Путь к Мюнхену

Австрия — первая жертва гитлеровцев

По мере того как фашистские правители Германии осуществляли подготовку к войне, росли и их аппетиты. Укрепив оккупацией демилитаризованной Рейнской зоны западные границы рейха и пользуясь общим обострением международной обстановки, гитлеровцы постепенно приступали к претворению в жизнь своих агрессивных планов в Центральной и Восточной Европе. Прежде всего они стремились захватить Австрию.

Советский Союз исходил из того, что сохранение независимости Австрии имело принципиально важное значение для поддержания мира в Европе. Присоединение Австрии создало бы Германии исключительно выгодные стратегические исходные позиции для агрессии против Чехословакии. СССР был готов сотрудничать с другими странами в деле защиты Австрии. Еще в 1935 году M. M. Литвинов писал, что судьба Австрии серьезно затрагивает интересы безопасности Советского Союза. «Мы не можем быть индифферентны, — отмечал он, — к какому бы то ни было усилению гитлеровской Германии»{1}. В феврале 1936 года советский полпред в Парюге В. П. Потемкин подтвердил в беседе с министром иностранных дел Франции П. Фланденом, что СССР готов вместе с другими членами Лиги наций в случае нападения на Австрию принять участие в коллективных санкциях против агрессора{2}.

11 июля 1936 г. гитлеровцы навязали австрийскому правительству соглашение, обязывавшее его согласовывать [157] с Германией свою внешнюю политику{3}. Характеризуя это соглашение и его последствия для Австрии, советский полпред в Вене И. Л. Лоренц писал в мае 1937 года, что Берлин продолжает резкий и грубый нажим на Австрию.

«Здесь все больше отдают себе отчет в том, что соглашение от 11 июля 1936 г. в берлинском понимании должно явиться инструментом к проведению аншлюса»{4}.

24 июня 1937 г. военный министр Германии В. Бломберг утвердил директиву о подготовке вторжения в Австрию под кодовым названием «план Отто». Излагая 5 ноября 1937 г. руководящему составу генерального штаба свою внешнеполитическую программу, Гитлер подчеркнул, что для осуществления целей, стоящих перед Германией, имеется «только один путь — путь насилия». Первой задачей он считал захват Австрии и Чехословакии{5}. 7 декабря 1937 г. Бломберг подписал план подготовки к захвату Чехословакии (план «Грюн»).

Об усилении опасности войны свидетельствовали также присоединение в ноябре 1937 года Италии к антикоминтерновскому пакту, начало переговоров о превращении этого пакта в военно-политический союз трех агрессоров и выход Италии месяц спустя из Лиги наций.

СССР за отпор агрессорам

Советский Союз исходил из того, что для сохранения мира блоку агрессоров необходимо было противопоставить единый фронт государств, заинтересованных в предотвращении войны. «Теперь уже для всех ясно, — писала «Правда» 10 ноября 1937 г., — что речь идет об образовании блока агрессоров, намеревающихся осуществить новый передел мира». Чем скорее будет осознана правящими кругами Англии, Франции и США необходимость коллективной защиты мира, указывала газета, тем легче будет положить конец агрессивным действиям фашистских государств, готовящих новую мировую войну.

Силы мира были не слабее, а сильнее сил агрессии и войны. Поэтому действия агрессоров, к тому же прибегавших к методам блефа и шантажа, могли быть пресечены. Советское правительство последовательно выступало за принятие неотложных мер к тому, чтобы объединенными усилиями стран и народов, заинтересованных в сохранении мира, связать руки агрессорам, обуздать их. [158]

Большую роль в деле предупреждения агрессии по-прежнему могла сыграть Лига наций. Агрессоры со своей стороны все настойчивее добивались подрыва Лиги, в том числе путем ревизии ее устава. Особенно они настаивали на исключении из ее устава ст. 16, предусматривавшей санкции против агрессора.

«Главной побудительной причиной антилигонационных интриг Бека и других агентов Германии, Италии и Японии, — подчеркивал нарком иностранных дел СССР 4 января 1938 г., — является желание уничтожения франко-советского и советско-чехословацкого пактов, базирующихся на 16-й статье устава Лиги».

Нарком отмечал, излагая позицию СССР в отношении Лиги наций, что колоссальное политическое значение в создавшихся условиях могло бы иметь опубликование совместной англо-франко-советской декларации в защиту Лиги наций, за что СССР выступает уже больше года. Однако Англия уклоняется от такой декларации{6}.

Самое серьезное внимание Советский Союз обращал на грозовые тучи, нависшие над Австрией. Советское правительство понимало, что захват гитлеровцами этой страны был бы лишь звеном в цепи событий, которые в конце концов могли привести к новой мировой войне. Советское правительство ставило вопрос о принятии коллективных мер для защиты мира в центре Европы. Сохранение независимости Австрии, подчеркивала «Правда», требует быстрых и сплоченных действий всех стран, заинтересованных в обеспечении европейского мира{7}.

Чемберлен мечтает «ездить верхом на тигре»

Начав подготовку к захвату других стран, Гитлер придавал важнейшее значение, в частности, арсеналу дипломатических средств. На нацистский внешнеполитический аппарат была возложена задача предотвратить возможность объединения сил СССР, Франции и Англии, так как это фактически сделало бы германскую агрессию невозможной. Один из ближайших подручных Гитлера фон Риббентроп, назначенный в 1936 году германским послом в Лондоне, сразу же принялся за обработку английских правящих кругов, делая при этом ставку прежде всего на их антикоммунизм и антисоветизм. Так, он доказывал в беседе с У. Черчиллем, что Германия стремится-де [159] к дружбе с Англией, Она даже «оберегала бы все величие Британской империи», но необходимо, чтобы Англия предоставила Германии «свободу рук на востоке Европы»{8}.

Заверения Риббентропа, что Германия стремится к взаимопониманию с Англией, были, разумеется, грубейшим обманом. В одном из секретных документов Риббентроп писал, что задачи германской дипломатии в области германо-английских отношений заключаются в том, чтобы создавать у англичан «впечатление, что урегулирование и договоренность между Германией и Англией все же в конце концов возможны», но в то же время «сколачивать в глубокой тайне, но со всей возможной решительностью союз против Англии»{9}.

Среди многих членов тогдашнего английского правительства Риббентроп встретил полное понимание и доверие, так как его заверения соответствовали их надеждам, что фашистские агрессоры обратят свои взоры прежде всего на восток.

Наиболее последовательным проводником курса на соглашение с Германией был в Англии Невиль Чемберлен, ставший в конце мая 1937 года главой английского правительства. Он был консерватором до мозга костей, плоть от плоти реакционной правящей верхушки отживавшей свой век — хотя казавшейся еще могущественной — Британской империи. Чемберлен органически ненавидел все, что вело к прогрессивным изменениям в мире. Коммунизм был для него «враг № 1», к Советскому Союзу он испытывал злобную, патологическую ненависть. Это не могут не признать и английские историки, изучавшие политику Н. Чемберлена. Так, Р. Сенкэт констатировал, что «главным лейтмотивом в политике Чемберлена был антикоммунизм»{10}.

Политические симпатии Чемберлена были на стороне крайне реакционных сил как в Англии, так и в других странах. В Гитлере и Муссолини, несмотря на их агрессивную политику, он видел прежде всего своих классовых союзников.

Чемберлен возомнил, что он ниспослан для того, чтобы осуществить план двойного действия: руками гитлеровцев удушить Советский Союз, а заодно измотать силы Германии как империалистического конкурента Англии.

«Невиль уверен в том, что он является мессией, которому самой судьбой предначертано достижение соглашения [160] с диктаторами»{11}, — отмечал А. Иден в своем дневнике. Он полагал, что можно договориться с агрессорами, причем на условиях, не затрагивавших коренных интересов Британской империи. Чемберлен думает, метко сказал о нем Черчилль, что «можно ехать верхом на тигре»{12}.

Не менее близорукой была также политика Франции. Нет сомнений в том, что французское правительство отчетливо представляло себе всю серьезность приближавшегося урагана. Это означало, что Франция не должна была допускать захвата фашистским рейхом других стран, а тем самым его усиления. Она могла опираться в этом на договор о взаимопомощи с СССР, однако французские правящие круги не желали сотрудничества с Советским Союзом.

С приходом к власти во Франции в 1936 году правительства Народного фронта все большую роль в определении внешнеполитического курса буржуазных партий стали играть внутриполитические соображения. Если раньше многие деятели выступали за проведение твердой самостоятельной внешней политики, за укрепление безопасности страны и в этой связи за сотрудничество с СССР, то после победы на выборах Народного фронта страх перед «красной опасностью» толкнул большинство из них на путь сговора с агрессорами «любой ценой», то есть на путь предательства национальных интересов страны{13}. Эти же соображения оказывали все возрастающее воздействие и на представителей правого крыла радикал-социалистской партии, входившей в состав Народного фронта. Это касалось, в частности, таких деятелей, как Э. Даладье, Ж. Бонна и др., игравших важнейшую роль в определении внешнеполитического курса Франции.

Классовая основа политики как Англии, так и Франции была раскрыта М. М. Литвиновым в беседе с французским послом в СССР Р. Кулондром. Нарком отметил, что Англия стремилась бы к сближению с СССР, если бы этому не мешала социальная вражда к Советскому Союзу господствующих классов Англии. Это же можно сказать и о Франции, где немало влиятельных людей (Фланден и др. ) открыто выступают за «пакт четырех»{14}.

Советский полпред во Франции Я. З. Суриц отмечал, что в этой стране все меньше проявляется стремление [161] придать действенный характер советско-французскому договору о взаимной помощи, подходить к нему с точки зрения его «первоначального предназначения». Этот договор, как и вообще отношения с СССР, рассматривается во Франции

«не в плане общей борьбы против германской угрозы, не в плане, словом, позитивном, а больше — негативном превалирует стремление удержать СССР подальше от Германии, не допустить и помешать германо-советскому сближению»{15}.

Отречение французского правительства от франко-советского пакта Д. Ллойд Джордж считал проявлением совершенного безумия. Касаясь вопроса о том, кто может спасти Францию в случае войны, он справедливо указывал:

«Не Англия, а только СССР... Победа над Германией может быть решена только большой сухопутной армией. Такая армия имеется лишь у СССР»{16}.

Правящие круги Франции тем не менее исходили из того, что ее наиболее важной союзницей является Англия. Однако это были ничем не обоснованные иллюзии. Особенно характерна в этом отношении следующая запись, сделанная 6 февраля 1938 г. в дневнике английским генералом Айронсайдом. Очевидно, наше правительство понимает, писал он, что, если мы снова высадим армию во Франции, это будет означать повторение боев 1914 — 1918 годов, но в более трудных условиях. Теперешнее правительство правильно решило не делать этого «даже перед лицом опасности, что Франция может оказаться разгромленной»{17}.

Впрочем, военная доктрина самих французов в принципе соответствовала английской. Заместитель председателя французского правительства Э. Даладье считал, что Франция должна проявлять заботу о коммуникациях со своими североафриканскими колониями; в остальном же она «могла бы жить в безопасности за линией Мажино, невзирая на то, что может произойти в Центральной и Восточной Европе»{18}.

Об агрессивных планах гитлеровцев было информировано и правительство Соединенных Штатов Америки. Помощник государственного секретаря США Дж. Мессерсмит писал 11 октября 1937 г., что планы германских фашистов сводятся к следующему: захват Австрии и Чехословакии; установление господства Германии в Юго-Восточной Европе; захват Украины; изоляция России; ослабление Франции путем расторжения ее союза с Россией; [162] постепенное расчленение Британской империи; наконец, действия против США {19}.

И тем не менее Соединенные Штаты не только не намеревались принимать каких-либо мер против агрессоров, но поощряли политику соглашения с ними, проводившуюся правящими кругами Англии и Франции. Министр иностранных дел Франции И. Дельбос даже не скрывал во время встречи с М. М. Литвиновым 6 ноября 1937 г., что США толкают Францию на соглашение с Германией{20}. Такая позиция США объяснялась тем, что, как признает в своих воспоминаниях заместитель государственного секретаря США С. Уэллес, осенью 1937 года в Соединенных Штатах господствовало убеждение, что Гитлер не начнет войны против западных держав, пока он не уничтожит своего истинного врага — СССР{21}.

Американский историк Ф. Шуман, характеризуя политику Англии, Франции и США, писал, что имущие классы западных держав «восхищались фашизмом и полагали, что их собственные интересы были бы обеспечены сохранением и распространением фашизма». Более того, многие политические деятели этих стран надеялись и уверовали, что «предоставление фашистской тройке свободы рук... приведет к германо-японскому нападению на Советский Союз», что «цивилизация» таким путем будет «предохранена от большевизма» и что Франция, Англия и Америка смогут оставаться нейтральными, пока «фашизм и коммунизм будут уничтожать друг друга»{22}.

Стремясь к достижению соглашения с гитлеровцами, английское правительство решило направить в Германию одного из наиболее влиятельных членов правительства лорда-председателя Совета Галифакса (бывшего вице-короля Индии). 19 ноября 1937 г. состоялась беседа лорда Галифакса с Гитлером. Галифакс отметил заслуги Гитлера в «уничтожении коммунизма» в Германии, в связи с чем она может по праву считаться «бастионом Запада против большевизма». Он дал понять, что в случае заключения «широкого соглашения», по которому Германия обязалась бы уважать целостность Британской империи, английское правительство готово предоставить ей свободу рук в Центральной и Восточной Европе. Галифакс сказал, что это относится к планам Германии в отношении Австрии, Чехословакии и Данцига. Он сделал лишь оговорку о том, что Германия должна осуществлять свою экспансию, не прибегая к вооруженной силе{23}. [163]

Эта оговорка была связана с тем, что, учитывая существование военного союза между Францией и Чехословакией, английское правительство опасалось, что вторжение германских войск в Чехословакию могло бы привести к вооруженному конфликту, в который вслед за Францией оказалась бы втянута и Англия. А такая война означала бы крах всех расчетов английских реакционных кругов на войну между Германией и СССР.

Галифакс пришел в Германии в восторг от нацистских главарей, и прежде всего потому, что все они были «смертельными врагами коммунизма»{24}. 24 ноября он сделал на заседании английского правительства отчет о своем вояже. Выслушав его, Н. Чемберлен отметил, что цель поездки заключалась в выяснении позиции немцев по вопросу о возможности достижения англо-германского соглашения, и выразил глубокое удовлетворение итогами визита{25}.

В конце ноября 1937 года в Лондон были приглашены французский премьер К. Шотан и министр иностранных дел И. Дельбос, с тем чтобы согласовать дальнейшие планы двух держав относительно переговоров с Гитлером. При этом была уточнена, в частности, их позиция в случае германской агрессии против Чехословакии. Чемберлен твердо заявил, что Англия «не должна быть втянута в войну из-за Чехословакии». Шотан, излагая позицию Франции, отметил, что ее договор с Чехословакией вступит в действие, если со стороны Германии будет иметь место вооруженное вмешательство, но если Германия осуществит аннексию Судетской области без прямого «акта агрессии», то договор «не вступит в силу»{26}.

Это заявление Шотана свидетельствовало о том, что Франция была готова согласиться на расчленение своего союзника, лишь бы не были нарушены определенные «правила игры». Как мы увидим дальше, Чемберлен приложит все силы к тому, чтобы агрессивные действия Германии осуществлялись без грубого нарушения этих, «правил».

Во время неофициальных встреч английских и французских деятелей их политика обсуждалась еще более откровенно. И. Дельбос, прибывший в Варшаву после визита в Лондон, рассказывал о господствовавших в Англии настроениях: «Чемберлен убежден, что нет иного пути и следует договориться о сотрудничестве с Германией и Италией», Из переговоров с англичанами было [164] видно, сказал французский министр, что «в Лондоне настроение по отношению к СССР ухудшилось» и что

«Англия не имеет ничего против того, чтобы СССР остался вне пакта и даже более, чтобы возник конфликт между Германией и СССР»{27}.

Состоявшиеся в Лондоне переговоры свидетельствовали о том, что ни Англия, ни Франция не собирались оказывать помощь и поддержку Чехословакии, если Германия будет добиваться осуществления своих планов, не прибегая к открытой агрессии. Тем более они не намеревались противодействовать захвату Германией Австрии.

