После начала кампании в России военные эшелоны покатили с Запада на восточный театр военных действий. Постепенно из обширных регионов во внутренней Франции стали исчезать германские войска. Французские коммунисты, которые до сих пор вели себя смирно, теперь все сильнее разворачивали подрывную деятельность, и ведущаяся из Лондона антигерманская пропаганда начала оказывать все большее воздействие. Во многих городах и деревнях Франции собирались группы, решившие работать против оккупационной власти. В течение нескольких недель положение здесь изменилось прямо на глазах. Так, стали непрерывными акты саботажа на железнодорожном транспорте и диверсии против воинских эшелонов.

Начался новый этап войны. Для абвера ситуация во Франции становилась все неблагоприятнее, а для разведок противника, к которым теперь принадлежала и советская, все более выгодной. То, что все с большей вероятностью следовало ожидать активизации тайной войны, мне было совершенно очевидно. Но и немецкая контрразведка не бездействовала. За год своей работы во Франции она завербовала множество ценных осведомителей и агентов. Предстояла великая битва между атакующими вражескими разведками и германским абвером. В чью же пользу она закончится? Дело «Порто» оказалось прямо в ее эпицентре. [290]

Дело «Порто». Голлистская разведка и британская Интеллидженс сервис

В деле «Порто» при проведении так называемой контригры было установлено свыше одной тысячи человек, проживающих во Франции и Бельгии, объединившихся в группы, чтобы с помощью шпионажа, диверсий и тайного сопротивления работать против германских интересов. По завершении этого дела молниеносно арестовали 962 человека. В истории борьбы Германии со шпионажем и саботажем еще не было акций подобного масштаба. Исключительную же роль на протяжении многих месяцев играли два ценнейших сотрудника абвера в непосредственном контакте с вражескими агентами.

Героем этого дела стал Андреас Фольмер, по прозвищу Пат, мужчина ростом под метр девяносто, стройный, крепкий, черноволосый и с темными проницательными глазами. К моменту проведения этой контригры он в звании зондерфюрера служил в главном управлении абвера по Франции, находился в моем непосредственном подчинении и в связи с его заданием ходил в Париже всегда в цивильном.

Пат — прежде люксембургский гражданин немецкого происхождения; много лет прослужил в бельгийской колониальной армии в бельгийском Конго; будучи коммерсантом, поездил по миру и повидал свет; манеры у него были грубоватые. То, как он обращался с подчиненными или зависимыми от него лицами, напоминало унтер-офицера в казарме, не терпящего никаких пререканий. Но Пат, несмотря на эти манеры, имел золотое сердце, которое он, правда, открывал только своим ближайшим друзьям, если его глубоко трогали переживания и размышления, становясь в подобные часы словоохотливым. Впрочем, он был весьма начитан и знал многих известных авторов французской, немецкой и английской литературы, французским владел так же свободно, как и немецким; и английский язык не вызывал у него особых затруднений.

Пат считал меня своим другом. Мы отлично понимали друг друга со времени нашей первой встречи и еще до начала контригры «Порто» провели несколько совместных акций абвера. [291]

В середине июня 1941 года я вызвал Пата к себе.

— У меня для вас есть опасная роль, Пат! — начал я. — Вы будете изображать в Париже резидента британской Интеллидженс сервис.

— Как это понимать, шеф? Насколько я вас знаю, речь может идти о серьезном деле. Вы подобными вещами не шутите.

— Конечно же нет. Вот послушайте! Большинство французов, за последнее время покинувших Францию, чтобы поступить на службу к Де Голлю или уехать в Соединенные Штаты, через Испанию едут в Лиссабон. Там им легче всего запросить и получить въездную визу в Великобританию или США. Но с английским посольством в Лиссабоне ищут контактов и сторонники генерала Де Голля, оставшиеся во Франции. Многие крупные голлистские группы готовы планомерно в больших объемах работать против Германии. Нам это известно. Они уже начали шпионскую деятельность против оккупационных войск. Но им срочно требуется канал выхода на Лондон, по которому они получали бы указания и могли сообщать о результатах,

— А какие детали известны, шеф?

— Интеллидженс сервис пришла к мысли взять группы Сопротивления в Париже под свое покровительство и пользоваться ими для собственных целей. Для этого англичане ищут опытного в подпольной работе, энергичного и надежного человека, могущего взять на себя руководство французскими группами. С его помощью они хотят попытаться создать в Париже резидентуру, которая проложит курьерский маршрут в Лиссабон и как можно скорее установит радиосвязь с Лондоном.

— Очень хорошо, шеф. И тогда вы подумали обо мне. Я же имею опыт разведывательной работы и достаточно энергичен. А вот как убедить англичан, что я в их смысле надежен?

— Давайте рассмотрим дело подетальнее! В Париже в ближайшие дни должен объявиться некий представитель английской секретной службы. Это мы установили. Назовем его Макс! Он встречается тут с одним своим старым другом, чтобы сориентироваться в ситуации на оккупированной территории. Этот друг, очень интересная личность, которого мы в отчетах собираемся именовать [292] под псевдонимом Гай, тайно поддерживает нашу службу. Гай рекомендует вас Максу в качестве помощника Интеллидженс сервис во Франции.

— Но тогда мне нужно как можно быстрее переговорить с Гаем и обсудить, что он расскажет обо мне Максу. — Пат задумчиво поглядел на меня и спросил: — А Гай точно надежен, шеф? Я охотно возьму на себя эту роль, но в игре должно быть все четко. Если Гай поведет двойную игру, я за свою жизнь гроша не дам.

— Ваши сомнения вполне понятны. В любом случае вам придется поставить свою жизнь на карту. Нам обоим это следует сразу осознать. И все же на нашего друга Гая положиться можно. Я подготовил с ним встречу уже на завтра. Тогда мы обсудим все необходимое, когда и где Гай якобы сумел познакомиться и оценить вас и что еще следует учесть. Все нужно разработать так, чтобы комар носа не подточил. Макс, естественно, будет обо всем подробно докладывать своему начальству, а английская секретная служба проверять в том числе и легенду вашего знакомства с Гаем.

— Мне недавно удалось сделать себе подлинные французские документы на имя Альбера Риша. Они отлично подойдут для легенды.

— Замечательно, Пат! Тогда мы еще обдумаем, как при выполнении нашего плана полностью вывести Гая из игры. Он не должен попасть под подозрение, что выдал членов Сопротивления. После удачной контригры нам, вероятно, придется провести аресты. Поэтому Гай будет рекомендовать вас Максу самым горячим образом, но одновременно просить, чтобы его в это дело дальше не вмешивали. Он обоснует это тем, что живет далеко от Парижа, и полагает, что лучше сослужит Великобритании, если останется у себя дома и будет глядеть в оба. Если все обойдется, Гай познакомит вас с Максом, но потом станет для вас недоступным. Макс конечно же ни в коем случае не должен подозревать, кто вы на самом деле. Все понятно, Пат?

— Так точно, шеф.

— Если Гай не сможет подыграть, вам потребуется сообщник, который прикроет ваши встречи (хотя бы первые) с командирами групп Сопротивления, но и выступит связником между вами и группами Сопротивления. [293]

Вам самому будет просто не под силу проводить все необходимые встречи и переговоры. Далее важно, чтобы ни один из членов Сопротивления не смог узнать, где проживает Альбер Риш, этот выполняющий секретную миссию представитель Интеллидженс сервис, или где его можно найти. После первой же встречи вы познакомите своего связника с командирами групп и при этом определите, по каким дням и в каких местах вы или ваш связник будет приходить на явку, чтобы проводить совещания, давать задания, а также забирать донесения. Само собой, командиры групп также не должны знать, где проживает или где можно найти вашего связника.

— Думаете, что командиры групп пойдут на подобные условия, шеф?

— Не уверен. Но думаю, Макс привезет с собой удостоверение или письма Интеллидженс сервис, которые помогут вам надежно внедриться в качестве их представителя. А если командиры групп вас признают, то тогда поймут, что Альберу Ришу необходима глубокая конспирация. Заодно вы сможете даже упомянуть, что среди членов Сопротивления, возможно, имеются немецкие шпионы, которых вам приходится остерегаться. Впрочем, вам следует внушить Максу, чтобы и он ни словом не обмолвился людям Сопротивления, где в Париже можно найти Риша. Он найдет это желание вполне резонным. Что вы скажете по поводу такой схемы контригры, Пат?

