении Америки в войну»{588}.

Не приходится удивляться, что немецкие военные руководители следующим образом оценили высказывания Конджера: «Беседа с полковником подтвердила нам наличие сильных трений между союзниками: Америкой и ее европейскими партнерами...»{589}.

Для поддержания контактов с Конджером с немецкой стороны был выделен барон Пауль Эльтц фон Рюбенах, тогда — капитан германской армии, а в будущем — министр гитлеровского правительства. Как видим, этот партнер [186] Конджера оказался достойным компаньоном Штюльпнагеля.

О чем велись переговоры Конджера с Эльтцом? Прежде всего — о совместной борьбе против Советской России. Уже для первой встречи Эльтца с американским представителем Грёнер написал 26 декабря 1918 г. меморандум, в котором, по собственным словам, «прощупывал, в какой мере можно рассчитывать на поддержку бывших противников для совместного сокрушения большевиков»{590}.

Конджер уже в первой беседе признал «опасность большевизма» для войск Англии и Франции, но отрицал, что такая опасность существует для американских армий. При этом Конджер не скупился на комплименты германским империалистам. Он говорил немецкому разведчику, что американские солдаты «разочарованы Францией, которую им расхваливали как страну чудес», но зато, «в противоположность этому Германия произвела на простого американца несравненно лучшее впечатление». Конджер дошел до того, что показал Эльтцу письмо некоего американского солдата, в котором говорилось: «Дорогой отец, мне кажется, что мы нанесли удар не по той нации, по которой нужно было»{591}.

По какой же нации надо было, с точки зрения Конджера и его единомышленников, наносить удар? Очевидно, и по державам Антанты. Не очень отягощенный представлениями о союзническом долге, Конджер не постеснялся заявить своему немецкому собеседнику о готовности использовать «военные средства американской мощи, чтобы принудить европейских союзников к заключению мира, соответствующего взглядам (Вильсона)»{592}. Но, конечно, главную тяжесть удара империалисты США, от имени которых говорил Конджер, хотели бы направить против Советской России.

Уловив эту нотку в высказываниях Конджера, германское главное командование, по признанию Тренера, при последующих переговорах с полковником Конджером обратило главное внимание на сохранение восточной границы и сильной немецкой армии; и то, и другое было [187] нужно для отражения большевистской угрозы»{593}. Речь шла отнюдь не об отражении несуществующей угрозы, а о сохранении за германским империализмом захваченных им земель и создании мощных вооруженных сил для агрессии на Востоке. «Мы особенно старались разъяснить американцу необходимость для Германии формировать армию на основе всеобщей воинской повинности...», — откровенно признает Грёнер{594}.

Вторая и третья беседы Эльтца с Конджером, посвященные рассмотрению требований германского империализма на Востоке, состоялись уже после открытия Парижской конференции — (26 и 27 января 1919 г. Происходили они у Конджера в Трире, где, как сообщает Эльтц, он был «принят с чрезвычайной любезностью и сердечностью»{595}.

Содержание этих бесед неизвестно. Грёнер пишет лишь, что было достигнуто соглашение, одобренное затем германским правительством, о предоставлении американскому командованию возможности транспортировать свои войска через немецкие порты Северного моря на немецких судах. Соглашение было передано генералом Першингом президенту Вильсону, который переслал его в военное ведомство в Вашингтон{596}. Тем самым был сделан шаг по пути налаживания военного сотрудничества между США и Германией.

Можно, однако, представить себе, о чем шел разговор в ходе второй и третьей встреч Эльтца с Конджером. В источниках упоминается, что там говорилось о памятных записках, подготовлявшихся, как оказывается, германским командованием для американского штаба в Европе. Сущность записок исчерпывающе охарактеризовал сам Грёнер: «В них мы встали на путь угроз... Германия, говорили мы, скорее будет большевистской, нежели позволит себя поработить; даже в национальных кругах раздаются голоса, призывающие заключить союз с революцией на Востоке...». Сообщая об этом довольно примитивном шантаже, Грёнер замечает, что запугивание «не осталось без влияния на американцев»{597}. [188]

Следующая встреча Эльтца с Конджером состоялась 11–12 февраля 1919 г. Содержание беседы и в этом случае неизвестно. Однако из замечаний Тренера видно, что американский представитель продолжал свою тактику противопоставления позиции США и европейских держав Антанты в отношении Германии. Он заявил, например, что, на месте германского правительства, отказался бы от предложенных союзниками условий продления перемирия. К этому Конджер многообещающе добавил: «Снабжение Германии продовольствием будет осуществляться американцами при всех условиях»{598}.

Подводя итоги переговоров Конджера — Эльтца, отметим следующее: в центре переговоров по-прежнему находился вопрос о блоке империалистов США и Германии, направленном против Советской России, вопрос об условиях перемирия и мира играл второстепенную роль. Антисоветская политика по-прежнему составляла ядро и главную цель тайного контакта германских милитаристов с США.

Помимо тайного контакта с Эльтцем у Конджера были установлены и другие контакты с представителями правящей верхушки Германии. Так, уже с начала декабря 1918 г. поддерживался контакт между Конджером и неким Вальтером Лёбом, продолжавшийся до лета 11919 г. Лёб направлял донесения о беседах с Конджером президенту Германии, министру иностранных дел, председателю германской комиссии по перемирию и подготовительной комиссии к мирной конференции{599}. В марте — апреле 1919 г. Конджер выступил в роли посредника при передаче Вильсону писем епископа бреславского, князя Адольфа Бертрама, содержание которых до сих пор неизвестно{600}.

Но наибольший интерес из этих контактов представляет, несомненно, тот, который был установлен Конджером с представителями немецких монополий — подлинных хозяев веймарской Германии. [189]

Данные об этом контакте между правителями США и Германии еще не были опубликованы. Предпринимая свою публикацию о переговорах Конджера, Эпстейн не рискнул обнародовать эти материалы{601}. Поэтому будет уместно более подробно остановиться на этом документе, фотокопию которого удалось получить из Национального архива США{602}.

Речь идет о донесении директора «Гапаг» Пельтцера относительно переговоров с американцами в Трире IS-14 января 1919 г. Донесение было направлено из директората «Гапаг» 24 января 1919 г. статс-секретарю МИД Германии Брокдорфу-Рантцау. Ознакомление с документом делает понятным нежелание германских и американских империалистов его публиковать.

Пельтцер сообщает, что он вместе с генеральным директором «Гапаг» Хайнекеном и директором «Северогерманского Ллойда» Штапельфельдтом отправился 11 января 1919 г. в Кассель, откуда после беседы с германским верховным командованием поехали в штаб американских войск в Трире. Официальной темой переговоров с американцами был упоминавшийся выше вопрос о морских транспортных перевозках.

«Американский штаб принял нас с чрезвычайной сердечностью, больше того — с поистине приводящей в смущение любезностью, — сообщает Пельтцер. — Трем прибывшим были выделены самые лучшие номера в реквизированном для американских офицеров отеле в Трире: их снабжали из американских запасов как представителей американской армии; для прогулок им был предоставлен автомобиль американского адъютанта, давались билеты в театры и такие вещи из запасов американского интендантства, которые в настоящее время невозможно достать в Германии»{603}.

Почему американский штаб так рассыпался в любезностях перед представителями побежденной Германии? С полным основанием Пельтцер пишет по этому поводу: [190]

«Глубокий смысл такого обращения, далеко превосходящего все, на что мы могли в лучшем случае рассчитывать, выяснился в ходе бесед...».

Вечером 13 января 11919 г. в правительственном здании в Трире состоялась первая беседа. С американской стороны в ней участвовали заместитель американского главнокомандующего Першинга генерал Браун, генерал Нолан, «который поддерживает связи с генералом Першингом», и полковник Конджер. Американцы, стараясь очаровать своих собеседников, даже предлагали вести переговоры на немецком языке, и, как пишет Пельтцер, «быстро создалась очень приятная атмосфера, которая способствовала совершенно открытым и доверительным высказываниям американцев по вопросам, не имевшим никакого отношения к теме переговоров»{604}.

Что это за вопросы?

«Особый интерес вызывал у господ вопрос, какую конституцию намеревается принять Германия», — констатирует Пельтцер{605}.

Американские представители ставили вопрос ни много и ни мало о том, чтобы Германия приняла... американскую конституцию. В этом был весь смысл переговоров в Трире.

Правящие круги США, ориентировавшиеся на союз с империалистической Германией, стремились таким образом использовать создавшееся после свержения монархии положение, чтобы даже в конституционном отношении максимально приблизить к себе германское государство.

Характерно, что американские представители назойливо подчеркивали: сила Германии и США в минувшей войне объяснялась «самодержавной основой», которой характеризовался как кайзеровский режим в Германии, так и президентский режим в США{606}. Такая позиция была прямым продолжением предпринимавшихся с американской стороны накануне Ноябрьской революции попыток спасти императорскую власть в Германии, ограничившись отречением кайзера Вильгельма и заменой его другим лицом.

Известно, что в конце 1918 г. в «Инкуайри» разрабатывался план изменения германской конституции. См. «The Journal of Modern History». June 1939, vol. XI, № 2, p. 200.

14 января 1919 г. переговоры «в Трире были продолжены. G американской стороны их вел полковник Конджер.

