Глава I.

Из истории связей империалистов Германии и США до Октябрьской революции

В 1917 г. Германия и США находились во враждующих лагерях и противостояли друг другу на фронтах мировой войны. Империалистические противоречия явились в предшествовавшие годы решающей силой в отношениях между правящими кругами Германии и США, приведя их к военному столкновению. Но даже в тот период неверно было бы принимать за чистую монету крикливую пропаганду обеих сторон и не видеть того, что противоречиями не исчерпывались взаимоотношения империалистов обеих стран.

Империалистические противоречия между Германией и США

Уже в конце 90-х годов прошлого столетия в капиталистических кругах Германии стал обсуждаться вопрос об «американской опасности», как именовали эти круги усиливавшуюся конкуренцию со стороны США. Опасность для своих позиций на мировом рынке немецкие дельцы усматривали в возраставшем преобладании экспорта США над импортом, в укреплении финансовой мощи американских капиталистов и в развертывании американского промышленного производства. Все это предвещало дальнейшее усиление американо-германского торгового соперничества.

С тревогой отмечая «вытеснение германского экспорта американским»{29}, влиятельные группировки немецких капиталистов [17] призывали отказаться от принципа наибольшего благоприятствования в торговле с США, проводить в отношении США дискриминационную торговую политику и даже начать против Соединенных Штатов таможенную войну{30}.

В свою очередь перед американскими капиталистами также стояла проблема германского соперничества. Уже в 80–90-х годах XIX в. стали заметно возрастать германские инвестиции в США{31}. Кроме того, неуклонно рос товарооборот между Германией и странами Латинской Америки, на которые уже в то время зарились монополии США. Так, германский ввоз в Чили составлял в 1900 г. 39,9 млн. марок, в 1906 г. — 72,4 млн., в 1913 г. — 97,9 млн. (марок; германский вывоз из Чили в те же годы соответственно — 89,3 млн. марок, 145 млн. и 199,9 млн. марок{32}. В Латинской Америке орудовали немецкие банки: «Дойч-Юберзейше банк», «Бразилианише банк фюр Дойчланд», «Централь-америка банк», «Банк фюр Хиле унд Дойчланд», «Дойче Антиокиа банк А. Г.», «Дойч-Зюдамериканише банк». Накануне войны, в 1913 г., эти банки имели 53 отделения в различных странах Латинской Америки{33}. К началу 900-х годов германские капиталовложения в Южной Америке оценивались более чем в 1 млрд. марок{34}.

Ожесточенная американо-германская конкуренция происходила также на других рынках, где сталкивались пути экспансии американского и немецкого монополистического капитала: в Африке, Китае, на Ближнем и Среднем Востоке.

Американо-германская конкуренция развертывалась в различных отраслях производства и торговли. В. И. Ленин подчеркивал ожесточенное соперничество между капиталистами США и Германии в нефтяной промышленности{35}. Проявлением борьбы между американскими и германскими монополиями был демпинг немецких химикатов на американском рынке, осуществлявшийся германскими капиталистами [18] с целью нанести удар по химической промышленности США. Немецкие экспортеры продавали в США салициловую кислоту на 25% ниже ее цены на германском рынке; в результате закрылась значительная часть американских предприятий по производству салициловой кислоты. По демпинговым ценам сбывались в США и немецкие красители, что сильно тормозило развитие американской лакокрасочной промышленности{36}. В свою очередь ввоз из США машин и станков на немецкий рынок наносил серьезный ущерб германским машиностроительным компаниям{37}. В конкурентной борьбе между капиталистами США и Германии широко использовалась скупка патентов одной из сторон и отказ выдать лицензию на их использование другой стороне.

Однако важнейшее противоречие между империалистами США и Германии не было связано с каким-либо определенным пунктом земного шара или с какой-либо отраслью производства. Это противоречие состояло в том, что германские империалисты, так же как и американские, стремились к мировому господству.

Выразителем стремления германского империализма к мировому владычеству был так называемый «пангерманский союз», который накануне первой мировой войны вел шумную пропаганду безграничной немецкой экспансии. «Мировое господство Германии — вот единственная цель, которую мы видим перед собой. Все остальное нам безразлично»{38}, — так формулировали свою программу пангерманцы.

Пангерманцы не скрывали того, что для осуществления этой программы Германия должна будет вести войну против других стран. «Мы требуем проведения активной внешней политики или, скажем прямо, — агрессивной»{39}, — писал в 1912 г. один из видных пангермавцев. «Германская политика... не должна отступать перед применением силы против других цивилизованных народов», — провозглашал теоретик пангерманцев профессор Эрнст Хассе. «Путь к могуществу не вымощен чернильницами, [19] типографской краской и парламентскими резолюциями, а отмечен кровью, ранами и боевыми подвигами»{40}, — разглагольствовал на пангерманском съезде 1912 г. в Эрфурте генерал Кайм. «Германия должна быть вооружена для нападения, так же как в 1870 г.»{41}, — писал тот же Кайм в газете «Дер таг» в октябре 1912 г.

Эти намерения германских империалистов шли явно вразрез с экспансионистскими планами США. «Нельзя допустить, чтобы Германия установила над всем миром свое военное господство»{42}, — заявлял в 1915 г. полковник Хауз — ближайший советник президента Вильсона.

К числу уже приводившихся в исторической литературе высказываний подобного рода можно добавить следующий любопытный разговор между послом США в Берлине Джерардом и представителем германского генштаба Гервартом, состоявшийся 27 января 1915 г., запись которого находится в архиве Герварта. «Вы — могущественный народ, — заявил Джерард. — Не сомневаюсь, что вы победите англичан... Я начинаю бояться вас», — и пояснил: «Победившая Германия стала бы господствовать над миром». Герварт постарался убедить американца, что угрозой для США является Англия. «Это верно, — согласился Джерард. — Мы боимся и англичан». «В таком случае радуйтесь, что мы с ними боремся!» — воскликнул Герварт. «Но ведь мы боимся, что победившая Германия будет стремиться к мировому господству», — повторил американский посол{43}.

Этот красноречивый разговор заслуживает того, чтобы быть извлеченным из архивов и помещенным в хрестоматии — так четко он показывает позицию правящих кругов США в период первой мировой войны. Опасаясь и своих давних английских соперников, монополии США вместе с тем стремились устранить германскую конкуренцию в борьбе за мировое господство. А для этого нужно было или установить так называемый «американский мир», который сразу поставил бы США в господствующее положение, или же нанести Германии военное поражение. Поскольку, как будет показано дальше, попытка [20] установления «американского мира» провалилась, вашингтонские правители решили прибегнуть ко второму средству — военному разгрому Германии.

Неуклюжая и провокационная политика немецких милитаристов была использована правящими кругами США в качестве предлога для того, чтобы в нужный момент объявить войну Германии, не меняя при этом избранной ими фальшивой позы «миротворцев». Потопление немецкими подводными лодками пароходов «Лузитания» и «Сассекс»; немецкий шпионаж и диверсии в США, организованные германским военным атташе фон Папеном; нашумевшая телеграмма Циммермана (январь 1917 г.), содержавшая директиву германскому посланнику в Мексике предложить правительствам Мексики и Японии заключение с Германией военного союза против США; наконец, объявление Германией неограниченной подводной войны (31 января 1917 г.) — таковы общеизвестные факты, сопутствовавшие вступлению США в первую мировую войну на стороне Антанты.

Все эти факты выдаются буржуазными авторами за причину выступления США против Германии. Между тем действительная причина того, что США оказались в лагере противников Германии, — не говоря о желании Уоллстрита оказаться к моменту подписания мира в стане победителей, — заключалась в американо-германских империалистических противоречиях. Даже сам Вильсон проговорился как-то в конгрессе, что США стали бы воевать против своих немецких конкурентов, даже если бы Германия «не совершила ни одного акта войны или акта несправедливости по отношению к нашим (американским. — М. В.) гражданам»{44}.

Однако отношения между империалистами США и Германии накануне и в период первой мировой войны но исчерпывались американо-германской конкуренцией и борьбой за рынки. Уже в этот период существовали тесные связи и в ряде случаев сотрудничество между монополистическим капиталом обеих стран.

Буржуазные историки предпочитают оставлять в тени эту сторону американо-германских отношений предвоенных лет. Ей не посвящено ни одной работы буржуазных авторов, хотя сами отношения между США и Германией [21] с начала XX в. явились предметом ряда книг за рубежом. Между тем изучение давних связей монополий США и Германии дает ключ к пониманию того, почему немецкие империалисты стали ориентироваться в своей экспансионистской политике именно на США.

Связи монополий Германии и США

В своем классическом труде «Империализм, как высшая стадия капитализма», написанном в 1916 г., В. И. Ленин показал неизбежность того, что в условиях империализма капиталистические объединения, захватившие в монопольное владение внутренний рынок своих стран, перерастают в международные картели, хозяйничающие на мировых рынках. «Монополистические союзы капиталистов, картели, синдикаты, тресты, делят между собою прежде всего внутренний рынок, захватывая производство данной страны в свое, более или менее полное, обладание. Но внутренний рынок, при капитализме, неизбежно связан с внешним. Капитализм давно создал всемирный рынок. «И по мере того, как рос вывоз капитала и расширялись всячески заграничные и колониальные связи и «сферы влияния» крупнейших монополистических союзов, дело «естественно» подходило к всемирному соглашению между ними, к образованию международных картелей»{45}.

Называя в качестве одной из главных черт империализма раздел мира международными монополистическими союзами капиталистов, Ленин иллюстрировал это положение главным образом на примерах американо-германских картельных соглашений. Тем самым уже тогда, накануне вступления США в первую мировую войну, Ленин подчеркивал международное значение связей между монополиями США и Германии.

Факты показывают, что эти связи были весьма тесными и имели давнюю историю.

Одними из наиболее ранних были связи между американскими и германскими капиталистами в области морского судоходства. Еще в 1847 г. в Бремене была основана судоходная компания «Ошен стим навигейшн К°». Эта компания финансировалась в значительной мере США. [22]

В 1856 г. она была преобразована в общество «Северогермансокий Ллойд», в котором влияние американского капитала было чрезвычайно сильным. В 1892 г. ряд американских и германских пароходных компаний, в том числе крупнейшие немецкие кампании «Северогерманский Ллойд» и «Гапаг» («Акционерное общество торгового судоходства Гамбург — Америка»), заключил соглашение о разделе прибылей от перевозки палубных пассажиров. В 1894 и 1896 гг. были заключены подобные соглашения относительно перевозки грузов и цен на каюты{46}.

Влияние американского капитала в немецких пароходных компаниях было очень велико. В начале 900-х годов в германской прессе широко обсуждался вопрос об опасности того, что крупнейшие немецкие пароходные общества полностью перейдут в собственность моргановского треста «Международная компания морской торговли». Эта опасность была настолько реальной, что и «Гапаг», и «Северогерманский Ллойд» вынуждены были внести в свои уставы оговорку, что оба эти общества должны существовать только как германские предприятия. Однако если таким образом и был предотвращен формальный переход обеих компаний в руки Моргана, то связи между ними и американским капиталом продолжали укрепляться. «Гапаг» и «Ллойд» заключили с моргановским трестом соглашение, по которому распределили между собой гавани, отказались от конкуренции друг с другом и даже создали общий контрольный комитет{47}.

Уже на этом примере из области морского судоходства можно видеть экспансионистский характер проникновения американского капитала в Германию при установлении связей между американскими и германскими монополиями. Эту резко выраженную тенденцию американского капитала захватить командные посты в тех германских предприятиях, в которых он участвует, неоднократно отмечали немецкие буржуазные экономисты{48}.

Правящие круги США всемерно поощряли экспансионистские тенденции американских капиталистов в Европе. [23] Сенатор Хор говорил в конгрессе: «Признаюсь, мне нравится видеть, как Пирпонт Морган скупает гигантские линии океанского судоходства. Мне приятно слышать об иностранных властителях, княжествах и державах, низко кланяющихся ему, когда он посещает Европу. Я не возражаю, если колени старой леди с улицы Среднидл (прозвище Английского банка. — М. В.) дрожат и подгибаются, когда он посещает Лондон. Нам нужна большая сила...»{49}

Уже в конце XIX в. американский капитал стал проникать в различные отрасли германской промышленности. В 80-х годах были установлены связи между американскими монополиями и немецкой электротехнической компанией «Эдисон гезелльшпафт фюр ангевандте электрицитет» (на базе ее впоследствии возникла АЭГ — Всеобщая электрическая компания){50}. В 1896 г. было создано американо-германское акционерное общество по производству кассовой аппаратуры; открылась фабрика типографских машин в Моргентале, работавшая по американским патентам. В 1900 г. был основан германский филиал американской компании сельскохозяйственных машин «Интернейшнл харвестеркомпани». Вскоре в Германии наладила свое производство другая аналогичная фирма — «Меоси-Харис компани». С начала 900-х годов в немецком производстве машин для обувной промышленности обосновались две фирмы, контролируемые американской монополией «Юнайтед шу машинери корпорейшн». В немецкой табачной промышленности прочные позиции захватила компания «Америкен тобэкко», изготовлявшая сигареты{51}.

Однако не табачная промышленность и не производство кассовых аппаратов служили основой сотрудничества американского и германского капитала. Чрезвычайно важной особенностью связей между монополиями США и Германии перед первой мировой войной являлось то, что эти связи были особенно тесными и экспансия американского капитала особенно энергичной в важнейших в военном отношении отраслях промышленности: в металлургии, машиностроении, нефтяной, электрической, химической промышленности и в производстве взрывчатых веществ. [24]

Именно в этих отраслях промышленности, развитие которых было неразрывно связано с ростом военного потенциала империалистической Германии, переплетение американского и немецкого капитала достигало наивысшей степени.

В германской металлургии производство важнейших металлов и цены на них контролировались мощной группой немецких капиталистов, действовавших в союзе с американскими и английскими предпринимателями. В немецкую группу монополий входили «Металлбанк», «Металл-гезелльшафт» и тесно с ними связанные крупнейшие немецкие компании «Beep, Зонд-Хаймер унд К°» и к «Аарон Хирш унд зон». Со стороны США партнером этой группы была «Америкен метал компани». Компании создавшегося таким путем концерна были связаны между собой посредством владения акциями и прочим имуществом, обмена директорами и т. п. Концерн контролировал многие металлургические фирмы США, Германии, ряда европейских стран и даже Мексики и Австралии. Интересы этого гигантского концерна, главную роль в котором играли американо-германские монополии, выходили за пределы металлургии и распространялись на производство красителей, электротехнического оборудования и вооружений в США, Германии и Англии{52}.

В 1905 г. был заключен американо-германский трубный картель, разделивший между монополистами США и Германии мировые рынки сбыта труб{53}. В том же году американские компании вошли в рельсовый картель. На основе этого картельного соглашения доля США устанавливалась в 25 % мирового сбыта рельсов, доля Германии — в 20 %. Были распределены рынки сбыта{54}.

В области производства алюминия крупнейшая американская алюминиевая монополия Меллона тесно сотрудничала с крупнейшей немецкой алюминиевой компанией «Нойхаузен». Компании имели картельное соглашение. Союз между этими двумя монополиями был настолько тесен, что когда меллоновский алюминиевый трест начал борьбу с руководимым французскими капиталистами синдикатом европейских заводов, компания «Нойхаузен» [25] и связанные с ней немецкие промышленники решительно выступили в поддержку Меллона{55}.

Тесные связи существовали между германскими и американскими монополиями в области электрической промышленности, которая, как подчеркивал В. И. Ленин, достигла наибольшего развития и наивысшего уровня концентрации в тот период именно в США и Германии. В. И. Ленин указывал, что в начале XX в. «...сложились две электрические «державы»: американская «Дженерал электрик компани» и немецкая АЭГ. В 1907 г. обе эти гигантские монополии заключили между собой договор о разделе мирового рынка: американская компания получала Северную Америку, германский трест — Европу. Договор предусматривал взаимный обмен опытом и изобретениями{56}.

Очень большую роль в Германии, не имевшей собственных нефтяных месторождений, играл рокфеллеровский нефтяной трест «Стандард ойл». Американский трест начал давно уже проникать на германский рынок. Созданное им в Бремене первое в Германии «Немецко-американское нефтяное общество» было включено в торговый регистр еще 28 февраля 1890 г. Капитал его составлял тогда 9 млн. марок (впоследствии он увеличился до 20 млн. марок){57}. Вскоре одна за другой стали возникать рокфеллеровские компании в Германии. В 1907 г. тресту «Стандард ойл» принадлежало в Германии уже шесть крупнейших нефтяных компаний. «Стандард ойл» доставлял в Германию 70–75% всего потреблявшегося там керосина{58}. Хозяйничание «Стандард ойл» в Германии дошло до того, что в 1911 г. под влиянием «Дойче банк» там был разработан проект керосиновой монополии, направленный против рокфеллеровского треста. Однако американским империалистам удалось добиться того, что этот проект не был реализован. «Керосиновый трест» Рокфеллера вышел из борьбы пока победителем»{59}, — отмечал В. И. Ленин.

Весьма тесные связи между американскими и германскими монополиями существовали в химической промышленности. [26] Американскому капиталу принадлежала значительная часть крупнейшей немецкой химической компании «Винтерсхалль», компания по производству красителей в Гамбурге. Американскому тресту «Интернейшнл агрикалчюрэл корпорейшн» принадлежали калиевые предприятия в Золльштадте{60}. Ганноверская фирма по производству каучука и гуттаперчи «Континенталь» поддерживала теснейший контакт с американским концерном автомобильных шин «Гудрич файр компани»{61}. Тесно связаны между собой были и фармацевтические фирмы «Мерк энд компани» (г. Рауэй, штат Нью-Джерси) и «Е. Мерк хемише верке» (г. Дармштадт, Германия). В химической промышленности существовал ряд американо-германских картельных соглашений. Картель предприятий, производивших буру, контролировал большую часть мировой продукции этого вещества{62}.

Чрезвычайно важными были связи между монополиями США и Германии в отраслях промышленности, непосредственно производящей вооружение и военные материалы.

Американским капиталистам почти целиком принадлежала компания «Зингер», а во время войны производившая шрапнель.