— Не проста и небесспорна. Но меня привлекает это задание. А на роль связника Альбера Риша у меня уже есть кое-кто на примете.

— Кто же, Пат?

— Мой товарищ Феликс, вы же его хорошо знаете и цените. Он более неприметен, чем я, а значит, сможет поддерживать постоянные контакты в определенных местах. Вы же знаете о его успехах. Феликс умен, молниеносно ориентируется в ситуации, находчив и ловок, короче, просто создан для роли связника Альбера Риша.

— А как у Феликса с языками?

— Французским и немецким владеет в совершенстве. С английским у него неважно, но это ничего. Ведь у Альбера Риша должен быть помощник, который у себя дома во Франции и Бельгии, верно? Людям из Сопротивления это будет хорошо понятно. [.29]

— Ясно. Тогда еще сегодня посвятите Феликса в уготованную ему роль! Теперь для вас обоих существует лишь одна эта задача. Завтра я познакомлю вас с Гаем. А Феликс должен быть все время наготове, чтобы вы смогли ввести его в игру, как только это потребуется. Будем надеяться, что все получится. Вам неоднократно придется действовать по своему усмотрению. На протяжении всей игры мы сможем встречаться только по ночам. Правда, в самых неотложных случаях можно попытаться мне позвонить. Разговоры должны быть закодированы. Нам неизвестно, прослушивает ли противник телефонные линии.

— Все понятно, шеф! Денечки будут горячими.

— Потребуются все силы, Пат. Вам нужно сохранять полное самообладание. Иначе вас могут взять за горло.

— Ясное дело, шеф. И, несмотря ни на что, я хочу сыграть роль резидента Интеллидженс сервис во Франции.

— Еще кое-что весьма важное, Пат! Мы не должны и не хотим провоцировать людей из Сопротивления. Разумеется, вы не сможете не передавать некоторые инструкции, которые Риш получает от Интеллидженс сервис для последующей передачи их командирам групп. Каждый отдельный случай мы будем детально обсуждать. По возможности нужно передавать только те инструкции, которые не смогут причинить большого ущерба нашим интересам. Уже одно это было бы для нас весьма ценным. Но, наконец, и для самих членов Сопротивления пойдет только на пользу, если в результате контригры мы добьемся, чтобы эти группы пока что не занимались диверсиями. В случае возбуждения против них уголовных дел они понесут более мягкое наказание. Об этом тоже следует никогда не забывать. Но вы должны попытаться еще и выяснить, в какой мере группы Сопротивления пока занимаются шпионажем и диверсиями на свой страх и риск, но в будущем готовы работать по инструкциям Интеллидженс сервис.

В этом заключается ядро нашей задачи. Мы должны попытаться получить точную информацию о планах и замыслах групп Сопротивления, чтобы предотвратить акции, угрожающие безопасности оккупационных войск. Естественно, вам или, точнее, Ришу придется иметь дело [295] с людьми, которым не терпится совершить гораздо больше, чем от них потребуют инструкции Интеллидженс сервис, переданные нами. Тормозите таких людей как только можно! Скажем, Риш может им говорить, что благоприятный момент для проведения данной операции еще не настал, что Лондон пока не желает проведения этой акции, поскольку может быть нарушена структура Сопротивления и многое другое. Внушите это и Феликсу!

— Так точно, шеф! А как мы будем называть это дело в отчетах?

— Назовем его «Порто». Из Португалии привозят такой добрый портвейн.

И началась контригра по программе. Макс появился в точно намеченный срок у Гая в Париже, и тот познакомил его с Альбером Ришем.

Сияя от счастья после встречи с Максом, у меня возник Пат, он же Риш, и сообщил, что все прошло как надо. Макс явно рад так быстро найти человека, готового и, как ему показалось, способного выполнять секретные задания Интеллидженс сервис в Париже. С собой он привез четыре письма своей службы, адресованных четырем командирам групп Сопротивления, а именно: В...an, В...in, F...el и Ch...ne. В письмах указывалось на донесения, которые названные лица ранее направляли в английскую резидентуру в Лиссабоне. Адресатов настоятельно просили безусловно доверять их подателю. Ему поручено получать от них донесения и пожелания и переправлять их Интеллидженс сервис. Кроме того, Макс передал Ришу документ, который в случае необходимости он может предъявлять членам Сопротивления в качестве удостоверения, что службой Интеллидженс сервис на него возложена секретная миссия во Франции.

Для начала было вполне достаточно. Но вышло даже лучше. Макс уже отправился в обратный путь, чувствуя себя во Франции неуверенно. Передав Ришу инструкции, он передоверил ему и все остальное. Таким образом, при проведении контригры теперь мы могли действовать полностью по собственному усмотрению.

Макс в деталях согласовал с Патом (Ришем), как тому следовало отправлять со связником отчеты и донесения в Лиссабон. Затем он пообещал Ришу установить радиосвязь с Лондоном, если тому удастся добиться хороших [296] результатов, Впрочем, Макс был помощником майора Кларка из резидентуры Интеллидженс сервис в Лиссабоне. Для финансирования четырех групп имелись значительные средства. Как только выяснилось, на что способны четверо адресатов со своим персоналом, Риш мог затребовать крупные денежные суммы, необходимые для поездок и проведения акций. При подсчетах возникающих расходов он не должен мелочиться.

С каждым из четверых командиров групп нужно было, разумеется, встречаться по отдельности и всеми четырьмя группами руководить раздельно. В первых же беседах с каждым из командиров Пату (Ришу) следует завоевать доверие собеседника. Перепроверка всех четверых командиров групп Сопротивления показала, что они были известны как добрые французы, настоящие патриоты. Ни один из них не поддерживал никаких связей с немецкой администрацией.

Итак, после этого пролога начался первый акт. Пат в роли Риша и секретного спецуполномоченного Интеллидженс сервис появился на сцене. Все шло хорошо, Пат добился даже большего, нежели мы с ним оба ожидали.

Риш встретился с месье В...in, одним из четырех командиров, у него на квартире. Тот сразу понял, что Риш хотел бы переговорить с ним с глазу на глаз. Тогда Риш передал адресованное ему и доставленное Максом письмо и попросил его полностью доверять и сообщить о своих пожеланиях и проблемах, чтобы он мог передать их в вышестоящую английскую инстанцию.

У месье В...in не возникло никаких сомнений, да он был, несомненно, рад появлению Риша. Он тотчас объявил, что у него в Париже и его окрестностях много друзей, полных решимости заниматься диверсиями и шпионажем против немцев. Большинство членов его группы уже действуют и неоднократно передавали донесения о дислокации войск во Франции, расположении военных аэродромов и многом другом. Он достал пачку документов и передал Ришу, правда, немного поколебавшись, полагая, что тот не сможет оценить, полезны ли эти донесения для Интеллидженс сервис или нет. До сих пор он действовал по своему усмотрению и будет только приветствовать, если ему смогут определять цели и ориентиры для дальнейшей работы. На это Риш сказал, что Интеллидженс [297] сервис прежде всего нужны данные по численности членов и боеспособности группы, только тогда он сможет дать инструкции для дальнейшей подпольной деятельности. Имена не обязательны. Напротив, желательны точные данные, в каких населенных пунктах группа располагает людьми и какие у них возможности для шпионажа и диверсий.

Тут месье В...in достал из тайника список имен и адресов всех членов своей группы и передал Ришу с просьбой переслать имена в Лондон. Он полагал, Интеллидженс сервис и генерал Де Голль должны знать, какие бравые парни добровольно и решительно поднялись здесь против бошей.

Так прошло первое появление Пата в качестве представителя английской Интеллидженс сервис во французском движении Сопротивления.

В присутствии Пата я взял составленные месье В...in донесения и принялся читать. До того, как я пробежал документы, у меня невольно вырвалось:

— Просто невероятно! Здесь не только десятки шпионских донесений, но и данные их составителей. Сопоставив со списком, мы с большой долей вероятности установим, кто составлял какой именно шпионский отчет. Недурные результаты! Тут явно потрудились бывшие французские солдаты, разбирающиеся в военном деле. С другой стороны, большинство из них в отчетах весьма легкомысленны.