Конджер много говорил относительно дружественных чувств, которые питают американцы к Германии. Он всячески рекламировал положительное впечатление, которое будто бы произвела на американских солдат Германия. Он хвалил в Германии все подряд: еду, якобы приготовленную на американский манер, постели и даже то, что немцы... пользуются уборными{607}. «...С немецкой стороны должны сделать вывод, — подчеркивал Конджер, — что сближение с Америкой после войны не будет представлять никаких трудностей. Это сближение может быть чрезвычайно существенно продвинуто в результате того, что Германия сформирует свою новую конституцию на основе конституции Соединенных Штатов»... Конституции США и Германии должны быть так похожи одна на другую, твердил Конджер, «чтобы можно было сказать, что имеешь дело с одной и той же конституцией»{608}.

Робкое замечание своих собеседников о том, что вряд ли удастся добиться в Германии отказа от ответственности министров перед парламентом, как это имеет место в США, Конджер отверг ссылкой на якобы существующее преимущество президентского режима. Он всячески рекламировал такой строй, при котором во главе государства стоит «зрелый человек, прошедший школу жизни и парламентаризма», «высший представитель народа во времена кризиса или при возникновении войны должен иметь известную власть, позволяющую ему не поддаваться противоположным течениям, а стремиться к определенной цели»{609}.

Желая сделать свои предложения более привлекательными для немецких собеседников, Конджер многозначительно намекал на те преимущества, которые последовали бы от такого шага Германии. Он говорил, что в США в этом случае «возникнут симпатии к сестре-республике по другую сторону океана», что в США будут гордиться признанием Германией того факта, что американская конституция является наилучшей, и будут «чувствовать ответственность за то, чтобы Германия получила положительный опыт в результате такого выбора»{610}. [191]

Не преминул Конджер выдвинуть в качестве приманки для Германии и перспективу финансирования ее со стороны США: «Для Германии важно... иметь конституцию, которая давала бы правительству необходимую власть для обеспечения порядка и внушала бы максимальное доверие Соединенным Штатам — после войны единственной в мире державе, способной оказать Германии финансовую помощь»{611}.

Как пишет Пельтцер, Конджер говорил, что если Германия примет американскую конституцию, то она и США будут нерасторжимы, как два сплетенных пальца рук. При этом американский разведчик тряс сплетенными пальцами перед носом зачарованных немецких монополистов{612}.

Все эти рассуждения Конджера сопровождались многозначительными высказываниями вроде того, что «солдат обеих стран (США и Германии. — М. В.) уже сейчас ничто больше не разделяет»{613}, и резкими нападками на Францию. Досталось от американского полковника и французской конституции, и правительству, и парламентариям Франции{614}. Впрочем, уже в ходе первой беседы американские представители, подчеркивает Пельтцер, «не скрывали того, что отношения между Соединенными Штатами и Францией чрезвычайно ухудшились и вряд ли на протяжении ближайших 200(!) лет опять станут такими же, как перед войной»{615}.

Какие выводы сделали для себя представители германского капитала из переговоров в Трире?

«Эти откровения со стороны американского верховного командования в сочетании с любезностью, проявленной в отношении немецких представителей, заслуживают внимания, потому что они выглядят как продуманные и согласованные акции, — подводил итог своего сообщения Пельтцер. — Они заслуживают самого внимательного отношения со стороны Германии, нуждающейся в помощи, ибо исходят от богатейшей страны послевоенного мира, единственной, от которой Германия может надеяться получать действенную поддержку на протяжении десятилетий»{616}. [192]

Представители немецких монополий отлично поняли позицию своих американских собеседников. «Из всех высказываний американцев явствовало, что Германия оказалась побежденной в значительно большей степени, чем это было бы желательно с точки зрения Америки», — констатировал Пельтцер{617}. Таким образом, для немецких представителей было очевидным, что правящие круги США ориентируются на возрождение мощи германского империализма.

Для чего? Для того, чтобы сделать его своим вассалом и союзником. «Америка находится сейчас в таком положении, что она с целью взять Германию под свою защиту отдалилась от своих союзников и поэтому тем более заинтересована в возрождении сильной и действенной Германии», — делался вывод в рассматриваемом документе{618}.

А против кого должна была быть направлена эта сила империалистической Германии, мы уже достаточно отчетливо видели из предыдущих материалов о тайных американо-германских переговорах.

Что говорил Берлин Вашингтону весной 1919 г.

Так ставили вопрос представители правящих кругов США. А что отвечали в этот период немецкие милитаристы своим американским собеседникам? Мы можем установить это на основании любопытной брошюры доктора фон Шеллер-Штейнварца «Америка и мы», написанной в марте 1919 г.{619} В брошюре без обиняков говорилось, что правящие круги Германии хотели бы разделить с США мировое господство. Автор рисовал картину Лиги наций, ядро которой будет состоять из «двух великих наций, не разделяемых никакими политическими противоречиями и объединяемых экономическими узами». Одна из них — Америка, а вторая — «европейская нация, которой может быть только Германия». При этом отношения США и Германии должны быть не просто союзом, писал Шеллер-Штейнварц, а «своего рода политическим симбиозом»{620}. [193]

Против кого был бы направлен этот, с позволения оказать, симбиоз? Автор прямо заявлял, что Германия должна вооружаться для борьбы против своих «восточных соседей»{621}. Грубые нападки автора брошюры на марксизм не оставляли сомнения в том, кто из восточных соседей Германии ему особенно ненавистен.

Шеллер-Штейнварц всячески старался разрекламировать целесообразность американо-германского альянса. Он подчеркивал, что Германии нужней капитал в обмен на участие в немецкой промышленности и судоходстве, отмечал необходимость создания содружества между Германией и «иностранной экономической областью, которая в избытке имеет то, чего недостает Германии: деньги и сырье»{622}. Заявив, что никто из соседей Германии для такой цели не подходит, автор безапелляционно утверждал: «С какой бы точки зрения ни смотреть, видишь только одну нацию, которая наряду со многими другими всемирно-историческими задачами самим провидением предназначена для подъема новой Германии: Соединенные Штаты Америки»{623}.

Эти рассуждения, характерные для сторонников «американского» варианта сговора германского империализма с лагерем Антанты, дополнялись другими, уже знакомыми нам рассуждениями об американо-германском расовом союзе. Шеллер-Штейнварц писал, что в США «галицийские, южнославянские и малоценные романские элементы» якобы вытесняют «высокоценные германские, англосаксонские и кельтские», из которых и возникла в Америке «могучая раса завоевателей». Не довольствуясь этой расистской болтовней, автор брошюры заявлял: «12 миллионов не могущих быть ассимилированными и не способных к образованию негров висят на теле американского народа... как гиря на ногах»{624}. Таковы были политическое лицо и реакционная идеология проповедников германо-американского блока против Советской России.

В брошюре содержались некоторые конкретные предложения, обращенные к США. Так, автор с наигранной наивностью писал, что поскольку Германия должна будет платить репарации союзникам, а те будут выплачивать [194] долги Америке, то лучше «упростить» дело: пусть Германия не платит репараций, а прямо будет считаться должницей США вместо союзников; при этом ее долг будет рассматриваться как американский заем, предоставленный Германии{625}. Сознавая, что такая процедура, выгодная только немецким монополиям, ни в какой мере не устроила бы их американских компаньонов, автор брошюры обещал Соединенным Штатам организовать должным образом участие американского капитала IB германской промышленности{626} и старался убедить американцев, что Германия никогда не станет конкурировать с США{627}.

Чтобы привлечь симпатии империалистов США к высказанным им идеям, Шеллер-Штейнварц подчеркивал: заинтересованность США в союзе с Германией определяется не только экономическими мотивами; Германия может послужить для США надежным военнонполитическим плацдармом в Европе. Америка, писал он, в переносном смысле встала одной ногой в Европе. Однако вследствие географической отдаленности и того, что внимание ее руководителей посвящено в первую очередь собственно американским делам, «необходимо, чтобы она в подлинном смысле слова оказалась одной ногой в Европе. Это может быть осуществлено лишь одним способом: она (Америка, — М. В.) установит такие отношения с одной из крупных европейских наций, при которых будет обеспечено в любом случае соответствие интересов обеих сторон, а европейская нация во всех важных делах будет рассматриваться и действовать в качестве «альтер эго» Америки...

Для этого в первую очередь годится Германия. Ни одна другая из крупных европейских наций, по-видимому, не подходит»{628}.

Наконец, в немецкой брошюре называлось и то главное, что, по планам берлинских руководителей, должно было составить подлинную основу американо-германского империалистического «симбиоза». Россия, писал автор брошюры, «будет представлять собой главное поле американской деятельности в Европе», и «именно для этой деятельности Германия, которая со своей стороны должна [195] будет выполнить большие задачи в России, послужит лучшим мостом и лучшей посредницей». И совсем цинично: «Для дела возрождения России предопределены Америка и Германия»{629}. Что подразумевалось под этим «возрождением», нетрудно понять из замечания автора брошюры о стоящих перед Востоком «культурных задачах, ...которые совершенно невозможно передать самим русским или тем более полякам»{630}. Колониальное порабощение нашей страны блоком американских и германских империалистов — вот что имелось в виду. Вот на чем покоился и четко сформулированный автором вывод: «Германия и Америка должны быть вместе... »{631}

Подобные рассуждения открыто публиковались тогда немецкими империалистами. Можно себе представить, что же говорилось, когда германские и американские представители встречались с глазу на глаз за столом тайных переговоров!

А переговоры продолжались. Цитированная выше брошюра была завершена ее автором 16 марта 1919 г.{632} Как раз в этот день полковник Конджер вместе с сопровождавшим его другим американским разведчиком майором Хенротином тайно направились в Берлин по приглашению германского правительства.