Тесные связи существовали между известной немецкой фирмой военной оптики «Карл Цейсс» и американской фирмой «Бауш энд Ломб», вырабатывавшей военные оптические приборы из импортного немецкого стекла. Между ними был заключен ряд соглашений, устранявших конкуренцию. Обе фирмы вошли в так называемый «Тройственный оптический союз». «Бауш энд Ломб» обязалась закупать стекло для военной оптики только у Цейсса. Цейсс приобрел одну пятую часть всех акций «Бауш энд Ломб» и представительство в правлении этой фирмы.

С 90-х годов прошлого столетия существовали связи между германскими и американскими фирмами по производству взрывчатых веществ{63}. Крупнейший американский пороховой трест «Дюпон де Немур», 1монополизиро-вавший производство взрывчатых веществ в США, еще в июле 1897 г. заключил соглашение с крупнейшими германскими [27] (а также английскими и французскими) фирмами по производству взрывчатых веществ. Между ними были разделены рынки сбыта, был создан особый фонд для борьбы с конкуренцией со стороны других фирм. Трест Дюпона финансировал своих немецких компаньонов, выплачивая им крупные суммы под видом «штрафов» за нарушение картельного соглашения{64}.

Имели место и другие, более прямые формы финансирования немецких монополий американским капиталом. Так, в 1911 г. американские банки предоставили Германии через посредство нью-йоркского банковского дома «Халльгартен энд К°» и «Берлинер хандельсгезелльшафт» заем в 80 млн. марок{65}.

Американский капитал владел значительным числом акций немецких предприятий, в частности машиностроительных, паровозостроительных, инструментальных{66}. Кроме того, монополии США имели собственные предприятия на территории Германии. К тому же помимо фирм, официально являвшихся американской собственностью, существовали фирмы, номинально принадлежавшие гражданам других стран, а фактически контролировавшиеся американскими капиталистами. Так, например, общество «Вестингауз» в Ганновере считалось филиалом английского акционерного общества «Вестингауз, Брейк энд компани» в Лондоне. Однако в действительности это последнее само являлось филиалом крупной американской компании «Вестингауз». Акционерное общество «Этаблиссман Хатчинсон» в Маннгейме числилось филиалом парижской компании, однако эта компания была основана американцами. Значительная часть акций обоих названных предприятий принадлежала американскому капиталу{67}. Многие американские предприятия в Германии в период войны переменили свои названия с американских на немецкие и стали числиться после этого германскими фирмами. Так сделала, например, «Нью-Йорк Рудолстадт поттери компани», которая сменила вывеску на «Акциенгезелльшафт (Порцелланфабрик Рудольштадт»{68}.

Несмотря на все эти ухищрения, предпринимавшиеся монополистическим капиталом США в целях сокрытия подлинных масштабов своего проникновения в германскую экономику, масштабы экономической экспансии США в Германии выяснились после вступления Америки в войну. Когда в 1917 г. был наложен секвестр на американское имущество в Германии, оказалось, что оно оценивается почтив 200 млн. долл.{69} Хотя сюда не вошли многочисленные закамуфлированные американские предприятия, а также займы, предоставленные Соединенными Штатами{70}, как видим, цифра выявленных американских капиталовложений в Германии оказалась все же очень большой.

Необходимо подчеркнуть, что весьма значительными были также германские капиталовложения в США. Банковский капитал Германии имел тесные связи со многими американскими фирмами и являлся держателем их акций. Уже к началу 900-х годов крупнейший в Германии «Дойче банк» был связан с американскими железнодорожными компаниями: «Денвер энд Рио Гранде рейлуэй», «Сентрал пасифик рейлуэй», «Хаустон энд Тексас сентрал», «Саусерн пасифик», «Балтимор энд Охайо», «Орегон рейлуэй энд навигэйшн К°», «Норсерн пасифик» и др.{71} К 1914 г. («Дойче банк» имел своих представителей в административных советах 114 американских предприятий{72} и официальное представительство в Нью-Йорке{73}.

От «Дойче банк» не отставали и другие крупные немецкие банки. Так, «Дармштеттер банк» вложил значительный капитал в акции железнодорожных компаний США: «Норсерн пасифик», «Сан-Антонио энд Арканзас», «Канзас-сити саусерн», «Чикаго терминл трансфер», «Норфолк энд Уэстерн» и др.{74} Банк «Берлинер хандельсгезелльшафт» [28] с 1903 г. установил связи с американским банком «Халльгартен энд К°»; «Дрезднер банк» с 1905 г. установил связи с домом Моргана{75}. Связи с США имели перед войной берлинский банк Блейхредера, франкфуртский банк «Л. Шпейер — Элиссен», один из крупнейших немецких банков «Дисконтогезелльшафт»{76}.

Правительства Германии и США активно содействовали развитию связей между монополиями обеих стран.

Важнейшим империалистическим противоречием в годы, предшествовавшие первой мировой войне, было противоречие между Германией и Англией. Германский капитал рассчитывал использовать сотрудничество с США в борьбе против своего британского соперника. В частности, большие надежды возлагали немецкие империалисты на совместные действия германского и американского флотов. Недаром кайзер Вильгельм II покровительствовал упрочению связей между германскими и американскими судоходными компаниями{77}.

Вильгельм II вообще охотно имел дело с американскими монополиями. Стараясь привлечь их на свою сторону, кайзеровское правительство заключило в июле 1900 г. американо-германское торговое соглашение, явно выгодное для монополий США. По этому соглашению США снизили таможенные пошлины на ввоз из Германии нескольких малозначительных категорий товаров (дрожжи, некоторые сорта вин, картины и скульптуру), а Германия снизила пошлины на ввоз сотен различных категорий американских товаров; кроме того, были понижены требования к качеству ввозившихся в Германию американских сухофруктов{78}.

Империалисты США охотно использовали в своих интересах все эти заигрывания со стороны кайзеровской Германии. Правители США не упустили из виду, что помимо Германии у них имелся весьма опасный соперник в борьбе за мировое господство — британский империализм. Поэтому в определенных ситуациях боровшаяся против него вильгельмовская Германия могла быть для них попутчицей. [29]

В США тогда же, в 1000 г., был поставлен вопрос о заключении с Германией «всеобъемлющего торгового договора». Летом 1905 г. германский посол в США неофициально обсуждал этот вопрос с президентом Теодором Рузвельтом. В ноябре 1905 г. правительство Германии официально внесло такое предложение. Обе страны осуществили на основе взаимности снижение таможенных тарифов, что было закреплено в форме соглашений весной 1907 г.{79}

Однако правительства обеих стран не удовольствовались этим снижением. В ноябре 1909 г. германский посол в Вашингтоне граф Бернсторф провел переговоры с государственным секретарем США Ноксом о том, чтобы немецкие товары допускались на американский рынок с оплатой минимальной таможенной пошлины. Правительство США дало согласие с условием, что и Германия не будет допускать дискриминации в отношении американских товаров{80}. В итоге США распространили на немецкие товары самые низкие таможенные тарифы, установленные их законодательством, а Германия на американские товары — самые низкие тарифы, предусмотренные в ее торговых договорах{81}. К 1910 г. Германия и США стали друг для друга вторым по значению торговым партнером (первое место в торговле обеих стран занимала Англия){82}.

После начала первой мировой войны монополисты США продолжали поддерживать экономические связи с Германией. Препятствия, чинившиеся для этих связей английской морской блокадой, вызывали резкие протесты Вашингтона и приводили порой к такому обострению отношений между США и Антантой, что пресса не раз поговаривала даже о возможности войны между ними.

Домыслы не подтвердились. За полтора года до окончания первой мировой войны США вступили в нее на стороне противников Германии. Империалистические противоречия между США и Германией оказались более острыми, чем между США и Антантой. Но это не должно заставлять нас закрывать глаза на то, что накануне и [30] даже в период войны в отношениях между монополистами США и Германии был весьма силен фактор делового сотрудничества.

Тенденция к политическому союзу

Так уж повелось в капиталистическом мире, что связи между монополиями — подлинными хозяевами этого мира влекут за собой возникновение политических связей между государствами. Эта черта в полной мере проявилась в отношениях между Германией и США накануне и в годы первой мировой войны.

«...Официальные отношения между американским и германским правительствами никогда еще не были более сердечными, чем в период 1909–1913 гг. ...», — писал в своих мемуарах кайзеровский посол в США граф Бернсторф{83}. Этот вывод находит полное подтверждение и с американской стороны. В 1919 г. в Пенсильванском университете была подготовлена докторская диссертация Жанетты Кейм «40 лет германо-американских политических отношений» (1870–1910 гг.). Весьма характерно для тогдашних установок Вашингтона, что эта тема рассмотрена не в плане борьбы против германского милитаризма (что было бы естественно, особенно сразу после окончания войны), а с позиций изучения опыта сотрудничества США и Германии. Конечный вывод Ж. Кейм гласил: «На протяжении рассмотренного 40-летнего периода произошло сравнительно мало дипломатических столкновений между Германией и США», причем за исключением венесуэльского спора 1902–1904 гг. «не было ни одного, которое... грозило бы стать серьезным»{84}. Кейм пришла к выводу, что с самого начала эпохи империализма отношения между Германией и США, временно омраченные в предыдущий период экономическим соперничеством, стали улучшаться. «...Период, который охватывает десятилетие, последовавшее за испано-американской войной, вновь являет собой картину вполне хороших отношений; они были созданы решением некоторых наиболее спорных вопросов, а частично преднамеренной политикой германского правительства, направленной на то, чтобы в интересах Германской [31] империи культивировать дружбу с Соединенными Штатами»{85}. Американская исследовательница констатирует возникновение «в США явного дружелюбия по отношению к новой германской империи»{86}.

Если внимательно присмотреться к настроениям в правящих кругах обеих стран в первые годы нашего столетия, можно заметить возникновение течений, направленных на создание политического союза между ними. Тенденция к такому союзу не была господствующей, но она существовала в империалистических группировках Германии и США накануне первой мировой войны.

В США эта тенденция проявлялась главным образом среди военщины и в ультрареакционных кругах. А о Германии реакционный немецкий историк и публицист граф Ревентлов писал, что в те годы «очень значительная часть немецкой общественности хотела видеть в лице США будущего помощника и союзника в войне между Германией и Англией»{87}.

Эти взгляды пользовались поддержкой кайзеровского правительства. Посол Бернсторф отмечал, что «главной целью германской политики в США перед войной было постараться установить лучшее взаимопонимание» с Вашингтоном. «Немецкие дипломатические представители получили инструкцию всеми силами проводить эту политику», — сообщает Бернсторф{88}.

Как же сформировалась такая линия в политике кайзеровской Германии, несмотря на возраставшие империалистические противоречия с США?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо ознакомиться с тем, как в милитаристских кругах Германии оценивали в тот период возможные перспективы развития отношений с США.

В этом смысле большой интерес представляет архив Герварта фон Биттенфелъда.

Герварт был военным атташе Германии в США — непосредственным предшественником фон Папена на этом посту. Потомок известного прусского фельдмаршала, Герварт принадлежал к высшему берлинскому обществу, был [32] связан с руководящими деятелями Германии и вхож к самому кайзеру{89}.

В период своего пребывания в США Герварт установил дружеские связи в правящей верхушке Вашингтона. К числу его хороших знакомых относились полковник Хауз — ближайший друг президента Вильсона, начальник генштаба армии США генерал Вуд, заместители военного министра США{90}.

Уже сам пост военного атташе Германии в США делал Герварта в милитаристских кругах кайзеровской империи тем лицом, которое особенно четко должно было отражать отношение этих кругов к Соединенным Штатам. Герварт и в дальнейшем, по возвращении в Берлин, продолжал рассматриваться в германском генштабе как специалист по американским делам. Посол США в Берлине Джерард подчеркивал это в личном письме к Герварту. «Мы, американцы, — писал Джерард, — всегда считаем, что вы являетесь своего рода дополнительным послом Америки в Германии...» Джерард благодарил Герварта за его дружественное отношение к США, «ни на йоту не умаляющее того славного патриотизма, который характеризует всех офицеров кайзера»{91}. Если отвлечься от льстивого тона этого послания, надо признать, что Джерард довольно точно сформулировал позицию Герварта и тех, чье мнение он выражал: германских милитаристов, ориентировавшихся на союз с США и считавших, что именно такой союз будет выгоден кайзеровской империи.

Это течение в среде немецких милитаристов рассматривало США как своего потенциального военного союзника. Вот какие рассуждения выливались из-под пера германского атташе в Вашингтоне в 1911 г.: «Тем, чем Пруссия была и является для Германии, должны стать Соединенные Штаты для своего континента... И когда желтая опасность постучится в дверь, они (США. — М. В.) [33] должны быть готовы к отпору... Когда дело дойдет до столкновения, то решаться будет вопрос не только о господстве на Тихом океане, а о том — должен или нет переместиться центр мира из Европы в Восточную Азию и не отжила ли свой век белая раса, ядро которой составляет в конечном счете тевтонская семья народов. Бот почему мы, немцы, заинтересованы в военной политике Соединенных Штатов»{92}.

Как видим, немецкие милитаристы предполагали придать грезившемуся им военному союзу с США характер «расового» союза. Именно в таком направлении велась с (германской стороны пропаганда идеи сближения с США. В статье Герварта «Центральноамериканский вопрос», написанной в декабре 1913 г. для американской и немецкой печати, подчеркивалось: «...особенно мы, немцы, должны помочь христианско-тевтонскому миру осознать, к чему он должен стремиться, а именно — к единству»{93}.

Это не было личным мнением Герварта или его друзей. Опубликование статьи, призывавшей к единству США и Германии, было одобрено немецким послом в Вашингтоне{94}. И хотя в статье речь шла о единстве в борьбе против «желтой опасности», это не должно затуманивать подлинный смысл установок тех милитаристских кругов Германии, которые стремились к сближению с США. Не рассуждения о расовой общности были для них главными, а сколачивание американо-германского империалистического союза.

В этом смысле характерно следующее: в ноябре 1914 г. Герварт, вернувшийся к этому времени в Германию, направил открытое письмо бывшему начальнику генштаба США, являвшемуся к тому времени военным губернатором Нью-Йорка, генералу Леонарду Буду{95}. В США [34] письмо было опубликовано в марте 1915 г. в газете «Нью-Йорк сан» в качестве пропагандистского материала, направленного против Антанты{96}. В Германии оно было напечатано еще позже — уже в 1918 г.{97}, причем в редакционном примечании подчеркивалось: «...содержащиеся здесь высказывания приобретают особую актуальность»{98}. Между тем совершенно ясно, что ни о какой совместной войне тевтонцев против желтой расы в это время не могло быть и речи. Тем более не могло быть об этом речи 15 сентября 1939 г., т. е. после начала второй мировой войны, когда постаревший Герварт сделал на своем давнем письме Буду лаконичную, но миогозначительную пометку: «Содержит много такого, что применимо и сегодня»{99}.

Что же в нем было применимо на протяжении нескольких десятилетий политики германского милитаризма?

Прежде всего — антирусская направленность. Англию Герварт обвинял в том, что она не захотела установить дружественные отношения с кайзеровской Германией, а «повернулась к Франции и России». Именно в этом он усматривал вину Англии в возникновении первой мировой войны.

Во-вторых, неизменно актуальным оставался, с точки зрения немецких милитаристов, призыв к союзу Германии и США. «Я ясно чувствую, — заканчивал свое письмо Герварт, — что время разногласий прошло. Теперь мы должны считаться с теми цифрами и фактами, сумма которых знаменует собой преобразование мира. А в этом мире я вижу обе наши страны (Германию и США. — М. В.) отстаивающими принцип расы. Но основа для этого должна быть заложена сейчас, еще во время войны, не позже»{100}.

Таким образом, разговоры о «желтой опасности» были пустой болтовней в устах германских милитаристов, свидетельствовавшей лишь о скудости фантазии этих реакционеров. Главным в линии тех, чье мнение выражалось на страницах письма генералу Буду, был призыв к немедленному — уже в ходе войны — заключению союза с американским [35] империализмом. «Я еще раз хотел бы... указать на важность Америки», — писал Герварт начальнику германской разведки Николаи, отстаивая эту линию{101}.

Немецкая пропаганда в США — попытка подготовить почву для союза. Негласная поддержка из Вашингтона

Общеизвестно, что в годы первой мировой войны, вплоть до вступления в нее США, немецкие милитаристы прилагали большие усилия для развертывания своей пропаганды в Америке. Велась она столь неприкрыто и в таких масштабах, что уже в 1916 г. во Франции могла быть выпущена книга, озаглавленная «Германская пропаганда в Соединенных Штатах»{102}.

Как справедливо было отмечено в книге, непосредственно руководило этой пропагандой германское посольство в ДНА. В ней активно участвовал сам посол Бернстюрф, ему помогали Бернгард Дернбург, который до того четверть вежа прожил в США, долго работал в нью-йоркских банках и имел обширные связи в финансовых и политических кругах Америки, а также проф. Мюнстерберг. С ними тесно сотрудничал Бой-Эд, впоследствии высланный из США вместе с фон Напетом за организацию шпионажа и диверсий. До того он на протяжении ряда лет был штатным пропагандистом при адмирале Тирпице, занимая пост начальника отдела печати германского адмиралтейства{103}.

И в книге Рукетта, и ев других работах старания немецкой пропаганды в США рассматривались обычно лишь под одним углом зрения: как элемент подрывной деятельности.

Правилен ли такой подход?

Действительно, методы германской пропаганды в США в годы первой мировой войны были весьма типичны для так называемой «серой» и даже «черной» пропаганды, вплотную смыкающейся с подрывной, разведывательно-диверсионной [36] деятельностью. Это отчетливо видно из не использовавшихся до сих пор в литературе документов Политического архива МИД Германии о пропагандистской работе немецкого посольства IB США в 1914 — (1917 гг.

Посол Бернсторф доносил канцлеру Бетман-Гольвегу, что, приехав в Вашингтон, он нашел там пресс-бюро, созданное германским поверенным в делах фон Хантелем. Бюро рассылало статьи в американские газеты, делая это совершенно открыто от своего имени. «В результате, — писал Бернсторф, — немецкое происхождение статей было очевидным для читателя. По этой причине я закрыл бюро»{104}. Вместо него было создано пресс-бюро Дернбурга, занявшееся тайными пропагандистскими махинациями.

