Решением РЗ СТО от 10 марта 1930 г. Госплану давалось время до 1 июля 1930 г., для того чтобы разработать параметры плана на случай войны на 1931 г. {372}. Основываясь на директивах Госплана, соответствующие Наркоматы должны были направить местным органам власти, а также промышленным предприятиям инструкции для составления ими к сентябрю 1930 г. проекта годового хозяйственного плана на случай войны. Этот примерный план должен был быть готов к 1 марта 1931 г. Но поскольку 4 февраля 1931 г. доклад Госплана ещё не был представлен, Комиссия обороны не стала рассматривать этот вопрос. Поэтому Совнарком принял решение о приостановке работы над планом на 1931 г. Вместо этого, Госплан должен [143] был разработать примерный хозяйственный план для условий военного времени на вторую половину 1931 г. Но при этом результаты работы, уже проделанной над планом 1931 г., должны были стать предметом обсуждения на следующем заседании КО. Это обсуждение должно было задать общие рамки для разработки хозяйственного плана на случай войны на 1932 г.

Разработчики плана в Секторе обороны Госплана выразили надежду, что «военная версия» народнохозяйственного плана на 1931 г. будет отличаться от предшествующих планов на 1928, 1929 и 1930 годы. Более ранние планы рассматривались как всего лишь попытка определить слабые места, точки напряжения и неустойчивости, которые могли появиться в народном хозяйстве в случае войны. В противоположность этому, план на 1931 г. должен был стать «наметкой для действий в военных условиях». В январе 1931 г. подчёркивалось, что «успех коллективизации и индустриализации» создал «новую техническую базу для страны на случай войны.» Но к 1931 г. стало ясно, что имеющихся оборонных ресурсов ещё недостаточно, т.к. оборонная готовность «органически связана с выполнением пятилетнего плана». Исходя из того, что пятилетний план 1928/29–1932/33 гг. станет поворотным пунктом в создании «самой мощной военно-экономической базы в мире», в докладе делается поразительный вывод: «В этом смысле, с точки зрения империалистов, война в 1931 г. будет иметь характер превентивной войны» {373}. При этом, очевидно, молчаливо принималось, что любая попытка войны против Советского Союза, предпринятая позднее, будет объективно бессмысленной. Эта фраза может свидетельствовать о тех надеждах, которые питали некоторые из авторов пятилетнего плана, видевшие в нём гарантию безопасности от вооруженного нападения извне. Ещё всего лишь два года необыкновенно быстрого технического строительства, и Советский Союз будет располагать принципиально новыми возможностями на случай войны. Это, очевидно, соответствовало словам Генерального секретаря партии о том, что нужно «пробежать» столетнее расстояние за десять лет» {374}.

Цели военного варианта народнохозяйственного плана на 1931 г. заключались в том, чтобы максимально обеспечить вооружённые силы необходимыми ресурсами и, одновременно, продолжить интенсивное социалистическое развитие в наиболее важных секторах экономики. Если начать войну стране пришлось бы в соответствии с более ранним мобилизационным планом «С-30», то в 1932 г. всё должно было происходить уже согласно [144] мобилизационному плану «MB-10». В промышленности должно было быть продолжено и ускорено развитие чёрной и цветной металлургии, машиностроения, тракторостроения и производства грузовых автомобилей, увеличено производство топлива и электроэнергии, а также основных видов химической продукции. Основной проблемой, стоявшей перед военным вариантом плана, была необходимость увеличения производства в машиностроении, поскольку на эту отрасль промышленности падала также относительно большая доля выпуска артиллерийских систем и снарядов.

Годовой военный заказ на вооружение был установлен на 1931 г. в объёме 883 миллионов рублей. Расчёты затрат металла, основанные на увеличении производства танков и самолетов, свидетельствовали о необходимости новых инвестиций в цветную металлургию, а также завершения строительства Днепровского алюминиевого завода в Запорожье и Челябинского цинкового завода. Аналогичные расчёты по необходимым в военное время химическим веществам указывали на сохраняющиеся «узкие места». В результате, Госплан направил инвестиции на развитие огромного химического производства на Березниковском и Угрешском комбинатах: «Основные решающие показатели промышленного плана таковы, что, хотя определенный дефицит и некоторые узкие места в плане остаются, в него включены все основные и необходимые элементы для выполнения большой оборонительной программы» {375}.

Разработчики плана из Сектора обороны Госплана всячески стремились подчеркнуть, что запросы военных, связанные с осуществлением определённых проектов (производство основных химических материалов, цветная металлургия, Челябинский завод ферросплавов, Днепровский завод ферросплавов, Воронежская и Сталинградская гидроэлектростанции), совпадали с общими интересами индустриализации экономики. Начиная с 1930 г., рост оборонных заказов приводит к тому, что центр тяжести переносится с задачи увеличения производства в самой оборонной промышленности на установление мобилизационных заданий для гражданских предприятий. При производстве гаубиц, танков и химического оружия увеличение обороноспособности отныне должно идти рука об руку с процессом общей индустриализации. Согласно мнению плановиков, по мере того, как «оборонная база распространяется на гражданский сектор», смягчается противоречие, вызванное параллельно идущими процессами индустриализации страны и ростом её оборонного потенциала {376}. [145]

Подобное «параллельное развитие» оборонных отраслей и всей прочей промышленности приводило к неравномерному распределению бюджетных инвестиций в производство оборонной и всей остальной продукции. Решением, по крайней мере отчасти, могло стать перераспределение военного заказа (и, следовательно, инвестиций) с тем, чтобы больше военной продукции, необходимой только в случае войны, выпускалось на предприятиях гражданского сектора. В мирное время инвестиции в гражданские отрасли промышленности могли использоваться для производства мирной продукции.

Это порождает сложные и запутанные проблемы, связанные с классификацией инвестиций в отраслях двойного назначения. Огромная разница между нуждами мирного и военного времени, на примере боеприпасов, была продемонстрирована выше. Соответственно, политика инвестиций предполагала существование определенных мощностей для выпуска металла и химических составляющих, идущих на производство боеприпасов для артиллерии и стрелкового оружия. Если в рассматриваемые здесь годы для производства военной продукции использовалась только часть этих мощностей, то вопрос о том, следует ли эти инвестиции называть военными или гражданскими, остаётся открытым.

Пересмотр мобилизационной готовности Красной Армии в 1931 г.

Уже осенью 1931 г. Штаб Красной Армии полагал, что в случае возникновения войны в 1933, а также в последующие годы потребуется новая мобилизационная схема МР-12. Новый военный план предусматривал увеличение численности вооружённых сил на один миллион человек. Требуемые мощности промышленности и соответствующий уровень её мобилизационной готовности вызывали необходимость существенных инвестиций и оборонных заказов в 1932 г. Полное удовлетворение этих запросов означало бы увеличение оборонного бюджета 1932 г. до 4,5 млрд. рублей. Даже самим военным этот уровень расходов казался недостижимым. Однако успешное проведение ряда мероприятий в 1932 г. позволяло приблизиться к уровню готовности, предусматривавшемуся планом МР-12. [146]

11 июня 1931 г. недавно назначенный начальник Штаба Егоров представил проект оборонного бюджета на 1932 г. Определяющей для бюджета стала «необходимость материально обеспечить развёртывание в соответствии с мобилизационным планом №12.» Мобилизационный план №10 ещё не был обеспечен необходимым производством промышленной продукции. Поэтому первый квартал 1932 г. должен был уйти на то, чтобы гарантировать выполнение этих планов. Затем в течение оставшейся части 1932 г. следовало обеспечить быстрое выполнение мобилизационного плана № 12 на случай войны в 1933 г.