Снова «английский вариант»?

Очевидно, для нового визита американских эмиссаров в Германию были в тот момент веские основания. Документы из архива германского МИД свидетельствуют, что именно в эти мартовские дни 1919 г. со стороны Англии была предпринята попытка побудить правящие круги Германии принять «английский вариант» сговора с Западом. Дошли сведения об этом до руководителей США и они поспешили послать в Берлин своих представителей или правители Германии в этой обстановке сами просили направить к ним американских уполномоченных — трудно сказать. Одно несомненно: приезд Конджера и Хенротина был связан со вторичной постановкой вопроса об «английском варианте». [196]

В секретной папке германского дипломатического архива за 1919 г. хранится копия письма немецкого посланника в Гааге Мальтцана с изложением «сообщения нашего английского агента». Этот агент — некто Колийн — пригласил посланника к себе домой вечером 17 марта 1919 г. и, сообщив, что он недавно вернулся из Англии, а через четыре дня опять едет туда, «сначала осторожно, а затем более откровенно изложил новую мысль». Мысль эта, для читателя уже не новая, была сформулирована так: «Германии следует в большей мере возлагать свои надежды на Англию, нежели на Америку... Англия вовсе не заинтересована в ослаблении Германии...» Колийн сослался при этом на желание британских правящих кругов использовать Германию как противовес Франции, но тут же назвал и главную цель Лондона в англо-германском сговоре — «идею создания немецкой армии в английских интересах, в особенности против России»{633}.

Мальтцан поспешил заявить, что правительство Германии придерживается «вообще англосаксонской ориентации», но действительно рассчитывает добиться своих целей «скорее через Америку, чем через Англию». Он тут же подчеркнул: «Конечно, в Германии было и имеется течение, которое предпочло бы английское, а не американское направление этой англосаксонской ориентации». Однако на Парижской конференции «Вильсон относится к нам (Германии. — М. В.) с большим пониманием, нежели Ллойд Джордж». Малътцан. недвусмысленно сказал своему собеседнику: «Если бы Англия заняла более примирительную позицию, небольшое проанглийское течение IB Германии решительным образом усилилось бы». Он прямо пояснил, что имеет при этом в виду «немецких правых и круги тяжелой индустрии»{634}.

Можно предположить, что такая точка зрения Берлина была доведена в эти дни до правящих кругов Англии не только через собеседника Мальтцана. Это бросает новый свет на историю возникновения известного «меморандума из Фонтенбло», врученного Ллойд Джорджем в Париже членам Совета четырех 25 марта 1919 г. Меморандум [197] знаменовал собой в британской политике резкий зигзаг в сторону предоставления побежденным германским империалистам разного рода поблажек и уступок{635}. Естественно напрашивается предположение, что этот кажущийся внезапным зигзаг на деле представлял собой реакцию британской дипломатии на высказанный Мальтцаном ответ Берлина на английский зондаж.

Зигзаг не был длительным, и Ллойд Джордж вскоре вернулся к исходной позиции. Это понятно, так как правящие круги Германии опять отвергли «английский вариант». Документы германского МИД показывают, что этот вариант вновь подвергся в те дни обсуждению в Берлине. В день открытия переговоров с Конджером и Хенротином, 17 марта 1919 г., в Берлине было проведено совещание, еще раз рассмотревшее преимущества и недостатки «американского» и «английского» вариантов.

С докладом на совещании выступил Шифф, вскоре затем выехавший в составе германской делегации на Парижскую конференцию. Сделав «общий обзор попыток американской стороны завязать экономические отношения» с Германией, докладчик «настойчиво отстаивал точку зрения, что Германия должна в первую очередь выступать заодно с Америкой, поскольку мы (Германия. — М. В.) можем надеяться получить что-нибудь только от Америки. Он убежден в том, что Америка очень заинтересована в укреплении немецкой промышленности и готова терпимо относиться к конкурентоспособности Германии на мировом рынке».

Что касается «английского варианта», то Шифф категорически заявил: «Об Англии для нас вопрос не стоит, так как у нее сейчас нет необходимых капиталов для вложения в германскую промышленность... Политика срастания английской и немецкой промышленности была бы ошибочной».

Участники заседания, видимо, полностью разделяли эти взгляды, и информация о совещании была немедленно наиграв лена руководству МИД Германии{636}. [198]

Так перед самым началом переговоров с Конджером и Хенротином в германских правящих кругах была еще раз подтверждена установка на альянс с американским империализмом.

Первая миссия Конджера и Хенротина

Сведения, которыми располагает исследователь об этой миссии Конджера и Хенротина, довольно скудны. В американской публикации материалов Парижской конференции 1919 г. вообще не говорится о мартовской поездке двух (разведчиков в Берлин, а имеются данные лишь об их второй, майской поездке, речь о которой впереди. Однако на основании мемуаров Тренера и Носке, а также упоминавшейся выше публикации Эпстейна можно установить некоторые факты, относящиеся и к этой миссии.

Из мемуаров германского военного министра Носке явствует, что его беседа с Конджером 17 марта 1919 г., которой открылись переговоры Конджера — Хенротина в Германии, была посвящена военным вопросам. Носке сообщает, что жаловался американскому эмиссару, «как невыносимо, что Германия будет иметь лишь 100-тысячную армию». Видимо, Конджер поддержал эту точку зрения: как замечает Носке, американский полковник «предпринял демарш перед президентом США в том смысле, в котором я с ним говорил»{637}.

Обращает на себя внимание тот факт, что, несмотря на сугубую секретность Парижской конференции, германский военный министр оказался полностью в курсе дела относительно численности рейхсвера, которую союзники намеревались установить для Германии. Мы подробнее коснемся этого вопроса ниже.

19 марта 1919 г. генерал-квартирмейстер Грёнер встретился в Кольберге с Конджером и Хенротином и имел с ними двухчасовую беседу. В ней участвовали уже известный нам Эльтц, немецкий майор Крёгер, который стал его преемником в деле поддержания контакта между германским командованием и Конджером, а также майор фон Шлейхер — впоследствии германский канцлер, а в то [199] время — начальник политического бюро верховного командования германской армии{638}.

И в этой беседе немецкие милитаристы продолжали убеждать американских представителей в необходимости создания крупных германских вооруженных сил. Грёнер пояснял, что формирование «безусловно надежных сильных военных соединений» нужно для «восстановления в Германии здоровой обстановки». Под этим немецкие реакционеры подразумевали подавление революционного движения в стране. Шла речь, по-видимому, и об использовании германских вооруженных сил против революционного движения в международном масштабе. В этом смысле характерно, что по просьбе Конджера Грёнер передал ему разведывательные данные о Советской России («наши предположения относительно намерений большевиков, а также то, что мы знали об их армии», — поясняет он){639}.

В тот же день американских посланцев принял Гинденбург. Грёнер сообщает, что Конджер «предложил фельдмаршалу после заключения мира съездить как-нибудь в Америку:.. два миллиона американских солдат, которые побывали на европейской земле, окажут ему восторженную встречу»{640}. Разумеется, у Конджера было меньше всего оснований говорить от имени миллионов простых американцев. Но его собственные симпатии к немецким милитаристам действительно не подлежали сомнению. Грёнер растроганно писал о Конджере: «Он был... честным другом Германии и доказал эту дружбу...»{641}

20 марта 1919 г. Конджер и Хенротин встретились с проф. Дельбрюком, у которого Конджер учился в свое время в Германии в 1910 г. Почтенный профессор прежде всего начал стращать своего питомца тем, что «политика Антанты толкает Германию в объятия большевизма» и что существует перспектива союза Германии с Советской Россией с целью «уничтожить Антанту». Затем Дельбрюк перечислил территориальные условия мира, неприемлемые для Германии: отказ от Саарской области и Данцига, нейтрализация канала кайзера Вильгельма, передача датчанам Шлезвига. Конджер согласился с мнением Дельбрюка и лишь о Данциге сказал уклончиво, что это — вопрос трудный. [200]

Все эти подробности мы узнаём из записи беседы, которая была сделана для генерала фон Винтерфельдта и майора Шлейхера{642}. Конджер и Хенротин беседовали также с Брокдорфом-Рантцау и с Эрцбергером, но содержание этих бесед неизвестно{643}.

Переговоры Конджера и Хенротина с германскими руководителями представляли, по-видимому, большой интерес для империалистов обеих стран. Когда Конджер 22 марта 1919 г. прибыл в штаб генерала Першинга, тот пометил в своем дневнике: «...Имел длительную беседу с полковником Конджером, который только что вернулся из Германии с чрезвычайно интересными сообщениями». Отчет о поездке Конджера Першинг незамедлительно направил прямо Вильсону. А в Берлине итоги переговоров с Конджером и Хенротином специально обсуждались на заседании кабинета министров{644}.

Другие контакты Германии и США весной 1919 г.

Менее важное значение, нежели переговоры с Конджером, имели в тот период другие секретные связи между Германией и США. Однако наличие этих связей обеспечивало постоянный тайный контакт между правящими кругами обеих стран.

Большую роль в поддержании такого контакта играли американские корреспонденты, которых, как известно, американская (разведка привыкла использовать для всяких щекотливых поручений{645}.

