Проявления германо-американского альянса: курс США на парижской конференции
В предшествующих главах говорилось о тайном контакте между руководителями США и Германии в 1917–1919 гг. Этот контакт очень тщательно скрывался от всего мира, в том числе от держав Антанты — союзниц США. Однако американо-германское согласие весьма отчетливо проявилось в позиции США по германскому вопросу на Парижской мирной конференции 1919 г.
В буржуазной литературе, особенно американской, установился определенный штамп в описании Парижской конференции: Вильсон изображается как наивный идеалист, не выдержавший столкновения с хитрыми и многоопытными Ллойд Джорджем и Клемансо. Идеализмом Вильсона объясняется и позиция США в германском вопросе на Парижской конференции.
Но по мере того как становились известными подлинные факты, выяснилось, что они начисто опровергают эту сентиментальную схему. В свете исторических фактов Вильсон оказался не идеалистом, а заядлым империалистом. Даже реакционный западногерманский рецензент двухтомных протокольных записей переводчика Совета четырех проф. Манту не мог не констатировать: «Вильсон — не далекий от жизни идеалист и мечтатель; в применении средств и методов реальной политики и политики силы он не уступает своим партнерам»{738}.
Вот этот прожженный буржуазный политик занял на Парижской конференции позицию спасения германского милитаризма от грозившей ему кары. Уже в начале работы Совета четырех Вильсон заявил своим коллегам: «Надеюсь, вы согласны... что необходимо проявить умеренность по отношению к Германии. Мы не хотим и не можем ее разрушать»{739}.
Эта позиция американской делегации определялась отнюдь не протестом против грабительского характера требований, выдвинутых Антантой. «У Америки были мотивы для того, чтобы помочь немцам подняться на ноги, — писал американский автор еще в начале 20-х годов. — Но эти мотивы не были навеяны рассказами о тяготах, возложенных на Германию... или общими фразами, обычно содержащими эпитеты вроде «жестокий мир», «позорный договор...»{740}. Мотивом действий США на конференции в германском вопросе и был рассмотренный нами тайный альянс между Вашингтоном и Берлином.
Мы подробно, насколько это позволяют источники, проследили ход секретных переговоров между правящими кругами Германии и США в 1917–1919 гг. Может быть, эти переговоры остались бесплодными или оказались простым зондажем, не приведшим к ощутимым политическим результатам? Нет! И именно политика США в германском, вопросе на Парижской конференции (Служит тому явным доказательством.
Репарации и германский военный потенциал
Вопрос о германских репарациях, игравший столь большую роль в истории Европы в период до прихода гитлеровцев к власти в Германии, занял важное место уже в работе Парижской конференции. Дело в том, что за репарационной проблемой скрывался другой вопрос: о военно-экономическом потенциале Германии. Этим и определялось существо дипломатической борьбы на Парижской конференции вокруг германских репараций.
Правящие круги США заняли в этом вопросе позицию, отличную от позиций своих антантовских союзников. Определенной предпосылкой для этого был тот факт, что США фактически не только не понесли в результате войны [230] никакого материального ущерба, но, напротив, колоссально нажились. Это ставило Вашингтон в особое положение: руководители США явно не могли рассчитывать на сколько-нибудь существенное обогащение за счет репараций.
Однако для американских правящих кругов главной стороной репарационного вопроса было другое. Система репарационных платежей, пользовавшихся приоритетом перед всякими иными платежами германского государства, должна была регулировать всю экономическую жизнь послевоенной Германии. Чем меньше репараций уплатило бы германское государство, тем больше средств оставалось бы в его распоряжении для воссоздания военно-экономического потенциала.
Вот почему правительство США заняло по вопросу о германских репарациях следующую позицию. Стараясь получить с Германии для себя максимум, американские руководители стремились в то же время свести к минимуму основную часть немецких платежей, шедшую компаньонам США из лагеря Антанты.
Чрезвычайно наглядно проявилась такая установка в политике США по вопросу о межсоюзных долгах.
За время войны европейские державы Антанты задолжали Соединенным Штатам огромные суммы. Правительства Антанты сразу же после окончания военных действий стали намекать Вашингтону на возможность сократить размер германских репараций при соответствующем уменьшении их долга Америке. В апреле 1919 г. Ллойд Джордж направил Вильсону план урегулирования проблемы долгов и репараций, составленный известным английским экономистом Кейнсом. По плану Кейнса Германия должна была бы выдать союзникам в счет репарационных платежей вместо денег боны, а США принимали бы эти боны вместо денег в погашение межсоюзных долгов. Иными словами, имелось в виду, что Антанта передаст США право на получение суммы своего долга прямо у Германии, из ее репараций. В этом случае перед Вашингтоном открывалась полная возможность освободить Германию от репарационных платежей, но не за счет держав Антанты, а за свой собственный счет.
Правительство США наотрез отказалось от такого решения вопроса. Еще до предложения Ллойд Джорджа, 8 марта 1919 г., казначейство США заявило, что оно вообще [231] против какого бы то ни было обсуждения порядка уплаты европейских военных долгов Соединенным Штатам: долг должен быть выплачен — и все. А на предложение Ллойд Джорджа президент Вильсон немедленно ответил, что США не примут германских бон в счет долговых платежей{741}. Это было красноречивым признанием того, что руководители США готовы снизить размер германских репараций только за чужой счет.
Вряд ли есть необходимость говорить о том, что подобная позиция американских правящих кругов не имела ничего общего с защитой интересов немецкого народа. Не о том спорили союзные дипломаты на Парижской конференции, облегчить или сделать более тяжелым груз платежей, ложившийся на плечи немецкого народа в итоге затеянной империалистами войны, а о том, куда пойдут средства, выкачиваемые правящими кругами Германии из своего народа под маркой репарационных платежей: в казну Франции и Англии или на перевооружение германского милитаризма.
Американские дипломаты отлично сознавали, что им не удастся без боя вырвать у своих союзников по Антанте согласие на снижение доли последних в германских репарациях. Вот почему дипломатия США предприняла следующий маневр. Тайком от своих союзников правительство США образовало американскую комиссию по оценке ущерба, причиненного европейским странам немецкой оккупацией. Расчет был прост: пока правительства стран Европы только еще подсчитывали бы размеры нанесенного ущерба, американская комиссия уже успела бы представить свои заниженные оценки, и в результате репарационный вопрос был бы решен на основе этих оценок.
План этот возник еще до заключения перемирия, и его автором был полковник Хауз{742}. Руководителем американской комиссии был назначен бригадный генерал Мак Кинстри, и его ведомство немедленно приступило к работе{743}. В начале февраля 1919 г. открылись заседания репарационной комиссии Парижской конференции. В этой комиссии [232] американские дипломаты сначала пытались уговорить своих англо-французских союзников согласиться на значительное уменьшение их доли в германских репарациях по сравнению с тем, на что рассчитывали в Лондоне и Париже. Когда же союзники не проявили сговорчивости, американские представители прибегли к угрозам. Вильсон предостерегал, что он публично заявит о своем несогласии с Англией и Францией, хотя это и вызовет кризис Парижской конференции{744}. А полковник Хауз пошел еще дальше, он многозначительно заявил союзникам, что через некоторое время Германия отвергнет мирный договор, и тогда, «несомненно, разразится новая война с совершенно иной расстановкой сил»{745}. Эти слова можно было понять как угрозу заключения военного союза между США и Германией. В январе 1919 г. главный юридический эксперт американской делегации Миллер с подобной же угрозой заявил лорду Перси, что отказ Англии поддержать США в вопросе о репарациях «бросит Германию в объятия США»{746}.
Когда же выяснилось, что угрозы американских делегатов не возымели должного действия, Вашингтон пустил в ход подготовленные тем временем ведомством Мак Кинстри заниженные оценки ущерба, причиненного германской агрессией соседним странам{747}. 4 марта 1919 г. представители США в репарационной комиссии внезапно объявили, что они уже располагают оценками ущерба, и предложили решать вопрос о репарациях на основе этих оценок{748}.
Однако этот маневр американских дипломатов привел к совершенно неожиданному результату. Их французские [233] коллеги быстро сообразили, что если сумма германских репараций будет устанавливаться на конференции, то она неизбежно окажется основанной на данных Мак Кинстри, поскольку других не было. Правящие круги Франции предпочли вообще отказаться от определения в мирном договоре суммы германских репараций. Репарационную часть договора они предложили превратить в бланкетное обязательство Германии возместить союзникам военный ущерб в размере, который будет впоследствии указан специальной комиссией по репарациям. Эту идею поддержал и Ллойд Джордж.
Так был разрешен в Версальском договоре репарационный вопрос.