При рассмотрении итогов англо-французских переговоров на заседании английского правительства Чемберлен сообщил, что была достигнута договоренность «продолжить попытку добиться общего урегулирования с Германией»{28}. На заседании внешнеполитического комитета английского правительства 24 января и 3 февраля 1938 г. подробно рассматривались вопросы, которые должны были быть урегулированы в англо-германском соглашении. При этом был поднят также вопрос о советско-французском и советско-чехословацком договорах о взаимопомощи. Участники заседания не скрывали, что они считали эти договоры препятствием к достижению соглашения с Германией. Английский посол в Берлине Н. Гендерсон, принимавший участие в дискуссии, прямо заявил, что «Чехословакии необходимо будет избавиться от ее соглашения с Советской Россией»{29}.

Гитлер мог не беспокоиться и по поводу позиции правящих кругов Соединенных Штатов. 2 марта 1938 г. полпред в США А. А. Трояновский констатировал, что «судьба Австрии не вызывает здесь большого беспокойства. Изоляционисты всех толков в общем готовы примириться со всеми захватами фашистов»{30}.

Аншлюс

В начале марта 1938 года Гитлер начал форсировать захват Австрии. Ради перестраховки бывший германский посол в Лондоне фон Риббентроп, назначенный министром иностранных дел Германии, прибыл 10 марта в Лондон «для нанесения прощальных визитов». Воспользовавшись приездом Риббентропа, Чемберлен и Галифакс снова предложили Гитлеру руку и сердце{31}, [165] В тот же день состоялась и другая встреча, менее официальная, но не менее важная. Это — беседа Гораса Вильсона, ближайшего советника Н. Чемберлена, явно имевшего задание последнего более откровенно изложить гитлеровцам сокровенные планы английского правительства, с сотрудником аппарата Риббентропа Э. Кордтом. Вильсон заявил, что Чемберлен преисполнен стремления

«продолжать свой курс на достижение соглашения с Германией и Италией».

Коснувшись сотрудничества между западноевропейскими державами и раскрывая конечную цель английского правительства, Г. Вильсон подчеркнул:

«Россия должна быть в настоящее время полностью оставлена в стороне. В один прекрасный день господствующая там система... должна исчезнуть»{32}.

Риббентроп сразу же сообщил Гитлеру первые результаты выполненного им задания о выяснении позиции Англии на случай, «если австрийский вопрос нельзя будет урегулировать мирным путем». Он выражал уверенность, что никакого противодействия Англия оказывать не будет. Чемберлен и Галифакс добиваются, писал Риббентроп, «взаимопонимания четырех великих держав Европы, исключая Советский Союз»{33}.

Гитлер лишний раз убедился в том, что он может действовать, не опасаясь вмешательства западных держав. 11 марта он издал директиву о вторжении в Австрию. Если другие меры окажутся безуспешными, писал он в этой директиве, «я намереваюсь вторгнуться в Австрию при помощи вооруженных сил»{34}. По распоряжению из Берлина австрийские нацисты предъявили канцлеру Австрии К. Шушнигу ультиматум о его отставке и назначении на его место главаря местных нацистов Зейсс-Инкварта. В ночь на 12 марта гитлеровские войска вступили в Австрию и присоединили ее к Германии. Эта акция гитлеровцев не встретила противодействия со стороны Англии, Франции и США. Как видно из записи в дневнике Н. Чемберлена от 13 марта, несмотря на аншлюс, он рассчитывал в один прекрасный день снова начать англо-германские переговоры{35}.

Следует, однако, отметить, что в Лондоне, в Париже и в Вашингтоне не могли не понимать, что аншлюс был началом конца Версальско-Вашингтонской системы договоров, на которой основывалось их господствующее положение как в Европе, так и во всем мире. По этому поводу И. М. Майский писал 12 марта 1938 г., что в связи [166] с захватом гитлеровцами Австрии в правительственных кругах Англии наблюдается «явная растерянность».

«Престижу премьера нанесен сильный удар, а шансы близкой реализации «пакта четырех» сразу же упали»{36}.

Захват гитлеровцами Австрии резко обострил положение в Европе. 14 марта НКИД констатировал в письме в ЦК ВКП(б), что это представляется важнейшим событием после первой мировой войны и

«чреватым величайшими опасностями и не в последнюю очередь для нашего Союза»{37}.

СССР выступил с решительным осуждением гитлеровской агрессии. В советской печати широко публиковались материалы, разоблачавшие агрессивные действия фашистского рейха.

Касаясь захвата Германией Австрии, нарком иностранных дел СССР указывал в интервью представителям печати, что за последние годы Советское правительство неоднократно выступало с осуждением международных преступлений, заявляя о своей готовности «принять активное участие во всех мероприятиях, направленных к организации коллективного отпора агрессору». Советское правительство осудило военное вторжение в Австрию и насильственное лишение австрийского народа независимости{38}.

Одновременно Советский Союз разоблачал и тех, кто своей политикой соглашательства с агрессорами сделал возможным захват немецкими фашистами Австрии, мостил Гитлеру дорогу в Вену. Можно с уверенностью сказать, указывала «Правда», что разгул фашистской агрессии является непосредственным следствием политического курса Чемберлена.

«Проводимая им политика открытого сговора с агрессорами и отказа от системы коллективной безопасности, — отмечалось в газете, — развязала руки поджигателям войны»{39}.

Присоединение Австрии к фашистскому рейху коренным образом меняло всю обстановку в Европе и являлось крупным шагом вперед ко второй мировой войне. Гитлеровцы заняли выгодные стратегические позиции в центре Европы. Непосредственная угроза нависла над Чехословакией. [167]

Польский ультиматум Литве

Не бездействовали и реакционные правящие круги Польши, которые мечтали о новых захватах чужих земель, прежде всего советских. Посол США в Варшаве А. Биддл на основе своих бесед с польским министром иностранных дел Ю. Веком пришел к выводу, что Польша стремится к установлению тесных отношений с Германией и приветствует германо-итальянское сотрудничество против коммунистической России, так как рассматривает ее как своего главного врага{40}. Гитлеровцы исходили из того, что внешняя и внутренняя политика Польши вполне соответствует политике Германии, Италии и Японии, и поэтому следовало бы привлечь ее к участию в антикоминтерновском пакте. Они неоднократно обращались к ней с соответствующими предложениями{41}. Не считая удобным открыто присоединяться к антикоминтерновскому пакту (во всяком случае в то время), Польша солидаризировалась с участниками пакта, в том числе в своей политике по отношению к СССР. 13 января 1938 г. Ю. Бек заявил министру иностранных дел Германии фон Нойрату, что он считает уничтожение большевизма «основной целью своей политики»{42}. 31 марта новый министр иностранных дел Германии фон Риббентроп не преминул поднять в беседе с польским послом в Берлине Ю. Липским «не выходящую у него из головы идею широкого антикоммунистического сотрудничества». Польский посол в ответ заявил, что он убежден в целесообразности сотрудничества Германии и Польши «в борьбе против коммунизма»{43}. Подогревая аппетиты польских правящих кругов, гитлеровцы подчеркивали, что Польше «недостаточно» выхода к Балтийскому морю и она должна иметь также «выход к Черному морю»{44}.

Агрессивные устремления польских правящих кругов обращались и в сторону Литвы. В ночь на 11 марта польские пограничники спровоцировали инцидент на польско-литовской границе, чтобы создать повод для вторжения польских войск в Литву. Тогдашние польские правители рассматривали захват Литвы как «компенсацию» за поддержку агрессивных планов Германии в отношении Австрии{45}. Польский журнал «Пжеглёнд Повшехни» писал:

«В связи с аншлюсом мы должны получить какую-то компенсацию... Качественно, ввиду своего геополитического положения, Литва является очень ценной»{46}. [168]

12 марта в Варшаве срочно было созвано чрезвычайное совещание, в котором принимали участие генеральный инспектор вооруженных сил Э. Рыдз-Смиглы, премьер Ф. Складковский и Я. Шембек, замещавший отсутствовавшего в Варшаве министра иностранных дел Ю. Бека. Было решено добиваться политического подчинения Литвы Польше{47}.

У литовской границы были сосредоточены крупные силы польских войск, и в любой момент можно было ожидать их вторжения в Литву.

Польша и фашистская Германия действовали в самом тесном контакте. Так, во время пребывания Бека в Берлине в январе 1938 года Геринг сообщил ему, что Германия считает своей очередной задачей аншлюс. Гитлер подчеркнул, что он готов прибегнуть в этих целях к применению силы.

Бек заявил гитлеровцам, что Польша не имеет каких-либо возражений против аншлюса:

«Польша имеет с Австрией только экономические отношения; у нас там нет каких-либо политических интересов»{48}.

23 февраля и 12 марта во время очередных бесед с Герингом Бек и Липский снова подтвердили свои заявления о том, что Польша не возражает против захвата Германией Австрии. Геринг ответил, что

«Гитлер будет обязан Польше за такую позицию»{49}.

Гитлеровцы «расплатились» с польскими правящими кругами уже 16 марта. Геринг пригласил в этот день Липского для разговора о дальнейшем германо-польском сотрудничестве. Польский посол ознакомил его с агрессивными планами Польши в отношении Литвы. В тех же выражениях, в каких поляки дали свое согласие на захват Германией Австрии, Геринг сообщил о согласии Германии на захват Польшей Литвы, сделав оговорку только в отношении Клайпеды. Липский писал, что Геринг «проявил понимание нашей позиции. Он подчеркнул заинтересованность Германии в Клайпеде, в то же время выразив ее незаинтересованность в отношении Литвы»{50}. Геринг высказал, однако, беспокойство, что действия Польши могут повлечь за собой осложнения в ее отношениях в СССР. И в этой связи он сделал «открытое предложение о польско-германском военном сотрудничестве против России». Липский сразу же известил Варшаву о позиции, занятой германским правительством в отношении «возможной акции Польши против Литвы»{51}, то есть в отношении вторжения в Литву польских войск,

Одновременно готовилось вторжение в Литву также германских войск. 17 марта Бек дал польскому посланнику в Берлине Липскому указания конфиденциально информировать Геринга, что «обострение отношений с Литвой возникло не только из-за пограничного инцидента». Липский должен был заявить, что если в случае отклонения Литвой польского ультиматума последует вторжение польских войск в Литву, то «польская сторона будет учитывать интересы Германии в Клайпеде». Липский немедленно выполнил это поручение и заверил Геринга, что будет держать германское правительство в курсе дальнейших событий. Липский считал эту беседу исключительно важной, так как в результате ее мог информировать Варшаву о позиции Германии «в связи с нашей возможной акцией против Литвы»{52}. Таким образом, Польша намеревалась захватить Литву, но за исключением Клайпеды, которую она была готова «уступить» Германии.

Намерения Германии видны из заметки Риббентропа от 17 марта.

«В случае конфликта между Польшей и Литвой, — писал он, — следует в первые же часы оккупировать территорию Клайпеды. Необходимые меры уже приняты».

Начальник верховного командования вермахта Кейтель подготовил специальную карту с германо-польской демаркационной линией на территории Литвы, согласно которой германские войска должны были занять наряду с Клайпедской областью и некоторые другие районы Литвы{53}.

Литва оказалась перед смертельной опасностью одновременно со стороны двух агрессоров — Польши и Германии, действовавших в тесном контакте.

От порабощения иностранными захватчиками литовский народ спасла только поддержка Советского Союза. 16 марта 1938 г. нарком иностранных дел СССР вызвал польского посла в Москве В. Гжибовского и сделал ему заявление о том, что серьезность положения заставляет Советское правительство обратить внимание польского правительства на то обстоятельство, что Советский Союз не смог бы остаться безучастным, если бы Литва оказалась под угрозой{54}.

Одновременно Советское правительство приняло меры к тому, чтобы оказать воздействие на Польшу через ее союзницу — Францию. Нарком дал советскому полпреду в Париже указание немедленно повидать французского [170] министра иностранных дел Ж. Поль-Бонкура и поставить перед ним вопрос о необходимости принять меры к тому, чтобы «удержать Варшаву от безумной авантюры, которая грозит пожаром на всем востоке Европы». Полпред должен был информировать французского министра также о демарше, сделанном им В. Гжибовскому{55}. 18 марта Советское правительство, учитывая продолжавшееся обострение обстановки, сделало польскому послу еще одно серьезное предупреждение{56}.

Вмешательство Советского правительства предотвратило захват Литвы Польшей и Германией. Кроме того, эти события являлись лучшим доказательством того, что агрессоры не имели бы успеха и в других районах Европы, если бы западные державы действовали вместе с Советским Союзом и не отступали перед агрессорами.

Польские правители, однако, не отказались от своих агрессивных устремлений. Это получило свое отражение, в частности, в их планах создания возглавляемого Польшей блока стран, расположенного между Балтийским и Черным морями. Они имели в виду превратить страны этого блока в союзниц Германии для войны против Советского Союза. Вместе с тем этот блок должен был бы сделать невозможным оказание Советским Союзом помощи Чехословакии и Франции в случае нападения на них со стороны Германии{57}. Польский посланник в Бухаресте А. Арцишевский доказывал румынскому королю, что гитлеровская Германия сильнее Советского Союза и что в случае назревания войны Польша войдет в блок, состоящий из Германии, Италии, Финляндии, Латвии, Эстонии, Венгрии, Австрии и Болгарии; Польша приветствовала бы присоединение к этому блоку Румынии, а вместе с ней — Югославии и Греции{58}. В июле 1937 года начальниками генеральных штабов Польши и Румынии было заключено соглашение, в соответствии с которым в случае войны с СССР Польша обязалась выставить 350 тыс. солдат и Румыния — 250 тыс. солдат. Было решено, что если в их руках окажется вновь приобретенная территория, то она будет поделена между ними: области к югу от линии Винница — Киев — р. Десна, включая Одессу, отойдут к Румынии, а к северу от этой линии, включая Ленинград, — к Польше{59}.

Как будет показано дальше, Польша тесно сотрудничала с фашистским рейхом и в агрессии против Чехословакии. [171]

Два курса по отношению к агрессивным планам Германии против Чехословакии

План «Грюн»

После присоединения Австрии германский генеральный штаб по указанию Гитлера приступил к подготовке захвата Чехословакии (план «Грюн»). В военном смысле захват Чехословакии был, однако, нелегкой задачей. Германия еще не завершила подготовку к крупной войне. В то же время чехословацкая армия по своему оснащению и боевой подготовке по праву считалась одной из лучших среди капиталистических стран Европы. В пограничных с Германией районах Чехословакии была создана по образцу «линии Мажино» полоса укреплений.

Кроме того, Чехословакия имела договоры о взаимной помощи с двумя крупнейшими державами Европы — СССР и Францией. Поэтому гитлеровская дипломатия считала своей важнейшей задачей международную изоляцию (нейтрализацию) Чехословакии. Учитывая, что она являлась связующим звеном между различными союзами (Малая Антанта и др. ), созданными Францией в межвоенный период, гитлеровцы рассчитывали добиться нейтрализацией Чехословакии ликвидации и всех этих союзов. Как в целях осуществления плана «Грюн», так и для облегчения осуществления других своих агрессивных планов нацисты по-прежнему добивались также внешнеполитической изоляции Советского Союза{60}.

На «пятую колонну» гитлеровцев в Чехословакии — их агентуру среди судетских немцев — была возложена задача изнутри подорвать страну и тем самым ослабить ее способность к сопротивлению. 28 марта 1938 г. Гитлер дал Генлейну, «фюреру» судето-немецких фашистов, указания активизировать свою деятельность и предъявить правительству Чехословакии требования, которые были бы для него заведомо неприемлемыми{61}.

Курс на коллективный отпор агрессии

Советское правительство с полным основанием считало, что германских агрессоров все еще можно остановить, если им противопоставить единый фронт неагрессивных стран. Оно считало необходимым предотвратить, в частности, захват гитлеровцами Чехословакии, [172] Советский Союз был готов внести весомый вклад в дело защиты мира. Он имел для этого достаточно сил и возможностей. В результате успешного выполнения второго пятилетнего плана Советский Союз занял по объему промышленного производства первое место в Европе и второе в мире (после США). С 1933 по 1938 год продукция оборонной промышленности СССР выросла в 2, 8 раза. К началу 1938 года в Советских Вооруженных Силах насчитывалось 1513400 человек{62}.