Эти корреспонденты стали приезжать в Германию (сразу же после подписания Компьенского перемирия. Уже 18 ноября 1918 г. возобновил свою работу в Берлине старый «специалист» по германским делам, работавший там [201] еще до войны, представитель Ассошиэйтед Пресс Майлс Баутон{646}.

Американские журналисты настолько рьяно принялись за дело, что даже госдепартамент, опасаясь скандала, стал запрашивать делегацию США в Париже, «поехали ли корреспонденты газет в Германию по распоряжению делегации» и нет ли нужды «контролировать их деятельность»{647}. Американская делегация многозначительно ответила, что «было бы нежелательно предпринимать какие-либо шаги с целью помешать этим журналистам вест и переговоры с противникfми что ни в коем случае государственному департаменту не следует устанавливать какой бы то ни было контроль над деятельностью этих корреспондентов»{648}.

Германские правящие круги не без основания рассматривали американских корреспондентов как эмиссаров правительства США. В частности, большим весом в этих кругах пользовался уже упоминавшийся журналист и разведчик, впоследствии: известный американский фашист Карл фон Виганд, обосновавшийся в эти месяцы (март — апрель 1919 г.) в берлинском отеле «Адлон». Как явствует из воспоминаний графа Бернсторфа, германские руководители считали Вяганда человеком, через которого можно было передавать сообщения непосредственно Вильсону{649}.

Американские корреспонденты в Германии приобрели в то время такое влияние, что немецкое правительство предложило им даже пользоваться правительственной радиостанцией «Науэн» для передачи их сообщений{650}.

Кроме разведчиков, наезжавших в Германию под видом корреспондентов, в Берлине находилась с декабря 1918 г. американская военная миссия во главе с бригадным генералом Харрисом — представителем США в Межсоюзной комиссии по репатриации русских военнопленных{651}. Основной [202] функцией Харриса и его сотрудников была вербовка преступных элементов для пополнения белогвардейских банд в России и преследование тех русских военнопленных в Германии, которые отказывались воевать против своей родины. Одновременно Харрис выполнял задания по поддержанию (Связи с германским правительством и занимался разведывательными делами. Американская делегация в Париже возложила на Харриса обязанность «возможно чаще направлять делегации политические донесения»{652}.

Связи между США и германским правительством поддерживались в то время также через Союзную комиссию по перемирию, находившуюся в Спа. Английский дипломат Уайз доносил В апреле 1919 г., что комиссия — «это канал для сношений с немцами, выполняющий в этом отношении те же функции, которые в мирное время выполнялись бы посольствами в Берлине...»{653}.

По-видимому, (продолжались контакты между руководителями США и Германии через хорошо известного нам профессора Херрона. Он сам писал в то время Вильсону, что к его, Херрона, мнению и словам с Напряженным (вниманием прислушиваются во всех центральных державах. «...Что бы я ни сказал... — это будет неизбежно предметом сообщений прессы во всей Центральной Европе...», — самодовольно доносил он президенту{654}.

Этому не приходится удивляться: в период Парижской конференции Херрон был частым посетителем Вильсона. Биограф президента Уильям Уайт сообщает: «В Париже к Вильсону было трудно попасть. В дни конференции он принимал лишь наиболее важных посетителей». Между тем «Херрон за три или четыре недели беседовал с ним четыре или пять раз»{655}.

Рассказывает Уайт и о том, какую линию проводил в этих беседах Херрон. Влиятельный американский агент советовал президенту США поставить перед державами Антанты ультиматум: заключить мирный договор на основе американской программы или же Вильсон покинет конференцию. [203] Херрон твердил, что в этом случае «Европе пришлось бы получать условия мира из его рук и даже отправиться для этого к нему в Вашингтон»{656}.

Таким образом, Херрон отстаивал жесткий курс по отношению к союзникам США по Антанте и предоставление поблажек германским империалистам — тайным компаньонам Вашингтона.

Из архивных документов германского МИД мы узнаём, что продолжались негласные политические контакты и непосредственно между представителями монополистических кругов США и Германии. Директор «Гапаг» фон Хольтцендорф встретился в начале весны 1919 г. в Голландии с американским адвокатом этой фирмы Хэйтом. По словам Хольтцендорфа, Хэйт был «хорошо информирован о делах в американских правительственных кругах». «Разумеется, мы беседовали также о развитии германо-американских отношений после заключения мира», — пишет Хольтцендорф. При этом Хэйт заявил со ссылкой на надежные источники, что Вильсон готов будет призвать американцев «не считать больше немцев своими врагами»{657}.

В марте — апреле 1919 г. в Германию под строжайшим секретом заезжали, видимо, многие американские дипломаты и разведчики для ведения переговоров с немецкими правящими кругами. Подтверждением этому служит следующий любопытный факт. В марте 1919 г. госдепартамент потребовал от миссии США в Берне предоставить ему ряд сведений о Германии. Вашингтонские политики обратились в Берн, потому что там на протяжении всей войны находился центр американского шпионажа в Центральной Европе, и специализировавшихся по Германии американских разведчиков следовало искать именно в Берне. Однако оказалось, что делегация США в Париже опередила госдепартамент. Миссия в Берне ответила Вашингтону, что не имеет возможности собрать необходимые сведения, так как делегация разослала сотрудников миссии «в различные области Центральной Европы», откуда они поддерживают постоянную телеграфную связь с Парижем{658}. Ясно, что разосланные американские «специалисты» по немецким делам [204] разъезжали в этот период по Германии. Не миновали Германию и те 40 разведчиков из гуверовской АРА, которые в апреле 1919 г. путешествовали по Европе{659}.

Начали наведываться в Германию и представители монополистических кругов США. Так, в оккупированной союзными войсками части Германии побывал президент стальной компании «Бетлхем стил корпорейшн» Чарльз Шваб{660}.

Наконец, правящие круги Вашингтона пошли на совершенно необычный шаг в своих отношениях с Германией — страной, находившейся с США в состоящий войны. Как выясняется из материалов архива германского МИД, в марте 1919 г. правительство США дало указание своим дипломатическим представителям в Европе переходить от неофициальных контактов с германскими представителями к повседневным служебным контактам.

Об этом пикантном решении госдепартамента мы узнаем из телеграммы немецкого посланника в Швеции Люциуса в Берлин. Люциус докладывал: американский посланник в Швеции Моррис, «с которым я и во время войны поддерживал прежние дружеские личные отношения», сообщил 16 марта 1919 г., «что его правительство разрешило ему возобновить со мной служебные отношения». «Я должен теперь обращаться только непосредственно к нему...», — уточнял немецкий посланник{661}. Так правительство США втайне от своих союзников приступило к восстановлению дипломатических отношений с Германией. [205]

В тот период в Германию ездило, очевидно, так много американских агентов, что дошло до следующего инцидента. В начале 1919 г. французское посольство в Швейцарии стало отказывать в визах на въезд во Францию без особой на то санкции Кэ д'Орсе американцам, возвращавшимся из центральных держав. Американская делегация в Париже специально рассматривала 13 февраля 1919 г. вопрос об этой попытке французских империалистов помешать тайному контакту между правителями США и Германии. Делегаты США расценили ее как «абсолютно ничем не оправданное вмешательство в нормальную официальную деятельность американской мирной делегации» и решили заявить французскому правительству «суровый (severe) протест». Текст этого протеста был тут же набросан самим Лансингом (Протокол заседания делегации США 13 февраля 1919 г. — PPG, vol. XI, р. 37). [206]

США информируют Берлин о ходе конференции

Главной целью американо-германских контактов и в тот период продолжала оставаться организация совместной борьбы против Советской России. Немецкое правительственное радио «Науэн» сообщало 30 марта 1919 г.: «Имеются сведения, что между Германией и державами Согласия начинают налаживаться соглашения относительно мер борьбы против опасностей, грозящих с Востока»{662}. В американских радиопередачах из Лиона в эти же дни признавалось, что «наиболее искренние противники большевизма» (нетрудно понять, что подразумевались империалисты США. — М. В.) считают необходимым «откровенно, без всяких дипломатических уверток, восстановить сношения с Германией»{663}.

Вместе с тем немаловажной стороной тайных американо-германских связей того периода была передача в Берлин агентами Вильсона секретной информации о ходе переговоров держав Антанты.

В архиве германского МИД сохранился, например, такой документ. Немецкий посланник IB Голландии телеграфирует в конце декабря 1918 г., что узнал от миссии США в Гааге следующее: «Антанта недавно пришла к соглашению пока что не предпринимать никаких действий в европейской части России, зато энергично поддержать сибирскую акцию»; Антанта «имеет в виду перейти к политике крайне жесткого континентального кордона (против Советской России. — М. В.). Это, по всей видимости, поведет к полной оккупации Польши Антантой, если Польша одна не справится с большевизмом»{664}.

Эта переданная американскими политиками в Берлин секретная информация о решениях Антанты была посвящена «русскому» вопросу. Но, очевидно, точно в таком же деловом, телеграфном стиле представители США втайне излагали своим немецким контрагентам сообщения о переговорах правительств Антанты по германскому вопросу, [207] который для Вашингтона был столь неразрывно связан с «русским». Это, в частности, относится к переговорам союзников на Парижской конференции 1919 г.

Известно, что работы Парижской конференции были тщательно засекречены. Принимавшиеся чрезвычайные меры предосторожности мотивировались необходимостью предотвратить утечку какой-либо информации в Берлин. А в то же время именно туда, в Берлин, информация о работе Парижской конференции доставлялась американскими эмиссарами.