— Эти люди не искушены в разведке, — возразил Пат. — Они даже не представляют, насколько неосторожно действуют и какой опасности себя подвергают. Но они настоящие французы, без всякого сомнения, искренние патриоты и горды тем, что их имена как членов Сопротивления будут переданы в Лондон. Я все же думаю, что эти списки мы можем передать Максу в Лиссабон. Как, шеф?

— Без сомнения! Списки просто необходимо передать Интеллидженс сервис. Если в один прекрасный день явится Макс или какой-либо другой представитель компании и встретится с месье В...in, то сорвется вся наша контригра. Месье В...in, если в Париж приедет Макс или другой эмиссар английских служб, несомненно, поинтересуется, получил ли список и генерал Де Голль. [298]

Иное дело шпионские донесения. Чтобы иметь возможность продолжать контригру, часть донесений Максу следует переслать. Его резидентура должна видеть, что Риш в Париже начал работать. Тогда от Интеллидженс сервис мы получим дальнейшие инструкции для группы В...in. Да, непросто будет сделать правильный выбор. Хотя начальник отдела 1с главнокомандующего войсками на Западе, полковник генштаба Мейер-Детринг, и относится к нашей работе с полным пониманием, однако совершенно справедливо станет добиваться разрешения на передачу вражеским службам только таких шпионских донесений, которые в целом не навредят нашим частям и германским интересам. С точки же зрения абвера, наоборот, важно время от времени направлять Интеллидженс сервис такие донесения, которые бы ее интересовали или по меньшей мере могли заинтересовать. Именно так нам следовало поступать как раз в начальной фазе игры, чтобы у нашего противника возникло доверие к своему резиденту в Париже, месье Ришу.

Но только этим все не заканчивалось. Шпионские донесения и все, что мы еще будем получать от группы В...in, необходимо основательно обрабатывать в двух направлениях, во-первых, на предмет, представляет ли шпионская деятельность группы В...in угрозу нашим военнослужащим и военным объектам. Предпринимались скрытные меры безопасности, чтобы предотвратить риск; во-вторых, нужно попытаться установить, какие члены группы В...in составляют шпионские донесения и вследствие этого подлежат уголовному наказанию. На каждого из них у нас в отеле «Лютеция» имелось дело, которое по мере возможности содержало столько доказательного материала, чтобы в случае необходимости можно было у соответствующего военно-полевого суда затребовать ордер на арест. Адмирал Канарис всегда выходил из себя, если узнавал, что кто-то арестован без веских на то оснований. Разумеется, пока что я не думал об арестах, но мы должны быть готовы к тому, чтобы в крайнем случае изолировать опасных шпионов и диверсантов группы и тем самым предотвратить причинение ущерба.

Теперь у капитана Лейерера и других моих помощников в «Лютеции» дел было по горло. Только на основе этих шпионских донесений требовалось завести [299] несколько сотен уголовных дел. Но работы следовало ожидать еще больше. В ходе контригры Пат в роли Риша должен был неизбежно вступить в контакт с остальными тремя командирами групп Сопротивления. Опасность, угрожавшая нашим частям во Франции, судя по беседе Пата с месье В...in, намного серьезнее, нежели я мог представить себе ранее по получаемым разведданным. Мы должны приложить все усилия, чтобы встретить во всеоружии эту опасность.

А наша контригра продолжалась. Пат в качестве месье Риша и резидента Интеллидженс сервис во Франции имел полный успех и у командиров групп В...an, F...el и Ch...ne. Они со своими друзьями также уже несколько месяцев занимались шпионажем и передали месье Ришу прямо во время первых контактов отчеты о результатах своей подпольной деятельности против Германии. Как и месье В...in, они тоже не задумываясь вручили ему поименные списки членов своих групп с просьбой о последующей переправке их в Лондон. В результате в течение всего нескольких недель удалось выявить сотни шпионов.

Я с моими сотрудниками все последующее время занимался делом «Порто». Каждое донесение шпионов, исходящее от одного из четырех командиров групп, тщательно проверялось и обрабатывалось. Проверка включала прежде всего вопрос, нужны ли мероприятия по защите поставленных под угрозу военных объектов. Затем устанавливалось, кто написал соответствующее донесение и сколько лиц участвовало в описываемой разведывательной акции. На каждого установленного преступника заводилось уголовное дело, к которому в качестве вещественного доказательства прилагалось шпионское донесение. С оригиналов донесений, которые по разрешению главнокомандующего войсками на Западе отправлялись Максу в Лиссабон, мы снимали фотокопии и подшивали их в дело. Вскоре уже недоставало несгораемых шкафов, чтобы хранить уголовные дела в соответствии с предписаниями по хранению секретной документации.

В первые недели контригры все шло как по писаному. Четверо командиров групп Сопротивления были рады, что могут сдавать свои секретные материалы [300] Ришу и передавать через него свои проблемы и пожелания. И Феликса они признали связником между собой и Ришем. Риш объявил им, что у него столько дел, что на личные встречи он сможет выходить только в случаях особой важности. Командиры верили ему на слово.

Между тем уже наступил июль. Кампания в России началась несколько недель назад. Из Франции на восточный театр военных действий было отправлено множество дивизий. Обширные пространства в оккупированных районах на Западе оголились. Такая ситуация придала Сопротивлению новый импульс. Неудивительно, что четверо командиров групп теперь хотели расширять и увеличивать количество акций, направленных против немцев. В связи с этими намерениями они испрашивали у Риша четких инструкций от Интеллидженс сервис, начав жаловаться и на то, что английская тайная служба до сих пор так вяло реагировала на направляемые ей донесения. В первую очередь все еще так и не были ни подтверждены, ни оценены некоторые особенно важные донесения по дислокации германских войск и люфтваффе.

С этого начались серьезные сложности, которые Пат в своей роли Риша и шефа Интеллидженс сервис в Париже должен был устранить.

Риш не мог передавать Интеллидженс сервис самые ценные для врага донесения четырех групп, поскольку не получил разрешения командующего группой армий Запада. Если бы они попали в руки вражеской разведки, могли бы последовать воздушные удары по разведанным военным объектам. Несомненно, Интеллидженс сервис подтвердила бы поступление донесений и стала бы побуждать авторов к дальнейшей разведке соответствующих целей. Но как раз этому контригрой по возможности и следовало воспрепятствовать.

Таким образом, авторам контролируемых нами шпионских донесений ни в коем случае нельзя было сообщать подлинных оценок Интеллидженс сервис. Но как в этом случае вести себя Ришу, чтобы в то же время как можно дольше не попасть в ловушку? Добавлялось и еще одно осложнение. Движение Сопротивления тем временем помимо своей шпионской сети (Reseaux de renseignements) [301] сформировали группы саботажа (Reseaux de sabotage) и требовали от Риша теперь и для них постановки задач и приказов о применении. Они горели жаждой деятельности и требовали постановки четких заданий для диверсионной работы. Директивы, которые мы передавали им через Риша, пока сдерживаться, пока готовиться к крупным операциям и не размениваться преждевременно на мелкие акции, на долгое время устроить их не могли. Так впервые у них закралось недоверие к Ришу. Как будто некоторые командиры групп начали подозревать, что передаваемые им инструкции исходят не от Интеллидженс сервис!

Начало войны с Россией совершило чудо. Движение Сопротивления теперь было преисполнено надежд, что война, возможно, станет развиваться не в пользу Германии, поэтому желательно как можно дольше сохранять контригру и пытаться без остатка выявить самых активных членов Сопротивления. Между тем мы не могли действовать иначе, как петь старые песни. Командиров групп, как и прежде, приходилось призывать к терпению. Риш склонял командиров четырех групп к мысли, что было бы нелепо и безответственно подвергать опасности славных патриотов, нацеливая их на разведку объектов, которые, предположительно, уже установлены Интеллидженс сервис. Ведь у английской секретной службы во Франции имеются еще и другие сети. Чтобы не ставить понапрасну на карту свободу и жизнь членов Сопротивления, следует строго выполнять инструкции и директивы Лондона. В разведке требуется железное соблюдение дисциплины.