Возражала ли против этого американская делегация? В общем нет. Американский корреспондент Томпсон отмечал в своем дневнике, который он вел во время конференции в Париже: «Этот компромисс встречен с большим удовлетворением с обеих сторон. Ллойд Джорджу и французам он нравится... Нравится он и американцам, потому что избавляет от включения в договор огромных сумм, которых требуют англичане и французы. Немцы тоже, вероятно, предпочтут его, так как он делает их платежи более неопределенными»{749}. Последнее обстоятельство было в глазах американских политиков немаловажным аргументам в пользу подобного решения репарационной проблемы. В американской радиопередаче из Парижа (многозначительно подчеркивалось, что это решение «может быть приемлемым и для Германии». Дипломатия США готова была примириться с отсрочкой установления размеров германских репараций, так как надеялась использовать в своих целях возникшую таким образом неопределенность. Вместе с тем руководители США, дав согласие на отсрочку, попытались незаметно для других держав уже на Парижской конференции предопределить окончательную сумму репараций. С этой целью делегация США выдвинула авантюристический план, главную роль в разработке которого сыграл Джон Фостер Даллес. Дипломатическая карьера Даллеса, собственно, и началась на Парижской конференции, где он подвизался в качестве главного эксперта [234] американской делегации в репарационном вопросе. Немецкие империалисты надолго сохранили память о заслугах Даллеса в этом деле. В боннском правительственном бюллетене в 1958 г. подчеркивалось: «Его (Даллеса. — М. В.) бесстрашные выступления за справедливое решение имущественных вопросов после первой мировой войны не забыты в Германии...»{750}. План, составленный Даллесом и его коллегами, касался статута Комиссии по репарациям. Статут предусматривал, что Комиссия с самого начала своей деятельности установит ориентировочную минимальную сумму германского долга. На эту сумму будут выпущены боны, могущие быть предъявленными к оплате начиная с 1926 г.{751} Английская и французская делегации рассматривали это постановление как развитие плана Кейнса. Они полагали, что репарационные боны можно будет использовать для платежей по своим долгам Америке. Иные расчеты связывала с этим пунктом статута делегация США.
Американский план был прост. Если Германия будет выплачивать репарации не в форме ежегодных платежей, а путем выкупа выпущенных ею бон, фактически она выплатит только ту сумму, на которую боны выпущены. Следовательно, подлинную сумму репараций Комиссия установит не тогда, когда она путем сложения оценок ущерба назовет цифру германского долга, а тогда, когда определит размер эмиссии репарационных бон. Поэтому, если вопрос о сумме эмиссии будет решаться единогласно, США смогут наложить вето на выпуск бон сверх угодной им суммы — и таким образом определить фактический размер германских репараций. А для того, чтобы эта цифра была немедленно определена, американские эксперты добились установления конференцией цифры первой эмиссии бон — 100 млрд. марок. Делегаты США исходили из того, что больше никаких эмиссий и не будет производиться, в результате чего немецким милитаристам будут сохранены значительные средства для перевооружения Германии. [235]
Разумеется, вся эта махинация проводилась американской делегацией в строжайшей тайне. Впервые об изложенном выше плане поведал американский финансовый эксперт Девис, выступая в августе 1919 г. в сенатской комиссии по иностранным делам. Затем об американском маневре написал Миллер в феврале 1920 г. в газете «Нью-Йорк ивнинг пост»{752}. Осуществляя этот маневр, американские дипломаты прекрасно отдавали себе отчет в том, что возникнет вопрос о толковании текста договора. В самом деле, попытка США наложить вето на эмиссию бон сверх 100 млрд. марок должна была с неизбежностью привести к спорам по вопросу о правомерности такого ограничения. В конце апреля 1919 г. делегации США удалось добиться постановления о том, что текст репарационной части договора будет интерпретироваться единогласным решением Комиссии по репарациям{753}. Таким образом, США получили возможность наложить вето и на любое решение Комиссии в вопросе о толковании репарационных статей договора.
Американские политики возлагали большие надежды на задуманную комбинацию. Барух писал в 1920 г., что хотя на конференции не удалось добиться «абсолютно идеального решения репарационного вопроса», однако «в эластичном механизме Комиссии по репарациям содержатся возможности таких шагов, которые позволят нам в грядущие более спокойные дни приблизиться к этому идеалу»{754}.
Трудно сказать, в какой мере оправдались бы эти расчеты правящих кругов США. Во всяком случае, ими были созданы формальные юридические предпосылки для того, чтобы единолично определять размер германских репараций. Но необходимым условием осуществления плана было участие США в Комиссии по репарациям с правом решающего голоса. А как раз от такого участия Соединенным Штатам пришлось отказаться после того как они не ратифицировали Версальский договор. Это означало одновременно провал американского плана использовать репарационные положения договора для сохранения военно-экономического потенциала империалистической Германии.
Впрочем, впоследствии монополии США компенсировали свою неудачу в репарационном вопросе. Они оказали немецкому империализму широкую финансовую поддержку по так называемым «репарационным» планам Дауэса и Юнга, сыгравшим огромную роль в германском перевооружении.
США за развертывание немецкого военного производства
Не следует, однако, думать, что руководителям США не удалось уже на Парижской конференции добиться определенных успехов в деле обеспечения военного производства в Германии.
С самого начала конференции делегация США достаточно откровенно провозгласила свою установку: не допускать контроля Антанты над военной промышленностью и импортом вооружения в Германии.
7 февраля 1919 г. на конференции был внесен французский план, который предусматривал установление союзного контроля над производством в центрах германской военной промышленности: Эссене, Бохуме и Дуйсбурге. Вильсон решительно выступил против этого плана. Когда же контрольная комиссия все-таки была послана, представители США потребовали, чтобы срок ее деятельности был ограниченным. На заседании делегации США 27 февраля 1919 г. генералы Блисс и Першинг представили специальный меморандум на эту тему. Вильсон выступил и против косвенного контроля над военными заводами в Германии посредством регулирования поставок сырья{755}.
17 марта 1919 г. Совет десяти рассмотрел вопрос о контроле над германским военным производством. Вильсон выступил против самого принципа такого контроля. «Все эти контрольные комиссии являются инструментами союзного верховного командования, что, по его (Вильсона. — М. В.) мнению, означает бесконечное продолжение существования этого командования и тем самым существования союзных армий. По его мнению, если союзные армии сохранятся навсегда в целях контроля за выполнением мирного договора, то будет установлен не мир, а вооруженное господство [236] союзников. Его правительство никогда не согласится принять участие в таком решении вопроса...»{756}.
Разумеется, нельзя было верить ни одному слову этого заявления Вильсона. Как уже отмечалось, именно руководители США намеревались установить свое вооруженное господство над Европой. Дело было, следовательно, не в принципиальном несогласии империалистов США с такой идеей, а в их решительном нежелании допустить контроль Антанты над германской военной промышленностью.
Резкое противодействие Вильсона вызвало предложение о том, чтобы заказы на изготовление военных материалов, оружия и боеприпасов на немецких заводах считали действительными только после того, как о них будут проинформированы союзные правительства. Вильсон при помощи Ллойд Джорджа добился того, что это предложение было отвергнуто{757}.
Отвергнуто было и другое предложение. Союзная комиссия по воздухоплаванию большинством голосов (против голоса представителя США) рекомендовала Совету десяти запретить Германии производство и ввоз аэропланов, гидропланов и дирижаблей всех видов, а также частей и оборудования к ним. Предусматривалось, что запрет будет действовать ряд лет после подписания договора. Французская делегация предлагала срок 20–30 лет, английская — 3–5. Но американскую делегацию не устраивал и самый короткий срок. Вильсон объявил, что он «не может принять подобное... условие», хотя даже представитель США в комиссии по воздухоплаванию признал, что «торговые аэропланы и дирижабли могут быть очень легко и быстро превращены в военные». Руководство американской делегации наотрез отказалось согласиться с предлагавшимся ограничением и добилось того, что Совет десяти отклонил рекомендацию комиссии{758}.
Впрочем, сохранение Германии возможностей создать свои военно-воздушные силы было еще сравнительно безобидным действием дипломатии США. Американские политики дошли до того, что выступили за сохранение в Германии производства отравляющих веществ. [237]
Известно, что именно немецкое командование впервые применило в годы первой мировой войны оружие массового уничтожения — отравляющие газы. Было совершенно естественно, что союзные державы поставили вопрос с предотвращении возможности для Германии, обладавшей мощной химической промышленностью, производить отравляющие вещества.
15 апреля 1919 г. Совет пяти рассмотрел предложение включить в мирный договор статью относительно выдачи Германией союзникам всех материалов о засекреченных процессах производства отравляющих веществ. Однако Лансинг, ссылаясь на точку зрения Вильсона, решительно отверг это предложение. Тщетно английский делегат Роберт Борден убеждал, что дело идет об «опасности, которая затрагивает европейские нации в значительно большей степени, нежели Америку». Государственный секретарь США добился того, что вопрос был перенесен в Совет четырех{759}.
Уже на следующий день на совместном заседании Совета четырех и Совета пяти было продолжено рассмотрение вопроса о производстве отравляющих веществ в Германии. Лансинг продолжал отстаивать свою позицию, выступая против выдачи Германией секретных процессов изготовления ядовитых газов. При этом американский представитель с наигранной наивностью ссылался на то, что поскольку-де производство отравляющих веществ в Германии в принципе запрещено, статья не имеет практического значения.