Насколько исчерпывающей бывала эта информация, видно, например, из протокола заседания комитета по мирным переговорам Веймарского национального собрания от 15 апреля 1919 г. На этом заседании представитель германского министерства иностранных дел Ханиель фон Хаймхаузен сделал подробное сообщение о переговорах на Парижской конференции, многозначительно ссылаясь на «последние сведения» и «доклады, поступившие в министерство».

Как пример точности этих переданных американскими разведчиками сведений приведем выдержку из сообщения Хаймхаузена по военным вопросам: «Французское правительство требует полного разоружения Германии. Германии должно быть запрещено содержать сколько-нибудь значительную армию или какую-либо военную организацию и иметь какие бы то ни было вооружения. Германским государствам будет разрешено иметь только полицейские силы, достаточные для поддержания внутреннего порядка. Германии будет запрещено производить ев больших количествах оружие и боеприпасы.

Это французское предложение встретило оппозицию со стороны представителей других союзных стран. В особенности США, по-видимому, считают, что Германии следует разрешить иметь армию, обладающую оборонительной силой. Упоминалась численность этой армии от 100 до 300 тыс. человек. Вероятно, еще не ясно, на какой базе будет организована такая армия; а главное, среди союзников нет еще единства относительно того, следует ли ликвидировать воинскую повинность. Как бы то ни было, французское предложение о демилитаризации всего левобережья Рейна путем уничтожения всех укреплений и вывода всех немецких гарнизонов будет, по всей вероятности, принято всеми союзниками; заставить Германию [208] демилитаризовать 50-мильную зону к востоку от Рейна...

Что касается разоружения на море, то, очевидно, в Париже обсуждаются следующие требования: 1) уничтожение укреплений Гельголанда; 2) уничтожение всех укреплений в Кильском канале; 3) сведение военного флота к незначительному числу судов (главным образом за счет крейсеров и торпедных катеров; полная ликвидация подводных лодок)»{665}.

Достаточно сравнить эти высказывания с тем, что происходило на конференции, чтобы понять, насколько точно было информировано немецкое руководство о ходе дипломатической борьбы империалистов Антанты, об их позициях и даже намерениях. Вряд ли германские политики смогли бы существенно дополнить эту информацию, даже если бы они получили доступ к протоколам Парижской конференции.

Информация подобного рода поступала в Берлин не только от миссий США в нейтральных странах, как в приведенном выше случае. Известно, что такую информацию не раз передавал немецкой стороне Конджер. Так, 19 марта 1919 г., беседуя с Тренером, Конджер сообщил ему о ходе обсуждения на конференции вопроса о левобережье Рейна{666}. Вообще, как указывает Эпстейн, германское правительство получало через Конджера сведения о переговорах в Париже и принимавшихся решениях. Эпстейн замечает, что условия Версальского мира оказались для германского правительства далеко не столь неожиданными как для немецкой общественности{667}.

Поскольку на протяжении всей Парижской конференции правители США поддерживали непрерывный закулисный контакт с немецкими правящими кругами, передача в Берлин секретной информации о ходе работы конференции сама по себе не составляла труда. Возникала другая проблема. Германское правительство, используя американскую информацию в своей дипломатии и пропаганде, могло невольно разоблачить правителей США перед их антантовскими союзниками, тем более, что разведка держав Антанты уже ловила американских империалистов [209] с поличным во время их переговоров с правителями Германии.

Выход из положения был найден. Делегаты США решили замаскировать передачу ими германскому правительству сведений о ходе Парижской конференции, открыто передавая по радио наиболее безобидные из этих сведений якобы для американской прессы. Радиопередачами ведало бюро печати делегации США, и велись они ежедневно через лионскую радиостанцию.

Лионские радиопередачи тогда же привлекли внимание советской общественности. В «Известиях» было опубликовано заявление иностранного отдела РОСТА, в котором указывалось: «...Группа весьма влиятельных американских журналистов.., прибывшая в Париж вместе с Вильсоном, получила от французского правительства разрешение ежедневно пользоваться радиотелеграфом для передачи через океан американской прессе своих сообщений. Радио американского бюро печати в Париже не подвергается никакой цензуре французских властей... ИноРОСТА обращает особое внимание читателей на эти радиотелеграммы ввиду того интереса, который они представляют для характеристики настроений близких к Вильсону кругов»{668}.

О том, какое значение руководители делегации США придавали радиопередачам из Лиона, говорит тот факт, что полковник Хауз — ближайший помощник Вильсона — каждый (вечер инструктировал американских корреспондентов, подготовлявших эти передачи{669}. Как отмечали тогда «Известия», лионские радиотелеграммы посылались «разумеется, с ведома, согласия и часто даже по инициативе Вильсона...»{670}. Каждую из них можно было охарактеризовать так, как писали «Известия» об одной из лионских радиопередач: «...американская радиотелеграмма, составленная для нью-йоркской печати членами американской мирной комиссии, т. е., иначе говоря, продиктованная Вильсоном»{671}.

Как использовались столь старательно готовившиеся радиопередачи, можно проследить на примере материалов союзной комиссии по вопросу о виновниках шины. Работа [210] этой, как и других комиссий, Парижской конференции была строго засекречена. Однако, как свидетельствует австрийский историк Новак, германская делегация в Версале имела «конфиденциальные сведения», из которых ей был «известен не только факт существования комиссии, но и результаты ее деятельности...»{672}.

Однако Берлин не мог опубликовать полученные им сведения и использовать их для разжигания шовинистических настроений в германском народе, не наведя на след своих связей с США. Тут и пришлю на помощь американское радио, передававшее материалы якобы только для американской печати. Текст доклада комиссии без всякого на то разрешения держав Антанты был помещен в американской газете. Вслед за тем германское правительство также опубликовало этот текст якобы как перепечатку{673}.

Американские руководители с таким цинизмом обманывали своих антантовских союзников, что немецким правящим кругам уже мерещились самые радужные перспективы, связанные с отходом США от Антанты. Ганс Дельбрюк писал в марте 1919 г.: «Мы снова соберемся с силами... Наступит день и час, когда мы потребуем возвращения всего, что у нас было отнято. Война придет не сейчас, но не в очень далеком будущем: она придет тогда, когда в теперешней Антанте начнется раскол. Много ли это потребует времени? Уже сегодня явно чувствуется на различных участках начало этого раскола»{674}.

Вторая миссия Дризела

В первой половине апреля 1919 г. Совет четырех в Париже в основном закончил выработку условий Версальского договора. Принятые Советом решения не удовлетворяли германских империалистов. Монополисты Германии были разочарованы в своих американских покровителях, на заступничество которых они так надеялись.

Правящим кругам США необходимо было принимать срочные меры, чтобы не допустить ухудшения своих отношений с руководителями Германии: последние могли [211] вновь заинтересоваться «английским вариантом», и в Вашингтоне, разумеется, не закрывали глаза на такую возможность. Для закрепления связей США с германскими правящими «ругами о апреле 1919 г. в Берлин была направлена вторая миссия Дризела.

Выбор не случайно пал на Дризеяа. Возвратившись из первого разведывательного турне по Германии, Дризел с самого начала Парижской конференции занял пост начальника отдела текущей политической и дипломатической корреспонденции американской делегации. Официально функции отдела заключались в том, что через него проходила вся переписка делегации США, причем отдел составлял проекты некоторых писем, отправлявшихся делегацией{675}. Однако нет сочинения в том, что состоявший из шестнадцати человек отдел Дризела играл не только роль экспедиции при делегации США, а являлся одним из органов американской разведки. В этом смысле показательно хотя бы то, что во главе отдела стоял разведчик Дризел, а его заместителем был Аллен Даллес, дослужившийся ко времени второй мировой войны до должности начальника американской разведки в Европе, а затем ставший руководителем Центрального разведывательного управления США. Дризел лично занимался германскими делами: не случайно именно он присутствовал при обсуждении доклада Герарди в феврале 1919 г.{676}

Миссия Дризела состояла из пяти человек: Дризел, его заместитель Литгоу Осборн — второй секретарь посольства США в Дании и трое разведчиков — Морис Медофски, Дэвид Уллман и Джемс Мэннион. Связь с Парижем поддерживалась миссией, по-видимому, для большей конспирации, не непосредственно, а через генерала Харриса и полковника Уильямса из разведки третьей американской армии, находившейся в зоне Кобленца{677}.

Миссия выехала из Парижа 16 апреля 1919 ., т. е. через несколько дней после принятия Советом четырех основных решений по германскому вопросу, и вернулась 5 мая 1919 г., за два дня до вручения германской делегации в [212] Версале мирного договора. Уже сами эти даты свидетельствуют, что основным содержанием переговоров Дризела было определение совместной политической линии империалистов США и Германии в отношении этого договора. Американские политики придавали настолько большое значение миссии Дризела, что считали недостаточным ее инструктаж только американской делегацией. Дризел получал указания непосредственно от президента Вильсона. Из протоколов американской делегации видно, что когда на заседании делегации обсуждался документ о целях поездки Дризела (не напечатанный в публикации госдепартамента), было сообщено, что Дризел должен «встретиться с президентом и получить инструкции, которые позволят ему лучше осуществить его миссию в Берлине». Делегация немедленно решила отложить обсуждение документа до тех пор, пока Дризел не будет проинструктирован Вильсоном{678}.

Миссия Дризела была окружена строжайшей тайной. «Мы полностью избежали проникновения в газеты какой бы то ни было информации...»{679}, — писали впоследствии Дризел и Осборн.