Таблица 5.2. Предложения Штаба РККА по бюджету НКВМ на 1932 г. (млн. рублей)

Всего	2985,5
из которых
Оборонные заказы, вооружение	1629,3
Капитальное строительство	350,0
Эксплуатация	101,6
Денежное содержание	904,6

Источник: РГАЭ. Ф.4372. Оп.91. Д.1149. Л.19.

В рамках запрашиваемого бюджета предложения Штаба предусматривали достижение следующих основных целей:

1) переоснащение тяжелой и дивизионной артиллерии,

2) вооружение танками,

3) моторизация,

4) выполнение авиационной программы,

5) обеспечение пехотных частей, авиации, танков и артиллерии коротковолновой радиосвязью,

6) оснащение армии химическими боеприпасами и средствами противохимической защиты.

Для достижения этих целей бюджет НКВМ на 1932 г. предстояло увеличить до 4000 млн. рублей. Однако, учитывая напряженное положение с выполнением госбюджета, Штаб РККА согласился с цифрой 2500 млн. рублей, установленной Сектором обороны Госплана, но, тем самым, накопление резервов переносилось на более поздний срок {377}. [147]

Сектор обороны Госплана представил свои заключения по этим запросам военных на 1932 г. Он также рассмотрел предложения Штаба РККА по бюджету на 1932 г. Предполагалось, что благодаря проводимым в 1932 г. мероприятиям вооружённые силы будут готовы к мобилизации в соответствии с принятым планом MB-12 (которым предусматривалось создание 48 новых пехотных дивизий и 35 артиллерийских полков в Артиллерийском резерве Верховного командования). Основные цели были следующими:

1. обеспечение наращивания танковых сил и увеличения удельного веса бронесоединений в составе вооружённых сил;

2. дальнейшая моторизация (моторизованные фронтовые части и моторизованный тыл);

3. значительное качественное и количественное усиление военно-воздушных сил;

4. полная «радиофикация» войск связи;

5. усовершенствование химического оружия и химической защиты;

6. улучшение противотанковой и противовоздушной обороны;

Н. Снитко в Секторе обороны Госплана соглашался с тем, что полная реализация плана МР-12 уже в 1932 г. потребует увеличения оборонных расходов до 4,5 млрд. рублей. Хотя эта цель рассматривалась как недостижимая, предполагалось значительное расширение оборонного производства. Общее число мобилизованных и поставленных под ружье должно было быть на 1 миллион больше, чем предусматривалось предыдущим планом МР-10 {378}. Хотя полная реализация плана МР-12 оказывалась, таким образом, недостижимой, предложениями по бюджету, исходившими как от самих военных, так и от Госплана, предусматривалось значительное увеличение расходов (см. таблицу 5.3).

До известной степени, изменение мобилизационных потребностей можно было мотивировать, исходя не только из новых концепций ведения войны. На советском Дальнем Востоке разведка пристально следила за военными приготовлениями Японии. Летом 1931 г. Ворошилов предпринимает длительную поездку по новым оборонным заводам и другим предприятиям Урала и Сибири. Он также посещает советский Дальний Восток и обсуждает необходимость укрепления оборонительных сооружений вдоль границы с Китаем, а также усиления Тихоокеанского флота и Амурской речной флотилии {379}. [148]

Таблица 5.3. Бюджетные предложения армии и Госплана по бюджету на 1932 г. (млн. рублей)

	Одобренный план на 1931 г.	Проект НКВМ	Проект Госплана
Оборонные заказы промышленности	852,4	1629,3	1320,0
Строительство	210,1	350,0	300,0
Расходы по эксплуатации	68,1	101,6	90,0
Денежное содержание	659,4	904,6	804,0
Весь оборонный бюджет	1790,0	2985,5	2514,0

Источник: РГАЭ. Ф.4372. Оп.91. Д.1149. Л.21об. Предложения Штаба РККА и Снитко, Госплан, июль 1931 г.

В июле 1931 г. Тухачевский обсуждает вопрос об использовании военно-воздушных сил в качестве сдерживающего фактора в случае военного конфликта с Японией {380}. Японское вторжение в Маньчжурию в сентябре 1931 г. и её последующая оккупация форсировали ряд мер увеличения мобилизационной готовности промышленности, которые были запланированы уже в первые месяцы 1931 г. В определённой степени, события декабря 1931 г. и первой половины 1932 г., когда японская угроза стала реальностью, представляли собой попытку советского руководства задействовать мобилизационный план, отдельные положения которого ещё не были в достаточной мере изучены.

В письме К. Е. Ворошилову от 27 ноября 1931 г. И. В. Сталин рассмотрел последствия японского вторжения. Он расценил ситуацию с Японией как «серьёзную и сложную». Согласно его прогнозу, в намерения Японии входила оккупация не только Маньчжурии, но и Пекина в целях создания там нового правительства Китая. В дальнейшем представлялось вероятным продвижение Японии в сторону советского Дальнего Востока и Монголии.

Нападения Японии на Советский Союз можно ожидать в течение года. По мнению Сталина, своей агрессией Япония будет преследовать следующие цели:

«1. уберечь Японию и Север [ный] Китай от «большевистской заразы», 2. сделать невозможным сближение между СССР и Китаем, [149]

3. создать себе широкую экономическую и военную базу на материке,

4. опереться на эту базу для войны с Америкой.»

Если планы японцев потерпят неудачу, то они, по мнению Сталина, будут чувствовать себя «попавшими в мышеловку», оказавшись между милитаризованными Соединенными Штатами, революционным Китаем и быстро растущим Советским Союзом. Японцы, по мнению Сталина, считают, что через два года, когда Советский Союз завершит свои приготовления на Дальнем Востоке, нападать на советский Дальний Восток будет уже поздно. Поэтому СССР, заключал Сталин, должен немедленно предпринять «ряд серьёзных сдерживающих мер как военного, так и невоенного характера» {381}.

«Большая оборонная программа» 1931 г.

До сих пор не представлялось возможным ответить точно на вопрос, какие цели преследовала «большая оборонная программа», ссылки на которую можно найти в литературе {382}. 1 августа 1931 г. Совет Труда и Обороны одобрил предложения Революционного Военного Совета по увеличению производства танков, «так называемую большую танковую программу». Председатель Госплана В. Куйбышев сослался на существование «большой оборонной программы» в своём замечании по поводу плана развития оборонной промышленности на 1931 г. {383}.

