Глава II.

Тайные переговоры Германии и США в 1917–1918 гг.

С какого момента империалисты Германии и США взяли курс на сговор друг с другом? Решающим рубежом явилась Октябрьская социалистическая революция. Если поворот в мировой политике от империалистической войны к империалистическому миру привел немецких и американских империалистов к переговорам Бернсторфа — Хауза, то удар по империализму, до основания потрясший всю его систему, каким явилась Октябрьская революция в нашей стране, побудил немецких и американских империалистов с лихорадочной поспешностью приступить к тайным переговорам против Советской России.

Коммунистическая партия и Советское правительство предвидели возможность сговора между союзными и немецкими империалистами. В ряде своих выступлений в 1918 г., отметая крикливую военную пропаганду обеих коалиций, В. И. Ленин подчеркивал, что они могут очень скоро заключить союз для совместной борьбы против Советской России и всех социалистических сил. «...Весьма возможно, — предупреждал В. И. Ленин, — что союзные империалисты объединятся с немецким империализмом... для соединенного похода на Россию»{305}.

В. И. Ленин особо отмечал старания в немецких правящих кругах добиться такого сговора. «Германская буржуазия и германское правительство, разбитые на войне и угрожаемые могучим революционным движением извнутри, мечутся в поисках спасения, — указывал [102] Ленин, — одно течение в правящих кругах Германии надеется еще оттяжками выиграть время до зимы и подготовить военную оборону страны на новой линии укреплений. Другое течение судорожно ищет соглашения с англо-французской буржуазией против революционного пролетариата и большевиков. Поскольку это течение натыкается на крайнюю несговорчивость победителей, англо-французских империалистов, постольку оно старается запугать их большевистской опасностью и подкупить их, оказывая им услуги против большевиков, против пролетарской революции»{306}.

Факты и документы полностью подтверждают этот поразительный по своей точности анализ, данный В. И. Лениным в 1918 г., когда еще бушевала война между лагерем Антанты и центральными Державами. Эти документы неопровержимо доказывают, что уже тогда в глубокой тайне велись переговоры о союзе против Советской России между германским милитаризмом и правителями США, которые оказались гораздо более сговорчивыми, нежели их англо-французские партнеры.

Накануне тайных переговоров

Каковы были настроения в правящих кругах Германии и США сразу же после Октябрьской революции, накануне тайных переговоров между империалистами обеих стран?

«Эти осень и зима 1917/18 г. были периодом лавирования и нерешительности в Вашингтоне...», — писал в своих мемуарах Бернард Барух, мультимиллионер и начальник управления военной торговли США{307}.

Несомненно, пролетарская революция в России, провозгласившая идеалы мира, разоружения и подлинной демократии, привела в замешательство Вашингтон и вынудила американскую дипломатию к сложному лавированию. Правящие круги США не понимали еще всего гигантского масштаба того поворота в судьбах человечества, который ознаменовала собой Великая Октябрьская социалистическая революция. Однако они осознали, что революция в России нанесла страшный удар по замыслам мирового империализма и, в частности, империализма США. «...Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики [103] будут оставаться у власти», — писал Вильсону государственный секретарь США Лансинг уже вскоре после победы Октябрьской революции, в декабре 1917 г.{308} В 1963 г. профессор Уильяме из Висконсинского университета ознакомил читателей с интересными материалами из Национального архива США, показывающими настроения американских политиков в первые драй после Октябрьской революции{309}. Мы узнаем, что генеральный консул США в России Мэддин Саммерз, который, по характеристике американского посла в России Френсиса, «яростно ненавидит большевиков»{310}, уже 7 ноября 1917 г. прислал государственному секретарю США телеграмму с выражением крайней тревоги и с требованием что-то предпринять{311}. 26 ноября 1917 г. Саммерз вновь телеграфирует Лансингу: «Усиленно рекомендую ...протестовать против нынешнего режима (в России. — М. В.)» {312}.

8 Вашингтоне полностью разделяли эти настроения. Хотя американская правительственная пропаганда охотно подхватила провокационную ложь о том, будто большевики — «германские агенты», в действительности, как неопровержимо показывает Уильяме, никто в правящих кругах США не верил в эту выдумку. Руководители США понимали, что в России пришла к власти подлинно революционная партия, решительно выступающая против всякого империализма, и именно поэтому империалисты США поставили перед собой задачу уничтожить Советское государство{313}. В Вашингтоне при этом рассудили, что можно будет найти и другие империалистические силы, которые будут готовы выступить против родины Октября.

9 ноября 1917 г. после заседания правительства США прессе было сообщено, что США окажут помощь всем антибольшевистским силам, а большевики будут рассматриваться как «поставленные вне международного закона»{314}. Уильяме доказывает, что 10–12 декабря 1917 г. в Вашингтоне [104] было принято решение и о прямом участии американских войск в антисоветской интервенции{315}.

Но в центре внимания правящих кругов США, стремившихся загребать жар чужими руками, стоял вопрос об отыскании «антибольшевистских сил», которым Вашингтон готов был оказать всемерную помощь. Эксперт по русским делам в госдепартаменте США Бэзил Майлз писал впоследствии Лансингу: «С 1917 г. я неизменно придерживаюсь той точки зрения, что мы должны поддерживать любые здравые элементы порядка, имеющие хорошую репутацию, где бы мы их ни нашли»{316}.

Как уже отмечалось, правящие круги США нашли такие «элементы порядка» в лице германских милитаристов, готовых к борьбе против Советской России. Мы подчеркивали, что замыслы руководителей США не ограничивались отправкой остатков кайзеровской армии на фронт антисоветской интервенции, а предусматривали, на случай провала интервенции, длительную подготовку германского милитаризма к последующей агрессии на Восток.

Детальные планы использования германского империализма против Советской России стали разрабатываться поздней осенью 1917 г. в недрах созданной в Вашингтоне секретной комиссии по подготовке материалов к мирным переговорам — так называемой «Инкуайри». Бумаги «Инкуайри» до сих пор не опубликованы. Однако даже из тех очень немногих документов этой комиссии, которые госдепартамент США отважился включить в свою публикацию материалов Парижской конференции, с несомненностью явствует, что в «Инкуайри» такие планы готовились.

В меморандуме «Инкуайри» от 22 декабря 1917 г., озаглавленном «Современное положение; цели войны и условия мира», говорилось следующее: «В настоящее время... направлением наиболее легкого продвижения Германии должен быть Восток. Данный момент является наилучшим временем для Германии, чтобы воспользоваться открывшимися здесь для нее возможностями. Это вполне может побудить ее решиться на жертвы на Юго-Востоке, на Западе, на других континентах и на отдаленных морях с тем, чтобы обеспечить контроль над Россией (курсив мой — М. В.)». В качестве приманки для немецких империалистов [105] меморандум предлагал дать обещание предоставить Германии рынки и сырье{317}.

Военный министр США Бекер в письме в «Инкуайри» от 23 ноября 1917 г. прямо ставил «опрос об оказании Соединенными Штатами материальной поддержки империалистической Германии при условии, что предоставленные ей «ресурсы будут использованы в интересах цивилизации»{318}. Под этим весьма прозрачно подразумевалась борьба против Советской России, против революции.

Разумеется, говоря о перспективе для немецких империалистов «обеспечить контроль над Россией», правящие круги США имели в виду лишь подтолкнуть германскую экспансию на Восток. Хозяйничать в нашей стране намеревались они сами. «Германии следует предоставить долю участия в коммерческих возможностях России, но отнюдь не монополию», — писал руководитель военной миссии США в Прибалтике Грин{319}.

А каковы были настроения в Берлине в ноябре 1917 г.?

Если еще до начала первой мировой войны правящие круги Германии придавали большое значение роли США в мировой экономике и политике, то к концу 1917 г. в этих кругах пришли к выводу, что Америка занимает первое место в капиталистическом мире.

Ровно через неделю после Октябрьской революции Герварт отмечал для себя: «При рассмотрении соотношения сил в Европе указать на Америку, которая явно выдвинулась на первое место. Центр тяжести мира переместился из Лондона в Вашингтон»{320}.

«...С Америкой была связана первая, ближайшая надежда Германии на беспристрастное влияние в условиях мира, на поставки продовольствия, возможную финансовую помощь, торговлю», — писал американский автор Брукс, характеризуя установки Германии к концу первой мировой войны. Он отмечал вместе с тем, что дальнейшие перспективы своего «спасения» в Берлине усматривали не в этих американских подачках, а в использовании в своих [106] интересах «слаборазвитой цивилизации на Востоке, в России»{321}. Здесь, с точки зрения германских милитаристов, и следовало искать основу для соглашения с США.

G пристальным вниманием наблюдая за настроениями в монополистических кругах могущественной заокеанской державы, немецкие милитаристы стали улавливать их готовность к установлению взаимопонимания с правителями Германии. В Берлине с полным основанием делали вывод, что эта тенденция не замедлит проявиться в действиях правительства США. Вильсон «слишком зависит от Уолл-стрита, чтобы не учитывать возникающие, по-видимому, и там сомнения относительно дальнейшего участия в войне», — докладывал Герварт начальству 15 ноября 1917 г.{322}

Подробное изложение взглядов, которые сразу же после Октябрьской революции получили хождение в милитаристских кругах Германии, содержится в составленной Гервартом 29 ноября 1917 г. докладной записке «К современному положению».

Показательна сама дата написания этого документа. Как раз в этот день в рейхстаге происходило обсуждение правительственного заявления нового канцлера Гертлинга, причем в центре внимания находилось предложение Советского правительства открыть мирные переговоры{323}. Вопрос о том, какую дальше проводить политику на Востоке, явно стоял тогда на первом плане для правящих кругов Германии. Тем более характерно, что вся докладная записка Герварта с начала до конца представляла собой обоснование необходимости союза Германии и США.

«Если уже довольно давно финансовое преобладание перешло от Англии к Америке, то сегодня... к ней переходит и политический перевес», — говорилось в докладной записке. «Только наша неловкая политика в стране Вашингтона привела к тому, что традиционная дружба (США. — М. В.] с Пруссией — Германией могла быть превращена Англией во враждебность. Нет никаких оснований, [107] почему бы нам не извлечь урок из сделанных ошибок и не восстановить хорошие отношения с Америкой». При этом, подчеркивалось в докладной записке, «соглашение с янки» может иметь «для нашего отечества решающее значение». В документе пояснялось, что такое соглашение «сведет вместе две молодые, экономически предназначенные друг для друга белые нации, которые прежде всегда жили в дружбе».

Докладная записка «К современному положению» недвусмысленно ставила вопрос о том, какой могла бы быть реальная основа такого соглашения империалистов Германии и США: «Раздел мира на три части». Однако, вчитываясь в документ, нельзя не прийти к выводу, что речь шла в действительности о разделе мира на две части: «центральноевропейско-русский континентальный союз», охватывающий территорию от Атлантического до Индийского океана и находящийся под контролем Германии, и Америка, контролируемая США. «...Империализм Америки нашел бы на первое время достаточную пищу на собственном континенте», — многозначительно говорилось в докладной записке. США были бы великой морской державой, которая при таком разделе мира «имела бы в Европе и Азии необходимых ей могущественных союзников» и, в свою очередь, являлась бы сильным союзником «центральноевропейско-русского континентального блока»{324}.

Вот какие идеи возникли в милитаристских кругах Германии сразу же после победы Октябрьской революции: германская экспансия на Восток, подчинение Германии значительной части континента Евразии, раздел мира между Германией и США — все это на основе соглашения с американским империализмом.

«Возникает только вопрос: как достигнуть такого соглашения? Пойдет ли вообще на него Америка?» — вопрошал автор докладной записки{325}.

Ответ на этот вопрос должны были дать германским империалистам тайные переговоры с США. [108]

22 ноября 1918 г., через 11 дней после заключения Компьенского перемирия, газета «Берлинер тагеблат» опубликовала на второй странице следующее заявление баварского министра финансов проф. Яффе: «Чтобы не допустить никакого затемнения фактов, настоящим я заявляю в «Берлинер тагеблат», что я лично поздней осенью 1917 г. передал в руки статс-секретаря фон дем Буше врученное мне женевским доверенным лицом президента Вильсона мирное предложение правительства Соединенных Штатов»{326}.

Заявление Яффе, погребенное в подшивках старых газет, представляет большой интерес. Оно прямо указывает исходный пункт начала тайных переговоров между США и Германией: позднюю осень 1917 г. — непосредственно вслед за Октябрьской революцией в нашей стране.

Яффе не назвал по имени «женевское доверенное лицо» Вильсона, но оно объявилось само: с «опровержением» заявления Яффе поспешил выступить проживавший в Женеве американский проф. Джордж Херрон{327}. Кто такой Херрон?

Американский биографический справочник того времени сообщает, что Джордж Дэвис Херрон родился в Монтезуме (штат Индиана) в 1862 г., учился два года в Европе, был пастором конгрегационистской церкви в Лейк-Сити (штат Миннесота), преподавал христианское вероучение в колледже в Айове, читал лекции об отношении христианства к существующим общественным условиям. Сообщается, что Херрон — автор ряда книг, в том числе «Почему я социалист», «Война и мир при социализме», что живет он во Флоренции и овдовел в январе 1914 г.{328}

Этот постный образ овдовевшего пастора-социалиста существенно меняется при ознакомлении с другими материалами о Джордже Херроне.

После начала войны, в 1914 г., Херрон переехал из Флоренции в Женеву, чтобы быть, как он сам писал, «в большей степени в центре конфликта»{329}. Почему почтенный пастор стал искать вдруг центр конфликта, причем [109] отправился в этих поисках в традиционно нейтральную Швейцарию? Объяснение простое: Херрон облюбовал Женеву как удобное место для разведывательной работы.

Именно такого рода «работой» и занимался Херрон, прикрываясь тройной личиной «профессора», пастора и «социалиста». Свои разведывательные донесения Херрон направлял в Вашингтон через дипломатические каналы посольства США в Париже, а затем миссия США в Берне, адресуя их непосредственно посланнику Стоваллу или же сотрудникам миссии, в числе которых фигурировал уже тогда подвизавшийся на шпионском поприще Ал лен Даллес{330}.

Херрон был связан не только с американской, но и с английской разведкой. Он сам признавал, что уже в начале своей деятельности в Женеве «познакомился с ...Хью Уиттоллом, который возглавлял хорошо организованную и эффективную британскую «Интеллидженс сервис» в Швейцарии». Вскоре он стал поставлять информацию Уиттоллу для передачи в британское военное министерство. Параллельно Херрон связался с британским Форин оффисом. Весной 1918 г. некий Бленд] из департамента информации (т. е. разведки) Форин оффиса договорился с Херроном, что тот будет посылать ему донесения. Разумеется, все это делалось не даром: британская разведка ежемесячно выдавала Херрону тысячу швейцарских франков за «специальную стенографическую работу»{331}.