Мы пытались утешить участников Сопротивления и тем, будто Интеллидженс сервис обещала вскоре предоставить им радиста. Как только у них установится радиосвязь с лондонским Центром, будет легче получать ответы на вопросы и высказывать свои пожелания. Впрочем, Риш говорил командирам групп, что он в скором времени ожидает встречи с представителем лиссабонской резидентуры Интеллидженс сервис, который привезет деньги и новые инструкции. Когда Пат под большим секретом поведал об этом командирам групп, взяв с них обещание не рассказывать об этом даже их самым надежным друзьям, они явно почувствовали себя польщенными особым доверием, оказанным им Ришем. [302]

Впрочем, Феликс был задействован больше. При необходимости он мог объяснить командирам, что у него полномочия в качестве связника лишь собирать у них донесения и пожелания и передавать их Ришу. Он не уполномочен принимать решения. Такая тактика была для нас самой удобной. Тем самым мы могли выиграть время, чтобы обдумать неудобные вопросы командиров.

Пат сумел восстановить доверие четырех командиров к Ришу и получить новые сведения о деятельности Сопротивления. При этом ему особенно пригодилось, что Макс в последние дни июля действительно появился в Париже и привез новые задания Интеллидженс сервис по шпионажу, а также твердое обещание, что через месяц-полтора прибудет обученный английской разведкой радист и поступит в распоряжение Риша. Об этом можно было сообщить командирам. Привезенные Максом задания по шпионажу также без колебаний в полном объеме передавались командирам групп, поскольку у них не имелось собственного канала связи с Великобритании. Теперь с уверенностью следовало ожидать, что командиры, как и прежде, станут передавать Ришу результаты шпионской деятельности своих людей.

Таким образом, абвер имел право направлять по каналам связи в резидентуру английской разведки в Лиссабоне только те донесения четырех групп Сопротивления, которые получали разрешение командующего войсками на Западе, но задерживать те сведения, которые могли нанести ущерб, если бы стали известны Интеллидженс сервис. Разумеется, руководители четырех групп Сопротивления об этом и не догадывались. Риш даже вырос в их глазах, когда отныне стал передавать им исключительно подлинные шпионские задания по разведке дислокации германских частей и военных объектов, тщательно разработанные Интеллидженс сервис.

Четверо командиров со своими людьми рьяно взялись за разведку новых целей. К Ришу от них поступило бесчисленное количество шпионских донесений в течение всего нескольких недель. Они помогли абверу идентифицировать несколько сотен других членов Сопротивления, которые принимали участие в составлении донесений и в разных городах и департаментах оккупированных французских [303] территорий действовали в ущерб германским интересам.

Кроме того, Пат, он же Риш, в эти недели добился другого сенсационного результата. Он узнал, что командир группы Ch...ne связан с двумя друзьями, которые прибыли в Южную Францию с нелегальной миссией из Великобритании и имели при себе радиопередатчики и поначалу оставались там. Но совсем недавно они перебрались в Париж или его пригород. Речь шла о сотрудниках лондонского Второго бюро генерала Де Голля, проникших через Испанию в Южную Францию с заданием оттуда наладить радиосвязь с лондонским Центром и взять на себя руководство сетями групп шпионажа и саботажа. И все же выполнение этого задания сорвалось, так как им не удалось установить радиосвязь с Лондоном. По-видимому, они повредили передатчики во время перевозки. Сейчас они находились на нелегальном положении в Сен-Жермен-ан-Ле. Оба друга командира Ch...ne были очень озабочены тем, что не смогли выполнить свое задание, и согласились, чтобы Риш, как представитель Интеллидженс сервис, забрал аппаратуру и попытался ее отремонтировать.

Днем спустя я с привлечением специалистов абвера по радиоперехвату тщательно обследовал радиоаппаратуру.

Тем временем в последние месяцы и в Бельгии патриоты по собственному почину решили объединиться в группы шпионажа и диверсантов. Руководил ими бывший бельгийский генерал Жено. Он, как до него группы французского Сопротивления, пытался установить связь с Лондоном. Благодаря случаю, оказавшемуся для него и его товарищей роковым, один соратник генерала Жено как-то встретился с Феликсом, с которым был прежде знаком. В доверительной беседе он рассказал Феликсу, что движение Сопротивления в Бельгии начало активную борьбу против немцев, однако, к сожалению, у них пока нет связи с Лондоном. Феликс дал понять бельгийцу, что, как ему кажется, он смог бы установить контакт с одним представителем Интеллидженс сервис, однако ему еще нужно уточнить. Через день-два он надеется сказать что-либо конкретное.

Феликс незамедлительно передал Пату свой разговор с бельгийцем и тотчас получил задание через своего знакомого [304] пригласить генерала Жено в Париж. Было очевидно, что нам следует подключить к Ришу и Жено с его группами Сопротивления.

Уже несколько дней спустя генерал Жено приехал в Париж, чтобы познакомиться с Ришем. После первого их разговора Пат встретился со мной и передал пачку документов, содержавших точные сведения по сформированным Жено в Бельгии шпионско-диверсионным группам с именами и адресами его соратников, а также донесения по немецким частям и военным объектам. Схемы и рисунки недвусмысленно свидетельствовали о профессионализме шпионов. Пат искренне воздал должное за такую работу бельгийскому генералу и сумел наладить с ним доверительный контакт. Был обговорен канал связи, по которому Жено в будущем хотел направлять Ришу все поступающие ему шпионские донесения.

В результате этого нам оказалось легко нейтрализовать опасную шпионскую деятельность бельгийского Сопротивления. Сложнее было удерживать от активной деятельности диверсионные группы генерала Жено и убедить их, что для них время действий еще не наступило. В любом случае нам необходимо выиграть время, чтобы предпринять меры безопасности, прежде чем отбить запланированные диверсионными группами акции.

Пат, чтобы иметь перед бельгийским офицером козырь, выдал себя за майора Кларка из резидентуры Интеллидженс сервис в Лиссабоне. Он, Кларк, будто бы имел задание установить связь с группами Сопротивления во Франции и Бельгии, какое-то время руководить ими и помочь им к определенному времени создать каналы курьерской и радиосвязи с Лиссабоном и Лондоном.

Это была не очень удачная мысль, которая могла легко привести к катастрофе, ведь майор Кларк существовал на самом деле. Хотя Пат связал генерала словом, что тот никому ни слова не скажет о своей встрече с майором Кларком, но разве не мог кто-либо из сотрудников и друзей генерала еще раньше познакомиться с английским майором? Итак, еще один возможный источник провала в этой контригре! Нам следовало быть начеку, хотя генерал, как объяснил Пат, был явно очарован «майором Кларком». Но он не давал себя сбить с задуманного, просил [305] проверить привезенные им документы и дать ему инструкции и задания по дальнейшему применению руководимых им групп шпионажа и саботажа. Жено полагал, что это можно выполнить достаточно быстро, поскольку майор Кларк, несомненно, разбирался в таких вещах. Но Пат возразил, будто ему потребуется два-три дня, чтобы передать в Лондон по радио конспект донесений и попросить Центр Интеллидженс сервис дать им оценку и выработать указания.

Жено выразил готовность остаться в Париже до поступления ответа из Лондона и находиться под опекой Феликса. Таким образом, мы получили несколько дней, за которые я мог бы обработать материал, чтобы решить, с какими инструкциями Жено может вернуться в Брюссель.

Пат говорил генералу Жено о якобы существующей с Лондоном радиосвязи, но это заявление в определенных обстоятельствах также могло привести к провалу. До сих пор не было установлено никакого радиообмена. Теперь мы сталкивались со сложностями, как сдержать бурную жажду деятельности Жено. Никогда до добра не доводит использование несуществующих и неподтверждаемых вещей.

Слава богу, провала не последовало. Жено согласился с рабочими установками, которые он получил от Пата (уже Кларка), и, удовлетворенный, уехал в Бельгию. В последующий период он неоднократно наезжал из Брюсселя в Париж, постоянно привозя с собой подробные отчеты о деятельности и достигнутых результатах руководимых им шпионско-диверсионных групп. Будучи убежденным, что в Пите он имеет настоящего представителя Интеллидженс сервис, генерал раскрыл всех своих товарищей германскому абверу.

