В середине 20-х гг. в Советском Союзе разгорелась дискуссия об экономической готовности страны к войне. Было выдвинуто несколько базовых принципов; с пространными политическими речами на тему экономики войны выступил Л. Д. Троцкий, первый народный комиссар военных и морских дел (Наркомвоенмор), и его преемник на этом посту М. В. Фрунзе. Известно, что уже в годы военного коммунизма Троцкий был горячим сторонником принципов планирования {101}. Едва завершив демобилизацию после гражданской войны, Троцкий уже в 1921 г. предвидел новые конфликты, неизбежно [42] ожидающие Советский Союз. Он отстаивал идею усиленного роста военно-воздушных сил, призывая к созданию долгосрочного плана развития советской авиационной промышленности.

Осенью 1921 г., когда совершался поворот в экономической политике, Троцкий также ратовал за плановый подход к оборонному сектору. Военным было поручено разрабатывать «максимальную военно-промышленную программу». Это было ещё до ожидаемого экономического подъема, ставшего бы результатом новой экономической политики (НЭП) и зарубежной финансовой и технической помощи. Программа-максимум могла бы, по его мнению, гарантировать, что Красная Армия будет оснащена самым современным вооружением и самой современной техникой в соответствии с её масштабами военного времени и сможет рассчитывать на резервы для войны от полугода до одного года. Следовательно, при разработке этой программы необходимо исходить «не из наших нынешних возможностей, а из потребностей обороны в самом широком смысле слова», а затем на основании этой программы предъявлять определённые требования к промышленности {102}.

В 1923 г. Троцкий настаивал на усилении планового подхода. На XII съезде РКП (б) он представил основной доклад по экономической политике. Резолюция съезда о планировании была принята явно под его влиянием. Экономическая отсталость тормозила технический прогресс вооружённых сил. Главная задача промышленности состояла в том, чтобы обеспечить армию, сокращённую после гражданской войны до 600 тысяч, всем необходимым. Троцкий предупреждал против слишком высоких издержек экономики во имя обороны. Самое важное, подчеркнул он, определить размеры допустимой экономической жертвы {103}. Он говорил о необходимости соблюдать пропорцию между производством продукции, идущей на повседневные нужды армии, и созданием мобилизационных резервов. Это потребует, в свою очередь, продолжал Троцкий, чтобы план строительства вооружённых сил, план мобилизации армии и план развёртывания на случай войны были соответствующим образом скоординированы с планом развития оборонной промышленности {104}.

Введение планирования, по мнению Троцкого, послужит лучшей гарантией от внезапного нападения со стороны технически более развитых государств. Начнись вдруг война, план мирного развития будет просто прерван и заменён резервным планом, предусматривающим всеобщую мобилизацию промышленности и народного хозяйства. Ожидаемая война, судя по всему, должна была быть [43] крупномасштабной войной. В октябре 1921 г. председатель ВСНХ П. А. Богданов предложил принять десятилетнюю программу развития производства, включавшую производство новых самолетов и артиллерии, а также развитие железнодорожного транспорта, с тем чтобы поддержать боеспособность 45 стрелковых и 21 конной дивизий Красной Армии полной численностью в военное время 2,8 млн. человек {105}.

В 1924–1928 гг. была проведена реформа Красной Армии, направленная на создание достаточно подготовленной кадровой армии и милиции при сохранении возможно низкой численности вооружённых сил. Начало преобразованиям положил нарком обороны Михаил Фрунзе в 1925 г. {106}.

Помимо военной реформы в узко-армейском смысле слова в центре внимания оказались и военно-экономические проблемы. Смена военного руководства после отставки Троцкого с поста наркома обороны в начале 1925 г. {107} сопровождалась созданием постоянной гражданско-военной комиссии Политбюро по проблемам обороны. Возглавил комиссию А. И. Рыков, Председатель Совета Народных Комиссаров (Совнаркома), а основные задачи её деятельности были изложены в докладе нового наркома обороны Фрунзе. В частности, надлежало поручить одному из членов Политбюро контроль за развитием военной промышленности {108}. Назначение Рыкова главой комиссии имело понятное объяснение: в годы гражданской войны он был председателем ВСНХ и, следовательно, отвечал за работу оборонной промышленности. Что касается специального ответственного от Политбюро, то до 1928 г. эту роль исполнял Вячеслав Молотов, а впоследствии контроль за работой оборонной промышленности был поручен Серго Орджоникидзе, Наркому Рабочей и Крестьянской Инспекции (РКИ) {109}.

Тайное военно-промышленное сотрудничество с Германией в 20-е годы

Стабилизация внутренней и внешней ситуации в начале 20-х гг. позволила большевистским лидерам задуматься о необходимости модернизации советской оборонной промышленности. В силу отсутствия собственных денежных и людских ресурсов, СССР нужно было [44] изыскать ресурсы за рубежом. То, что Советскому Союзу необходима мощная и современная военная промышленность, считалось почти аксиомой. Вплоть до 1926 г. большие надежды возлагались на сотрудничество с Германией. Конечная цель такого сотрудничества заключалась в модернизации и дальнейшем развитии самолетостроения, танковой и химической промышленности СССР с учетом потребностей войны на советской территории.

Тайное сотрудничество с германской промышленностью и рейхсвером было начато Лениным и Троцким в 1920–1921 гг. Это сотрудничество между двумя «париями» Версаля, как ожидалось, должно было быть обоюдно выгодным. Поначалу советская сторона полагала, что немецкие фирмы получат в распоряжение часть измотанных войной российских оборонных заводов в качестве концессий. Так, кампания «Юнкерс» в 1922 г. начала производство самолетов на заводе в Филях, неподалёку от Москвы. Однако другие предложения советской стороны, по большей части, были отвергнуты. Германская промышленность была гораздо более заинтересована в стабильном, долговременном рынке сбыта. Германский рейхсвер видел в России удобный полигон для испытания тех видов оружия, которые Германия по договору не имела права производить, иметь и использовать {110}.

Несмотря на очевидное разочарование в результатах первых совместных военно-промышленных предприятий {111}, советские лидеры приняли в 1926 г. решение об углублении кооперации. 18 марта Политбюро издало директивы для делегации во главе с заместителем наркома обороны И. С. Уншлихтом, которой предстояло посетить Берлин. Переговоры должны были состояться 23–30 марта с участием рейхсвера, представителей министерства обороны Хесслера и генерала фон Секта. Немецкое правительство было представлено рейхсканцлером Хансом Лютером, министром иностранных дел Густавом Штреземаном и другими. Предварительно состоялись переговоры с рядом частных немецких компаний, таких как «Крупп», «Сименс», «Телефункен», «Цейсс» и «Рейнметалл».

Инструкции Политбюро для советской делегации демонстрировали стремление к широкому советско-германскому сотрудничеству в деле развития оборонно-промышленного комплекса. Особые надежды возлагались на германские инвестиции в производство в СССР пулеметов, танков и танковых моторов, а также тяжёлой артиллерии. В дальнейшем предполагалось начать переговоры о создании совместных предприятий в области кораблестроения, в особенности [45] строительства подводных лодок, эскортных судов и торпедных катеров. Политбюро также хотело, чтобы немецкая сторона вложила средства в производство точной оптики, телефонов, радио и в машиностроение. Ожидалось, что существующий совместный советско-германский завод в Филях, выпускающий самолеты и авиационные двигатели, будет расширен, так же, как и совместные опыты в области химического оружия {112}.

Предложения германской стороны, однако, были куда более скромными. Их главной целью было: обеспечить германским вооружённым силам полигоны для испытания технических новшеств вне зоны досягания «союзных инспекций» — органа Союзных держав, призванного контролировать точность выполнения Германией условий Версальского договора. Всего немецкой стороной было предложено четыре направления сотрудничества:

1) создание на территории СССР немецкой танковой школы;

2) постоянные контакты генеральных штабов, обмен идеями в области мобилизации, организация военных игр и курсов высших офицеров;

3) сотрудничество флотов;

4) совместные испытания химического оружия на советских полигонах {113}.

Хотя договор между СССР и Германией был в 1926 г. подписан, Берлинская декларация была далеко не так многообещающа, как этого ожидало советское руководство {114}. Годом позже, когда выяснилось, что это военно-промышленное сотрудничество не принесло желаемых результатов, Уншлихт предложил в дальнейшем решительно отказаться от организации совместных военно-промышленных предприятий с рейхсвером. Продолжения заслуживал только обмен опытом в совместных школах авиации и химического оружия {115}.

Таким образом, главная задача, изначально поставленная перед советско-германской кооперацией: укрепление материальной базы Красной Армии путём организации современной оборонной промышленности, не привела к желаемым результатам. Знакомство с зарубежными технологическими достижениями, следовательно, могло происходить отныне лишь через коммерческие сделки, посредством которых в СССР поступала техническая помощь. В то же время, в сфере подготовки кадров тайное сотрудничество было вполне плодотворным. Германия получила возможность тренировать своих офицеров и испытывать новое оружие на полигонах в России, [46] а Красная Армия — посылать своих офицеров слушать курсы в немецких военных академиях. Последующие соглашения между Красной Армией и германскими промышленными компаниями должны были бы обеспечить Советскую Россию новыми технологиями и новыми видами вооружений {116}.

