Польско-румынская коалиция, поддерживаемая Францией, рассматривалась советскими военными в качестве наиболее вероятного противника СССР на его западных границах. Учитывая эту перспективу, в 1932 г. Штаб определил глобальную цель, которая должна была лечь в основу плана строительства вооружённых сил. Цель была [171] определена следующим образом: Красная Армия должна быть так же хорошо технически оснащена, как самые передовые армии капиталистического мира (США, Франция). Она должна быть способна вести войну одновременно на западе и на востоке. Советский Союз должен достичь превосходства в вооружении над Францией, сильнейшим соперником СССР в Европе, и её союзниками, Польшей и Румынией, граничащими с СССР на западе. Особенно это касалось авиации, танков и химического оружия {441}.

Чтобы успешно противостоять угрозе на Дальнем Востоке, советское руководство провозгласило цель создания в годы второй пятилетки (1933–1937 гг.) новой производственной базы для выпуска вооружений в Сибири {442}. В то время, когда составлялся оборонный раздел проекта второго пятилетнего плана, военные в своих расчётах всё ещё исходили из сценария конфликта СССР с коалицией сопредельных западных государств. Основные параметры этого сценария были приведены выше в предыдущих главах. К 1932 г. изменились лишь количественные характеристики этого сценария. Однако уже начиная, по крайней мере, с 1932 г. военное руководство стало принимать во внимание северное направление японского экспансионизма, представлявшее угрозу для советского Дальнего Востока и Сибири. В середине 30-х гг. советские военные планы должны были учитывать и возможность нападения Германии, которое, в случае завоевания или сговора Германии с Польшей превращалось в главную угрозу.

Изменение международной ситуации в 1933 году, связанное с приходом нацистов к власти в Германии, стало решающим фактором, который определял советскую позицию на протяжении всех 30-х гг. Однако первоначально, судя по долгосрочным военным планам, нацистская угроза не являлась столь определяющим фактором, как можно было бы думать. Руководство Красной Армии продолжало развивать свою концепцию глубоких форм военных действий с использованием механизированных войск, авиации, авиадесантных и химических соединений. Угроза со стороны объединенных вооружённых сил Японии и Германии воспринималась как реальная возможность войны на два фронта, если антикоминтерновский пакт 1937 г. повлек бы за собой совместные военные действия фашистских держав. Эти оценки внешней угрозы и соответствующие военные планы нашли отражение в различных планах мобилизации промышленности в рамках второго (1933–1937 гг.) и третьего (1938–1942 гг.) пятилетних планов. [172]

Развитие советской военной теории и боевой техники

Тухачевский явился вдохновителем развития военной мысли от понятия «глубокого боя» до более сложной и масштабной теории «глубокой операции». Суть теории глубоких форм вооружённой борьбы заключалась в следующем:

— подавление обороны противника на всю её оперативную глубину совместными усилиями военно-воздушных сил, воздушных десантов, артиллерии, стрелковых и мотомеханизированных войск;

— воспрепятствование подходу резервов противника из глубины и вдоль фронта к намеченному участку прорыва посредством блокирования транспортных коммуникаций;

— прорыв тактической зоны обороны в высоких темпах;

— стремительное развитие тактического успеха в оперативный;

— развитие оперативного успеха посредством маневра во фланг и тыл противника в глубине его обороны;

— достижение цели операции — полного уничтожения оперативной или оперативно-стратегической группировки противника.

Часто утверждается, что до Второй мировой войны Красная Армия не вела подготовки к оборонительным действиям и что идеи стратегической обороны ею игнорировались. Однако, по-видимому, это один из многих мифов, созданных, чтобы объяснить катастрофу лета 1941 г. {443}. В действительности, ситуация была более сложной. Во-первых, учитывая, что в 1920–1930-е гг. Советский Союз не готовился к ведению наступательных войн, задача Вооружённых сил заключалась в том, чтобы противостоять, а затем отразить любое возможное нападение. Таким образом, войска должны были быть подготовлены к ведению глубокой обороны и к превращению фронтовой полосы в неприступную область. Во-вторых, даже когда в военной доктрине делается упор на наступательную войну, подготовка любой наступательной операции требует тщательного изучения обороны возможного противника. Любая операция представляет собой, по словам русского военного историка Роберта Савушкина, «единый теоретический процесс, в котором каждая позиция, элемент и действие в обороне находит соответствие в наступлении и наоборот» {444}. В-третьих, все главные маневры и военные игры, [173] проводившиеся в Красной Армии имели двойное назначение. В них должны были решаться не только наступательные, но и оборонительные задачи.