Свои высказывания Лансинг постарался подкрепить предположением, что цель выдвинутого требования на деле состоит в том, чтобы получить данные о процессах производства красителей в Германии. Возможно, в этом Лансинг был близок к истине: после первой мировой войны монополии западных держав так же охотились за немецкими патентами и производственными секретами, как и после второй мировой войны. Однако и США не составляли исключения. Лансинг явно заботился не о сохранении немецких производственных секретов, которые США и сами стремились получить, а о том, чтобы сохранить Германии возможность наладить производство химического оружия. [238]
Но дело было не во мнении Лансинга. Собственно, в том и состоял смысл его настояний передать вопрос в Совет четырех, чтобы руководители Антанты убедились: Вильсон считает вопрос важным и придерживается позиции, изложенной его государственным секретарем. Действительно, Вильсон поддержал Лансинга, заявив, кстати, что немецкие промышленники и изобретатели все равно не выдадут своих секретов. В такой постановке вопроса, несомненно, заключался намек на намерение США содействовать нарушению Германией обсуждавшегося постановления, если бы оно все же было принято. Вильсон настаивал, чтобы предложенную статью не включали в договор. Лишь после длительных уговоров он согласился с тем, чтобы члены Совета четырех приняли окончательное решение позже, после консультации с военными экспертами{760}.
Консультации не привели к пересмотру позиций. Когда 28 апреля 1919 г. вопрос об отравляющих веществах был снова поставлен на рассмотрение Совета четырех, оказалось, что старый спор продолжается. Предложенный державами Антанты текст статьи договора предусматривал обязательство Германии сообщать союзникам состав и способы изготовления взрывчатых и отравляющих веществ. При этом в статье говорилось: «...Союзные правительства будут иметь право инспектировать все заводы, производящие эти вещества, и получат от германского правительства все сведения о производственных процессах на этих заводах».
И снова Вильсон категорически выступил против предложенной статьи. Аргументы президента США остались прежними: «Немцы не могут передавать требуемую информацию без раскрытия своих коммерческих тайн». Вильсон вновь повторил, что он «не думает, чтобы немецкие химики позволили раскрыть их настоящие секреты». Казалось бы, логическим следствием такой постановки вопроса должно было явиться признание необходимости строжайшей инспекции германских химических предприятий. Между тем Вильсон потребовал отказа от такой инспекции.
В конечном счете был достигнут компромисс. В договор включили общее упоминание о том, что германское правительство сообщит союзным державам методы изготовления [239] взрывчатых и отравляющих веществ. Важнейший же пункт о контроле и о передаче союзникам данных относительно производственных процессов на германских военно-химических предприятиях был опущен{761}. Иными словами, американской дипломатии удалось сделать весьма неопределенными обязательства Германии не производить химическое оружие.
Позаботились руководители американской политики и о том, чтобы создать благоприятные условия для снабжения Германии оружием из-за границы. Вильсон выступил против запрещения ввозить в Германию оружие, боеприпасы и военные материалы из других стран. Любопытна мотивировка этой позиции США: Вильсон объявил, что подобное запрещение означало бы «ограничение деятельности других стран, а не Германии»{762}. По-видимому, Вильсон в такой форме выразил интересы американских фабрикантов оружия, уже готовившихся экспортировать свою продукцию в Германию.
Впрочем, руководители США не забывали и немецких военных промышленников. 15 мая 1919 г., когда обсуждались военные статьи австрийского договора, Вильсон высказался за то, чтобы Австрии было разрешено производство военных материалов по иностранным заказам. Смысл этого предложения был тут же вскрыт Клемансо, который подчеркнул, что дело идет о намерении «позволить Германии открыть на территории Австрии заводы по производству оружия, снаряжения и прочих... военных материалов». Тем не менее Вильсон сумел провести свое предложение{763}.
США и рейхсвер
Последовательно проводя курс на сохранение и укрепление германского военно-промышленного потенциала, правящие круги США придерживались подобной же линии и в вопросе о вооруженных силах Германии. [240]
Вопрос этот вызвал на Парижской конференции немало острых столкновений, отражавших империалистические противоречия по германской проблеме. В этих столкновениях буржуазные дипломаты прикрывали суть своей позиции популярными лозунгами: французские — о безопасности, американские — о возможности самообороны Германии. В действительности, однако, речь шла совсем о другом. Руководители французской политики стремились не к созданию миролюбивой Германии, а к тому, чтобы обессилить своих немецких монополистических конкурентов; американские политики стремились не к обеспечению безопасности Германии, а к тому, чтобы укрепить германский милитаризм, сохранить его вооруженные силы и использовать их в дальнейшем для борьбы против Советской России.
Член делегации США генерал Таскер Блисс объявил на заседании Совета четырех, что поскольку большевизм «идет из России, то очевидно, именно там и следовало бы его убить». Блисс пояснял: для того чтобы из антисоветского «санитарного кордона» сделать «подлинный барьер, нужно было бы развернуть весьма значительные вооруженные силы от Балтики до Черного моря»{764}.
8 февраля 1919 г. Вильсон прямо поставил перед своими союзниками вопрос о том, что Германии нужно оставить все имеющееся у нее вооружение{765}. Через два дня на заседании американской делегации Лансинг подчеркнул, что Германия должна сохранить все виды вооружения, кроме тяжелой артиллерии. Он настаивал, чтобы количество пулеметов, которые немцы должны были передать Антанте, было сокращено вдвое по сравнению с цифрами, названными союзным командованием{766}. Вильсон открыто заявил, что Германии должно быть оставлено «достаточно вооружения, чтобы в короткое время оснастить 60 дивизий...»{767}.
Так американская дипломатия на конференции недвусмысленно провозгласила программу сохранения в неприкосновенности немецких вооруженных сил. Дальнейшие [241] шаги представителей США на конференции преследовали цель добиться осуществления этой программы.
На заседании делегации США 7 марта 1919 г. генерал Блисс внес предложение вообще не включать в договор статей, ограничивающих вооружения и вооруженные силы Германии. Вместо этого Блисс предлагал попросить германское правительство издать закон, который сокращал бы размеры немецкой армии и флота. «Такой закон был бы более действенным, нежели любые условия, которые союзникам пришлось бы постоянно гарантировать, — говорил Блисс. — Если бы этот закон; был принят, мы смогли бы позволить Германии самой заработать свое опасение»{768}.
Видимо, под «спасением» Блисс подразумевал выполнение германской военщиной американских поручений в Европе. Однако европейские правительства не были склонны соглашаться с такой постановкой вопроса. Протоколы военной комиссии Парижской конференции не опубликованы, но в ее докладе содержится так много оговорок и возражений американских делегатов, что совершенно очевидно: по ряду вопросов представители США оказались в изоляции.
Поскольку в военной комиссии американским дипломатам не удалось провести устраивавшие их постановления договора, руководители США поставили перед собой новую задачу. Как только доклад комиссии был передан на рассмотрение Совета десяти, они постарались ограничить срок действия военных статей. Хауз выступил со следующим предложением: передать Лиге наций право определять срок действия военных ограничений, накладывавшихся мирным договором на Германию. Смысл предложения был ясен, если учесть, что в Вашингтоне рассчитывали на полное господство в Лиге наций. Сразу понявший, что скрывается за предложением Хауза, Клемансо заявил, что «не согласен подписать приглашение для Германии подготовиться к новой агрессии через три года, десять или даже сорок лет»{769}. В итоге был достигнут компромисс. Сроки действия военных статей договора вообще не были определены. Юридически эти статьи были односторонне расторгнуты Гитлером через 16 лет после описываемых событий, [242] а практически они вообще никогда не соблюдались немецкими милитаристами.
Важным звеном в системе готовившихся для Германии военных ограничений был вопрос о численности и методе набора немецкой армии. Военная комиссия внесла по этому вопросу следующее предложение: установить численность рейхсвера 200 тыс. человек, срок службы для офицеров — 25 лет, для унтер-офицеров — 15 лет, солдат набирать жеребьевкой сроком на один год{770}.
Однако на заседании Совета десяти американские и поддержавши» их английские представители стали настаивать на долгосрочной службе солдат рейхсвера. Ллойд Джордж предложил установить срок службы для них не менее 12 лет{771}.
Маршал Фош объяснил, что таким путем рейхсвер будет превращен IB школу массовой подготовки офицерских и унтер-офицерских кадров для германской армии. Но делегация США отстаивала свое требование. Однако добиться согласия Франции с этим требованием американским дипломатам удалось, лишь пойдя на сокращение численности рейхсвера до 100 тыс. человек{772}.