Предложенная выше модель объяснения предполагает, что, взяв за основу новый мобилизационный план МВ-10, военные уже сформулировали следующие мобилизационные планы МВ-11 и МВ-12. При этом остается открытым вопрос о том, действительно ли существовала подобная всеобъемлющая и детальная «большая оборонная программа» для вооружённых сил на несколько лет вперед начиная с 1932 г. {384}. Что касается «большой танковой программы» 1931 г., то очевидно одно: выполнение годового заказа на 1932 г. отличалось от ранее намеченного плана, какой бы он ни был. 10 января 1931 г. РВС одобрил календарный план дальнейшей перестройки вооружённых сил {385}. Принимая во внимание представленные в настоящем исследовании данные из военных архивов, кажется сомнительным, [150] что какой бы то ни было календарный план, принятый в январе 1931 г., мог бы выполняться в на протяжении более чем, самое большее, полугода. Поэтому можно отвергнуть как несостоятельные часто встречающиеся в советской литературе ссылки на то, что принятие этого плана знаменовало начало «научного планирования» развития вооружённых сил {386}.

«Большая танковая программа» 1932 г.

Производство танков было, несомненно, одним из центральных вопросов первого пятилетнего плана и одновременно наиболее показательной отраслью, с точки зрения «технологии» планирования военного производства. Это была одна из тех отраслей, для которой, по-видимому, был составлен детальный производственный план на весь период, что в немалой степени способствует анализу. Поэтому в дальнейшем автор сосредоточит своё внимание именно на танковой промышленности.

В Советском Союзе существовал целый ряд планов военного производства. Текущее производство было призвано удовлетворять потребности армии, связанные с проведением тренировок и учений, а также с поддержанием общего уровня боеготовности. Часть продукции текущего производства отделялась для образования резервов, призванных обеспечить мобилизационное развёртывание вооружённых сил. Наконец, рассчитывались и потребности военного времени, исходя из количества единиц броневой техники, уровня потерь, боевых задач и т. д. В ходе выполнения пятилетнего плана все эти параметры претерпели радикальное изменение.

В 1927/1928 гг. производство танков составило 25 танков типа МС-1 (Малый советский), представлявших собой видоизмененный танк «Рено». Эти машины поступили на вооружение к 1 января 1929 г. {387}. В это же время Штаб РККА и Реввоенсовет провели расчёт соответствующей потребности в танках в военное время. Количество танков при развертывании вооружённых сил, а также тех, что необходимо было выпустить в военное время, приводится в таблице 5.4. [151]

Таблица 5.4. Потребность Красной Армии в танках в военное время, согласно решениям, одобренным в 1928 г.

Тип танка	По мобилизации	В течение года войны	Всего
Малый МС-1	950	650	1600
Маневренный танк	100	110	210
Танк «Лиллипут»	900	740	1640

Источник: РГВА. Ф.33988. Оп.1. Д.622. Л.191. Записка о наличии и производстве танков, 12 декабря 1928 г.

Когда 4 сентября 1928 г. правительство в лице РЗ СТО одобрило танковую программу, потребность на год войны была сокращена с 1500 до 1055. В 1929 г. важные изменения в планах производства танков произошли сразу после июльского заседания Политбюро. В декабре 1929 г. была одобрены новая программа развёртывания танков по мобилизации и, соответственно, новые производственные планы. В таблице 5.5 приводятся цифры производства различных типов танков с 1929/1930 по 1932/1933 гг., запланированные в соответствии с этим, утверждённым в 1929 г. долгосрочным планом.

Таблица 5.5. План производства танков на 1929/1930–1932/1933 гг.

Планируемое производство (единиц техники)	1929/1930	1930/1931	1931/1932	1932/1933	Всего
Малые танки	300	665	800	1170	2935
Средние танки	30	300	1000	1100	2430
Тяжёлые танки	—	2	48	150	200
Танкетки	10	290	410	390	1100
Всего бронетехники	340	1257	2258	2710	6665

Источник: РГВА. Ф.31811. Оп.1. Д.196. Л.101. Ведомость, составленная заместителем начальника мобилизационного отдела Управления моторизации Лебедем 20 мая 1930 г.

Даже этот план был напряжённым, поскольку удовлетворение военных потребностей по мобилизации и на последующий период войны планировалось на завершающий год действия плана. Рассчитанные цифры потерь для танков составляли 400%, означая, что [152] производство на год войны устанавливалось на уровне, приблизительно, в четыре раза большем, чем количество танков при мобилизационном развёртывании. Соответствующие цифры потребности в производстве танков в военное время, которые в сумме составляют более 18000 танков на год войны, приводятся в таблице 5.6.

Таблица 5.6. Потребности в наличии и производстве танков в военное время

Тип	1929/1930 моб./воен.	1930/1931 моб./воен.	1931/1932 моб./воен.	1932/1933 моб./воен.
Малые танки	450/1800	1000/4000	1550/6200	2070/8280
Средние танки	56/224	668/2672	1000/4000	1500/6000
Тяжелые танки	—	—	25/100	178/712
Танкетки	20/80	240/960	560/2240	850/3400

Источник: РГВА. Ф.7. Оп.10. Д.1124. Л.8об. Записка Начальника 2-го Управления Штаба РККА Венцова от 7 января 1930 г.

Обозначение: «моб.» — наличие на момент мобилизации, «воен.» — годовое производство.

В январе 1931 г. была сформулирована пересмотренная танковая программа военного времени. В её основу легло решение Политбюро, принятое в ноябре 1930 г. и предусматривавшее достижение уровня мощностей военного времени по производству танков к весне 1932 г., когда промышленность сможет выпускать по 4000 танкеток, 13000 лёгких танков и 2000 средних танков, что соответствовало мобилизационному запросу на 20000 танков всех типов {388}. 20 февраля 1931 г. этот показатель был пересмотрен решением Комиссии обороны (КО) о производстве танков. К 1933 г. мощности по производству танков должны были обеспечить поставку 16000 танкеток (Т-17), 13800 лёгких танков (Т-26) и 2000 средних быстроходных танков (БТ) для действий в первом эшелоне, а также 8200 танков поддержки пехоты во втором {389}. Заслуживая особого внимания, эта программа позволяет уяснить степень реалистичности мобилизационных планов начала 30-х гг. Как правило, мобилизационные показатели проверялись и уточнялись путём пробной мобилизации на отдельных заводах, либо даже в рамках одного завода {390}.

В мае 1931 г. Управление моторизации и механизации (УММ) обсудило предложение Штаба РККА, согласно которому [153] мобилизационное развёртывание по танкам, предусматриваемое планом МВ-10, достигалось бы весной 1932 г. Это, по мнению УММ, повело бы к огромному увеличению оборонного заказа на 1932 г., который должен был составить 4905 малых танков, 1920 средних танков и 3200 танкеток (бронемашин, оснащённых пулеметами). Общая цифра в 10025 единиц бронетехники была «совершенно нереалистичной» для промышленности. Поэтому УММ предложило установить заказ на бронетехнику на 1932 г. в количестве всего лишь 1500 лёгких, 1000 средних танков и 1920 танкеток. В таблице 5.7 приводятся проделанные военными расчёты цифр наличия и производства танков в 1932 г., необходимые для удовлетворения потребностей а) мобилизационного плана МВ-10 и б) мобилизационного плана MB-12.