Тактические и оперативные аспекты этих новых массовых операций, проводимых при участии механизированных войск во взаимодействии с авиацией, нашли отражение в «Новых вопросах войны» Тухачевского. Эта работа была подготовлена им в 1932 г. и намечалась как продолжение «Будущей войны», но осталась неопубликованной {445}. В дальнейшем Тухачевский планировал посвятить два тома анализу вооружённых сил главных европейских государств и их действиям на разных фронтах, а также изучить военный потенциал Советского Союза и коалиций империалистических государств. Тухачевский, разумеется, следил за дискуссиями о роли бронетанковых войск, которые велись военными теоретиками в Западной Европе. Он был хорошо знаком с новаторскими работами генерал-майора Джона Фуллера о действиях механизированных войск {446}. Отталкиваясь от основных положений Фуллера, Тухачевский развил свою собственную теорию. 20 июня 1932 г. «Красная звезда» опубликовала статью «Неудачные попытки Фуллера перепрыгнуть через себя», подписанную псевдонимом «Тау». В этой статье Фуллер подвергся критике за то, что не развил свою концепцию механизации с учётом новейшей техники. Автор выдвигал идею «авиа-мех-моторизации» и предлагал использование военно-воздушных и воздушно-десантных войск совместно с новыми броневойсками в качестве развития оперативной концепции {447}.

И в теории и в практике ведения современной маневренной войны Советский Союз в это время явно опережал Германию. После визита в Германию осенью 1932 г. Тухачевский сообщал о манёврах, состоявшихся во Франкфурте-на-Одере {448}. Как ни удивительно, учитывая планы долгосрочного военного сотрудничества между РККА и Рейхсвером, Тухачевский был не в восторге от германской армии. По его мнению, ей не хватает понимания особенностей современной войны. Руководство рейхсвера, писал он, не может представить себе новых форм сражения, вытекающих из существования новых видов вооружения: авиации, танков, автоматических винтовок и так далее {449}. Но спустя несколько лет он полностью изменил свою оценку немецких возможностей и способов ведения маневренных боевых действий. По мере того как германская армия усваивала принципы, близкие к тем, которые уже получили развитие в советской военной доктрине, вермахт становился грозным противником, [174] существование которого должно было изменить все имеющиеся сценарии войны {450}. Во время своего визита в Германию в 1932 г. Тухачевский посетил заводы Круппа, артиллерийский завод в Руре, а также Рейнские металлические заводы и заводы Юнкерса. Он дал высокую оценку немецкой оборонной промышленности, отметив тщательный контроль качества и взаимозаменяемость. В своих отчётах он вновь подчеркивал необходимость создания надёжной системы мобилизационных мероприятий в рамках каждой отрасли промышленности и каждого конкретного предприятия {451}.

Советско-германское военное сотрудничество прекратилось в 1933 г., однако на протяжении 30-х гг. импорт продукции немецкой промышленности оставался важным источником для обновления советской оборонной промышленности {452}.

К 1933 г. Красная Армия приняла теорию «глубокого боя» и «глубокой операции» в качестве основного направления военно-теоретических исследований и задачи практического освоения. Однако суть этой теории оставалась до конца не ясной. Даже Нарком обороны Ворошилов преуменьшал значение новой оперативной концепции. Он придерживался необоснованного мнения, что, несмотря на новую технику и вооружение армии, тактика РККА не изменится. Его выступление на расширенном заседании РВС в 1933 г., по мнению Тухачевского, посеяло «полное брожение в умах командиров». Неправильным было утверждение о том, что «глубокое сражение» является всего лишь новой формой тактики. Как концепция, глубокое сражение было связано с массированным применением танковых и авиационных соединений.

Как полагал Тухачевский, понятие «глубокого боя» несколько отличалось от прорыва. Он выделял несколько типов сражения, подходящих под новое определение «глубокого боя», отмечая в то же время, что «эти формы нового сражения изменятся и станут более сложными, когда у противников будет такое же количество самолетов и танков, как у Красной Армии» {453}. Развивая положения, изложенные в его «Новых вопросах войны», Тухачевский впоследствии уделял особое внимание идеям встречного боя между двумя одинаково хорошо вооруженными армиями, с точки зрения новой оперативной концепции. Отчасти эти проблемы получили дальнейшее развитие в его последней статье 1937 года «О новом полевом уставе».