Впрочем, и после этого представители США не прекращали попыток восстановить в договоре предлагавшуюся ранее цифру. Вильсон говорил IB Совете четырех в мае 1919 г., что Германии следует оставить армию в 200 тыс. человек{773}. Через несколько дней Блисс, поддержанный Вильсоном, заявил, что «никогда не слышал ни одного аргумента, который убедил бы его IB том, что цифра 100 тыс. человек правильна...»{774}.
Чем мотивировали руководители США такое требование? Тем, что хотят использовать рейхсвер против Советской России. На заседании Совета десяти 17 марта 1919 г. Вильсон сказал, что германскому правительству необходима большая армия для предотвращения некоей «опасности [243] извне со стороны большевиков... с которой немцам, возможно, придется столкнуться на восточных границах»{775}.
Ожесточенные дебаты на конференции развернулись вокруг вопроса о военно-морских статьях договора.
В военной комиссии представитель США адмирал Бенсон предложил позволить Германии производить военно-морское вооружение и снаряжение якобы для продажи другим странам, — хотя было совершенно ясно, что Берлин не преминет попользовать эту лазейку для оснащения собственного военного флота{776}.
Бенсон категорически отказался присоединиться к решению об уничтожении важных германских военных гаваней Гельголанда и Дюне. Он выступил также против предлагавшегося разоружения немецких береговых укреплений и запрещения строить новые укрепления в 50-километровой зоне по германскому побережью{777}. Позиция Бенсона была заранее согласована с Вильсоном{778}. При обсуждении доклада Военной комиссии в Совете десяти руководители американской делегации полностью поддержали все требования адмирала Бенсона. Лансинг согласился снять оговорку Бенсона о производстве в Германии военно-морских материалов только после того, как его коллеги по Совету десяти разоблачили смысл этого маневра{779}. Из военно-морских постановлений был выброшен параграф, ограничивавший строительство военных судов в Германии кораблями, «предназначенными исключительно для береговой обороны и охраны берегов»{780}.
На заседании Совета десяти 6 марта 1919 г. Лансинг настойчиво требовал сохранения германских береговых укреплений и военно-морских баз. Когда ему разъяснили, что речь идет не о защитных фортификациях, а о базах для нападения, государственный секретарь США прямо [244] заявил: «Германия имеет право содержать Любые базы, какие ей будет угодно...»{781}.
В результате стараний Лансинга и поддержавшего его Ллойд Джорджа было принято постановление, гласившее: «Все укрепления, имеющиеся ныне в пределах 50-километровой зоны по германскому побережью или на германских островах вне этого побережья... будут считаться оборонительными и могут быть сохранены... Вооружение этих оборонительных укреплений не должно превышать, поскольку это касается числа и калибра орудий, имеющегося там вооружения ко дню подписания настоящей Конвенции... «{782}. Таким образом, американским дипломатам при поддержке английской делегации удалось добиться сохранения системы германских береговых укреплений и военно-морских баз со всем имевшимся там вооружением.
Американские представители добивались, в частности, сохранения чрезвычайно важных в стратегическом отношении немецких военных баз Гельголанда и Дюне. На заседании Совета десяти 17 марта 1919 г. Вильсон решительно выступил против разрушения искусственных гаваней этих военных баз, заявив, что в этих гаванях рыбаки могут спасаться от штормов на Северном море. Когда Вильсону объяснили, что в районах Гельголанда и Дюне имеются специальные рыбачьи гавани, а в военные рыбаков никогда и не пускали, он вынужден был признать, что выступает против разрушения гаваней, так как оно ослабит военно-морские силы Германии. Вильсон объявил, что США откажутся участвовать в разрушении военных баз Гельголанда и Дюне{783}.
Ожесточенный спор разгорелся в Совете десяти относительно режима Кильского канала. Важное военное значение канала отмечалось всеми специалистами. Даже Лансинг не мог не признать, что «стратегические преимущества Кильского канала для Германии велики», так как канал позволяет «вдвое увеличить возможность переброски судов из Балтийского в Северное море»{784}. Несмотря на это, [245] американская делегация решительно отказывалась согласиться на демилитаризацию Кильского канала и его открытие для военных и торговых судов всех стран. США, всячески стараясь затянуть разрешение вопроса о Кильском канале, добились передачи его в комиссию по портам и морским путям и пытались даже вообще изъять статью о канале из военных постановлений. «Не может быть существенных возражений против того, чтобы совсем опустить статью 38-ю (о Кильском канале. — М. В.), — говорил Вильсон в Совете десяти 17 марта 1919 г. — ... Конвенция является абсолютно полной и без этой статьи...». Клемансо поспешил согласиться на очередную отсрочку в рассмотрении статуса Кильского канала «при условии отчетливого понимания, что эта статья должна быть включена в мирный договор»{785}.
Когда, наконец, более чем через месяц, 24 апреля 1919 г., вопрос о Кильском канале снова оказался на повестке дня руководящего органа конференции — на этот раз уже Совета четырех, — Вильсон категорически отверг франко-итальянское предложение о срытии укреплений в 50-километровой зоне вдоль канала. «...Без укреплений Германия не будет способна выполнить свое обязательство держать канал открытым, если она окажется втянутой в войну с какой-либо державой. Уничтожение укреплений несовместимо с решением о содержании канала открытым»{786}, — говорил Вильсон.
Вильсон дал понять, что Уолл-стрит рассчитывает использовать Германию для войны против Советской России. Естественно, что, выступая перед правителями Антанты, Вильсон не имел в виду ни одну из этих стран, когда говорил о державе, с которой будет воевать Германия. Для союзных руководителей было ясно, что речь идет именно о Советской стране.
Это обстоятельство и решило исход дискуссии. На следующий день, 25 апреля, Ллойд Джордж решительно высказался в поддержку Вильсона. «Германия должна быть в состоянии оборонять свои порты от врага», — заявил британский премьер и многозначительно попросил французскую делегацию не настаивать на демилитаризации Кильского [246] канала. Американский адмирал Бенсон, ободренный английской поддержкой, поспешил объявить, что союзники вообще напрасно занимаются вопросом о канале: «Кильский канал всегда был немецким национальным предприятием, и внешнему миру нет до него дела».
В итоге дискуссии Совет четырех отверг предложение о демилитаризации канала{787}.
Ту же линию на сохранение вооруженных сил милитаристской Германии американские дипломаты проводили и при обсуждении военно-воздушных статей готовившегося договора. Правящие круги США настаивали на том, чтобы в Германии была сохранена военная и гражданская авиация. Лансинг требовал на заседании Совета десяти 12 марта 1919 г. оставить Германии дирижабли, которые, как известно, в период первой мировой войны использовались немецким командованием для воздушных налетов на города противника. Лансинг предлагал оставить Германии самолеты якобы для торговых нужд, а также всю аппаратуру для аэрофото — и аэрокиносъемок.
Английские дипломаты энергично поддержали своих американских коллег. Бальфур говорил, что Германии необходимо иметь военные самолеты для борьбы против революционного движения. Он подчеркивал, что, по сообщениям газет, военная авиация успешно применялась германским правительством против спартаковцев во время январско-мартовских боев в Берлине. «...В будущем революционеры могут иметь в своем распоряжении торговые самолеты, которые они смогут превратить в боевые машины, в то время как полиция будет, по условиям конвенции, лишена аэропланов...»{788}, — запугивал Бальфур членов Совета десяти
Американские делегаты решительно высказались против запрещения Германии строить аэродромы в 150-километровой зоне от границы. «Вся эта статья просто смешна»{789}, — говорил Вильсон. По настоянию американских делегатов статья была исключена из военных постановлений договора. [247]
США выгораживают немецких военных преступников
С военными постановлениями готовившегося договора был тесно связан вопрос о наказании немецких военных преступников.
На Парижской конференции была создана комиссия, специально занимавшаяся этим вопросом. Американские представители в комиссии с самого начала всячески стремились саботировать ее работу.
В комиссии по вопросу о виновниках войны и военных преступниках рассматривалось предложение о создании международного трибунала, который должен был судить подданных центральных держав, ответственных «не только за отдачу непосредственных приказов о совершении незаконных актов войны, но и за непредотвращение таких незаконных актов». Речь шла, таким образом, о предании суду международного трибунала не только исполнителей военных преступлений, но и самих главных немецких военных преступников. В частности, несомненно, имелся в виду германский кайзер Вильгельм II. Такая позиция была занята правителями стран Антанты под давлением общественного мнения этих стран, требовавшего сурового наказания военных преступников, заливших кровью Европу. Известно, что лозунг «На виселицу кайзера!» был весьма популярен в тот период в европейских странах и им ловко спекулировал Ллойд Джордж на парламентских выборах в Англии в декабре 1918 г.
Американские политики сразу же заняли позицию, сводившуюся к тому, чтобы судить только мелких исполнителей военных преступлений, а не главарей, на совести которых были сотни тысяч загубленных жизней. «Существуют две категории ответственности: ответственность по закону и ответственность моральная, — велеречиво заявили американские делегаты в комиссии по вопросу о виновниках войны. — Преступления против закона являются подсудными и должны рассматриваться и караться соответствующими трибуналами..., преступления против морали, как бы они ни были тяжки, отвратительны и ужасны по своим результатам, не могут рассматриваться судом и влекут за собой только моральные санкции».