Облик этого платного двойного шпиона был бы недостаточно полно обрисован, если не сказать о его тесных связях с монополистическими кругами США. Сила Херрона в том и состояла, что он был не просто разведчиком, а прямым агентом монополий США. Он был близким другом таких магнатов США, как Фрэнк Вандерлип или издатель «Уолл-стрит джорнэл» Кларенс Бэртэон. Последний побывал у Херрона в Швейцарии летом 1918 г. и затем, вернувшись в США, регулярно переписывался с ним, а некоторые из писем Херрона помещал в качестве редакционных статей в «Уолл-стрит джорнэл» и прямо инструктировал Херрона: «Без колебаний пишите мне, если у вас будут какие-либо мысля, которые полезно было бы поставить на рассмотрение финансовых кругов в нашей стране. [110] Я считаю, что финансисты — люди, говорящие своими чековыми книжками, — наиболее влиятельный народ»{332}.

Именно с позиций монополистического капитала Херрон подходил к проблемам политики. «Практически все вопросы войны и мира вылились во всемирную борьбу между двумя большими финансовыми группами за господство над нациями, — писал он (в мае 1919 г. — Во главе этих групп находятся соответственно дом Рокфеллера и дом Моргана в Нью-Йорке. Борьба развертывается за контроль над источниками сырья и неиспользованными ресурсами во всем мире»{333}.

В этой борьбе Херрон призывал американские монополии к самым решительным действиям с целью использовать послевоенную ситуацию для своей экспансии и уничтожить Советскую Россию. Он писал Вандерлипу в 1919 г.: «Американский капитал... смог бы спасти мир от большевиков», а также «смог бы немедленно вторгнуться в Европу, сначала накормить ее, а затем открыть себе путь к промышленным возможностям»{334}. А в первую годовщину Компьенского перемирия Херрон направил Вандерлипу каблограмму: «...добейтесь немедленных действий нью-йоркских финансистов в Европе»{335}.

Херрон был лютым врагом Советской России. Его биограф Бриггс прямо пишет: «Ни одна проблема на европейском горизонте не казалась ему столь важной... как угроза большевизма... Его позиция по отношению ко всем другим европейским вопросам определялась отвращением к московской программе»{336}. Не в силах отрицать крайней реакционности взглядов Херрона, Бриггс констатировал: «Даже не Керенский, а профессор Павел Милюков представлял в глазах Херрона надежду на удовлетворительное разрешение русской проблемы»{337}.

Как Херрон намеревался разрешать «русскую проблему», видно из следующего. Пользуясь своими связями с госдепартаментом США и британским Форин оффисом, он направил в оба учреждения письмо белоэмигранта Перского, [111] который «доказывал», что с большевиками нельзя вести переговоры, а нужно воевать. В сопроводительном письме Херрон всячески превозносил Перского и настаивал: «Его мнение заслуживает серьезного внимания»{338}.

Херрон поддерживал обширные связи в кругах белогвардейцев, охотно пересылал высокопоставленным американским Деятелям — в том числе полковнику Хаузу — их писания с призывами к борьбе против Советской России. Переписывался Херрон и с представителями всевозможных националистических группировок — сторонниками расчленения России, отрыва Украины, Крыма, Прибалтики. Он много занимался проблемой русских военнопленных на Западе, так как боялся «эффективности большевистской пропаганды»{339}.

Херрон считался в правящих кругах США специалистом по «русскому вопросу»: недаром именно он был назначен представителем США на несостоявшейся конференции на Принцевых островах{340}.

Злобный враг нашей страны, агент монополий, состоявший на содержании одновременно у двух разведок, — вот кто скрывался под ханжеской личиной пастора-социалиста. На этого человека и было возложено открытие секретных переговоров США с немецкими милитаристами{341}.

Биограф Херрона Бриггс глухо упоминает, что Херрон «занял один из передовых постов американского государственного департамента в конце ноября 1917 г. (курсив мой — М. В.)» {342}. Это — то самое время, которое назвал в своем заявлении Яффе, — время сразу после победы Октябрьской революции. Именно в этот момент правящие круги США взяли на себя инициативу установления тайного контакта с Германией{343}. [112]

Нет ли возможности еще больше уточнить время открытия американо-германских секретных переговоров в Швейцарии в ноябре 1917 г.?

Некоторые данные есть в документе, хранящемся в секретной папке архива МИД Германии с шифром «Соединенные Штаты Америки № 16». Документ без даты и без подписи озаглавлен одним словом: «Америка». Он подшит в деле с пояснительной запиской от 24 ноября 1917 г. и испещрен визами читавших его кайзеровских чиновников. Самая ранняя из виз датирована 18 ноября{344}.

Анонимный составитель документа сообщает: «Во время моего последнего пребывания в Швейцарии мне было сказано, что хотят устроить мою встречу с одним лицом, которое в период последних президентских выборов и до самого недавнего времени было довольно близко связано с Вильсоном». Встреча состоялась «на этих днях» и «имел место ряд бесед».

Когда все это происходило?

Документ не имеет характерного вида бумаги, присланной германской миссией из-за границы (в данном случае из Берна). Дай из первой фразы видно, что он был составлен по возвращении его автора из Швейцарии, — надо полагать, немедленно. Очевидно, столь же незамедлительно его начали читать в германском министерстве иностранных дел. Поскольку составитель документа написал, что беседы с американцем состоялись «на этих днях», есть все основания считать, что это было примерно за 3–4 дня до 18 ноября 1917 г. Иными словами, тайный американо-германский контакт в Швейцарии был установлен через неделю после Октябрьской революции. [113]

Трудно в категорической форме утверждать, что фигурирующий в документе американец и есть Херрон. Составитель документа сообщает, что американец «не хочет, чтобы с самого начала была названа его фамилия». «Однако, — добавляет немецкий агент, — он готов и в дальнейшем беседовать со мной и сообщать мне о важных делах, о которых он получает сведения в своей регулярной переписке с руководящими деятелями США». Подчеркнутая близость американского представителя к администрации Вильсона и правящим кругам США, а также его явное намерение надолго расположиться в Швейцарии и поддерживать длительный контакт с германским агентом делают вероятным, что американцем и был Херрон: во всяком случае, в последовавшие недели и месяцы в Швейцарии подобной фигурой с американской стороны был, видимо, только он.

Что касается его немецкого собеседника — составителя документа, то о нем трудно высказать какое-либо предположение.

В пометках на документе и в записке он характеризуется как «надежное лицо», которое «заслуживает доверия» и считается «проверенным и надежным источником». Очевидно, это был крупный немецкий разведчик.

Впрочем, был ли американским представителем Херрон или какой-то другой разведчик, подготовлявший почву для его переговоров, — вопрос второстепенный. Интереснее другое: о чем говорил американец?

Как с несомненностью явствует из записи бесед, весь смысл его высказываний состоял в том, чтобы подчеркнуть: США занимают в отношении Германии другую позицию, нежели державы Антанты, и готовы договариваться с Берлином. Американец подчеркивал, что участие США в войне «не должно переходить определенных границ и продолжаться особенно долго», что оно «несмотря на внешнее присоединение к союзникам должно представлять исключительно американские интересы». Он рекомендовал правящим кругам Германии «при оценке обстановки в Америке не упускать из виду, что против финансовой группы, которая, исходя из известных интересов, старается поддерживать чрезмерную военную политику, подспудно действуют почти столь же мощные группы». Американский эмиссар дошел до того, что открыто приветствовал военный успех центральных держав в Италии, «который, надо надеяться, распространится до Милана, а еще лучше — до [114] Генуи». Он прямо заявил, что такие успехи немецких Милитаристов «приветствуются в Вашингтоне, так как вынуждают союзников говорить о мире». А в ходе мирных переговоров «Америка скажет свое веское слово, свое очень веское слово»{345}.

К этим многозначительным рассуждениям, как видно из рассматриваемой записи, и свелись беседы американского агента с ее составителем. У США иной подход к германскому милитаризму, чем у Антанты: США и Германия могут договориться — таков был лейтмотив этой американской прелюдии к переговорам Херрона.

Отзвуки этого мотива явственно слышатся и в инструкциях Вашингтона «профессору» Херрону о порядке пересылки его донесений.

В ноябре 1917 г. Херрон побывал в Париже, где имел беседы с послом США во Франции Шарпом о пересылке своей информации в Вашингтон. Однако уже с января 1918 г. информация Херрона шла другим путем: не через Париж, а через миссию США в Берне. Сохранилась инструкция об этом, данная Херрону, — письмо советника миссии Хью Уилсона: «Прошу Вас передавать непосредственно мне донесения по тем делам, которыми Вы сейчас заняты... Это — столь деликатные вопросы, что я опасаюсь каких-либо иных каналов связи»{346}. Значит, дело было не в мелких технических причинах, а в политических проблемах. В этом еще больше убеждает тот факт, что когда осенью 1929 г. — более чем через 11 лет — Бриггс обратился к Хью Уилсону за разъяснением, последний ответил: «...я не могу сообщить Вам, почему проф. Херрон отказался от своей первоначальной практики отправлять донесения через посольство в Париже, а не через миссию в Берне... Я не готов, по крайней мере в настоящее время, изложить причины такой перемены»{347}.

Какие же это были вопросы, столь деликатные, что даже в 1929 г. в правящих кругах США о них еще не решались говорить? Почему для передачи сообщений по этим вопросам требовались каналы связи, шедшие не через союзный Париж, а через нейтральный Берн? [115]

Бриггс напрасно отказывается искать объяснение — оно достаточно очевидно. Херрон занялся тайными переговорами с Германией; эти переговоры представляли собой не только — и, видимо, не столько — зондаж о возможности заключения мира, проводимый от имени всего лагеря Антанты, сколько сговор между американскими и немецкими империалистами, который, естественно, надо было старательно скрывать от французских и прочих союзников США по антигерманской коалиции. Так, казалось бы, незначительный факт бросает свет на содержание дел, которые вел Херрон с ноября 1917 г.

В 1925 г. в Брно вышла в свет небольшая (59 стр.) книжка, ныне ставшая библиографической редкостью. Это — книга тогдашнего чехословацкого посла в Париже Штефана Осуского «Джордж Д. Херрон — доверенное лицо Вильсона в годы войны». Книжка посвящена в основном беседам, которые вел Херрон в Женеве с австрийским представителем Ламмашем. В ней отмечается, однако, что к Херрону («приезжало много немецких эмиссаров». Осуский называет «профессоров» де Фиори, Квидде, Фёрстера и уже упоминавшегося Яффе. Он добавляет, что «приезжали и политики, среди них Шейдеман, Конрад Хауссман и Пайер — бывший германский вице-канцлер». Осуский ограничился перечнем имен, заявив: «Об этих немецких эмиссарах, о содержании поставленной перед ними задачи, о способах, которыми они ее выполняли, и вообще о том, как протекали их встречи с проф. Херроном, я в настоящее время не хочу распространяться»{348}.

Мы попытаемся на основании материалов, разбросанных в западных публикациях, восстановить ход этих тайных переговоров, о которых так упорно предпочитают молчать буржуазные политики.

Нам неизвестно содержание бесед между Херроном и Яффе в ноябре 1917 г. Но продолжением их встреч было следующее.

В декабре 1917 г. с Херроном установил контакт бывший начальник департамента в голландском министерстве юстиции, носивший звучную фамилию де Йонг ван Беек [116] эн Донк{349}. Херрон писал, что ван Беек эн Донк, поселившись в Берне в конце войны, «проводил настойчивую пропаганду в пользу германского мира»{350}.

Этот откровенно прогерманский политик устроил встречу Херрона с одним из руководителей немецких либералов Хауссманом и австрийским финансистом Мейнлем.

В 1924 г. в Германии была опубликована подборка документов из личного архива Хауссмана. Среди них есть и донесение Хауссмана канцлеру Гертлингу с описанием этой встречи{351}.

Встреча произошла 20 декабря 1917 г. в Женеве, на вилле, которую снимал Херрон. Беседа продолжалась два часа. Херрон говорил по-английски, Хауссман — по-немецки, а ван Беек эн Донк и Мейнль переводили, лишь изредка вмешиваясь в беседу.

Смысл разговора состоял в том, что Херрон убеждал германскую сторону вступить в переговоры. Американский эмиссар всячески старался при этом представить в возможно более розовом свете военное положение Германии. Он делал это, как отметил Хауссман, в «неожиданно подчеркнутой манере». Херрон твердил: «Теперь именно германское правительство должно взять инициативу, потому что Германия в военном отношении находится повсюду в исключительно благоприятной ситуации. Только тот, кто добился военных успехов, может говорить о мире. Но он и должен это сделать, если действительно имеет мирные намерения»{352}. Относительно условий мирного договора Херрон ответил в том смысле, что немцам придется эвакуировать свои войска из Бельгии и Франции, а все конкретные вопросы разрешит мирная конференция. Вывода немецких войск с территории Восточной Европы Херрон явно не требовал{353}.

В 1962 г. австрийский историк Бенедикт опубликовал текст записки Мейнля, где говорится об этой же беседе. По сообщению Мейнля, Херрон ему «отчетливо дал понять, что имеет специальные полномочия от Вильсона для данной [117] миссии». Больше того, Херрон, оказывается, вручил ему подготовленный с ведома Вильсона проект заявления, с которым, по планам США, должна была выступить Германия{354}.

Текст проекта был записан Мейнлем под диктовку Херрона и имеется в нашем распоряжении. Он содержится в протоколе об этой беседе, который ван Беек эн Донк и Мейнль составили уже после окончания военных действий, в декабре 1918 г. Проект предусматривал, что Германия объявит о своей готовности «вступить в «Общество наций» (по-видимому, имелась в виду будущая Лига наций), вывести войска из Бельгии и Франции и передать «вопросы о европейских народах и национальностях» на решение мирной конференции{355}. Иными словами, текст требуемой Вильсоном германской декларации должен был содержать те положения, которые излагал своим собеседникам Херрон, и смысл которых сводился к одному: заставив Германию восстановить статус-кво на Западе, не мешать ее агрессии на Востоке.

Для большей убедительности контакт с эмиссарами центральных держав установил и официальный представитель США в Женеве.

В тот же вечер в женевском ресторане «Кафе дю Нор» Хауссман и Мейнль встретились с американским консулом Эдельманом. «Так как в ресторане были другие посетители, — замечает Хауссман, — беседа велась между М. и Эдельманом, тихо переговаривавшимися по-английски»{356}. Смысл этих перешептываний за ресторанным столиком состоял в следующем: американец предлагал связаться непосредственно с Вильсоном, а Хауюсман и Мейнль интересовались возможными условиями мира{357}.

В цитированной записке Мейгаля иодчеркяуто, что официальный американский представитель повторил почти слово в слово все высказывания Херрона{358}. [118]

И все же, видимо, центральные державы хотели получить предложения лично от Вильсона. Как явствует из американских дипломатических документов, представители центральных держав заявили, что Германия готова сделать мирные предложения, но хочет заранее выяснить, какова будет в этом случае позиция США. А для этого они намерены переслать с Херроном письмо от рейхсканцлера Гертлинга президенту Вильсону — «Запрос о возможной позиции Вашингтона в том случае, если Германия возьмет на себя инициативу и предложит... условия мира»{359}.