На более общем уровне Тухачевский участвовал в попытках координации всех научных исследований, которые могли иметь военное применение. Идею «планирования науки» провозгласил Николай [175] Бухарин {454}. В книге, посвящённой истории Академии наук, американский историк Лорен Грэхем пишет: «Когда Бухарин обсуждал проблему планирования тематики научных и технических исследований, он, в сущности, не предлагал ничего другого, как составить таблицу приоритетных задач: наибольшего внимания заслуживали те проблемы, решение которых могло больше всего дать советскому правительству. Но он даже не попытался определить критерии, в соответствии с которыми правительство могло бы решить, какие именно из альтернативных направлений исследования принесут ему наибольшую пользу» {455}. Однако на деле направление научных исследований определялось интересами обороны страны. В 1932 г. Народный комиссар тяжелой промышленности (НКТП) Серго Орджоникидзе руководил работой комиссии «по мобилизации научных исследований для обороны». В комиссию входили Бухарин и Тухачевский. Они обратили внимание на то, что исследования в области физики, химии, бактериологии и телемеханики тесно связаны с потребностями обороны. При этом они даже утверждали, что научные организации и лаборатории европейских государств на практике подчинили свою работу военным штабам. Результаты научных исследований в металлургии, ботанике и строительной технике непосредственно использовались для оборонных целей. При этом, однако, в Советском Союзе не было установлено реальной связи между различными специализированными организациями. Комиссия предложила создать единый мобилизационный план, который охватывал бы все научные работы от проводимых в заводской лаборатории и отраслевом институте до исследований Академии наук. План должен был наметить особенно важные, связанные с обороной проблемы, а также координировать деятельность «огромного количества спецотделов» {456}. В декабре 1932 г. Тухачевский предложил создать централизованную систему координации научных исследований не только в НКТП, но также и проводимых в нескольких других наркоматах и в вооружённых силах. Таким координирующим органом должен был стать Особый научно-технический комитет при Комиссии обороны. Постановление «О мобилизации научно-технической работы для нужд Красной Армии» было подписано Орджоникидзе, Бухариным, Павлуновским (оборонная промышленность в ведении НКТП), Тухачевским, Уншлихтом (НКВМ) и Ягодой (ОГПУ) {457}.

Уже к 1932 г. Красная Армия развернула первые механизированные корпуса и получила добро политического руководства на [176] проведение быстрой моторизации пехоты и артиллерии. Захватывающие эксперименты были связаны с созданием военно-воздушных и воздушно-десантных войск. В их числе — испытание «летающих танков» — конструкций двойного назначения для быстрой доставки танков по воздуху, а также «цеппелинов» для транспортировки танков {458}. В соответствии с решающим опытом применения «цеппелинов-бомбардировщиков» в годы Первой мировой войны, Тухачевский предусматривал использование военных дирижаблей только как гигантских грузовых кораблей (авиаматок), которые должны были транспортировать танки, либо доставлять истребители — относительно небольшого радиуса действия — к зоне боевых действий и обратно на аэродромы. Поскольку в то время транспортные возможности «цеппелинов» значительно превышали возможности самолётов, он усматривал возможность применения военных дирижаблей для нового типа маневров, отрабатывавшихся незадолго до этого {459}. В январе 1933 г. УММ докладывало Тухачевскому, что у американского конструктора Кристи нет законченных чертежей «летающего танка», в особенности что касается двигательного отсека. Поэтому нельзя ничего сказать об этой конструкции, тем более о её технических и тактических характеристиках {460}. В то же время опыт, полученный при работе с конструкцией А. Рафаэльянца, свидетельствовал в пользу того, что к конструированию этого типа машин следует привлекать лучших специалистов в области авиации. И в этом смысле, один Кристи вряд ли мог бы справиться с проектированием летающего танка {461}.

В начале 30-х гг. Тухачевский решительно поддерживал подобные перспективные проекты. Он создал особые условия для развития смелых военно-воздушных проектов Павла Гроховского {462}. Гроховский создал уникальную конструкцию танка для использования в боевых условиях глубокой операции, а также особый высотный планер для нападения с воздуха («стратопланер»). Работа над всеми этими проектами велась в тесном контакте с Тухачевским {463}.