В меморандуме «Военная сила Советского Союза», подготовленном в апреле 1938 года американским военным атташе в СССР Ф. Фэймонвиллем для госдепартамента США, констатировалось, что Красная Армия со своими 1, 5 млн. солдат и значительным количеством танков и самолетов представляла собой большую силу, чем армии Германии и Японии, вместе взятые{63}.

СССР был преисполнен решимости принять все необходимые меры, чтобы предотвратить дальнейшее расширение германской агрессии, в том числе выполнить свои обязательства по договору о взаимной помощи с Чехословакией. 15 марта 1938 г. заместитель народного комиссара иностранных дел В. П. Потемкин заверил чехословацкого посланника в Москве З. Фирлингера, что Советское правительство в случае нападения на Чехословакию полностью выполнит свои союзнические обязательства. Одновременно такое же заявление Советское правительство сделало также правительствам Франции и Великобритании{64}.

По поручению ЦК ВКП(б) и Советского правительства 17 марта нарком иностранных дел СССР выступил с официальным заявлением в связи с обострением положения в Европе. Он констатировал, что захват Германией Австрии, расположенной в центре Европы, создал несомненную опасность для всех европейских государств. Касаясь обязательств, лежавших на СССР на основе устава Лиги наций и договоров о взаимной помощи с Францией и Чехословакией, нарком заявил, что Советское правительство

«по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни. Оно согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге наций и та вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами. [173] Завтра может быть уже поздно, но сегодня время для этого еще не прошло, если все государства, в особенности великие державы, займут твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира»{65}.

Тексты этого заявления были направлены правительствам Англии, Франции, США, Чехословакии, Балканских, Прибалтийских, Скандинавских государств, Польши, Бельгии и Турции.

Английский посол в Москве лорд Чилстон во время встречи с М. М. Литвиновым 19 марта 1938 г. признал, что заявление Советского правительства «вызвало большое движение в Англии среди членов парламента». Поясняя суть этого заявления, нарком сказал, что его необходимо понимать как приглашение начать переговоры и что в зависимости от реакции западных держав может быть поставлен вопрос о месте и времени этих переговоров. Надо предварительно выяснить мнение соответствующих стран, отметил он, после чего можно было бы «рассылать приглашения на конференцию»{66}.

Это предложение Советского Союза о коллективных мерах по защите мира не встретило, однако, поддержки у западных держав.

Курс на соглашение с агрессором

Английское правительство продолжало прежний курс своей политики, о чем наглядно свидетельствуют высказывания Н. Чемберлена на заседании внешнеполитического комитета правительства 15 марта. Премьер-министр

«не думает, — говорится в протоколе этого заседания, — что происшедшие события должны побуждать правительство к изменению его политики; наоборот, последние события укрепили его уверенность в правильности этой политики, и он сожалеет лишь о том, что этот курс не был начат раньше»{67}.

Такого же мнения был и лорд Галифакс. Он заявил в беседе с чехословацким посланником в Лондоне Я. Масариком:

«Я не хочу окончательно отказываться от надежды, что все-таки с Германией когда-то можно будет договориться»{68}.

18 марта Форин оффис представил на рассмотрение внешнеполитического комитета английского правительства подробно разработанный меморандум по чехословацкому [174] вопросу, в котором указывалось, что английское правительство должно сделать выбор из трех возможных курсов:

1. Заключить «большой альянс» с участием Франции и других стран против агрессии (предложение У. Черчилля в палате общин 14 марта).

2. Взять обязательство оказать помощь Франции в случае выполнения ею своих договорных обязательств в отношении Чехословакии.

3. Не брать новых обязательств в отношении Франции{69}

В ют же день этот вопрос был подробно рассмотрен на заседании внешнеполитического комитета правительства. Общий тон дискуссии задавали Чемберлен, Галифакс и министр координации обороны Инскип, которые выступили против первых двух возможных курсов английской политики.

Министр иностранных дел Галифакс в своем выступлении намекал, что не следует создавать препятствий на пути к соглашению с Германией. Чем теснее «Англия связывает себя с Францией и Россией», утверждал он, «тем труднее будет достигнуть действительного соглашения с Германией». В конце заседания, подводя итоги, Галифакс констатировал общее мнение, что Англии не следует брать на себя каких-либо новых обязательств, а необходимо внушить чехам и французам, что лучший выход — это компромисс между Германией и Чехословакией{70}.

Принятые на этом заседании решения легли в основу всей дальнейшей деятельности английской дипломатии. Свою главную задачу она видела в том, чтобы не допустить оказания Францией помощи Чехословакии, что могло вовлечь Англию в войну с третьим рейхом. А это означало бы крах всей внешнеполитической линии Чемберлена, направленной на достижение соглашения с Германией. Основной предпосылкой такого соглашения в тогдашних условиях английское правительство считало «решение судетской проблемы», то есть присоединение Судетской области к Германии «мирным путем». Это был курс, который «увенчался успехом» в Мюнхене.

22 марта 1938 г. французскому правительству была направлена нота, в которой сообщалось, что Англия не считает возможным взять на себя какие-либо новые обязательства в Европе и что Франция не может рассчитывать [175] на помощь Англии в случае вступления ее в войну в целях оказания помощи Чехословакии{71}.

В Лондоне все же считали необходимым обратить внимание Берлина, что, в случае если Германия в своей экспансии в Центральной Европе прибегнет к мерам открытой вооруженной агрессии, Англия против собственной воли может оказаться вовлеченной в войну. Выступая 24 марта в палате общин, Н. Чемберлен сделал официальное заявление о том, что Англия не намерена брать на себя новые обязательства в Европе. Но если начнется война, говорилось в нем,

«представляется вполне возможным почти немедленное вовлечение в нее других стран помимо участников первоначального конфликта. Это особенно относится к таким двум странам, как Великобритания и Франция, которые связаны давними узами дружбы и интересы которых тесно переплетаются... »{72}.

Правительство Чемберлена, таким образом, «убеждало» Берлин не развязывать вооруженного конфликта, фактически заверяя нацистскую Германию в том, что они смогут добиться осуществления своих целей другими средствами.

В основе такой позиции английских правящих кругов лежала надежда, что, осуществив свои агрессивные планы в отношении Чехословакии, германские агрессоры будут двигаться на восток. Строя свою политику на таких ложных надеждах, в основе которых лежала их классовая ненависть к Советскому Союзу, британская реакция ставила под смертельную угрозу жизненные интересы английского народа, ибо гитлеровцы планировали сначала войну против Англии и лишь затем — против СССР. Поэтому в случае сотрудничества с СССР обеспечивала бы свою безопасность прежде всего сама Англия.

Эта классовая слепота английских „твердолобых» особенно наглядно видна из следующей директивы Риббентропа статс-секретарю МИД Германии от 19 апреля 1938 г. :

«Официально врагом называть Россию, в действительности же все направлять против Англии»{73}.

Советское предложение от 17 марта о принятии неотложных мер по борьбе с агрессией ни на одном из состоявшихся в те дни заседаний английского правительства и его внешнеполитического комитета даже не упоминалось. Отрицательное отношение к нему заранее было предопределено общим внешнеполитическим курсом правящих кругов Англии. Однако, поскольку советское предложение [176] получило во многих странах широкий отклик, Н. Чемберлен оказался вынужденным коснуться его в своей внешнеполитической речи в парламенте 24 марта. Он выразил недовольство тем, что это предложение имеет целью «заранее договориться о некоторых совместных обязательствах против агрессии», и заявил о неприемлемости его для английского правительства{74}.

Франция также не поддержала советское предложение от 17 марта, хотя аншлюс представлял собой прямую опасность для ее союзницы Чехословакии. Чехословацкий вопрос был рассмотрен 15 марта на заседании Постоянного комитета национальной обороны под председательством Эдуарда Даладье. В ходе прений восторжествовала точка зрения капитулянтов. Э. Даладье утверждал, что Франция, мол, не в состоянии оказать Чехословакии «никакой непосредственной помощи»; она может лишь, осуществив мобилизацию, сковывать германские войска на франко-германской границе. По вопросу о возможном сотрудничестве с СССР в деле оказания помощи Чехословакии участники заседания заняли негативную позицию. В итоге заседавшие пришли к выводу, что Франция «не может помешать действиям против Чехословакии». Французские государственные деятели, отказавшись от сотрудничества с Советским Союзом, фактически бросали свою союзницу Чехословакию на произвол судьбы{75}.

НКИД отмечал 4 апреля в письме полпредству в Париже, характеризуя политику Франции, что, несмотря на крайнюю напряженность международной обстановки, французское правительство не меняет своей позиции нерешительности, бездеятельности и легковерия перед лицом событий, создающих непосредственную угрозу для общего мира и прямую опасность для самой Франции. Ни захват Австрии Германией, ни критическое положение Чехословакии, ни польский ультиматум Литве, ни появление германских и итальянских войск на испано-французской границе, наконец, ни вызывающие заявления Муссолини, грозящего Европе войной, «не заставили французов встрепенуться, одуматься и что-либо предпринять хотя бы для самозащиты»{76}.

В тогдашних условиях существенное значение могла иметь также позиция США. Что касается советского предложения от 17 марта, то правительство США, однако, также оставило его без ответа. Государственный секретарь [177] США К. Хэлл, излагая в своих воспоминаниях историю вопроса, писал, что, поскольку американский ответ, «диктуемый политикой уклонения от связующих обязательств», должен был быть отрицательным, то, для того чтобы не обескураживать Россию, было сочтено, что лучше вообще не посылать ответа{77}.

В инструктивном письме наркома иностранных дел СССР советскому полпреду СССР в Вашингтоне по поводу позиции США говорилось:

«Рузвельт и Хэлл продолжают дарить мир своими проповедями, но в то же время палец о палец не ударяют в пользу мира. На фоне сохранения закона о нейтралитете и неограниченного снабжения Японии оружием означенные проповеди становятся тошнотворными»{78}.

В Вашингтоне надеялись, что фашистский рейх, осуществляя агрессию на восток, не будет представлять собой опасности для Соединенных Штатов. Американские историки У. Лэнджер и С. Глисон отмечают, что Ф. Рузвельт был «не особенно обеспокоен» аншлюсом.

«Он был уверен, что Гитлер приступает к осуществлению своей восточной программы»{79}.

Советский Союз верен своим обязательствам

ЦК ВКП(б) и Советское правительство придавали предотвращению захвата Германией Чехословакии первостепенное значение. В апреле 1938 года этот вопрос был рассмотрен ЦК ВКП(б) и было принято соответствующее решение{80}. Чехословацкий посланник в СССР З. Фирлингер сообщал в Прагу 23 апреля 1938 г., что он получил от находившегося в тот момент в Москве советского полпреда в Чехословакии С. С. Александровского для передачи чехословацкому правительству следующие сведения о принятом решении:

«СССР, если его об этом попросят, готов вместе с Францией и Чехословакией предпринять все меры по обеспечению безопасности Чехословакии. Для этого он располагает всеми необходимыми средствами. Состояние армии и авиации позволяет это сделать»{81}.

27 апреля чехословацкий посланник подчеркнул в беседе с В. П. Потемкиным, что такая позиция правительства СССР «весьма ободряет чехословаков»{82}.

Нарком обороны К. Е. Ворошилов в свою очередь 2 мая 1938 г. заявил британскому военному атташе в Москве Р. Файэрбрейсу, что Советский Союз, безусловно, [178] лояльно выполнит свои обязательства по договору с Чехословакией{83}. Согласно этому договору, Советский Союз обязан был оказывать помощь ей только в том случае, если так же поступит и Франция. Это не означало, что Советское правительство не могло оказать помощи Чехословакии, даже не дожидаясь предварительного вступления в войну Франции, если бы Чехословакия оказала сопротивление агрессору и попросила СССР о помощи против германской агрессии. Хотя в результате захвата нацистами Австрии положение в Европе серьезно осложнилось, положение Чехословакии не было безнадежным: в критический момент, если бы Чехословакия дала решительный отпор агрессорам, все же еще мог бы сложиться коллективный фронт борьбы против фашистских захватчиков.

Этот вопрос затронул, например, в своем докладе 26 апреля 1938 г. Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин. Изложив условия советско-чехословацкого договора, он добавил:

«Разумеется, пакт не запрещает каждой из сторон прийти на помощь, не дожидаясь Франции»{84}.

Этого же вопроса коснулся и И. В. Сталин в середине мая 1938 года в беседе с Генеральным секретарем ЦК Коммунистической партии Чехословакии К. Готвальдом{85}.

Посредники с большой дубинкой

Между тем правительства Англии, Франции и США продолжали проводить политику попустительства германо-фашистской агрессии.

Внешнеполитический курс английского правительства снова отчетливо проявился в связи с предстоявшими англо-французскими переговорами. 27 апреля состоялось заседание английского правительства, созванное с целью выработки английской позиции на этих переговорах. Министр иностранных дел лорд Галифакс предложил заявить французам, что Англия «стремится возобновить прерванные переговоры» с Германией{86}.

Не менее интересно это заседание и в другом смысле. На нем была отчетливо изложена позиция Англии по вопросу о военных обязательствах по отношению к Франции. Далее мы увидим, как настойчиво Англия уклонялась от обязательства перед СССР во время англо-франко-советских переговоров летом 1939 года. На этом заседании [179] снова подтвердилось, что правительство Чемберлена не хотело принимать на себя каких-либо обязательств и по отношению к Франции. Так, подводя итоги состоявшейся на заседании дискуссии, лорд Галифакс заявил, что, согласно общему мнению членов кабинета, Англия «не может взять на себя обязательств посылать войска на континент». Считая необходимым держать Францию на привязи, он отмечал, что в то же время не следует заявлять французам, что англичане не пошлют войска ни при каких обстоятельствах. Было также решено, что если англичане все же сочтут необходимым направить во Францию свои войска, то количество посылаемых в начале войны войск не будет превышать двух дивизий, хотя это «вызовет у французов сильнейший шок». Что касается Чехословакии, то было решено снова заявить французам, что Англия «не может принимать никаких военных обязательств»{87}.

10 апреля 1938 г. было образовано новое французское правительство, важнейшие посты в котором заняли сторонники соглашения с Германией — глава правительства Э. Даладье и министр иностранных дел Ж. Боннэ. Позиция Франции становилась все более капитулянтской.

Состоявшиеся в Лондоне 28 — 29 апреля англо-французские переговоры показали, что обе страны намерены были продолжать и дальше в чехословацком вопросе свою прежнюю политику. Так, Н. Чемберлен решительно заявил французам, что в случае оказания Францией помощи Чехословакии Англия останется в стороне{88}. Английские министры добивались также того, чтобы французы «дистанцировались от русских»{89}. Э. Даладье и Ж. Боннэ заявили, что они преисполнены решимости навязать Чехословакии «любое решение», включая ее нейтрализацию, лишь бы избежать войны{90}.

Была достигнута договоренность, что англичане активизируют свое «посредничество» между Берлином и Прагой с целью «урегулирования» чехословацкого вопроса без войны.

Суть достигнутой договоренности была сформулирована постоянным заместителем министра иностранных дел Англии А. Кадоганом следующим образом:

«Договорились, что обе страны будут настаивать, чтобы Бенеш сделал максимум возможного, и что нам следует спросить Берлин, чего они хотят»{91}.

Английское правительство действительно усилило свое «посредничество». По его указанию британский посланник [180] в Праге Б. Ньютон явился к министру иностранных дел Чехословакии и сделал ему заявление, в котором усиленно доказывал «абсолютную необходимость» пойти на уступки гитлеровцам{92}.

С другой стороны, 9 мая 1938 г. английское посольство известило МИД Германии, что если немцы конфиденциально сообщат, какого именно решения судетского вопроса они добиваются, то «английское правительство оказало бы в Праге такой нажим, что правительство Чехословакии вынуждено было бы удовлетворить требования Германии»{93}.

