Историографические заметки о М. Н. Тухачевском
Центральной фигурой данного исследования является Михаил Николаевич Тухачевский. Его вклад в развитие советской военной доктрины и разработку планов войны в 20–30-е гг. играет здесь первостепенную роль. Анализ его планов и работ о будущей войне даёт наглядное представление о том, как виделись советским военным необходимые преобразования в экономике. В отличие от военной мысли Тухачевского, его предложения в области военно-экономической подготовки страны и промышленной мобилизации были прежде менее известны. Следовательно, прояснение его позиции в решающие моменты процесса перевооружения СССР является насущной задачей.
До реабилитации Тухачевского в 1957 г. литература о нём в основном имела довоенное происхождение {570}. Если не считать показаний перебежчика Вальтера Кривицкого по «делу Тухачевского», о возможном заговоре между Германией и советским НКВД свидетельствуют лишь несколько послевоенных статей мемуарного характера, написанных германскими офицерами {571}. В 1957 г. военная коллегия, возглавляемая Б. Викторовым, подвергла тщательной проверке основания, приведшие к аресту, допросу и суду над Тухачевским в мае-июне 1937 г. Была выявлена масса новых данных относительно внутренних механизмов репрессий в Красной Армии {572}.
В начале 1960-х гг. были опубликованы мемуары и биографические очерки о Тухачевском тех немногочисленных счастливчиков, кому повезло пережить сталинские чистки в Красной Армии. Генерал А. И. Тодорский составил список самых известных красных командиров, уничтоженных в 1936–1938 гг. Он также написал краткую биографию Тухачевского {573}. Одним из главных источников стали мемуары генерала Г. С. Иссерсона, в которых он описал предложения [237] Тухачевского о реструктуризации советских вооружённых сил, сделанные им в 1928 г. и 1930 г. {574}. Ещё одним дополнительным источником стала вступительная статья маршала С. Бирюзова, написанная к публикуемым «Избранным произведениям» Тухачевского {575}.
Сегодня очевидно, что эта историография была по-своему тенденциозна. И прежде всего потому, что упомянутые статьи Иссерсона и Бирюзова были опубликованы тогда, когда XXII съезд КПСС решительно осудил преступления и репрессии сталинизма и признал Ворошилова виновным в расправе над командованием Красной Армии в 1937–1938 гг. Тухачевский и другие маршалы, казнённые после показательного процесса в 1937 г., были реабилитированы в ходе первой хрущевской кампании десталинизации. Советские историки, описывая развитие Красной Армии в межвоенный период и в первый год Великой Отечественной войны, обычно стремились приукрасить заслуги Тухачевского. Однако подлинная суть его предложений, высказанных, в частности, в уже упоминавшемся январском докладе 1930 г., оставалась невыясненной.
Даже автор сравнительно недавней биографии Тухачевского, Валентин Иванов, пишет, что цифры Тухачевского были абсолютно обоснованными показателями развития артиллерии, бронетанковых войск и авиации. Несмотря на то, что сам Тухачевский относил свои расчёты к концу первого пятилетнего плана, то есть к 1933 году, Иванов утверждает, что Тухачевский с величайшей прозорливостью предвидел размах будущих военных конфликтов: «За 10 лет до Второй мировой войны он сумел довольно чётко увидеть картину тех стратегических операций, которые в действительности развернулись в 1939–1945 гг.» {576}.
Советская историография склонна неопределённо оценивать временную перспективу планов Тухачевского. Между тем, стоит подчеркнуть, что его схема определенно была рассчитана на ближайшее будущее: «Не имея возможности точно определить сроки и последовательность осуществления этой организации, считаю, что таковая несомненно соответствует производственным возможностям пятилетки» {577}.