Секретная американская миссия была радушно принята в Германии. «...Обращение со мной в министерстве иностранных дел и повсюду было неизменно любезным»{680} — сообщал Дризел. «Во время нынешнего путешествия и пребывания в Берлине у нас не было ровно никаких затруднений, и в каждом случае нам были обеспечены превосходные условия в отелях и в поездах»{681}. Эта дипломатическая любезность не помешала германским руководителям высказать Дризелу свое крайнее недовольство постановлениями Парижской конференции. Принявший Дризела 19 апреля 1919 г. министр иностранных дел Брокдорф-Рантцау всячески поносил решения Совета четырех (которые были ему известны, несмотря на всю их секретность) и утверждал, что они противоречат «14 пунктам» Вильсона. Он обрушился, в частности, [213] на территориальные постановления и грозил, что никогда не подпишет такого договора{682}.

Впрочем, американские представители понимали, что для немецких милитаристов основным является не территориальный вопрос, а возможность возрождения военно-экономической мощи Германии. В своем донесении Дризел и Осборн прямо заявляли, что немецкие банкиры и промышленники «считают самой важной целью торговое и индустриальное возрождение Германии, и мир, который будет, по их мнению, его гарантировать, получит их одобрение, даже несмотря на необходимость территориальных уступок»{683}.

Из этого и исходил Дризел, беседуя с Брокдорфом-Рантцау. «На протяжении всего разговора я подчеркивал уверенность в том, что экономическое восстановление Германии будет в интересах всего мира и что... наша позиция будет заключаться в полном содействии этому»{684}, — доносил Дризел.

Осборн составил пространный меморандум о перспективах политического развития в Германии. Несмотря на всю свою ненависть к революционному движению, американский дипломат вынужден был признать его силу. Из рассмотренных Осборном пяти возможностей дальнейшего хода событий в Германии четыре приводили к падению социал-демократического правительства и замене его левым, революционным. Пятый же путь — единственный, устраивавший американских империалистов, — выглядел в изложении Осборна следующим образом: «Принятие мирных условий нынешним правительством... с мысленной оговоркой, что они не должны быть выполнены; союз правительства с националистическими элементами на базе политики реванша при растущей оппозиции слева; возможно свержение правительства, если только ему не будет оказана помощь и поддержка со стороны Антанты». [214] Социал-демократическое правительство «не устоит, если его не будет поддерживать Антанта займами, сырьем, продовольствием..., — подчеркивал Осбогрн. — Ни одно несоциалистическое правительство не может существовать здесь (в Германии. — М. В.) без нашей поддержки»{685}.

Такова была изложенная американским дипломатом программа сохранения и упрочения господства империализма в Германии. Удушение революции, невыполнение мирного договора, политика реванша и агрессии — вот чего хотели монополии США от германских империалистов, власть которых они намеревались поддерживать всеми средствами, в первую очередь долларами и поставками сырья.

В духе этой программы и вела переговоры с германскими руководителями миссия Дризела.

Есть все основания думать, что в ходе переговоров рассматривался и вопрос о целях этой программы: совместной борьбе американского и германского империализма против Советской страны. В напечатанных явно со строгим отбором документах миссии Дризела нет материалов по этому вопросу. Однако в том, что он вряд ли был обойден в апрельских переговорах 1919 г. в Берлине, убеждают сведения из секретной части архива германского МИД. Они показывают, как в эти дни в германских правящих кругах расценивалась позиция руководителей США.

В архиве сохранилась запись беседы министра иностранных дел Брокдорфа-Рантцау с «доверенным лицом» германской миссии в Голландии. Поскольку запись была секретной и ознакомлен с ней был только узкий круг руководящих деятелей МИД Германии, в ней названа и фамилия этого «доверенного лица» — Брайтхаупт. Беседа состоялась 18 апреля 1919 г. — накануне описанной выше встречи Брокдорфа-Ранцау с Дризелом. Она явно служила подготовке к переговорам с американцами, так как была посвящена только одному вопросу: Брайтхаупт «сделал различные сообщения о позиции Соединенных Штатов Америки». Центральное место в этих «сообщениях» занимало следующее: «Соединенные Штаты особенно заинтересованы в делах на Дальнем Востоке и главное [215] в России. Американской стороне хорошо известно, что Германия в первую очередь может быть привлечена к восстановлению и освоению России». Как отмечено в записи, Брайтхаупт подчеркивал, что «учитывая возможности в России, Германия должна идти рука об руку с Америкой»{686}.

Несомненно, о таком союзе империалистов Германии и США против нашей страны шла речь и в переговорах немецких руководителей с Дризелом.

Однако, подготавливая его, германские правители требовали от США не общих слов, а конкретных обязательств. Уже 20 апреля 1919 г., изложив свою беседу с Брокдорфом-Рантцау, Дризел просил заседавших в Париже американских делегатов сообщить, что же он может обещать германскому правительству{687}.

22 апреля 1919 г. в Берлин прибыл Гувер в сопровождении группы своих сотрудников{688}. Видимо, Гувер не привез определенного ответа на вопрос Дризела. Тогда Дризел направил делегации США ультимативное требование: или дать четкие указания, или вернуть миссию в Париж. «Я считаю нецелесообразным свое пребывание здесь исключительно в целях информирования делегации..., — телеграфировал Дризел полковнику Хаузу 28 апреля 1919 г. — Я всегда полагал, что эта миссия должна быть чем-то большим, нежели простое информационное бюро». Если делегация США возражает против возвращения миссии, писал Дризел, она должна прислать «исчерпывающие указания, сколько еще времени я должен оставаться и, в особенности, какого курса мне придерживаться в дальнейших переговорах»{689}.

Вильсон, видимо, не считал момент подходящим для заключения конкретных соглашений. Дебаты на Парижской конференции продолжались, и трудно было предвидеть их конечные результаты. Ввиду неясности обстановки делегация США предпочла отозвать миссию Дризела. При [216] этом, однако, предполагалось, что тайные связи с Германией будут поддерживаться.

Первостепенной важности каналом для таких связей становилась германская делегация, выезжавшая в это время на Парижскую конференцию. Характерно, что в ее составе значительное место занимали представители тех немецких кругов, которые ориентировались на США{690}.

Учитывая это, Дризел, еще находясь в Берлине, порекомендовал американским руководителям добиться предоставления германской делегации «широчайшей свободы» и «возможностей для неофициальных бесед»{691}. Смысл совета был ясен: установить контакт с германской делегацией.

По-видимому, именно в этой связи следует рассматривать обсуждавшуюся делегацией США в тот же день, 28 апреля 1919 г., телеграмму Дризела с просьбой «распространить привилегию пользования американской дипломатической почтой в Германии... на некоторые неамериканские организации...»{692}. Текст этой телеграммы не включен в публикацию госдепартамента, однако есть основания думать, что речь шла о предоставлении права пользоваться американской дипломатической почтой для отправки секретной корреспонденции германской делегации, которая как раз в этот день, 28 апреля, выехала из Берлина в Версаль{693}. В условиях слежки, которую Клемансо намеревался установить за германскими делегатами, такая мера являлась гарантией сохранения тайны связей между американской и германской делегациями в Париже.

Снова Конджер

Первый шаг к установлению контакта между германской делегацией на Парижской конференции и американцами был предпринят еще во время следования немецких представителей в Париж. В ночь с 28 на 29 апреля 1919 г. Брокдорфа-Рантцау в его специальном поезде посетил полковник Конджер, заранее предупредивший о своем визите краткой депешей.

Вот что пишет об этой встрече австрийский историк Новак: «Близ Дуйсбурга около полуночи в его (Брокдорфа-Рантцау. — М.В.) купе вошел американец. Полковник Конджер явился и говорил в качестве посланца Вудро Вильсона...

Разъяснения американца были деловиты и лаконичны. «Клемансо скажет что-либо, — начал он, — тогда и вы, вероятно, будете иметь возможность сказать что-либо. Очень многое будет зависеть от вашей манеры держаться». Граф Брокдорф-Рантцау вежливо слушал... Полковник... стремительно переходил от темы к теме. Мелькали слова, вскрывавшие целые проблемы: Данциг, Верхняя Силезия, колонии...»{694}

Элстейну удалось обнаружить в архиве Вильсона краткий меморандум Конджера об этом визите, посланный из Трира генералу Блиссу 30 апреля 1919 г.{695} В документе прямо сообщается, что целью беседы было «договориться с графом Брокдорфом-Рантцау лично о том, как поддерживать с ним связь (через Берлин), пока он будет в Париже»{696}. Речь шла, таким образом, об установлении тайного контакта между делегациями США и Германии на Парижской конференции. В частности, немецкий министр интересовался: каким путем американская сторона доведет в нужный момент до сведения германского правительства, что дальнейшие споры о договоре бесполезны и наступило время без задержки подписывать предъявленные союзниками [217] условия мира. Конджер сам замечает: «То, как он (Брокдорф-Рантцау. — М. В.) говорил об этом, показывало его полную готовность подчиниться моему совету; по-моему, он подпишет, как только ему скажут, что это пора сделать». Германский министр оказал Конджеру, что очень хотел бы встретиться наедине с президентом Вильсоном: «Если бы это было возможно, то будут устранены многие трудности»{697}.

Визитом Конджера было положено начало пока еще не известным, но безусловно весьма тесным связям между делегациями Германии и США в Париже в мае — июне 1919 г.