Говоря о Советской России 20–30-х гг., не следует проводить четкую грань, разделяющую сферы влияния между гражданскими и военными органами или гражданскими и военными лидерами (какой бы уместной она ни казалась в любом другом контексте). Не нужно забывать, что во время гражданской войны 1918–1921 гг. многие профессиональные революционеры, такие как Серго Орджоникидзе, Сергей Киров, Лазарь Каганович, Иосиф Сталин, будучи гражданскими лицами, были назначены политическими комиссарами в Красную Армию. Все решения по экономическим вопросам, принимаемые, к примеру, ВСНХ во главе с Алексеем Рыковым, диктовались военными соображениями. Так, когда в середине 20-х гг. впервые обсуждался вопрос об индустриализации, расхожим аргументом было предположение, что она должна усилить военную мощь Советского государства. Сама доктрина «построения социализма в одной стране» предусматривала неизбежность вооруженной конфронтации с капиталистическими странами.

Главный вывод, вытекающий из советско-германских переговоров, состоит в том, что не только Красная Армия, но и политическое руководство страны было заинтересовано в том, чтобы Советский Союз получил современную военную промышленность (решение об этом было принято в конце 1925 — начале 1926 г.). Достичь этого предполагалось, при наиболее благоприятных условиях, с помощью Германии — её капитала и специалистов. В ином случае, Советскому Союзу пришлось бы самому и собственными ресурсами создавать базу современного вооружения. Всё это означает, что уже после XIV съезда партии советское руководство — как политическое, так и военное — приняло решение о создании целостного военно-промышленного комплекса. Руководство Красной Армии ещё не сформулировало новые военные доктрины. Ещё не обострилась международная обстановка, что могло бы повлиять на решения политического руководства страны. Это был пик международной стабилизации и дипломатического признания СССР {117}. Поэтому было бы неверно утверждать, что толчком к увеличению расходов на перевооружение послужило ухудшение международной обстановки в 1927 г. — так называемая «военная тревога» 1927 года. Ещё более сомнительным [47] выглядит утверждение о существовании противоречия между гражданским интересом, представляемым партией, и интересом военных. Как показывают факты, Политбюро и его постоянные и временные комиссии, имевшие стабильное представительство военных, уже в 1926 г. проголосовали за создание на территории СССР современных заводов по производству вооружения. Иными словами, не «военная тревога» 1927 года, не инцидент на Китайско-Восточной железной дороге 1929 г. и не японская оккупация Маньчжурии подтолкнули партийное руководство к созданию современной массовой армии. С другой стороны, очевидно, что в 1926 г. партийные и армейские лидеры видели первоочередную цель в создании лишь общей структуры современной оборонной промышленности. Конкретные же формы она приняла только после сталинской «революции сверху» 1929–1930 гг. и явной угрозы войны, возникшей в конце 1931 года.

Для того, чтобы прояснить некоторые специфически-советские аспекты перевооружения и увидеть события в новой перспективе, рассмотрим гипотезу, заведомо противоречащую действительности. Предположим, что оборонную промышленность создавала бы в 20–30-е гг. иная, не-большевистская Россия. Каких размеров она могла бы достигнуть, учитывая все возможные ceteris paribus (при прочих равных условиях) (лат.), в том числе географические факторы и общую политическую обстановку? Конечно, нельзя утверждать определённо, что опыт тотальной войны, войны нового типа, подтолкнул бы любой режим в России — в границах 1914 г. или других — к созданию танков, военной авиации, химического оружия и т.д. Но если подобная гипотеза допустима, можно ли полагать, что геостратегические условия любой послевоенной России привели бы её к созданию оборонно-промышленного комплекса? Ответив утвердительно, однако, нам остаётся предположить, что превышение (гипотетическое) этого уровня образует специфически советскую форму «милитаризованной экономики», или советский военно-промышленный комплекс {118}.

«Военная тревога» 1927 г. и её оборонный смысл

В течение зимы 1926–1927 гг. советские руководители не раз в своих публичных выступлениях ссылались на надвигающуюся войну. Это [48] муссирование военной темы не могло не произвести впечатления на зарубежных обозревателей. Так, комментируя речь Н. И. Бухарина на московской городской партийной конференции, британский дипломат отмечал в январе 1927 г.:

«...С каждым днём становится всё очевиднее, что существующая ныне паника, которая слышится в каждом публичном выступлении и читается в каждой статье партийных лидеров, не «поддельная»..., а на самом деле отражает чувства и эмоции Коммунистической партии и Советского правительства, и эта нервозность успешно передается всему народу» {119}.

В другом отчёте говорилось о «подлинной одержимости, а отнюдь не притворном страхе» {120}.

Весной 1927 г. международная обстановка вокруг СССР существенно ухудшилась. Во время полицейской облавы на советскую торговую делегацию в Лондоне были найдены компрометирующие документы, позволившие британскому правительству обвинить Москву во вмешательстве во внутренние дела Великобритании. В мае Англия разорвала дипломатические отношения с СССР. В апреле китайские коммунисты потерпели поражение от своего бывшего союзника Гоминьдана. Эти и другие события плюс британские дипломатические маневры, в которых виделась попытка сформировать антисоветский военный альянс, создали в России лихорадочную атмосферу. Лидеры и пресса заговорили о «нависшей военной угрозе», хотя есть основания сомневаться в их искренности. В определённой степени эта агитация преследовала скорее внутрипартийные цели (борьба с оппозициями Троцкого, Зиновьева и др.). Научные споры по поводу того, действительно ли большевистское руководство верило в реальность военной угрозы в 1927 г., ведутся до сих пор {121}. Новые факты относительно оценок угрозы дают документы военной разведки того периода, которые в меньшей степени были подвержены влиянию сиюминутных настроений. Наоборот, в таких аналитических сводках разведывательных органов должны были по определению преобладать как можно более взвешенные оценки {122}.

В обзоре, озаглавленном «Оценка международной и военной ситуации СССР в начале 1927 г.», начальник РУ Штаба РККА Берзин представил сложную картину скрытых угроз и положительных сдвигов. Международная обстановка была проанализирована с точки зрения «благоприятных» и «неблагоприятных» факторов. Неблагоприятными были, в частности, рост влияния Великобритании среди стран-соседей СССР, сближение Германии с западными державами, [49] попытки разрешить польско-германский конфликт и приход маршала Пилсудского к власти в Польше в 1926 г. В то же время, польско-балтийский альянс, которого так опасалась Москва, не был сформирован, экономика соседних государств была охвачена кризисом, а Великобритания была занята собственными стачками и соперничеством с Францией за главенство в Европе.

В целом отчет Берзина звучал утешительно, хотя и признавал, что процесс перевооружения имел место {123}.

«В общем, за 1926 год наши западные соседи значительно увеличили свою боевую мощь, в особенности в области усиления воздушного флота, технических и боевых средств, увеличения мобзапасов, а также развертывания военной промышленности. Однако из проведённых в 1926 году мероприятий и намеченных на 1927 год нельзя усмотреть непосредственной подготовки к войне на ближайший 1927 год» {124}.

Советскому руководству уже в тот период было известно об угрозе со стороны «японской империалистической политики», направленной против СССР и нацеленной на ликвидацию советского влияния в северной Маньчжурии и других областях Китая. Начиная с 1923 г., советская военная разведка следила за японскими планами войны против СССР. Составленный японским генеральным штабом план вторжения на советский Дальний Восток регулярно обновлялся и модернизировался. Этот аспект был не менее важен, чем более красноречивый меморандум Танаки {125}.

Ухудшение международной обстановки привело в 1926 г. к изменениям в советской оборонной политике. Тем не менее, в отчёте Берзин делал вывод, что конфликта с капиталистическими странами в ближайшем будущем не предвидится:

«В общем, наше международное положение на Западе ухудшается, а в связи с этим увеличивается возможность военного выступления наших западных соседей, при поддержке западных великих держав, против нашего Союза. Однако неразрешенные спорные вопросы между нашими соседями..., между Польшей и Германией, а также затруднительность совместного выступления западных великих держав для поддержки наших западных соседей в войне против нас — делает военное выступление в ближайший 1927 год маловероятным» {126}.

Такова была картина прямых и отдалённых угроз, на фоне которой в 1927 г. военные и политические лидеры вели поиск новых форм организации оборонных усилий. [50]

Оборонная политика в действии.

Организационные проблемы оборонной промышленности стали одной из главных забот начальника Штаба Тухачевского. Оборонную политику обсуждали в различных органах: во-первых, в военном руководстве и в Политбюро, во-вторых, в Межведомственной мобилизационной комиссии и, наконец, в правительстве, в Совете труда и обороны (СТО) {127}.

20 февраля 1927 г. Тухачевский выступил с предложением создать новое верховное оборонное ведомство, которое заменило бы некоторые из вышеупомянутых организаций. Он заявил, что подготовка страны к обороне, наряду с изучением различных форм ведения войны и связей между войной и экономикой, является главной задачей генерального штаба любой страны. Однако для выполнения этой задачи существующих неофициальных контактов Штаба РККА с экономистами из Госплана и промышленниками было явно недостаточно. Штаб РККА должен был иметь более тесные связи с экономическими структурами страны Тухачевский подверг критике заместителя наркома обороны Уншлихта за неоправданный роспуск перспективной группы экономистов во главе с Громаном (см. выше). Он также пожаловался Ворошилову на невозможные условия для работы, сложившиеся в Штабе. В отчаянии от препятствий, с которыми ему пришлось столкнуться, он произнёс: «В общем создаётся такая атмосфера, при которой совершенно невозможно работать. Я постоянно должен опасаться, что по ряду вопросов готовится закулисная работа и что мероприятия по обороне не проводятся в жизнь и дискредитируются, а потому никогда не могу спокойно сосредоточиться на деле» {128}.

