Готовность советской экономики к войне в межвоенный период
Историко-экономический анализ процесса индустриализации в любой стране, отводит центральное место как темпам роста экономики и её отдельных отраслей, так и институциональной структуре экономики в целом. Проведение подобного исследования в отношении советской индустриализации и, в особенности, её военной составляющей, затруднялись нехваткой статистических данных, нерыночным механизмом ценообразования, а также скудостью первичных источников и документов. Поэтому неясными оставались и истинные цели партийного и военного руководства в области обороны.
В настоящей работе реализован как методологический, так и эмпирический подход. От рассмотрения запланированных, а также достигнутых годовых и долгосрочных показателей мы перешли к анализу специфических показателей, установленных для оборонной промышленности на случай войны (мобилизационная заявка). До сих пор не представлялось возможным провести сколько-нибудь детальный анализ мобилизационных показателей в общей системе планов советской оборонной промышленности. Это же верно и для оценки осуществимости этих планов в случае начала войны, а значит, и понимания того, насколько реалистичными были установленные мобилизационные показатели. Дискуссии между военным руководством и руководителями промышленности в начале и середине 30-х гг. свидетельствуют: беспокойство вызывала, главным образом, проблема расширения производственных мощностей, а также необходимость гарантированного устойчивого выпуска вооружений в течение года, либо даже нескольких лет войны. Несмотря на то, что в хозяйственных и иных государственных органах существовала широкая сеть занимавшихся мобилизацией специалистов, а также разрабатывались различные [230] планы на случай непредвиденных обстоятельств (на период мобилизации, а также на год войны), озабоченность вызывала реалистичность планов мобилизации промышленности, что нашло отражение в отчётах о так называемых пробных мобилизациях.
В настоящем исследовании истоки возникновения аппарата планирования в военном производстве связываются с дискуссиями, которые развернулись в партии и военном руководстве в 1925–1927 гг. Озабоченность исходом неизбежной, согласно большевистской доктрине, вооруженной конфронтации с коалицией капиталистических государств заставила советское руководство отчётливо осознать важность включения и разработки всех аспектов обороны страны в общих рамках долгосрочного планирования.
Основа системы советского военно-промышленного планирования была заложена в 1927 г. Согласно идее, отстаивавшейся в то время Начальником Штаба РККА Тухачевским, эта система, которая начала складываться в рамках Государственной плановой комиссии (Госплана), должна была в дальнейшем перейти в подчинение военного руководства, однако, как показано выше, мнение Тухачевского было, в конечном счете, отвергнуто. Тем не менее, уже осенью 1927 г. принципы, распределение функций, а также личный состав разработчиков планов, которые были установлены Госпланом для проведения планирования в оборонной промышленности, с одной стороны, и система мероприятий, предусмотренных военным руководством (Наркомат обороны, Штаб Красной Армии) для подготовки к войне, с другой, определили общие рамки и структуру планирования. В ходе индустриализации эта структура оказывала влияние и даже определяла приоритеты развития, а также объёмы необходимых мощностей в ключевых отраслях промышленности. Учитывая природу военного производства, в особенности, существование большого разрыва между потребностями военного времени и уровнем производства в мирное время, характер того воздействия, которое оказывалось системой планирования отраслей военно-промышленного комплекса, был, как подчёркивалось в данном исследовании, в большей степени качественным, чем количественным. Абсолютные показатели производства вооружений были сами по себе впечатляющими. Современниками, а позднее и исследователями на Западе отмечалось производство Советским Союзом в начале 30-х гг. таких современных видов вооружений, как самолеты, танки и химическое оружие. Для детального сопоставления планов капиталовложений и степени их реализации как в собственно оборонных, так и во [231] вспомогательных отраслях (т.е. во всём комплексе оборонной промышленности в широком смысле), потребовалось бы ещё одно исследование. Это новое исследование на основе фактических данных либо подтвердило, либо, напротив, опровергло бы представление о том, что, согласно принципам принятой модели планирования, капиталовложения в оборонную промышленность целиком и полностью диктовались требованиями мобилизационных заявок. В рамках настоящего исследования вопрос был лишь поставлен, а также были отмечены некоторые из возникающих при этом методологических проблем.