Под этим предлогом американские политики стремились спасти от суда кайзера, имя которого было начертано [248] на знамени немецкой военщины. «Было откровенно заявлено, — отмечали американские делегаты, говоря о работе комиссии, — что преследуется цель привлечь к суду германского экс-кайзера и что юрисдикция трибунала должна быть достаточно широкой, чтобы его можно было судить, даже если он и не отдавал прямо приказа о совершении преступлений. Американские члены комиссии отказались дать свое согласие на создание международного уголовного трибунала и на принятие доктрины негативной уголовной ответственности».
Эту позицию решительно отстаивал Вильсон на заседаниях Совета четырех 2 и 8 апреля 1919 г.{790}
Руководители делегации США не преминули широко огласить занятую ими позицию, с тем чтобы эта информация дошла до немецких милитаристов. 24 апреля 1919 г. американское бюро печати передало по лионскому радио подробное изложение приведенных выше заявлений делегации США. В радиопередаче подчеркивалось, что американские делегаты «не согласны с принципом, по которому лица, обвиняемые в преступлениях против «человеческих законов», подлежали бы уголовному суду», что представители США «не согласны с большинством (комиссии. — М. В.) по вопросу об уголовном суде над правителями государств за нарушение естественного права» и «не могут принять участия в Верховном трибунале и обвинительной комиссии...»{791}.
Когда вопреки настояниям американских делегатов было решено составить списки немецких военных преступников и потребовать их выдачи союзникам для суда, американские империалисты постарались сорвать выполнение этого решения.
Делегация США демонстративно ничего не сделала для составления такого списка{792}. В Совете пяти Лансинг категорически выступил против предложения союзной комиссии по делам военнопленных задержать репатриацию пленных немецких офицеров до тех пор, пока Германия не выдаст военных преступников. Лансинг утверждал, что принятие этого предложения будет означать взятие державами [249] Антанты заложников{793}, хотя было совершенно очевидно, что речь шла об отсрочке репатриации представителей кайзеровской офицерской касты, выходцами из которой и были немецкие военные преступники. По настоянию Лансинга вопрос был передан в Совет четырех, где американским дипломатам удалось добиться отклонения предложения комиссии{794}.
Границы для «дранг нах остен»
США проводили курс на возрождение военной мощи германского империализма не только в вопросах, касавшихся германских вооружений и вооруженных сил, но и границ Германии. Готовя империалистическую Германию к роли главной ударной силы в борьбе против Советской России, США стремились обеспечить для немецких милитаристов такие стратегические границы, которые облегчали бы выполнение поставленных перед ними задач.
Если даже на Западе Соединенные Штаты старались обеспечить выгодные стратегические границы для немецких империалистических захватчиков, то тем более активно они отстаивали установление таких границ на Востоке.
Американские руководители с большой неохотой согласились на вывод немецких войск из Польши, ссылаясь на «опасность анархии, которая возникнет вследствие эвакуации германских войск»{795}.
Уже при подготовке к Парижской конференции правительство США дало указание экспертам не рассматривать вопроса о возвращении Польше включенных в Пруссию польских земель. На заседании делегации США генерал Блисс категорически выступал против передачи Данцига Польше и настаивал на том, чтобы Лига наций дала Данцигу гарантии против германской угрозы{796}.
В беседе с Романом Дмовским — председателем так называемого «Польского национального комитета» в [250] Париже{797} — Вильсон высказался в том смысле, что для Польши достаточно нейтрализации устья Вислы и получения части Данцигского порта. Когда Дмовский не согласился с этим и стал ссылаться на стратегические соображения, Вильсон лицемерно воскликнул: «Но, г-н Дмовский, кто же будет говорить после этой войны о стратегических соображениях! Ведь у нас будет Лига наций...»{798}
При активной поддержке американских делегатов была установлена такая линия польско-германской границы, которая означала отторжение от Польши исконных польских земель. Законное требование Польши о передаче ей Верхней Силезии было сначала удовлетворено Парижской конференцией. Однако затем по настоянию США и Англии это решение подверглось пересмотру{799}.
Немецкие империалисты настаивали на присоединении Австрии к Германии, т. е. на проведении пресловутого аншлюса, ставшего затем лозунгом гитлеровцев в австрийском вопросе{800}. В германской ноте союзникам от 29 мая 1919 г. в елейном тоне говорилось: «Если население Австрии, вся история и культура которой на протяжении более тысячи лет тесно связаны с ее матерью — Германией, пожелает восстановить свои национальные связи с Германией... Германия не может дать обязательство противиться этому желанию своих немецких братьев в Австрии...»{801}. Германское правительство намеревалось прямо обратиться к державам Антанты с просьбой об осуществлении аншлюса{802}.
С таким же требованием выступили на Парижской конференции американские дипломаты. В своем комментарии [251] к «14 пунктам» Хауз писал: «Немецкая Австрия. Эту территорию по праву следует разрешить присоединить к Германии...»{803}. На заседании американской делегации 1 марта 1919 г. Лансинг открыто заявил о необходимости аншлюса. «Всякая мысль о предотвращении возможного объединения между двумя немецкими народами является утопией»{804}, — многозначительно говорил Лансинг. Запрещение аншлюса, заявлял Лансинг, «находится в противоречии с принципами президента»{805}. За проведение аншлюса ратовал и Джон Фостер Даллес. Так американские дипломаты за 20 лет до аншлюса предвосхитили в своих выступлениях на Парижской конференции осуществленный впоследствии гитлеровцами захват Австрии и ликвидацию независимости этой страны.
Подобной политики придерживалась дипломатия Вильсона и в вопросе о германо-чехословацкой границе.
Австрийские правосоциалистические лидеры во главе с Карлом Реннером полностью поддерживали установки США относительно передачи Германии важной в стратегическом отношении Судетской области. В случае передачи Судет Чехословакии «в центре Европы будет создан второй Эльзас», — запугивал союзников австрийский министр иностранных дел социал-демократ Отто Бауэр. В австрийском Учредительном собрании Бауэр рассуждал об «искусственном» характере чехословацкого государства. Американскую позицию поддерживали и немецкие реакционеры в самой Судетской области. Группа будущих генлейновцев представила в Совет четырех меморандум, угрожавший гражданской войной в случае оставления Судетской области в пределах Чехословакии{806}.
К такому же запугиванию широко прибегали американские дипломаты, стремясь обеспечить немецким милитаристам выгодную стратегическую границу с Чехословакией. Представители США на Парижской конференции не жалели слов для того, чтобы «доказать» своим союзникам по Антанте необходимость отторгнуть от Чехословакии и передать Германии важные в военном отношении [252] чехословацкие районы, где проживало немецкое нацменьшинство.
В декабре 1918 г. генерал Б лисе писал Лансингу, что в состав Чехословакии не следует включать районы с немецким населением, хотя, как явствовало из письма, Блисс отлично понимал, что включение в пределы Чехословакии областей со смешанным населением вызывается стратегической необходимостью установления границы, облегчающей отпор на случай агрессии со стороны империалистической Германии. Блисс даже не пытался опровергнуть правильность с военной тючки зрения установления такой границы, а фальшиво призывал отбросить стратегические соображения, так как-де при заключении мира не следует исходить из перспективы войны{807}. Нечего и говорить о том, насколько фарисейским было подобное заявление в устах представителей США, стремившихся установить такие границы Германии, которые облегчали бы ей агрессию на Восток.
Фальшивую аргументацию Блисса целиком использовал и Лансинг. Когда в Совете пяти обсуждался вопрос о германо-чехословацкой границе, Лансинг заявил, что делегация США не согласна с предложенной европейскими державами Антанты линией границы. «Американская делегация возражает против самого метода установления границы на основе стратегического принципа..., — утверждал Лансинг. — ...Определение линии границ с точки зрения их военной ценности и в предвидении войны прямо противоположно самому духу Лиги наций, международного разоружения и политики США, изложенной в заявлениях президента Вильсона»{808}. Все эти рассуждения явным образом преследовали цель предотвратить установление такой границы между Германией и Чехословакией, которая позволила бы последней обеспечить оборону на случай германской агрессии.
Лансинг настаивал на передаче Германии тех областей Богемии, где большинство населения составляли австрийцы. Следует отметить, что эти области никогда не входили в состав Германии, а принадлежали ранее Австро-Венгрии{809}. Вильсон требовал присоединения к Германии [253] важного в стратегическом отношении района Ратибора, который правители Антанты решили передать Чехословакии{810}. Речь шла, таким образом, о тех самых районах Чехословакии с австрийским населением, с аннексии которых Гитлер начал захват Чехословакии.