Тухачевский отметил, что в течение 1927 г. оборонные приготовления должны быть усилены: «Ещё более сложные задачи предстоят нам на протяжении ряда лет, если мирное положение затянется. Можно ли, спрашивается, одолеть те задачи, которые перед нами стоят, при теперешнем состоянии центрального аппарата?» {129}.

В начале 1927 г. совместными усилиями политического и военного руководства было решено определить долгосрочные перспективы оборонной политики и провести реструктуризацию соответствующих организаций. Представители военных настаивали на принятии [51] всеобъемлющего плана с упором на оборонной промышленности. Оба первых советских наркома обороны, Троцкий и Фрунзе, отстаивали необходимость увязывания мобилизации и реструктуризации с планированием. О действительном же положении вещей откровенно говорилось в записке организационно-мобилизационного управления Штаба (июнь 1926 г.):

«Все расчёты, связанные с мобилизацией промышленности и со снабжением армии продуктами, построены на песке, если расчёты не охватывают всю экономическую систему..., пока они не являются элементами единого хозяйственного плана на случай войны» {130}.

В течение осени и зимы 1926/27 гг. оборонные вопросы не раз стояли на повестке дня заседания Политбюро — чаще, чем это было до сих пор. В первые месяцы 1927 г. шло активное формулирование оборонной политики страны, вырабатывались планы производства вооружений, как в мирные годы, так и на случай военной мобилизации всех отраслей народного хозяйства. Так как в доступной до 1990-х гг. литературе было крайне мало данных о производстве вооружений советской промышленностью в 1920-е — начале 30-х гг., а тем более отсутствовали конкретные цифры военного заказа и т.н. мобилизационные заявки от РККА, то автору представляется целесообразным обратить внимание на те новые документы, которые проливают свет на видение советскими партийными и военными руководителями будущих военных конфликтов.

На заседании Политбюро 13 января 1927 г. Сталин представил доклад о плане обороны. Поскольку партийные документы до сих пор менее доступны, чем военные, можно только предполагать, что в основе сталинского доклада, по всей видимости, лежали «Доклад об обороне» Тухачевского и военный план 1926 г. {131}.

Затем Политбюро приняло решение провести в середине февраля закрытое заседание, на котором заслушать доклад наркома Ворошилова «об опасности войны и оборонном плане на случай войны». Возглавляемая Рыковым комиссия Политбюро по обороне, просуществовав два года, была распущена, но уже 24 февраля 1927 г. была создана новая комиссия обороны, теперь уже в подчинении СТО. Эта новая комиссия должна была собираться более регулярно (раз в месяц) и могла принимать решения от имени СТО {132}. Вскоре эта организация стала называться так: Распорядительное заседание Совета труда и обороны (РЗ СТО), и она превратилась в главный орган оборонной политики на период разработки первого пятилетнего плана развития народного хозяйства (1927–1928 гг.). Военные были [52] представлены в РЗ СТО наркомом обороны Ворошиловым (в качестве полноправного члена) и начальником Штаба РККА Тухачевским (в качестве консультанта). В центре внимания РЗ были долгосрочные и первоочередные вопросы мобилизации промышленности, подготавливаемые Госпланом, ВСНХ и другими наркоматами {133}.

Проблемой, которой не удалось избежать, было смещение функций главных ответственных органов, поэтому делались неоднократные попытки разграничить чисто военные решения (НКВМ или Реввоенсовет), национальное планирование (Госплан), организацию и мобилизацию промышленности (ВСНХ) {134}.

Но в любом случае, кому бы не принадлежала постановка вопроса — РЗ СТО, КО СТО или РВС — большинство из них рассматривалось и решалось de facto на Политбюро. В наиболее важных случаях Политбюро, от имени Центрального Комитета партии, принимало собственные постановления по обороне. Поскольку всё, что касалось обороны, имело гриф «совершенно секретно» и выше, считалось неприемлемым знакомить с этими решениями Политбюро даже Центральный Комитет, то есть формально высший выборный орган ВКП(б) {135}. Этот факт стоит особо подчеркнуть, так как в существующей литературе часто делаются ссылки на открытые, «подчищенные» постановления ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров (СНК) по вопросам обороны. Реальные же решения в полном объёме остаются вне поля зрения историков до сих пор. Дело в том, что эти решения Политбюро доводились до сведения по частям: каждый руководитель знал лишь свои, стоящие непосредственно перед ним задачи и сведения, необходимые для их выполнения. Строгое соблюдение принципа «need to know» (надо знать — англ.), хотя и было вполне оправдано с точки зрения государственной безопасности, усложнило задачу историков.

Решения Политбюро по оборонной политике весной 1927 г.

В феврале 1927 г. состоялось заседание Политбюро, на котором доклады о состоянии обороны представили промышленники и военные, а именно: Военно-промышленное управление ВСНХ и Реввоенсовет. С содокладами выступили представители Центральной [53] контрольной комиссии (ЦКК) ВКП(б) и Рабоче-Крестьянской инспекции (Рабкрина). Протоколы Политбюро зафиксировали только имена докладчиков: К. Е. Ворошилов, Н. И. Муралов, И. С. Уншлихт, А. С. Бубнов и М. Н. Тухачевский, поэтому невозможно узнать, кто из членов высшего руководства что говорил по поводу риска новой войны и состояния обороноспособности страны. Окончательная формулировка резолюции по оборонной промышленности (проект которой был предложен Ворошиловым) была поручена ещё одной комиссии Политбюро, созданной 24 февраля 1927 г. (члены её — К. Е. Ворошилов, А. И. Рыков, И. В. Сталин, В. В. Куйбышев, С. Орджоникидзе и А. Толоконцев) {136}. Предварительно Ворошилов запиской спросил Сталина, каково его мнение о проекте. Сталин счёл резолюцию слишком расплывчатой. Задачи, писал он, разбросаны по всему тексту, не выделены «особо ударные пункты»: «Слишком мало сказано о приспособлении всей промышленности и народного хозяйства в целом к нуждам войны» {137}.

Иными словами, Сталин показал, что согласен с предложениями военных, считавших, что экономическая система должна быть подчинена задачам «неизбежной» войны.

В мае 1927 г. Политбюро, заслушав доклад Ворошилова о плане обороны, приняло постановление о вооружённых силах и оборонном планировании {138}. В нём подчёркивалось, что с 1924 г., когда начались военные реформы, в укреплении вооружённых сил достигнут определённый прогресс, однако в области военной технологии и мобилизационных резервов существовали серьезные проблемы. Вывод был неутешительным: советская промышленность неспособна обеспечить оборону необходимыми ресурсами.

Хотя сам доклад Ворошилова на заседании Политбюро в бывшем Центральном партархиве (ныне — Российский государственный архив социально-политической истории, РГАСПИ) обнаружить не удалось, в Российском государственном военном архиве (РГВА) нашелся документ, датированный тем же месяцем, который помогает прояснить позицию наркома обороны по данным вопросам. Определённую информацию о майских решениях Политбюро 1927 г. можно почерпнуть и из речи заместителя Ворошилова, Уншлихта, произнесённой последним на заседании ЦК в 1928 г. Уншлихт заявил, что по докладу Ворошилова об оборонном плане в мае 1927 г. Политбюро приняло исчерпывающую резолюцию. В ней были отмечены определённые достижения в деле укрепления вооружённых сил, но в то же время подчеркивалось неудовлетворительное состояние военного [54] снабжения, отсутствие мобилизационных ресурсов и тот факт, что оборонная промышленность не отвечает нуждам обороны. Политбюро приняло решение увеличить военный бюджет 1927/28 г. на 107 млн. рублей по сравнению с 1926/27 г. Бюджет НКВМ на 1926/27 г. составил 634 млн. рублей из общегосударственного бюджета СССР в 5335 млн. рублей. В 1927/28 г. госбюджет составил 6465 млн. рублей и окончательный бюджет НКВМ был увеличен до 775 млн. рублей, что позволило произвести определённое техническое обновление вооружённых сил.

Были созваны специальные заседания Совета труда и обороны, основаны новые органы — управление мобилизационного планирования к составе ВСНХ и сектор обороны Госплана {139}. В своём докладе, таким образом, Ворошилов, вероятно, обрисовал картину того, что было сделано в последнее время руководством для реорганизации и оздоровления оборонной промышленности. Однако, перспективный план развития этой отрасли, о необходимости которого говорило руководство СТО ещё в 1926 г., так и не был выработан. Состояние финансирования промышленности было явно неудовлетворительным. Оно не отвечало нуждам военных и отставало от постоянно растущей стоимости производства. Общее состояние оборонной промышленности было оценено как «кризисное» и характеризующееся скорее негативными, чем позитивными чертами {140}. По ряду показателей мобилизационная заявка оказалась невыполнимой. Ворошилов привёл цифры дефицита в случае войны по наиболее важным видам военной продукции (см. табл. 2.1).

Таблица 2.1. Масштабы военного производства в процентах к мобилизационной заявке

Наименование	Мобилизационная заявка	Производство (%)
		1-го года войны	2-го года войны
Винтовки (тыс. шт.)	900	50	75
Пулеметы (тыс. шт.)	18	30	45
Патроны (млрд. шт.)	3,25	29	50

Источник: РГВА, Ф.33987. Оп.3. Д.250. Л.61. Доклад Ворошилова о плане обороны, апрель 1927 г.