Одним из элементов данного исследования является новая трактовка проблемы милитаризации экономики. При этом доказывается, что ни по одному из показателей процесс приобретения Красной Армией новых вооружений в конце 20-х гг. не может быть назван перевооружением, а, скорее, реорганизацией оборонного потенциала страны. Поэтому, учитывая состояние советских вооружённых сил, которое было детально изложено в первом плане войны 1926 г., а также в исследовании советской разведки «Будущая война», процесс реорганизации оборонной промышленности, по большей части, выглядел как попытка догнать и перегнать значительно более развитый в техническом отношении Запад. По мнению советского руководства, основная угроза исходила от коалиции сопредельных государств, которая была бы поддержана странами Запада. Рациональным ответом на эту угрозу стала всесторонняя модернизация советской военной машины в годы первой пятилетки. Имеющиеся данные свидетельствуют также о том, что хотя в 1930–1932 гг. и была заложена основа современной армии (оснащённой танками, самолетами, автоматическими винтовками и другими видами вооружений), военное и партийное руководство отвергало аргументы плановых органов (Снитко), а также отдельных военачальников (Тухачевский), настаивавших на создании массовой армии, которая была бы вооружена десятками тысяч самолетов и танков. Вместо этого, на протяжении 1932–1934 годов, а, возможно, и даже более длительного периода составители планов следовали «модели индустриализации», предусматривавшей создание такой структуры промышленности, которая соответствовала представлениям советских экономистов о развитой экономике (образца США), гражданский сектор которой (в особенности, это касалось машиностроения) мог быть мобилизован в случае войны. Как следствие, в Советском Союзе был создан ряд секторов промышленности, имевших двойное назначение, — ярким примером могут служить автомобильная, тракторная, авиационная и химическая [232] промышленность. Предельная мощность предприятия (для военного времени) определялась мобилизационной заявкой. Однако в мирное время соотношение военной и гражданской продукции в реальном объёме производства могло принимать любые значения. Вопрос о том, какой процент инвестиций, предусмотренных первым и вторым пятилетними планами, имел подобное двойное, т.е. гражданское и военное, назначение, а также о том, что являлось определяющим фактором при установлении доли гражданской и военной продукции, есть вопрос будущих исследований. В той мере, в какой доступная нам информация позволяет судить о намерениях плановиков и военного руководства в 1933–1934 гг., представляется некорректным описывать создание и развитие в этот период оборонной промышленности в терминах милитаризации экономики. Первая причина была уже названа выше: по мнению Госплана, «промышленная мобилизация американского типа» окажется менее дорогостоящей для советской экономики в долгосрочной перспективе, включая развитие ситуации в довоенный, военный и послевоенный период (последний предусматривал триумфальную победу над капиталистическими государствами). Вторая причина, по которой понятие милитаризации экономики не следует применять к Советскому Союзу начала 30-х гг., заключается в том, что это сузило бы само понятие. Как следует из данной работы, принципы и методы мобилизации промышленности были одинаково в ходу и в Советском Союзе, и в западных государствах, таких как Италия, Франция и, особенно, Германия. Проводившаяся во всех этих странах подготовка экономики к требованиям тотальной войны означала, таким образом, милитаризацию. Сам термин милитаризация не совсем подходит для данного контекста, поскольку описываемая подготовка сводилась только к планированию, а не к реальному производству. Однако, когда мобилизационные задания, предусмотренные третьим пятилетним планом (1938–1942 гг.), значительно превысили все возможные показатели мобилизации гражданской промышленности, то советскому руководству пришлось распрощаться с «американской моделью». Поэтому реализация планов развития оборонной промышленности в 1938 и 1939 г. демонстрирует сдвиг в сторону милитаризации экономики, причём применение термина представляется в данном случае более точным и оправданным.
Когда результат исторического процесса налицо (как в данном советском случае), возникает соблазн экстраполировать более позднее знание на анализ истоков происходивших событий. В истории [233] того, что принято называть советским военно-промышленным комплексом, который, в свою очередь, берёт начало в общей структуре военного планирования, сложившейся ещё в 20-е гг., автор предпочитает говорить о, по крайней мере, двух путях развития — гражданском и военном. Первое из этих направлений ориентировалось на опыт американской промышленности, демонстрирующий необходимость постоянного развития тяжелой и машиностроительной промышленности, а также современной инфраструктуры (авиации и моторизации). Поскольку в конце 30-х гг. угроза войны превзошла тот уровень, от которого первоначально отправлялись плановики, им пришлось расширить рамки собственно военного производства и создать для него новую организационную структуру. Подтверждением может служить ограниченный объём военных заказов, который был запланирован в 1932 г. на вторую пятилетку, тогда как изменившиеся обстоятельства, а именно, возросшая к концу этого периода вероятность войны, обусловили необходимость высокой мобилизационной готовности промышленности.
После этих весьма общих выводов уместно указать на установленные факты.