Отголоски этих связей, сведения о которых, разумеется, не попали в официальные публикации, можно найти в изданных в 1941 г. Люкау отрывках из частной переписки Симонса — генерального секретаря германской делегации. Из писем Симонса видно, что после того как германская делегация получила текст договора и внесла свои контрпредложения, она снабжалась тайной информацией об их обсуждении в Совете четырех. Так, 4 июня 1919 г. Симонс писал: «Судя по секретным сообщениям, которые дошли до меня сегодня, мы получим ответ на наши контрпредложения только после троицы»{698}. Симонс был информирован о ходе и тенденциях дипломатической борьбы в Совете четырех. 10 июня 1919 г. он писал: «В этот момент большая четверка заседает, решая, как отнестись к нашим контрпредложениям. То, на что они согласятся, будет недостаточным». Через два дня Симонс отмечал: «Союзники не сделают достаточных уступок. Клемансо снова одержал верх над англосаксами»{699}.

Кто из четырех глав правительств, заседавших за закрытыми дверями Совета четырех, был связан с немецкими делегатами и мог их информировать? Изложенные ранее факты дают ясный ответ на этот вопрос.

Тайный контакт между правящими кругами Германии и США поддерживался в эти недели не только в Париже, но и по уже проложенным прежде каналам.

Еще накануне отъезда делегации, 27 апреля 1919 г., германская сторона поставила перед своими американскими [218] контрагентами вопрос, будет ли во время пребывания германской делегации в Париже сохраняться связь с США. 4 мая Конджер встретился в Трире с Лёбом и сообщил ему следующее: «Ответ на вопрос, намерен ли американский генеральный штаб поддерживать в период мирной конференции существовавший до сих пор контакт: да, намерен». Конджер пояснил, что сообщения германского правительства будут передаваться американской делегации «неофициальным путем», а делегация США в свою очередь «будет использовать тот же канал»{700}.

Уже через три дня после того, как 7 мая 1919 г. германской делегации в Париже были вручены условия мира, Лёб встретился с Конджером в городке Лимбург-на-Лане. Лёб сообщил, что германская делегация намерена показать американцам свои контрпредложения, прежде чем официально передать их конференции. Американский представитель «приветствовал такое намерение, которое позволит президенту составить мнение об этих предложениях до их обсуждения с союзниками»{701}. В том же смысле высказался Конджер и в беседе с майором Крёгером, состоявшейся между 17 и 19 мая 1919 г. Американский разведчик предложил свои услуги, чтобы «передавать мирной комиссии (т. е. делегации США. — М. В.) возражения, предложения и требования» германского правительства{702}.

Такая предупредительность представителей США объяснялась все тем же стремлением американских правящих кругов закрепить установленный втайне альянс с немецкими милитаристами. Дипломатическое поражение Вильсона на Парижской конференции не давало Вашингтону возможности обеспечить те условия мира, на которые рассчитывали монополии Германии, идя на заключение этого альянса. Тем более важными считала американская дипломатия меры по упрочению достигнутого сговора с Берлином, в полной мере соответствовавшего политическим установкам США в германском вопросе.

Дризел и Осборн разработали подробные рекомендации относительно тех секретных миссий, которые американское [219] правительство должно было послать для переговоров в Германию.

«...Следовало бы немедленно направить в Берлин небольшую миссию специально с целью проведения неофициальных переговоров и дачи всех возможных заверений, — писали они в мае 1919 г. — Как можно скорее послать комиссию финансовых экспертов для переговоров с ведущими германскими финансистами и получения на месте точных сведений о финансовой ситуации.

...Образовать и направить (в Германию. — М. В.) по возможности скорее экономическую комиссию с тем, чтобы она изучила условия в промышленности специально в целях оказания помощи в возрождении германской индустрии и ввозе необходимого сырья.

Оказать нынешнему правительству всякую возможную моральную поддержку... и объявить, что непредставительное правительство... не может рассчитывать ни на признание, ни на помощь с нашей стороны»{703}.

Неизвестно, были ли направлены в Германию все эти многочисленные финансовые и экономические секретные миссии, но две политические миссии США в Германии в 1919 г. нам известны: вторая миссия Конджера и Хенротина и миссия Дайара.

Вторая миссия Конджера и Хенротина

Миссия Дризела покинула Германию, а поставленная перед ней задача оставалась незавершенной и требовала от США новых действий. Делегация США на конференции не сумела навязать в германском вопросе свою волю державам Антанты. Поэтому правящим кругам США надо было убедить немецких милитаристов принять условия договора в том виде, как их продиктует Совет четырех, в надежде на ревизию договора в дальнейшем, при более благоприятных обстоятельствах. Член германской делегации в Париже Рёдигер писал в конце мая 1919 г.: «Американцы ведут дело к тому, чтобы побудить нас безоговорочно подписать мирный договор. Их политика рассчитана на [220] то, чтобы утешить нас перспективой последующего пересмотра...»{704}.

Именно в этой обстановке по «настоятельному приглашению»{705} Эрцбергера 17 мая 1919 г., в субботу, в Берлин прибыли на три дня Конджер и Хенротин. Уик-энд двух американских разведчиков в Берлине довольно хорошо освещен в имеющихся источниках: в американской публикации материалов Парижской конференции напечатан доклад Конджера и Хенротина об этой поездке{706}, а в публикации Эпстейна имеются дополняющие этот доклад записи их немецких собеседников.

Как и во время своей первой поездки, Конджер и Хенротин провели серию бесед с политическими деятелями Германии. Американские эмиссары твердили, что условия мирного договора нельзя считать окончательными и что они обязательно будут смягчены впоследствии. Так, в беседе с проф. Дельбрюком Конджер подчеркивал: немецкие руководители «могут совершенно определенно рассчитывать, что при выполнении (условий договора. — М. В.) ...будут сделаны поблажки»{707}.

Упорно сваливая на правителей Франции всю ответственность за тяжелые условия готовившегося договора, американские представители старались внушить своим немецким собеседникам, что в конечном счете и Франция выступит за смягчение условий. Франция сама будет заинтересована в использовании силы Германии против Советской России, убеждали посланцы Вильсона. Хенротин в беседе с бароном фон Лангвертом — кузеном Брокдорфа-Рантцау «подчеркивал, что во Франции очень обеспокоены Россией. Там думают о трех основных элементах защиты от нее: Америке, которая, однако, очень далеко; Польше, которая представляет собой маломощное прикрытие; и, наконец, о Германии, которую считают наиболее важной». Так что, говорил Хенротин, и во Франции постараются использовать Германию как «вал против России»{708}. Конджер [221] в беседе с Дельбрюком пророчествовал: «Скоро Франция сама почувствует потребность создать более сильную Германию в качестве защиты против России и Азии...»{709}.

Заявляя, что для немецких милитаристов «Вильсон готов был бы сделать... все, что только возможно»{710}, Конджер просил своих немецких партнеров сообщить президенту США: каковы, с точки зрения Германии, важнейшие изменения, которые нужно внести в мирный договор{711}.

Вопрос этот возникал уже не первый раз в ходе тайных контактов между Германией и США. Еще 28 марта 1919 г. Брокдорф-Рантцау обратился к президенту Эберту с письмом, в котором настаивал, «чтобы господину Конджеру было сказано совершенно прямо, как далеко Германия пойдет и может пойти»{712}. Действительно, через три дня члены американской делегации получили через Конджера меморандум о «мирных условиях, приемлемых для Германии». Содержавшиеся в нем сведения происходили, как подчеркивалось в меморандуме, из авторитетного и конфиденциального источника»{713}.

Просьбы немецких империалистов состояли в следующем: сохранить Германии мощные вооруженные силы; оставить ей левобережье Рейна, Пфальц и Саар; не проводить плебисцита в Верхней Силезии, а просто оставить ее Германии; провести плебисцит в Познани и желательно в Эльзас-Лотарингии; сохранить Германии некоторые колонии хотя бы как подмандатные территории; не включать в репарации ущерб, причиненный подводной войной; предоставить Германии американские займы{714}.

В мае 1919 г. правящие круги Германии развернули перед Конджером и Хенротином целую программу требований. В беседе с Конджером представитель германского генштаба, уже известный нам майор Крёгер заявил, что немецкое командование не согласно на ограничение численности рейхсвера 100 тыс. человек. Генштаб и военное министерство Германии подсчитали, что немецкая армия [222] должна включать не менее 300 тыс. человек, из них 200 тыс. строевых{715}.

Эрцбергер вручил Хенротину пространный меморандум с перечислением тех условий мира, которые были бы желательны для германских империалистов. В меморандуме в числе других выдвигались следующие требования: немедленно принять Германию в Лигу наций; передать на разрешение Лиги наций все спорные вопросы относительно германских границ и репараций; отобранные у Германии колонии должны быть возвращены ей как подмандатные территории; союзная оккупация левобережья Рейна должна продолжаться не более шести месяцев, причем в демилитаризованной Рейнской зоне должна остаться немецкая жандармерия{716}.

Не давая конкретных обещаний, Конджер со своей стороны заверил Эрцбергера, что мирный договор будет «получать все более и более либеральное толкование, благоприятное для Германии»{717}. Это был выразительный намек на то, что немецкие милитаристы могут не выполнять условий врученного им договора.

Немедленно по возвращении из Берлина, 20 мая 1919 г., Конджер и Хенротин составили пространный отчет о своей поездке. На следующий же день секретарь американской делегации Гертер направил их донесения Вильсону, особо указав на важность беседы с Эрцбергером{718}.