Не исследованной советскими историками осталась судьба предложений Тухачевского 1930–1931 гг. и отношение к ним Ворошилова, Шапошникова и Сталина. И что особенно важно, в советской историографии никогда даже не упоминался поверхностный и тенденциозный анализ этих предложений, предпринятый Шапошниковым. Споры вокруг предложений Тухачевского имеют, помимо [238] историографического, ещё один важный аспект, связанный с открытием принципиально иной перспективы. Тухачевский, так же как и Снитко, видел необходимость качественного скачка в развитии советских вооружённых сил. В период, когда размах стратегического планирования, казалось, ещё предусматривал возможность глубоких трансформаций, в окружении Сталина подобное мышление получило иной резонанс.
Когда идеи Тухачевского нашли поддержку и у других военных руководителей, события стали развиваться стремительно. Старый «военспец» Борис Шапошников, по неизвестным причинам поспешивший вступить в ВКП(б) осенью 1930 г., был смещён с поста начальника Штаба РККА. Тухачевский в июне 1931 г. был назначен заместителем народного комиссара по военным и морским делам, а также начальником вооружений Красной Армии. Этот координирующий пост, созданный в 1929 г., сначала занимал Уборевич, впоследствии назначенный командующим Белорусским военным округом.
В апреле 1931 г. Шапошников был назначен командующим Приволжским военным округом, а Егоров — начальником Штаба РККА. Год спустя, Шапошников уже возглавлял Военную академию им. М. В. Фрунзе, а в сентябре 1935 г. был вновь назначен командующим военным округом — на сей раз Ленинградским. Начало чисток 1937 г. он встретил вновь в должности начальника Генштаба, оставив этот пост лишь в августе 1940 г., в связи с событиями советско-финской войны. Последний раз Шапошников возглавил Штаб РККА в июле 1941 г., сменив смещённого с этой должности Жукова.
Тухачевский, Триандафиллов, Халепский, Жигур и ряд других «модернизаторов» получили возможность работать в тесном сотрудничестве над выработкой стратегической доктрины и созданием видов вооружений — танков, истребительной, бомбометательной и транспортной авиации, химического оружия и экспериментальных технических средств. Некоторые результаты их совместных усилий будут проанализированы в следующих главах. В качестве решающего критерия оценки успехов процесса перевооружения «вглубь» взята мобилизационная готовность промышленности.
Архивные находки позволяют пролить свет на ещё одно спорное историческое утверждение. Принято считать, что Сталин начал кампанию против Тухачевского в 1930 г. Однако документальные свидетельства, подтверждающие эту точку зрения, отсутствуют, если не считать таковыми слухи, «воспроизведённые» во время хрущевской оттепели. Напротив, архивные источники показывают, что в тот [239] момент Сталин полностью доверял Тухачевскому как специалисту по военному планированию. Летом 1930 г., в разгар дискуссии о модернизации армии, Сталин поручил Тухачевскому разработать проект нового плана войны против Польши. Несмотря на существовавшие между ними разногласия в исторических вопросах и по поводу процесса перевооружения, Сталин фактически одобрил идею Тухачевского заложить в основу советского военного планирования новую теорию «глубоких операций». Вынесенный на рассмотрение в 1932 г., этот план Тухачевского включал удары с воздуха по тылам польской армии ещё на этапе её мобилизации, танковые операции на границе и тяжёлые бомбовые удары по Варшаве {578}.
Анализ событий, приведших в 1937 г. к суду и расстрелу Тухачевского, не входит в задачу данной книги. (Существовали ли в действительности якобы сфабрикованные нацистами документы о тайном сотрудничестве Тухачевского с германскими офицерами? Каким образом они попали в Москву? И т.д. и т. п.) {579}. Согласно общепринятому мнению, Сталин ненавидел Тухачевского со времён советско-польской войны 1920 г., когда он выступил против похода Тухачевского на Варшаву, а в 1930 г. спровоцировал против него заговор. Однако, судя по их тесному сотрудничеству в промышленной реконструкции, явленному осенью 1931 г. и позднее, эта версия нуждается в более весомом документальном подтверждении. Приведённое в этой книге письмо Сталина 1932 г., в котором он приносит свои извинения Тухачевскому, заставляет усомниться в этой версии.