Рейхсканцлеру был направлен и протокол первого заседания пресс-бюро Дернбурга. Мы узнаем, что оно состоялось 28 сентября 1914 г. в 16 часов в конференц-зале «Гапаг» по адресу: Нью-Йорк, Бродвей, 45{105}. В заседании участвовал высокопоставленный представитель кайзеровского посольства Альберт. Проталкивание статей в американскую прессу было возложено на Клаузева, которому выделялось на это 500 долл. еженедельно. Столько же выдавалось редакции газеты «Фазерленд», которая выступала в качестве органа американцев немецкого происхождения, а в действительности была рупором посольства{106}. Впрочем, [37] в действительности расходы оказались значительно большими: уже к началу ноября 1914 г. пресс-бюро истратило на пропаганду в США круглую сумму в 15 тыс. долларов{107}.

Уже через день, 30 сентября 1914 г., пресс-бюро приступило к работе. Оно обосновалось на Бродвее 1123 и носило невыразительное название: «Оффис мистера К. А. Фюра». В действительности Фюр был всего лишь помощником Дернбурга. С какой интенсивностью велась с самого начала работа бюро, свидетельствует отчет о первом месяце его деятельности. За этот месяц в бюро было подготовлено 302 статьи, а еженедельник «Фазерленд» рассылал свои бюллетени со статьями в редакции 2800 американских газет. Все статьи просматривали Альберт и Клаузен. Бюро находилось в постоянном секретном контакте с посольством в Вашингтоне. Контакт осуществлялся через Альберта, а «переписку с кайзеровским посольством канцелярия (бюро. — М. В.) ведет тайно»{108}.

Таким образом, в организации работы конспиративного «Оффиса мистера К. А. Фюра» действительно имелись все элементы подрывной пропаганды. Но носила ли на деле эта пропаганда подрывной характер по отношению к государству американских монополистов? Преследовала ли она цель внутренне ослабить это государство, парализовать его военную силу?

Нет, при создании пресс-бюро Дернбурга задача была другая. Фюр в своем: отчете сформулировал ее так: «Незаметно и ненавязчиво оказать влияние на здешнее (американское. — М. В.) общественное мнение, чтобы склонить его в пользу германского дела»{109}. Цель состояла, следовательно, в привлечении симпатий в США к Германии, в психологической подготовке американо-германского сближения{110}.

В архиве Герварта удалось обнаружить весьма любопытную переписку, показывающую, как оценивали в 1915 г. [38] в германском посольстве в Вашингтоне и <в генштабе в Берлине вопросы, связанные с развертыванием пропаганды в США.

В этой переписке находится, в частности, собственноручное письмо фон Папена Герварту от 15 марта 1915 г. из Нью-Йорка.

Похвалив пресс-бюро Дернбурга за «поистине прекрасную работу», фон Папен, сменивший Герварта на посту военного атташе в США, пишет: «Чего нам особенно не хватает — и в этом большое упущение последних 15 лет — нет крупной газеты, издаваемой на английском языке!» Фон Папен выражал надежду в недалеком будущем «наконец получить» в свое распоряжение такую газету{111}. Не довольствуясь еженедельником «Фазерленд», германская военщина ставила перед собой задачу приобрести в США прессу, которая на английском языке распространяла бы немецкую пропаганду.

Как явствует из переписки, Герварт, работавший к этому времени в генштабе, направил из Берлина фон Папену и Бой-Эду меморандум с изложением своих взглядов на развитие германской пропаганды в США. В письме к фон Папену он отмечал, что во время своего пребывания на посту военного атташе в Вашингтоне «(предпринимал одну за другой попытки оказать влияние на прессу, ибо видел, чего недоставало», однако германское правительство не поддержало его должным образом. А между тем он еще осенью 1914 г. говорил: «100 млн. марок капиталовложений в дело оказания влияния на прессу в Соединенных Штатах и других странах вообще избавили бы нас от войны».

Не следует думать, что генштабист Герварт действительно вдруг возжаждал мира. Он сам расшифровал смысл последней фразы, пояснив, что именно в результате отставания немецкой пропаганды США не проявляют достаточной склонности к союзу с Германией. «Если бы мы так же повозились с этим большим невоспитанным ребенком Америкой, как это сделала Англия, дело никогда не зашло бы так далеко... Капля камень долбит. И когда ребенку на протяжении десятилетий твердят, что его бабушка — негодная особа, дитя начинает верить, особенно, если оно... знает [39] эту бабушку (Германию) так мало, как ребенок Америка»{112}.

Трудно было нагляднее показать органическую связь планов германских милитаристов о военном союзе с США и их программы развертывания пропаганды в Америке. Именно в подготовке германо-американского сближения и состояла цель этой пропаганды{113}.

Упорно преследуя свою цель, кайзеровские пропагандисты продолжали развертывать энергичную деятельность в США.

В Берлине было создано специальное пропагандистское бюро «Юберзеединст», направлявшее в Америку пропагандистские материалы. Из Германии то и дело командировались в США пропагандисты с профессорскими званиями, которые выступали там с лекциями и докладами.

Значительным было немецкое влияние на американскую печать. Предвосхищая деятельность гитлеровцев по созданию «пятой колонны» из лиц немецкой национальности в разных странах, руководители кайзеровской пропаганды сумели взять в свои руки все газеты в США, издававшиеся на немецком языке (например, «Нью-Йоркер штаатсцайтунг», «Нью-Йоркер морген», «Иллинойс штаатсцайтунг» и др.). Кроме того, как и писал фон Папен, в их распоряжении оказалась еще одна газета, которая начала издаваться в США на английском языке и целиком финансировалась Германией: «Вайтал исью»{114}. Немецкие пропагандисты широко использовали также публикацию в американской [40] прессе своих материалов и статей, оплачивавшихся в качестве объявлений{115}.

Немецкие милитаристы привлекали для распространения своей пропаганды в США американских журналистов, в силу различных причин соглашавшихся выступать в роли рупоров правящих кругов Берлина.

Одним из таких журналистов был американец ирландского происхождения Джордж Юстис, ненавидевший Англию и рассыпавшийся в комплиментах кайзеровскому рейху{116}.

Другим был корреспондент «Минеаполис джорнэл» Пассер Стромме, прибывший в Берлин с рекомендательным письмом германского посланника в Норвегии Оберндорфа. Интересно отметить, что инициатива посылки этого корреспондента, поставившего перед собой задачу «выступать против английских измышлений в американской прессе», исходила из политических кругов США: Оберндорф сообщал, что Стромме был ему «самым горячим образом рекомендован здешним весьма дружественным к Германии американским посланником»{117}.

Немецкий генштаб завербовал и корреспондента «Ассошиэйтед Пресс» в Европе Герберта Кори, сочувствовавшего идее американо-германского союза. Характерно, что об этом немедленно было поставлено в известность руководство центрального объединения германских монополистов{118}, — столь большое значение придавали монополистические хозяева Германии развертыванию немецкой пропаганды в США.

Какие большие надежды возлагали организаторы этой пропаганды на подобранных таких образом американских [41] корреспондентов, видно из заявления Дернбурга на заседании его пресс-бюро, проходившем с участием Бернсторфа 5 ноября 1914 г.: «Относительно обращения с американскими военными корреспондентами в Германии и на фронте надо подчеркнуть, что им следует показать все, что только возможно. Далеко идущее сотрудничество немецких властей в этом вопросе имеет самое важное значение для нашего дела здесь»{119}.

Одним из элементов обработки американцев в нужном германскому империализму духе была пропаганда, обращенная к гражданам США в Европе. В Берлине, Риме, Женеве и Роттердаме издавалась на английском языке «Континента тайме. Американская газета в Европе». Как выясняется из архивных материалов, газету финансировало германское министерство иностранных дел, ежемесячно выплачивая субсидию в 1800 марок{120}. Эта газета, явно прогерманская и резко антианглийская, призвана была привлекать симпатии американцев на сторону Германии.

Прогерманская пропаганда в США с целью склонить американское общественное мнение к союзу с Германией велась не только штатными немецкими пропагандистами и отдельными завербованными американцами. Большую роль в этой пропаганде сыграли реакционные круги США превзойдя все ожидания фон Папена и его коллег. Американским реакционерам явно не чуждо было стремление к сближению с немецким милитаризмом. Особенно усердствовала пресса Херста, который, мак писал французский автор, «с самого начала (военных действий ведет истерическую кампанию в пользу немцев»{121}. Газеты Херста участвовали во всех кампаниях, которые по мановению дирижерской палочки из Берлина проводились германским посольством в США и были направлены последовательно против Франции, Англии и России. Особенно отличилась газета «Сан-Франциско икзамайцер». Херстовская печать выступала против предоставления Соединенными Штатами державам Антанты займа в 1 млрд. долл. в 1915 г. Еще более ожесточенной была кампания реакционной американской печати в связи с поставками оружия ив США державам Антанты. [42]

Херстовская пропаганда велась при прямом участий германского посла в США графа Беристорфа, который сам писал в своих мемуарах: «...я часто посещал господина Херста, так как он был единственным крупным владельцем газет, сохранявшим нейтральную позицию на протяжении всей войны»{122}. Нечего и говорить, что под «нейтральной позицией» Бернсторф подразумевал активную пропаганду в пользу кайзеровской Германии.

Немецкие милитаристы пытались выступать перед американской общественностью в роли «миротворцев». В 1915 г. немецкая пропаганда при активной поддержке прогерманских реакционных кругов в США развернула в Америке кампанию под лозунгами «борьбы за мир». Дело дошло до того, что в Сан-Франциско был даже созван некий «международный конгресс мира»{123}. Разумеется эта махинация не имела ничего общего с подлинным стремлением народов к миру, а была фарисейской затеей милитаристов, пытавшихся спекулировать на миролюбии простых людей.

О прогерманской пропаганде в США и участии в ней американской реакции было широко известно уже во время первой мировой войны. Однако одно обстоятельство оставалось тайной, и о нем следует сказать подробнее. Архивные материалы свидетельствуют, что пропагандистская кампания немецких милитаристов в США проводилась не вопреки воле американских правительственных кругов, а напротив, в соответствии с их рекомендациями.

Линия содействия немецкой пропаганде в США исходила непосредственно от американских монополий. В Политическом архиве МИД Германии сохранился любопытный документ: письмо крупнейшего союза монополистов США — Национальной ассоциации промышленников (НАП) германскому послу Бернсторфу. Дело в том, что посол написал для журнала «Экспорт америкен индастриз» — официального международного органа НАП — статью о финансовом положении Германии, где, естественно, рисовал это положение самыми радужными красками. Рекламная статья не только была опубликована{124}, но руководитель департамента печати НАП сообщил Бернсторфу: «Мне доставляет удовольствие сказать, что Ваша статья [43] привлекла к себе большое внимание во всей стране. Предвидя это, мы разослали ее гранки примерно в 900 ведущих газет и экономических журналов»{125}. Так могущественная НАП по собственной инициативе предвосхищала деятельность, для которой было создано вскоре пресс-бюро Дернбурта.

Эта установка американских монополий, несомненно, послужила основой своеобразной дипломатической акции США, о которой мы узнаем из архива Герварта.

В ноябре 1914 г. Берлин посетил советник госдепартамента США Чендлер Андерсон{126}. Его сопровождал Чендлер Хейл, бывший помощник государственного секретаря США, занимавший к этому времени дипломатический пост в Лондоне. Андерсон и Хейл имели в Берлине длительные беседы с Гервартом о германской пропаганде в США{127}.

Как явствует из записи этих (секретных бесед, американские дипломаты указывали на ошибки, допущенные германской пропагандой в Америке. В США, говорили они, имеется 30–40 млн. жителей — немцев, ирландцев и др., настроенных антианглийски. «Их и должна привлечь к себе Германия с тем, чтобы при помощи этого элемента постепенно вытеснить из Америки английское, французское и русское влияние». Но для этого, настойчиво рекомендовали американские гости, немецкая (пропаганда должна быстро изменить тактику, иначе «вообще ничего нельзя будет достигнуть».

Андерсон и Хейл дали много конкретных советов. Они настаивали на том, чтобы немецкое посольство в США не ограничивалось контрпропагандистскими акциями, а давало побольше «позитивного материала» о Германии. Историю возникновения войны надо изображать так, советовали они: «Наглядно и доступно обрисовать панславистские устремления и их опасность для Австрии и Германии. Описать вооружение России... Разъяснить американской публике, что Россия задолго до начала войны стала проводить [44] концентрацию войск...» Все это желательно представить в виде документов и фотокопий, так как, по словам Андерсона и Хейла, американец любит во всем убедиться сам.

Заокеанские консультанты сетовали на то, что руководители немецкой пропаганды в США Дернбург и проф. Мюнстерберг недостаточно хорошо понимают американцев. Что же касается посла Бернсторфа, то «приходится сожалеть, что он не установил тесных взаимоотношений с теми людьми, которые имеют большое влияние на политические круги (США. — M. В. )», в то время как послы держав Антанты издавна связаны с этими кругами.

Американские посланцы успокаивали своего немецкого собеседника: «...нет никаких оснований для отчаяния. Еще не поздно исправить допущенные ошибки и ликвидировать пробелы». Но, твердили гости, надо спешить. Они многозначительно подчеркивали, что если начнутся мирные переговоры, то, очевидно, роль США в них будет велика, поэтому Германия заинтересована в скорейшей обработке американского общественного мнения.

Не скрыли американские дипломаты и того, какие расчеты побудили правящие круги США предпринять столь необычную акцию, втайне направляя германскую пропаганду в своей собственной стране. «Германия и Америка... должны сблизиться друг с другом, — заявили они. — Это сближение было бы весьма полезным и могло бы с течением времени углубиться и укрепиться на благо обеих стран. Все предпосылки для него имеются... в виде обоюдных интересов и общих опасностей. Было бы поэтому вдвойне прискорбно, если бы сейчас не было сделано необходимое в интересах будущего, для того чтобы построить прочный мост между Соединенными Штатами и Германией».

«Этот мост должен быть построен во время войны, — настаивали Андерсон и Хейл. — После войны будет слишком поздно»{128}.

Может быть, Андерсон высказывал здесь лишь свое личное мнение?

В ответ на это (надо сказать, маловероятное) предположение процитируем письмо Герварта, в котором он комментирует высказывания американцев. «Я не знаю, — писал Герварт, — полностью ли оценивают в (германском. — М. В.) [45] министерстве иностранных дел личность Андерсона. Андерсон — не только весьма значительный человек, но исключительно влиятельный деятель. Он республиканец и, несмотря на это, получил назначение от правительства Вильсона... Андерсон на своем нынешнем посту «советника» правительства не предпримет ничего такого, что не соответствовало бы той политической линии, которую он предложит президенту Вильсону по возвращении...»{129}

Итак, факт налицо: официальные представители американского правительства уже осенью 1914 г. давали рекомендации о развертывании немецкой пропаганды в США в условиях мировой войны и высказались за сближение между США и Германией.

Данные о беседах Андерсона и Хейла в Берлине представляют интерес не только в том отношении, что показывают неожиданную сторону в истории германской пропаганды в США в годы войны. То, что эта пропаганда корректировалась и направлялась .из самого Вашингтона, — хотя и пикантный, но, в конце концов, второстепенный вопрос. Гораздо важнее другое, о чем свидетельствуют эти данные: IB ответ на призывы к союзу, раздававшиеся с германской стороны, правящие круги США уже в начале первой мировой войны недвусмысленно выразили свое положительное отношение к идее американо-германского империалистического сговора.

Отдел III-б германского генштаба и США

Отношения между государствами осуществляются при посредстве ведомств иностранных дел. Но, как справедливо отмечает западногерманский историк Риттер, в условиях милитаристского режима кайзера Вильгельма II постепенно все больший вес во внешнеполитической деятельности Германии приобретала военная дипломатия, оттесняя гражданскую на задний план{130}. Особенно возросла ее роль после начала войны. В этот период в политической жизни Германии резко усилилось значение генерального штаба, и именно в кругах этого учреждения стали концентрироваться [46] нити отношений между Германией и другими государствами:, в частности США. В конечном счете эти нити сходились в так называемый отдел III-6.

Что представлял собой этот отдел?

Фон Пален в своих мемуарах довольно подробно описывает ту скандальную историю, когда его и Бой-Эда выслали из США за проведение широкой разведывательной и диверсионной работы, в частности за организацию взрывов на судах, отправлявшихся с военными грузами в Европу. Сообщает он и другое. 26 января 1915 г., отмечает фон Па-пен, он получил из Берлина «послание..., дававшее санкцию на проведение актов саботажа на американской территории. Оно пришло от отдела III-б (разведка и контрразведка) генерального штаба...»{131}.

Вот чем зажимался отдел III-б. Именно на него была возложена в кайзеровской Германии вся совокупность военно-политической разведывательной, контрразведывательной и диверсионной работы.

Архив Гарварта дает возможность заглянуть в некоторые материалы этого мрачного заведения, особенно в документы, касающиеся отношений с США. Возможность уникальная: военный архив Германии, где находились и все документы генштаба, был уничтожен в результате воздушных налетов в 1945 г.{132} А в архив Герварта часть этих материалов попала вполне закономерно. Дело в том, что после своего возвращения из Америки в Берлин в 1914 г.{133} майор Герварт занял ответственный пост в отделе III-б и как специалист по американским делам сконцентрировал в своих руках все связанные с ними вопросы.

Начальником отдела III-б в годы первой мировой войны был один из известнейших немецких разведчиков майор Николаи. После поражения Германии, когда одни за другими стали выходить мемуары деятелей кайзеровского режима, всячески пытавшихся себя обелить, Николаи также написал небольшую книжку «Разведывательная служба, пресса и моральное состояние народа в годы мировой [47] войны»{134}. В ней приводятся некоторые данные об истории, структуре и деятельности отдела III-б.

Название отдела восходило ко временам франко-прусской войны. Тогда в прусском генштабе весь сбор разведывательной информации был поручен секции «б» французского (III) отдела. С тех пор по традиции отдел разведки и контрразведки германского генштаба приобрел обозначение III-б{135}. Но навеваемое таким названием представление о каком-то дробном и малозначительном административном подразделении никак не соответствует подлинному значению этого могущественного ведомства.