Примерно в середине августа 1941 года в Париж на совещание прибыл адмирал Канарис. Для участия были вызваны все начальствующие офицеры абвера на оккупированных территориях Запада, а также из Швейцарии, Испании и Португалии. В этих трех странах офицеры абвера работали под крышей посольств, имея обозначение КО (военная организация абвера).

Я докладывал о положении абвера на Западе. При этом в общих чертах отметил и дело «Порто». Участники [306] напряженно слушали. Вдруг адмирал Канарис воскликнул:

— Ну что, Ленц?

Капитан 1-го ранга, к которому обратились, был резидентом КО в Испании.

Канарис не ждал ответа на свою реплику, а жестом потребовал, чтобы я продолжал.

Вечером этого дня в отеле «Лютеция» давали ужин участникам совещания. Канарис дал мне понять, что контригра «Порто» заслужила его полное одобрение. Пока что все шло бескровно. Исключительно хитростью сотрудникам абвера удалось перехватить руководство действующих против Германии групп Сопротивления во Франции и Бельгии и тем самым предотвратить причинение вермахту крупного ущерба. Это было то обстоятельство, которое — иначе как в контршпионаже он видел голую потребность для абвера, которой уступал из чистой необходимости, — так расположило адмирала Канариса к контригре «Порто».

Пат еще несколько недель продолжал успешно играть роль Риша и руководителя тайного представительства Интеллидженс сервис. Но в конце августа и начале сентября 1941 года появились серьезные сомнения в продолжении контригры. Командиры групп Сопротивления уже не скрывали, что они недовольны нынешним руководством Риша как резидента Интеллидженс сервис. В их высказываниях Пат вновь услышал неприкрытое недовольство. Без сомнения, последний оказался в опасности. Он, прежде столь хладнокровный, постепенно становился беспокойным и нервным. Я сам уже вынашивал мысль, что с контригрой пора заканчивать.

В это время в Париже снова появился Макс, привезя деньги и инструкции Интеллидженс сервис, а также радиопередатчик с необходимой документацией для установления радиосвязи с Лондоном.

Разговор Пата с Максом показал, что у резидентуры Интеллидженс сервис в Лиссабоне пока что не возникало никаких подозрений относительно Риша. Мы снова обрели уверенность в себе, и Пат получил от меня новые инструкции.

Сначала он должен был передать командирам групп Сопротивления задания Интеллидженс сервис и распределить [307] среди них привезенные Максом деньги. Затем ему следовало провентилировать вопрос, нет ли надежного человека, хорошего радиста, который смог бы ему, Ришу, обеспечить надежную связь с Лондоном. Все это восстановило бы доверие к Пату и дало ему возможность открыто поговорить с каждым из командиров в отдельности об их претензиях к Ришу. Тем самым, вероятно, можно было бы установить, почему вдруг в группах Сопротивления возникло недовольство Ришем. От этого зависел не только успех дела, но и жизнь Пата.

Впрочем, выбирать не приходилось, нам следовало ввести в дело радиста, однако без особого риска, поскольку он получал бы только нами зашифрованные радиограммы для передачи их в Лондон в строго установленные сроки сеансов связи. Шифр же оставался у нас. Таким образом, радист никогда бы не узнал о содержании донесений, передаваемых им. Люди из Сопротивления нашли бы вполне резонным, что Риш не выпускает из рук секретный шифр Интеллидженс сервис. Кроме того, мы собирались так разместить рацию, чтобы переданные донесения можно незаметно контролировать средствами радиоперехвата абвера и даже прерывать, если бы радисту взбрело в голову действовать самодеятельно и передать в Лондон собственную информацию и запросы.

Несколько дней спустя Пат сообщил, что командиры групп по-прежнему остаются недовольными, поскольку Интеллидженс сервис все еще не разрешает проведение подготовленных ими диверсионных актов. Они упрекнули его в том, что за последние недели другие группы провели не только акты саботажа, но и нападения на немецких солдат. Они сообщили Пату, что 21 августа из укрытия застрелили матроса, а 3 сентября, также в Париже, выстрелом в затылок ранили унтер-офицера. Командиры групп считали, что французские патриоты совершали эти покушения на немецких солдат явно по приказанию Интеллидженс сервис или голлистской разведки. А потому пришло время и для их решительных действий.

Пату кое-как удалось их успокоить. Он весьма энергично объяснил им, что в данный момент еще следует избегать смелых операций, иначе возрастет опасность [308] разгрома органами абвера мелких групп Сопротивления. На немецких солдат наверняка покушались чересчур рьяные патриоты, не имеющие контакта с Лондоном.

Разумеется, Пат разговаривал с каждым из командиров с глазу на глаз, и каждый из них снова пообещал ему беспрекословное повиновение. Правда, было невозможно предсказать, как долго еще он сможет удерживать их столь надежно в узде и не позволять им и их людям приступить к диверсиям.

Наконец появился умелый радист, человек по имени Пьер, готовый заниматься рацией.

Положение Риша снова на какое-то время упрочилось, но вскоре среди четверых командиров опять вспыхнуло недовольство и недоверие. В последние недели пришлось несколько изменить линию Риша. Нам следовало решительно потребовать от групп Сопротивления, чтобы они перестали и думать о диверсиях.

Однако, вероятно, мы могли исправить и еще одну ошибку. Пат получил задание объявить командирам групп следующее: он, Риш, после серьезных размышлений решил известить лондонский Центр Интеллидженс сервис о том, как и сколько людей в их группах с нетерпением ждут приказа о начале акций против немцев. Потому он просит их еще раз проверить свои планы по диверсиям и передать ему подробные данные по акциям, которые они считают первоочередными. При этом необходим список патриотов, на которых можно рассчитывать при их проведении. Тогда он передаст эти сведения Интеллидженс сервис и потребует принятия решения, когда и в какой последовательности должны быть проведены акции.

Если бы нам удался этот маневр, мы загодя получили бы новую важную информацию о замыслах четырех групп Сопротивления. Но в любом случае по состоянию дел уже не приходилось сомневаться, что контригра достигла кульминационной точки.

Пару дней спустя появился Пат, чтобы доложить об исполнении задания. К нашему великому удивлению, он установил, что у групп Сопротивления скоплено огромное количество взрывчатки, добытое разными способами, но в первую очередь кражей. Они не теряли времени и в разработке проектов диверсий. В качестве объектов планируемых [309] операций они называли военные склады, аэродромы и вокзалы. К тому же одна из четырех групп Сопротивления вступила в связь с кругом лиц, получавшим диверсионные материалы из Великобритании. Речь, помимо прочего, шла о большом числе магнитных мин в форме полушария, имевших на плоской стороне до 60 и более магнитов. Прикрепленные под водой к кораблю, они могли проделывать в днище огромные пробоины. Английские самолеты на парашютах сбрасывали этот материал для диверсионных групп.

Мы оказались перед лицом совершенно новой ситуации. Обладатели магнитных мин должны иметь налаженный канал с англичанами. Предположительно, они поддерживали радиосвязь с лондонским Центром Интеллидженс сервис, что могло стать фатальным. Теперь Пату и Феликсу угрожала серьезная опасность.

Но Пат не желал прекращать игру, а, напротив, попытаться выяснить вопросы, от которых в этой ситуации в основном все и зависело. Во-первых, кто командир диверсионной группы, в распоряжении которой находились магнитные мины, и кто в нее входит; во-вторых, поддерживает ли группа радиосвязь с Лондоном, по возможности кто радист и откуда ведутся передачи; наконец, где хранятся мины и прочий подрывной материал. Уже через два дня Пат смог доложить, что он установил местонахождение магнитных мин. Ночью он их заберет.

Мины хранились недалеко от Парижа, дома у французского летчика Лефебра. Правда, Пату пока не удалось выяснить, поддерживали ли друзья Лефебра связь с английской разведкой по радио или каким-либо иным способом. Командир группы сразу же согласился показать Пату мины, и тот на месте категоричным тоном заявил, что столько посвященных — очень опасно, это может подвести всех патриотов; он, Риш, сам сегодня же ночью заберет диверсионный материал.