Таблица 5.7. Планы поставок танков в 1931 -1933 гг., МВ-10 и МВ-12

5.7.1. Производственные показатели и план МВ-10

	В наличии на 01.01.1932	Произв. план на 1932 г.	В наличии на 01.05.1932	В наличии по плану MB-10	В том числе: резерв	Дефицит
Малые танки	1259	470	1729	2512	865	783
Средние	125	250	385	736	196	351
Танкетки	430	540	970	755	255	+215
Всего произв.	1260

5.7.2. Производственные показатели и план МВ-12

	В наличии на 01.01.1932	Произв план на 1932 г.	В наличии на 01.01.1933	В наличии по плану MB-12	В том числе: резерв	Дефицит
Малые танки	1259	1500	2759	4905	1700	2146
Средние	125	1000	1250	1920	640	670
Танкетки	430	1920	2350	3200	1200	850
Всего произв.	4420					3666

Источник: РГВА. Ф.31811. Оп.2. Д.68. Л.6. Записка УММ РККА от 31 мая 1931 г.

Примечание: Рассчитанные нами показатели не могут быть получены простым сложением приведенных в документе цифр. [154]

Решающим показателем было число имевшихся в наличии танков, необходимых для мобилизационного развёртывания в определённый период времени. Определённая часть общего количества произведенных танков находилась в мобилизационном резерве, тогда как другая предназначалась для обучения личного состава.

Потребность мирного времени на 1932 г. устанавливалась на уровне 805 малых, 195 средних танков и 629 танкеток. Таким образом, заказы на 1932 г. преследовали цель создания сил мобилизационного развёртывания, что, в свою очередь, было продиктовано последним мобилизационным планом. Значительная часть производимых танков должна была и в мирное, и в военное время использоваться в гражданском секторе. В июле 1931 г. под председательством Тухачевского и с участием И. Т. Смилги и Мартиновича, представлявших ВСНХ, а также А. И. Егорова, И. А. Халепского и Д. Будняка, представлявших НКВМ, состоялось заседание по производству танков, на котором были установлены показатели их производства на 1931 г. и 1932 г. Принятые решения свидетельствуют о том, что Тухачевский одержал верх, отстаивая идею использования растущих мощностей автомобильной и тракторостроительной промышленности (в Сталинграде и Нижнем Новгороде) для резкого увеличения производства танков и танкеток в случае войны {391}. Ход рассуждения был следующим. Расчётные цифры производства танкеток в военное время на Нижегородском автомобильном заводе были установлены на уровне 20–25% от общих мощностей по выпуску автомашин. Исходя из имеющихся мощностей для производства 140000 автомашин, в военное время можно было выпустить 28000–35000 танкеток. Аналогичным образом, для Сталинградского тракторного завода (СТЗ) мощности по выпуску танков в военное время были рассчитаны на уровне 12000 лёгких танков (Т-26).

Осенью 1931 г. проекты танковой Программы 1932 г. предусматривали выпуск 2000 танкеток и 1350 лёгких танков. Что касается купленного для лицензионного производства нового танка «Кристи», то масштабы его производства ещё не были определены. Ожидалось, что к концу 1931 г. будет произведено 25 новых танков БТ (быстроходный танк) типа «Кристи».

Однако в начале 1932 г. советское руководство привело в действие совершенно иной план производства танков. 10 января Сталин представил Комиссии Обороны (КО) программу производства танков на 1932 г. Затем 19 января И. Д. Павлуновский представил производственный план, предусматривавший в 1932 г. выпуск 10000 танков {392}. [155] Этим планом производства танков Комиссия Обороны руководствовалась во время своих регулярных заседаний и обсуждений в феврале {393}. В марте была вновь подтверждена цифра производства 2000 танков БТ типа «Кристи» {394}.

Дневник посещений Сталина в его кремлевском кабинете даёт лишь самое общее представление о первоочередных проблемах, обсуждаемых высшим руководством страны {395}. Отметим, что в начале 1932 г. состоялось несколько заседаний, в которых приняло участие высшее военное руководство и руководство оборонной промышленности. 3 января 1932 г. в заседании участвовали И. В. Сталин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, Г. К. Орджоникидзе, Л. М. Каганович, М. Н. Тухачевский, А. И. Егоров, В. М. Орлов (военно-морской флот), И. М. Лудрин, М. М. Каганович (авиационная промышленность), И. О. Павлуновский и другие. 11 и 13 января Сталин также встретился с Ворошиловым, Тухачевским и Егоровым. 29 января 1932 г. Сталин, по-видимому, обсуждал с Будняком, Тухачевским, Мартиновичем и Павлуновским вопросы развития оборонной промышленности. На двух заседаниях в феврале 1932 г. присутствовало высшее командование и руководство партии. 14 апреля 1932 г. состоялось большое заседание, связанное с оборонной промышленностью {396}.

В марте Революционный Военный Совет (РВС) составил проект решения о новых формах «мотомеханизации». В нём отмечалось, что решение правительства о выпуске в 1932 г. 10000 танков создало условия для быстрого развития танкового производства и что решительные усилия промышленности сделают возможным иметь в строю к весне 1933 г. от 16000 до 17000 танков. Столь внушительный рост танкового потенциала в совокупности с развитием тяжелой авиации и моторизации армии обеспечивал применение новых, глубоких форм ведения боевых действий. В документе утверждалось, что заметный рост танковых сил наряду с развитием авиационной, автомобильной и тракторной промышленности позволит придать фронтовым операциям уникальную быстроту и решительность {397}.

Согласно расчётам, которые приводятся в этом проекте решения, Красная Армия должна быть в состоянии развернуть 20 механизированных бригад, объединенных в 8–10 корпусов. В состав 15 кавалерийских дивизий должно быть включено 15 механизированных полков. Силы армии должны насчитывать 150 пехотных дивизий, из которых 75 должны иметь по танковому батальону, укомплектованному танками Т-27. Танковый резерв Верховного командования должен насчитывать 35 батальонов. У механизированных бригад [156] и корпусов должен быть моторизованный тыл, обслуживаемый гусеничными тракторами и грузовиками на полугусеничном ходу. В дальнейшем Штаб Красной Армии и Управление моторизации и механизации должны были уточнить данный план мотомеханизации, уделив особое внимание использованию средних и тяжёлых танков {398}. Исходя из намечавшейся на 1932 г. цифры производства 10000 танков и танкеток, Комиссия Обороны Совнаркома 19 апреля 1932 г. приняла решение о дальнейшей мотомеханизации Красной Армии и формировании механизированных корпусов и бригад {399}.