Как было показано выше, общая озабоченность отставанием развития оборонной промышленности привела к реорганизации управления отраслью и появлению новой структуры планирования оборонной промышленности. Несмотря на политические и социально-психологические последствия, которые могла иметь «военная угроза» 1927 г., военные, согласно представленным выше данным, по-видимому, не были особенно озабочены угрозой надвигавшейся войны. Планирование, которое развернулось в Госплане и во многих наркоматах при неизменном представительстве военных, было рассчитано на длительную перспективу. Признавая, в соответствии с господствовавшим марксистским анализом ситуации, неизбежность «будущей войны, авторы большинства сценариев, однако, полагали, что она начнется не раньше, чем через десять лет.
Новые военные теории, получившие развитие в середине 20-х гг. годов, предусматривали использование новых вооружений, таких как авиация, танки и бронемашины. На практике, в планах преобразования вооружённых сил первое место вначале отводилось необходимости модернизации артиллерии. Однако вскоре стало ясно, что ещё более важным, чем уровень выпуска продукции в ближайшие годы, является готовность экономики, а также общества в целом к прогнозируемой длительной войне. Эта озабоченность скорее [234] организацией подготовки к войне, чем непосредственным производством военной продукции, по-видимому, вызвала к жизни конфликт между Наркомом обороны Ворошиловым и Начальником Штаба РККА Тухачевским. В отличие от распространённой трактовки событий, в настоящей работе показано, что освобождение Тухачевского от его обязанностей в 1928 г., по-видимому, не было связано с его якобы далеко идущими планами перевооружения Красной Армии. Центральным вопросом конфликта была скорее степень влияния и контроля над процессом планирования.
Согласно выводам советских военных, сделанным ими в «Будущей войне» и других работах, в случае возникновения войны в 20-е гг., т.е. ещё до начала индустриализации, советские вооружённые силы, вероятно, были бы способны на сдерживание враждебной коалиции. Но для достижения победы над антисоветским блоком потребуется 5–10 лет развития промышленности и инфраструктуры.
Следующий вывод заключается в том, что не существовало какого-либо особого пятилетнего плана развития вооружённых сил и оборонной промышленности на 1928/1929–1932 гг. Несколько проектов таких планов действительно было подготовлено. С военными также советовались в связи с проектами пятилетнего плана в целом. Их мнение о потребностях вооружённых сил в случае войны нашло отражение в плановых заданиях для многих секторов экономики.
Иными словами, советские плановики только формулировали набор приоритетов, связанных с общим развитием обороннозначимых отраслей, а также намечали конкретные мобилизационные задания для промышленности. Эти задания одобрялись потом высшим партийным и государственным руководством страны. Мобилизационной заявкой устанавливались запланированные производственные мощности по выпуску ряда важных видов вооружений на определённый период времени. При этом военные исходили из того, что мобилизационных резервов, аккумулированных на складах орудий, запасов боеприпасов и вооружений, хватит, максимум, на три первые месяца войны. Учитывая, что согласно расчетам, сделанным в начале анализируемого периода, потребуется до шести месяцев для мобилизации промышленности и перевода её на военные рельсы, а также стремительное развитие техники и очень высокий уровень боевых потерь для современных систем вооружения, едва ли осуществимым выглядит намерение создать в мирное время мобилизационные резервы даже на три месяца войны. Поэтому подготовка к войне формирующихся танковой и авиационной промышленности [235] предусматривала не только необходимость огромных капиталовложений для создания мощностей военного времени, но и постоянные проверки мобилизационной готовности.
Таким образом, можно говорить о двойственном характере оборонного планирования. Параметры долгосрочных планов определялись как планами на случай непредвиденных обстоятельств (план на год войны, план на начальный период войны, балансы военной экономики), так и мобилизационными заявками вооружённых сил.
Однако, рассматривая в качестве решающего фактора будущей войны целевое использование выпускаемых вооружений, на первый план следует выдвинуть мощность производства военного времени (годовое производство, производство в течение первого, второго и последующих годов войны). Советское оборонно-промышленное планирование также имело «военный стержень». Как отмечалось выше, для каждой категории вооружений существовал утверждённый правительством уровень необходимого производства. В принципе, эти утверждённые Политбюро заявки должны были включать все важные виды военной продукции и, в свою очередь, обусловливать распределение и объём капиталовложений на каждый последующий год. На практике однако, подобная обусловленность была скорее исключением, чем правилом.
«Теневое» планирование включало в себя оценку военными потребностей (резервов и норм снабжения) в течение начального периода, а также одного года ведения войны. В свою очередь, потребности военных определялись планами войны, ожиданиями на развёртывание различных видов вооружений, длительностью боевых операций, нормами снабжения боеприпасами, а также ожидаемым уровнем потерь. В настоящем исследовании были обрисованы принципы планирования советской оборонной промышленности, как в их теоретическом, так и организационном преломлении. Практическое воплощение этих принципов было проиллюстрировано примерами, относящимися к отдельным отраслям промышленности. [236]