Намеченная на ночь эвакуация магнитных мин — дело отчаянное, которое могло легко завершиться неудачей. Но Пат на все мои возражения отговаривался:

— Я просто съезжу туда с Феликсом, погружу имущество в машину и уеду.

— Вы продолжаете отказываться от сопровождения? [310]

— Дом расположен так, что наблюдатели Сопротивления тотчас заметят, если мы станем подстраховываться. Тогда игра будет закончена — бесповоротно. Я же хочу еще немного поиграть роль Риша. Может, мне удастся выведать, имеет ли круг людей, центром которого, похоже, является дом Лефебра, радиосвязь с Лондоном и другие тайники с диверсионными материалами, оружием и прочим снаряжением.

Целеустремленность Пата мне понравилась. Я решил принять участие в деле. Мы хотели провести операцию вдвоем, без прикрытия.

Когда мы подъехали к дому Лефебра, дом и окрестности были в полной темноте и вокруг царили тишина. Мы без труда отыскали помещение, в котором хранились диверсионные материалы. При свете карманных фонариков, обнаружив свыше 60 магнитных мин и несколько килограммов пластита, мы сразу же одну за другой начали переносить их в машину и укладывать. Работали молча, все наши органы чувств были обострены, мы все время ждали, не появятся ли откуда члены группы Сопротивления. Но ни один человек ничем себя не обнаружил. Командир группы выполнил распоряжение Пата: в это время в доме все члены движения отсутствовали.

И на этот раз Пат добился повиновения; командир даже поверил тому, будто он на случай диверсии незамедлительно привезет взрывчатку.

Через полчаса все было погружено. Когда Пат собрался захлопнуть дверцу в машине, ее заклинило. Тогда он с силой хлопнул ее. Звук гулко прокатился, но даже и теперь нигде ничто не шелохнулось.

Когда мы уже пустились в обратный путь, я сказал:

— Вы, видимо, решили проверить на детонацию мины и взрывчатку, раз так хлопнули дверцей. Боюсь, качество нам пришлось бы тогда оценивать свысока.

— Черт возьми! — только тут до него дошло. — Дело действительно могло кончиться худо.

Доставленные в надежное место магнитные мины были первой добычей подобного образца. Изучение мин дало ценнейшие сведения по их конструкции, цели применения противником и эффективности.

Разумеется, мы хотели использовать удачную проделку с изъятием магнитных мин. Напрашивалась идея сообщить во вражеский Центр в Лондоне, что Риш обнаружил у одной из французских групп Сопротивления доставленные из Великобритании магнитные мины и взрывчатку, но те не знают, что с ними делать. И наоборот, будто у руководимых Ришем групп имеются хорошие возможности для проведения диверсий, однако нет взрывчатки. Поэтому будет своевременно дать им диверсионный материал для реализации их планов.

Я подготовил текст этой радиограммы, чтобы отправить ее через радиста Пьера в Лондон. Разумеется, взрывчатка не должна попасть в руки людей из движения Сопротивления, когда англичане пришлют ее.

Тем временем Пату следовало чаще встречаться с командирами групп и сдерживать их приветливым обращением и прежними средствами. Одновременно у него было задание попытаться разузнать, каким путем группа летчика Лефебра получала магнитные мины и пластит.

Но план не удался. Группы Сопротивления становились все более несговорчивыми. Они хотели иметь информацию о содержании радиообмена, который Риш через Пьера вел с Лондоном. Один из командиров также потребовал объяснений, где теперь находятся магнитные мины и взрывчатка и куда запропастились обе рации, которые Риш забрал в Сен-Жермен-ан-Ле для ремонта.

Таким образом, роль Пата пока еще не была полностью раскрыта, но о дальнейшем продолжении контригры думать больше уже не приходилось. Однако для рациональной оперативной работы на территории Франции и Бельгии, успешного завершения дела и чтобы рассеять подозрения командиров Сопротивления, без всякого сомнения, требовалось еще две-три недели. Если бы этого не удалось, все известные нам члены диверсионно-шпионских групп сменили адреса.

Теперь вопрос заключался лишь в том, как столь долго удерживать группы. Я посоветовал Пату на пару дней уехать на охоту в Барбизон и снять напряжение. Тем временем я собирался обдумать соответствующие меры и подготовиться к молниеносному задержанию всех установленных активных членов четырех групп Сопротивления. Приближался последний акт этой широкомасштабной драмы. [312]

В день, а это было 15 сентября 1941 года, когда я отсылал Пата в Барбизон, произошло новое нападение на немецкого военнослужащего в Париже. Капитана Шебена расстреляли из укрытия на бульваре Страсбург. Несколькими днями ранее, 10 сентября, другой военнослужащий, штабс-боцманмаат Денеке неподалеку от метро «Порт-Дофин» получил слепое пулевое ранение в левое колено.

Эти вероломные акции могли повлечь за собой далеко идущие последствия.

Передо мной снова встал вопрос, не были ли эти покушения предприняты теми французами, что входили в группы, руководимые Ришем. Нельзя отмахнуться также от вероятности того, что члены группы, получавшие из Великобритании магнитные мины и пластит, совершали из засад планомерные нападения на немецких военнослужащих. Вполне вероятно, что командиры групп скрыли проведение этих операций от Риша, поскольку они ему больше уже не доверяли.

В последующие дни Пат употребил все свое красноречие, чтобы развеять вновь вспыхнувшее недоверие четырех командиров групп, но безуспешно.

Тогда я окончательно убедился в необходимости проведения широкомасштабной акции арестов. В целом служба контршпионажа к этому моменту во Франции и Бельгии установила около тысячи членов движения Сопротивления, которые в составе диверсионно-шпионских групп боролись против германских интересов. Я предложил своему непосредственному начальнику, полковнику Рудольфу, задействовать все имевшиеся во Франции и Бельгии подразделения тайной военной полиции, чтобы:

во-первых, в один день махом захватить всех установленных членов диверсионно-шпионских групп;

во-вторых, одновременно провести обыски во всех домах, в которых проживают или укрываются разыскиваемые лица, в том числе на предмет обнаружения оружия, диверсионных материалов, радиоаппаратуры и документов;

в-третьих, начать незамедлительные допросы арестованных по их деяниям в диверсионно-шпионских группах, используя полученные документы в ходе контригры «Порто» и доказательный материал, который, вероятно, удастся получить в ходе обысков; [313]

в-четвертых, территориальными подразделениями абвера в тесном взаимодействии с оперативными работниками, опираясь на данные, полученные в ходе нашей операции, быстро, по возможности на месте, обрабатывать новые, полезные для абвера, материалы, в особенности изъятые письменные документы по деятельности Сопротивления, проверять их на предмет, был ли причинен ущерб войскам и военным объектам и потребовались ли охранительные мероприятия в результате их преступной деятельности; далее, имеются ли сведения о ранее не выявленных шпионах и диверсантах, а также о курьерской и радиосвязи и, наконец, имеются ли данные, которые могли бы помочь в расследовании покушений на немецких военнослужащих.

Полковник Рудольф одобрил мои предложения. Все имеющиеся подразделения абвера и исполнительной власти во Франции и Бельгии получили необходимые для задержания и проведения следствия документы.

Одновременная акция по задержанию началась 9 октября 1941 года. В течение нескольких дней она привела к аресту в целом 962 человек, всех членов французских или бельгийских шпионско-диверсионных групп. У некоторых арестованных при себе находилось оружие и диверсионные материалы.

Теперь начались допросы в объемах, прежде невиданных для немецких властей. Во множестве городов оккупированных районов Франции и в Бельгии сидели под арестом люди, проходившие по делу «Порто». Со всеми органами территориального подчинения я вел небывалую по размерам служебную переписку. Следовало отправлять доказательный материал и получать ответы на бесчисленные вопросы, получаемые в каждом конкретном случае в ходе следствия и допросов.

В случаях, когда имелись неопровержимые доказательства шпионско-диверсионной деятельности против Германии и не ожидалось выявления новых обстоятельств, дело передавалось в соответствующий военный суд. Было передано дело и несчастного бельгийского генерала Жено с его соратниками. Военно-полевой суд вынес ему и некоторым его помощникам смертный приговор.