После возвращения Конджера и Хенротина для американской делегации был подготовлен меморандум, в котором содержалась рекомендация ввиду чрезвычайно сложной обстановки в Германии указать военным властям, что миссии такого рода должны направляться только с одобрения делегации{719}. Происхождение меморандума не совсем ясно: видимо, он был вызван какими-то внутренними трениями и соперничеством в кругах американской дипломатии и разведки. Но важно не это. Важно то, [223] какое решение вынесла американская делегация, обсудившая 23 мая 11919 г. этот меморандум. В протоколе заседания делегации было записано: «Члены мирной комиссии не согласны с предложенной рекомендацией и полагают, что это — дело, в которое они вообще не могут вмешиваться»{720}. Тем самым делегация констатировала, что тайные переговоры с Германией ведутся по воле высших кругов США, ей неподвластных.

Тайный контакт между Германией и США продолжался.

Последняя встреча Конджера с Крёгером состоялась 7–9 июня 1919 г. Ее содержание свелось к тому, что представитель правящих кругов Америки пытался дать объяснение поражению США в борьбе с руководителями Антанты на Парижской конференции. Одновременно Конджер старался сделать Вильсона козлом отпущения в глазах немецких милитаристов, чьи расчеты на американскую поддержку, казалось, не оправдались.

Конджер объяснял неудачу американцев тем, что в Совете четырех Клемансо и Ллойд Джордж шантажировали Вильсона угрозой отказа от создания Лиги наций. Между тем, подчеркивал он, Лига наций — «конёк Вильсона, во имя которого он готов фактически пойти на любую уступку». При этом, отмечает Крёгер в своем донесении германскому верховному командованию, «Конджер подверг исключительно резкой критике личность Вильсона, которого он охарактеризовал как погруженного в себя самодовольного теоретика и графомана без особых собственных идей»{721}.

Вместе с тем Конджер рекомендовал немцам подписать окончательный вариант договора. Американский представитель подчеркивал, что отказ от подписания повлечет за собой тяжелые последствия для Германии. Если же Германия подпишет мирный договор, то она, «несмотря ни на что, сравнительно быстро достигнет нормального экономического и тем самым политического положения...»{722}. В Потсдамском архиве сохранилась секретная информация для членов германского правительства, датированная 15 июня 1919 г. В ней излагалось сообщение [224] Конджера о том, что произойдет, если Германия откажется подписать договор: «...Антанта введет свои войска дальше в Германию и будет вести войну с неограниченным применением всех современных средств разрушения. . .»{723}

Иными словами, как это было условлено в свое время между Конджером и Брокдорфом-Рантцау, американские правящие круги сообщили своим немецким компаньонам, что им пора подписывать договор.

Миссия Дайара

Пока не было прекращено состояние войны и восстановлены официальные дипломатические отношения между Германией и США, правительства обеих стран не могли обменяться послами. Однако уже в этот период в германской столице было создано нечто вроде постоянного представительства США. Речь идет об оставленной Дризелом в Берлине группе Дайара, которая вскоре с полным основанием стала именоваться «миссией Дайара»{724}. Группа Дайара, состоявшая из пяти человек, была прикомандирована ко второй миссии Дризела. Номинально группа Дайара занималась реферированием германской прессы. Однако работа группы этим явно не ограничивалась: члены ее, как сообщал Дризел, «составляли также записи бесед с лицами, с которыми они встречались», — иными словами, принимали участие в переговорах. Как сообщал далее Дризел в своем отчете, «мистер Дайар был оставлен в Берлине впредь до дальнейших распоряжений с целью продолжения работы над прессой, а также другой работы; он будет ежедневно посылать телеграммы и по мере надобности письма дипломатической почтой. Мистер Уллман был оставлен вместе с группой Дайара для того, чтобы помочь ей в получении информации посредством личных бесед»{725}. [225]

Миссия Дайара рассматривалась как полномочное представительство США в Германии. Так, когда Веймарское национальное собрание обсуждало Версальский договор, Эрцбергер пригласил Дайара в Веймар «на случай, если германскому правительству понадобится во время рассмотрения окончательных условий мира передать какое-либо сообщение американской делегации»{726}. В документах делегации США в тот период Дайар прямо именуется «представителем делегации в Берлине»{727}.

Руководители американской делегации на Парижской конференции были удовлетворены работой Дайара. На заседании делегации США 25 июня 1919 г. было отмечено, что Дайар «присылает очень ценные доклады» и «будет весьма желательно, чтобы мистер Дайар остался в Берлине и продолжал свою работу для делегации» даже после подписания договора. Дризелу было поручено установить для Дайара линию дипломатической почты и обеспечить ему возможность отправки шифрованных [226] телеграмм после предстоявшего отъезда Люциуса{728}.

И действительно миссия Дайара продолжала находиться в Германии в течение длительного времени после подписания Версальского мира{729}. Ее сменило официальное дипломатическое представительство США.

В ноябре 1919 г. германский посланник в Швеции Люциус был проинформирован первым секретарем американской миссии в Стокгольме, что США скоро назначат своего посла в Германию, — посла, интригующе доносил Люциус, «которым мы будем довольны и который является значительной персоной»{730}. Конечно же, этой персоной оказался Дризел. Многоопытный разведчик, уже не раз представлявший в Германии правящие круги Соединенных Штатов, вновь прибыл в Берлин, на этот раз в качестве их официального представителя — посла США. [227] Прибыл и, как видно из архивных документов, немедленно стал продолжать натравливание немецких милитаристов на Советскую Россию{731}.

Главное в переговорах: агрессия против Советской России

Хотя в тайных американо-германских переговорах 1919 г., как и в 1917–1918 гг., большое внимание было уделено условиям мирного договора, главным было другое. Беседуя о том, подписывать или не подписывать Германии предъявленный ей текст договора, обе стороны не упускали из виду основную задачу: совместную борьбу против Советской России.

Вот как рассуждали в это время высокопоставленные представители немецкой военщины.

«Недостаточно будет завоевать Россию, так сказать, в военном отношении, — писал полковник Бауэр Рехбергу в конце мая 1919 г. — Надо будет сконституировать там власть, которая сможет подавлять большевизм. Пока она будет создана, пройдет... длительное время, и в течение этого времени новое русское правительство должно опираться на иностранную державу. Рассчитывать на то, чтобы создать в России... по мере своего продвижения русскую власть, которая будет поддерживать порядок, было бы самообманом. Мы убедились в этом на Украине».

Таким образом, немецкие милитаристы планировали весьма длительную, если не постоянную оккупацию нашей родины. В этой оккупации, по подсчетам Бауэра, «Германия должна была бы принять участие контингентом примерно в 200 тыс. человек». Таков и был главный аргумент против антантовских планов свести вооруженные силы Германии к 100 тыс. человек. Не довольствуясь этим, Бауэр отмечал, что за участие немцев в борьбе против [228] Советской России Антанта должна «соответствующим образом пойти им навстречу в других отношениях»{732}. Так немецкие милитаристы предлагали свои услуги державам Антанты и в первую очередь США в качестве ландскнехтов против Советской России.

В таком же смысле высказывался тогда генерал Гофман — тот самый, который вел с германской стороны переговоры о Брестском мире, а затем вместе с немецкими оккупантами был выброшен из нашей страны. «...Для Антанты было бы, разумеется, легче и проще решить русский вопрос в дружественной связи с нами», — писал Гофман. Он предлагал даже составить план «похода на Россию» — но при условии, что немецкие милитаристы «действительно будут приглашены участвовать в его осуществлении». Гофман опасался: вдруг державы Антанты «просто возьмут и осуществят без нас» подготовленный им план агрессии{733}.

Гофман напрасно беспокоился: правящие круги США вовсе не собирались обходиться без немецких милитаристов в войне против Советского государства. Об этом красноречиво говорят документы из архива германского МИД. «Германия будет снова играть большую роль в следующей весьма недалекой войне, — заявил посол США в Испании в июле 1919 г. — Именно (поэтому вильсоновокая политика исходит из того, чтобы не выдавать Германию на уничтожение... Америка хочет по возможности скорее восстановить дипломатические и торговые отношения с Германией»{734}. Американский военный атташе в Швеции говорил немецкому посланнику, что «верит в быстрое достижение соглашения между Германией и Америкой», — если, разумеется, немцы «открыто и честно пойдут навстречу» США{735}.

Межпартийные распри в американских правящих кругах не затрагивали такой политической установки Вашингтона. [229] Как явствует из секретного документа, хранящегося s архиве германского МИД, летом 1919 г. группа (видных деятелей республиканской партии (губернаторы Киди и Джонсон; сенатор Мак Конвилл, конгрессмен Хан) беседовала в Мексике с немецким представителем (в документе обозначен инициалом «йот»). Республиканцы заявили немецкому агенту, что «их желанием является... в будущем совместная работа с Германией в России»{736}.

И, уже предвкушая предполагаемые плоды этой разбойничьей политики, в ноябре 1919 г. германский посланник Люциус и высокопоставленный американский дипломат в Стокгольме «в очень дружеской беседе» обсуждали «важное германо-американское сотрудничество (Zusammengehen) в России с целью ее экономического освоения (Erschliessung)...»{737}.

Таким образом, и на протяжении всего 1919 г. продолжал существовать тайный контакт между правящими кругами Германии и США, установленный сразу после Великой Октябрьской социалистической революции, контакт, весьма активно поддерживавшийся и, несомненно, не оставшийся без результатов.