В числе шести важнейших отделов III-б подчинялся прямо начальнику генштаба, который в свою очередь был непосредственно подчинен кайзеру{136}. Объем полномочия отдела III-б был столь широк, что, как отмечает Николаи, включал «многое такое, что, собственно говоря, должно было бы являться функцией военного кабинета...»{137} Он поясняет, что «III-б не представлял собой ограниченный закрытый отдел», а занимался разведывательной работой, контрразведкой, прессой и политической работой в армии{138}. Ему же были поручены все связи с иностранными военными атташе{139}, а также, как выясняется из архива Герварта, наблюдение за иностранными посольствами в Берлине{140}. В рамках отдела было создано специальное бюро по сбору материалов об антимонархистской пропаганде{141}. Контрразведчики из III-б занимались и перлюстрацией переписки немцев с заграницей{142}.

Иными словами, III-б возглавлял всю систему разведывательных органов в армии и стране. «Верховному командованию нужна была не только разведывательная служба, [48] которая могла бы заглядывать за железный занавес вражеских фронтов, в хозяйственную и политическую жизнь различных противников, — писал Николаи. — Все ведомства в армии и на родине, которые получали информацию о противнике, должны были для целей верховного командования быть объединены в единый организм. Эта двойная задача и была возложена на III-б»{143}.

Таким образом, III-6 концентрировал всю проводившуюся германским государством работу по военной, политической, экономической разведке и контрразведке и активно участвовал в деле пропаганды. Все те функции, которые впоследствии, в гитлеровской Германии, выполняли (многочисленные органы государственной, партийной и военной разведки, осуществлялись в годы первой мировой войны отделом III-б генерального штаба.

Поскольку генштаб официально размещался в ставке кайзера, а в Берлине находился формально лишь его филиал (stellvertretender Generalstab), отдел III-б также был разделен между ставкой я Берлином. Однако практически все основные функции отдела осуществлял аппарат, расположенный в Берлине. В частности, именно здесь находилась центральная картотека германской разведки{144} и именно берлинская часть III-б поддерживала связь с полицией{145}.

Тот факт, что III-б являлся не просто органом военной разведки, а общегосударственным разведывательным и контрразведывательным военно-политическим ведомством, отразился и на его личном составе. В отделе работали не только офицеры, но и штатские — «знающие заграницу и иностранные языки представители делового мира», а также сотрудники дипломатической службы{146}.

Как уже отмечалось, отдел III-б имел непосредственное отношение к пропагандистской деятельности кайзеровской Германии. В соответствии с этим в составе отдела находилось Военное ведомство печати. Его возглавлял сначала майор Дойтельмозер, а после того, как он был назначен руководителем отдела печати МИД{147}, — майор [49] Штоттен{148}. Ведомство делилось на три департамента: по делам отечественной печати (руководитель Дойтельмозер), по делам иностранной печати (руководитель Герварт) и департамент цензуры (руководитель фон Ольберг). Таким образом, контроль за прессой в военное время, разведывательная обработка материалов иностранной печати, цензура газетной информации и пропаганда за границей были сконцентригрованы в Военном ведомстве печати всемогущего отдела III-б.

Надо сказать, что в Военном ведомстве печати дело обработки иностранной прессы было поставлено на широкую ногу. Кроме того, что вся информация просеивалась разведчиками из III-б и обогащала картотеку отдела, под руководством подполковника Герварта выпускались объемистые бюллетени «Сообщения иностранной прессы», которые рассылались военным и гражданским властям, а также крупным монополиям — для сведения и органам печати — для организации контрпропагандистских выступлений.

Таков был этот важный и тщательно засекреченный государственный орган, скрывавшийся под обозначением III-б. Нас деятельность отдела III-б интересует не сама по себе, а лишь постольку, поскольку в ней нашла отражение линия определенных кругов немецкой военщины на установление тесного контакта с американскими империалистами. Благодаря тому, что американские дела были сосредоточены, как уже упоминалось, в руках Герварта, его архив дает небезынтересные данные на этот счет.

Отдел III-б поддерживал связи с немецкой агентурой в США. Широко известен тот факт, что фон Папен в бытность свою военным атташе в Вашингтоне проявлял особую активность в деле организации в США агентурно-диверсионной работы. Его английский биограф Датч отмечает: Папен, официальным местом работы которого как военного атташе был Вашингтон, «создал свой оффис при фирме Амзинк в Нью-Йорке», и «именно через этот оффис велись все дела, связанные с диверсиями и борьбой против производства военных материалов в Америке»{149}.

Факты говорят о том, что не следует чрезмерно персонифицировать подрывную деятельность германских милитаристов [50] в США, связывая ее исключительно «с фон Па-пенам. Дело было не в нем — всего лишь энергичном исполнителе воли немецких империалистов, а в общей установке правящих кругов Германии. Так, архивные документы свидетельствуют, что создание шпионсжидиверсионного оффиса под маркой фирмы Амзинк произошло еще до приезда фон Палена в США.

Сам фон Папен в своих мемуарах пишет: «...большая часть подготовительной работы была проделана моим предшественником (т. е. Гервартом. — М. В.). В Нью-Йорке был подготовлен оффис с целью получения и передачи военной информации»{150}. Фон Папен упоминает, что речь идет о некоей «немецкой фирме, расположенной на Ганновер-стрит в Нью-Йорке»{151}, явно имея в виду фирму Амзинк.

На след этой, с позволения сказать, «фирмы» мы нападаем в архиве Герварта. В одной из папок содержится написанное карандашом письмо Герварту от некоего Генри Виллинка-младшего от 14 июля 1915 г. Автор письма — по-видимому, американский немец — сообщает, что находится в германской армии на Восточном фронте в чине старшого лейтенанта, но хотел бы получить звание ротмистра (капитана кавалерии) и просит Герварта о содействии{152}.

Немедленно же по получении письма, 19 июля. Герварт обращается к некоему Темпу, который в одном из декабрьских документов 1915 г. назван «разведывательным офицером при главнокомандующем на Востоке»{153}. Пересылая своему коллеге-разведчику письмо Виллмнка, Герварт пишет: «Отправитель письма известен мне по моей работе на посту военного атташе как прилежный и надежный человек. В свое время я имел много дел с фирмой Амзинк, совладельцем которой он является: я подготовил там «военно-разведывательный пункт Нью-Йорк » на случай мобилизации» (разрядка моя. — М. В.). Герварт пометил, что «относящиеся к этому вопросу материалы находятся в архиве III-б»{154}. [51] Виллинку Герварт написал: «Надеюсь, что Ваше желание будет выполнено. Я самым настойчивым образом поддержал его перед руководящей инстанцией, учитывая наши с Вами особые отношения в Нью-Йорке — Вы знаете, что я имею в виду. Пожалуйста, разорвите это письмо...»{155}

Сам Герварт не последовал собственному совету и сохранил копии писем. В результате мы узнаём теперь, что немецкая шпионская «фирма» в Нью-Йорке была не импровизацией изобретательного Палена, а заблаговременно подготовленным немецкими милитаристами разведывательным центром в США{156}.

В материалах архива Герварта имеется еще ряд данных о контактах, поддерживавшихся отделом III-б с немецкой агентурой в США. Эти контакты использовались немецкой разведкой не только для работы в Америке, но и для подрывной деятельности в Европе, в тылу у противников Германии. Так, в одном из писем к фон Папену Герварт сообщает, что одновременно направляет ему пакет с листовками. «Вы можете попытаться направить эту листовку для распространения во Франции в посылаемых газетах или письмах через посредство Адольфа Павенштедта{157} или американцев, чье дружественное отношение к Германии и надежность не вызывают сомнений», — инструктировал Герварт{158}.

Можно привести и другие примеры агентурной работы III-б в США, отразившиеся в материалах архива Герварта. Так, германо-американская торговая палата в Нью-Йорке регулярно присылала в III-б донесения о политическом положении в США{159}. Трудно отделаться от впечатления, что именно агентурной деятельностью было связано с Гервартом американское семейство Эмерсонов, члены которого в 1914 г. выражали сожаления в связи [52] с отъездом Герварта из США{160}, а в декабре 1917 г. — в разгар войны между США и Германией — вдруг оказались в Берлине и посещали германскую разведку{161}. Видимо, агентом III-б был и журналист Эдвард Л. Фоке, нью-йоркский представитель «Уайлдмен мэгэзин энд ньюз сервис». Активно участвуя в прогерманской и антирусской пропаганде в США, Фоке поддерживал связи с немецким генштабом и с фон Палевом как раз в тот период, когда последний особенно энергично развернул шпионско-диверсионную деятельность в Америке{162}. Когда в августе 1915 г. американская печать опубликовала документы, обнаруженные в похищенном контрразведкой США портфеле уже упоминавшегося немецкого дипломата Альберта{163}, среди них оказалось распоряжение германского МИД от 10 мая ü915 г. своей информационной службе в США взять на себя все расходы по очередной поездке Фокса в Германию{164}.

Можно было бы привести и ряд других подобных примеров.

Но отдел III-б поддерживал контакты не только со своей агентурой за океаном. Немецкие разведчики, как выясняется, имели связи и просто с представителями реакционных кругов ОНА, симпатизировавших немецкому милитаризму, выступавших за союз с ним, но вряд ли являвшихся агентами III-б.

Известно, что американский посол в Берлине Джерард, высказывания которого о претензиях германского милитаризма на мировое господство мы уже приводили, не нравился правящим кругам Германии. Они повели против него исподволь кампанию, стараясь добиться его отозвания. Прямую поддержку в этой кампании оказали им, как видно из документов III-б, некоторые прогермански настроенные американские деятели. [53]

В документах имеются выдержки из письма американского профессора Томаса С. Холла баронессе фон Шредер в Берлин. Холл, находившийся в Гёттингенском университете, сообщает баронессе, что составил подробную запись своей беседы с послом Джерардом и «охотно готов доверительно предоставить эту запись каждому, кто захотел бы удостовериться во вреде, приносимом Джерардом»{165}. Оказывается, Джерард в беседе с ним заявил, что дело идет к разрыву дипломатических отношений между США и Германией, «а это означает войну». В противоположность Джерарду, исходившему из факта обострения американо-германских империалистических противоречий, проф. Холл принадлежал к тому лагерю в США, который выступал за союз с германским милитаризмом. Холл прислал баронессе копию письма, отправленного им президенту Вильсону. В письме содержалось предложение уволить Джерарда в отставку и поручить дипломатическое представительство США в Германии и Германии в США людям, «которые находятся в более тесном контакте с миром чувств и стремлениями обеих великих наций»{166}.

Профессор богословия Холл, видимо, довольно типичная фигура для тех прогерманских кругов в США, стремившихся к союзу с немецким милитаризмом, с которыми III-б установил фактическое сотрудничество. Характерно, что, вернувшись из Германии в США, он сразу занялся прогерманской пропагандой{167}. При всем том не исключено, что Холл не был немецким агентом.

Не был им, надо думать, и капитан Уилсон Брайянт Бёртт из 20-го американского пехотного полка, который беседовал с Гервартом в январе 1915 г., рассказывал ему о новом начальнике американского генштаба генерале Скотте и критиковал проанглийскую линию посла США в Лондоне{168}. Не был, возможно, агентом III-б и капитан кавалерии США Биддл из штаба американской национальной гвардии, который в письме к Герварту выражал «самые теплые поздравления... по поводу блестящей борьбы, [54] которую ведет ваша великая страна (Германия. — М. В. )»{169}. Вряд ли являлся агентом друг сенатора Мак Кормика Ральф Бивер из Норманди-фарм, который, по словам Герварта, «был всегда очень расположен к Германию) и прислал ему восторженный отклик на письмо генералу Буду.

И тем не менее эти американцы объективно оказались в сотрудничестве с отделом III-б. Письмо почтенного профессора баронесса фон Шредер не преминула тут же скопировать и направить в III-б{170}, о беседе с капитаном Бёрттом Герварт без промедления представил докладную записку майору Николаи, а копию письма Бивера многозначительно направил фон Палену в Вашингтон «для ориентировки», наводя его, таким образом, на потенциального агента{171}.

Трудно точно определить, в каких именно кругах США получили распространение прогерманские настроения. Но несомненно, что они захватили определенную часть американской военщины. В разведывательных сводках III-б прямо отмечалось, что «американская армия настроена дружественно к Германии»{172}.

«Мы, солдаты, полны восхищения в связи с вашими чудесными национальными военными успехами, — писал Герварту один из представителей высшего офицерства США Фрэнк Мак Кой в декабре 1914 г. — Но, как вы знаете, в противоположность армии, которая занимает безоговорочно нейтральную позицию, нация в целом симпатизирует предполагаемым целям держав Антанты... С течением [55] времени мы как нация станем лучше понимать немцев»{173}. Здесь четко отмечено наличие прогерманской тенденции (выдаваемой за нейтральную) в верхушке армии США.

Достаточно точно отражал эти настроения военный атташе США в Берлине майор Ленгхорн. Позиция Ленгхорна особенно интересна потому, что он рассматривался в Вашингтоне не как военный специалист, а как «помощник посла», перед которым военное министерство поставило задачу «отмечать и сообщать обо всех изменениях в вопросах общей политики и политической ситуации»{174}.

В одном из донесений Герварта майору Николаи содержится весьма выразительная характеристика Ленгхорна. «Этот человек не только убежден в справедливости нашего дела, он хотел бы также помочь убедить своих соотечественников. В этом отношении он может быть нам чрезвычайно полезным... Он пишет такие донесения, что лучших мы и желать не можем. Чем больше возможности будет ему предоставлено здесь увидеть, тем лучше... Его слова имеют там (в США. — М. В.) очень большой вес и через его друзей — адъютантов президента всегда доходят до последнего; если мы этого хотим, они могут найти путь и в американскую печать». «Я считаю это очень важным», — добавлял Герварт{175}.

Действительно, для немецких милитаристов, стремившихся к сближении)с США, было очень важно, чтобы официальный американский военный представитель в Берлине не за страх, а за совесть, по его собственным словам, «работал для необходимого взаимопонимания» между США и Германией{176}.

Сам Ленгхорн говорил: «Мы охотно и с глубокой убежденностью спели бы хвалебную песню немецкому солдату»{177}. Такими песнопениями и были донесения, [56] которые Ленгхорн слал своему начальству в Вашингтон и копии которых странным образом оказываются в делах III-б.{178}

Вот одно из них — донесение Леягхорна флигель-адъютанту президента Вильсона полковнику Хартсу, датированное 30 января 1915 г. В донесении описана поездка Ленгхорна на фронт. Здесь поются безудержные дифирамбы немецкой армии, ее организации, ее офицерам и солдатам. Ленгхорн хвалит все. Его восхищение вызывает даже такая мрачная затея кайзеровского командования, предвосхищавшая кровавые трюки гитлеровской расистской пропаганды: напоказ проходившим по дорогам Бельгии немецким войскам были выложены трупы французских солдат-сенегальцев. «Разумеется, должен применяться любой метод, чтобы сплотить солдат для выполнения поставленной задачи, и я не вижу причины, почему бы, в частности, эта акция не была уместной», — юлит Ленгхорн. Он хвалит разрушение немецкими войсками в Бельгии домов мирных жителей: «По-моему, совершенно очевидно, что разрушение этих домов было необходимо с военной точки зрения», так как якобы предотвращало действия бельгийских франтиреров. А бельгийцы, сетует Ленгхорн, не хотят понимать, что эти действия патриотов «незаконны». Таким образом, издевательски заключает Ленгхорн, «пробел в их образовании и заставил бельгийцев страдать».

После панегириков зверствам германского милитаризма в Бельгии Ленгхорн переходит к елейному описанию банкета у Гинденбурга и Людендорфа. «Я сидел рядом с принцем Гогенлоэ — одним из многих почитателей великого Гинденбурга... Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург был очень любезен. Он держится очень просто и через несколько минут заговорил со мной. Он и генерал-лейтенант фон Людендорф говорили о том, что знают нашу страну и о наших великих солдатах: Ли, Джексоне и [57] Стюарте, воинскими деяниями которых они так восхищаются»{179}.

Это — всего лишь один из образцов творчества Ленгхорна. Но и его достаточно, чтобы увидеть, в каком духе информирована американский военный атташе правящие круги Вашингтона. Вряд ли он рискнул бы писать в таком духе, если бы не был уверен, что господа в Вашингтоне в основном разделяют его взгляды.

Вот как сформулировал сам Ленгхорн эти взгляды в письме к начальнику генштаба германских сухопутных сил генералу Фалькенгейну: «Моим долгом было показывать, что я абсолютно нейтрален... Но в этом совершенно личном письме я могу выразить тот факт, что мое сердце — на вашей стороне, на стороне офицеров и солдат ваших великолепных армий». Сделав это трогательное признание, Ленгхорн прямо объяснял смысл своей позиции: ((Германия и США никогда не столкнутся с затруднениями, если между ними будет существовать взаимопонимание. Если же нет, то мы должны помочь его установить...»{180}

Таким образом, Ленгхорн открыто выступал в качестве приверженца союза между американским и германским империализмом.

Не приходится удивляться тому, что генерал Фалькенгейн в письме начальнику штаба армии США генералу Скотту отмечал в связи с отъездом Ленгхорна в Америку: «...он пользовался моим доверием», — и многозначительно добавлял: «Мы всегда высоко ценили его стремление развить дружественные чувства и взаимопонимание между нашими двумя армиями, чего все мы желаем самым серьезным образом»{181}.

Откровенно прогерманская позиция Ленгхорна не осталась незамеченной правительствами Антанты. Они-то и добились того, что Ленгхорн был отозван в Вашингтон [58] в марте 1915 г.{182} Однако и это было использовано немецкими милитаристами.

Герварт докладывал Николаи на следующий день после отъезда Ленгхорна на родину: «Он будет в Америке действовать в нашу пользу...»{183} А сам Ленгхорн писал: «Я способен оказать помощь делу установления необходимого взаимопонимания (Своими (донесениями и беседами на родине»{184}.

Прибыв в США, Ленгхорн продолжал поддерживать связь с III-б через упоминавшегося выше «журналиста» Фокса. «Мои чувства и работа неизменно направлены на подлинное взаимопонимание», — телеграфировал он Фоксу накануне финансировавшейся Берлином поездки последнего в Европу в июне 1915 г., прося передать привет «всем друзьям, в особенности нашим общим друзьям». Отлично понявший его Фоке направил выдержки из писем и телеграмм Ленгхорна прямо в III-б с пометкой, что материал посылается «для сотрудников» этого заведения{185}.