Многие дела расследовались месяцами. Ведь для абвера было важно не то, чтобы вынесли как можно больше [314] смертных приговоров, а скорее из допросов обвиняемых получить как можно более обширные сведения об объеме, организации и методах работы голлистской и английской агентурной сети, а также информацию для установления местонахождения убийц немецких военнослужащих. Но еще стоило и попытаться завербовать некоторых арестованных в качестве агентов абвера.

В этой связи было решено выпустить на волю несколько сот не слишком запятнавших себя арестованных, чтобы те немногие, что представляли интерес для вербовки, не попали бы тотчас под подозрение вражеской разведки и членов Сопротивления в сотрудничестве с абвером, если освободить только их одних.

И все же воплотить эти планы не удалось. На основании так называемого секретного предписания, вступившего в силу в декабре 1941 года, следствие в свои руки захватило РСХА (Главное управление имперской безопасности). Всех задержанных по делу «Порто» лиц, еще не представших перед военно-полевым судом, этапировали из оккупированных территорий и вывели из-под компетенции абвера. Я так никогда и не узнал, какая судьба постигла этих арестованных.

Но 11 или 12 дней спустя после начала арестов по делу «Порто» на оккупированной французской территории произошло еще два покушения на германских военнослужащих.

20 октября 1941 года военный комендант Нанта, подполковник Хотц, был застрелен пистолетным выстрелом из засады, а на следующий день в Бордо — военный советник Реймерс. В наказание за эти покушения командующий оккупационными войсками во Франции, генерал от инфантерии Отто фон Штюльпнагель, отдал приказ о расстреле 98 заложников. Французское население после этого пришло в крайнее возбуждение.

При таком положении дел меня вызвал к себе полковник Рудольф, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию в абвере.

Руководители нашей службы в Берлине в связи с последовавшими по делу «Порто» арестами свыше 900 человек и новыми покушениями на германских военнослужащих склонны были считать, что подавляющее число французского населения собирается подняться против [315] оккупационных войск. Положение отделений абвера во Франции в такой ситуации, среди переполненного ненавистью населения, было плачевным: в количественном отношении это слабые, совершенно не подготовленные и не вооруженные для ведения уличных боев люди. Вопрос уже стоял так, не сформировать ли из годных к строевой сотрудников отделений абвера подразделения фронтовой разведки, а остальной персонал, и в первую очередь женщин, отправить обратно на родину.

Без всякого сомнения, эти господа из Берлина видели все в слишком мрачном свете, ситуация не была столь безнадежной. Например, промышленность и экономика продолжали ритмично работать, на предприятиях Рено в Булонь-Билланкуре с конвейера бесперебойно сходили грузовики для вермахта. И на множестве других предприятий французы без всякого принуждения производили в больших объемах и без рекламаций продукцию для нашей военной промышленности.

Впрочем, тогда положение во Франции существенным образом определялось тем фактом, что французское правительство в Виши прилагало серьезные усилия, чтобы одолеть не только коммунистов, но и сторонников генерала Де Голля. Их инструкции всем подчиненным им исполнительным властям были примерно в таком духе.

В городах на оккупированных французских территориях без труда установили, что органы французской полиции тесно и без трений сотрудничают с органами нашей военной администрации и тайной военной полицией.

Все давало право с уверенностью считать, что значительно большая часть французов, как и прежде, стояла за маршала Петена и его правительство.

А в Париже жизнь пошла своим чередом, как и ранее. Когда караульная рота под музыку и барабанный бой по Елисейским Полям маршировала к Триумфальной арке, как и прежде, сотни и даже тысячи парижан собирались по сторонам улиц, чтобы полюбоваться спектаклем. Редко на лицах зрителей можно было прочесть гнев и ненависть. Скорее большинство смотрело вслед немецким солдатам с явным пониманием, нередко даже одобрением. Именно французы, благодаря своему великому и [316] славному военному прошлому и традициям, проявляют большее понимание к подобным спектаклям, демонстрирующим силу и дисциплину. И разве нельзя смотреть на то, как во второй половине дня и вечером на бульварах, в кабачках, у кафе и бистро на каждом шагу прогуливались немецкие военные, приветливо беседуя с французами и француженками?

И все же большое число арестованных членов голлистской шпионско-диверсионной сети заставило особенно призадуматься тех, кто не был вместе с нами свидетелем этой контригры день за днем, неделю за неделей. Десятки тысяч французов уже догадывались, что более года на территории их страны находились немецкие дивизии. Но далеко не все из этих французов оказались готовы к тому, чтобы действовать против нас в качестве шпионов и диверсантов. Миллионы их, во всяком случае в тот момент, не желали иметь ничего общего с направленной против нас деятельностью тех соотечественников, что уже объединились в группы. Многие лучшие представители французов и не помышляли о борьбе против Германии. Одни считали, что должны поддерживать главу своего государства Петена, другие определили свою позицию вследствие сильной неприязни к Великобритании. Пример тому адмирал Дарлан.

Наиболее значительным для абвера был установленный в деле «Порто» факт, что группы Сопротивления возникли по инициативе особо активных, находящихся в стране французов, у которых, однако, не хватало профессиональных разведывательных знаний и навыков. Во время создания групп эти люди не имели связи с голлистской разведкой или английской Интеллидженс сервис. Пока отдельные структуры Сопротивления не создавались, не оснащались и не нацеливались на важные немецкие объекты планомерно из Лондона, они не представляли слишком большой угрозы. Дело «Порто» отчетливо показало, что одно лишь мужество, решительность и энергия на тайном фронте не являются решающими. 962 арестованных француза и бельгийца были подлинными патриотами, но не представляли, как вести подпольную работу. Поэтому патриоты не были достаточно предусмотрительными, и им оказалось не по плечу противостоять абверу. В целом, по моему мнению, [317] они скорее навредили, нежели принесли пользу французскому движению Сопротивления.

И все же нельзя было не заметить, что положение на оккупированных территориях Запада, с точки зрения абвера, в целом с начала кампании в России существенно изменилось не в нашу пользу. Особенно ухудшение ситуации было заметно по тому, сколько дивизий прежних оккупационных частей отводилось и перебрасывалось на Восточный фронт. Во многих департаментах оккупированных французских районов теперь вообще не дислоцировалось никаких войск. Это значило, что непримиримо настроенные французы могли беспрепятственно объединяться, а разведывательные службы Великобритании и Де Голля могли гораздо легче устанавливать с ними контакт, чтобы снаряжать, руководить и использовать их против нас.

В некоторой степени разочаровывало то, что наша контригра «Порто» и многочисленные допросы в ходе крупной акции арестов не дали ни малейшего намека на убийц военнослужащих. Дальнейшие подобные нераскрытые покушения и обусловленные этим новые расстрелы заложников значительно ухудшали наше положение:

Арестованные в ходе акции группы фактически не имели отношения к покушениям; в этом я был уверен. Вообще было сомнительно, чтобы за этим стояли круги национального Сопротивления. Я не мог представить себе, чтобы эта террористическая война из-за угла направлялась британскими или голлистскими разведслужбами, хотя обе разведки должны были только приветствовать, если в результате нападений будут погребены до этого момента корректные отношения между немецкими солдатами и французским населением. Я полагал, что убийц военнослужащих следует искать в коммунистических кругах. Некоторые из наших доверенных лиц и агентов уже сообщали, что функционеры французских антикоммунистических партий были в этом уверены. Предположительно, преступники — это хорошо подготовленные агенты советских разведслужб. Убедительных доказательств работы секретной службы на Западе не было, но с началом боевых действий на Востоке этого противника следовало не упускать из виду. [318]

Практическим результатом моего разговора с полковником Рудольфом стало решение сосредоточить все имеющиеся органы абвера и исполнительной власти на поисках убийц. Но успех наметился только месяцы спустя.

Дело «Поля» (Reseau Interallie)

17 ноября 1941 года, в 7 часов утра, в моей комнате резко затрезвонил телефон. Звонил капитан Борхерс из отделения абвера в Сен-Жермен-ан-Ле.

Капитан со своими людьми проник в центр управления разветвленной шпионской сети. У шпионов имелась радиосвязь с Лондоном. Двум агентам-радистам, находившимся в доме во время обыска, к сожалению, удалось скрыться. Но шефу шпионской сети с его многочисленными сообщниками уже не укрыться в безопасном мосте. Кроме того, обнаружена целая гора письменных документов, свидетельствующих о шпионской деятельности этой подпольной организации, и рация.