Несмотря на то что Франция имела с Чехословакией договор о взаимопомощи, французское правительство считало возможным выполнять свои обязательства перед Чехословакией только в том случае, если бы Англия также заявила о своей готовности прийти на помощь Чехословакии. Поскольку в Лондоне не собирались оказывать помощь Чехословакии, Франция также не была намерена выступать в ее поддержку. Французское правительство к этому времени фактически полностью отказалось от проведения самостоятельного внешнеполитического курса и послушно шло в фарватере проводившегося Англией курса на сговор с Германией. Публично отрекаться от выполнения своего договора с Чехословакией французские правящие круги все же не решались. Признав в беседе с У. Буллитом, что без Англии Франция не намерена оказывать помощь Чехословакии, министр иностранных дел Франции Ж- Боннэ сказал, однако, что публично он «вынужден был бы говорить противоположное», как это и делает французское правительство{94}.

К капитулянтской позиции все больше склонялись также чехословацкие буржуазные правящие круги. 17 мая президент Чехословакии Э. Бенеш заявил в беседе с английским посланником Б. Ньютоном, что отношения Чехословакии с СССР

«всегда были и всегда останутся второстепенным вопросом, зависящим от позиции Франции и Великобритании... Если Западная Европа потеряет интерес к России, то и Чехословакия его тоже потеряет»{95}.

Такая позиция Чехословакии объяснялась тем, что, вопреки воле народа, решающую роль в определении внутренней и внешней политики страны играла финансовая, промышленная и помещичья олигархия{96}.

Находясь в середине мая 1938 года в Женеве (в связи с сессией Совета Лиги наций), нарком иностранных дел СССР встретился с министрами иностранных дел Франции и Англии Ж. Боннэ и Э. Галифаксом. Боннэ, в частности, поинтересовался, какова будет позиция СССР в случае германской агрессии против Чехословакии. Как сообщал нарком в Москву, французский министр ставил вопрос таким образом, что чувствовалось его желание получить ответ, который был бы равносилен отказу СССР от оказания помощи Чехословакии. Он явно хотел воспользоваться этим ответом для того, чтобы Франции было легче уклониться от выполнения своих обязательств в отношении Чехословакии{97}. Отвечая ему, нарком отметил желательность того, чтобы представители французского, советского и чехословацкого генштабов обсудили конкретные военные меры, которые должны быть приняты тремя странами{98}. Однако Боннэ не откликнулся на эту важную инициативу.

Э. Галифакс также не проявил интереса к сотрудничеству с СССР. Когда нарком напомнил ему советское заявление от 17 марта 1938 г. о готовности СССР участвовать в коллективных действиях против агрессии и принять участие в совещании заинтересованных государств для согласования необходимых мер, Галифакс пропустил эти слова мимо ушей. Подвергнув критике политику Англии в отношении Германии, нарком изложил советскую «концепцию коллективной безопасности, осуществление которой спасло бы Абиссинию, Австрию, Чехословакию и Китай»{99}.

Между тем гитлеровцы начали форсировать события. 22 мая в Чехословакии должны были начаться муниципальные выборы. По мере приближения выборов фашистские организации судетских немцев резко активизировали свои действия. Они пытались представить эти выборы как референдум по вопросу о судьбе Судетской области. Одновременно у границ Чехословакии скрыто стали концентрироваться германские войска. Были серьезные основания опасаться, что 22 мая судетские немцы могут спровоцировать беспорядки и одновременно произойдет вторжение в Чехословакию германских войск. Это повлекло за собой вполне естественную мобилизацию (частичную) в Чехословакии. Она была произведена быстро и организованно, и чехословацкая армия была преисполнена решимости дать отпор агрессорам.

Опасаясь вооруженного конфликта, английские и французские правящие круги пришли в полное смятение. [182] Французское правительство было вынуждено сделать очередное публичное заявление о том, что оно, мол, поддержит Чехословакию. Волей-неволей должно было как-то реагировать на происходившие события и английское правительство. Оно решило, однако, не идти дальше своего заявления от 24 марта, суть которого заключалась в том, что Германия должна «теряться в догадках» о позиции Англии в случае возникновения войны.

Постоянный заместитель министра иностранных дел Англии А. Кадоган записал в своем дневнике, что обсуждение им с Галифаксом вопроса о позиции Англии привело к следующему итогу:

«Решено, что мы не должны воевать!»

После этого, отмечает Кадоган, он послал английскому послу в Берлине Н. Гендерсону текст заявления германскому правительству, не имевшего, однако, серьезного значения{100}.

Английское правительство, таким образом, фактически не рассматривало создавшегося положения. Никакого решения об изменении его прежнего курса не принималось. О чем-то серьезно предупреждать гитлеровцев, а тем более угрожать им возможностью вступления Англии в войну британская дипломатия не собиралась. А. Кадоган прекрасно представлял себе бессодержательность очередного английского «демарша».

21 мая германскому правительству было передано английское заявление, в котором говорилось, что в случае германо-чехословацкого конфликта Франция будет обязана вмешаться, а в таких условиях Англия «не может гарантировать, что обстоятельства не вынудят ее тоже вмешаться. Эта мысль совершенно ясно выражена в речи премьер-министра в палате общин 24 марта с. г. ». Одновременно английское правительство заверяло Гитлера, что оно делает все возможное для «урегулирования» судетского вопроса мирным путем, и поэтому призывало его «проявлять терпение»{101}.

Таким образом, англичане фактически заверили фашистских главарей, что помогут им осуществить их цели без войны.

Адъютант Гитлера капитан Ф. Видеман отмечал, что англичане дали знать немцам:

«Бомбардировка Праги означает войну. Тактика в отношении чехов — не стрелять, а душить»{102}.

В то же время правящая верхушка Англии делала все, чтобы предупредить возможную помощь Чехословакии со стороны Франции. Ознакомившись с заявлением французского правительства от 21 мая о том, что оно готово-де [183] выполнить свои обязательства перед Чехословакией, англичане решили одернуть своих французских союзников. Галифакс дал английскому послу в Париже Э. Фиппсу указания предупредить французов, что Англия со своей стороны «не пошла дальше заявления, сделанного премьер-министром в парламенте 24 марта»{103}. 22 мая Фиппс официально заявил Ж. Боннэ, что английское правительство не обязано и не намерено помогать Франции, если она вступит в войну с целью защиты Чехословакии от германской агрессии. Более того, английское правительство потребовало, чтобы, прежде чем принимать какие-либо меры, которые могут обострить положение или привести к войне, французы проконсультировались с английским правительством{104}.

Правительство Чемберлена предприняло также очередной демарш в Праге, оказывая давление на Чехословакию, с тем чтобы побудить ее к капитуляции. Касаясь итогов совещания, состоявшегося в те дни в Форин оффисе, А. Кадоган писал:

«Было решено использовать в отношении Бенеша большую дубинку»{105}.

Все усиливавшееся давление оказывало на Чехословакию и французское правительство. Гитлеровцы тотчас же были информированы об этих представлениях как о свидетельстве того, что Чехословакия и без войны вынуждена будет капитулировать.

По-прежнему единственной страной, которая на деле была готова в те опасные для Чехословакии дни в соответствии со своими договорными обязательствами оказать ей помощь, был Советский Союз. Касаясь условий преодоления кризиса, советская печать отмечала решимость чехословацкого народа дать отпор агрессору.

«Громадную роль, конечно, сыграло то обстоятельство, — писали «Известия» 26 мая, — что никто не сомневался в лояльности СССР по отношению к принятым на себя обязательствам».

«Правда» также отмечала, что

«позиция СССР, верного своим обязательствам, никогда не вызывала сомнений у чехословацкого народа»{106}.

Правительство Чехословакии неоднократно выражало свою признательность Советскому государству за поддержку Чехословакии в тогдашних чрезвычайно трудных и опасных для нее условиях. Советский полпред в Праге С. С. Александровский отмечал в записи беседы с министром иностранных дел Чехословакии, состоявшейся 30 мая 1938 г. :

«Крофта несколько раз и в довольно теплых [184] выражениях высказывал прямую благодарность за ту спокойную и твердую поддержку, которую он чувствовал за последнее критическое время со стороны СССР. Уверенность в том, что СССР совершенно серьезно и без всяких колебаний намеревается и готовится оказать помощь Чехословакии, в случае действительной нужды, действует очень успокоительно и ободряюще на Чехословакию»{107}.

Майский кризис еще раз наглядно продемонстрировал, что английские правящие круги не намеревались становиться на путь отпора фашистским агрессорам. Они фактически подчинили своему контролю действия французского и чехословацкого правительств. Чемберлен и его единомышленники рассчитывали таким путем оказаться в положении всесильного арбитра, который сможет заставить жертву агрессии капитулировать без какого-либо сопротивления.

Хотя, как свидетельствуют приведенные материалы, никакого сдерживающего влияния на Германию английское правительство в дни майского кризиса не оказывало, после кризиса английская пропаганда усиленно распространяла тезис, будто Германия отступила в результате решительной позиции Англии. Даже английские историки признают, что

«британские министры не против были присвоить себе честь за проявленную твердость, которой на самом деле вовсе не было»{108}.

Таким образом, майский кризис подтвердил, что Англия и Франция не только не противодействуют германской агрессии против Чехословакии, а даже потворствуют ей. Становилось очевидным, что, вопреки публичным заявлениям, французское правительство фактически отреклось от своих договоров как с Чехословакией, так и Советским Союзом.

Учитывая позицию Англии и Франции, фашистский рейх продолжал подготовку к агрессии против Чехословакии. 28 мая 1938 г. Гитлер заявил на совещании со своими приближенными — Герингом, Риббентропом, Кейтелем, Браухичем и др., — что он преисполнен решимости добиться того, «чтобы Чехословакия исчезла с карты земли». Это обеспечит Германии тыл, сказал он, «для наступления на запад, то есть против Англии и Франции». Два дня спустя, 30 мая, Гитлер утвердил новый вариант плана захвата Чехословакии. Он начинался словами: «Мое неизменное решение — в ближайшее же время путем [185] вооруженной акции уничтожить Чехословакию»{109}. После издания этих директив в фашистском рейхе началась лихорадочная подготовка к нападению на Чехословакию. Была установлена и точная дата завершения этих приготовлений («день X»), с тем чтобы в любой момент после этой даты — в зависимости от общей обстановки — Гитлер мог принять решение о вторжении. Сначала этой датой было намечено 1 октября, но впоследствии окончательным «днем X» было назначено 28 сентября 1938 г.

Давление перерастает в угрозу

Английская дипломатия делала все возможное для того, чтобы помочь гитлеровцам в осуществлении плана международной изоляции Чехословакии. Лучшее средство для достижения этой цели английские консерваторы видели в том, чтобы любыми путями удержать Францию от оказания помощи Чехословакии. Тем более, что вступление в войну Франции могло втянуть в нее и Англию{110}.

Политика Англии по отношению к Чехословакии была изложена в упомянутом выше заявлении английского посла в Париже Э. Фиппса французам от 22 мая. В ответ на него Ж. Боннэ дал твердые заверения в том, что Франция не будет прибегать к военным мерам без консультации с английским правительством Он подчеркнул, что, в случае если Чехословакия будет проявлять «неблагоразумие»,

«французское правительство может заявить, что Франция считает себя свободной от своих обязательств»{111}.

Галифакс вынес 25 мая вопрос о будущем политическом курсе Англии на рассмотрение английского кабинета. Отметив, что французское правительство постоянно выражает опасения, как бы ему не пришлось делать выбор между бесчестием и войной, Галифакс считал необходимым «добиться освобождения французов от их обязательств». Он высказался за превращение Чехословакии в нейтральное государство. Англии неудобно ставить вопрос о ликвидации договоров о союзе Чехословакии с Францией и Россией, сказал он, но в случае нейтрализации Чехословакии «эти союзы будут автоматически ликвидированы». Н. Чемберлен и кабинет в целом одобрили предложенный Галифаксом курс{112}.

Американский посол в Англии Джозеф Кеннеди, вернувшись в Лондон из поездки в США, заверил германского [186] посла фон Дирксена, что правительство США поддерживает кабинет Чемберлена, в том числе «его стремление к достижению соглашения с Германией»{113}.

Париж вслед за Лондоном все больше склонялся к поискам соглашения с Германией, а вернее, к капитуляции перед ней. О сотрудничестве с СССР в деле оказания помощи Чехословакии на Кэ д'Орсэ и не помышляли. В разговоре с польским послом Ю. Лукасевичем Ж. Боннэ заявил, что франко-советский пакт является очень «условным» и французское правительство «отнюдь не стремится опираться на него». Он лично «не является приверженцем сотрудничества с коммунизмом». Боннэ указал, что он был бы исключительно доволен, если бы мог в результате расширения сотрудничества с Польшей «заявить Советам, что Франция не нуждается в их помощи»{114}.

Когда чехословацкий посланник во Франции С. Осуский поставил перед Ж. Боннэ вопрос о военных переговорах с СССР, он получил ответ, что

«ввиду успешного сотрудничества между Англией и Францией такие переговоры теперь несвоевременны»{115}.

В начале августа в Прагу прибыл в качестве «посредника» в переговорах между чехословацким правительством и судето-немецкими фашистами представитель английского правительства лорд Ренсимен. С этого времени еще больше усилилось англо-французское давление на Чехословакию. Как отмечал помощник министра иностранных дел Англии О. Харви,

«Ренсимен был подключен к делу, чтобы помочь правительству в грязной работе»{116}.

Разумеется, английское правительство не могло рассчитывать, что Ренсимену удастся урегулировать конфликт. Но оно имело в виду, что в критический момент он мог бы подготовить предложения, которые поддержало бы английское правительство и которые были бы приемлемы для Германии. Тогда они были бы предложены Чехословакии как конструктивное решение. Если бы чехословацкое правительство отказалось принять эти предложения, то вся вина была бы свалена на него и был бы повод для того, чтобы Англия и Франция могли бросить Чехословакию на произвол судьбы{117}.

Почти одновременно с лордом Ренсименом в Прагу прибыл американский посол в Берлине Хью Вильсон. Смысл его высказываний в Праге сводился к тому, что чехи могут надеяться на нормализацию своих отношений [187] с Германией лишь в том случае, если Чехословакия отречется от своего пакта с СССР{118}. Тем самым американская дипломатия поддержала планы Лондона.

Английская и французская дипломатия все больше усиливала давление на правительство Чехословакии, добиваясь, чтобы оно удовлетворило требования нацистов в отношении Судетской области. Лондонские и парижские «умиротворители» стремились к тому, чтобы Чехословакия «совершила самоубийство с целью избежать убийства»{119}.

Излагая высказывания чехословацкого посланника в Лондоне Я. Масарика, И. М. Майский сообщал в Москву, что «английское правительство всемерно давило на Чехословакию, рекомендуя ей максимальные уступки су-детским немцам. Почти каждую неделю Галифакс вызывал к себе Масарика и советовал, обращал его внимание, указывал, предостерегал, даже грозил, требуя все новых уступок» чехословацким немцам{120}.

Советские предложения игнорируются

Считая политику Англии и Франции чрезвычайно опасной для дела мира в Европе, 11 августа 1938 г. НКИД писал дипломатическим представительствам СССР в Праге, Берлине, Лондоне и Париже:

«Мы чрезвычайно заинтересованы в сохранении независимости Чехословакии, в торможении гитлеровского устремления на юго-восток». Однако западные державы «не считают нужным добиваться нашего содействия, игнорируют нас и между собой решают все, касающееся германо-чехословацкого конфликта»{121}.

По указанию Советского правительства 17 августа 1938 г. полпред в Лондоне И. М. Майский заявил министру иностранных дел Англии лорду Галифаксу, что «СССР все больше разочаровывается в политике Англии и Франции» и считает ее «слабой и близорукой», способной лишь поощрять агрессора к дальнейшим «прыжкам». Тем самым, сказал он, на западные державы «ложится ответственность приближения и развязывания новой мировой войны». Политика Англии и Франции в отношении Чехословакии была охарактеризована полпредом как попытка «обуздать не агрессора, а жертву агрессии». В Праге английские и французские представители, сказал он,

«говорят столь громким голосом, что это не без [188] основания воспринимается чехами как явная несправедливость, а в Берлине же говорят столь тихим голосом, что Гитлер игнорирует все их демарши. Мы не можем сочувствовать такой политике и считаем, что судьба Чехословакии в первую очередь зависит от того, сумеют ли Англия и Франция в этот критический час занять твердую позицию против агрессора» {122}.