Личная неприязнь, возможно, существовала также между Борисом Шапошниковым и Михаилом Тухачевским. В 1923 г. Шапошников подверг анализу ход и результаты советско-польской войны, и его выводы, совсем в духе позиции Сталина-Буденного-Ворошилова, оказались явно не в пользу Тухачевского {580}.
Одним из главных участников советско-польской войны был Александр Егоров. В 1920 г. он командовал Юго-Западным фронтом, войска которого пытались захватить Львов вместе с 1-ой Конной армией Буденного. В начале августа командование Юго-Западного фронта проигнорировало приказ изменить направление движения и присоединиться к походу Западной армии Тухачевского на Варшаву. В 1928 г. Егоров описал эти события в книге, вышедшей год спустя под названием «Львов-Варшава. 1920 год». Нарком Ворошилов в своём письме к Егорову предупреждал его против вступления в открытую полемику с Триандафилловым, Тухачевским и прочими по поводу советско-польской войны. Не надо забывать, писал он, что [240] мы с Вами не можем быть объективными историками, поскольку, во-первых, были непосредственными участниками событий, а во-вторых, и в настоящее время занимаем ведущие военные посты {581}.
Однако уже год спустя Ворошилов забыл свои рекомендации, данные Егорову. Славословная статья «Сталин и Красная Армия», написанная Ворошиловым в честь 50-летия вождя, положила начало фальсификациям деятельности Сталина в годы гражданской войны {582}.
Если расхождение между Сталиным и Тухачевским по поводу исхода советско-польской войны действительно столь болезненно влияло на их взаимоотношения, очень трудно объяснить, почему в январе 1932 г. Тухачевский обратился к Сталину с просьбой вмешаться в дела Военной академии. Тухачевский считал, что в книгах Владимира Меликова «Война с белополяками» (1925 г.) и «Марна-Висла-Смирна» (1928 г.) содержится вполне обоснованная критика действий командования Западным фронтом в 1920 г. Однако Тухачевский был не согласен с «пессимистическими выводами» Меликова относительно возможности наступления на территорию противника. В рамках официальной линии Академии в вопросе о войне с Польшей он счёл себя полностью дискредитированным. В письме на имя «уважаемого товарища Сталина» Тухачевский отметил, что в своих лекциях в Академии Меликов изображает его (Тухачевского) как любителя наступлений и автора фантастических планов, а его руководство прямо называет авантюристическим, глупым и преступным. Тухачевский привёл ряд искаженных, по его мнению, фактов из последних лекций Меликова, объяснил причины нападок на его командование в польской кампании и напоследок, сравнив выводы Меликова с ленинскими, попросил Сталина вмешаться.
В том же письме Тухачевский подчеркнул, что Академия РККА с её устаревшей педагогикой неоднократно подвергалась критике не только с его стороны, но и со стороны всех «передовых командиров»: Егорова, Уборевича, Якира, Федько и покойного Триандафиллова. По мнению Тухачевского, руководители Академии Эйдеман и Щаденко оказались в плену у старой профессуры, и даже аресты большинства старых преподавателей не изменили основ академической педагогики {583}.
Наконец, следует отметить, что в это время Тухачевский вырабатывает для себя или принимает новые «правила игры». В начале 1931 г., после десятилетия открытых и честных военно-теоретических дебатов, он организует травлю своего главного соперника в [241] области стратегии. На прошедших зимой 1929/30 г. дискуссиях, посвященных Триандафиллову и другим реформаторам, профессор Свечин был одним из самых уважаемых оппонентов, чьи выступления отличались искренностью и убедительностью. И уже в апреле 1931 г. «обвиняемый» Свечин находился под арестом и был не в состоянии сказать что-либо в свою защиту, сражённый запутанностью аргументов обвинения {584}.
Таким образом, Тухачевский внёс определенный вклад в удушение военно-теоретической дискуссии и, в конце концов, сам пал жертвой этой депрофессионализации и политизации вооружённых сил.