Эти цифры, названные наркомом обороны, показывают, что вооружённые силы могли рассчитывать на выполнение их [55] мобилизационной заявки всего лишь на 1/3…1/2 в течение первого и даже второго года войны. Обеспечение мобилизованной армии в составе 90 пехотных дивизий в течение длительного времени было советской оборонной промышленности явно не по силам. У наркомата обороны, следовательно, были все причины опасаться последствий крупномасштабной войны в недалеком будущем. «Справляясь с большими затруднениями, с задачей снабжения и накопления в мирное время, военная промышленность до сих пор не выполнила и не выполняет... свою функцию как кадр мобилизованной промышленности. Вследствие этого ставится под сомнение сама возможность планомерной мобилизации и чрезвычайно удлиняются сроки развёртывания» {141}.

Мобилизационные структуры наркоматов являли собой, по мнению Ворошилова, «плачевную картину». Они существовали как простые придатки, не имея органической связи с наркоматами. Главная, фундаментальная причина «плачевности» мобилизационной работы заключалась в «пассивности, инертности и нежелании» гражданских работников выполнять предписания наркомата обороны по подготовке страны к войне. Что касается оборонной промышленности, то, как ожидалось, значительная часть оборонного заказа (например, 90% 76-мм и 100% 152-мм полевых пушек, 75% взрывчатых веществ) должна была быть произведена предприятиями других отраслей. Военной промышленности была отведена роль кузницы кадров, которые в мирное время обеспечивали бы повседневные нужды армии и готовили мобилизационные резервы, а двоенное время стали бы основой для создания единой мобилизованной промышленности (технический персонал, планы, бланки, инструменты) {142}.

Наиболее узким местом военного производства был порох: только 41% военных нужд мог быть покрыт за счёт поставок промышленности. Проблема вооружения, таким образом, становилась в случае войны практически неразрешимой. Ворошилов также предвидел проблему дефицита таких видов сырья, как селитра, медь, свинец, алюминий, резина. По его подсчетам, удовлетворить нужды вооружённых сил в этих материалах можно, только полностью запретив их использование за пределами сектора обороны. Острой критике подверг Ворошилов Военно-промышленное управление (ВПУ) ВСНХ за то, что развитие оборонных отраслей не было увязано с планом развития промышленности в целом. Ни перспективный план оборонной промышленности, ни планы реконструкции отдельных предприятий не учитывали оборонных и стратегических задач. [56]

Что же касается остальных секторов ВСНХ, то там не велось вообще никакой работы по обеспечению функционирования промышленности страны в случае войны.

Наряду с планированием оборонных отраслей, являющимся главной заботой политического руководства весной 1927 г., критике подверглась и существующая административная структура управления этими отраслями. Предложения, прозвучавшие в течение 1927 г. относительно организации планирования, свидетельствуют о наличии конфликта между более и менее активными сторонниками военного контроля над соответствующими частями системы планирования. Борьба за более эффективное разделение функций между различными уровнями формулирования задач, собственно планированием и планированием на случай войны, велась вслепую, не имея возможности опереться на какие-нибудь, зарубежные или отечественные, образцы. И хотя ни у кого не возникало сомнения относительно главной цели — усиление промышленной мощи страны на случай войны в течение среднего (до 5 лет) срока — кто из политической и военной иерархии имел решающее влияние, до сих пор является предметом споров.

Интеграция оборонных структур в плановые органы

Поскольку часть оборонных вопросов сосредоточилась весной 1927 г. в руках распорядительного заседания СТО, этот орган решил сформировать временную комиссию для исследования состояния оборонной готовности. Исследование коснулось разных сфер: промышленности, транспорта, сельского хозяйства и т.д. Было выдвинуто предложение сделать эту комиссию постоянной и создать на её основе новый сектор Государственной плановой комиссии (Госплана). Такой сектор был создан летом 1927 г., получив название Сектора обороны Госплана.

7 мая распорядительное заседание СТО заслушало доклад Ворошилова о правительственных решениях относительно обороны. На основании этого доклада распорядительное заседание издало директивы по обороне и экономической политике и направило их всем причастным наркоматам. Сюда относились ВСНХ, наркоматы транспорта, финансов, почт и телеграфов, которым надлежало определить [57] свои планы и нужды на мобилизационный период и на один год войны. Все заявки должны были быть сведены воедино Штабом РККА {143}.

Затем, в соответствии с резолюцией РЗ СТО от 4 мая 1927 г., было решено сформировать Военную комиссию при СТО. Эта комиссия должна была контролировать заявки наркоматов (в основном, в отношении вооружения, военного снаряжения, транспорта и коммуникации; и соотносить их с экономическими ресурсами страны. Круг задач Военной комиссии был определён достаточно широко: формулировать план работы всего народного хозяйства в военное время, увязывать пятилетний план с нуждами обороны, делать анализ вопросов экономической мобилизации и военных вопросов для СТО, а также координировать планы отдельных отраслей промышленности, с тем чтобы обеспечить выполнение мобилизационных заявок. Кроме того, комиссия должна была контролировать выполнение текущих планов военной промышленности.

В состав комиссии вошли экономисты Г. Ф. Гринько, С. Г. Струмилин, М. И. Боголепов, и др. Представителем военных был Тухачевский, оборонную промышленность представлял Постников, глава мобилизационно-планового управления ВСНХ {144}. Было решено также направить одного военного представителя, назначенного Реввоенсоветом, в президиум Госплана и ещё несколько представителей в президиумы некоторых секторов Госплана (промышленного, бюджетно-финансового, транспортного) и в состав комиссии, работавшей над пятилетним и более долгосрочными планами {145}. С этого момента военные, представлявшие свои узко-военные интересы, приобретали право непосредственно участвовать в формулировке долгосрочных и краткосрочных планов Советского Союза.

Распорядительное заседание СТО состоялось 28 мая 1927 г. Первым пунктом повестки дня значилось пятилетнее развитие военной промышленности, вторым — производственный, финансовый и инвестиционный планы на 1926/27 г. и на третьем месте — неотложные меры по усилению мобилизационной готовности промышленности {146}. Этот факт подчеркивал огромную разницу между тем, что говорилось в официальных заявлениях относительно непосредственной угрозы войны (после дипломатического разрыва с Великобританией), и реальной, будничной работой Советского правительства.

В разгар так называемой «военной тревоги» начштаба Тухачевский сделал следующее замечание, по которому можно судить о рабочей обстановке в Штабе в 1927 г. Он заметил, что Штаб РККА [58] как раз руководствуется предположением о невероятности войны до окончания пятилетнего плана строительства вооружённых сил. Было бы также бессмысленно, продолжал Тухачевский, составлять пятилетний план развития народного хозяйства страны, ожидая, что в течение этого периода вспыхнет война, которая так или иначе сведёт на нет все усилия по выполнению такого плана {147}.

Согласно инструкциям РЗ СТО, президиуму ВСНХ надлежало сформировать специальный военно-плановый орган и разработать проект мобилизационного плана, соединившего бы усилия военных и гражданских секторов в этом направлении. На ВСНХ возлагалась ответственность за мобилизацию всей советской промышленности. Все назначения на должности в мобилизационных органах наркоматов должны были осуществляться по согласованию с военными; кандидаты отбирались из числа офицеров Красной Армии {148}. ВСНХ надлежало составить список важнейших предприятий, которые по мобилизации должны были перейти на выпуск военной продукции, а Реввоенсовет обязался командировать своих наиболее опытных военных и военно-технических экспертов в ВСНХ и на предприятия.

Следует отметить, учитывая развязанную в прессе кампанию и публичные выступления по поводу «военной тревоги» весной 1927 г., что, принимая эти документы, руководство не имело ввиду текущий момент: материалы, представленные в ВСНХ СССР, могли быть использованы до весны 1928 г. {149}.

Когда в 1927 г. всерьез встал вопрос о подготовке страны к возможной войне, возникла и проблема контроля: кто, в конечном счете, должен был отвечать за разграничение вопросов индустриализации и модернизации страны вообще, с одной стороны, и организации оборонных приготовлений, с другой. Масштабы тотальной войны диктовали необходимость подготовки не только театров военных действий и вооружённых сил, способных действовать в любой ситуации. Появление новых средств ведения войну, таких как авиация и химическое оружие, делало значительные территории страны даже за пределами ТВД уязвимыми для вражеского нападения.

Массовый характер ожидаемой войны требовал подготовки больших секторов экономики, помимо собственно военной промышленности, с тем чтобы обеспечить производство и поставку огромного количества артиллерийских орудий, винтовок и боеприпасов. Автоматическое оружие, танки и авиация делали особенно актуальной проблему промышленных ресурсов. Надо сказать, что и [59] гражданские экономисты из плановых органов, и военные экономисты из Наркомвоенмора осознавали противоречивость задачи одновременной подготовки к войне и реконструкции народного хозяйства (индустриализация, коллективизация и техническое оснащение сельского хозяйства). Это подстегивало их к поиску любых реалистичных решений, которые помогли бы ослабить бремя обороны при том условии, что советская промышленность могла удовлетворить хотя бы минимальный военный заказ.

В 1927 г. Тухачевский заявил о необходимости полного контроля со стороны военных за процессом составления не только обычных военных и военно-мобилизационных, но и промышленно-мобилизационных планов. В докладе, написанном для временной военной комиссии СТО, Тухачевский выделил две формы мобилизационной готовности. Во-первых, приведение в соответствие с интересами обороны долгосрочных планов экономического развития. Этим должна заниматься военная комиссия Госплана, а уже затем выносить эти планы на СТО для окончательного решения. Во-вторых, непосредственно планы мобилизации экономики, которые, по Тухачевскому, должны быть полностью подчинены задаче мобилизации армии. Эти планы должен утверждать уже не СТО, а начальник штаба РККА и члены коллегии, представляющей мобилизационные сектора соответствующих наркоматов. По мнению Тухачевского, «штаб должен иметь право направлять и контролировать всю мобилизационную работу» {150}.