Советский Союз, в отличие от западных держав, был преисполнен решимости выполнить свои обязательства по договору с Чехословакией. И. М. Майский заявил 16 августа чехословацкому посланнику в Лондоне, что в случае нападения на Чехословакию СССР «выполнит свои обязательства»{123}. Аналогичное заявление 17 августа советский полпред сделал и лорду Галифаксу{124}. В тот же день полпред встретился также с американским поверенным в делах в Англии X. Джонсоном.

Снова подтвердив готовность Советского правительства выполнить свои договорные обязательства, полпред отметил, что Чехословакия является ключом к положению в Центральной Европе. Поэтому

«нельзя позволять Гитлеру уничтожить Чехословакию и меры по предотвращению ее уничтожения необходимо принимать немедленно»{125}.

Французский поверенный в делах в СССР Ж. Пайяр, сославшись в беседе с заместителем наркома В. П. Потемкиным на опасность вооруженного конфликта, задал ему 1 сентября 1938 г. вопрос о позиции СССР в случае нападения Германии на Чехословакию. При этом он особенно подчеркнул тот факт, что Польша и Румыния не согласны пропускать советские войска через свою территорию{126}. Сообщая об этой беседе советскому полпреду в Праге, В. П. Потемкин отмечал, что обращает на себя внимание особое ударение, делаемое Ж. Боннэ на затруднения, которые встретила бы военная помощь Советского Союза со стороны Польши и Румынии. По-видимому, подчеркивая эти затруднения, Боннэ рассчитывает получить от СССР такой ответ, которым французское правительство могло бы воспользоваться

«для оправдания своего собственного уклонения от помощи Чехословакии»{127}.

2 сентября 1938 г. Ж. Пайяр официально поставил вопрос о позиции СССР и перед М. М. Литвиновым. В связи с этим нарком иностранных дел СССР заметил, что

«Франция обязана помогать Чехословакии независимо от нашей помощи, в то время как наша помощь [189] обусловлена французской, и что поэтому мы имеем большее право интересоваться помощью Франции».

Отвечая затем на вопрос французского представителя, нарком заявил:

«При условии оказания помощи Францией мы исполнены решимости выполнить все наши обязательства по советско-чехословацкому пакту, используя все доступные нам для этого пути».

«Что касается определения конкретной помощи, — заявил далее нарком, — мы считаем для этого необходимым созвать совещание представителей советской, французской и чехословацкой армий».

Нарком подчеркнул также необходимость «использовать все средства предупреждения военного столкновения». Он напомнил, что сразу же после аншлюса Австрии СССР рекомендовал созвать совещание представителей государств, заинтересованных в сохранении мира.

«Мы считаем, что в настоящий момент такое совещание с участием Англии, Франции и СССР и вынесение общей декларации... имеет больше шансов удержать Гитлера от военной авантюры, чем всякие другие меры»{128}.

Касаясь упомянутых «затруднений», З. Фирлингер спросил наркома, может ли СССР дать Польше и Румынии в случае прохода советских войск через их территорию гарантию их территориальной неприкосновенности. Нарком иностранных дел СССР ответил, что «это само собой разумеется»{129}.

Положение в Европе становилось с каждым днем все более угрожающим. 3 сентября 1938 г. нацисты приняли решение о приведении германских войск в боевую готовность к 28 сентября{130}. Через три дня английское правительство получило соответствующую информацию{131}.

8 и 9 сентября в связи с быстро назревавшим новым кризисом Н. Чемберлен провел совещания так называемых «старших министров», а 12 сентября — заседание правительства, чтобы обсудить дальнейшее обострение положения. Однако ни на одном из этих совещаний и заседаний советские предложения даже не упоминались. Английский историк К. Миддлмас отмечает, что они игнорировались британским кабинетом{132}.

11 сентября, прибыв в Женеву на очередную сессию ассамблеи Лиги наций, заместитель министра иностранных дел Англии Р. Батлер передал Ж. Боннэ, что английское правительство, по-видимому, не согласится на совместный англо-франко-советский демарш{133}, Когда в [190] тот же день нарком иностранных дел СССР встретился с Боннэ, последний ограничился заявлением, что он, мол, передал англичанам советские предложения, но они были ими отклонены. О позиции самого французского правительства Боннэ даже не упомянул. Ж. Боннэ разводил руками, — сообщал в Москву нарком, — что, мол, ничего сделать нельзя{134}.

Советские предложения от 2 сентября, таким образом, не были поддержаны правительствами Англии и Франции. А между тем осуществление этих предложений, предусматривавших как политические, так и в случае необходимости военные меры, могло сыграть важную роль в предотвращении агрессии и укреплении мира. Это не означало, однако, что правящие круги Англии и Франции не были охвачены глубокой тревогой, вызванной как соотношением сил, так в немалой степени и классовыми соображениями. Ведь вторжение германских войск в Чехословакию могло привести к войне между капиталистическими странами Европы, а тем самым рухнули бы их надежды использовать фашистскую Германию как ударную силу для борьбы против СССР. Вместе с тем реакционные силы западных держав испытывали буквально панический страх по поводу того, что такая война повлекла бы за собой революционные потрясения в охваченных ею странах.

Дело доходило до того, что представители французского правительства стали обращаться к гитлеровцам с призывом учитывать прежде всего общие классовые интересы. Так, французский премьер Э. Даладье во время встречи с германским поверенным в делах 7 сентября подчеркнул, что

«по окончании войны, независимо от того, кто окажется победителем и кто побежденным, неизбежно начнется революция как во Франции, так и в Германии и Италии»{135}.

Английский журналист и историк Л. Мосли с полным основанием отмечает, что французские правящие круги испытывали панический страх перед германской опасностью, хотя французская армия была сильнее немецкой. «Правящая клика, — писал он, — была полностью заражена коррупцией и пораженчеством; мучимые кошмарами угроз со стороны фашистской Германии и опасностью коммунизма внутри своей страны, многие из них все более склонялись к поиску компромисса с Германией в надежде, что с помощью соглашения с национал-социалистами [191] можно будет задушить угрозу красной революции»{136}.

Не национальными интересами страны, а узкоклассовыми соображениями руководствовались и правящие круги Англии. Открыто об этом, разумеется, не писалось, но, например, в своих дневниковых записях кое-кто из англичан то и дело останавливался на этой проблеме.

Так, английский политический деятель Г. Никольсон сделал 11 сентября в дневнике следующую запись в результате разговора с членом правительства Оливером Стэнли:

«Оливер согласен, что конфликт действительно порожден вовсе не чехословацкой проблемой... В то же время любое упоминание о помощи со стороны России выводит его из равновесия, и, глубоко вздохнув, он сказал: «Видите ли, победим мы или потерпим поражение, это будет конец всего того, что мы отстаиваем». Не было сомнений в том, что «мы» для него — это класс буржуазии»{137}.

Аналогичную запись несколько позже мы находим и в дневнике помощника министра иностранных дел Англии Оливера Харви:

«Любая война, завершится ли она победой или поражением, уничтожит богатые, праздные классы, и поэтому они за мир любой ценой»{138}.

Мюнхенский сговор

Вояж Н. Чемберлена в Берхтесгаден

Правящая верхушка Англии все больше склонялась к тому, чтобы отдать Судетскую область гитлеровской Германии, надеясь достигнуть таким путем взаимопонимания между Британской империей и фашистским рейхом. 7 сентября в передовой статье газеты «Таймс» открыто был поставлен вопрос о том, не следует ли чехословацкому правительству подумать о передаче Германии Судетской области.

Один из деятелей консервативной партии, Г. Ченнон, отмечал в дневнике, что эта передовая статья явилась результатом договоренности Галифакса с издателем «Таймс» Дж. Даусоном и была «пробным шаром», запущенным с целью выявить позицию общественности и подготовить ее к опубликованию доклада Ренсимена с аналогичными предложениями{139}. Галифакс говорил 11 сентября 1938 г., что присоединение к Германии Судетской области — это единственная надежда избежать [192] войны. Для решения этого вопроса он считал желательным созвать конференцию четырех держав — Англии, Франции, Германии и Италии{140}.

Вопрос о созыве конференции в гот же день был обсужден английским послом в Париже Э. Фиппсом с генеральным секретарем МИД Франции А. Леже. Французский дипломат выразил полное согласие с идеей созыва такой конференции, специально отметив нежелательность приглашения на конференцию Советского Союза{141}. 13 сентября решение о целесообразности созыва международной конференции было принято на заседании французского правительства. Об этом сразу же было сообщено в Лондон. Ж. Боннэ считал, что целью конференции должно явиться принятие решения о передаче Судетской области Германии и что в ней должны участвовать четыре западные державы{142}. Это было полным отречением правительства Даладье — Боннэ от борьбы с агрессией, от союзных договоров с СССР и Чехословакией, капитуляцией перед фашистским рейхом из.

13 сентября в связи с обострением международного положения в результате того, что фашистская агентура повсеместно начала в Судетской области провокационные акции, на совещании английского премьера со «старшими министрами» по инициативе Чемберлена было принято решение о срочной поездке его в Германию {144}. В тот же день британский премьер направил письмо королю Георгу VI, в котором сообщал, что целью поездки является «достижение англо-германского соглашения» и урегулирование чехословацкого вопроса. Он подчеркивал, что намерен поставить перед Гитлером вопрос о том, что Германия и Англия должны стать «двумя столпами мира в Европе и оплотами против коммунизма»{145}.

В Берлине, разумеется, понимали, что приезд Чемберлена в тех условиях мог означать только одно: готовность Англии на серьезные уступки. К тому же гитлеровцам удалось раскрыть чужие коды, и они были в курсе переговоров между Лондоном и Парижем, с одной стороны, и Прагой — с другой. Поэтому судетские немцы открыто начали выступать (разумеется, по указанию Гитлера) с требованием о присоединении Судетской области к Германии, а Гитлер просто «разыгрывал» Чемберлена{146}.

15 сентября Н. Чемберлен в сопровождении Г. Вильсона и У. Стрэнга прибыл в Берхтесгаден. Английский [193] премьер начал беседу с Гитлером с заявления о его стремлении к англо-германскому сближению и выразил пожелание обменяться общими взглядами о политике обеих стран. Гитлер проявил, однако, явное нежелание обсуждать такого рода проблемы. Он свел все переговоры к рассмотрению интересовавшего его конкретного вопроса. Зная о позиции Чемберлена, Гитлер решительно потребовал от него передачи Германии Судетской области, угрожая в противном случае мировой войной. Он требовал также ликвидации договоров Чехословакии о взаимопомощи с другими странами. Чемберлен выразил готовность удовлетворить эти требования, но заявил, что должен получить на это официальную санкцию своего правительства, а также согласовать вопрос с французским правительством{147}.

Берхтесгаденское свидание дало Гитлеру возможность сделать вывод, что ему нечего опасаться противодействия Англии в связи с его планами захвата Судетской области. Более того, вскоре же после встречи представитель МИД Германии при ставке Гитлера В. Хевель получил сведения о том, что

«Гитлер планирует затем захват всей Чехословакии. Он теперь совершенно уверен, что эта задача может быть осуществлена без вмешательства британского правительства»{148}.

Изложив на совещании с лордом Галифаксом, Саймоном и Хором итоги своих переговоров с Гитлером, Чемберлен заявил, что он считает возможным удовлетворить требование Гитлера о присоединении к Германии Судетской области. Он подчеркивал лишь важность того, чтобы это было осуществлено «упорядоченным способом», то есть не вызвало вооруженного конфликта. Чемберлен выражал уверенность, что урегулирование судетского вопроса откроет путь к англо-германскому соглашению{149}.

На совещании глав правительств Англии и Франции в Лондоне 18 сентября было решено удовлетворить требование Гитлера о расчленении Чехословакии. Это решение вызвало смущение даже у некоторых представителей правящих кругов Англии.

«Кажется чудовищным, как мы с расчетливым цинизмом подписались под уничтожением свободы 9 млн. человек»{150}, — отмечал в своем дневнике генерал У. Айронсайд.

Французский посол в Лондоне Ш. Корбэн признал, что принятые англичанами и французами решения являются «самым позорным» актом французского правительства за многие годы{151}. [194] На следующий день англо-французские пособники фашистских агрессоров вручили чехословацкому правительству ноты, содержавшие по существу совместное ультимативное требование Германии, Англии и Франции о передаче рейху Судетской области. Одновременно английское и французское правительства потребовали согласия Чехословакии на замену ее договоров о взаимной помощи с другими странами общей гарантией от неспровоцированной агрессии, выражая готовность принять участие в этой гарантии{152}.

Пригласив к себе 20 сентября английского посла для совершенно секретного разговора, президент США Ф. Рузвельт не мог не признать, что Англия и Франция требуют от Чехословакии «самой ужасной безжалостной жертвы, которая когда-либо требовалась от какого-нибудь государства». В то же время Рузвельт заявил, что если осуществляемый англичанами курс окажется успешным, то он «был бы первым, кто приветствовал бы его»{153}. Когда в тот же день чехословацкий поверенный в делах обратился к американскому правительству с просьбой опубликовать хоть какое-то заявление в поддержку Чехословакии, эта просьба была оставлена без внимания{154}.

СССР готов к отпору агрессору

Совершенно иной была позиция СССР. 19 сентября 1938 г. чехословацкое правительство передало Советскому правительству просьбу дать как можно скорее ответ на вопросы:

а) окажет ли СССР, согласно договору, немедленную действительную помощь, если Франция останется верной и тоже окажет помощь;

б) поможет ли СССР Чехословакии как член Лиги наций{155}.

Обсудив 20 сентября этот запрос, ЦК ВКП(б) счел возможным дать на оба эти вопроса положительные ответы{156}.

Советскому полпреду в Праге в тот же день были даны следующие указания:

«1. На вопрос Бенеша, окажет ли СССР согласно договору немедленную и действительную помощь Чехословакии, если Франция останется ей верной и также окажет помощь, можете дать от имени правительства Советского Союза утвердительный ответ. [195]

2. Такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос... »{157}.

Полпред в Праге С. С. Александровский немедленно передал этот ответ чехословацкому правительству. О нем была поставлена в известность и Франция. Таким образом, Советское правительство в этих трудных и опасных для Чехословакии условиях снова официально подтвердило, что СССР выполнит свои обязательства по пакту об оказании ей помощи в случае нападения Германии.

Рассмотрев вопрос о позиции советской делегации на предстоявшей очередной ассамблее Лиги наций, Политбюро ЦК ВКП(б) сочло необходимым, чтобы советский представитель еще раз четко и ясно разъяснил там позицию СССР в отношении помощи Чехословакии{158}. В соответствии с этим решением М. М. Литвинов, выступая 21 сентября 1938 г. на ассамблее Лиги наций, снова обстоятельно изложил позицию Советского правительства по вопросу о борьбе с агрессией. Он подчеркнул, что против агрессора должны быть приняты меры, намеченные уставом Лиги наций, причем решительно, последовательно и без колебаний, и тогда агрессор не будет введен в искушение и «мир будет сохранен мирными средствами». М. М. Литвинов в своей речи разоблачил позорную политику попустительства агрессии, когда дело доходит до того, что едут к агрессору «за получением диктатов и ультиматумов, принося ему в жертву жизненные интересы того или иного государства». Глава советской делегации на ассамблее во всеуслышание изложил заявления, которые Советское правительство передало 2 сентября правительству Франции и 20 сентября — правительству Чехословакии{159}.

Однако Лондон и Париж по-прежнему оставались глухи к советским предложениям. Абсурдность такого положения очень ярко показана в мемуарах Черчилля.

«Советские предложения, — писал он, — фактически игнорировались... К ним отнеслись с равнодушием, чтобы не сказать с презрением... События шли своим чередом, так, как будто Советской России не существовало. Впоследствии мы дорого поплатились за это»{160}.

Выполняя экстренные указания своих правительств, в ночь на 21 сентября английский и французский посланники в Чехословакии решительно заявили чехословацкому правительству, что, в случае если оно не примет англо-французских предложений, французское правительство [196] «не выполнит договора» с Чехословакией. «Если же чехи объединятся с русскими, — подчеркнули они, — война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне»{161}. Даже один из самых влиятельных членов английского правительства Сэмюэль Хор впоследствии вынужден был признать, что это была одна из наиболее бесстыдных акций в истории британской дипломатии{162}.