Сущность политики США в вопросе о германских границах на востоке не вызывала сомнений. Она преследовала цель направить германскую империалистическую агрессию на Восток, против славянских стран, и главное, против Советской России. Это хорошо иллюстрируется следующим примером. При обсуждении вопроса о германских пограничных укреплениях в Совете десяти Военная комиссия предложила снести укрепления на западной границе и полностью сохранить их на восточной и южной границах Германии. Представитель Военной комиссии генерал Дегутт без околичностей пояснил: «Было сочтено нежелательным требовать их разрушения... потому что они могут служить защитой против большевизма»{811}.
Болтовня империалистов о «защите против большевизма» означала тогда — как означает и теперь — агрессию против Советской России. Из этого примера очень хорошо видно, какой смысл имел для империалистов вопрос о восточных границах Германии. «Западная Европа должна разрешить расширение Германии на Восток в предвидении, что это приведет к конфликту с русскими...»{812}, — четко сформулировал сущность политики США в этом вопросе командующий американскими оккупационными войсками в Германии генерал Аллеи.
Политика правящих кругов США в вопросе о германских границах не имела ровно ничего общего с заботой об интересах Германии и о целостности германской территории. Это ясно видно из того факта, что правители США и других держав Антанты, стоявшие за присоединение к Германии австрийских, польских и чешских земель, были в то же время не прочь осуществить расчленение самой Германии, чтобы ослабить своих немецких конкурентов. Еще накануне Парижской конференции, готовя свой проект мирного договора, США намеревались выделить Баварию и дать ей право в качестве самостоятельного [254] государства подписать договор наряду с общегерманским правительством. «...Независимая роль, которую играет в настоящее время Баварское правительство, а также его традиционное положение в Германской империи, по-видимому, оправдывают включение Баварии в число держав, подписывающих договор»{813}, — говорилось в пояснительной записке к американскому проекту. Когда же дело дошло до приглашения германской делегации для подписания договора, американские делегаты не возражали и против того, чтобы с собственными верительными грамотами явились подписывать договор представители не только Баварии, но и Саксонии{814}.
Американские конгрессмены откровенно поговаривали о своем желании расчленить Германию. Лидер республиканской оппозиции сенатор Лодж вручил перед отъездом Делегации США в Европу Генри Уайту как единственному республиканцу в делегации меморандум, в котором требовал расчленения Германии и, в частности, поощрения баварского сепаратизма{815}. Сенатор Майерс (от штата Монтана) прямо говорил в конгрессе в январе 1919 г.: «...Различные государства, составляющие Германскую империю, должны быть насильственно и навсегда разобщены... Им не должно быть позволено иметь общего правителя; иметь общий суд или общий законодательный орган; они должны быть так же отделены друг от друга, как Соединенные Штаты и Канада... как Испания и Португалия. Германия поистине заслуживает расчленения, она заслуживает того, чтобы ее расчленили и поделили как колонию между союзниками из Антанты...»{816}.
В протоколах Совета четырех имеется интересный документ, свидетельствующий о том, что лидеры Антанты (в том числе и Вильсон) самым серьезным образом рассматривали вопрос о создании на территории Германии Двух государств: Юго-Западной и Северо-Восточной Германии. При этом роль оплота реакции и милитаризма предназначалась западной части. Таким образом, еще в 1919 г. империалисты США и других западных держав [255] намеревались осуществить раскол Германии на две части, подобно тому как он был осуществлен ими после второй мировой войны.
В этом они встретили поддержку и понимание немецких реакционных политиков. Известно, что в 1919 г. Аденауэр поддерживал связи с империалистами Антанты, в частности Франции{817}. Наряду с ним в роли немецкого подручного союзных правителей выступил баварский депутат Национального собрания, член католической «народной» партии доктор Хайм{818}.
На заседании Совета четырех 23 мая 1919 г. Клемансо огласил меморандум французского генерала Дестикера о беседе с Хаймом, состоявшейся за четыре дня до того. Хайм заявил Дестикеру, что если Германия останется единой, то в ней по-прежнему будет преобладать восточная часть, в которой стали очень сильны социалистические идеи. Чтобы предотвратить это, Антанта должна выделить в самостоятельное государство следующие германские земли: Баварию, Ганновер (до Везера), Бремен, Ольденбург, Вестфалию, Вюртемберг, Баден, Гессен-Нассау и Рейнскую провинцию. «Прибавьте к ним Австрию, и вы получите группу государств... с населением в 30 млн. человек, почти равным населению Северной Германии, которое будет составлять 36 млн.».
Хайм признавал, что названные земли «не могут выдвигать такую идею в это смутное для Германии время, чтобы их не обвинили в предательстве». Однако самого Хайма это не смущало, и он подобострастно расписывал все выгоды для Антанты в результате такого раскола Германии. «Будет существовать два независимых правительства... Антанта будет иметь право осуществлять контроль: мы примем «патронат», охрану со стороны Антанты... особенно ее экономический протекторат». Западная Германия будет называться «Рейнско-Дунайской конфедерацией». Она будет католической, в корне отличной [256] от социалистического Севера и Востока. «...Половина Германии снова станет здоровой, — распинался Хайм. — Другая половина сейчас очень нездорова. Она стала на три четверти социалистической. Метод, который я предлагаю, спасет здоровую часть от заразы».
Представитель германских империалистов Хайм не скрывал того, что в борьбе с революционным движением он все надежды возлагает на вооруженную силу. «Носке значительно улучшил состав добровольческого корпуса, — говорил Хайм Дестикеру. — Рабочие оттуда изгнаны... Теперь там 300 тыс. человек. Это число абсолютно необходимо для поддержания порядка в Германии. В ваших мирных условиях вы говорите о 100 тыс. солдат. Совершенно невозможно опуститься до такой цифры»{819}.
Рассуждения Хайма были сообщены Клемансо Совету четырех и без всяких комментариев приняты к сведению руководителями Антанты. «Если Германия разделится, я не стану ей в этом мешать», — заявил Клемансо{820}. А. американские дипломаты, отстаивавшие планы присоединения к Германии польских и чешских областей, не сказали ни единого слова против расчленения страны и превращения ее западной части в протекторат Антанты. Границы империалистической Германии на востоке интересовали их лишь как рубежи для «дранг нах Остен».
США и версальский договор
Деятельность делегации США на Парижской конференции ясно показывает, что американские руководящие круги рассматривали в этот период империалистическую Германию как своего фактического союзника. Американская дипломатия постаралась включить в текст мирного договора ряд пунктов, которые облегчали бы возрождение военной мощи Германии. Заложены были в текст договора и положения, открывавшие перед правительством США возможности в дальнейшем оказывать влияние на статус побежденной Германии в нужном им направлении.
Американской дипломатии не удалось использовать эти возможности. Подписанный на Парижской [257] конференции 28 июня 1919 г. Версальский договор не был ратифицирован Соединенными Штатами.
Почему? Может быть потому, что этот договор, как тогда же подчеркивало Советское правительство, был грабительским и несправедливым, воплощая империалистическое решение германского вопроса? «...Версальский мир... душит Германию», — отмечал В. И. Ленин{821}. «Версальский договор поставил и Германию, и целый ряд побежденных государств в условия материальной невозможности экономического существования, в условия полного бесправия и унижения»{822}
Нет, не это оттолкнуло правящие круги США от Версальского договора. Грабительский характер Версальского мира сам по себе не вызывал возражений с их стороны. Сенатор Хитчкок, возражая в конгрессе лидеру изоляционистов сенатору Лоджу, говорил: в случае отказа от Версальского договора США «подвергнутся неминуемой опасности лишиться свыше 600 тыс. тонн немецких судов, наше единственное право на обладание которыми содержится в договоре... Более того, — продолжал Хитчкок, — сенатор (Лодж. — М. В.) отлично знает, что мы тогда не сможем без серьезных столкновений с Германией сохранить оцениваемое в 800 млн. долл. имущество немецких подданных, секвестрованное в нашей стране...»{823}. США, разумеется, не отказались бы и от получения с Германки своей доли по грабительскому Версальскому договору. В этом смысле показательно, что в августе 1921 г. правительство США подписало с Германией сепаратный мир, весь смысл которого состоял в том, что он предоставлял США все права и привилегии, полученные по Версальскому миру державами Антанты.
Другое разочаровало американские монополии в Версальском договоре: то, что он не соответствовал в полной мере их экспансионистской программе, не обеспечивал установления мировой гегемонии США.
Очень ясно вскрылись эти причины отказа США от Версальского договора при обсуждении в конгрессе вопроса о Лиге наций. Выше уже отмечалось, что под флагом Лиги наций руководители США хотели «... прикрепить к своей золотой колеснице народы Европы и других [258] частей света, обеспечив над ними управление из Вашингтона. Лига наций должна была стать по существу мировой монопольной фирмой «Янки и К0»{824}. Между тем та Лига наций, которая была создана и устав которой был включен в Версальский договор, находилась не под американским, а под англо-французским контролем и не могла стать аппаратом господства США над миром. «Контроль над новой машиной (Лигой наций. - М. В.) предоставляется Британской империи, Франции, Италии, Японии и Соединенным Штатам, то есть четырем иностранным голосам против нашего одного», — говорилось в письме известного американского юриста Тейлора, включенном в протоколы сената США. Сенаторы были, в частности, крайне недовольны тем, что в Ассамблее Лиги наций Британская империя имела по уставу шесть голосов, а США только один{825}.