С германской стороны были предприняты и другие акции для развития контактов с правительством США через Херрона. На пост баварского посланника в Швейцарии был назначен проф. Ферстер — давний друг Херрона, поддерживавший с ним тесные связи еще в предвоенные годы{360}. Еще с 1908 г. был знаком Херрон и с адмиралом Хинтце, который был назначен в июле 1918 г. статс-секретарем германского МИД «как особенно хороший знаток русских дел»{361}.

Германские условия были доведены до сведения правительства США уже через несколько дней после беседы Херрона с Хауссманом и Мейнлем. Немецкий посланник в Копенгагене сообщил через своего агента поверенному в делах США в Дании Грант-Смиту, что Германия готова (вернуть Франции Лотарингию (получив в обмен отобранные у нее колонии) и согласна на проведение плебисцита в Эльзасе. Это примерно соответствовало тем требованиям, которые в 1916 т. выдвигались в американском проекте мирного урегулирования в Европе. Видимо, также в предвидении американского согласия, германское правительство просило предоставить ему «свободу рук в России в экономических вопросах»{362}. Весьма характерно, что тем самым уже в начале тайных контактов с США [119] немецкие империалисты подчеркнули свое намерение активно участвовать в борьбе против Советской страны.

Американские условия мира не заставили себя долго ждать. Но это уже не были предложения 1916 г.: обстановка изменилась, и рассчитывать на прежние условия немецким империалистам не приходилось. Американской программой мира явились пресловутые «14 пунктов» Вильсона — послание президента США конгрессу от 8 января 1918 г.

В Берлине весьма быстро поняли сущность новой американской программы. По свидетельству архивных материалов, вот какая оценка давалась там летом 1918 г. программе Вильсона: эта программа, в частности Лига наций, по своему существу приспособлена к тому, чтобы «санкционировать и в известной мере «увековечить» условия, сложившиеся в данный момент... В таком увековечении Америка заинтересована, так как в силу исключительно благоприятной конъюнктуры достигла нового роста своего могущества, — возможно, и не имеющего внутренних оснований быть длительным...»{363}

Вильсоновская программа была встречена в штыки немецкой официальной пропагандой. Немецкие газеты хором поносили ее и объявляли неприемлемой{364}. Рейхсканцлер Гертлинг громогласно заявил в рейхстаге: «Таким языком разговаривает только победитель с побежденным... Пусть Антанта внесет другие предложения: тогда мы их серьезно рассмотрим»{365}.

Однако в действительности наигранное негодование германских правящих кругов преследовало цель выторговать уступки у американских империалистов. Оказавшиеся перед катастрофой, руководители Германии были согласны вести переговоры на базе «14 пунктов». Экспансионистская программа США, выраженная ев «14 пунктах», была в конечном счете более приемлемой для германских империалистов, нежели программа любой другой державы лагеря Антанты: осуществление планов завоевания мирового владычества Германии все равно приходилось отложить, а значительное ослабление немецкого империализма [120] не входило в намерения Вильсона. Как отмечала крупная нью-йоркская газета, для германских правителей «14 пунктов» являлись «обещанием (смягчить наказание, которому они подверглись, ослаблением суровости этого наказания»{366}.

(Соглашаясь с «14 пунктами», германские империалисты хотели только добиться для себя каких-нибудь поблажек. Как сообщал посланник США в Голландии Гаррет, через два дня после упоминавшегося выше выступления Гертлинга в рейхстаге «одно немецкое частное лицо, которое считают тесно связанным с германскими правительственными кругами», проинформировало его, что цель заявления рейхсканцлера — «показать готовность продолжить обмен мнениями... особенно в связи с посланием президента Вильсона»{367}. О принципиальном согласии германских империалистов с «14 пунктами» сообщил Гаррету и один из лидеров немецкой либеральной партии К. Хан{368}.

Надо сказать, что правящие круги США весьма настойчиво подталкивали Берлин к такому согласию.

15 февраля 1918 г. по инициативе Херрона состоялась вторая его встреча с Хауссманом в Женеве. Беседа была целиком посвящена вопросу о программе Вильсона, который за 4 дня до этого, 11 февраля, сформулировал новые 4 пункта, содержавшие по существу те же идеи, что и «14 пунктов».

Херрон настаивал на безоговорочном принятии Германией этой программы. Он твердил, что если пункты Вильсона [121] будут приняты в Берлине, то президент добьется немедленного открытия мирных переговоров. «Это так же верно, как то, что Христос был распят на кресте!» — клялся для вящей убедительности пастор-разведчик{369}. Но если Германия не согласится с программой Вильсона — война будет вестись беспощадно. «Даже если ваше наступление увенчается успехом, — грозил Херрон, — если вы сокрушите Францию и сокрушите Италию, не будет никакого мира без 4 пунктов. Без них и без установления нового порядка Америка не заключит мира...»{370}

Это был ультиматум. Суть его не менялась, а становилась, пожалуй, еще более зловещей оттого, что он был предъявил не во всеуслышание, а в тиши тайных переговоров. В качестве предпосылки для сговора правящие круги США требовали от германских империалистов полного подчинения своей программе — и добились своего.

Биограф Херрона сообщает, что к американскому агенту потянулось «большое количество немецких эмиссаров, которые... были посланы министерством иностранных дел, хотя и (выдавались за независимых и идеалистов. Говорили они все одно и то же: Германия хочет мира и готова заключить его на базе 4 пунктов послания Вильсона от 11 февраля (1918 г. — М. В. )».

Эмиссары не забывали скороговоркой добавлять, что «если союзники отвергнут эту немецкую уступку, то будут сокрушены германской военной машиной, которая в действительности непобедима»{371}. Однако этим словам никто не придавал значения. Речь шла о капитуляции германского империализма перед американским, — только не безоговорочной, а на определенных условиях, о которых и следовало прийти к соглашению.

Перед новым туром тайных переговоров

Основа для переговоров об этих условиях была установлена: программа Вильсона. Правящие круги Германии считали, что медлить нельзя. В Берлине сознавали, что время работает против центральных держав и что условия, на которых можно договориться с США, с ходом событий [122] станут лишь более жесткими. Вот почему сразу же после опубликования «14 пунктов» с немецкой стороны градом посыпались предложения ускорить переговоры. Предложения эти делались по конфиденциальным каналам в различных странах.

В Голландии упомянутый выше Курт Хан обратился к посланнику США Гаррету.

Необходимо отметить, что Хан был связан с американской разведкой{372}. Сообщив Гаррету о согласии (правящих кругов Германии с программой Вильсона, Хан подчеркнул, что «дальнейшие публичные заявления относительно условий мира будут совершенно бесполезными, если их не будут предварять неофициальные переговоры между представителями воюющих стран... Подобные переговоры могли бы состояться до начала подготовляемого немцами крупного наступления»{373}. Через две недели Хан снова обратился к Гарроту с предложением открыть переговоры. «Если Соединенные Штаты действительно хотят выяснить возможности мира, — заявил Хан, — они должны назначить пользующегося доверием обоих правительств американца для неофициальных секретных переговоров с удовлетворяющим тому же требованию немцем... Готовность Германии назначить такого человека была продемонстрирована [123] уже много раз, так что очередь за другой стороной»{374}.

У руководителей США не было никаких сомнений в том, что Хан действует по поручению германского пра-вительств1а, а не либеральной псевдооппозиции. Заместитель государственного секретаря Полк прямо писал, что Хан, «по-видимому, говорит теперь не как представитель группы немецких либералов, а как неофициальный представитель германского правительства»{375}.

Другой агент германского правительства установил в это время контакт с американской миссией в Швеции. [124]

Это был депутат рейхстага социал-демократ Лойбе. «Я уверен, что германскому правительству известно о его визите ко мне», — писал Лансингу посланник США т Стокгольме Моррис. Лойбе заявил Моррису, что Германия согласна отказаться от Эльзаса и Лотарингии, но претендует на то, чтобы ей были сохранены все имевшиеся у нее до войны владения{376}. Вскоре тоже самое подтвердил и канцлер Гертлинг через жену одного из немецких генералов тесно связанному .с американцами Менсингу, служившему в германском адмиралтействе и являвшемуся пасынком вице-консула США в Цюрихе Матс-Нэлли{377}. 26 февраля 1918 г. Лойбе снова беседовал с Моррисом, на этот раз уже не скрывая, что действует по поручению «весьма высокопоставленных германских официальных лиц», и подобно Хану предложил тачать тайные американо-германские переговоры, с тем чтобы «было достигнуто соглашение между Германией и президентом Вильсоном»{378}.

О каком «соглашении» шла речь? Можно ли полагать, что имелось в виду лишь предварительное соглашение с союзниками об условиях перемирия?

Нет. Под «соглашением» и германские, и американские политики подразумевали в первую очередь двустороннее соглашение между США и Германией. Разумеется, в обстановке заканчивавшейся войны такое соглашение должно было включать основные условия предстоявшего перемирия и даже мирного договора, но этим отнюдь не исчерпывалось. Дело шло о широком соглашении между империалистами США и Германии.

Неоспоримым подтверждением этого служит тот факт, что правители США постарались всеми средствами скрыть установленный ими контакт с Германией от своих союзников по Антанте. Так, 1 февраля 1918 г. Лансинг поручил послу США в Англии Пейджу «конфиденциально проверить, не питает ли британское правительство подозрений насчет того, что правительство США может без ведома союзников поддерживать связь или даже вступить в мирные переговоры с какой-либо из центральных держав». [125]

«Если это так, — инструктировал Лансинг Пейджа, — Вы должны будете неофициально выразить огорчение нашего правительства, что подобную вещь смогли счесть возможной...»{379} Не удовольствовавшись этим маневром, Лансинг в начале апреля 1918 г. разослал американским послам в Англии, Франции и Италии для информирования правительств циркуляр, в котором пытался доказать, ссылаясь на... американский уголовный кодекс, что США не станут вести секретных переговоров с противником{380}.

Ясно, что если бы речь шла не о тайном американо-германском альянсе, а только об условиях перемирия, руководителям США не было бы нужды скрывать свой контакт с Германией от других держав Антанты. Напротив, следовало бы ожидать, что в этом случае США постараются выяснить точку зрения своих союзников относительно условий перемирия. Таким образом, не подлежит сомнению, что империалисты США связывали с американо-германскими переговорами планы, далеко выходившие за рамки общих интересов держав Антанты.

Свидетельством того, что руководители США готовились в эти весенние месяцы 1918 г. к возобновлению тайных переговоров с Германией, служит следующий эпизод, сообщаемый американским историком Мэмэти на основании архивных дел госдепартамента. Во второй половине апреля 1918 г. американский посланник в Берне Стовалл, видимо, в результате каких-то трений с Херроном, порекомендовал Лансингу временно отозвать «профессора» на родину{381}. Лансинг доложил об этом Вильсону — и через несколько дней последовал ответ: было бы «серьезной ошибкой» просить Херрона выехать в США, «ибо такая просьба помешала бы в будущем возможным независимым и неофициальным (контактам между ним и его друзьями в центральных державах»{382}. [126]

Однако, имея в виду достигнуть договоренности с правителями Германии, американские империалисты отнюдь не форсировали события. В Вашингтоне выжидали развертывания операций на фронте. США были заинтересованы в том, чтобы до того, как состоится их соглашение с немецкими империалистам и последние потерпели военное поражение и, таким образом, сделались более уступчивыми. К тому же в то время — в начале 1918 г. — кайзеровская Германия сама, без всякого дополнительного соглашения, вела открытую войну против Советской России, так что империалистам США не было необходимости спешить с переговорами, одна из главных целей которых и состояла в использовании Германии против нашей Родины.

Между тем в Берлине придумывали различные маневры с целью побудить США скорее приступить к новому туру переговоров.

В качестве арены своих махинаций правители Германии вновь избрали Швейцарию. «Атмосфера в Швейцарии насыщена слухами о вероятном немецком мирном наступлении. В настоящее время в Швейцарии находится ряд высокопоставленных немцев», — доносил в конце апреля 1918 г. посланник США в Берне Стовалл{383}. Именно через Швейцарию было осуществлено и прямое конфиденциальное обращение германского правительства к Вильсону.

В первых числах мая 1918 г. Гертлинг вызвал к себе уже упоминавшегося Менсинга и имел с ним длительную беседу. Германский канцлер поведал родственнику американского консула, что если бы он, Гертлинг, имел возможность «непосредственно сообщаться с президентом США, к которому он относится с величайшим доверием, могло бы быть достигнуто дружественное соглашение». При этом он «гарантировал бы со стороны своего правительства строжайшее соблюдение тайны и попросил бы в обмен такую же гарантию». Гертлинг вручил Менсингу для передачи Вильсону меморандум за своей подписью относительно требуемых кайзеровской Германией условий послевоенного режима мира{384}. [127] Однако не столько настояния Гертлинга, сколько общая ситуация побудила правителей США пойти на ускорение переговоров с Германией.

Весна и лето 1918 г. были периодом наступления германских войск на Западе. Это наступление принесло немецкому командованию значительные тактические успехи. Казалось, что перспектива победы Антанты отдаляется и становится весьма неопределенной. В то же время призрачные «успехи» германских оккупантов на Украине и в Белоруссии явным образом закончились, и с каждым днем все явственнее становилась бесперспективность борьбы кайзеровских захватчиков против народов нашей страны, поднявшихся на войну в защиту своей Родины. Обеспокоенные и тем и другим, американские политики сочли целесообразным провести с германским правительством и, в частности, с тогдашним фактическим диктатором Германии Людендорфом более основательные переговоры, нежели происходившие ранее.

Переговоры Херрона — Де Фиори

Как явствует из документов, новый тур тайных переговоров между Германией и США состоялся в Женеве в июне — августе 1918 г.

Представителем США в этих переговорах был опять Херрон. «Профессор»-разведчик был наделен столь обширными полномочиями, что вице-консул США в Цюрихе Мак-Нэлли даже счел необходимым осведомиться у Лансинга: «Является ли профессор Херрон представителем президента в Швейцарии?»{385}

Германским делегатом был некто де Фиори, прибывший в Швейцарию в июне 1918 г. под видом баварского журналиста. В действительности, как информировал американцев Мюлон, бивший директор концерна Круппа, де Фиори — «один из наиболее способных агентов Людендорфа. Ему разрешено свободно путешествовать и переезжать границы без визы германского правительства»{386}.

Содержание переговоров между двумя разведчиками до сих пор скрыто в тайниках архивов госдепартамента [128] США. Попавшие в американскую публикацию разрозненные документы не дают сколько-нибудь ясной картины этих переговоров. Составители вашингтонской публикации сами вынуждены косвенно признать наличие в ней серьезных пробелов по вопросу о беседах Херрона с де Фиори. Так, в издании госдепартамента отмечено, что первая из этих бесед «не печатается», хотя в ней, несомненно, было много интересного: Херрон послал отчет о ней на 47 страницах{387}.