Подчиняясь англо-французскому давлению, чехословацкое правительство капитулировало, дав согласие удовлетворить берхтесгаденские требования Гитлера.

М. М. Литвинов неоднократно подтверждал готовность СССР оказать помощь Чехословакии также в беседах с иностранными дипломатами и политическими деятелями. Так, 22 сентября нарком имел в Женеве встречу с членом английского парламента лордом Бутби. Возвратившись сразу же в Лондон, Бутби изложил содержание этой беседы Галифаксу. Бутби передал ему сообщение Литвинова, что он на протяжении последней недели несколько раз виделся с чехами и каждый раз заверял их в готовности Советского Союза оказать Чехословакии в случае нападения на нее Германии эффективную помощь.

«Литвинов считает желательным также созвать совещание заинтересованных держав, — сообщил Бутби, — и полагает, что общий ультиматум (Англии, Франции и России), предъявленный Германии, может все еще оказаться эффективным. По его мнению, твердое заявление, что Россия примет участие в случае войны против Германии, является единственным средством, которое может произвести впечатление на г-на фон Риббентропа»{163}.

М. М. Литвинов имел в Женеве беседу с английскими представителями на ассамблее Лиги наций лордом-хранителем печати де ла Уарром и заместителем министра иностранных дел Англии Р. Батлером.

Батлер телеграфировал в Форин оффис об этой беседе: Литвинов заявил, что «если Франция вступит в войну, чтобы оказать помощь чехам, то русские также выступят». Он сказал, что «давно стремится начать переговоры между Великобританией, Францией и Россией и во время этой неофициальной встречи хотел бы предложить нам созвать совещание названных трех держав вместе с Румынией и другими небольшими государствами, предпочтительно [197] в Париже, чтобы показать немцам, что мы собираемся действовать»{164}.

Ознакомившись с этими высказываниями наркома в беседе с де ла Уарром и Батлером, Чемберлен пришел чуть ли не в ужас. Он увидел в них «огромную опасность» (!?), так как осуществление их могло, по его мнению, «усилить большевизм во всем мире»{165}.

В течение последующих четырех дней английское правительство заседало почти непрерывно, обсуждая все осложнявшееся положение, по Чемберлен и Галифакс даже не упомянули о предложении М. М. Литвинова, скрыв его от членов кабинета. Молчал по этому поводу и присутствовавший на всех заседаниях де ла Уарр.

Хотя Советское правительство и не могло знать о реакции Чемберлена на предложение наркома, оно совершенно правильно оценивало создавшееся положение и возможные перспективы. 23 сентября НКИД писал наркому в ответ на его сообщение о беседе с де ла Уарром и Батлером, что сомнительно, чтобы Франция и Англия согласились на созыв конференции с участием СССР, так как до сих пор они игнорировали Советский Союз{166}.

Даже многие буржуазные политические деятели и историки были вынуждены признать безукоризненность позиции СССР в отношении оказания помощи Чехословакии. Например, видный деятель английской консервативной партии{167}. Эмери отмечал, что «Россия во время всего этого кризиса занимала абсолютно ясную позицию». Советский Союз, писал он, «последовательно отстаивал идею коллективной безопасности» т. Американский историк А. Фэрниа в своем исследовании «Политика умиротворения» также признает, что, в отличие от Англии и Франции, «Советский Союз действительно проявлял полную готовность оказать военную помощь Чехословакии»{168}.

Твердую и решительную позицию Советское правительство занимало и в связи с тем, что вкупе с гитлеровскими агрессорами против Чехословакии выступали в то время и польские. Еще 17 апреля 1938 г. Б. С. Стомоняков констатировал, что

«Польша все более и более открыто выступает как фактический участник блока агрессоров. Торопясь не опоздать, она сейчас же после аншлюса предъявила ультиматум Литве и добилась насильственного установления дипломатических и всяких иных сношений с Литвой, которые она... рассматривает лишь [198] как начало постепенного освоения ею Литвы. В германских планах разрешения чехословацкого вопроса Польша играет активную роль. Она открыто провоцирует обострение тешинского вопроса... Польша, как это теперь очевидно для всех, прочно связана с Германией и будет и дальше идти по ее пути»{169}.

25 мая 1938 г. Э. Даладье со своей стороны информировал советского полпреда в Париже Я. З. Сурица, что его зондаж о позиции Польши в случае германской агрессии против Чехословакии дал самый отрицательный результат. Не только не приходится рассчитывать на поддержку со стороны Польши, сказал Даладье, но «нет уверенности, что Польша не ударит с тыла»{170}.

Ю. Бек направил 19 сентября 1938 г. польскому послу в Берлине Ю. Липскому сообщение, что через два дня Польша будет располагать у чехословацких границ значительными военными силами и что он готов вступить в личный контакт с Гитлером или Герингом по вопросу о согласовании действий Германии и Польши против Чехословакии т. На следующий день Липский сделал Гитлеру соответствующее заявление, подчеркнув, что Польша с целью осуществления своих требований не остановится «перед применением силы». Гитлер заверил Липского, что в таком случае третий рейх будет на стороне Польши{172}.

21 сентября польские правители предъявили чехословацкому правительству ультимативное требование о передаче Польше некоторых районов Чехословакии, а также денонсировали польско-чехословацкий арбитражный договор 1925 года{173}. В то же время продолжалась концентрация польских войск у чехословацких границ. Польский военный атташе в Париже информировал французский генеральный штаб, что в случае вторжения германских войск в Судетскую область поляки оккупируют, в частности, Словакию, которая будет затем поделена между Польшей и Венгрией{174}.

22 сентября чехословацкое правительство, сообщая о непосредственной опасности нападения со стороны Польши, обратилось за поддержкой к СССР. Откликаясь на это обращение, на следующий же день Советское правительство передало польскому правительству заявление о том, что, в случае если бы польские войска вторглись в пределы Чехословакии, СССР считал бы это актом агрессии и денонсировал бы договор о ненападении с [199] Польшей{175}. Чехословацкий посланник в Москве З. Фирлингер сразу же был поставлен в известность об этом заявлении{176}. Таким образом, Советский Союз снова решительно выступил в защиту Чехословакии.

Касаясь политики Советского Союза, английский историк Дж. Уилер-Беннет писал:

«Он использовал любую возможность, чтобы продемонстрировать свою готовность выполнить свои обязательства перед Францией и Чехословакией. Все снова и снова, к полному замешательству английского и французского правительств, это подчеркивалось в Лондоне, Париже, Праге, Женеве, а также в Берлине. По всем имеющимся данным, позиция России на всем протяжении чешского кризиса была образцовой. Она пошла даже дальше буквы своих обязательств, пригрозив денонсировать свой договор о ненападении с Польшей, если последняя приняла бы участие в нападении на Чехословакию»{177}.

И это все происходило в условиях, когда положение было весьма опасным и для самого Советского Союза, так как польское правительство вынашивало планы совместного похода германских и польских войск против СССР. Польский посол в Париже Ю. Лукасевич заявил У. Буллиту 25 сентября, что «начинается религиозная война между фашизмом и большевизмом» и что в случае оказания Советским Союзом помощи Чехословакии Польша готова к войне с СССР плечом к плечу с Германией.

Польское правительство уверено в том, заявил Лукасевич, что

«в течение трех месяцев русские войска будут полностью разгромлены и Россия не будет более представлять собой даже подобия государства»{178}.

Благоприятную для агрессоров позицию заняла также Румыния. Информируя итальянское правительство о позиции Румынии, румынский посланник в Риме Замфиреску заявил министру иностранных дел Италии Чиано, что Румыния возражала, возражает и будет возражать против прохода советских войск через ее территорию с целью оказания помощи Чехословакии. Что касается обострения отношений между Полыней и СССР из-за Чехословакии, то румынский посланник сказал, что

«Румыния будет на стороне Варшавы и что в любом случае союз с Польшей будет иметь приоритет перед обязательствами в отношении Праги»{179}.

Это означало, что в случае вооруженного конфликта, который возник бы в результате германской и польской агрессии против Чехо-Словакии [200] и в котором участвовал бы Советский Союз, Румыния, несмотря на союз с Чехословакией, могла оказаться на стороне агрессоров{180}.

Япония также продолжала занимать по отношению к СССР угрожающую позицию. 26 сентября Геринг сообщил английскому послу в Берлине Гендерсону, что в случае германо-советского конфликта Япония обязалась напасть на СССР{181}. Советское полпредство в Японии также писало 21 сентября в НКИД, что японские газеты подняли злобный вой против СССР, целиком солидаризируясь с нацистами в чехословацком вопросе. Раздаются призывы о превращении антикоминтерновского пакта в военное соглашение Германии, Италии и Японии{182}.

И тем не менее Советский Союз по-прежнему был готов выполнить свои договорные обязательства в отношении Чехословакии. Для этого заблаговременно были приняты и необходимые военные подготовительные меры. Еще 26 июня 1938 г. Главный Военный Совет Красной Армии принял постановление преобразовать Белорусский и Киевский военные округа в особые военные округа{183} 21 сентября, в условиях резко обострившегося кризиса, были даны указания о приведении ряда воинских частей в боевую готовность. Одновременно были осуществлены и другие мероприятия по усилению войск западных приграничных военных округов и повышению их боеготовности. В общей сложности в боевую готовность были приведены: 1 танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, 1 мотострелковая и 12 авиационных бригад и т. д.{184} Для отправки в Чехословакию было подготовлено 548 боевых самолетов{185}.

25 сентября 1938 г. Народный комиссариат обороны СССР поручил советскому военно-воздушному атташе во Франции Васильченко передать начальнику генерального штаба Франции Гамелену следующее:

«Наше командование приняло пока следующие предупредительные меры:

1. 30 стрелковых дивизий продвинуты в районы, прилегающие непосредственно к западной границе. То же самое сделано в отношении кавалерийских дивизий.

2. Части соответственно пополнены резервистами.

3. Что касается наших технических войск — авиации

и танковых частей, то они у нас в полной готовности»{186}.

На следующий день эти сведения были переданы [201] французскому генеральному штабу. В ходе состоявшихся в те дни англо-французских переговоров о них было информировано и английское правительство. При этом глава французского правительства Э. Даладье особенно положительно отозвался о советских военно-воздушных силах, которые не уступают немецким. Советский Союз располагает 5000 самолетов, сказал он, и в Испании русские самолеты успешно сражались с немецкими{187}.

В последние дни сентября в Киевском, Белорусском, Ленинградском и Калининском военных округах были приведены в боевую готовность еще 17 стрелковых дивизий, 22 танковые и 3 мотострелковые бригады и т. д. Мобилизационными мероприятиями был охвачен и ряд других военных округов, вплоть до Урала В Вооруженные Силы СССР было дополнительно призвано в общей сложности до 330 тыс. человек{188}.

Приведенные факты наглядно свидетельствуют о том, что позиция всех основных участников рассматриваемых событий четко определилась. Фашистские агрессоры действовали с каждым днем все более нагло. В союзе с ними выступали польские правящие круги. Позиция же Англии и Франции становилась все более капитулянтской. Они не только не оказывали никакой поддержки Чехословакии, но, наоборот, помогали фашистскому рейху в деле аннексии Судетской области, с тем чтобы он мог осуществить ее, не вызвав общей войны в Европе, в которую были бы вовлечены и западные державы. И только Советский Союз продолжал занимать твердую и последовательную позицию, решительно заявляя о своей готовности выполнить свои договорные обязательства по отношению к Чехословакии и оказать ей эффективную помощь.

Гитлер издевается над «умиротворителями»

22 сентября Н. Чемберлен в сопровождении Г. Вильсона и У. Стрэнга прибыл в Бад-Годесберг для новой встречи с Гитлером. Британский премьер с явно довольным видом сообщил Гитлеру, что ему удалось добиться согласия на передачу Германии Судетской области не только от английского, но также от французского и чехословацкого правительств.

Гитлер решил, однако, ужесточить свои требования, с тем чтобы сделать еще один шаг вперед в деле ликвидации [202] чехословацкого государства{189}. Совершенно неожиданно для Чемберлена главарь германских фашистов нанес ему заранее подготовленный удар.

Он язвительно произнес: «Мне очень жаль, но этого уже недостаточно».

Он в ультимативном порядке потребовал, чтобы передача Германии Судетской области была начата немедленно, а именно 26 сентября, и закончена к 28 сентября{190}. Вместе с тем он решительно настаивал теперь также на передаче некоторых районов Чехословакии Польше и в Венгрии. Наконец, он заявил, что больше нет условий для существования чехословацкого государства. В случае отклонения его требований Гитлер грозил войной{191}. Отчитываясь о поездке в Бад-Годесберг, Чемберлен был вынужден признать на заседании английского правительства, что в результате этих новых требований Гитлера он оказался в состоянии шока{192}. Несмотря на все более наглые требования нацистов, английский премьер все же не прекратил своих попыток договориться с ними, с тем чтобы аннексия Судетской области Германией была осуществлена «упорядочение» и не вызвала войны. Перед отъездом из Бад-Годесберга Чемберлен заверил Гитлера, что сделает все возможное для обеспечения выполнения его требований{193}.

Планы созыва конференции агрессоров и их покровителей

В Англии и Франции снова начал рассматриваться вопрос о созыве конференции с участием западных держав и фашистского рейха, с тем чтобы решить на ней вопрос о «мирной передаче» Германии Судетской области, то есть о расчленении Чехословакии.

28 сентября Чемберлен сообщил в послании Гитлеру, что готов в третий раз прибыть в Германию, чтобы обсудить условия передачи Германии Судетской области. Он указал, что если Гитлер пожелает, то в переговорах могли бы принять участие также представители Франции и Италии. При этом английский премьер высказывал уверенность, то есть фактически заверял Гитлера, что фашистский рейх таким путем сможет добиться безотлагательного осуществления своих требований и без войны{194}. Президент США, получив телеграмму американского посла в Лондоне Дж. Кеннеди о предложении Н. Чемберлена, направил английскому премьеру 28 сентября [203] следующее послание: «Молодец!» («Good man!»). Кеннеди со своей стороны заявил Галифаксу, что он «искренне симпатизирует» всему, что делает Чемберлен, и «горячо поддерживает» предпринимаемые им шаги{195}. Англия и США действовали, таким образом, в полном взаимопонимании.

После достижения договоренности о созыве конференции четырех держав — Англии, Франции, Германии и Италии — Галифакс информировал об этом чехословацкого посланника в Лондоне, который, естественно, не мог не выразить недоумения.

— Но ведь это — конференция для обсуждения судьбы моей страны. Разве мы не приглашены принимать в ней участия?

— Это конференция великих держав.

— Тогда, значит, приглашен также Советский Союз. Ведь Россия также имеет договор с моей страной.

— У нас не было времени пригласить русских, — раздраженно закончил разговор английский лорд{196}.

Весьма ярко охарактеризовал позицию СССР и Англии У. Черчилль в беседе с советским полпредом в Лондоне 29 сентября.

«Сегодня Черчилль в разговоре со мной, — писал И. М. Майский, — с большим респектом и удовлетворением отзывался о поведении СССР в нынешнем кризисе. В частности, он очень высоко расценивает речь Литвинова на Ассамблее и нашу ноту Польше. СССР, по словам Черчилля, выполняет свой международный долг, в то время как Англия и Франция капитулируют перед агрессорами. В связи с этим сочувствие к СССР быстро возрастает... »

Что же касается позиции английского правительства, то Черчилль подверг ее самой резкой критике, отмечая, что она ведет «к неизбежному развязыванию войны». Стремление Чемберлена «игнорировать и отталкивать» СССР, по словам Черчилля, было «не только нелепо, но и преступно», а англо-французский план расчленения Чехословакии возмутителен{197}.

Западногерманский историк Г. Нидхарт, подробно изучивший документы английских архивов о политике правительства Н. Чемберлена по отношению к СССР, констатировал, что она характеризовалась «открытым игнорированием Советского Союза и стремлением к его изоляции»{198}. [204]

Сделка в Мюнхене

29 — 30 сентября в Мюнхене состоялась конференция Англии, Франции, Германии и Италии, завершившаяся сделкой об отторжении от Чехословакии и присоединении к рейху широкой полосы территории вдоль всей германо-чехословацкой границы.