В свое время Вильсон говорил, что Лига наций даст США возможность заниматься делами других стран. Положение же, создавшееся реально в Лиге наций, внушало тревогу руководителям США: как бы конкуренты не помешали им хозяйничать не только в других частях света, но и на американском континенте. «Незначительный» спор США с какой-либо иной американской страной, например «спор» между США и Мексикой о нефтеносных участках, может быть расценен как угроза миру и явиться предметом рассмотрения в Лиге наций, обеспокоенно говорил сенатор Рид в речи, произнесенной 22 февраля 1919 г. Привел он и другой симптоматичный пример: «Предположим... когда-нибудь в будущем Канада захочет иметь самостоятельное правительство или захочет включиться в американское сообщество и стать нашим штатом. Если мы ей поможем (!), всякая другая нация мира, являющаяся членом Лиги, обязана будет действовать против нас...»{826}.
Американские правящие круги были чрезвычайно недовольны результатом раздела колоний между победителями, осуществленного в форме предоставления мандатов от имени Лиги наций. [259]
Монополии США хотели держать под своим контролем все эти мандаты, вне зависимости от того, кому они были бы формально переданы. Сенатор Франс говорил в конгрессе в ноябре 1919 г.: «Кто бы ни получил эти колонии, кто бы ни принял на себя администрирование этими огромными территориями, должен согласиться на такие условия администрирования, которые мы считаем нужными...»{827}.
На деле же этого не получилось. Империалистические соперники США расхватали себе все мандаты и отвергли притязания Уолл-стрита на контроль над колониями. «Почему Британская империя получила 4/5 мандатных территорий?»{828} — раздраженно спрашивали вильсонистов их противники — республиканцы. Сенатор Лафоллет заявил, что в условиях, когда большую часть мандатов забрала Англия, нельзя допустить участия США в Версальском договоре, ибо «какой смысл Соединенным Штатам Америки гарантировать контроль агрессивной иностранной державы над мировыми торговыми путями, сырьем и рынками?»{829}.
Вот по каким соображениям правящие круги США отвергли Версальский договор. Именно эти соображения имел в виду Вильсон, признавая в своем послании к сенату в июле 1919 г.: «Договор... не совсем таков, каким бы мы его написали»{830}.
А какой бы договор написали руководители США? Договор, подобно Версальскому направленный своим острием против Советского государства, но исходивший при этом из установки на господство США в Европе; договор, прямо предусматривавший ремилитаризацию Германии; договор, представлявший собой открытый военный союз с немецкими милитаристами и реваншистами. Иными словами, нечто вроде нынешнего Северо-атлантического договора. Об этом свидетельствует вся прослеженная нами история тайных контактов и сотрудничества правящих кругов Германии и США. [260]
Проводившийся дипломатией США на Парижской конференции курс всемерной поддержки немецкого милитаризма был подкреплен быстрым проникновением американского капитала в Германию.
Неверно считать, будто золотой дождь американских долларов стал орошать германскую индустрию только с середины 20-х годов, после плана Дауэса. Факты показывают, что его первые тяжелые капли застучали по сейфам немецких монополий уже в период Парижской конференции, в 1919 — начале 1920 г.
Мы помним, что при вступлении США в войну американские и немецкие монополии сделали все, чтобы сразу ж>е после ее окончания облегчить восстановление своих прежних связей. Этот расчет осуществился: с конца 1918 г. начался процесс быстрого возрождения и развития экономического сотрудничества между США и Германией.
«Экономические сношения с Германией... входят важной составной частью в грандиозный план экономической деятельности, который наметила себе Америка», — констатировали «Известия» IB апреле 1919 г.{831}
Отражая эти планы правящих кругов США, американский посол в Мадриде говорил в конце 1919 г.: «Соединенные Штаты не одобряют действий европейских союзников против Германии, ...будут без ограничений развивать торговые отношения с Центральной Европой даже вопреки протестам союзников и откроют судоходные линии между США и Германией»{832}. За период с ноября 1918 г. по март 1920 г. товарооборот между США и Германией составил 173 млн. долл.{833}б.
Сенатор Фолл, заявив в конгрессе, что за июнь 1919 г. США совершили торговых сделок с Германией на сумму 8783 тыс. долл., подчеркивал: это «вдвое больше, чем наши [261] сделки, заключенные со (всеми странами Центральной Америки»{834}.
В 1919 г. американский химический магнат Вейсс Договорился с руководителем немецких химических монополий Дуйсбургом о возобновлении предвоенного сотрудничества.
Американский концерн Гарримана заключил соглашение о сотрудничестве с «Гапаг», возродив тем самым связи американских и германских компаний в океанском судоходстве. Аналогичное соглашение было заключено между «Северогерманским Ллойдом» ж «Юнайтед стейтс лайнз»{835}.
В марте 1920 г. были возобновлены довоенные связи между американским каучуковым концерном «Гудрич файр К°» и немецкой компанией «Континенталь-каучук унд гуттаперча»{836}. Филиал рокфеллеровской нефтяной монополии «Стандард ойл» — гамбурское общество «Дойч-американише петролеумгезелбшафт» в начале 1920 г. заключило с германским правительством соглашение о том, что «Стандард ойл» будет поставлять 74% нужного Германии керосина и 60% бензина{837}.
Военный концерн «Дюпон де Немур», возглавлявший химическую промышленность США, сразу после окончания войны восстановил связи с немецкими военными промышленниками, с которыми он сотрудничал передвойной в международном пороховом картеле. Связи были возобновлены сначала через посредство английского химического треста «Империал кемикл индастриз», а затем через немецкие фирмы «Бадише анилин унд содафабржк» и «Динамит-Нобель».
Не только восстанавливались старые, но и быстро завязывались новые связи между американским и германским капиталом.
Уже в ноябре 1918 г., сразу же после заключения перемирия, группа Моргана занялась скупкой акций немецких горных компаний{838}. В 1919–1920 гг. были открыты [262] филиалы мортановских банков: «Нейшнл сити банк» и «Гаранти траст К°» в Берлине, «Меркантайл бэнк оф зе Америкас» в Гамбурге{839}. Летом 1919 г. американский консорциум принимал участие в размещении заказов в германской металлургической промышленности, в частности на заводах «Маннесманверке» и «Бисмарк-хютте»{840}
Еще до заключения Версальского мира монополии США взяли курс на предоставление немецким промышленникам займов, которые должны были способствовать укреплению военно-промышленного потенциала Германии. Из немецких архивных документов видно, что уже в апреле 1919 г. некий Эмиль Майерс из Берлина, «снабженный письмом информационного отдела министерства иностранных дел», вел в Копенгагене переговоры с миссией США об американском займе Германии на сумму 5 млрд. долл.{841}
Из тех же материалов становится известно о тайной беседе заместителя статс-секретаря германского МИД Бергмана с руководителем АРА Гувером, состоявшейся в Версале 27 августа 1919 г. В этой беседе, писал Бергман, американец «сделал неожиданное и приятное заявление, которое он просил рассматривать как строго доверительное». Гувер сообщил, что в Вашингтоне не намерены конфисковать «за долги правительства» секвестрованную собственность германских капиталистов в США и что она будет или возвращена, или оплачена немецким владельцам. Это означало, что независимо от наличия германского репарационного долга правительство США было готово не считать немецких монополистов должниками. Бергман, сразу поняв многозначительность такой постановки вопроса, заявил Гуверу, что его сообщение «открывает совершенно новые перспективы» и делает возможным получение Германией в США частных кредитов, которые во всех отношениях предпочтительнее государственных{842}. [263]
И действительно, вслед за тем начался период предоставления американских займов Германии. Значительная их часть в целях маскировки давалась якобы отдельным немецким городам, но между США и Германией была достигнута негласная договоренность, что получаемые средства будут направляться исключительно на развертывание германской индустрии. В феврале 1920 г. такой американский заем в 3 млн. марок был предоставлен Франкфурту-на-Майне. В апреле 11922 г. Эльберфельд получил заем в 300 тыс. долл. Тогда же гамбургский ипотечный банк получил заем в 200 тыс. долл., а «Банк фюр индустриверте АГ» — 100 тыс. долл. Сумма американских займов Германии росла с баснословной быстротой. Уже в 1925 г. германский долг Соединенным Штатам по этим займам составил около 182 млн. долл.{843}.
Своеобразной формой финансирования Германии явилась покупка Соединенными Штатами явно катившихся к нулификации немецких бумажных марок. По подсчетам американской печати, к октябрю 1922 г. США закупили этих марок на 4 млрд. долл. «Другими словами, — пояснял английский официоз «Тайме» 4 октября 1922 г., — Америка, победительница в войне, уплатила побежденной Германии золотом вдвое больше того, сколько Германия до сих пор уплатила в виде военного возмещения»{844}.