Не много добавляет и биограф Херрона — Бритте, столь же ревниво оберегающий тайну германо-американских переговоров 1918 г. Правда, он указывает точную дату начала переговоров де Фиори с Херроном — 7 июня 1918 г. Бриггс сообщает также, что де Фиори прибыл к Херрону с рекомендательным письмом от Фёрстера — уже упоминавшегося мюнхенского профессора, давно знакомого с Херроном и получившего затем — видимо, в связи с этим знакомством — пост баварского посланника в Швейцарии{388}. Бриггс добавляет также, что отчеты Херрона о беседах с де Фиори составили 200 страниц машинописного текста{389} донесений Бриггс не приводит.

Мы можем, однако, составить себе представление об общей обстановке переговоров, ибо она вряд ли отличалась от обстановки бесед Херрона с австрийцем Ламмашем, описанной весьма красочно: «Все предосторожности были приняты для того, чтобы встреча была тайной. Хотя поддерживалась фикция, будто собеседники действовали под личную ответственность и не имели инструкций, миссия (США. — М. В.) в Берне была полностью осведомлена о намеченной беседе и о ее теме. Более того: военный атташе полковник Годсон; и лейтенант Дьюолд{390} были откомандированы в распоряжение Херрона и, оба вооруженные, сопровождали его в автомобиле миссии к месту переговоров... Наконец, Вильсон (Хью. — М. В.) организовал дело так, что немедленно после каждой беседы Херрона приводили [129] в миссию, где он рассказывал обо всем происшедшем, и рассказ стенографировался»{391}.

Из предосторожности де Фиори выдавался за «представителя Баварии». Нечего и говорить, что на самом деле он действовал по поручению общегерманского правительства. Стовалл прямо писал об этом государственному секретарю США Лансингу, да и сам де Фиори заявил Херрону, что «должен посылать отчет о переговорах рейхсканцлеру»{392}. Попытаемся извлечь из источников то, что в них сказано о ходе переговоров де Фиори с Херроном.

После первой же беседы 7 июня 1918 г. де Фиори незамедлительно отправился IB Германию. Очевидно, американский представитель сделал ему важное сообщение, требовавшее ответа высших инстанций.

Вскоре агент Людендорфа вернулся в Женеву и передал агенту Вильсона примерную программу условий мира, устраивавших германских империалистов. Херрон заявил, что перешлет этот документ правительству США и вызовет де Фиори из Цюриха, когда придет ответ{393}. Что содержалось в немецкой программе? Биограф Херрона замечает, что она не заслуживает «детального рассмотрения», так как включенные в нее германские предложения «не сделались (статьями договора». Впрочем, Бригтс тут же (признает, что, не будь положение Германии катастрофическим, к этим предложениям могли бы отнестись «с некоторой благосклонностью»{394}.

Но, поскольку положение германских правителей становилось все более безвыходным, их американские собеседники не считали нужным проявлять такую «благосклонность». Предложенная немецкими империалистами программа не удовлетворила правящие круги США. Почему?

Здесь мы, очевидно, и наталкиваемся на вопрос о существе переговоров Херрона — де Фиори.

Как убедительно показал западногерманский историк Фишер, май, — июнь 1918 г. были для монополистических кругов Германии периодом подробного обсуждения их агрессивных [130] планов в отношении Советской России. В мае 1918 г. в Дюссельдорфе состоялось созванное по инициативе фирмы Круппа совещание по этому вопросу. В нем участвовали руководители двенадцати важнейших немецких концернов тяжелой индустрии, в том числе Тиссен, Стиннес, Ройш, Клёкнер, Рёхлинг, представители Круппа — Гутенберг и Брун. Участники совещания высказались за то, чтобы обеспечить себе возможности неограниченной эксплуатации богатств России и вообще гарантировать «длительное преобладание Германии на Востоке»{395}.

В соответствии с рекомендациями совещания Брун 1 июня 1918 г. предложил, чтобы германское правительство оказало помощь в создании синдиката «по экономическому освоению России». Не теряя времени, 4 июня 1918 г. была созвана конференция в министерстве экономики с участием представителей концернов Круппа, Стиганеса, «Феникс» и банков Варбурга и «Дисконтогезелльшафт». Конференция постановила образовать синдикат с капиталом 2 млрд. марок, причем значительную часть этой суммы должно было предоставить государство. Предусматривалось, что синдикат будет иметь два дочерних общества: одно для «освоения» России, другое — для «освоения» Украины. Прямая заинтересованность немецких милитаристов во всей этой операции была явственно видна из того, что в правительстве вопросом о синдикате ведал военный министр фон Штейн{396}.

В июле — августе 1918 г. в германских правящих кругах обсуждались планы военного свержения Советской власти в России силами специально для этого посланных немецких дивизий{397}.

Надо думать, что именно эти вопросы, занимавшие тогда германских руководителей, и обсуждались в ходе переговоров Херрона — де Фиори. Такое предположение подтверждается тем, что правительство США, отвергая германские предложения, прямо мотивировало это расхождением по вопросам политики на Востоке. Лансинг телеграфировал в Швейцарию посланнику Стоваллу: «Следует обратить внимание Херрона на то, что... какая-либо дискуссия о соглашении, при котором все русские , турецкие [131] и восточные карты не были бы выложены на стол, абсолютно невозможна (курсив мой — М. В.)» {398}. Американских руководителей устраивала только такая договоренность, при которой милитаристская Германия сделалась бы их орудием против Советской России, а не занималась самостоятельным ее «освоением».

Впрочем, несмотря на подчеркнутую ультимативность своего ответа, правители США весьма дорожили тайной связью, установленной между ними и немецкими руководителями. Даже когда французская разведка в Швейцарии пронюхала про переговоры Херрона с де Фиори и угрожала американцам международным скандалом{399}, пойманное с поличным правительство США все же не отказалось от переговоров. На запрос Херрона, следует ли «оставить баварскую дверь открытой»{400}, заместитель государственного секретаря Полк ответил: «Не нужно закрывать ни [132] одной двери»{401}.

Тайные американо-германские переговоры в Женеве продолжались, причем было даже внесено предложение, чтобы в ходе этих переговоров «высокопоставленные лица в Германии» могли непосредственно обмениваться письмами с Вильсоном{402}.

Переговоры Херрона — де Фиори были прерваны в первой половине августа 1918 г., после того как 8 августа [133] началось успешное наступление войск Антанты на Западном фронте. Видя, что (разгром кайзеровской Германии — дело самого недалекого будущего, американские империалисты поспешили приостановить переговоры и выждать поражения своих немецких конкурентов, с тем чтобы потом заключить с ними соглашение на более выгодных для себя условиях. 13 августа 1918 г. Лансинг дал указание Херрону сообщить де Фиори, что США прекращают переговоры с ним и не намерены более вести бесед с неофициальными представителями Германии{403}.

Несмотря на категоричность этого заявления, контакты Херрона с де Фиори, видимо, не были прерваны полностью. Бриггс утверждает, что они продолжались «до самого кануна перемирия» и что всего между обоими разведчиками состоялось пять серий бесед{404}. Так, еще в конце сентября 1918 г. они обсуждали вопрос о будущем Эльзаса и Лотарингии{405}.

Но в сущности американская сторона явно считала второй тур тайных переговоров с Германией завершенным.

Разрыв переговоров с США шел вразрез с расчетами германских империалистов. Видный представитель немецких монополистических кругов, связанных с Уолл-стритом, генеральный директор «Гапаг» Баллин посетил 2 сентября 1918 г. Вильгельма II и без обиняков заявил: «Надо как можно скорее установить связь с Вильсоном»{406}.

Подталкиваемое монополистами, германское правительство попыталось тут же, в сентябре 1918 г., восстановить тайный контакт с США в Берне, где состоялись в это время официальные переговоры между Антантой и Германией по вопросу о судьбе военнопленных. В составе германской делегации в Берн был послан Менсинг с очевидной целью использовать его в качестве посредника для установления связи с США. Как видно из официальной германской публикации «Служебные документы к предыстории перемирия 1918 г.», во второй половине сентября 1918 г. такая связь была установлена и поддерживалась до последних чисел сентября, но не привела ни к какому результату. Подробности этой истории неизвестны. Составители [134] немецкой публикации лаконично заявляют: «Издание относящихся к этому делу документов должно быть отложено на будущее время, так как оно касается не только Германии»{407}. Как явствует из американской публикации, контакт был прерван по прямому указанию Лансинга посланнику Гаррету, который возглавлял делегацию США на бернских переговорах о военнопленных{408}.

Так закончился второй тур секретных американо-германских переговоров 1918 г. Уже этот тур отчетливо показал, что американские политики, преследуя свои экспансионистские, в первую очередь антисоветские, цели, в равной мере вероломно и бесцеремонно вели себя по отношению как к своим антантовским союзникам, так и к немецким империалистам.

«Английский вариант» сговора Германии с Западом и его неудача

Маневры США в ходе переговоров Херрона — де Фиори побудили правящие круги Германии всерьез заняться вопросом: правильна ли их ориентация на американский империализм? Не выгоднее ли встать на путь сговора с английским империализмом? Как свидетельствуют документы, этот вопрос подвергся детальному рассмотрению в Берлине в 1918 г., причем особенно оживленно он дебатировался в августе — сентябре 1918 г.

В правящих кругах Германии в 1918 г. имел хождение не только план тайного сговора с США, но и план сговора с Англией. В одном из документов того времени он получил весьма четкое название: der englische Gedankengang — английский вариант{409}.

Выше были рассмотрены мотивы, которыми руководствовались сторонники «американского варианта» в руководящих сферах кайзеровской Германии, и был обрисован сам круг этих политиков. Что касается «английского варианта», то его разработка и пропагандирование были связаны [135] в первую очередь с именем немецкого калиевого магната Арнольда Рехберга.

Имя Рехберга как сторонника тесного экономического и политического союза Германии с Англией или Францией известно в литературе. Немалую роль сыграли в этом старания самого Рехберга как можно шире и громогласнее агитировать в пользу своего плана. Занимался он этим с удивительным упорством на протяжении всей жизни.

Рехберг сообщает, что еще в начале первой мировой войны он пытался установить через итальянского маркиза д'Адда тайные контакты с Кайо и его группой в Париже с целью добиться сепаратного мира Франции с Германией. В курсе этих переговоров был майор Дойтельмозер из отдела III-б{410}. Однако, видимо, немецкая разведка была недовольна тем, что столь важное дело осуществлялось не ею. Начальник III-б Николаи добился того, что Рехберг был отстранен от переговоров с группой Кайо{411}. Для большой надежности разведчики из III-б запрятали Рехберга в сумасшедший дом, откуда он был вызволен лишь благодаря вмешательству Эрцбергера{412}.

В результате этой истории отношения Рехберга с немецкой разведкой оказались испорченными, и в своих дальнейших действиях он старался по возможности обходить стороной могущественный отдел III-б. А это означало, что Рехберг вынужден был ограничиться писанием статей и докладных записок, в которых развивал свои проекты.

Суть проектов сводилась к созданию после войны тесного переплетения германского и английского капиталов в качестве основы прочного союза между обеими странами.

Сама идея о послевоенном объединении капиталов Германии и ее англосаксонских противников не была собственным изобретением Рехберга. Калиевый магнат лишь выразил те мысли, которые имели хождение среди определенной части немецких капиталистов. Как видно из архивных фондов рейхсканцелярии, в январе 1918 г. германское правительство попыталось через посредство датского короля и министра иностранных дел Дании Скавениуса установить тайный контакт с Англией{413}. В тех же фондах хранится и написанный в марте 1918 г. пространный меморандум принца Макса Баденского, впоследствии канцлера, где прямо сказано: «У нас есть сейчас... разумные основания для заключения мира и соглашения между немецким и английским империализмом (!)»{414}.

Мысли о желательности переплетения английского и немецкого капитала проникли тогда же в прессу. Известный немецкий экономист проф. Брентано поместил в марте 1918 г. в венской «Нойе фрайе прессе» нашумевшую статью «Предложение по вопросу о сырье после войны». Смысл предложения состоял в объединении немецкого и английского капитала в сырьевой сфере.

В начале мая 1918 г. английский журнал «Нейшн» напечатал статью Эрцбергера, призывавшую вообще использовать как «гарантию мира» взаимопроникновение англосаксонского и немецкого капитала. Эта мысль была поддержана с британской стороны в статье английского экономиста Брейлсфорда, опубликованной в конце мая 1918 г. венским еженедельником «Дер фриде»{415}.

Таким образом, предложения Рехберга не выходили из круга идей, сложившихся на заключительном этапе войны в определенных группах германской и английской буржуазии.

В мае — июне 1918 г. Рехберг опубликовал в органе немецких деловых кругов «Берлинер бёрзенцайтунг» две статьи под заголовком «Германо-английская экономическая договоренность»{416}. В июле 1918 г. он выступил со статьями на ту же тему во франкфуртской газете «Акционер» и в крайне правой «Кройццайтунг»{417}.

Рехберг предлагал для преодоления экономических противоречий между Германией и Англией создать довольно сложную систему участия в размере 1/3 английского капитала в немецкой промышленности и немецкого капитала [136] в английской промышленности. В итоге должен был возникнуть «экономически и тем самым политически надежный союз» между обеими странами. «Германо-английское экономическое объединение» должно было быть закреплено соответствующим государственным договором. Рехберг на свое лады расхваливал выгоды такой комбинации для заинтересованных стран. Однако единственно реальным во всех этих рассуждениях было то, что относилось к выгодам для самой империалистической Германии: ее беспрепятственный доступ на мировые рынки и свобода морей{418}. Англия же, по его расчетам, должна была пойти навстречу Германии в вопросе о судьбе Бельгии и о колониях, а также, многозначительно подчеркивал Рехберг, «при решении восточных проблем»{419}.

Рехберг особо отмечал в своих статьях, что высказанные им идеи встречают поддержку во влиятельных немецких кругах: среди «политиков почти всех партий от левых до правых, вплоть до сторонников открытой политики силы»{420}, :и среди «весьма компетентных немецких крупных промышленников» и финансистов{421}.

Кроме названных статей Рехберг опубликовал летом 1918 г. две брошюры с изложением тех же идей.

Но деятельность Рехберга в отстаивании «английского варианта» сговора Германии с Западом не ограничилась публикациями. Неутомимый промышленник активно старался привлечь на сторону своих единомышленников влиятельные круги и ведомства кайзеровской Германии и установил даже прямой контакт с англичанами. Об этом мы узнаем из архивов Рехберга и Герварта.

В 1958 г. в Кобленце была выпущена на правах рукописи очень небольшим тиражом книга Эберхарда фон Фича «Арнольд Рехберг и проблема политической ориентации Германии на Запад после первой мировой войны». Книга написана по материалам личного архива Рехберга, обнаруженного после его смерти (в 1947 г.) на его вилле в Кемпфенхаузее{422}. Ряд документов из архива напечатан в книге. Из книги Фича мы узнаем, что Рехберг вместе с Эрцбергером [137] составил секретный меморандум, который был затем разослан наиболее влиятельным лицам в правящих кругах Германии, а Эрцбергер направил его лидерам всех партий{423}.