Даже в марте 1932 г., когда господствующий оптимизм по поводу советских производственных возможностей был омрачен пессимистическими прогнозами, связанными с японской угрозой, Штаб провёл расчёты, согласно которым основная часть новых сил должна разместиться в Северном и Западном военных округах (Ленинград, Белоруссия и Украина), тогда как на Дальнем Востоке планировалось развернуть только одну механизированную бригаду {400}. Долговременные намерения военных и, соответственно, оценка ими военной угрозы позволяют заключить, что ускоренные темпы выпуска новых танков в 1932 г. лишь в малой степени определялись существованием непосредственной угрозы со стороны Японии. Это становится ещё более ясным при ознакомлении с планом действий на случай войны с Польшей, над которым Тухачевский работал по поручению Сталина с 1930 г. и который завершил примерно в это же время. Согласно подсчётам Тухачевского производство танков в 1932 г. позволит преобразовать пехотные дивизии, дислоцированные на границе в пограничных районах Белоруссии и Украины, в механизированные бригады и корпуса. Эти новые формирования смогут предпринять «глубокие операции» против Польши, а также Румынии и Латвии {401}.

Разработка плана производства продукции военного времени была продолжена в Секторе обороны Госплана. На протяжении следующей пятилетки развитие промышленности должно было обеспечить поступление в военное время 62500 танков первого эшелона (20000 малых, 12000 лёгких и 500 тяжелых танков), а также 20000 танков второго эшелона. Также утверждалось, что в условиях военного времени надлежит обеспечить поступление в Красную Армию 350000 грузовиков и 19000 тракторов {402}.

Подводя итог, можно сказать, что изменение взглядов на характер и формы вооружённой борьбы влекло за собой пересмотр военных мобилизационных планов, что, в свою очередь, предъявляло [157] новые требования к промышленности. В начале 1930 г. Тухачевский провёл расчёт возможного потенциала военного времени, опираясь на другие данные. Цифры, которые он получил, поначалу показались авантюристическими, но, спустя короткое время, масштабы действительных плановых показателей оказались близки расчетам Тухачевского.

Итоги выполнения производственного плана 1932 г.

Таким образом, по плану, принятому Наркоматом тяжёлой промышленности, уже к декабрю 1932 г. предусматривался выпуск 2000 средних танков БТ типа «Кристи», 3000 лёгких танков Т-26 типа «Викерс» и 5000 танкеток. 8 февраля заказ на производство в 1932 г. 10000 танков подписал Председатель НКТП Серго Орджоникидзе {403}. Танк БТ типа «Кристи» должен был производиться Харьковским локомотивным заводом в кооперации с другими предприятиями. Танк Т-26 должен был выпускаться на заводе им. Ворошилова в Ленинграде, а танкетки — на автозаводах Москвы и Нижнего Новгорода. О важности задачи говорил следующий факт: наряду с Орджоникидзе, руководителем Наркомата тяжёлой промышленности, который нёс «персональную ответственность» за выполнение плана, секретари ЦК, такие как Л. М. Каганович, С. В. Косиор, С. М. Киров и А. А. Жданов, должны были инспектировать заводы, участвующие в программе производства танков. 23 марта Киров и директор Ленинградского завода, а также Косиор и директор Харьковского локомотивного завода отчитались перед Комиссией Обороны Совнаркома о своей работе по выполнению танковой программы {404}.

Когда Комиссия Обороны принимала решение о «большой танковой программе», начальник Главного военно-мобилизационного управления Павлуновский первоначально высказывался за производство танков только на предприятиях военной промышленности, не рассчитывая на кооперацию с гражданским сектором. Поэтому позднее Тухачевский подверг ГВМУ критике за игнорирование необходимости кооперации с гражданскими предприятиями. Это, по его мнению, привело к срыву быстрого выполнения танковой программы 1932 г. Если бы ранее ГВМУ правильно выполнял свои мобилизационные [158] задачи, указывал Тухачевский, к моменту развёртывания производства не было бы проблемы с чертежами, инструментами и т.д. {405}..

К лету 1932 г. стало очевидным, что амбициозный план не будет выполнен. Тем не менее, на заводы продолжали оказывать нажим, требуя его выполнения {406}. Комиссия обороны (КО) поручила Наркомату тяжёлой промышленности напомнить директорам заводов, что невыполнение программы будет рассматриваться как преступление против одного из самых важных правительственных заданий со всеми вытекающими отсюда последствиями {407}. 4 октября Комиссия обороны провела совещание с руководителями ВСНХ и директорами заводов, конструкторами и металлургами, на котором обсуждались причины неизбежного провала в выполнении плана {408}.

9 июня 1932 г. Сталин поинтересовался у Ворошилова успехами выполнения программы военной промышленностью {409}. Несколько недель спустя, получив ответ Ворошилова, он отмечал в своём новом письме: «По части танков и авиации, видимо, промышленность не сумела ещё, как следует, перевооружиться применительно к новым (нашим) заданиям. Ничего! Будем нажимать и помогать ей, — приспособиться. Всё дело в том, чтобы держать известные отрасли промышленности (гл. обр. военной) под постоянным контролем. Приспособятся и будут выполнять программу, если не на все 100%, то на 80–90%. Разве это мало?» {410}.

Несмотря на всю подготовку, которая была проведена в соответствии с результатами предшествовавших мобилизационных испытаний и согласно проектам мобилизационных заявок, выпуск танков в 1932 г. оказался катастрофически низким. Как докладывали в августе, было выпущено только 440 танков Т-26, из которых лишь 264 поступило в Красную Армию. На смежном Ижевском заводе не сразу удалось найти обладавший необходимыми характеристиками броневой лист. К 1 августа смогли произвести только 349 корпусов для танков, вместо запланированных 1047, и только 347 орудийных башен, вместо 3094 {411}. Достигнутые в 1932 г. результаты соответствовали уровню до 1931 г. Но мобилизационные задания на 1932 г., оказались недостижимыми. Всё это давало достаточно поводов для критики промышленности.

Полное представление о степени выполнения танковой программы дает доклад Ворошилова, направленный им в январе 1933 г. председателю Совнаркома Молотову. Данные, приводимые в этом докладе, сопоставим с первоначальным планом, принятым в начале года {412}. [159]

«Долги» производства 1932 г. составили 1715 недопоставленных и 586 неукомплектованных танков. Невыполнение плана по орудийным башням было связано с ситуацией на Ижорском заводе. А невыполнение плана по корпусам было связано с недопоставкой Краматорским металлургическим заводом стали Харьковскому тракторному заводу (было поставлено всего 250 из 1000 тонн) {413}. Также подчёркивалась «катастрофическая» ситуация с вооружением для танков. Орудий не хватало даже для того незначительного количества танков, которое было выпущено. Промышленность не смогла укомплектовать танки БТ достаточно большими башнями, необходимыми для установки 45-миллиметровых орудий. Вместо этого Красная Армия получила 350 танков с меньшими башнями, но для этих башен не было изготовлено необходимого числа 37-миллиметровых орудий. По предложению Тухачевского, эти танки были временно укомплектованы сдвоенными пулеметами, и по мере изготовления пушек танки возвращались из армейских частей на заводы для переоборудования {414}. В конце концов, было также найдено компромиссное решение. С лёгких танков Т-18 брались 37-миллиметровые пушки и устанавливались на тех танках БТ, на которых первоначально намеревались установить 45-миллиметровые орудия. Когда 45-миллиметровые пушки были в 1933 г. выпущены, эти 340 танков вернули на заводы для перевооружения {415}.