Такие люди, как майор Ленгхорн, осуществляли контакты между весьма высокопоставленными военными деятелями США и Германии. Однако, как свидетельствуют документы, немецким милитаристам удалось установить тайный контакт и с еще более высокими сферами в США — с (людьми из непосредственного окружения президента Вильсона.

Кем была дочь Генри Уайта

Имя Генри Уайта известно каждому, изучающему историю США XX века. Уайт — высокопоставленный американский дипломат, посол США во Франции, один из [59] пяти членов американской делегации на Парижской мирной конференции 1919 г. Подпись Уайта стоит на мирных договорах, заключенных после первой мировой войны: на Сен-Жерменском договоре с Австрией и на Неийском договоре с Болгарией. В мемуарах итальянского премьер-министра Орландо, опубликованных в 1960 г., говорится, что Уайт наряду с государственным секретарем США Лансингом и генералом Блиссом был одним из трех, «без сомнения, наиболее авторитетных» членов делегации США в Париже. А ведь, как замечает Орландо, вся делегация «была составлена Вильсоном исключительно из числа его друзей»{186}. Очевидно, к ним относился и Уайт. В то же время Уайт был единственным республиканцем в составе американской делегации и рассматривался там как представитель республиканского большинства в конгрессе.

Вот что пишет о Генри Уайте известный американский буржуазный историк Бейли: Уайт «знал Европу, европейских государственных деятелей и европейские проблемы. Прожив много лет в Англии и Франции и имея дочь, которая была замужем за немецким дворянином и страдала от союзной блокады, он мог особенно хорошо понимать точки зрения обеих сторон»{187}.

В частности, Уайт, несомненно, проявлял «понимание» точки зрения немецких милитаристов. Его биограф Пекине констатирует, что в период работы Уайта на дипломатическом посту в Англии «его чувства по отношению к Германии были полностью дружественными». «Можно было бы процитировать, — продолжает Невинс, — многочисленные выдержки из его писем, выражающие восхищение великими промышленными и научными достижениями Германии... Он был заинтересованным и внимательным наблюдателем отношений между Вашингтоном и Берлином»{188}. Как отмечает Невинс, именно Уайт посоветовал президенту США Теодору Рузвельту в 1908 г. выбрать из двух предложенных ему кайзером кандидатов на пост германского посла в США графа Бернсторфа. Зная Бернсторфа по совместной дипломатической работе в Лондоне (где тот был в 1902–1906 гг. советником германского [60] посольства), Уайт «горячо рекомендовал» его президенту и затем, как пишет Невинс, «с восхищением наблюдал за работой Бернсторфа во время мировой войны»{189}. Эта работа, как мы знаем, состояла, в частности, в организации германской пропаганды в США в соответствии с советами из Вашингтона.

В приведенной выше цитате Бейли упоминает о дочери Уайта, жившей с мужем-юнкером в Германии и страдавшей от блокады. Что о ней известно?

Дочь Уайта и его жены — урожденной Маргарет С. Разерфорд, весьма практичной женщины, заставившей Уайта сделать дипломатическую карьеру, — родилась во Франции IB 1880 г.{190} Невинс сообщает, что 19-летней девушкой Мюриэл Уайт с успехом занималась домашним хозяйством и во время частых болезней матери исполняла обязанности хозяйки дома Уайта в Лондоне{191}. Впрочем, Мюриэл интересовалась, видимо, не только домоводством: так, весной 1907 г. она присутствовала при беседе отца, с бывшим британским премьер-министром Артуром Бальфуром, и Невинс приводит отрывок из сделанной ею записи беседы{192}.

Вот, кажется, и все сведения, которые были опубликованы в исторической литературе относительно дочери Уайта. Постараемся их дополнить, ибо вопрос о дальнейшей судьбе Мюриэл Уайт непосредственно связан с темой настоящей главы.

Мюриэл действительно вышла замуж за немецкого юнкера. Но это был не захудалый дворянин, как может показаться из слов Бейли, а кайзеровский полковник, граф Зеер-Тосс, и вряд ли Мюриэл пришлось особенно страдать от союзной блокады. Другие проблемы занимали чету графов Зеер-Тосс.

Советник посольства США в Берлине, а впоследствии — секретарь делегации США на Парижской конференции 1919 г. Джозеф Грю пометил в своем дневнике, что вечером 20 марта 11915 г. он дал «очень удачный ужин в честь полковника и г-жи Хауз; другими гостями за столом были посол (Джерард. — М, В.), Монтгелас (заведующий американским [61] отделом МИД Германии. — If. В.), чета Герарди (военно-морской атташе США в Германии. — М. В,) и Мюриэл Зеер-Тосс»{193}. Из сохранившихся архивных документов мы случайно узнаем, что этот день — 20 марта 1915 г. — был ознаменован для Мюриэл Зеер-Тосс не только великосветским ужином с ближайшим другом президента Вильсона, но и эпистолярным трудом весьма любопытного назначения.

В архиве Герварта среди бумаг, помеченных входящим штампом III-б, имеется пространная выдержка из письма графини Зеер-Тосс Теодору Рузвельту, написанного из Берлина 20 марта 1915 г. Письмо представляет собой ответ на ранее полученное графиней письмо экс-президента США. Выдержка озаглавлена: «Рузвельту разъясняется немецкая точка зрения».

Заглавие, данное разведчиками из III-б, весьма точно отражает содержание письма. Это — чисто пропагандистское [62] сочинение, резко антианглийское по своей направленности. Оно написано человеком несомненно хорошо разбиравшимся в вопросах политики и пропаганды. В архиве Герварта находятся и письма мужа Мюриэл, весьма недалекие и беспомощные в политическом отношении. Можно с уверенностью сказать, что не он написал за жену подобный пропагандистский памфлет. Очевидно, автором сочинения действительно была сама графиня.

Что же она писала одному из влиятельнейших американских политиков, старому покровителю своего отца?

Цель послания — снять с германских милитаристов вину за их вторжение в Бельгию. Мюриэл пишет, это еще до начала войны английские войска готовились к походу через Бельгию: запасли путеводители и даже завезли на континент зимние шинели для солдат. Уже зимой 1913 г. английские офицеры, по словам графини, только и говорили, что о предстоявшей войне с Германией. Ее отец всегда считал, что задача британской дипломатии сортоит в сплочении континентальной Европы против сильнейшей державы — в данном случае против Германии. Мюриэл сообщает, что когда она 10 лет назад была с родителями в гостях у Бальфура, тот сказал ее отцу: («Дорогой Гарри, если бы мы только могли найти повод, чтобы убедить наш народ в необходимости тотчас же начать войну против Германии!.. Речь идет не о праве или несправедливости, это вопрос сохранения нашей гегемонии». Марш немецких войск через Бельгию и явился для Англии таким желанным предлогом. На самом же деле британцам нет никакого дела до Бельгии: «В Англии все измеряется в конечном счете фунтами, шиллингами и пенсами. Ничто другое в счет не идет». Англия воюет против Германии, чтобы разгромить немецкого конкурента, а самой по-прежнему оставаться «благоденствующей и ленивой»{194}.

Письмо графини Зеер-Тосс изложено здесь столь подробно не только потому, что это — нигде доселе не публиковавшийся интересный документ. Оно заслуживает внимания, так как является образчиком весьма ловкой пропаганды Мюриэл Уайт. Обыгрывая в интересах немецкой стороны тот несомненный факт, что английский империализм преследовал в войне цель сокрушения своего [63] конкурента, графиня Зеер-Тосс умело приплела сюда свои — подлинные или вымышленные — воспоминания о беседах в Англии и постаралась сыграть на антианглийских настроениях, всегда имевшихся в правящей верхушке США.

А какое значение придавали тогда мнению Т. Рузвельта в сферах, определявших в кайзеровской Германии политику в отношении США, видно из замечаний Фальке, который был тогда германским генеральным консулом в Нью-Йорке. Фальке прямо пишет, что Т. Рузвельт как экс-президент пользовался большим влиянием в США, особенно среди приверженцев своей партии, и «оба воюющих лагеря старались привлечь его на свою сторону»{195}. Как видим, с германской стороны в этой операции активно участвовала дочь Генри Уайта.

Но Мюриэл Зеер-Тосс выступала не только в роли пропагандистки германской точки зрения перед высокопоставленными политическими деятелями Америки, в кругу которых она вращалась с детства. Документы III-б показывают, что графиня поставляла в это малопочтенное заведение обширную информацию. Так, в архиве отдела оказались переданные ею выдержки из письма ее прогермански настроенной американской подруги (в III-б этот документ так и обозначили — «От одной американской подруги графини Зеер-Тосс»){196}.

В делах III-б есть и адресованное графине письмо американского вице-адмирала Чедуика, бывшего командующего южноатлантической эскадрой США{197}. Это письмо также носит прогерманский и резко антианглийский характер и может служить еще одним образцом германофильских настроений в среде американской военщины. Выразив уверенность в том, что «в конечном счете победит Германия», и не постеснявшись заявить, что кайзеровская империя «в настоящее время — наиболее подлинная демократия», Чедуик писал: «Поражение Германии означало бы, по моему убеждению, наше поражение; через несколько лет после этого Панамский канал перешел бы в руки англичан, а мы сами сделались бы, возможно, областью [64] Британской империи... Таким образом, мы заинтересованы в победе Германии»{198}.

Это письмо графиня Зеер-Тосс направила в III-б. Там поспешили употребить его в дело. В тот же день, когда Герварт ознакомился с письмом Чедуика, он написал фон Папену в Вашингтон: «Из письма адмирала Чедуика проживающей здесь графине Зеер-Тосс я вижу, что он очень дружественно настроен к Германии»{199}. Так по своему обыкновению III-б указывал фон Папену, организовывавшему разведывательную работу в США, на человека, которого он мог использовать на этой работе.

Графиня Зеер-Тосс не только помогала отделу III-6 наводить фон Папена на прогермански настроенных американских деятелей. Она сдавала в III-б копии писем своего отца. Выдержки из этих писем, завизированные III-б, хранятся в архиве Герварта.

Возможно, Генри Уайт и рассчитывал, что некоторые его высказывания могут быть доведены дочерью до сведения руководящих германских кругов. По-видимому, этим и можно объяснить наличие в письмах следующих заявлений. В письме от 16 мая 1915 г. Уайт указывал: «Я не могу не беспокоиться в связи с тем, что, судя по определенным признакам, влиятельные германские инстанции склоняются к разрыву с Соединенными Штатами. Если это так, то весьма печально». Уайт пояснял, что, вопреки расчетам Берлина, американцы немецкого происхождения будут в случае такого разрыва на стороне США{200}. В другом письме Уайт прямо указывал причину, заставлявшую руководителей американской политики не желать победы Германии. «Здесь, у нас, — писал Уайт, — во многих кругах господствует опасение, что победоносная Германия не удовольствуется результатами этой войны; здесь боятся ее дальнейших планов». Многие в США опасаются, что эти планы Германии заходят так далеко, чтобы, «если возможно, установить ее господство и на этом (американском. — М. В.) континенте»{201}. [65]

Но даже если подобные высказывания делались Уайтом с целью доверительно довести их до сведения правителей кайзеровской Германии, вряд ли все же Уайт ожидал, что, посылая письма дочери, он направляет их прямо в германскую разведку.

Операции графини Зеер-Тосс делают более понятной и ту историю, о которой довольно сбивчиво повествует в своих мемуарах американский посол Джерард.

После потопления «Лузитании» в мае 1915 г. правительство США направило в Берлин весьма резкую ноту протеста. Джерард пишет, что вскоре после этого он обедал со статс-секретарем Циммерманом. «Среди приглашенных была одна американка, очаровательная женщина которая была замужем за немцем... Я случайно услышал отрывки из разговора, который она вела с Циммерманом». После ухода статс-секретаря американка изложила Джерарду содержание разговора. Циммерман рассказал ей якобы о телеграмме австро-венгерского посла в США Думбы. Думба сообщал, что американскую ноту не нужно принимать всерьез, так как она «преследовала лишь цель успокоить общественное мнение в Америке и не выражала подлинного мнения американского правительства».

Джерард отправился в министерство иностранных дел к Циммерману, и тот действительно показал ему такую телеграмму. «Разумеется, — пишет американский посол, — что я протелеграфировал в государственный департамент и написал президенту Вильсону». По его мнению, тем самым была предотвращена война между Германией и США в 1915 г. «...Это показывает, — наивно замечает Джерард, — как наиболее важные события могут быть изменены благодаря вмешательству хорошенькой женщины»{202}.

Хотя имя американки и не названо в мемуарах, вряд ли можно сомневаться, что речь идет о Мюриэл Зеер-Тосс. Ясен и смысл комедии, разыгранной с ее участием (сам Джерард пишет, что все это «в достаточной степени напоминало средства, используемые в театре»), В весьма напряженный момент после потопления «Лузитании» германскому правительству, несомненно, надо было знать: действительно ли США готовы начать войну в случае повторения подобных нападений немецких подводных лодок [66] или американские угрозы являются просто блефом. При посредстве графини Зеер-Тосс и был произведен соответствующий зондаж подлинных намерений Вашингтона.

Зондаж полностью удался. Грю тогда же отметил в своем дневнике, что государственный секретарь США Брайан, который «вполне возможно, действительно создал у Думбы такое впечатление», вынужден будет занять недвусмысленную позицию{203}. И в самом деле, уже через два дня Брайан протелеграфировал Джерарду опровержение утверждений Думбы и, не довольствуясь этим, прислал ему затем запись своей беседы с Думбой, поручив сделать подробные разъяснения в германском министерстве иностранных дел{204}.

Осенью 1916 г., как явствует из документов, графиня Зеер-Тосс совершила двухмесячную поездку в США. В высших кругах Вашингтона и Нью-Йорка, куда она была издавна вхожа благодаря положению своего отца, графиня беседовала со многими лицами: помощником государственного секретаря США Уильямом Филляпсом, посланником США в Дании Иганом, представителями военно-морского ведомства США. Как видно из ее писем, Мюриэл не теряла временя на пароходе, когда пересекала океан: здесь она разговаривали с графом Мольтке — сотрудником датского посольства в Англии, сродственниками и знакомыми, жившими в Англии и во Франции, упорно собирая информацию. Об одной из таких бесед — с г-жой Раттерфорд Стайвесенд она без обиняков сообщала: «Дама была очень раздражена, и из нее ничего невозможно было извлечь...»

Кроме собственных донесений, составленных на основании этих бесед, графиня скопировала ряд писем, полученных отцом от государственных деятелей Англии: лорда Керзона, лорда Ньютона и др. Все это было представлено в немецкую разведку в виде донесения за подписью ее мужа — графа Зеер-Тосс{205}. По-видимому, III-б и его филиал — иностранный отдел верховного главнокомандования [67] считали более удобной именно такую форму передачи сведений, добывавшихся неутомимой Мюриэл. С грифом «Строго секретно. Информация из-за границы (прислано из Америки)» донесения Зеер-Тосса направлялись начальнику отдела III-б в кайзеровскую ставку Плесе{206}.

Упомянув о муже графини Зеер-Тосс, стоит сказать и об одной любопытной записи в дневнике Грю, сделанной в феврале 1915 г. Грю пишет, что сидевшая за обедом рядом с ним Мюриэл «конфиденциально» сообщила, будто германское военное министерство намеревалось выслать одного из секретарей посольства США за его «ярко выраженные антинемецкие настроения». Однако, пишет растроганный Грю, «муженек Зеер сказал им, что они не понимают американцев», поручился за неугодного секретаря — и «все дело было ликвидировано»{207}.

Между тем рекламировавшийся таким образом графиней «муженек Зеер» был, как показывают документы, зачислен в штат III-б{208} и впоследствии доносил своему начальству: «В период деятельности здесь Грю я с помощью своей жены поддерживал с ним постоянную связь и вошел к нему в доверие »{209} (разрядка моя. — М. В.). Приведенный пример хорошо показывает, какими методами Мюриэл этого добивалась. Впрочем, не блиставший умом граф был нужен III-б явно лишь постольку, поскольку он мог служить наиболее удобным связным между этим заведением и графиней Зеер-Тосс{210}.

Так, на основании архивных материалов, долгие годы не видевших света, теперь можно дополнить данные о дочери Генри Уайта. Нет, Мюриэл Зеер-Тосс не была жертвой союзной блокады Германии, как пишет Бэйли. Дочь Генри Уайта была агентом германской разведки — отдела III-б генерального штаба. Через нее, используя ее обширные связи в правящих кругах США, немецкие милитаристы поддерживали незримый контакт с этими кругами. А наряду с политической разведкой, которой занималась графиня Зеер-Тосс, этот контакт преследовал цель подготовить почву для сближения и союза между немецким и американским империализмом.

Подводная война и американо-германский «модус вивенди»

С ходом войны официальные отношения между Германией и США становились все более напряженными.

Проводившаяся немецким командованием подводная война на коммуникациях между странами Антанты (в первую очередь Англией) и нейтральными странами (прежде всего Америкой) вызывала острое недовольство монополий США. Американские империалисты хотели беспрепятственно наживаться на торговле с обеими воюющими сторонами и злобно огрызались при каждой попытке нанести удар по этому прибыльному бизнесу{211}.

За резкими нотами США в связи с потоплением «Лузитании» последовала — после потопления «Арабика»{212} — прямая угроза Лансинга немедленно объявить войну, если Германия не прекратит нападения на невоенные суда{213}. Немецкое командование вынуждено было сначала ограничить, а в сентябре 1915 г. — вообще приостановить подводную войну. Однако это решение вызвало ожесточенную [68] борьбу в правящих кругах Германии. Руководитель военно-морского ведомства адмирал Тирпиц и поддерживавшие его группировки настаивали на проведении неограниченной подводной войны, которая якобы могла обеспечить победу над Англией{214}.

Напротив, в тех кругах германской военщины, которые ориентировались на сближение с США, раздавались призывы к сугубой осторожности.