Пока конструкторы работали над этими проектами, для советских военно-воздушных сил уже были созданы модели тяжелых бомбардировщиков в соответствии с господствовавшей доктриной. Если позднее Красная Армия будет уделять всё большее внимание комбинированному применению авиации и наземных сил, то в 1933 г. упор все ещё делался на стратегические бомбардировщики, в особенности, на ранних стадиях конфликта {464}. [177]

Об этом теоретическом контексте не стоит забывать, оценивая содержание мобилизационных заявок. Новый подход к применению авиации был изложен в докладе Командующего воздушными силами Я. И. Алксниса, сделанном им в связи с принятым марте 1932 г. постановлением Реввоенсовета. Необходимо, говорил Алкснис, чтобы все имеющиеся боевые самолеты (включая военно-морскую и войсковую авиацию) были сосредоточены для ведения самостоятельных действий с целью завоевания господства в воздухе, дезорганизации тыла противника, срыва его мобилизации и развёртывания и уничтожения флота. Массированные действия авиации способны не только радикально повлиять на исход отдельных операций, но и изменить характер кампании в целом {465}.

Основные принципы теории массированного боевого применения авиации были изложены в упомянутом постановлении Реввоенсовета:

1) иметь превосходство в воздухе как при наступлении, так и при непосредственной обороне территории Советского Союза;

2) в случае агрессии против СССР, мешать мобилизации и сосредоточению вооружённых сил противника, осуществлять подрыв его экономики в масштабах целых регионов, и в первую очередь, военной промышленности;

3) совместно с Военно-морским флотом уничтожать любые морские силы противника, которые могут действовать на морских границах СССР;

4) производить высадку десантных моторизованных соединений в наиболее революционно настроенных регионах с целью организации вооруженной борьбы в тылу противника;

5) проводить акции устрашения с воздуха против столиц напавших на Советский Союз государств, а также против портовых городов, через которые будет осуществляться поставка вооружений для армий, воюющих против СССР {466}.

Японская угроза в 1933 г. и предлагаемые контрмеры

В общих рамках подготовки второго пятилетнего плана в 1932 г. была предпринята попытка дать перспективную оценку военной угрозы. С началом выполнения пятилетки оценка угрозы претерпела [178] радикальные изменения из-за захвата нацистами власти в Германии в 1933 г.

Тем не менее, почти до конца второй пятилетки количественные показатели пятилетнего плана оставались практически неизменными. Очевидно, до этого времени структура мощностей и мобилизационные возможности советской промышленности представлялись достаточными для отражения нападения со стороны всё ещё не очень сильной германской армии.

Когда в 1932 г. подводились итоги первой пятилетки и оценивались методы планирования, представления о военной угрозе претерпели только одно существенное изменение, если сравнивать с представлениями конца 20-х гг. Возросла вероятность войны с Японией после оккупации ею Манчжурии в 1931 г. Опасность нападения на советский Дальний Восток побудила советское руководство заключить в 1932 г. соглашения о ненападении с пограничными государствами: Финляндией, Латвией и Польшей. Это существенно меняло характер западной угрозы. Тем не менее составленный военными проект развития оборонной промышленности во второй пятилетке предусматривал существенное увеличение мобилизационных заданий на конец 30-х гг.

В известной степени, необходимость этого увеличения объяснялась желанием не повторять ошибок прошлого. В своих выступлениях об итогах и частичных неудачах выполнения первого пятилетнего плана Сталин и Ворошилов ссылались на японскую оккупацию Манчжурии в сентябре 1931 г. Сходные аргументы приводились и в опубликованном в 1933 г. официальном отчёте Госплана. В нём отмечалось: «Оптимальный вариант пятилетнего плана исходил из меньшего удельного веса оборонных расходов в народном хозяйстве по сравнению с отправным вариантом. Однако в ходе выполнения пятилетки, ввиду усилившейся военной опасности, СССР вынужден был для повышения своей обороноспособности в последний год пятилетки увеличить оборонную программу» {467}.

На протяжении 1932–1933 гг. японская угроза советскому Дальнему Востоку занимала главное место в расчётах военных. В июле 1933 г. Тухачевский предостерегал: «Планомерная подготовка Японией войны для захвата Д [альнего] В [остока] развивается неуклонно и становится реальной опасностью возникновения военных действий в 1934 году» {468}. Согласно его подсчётам, Япония сможет развернуть 34 пехотных дивизии, большие силы артиллерии и танковых войск, а также до 1400 самолетов. Для Советского Союза [179] единственным способом отразить японское нападение станет развитие вооружений в тех областях, в которых Япония не может с ним конкурировать. Это, в первую очередь, авиация и, во вторую, танки. Существовавший военный план предусматривал развёртывание на Дальнем Востоке к 1934 г. от 900 до 1000 самолетов. Этого было недостаточно, но «если бы мы против 1300–1400 японских самолетов могли выставить, скажем, 2000 самолетов, то войну в 1934-м году следовало бы считать исключённой» {469}.