Таблица 5.8 (см. следующую страницу), помимо приведённых в ней цифр производства танков, представляет интерес сразу по нескольким причинам. Во-первых, она свидетельствует о степени осведомлённости высшего руководства страны о состояния дел в экономике, т.е. прозрачность налицо. Во-вторых, она свидетельствует об отсутствии намеренного сокрытия провалов при выполнении плана. Используемые в отчётах процентные значения выполнения планов нередко становились предметом манипуляций. Однако следует отметить, что военные были очень хорошо осведомлены о попытках промышленности скрывать неудачи и что даже созданная на производстве система военных инспекторов не гарантировала правдивой информации. В записке Наркому обороны Ворошилову Тухачевский отмечал, что примеры «очковтирательства», о которых тот говорил на январском (1933 г.) Пленуме ЦК, на самом деле ещё более многочисленны, и бороться с этим злом в промышленности нужно столь же безжалостно, как это было сделано в армии {416}.

В-третьих, таблица демонстрирует необходимость осторожного обращения с данными советской статистики, что справедливо не [160] только для хорошо известного примера использования фиксированных цен 1926/1927 гг. для характеристики производства в резко изменившихся условиях начала 30-х гг., что привело к завышению показателей роста. Судя по информации, доходящей до современников, впечатлениям военных наблюдателей о больших манёврах 1934 и 1935 гг. на Украине и в Белоруссии, а также более поздним данным о производстве вооружений, в особенности танков, самолетов и военных кораблей, складывается впечатление поразительного, происходившего более или менее постоянно наращивания вооружений {417}.

Таблица 5.8. Танковая программа 1932 г. и её выполнение

Тип танка и выпускающее предприятие	Исходный план (февр. 1932)	Пересмотр, план (ост. 1932)	Получено Красной Армией	Только собрано	Из них:
					без башни	без гусениц
Легкий Т-26
Завод им. Ворошилова в Ленинграде	3000	1600	911	1409	500	—
Средний БТ
Харьковский локомотивный завод	2000	600	239	600	300	290
Танкетка Т-27
Московск. Завод №2	5000	1800	1370	1618	—	—
Нижегородский ГАЗ	н.д.	300	65	87	н.д.
Всего	10000	4300	2585	3714	800	290

Источники: РГАЭ. Ф.7297. Оп.41. Д.25. Л.25–27, заказ НКТП; РГВА. Ф.33988. Оп.3. Д.253. Л.300. Доклад о выполнении заказов УММ; РГВА. Ф.4. Оп.14. Д.717. Л.9. Письмо Ворошилова Молотову, январь 1933 г.

В июле 1933 г. Тухачевский направил Председателю Комиссии Обороны Молотову доклад о выполнении танковой Программы предыдущего года. Он отмечал, что на Харьковском тракторном заводе и заводе им. Ворошилова в Ленинграде больше 700 танков находится в полусобранном состоянии. Цеха и даже дворы заводов были заставлены недостроенными танками. Тухачевский предсказывал, что с наступлением осенних дождей многие из этих танков придут в негодность и потребуют немедленного ремонта. Он полагал, что следует [161] сформировать «специальные бригады», ответственные за различные стадии сборки. Персональная ответственность должна быть возложена на глав Спецмаштреста и Орудийно-Арсенального объединения, а представитель НКТП, в свою очередь, должен отвечать за заводы-смежники, выпускающие орудийные башни, стальные детали, электрооборудование и т.д. {418}. Комментируя имевшие место попытки форсировать производство оборонной продукции в 1932 г., Тухачевский критически заметил, что ГВМУ НКТП в течение всего 1931 г. игнорировало указания военных, касающиеся практической подготовки предприятий к мобилизации. В результате, отмечал Тухачевский, даже на предприятиях собственно военной промышленности к 1933 г. отсутствовали условия для массового производства. Инженеры ГВМУ не получили указаний заниматься этой работой, и только на тех предприятиях, где присутствовали военные инженеры, ситуация была лучше. Орджоникидзе противился присутствию и руководству работой со стороны военных инженеров, хотя на тот момент, как считал Тухачевский, это было единственно возможной мерой {419}.

Данные официальных советских источников и архивные находки

Длительное время западные историки должны были довольствоваться теми данными о производстве оборонной продукции, которые разрешались к публикации советскими властями. Танковая статистика может служить хорошей иллюстрацией в этом отношении. В выпущенной в 70-е годы официальной «Истории Второй мировой войны» приводятся некоторые данные о действительном производстве танков в начале 30-х гг. (см. табл. 5.9) При этом, однако, скрывается очевидный провал плана производства 10000 танков в 1932 г., и что ещё более важно, из этих публикаций не видно, как соотносились годовое производство и необходимый мобилизационный потенциал танковой промышленности. Безусловно, советские военные историки не могли не знать о первоначальных планах (10000 танков в 1932 г.), тем не менее в официальных публикациях даже в три раза меньшая цифра выдавалась ими за успех «большой оборонной программы». [162]

Таблица 5.9. Официальные советские данные о производстве танков в 1930–1935 гг.

(единиц техники)	1930	1931	1932	1933	1934	1935
Танки и танкетки	170	740	3038	3509	3565	3055

Источник: История Второй мировой войны, 1939–1945 гг. Т. 1. — М., 1973. С.214.

Например, в «Истории Второй мировой войны», на которую часто ссылаются западные исследователи {420}, приводится цифра производства 3038 танков и танкеток в 1932 г. (см. табл. 5.9). Как явствует из таблицы 5.8, Красной Армии было поставлено только 2585 танков и только немногие из них были укомплектованы согласно техническим требованиям. Всего было частично собрано 3714 танков, у которых отсутствовали гусеницы, башня или какая-то другая необходимая часть. Факторы, обусловившие невыполнение танковой программы 1932 г., изучались специальной правительственной комиссией. Решением Совета Труда и Обороны (СТО) от 13 августа 1933 г. устанавливался ряд мер, призванных исправить ситуацию {421}.

Возможно, пример с танковой программой носит вопиющий характер, учитывая новизну и относительную сложность проблемы танкового производства. Но даже если для других лет и других отраслей погрешности между официальными историческими данными и действительным производством могут быть менее значительными, этот пример свидетельствует о необходимости, где возможно, сверять данные с первоисточниками {422}. Более существенным для нашего анализа представляется полное отсутствие в советской литературе данных о потенциальных возможностях производства, предусматриваемых мобилизационными заявками на развёртывание и на период ведения войны.

Сталин меняет своё мнение о Тухачевском (май 1932 г.)

С момента назначения заместителем наркома обороны и начальником вооружений в июне 1931 г. Тухачевский оказался в эпицентре [163] деятельности по модернизации Красной Армии. О его участии в осуществлении танковой программы говорилось выше. Но это был только один из многих участков его работы.