Что содержалось в этом секретном меморандуме, который в книге Фича не опубликован?

В архиве Герварта удалось обнаружить документ, который, по-видимому, восполняет этот пробел: меморандум Рехберга на 18 машинописных листах{424}, который, как явствует из материалов архива, был разослан высокопоставленным лицам в Германии и, видимо, должен быть отождествлен с меморандумом, упомянутым у Фича.

Меморандум открывается утверждением, что чисто политическая форма союза с Германией не удовлетворит Англию, ибо «как раз и подвергнет английскую экономическую жизнь ничем не ограничиваемой угрозе немецкой конкуренции». Поэтому нужно создать «далеко идущую общность экономических интересов между обеими нациями». Изложив упомянутую выше схему англо-германского «экономического объединения», автор меморандума подробно останавливается на тех выгодах, которые оно сулит Германии, в частности для различных отраслей промышленности: металлургической, текстильной, калиевой, химической, для немецкого судоходства.

Об «американском варианте» Рехберг отозвался крайне отрицательно. «Политические цели, которые США преследуют в отношении Германии, настолько для Германии неприемлемы, — писал он, — что соглашение о них представляется немыслимым»{425}. Впрочем, он указывал, что если не удастся договориться с Англией, то надо будет «пойти, насколько возможно, навстречу любому другому государству и любому другому народу, которые были бы готовы протянуть Германии руку»{426}.

Таково было содержание плана Рехберга, разосланного хозяевам кайзеровской Германии.

Какова была их реакция?

Фич справедливо замечает, что полученные Рехбергом ответы «представляют собой... более интересный исторический [138] источник, чем соображения Рехберга. В данном случае для историка реакция важнее, чем сама акция!»{427}. Приходится лишь выразить недоумение, почему Фич не опубликовал эти ответы полностью. Однако и из того, что им опубликовано, можно сделать определенные выводы.

Хозяева Германии отвергли предложения Рехберга. Крупнейшие немецкие монополисты: Тиссен, Стиннес, генеральный директор «Гапаг» Баллин, генеральный директор «Северогерманского Ллойда» Хайнекен — высказались против этих предложений. Выступили против них и представители правых партий. Крайне сдержанно отнеслись к «английскому варианту» руководящие военные деятели{428}. Министерство иностранных дел во главе со статс-секретарем Кюльманом также выступило против этого варианта{429}.

Действительно, реакция правящих кругов Германии на план англо-германского экономического и политического союза оказалась весьма симптоматичной. Она показала, что «американский вариант» союза с Западом против Востока приобрел к середине 1918 г. прочную поддержку в верхушке кайзеровской Германии.

Маневры американской стороны в ходе тайных переговоров Херрона — де Фиори в августе 1918 г. пробудили в правящих кругах Германии интерес к «английскому варианту». Сменивший в июле 1918 г. Кюльмана на посту статс-секретаря МИД адмирал Хинтце, хотя и был сторонником «американского варианта», дал указание заняться также рассмотрением «английского»{430}.

В архиве Герварта находится пакет с пометкой: «Дело Рехберг — Хелиус, август 1918 г.»{431}. Содержащиеся в нем документы раскрывают любопытную страничку истории обсуждения «английского варианта» в Берлине в августе 1918 г., совершенно не нашедшую отражения в книге Фича.

Стараясь использовать некоторую перемену настроений в министерстве иностранных дел, сторонники «английского [139] варианта» предприняли в начале августа 1918 г. попытку добиться одобрения своего плана в придворных кругах. С этой целью 3 августа 1918 г. Рехберг посетил кайзеровского генерал-адъютанта фон Хелиуса и за чашкой чая изложил ему свой план. Хелиус, отлично понявший, что вопрос относится к компетенции разведки, порекомендовал обсудить дело с Гервартом{432}. В тот же день{433} Хелиус попросил Герварта принять Рехберга и рассмотреть с ним «английский вариант»{434}.

По просьбе Герварта Рехберг срочно прислал ему свой меморандум, после ознакомления с которым они встретились. Герварт передал Рехбергу свои письменные замечания по существу «английского варианта», и они условились, что Рехберг подготовит свои соображения в связи с [140] этими замечаниями{435}.

В чем заключались замечания представителя германской разведки относительно плана экономического и политического союза Германии с Англией? Мы узнаем это из находящегося в архиве Герварта неотправленного письма генералу Хелиусу. Упомянув, что с идеями, подобными плану Рехберга, он сталкивался еще в 1911 г. в Англии{436}, Герварт указывал, что, по его мнению, «всякому экономическому сближению Германии и Англии должно предшествовать политическое соглашение». После этого Герварт безапелляционно заявлял: «...По предложенному (Рехбергом. — М. В.) пути пойти нельзя». В подкрепление такой позиции Герварт ссылался на то, что проект Рехберга, опубликованный в печати, «встретил у всех отрицательное отношение». Привел он скороговоркой и некоторые экономические аргументы против «английского варианта»{437}. [141] В следующем параграфе мы еще вернемся к письму Герварта. Но уже из сказанного видно: Герварт высказался неодобрительно об «английском варианте».

Ничто не могло изменить отрицательной позиции представителя немецкой разведки. Хелиус стал настаивать, чтобы Герварт побеседовал об «английском варианте» со статс-секретарем МИД Хинтце{438}. Герварт протянул пару дней, ссылаясь на болезнь статс-секретаря, а потом прямо сообщил, со ссылкой на шефа иностранного отдела верховного командования, что отдел не будет ставить этот вопрос перед другими инстанциями, и пусть уж лучше Хелиус сам связывается с Хинтце{439}. Видимо, с целью уравновесить в придворных кругах влияние Хелиуса, склонявшегося к «английскому варианту», разведчики проинформировали обо всем деле другого кайзеровского генерал-адъютанта — фон Гонтарда{440}.

Не помогли и дополнительные разъяснения, представленные Рехбергом, о которых Герварт с фальшивой любезностью отозвался благоприятно. Видя столь упорное противодействие разведки, Рехберг пришел даже к выводу, что дело — в личной неприязни к нему всесильного Николаи в связи с упомянутой историей его контактов с группой Кайо{441}. Разведчики поспешили опровергнуть эту точку зрения{442}, и Герварт иронически написал Рехбергу: «...Да позволено мне будет еще раз подчеркнуть, что при рассмотрении всего дела вопрос о Вашей уважаемой персоне не сыграл ни малейшей роли»{443}.

Герварт в общем писал правду. Как бы ни относилась кайзеровская разведка к Рехбергу, не это играло решающую роль в ее отказе от «английского варианта». Просто наиболее влиятельные круги германского монополистического капитала, волю которых выполняли Николаи, Хефтен, Герварт и прочие, упорно предпочитали другой — «американский вариант». [142]

Несмотря на неудачу, круги, выразителем мнения которых был Рехберг, продолжали отстаивать «английский вариант». Рехберг старался убедить ставшего в октябре 1918 г. статс-секретарем МИД Эрцбергера в предпочтительности этого варианта. Он писал Эрцбергеру: если ему, Рехбергу, будет дана возможность вступить в Копенгагене в контакт с англичанами, «могу Вам гарантировать, что мы Вам привезем оттуда такой мир, который сделает Вас величайшим государственным деятелем всех времен»{444}.

Эрцбергер не смог устоять перед столь заманчивой перспективой. Он дал разрешение Рехбергу отправиться в Копенгаген в конце октября 1918 г.

Прибыв в Данию, Рехберг в начале ноября довел до сведения британского посольства свои предложения. Вскоре к нему явился англичанин, представившийся как мистер Спенсер. Англичанин заявил, что «знаком с влиятельными английскими деятелями» и пришел, так как ему известно, что Рехберг «выступает за идею англо-германского соглашения на экономической основе».

Однако вовсе не обсуждение этой идеи послужило главной целью визита мистера Спенсера. Он пришел высказать неудовольствие правящих кругов Англии тем, что германские империалисты стараются наладить контакт не с Англией, а с США. Спенсер сетовал на то, что у Рехберга нет официальных полномочий, и пояснил, что только по этой причине «английские должностные лица» не могут вступить с ним в переговоры относительно англо-германской комбинации. «Но если Германия действительно желает чего-либо подобного, — подчеркнул Спенсер, — непонятно, почему немецкое правительство не вступает на этот путь». Не получив ответа, английский эмиссар поставил вопрос в лоб: «Почему ... германское правительство не вступает на предложенный (Рехбергом. — М. В.) путь и почему оно постоянно обращается к Вильсону, а не к Англии? Это оскорбительно для Англии»{445}.

Беседа Спенсера с Рехбергом представляет большой [143] интерес, ибо показывает, что британские правящие круги активно поддерживали «английский вариант» и даже прямо предлагали Берлину всерьез приступить к переговорам.

Но эти предложения не имели успеха. Характерно, что едва успел Рехберг выехать в Копенгаген, как заместитель статс-секретаря германского МИД Давид телеграфировал немецкому послу в Дании Брокедорфу-Рантцау: «Дело Рехберга носит чисто личный характер». А вскоре, 7 ноября 1918 г., и сам Эрцбергер направил в Копенгаген шифровку, в которой отказался от всех своих инструкций Рехбергу и заранее полностью его дезавуировал{446}.

Германские империалисты решительно взяли курс на осуществление «американского варианта».

Именно США рассматривали они как наиболее могучую силу в лагере империализма, силу, которой должны будут подчиниться все остальные державы. «В результате этой войны обессиленной в экономическом, политическом и военном отношениях Европе будет противостоять Америка, всосавшая в себя европейские ценности и готовая играть роль диктатора Европы и диктатора мира...», — писал в сентябре 1918 г. германский официоз «Норддойче альгемайне цайтунг»{447}. Выражая ту же мысль, известный буржуазный журналист Карл Шеффлер провозглашал в газете «Фоссише цайтунг» в начале октября 1918 г.: «Америка достигла такого пункта своего внутреннего и внешнего развития, когда она стремится и должна стремиться приобрести определенную власть над Европой — над всей Европой... В Америке явно подготовляется мировая империя... Доктрина Монро — это доктрина создания мировой державы... Сейчас молодая Америка ступила ногой на старую Европу... с тем, чтобы ее поработить». Шеффлер пророчествовал, что Европе предстоит «в определенном смысле сделаться колонией» Америки, которой л весь мир будет подчинен в политическом отношении»{448}. [144]

Таковы были настроения правящих кругов Германии в начале 1918 г. С твердой установкой на осуществление «американского варианта» германские руководители шли к новому, решающему туру тайных переговоров с империалистами США.

Третий тур переговоров Германии и США

После окончания второго тура американо-германских переговоров (во второй половине сентября 1918 г.) в правящих кругах Германии стали разрабатываться новые планы установления тайного контакта с США. Людендорф предлагал начать переговоры через князя Гогенлоэ-Лангенбурга, который возглавлял находившуюся в Берне германскую комиссию по делам военнопленных{449}. Имелся проект начать переговоры непосредственно с дипломатическими представителями США в нейтральных странах{450}. Как явствует из опубликованных немецких документов, германский кабинет одно время склонялся к тому, чтобы установить связь с США через какого-либо американца{451}. Следует сказать, что у немецких правителей были на примете пригодные для этой цели американские разведчики. Так, Макс Баденский в своих мемуарах сообщает, что «в одной из северных столиц» (судя по всему, в Скандинавии) находился в тот период некий «молодой американский дипломат», который вплоть до самого вступления США в войну часто бывал в Германии и старался «установить контакт между умеренными кругами Англии и Германией». Макс Баденский не называет имени этого «дипломата», но подчеркивает, что он являлся ярым приверженцем Вильсона. «Связь между этим господином и моими ближайшими единомышленниками никогда не прерывалась»{452}, — признает Макс Баденский. Очевидно, через этого или подобного американского разведчика с дипломатическим паспортом германский кабинет и предполагал возобновить переговоры с США{453}. [145]

24 сентября 1918 г. статс-секретарь германского МИД фон Хинтце телеграфировал представителю МИД при главкой ставке Лерснеру: «Подготовка к установлению связи с Америкой закончена»{454}.

В последний момент было решено для большей надежности сразу использовать все — как официальные, так и неофициальные пути. Послание Вильсону с предложением о перемирии было направлено официальным путем через швейцарское правительство, представлявшее интересы Германии в США{455}. В то же время был установлен неофициальный контакт с американцами через все вышеуказанные каналы: через посольства в нейтральных странах, через комиссию по делам военнопленных и через американских разведчиков, выступавших в роли «доверенных лиц» правительств США и Германии.

Таким образом, с самого начала переписки германского правительства с Вильсоном по вопросу о перемирии была установлена двойная связь между Германией и США. Одна связь была официальной и выражалась в обмене широко разрекламированными нотами, в которых Вильсон с наигранным негодованием клеймил кайзеровский абсолютизм, а наспех состряпанное псевдолиберальное правительство принца Макса Баденского превозносило «демократические преобразования», якобы происшедшие в Германии. Другая — гораздо более деловая — связь была тайной, тщательно скрывавшейся от мировой общественности, и носила характер секретных переговоров между империалистами США и Германии.

Слухи о двойственном характере американо-германских переговоров тогда же, в начале октября 1918 г., проникли в швейцарскую печать. 7 октября 1918 г. газета «Базлер нахрихтен» поместила сообщение своего корреспондента из Берна, в котором говорилось: «В Берне распространяются самые авантюристические слухи о том, будто мирное предложение центральных держав является только внешним выражением переговоров, [146] которые уже 8 дней назад начались в Берне между воюющими сторонами»{456}.

Та» начался третий тур тайных американо-германских переговоров 1918 г. Он происходил в иной обстановке, нежели предыдущий. Если тогда переговоры развернулись в условиях наступления германских войск на Западном фронте, когда исход войны еще казался неясным, то теперь окончательное поражение Германии было для всех очевидно. Соответственно изменилась и тактика американской дипломатии. Если на начальных этапах переговоров представители США вели себя сдержанно, стараясь не форсировать переговоры, а затянуть установленный контакт до прояснения военно-политической обстановки, то здесь США сами стали активно устанавливать и укреплять тайные связи с немецкими руководителями с целью сделать их своими подручными в борьбе против Советской России.

Уж]е через три дня после отправки германского предложения о перемирии и за день до ответной ноты Вильсона германский посланник в Голландии передал в Берлин сведения о том, каков будет ответ Вильсона. Это сообщение исходило от миссии США в Гааге. Оно сопровождалось одобрительным замечанием с американской стороны по поводу действий германского правительства, обратившегося с мирными предложениями именно к Вильсону. Характерно, что с обычной бесцеремонностью Вашингтон позволил себе сразу же вмешаться во внутренние дела германского правительства, выразив удовлетворение назначением на пост статс-секретаря германского МИД Зольфа, отличавшегося своей проамериканской ориентацией{457}. [147]

Для того чтобы надежнее скрыть от общественности начавшиеся тайные переговоры с Германией, американская пропаганда развернула в эти дни крикливую кампанию, призванную служить дымовой завесой. О том, что вся эта кампания направлялась из Вашингтона, писала тогда даже реакционная французская газета «Журналь»{458}.