В ещё одной докладной записке Тухачевский и Командующий Белорусским военным округом (БВО) Уборевич отмечали, что со стороны ведущих империалистических государств 1933 год ознаменовался «резким переломом» в оценке «роли авиации в надвигающейся войне». Они указывали на огромные масштабы наращивания военно-воздушных сил в Великобритании, Франции, Германии, Польше и Японии. Япония стремилась к доминированию на советском Дальнем Востоке, а также завоеванию превосходства над военно-морскими силами Соединенных Штатов. В заключение они утверждали, что в будущей войне Советский Союз, во-первых, подвергнется нападению огромных по численности военно-воздушных сил противника, а во-вторых, сможет победить только при наличии превосходящих военно-воздушных сил {470}.

Ссылаясь на учения в Белорусском и других военных округах, они подчёркивали, что, согласно опыту этих маневров, современная авиация в состоянии полностью разрушить железнодорожные коммуникации. Склады боеприпасов также могут быть полностью разрушены при применении достаточно мощных военно-воздушных сил. Наконец, операциями с воздуха можно сорвать мобилизацию и концентрацию сил противника. Тухачевский и Уборевич настоятельно призывали к пересмотру взглядов на современную войну. В концентрированной форме они изложили сущность новой советской военной теории, уже нашедшей воплощение в составленных Штабом военных планах. Они писали: «Опыт показывает... та сторона, которая не будет готова к разгрому авиационных баз противника, к дезорганизации систематическими воздушными нападениями его железнодорожного транспорта, к нарушению его мобилизации и сосредоточения многочисленными авиадесантами, к уничтожению его складов горючего и боеприпасов, к разгрому неприятельских гарнизонов и эшелонов быстрыми действиями мехсоединений,... сама рискует подвергнуться поражению»{471}. [180]

Идея тактических внезапных нападений на аэродромы противника как начальной и решающей стадии большой войны была в дальнейшем развита Тухачевским в статье «Оперативное уничтожение авиации» {472}. Эту идею первоначально высказал теоретик военной авиации В. В. Хрипин, а Тухачевский в статье «Характер пограничных операций» продолжил тему, доказывая целесообразность нанесения превентивных ударов по врагу, наносимых уже на стадии мобилизации и концентрации сил {473}.

Поскольку силы возможного противника были широко рассредоточены по различным театрам войны, Советскому Союзу требовалось двух — или трёхкратное превосходство. Как полагал Тухачевский, для создания противовеса авиации противника Советскому Союзу понадобится «минимум 15000 боевых самолетов» {474}. По его мнению, заводы, которыми обладает Советский Союз, не имеют аналогов в других странах мира. Таким образом, именно в этом отношении Советский Союз может получить быстрое и радикальное преимущество перед противостоящими ему странами. Но, считал он, радикальные перемены должны произойти очень скоро, уже в 1934–1935 гг. {475}. Тухачевский обсуждал проблему необходимых промышленных мощностей с Наркомом тяжёлой промышленности Серго Орджоникидзе. По мнению Орджоникидзе, авиационная промышленность будет готова к выполнению подобных заказов. Он также указывал на необходимость срочного выполнения решения Сталина и Ворошилова, принятого в сентябре 1933 г. и предусматривавшего, что увеличение механизированных сил до 50 механизированных бригад должно быть закончено в 1934–1935 гг. Он писал, что подобный рост позволит Советскому Союзу создать вооружённые силы, которым не сможет противостоять ни один противник {476}. Ворошилов крайне скептически отнесся к предложению о 15000 боевых самолетах, назвав его ещё одним «абстрактным проектом» {477}. Это всего лишь один пример тех напряженных отношений, которые существовали между наркомом и его подчинёнными в период интенсивной перестройки вооружённых сил и быстро меняющейся военной теории. В 1935–1936 гг. Тухачевскому и командующим Белорусским и Киевским военными округами Уборевичу и Якиру придется тщетно доказывать политическому руководству, что необходимо назначить более компетентного Наркома обороны {478}. [181]