Н. Чемберлен и Э. Даладье прибыли в Мюнхен, заранее приготовившись к капитуляции. Они даже не пытались бороться против требований, предъявляемых Гитлером (формально они были внесены от имени Муссолини). Наоборот, Чемберлен и Даладье соперничали между собой в славословии по поводу чуть ли не благородства этих предложений. Гитлер впоследствии похвалялся, что в Мюнхене Чехословакия была ему «поднесена на блюде ее друзьями»{199}.

Представителям Чехословакии объявили результаты мюнхенского сговора четырех держав как приговор, не подлежавший обжалованию. Первым это сделал Г. Вильсон еще до окончания конференции. Явившись в «комнату ожидания», где с волнением в течение нескольких часов ждали этого приговора вызванные в Мюнхен чехословацкие представители, он решил осчастливить их.

— Почти все решено. Вам будет приятно узнать, что мы пришли к соглашению почти по всем вопросам.

— И какова наша судьба?

— Не так плоха, как могло оказаться.

И Вильсон по карте показал замазанную красными чернилами полосу, охватывавшую с севера, запада и юга чуть ли не половину территории Чехословакии и включавшую почти всю оборонительную линию страны.

— Это возмутительно! Это жестоко и преступно глупо!

— Извините, но спорить бесполезно{200}.

Таким образом, Чемберлен и Даладье пошли в Мюнхене на сговор с агрессорами, на капитуляцию перед ними, позорно предав Чехословакию и оказав фашистским агрессорам помощь в ее расчленении.

Разумеется, эти четыре державы не имели ни малейших законных оснований присваивать себе право принимать решение о разделе Чехословакии. Поскольку эта сделка была грубым нарушением суверенных прав чехословацкого государства и была навязана Чехословакии под угрозой применения силы, она была незаконной. [205]

Ф. Рузвельт счел за честь примкнуть к компании «мюнхенских миротворцев». Он отправил Чемберлену через своего посла в Лондоне Дж. Кеннеди поздравительную телеграмму. Хотя Кеннеди также полностью поддерживал политику попустительства германской агрессии, он все же понимал, что впоследствии она не прибавит чести ее творцам. И поэтому он проявлял известную предусмотрительность. Получив телеграмму, он направился на Даунинг-стрит, 10, но вместо вручения Чемберлену текста телеграммы лишь зачитал ее.

«У меня было такое чувство, — писал он впоследствии, — что когда-нибудь эта телеграмма обратится против Рузвельта, и я оставил ее при себе»{201}.

После окончания в Мюнхене четырехсторонних переговоров Чемберлен изъявил желание поговорить с Гитлером с глазу на глаз. Гитлер согласился. Английский премьер придавал этой беседе совершенно исключительное значение. Ведь для него мюнхенский сговор о разделе Чехословакии был скорее средством к достижению цели. Цель же заключалась в выработке соглашения между Британской империей и фашистским рейхом по всем интересовавшим обе стороны проблемам, с тем чтобы отвести германскую агрессию от западных держав и направить ее на восток. Правящие круги Англии надеялись, что теперь, после удовлетворения столь остро поставленного Гитлером требования относительно Судетской области, сложилась самая благоприятная обстановка для начала делового разговора о таком соглашении{202}.

Чемберлен в ходе беседы с Гитлером достаточно прозрачно изложил свою внешнеполитическую программу. Считая необходимым продемонстрировать свое отрицательное отношение к СССР, английский премьер отметил, что Гитлер не должен теперь больше бояться того, что Чехословакия будет использована как плацдарм для «русской агрессии». Он подчеркнул далее, что Гитлеру не следует опасаться, что Англия будет проводить в Юго-Восточной Европе политику военного и экономического окружения Германии.

Итак, Чехословакия и Юго-Восточная Европа Англию не интересуют, а к России она относится как к злейшему врагу. Учтите, мол, и действуйте!

Что же, однако, интересовало Англию? Чемберлен подчеркнул, что главное — улучшение англо-германских [206] отношений. И тут он предложил Гитлеру за все, что Англия уже сделала для германских агрессоров и пообещала на будущее, подписать англо-германскую декларацию о ненападении.

Гитлер не стал упираться, и тут же эта декларация была подписана. По существу это было соглашение о ненападении и консультациях между Англией и Германией. Главарь немецких фашистов счел возможным несколько подсластить для английского премьера мюнхенскую капитуляцию, так как ему было важно укрепить позиции Чемберлена.

«Жаждущему, — заметил по этому поводу Муссолини, — не отказывают в стакане воды»{203}.

Подписание этой декларации, однако, вовсе не означало, что фашистская Германия собиралась придерживаться ее. Наоборот, гитлеровцы там же, в Мюнхене, продолжили переговоры с Муссолини о заключении германо-итало-японского союза с целью подготовки к войне против Англии и Франции. Риббентроп сразу же после окончания конференции заявил, что Чемберлен «сегодня подписал смертный приговор Британской империи и предоставил нам проставить дату приведения этого приговора в исполнение»{204}.

Мюнхен — шаг к войне

Правящие круги Англии и Франции при заключении мюнхенского соглашения особое значение придавали его антисоветской заостренности. Наглядно свидетельствуют об этом приведенные выше материалы об обсуждении важнейших внешнеполитических вопросов в английском правительстве. Это же явствует из тогдашних дипломатических документов США, Франции, Германии, Италии, Польши и других стран. Так, польский посол в Лондоне Э. Рачиньский писал, касаясь Мюнхена, что в Англии господствует мнение, что Чемберлен «защитил английские ворота и перенес таким образом игру на восток Европы»{205}. 4 октября 1938 г. французский посол в Москве Р. Кулондр со своей стороны отмечал, что мюнхенское соглашение «особенно сильно угрожает Советскому Союзу. После нейтрализации Чехословакии Германии открыт путь на юго-восток»{206}. Лорд Лотиан, назначенный вскоре английским послом в США, отмечал, что в связи с Мюнхеном «политические круги Лондона полагали, что Гитлер после захвата Чехословакии... двинется на Украину». [207] «В Европе все ожидали этого»{207}, — подчеркивал он. Аллен Даллес, касаясь «упущенных возможностей», говорил, что после Мюнхена вся Юго-Восточная Европа постепенно могла оказаться фактически под властью Германии, после чего «ей легко было бы повести войну на один фронт против России»{208}.

Антисоветская подоплека мюнхенского сговора четырех держав не скрывается и некоторыми западными историками. Английский историк Дж. Уилер-Беннет отмечает, что среди правящих кругов Англии в период Мюнхена

«существовала тайная надежда, что если бы удалось повернуть направление германской агрессии на восток, то она израсходовала бы свои силы в русских степях в борьбе, которая истощила бы обе воюющие стороны»{209}.

Об этом же свидетельствует и известный американский публицист и обозреватель У. Липпман. Он писал, что мюнхенская политика Англии основывалась на

«надежде, что Германия и Россия окажутся в состоянии войны и обескровят друг друга»{210}.

Историк ФРГ Б. Целовский признает, что Советское правительство в течение всего предмюнхенского периода пыталось добиться изменения «политики умиротворения», с тем чтобы создать единый фронт против агрессоров.

«Чемберлен и Боннэ делали все возможное, чтобы устранить Советский Союз. По причинам идеологическим и соображениям политики силы они были против сотрудничества с Советами».

Правительства Франции и Великобритании руководствовались в своей внешней политике «не принципами демократии и права, а антисоветизмом»{211}.

Даже биограф лорда Галифакса Ф. Биркенхед вынужден признать, что в течение всего чехословацкого кризиса не было оснований сомневаться в том, что Советский Союз относится к своим предложениям об оказании помощи Чехословакии со всей серьезностью и что он выполнит свои обязательства. Поэтому было исключительно важно открыто иметь СССР в качестве союзника, и

«можно считать непростительной ошибкой, что не были приняты меры для достижения этого»{212}.

В Советском Союзе отчетливо видели опасность, связанную с мюнхенской сделкой четырех империалистических держав. В советской прессе отмечалось, что за короткий срок Эфиопия, Испания, Китай, Австрия, Чехословакия стали жертвами «прожорливых фашистских

людоедов». Наряду с осуждением действий агрессоров в печати критиковалась и проводившаяся в Лондоне и Париже политика попустительства агрессии, которая привела к мюнхенской сделке о расчленении Чехословакии.

«Капитуляция так называемых демократических стран перед агрессором, — писали «Известия», — по видимости отдалив войну, в действительности ее приближает»{213}.

В сопоставлении с политикой империалистических держав, которая вела к новой мировой войне, особенно наглядно выделялась та принципиальная и решительная борьба за сохранение мира, которую вело Советское правительство.

«Взоры всего прогрессивного человечества, всех народов обращены к Советской стране, международный авторитет которой еще больше возрос, — писала «Правда», — только политика Советского правительства есть политика последовательной борьбы за всеобщий мир, за независимость и свободу народов против фашистских агрессоров и захватчиков»{214}.

Л. И. Брежнев с полным основанием констатировал, что в трагические дни Мюнхена Советский Союз «ясно продемонстрировал свою верность союзническому долгу»{215}.

Мюнхенское соглашение коренным образом меняло положение в Центральной Европе. Захватив Австрию, а затем часть Чехословакии, гитлеровская Германия значительно укрепила свои позиции.

В жертву гитлеровцам в Мюнхене была преподнесена Чехословакия. Ей было навязано незаконное решение, согласно которому она потеряла значительную часть своей территории и населения, в том числе важнейшие в экономическом отношении районы. Ввиду смешанного состава населения присоединенных к Германии районов под властью фашистского рейха оказалось 1 661 616 чехов и словаков{216}. Новыми границами были перерезаны и нарушены важнейшие транспортные магистрали страны. Чехословакия была лишена своих хороших естественных границ и пограничных укреплений и оказалась совершенно беззащитной перед фашистским агрессором{217}. Тем самым мюнхенской сделкой были созданы условия, которые полгода спустя были использованы фашистским рейхом для полной ликвидации чехословацкого государства.

Резко ослабленными оказались в результате Мюнхена также стратегические и политические позиции Франции и [209] Англии. Была окончательно ликвидирована англо-французская гегемония в Европе, основывавшаяся на Версальском договоре. В Мюнхене по существу была уничтожена система военных союзов, заключенных Францией с другими государствами Европы. Фактически перестал существовать и советско-французский договор о взаимопомощи против агрессии как средство обеспечения мира и безопасности в Европе. Была похоронена Лига наций. Фашистская Германия получила наилучшие возможности для дальнейшей экспансии, в том числе и для агрессии против Франции и Англии.

Мюнхенский сговор приблизил начало второй мировой войны.

Банкротство политики «умиротворения» агрессоров

Пойдут ли гитлеровцы на Украину?

Реакционные правящие круги Англии и Франции рассчитывали, что в результате мюнхенского сговора агрессивные устремления Германии будут обращены на восток, в конечном счете против Советского Союза.

Советский Союз действительно находился в весьма опасном положении. Совместными усилиями Чемберлена, Даладье, Гитлера и Муссолини СССР был поставлен в положение фактически полной международной изоляции. Советско-французский договор о взаимопомощи был лишен всякого смысла и значения. Правительства Англии и Франции, надеясь толкнуть Германию на войну с Советским Союзом, открыто подчеркивали, что они не желают иметь с СССР ничего общего. Форин оффис прекратил после Мюнхена всякие контакты с советским полпредством в Лондоне. В Англии серьезно начал рассматриваться вопрос о разрыве с Советским Союзом торгового договора.

Как отмечало советское полпредство в Лондоне, сразу же после Мюнхена в политических кругах Англии, а также в печати на все лады дискутировался вопрос о том, что «теперь Гитлер пойдет на восток и что его ближайшим крупным объектом является Украина». Не подлежит сомнению, указывало полпредство, что целый ряд влиятельных деятелей (в том числе некоторые члены кабинета) «прямо нашептывали Гитлеру эту восточную авантюру, обещая ему по крайней мере благожелательный [210] нейтралитет... »{218}. Английская газета «Ньюс кроникл» отмечала 25 октября, что

«твердолобые» пытаются «побудить Россию и Германию вцепиться в горло друг другу».

Английский буржуазный историк К. Миддлмас, подробно изучивший недавно рассекреченные документы английского правительства за предвоенные годы, вынужден признать

«наличие доказательств, оправдывающих советские утверждения, что Англия планировала толкнуть Германию на войну против России»{219}.

Таких же взглядов придерживались и в Париже. 11 ноября советский полпред во Франции Я. З. Суриц сообщал в Москву, что среди французской правящей верхушки «особенно популярна версия о «Дранг нах Остен», версия о предоставлении Германии свободы действий и свободы рук на Востоке. В конечном счете при этом, естественно, имеется в виду предоставление свободы действий против СССР»{220}.

Американский посол в Париже У. Буллит, касаясь послемюнхенской политики Англии и Франции, говорил, что они желали бы, чтобы на Востоке «дело дошло до войны между германским рейхом и Россией», длительной и изнурительной войны между ними.

Затем западные державы «могли бы атаковать Германию и добиться ее капитуляции»{221}.

Когда 6 декабря 1938 г. в результате визита министра иностранных дел Германии фон Риббентропа в Париж состоялось подписание франко-германской декларации о ненападении, Даладье и Боннэ еще больше уверовали, что отныне алчные взоры агрессоров будут обращены только на восток. Возвратившись в Берлин, Риббентроп мог заявить, касаясь советско-французского договора о взаимопомощи, что подписанная в Париже декларация окончательно

«отколола Францию от СССР и устраняет последние остатки опасности русско-французского сотрудничества»{222}.

Заключив соглашение с Германией, правящие круги Франции явно ликовали. Они были уверены в том, что их мюнхенская политика увенчалась успехом. Ж. Боннэ писал, извещая французских послов о своих переговорах с Риббентропом, что

«германская политика отныне ориентируется на борьбу против большевизма. Германия проявляет свою волю к экспансии на восток»{223}.

Для того чтобы откупиться самим и толкнуть Германию на «крестовый поход» против цитадели так ненавистного [211] им большевизма, английские и французские правящие круги были готовы выдать гитлеровцам на съедение все страны Восточной Европы. Союзный договор с Польшей, сотрудничество с Малой Антантой и франко-советский пакт, отмечал заместитель наркома иностранных дел В. П. Потемкин в беседе с французским послом в СССР П. Наджиаром 9 февраля 1939 г.,

«признаются уже как будто пройденными этапами внешней политики Франции, едва ли не достоянием истории»{224}.

Форин оффис также располагал сведениями о том, что Франция намерена ликвидировать свои обязательства по договорам с Польшей и особенно с СССР{225}. Такой курс политики английских и французских правящих кругов после Мюнхена по-прежнему предопределяла их ненависть к коммунизму, будь то в лице Советского государства или же в форме революционного движения в собственных странах.

«Англия ползает на брюхе перед Гитлером, боясь коммунизма»{226}, — отмечал в своем секретном дневнике министр внутренних дел США Г. Икес-.

Именно этой ненавистью к коммунизму объясняется и тот факт, что английское правительство ставило даже вопрос об англо-германском военном сотрудничестве в борьбе против Советского Союза{227}.

Мюнхенцев всецело поддерживали наиболее реакционные и империалистически настроенные представители правящих кругов США. Как утверждал в речи 26 октября 1938 г. бывший президент Соединенных Штатов Г. Гувер, западноевропейским странам не следовало опасаться Германии, так как благоприятные возможности для диктаторских режимов открывала-де только экспансия на восток; не надо лишь мешать такой экспансии{228}.

Советское полпредство в США отмечало в этой связи, что реакционная часть республиканцев по-прежнему

«мечтает о сближении с фашистскими странами и тешит себя иллюзией и надеждой, что европейские агрессоры пойдут против нас»{229}.

Соединенные Штаты еще с лета 1938 года были представлены в Москве лишь временным поверенным в делах и не торопились с назначением нового посла.