Все американские газеты, в том числе бывшие до того явно прогерманскими, вроде «Чикаго трибюн»{459}, на все голоса стали поносить немецкий милитаризм и требовать продолжения войны до полнейшего разгрома Германии. «Нью-Йорк трибюн» писала 7 октября 1918 г.: «Мы поставили перед собой единственную цель в войне: использовать силу без ограничений до тех пор, пока мы не уничтожим это бесчестное, невыносимое и преступное существо (германский милитаризм. — М. В.), которое протягивает сейчас свою сальную руку». «Ударим без жалости!» — призывала «Буффало окурир».

В конгрессе сенатор Мак-Камбер требовал, чтобы еще до заключения перемирия Германия распустила свои вооруженные силы и полностью уплатила репарации. Губернатор штата Иллинойс Лоуден заявил: «Мы должны продолжать войну, как если бы мы ничего и не знали о предложении противника». Председатель Американской федерации труда Гомперс говорил, что не следует соглашаться на германское предложение о перемирии.

Девиз всей этой инспирированной правительством США кампании сформулировала газета «Нью-Йорк геральд»: «Не будет никакого перемирия, не будет никаких переговоров до тех пор, пока Германия не сдастся без всяких условий»{460}.

Под шумок этой кампании и развертывались закулисные переговоры между империалистами США и Германии.

Из переписки, касающейся второй ноты Вильсона{461}, на примере Бельгии становится известным прием, которым [148] пользовалась американская разведка для установления контакта с германским правительством. Начальник политического отдела при немецком генерал-губернаторе оккупированной Бельгии посланник Ланкен писал 17 октября 1918 г. в совершенно секретной телеграмме из Брюсселя: «10 октября я сообщал на основании высказываний одного важного доверенного лица{462}, что Вильсон... в своем ответе даст понять, что он не желает подписывать мир с «самодержавной властью». Вчера после опубликования ответа Вильсона от 15 числа это лицо сказало мне: «Вы видите, что я вас правильно информировал. Я могу вам теперь сказать, что оба главных пункта (ноты Вильсона. — М. В.) ...без выполнения которых президент не согласен на перемирие, имеют следующий смысл...», далее шли комментарии к ноте Вильсона{463}. Так как немецким политикам было более чем ясно, что в даре «предсказания» содержания американских нот не было ничего мистического, подобный прием служил американским тайным агентам вместо верительных грамот и наилучшим образом подтверждал, что они действительно [говорят от имени правительства США. Вместе с тем этот прием позволял правителям США заблаговременно знакомить своих германских контрагентов с содержанием официальных нот Вильсона.

Как известно, вторая нота Вильсона вызвала большой переполох среди правителей кайзеровской Германии, так как создавала впечатление, будто Вашингтон ставит условием открытия мирных переговоров ликвидацию монархии в Германии. Руководители США поспешили успокоить своих немецких коллег. Американские агенты в Брюсселе и Копенгагене тайно сообщили немцам, что речь идет самое большее об отречении от престола Вильгельма II и кронпринца. «Представление, будто нота требует отречения всей династии Гогенцоллернов, неверно; требуется только существенное ограничение власти монарха, — сообщил [149] немцам через своего агента американский поверенный в делах в Копенгагене. — Америка сама сожалеет, что Антанта принуждает ее к суровым требованиям...»{464}.

Несомненно, именно успокоительные американские заверения дали немецким правящим кругам основание не поверить выпадам Вильсона против кайзеровской «автократии» и позволили Максу Баденскому уверенно заявить на заседании германского кабинета 17 октября 1918 г.: «Совершенно ясно, что Вильсон поставлен в тяжелое положение американскими шовинистами и нажимом со стороны Франции и Англии; как я надеюсь, он сам рассчитывает, что мы дадим ему возможность продолжать с нами переговоры...»{465}.

Секретные переговоры между США и Германией касались не только нотной переписки Вильсона с Максом Баденским, а затрагивали самые различные вопросы. Так, между 11 и 25 октября 1918 г. через посредство тайного американского агента в Берне были проведены переговоры о прекращении подводной войны, особенно беспокоившей США. Правители США считали этот вопрос настолько важным, что их бернский агент не ограничился обычными беседами с германским посланником в Швейцарии, а послал «личное» письмо статс-секретарю Зольфу. Короткая выдержка из этого письма с грифом «строго доверительно» помещена в немецкой публикации «Служебные документы к предыстории перемирия 1918 г.» Судя по тексту, в опущенной при напечатании первой части письма говорилось о том, что в США удовлетворены ходом германо-американских переговоров. «Единственным, что сейчас снова смогло бы создать большие осложнения, было бы потопление судна с американскими пассажирами и т. п. подводной (немецкой. — М. В.) лодкой»{466}, — писал с угрозой этот агент, поставивший в конце письма вместо своего имени «X».

Американские руководители потребовали в эти же дни прекращения подводной войны через своего тайного агента в Гааге, о котором германский посланник в Голландии [150] сообщал, что «он имеет теснейшую связь с американским посольством»{467}. В результате американского нажима всем немецким подводным лодкам был отдан секретный приказ возвратиться на свои базы и прекратить нападения на торговые и пассажирские суда{468}.

25 октября 1918 г. статс-секретарь Зольф составил следующую шифрованную телеграмму германскому посланнику в Берне, хорошо иллюстрирующую характер переговоров германского правительства с американскими «доверенными лицами»: «Прошу сообщить доверенному лицу строго конфиденциально и только для передачи президенту, что все подводные лодки получили приказ вернуться и ввиду переговоров с президентом воздерживаться от каких-либо военных действий против торговых судов»{469}.

Из этой телеграммы ясно видно, что американские «доверенные лица» с полным основанием рассматривались немецкими правителями не как мелкие агенты, а как полномочные представители президента Вильсона, имевшие с ним постоянную и непосредственную связь.

В ходе секретных американо-германских переговоров представители США подчеркивали противоположность своих установок в германском вопросе позиции «союзников» США по Антанте. Вот, например, какой (разумеется, облеченный в демагогическую форму) документ был составлен немецкими политиками в середине октября 1918 г. в результате бесед с американскими агентами: «В настоящее время существует большое противоречие между Вильсоном и Фошем... Фош желает полного унижения Германии и удовлетворения французского тщеславия. Всякое укрепление германского фронта и германской дипломатической позиции усиливает положение Вильсона; всякое проявление военной и политической слабости усиливает Фоша... Вильсон не стремится к военному бессилию Германии. Фош, напротив, хочет всеми средствами добиться [151] ее полной военной капитуляции и унижения... Кто из двоих победит, зависит исключительно от того, как будет держаться Германия»{470}. Из этого документа видно, что в результате переговоров с США немецкие империалисты еще до окончания войны по существу считали США скорее союзником Германии, нежели Франции или других держав Антанты.

Больше того. Документы свидетельствуют, что в октябре 1918 г. немецкие правители самым серьезным образом рассматривали возможность не только фактического, но даже официального отхода США от антантовской коалиции. В инструкциях комиссии по перемирию Гинденбург, указав, что в случае, если будут предъявлены условия, которые «губят будущее» Германии, писал: «Такие условия, очевидно, не входят в намерения президента Вильсона. Можно скорее ожидать от Франции или Англии, что эти государства будут продолжать войну для достижения невыполнимых условий. В таком случае не исключено, что Соединенные Штаты воздержатся от продолжения войны. Борьба же против англо-французских войск отнюдь не является бесперспективной...»{471}

Столь далеко шедшие расчеты немецких империалистов целиком основывались на том, что им говорили американские агенты. Интересным свидетельством того, что рассуждения о возможном отходе США от Англии были не просто фантазией германских правителей, служит следующее. 29 октября 1918 г. Макс Баденский послал сотрудника «военного отдела» МИД (т. е. разведки) Хана для переговоров с уже упоминавшимся выше американским «дипломатом», подвизавшимся «в одной из северных столиц»{472}. Хан имел там беседу с двумя американцами, которых Макс Баденский именует в своих мемуарах «X» и «У». Во время этой беседы «X» весьма прозрачно намекнул, что США не будут продолжать войну, если Англия и Франция откажутся заключить перемирие на основе американских требований. «Тогда продолжение войны будет означать большой риск для Клемансо и Ллойд Джорджа», — таков был вывод американского разведчика{473}. [152]

Здесь уместно будет вспомнить, что полковник Хауз, ведший в то время в Париже переговоры с руководителями Антанты, открыто грозил своим собеседникам заключением сепаратного мира между США и Германией, вели «союзники» отвергнут требования Уолл-стрита об условиях мира. В тот же день, 29 октября 1918 г., когда состоялась беседа Хана с американскими разведчиками, полковник Хауз на совещании с руководителями Антанты заявил, что в случае их отказа от условий Вильсона «возникнет вопрос, не следует ли Америке вступить в прямые переговоры с Германией и Австрией». Не подозревавший, что на самом деле такие переговоры уже идут, Клемансо все же сразу понял значение слов Хауза. «Это могло бы привести к сепаратному миру между Соединенными Штатами и центральными державами», — сказал французский премьер. — «Да», — без тени смущения ответил Хауз{474}. Секретарь Высшего военного совета Антанты Моррис Хэнки в своих мемуарах назвал это заявление «большим блефом» Хауза{475}. Однако приведенные выше факты показывают, что слова Хауза имели весьма серьезный смысл. Можно предположить, что американские империалисты готовы были пойти очень далеко для того, чтобы обеспечить нужные им условия мира, которые содействовали бы установлению господства США в Европе и во всем мире.

Газета «Известия» отмечала весной 1919 г.: «...Антанта нужна была американской буржуазии для разгрома германского конкурента. Теперь, когда эта цель достигнута, Антанта сделалась оковами на ногах американского капитала»{476}.

Секретные переговоры между США и Германией с самого начала стали приобретать сугубо практический характер.

В ряде случаев американские агенты давали немецким империалистам как своим сообщникам конкретные указания, что им следует и чего не следует делать. Так, в середине октября 1918 г. американский агент в Гааге рекомендовал немецкому правительству не поднимать вопроса о том, присоединяются ли государства Антанты к программе [153] Вильсона{477}, а в конце октября в беседе с Ханом американский разведчик «X» настойчиво требовал, чтобы Германия поставила этот вопрос{478}. Это объяснялось тем, что в середине октября переговоры США с союзниками об условиях перемирия только начались, а к концу октября выяснилось противодействие европейских держав Антанты американским требованиям, и США хотели использовать германскую дипломатию в своих политических маневрах. Быстро войдя в роль боссов по отношению к немецким империалистам, правящие круги США стали давать инструкции германскому рейхстагу и кайзеру. Так, 11 октября 1918 г. через американского агента в Берне правительством США было дано указание, чтобы рейхстаг как можно скорее одобрил текст ответа на первую ноту Вильсона{479}, а посланник США в Гааге — как всегда через тайного агента — рекомендовал Вильгельму II поддерживать в высшей степени выгодную США политическую ориентацию правительства Макса Баденского{480}

«Дранг нах остен» — основа тайных переговоров Германии с Западом

И все же: что составляло основу тайных переговоров немецких милитаристов с США? Те многообразные и порой частные вопросы, которые упоминаются в опубликованных документах? Или была какая-то другая основа, скрытая буржуазными публикаторами?

В немецкой реакционной печати того времени мы наталкиваемся на вполне определенную линию, четко соединявшую курс Германии на Западе с планами экспансии на Восток. Так, газета монархических кругов «Пройссише кройццайтунг» писала: «Мы не раз уже говорили, что только сильная Германия может служить оплотом против большевистского движения. Эта борьба является общим [154] принципом, который может объединить державы согласия и центральные державы, из которых, к сожалению, уцелела теперь лишь Германия»{481}. Правосоциалистическая газета «Форвертс» сообщила, что «державы Антанты выработали план, по которому правительства всего мира... должны образовать коалицию для борьбы против большевизма»{482}. Через несколько дней орган капиталистов западной части Германии газета «Кёльнише цайтунг» уточняла, что против большевизма «намереваются направить международные войска, как в свое время против «боксеров» в Китае»{483}.

Эти сообщения немецкой печати были, по-видимому, отголоском тайных переговоров, которые в то время велись правящими кругами Германии с США. Отголоски эти отражали главную линию переговоров.

Как бы ни выскабливали буржуазные публикаторы материалы, где затронуты секретные германо-американские контакты в 1917–1918 гг., они не могут уничтожить очевидного факта: в центре переговоров неминуемо находились те вопросы, для решения которых переговоры были начаты. Хотя в нашем распоряжении нет записей бесед представителей Германии и США, другие архивные материалы отчетливо показывают, как германская сторона ставила тогда вопрос, и что она считала основой предполагавшейся сделки. Такую основу составляла антисоветская сущность готовившегося сговора, экспансия немецкого милитаризма на Восток.

Эта основа была общей для обоих — и английского и американского — вариантов соглашения Германии с Западом.

Выше отмечалось, что сторонники союза с США в милитаристских кругах Германии активно выступили со своей программой в октябре 1917 г.

От них не отстали сторонники союза Германии с Антантой. Необходимо обратить внимание на следующее обстоятельство, которое становится нам известным из публикации Фича: Рехберг приступил к разработке своего плана в декабре 1917 г.{484}

Это — многозначительная дата. Она свидетельствует, [155] что «английский вариант» не был следствием крушения германской военной машины. Подобно «американскому» варианту, он был порожден другим событием: победой Великой Октябрьской социалистической революции в нашей стране.

В этом смысле весьма характерно следующее. Как показывают цитировавшиеся выше материалы Хауссмана, в период первого тура секретных переговоров между Германией и США имели место также тайные контакты между представителями Германии и Англии. 20 декабря

1917 г., перед тем как отправиться к Херрону, все трое — Хауссман, Мейнль и ван Беек эн Донк — встретились в женевском предместье Верзнуа в ресторане на берегу озера с тремя англичанами, имена которых не названы. Англичан интересовал, в частности, вопрос: «Что Германия будет делать на Востоке?»{485}. В январе — феврале

1918 г. Хауссман и ван Беек эн Донк поддерживали в Швейцарии контакт с английским профессором и журналистом Д., а затем — с английским математиком Янгом. Целью контакта было подготовить тайную встречу трех видных депутатов рейхстага (Эберта, Ференбаха и Хауссмана) с тремя депутатами английского парламента{486}. Эта встреча не состоялась только в результате позиции английского правительства{487}.

Таким образом, завязав тайные переговоры с Херроном и начав тем самым разыгрывать «американский» вариант антисоветского сговора, правящие круги Германии стали одновременно разрабатывать и зондировать его «английский» вариант. Воинственная антисоветская направленность роднила оба эти варианта.