Фон Папен пишет в мемуарах: «В своих донесениях в Берлин я настаивал уже на той ранней стадии, что, опираясь на американскую промышленную мощь, США будут в состоянии почти безгранично расширять свою армию... Я подчеркивал, что ...Америка — важный фактор, который должен быть принят во внимание»{215}.

В меморандуме под названием «Можно ли и нужно ли ограничивать подводную войну из-за позиции Америки?» Герварт писал летом 1915 г.: необходимо «заставить замолчать те группы и органы печати, которые не только с легкостью воспринимают возможный разрыв с Америкой, но изображают его даже желательным с военной точки зрения. Эти люди очень плохо умеют рассчитывать...» Герварт рекомендовал не задевать Вильсона и с весьма характерным для немецких милитаристов цинизмом советовал: «Надо платить за его фразы о гуманности той же монетой и делать вид, что мы полностью идем навстречу, — а на деле не уступать ни капли»{216}.

Между тем отношения между США и Германией продолжали обостряться. В декабре 1915 г. фон Папен, пойманный с поличным на организации диверсии и саботажа, был со скандалом выдворен из США и 6 января 1916 г. вернулся в Германию. Он сообщает в своих мемуарах, что сразу же был вызван к начальнику генштаба Фалькенгейну, но, как оказалось, не для начальственного разноса за провалы в диверсионной работе, а для беседы о позиции и намерениях США. Беседа протекала, видимо, не гладко: поддерживавший в это время Тирпица Фалькенгейн выражал уверенность, что США не вступят в войну против Германии, а Папен, по его словам, утверждал обратное. [69]

Затем фон Папен был принят рейхсканцлером Ветман-Гольвегом и, наконец, кайзером. Последний, ссылаясь на мнение директора «Гапаг» Баллина, также заявил, что США не будут воевать, так как-де конгресс не позволит Вильсону объявить войну{217}.

В связи с чем обсуждался этот вопрос?

В архиве Герварта сохранилось письмо, содержащее некоторые любопытные уточнения по поводу визитов Папена. Герварт пишет, что фон Папен заходил к нему в генштаб и рассказал о своей беседе с рейхсканцлером, которая, оказывается, длилась целых полтора часа. Папен сообщил, что говорил с Бетманом «о многом, в том числе и о подводной войне. В этой связи канцлер спросил (фон Папена. — М. В.), разделяет ли военно-морской атташе его взгляды, на что тот ответил утвердительно. Подробнее Папен ничего не говорил»{218}.

Достаточно и этого. Из лаконичных слов Папена можно видеть, что речь шла все о том же вопросе, волновавшем тогда правящие круги Берлина: о возможной реакции американских империалистов на дальнейшее усиление подводной войны.

На первый взгляд довольно скупое и мало говорящее письмо Герварта интересно датой его написания — 25 января 1916 г. Оно дает как бы моментальную фотографию настроений и забот в правящей верхушке Германии и в генштабе в связи с вопросом о подводной войне. Мы видим, что 25 января эти настроения все еще целиком определялись угрозой Лансинга начать войну, высказанной после потопления «Арабика». Речь шла лишь о том, выполнят ли США свою угрозу в случае возобновления германской подводной войны или слова Лансинга — блеф.

Почему интересна эта моментальная фотография? Дело в том, что в госдепартаменте США был тем временем подготовлен проект так называемого «модус вивенди» в вопросе о войне на море. Проект знаменовал собой отход от декларации США 19 сентября 1914 г., признававшей право торговых судов быть вооруженными{219}. Новый «модус [70] вивенди» предусматривал, что вооруженные торговые суда могут атаковываться и потопляться подводными лодками без всякого предупреждения, а с невооруженными судами подводные лодки должны обращаться в соответствии с положениями призового права. Этот проект был вручен Лансингом послам Антанты 18 января 1916 г. Проект был явно невыгоден Англии: британский министр иностранных дел Грей не рискнул даже сообщить о нем сразу в парламенте, так как это «вызвало бы бурю».

Существует точка зрения, что именно информация об этом проекте побудила немецкое командование открыть «обостренную» подводную войну{220}.

Рассматриваемое письмо Герварта позволяет внести некоторое уточнение. Оно показывает, что понадобилась еще одна акция со стороны Лансинга, чтобы германские милитаристы преодолели свои колебания. В Берлине действительно прослышали о проекте «модуса вивенди», но, очевидно, он казался слишком неопределенным. Написанное 25 января 1916 г. письмо Герварта ясно свидетельствует: в этот день и канцлер, и генштаб исходили еще не из «модуса вивенди», а из угрозы Лансинга.

Тем более существенно то, что произошло на следующий день, 26 января 1916 г. А произошло вот что: Лансинг беседовал с австро-венгерским поверенным в делах Звидинеком и официально известил его о проекте «модуса вивенди». Звидинек в свою очередь сообщил о намерении центральных держав начать «обостренную» подводную войну и задал вопрос, когда следовало бы объявить об ее начале. Ответ был неожиданным: «Чем быстрее это будет сделано, тем лучше»{221}.

Таким образом, угроза Лансинга была взята обратно. Немецкие милитаристы не заставили себя долго ждать: 11 февраля 1916 г. последовал приказ кайзера об открытии «обостренной» подводной войны. Понималось же под этим торпедирование без предупреждения вооруженных судов противника{222}, — как раз то, что было разрешено американским «модусом вивенди».

Таким образом, в результате неожиданной инициативы Вашингтона действительно установился американо-германский [71] модус вивенди по, казалось бы, непримиримо разделявшему империалистов обеих стран вопросу о подводной войне. И хотя затем американская дипломатия стала по частям брать назад свою уступку{223}, это не могло изменить смысла демонстрации Вашингтона: даже по такому вопросу США и Германия могут договориться.

Этот смысл был тотчас же уловлен немецкими правящими кругами.

В феврале 1916 г., пишет Джерард, как только в Германии было объявлено о предстоявшем обострении подводной войны, «сразу же начались таинственные и весьма своеобразные переговоры. — Один американец, поддерживавший тесные связи с некоторыми из сотрудников генштаба (германского. — М. В.), посетил меня примерно 8 февраля и заявил, что Германия желает мира и готова [72] с этой целью начать переговоры»{224}.

Вскоре, 15 марта 1916 г., наиболее рьяный поборник подводного разбоя адмирал Тирпиц был уволен в отставку. В начале мая 1916 г. под нажимом США (в связи с потоплением французского парохода «Суссекс») «обостренная» подводная война была приостановлена — на этот раз до начала 1917 г.{225}

Так, действиями правящих кругов США и Германии удалось на том этапе ликвидировать конфликт, мешавший их сближению. Логическим развитием этой ситуации явились тайные переговоры Бернсторфа — Хауза.

Поворот к империалистическому миру. Переговоры Берпсторфа — Хауза

Для поездки графини Зеер-Тосс за океан не случайно была избрана осень 1916 г. Это был период резкого усиления активности тайной дипломатии воевавших держав. Он был справедливо охарактеризован В. И. Лениным как «поворот в мировой политике», «поворот от империалистской войны к империалистскому миру»{226}.

В. И. Ленин тогда же указал, какие из империалистических держав были в первую очередь заинтересованы в [73] таком повороте. Отметив, что военная «добыча Германий несомненно и очень значительно больше, чем добыча Англии», Ленин подчеркивал: «Понятно поэтому, что Германии выгодно было бы заключить мир как можно скорее, ибо ее соперник мог бы еще... пустить в ход больший запас рекрутов и т. п.»{227}. Иными словами, германский империализм, который сумел многое захватить на первом этапе войны, но силы которого были на исходе, был заинтересован в том, чтобы сохранить награбленное, заключив нужный ему мир. Говоря в тот период о кайзеровской Германии, Ленин отмечал ее «...готовность немедленно заключить империалистский мир...»{228}

Другой стороной, также весьма заинтересованной в заключении такого мира, был, по характеристике В. И. Ленина, империализм нейтральных в ту пору государств, в первую очередь США.

Ленин писал: «Содрать при помощи данной войны еще больше шкур с волов наемного труда, пожалуй, уже нельзя — в этом одна из глубоких экономических основ наблюдаемого теперь поворота в мировой политике. Нельзя потому, что исчерпываются ресурсы вообще. Американские миллиардеры и их младшие братья в Голландии, Швейцарии, Дании и прочих нейтральных странах начинают замечать, что золотой родник оскудевает, — в этом источник роста нейтрального пацифизма, а не в благородных гуманитарных чувствах...

А к тому же растет недовольство и возмущение масс... Не пора ли кончать первую империалистскую бойню?

Объективные условия, вынуждающие прекращение войны, дополняются таким образом воздействием классового инстинкта и классового расчета обожравшейся военными прибылями буржуазии»{229}.

Эта блестящая ленинская характеристика дает ключ к пониманию всех ухищрений тайной дипломатии империалистических держав, в первую очередь — Германии и США, которые проводились начиная с 1916 г. и до конца войны под миротворческими лозунгами. Не желание мира, а страх перед революцией и стремление извлечь максимальные выгоды из сложившейся ситуации — вот что [74] руководило действиями правителей империалистических держав, когда они с осени 1916 г. заговорили о мире.

Отмеченная В. И. Лениным особая заинтересованность правящих кругов Германии и США в переходе от империалистической войны к империалистическому миру и послужила толчком к тому, что, как мы уже видели, втайне назревало: к прямым переговорам между Берлином и Вашингтоном о согласованной программе послевоенного устройства мира и о совместных действиях с целью осуществления этой программы.

В обстановке строжайшей секретности в Вашингтоне были проведены переговоры германского посла графа Бернсторфа с другом и советником президента Вильсона полковником Хаузом. Для зондирования настроений в руководящих американских кругах в период этих переговоров и была, по-видимому, командирована в США графиня Зеер-Тосс.

Материалы о переговорах Бернсторфа — Хауза чрезвычайно скудны — почти все они запрятаны в буржуазных дипломатических архивах. В распоряжении исследователя имеются лишь немногие разрозненные данные. Однако было бы неправильно на этом основании вообще не касаться вопроса о переговорах между кайзеровским послом и личным представителем президента США. Попытаемся из имеющихся материалов выделить некоторые данные, существенные для истории этих переговоров,

Прежде всего надо внести одно уточнение в ходячее представление о полковнике Хаузе. С легкой руки буржуазных авторов Хауз нередко изображается как ярый противник кайзеровской Германии. (Верный слуга американского империализма, Хауз, разумеется, не был сторонником его соперника — немецкого империализма. Но не следует преувеличивать антигерманских настроений Хауза.

Факты показывают, что полковник Хауз был весьма склонен к установлению прямых контактов с представителями кайзеровской Германии. Эти контакты, естественно, носили неофициальный характер, хотя бы уже по той причине, что сам полковник не занимал какого-либо официального поста в чиновничьей иерархии Вашингтона. Он стоял выше этой иерархии, выступая на политической арене как «альтер эго» президента Вильсона.

В мае 1914 г. Хауз впервые посетил Берлин. Личный представитель президента США был принят в высших [75] кругах германской столицы, и в сопровождении посла Джерарда получил аудиенцию у самого кайзера{230}.

По возвращении в США Хауз продолжал проявлять напряженный интерес к германским делам. С Хаузом «мы переписывались еженедельно, — вспоминал об этом периоде Джерард. — Я направлял ему каждую неделю обзор обстановки в Берлине и сообщал ему много таких новостей и слухов, которые в силу их крайне интимного или сугубо неопределенного характера не могли фигурировать в официальных донесениях»{231}.

В марте 1915 г. Хауз снова появился в германской столице. Он осуществлял политический зондаж. Его вывод был сходен с мнением Джерарда: германский империализм является соперником (США в борьбе за мировое господство и весьма опасен. Именно таково было основное направление рекомендаций, данных Хаузом в Вашингтоне по окончании поездки. «США не могут допустить поражения союзников, оставив Германию господствующим [76] над миром военным фактором», — заявил он{232}.

Подобные высказывания Хауза опубликованы его биографом Сеймуром и давно известны. Однако, составляя итог его наблюдений, они отражают не все стороны позиции Хауза.

Как свидетельствуют архивные документы, Хауз внимательно рассматривал тогда и возможности американо-германского сближения. В этом отношении интересна беседа, которую он имел с Гервартом в американском посольстве в Берлине 21 марта 1915 г.

Беседа происходила в узком кругу{233}. «Я сидел рядом с Хаузом и затем после еды беседовал только с ним...», — доносил Герварт майору Николаи. Смысл разговора был следующий: Герварт призывал США «сделать Германию своим другом и подготовить путь к будущему соглашению, [77] которое... совершенно необходимо в интересах христианско-тевтонской культуры и ее идеалов». В ответ на эти облеченные в туманную форму, но в общем достаточно прозрачные рассуждения Хауз заявил, что он увидел теперь вещи в новом свете и надеется до своего отъезда еще раз побеседовать с Гервартом{234}. «Он выразил далее надежду, — сообщает Герварт, — что мы с ним не будем терять друг друга из виду и просил меня ему писать... Он попросит (американского. — М. В.) посла отправлять ему мои письма нераспечатанными, и я могу быть уверен, что он их наверняка получит».

Герварт с полным основанием пояснял, что таким образом «открывается возможность, которую не следует недооценивать, доводить те или иные идеи через полковника Хауза до сведения президента...». «Я считаю чрезвычайно важным сообщить вам, — подчеркивал он в донесении начальнику III-б, — что отныне существует прямой мост между генеральным штабом и Белым домом в Вашингтоне»{235}. Майор Николаи ответил Герварту: «Ваши сообщения о пребывании здесь полковника Хауза очень меня заинтересовали»{236}.

Таким образом, оказывается, проводя свой зондаж намерений Германии, Хауз решил открыть возможность прямого контакта с Белым домом для тех кругов немецкой военщины, которые стремились к сговору с США и мнение которых высказал ему Герварт.

Именно Хауз и был избран Вильсоном для ведения переговоров с Бернсторфом в 1916 г.

Что касается позиции Бернсторфа, то она была четко изложена им в донесении, посланном из Вашингтона в Берлин 12 июня 1915 г.: «Мы должны приложить все силы к тому, что бы достигнуть соглашения с мистером Вильсоном...»{237}. Английский биограф фон Папена отмечает, что Бернсторф выступал против его рискованных махинаций в США и с самого начала войны «имел одну [78] задачу: сделать отношения между своим правительством и Вашингтоном возможно более дружественными»{238}.

Американскому правительству было известно об этих настроениях германского посла. Графиня Зеер-Тосс после своего разведывательного вояжа в США сообщала, что «в хорошем американском обществе... граф Бернсторф пользуется расположением»{239}. Отец пронырливой графини Генри Уайт, как свидетельствует его биограф, считал, что если бы в Берлине слушались советов Бернсторфа, то он добился бы мира при американском посредничестве{240}.

Расположение правителей Америки было немаловажным фактором, который, очевидно, и побудил кайзеровское правительство не посылать никакого специального эмиссара в США, а поручить ведение весьма щекотливых переговоров послу Бернсторфу.

В архиве германского МИД сохранился любопытный документ, по-видимому, имеющий непосредственное отношение к подготовке этих переговоров. Это — направленное в конце января 1916 г. письмо Бернсторфа в Берлин о необходимости прервать компрометировавшие посольство контакты с немецкими диверсантами в США. «Если сюда засылаются лица с заданием подкладывать бомбы и т. п., — писал Бернсторф, — то они должны быть снабжены на родине всеми необходимыми средствами и им следует строго запретить даже косвенно вступать в связь с находящимися здесь германскими официальными учреждениями»{241}.

Известно, что до того германский посол без колебаний покрывал немецких тайных агентов, прибывавших с диверсионными заданиями. Да и в этом письме он не только не возражал против их заброски в Соединенные Штаты, но называл их диверсии «полезной работой»{242}. Однако Бернсторф явно опасался, как бы не произошел какой-нибудь скандал во время предстоявших переговоров.

В архивных материалах есть сведения и о том, что в начале 1916 г. германские руководители поддерживали неофициальные контакты с США не только через Бернсторфа. [79] Так, в начале февраля 1916 г. американский посол в Турции Моргентау проездом останавливался в Берлине, где беседовал со статс-секретарем МИД фон Яговым и его заместителем Циммерманом. Неофициальный характер беседы отчетливо проявился в том, что на нее не был приглашен посол США в Берлине Джерард{243}. Однако не подлежит сомнению, что главная роль в американо-германских контактах в тот период была отведена Бернсторфу.

Из архива Герварта мы узнаем, что в феврале 1916 г. в Берлине готовились направить в США на помощь Бернсторфу некую «специальную миссию». При этом преследовалась цель «иметь там некоторое число деятелей, которые могут пробудить необходимое понимание к нашим (германским. — М. В.) взглядам и пожеланиям в руководящих кругах Вашингтона». Речь шла о том, чтобы избежать «разрыва с Америкой», а потому «на случай трений (между Германией и США. — М. В.) принять меры заблаговременно и по крайней мере попытаться усилить там свое дипломатическое влияние». Состав миссии, формировавшейся Циммерманом, подбирался при активном участии немецких монополистов{244}.

«Специальная миссия» не была отправлена. Видимо, в последний момент в Берлине пришли к выводу, что предстоявшие переговоры — слишком деликатное дело и не следует снаряжать за океан целую ватагу немецких милитаристов. Переговоры ограничились тайными беседами между Бернсторфом и Хаузом.

Трудно точно указать хронологические рамки этих переговоров: во-первых, потому, что вся документация хранится в сейфах империалистических правительств, а, во-вторых, потому, что контакт между германским послом и Хаузом поддерживался длительное время и носил регулярный характер. Именно Хауз говорил Бернсторфу в конце 1915 г.: «Вы и думать не должны о возвращении на [80] родину до тех пор, пока не будет подписан мир. Вы сейчас — единственная нить, которая все еще связывает нас с Германией»{245}.

Правительство США старалось, чтобы эта нить не обрывалась. Бернсторфу были предоставлены самые широкие возможности для поддержания связи с германским правительством, от которого он был отрезан антантовской блокадой. Государственный департамент США пошел столь далеко, что стал передавать через свои каналы шифрованные телеграммы Бернсторфа в Берлин{246}.