Но, конечно, не следует думать, что алчные монополии США вдруг встали на путь филантропии. На приобретенные бумажные марки американские дельцы начали скупать акции немецких предприятий. С этой целью в США было создано даже специальное общество под названием «Юнайтед Юропиэн инвесторз лимитэд». Им были приобретены акции германских компаний: «АЭГ», «Динамит-Нобель», «Гаркорт», Всеобщей компании анилинового производства, Ангальтского и Дуисбургского машиностроительных заводов и т. п.{845}. В 1920 г. американцы купили акции калиевых заводов в Ашерлебене{846}. Тогда же в их руки перешло большое количество акций известной немецкой [264] электрокомпании «Сименс-Гальске». «Дженерал электрик» приобрела на 25 млн. марок акций «АЭГ»{847}. По подсчетам нью-йоркской газеты «Сан», к осени 1921 г. стоимость немецких акций, находившихся в руках американцев, составляла 15 млрд. марок{848}.
Акции скупались по дешевке. Само общество «Юнайтед Юропиэн инвесторз лимитэд» признало, что акции «LäJBiF», приобретавшиеся им в 1922 г. по 22,88 долл. за 1 тыс. марок, стоили бы в предвоенном 1913 г. в 20 с лишним раз дороже.
Американские бизнесмены скупали в Германии за бесценок не только акции, но и другое имущество, в частности дома. По данным немецкой печати, за эти дома уплачивался фактически только 1% их действительной стоимости{849}. Американцы приобретали в Германии промышленные предприятия: например, три большие текстильные фабрики в районе Гера, несколько фабрик в центральной части страны{850}.
Насколько интенсивно пошел сразу же после первой мировой войны процесс проникновения американского капитала в Германию, видно из того, что уже летом 1919 г. в так называемых «деловых кругах» Германии стали раздаваться тревожные голоса об «отчуждении» (überfremdung) немецкого народного хозяйства. Ряд статей на эту тему появился в специальных немецких экономических журналах и в газетах. Клейст, автор вышедшей в свет в 1921 г. в Берлине книги «Участие иностранного капитала в Германии», подчеркивал, что он только за год собрал свыше 2 тыс. газетных вырезок о проникновении иностранного, главным образом американского, капитала в немецкую промышленность.
Американские монополисты уже начали поговаривать о том, как поставить под своей контроль всю немецкую экономику. В секретной папке архива германского МИД сохранилась запись беседы, состоявшейся в декабре 1919 г. в Кобленце между «доверенным лицом» немецких империалистов и «одним из самых влиятельных офицеров в американском штабе», «сыном одного из крупнейших железнодорожных магнатов» США. Анонимный сынок [265] заокеанского богача высказал мысли, во многом предвосхищавшие основные черты дауэсизации Германии. Он советовал «руководителям немецкой экономической жизни» обратиться к США с просьбой о помощи. «Приди ко мне, внимательно ознакомься с моим положением и сделай предложения, как мне спастись и в чем ты можешь мне помочь», — таков, по словам американца, должен был быть смысл и тон обращения. За этим должна была бы последовать просьба «прислать руководящих и опытных представителей американской экономики как друзей и советников» для наведения порядка в Германии «во всех отраслях промышленности и торговли»{851}.
Вот как далеко заходили намерения империалистов США установить контроль над хозяйственной жизнью Веймарской Германии. И все же немецкие монополии мирились с усиливавшейся экспансией из-за океана.
В июне 11919 г. «Рейниш-вестфелише цайтунг» писала: «Даже те держатели акций и круги, которые до войны энергично сопротивлялись всякому усилению влияния иностранного капитала, умолкли ввиду слишком далеко идущих планов социализации в результате забастовок и борьбы за повышение зарплаты и стали проявлять склонность к передаче своего имущества загранице»{852}.
В июле 1919 г. правительство Рейнланда, находившегося в зоне американской оккупации, сообщало в Берлин: «Повсюду можно наблюдать, что американцы уделяют особое внимание нашим финансовым делам... Возобновление торговых отношений между нами и Соединенными Штатами — постоянная тема разговоров... Здешние торговые круги считают, что для Германии выгодно, если американский капитал в большей мере заинтересуется Рейнландом»{853}. Сходной была позиция торгово-промышленных кругов и в других частях Германии.
Эта позиция была поддержана германским правительством. Из архивных документов мы узнаем, что 1 сентября 1919 г. руководство германского министерства экономики специально обсуждало вопрос: «О допуске американских [266] капиталов в немецкую промышленность». Отметив стремление в кругах промышленников способствовать притоку в Германию американского капитала, министр поставил вопрос: «Надо препятствовать этому стремлению или нет?» Как записано далее в протоколе, «было признано, что в особенности экономические последствия в будущем могут быть весьма невыгодны для Германии. Однако было сочтено правильным, несмотря на серьезные опасения, не создавать никаких препятствий промышленности на этом пути»{854}.
Такая позиция правительства еще больше ободрила сторонников всемерного сближения с американским капиталом в монополистических кругах Германии. В декабре 1919 г. организация капиталистов «Германское промышленно-торговое совещание» указывало в циркулярном письме своим членам: «Было бы ошибкой в принципе выступать против участия иностранного капитала в немецких предприятиях». В годовом обзоре «Германские банки в 1919 г.» прямо подчеркивалась «желательность в политическом отношении участия в немецких предприятиях иностранного, особенно американского, капитала»{855}.
Экономист Легге в защищенной им в 1921 г. докторской диссертации утверждал, что приток иностранных капиталов выгоден для развития немецкой экономики: нужно только, чтобы германские монополисты удерживали за собой командные позиции. Легге требовал не прекращения американских инвестиций, а их использования в интересах германского империализма. Ту же мысль проводил Клейст. «Германия, — писал он, — стала бедной страной, она не в состоянии подняться собственными силами... Необходима поддержка извне в форме займов или участия иностранного капитала в отечественных предприятиях»{856}.
Основной вывод Клейста был дан им в виде четкой формулы: «Не категорический отказ, а использование чужих сил!»{857}. [267]
Эти «чужие силы» заокеанского бизнеса нужны были германскому империализму для того, чтобы помочь ему быстрее создать мощную военную машину для экспансии на Восток.
Таким образом, уже на Парижской конференции 1919 г. правящие круги США оказали активную поддержку германскому милитаризму в деле сохранения военно-экономического потенциала, вооруженных сил и стратегических позиций империалистической Германии.
Американская дипломатия добилась сохранения и фактической бесконтрольности германской военной промышленности, что обеспечило в последующем быстрое развертывание немецкого военного производства, в частности самолетостроения и изготовления отравляющих веществ. Она добилась сохранения германских военных баз, которые использовались впоследствии гитлеровским военно-морским и подводным флотом. При энергичном содействии американской дипломатии избежали возмездия главные немецкие военные преступники, в том числе экс-кайзер Вильгельм II. Правители США сыграли активную роль в обеспечении германским милитаристам выгодных стратегических границ и плацдармов для развертывания агрессии против Советской России и стран Восточной Европы. При участии правительства США в пределы империалистической Германии были включены исконные польские земли. Именно американские дипломаты на Парижской конференции поставили вопрос о том, чтобы к империалистической Германии были присоединены Австрия и значительная часть Чехословакии, что было впоследствии осуществлено Гитлером.
Все это в послеверсальский период оказало немецким милитаристам помощь в осуществлении сначала тайного, а затем явного воссоздания германских вооруженных сил и в развертывании второй мировой войны.
Таковы были для германского милитаризма плоды тайного альянса с США в 1917–1919 гг. — политики, тщательно скрываемой буржуазными фальсификаторами истории, но разоблачаемой неопровержимыми фактами и документами.
Остается ответить еще на один вопрос. Не явилось ли заступничество США за немецких милитаристов и оказание им американской финансовой поддержки подлинной американской помощью Германии? [268]
Нет, альянс правящих кругов Германии и США в 1917 — «1919 гг. не принес ничего хорошего немецкому народу. Тайные связи правителей Берлина и Вашингтона не означали, что руководители США сделались друзьями немецкого народа. Что же касается поблажек, полученных германским милитаризмом в результате этих связей, то они явно шли вразрез с жизненными [интересами немецкого народа, подталкивая его к пропасти новой мировой войны.
«История учит, что германская крупная буржуазия — смертельный враг немецкого народа, — констатирует программа СЕПГ. — ...Германский империализм не только безмерно усилил эксплуатацию рабочего класса и всех трудящихся. Он привел к физическому истреблению миллионов людей и поставил под угрозу существование и развитие всей нации»{858}.
Это необходимо иметь в виду для того, чтобы правильно оценить катастрофические последствия для немецкого народа проводившейся за его спиной политики тайного сотрудничества империалистов Германии и США — сотрудничества в подготовке германской агрессии на Востоке.