Нацистская угроза и новые перспективы войны

Приход нацистской партии к власти в Германии постепенно изменил отношения между этой страной и Советским Союзом. Это было отмечено в речи Тухачевского на XVII съезде партии в январе-феврале 1934 г., посвященной в основном вопросам мобилизации промышленности и оборонной готовности заводов и фабрик {479}. Несколько недель спустя Тухачевский направил Ворошилову записку о дальнейшем расширении вооружённых сил во второй пятилетке. Он писал, что крайняя напряжённость на Дальнем Востоке и подозрительное поведение Польши и гитлеровской Германии в Европе делают первые годы второй пятилетки особенно «ударными» в плане развития мощи Красной Армии {480}.

В 1935 г., после появления серии резко антисоветских статей в немецкой прессе и столь же резких антигерманских статей — в советской, заместитель наркома обороны Тухачевский написал статью, которая была им тщательно подготовлена, а затем прочитана и выверена самим Сталиным. В этой статье, опубликованной в «Правде» под заголовком «Военные планы нацистской Германии» Тухачевский выступил с резким предостережением по поводу агрессивных планов Гитлера. Проанализировав состояние германской армии, Тухачевский подчеркнул её экспансионистский характер и обратил внимание на новую доктрину блицкрига. Затем он процитировал антисоветские заявления Гитлера из книги «Майн кампф», а также его недавние выступления. В первоначальном варианте статьи (до правки Сталина), имевшей название «Военные планы Гитлера», Тухачевский утверждал, что после неизбежного нападения на СССР Гитлер будет угрожать Западу. Очевидно, писал он, что империалистические планы Гитлера имеют не только антисоветскую направленность. Желая осуществить свою безнадежную мечту об уничтожении СССР, германский империализм обязательно нападет на Францию: ему нужна французская руда. Кроме того, не имея контроля за морскими портами Бельгии и Франции, как показал опыт Первой мировой войны, Германии нечего надеяться на победу в морском противостоянии с Великобританией {481}.

Сталин сместил акценты: вычеркнул важное указание на изначально восточную направленность германского экспансионизма и [182] усилил «западную» составляющую его планов. В исправленном варианте статьи антисоветские планы нацистской Германии были названы «всего лишь удобным прикрытием» для её истинных реваншистских устремлений на Западе, что должно было вызвать тревогу у западноевропейских государств {482}.

В этой статье Тухачевский всячески подчёркивал наличие возможностей для быстрого расширения производства военной продукции в Германии. Однако приводимые им цифры текущего производства военной продукции в Германии были, очевидно, значительно ниже тех, которые он сам предусматривал на случай войны, когда Красной Армии придется проводить мобилизацию. Поскольку новая стратегическая и оперативно-тактическая доктрина германской армии была близка оперативным идеям Красной Армии, Тухачевский и другие наблюдатели в Советском Союзе имели все основания опасаться развернувшегося в Германии дорожно-транспортного строительства. Даже массовые митинги нацистской партии в Нюрнберге рассматривались как генеральная репетиция военной мобилизации.

В 1935 г. Тухачевский и командующий Белорусским военным округом Уборевич направили руководству страны докладные записки, в которых призывали к пересмотру советских военных планов на Западе. Они отмечали, что ситуация с военной угрозой резко изменилась, поскольку теперь в качестве главного противника Советскому Союзу противостоит объединённый альянс Германии и Польши. По всей видимости, Советскому Союзу придётся столкнуться с войной на два фронта, так как Япония, вероятно, примкнет к этой антисоветской коалиции. Представив детальный обзор возможных сценариев нападения с Запада, Тухачевский заключает свою записку резкой критикой в адрес Штаба за «существенную недооценку оборонных нужд». Тогда как Штаб предлагал иметь 112 дивизий в западных пограничных районах, для обеспечения необходимого превосходства, по мнению Тухачевского, требовалось 160 пехотных дивизий {483}.