В последующем докладе Тухачевский утверждал, что строго централизованный контроль через Сектор обороны Госплана необходим, так как в случае войны СССР окажется в неизбежной изоляции. Переключив свою тяжелую промышленность и машиностроение на военное производство, «буржуазные государства» сохраняют возможность получать часть потребительских товаров за счёт внешней торговли. СССР же в подобной ситуации будет почти не на кого рассчитывать, а поскольку война ожидалась уже скоро, необходимо было принять меры заранее. Тухачевский предложил разделить сектор обороны на четыре секции, соответственно задачам:

I секция — по разработке вариантов к общехозяйственным планам на случай войны;

II секция (оперативная) — по разработке методов регулирования экономики во время мобилизации и ее (экономики) развертывания по мобилизационным планам;

III секция — по реконструкции народного хозяйства в мирное время в связи с задачами обороны; [60]

IV секция (научный секретариат) — по научным разработкам в области подготовки экономики к войне и военной экономики {151}.

Главной задачей ведомства, готовившего экономику к обороне, должно было стать изучение текущих экономических процессов и оперативных планов. План на случай войны должен быть настолько гибким, чтобы его можно было ввести в действие в любое время года, а также корректировать в зависимости от изменения военной ситуации. По мнению Тухачевского, особый плановый орган был просто необходим для того, чтобы учитывать нужды обороны в мирное время и готовить экономику к управлению в военном режиме: «Значительные диспропорции, существующие в нашем хозяйстве в мирное время, и неизбежное усиление их в условиях войны, вызывают необходимость влиять на развитие народного хозяйства в такой степени, чтобы в процессе его реконструкции изжить «узкие места», ослабляющие нашу обороноспособность и создать благоприятную обстановку для ведения войны в хозяйственном отношении» {152}.

РЗ СТО оставило открытым вопрос о статусе военной комиссии в рамках Госплана. Тухачевский был уверен, что Сектор обороны должен стать составной частью главного планового органа страны {153}. Затем он сослался на центральную роль, которую играли в этом ведомстве военные специалисты: «Так как Сектор Обороны определяет направления основных линий развития народного хозяйства под углом зрения отражения в них интересов обороны, то совершенно очевидно, что общее руководство этим сектором должно осуществляться Начальником штаба РККА, на правах члена Президиума Госплана» {154}.

Согласно резолюции РЗ СТО от 25 июня 1927 г. об организации Сектора обороны Госплана, решающая роль в планировании действительно отводилась Штабу РККА, что соответствовало намерениям Тухачевского. Он также считал, что необходима тесная взаимосвязь между всеми мероприятиями по мобилизации страны. По его мнению, штаб должен отвечать не только за подготовку военных планов и мобилизацию армии, но и за связь между мобилизацией армии и мобилизацией страны. Штаб, таким образом, получал контроль за всей мобилизационной работой и доступ к участию в обсуждении экономических проблем страны.

Однако директива СТО от 25 июня 1922 г., хотя и отводила военным контролирующую роль, одновременно подчёркивала, что сектор обороны Госплана является главным подготовительным органом по всем вопросам обороны. Сообщаясь с Реввоенсоветом, Госплан [61] должен был обеспечивать связь экономических планов с оборонными интересами, разрабатывать планы экономической мобилизации и изучать проблемы военной экономики {155}.

План развития оборонной промышленности на 1926/27–1930/31 гг.

Отметив некоторые из требований военных (актуальные для построения вооружённых сил в мирное время), перейдём к следующим фазам процесса планирования. Как оборонные отрасли справлялись с требованиями военных? С какими главными проблемами им пришлось столкнуться?

В октябре 1926 г. СТО дал задание ВСНХ на разработку «долгосрочного плана оздоровления военной промышленности». Военно-промышленное управление ВСНХ должно было представить план Реввоенсовету в ноябре 1926 г., но попросило отсрочки до третьего квартала 1927 г. {156}.

Составленный ВСНХ предварительный проект плана развития оборонной промышленности содержал сравнительный анализ цифр проекта пятилетнего военного заказа (для мирного времени) с пятилетним же планом развития оборонных предприятий. Было выявлено существенное несоответствие между относительно постоянным военным заказом мирного времени и быстро растущей мощностью предприятий. Использование этой мощности в мирное время было, таким образом, неполным и всё уменьшающимся. По некоторым видам продукции оно составляло лишь несколько процентов от полной (т. е. при работе предприятия в три смены с полной загрузкой) мощности.

В апреле 1927 г. Тухачевский сравнил проект долгосрочного плана развития оборонной промышленности, представленный ВСНХ, с соответствующим планом военных заказов Наркомата обороны. По его мнению, план ВСНХ не учитывал в полной мере интересов обороны. Тухачевский даже заявил, что ВСНХ пытается оттянуть принятие пятилетнего плана развития оборонной промышленности: «Штаб РККА усматривает в настоящем требовании стремление ВСНХ вновь отодвинуть срок представления в Совет Труда и Обороны плана развития Военной Промышленности» {157}. [62]

В начале мая 1927 г. военные получили возможность ознакомиться с проектом ВСНХ. 10 мая Тухачевский направил главе мобилизационного отдела ВСНХ A. M. Постникову записку, в которой показал принципиальную разницу между этим планом и реальными нуждами армии (боеприпасы, винтовки, пушки, химическое оружие и противогазы) {158}.

28 мая Совет труда и обороны постановил, что ВСНХ должен в течение месяца пересмотреть свой пятилетний план развития оборонной промышленности. Особое внимание предлагалось обратить на связь между производством вооружений и гражданской промышленностью, а также на максимальную загрузку оборонных отраслей в мирное время. В свою очередь, военные, то есть Реввоенсовет, должны были предоставить СТО перечень всего необходимого Красной Армии (артиллерия, авиация, химические и технические средства) на мобилизационный период и на один год войны. Одновременно военным надлежало уточнить свой пятилетний заказ для мирного времени. ВСНХ же должен был просчитать необходимые мобилизационные заготовки сырья и полуфабрикатов для военного производства. Таким образом, этот план показал бы степень зависимости промышленности от импорта {159}.

Наконец, 2 октября 1927 г. проект пятилетнего плана развития оборонной промышленности был представлен распорядительному заседанию СТО. Госплан первым получил возможность ознакомиться с планом, с тем чтобы соединить его со своим докладом о соображениях по поводу оборонных задач в пятилетнем плане развития народного хозяйства {160}. Таким образом, лишь осенью 1927 г. долгосрочный план был возвращен в Госплан для поправок.

Главную проблему при составлении плана развития оборонной промышленности тогда представлял значительный разрыв между потенциальной мощностью заводов в военное время, с одной стороны, и сравнительно низкое использование этих мощностей для выполнения заказов НКВМ в мирное время с другой. Таблица 2.2 содержит расчёты ВСНХ по мощности (объёму) производства различных видов продукции, которой планировалось достигнуть к 1931 г. при условии трехсменной работы предприятий, — в сравнении с годовым заказом 1927 г. (ожидалось, что годовой заказ и в последующие годы будет меняться незначительно).

Для производства пушек и винтовок соотношение годовой заказ/мощность производства, при работе в одну смену, составляло от 30 до 100% (последнее касалось только 122-мм гаубиц). [63]

Таблица 2.2. Возможности использования проектируемой мощности предприятий оборонной промышленности, 1927–1931 гг.

Вид продукции (шт., если не указано другое)	Планируемый объём производства к 1931 г. при 3-смен. работе (потенциальная мощность)	Годовой заказ в 1927 г.	Годовой заказ, в % к потенциальной мощности производства при
			3-смен. работе	1-смен. работе
Винтовки	900000	225000	25	58
Пулемёты	16500	3250	19	45
Автоматы	27000	9000	33	69
Патроны (млн. шт.)	2310	375	16	38
76-мм полевые пушки образца 1902 г.	1450	174	12	28
76-мм горн. пушки (1909 г.)	70	20	28	60
76-мм зенитные пушки (1915 г.)	400	150	37	90
122-мм гаубицы (1910 г.)	520	220	42	100
107-мм пушки (1910 г.)	120	30	25	57
Танки	100	100	100	230
Трактора	150	100	65	150
Снаряды	16500000	375000	2	2
Взрывчатые вещества (т)	16500	1269	8	8
Порох (т)	22720	1680	7	7
Часовые взрыватели	4950000	300000	6	14
Взрыватели	13000000	470000	4	10

Источник: РГАЭ, Ф.4372. Оп.91. Д.31. Л.18. Соображения о плане развития основных отраслей военной промышленности, 5 апреля. 1927 г. [64]

По сравнению с полной мобилизационной мощностью, которая подразумевала не только 3-сменную работу предприятий, но и лучшую техническую оснащенность, соотношение годовой заказ/мощность производства колебалось на уровне 12–42%. Разница в уровнях производства военного и мирного времени была наиболее ощутима в производстве боеприпасов. За год войны планировалось произвести 16,5 млн. снарядов (всех калибров). В то же время, годовой заказ составлял всего 300 тыс. снарядов. Как видно из таблицы, соотношение годовой заказ/мощность производства для артиллерийских снарядов было менее 10%, а для патронов — 16%.