Тщательно изучивший архив Рехберга Фич признает: Рехберг был «целиком и полностью за военное решение», его целью была «вооруженная иностранная интервенция в России и объединение Германии с западными державами для выполнения этой задачи»{488}. Трудно красноречивее охарактеризовать позицию Рехберга в вопросах «восточной» политики Германии и агрессивную антисоветскую сущность его планов англо-германского союза. [156]

В предыдущем параграфе мы говорили о секретном меморандуме Рехберга, обнаруженном в архиве Герварта. В этом документе важное место было отведено планам немецкой империалистической экспансии на Восток в условиях экономического и политического альянса с Англией. Автор меморандума выступал за широкое вторжение германского капитала в Россию. «Россия богата полезными ископаемыми, — писал он. — Но их систематическое использование требует капиталовложений... Россия или государства, которые возникнут на ее территории, еще долго не смогут сами обеспечивать капитал, необходимый для разработки ее недр». Германия смогла бы «с гораздо большей уверенностью» вкладывать свои капиталы в России, если бы эти инвестиции там одновременно гарантировались Англией, а не встречали сопротивление с ее стороны{489}.

Таким образом, Рехбергу и его единомышленникам грезилась Россия как кондоминиум германского и английского капиталов. С такой Россией Рехберг предлагал установить «дружественные» отношения, но только после наведения там «порядка», угодного немецким империалистам{490}. По мысли автора меморандума, совместная эксплуатация России должна была стать важным звеном экономического и политического союза монополий Англии и Германии.

Один из немногих сторонников «английского варианта» в верхушке кайзеровской военщины генерал фон Сект писал Рехбергу о перспективах союза Германии с Англией: «Относительно России мы сумеем договориться. Благодаря нашей помощи она полностью на длительное время перестает быть соперницей Англии в Азии. Англия поступит правильно, если в союзе с нами обеспечит себе против посягательств Америки возможно большую часть экономического использования (России. — М. В.)» {491}.

Сам Рехберг уже после второй мировой войны, в 1947 г,, так охарактеризовал антисоветскую направленность своего плана: «...Дать отпор русско-большевистской угрозе, надвигающейся с Востока, прежде в>сего на базе объединения [157] промышленных и общеэкономических интересов между Германией и западными державами»{492}.

Такова была подлинная сущность «английского варианта». В самой своей основе он был направлен против нашей Родины, предусматривая англо-германскую экспансию на Восток.

Отличался ли в этом смысле от английского американский вариант?

Документы свидетельствуют, что никакой разницы между ними в этом отношении не было. В центре «американского» варианта точно та» же находились расчеты на колониальное порабощение нашей страны и удушение социалистической революции — с той только разницей, что делать это предполагалось при помощи американо-германского, а не англо-германского союза.

Вот как рассуждал Герварт в упоминавшемся выше письме кайзеровскому генерал-адъютанту Хелиусу в августе 1918 г.: «Мы должны стремиться к тому, чтобы открыть дорогу своей экономике проведением умной политики на Востоке». «Железное кольцо», которым Антанта окружила Германию, должно «оставаться разорванным на Востоке». Здесь, на Востоке, должна хозяйничать Германия с тем, чтобы прийти на мирную конференцию «рука об руку с Россией, в которой будет наведен порядок». В этом случае автоматически решится и проблема англо-германских отношений: Англия увидит, что не сможет удушить Германию, и пойдет на соглашение с ней. «Поэтому, — заключал Герварт, — нам следует сначала навести порядок в России...»{493}.

Вот с какими мыслями носились в это время в кругах немецких милитаристов: «навести порядок» в нашей стране, — иными словами, превратить ее в колонию германского капитала и разрешить таким образом свои экономические и политические проблемы. А уж какой вариант избрать для достижения этой цели: «английский» или «американский» — дело второстепенное.

С полной отчетливостью изложил эту позицию Герварт в другом письме генералу Хелиусу. «...Угроза будущности [158] нашей экономики, — «писал он, — окажется в высшей степени ослаблена, если мы получим дружественную нам Россию, правительство которой шло бы вместе с нами, несмотря ни на что. В этом случае Америка, которая давно уже с большой экономической заинтересованностью поглядывает на Россию, должна будет занять по отношению к нам совсем другую позицию, нежели до сих пор. Неизбежным следствием будет также то, что Англия станет сговорчивой. С какой из этих двух стран мы тогда объединимся, по моему скромному мнению, еще нельзя предугадать»{494}.

Герварт излагал кайзеровскому генерал-адъютанту, разумеется, не свое «скромное мнение», а мнение тех, чью волю осуществляла немецкая разведка. И, отражая это мнение, он старательно давал понять, что следует предпочесть «американский» вариант сговора против Советской России. «Американская опасность» существует ...в первую очередь только для Англии», — твердил он{495}. «...Наиболее целесообразно было бы достигнуть принципиально приемлемого экономического соглашения с Америкой, а не с Англией»{496}. «Я не стал бы настаивать на соглашении с Англией. Оно было бы трудно достижимым и стоило бы дорого. С Америкой, по-моему, дело обстоит благоприятнее»{497}.

Приоткрывая инкогнито тех, кто диктовал его «скромное мнение», Герварт многозначительно сообщал: «В кругах «Дойче банк», где у меня хорошие отношения с директором фон Штаусом и с г-ном Манкевичем», очень заинтересованы вопросом о соглашении с Западом, причем «г-н фон Штаус, с которым я в последнее время много раз беседовал, тоже, по-видимому, склоняется к американскому варианту»{498}.

В письмах Герварта обрисовывалась даже та политическая конфигурация в мире, на которую рассчитывали его патроны — сторонники «американского варианта». [159]

»...Создался бы евразийский континентальный блок (центральные державы плюс Россия), который находился бы в тесной связи с Америкой». При этом хозяйничали бы в Евразии, разумеется, не США, а немецкие империалисты: «Соединенные Штаты были бы политически целиком заняты делами своего полушария, в то время как обе их соперницы — Англия и Япония — сдерживались бы названным выше континентальным блоком. Так возник бы раздел мира на четыре части («eine Vierteilung der Welt»)...»{499}

Таким образом, здесь проводится та же идея, которая за девять месяцев до того, в ноябре 1917 г., была изложена в докладной записке «К современному положению». То, что тогда речь шла о «разделе мира на три части», а тут — на четыре, не меняет дела: в обоих случаях подразумевался дележ между Германией и США.

Раздел мира, при котором на долю империалистической Германии достался бы континент Евразии, — вот о чем по-прежнему упорно думали немецкие милитаристы, планируя сговор с США или с Англией — в 1918 г.!

А в центре этого сговора стояла политика закабаления нашей Родины германским империализмом и использования ее немецкими захватчиками в качестве объекта торга со своими новоявленными союзниками из лагеря Антанты — американскими, английскими или какими-либо иными.

Герварт излагал эти планы с циничной откровенностью. Надо «военным путем пройти через Россию, как прошли через Украину, — писал он. — Мы должны навести порядок в России и сделать ее дружественной, причем быстро»{500}. «Мы, разумеется будем иметь совсем другие позиции [160] в разговоре с Антантой, в частности с Англией и Америкой, если в качестве объекта переговоров сможем предложить не только нашу производительную мощь, но и такой огромный сырьевой резервуар, каким является Россия»{501}. «Россия — (столь огромная область, что мы в одиночку явно не сможем ее эксплуатировать (ausbeuten). Для этого мы слишком ослаблены... В этом гешефте нам нужен компаньон. Тот, кого мы возьмем в компаньоны и кто будет готов вместе с нами делать этот гешефт, по необходимости станет нашим союзником... Достаточно сильны для этого Англия, или Америка, или Япония. У нас есть выбор. Мне Америка или Япония все-таки симпатичнее, чем Англия»{502}.

Вот как изъяснялись в своем кругу немецкие милитаристы. Экспансия германского империализма на Восток, захват и совместная с США (или Англией) эксплуатация России, — такова была основа намеченного немецкими монополиями союза с Западом.

Пусть говорят документы

Об этом правящие круги Германии и договаривались с представителями США в ходе тайных контактов в конце 1917–1918 гг.

В архиве Герварта удалось обнаружить документ столь красноречивый, что мы приведем его полностью и без комментариев. Пусть о подлинном содержании тайных германо-американских переговоров 1918 г. говорят сами документы.

Итак:

«Его Превосходительству г-ну генерал-лейтенанту и

генерал-адъютанту фон Гонтарду{503}.

Берлин, 25 сентября 1918 г.

Милостивейший государь, высокочтимый господин генерал-лейтенант и генерал-адъютант! [161]

Я хотел бы еще раз привлечь внимание Вашего Превосходительства к германо-американскому соглашению, вопрос о котором был поставлен мною уже прошлой осенью.

Я твердо уверен, что оно будет наиболее выгодным. Его объектом была бы Россия, за несметные сырьевые богатства которой и без того уже продолжается война. Мы должны были бы с помощью американских денег организовать Россию как область, на которой можно нажиться, и поделить прибыль 50 : 50. Если будет получена поддержка этого плана со стороны Уолл-стрита, дело осуществимо.

Как можно получить поддержку Уолл-стрита? В настоящее время в Берлине находится в качестве привилегированного пленника{504} мой давний хороший знакомый, с которым я там (в (США. — М. В.) часто встречался. Профессор Эмери — бывший директор Тарифного ведомства{505} (при Тафте), теперь агент одного из крупнейших нью-йоркских банков «Гаранта траст компани», для которого он работал во время войны в течение полутора лет в России. Он был взят в плен на обратном пути, на Аландских островах. Скоро предстоит его обмен.

Я свел его со Штаусом, Манкевичем и Швабахом{506}. Куно, заместитель директора Гапаг, также с ним говорил. Упомянутая выше тема была обсуждена, и Эмери так воодушевлен этой идеей, что он обязательно будет у себя действовать в этом направлении. Если кто-либо в состоянии это сделать («в этой ярости битвы»), так это он, ибо у него великолепные отношения с американской финансовой верхушкой. Глубоко порядочный человек, он никогда не использует состоявшиеся беседы нечестным образом.

Я считал бы полезным, если бы статс-секретарь — планы которого мне, впрочем, неизвестны — также по возможности побеседовал с Эмери. Для установления контактов нельзя найти более удачного посредника{507}. А контакты всегда можно пытаться установить. [162]

То, что договориться с Англией без Америки и е представляется возможным, кажется мне ясным. Америка теперь — самый могущественный из наших противников; следовательно, к ней перешла та роль, которую играла прежде Англия. Значит Англия вряд ли смогла бы предпринять что-либо против осторожно подготовленного соглашения с Америкой. По этой причине она также выступила бы за длительный мир. Земля была бы поделена на четыре части: 1) европейско-азиатский континентальный блок (Германия плюс Россия), 2) «Всемирная Англия» в лице Америки, 3) Англия, 4) Япония.

Каково обо всем этом мнение Вашего Превосходительства?

С заверениями в глубочайшем почтении имею честь оставаться Вашего Превосходительства преданным слугой.

Герварт»{508}.

Вот как ставила германская военщина и германские монополии вопрос перед доверенным лицом Уолл-стрита. Вот о чем шли осенью 1918 г. завязавшиеся сразу же после Октябрьской революции тайные переговоры между Германией и США.

В связи с приведенным документом мы узнаем еще об одном небезынтересном звене в цепи секретных американо-германских контактов 1918 г.: контакте через близкого к кругам Уолл-стрита профессора Эмери.

Американский биографический справочник того времени сообщает, что Генри Кросби Эмери был сыном видного юриста-республиканца, учился в Гарвардском, затем в Колумбийском университетах, где получил ученую степень доктора философии. В 1896–11897 гг. Эмери жил в Берлине. Он был профессором политэкономии и до 1909 г. преподавал в Йэльском университете. В 1909–1913 гг. Эмери был директором Тарифного ведомства США. Он — автор книги о биржевых спекуляциях{509}.

Как видно из сообщения Герварта, проф. Эмери интересовался не только биржевыми но и сугубо политическими спекуляциями. Тот факт, что Эмери длительное время занимал руководящий пост в государственной иерархии США, полностью подтверждает содержащееся [163] в письме Герварта сообщение о его близости к американской правящей верхушке.

Переговоры с Эмери, начатые в сентябре, были продолжены в октябре 1918 г. Числившийся «военнопленным», Эмери проживал в то время в самом фешенебельном отеле Берлина «Адлон». В архиве находится письмо Герварта посланнику Розену — впоследствии германскому министру иностранных дел, датированное 17 октября 1918 г.

Вновь сообщая уже известные нам из первого письма данные об Эмери, Герварт рекомендовал Розену лично встретиться с американским профессором, а затем «по возможности скорее» отправить его в США. «Я ожидаю, что в результате его делового и бесстрастного изложения нашей ситуации произойдет перемена в нынешних взглядах Вашингтона», — писал Герварт{510}.

Видимо, переговоры германских руководителей с Эмери прошли успешно.

«...Я с доверием смотрю в будущее, — писал Герварт кайзеровскому флигель-адъютанту фон Рому на следующий день, — если мы правильно оценим обстановку, т. е. если перед лицом грозящей опасности большевизма ...мы пойдем на заключение мира и с твердой решимостью будем восстанавливать силы в духе нового времени и нового мировоззрения.

...Мы побеждены, но не разбиты. Через несколько лет мир будет снимать перед нами шляпу...»{511}.

Вот какие радужные настроения порождали переговоры с представителями США у правящей верхушки кайзеровской Германии, катившейся к капитуляции. Заглядывая за этот поворот, они уже видели себя вновь возрожденными и могущественными благодаря американскому империализму, готовыми к борьбе против Советской России.

Не капитуляция Германии, а другая опасность беспокоила при этом правящие круги и Берлина, и Вашингтона: то, что в самой Германии произойдет пролетарская революция, которая сметет немецких милитаристов, а вместе с ними — и все расчеты правителей обеих стран.

Ставленник американских монополий Эмери не скрыл этих опасений. Карандашная приписка Герварта на копии письма посланнику Розену сообщает:

«Эмери был отпущен на свободу, — но при отъезде сказал мне, что сможет сделать что-либо в США лишь в том случае, если Германия не даст вовлечь себя в революцию.

Он покинул Берлин 24.10 18»{512}.

Через две недели в Германии произошла Ноябрьская революция.

Секретные контакты Германии с США и ноябрьская революция

Эмери выражал не только свое мнение, когда предостерегал правителей кайзеровской Германии против революции: такова была позиция правящих кругов США. И тактика Эмери в этом случае, прибегнувшего к шантажу и грозившего германским правителям отказом от переговоров, также была применена не только им: ее придерживались накануне Ноябрьской революции руководители американской политики в своих тайных связях с Германией.