В 1935–1936 гг. состоялись крупномасштабные маневры Красной Армии под Киевом и под Минском. На иностранных наблюдателей, похоже, произвела большое впечатление демонстрация Красной Армией новых форм ведения боя. Но мнения разделились по вопросу реальной наступательной боеспособности новой советской армии, а также относительно компетентности её офицеров {484}. Если на генерала Луазо из французского Генерального штаба его визит в Россию осенью 1935 г. произвёл большое впечатление, то у других французских генералов преобладал скепсис {485}. 15 января 1936 г. [183]

Тухачевский представлял и давал разъяснения по оборонному бюджету на сессии Верховного совета. Несколько недель спустя, во время визита в Лондон и Париж, он тщетно пытался убедить французских и, в особенности, английских руководителей в важности более тесного сотрудничества в области военного планирования, что могло бы помешать воплощению экспансионистских замыслов нацистской Германии {486}. Во время пребывания в Париже Тухачевский дал понять корреспондентам газет, что считает вероятным нападение Германии на Англию уже в 1937 г. вслед за оккупацией сначала Голландии, а затем Бельгии {487}.

Сходные опасения об ухудшении положения Советского Союза высказывал и Уборевич, который сопровождал Тухачевского в Париж, а затем посетил Бельгию, Польшу, Чехословакию и Австрию {488}. В пространной докладной записке, направленной Ворошилову 8 ноября 1936 г., Уборевич писал о недостаточности приготовлений, предпринимаемых Генеральным штабом под началом Егорова. Ситуация на советском Западном фронте изменилась настолько, что необходимы «большие перемены». По мнению Уборевича, данные по Германии, которые приводились в военном плане, не учитывали продолжавшегося процесса моторизации её артиллерии. Моторизация же артиллерии Красной Армии происходила слишком медленно.

По расчетам Уборевича, Германия сможет мобилизовать 93, а Польша — до 60 дивизий. В то же время предполагалось развёртывание 150 пехотных дивизий в Юго-Восточном (Киев) и Западном (Минск) военных округах. Как отмечал Уборевич, в военное время потребуется ещё 50 дивизий. Уборевич также считал, что темпы танкового строительства в СССР не идут ни в какое сравнение с темпами перевооружения Германии. Заказ на 1938 г. должен составить не менее 3000 тяжёлых и быстроходных танков. Сходную ситуацию усматривал Уборевич и в авиации. К 1938 г. германские военно-воздушные силы будут иметь 7000 самолетов, а не 3000–4000, как следовало из более ранних подсчетов. Работающая на полную мощность промышленность Германии могла обеспечить производство 300 самолетов в месяц. Вместе с польскими военно-воздушными силами Германия могла выставить на западном фронте СССР 8000 самолетов против 3900 советских. Наконец, план строительства новых железных дорог на западных фронтах также не был выполнен {489}.

Особую обеспокоенность советской стороны вызвало сообщение о новых видах химического оружия, которые появились на вооружении [184] Германии и против которых ещё не существовало эффективной защиты. Несмотря на «гигантские производительные возможности» германской промышленности, командующий Белорусским военным округом считал возможным одержать победу, разбив армии неприятеля поодиночке, до завершения полной мобилизации. Согласно предложениям Уборевича, двух — или трёхкратное превосходство Советского Союза в авиации станет ключевым условием для успешного разгрома военной и экономической мощи Польши и Германии. Победа может быть достигнута, если Польша будет атакована в начальный период войны {490}.

Осенью 1936 г. Тухачевский принял участие в большой оперативно-стратегической игре, организованной Генеральным Штабом. Сценарий игры представлял собой нападение Польши и Германии на Советский Союз. Исходные условия игры Тухачевский рассматривал как нереалистические, поскольку численность германских сил была установлена на уровне всего 100 дивизий. Он доказывал, что следует рассмотреть иной вариант, при котором неприятелю удастся выставить, по меньшей мере, 200 дивизий. Однако его соображения были отвергнуты, и в основу военной игры были положены условия, которые, успокаивая, вводили в заблуждение советское Верховное командование. Как выяснилось спустя примерно четыре года, расчёты Тухачевского были близки тому числу дивизий, которые Германия и её союзники фактически выставили в ходе «операции Барбаросса» {491}. В июле 1936 г. Тухачевский направил Сталину записку о недостаточном уровне подготовки механизированных войск. Возможности использования на практике бронетанковых и механизированных сил оказывались ограниченными из-за истощения личного состава, его слабой подготовленности и недостатка ремонтных мастерских {492}.

Для оценки этих и других предложений необходимо учитывать изменение требований к промышленности в середине 30-х гг. Хотя сами по себе цифры годового производства и могут выглядеть впечатляющими, но только требования к ожидаемому производству в военное время, а также степень готовности промышленности могут, в действительности, дать известное представление о процессе перевооружения. [185]

Дальше