Очевидно, что подобная разница между мощностью производства и объёмом выпуска продукции в мирное время не могла не увеличить стоимость производства и материального обеспечения, тем самым ещё более усложняя задачу поддержания мобилизационной готовности. С другой стороны, существующие в оборонной промышленности производственные мощности явно не отвечали растущим потребностям военного времени. Так, артиллерийские заводы при полной нагрузке могли обеспечить лишь небольшую часть того, что было оценено как необходимое на год войны. Данные таблицы 2.2 фактически показывают мобилизационную готовность ряда оборонных отраслей. По более чем половине видов военной продукции этот показатель не превышал 50%, а в некоторых случаях составлял всего 10–15%.

Перестройка, которая позволила бы достигнуть необходимого военным уровня производства, должна была занять 4–5 лет. Вместе с тем, военные сетовали на то, что оборонная промышленность до сих пор не включена в плановые задания для советской экономики. Мобилизационные заявки не были оформлены и приняты ни правительством, ни ВСНХ. ВСНХ лишь составил соображения для долгосрочного плана оборонной промышленности с целью достичь намеченных НКВМ мобилизационных заявок {161}.

Для того, чтобы достичь 100%-ного выполнения мобилизационной заявки, или, иными словами, обеспечить нужды страны на один год войны, необходимые капиталовложения должны были составить 363 млн. рублей за трёхлетний период. Существенная роль отводилась здесь гражданской промышленности, выпускавшей ряд основных видов боеприпасов, а также химическое оружие. Главной проблемой в перспективном плане военных (т.е. в плане на случай войны), как уже говорилось, была проблема пороха, в производстве которого в 1928 г. был большой дефицит. [65]

В данной ситуации реальная возможность того, что оборонные отрасли смогут обеспечить армию необходимым на случай войны количеством артиллерийских снарядов, была весьма и весьма мала.

Становление сектора обороны Госплана, 1927–1928 гг.

Надо сказать, что помимо основных задач, перечисленных в документе об образовании Сектора обороны, он должен был также координировать вопросы, связанные с обороной, внутри Госплана. Руководители всех секторов и секций Госплана обязывались «под личную ответственность» соблюдать интересы обороны при обсуждении новых проектов. О степени «приобщения» можно судить по списку сотрудников Госплана, прошедших проверку ГПУ и допущенных к работе с секретными документами по оборонным вопросам {162}. Так, директива РЗ СТО от 25 июня (об образовании сектора обороны) получила гриф «совершенно секретно», поэтому председатель нового органа Михаил Владимирский жаловался председателю Совнаркома А. И. Рыкову на то, что «Экономическая газета» рассекретила Сектор обороны. Теперь, — писал Владимирский, — чтобы не сложилось неверного впечатления о его задачах, нужно публично сообщить о создании и роли новой организации. Если бы не эта оплошность цензора «Экономической газеты», возможно, о создании Сектора обороны Госплана не стало бы известно вообще. В 1920-е гг. и тем боле в начале 1930-х гг. журналы Госплана, такие как «Плановое хозяйство», избегали включения статей на темы военной промышленности. В июле 1927 г. некоторые из существовавших ранее мобилизационных органов, подвергшись критике за неэффективность своей работы, были распущены. Полномочия сектора обороны Госплана расширились и теперь включали в себя «все задачи, имеющие отношение к обороне страны» {163}.

Более конкретно это подразумевало, во-первых, разработку всеобщего экономического плана на случай войны; во-вторых, координацию усилий всех экономических наркоматов по созданию мобилизационного плана; в-третьих, приведение в соответствие военного плана и долгосрочного плана развития вооружённых сил с пятилетним и пятнадцатилетним планами развития народного хозяйства. [66]

В ведении Сектора обороны также находились оборонные аспекты всех прочих видов экономической деятельности {164}.

Таблица 2.3. Объём производства оборонной промышленности и мобилизационный заказ

Вид продукции	Мобилизационный заказ	Объём пр-ва, на 1.10.1927	Выполнение мобилизац. заказа (в %)	Планируемый объём пр-ва в 1932 г.
Винтовки (тыс. шт.)	3015	1103	38	2332
Пулеметы (шт.)	16500	9100	54	16500
Пушки (шт.)	2500	586	23	2279
Ручные гранаты (шт.)	5000000	200000	4	500000
Снаряды (шт.)	17000000	2243000	13	18000000

Источник: РГАЭ. Ф.4372. Оп.91. Д.75. Л.70. Цифры взяты из доклада СТО.

Что касается плановой деятельности Сектора обороны, то более или менее одновременно велась разработка пятилетнего плана, годового плана развития оборонной промышленности («контрольные цифры») и годового плана на случай войны (план первого года войны). В течение 1927 г. и 1928 г. Госплан подготовил три различных плана на случай войны. Их характерные черты были определены следующим образом {165}.

Военная версия годового плана должна показывать: 1) формы распределения материальных средств страны среди основных пользователей в течение одного года войны;

2) очерёдность и сроки перехода экономики с мирных на военные рельсы;

3) необходимые изменения и отступления от политики НЭПа;

4) коррективы, которые необходимо внести в существующие оперативный, перспективный и генеральный планы с учётом оборонных интересов.

Предложение Сектора обороны Госплана было встречено в штыки военными, считавшими, что оно сводит их роль к простому формулированию военного заказа. Между тем, руководство НКВМ [67] хотело участвовать в разработке годового оборонно-экономического плана, полагая, что все вопросы о военной подготовке в мирное время, о развитии тактических взглядов, а также о концепции оперативного плана войны не могут быть решены без чётких представлений о структуре экономики в военное время {166}.

В мае 1928 г. Госплан впервые направил «контрольные цифры развития народного хозяйства на первый период войны» пяти главным лицам страны. Этот документ имел тот же гриф секретности, что и планы войны {167}. В 1928–1929 гг. Сектор обороны Госплана также составил экономический «план на первый год войны». Эти документы в закрытом виде были разосланы в военные округа и в главные административные структуры. Вскрыть их надлежало только в случае войны — так же, как и мобилизационный план для армии.

Первые планы на год войны, однако, оказались несовершенными и не были одобрены правительством. Руководители Госплана объясняли это тем, что военно-экономические планы-де разрабатывались одновременно с годовым и пятилетним планами, а такой прессинг не мог не сказаться на качестве. Таким образом, с точки зрения практических результатов, этот период планирования можно охарактеризовать как организационно-подготовительный {168}.

Перспективные планы развития Красной Армии, 1927–1931 гг.

Несмотря на твёрдую убеждённость Тухачевского в том, что «общее руководство [Сектором обороны Госплана] должно осуществляться Начальником Штаба РККА, на правах члена Президиума Госплана», поначалу этот плановый орган не стал так тесно связан с армией. Его первым председателем стал Михаил Владимирский, до того возглавлявший временную военную комиссию В 1927 г. Владимирский также получил право отбора кадров для Сектора обороны. В полемике, состоявшейся полгода спустя, Тухачевский сетовал на то, что не имел доступа к делам Госплана. В то же время, он всячески давал понять, что Штаб не собирался брать под свой контроль гражданский орган. В дальнейшем это станет одним из камней преткновения в наметившемся противостоянии между Тухачевским и Ворошиловым {169}. [68]

Планы строительства вооружённых сил, которые Тухачевский как начальник Штаба РККА сформулировал летом 1927 г., хотя и подчёркивали роль пехоты, кавалерии и авиации в современной войне, не могли не учитывать скромных возможностей советской промышленности {170}. Этот план развития вооружённых сил преследовал две главные цели: во-первых, совершенствование процесса мобилизационного развертывания армии за счёт создания резервов и небольшого роста численности и, во-вторых, развитие технических видов вооружения, и прежде всего — авиации). В общем, как говорилось в плане, мобилизационные нужды чрезвычайно велики, а бюджет, как всегда, ограничен {171}. Поэтому в ближайшие четыре года Тухачевский предлагал сосредоточиться на следующих задачах: достижение наиболее полного мобилизационного развертывания по основным видам вооружений, создание резерва боеприпасов на случай войны и усовершенствование техники (танки, бронемашины, авиация) и артиллерии. В течение 1927/28 и 1928/29 гг. предполагалось создать резервы для тех частей, которые будут мобилизованы в начале войны, а в последующие два года, 1929/30 и 1930/31, — для мобилизации остальных частей, а также для первого года войны.

Среди характерных деталей плана 1927 г. следует отметить отсутствие в числе приоритетов развития вооружённых сил танков. Дело в том, что по плану выпуск первой партии советских танков ожидался, самое раннее, в 1929 году, поэтому в начале 30-х гг. РККА могла рассчитывать на развертывание не более 250 танков. Это обстоятельство, однако, не помешало Тухачевскому отвести бронетанковым силам важную роль в его теоретических построениях того времени. То же самое можно сказать и о воздушно-десантных войсках, об использовании которых в боевых операциях заговорили задолго до того, как авиационная промышленность смогла обеспечить необходимое количество самолётов.

Оценивая в начале 1930 г. пятилетний план развития вооружённых сил, разработанный Штабом РККА в 1927 г., Тухачевский подчёркивал, что он не предусматривал полной «реконструкции» армии, для которой не было соответствующих социально-экономических условий {172}.