4 мая 1932 г. Тухачевский направил Сталину длинное письмо, поясняющее, как относительно небольшие вложения в советское машиностроение будут иметь огромный импортозамещающий эффект. Предлагавшийся подход был ориентирован на экономию валюты, что привело бы к немедленному облегчению дефицита металлорежущих и прочих станков {423}. Неизвестно, что именно заставило Сталина прореагировать, но в это время он возвращается к своей полемике с Тухачевским 1930 года. 7 мая 1932 г. Сталин написал Тухачевскому письмо, приложив копию своего критического отзыва 1930 г. В этом письме, которое вместе с копией он отправил Ворошилову, Сталин, возвращается к вопросам, которые Тухачевский несколько раз поднимал в 1930 г., и приносит ему свои извинения:

«Приложенное письмо на имя т. Ворошилова написано мной в марте 1930 г. Оно имеет в виду два документа: а) Вашу «записку» о развёртывании нашей армии с доведением количества дивизий до 246 или 248 (не помню точно); б) «соображения» нашего штаба с выводом о том, что Ваша «записка» требует, по сути дела, доведения численности армии до 11 миллионов душ, что «записка» эта ввиду этого — нереальна, фантастична, непосильна для нашей страны.

В своём письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился, в основном, к выводам нашего штаба и высказался о Вашей «записке» резко отрицательно, признав её плодом «канцелярского максимализма», «результатом игры в цифры» и т. п.

Так было дело два года назад.

Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма не во всем правильными...».

Как вслед за этим утверждает Сталин, 11-миллионную армию он по-прежнему считает нереальной, однако цифра в 8 млн. выглядит уже более правдоподобной. Самое удивительное, что, по-видимому, Сталин так и не принял во внимание заявление Тухачевского, что для массовой армии из 260 дивизий не потребуется более 5,8 миллионов солдат.

«Конечно, 8-ми миллионная армия — тоже нереальна, не нужна и непосильна для нашей страны, по крайней мере, в ближайшие три-четыре года (не говоря уже о первой пятилетке). Но 8 миллионов всё же не 11 миллионов. [164]

Во-вторых, несомненно, что изменившийся за последние годы характер армий, рост техники военного транспорта и развитие авиации, появление механизированных частей и соответствующая реорганизация армии — создают совершенно новую обстановку, лишающую старые споры о большом количестве дивизий их решающего значения. Нет нужды доказывать, что не количество дивизий, а, прежде всего, их качество, их насыщенность техникой будет играть отныне решающее значение. Я думаю, Вы согласитесь со мною, что 6-ти миллионной армии, хорошо снабженной техникой и по-новому организованной — будет вполне достаточно для того, чтобы отстоять независимость нашей страны на всех, без исключения, фронтах. А такая армия нам более или менее по силам. Мне кажется, что моё письмо на имя т. Ворошилова не было бы столь резким по тону и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была ещё достаточно ясна для меня.

Не ругайте меня, что я взялся исправить недочёты своего письма с некоторым опозданием.

7.V.32 г.

С ком [мунистическим] прив [етом] . И. Сталин» {424}.

Крайне соблазнительным выглядит предположение, что извинения Сталина (что само по себе примечательно — как часто Генеральный секретарь партии извинялся за допущенные им ошибки?) были продиктованы также и неверными представлениями о возможности быстрого увеличения производства танков в 1932 г. Похоже, что к 1933 г. опять возобладал более трезвый и скептический подход к тому, что может быть достигнуто тракторно-танковой промышленностью Советского Союза, принимая во внимание, что из запланированных 10000 танков было, в результате, выпущено менее 3000 малых и средних машин. Тем не менее, Тухачевскому, похоже, удалось восторжествовать над своими оппонентами.

Итоги первого пятилетнего плана и мобилизация промышленности

На протяжении первой пятилетки (1928/29–1932 гг.) в Красной Армии произошли огромные изменения. Как отмечалось выше, в 1927 г. [165] военное руководство могло рассчитывать на армию, насчитывавшую по мобилизации около 100 дивизий и имевшую дефицит в оснащении орудиями (40% от мобилизационной заявки), пулеметами (30%) и артиллерийскими снарядами (9%). В 1933 г. руководство планировало развернуть 150 пехотных дивизий, оснащенных самым современным оружием и техническими средствами. Некоторые из произошедших очевидных изменений иллюстрирует таблица 5.10 {425}.

Таблица 5.10. Запасы вооружения Красной Армии в 1927 и 1933 гг.

1927 г.	Январь 1933 г.
Авиация
Менее 1000 (бомбардировщики старого образца)	Около 5000 самолетов
Танки
73 (танки старого образца)	10000 (танки, танкетки и бронемашины)
Грузовики
1000 (в распоряжении Красной Армии)	12000–14000
Артиллерия
7000 орудий (1929 г.)	17000 орудий
26000 тяжелых пулеметов	51000 тяжелых пулеметов
48000 лёгких пулеметов	67000 лёгких пулеметов
Химическое оружие
1,5 млн. старых противогазов	Современные средства защиты от газов, а также 3000 самолетов и 300 грузовиков с 500 газовыми минометами и гранатометами

На 1 января 1929 г. на вооружении у советской армии имелось 90 танков, 3500 грузовиков и автомобилей, а также 180 гусеничных тракторов. Среди танков было 45 машин типа «Рикардо», 12 «Тейлоров», 28 «Рено» и 5 других танков устаревших марок, которые обладали, в целом, низкими боевыми качествами. Грузовики были в основном старыми, иностранных марок («Фиат», «Уайт») и только 680 машин было выпущено в России {426}.

Что касается танковой программы, то имевшиеся в конце пятилетки на вооружении Красной Армии 4700 танков и 250 бронемашин [166] составляли только 50 и 20% соответственно от потребностей в бронетехнике, заявленных в плане мобилизации промышленности. Иными словами, если данные мобилизационные потребности использовать в качестве критерия успеха, то пятилетний план был выполнен лишь частично. От руководства Красной Армии поступали жалобы на то, что до сих пор у него не имеется тяжёлых и средних танков, а также танков-амфибий и танков специального назначения (вооружённых химическим оружием, инженерных и радиофицированных танков). Вместо пушек танковые силы были вооружены преимущественно пулеметами. Из 2660 танков, которые предполагалось вооружить пушками, только у 1420 были орудия типа «Хочкис» {427}.

Нередко проводят сравнение танковых сил, которыми в то время обладали различные государства, что неизменно обнаруживает большое превосходство Советского Союза над западноевропейскими странами, такими как Великобритания, Франция и даже Германия. Но у руководства Красной Армии не мог не вызвать беспокойства производственный потенциал этих стран. В таблице 5.11 приведены цифры, которые, как полагали советские военные, характеризуют производственные мощности военного времени у ведущих капиталистических государств.

Таблица 5.11. Оценка советской военной разведкой танкового потенциала ведущих стран мира в 1933 г.

Страна	Единиц техники
	имелось на вооружении в 1932 г.	возможности производства в военное время
Франция	3500	24000
Великобритания	1000	36000
США	1000	60000
Япония	400–500	н.д.
СССР		19200 к 1933 г.
		40000 к 1938 г.