Кайзеровский посол состоял в дружбе со многими влиятельными американскими политиками. Так, у него издавна установились отличные отношения с лидером оппозиции в конгрессе, главой республиканцев-изоляционистов сенатором Лоджем. «Лично я не могу пожаловаться на Лоджа, — писал Бернсторф еще в 1911 г. — ...Мы очень дружны со всей его семьей»{247}. Но особенно тесными были связи Бернсторфа не в среде оппозиции, а в окружении Вильсона — и прежде всего с полковником Хаузом.

В какое трогательное сотрудничество выливались эти связи, видно из следующего любопытного эпизода. Как отмечено выше, германское правительство было недовольно послом США в Берлине Джерардом, который, по мнению немецких милитаристов, вел себя недостаточно дружелюбно. Бернсторфу было поручено добиться отозвания или по крайней мере вызова Джерарда в США. «Как всегда в строго секретных делах, я обратился с этим вопросом к полковнику Хаузу...», — пишет Бернсторф. Хауз ответил, что политическая ситуация не позволяет в данный момент отозвать Джерарда, «однако он устроит так, чтобы посол был немедленно затребован в Вашингтон для получения новых инструкций». Действительно, очень скоро Джерард был вызван в США и получил там примерный нагоняй от своего начальства, после чего не замедлил провозгласить себя ярым поборником американо-германской дружбы{248}. [81]

«...Я почти исключительно вел переговоры с Хаузом, с которым у меня были дружеские отношения и который всегда давал мне очень подробную информацию», — отмечает сам Бернсторф в мемуарах. Естественно, речь шла не о каких-то личных дружеских связях между Хаузом и Бернсторфом, а о повседневном контакте между германским послом и президентом США через доверенное лицо последнего. «Как я могу теперь установить, Хауз всегда точно излагал мне взгляды президента, а не свою личную точку зрения», — признает Бернсторф{249}.

Соответственно и переговоры Бернсторфа с Хаузом были не личными беседами, а переговорами между правительствами Германии и США{250}.

Несомненно, затронув вопрос о подводной войне, Бернсторф и Хауз перешли затем к вопросам, связанным с намерением правящих кругов США предложить воевавшим странам свое посредничество при заключении мира. Отмеченный В. И. Лениным поворот от империалистической войны к империалистическому миру властно диктовал тематику переговоров.

Каким образом немецкие милитаристы могли обеспечить приемлемые для себя условия мира? Сами они находились уже не в таком положении, чтобы навязать свои требования Антанте, а союзные империалисты продиктовали бы германским конкурентам такой мир, на который те отнюдь не желали соглашаться. Берлинские правители решили, что устраивающие их условия мира смогут быть обеспечены, если мирные переговоры будут вестись при посредничестве руководителей США, связанных тысячами нитей с германскими монополиями. Бернсторф писал впоследствии, что он стремился «добиться установления американского мира при помощи посредничества» (курсив мой. — М. В.) {251}. Бывший германский министр иностранных дел Ягов писал в сентябре 1919 г.: «По моему [82] мнению, мы смогли бы при помощи Вильсона получить вполне благоприятный для нас мир...»{252}

В Берлине сознавали, что правящие круги США сочтут необходимым обеспечить себе поддержку со стороны Германии против антантовской коалиции. А это означало, что германский милитаризм может рассчитывать на получение определенных выгод в результате «американского мира».

Идея заключения «американского мира» особенно устраивала, разумеется, самих империалистов США, которых в высшей степени прельщала перспектива выступить в роли международного арбитра и навязать обескровленным воюющим сторонам выгодные для Уолл-стрита условия мира. О таком «мире» империалисты США давно уже мечтали.

Нет нужды говорить, что временное совпадение в этом вопросе интересов правителей США и Германии отнюдь не означало, что существовавшие между ними противоречия были в какой-либо степени ликвидированы. Строя планы «американского мира», империалисты США отводили Германии роль своего вассала. Немецкие монополисты также не забывали о своих намерениях нанести заатлантическому конкуренту поражение на мировых рынках. Но в создавшейся обстановке правящие круги обеих стран готовы были к совместным маневрам.

Первая попытка дипломатии США навязать воюющим странам свое посредничество в целях заключения «американского мира» была предпринята еще в первый год войны, когда полковник Хауз был послан с «мирной» миссией в Европу. Миссия Хауза окончилась неудачей, так как руководители европейских стран не были склонны подчиняться диктату США. Однако эта неудача не отбила у правительства США охоту под видом «посредничества» продиктовать свои условия европейским государствам.

«Мирные планы господина Вильсона становятся все более и более осязаемыми... — доносил Бернсторф секретной телеграммой в Берлин 28 мая 1916 г. — Президент рассматривает план созыва конференции в Гааге... Если этот проект будет реализован, то полковник Хауз уверен, что он примет участие в конференции, даже если и не будет официальным американским представителем. Так [83] или иначе, его влияние наверняка будет очень велико, так как никто другой не отражает в такой мере, как он, взгляды господина Вильсона». По мнению посла, Вильсон и Хауз опасались только, как бы правительства Антанты не решили, что «президент, открывая мирные переговоры, действует в интересах Германии»{253}.

Тем не менее руководители США продолжали развивать контакты с Берлином по этому вопросу.

Как выясняется из архивных документов германского МИД, в августе 1916 г. в Берлин приезжал американец Скоуп. Формально он числился представителем газеты «Нью-Йорк уорлд», а фактически, как отмечал тогдашний германский посланник в Дании Брокдорф-Рантцау, был «по-видимому, отправлен непосредственно президентом Вильсоном в Германию с важной миссией».

Цель этой миссии Брокдорф-Рантцау характеризует следующим образом: Скоуп «старается улучшить наши отношения с Америкой». Но, разумеется, в Вашингтоне перед Скоупом поставили и какую-то конкретную задачу. Очевидно, именно для ее выполнения Скоуп был снабжен рекомендательным письмом от Бернсторфа. Впрочем, в руководящих кругах Берлина американский эмиссар был уже известен, ибо в период предшествовавшего пребывания Скоупа в Германии его «неоднократно принимал» заместитель статс-секретаря МИД Циммерман.

«...Совершенно определенно, — писал Брокдорф-Рантцау, — что С [коуп] поддерживает тесные отношения с Вильсоном и перед своим отъездом много раз беседовал с президентом». Вильсон поручил Скоупу сказать в Германии, что «придает самое большое значение подлинно дружественным отношениям между обеими нациями (США и Германией. — М. В.). Кроме того, президент Вильсон поручил ему прозондировать настроение в Германии относительно возможности (американского. — М. В.) мирного посредничества»{254}.

Визит Скоупа в Берлин явно увенчался успехом. Германские руководители восторженно приветствовали намерение Вильсона предложить созыв мирной конференции под эгидой США. Рейхсканцлер Бетман-Гольвег [84] телеграфировал (Вернсторфу 18 августа 1916 г.: «Мы с удовольствием готовы принять посредничество президента, направленное на открытие мирных переговоров между воюющими сторонами. Прошу Вас самым решительным образом поощрять усилия президента в этом направлении»{255}.

Летом и осенью 1916 г. в США в глубокой тайне происходили переговоры между американским правительством и Бернсторфом. Непосредственный контакт Бернсторф имел по-прежнему с Хаузом. «В каком секрете мы поддерживали наши отношения, видно из того факта, что по специальной договоренности я писал письма и слал телеграммы полковнику Хаузу под псевдонимом «Mapтин»{256}, — сообщает Беристорф. Тайна переговоров ревниво оберегалась и германскими правителями: близко стоявший к берлинским правящим кругам и обычно превосходно информированный Эрцбергер узнал о самом факте этих переговоров лишь через полгода, в апреле 1917 г., когда США уже вступили в войну против Германии{257}.

1 сентября 1916 г. Бернсторф тайно посетил Хауза на его вилле в Нью-Лондоне. Хауз передал германскому послу от имени Вильсона, что президент решил временно отложить свое предложение о созыве мирной конференции, так как в связи с вступлением в войну Румынии ситуация стала менее благоприятной для Германии и правительства Антанты будут несговорчивы. Вильсон обещал выступить с «мирным» предложением сразу же после своего переизбрания президентом США, т.е. в ноябре — декабре 1916 г. Хауз настойчиво советовал, пишет Бернсторф, «чтобы в Берлине делалось поменьше публичных заявлений о скорейшем заключении мира, так как таким путем мы (правители Германии. — М. В.) выдаем свою слабость и делаем задачу Америки более трудной»{258}.

В ожидании официального выступления Вильсона Бернсторф и Хауз продолжали тайные переговоры. «С полковником Хаузом я, как известно, поддерживаю постоянную связь...», — доносил Бернсторф шифрованной [85] телеграммой в Берлин в октябре 1916 г.{259} Бернсторф и Хауз совместно рассматривали основные условия мира, которые США должны были предложить на проектировавшейся конференции. Эти условия были продиктованы интересами монополий США. Однако американские дипломаты согласились включить в них некоторые пункты, которые служили приманкой для германских империалистов. «Приходившие из Берлина инструкции заставляли меня часто беседовать с полковником Хаузом», — пишет Бернсторф. «В беседах с полковником Хаузом мы никогда не говорили об эвакуации какой бы то ни было части германской территории. Мы всегда ограничивались миром на основе переговоров и на базе сохранения «статус кво». При таком мире международные позиции Германии не понесли бы ни малейшего ущерба»{260}.

Однако положение кайзеровских войск на фронтах мировой войны становилось все менее благоприятным. Поэтому берлинские правители стали торопить своих американских коллег, настойчиво требуя от них выступить с «мирными» предложениями прежде, чем эта бесперспективность стала бы ясна противникам Германии. В октябре 1916 г. император Вильгельм II прислал Вильсону меморандум, в котором просил его ускорить выступление о посредничестве и грозил, что в противном случае Германия вынуждена будет начать неограниченную подводную войну. «...Я передал меморандум полковнику Хаузу, с умением которого хранить тайну я уже был знаком в течение двух лет, — пишет Бернсторф. — Таким путем меморандум попал в руки также исключительно хорошо умеющего хранить тайну президента, без того чтобы кто-либо еще что-нибудь о нем узнал»{261}. Сразу же после своего переизбрания в ноябре 4916 г. (Вильсон сообщил Бернсторфу через Хауза, что до 1 января 1917 г. выступит с предложением об американском посредничестве{262}.

Осенью 1916 г. американская дипломатия активизировала подготовку к намечавшейся «мирной акции» Вильсона. Параллельно вашингтонским переговорам Бернсторфа — Хауза беседы на эту тему стал вести в Берлине уже известный нам Грю — советник посольства и временный [86] поверенный в делах США в Германии. Граф Зеер-Тосс сообщал в политический отдел германского генштаба: «Осенью 1916 года... мистер Грю, близкий родственник Пирпонта Моргана... начал игру в мир»{263}. Мюриэл Зеер-Тосс, беседуя с Грю 26 ноября 1916 г., сумела выудить у него следующие сведения, тотчас же переданные начальнику III-б Николаи: «Американское правительство очень интересуется всем, что указывало бы на склонность здесь (в правящих кругах Берлина. — М. В.) к заключению мира; ему (Грю. — М. В.) дано поручение сообщать во всех подробностях о мирных планах и пожеланиях (Германии. — М. В.)... У него создалось впечатление, что Германия склонна к миру... В этом смысле он и проинформировал свое правительство». Грю высказал мнение, что «Вильсон имеет теперь серьезное намерение принять участие в том, чтобы войне был положен конец, и во всяком случае, чтобы была созвана конференция воюющих стран, где были бы обсуждены различные пожелания, цели и компенсации»{264}.

Однако эти сведения не произвели обнадеживающего впечатления на германские правящие круги. «Ни победы Германии, ни победы Англии — такова политика Америки», — резюмировал Зеер-Тосс в своем донесении{265}. Правители кайзеровской Германии, лишь скрепя сердце согласившиеся на переговоры об «американском мире», не доверяли Вильсону и опасались, что его маневры нанесут ущерб немецкому империализму{266}.

Для оценки тогдашних настроений Вильсона и стоявших за ним сил нужно иметь в виду следующее. Вильсон в этот период отнюдь не придерживался антантофильской ориентации. Как явствует из опубликованной в 1958 г. Бирнбаумом записи в дневнике Хауза, еще 15 ноября 1916 г. в ответ на предостережения Хауза против совместных с Берлином дипломатических акций Вильсон заявил: «Если союзники захотят воевать против нас, мы не дрогнем»{267}. Таким образом, еще поздней [87] осенью 1916 г. президент не исключал возможности того, что США могли бы оказаться вовлеченными в войну против Антанты на стороне Германии.

18 декабря 1916 г. Вильсон обратился к воюющим державам с призывом начать мирные переговоры. Однако этот маневр вильсоновской дипломатии оказался с самого начала обреченным на провал, так как германские империалисты, не веря обещаниям американских политиков, выступили со своим собственным «мирным» предложением буквально за несколько дней до заявления Вильсона (12 декабря 1916 г.). В результате наличие связи между обоими заявлениями стало совершенно очевидным. Державы Антанты в вежливой форме отказались от американского посредничества, которое слишком явно не соответствовало их интересам. Таким образом, попытка правящих кругов США выступить в роли всемирного арбитра и тем самым добиться установления выгодного им послевоенного режима мира провалилась.

Впрочем, и после этого провала американские политики в течение некоторого времени не теряли надежды добиться созыва конференции для заключения мира на продиктованных ими условиях. Так как державы Антанты отказались от предложенной Вильсоном официальной конференции, правители США намеревались организовать тайные переговоры между США, Германией и Антантой. 29 декабря 1916 г. Бернсторф сообщал в Берлин: «Хауз передал мне мнение Вильсона, что из конференции ничего не выйдет без предварительных конфиденциальных переговоров... Эти слова полковника Хауза были сопровождены приглашением принять участие в строго секретных переговорах, о которых знали бы только он и господин Вильсон. В этих условиях было бы обеспечено полное сохранение тайны...»{268}

Говоря о попытке империалистов США и Германии в 1916 г. созвать «мирную» конференцию воюющих сторон, необходимо подчеркнуть, что вся эта дипломатическая комбинация Вильсона не имела ничего общего с действительным желанием добиться окончания войны и установления мира. Американские монополисты готовы были пойти на прекращение прибыльной для них мировой войны только при условии, что Уолл-стрит выиграет от этого еще [88] больше. Они готовы были на заключение не всякого, а только «американского» мира, означавшего установление мирового господства монополистов США.

Подлинное отношение монополистических магнатов США к мировой войне выразил один из крупнейших американских капиталистов Ламонт, заявивший в апреле 1915 г., что война должна продолжаться как можно дольше и что в этом случае США станут финансовым центром мира{269}. Реакционный американский журналист Найбер, приехав в Германию в июне 1915 г., откровенно сообщал немецким разведчикам: «Уолл-стрит вовсе не заинтересован в сокращении сроков войны», так как наживается на производстве вооружения и на росте цен на продовольствие, причем последнее «принесло Уолл-стриту чудовищные заработки»{270}. Так что попытка заключить мир отнюдь не свидетельствовала о миролюбии правителей США.

В. И. Ленин превосходно вскрыл фарисейскую сущность призывов Вильсона к миру. Он писал тогда: «... выступление Вильсона явная ложь и лицемерие, ибо Вильсон есть представитель буржуазии, нажившей миллиарды на войне, есть глава правительства, доведшего до бешенства вооружение Соединенных Штатов...»{271}

Переговоры Бернсторфа — Хауза не закончились историей с мирными предложениями 1916 г. Как явствует из упоминаний в документах архива германского министерства иностранных дел, в январе 1917 г. Бернсторф и Хауз рассматривали новый вариант «мирных» предложений. Как указано в одном из документов, 26 января 1917 г. Вильсон передал Бернсторфу через полковника Хауза «официальное предложение мира». Бернсторф незамедлительно переслал его в Берлин, и оно «было формально принято кайзеровским правительством с выражением полного доверия президенту Вильсону, о чем было сообщено телеграммой от 29 января (1917 г. — М. В. )»{272}.

Это отрывочное упоминание с несомненностью свидетельствует, что тайные контакты между США и Германией [89] через Бернсторфа и Хауза продолжались еще n конце января 1917 г., т. е. вплоть до разрыва дипломатических отношений между обоими государствами.

Это, однако, не значит, что монополии США, поддерживая такой контакт, не помышляли о войне с Германией. Напротив, именно в материалах архива МИД Германии мы находим совершенно недвусмысленные указания на то, что Уолл-стрит весьма заблаговременно запланировал вступление США в войну против Германии.

В монополистических кругах США стали подумывать о вступлении в войну на стороне Антанты уже в 1915 г., когда, как мы видели из высказываний Ламонта, была сформулирована идея об участии США в европейской войне с целью оказаться в лагере держав-победительниц. Летом 1915 г. президент «Нейшенл сити бэнк» Стилман в беседе с советником германской миссии в Швейцарии фон Брюнингом многозначительно сказал, что «усматривает в предоставлении Америкой Антанте больших займов чрезвычайную опасность для своей страны (т. е. для США, — М. В.), которая таким путем даже против своей воли может быть вовлечена в войну». Сообщавший об этом канцлеру Бетман-Гольвегу германский посланник в Берне не без сарказма отметил, что эти слова не помешали самому Стилману «чрезвычайно активно принять участие в эмиссии антантовских займов»{273}.

В течение 1916 г. эти настроения на Уолл-стрите значительно усилились. Весьма показателен находящийся в делах МИД Германии за 1917 г. документ: сообщение некоего доктора Гретена о беседах, состоявшихся у него в том же «Нейшенл сити бэнк». Третей пишет, что в апреле 1916 г., когда произошло обострение отношений между Германией и США, он, находясь в Нью-Йорке, пошел в банк посоветоваться о судьбе своих вкладов, Чиновники банка давали ему успокоительные ответы. Однако директор «Нейшенл сити бэнк», сообщает Гретен, «в противоположность младшим сотрудникам посоветовал мне полностью взять вложенные деньги и постоянно носить их с собой». Видимо, этот высокопоставленный представитель Уоллстрита уже тогда весьма отчетливо видел перспективу германо-американской войны. [90]

Когда же в конце января или в начале февраля 1917 г. Гретен отправился в банк получать денежный перевод по кредитному письму, клерк прямо ему сказал: «Да, мы будем воевать». Он просил только не сообщать его высказывания никому, «особенно ни одному газетчику». Оплачивать кредитное письмо банк отказался, и беседовавший с Гретеном банковский чиновник заявил, что они с конца декабря 1916 г. знали о предстоявшем разрыве дипломатических отношений между США и Германией{274}.