По подсчётам Тухачевского, сделанным в 1927 г., бюджетные ассигнования на развитие Красной Армии в ближайшие пять лет должны составить приблизительно 4 млрд. рублей. По его мнению, это был тот минимум, ниже которого просто нельзя было опускаться. Учитывая то, что совокупный военный бюджет (для армии и флота) [69] на 1927/28 г. был утверждён в размере 765,2 млн. рублей {173}, четыре миллиарда Тухачевского означали весьма скромный ежегодный рост бюджета в течение пятилетки. По сравнению с этой цифрой, последующие планы, проекты которых обсуждались в течение 1928 и начала 1929 гг., демонстрировали последовательное увеличение бюджетных запросов.

5 мая 1928 г. Тухачевский подал в отставку с поста начальника Штаба РККА. Несколькими днями позже, 8 мая 1928 г., он принял участие в расширенном заседании РВС, где сделал доклад о роли военно-морского флота. Эта роль, по его мнению, определялась, в первую очередь, характером будущей войны и военным планом, а во вторую очередь — экономическими реалиями. По расчётам Тухачевского, в грядущей войне флот будет играть второстепенную, вспомогательную роль, по сравнению с сухопутными и воздушными силами. Дело в том, что в военных планах конца 20-х гг. соседние государства — Польша, Румыния, прибалтийские страны и Финляндия — не представляли морской угрозы даже для истощённого флота Советской России. С другой стороны, если эти страны поддержит Великобритания — главный враг СССР во всех военных сценариях — советский флот, пусть и отчасти модернизированный и восстановленный, не имел бы никаких шансов. Вывод Тухачевского был однозначным: не имело смысла строить военно-морской флот, который бы намного превосходил флоты сопредельных стран, но при этом всё равно уступал флотам «великих держав» {174}.

1927 год: конфликт вокруг задач оборонной промышленности?

Карьера Тухачевского после гражданской войны (1922–1937 гг.) складывалась в основном в рамках центрального военного аппарата в Москве. Единственным исключением стал период с июня 1928 г. по май 1931 г., когда он был назначен командующим Ленинградским военным округом (ЛВО). Формально это выглядело, как понижение, однако на самом деле оказывалось обычной советской практикой: назначать командующими важнейших военных округов «компетентных товарищей» из Центра. Так, Б. М. Шапошников, прошедший школу ещё царского Генерального штаба, в межвоенный период [70] работал не только в Москве, но и в округах. И. П. Уборевич, назначенный в 1928 г. начальником вооружений, в 1931 г. был командирован в Минск возглавить важнейший Белорусский военный окру г. Кроме того, назначение в Ленинград в 1928 г. дало Тухачевскому широкие возможности для апробации ряда новых идей в конструкторских бюро и экспериментальных цехах ленинградских заводов. В вопросах разработки новой техники он также мог рассчитывать на ленинградские научные кадры.

В биографической литературе о Тухачевском его назначение в ЛВО обычно объясняется конфликтом между Сталиным и наркомом обороны Ворошиловым, с одной стороны, и Тухачевским, с другой, по вопросу о перевооружении Красной Армии. Так, в биографической статье, написанной в начале 1960-х гг., Георгий Иссерсон, бывший в 30-е гг. соратником Тухачевского по разработке оперативной теории, утверждал: «Узкому кругу работников штаба РККА было известно, что в 1928 году он написал докладную записку о необходимости перевооружения нашей армии и развития военно-воздушных и бронетанковых сил. В записке Тухачевский говорил, что наша армия в техническом оснащении и развитии авиации отстаёт от европейских армий. Необходимо, писал он, немедленно приступить к её полному техническому перевооружению, создать сильную авиацию с большим радиусом действий и бронетанковые силы из быстроходных танков, вооружённых пушкой; перевооружить пехоту и артиллерию, дать армии новые средства связи... Для решения этих задач нужно развить нашу военную промышленность и построить ряд новых заводов. Далее давался расчёт количества новых средств вооружения всех видов. Для того времени предлагаемые цифры были действительно грандиозными» {175}.

Впоследствии Иссерсон писал, что докладная записка Тухачевского 1928 года вызвала негативную реакцию Сталина и Ворошилова, охарактеризовавших её как нереалистичную, и вскоре Тухачевский был отстранен от должности начальника Штаба. Архивные документы, однако, предлагают совершенно иную интерпретацию.

О причинах отставки Тухачевского в 1928 г.

Не отрицая того факта, что возможные конфликты по вопросам военной теории могли сыграть свою роль в отстранении Тухачевского, [71] напомним, что данное исследование посвящено военно-экономическим вопросам. Проработав начальником Штаба РККА полтора года, Тухачевский 8 мая 1927 г. написал письмо наркому Ворошилову, в котором, проанализировав условия работы в Штабе, попросил об отставке {176}. Тухачевский обратил внимание наркома на то, что несколько раз пытался поставить его в известность о конфликте между штабом и Главным управлением, возглавляемым С. С. Каменевым. Этот конфликт, по мнению Тухачевского, сделал невозможным для Штаба направлять работу всех центральных управлений НКВМ. Даже назначения внутри Штаба были фактически ему не подконтрольны. Будучи ответственным за подготовку и разработку плана войны, Штаб был лишен прямого доступа к материалам военной разведки, так как разведуправление формально ему не подчинялось. Тухачевский писал о «ненормальной ситуации», сложившейся в области подготовки обороны страны. Важнейшие решения принимались без предварительного заслушивания докладов начальника Штаба. Внутри секретариата НКВМ сложилось «некое ядро», фактически игравшее роль Штаба.

Таким образом, уже за год до своего перевода в ЛВО в 1928 г. Тухачевский обозначил круг проблем, затруднявших его работу как начальника Штаба. Своё письмо Ворошилову он закончил фразой: «Мое дальнейшее пребывание на этом посту неизбежно приведёт к ухудшению и дальнейшему обострению сложившейся ситуации». Что за причина побудила его оставаться на своем посту в течение всего 1927 г., до сих пор неизвестно. Как было отмечено выше, в течение следующих нескольких месяцев Тухачевский был занят созданием сектора обороны Госплана. Но факт остается фактом: уже в мае 1927 г. Тухачевский принял для себя решение об отставке. Это противоречит мнению тех биографов Тухачевского, которые считают, что только события конца 1927 — начала 1928 г. привели к его отстранению с поста.

Насколько позволяют судить архивные источники, есть свидетельства того, что в 1927 г. Тухачевский сформулировал программу перестройки вооружённых сил, сделав основной упор на артиллерию (в первую очередь) и авиацию (во вторую). Что касается танковых войск, то план Тухачевского предусматривал производство лишь 250 танков в качестве реальной цели для следующей пятилетки {177}.

В бывшем Центральном партийном архиве сохранились и доступны для изучения дневники и заметки для дневника Ворошилова. Примечательно, что часть 4-я этих дневников, охватывающая данный [72] период, не содержит записей за декабрь 1927 г., которые подтверждали бы воспоминания Иссерсона относительно записки о перевооружении, посланной Тухачевским после XV съезда партии {178}.

Таким образом, утверждения, что Тухачевский призывал к значительному увеличению и усилению вооружённых сил, являются необоснованными.

Помимо переписки с главным политическим руководством страны, Тухачевский принимал активное участие в разработке оборонной части планов, составляемых Госпланом, а также в работе комиссии по оборонной промышленности, которая весной 1928 г. готовила план развития вооружённых сил. Эта комиссия, созданная по решению РЗ СТО от 23 апреля 1928 г., должна была, во-первых, определить армейские потребности на один год войны, а во-вторых, составить план заготовок для армии на ближайшее будущее {179}. 30 апреля Тухачевский выступил перед комиссией с докладом о пятилетнем плане перестройки вооружённых сил. Предполагалось, что численность Красной Армии за пять лет существенно не изменится и составит 617–625 тыс. чел. (для мирного времени). Однако, что касается численности армии в военное время, то её предлагалось довести к 1933/34 г. до 3266 тыс. чел. — по сравнению с ранее одобренными правительством 2666 тыс. чел. Это предложение было принято комиссией единогласно. Далее Тухачевский отметил, что мобилизационная заявка НКВМ была составлена без учета тех структур, которые надлежит сформировать после мобилизации {180}.

Однако существует документ, который позволяет усомниться в радикализме Тухачевского в деле перевооружения в это время. Весной 1928 г. Тухачевский направил Ворошилову памятную записку, в которой подвёл итоги четырёх лет военной реформы и деятельности Штаба РККА. В ней он подчеркивал, что Штаб старался придать Красной Армии такую организационную структуру, которая была возможна в «реальных», в том числе материальных, условиях.

«Конечно, — писал Тухачевский, — наша крайняя бедность и при этом «реальном» курсе давала и даёт ещё себя чувствовать, но эти разработки планомерно изживаются и, во всяком случае, не играют решающей роли»... Вместе с осуществлением «реального курса Штаб РККА планировал развитие вооружённых сил в соответствии с вероятным характером будущей войны» {181}.