Ведя курс на то, чтобы сохранить у власти в Германии монополистов и юнкеров и не допустить значительного ослабления военно-экономической мощи германского империализма, правящие круги США понимали, что главную опасность для этих планов представляют не антантовские правительства, а революционное движение во всех странах и в первую очередь в самой Германии. «Со времени Великой Октябрьской социалистической революции, — отмечал Вальтер Ульбрихт, — сохранение реакционного империалистического строя в Германии и недопущение победы немецкого рабочего класса стало жизненно важным не только для германского империализма, но также для империалистических западных держав, прежде всего для империализма США ... Обеспечение господства империализма в Германии или по крайней мере в большей части Германии означает продолжение господства империализма над значительной частью Европы. Это открывает вместе с тем для мирового империализма возможность [164] использовать Германию с ее крупным экономическим потенциалом и людскими резервами для борьбы против Советского Союза...»{513}.

Чтобы предотвратить революционный взрыв в Германии, американские политики и хотели добиться отречения Вильгельма II и кронпринца, сохранив в стране монархический режим. Руководители США считали, что такой военно-деспотический режим будет особенно удобен для них в Германии, которой они предназначили роль своего орудия в борьбе против Советской России.

Эта установка Вашингтона нашла четкое отражение в американо-германских переговорах. В связи с третьей нотой Вильсона{514} князь Гогенлоэ-Лангенбург писал Максу Баденскому 25 октября 1918 г.: «Как я только что узнал из надежного источника, конец сегодняшней ноты Вильсона означает, что единственный путь к сколько-нибудь сносному миру идет через отречение кайзера. Вильсон, кажется, признает, что монархическая форма правления соответствует историческому прошлому и жизненным потребностям германского народа... Таким образом, было бы обеспечено сохранение династии». Передавая этот текст в Берлин, германский посланник в Швейцарии Ромберг подчеркнул, что телеграмма Гогенлоэ основывается на сообщениях «доверенного лица», причем «дело идет не только о личном мнении доверенного лица», а о точке зрения правительства США{515}. В тот же день Гогенлоэ сообщал в письме Максу Баденскому о комментариях некоего американца к ноте Вильсона. Безымянный американец прямо заявил, что Вильсон требует удаления кайзера, кронпринца и Людендорфа, так как иначе не удастся заключить мир, в результате чего последует «анархия, которая сметет уже не только кайзера, но все династии и всякий государственный порядок в Германии»{516}. [165]

Иными словами, американские империалисты не скрывали от своих немецких собеседников, что они требуют отречения Вильгельма II в целях предотвращения революции и во имя сохранения монархии в Германии.

Кайзер упорно не хотел отрекаться от престола, однако правящие круги США становились все более настойчивыми. Американский агент в Берне говорил Ромбергу 30 октября 1918 г.: «Все находящиеся здесь влиятельные американцы в один голос говорят, что теперь в Берлине должны наконец понять намек», содержащийся в нотах Вильсона. Беседуя с этим агентом, некий видный американец заявил, что он-де как официальное лицо не может ничего возразить на объяснения, будто кайзер не отрекается от престола, так как плохо понял смысл ноты Вильсона. Однако «как частное лицо он должен сказать, что Вильсон не мог выразиться яснее, не будучи бестактным. Впрочем, вообще невозможно говорить о неправильном понимании ноты в Германии, так как вся немецкая пресса совершенно верно ее толкует»{517}. В начале ноября 1918 г. американские агенты в Берне стали грозить, что если Вильгельм II не отречется, то Вильсон будет требовать безоговорочной капитуляции Германии{518}. Американский разведчик в Брюсселе — тот самый, который так успешно «предсказывал» содержание нот Вильсона, — требовал отречения кайзера, угрожая, что в противном случае Германии будут продиктованы «страшное перемирие и столь же страшный мир»{519}.

Напуганные революцией немецкие монополисты присоединились к требованиям США. В печать проникли сообщения, что в берлинском отеле «Адлон» состоялось тайное совещание представителей высших немецких финансовых кругов под председательством директора «Дойче банк». Финансовые магнаты заявили, что будут поддерживать правительство только в том случае, если оно немедленно согласится на условия Вильсона. Речь шла об отречении Вильгельма II{520}.

Старания правящих кругов США предотвратить революционный взрыв в Германии ценою смены одного кайзера другим ни к чему не привели. Махинации политиканов [166] были не в Силах сдержать волну гнева немецкого народа. Обанкротившаяся и прогнившая монархия Гогенцоллернов рухнула.

Но Ноябрьская революция не перечеркнула планы союза правящих кругов Германии и США, чего также опасались в Вашингтоне.

Пришедшие к власти в Германии социал-демократические лидеры продолжали политику сговора с США. Весьма показательно в этом смысле было то, что они оставили: на прежнем ответственнейшем посту статс-секретаря МИД Зольфа — как уже упоминалось, угодного американцам и державшего в своих руках все нити тайных американо-германских переговоров накануне революции. «Д-р Зольф, бывший министр императора Вильгельма II... продолжает оставаться на той же точке зрения и осуществлять ту же самую политику, которую он проводил во время кайзеровского режима в Германии»{521}, — констатировало Советское правительство в одной из своих нот в декабре 1918 г.

После Ноябрьской революции 1918 г. перепуганные немецкие империалисты стали совершенно открыто ориентироваться на США. Американский посланник в Голландии Гаррет сообщал Лансингу в конце ноября 1918 г., что германская пропаганда старательно проводит грань между США и остальными державами из лагеря Антанты. «Практически все призывы о помощи, исходящие из Германии, адресуются к США, — писал Гаррет. — Газеты пишут о США и Германии как о единственных защитниках свободы морей» и агенты влиятельных германских кругов стараются «убедить Америку, что она заинтересована в создании в Германии сильного правительства, которое поддержит ее на мирной конференции»{522}. Посетивший Германию в декабре 1918 г. американский разведчик Дризел, о миссии которого будет подробно сказано ниже, не без иронии отмечал в своем донесении «несколько чересчур дружественное расположение к Америке и американцам»{523}, в котором перед ним распинались представители германской реакции. [167]

Правящие круги США были в высшей степени удовлетворены приходом к власти в Германии правительства социал-демократических лидеров, ибо последние проводили политику угодничества перед США. «Большевизм — большая опасность, чем Антанта»{524}, — говорил руководитель немецких правых социалистов Шейдеман еще до заключения перемирия. Такая установка служила социал-демократическим вождям хорошей рекомендацией в глазах империалистов США. Уже упоминавшийся Дризел доносил своему начальству: «...Партия социалистов большинства представляется наиболее надежной и благоразумной... Буржуазия... поддержит сильное правительство социалистов большинства...»{525}. О правосоциалистических лидерах американский разведчик удовлетворенно писал, что они — «практичные люди со здравым смыслом и умеренными идеями... Они правильно оценивают необходимость сотрудничества с членами новой демократической партии и другими умеренными для стабилизации правительства»{526}. Под «умеренными» Дризел подразумевал отъявленных германских реакционеров. Умиленный реакционной ориентацией руководства германской социал-демократии, американский разведчик Буллит называл немецких правых социалистов «самыми приличными людьми в Германии»{527}.

Для поощрения новых германских правителей в их готовности договориться с США в Вашингтоне решили не ограничиваться обещаниями, которые давались американскими разведчиками, а предоставить слово самому Вильсону. В послании конгрессу 11 ноября 1918 г. Вильсон заявил (имея в виду германские правящие круги): «Имеются, к счастью, признаки, что они узнают и найдут путь к самообладанию и мирному приспособлению. Если они вступят на этот путь, то мы предоставим в их распоряжение нашу широчайшую помощь»{528}.

Обрадованные поощрительным жестом США, германские империалисты почти перестали скрывать, что рассматривают Соединенные Штаты как своего покровителя. [168] Со всеми своими жалобами и предложениями, связанными с заключением перемирия, немецкие руководители начали адресоваться прямо в Вашингтон. Дошло до того, что просьбы о смягчении условий перемирия стали поступать из Германии даже на имя... жены Вильсона.

Однако такое афиширование тайного американо-германского сближения совершенно не устраивало империалистов США. Уже 13 ноября 1918 г., через два дня после заключения Компьенского перемирия, Хауз предложил Вильсону заявить немцам, что все их ноты должны адресоваться не правительству США, а всем союзникам{529}. Лансинг направил соответствующее предупреждение Германии{530}. Напуганные этим окриком, германские руководители пообещали выполнить требование США{531}. Однако во всех сколько-нибудь важных случаях они продолжали посылать свои ноты прямо американскому правительству{532}, так что госдепартаменту США приходилось и в дальнейшем делать им выговоры{533}.

В архиве германского МИД (сохранился интересный документ тех дней, проливающий дополнительный свет на этот вопрос. Оказывается, монополистические магнаты США были настолько обеспокоены слишком откровенным угодничеством со стороны Берлина, что, не полагаясь на госдепартамент, поспешили сами указать хозяевам Германии на неуместность такого поведения.

В декабре 1918 г. директор «Стандард ойл» Бедфорд имел в Швейцарии беседу с Генрихом фон Ридеманом, сыном руководителя «Дойч-американжше петролеумгезелльшафт», имевшим большие связи в США и личным другом Эрцбергера. Бедфорд, который, по оценке Ридемана, «как один из влиятельных представителей торговых, финансовых и промышленных кругов (США. — М. В.) должен выражать их взгляды», поставил вопрос следующим образом: «Не рекомендуется подчеркивать в немецкой прессе заинтересованность Америки в сохранении Германии... [169] так как американцы обязательно хотят сохранить видимость лояльности по отношению к Антанте».

Изложивший содержание беседы для передачи в Берлин Рядеман «со слов м-ра Бедфорда охарактеризовал как ошибку публичное подчеркивание противоречий между Америкой и Антантой... Мы (немцы. — М. В.) только затрудняем таким образам американцам выступления в нашу поддержку...» Впрочем, в данном случае бизнесмен из «Стандард ойл» был столь же циничен, как и в отношении своих антантовских союзников: он прямо пояснил, что эти выступления американцев диктуются «их собственными интересами и соображениями целесообразности»{534}.

Очень довольные проамериканской ориентацией социал-демократических правителей Германии, империалисты США были весьма озабочены тем, как бы помочь им удержаться у власти. Как видно из документов, значительное место в секретных переговорах между представителями США и Германии было в тот период уделено вопросу о целесообразности американской вооруженной интервенции в Германии с целью подавить революционное движение немецких трудящихся.

В конце ноября 1918 г. руководитель германских правых социал-демократов Шейдеман имел тайную беседу с одним из американских корреспондентов в Берлине{535}. Шейдеман настаивал на необходимости официального заявления Вильсона о том, что «мир может быть заключен только с Учредительным собранием или с правительством, пользующимся его поддержкой, а в противном случае война будет продолжаться»{536}.

Американский поверенный в делах в Дании Грант-Омит сообщал Лансингу, что вечером 22 ноября 1918 г. из [170] Берлина в Копенгаген приезжали инкогнито два немца, «не симпатизирующие революции», один из которых был «очень видным членом» исполкома Берлинского Совета. Они имели двухчасовую беседу с Грант-Смитом, во время которой просили, чтобы американская продовольственная «помощь» оказывалась только тем местностям, где «поддерживается порядок», и чтобы мирные переговоры велись только с буржуазным правительством Германии. В результате этой беседы Грант-Смит рекомендовал сделать «еще более ясным, что Германия, управляемая спартаковскими большевистскими элементами, не получит ни помощи, ни мира»{537}.

Немецкие руководители, не смущаясь, требовали англоамериканского вторжения в Германию. Статс-секретарь Зольф тайно сообщил американцам и англичанам через одного немецкого дипломата в Голландии, что социал-демократическое правительство чувствует себя очень непрочно и нуждается в их помощи. Зольф «просил державы Антанты объявить, что они не потерпят большевизма, и выразил серьезную надежду, что как только появятся признаки того, что дезорганизующие элементы одерживают верх, они (державы Антанты. — М. В.) возобновят военные действия. Единственное, что может обеспечить сохранение порядка, — это страх перед немедленным военным вторжением»{538}.

Американские агенты также отстаивали в своих донесениях из Германии план вооруженного вторжения в страну в случае пролетарской революции. Так, бывший директор концерна Круппа Мюлон, проживший всю войну [171] в Швейцарии и являвшийся по существу американским агентам{539}, посетив в ноябре 1918 г. Германию, заявил посланнику США в Швейцарии, что считает необходимой военную интервенцию Антанты для предотвращения революции в Германии{540}.

Руководители США прислушивались к этим призывам. Вильсон довел до сведения германского правительства, что ©ели в Германии будут происходить «беспорядки» или будут восстановлены дипломатические отношения между Германией и Советской Россией, то союзники немедленно возобновят военные действия{541}. В начале декабря 1918 г. американское радио сообщило, что американские и прочие союзные войска намереваются оккупировать Берлин и нести там полицейскую службу{542}.

После Ноябрьской революции негласные американо-германские контакты происходили IB нейтральных странах.

В архиве германского МИД хранятся две шифрованные телеграммы тогдашнего немецкого посланника в Дании, а вскоре министра иностранных дел Брокдорфа-Рантцау от 29 ноября и 2 декабря 1918 т. Из телеграмм явствует, что германская миссия в Копенгагене установила контакт с американцем доктором Моттом. «Мотт безусловно дружественно настроен к Германии и является другом президента Вильсона, на которого он имеет большое влияние», — сообщил Брокдорф-Рантцау. Он считал контакт с Моттом «в наших интересах чрезвычайно полезным». Содержания этого контакта мы не знаем, известно лишь, что информация о нем должна была передаваться, «не привлекая внимания», через особый комитет германского Красного Креста{543}.

Продолжавшиеся после свержения кайзера тайные переговоры между США и Германией затрагивали широкий круг вопросов, отнюдь не ограничиваясь планами американской вооруженной интервенции. Так, ссылаясь на [172] сообщения из Голландии, шедшие из «превосходно информированной источника», газета «Кёльнише фольксцайтунг» писала в начале декабря 1918 г., что Вильсон намерен отстаивать колониальные притязания империалистической Германии и выделение ей «сферы влияния» в Африке{544}. Это сообщение может быть понято только как отголосок происходивших в то время переговоров и свидетельствует о том, что в ходе этих переговоров рассматривался вопрос о германских колониях. Проходили, несомненно, и переговоры о борьбе против Советской России. Осуществлялось то, о чем, как явствует из архивных материалов, говорил Зольф на последнем заседании статс-секретарей перед самой Ноябрьской революцией: «Борьба против большевиков создает связующую цепь между враждующими сейчас странами»{545}.

Так, начавшись поздней осенью 1917 г., тайные германо-американские переговоры продолжались на протяжении всего 1918 года. Это были переговоры о широком соглашении между Германией и США с целью уничтожить советское государство в России, поработить и совместно эксплуатировать нашу страну.

В буржуазной исторической литературе до сих пор, полвека спустя, продолжают замалчивать самый факт этих переговоров. А между тем они не только не были прерваны в связи с открытием официальных мирных переговоров в 1919 г., но приобрели еще больший размах.