Источник: РГВА. Ф.40438. Оп.1. Д.475. Л.43об. Доклад об итогах первого пятилетнего плана и перспективах моторизации и механизации, 1933. [167]

Когда Ворошилов подводил итоги 1932 г., он с гордостью сказал: «По всем основным показателям на конец пятилетки (численность, вооружение и подготовка) Красная Армия в состоянии победоносно сразиться с армией любой капиталистической страны» {428}. Тем не менее, он также отметил недостатки, такие как недостаточный объём резервов по всем основным видам оружия и, в особенности, по снарядам и патронам. Масштабы механизации были всё ещё ограниченными, и большая часть артиллерии была на конной тяге. Количество и типы находившихся на вооружении танков не позволяли проводить глубокие наступательные операции {429}.

Историки зачастую изображают Ворошилова как военачальника-консерватора, не до конца понимавшего значение модернизации армии и в течение многих лет отстаивавшего роль кавалерии в современной войне. В качестве доказательства часто приводят его публичные выступления {430}. Однако цитируемые здесь служебные доклады свидетельствуют в пользу того, что Ворошилов, несомненно, предвидел неизбежность развития танковых сил, в том числе и для повышения боеспособности пехотных дивизий. Особый интерес в этой связи представляет оценка Ворошиловым исходных условий для такого развития, которые он охарактеризовал как систематическое отставание мобилизационной и оборонной готовности советской промышленности {431}

Как отмечал Ворошилов, запланированная на 1933 г. металлургическая база Советского Союза — 10 млн. тонн стали — почти равна аналогичному показателю для Германии в 1918 г. и для Франции в 1929 г. И, тем не менее, прогресс в области чёрной и цветной металлургии, достигнутый в годы первой пятилетки, был всё ещё недостаточен, чтобы удовлетворить потребности армии в боеприпасах, необходимых на год войны. В то время как по нормам снабжения для армии требовалось 100 млн. артиллерийских снарядов, производственный потенциал оценивался на уровне 55–60 млн. По патронам для винтовок заявкой предусматривалась поставка 10–11 млрд. штук, а производственные мощности позволяли выпускать только от 4,5 до 5 млрд. Аналогичным образом, потребность военных в 150000 тонн химического оружия могла быть удовлетворена только на 30% {432}.

В свою очередь, из этих достижений и неудач складывалась основа военного заказа на следующую пятилетку. Военные рассчитывали на трёхкратное увеличение мобилизационной численности военно-воздушных сил (чего стоит одна тяжёлая авиация из 8000 бомбардировщиков). Механизация армии должна была идти по пути [168] создания большого числа танковых частей. Ожидался перевод большей части на тракторную тягу, а значительная часть пехоты должна была доставляться на грузовиках. Основной урок Первой мировой войны, а именно необходимость любой ценой избежать нехватки снарядов, заставлял советское руководство не только предусмотреть радикальную модернизацию типов орудий, но и позаботиться об увеличении мобилизационных резервов. Мобилизационные резервы боеприпасов должны были быть увеличены до 70 млн. артиллерийских снарядов и 4,5 млрд. винтовочных патронов. По словам Наркома обороны, мобилизационная подготовка должна обеспечить промышленный потенциал военного времени, достаточный для производства 250 млн. снарядов в год, из них 50% — малых калибров, а также 18–20 млрд. патронов. В этой связи Ворошилов ясно указывает на то, что расчёты норм артиллерийских боеприпасов на период военных действий были «чрезвычайно сложными» и «не вполне точными», поскольку характер современного сражения с массированной артиллерийской подготовкой, с применением большого количества авиации и объединенными действиями пехоты и бронетанковых войск может обеспечить более быстрый исход. В соответствии с этим, расчётные нормы количества артиллерийских боеприпасов и резервов, могут быть сокращены. Тем не менее, на данной стадии было очевидным, что одним из основных требований военных к промышленной мобилизации является обеспечение снабжения боеприпасами при самых неблагоприятных условиях {433}.

В конце 1932 г. Сектор обороны Госплана представил отчёт об итогах первой пятилетки. В нём, так же как в докладе Наркома обороны, обращалось внимание на появление целого ряда новых видов вооружения, никогда не выпускавшихся в стране ранее {434}. В то же время, в отчёте Госплана в качестве наиболее адекватного показателя выполнения плана используется степень удовлетворения военных запросов {435}.

В докладе обосновывается значение этого показателя: «Заявка НКВМ является тем связующим звеном, посредством которого подготовка промышленности и всех других отраслей народного хозяйства направляется в общее русло. Она не есть только ведомственный документ: в системе планового социалистического хозяйства она строится на основе учета общих возможностей народного хозяйства, и сама является отражением достигнутого страной уровня развития в технико-экономическом отношении; заявка НКВМ стимулирует развитие ряда отраслей, имеющих важное значение для [169] обороны, и постольку она конкретизирует определенный участок общего плана обеспечения экономической независимости СССР.

Наконец, заявка НКВМ, формулируя задачи отдельным отраслям народного хозяйства, тем самым, определяет и размер изъятий из народнохозяйственных ресурсов, которые придётся делать во время войны. Заявка НКВМ содержит в себе в концентрированной форме наметку тех усилий, которые стране приходится делать для обеспечения своей обороноспособности в мирное время, для обеспечения победы во время войны» {436}.

Хотя за годы пятилетки мобилизационная заявка выросла в количественном отношении во много раз, Госплан отмечал, что пересмотренный мобилизационный план MB-10, отразивший уровень советских мобилизационных потребностей, на последний год пятилетки, отставал по части новых видов вооружения. Отставание было очевидным не только по сравнению с великими державами времен Первой мировой войны, но и, в ещё большей степени, по сравнению с современными западными государствами. Сектор обороны Госплана исходил из того, что мобилизационный потенциал развитых капиталистических стран составлял от 40 до 50 тыс. танков и столько же самолетов и что производство артиллерийских снарядов в военное время у них может достичь примерно 100 млн. штук в год. Соответственно, отсталость этой отрасли оборонной промышленности занимала большое место в общем анализе и расчётах планирования {437}.

Подведя итоги выполнения планов оборонной промышленностью, Госплан обратил внимание на невыполнение годовых заданий и большой процент брака {438}. Процент выполнения годовых планов уменьшился со 100,2% в 1928/1929 г. до 80,7% в 1932 г. {439}. Эти неудачи свидетельствовали, по мнению Госплана, об отсутствии правильного технического руководства, что становилось особенно заметным при освоении выпуска новой продукции. Ещё одним фактором была высокая текучесть рабочей силы. В докладе отмечалось, что невыполнение планов оборонной промышленностью в мирное время представляет собой прямую угрозу осуществлению намеченных расчётов поставок в военное время {440}. Впрочем, вопрос о возможной ненадёжности мобилизационного потенциала страны остался не разработанным Госпланом. Он мог служить напоминанием о тех мобилизационных задачах, которые нужно было иметь в виду при составлении второго пятилетнего плана. [170]

Дальше