Главный акцент, таким образом, был сделан на наземные войска и авиацию; флоту в стратегических системах Штаба отводилась вспомогательная роль. Несмотря на утверждения Иссерсона, что [73] Тухачевский уже в это время ратовал за существенное увеличение танковой мощи, тема танковых войск в вышеупомянутой записке Тухачевского прозвучала лишь вскользь: «План развития танковых частей, пока ещё очень слабых, построен на том же принципе максимального развития средств подавления» {182}. Что касается артиллерии, то, несмотря на значительные количественные и качественные изменения, она, по мнению Тухачевского, все ещё не отвечала требованиям будущей войны. Наиболее слабым местом артиллерийской программы было отсутствие гаубиц. Дальнейшее развитие кавалерии было связано с намерением Штаба использовать её, существенно усилив за счёт применения технических средств, бронемашин и аэропланов. Шаг вперёд был также сделан в развитии химического оружия, однако значительных успехов в этой области можно было ожидать только тогда, когда советская промышленность достигнет надлежащего уровня. Высоко оценил Тухачевский достижения в области развития авиации, боевая мощь которой выросла с 341 самолета в 1923/24 г. до 1170 в 1927 г. при плане 2052 самолета к концу пятилетки, причём последнюю цифру Тухачевский расценил как программу-минимум. Главными негативными факторами он назвал недостаток средств подавления (артиллерия и танки) и несоответствие оружейной технологии современным стандартам: «Если в деле строительства вооружённых сил мы сделали громадные успехи (хотя будущая война требует ещё большего), то в деле подготовки страны к обороне мы резко отстаем от степени готовности армии.» {183}

Было бы несправедливо утверждать, что памятная записка, не содержит ничего, что можно было бы назвать «грандиозной» программой перевооружения. Однако тон документа свидетельствует о том, что сам ход преобразований, его сроки и будущие обозримые итоги не особенно волновали Тухачевского.

Затем Тухачевский отметил, что выступил за создание нового Совета обороны при правительстве. Но, хотя Ворошилов и поддержал в принципе этот проект, реальная роль Штаба, по мнению Тухачевского, оказалась незаметной. Теперь, отказавшись от своей более ранней позиции, он утверждал: «Штаб никогда не претендовал на руководящую роль в вопросах подготовки страны к обороне... Но рабочая роль Штаба в этих вопросах до очевидного необходима» {184}. По мнению Тухачевского, рядом директив Штаб был попросту изолирован от контактов с Советом труда и обороны, тем самым утратив контроль как за мобилизационной работой в наркоматах, так и за ходом промышленной мобилизации. Тухачевский [74] предупреждал, что отсутствие связи с Сектором обороны Госплана чревато большим конфликтом в будущем и может даже привести к утрате военных секретов. «Несомненные успехи последнего времени, — писал он, — настраивание работы госаппарата к подготовке войны — всё более и более требуют активного участия Штаба РККА в его мобработе.» {185}.

Недовольство Тухачевского по отношению к наркому продолжало расти, и уже в следующем своём письме, адресованном Ворошилову, он дал ему выход: «Ваши постоянные фразы: «Штаб ничего не считает...», «Штабу экономия не интересна...» и проч. не могут иметь никакого другого последствия, как подрыва авторитета Штаба перед другими органами, с которыми и без того нелегко установить отношения» {186}. Затем Тухачевский напомнил об отказе Ворошилова взаимодействовать со Штабом, даром что Штаб был задуман как рабочий орган НКВМ и ему надлежало объединять и координировать всю работу по подготовке страны к войне. Вместо этого он всячески старался противопоставить свою собственную деятельность работе Штаба, как это было, например, в случае с созданием укрепрайонов. Всё это, по мнению Тухачевского, делало условия работы в Штабе совершенно ненормальными и мешало плодотворной деятельности {187}.

Подтверждение отношения Ворошилова к Штабу можно найти в письме самого Ворошилова, адресованном Тухачевскому, написанном, правда, позднее. В нём он утверждал, что в 1927 г. существовали серьёзные разногласия по поводу участия Штаба РККА в экономической мобилизации. «Вы настаивали, — писал он Тухачевскому, — на сосредоточении всей этой колоссальной работы в Штабе РККА; я категорически воспротивился этому, считая, что эта работа должна в равной степени рассредоточиться по всем гражданским ведомствам... и возглавлена авторитетным правительственным органом...» {188}.

Итак, если Тухачевский действительно посылал ту памятную записку, на которую ссылается Иссерсон, если она действительно была адресована ЦК партии или даже Сталину лично, если она действительно содержала какие-то перспективные планы технической реконструкции вооружённых сил и, наконец, если Сталин и Ворошилов действительно резко отвергли эти предложения в конце 1927 г. или в начале 1928 г., — то в таком случае было бы резонно полагать, что этот факт не мог быть обойден в череде взаимных упрёков и обвинений, содержащихся в процитированных выше письмах. Существовавшие же противоречия, как показывают документы, касались [75] скорее вопросов контроля, нежели масштабов и темпов милитаризации {189}.

Организация оборонного планирования в 1928 г.

Итак, к 1928 г. была сформирована новая организационная структура, в задачи которой входило военное планирование в широком смысле этого слова. В составе Госплана появился самостоятельный Сектор обороны. Совет труда и обороны перевел на регулярную основу свои распорядительные заседания. Для более успешного руководства промышленностью при ВСНХ были созданы управления текущего планирования работы оборонных предприятий и мобилизационного планирования. Мобилизационные органы (бюро и секции) гражданских наркоматов оказались более тесно связанными как между собой, так и с Сектором обороны Госплана.

К этому времени относится также начало координированной работы указанных организаций. РВС отмечал, что совместная работа над военными планами привела к установлению «близких взаимоотношений между НКВМ и Госпланом. Между военными, плановиками и руководителями промышленности установился регулярный обмен информацией, предложениями и итогами обсуждений. Вот лишь несколько примеров, демонстрирующих практические достижения в области оборонного планирования.

С момента основания Сектора обороны Госплана в нём было велико представительство военных. Даже если учесть, что военное влияние не достигло той степени, когда бы военные контролировали все главные этапы процесса планирования, за что ратовал Тухачевский летом 1927 г., начальный состав Сектора обороны почти полностью отвечал требованиям, выдвинутым Свечиным в дискуссии об «экономическом Генеральном штабе». Свечин писал: «Экономический Генеральный штаб может быть немногочислен, но квалификация его должна стоять очень высоко. Мы полагаем, что частью он должен состоять из лиц, тесно связанных своей подготовкой и службой с Красной Армией и получивших высшее военное образование, дополненное стажировкой в промышленности и отдельными работами по военной экономике, специально разрабатывающими вопросы [76] экономики, связанные с войной, и уделивших время для ознакомления с историей некоторых последних войн, стратегией и администрацией» {190}.

Когда идея интеграции военных в плановые органы приняла реальные очертания, отбор кандидатур в новый Сектор обороны Госплана стал осуществляться по схеме, предложенной Свечиным. 29–30 декабря 1927 г. состоялась конференция, посвящённая вопросам экономической мобилизации, экономическому плану на один год войны и эвакуационному плану. На конференции были представлены главы мобилизационных органов наркоматов СССР и РСФСР, Госплана, ОГПУ, Рабкрина — с одной стороны, а с другой — военное руководство из Штаба, Политического управления и Главного управления РККА {191}.

В феврале 1928 г. председатель Сектора обороны Госплана К. А. Мехоношин пригласил начштаба Тухачевского на заседание Сектора, назначенное на 14 февраля. Предполагалось обсудить проблему соблюдения интересов обороны в пятилетнем плане {192}. На этом заседании Сектор обороны подверг критике первый вариант пятилетнего плана развития советской экономики за недостаточное внимание к вопросам обороны и «механический» подход к включению их в план {193}. Оборона должна была занять достойное место в планах экономического строительства, не противореча при этом главным целям пятилетки. В то же время было подчёркнуто, что оборонные задачи имеют свою специфику, касающуюся объема производства и темпов роста определённых отраслей промышленности, создание новых отраслей, развитие транспорта и т.д. {194}.

Очень важно было представить, как будет функционировать экономика в условиях войны. Промышленность была не готова к переходу на военные рельсы, её резервы по большей части не изучены. Многие важнейшие оборонные отрасли базировались в районах, прилежащих к границе. Транспортная сеть грозила замереть, не выдержав перегрузок, даже в мирное время. По мнению членов Сектора обороны, проанализировав соответствующие «узкие места» промышленных отраслей, сравнив уровень производства мирного и военного времени, можно установить достоверные коэффициенты роста или падения производства в военное время {195}. Эти расчёты, в свою очередь, должны не только стать основой военно-экономических приготовлений, но и фундаментом любого перспективного экономического плана {196}. [77]

Выводы

Подведём итоги.

Прежние трактовки изменений в советской оборонной политике в 1927 г. обращали внимание на возможный конфликт по поводу роста Красной Армии. Однако документы, представленные выше, предполагают иную интерпретацию конфликта между Тухачевским и Ворошиловым. Спор по поводу того, должны или не должны военные контролировать процесс планирования, не мог найти своего разрешения вплоть до 1928 г. Наиболее радикальная схема военного планирования, предложенная Тухачевским, была отвергнута. Вне зависимости от того, какую войну — быструю маневренную или затяжную — ожидали военные и какую стратегию — соответственно, наступательную или оборонительную — они предлагали, все они без различия выступали за усиление контроля военных специалистов за процессом планирования. Другой способ (не столь радикальный, однако приемлемый) заключался в том, чтобы тщательно просчитать сначала нужды вооружённых сил, а затем — с учетом их — задачи отраслей промышленности. В то же время, все планы, составляемые для военного времени, — будь то военно-экономический план, военный вариант для контрольных цифр или мобилизационный план — были всего лишь «произвольной плановой надстройкой». Их правильность или неправильность могла доказать только война. Единственным «мирным» способом решения проблемы был бы сравнительный анализ изменений в экономике, вызванных Первой мировой войной, современного положения народного хозяйства и тех последствий, которые могла повлечь за собой война будущая. [78]

Дальше