Чиновник был неточен: как показывают документы, на Уолл-стрите знали о разрыве отношений — и, больше того, о войне США с Германией уже в самый разгар переговоров Бернсторфа — Хауза. Интересно, что сведения об этом исходят от самого Хауза. Двуличный полковник рассказывал знакомому швейцарцу: уже «в декабре 1916 г., еще до германского мирного предложения, все в Америке считали, что будет война с Германией»{275}. Говоря обо «всех», Хауз подразумевал, конечно, правящую верхушку США.

Таким образом, вопрос о вступлении в войну с Германией был решен Уолл-стритом, и это решение было выполнено правительством Вильсона. Переговоры между Бернсторфом и Хаузом не могли ничего изменить. Монополии США вступали в войну на стороне будущих победителей, чтобы иметь возможность диктовать затем свою волю при определении послевоенного режима мира.

Но это не значит, что американские монополии поставили крест на своих связях с германским капиталом. Напротив, с первых же шагов участия США в первой мировой войне эти связи явственно давали о себе знать.

Когда началась война между США и Германией?

В любой энциклопедии, в любом учебнике подвой истории можно без труда обнаружить дату начала войны между США и Германией: 6 апреля 1917 г. Казалось бы, этот [91] вопрос совершенно ясен. Однако стоит заглянуть в дела из архива германского министерства иностранных дел, как вопрос становится значительно менее простым.

В самом деле: вот текст радиограммы МИД Испании своему посольству в Берлине от 5 августа 1917 г. В этом документе, написанном ровно через четыре месяца после кажущегося общеизвестным начала американо-германской войны, вдруг категорически утверждается, что «испанское правительство... делает вывод, на котором оно будет основывать свои решения: Германия не находится в состоянии войны ни с одной из стран Америки (курсив мой. — М. В.) »{276}.

В чем же дело?

6 апреля 1917 г. — это дата послания Вильсона к конгрессу. В послании говорится о войне США против Германии, и текст его находится в германском архиве. Но было бы тщетным искать в этом архиве текст американской ноты об объявлении войны Германии: такого документа вообще не существует. Что же касается вильсоновской декларации, то, по предложению германского канцлера, Вильгельм II решил не считать Германию в состоянии войны с США, пока не будет официального объявления войны. Кайзер дал указание, что «события в американском конгрессе должны рассматриваться как внутреннее дело Америки, и поэтому пока что не следует предпринимать против Америки никаких шагов»{277}.

Не надо думать, что речь идет об очередном сумасбродном решении Вильгельма II. Позиция германского руководства была вызвана действиями Вашингтона. Швейцарская миссия в Берлине в качестве миссии страны, представлявшей после разрыва дипломатических отношений германские интересы в США, специально известила министерство иностранных дел Германии: прокламация Вильсона «не была направлена американским государственным департаментом швейцарскому посланнику в Вашингтоне для сообщения ее германскому правительству». Экземпляр декларации Вильсона, хранящийся в делах германского МИД, был, оказывается, прислан [92] в Берлин по (инициативе самой швейцарской миссии «исключительно в целях информации»{278}. Таким образом, США не только не направили Германии объявления войны, но даже не препроводили ей текст документа, который мог бы его заменить. Поскольку же военные действия между Германией и США, разделенными Атлантическим океаном, фактически не открылись, вопрос, началась между ними война или нет, действительно оказался неясным.

Немецкая военщина полностью поддерживала занятую правительством позицию. Прочитав в письме военного министерства, что американские граждане причислялись к «подданным вражеской державы», Людендорф забил тревогу. 23 апреля 1917 г. он телеграфировал в министерство иностранных дел, что это расходится с решением кайзера не считать Германию в состоянии войны с США{279}. «До тех пор, пока американские вооруженные силы фактически не предпримут с ведома и согласия своего правительства военные действия против нас, — повторял Людендорф в мае 1917 г., — я согласен с тем, чтобы мы не считали себя находящимися в состоянии войны с США...»{280} В июне 1917 г. Людендорф вновь подтвердил неизменность этой позиции военного руководства Германии: «Я разделяю точку зрения, что мы не должны считать себя находящимися в состоянии войны с США до тех пор, пока не будет военных действий». Людендорф подчеркивал, что «американцы в Германии... не должны быть приравнены к подданным вражеских держав»{281}. Так с завидной методичностью военный диктатор Германии из месяца в месяц подчеркивал, что Германия не воюет против США.

Документы из архива германского МИД показывают, что только в августе 1917 г. в правящих кругах Германии начались некоторые колебания относительно того, [93] находятся они в состоянии войны с США или нет. Впервые такие колебания отразились в германской вербальной ноте испанскому посольству, где было оказано: «Является несомненным факт того, что президент Соединенных Штатов опубликовал прокламацию о войне против Германии и совершил враждебные акты, в особенности направив войска на театр военных действий. Следовательно, поскольку нет сомнений в том, что Соединенные Штаты считают себя находящимися в состоянии войны «.; Германией, какие-либо заявления со стороны Германии (об объявлении войны Соединенным Штатам. — М. В.) не представляются необходимыми»{282}.

Но и после такого — надо оказать, весьма неопределенного по формулировкам — документа правящие круги Германии все же не изменили свою позицию в вопросе о состоянии войны с США. 27 августа 1917 г. Людендорф в письме статс-секретарю германского МИД Кюльману отмечал: «По известным политическим причинам... согласен, чтобы мы воздержались от официального заявления о том, что находимся в состоянии войны с Соединенными Штатами». И это — несмотря на то, что, как говорилось в том же письме, США высадили войска во Франции, американские самолеты приняли участие в военных действиях на Западном фронте, а американские военные суда стали проводить совместные операции с английским флотом{283}.

Империалисты США, сознавая, что война клонится к концу, решили демонстративно принять в ней участие своими вооруженными силами. В этих условиях невозможно было далее считать, что войны между Германией и США нет.

1 сентября 1917 г. германское военное министерство обратилось к рейхсканцлеру с просьбой «еще раз рассмотреть вопрос: можно ли и далее придерживаться предположения, что мы не находимся в войне с США, хотя американские войска на Западе воюют теперь против [94] нас»{284}. Только 7 сентября 1917 г. в 8 час. 45 мин. утра из германского министерства иностранных дел Людендорфу было отослано сообщение: «И со здешней точки зрения состояние войны между Германией и Соединенными Штатами Америки теперь началось...»{285} Но лишь еще через неделю, 14 сентября 1917 г., Кюльман решился сообщить военному министру: «Имею честь ответить Вашему превосходительству, что мы находимся в состоянии войны с США, так как американские войска сражаются против нас»{286}.

Так, из архивных материалов германского министерства иностранных дел мы узнаем вторую дату начала германо-американской войны — как ни парадоксально, но, пожалуй, столь же правомерную, как 6 апреля 1917 г. Это — момент, когда наличие войны между Германией и США было впервые официально констатировано германским правительством: 7 сентября 1917 г., 8 час. 45 мин. утра, — ровно на пять месяцев позднее стандартной даты из учебников.

Еще одна «странная война»

Dröle de guerre — «странная война» — этот термин в истории международных отношений прочно ассоциируется с войной на Западе между нацистской Германией, Францией и Англией в 1939 — начале 1940 г. Но с неменьшим основанием он мог бы быть применен и к войне между США и Германией в 1917 г.

Странность этой войны не ограничивалась тем, что, как мы видели, на протяжении почти полугода оставалось неясным, ведется ли она вообще. Сама эта неясность была лишь одним из симптомов характерного для «странной войны» стремления обеих сторон не порывать отношения до конца и зарезервировать все возможности восстановления германо-американских связей после войны. [95]

В то время (как официальная пропаганда обеих сторон всячески поносила противника и старалась создать впечатление яростной непримиримости, в архивных делах германского МИД отложились документы, свидетельствующие о совсем иной тенденции, официально не признававшейся, но фактически достаточно сильной. Вот несколько примеров.

В Болгарии германское командование конфисковало принадлежавшие американцам склады табака на сумму 5–6 млн. марок. Германский посланник в Софии немедленно дал обеспокоенную телеграмму в Берлин: «Любая германская акция против американской частной собственности представляется мне принципиально в высшей степени сомнительной, так как она могла бы дать американскому правительству желанный предлог для мер против немецкой частной собственности в Америке; насколько я знаю, оно (правительство США. — М. В.) до сих пор воздерживалось от таких мер». Посланник рекомендовал оказать соответствующее влияние на германские военные власти в Болгарии{287}.

Речь шла не о личном мнении посланника Оберндорфа, а о линии германского правительства. Это видно из следующего документа. От имени рейхсканцлера в конце апреля 1917 г. «Северогерманскому Ллойду» было сообщено, что германское правительство согласно с продажей судов «Ллойда», находившихся в американских портах. «Желательно, если это достижимо, — говорилось в телеграмме, — чтобы часть судов не поступила в продажу — при наличии обязывающего заявления американского правительства, что оно не будет реквизировать или конфисковать эти... суда, так чтобы суда после заключения мира сразу же оказались вновь полностью в распоряжении Ллойда»{288}.

Не удивительно, что при таких установках правящие круги США и Германии стали делать друг другу всяческие поблажки.

Кайзеровское правительство помогло спастись от секвестра многим закамуфлированным американским предприятиям [96] в Германии, зачастую несмотря на всю прозрачность этого камуфляжа. Официально принадлежавшие американским капиталистам компании по производству радиаторов, насосов, сепараторов в Германии были переданы в ведение германского управления по опеке, но за американскими владельцами были сохранены права на эти компании{289}.

Не оставались в долгу и американские монополии. Известно весьма либеральное отношение правительства США к контрабандным экономическим связям с Германией в период войны. Любопытно, что именно по настоянию американских дипломатов Высший экономический совет Антанты принял решение об отмене с 1 апреля 1919 г. всех «черных списков», в которые вносились союзные фирмы, ведшие тайную торговлю с Германией{290}.

Швейцарская миссия в Вашингтоне сообщала в июне 1917 г. в связи с тем, что госдепартамент США дал инструкцию следить за банковскими счетами подданных вражеских государств и не допускать перевода этих счетов и проведения каких-либо операций в Латинской Америке и в нейтральных странах: «В противоположность этому законные операции немцев не встречают ровно никаких препятствий»{291}.

Так германское правительство уже в самом начале столкновения с США выступало за негласную договоренность с правительством Вильсона о сохранении «Северогерманского Ллойда» и восстановлении экономических отношений с заокеанской державой немедленно после войны.

Такими же были настроения и в американских правящих кругах. В июне 1917 г., зафиксировано в документе германского МИД, некий приехавший из США нейтрал рассказывал, что в тамошних деловых кругах «постоянно» всплывает из осторожности скрываемая и тем не менее достаточно ясно ощутимая мысль о том, как восстановить после войны сделавшиеся столь ценными экономические отношения с Германией...» Выход американских или немецких дельцов из совместных предприятий, фирм и банков, [97] по словам этого нейтрала, «производит такое впечатление, как если бы речь шла только о видимости, а в действительности с нетерпением ожидают момента, когда эта мера сможет быть пересмотрена»{292}. Сообщение нейтрала оказалось, с точки зрения германских правящих кругов, столь важным, что представитель МИД в ставке Грюнау ознакомил с документом самого кайзера. «Кайзер прочел донесение с интересом и передал его для ознакомления господам шефам кабинета»{293}.

Характерно, что в Южной Америке, находившейся в годы войны преимущественно под контролем США, германское имущество (за исключением торговых судов) не было секвестрировано, а немецкий «Дойч-Юберзеише банк» столь успешно продолжал свои операции, что в 1914–1918 гг. выплачивал дивиденды в размере 6%{294}. Швейцарская миссия в США отмечала, что «американское правительство явно стремится избежать применения каких-либо мер против немцев в Америке. Оно до сих пор не предприняло ничего, что могло бы ограничить личную свободу немцев. Об интернировании даже и не думают. Немцев не принуждают регистрироваться в полиции, их свобода передвижений вообще никак не ограничена. Ходатайства о выдаче разрешений на выезд в Германию удовлетворяются». Изложив это сообщение для передачи верховному командованию, Циммерман писал: «Я бы считал правильным, чтобы и после начала состояния войны с Америкой американцы, находящиеся в Германии, не подвергались мерам полицейского надзора, предусмотренным для подданных вражеских держав»{295}. МИД Германии прямо ставит перед военным министром вопрос о том, чтобы «американцы были выделены из числа подданных [98] вражеских держав и в ряде отношений были поставлены в лучшее положение»{296}.

Германские дипломаты извлекли из архивной пыли американо-германский договор 1799 г., который, оказывается, предусматривал на основе взаимности какие-то облегчения для граждан этих стран в случае войны. Циммерман сообщил верховному командованию: «Мы известили американское правительство, что при условии соблюдения взаимности мы будем и впредь придерживаться этих постановлений и истолковывать их в либеральном духе»{297}.

Насколько либеральным был этот дух, видно из того, что генеральный штаб германских сухопутных войск в извиняющемся тоне писал в июне 1917 г. в МИД, отсылая копию во всемогущий отдел III-б: «При рассмотрении ходатайств североамериканцев о выезде давно уже нет задержек»; от граждан США требуют для оформления выезда из Германии только то, что и от других иностранцев, не являющихся подданными вражеских держав{298}. А ведь речь шла о выезде американцев, многие из которых, вернувшись на родину, должны были вступить в армию, воевавшую против Германии.

«Странная война», толком не объявленная, со взаимными поблажками с обеих сторон, сопровождалась далеко идущими примирительными заявлениями.

Из германских военных кругов исходила идея обратиться к США с заявлением о том, что Германия «не сделает первой ни одного военного шага против Америки». Внесенное начальником адмиральского штаба военно-морского флота Германии в июне 1917 г.{299}, это предложение немедленно встретило поддержку Людендорфа{300}.

Если так говорили высокопоставленные представители кайзеровской военщины, то еще более ласково обращались [99] к американским монополиям немецкие империалистические политики. В архиве германского МИД находится инструкция статс-секретаря посланнику в Швейцарии от 20 июня 1917 г. Это — любопытный документ, показывающий, в каком тоне германские руководители старались разговаривать в то время с Вашингтоном.

Документ был составлен в связи с тем, что из Швейцарии в США направлялся новый посланник Сульцер, на долю которого выпадало представлять немецкие интересы в Вашингтоне. В инструкции германского статс-секретаря содержался текст того, что Берлин хотел бы передать через Сульцера правительству США. «Немецкий народ вовсе не настроен враждебно по отношению к Америке... Разрыв дипломатических отношений и объявление состояния войны не вызвали с немецкой стороны никакой ненависти к американскому народу. Здесь сознавали, что не существует подлинных противоречий между Германией и Соединенными Штатами». Война Германии с ее противниками «не затрагивает таких жизненных интересов американцев, которые оправдывали бы войну между обоими государствами». В Германии «очень рады» тому, что в США хорошо обращаются с немцами, и соответственно германские власти хорошо обращаются с американскими гражданами. Составители инструкции дошли до того, что рекомендовали Сульцеру «в подходящих случаях указывать на демократическое развитие Германии», предвосхитив таким образом ноты принца Макса Баденского, написанные в октябре 1918 г.{301}

Призывы правящих кругов Германии и США не остались без ответа. Правители обеих стран еще не успели окончательно решить, находятся ли они в состоянии войны [100] друг с другом, как был установлен первый негласный контакт между американскими и германскими правящими кругами. Речь идет о видном американском журналисте немецкого происхождения фон Виганде, представителе херстовской прессы.

Вот что доносил об этом контакте рейсканцлеру Бетман-Гольвегу германский посланник в Швеции 15 июня 1917 г.: «Сегодня во второй половине дня господин фон Виганд посетил меня, чтобы сказать, что пресса Херста продолжает, насколько возможно, действовать в прогерманском духе и во всяком случае против Англии... У меня создалось впечатление, что господин фон Виганд, который был мне представлен генеральным консулом Хиршем, искренне стремится действовать в дружественном Германия духе. Он сказал мне также, что здешний американский посланник мистер Моррис, с которым я лично нахожусь в дружеских отношениях, относится к числу тех, кто особенно болезненно воспринял разрыв отношений (между США и Германией. — М. В.). Предполагаю, что Ваше превосходительство согласно, чтобы я при случае принял господина фон Виганда, так как он может быть ценным источником информации». Против заключительной фразы на полях документа рукою Бетмана выведено жирное «да»{302}.

Действительно, контакт фон Виганда с германской миссией в Швеции продолжался. Так, 3 июля 1917 г. германский посланник в Швеции доносил канцлеру, что Виганд сообщил его знакомым о создании в Христиании англоамериканского центра по проведению политики в Скандинавии{303}. А вскоре в Христиании появился и сам Виганд. 20 июля 1917 г. он беседовал там с германским посланником Хинтце, как сообщал последний, «в таком месте и в такое время, что безусловно об этом никто не узнал...» Интересно, что Виганд тоже ставил вопрос о «демократизации германской конституции», причем «Демократизацию» эту американские империалисты толковали более чем скромно: «Чтобы в конституцию был включен параграф, ставящий объявление войны в зависимость от [101] согласия рейхстага»{304}. Так начинали вырисовываться черты общности в установках правящих кругов США и Германии.

Какое значение придавалось в Берлине контакту с Вигандом, видно из того, что сообщения о беседах с ним направлялись из германской миссии в Стокгольме не в МИД, а прямо рейхсканцлеру.

Но этот контакт был лишь предвестником тех тайных контактов и переговоров между правящими кругами США и Германии, которые начались после Великой Октябрьской социалистической революции.

Таким образом, факты свидетельствуют, что задолго до первой мировой войны установились тесные связи и сотрудничество между империалистами США и Германии как в экономической, так и в политической сфере.

Эти связи послужили немаловажной предпосылкой к последующим связям. Когда грянула Октябрьская революция, нанесшая страшную рану системе империализма, правящие круги Германии потянулись именно к империалистам США, чтобы вместе с ними выступить против родившегося мира социализма.