Англо-франко-американская реакция всячески подстрекала германских, японских и прочих агрессоров. Со страниц печати западных держав не сходили сообщения о «слабости» Советского Союза как в военном, так и в экономическом отношении. У. Буллит в своей ненависти [212] к СССР заявлял, что если в прошлом веке «больным человеком», обреченным на гибель, считалась Оттоманская империя, то теперь «больным человеком Европы» стала Россия{230}.

В Лондоне были получены сведения о том, что в Германии в то время началось подробное изучение возможностей «решения украинского вопроса» и что Гитлер дал германскому генеральному штабу указания начать подготовку к нападению на СССР. Создание «Великой Украины», которая состояла бы из населенных украинцами районов СССР и Польши, а также Закарпатской Украины, рассматривалось гитлеровцами как важнейшая составная часть германской восточной политики. Сама же эта «Великая Украина» могла бы существовать, по их мнению,

«лишь безоговорочно опираясь на Германию, в связи с чем она по существу превратилась бы в германского вассала»{231}.

Гитлер: с Польшей или против Польши?

В частности, гитлеровцы начали переговоры по «украинскому вопросу» с Польшей. Их надежды на то, что им удастся сговориться с тогдашним польским правительством о совместном выступлении против СССР, не были лишены оснований. Выше уже говорилось о германо-польском сотрудничестве в марте 1938 года, когда в связи с аншлюсом Австрии буржуазно-помещичья Польша стала особенно стремиться к захвату Литвы. Затем польские правящие круги решили вместе с Германией поживиться и за счет Чехословакии. Еще с середины июня между польским послом Липским и Герингом начались переговоры о сотрудничестве, в том числе и военном, в деле «полного расчленения Чехословакии», ликвидации ее{232}.

27 сентября Бек дал послу в Берлине Липскому директиву договориться с Герингом о том, чтобы Польша заранее была информирована о начале Германией военной акции против Чехословакии. «Для вашей секретной информации сообщаю, — писал Бек, — что мы располагаем вооруженными силами, готовыми к действию. В зависимости от развития событий мы можем принять необходимые действия вслед за началом германо-чехословацкого конфликта»{233}. [213]

Ю. Липский согласовал со статс-секретарем МИД Германии Э. Вайцзекером конкретные действия обеих стран, в том числе и «военную демаркационную линию на случай польско-чешской войны». Сразу же после мюнхенского сговора четырех держав, в полночь с 30 сентября на 1 октября, Польша предъявила Чехословакии ультиматум о немедленной передаче ей Тешинской области, а на следующий день начала ввод в Тешинскую область своих войск. Польские правящие круги за свои агрессивные действия получили даже похвалу гитлеровцев{234}.

Германские и польские агрессоры по существу заключили антисоветский военный союз на тот случай, если в результате оказания Советской страной помощи Чехословакии в защите от нападения со стороны фашистской Германии и Польши они окажутся в состоянии войны с СССР. 30 сентября польское правительство поставило перед гитлеровцами вопрос о том, может ли оно рассчитывать на доброжелательную позицию Германии, если в результате предстоящего вторжения польских войск в Чехословакию возникнет вооруженный конфликт между Польшей и СССР.

На следующий же день Липский писал в Варшаву об ответе, полученном им от Риббентропа:

«В случае польско-советского конфликта правительство Германии займет по отношению к Польше позицию более чем доброжелательную».

При этом он дал ясно понять, что правительство Германии оказало бы помощь{235}. Геринг также заверил Липского 1 октября, что

«в случае осложнений с Россией Польша может рассчитывать на самую эффективную помощь со стороны Германии»{236}.

Вскоре встал вопрос о совместной агрессивной войне Германии и Польши против СССР. Риббентроп в беседе с польским послом Липским выдвинул 24 октября 1938 г. предложение об «общем урегулировании спорных проблем, существующих между Польшей и Германией». Эти предложения предусматривали присоединение к третьему рейху Данцига (с сохранением экономических льгот в Данциге для Польши); строительство Германией экстерриториальной автострады и железнодорожной линии через польское Поморье; продление польско-германской декларации о дружбе и ненападении на 25 лет; гарантирование Германией польско-германской границы.

Риббентроп предложил, чтобы, укрепив таким образом польско-германскую дружбу, обе страны проводили

«общую [214] политику в отношении России на базе антикоминтерновского пакта»{237}.

Крайне заинтересованы в германо-польском сотрудничестве против СССР были также японские империалисты, строившие планы совместной войны трех стран против Советского Союза{238}.

Польский посол в Москве В. Гжибовский утверждал в разговоре с вице-министром иностранных дел Польши Я. Шембеком, что «ослабление Советской России возрастает» и «русская проблема назревает». Гжибовский заявил, что Польша «должна иметь влияние на судьбу этой проблемы», напомнив, что в истории уже был момент, когда Польша имела «решающее слово в русских делах». Он привел также слова Пилсудского: «На Россию я пойду сам». Гжибовский высказался за восстановление польской границы 1772 года. Нацистская Германия не без основания считала, что — наравне с Италией и Японией —

«в будущем германо-русском конфликте Польша будет естественным союзником Германии»{239}.

Урегулирование германо-польских империалистических противоречий, связанное с достижением сговора против СССР, оказалось, однако, делом непростым. Гитлеровская Германия, поднимая вопрос о дальнейшем укреплении германо-польской «дружбы», мыслила ее как полное подчинение Польши германскому господству. Если аннексия Германией Судетской области была первым шагом к захвату гитлеровцами всей Чехословакии, то присоединение к рейху Данцига рассматривалось гитлеровцами как проверка готовности Польши к такому сотрудничеству с Германией, которое означало бы добровольную капитуляцию. Советский военный разведчик Рихард Зорге сообщал в Москву 3 октября 1938 г., что очередной проблемой внешней политики Германии является «польский вопрос», но он будет разрешен между Германией и Польшей «по-дружески в связи с их совместной войной против СССР»{240}. Комиссар Лиги наций в Данциге К. Буркхардт также писал 20 декабря после посещения им Германии, что там широко говорят об Украине.

«В известной степени с подобными планами связывают Польшу, конечно, при условии, что заплатит Варшава, что она подчинится, что она будет «разумной», что она пойдет по пути чехов»{241}.

Характерно высказывание германскою военного атташе в СССР генерала Кёстринга в беседе с литовским военным [215] атташе:

«Польша является клячей, которую Германия впрягла в свою упряжь на время... Если Польша рассчитывает на помощь Германии в ее войне с СССР, то во всяком случае германские войска, вступив в «коридор» и в Силезию, оттуда никогда не уйдут»{242}.

Правящие круги Польши были готовы сотрудничать с Германией в империалистическом грабеже чужих земель, особенно в борьбе против Советского государства. В то же время они вряд ли могли быть в восторге от перспективы превращения Польши в бесправного вассала гитлеровской Германии, от захвата нацистами польских земель. Тем более, что это вызвало бы бурю негодования в польском народе. Польскому правительству вовсе не импонировала также идея создания подвластного Германии «украинского государства», так как оно опасалось, что гитлеровцы захотят присоединить к нему также и те украинские земли, которые входили в состав Польши (т. е. земли, отторгнутые Польшей у Советского государства в 1920 г. ). Так, вице-директор политического департамента МИД Польши Т. Кобыляньский подчеркнул 18 ноября в беседе с советником германского посольства в Польше фон Шелия, что если немцы не будут выдвигать идею создания «Великой Украины», то «Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину». В противном случае, указывал он, такое выступление может оказаться невозможным{243}.

Постепенно стала проявляться, таким образом, оборотная сторона медали, выяснялась «цена», которую фашистский рейх требовал с Польши за согласие допустить ее к участию в грабеже чужих земель. Но среди правящих кругов Польши оказалось немало людей, которые готовы были к сотрудничеству с гитлеровцами чуть ли не на любых условиях. Ю. Бек заявил, например, американскому послу А. Биддлу, что Польша может оказаться перед «необходимостью» сотрудничества с Германией в создании украинского государства за счет территорий Польши, СССР и Румынии{244}.

Характерны в этом отношении также высказывания А. Каршо-Седлевского, бывшего советника польского посольства в Москве, назначенного в декабре посланником Польши в Иране. А. Каршо-Седлевский сказал в беседе с фон Шелия 28 декабря 1938 г., что через несколько лет Германия будет воевать с Советским Союзом, а [216]

«Польша поддержит... в этой войне Германию. Для Польши лучше до конфликта совершенно определенно стать на сторону Германии, так как территориальные интересы Полыни на западе и политические цели Польши на востоке, прежде всего на Украине, могут быть обеспечены лишь путем заранее достигнутого польско-германского соглашения»{245}.

Нацистские главари во время каждой встречи с польскими горе-дипломатами и впоследствии неизменно ставили вопрос об антисоветском сотрудничестве двух стран. Так, Гитлер заметил в беседе с Веком 5 января 1939 г., что между Германией и Польшей существует полная общность интересов в отношении России{246}. Отвечая на следующий день на вопрос Риббентропа, не отказалось ли польское правительство от устремлений Пилсудского в отношении Украины, Бек, подтверждая агрессивные планы Польши, подчеркнул, что поляки «уже были в Киеве и что эти устремления, несомненно, все еще живы и сегодня»{247}.

26 января 1939 г., во время визита в Польшу, Риббентроп снова поднял этот вопрос. Гитлеровский министр опять предложил Беку установить сотрудничество между Германией и Польшей в отношении Советского Союза, а также по вопросу о создании «Великой Украины».

«Г-н Бек не скрывал, — указано далее в записи беседы, — что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю».

Выслушав такие заявления польского министра, Риббентроп поставил вопрос о присоединении Польши к антикоминтерновскому пакту, с тем чтобы она оказалась с Германией в «одной лодке». Бек заверил его, что «серьезно продумает» поставленный вопрос{248}. После окончания визита германский посол в Варшаве Г. Мольтке заявил, отвечая на вопрос о позиции Польши в случае столкновения между Германией и Россией:

«Обстановка полностью ясна. Мы знаем, что Польша в случае германо-русского конфликта будет стоять на нашей стороне. Это совершенно определенно»{249}.

В случае совместной с Германией войны против СССР правящие круги Польши предпочитали, чтобы германские войска двинулись против Советского Союза не через Польшу, а через территорию других стран. Нарком иностранных дел СССР отмечал 19 февраля 1939 г., что Польша мечтает превратить Советскую Украину в собственную сферу влияния.

«Она, однако, будет готова в [217] случае надобности поступиться своими мечтаниями и не возражать против похода Гитлера через Румынию... Не возражала бы Польша также против похода Гитлера через Прибалтику и Финляндию, с тем чтобы она сама выступила против Украины, синхронизируя все это с политикой Японии»{250}.

Впрочем, если в первые месяцы после Мюнхена гитлеровцы действительно рассматривали вопрос о выступлении вместе с Польшей против Советского Союза, то это им не мешало обстоятельно разрабатывать и другой вариант, а именно планы войны против Польши, как и против Франции и Англии. К концу декабря 1938 года дальнейшие агрессивные планы гитлеровцев фактически были уже окончательно уточнены. Было решено «ликвидировать» весной 1939 года Чехословакию, а затем и Польшу, с тем чтобы, накопив необходимые силы и укрепив тылы, в следующем году выступить против Франции и Англии.

В германской печати, правда, еще некоторое время продолжалось широкое обсуждение «украинского вопроса», но это было уже дезинформацией, предназначенной для того, чтобы скрыть действительные планы гитлеровцев.

Между тем гитлеровцы занялись конкретными мерами подготовки к нападению на Польшу. На совещании Риббентропа с нацистским генералитетом 22 января прямо говорилось о том, что германо-польская декларация 1934 года будет соблюдаться лишь до тех пор, пока это будет целесообразно. Предусматривалось, что будут приняты меры к тому, чтобы «обострить отношения с Польшей в такой степени, что будет возможно лишь военное решение вопроса» [231]

Нападение на СССР откладывается

Как показали дальнейшие события, расчеты реакционных кругов Англии, Франции и США направить агрессоров в сторону советских рубежей были построены на зыбучем песке. Агрессоры были достаточно хорошо осведомлены о силе и мощи Красной Армии и поэтому не могли решиться на антисоветские авантюры. К тому же Япония глубоко увязла в войне в Китае. До окончания этой войны она могла сколько-нибудь серьезно думать о нападении на СССР только в случае советско-германского [218] конфликта. Германия же не считала себя пока достаточно подготовленной в военном отношении, чтобы отважиться на войну с СССР.

Намеченные Гитлером планы, как уже указывалось, предусматривали прежде всего разгром более слабых противников, а также захват или подчинение тем или иным путем германскому господству ряда малых стран Европы. Об этом свидетельствовал с конца 1938 года даже тон высказываний гитлеровцев по отношению к западным державам.

«Окрики и приказы со стороны фашистских агрессоров по адресу правительств гак называемых «демократических» государств, — писала «Правда» 19 декабря, — становятся с каждым днем все наглее и циничнее».

Один из фашистских «экспертов» по проблемам Восточной Европы, Маркерт имел сведения о том, что до ноября — декабря 1938 года гитлеровцы намеревались форсировать «столкновение с Москвой и в этих целях обеспечить в лице Польши союзника против Советского Союза». Риббентроп и Розенберг «выступали за войну против Советского Союза, используя постановку украинского вопроса. Решительный поворот в оценке политической обстановки и шансов в войне в Восточной Европе наступил, кажется, где-то около рождества». После длительного пребывания в Оберзальцберге Гитлер заявил, касаясь войны против СССР, что нужно еще время для ее «основательной подготовки»{252}.

Все большее изменение соотношения сил в Европе в пользу агрессивных держав и особенно усиливавшийся поток сообщений о том, что Германия намерена направить свой очередной удар не против СССР, а против Польши, Франции и Англии, в конце концов начали вызывать беспокойство у западных держав.

Уже 13 ноября 1938 г. мы находим в дневниках О. Харви, личного секретаря министра иностранных дел Англии, следующую тревожную запись: «Скудная информация, секретная и открытая, получаемая нами теперь из Германии, показывает, что германское правительство смеется над нами, презирает нас и намеревается морально и материально лишить нас наших мировых позиций»{253}. На следующий день лорд Галифакс сделал на заседании внешнеполитического комитета правительства резюме полученных им секретных сообщений, свидетельствовавших о том, что фашистский рейх придерживается [219] «все более антианглийской позиции и что он намерен добиваться развала Британской империи и, по возможности, установления мирового господства немцев»{254}.

В середине декабря в Лондон прибыл первый секретарь английского посольства в Берлине И. Киркпатрик, который привез с собой материалы о том, что гитлеровцы планируют агрессию не только на восток, но и на запад. Однако Н. Чемберлен все еще надеялся на успех намеченного им курса. Касаясь предложений о мерах по укреплению способности Англии оказывать отпор германской агрессии, он заявил на заседании правительства, что эти предложения противоречат его «представлениям о следующей акции Гитлера, которая будет обращена на восток, и в этом случае Англия могла бы вообще остаться вне войны»{255}.

19 января 1939 г. английскому правительству была представлена записка Форин оффиса, в которой обобщалась информация о планах нацистов, полученная из различных секретных источников. Во введении к этой записке Галифакс указывал, что «до сих пор было общепринятым ожидать, что устремления Гитлера будут направлены на восток и в особенности что он планирует что-то в отношении Украины. За самое последнее время мы получаем сообщения, свидетельствующие о том, что он может счесть момент подходящим для того, чтобы нанести решительный удар по западным державам»{256}. Форин оффис располагал в то время сведениями о том, что гитлеровцы намерены начать крупные военные акции с разгрома Польши{257}.

Французский генеральный штаб также к концу января 1939 года пришел к заключению, что Германия скорее начнет атаку на западе, чем войну против СССР{258}.

Таким образом, к началу 1939 года фашистский рейх, пользуясь политикой попустительства германской агрессии со стороны Англии, Франции и США, занял господствующее положение в центре Европы. Надежды незадачливых правителей западных держав, что им удастся добиться сделки с гитлеровцами и толкнуть их агрессию на восток, против СССР, оказались несостоятельными. Германские фашисты, намечая свои дальнейшие захватнические планы, предпочитали пока иметь дело с более слабыми противниками. На схватку с СССР они пока не решались.