Захваченный дом находился в квартале Монмартр, на улице Вилла-Леандр, дом 8а. Обыск продлится еще несколько часов, докладывал капитан Борхерс.

Я разозлился. Капитан слишком много говорил по телефону. Следовало учитывать, что телефоны в отеле «Лютеция» могли прослушиваться. Если вражеские агенты услышат разговор, Лондон будет очень скоро оповещен об аресте. Кроме того, отделение абвера в Сен-Жермен-ан-Ле провело задуманную в Париже акцию ареста без согласования с управлением абвера по Франции.

Но по дороге на Монмартр я справился со своим раздражением. Мне пришло в голову, что радисты накрытой шпионской сети все равно сбежали. Они так и так постараются побыстрее поставить в известность Лондон о произошедшем провале. Следовательно, нечего было столь трагично воспринимать подробное донесение капитана Борхерса.

Но теперь нужно действовать. В первую очередь основательно обработать изъятые шпионские материалы. Прежде всего следовало проверить, были ли раскрыты и какие военные объекты и планирование. В любом случае [319] требовалось проведение профилактических мероприятий. Возможно, найдутся и следы, которые наконец-то помогут схватить убийц наших военнослужащих.

На месте царило оживление. Все соседи были уже. на ногах и обсуждали событие. Кроме того, строем в полной форме промаршировала французская полиция в составе целого взвода. Удиравшие радисты с верхнего этажа прыгнули на стеклянную крышу веранды, разрушили ее и произвели страшный грохот. То ли пострадавшие, то ли соседи вызвали полицию.

Я отослал полицейских. Пока я говорил с их командиром, рядом молча и скромно стоял мужчина в цивильном; на вид примерно 40 лет, среднего роста, крепкий, смуглый, с темными, блестящими глазами — тогда еще унтер-офицер Хуго Блейхер. В основном за раскрытие этого дела следовало быть благодарным ему.

Деловые качества и находчивость Блейхера способствовали дальнейшему разоблачению Reseau Interallie (так называлась эта группа) и помогли арестовать примерно 100 ее агентов. В целом виды на успех представлялись весьма призрачными, если — как и в этом случае — множество людей знало о начале тайного дознания. Все зеваки-французы, собравшиеся вокруг обыскиваемого здания, понимали, что там действует абвер.

Обстоятельства не располагали к длительному обсуждению. Поэтому я велел капитану Борхерсу доложить о деле в общих чертах и после этого осмотрел квартиру штаба Reseau Interallie. Дальнейшее расследование на месте должны провести сотрудники отделения абвера Сен-Жермен-ан-Ле, управление по Франции подключалось уже лишь на этапе обработки собранного материала.

Классификация изъятых шпионских материалов выявила ценные для абвера сведения, в особенности разведывательные приоритеты и методы работы английской Интеллидженс сервис, которая руководила Reseau Interallie. Но и тут не обнаружились следы разыскиваемых преступников по делу о покушениях.

На протяжении четырех лет немецкой оккупации Франции удалось раскрыть бесчисленное количество мелких, крупных и широко разветвленных шпионских сетей и диверсионных групп, арестовать десятки тысяч шпионов, [320] диверсантов и активных борцов движения Сопротивления. Но описываемое дело (рабочее название дело «Поля») противник же называл его Reseau Interallie, заслуживает того, чтобы выделить его из интересных, с точки зрения контрразведки, событий той эпохи и описать подробнее.

Расследования этой шпионской сети, созданной и руководимой великолепными специалистами противника, продемонстрировали абверу, как под носом его собственных органов в течение целого года по всей оккупированной территории Франции безнаказанно и успешно действовала разветвленная законспирированная организация, которая могла бы провалиться, если где-нибудь, пусть даже на периферии, в нее входили бы лица, не вполне надежные и владеющие собой.

В конечном счете, Reseau Interallie раскрыли и уничтожили благодаря тому, что далеко от Парижа, в Шербуре, был завербован человек, склонный к пьянству и навлекший на себя подозрение в намеренном спаивании одного немецкого солдата.

В связи с этим, позднее, при расследовании данного дела мы увидели, как тонко сплетенная шпионская сеть была раскрыта не благодаря хитроумной контригре, а сравнительно простыми методами, а именно: наблюдением и искусным допросом подозреваемого. Но мы также познали людей, которые на протяжении целого года отважно боролись на тайном фронте под носом у врага, однако после ареста — перед лицом возможного осуждения на смертную казнь — утратили мужество и выдавали своих товарищей, спасая собственную жизнь.

Один из них нес свой жребий шпиона, схваченного с поличным в военное время, с достоинством и хладнокровием. Он не предпринимал ничего для своей защиты, был неизмеримо горд тем, чего достиг, и остался верным себе и своему долгу. У абвера он вызвал настолько большое уважение, что наша контрразведка пошла на то, чтобы ему, арестованному, рисковавшему собственной головой, пообещать в будущем сотрудничество. Этот человек — руководитель разведывательной сети Interallie, польский капитан Чернявски.

Создание шпионской сети Interallie в основном было делом рук двух лиц — уже названного капитана польского [321] генштаба и одной француженки, госпожи Матильды Карре, по кличке La Chatte (Кошка).

Чернявски после неудачной для его страны германо-польской кампании пробрался во Францию и здесь снова нашел себе военное применение. Зимой 1939/40 года он жил на квартире в Люневиле. Там познакомился с молодой вдовой, Рени Борни, изящной, милой блондинкой, которая влюбилась в него и позднее вошла в руководство шпионской сети Interallie. Она дала Чернявски подлинные документы своего умершего мужа Армана Борни. Соответственно Арман стало его конспиративным именем, под которым его должны знать в большинстве случаев.

По окончании кампании во Франции мы обнаруживаем Романа Чернявски в Южной Франции. В течение менее одного года он пережил две военные кампании и два поражения. Дважды уходил в бесконечных колоннах беженцев, чтобы избежать тюремного заключения. За спиной его остались неописуемые лишения, непередаваемая безнадежность и нечеловеческие страдания воевавшего человека. И, несмотря на это, он сохранил столько нерастраченных сил, что одним из первых вражеских офицеров продолжил войну против Германии на тайном фронте. Уже летом 1940 года на юге Франции он подбирал из Тулузы польских и французских товарищей для подпольной работы против Германии. Всего за несколько месяцев Чернявски сплел небольшую шпионскую сеть, состоявшую из нескольких офицеров французской разведки и бывших товарищей Армана по польской армии.

Эта небольшая организация, руководимая из Тулузы, создала в Виши и Марселе примечательные опорные пункты. В Виши в шпионскую сеть, руководимую Арманом, входил французский капитан Симоно, бывший офицер разведки, служивший в одном из министерств правительства Виши.

Из Марселя молодой подпольной организации удалось наладить связь с Лондоном. Сначала она поддерживалась через курьеров. Такой способ, пока секретные сведения руководимых Арманом групп доходили до Лондона и на них поступал ответ или следовала какая-либо иная реакция, отнимал сравнительно много времени. [322] Но в те времена во Франции были рады и такому каналу связи.

Независимо от Армана, но примерно в то же самое время, что и он, к решению о необходимости подпольной борьбе против немецких оккупационных властей пришла и Матильда Карре.

Она была дочерью инженера Белара из Парижа. В 18 лет вышла замуж за месье Карре, некоего учителя, которого характеризовали как добродушного и милого, но мягкотелого человека. Матильда последовала за ним в какую-то глухую деревушку в пустыне у подножия Атласских гор. Когда началась война 1939 года, ее мужа призвали в армию. А Матильда спешит в Париж, чтобы стать медсестрой. Теперь ей уже 32 года, и она рада, что одинокая жизнь в Северной Африке для нее наконец-то закончилась.

... На краткосрочных курсах женщина быстро и основательно схватывает все, что должна знать и уметь медицинская сестра. После обучения по ее настоянию ее направляют в военный госпиталь в Бове. Здесь в тяжелые дни боев, во время наступления немецких войск, она проявляет незаурядное хладнокровие, необычайную работоспособность и выдающееся мужество.

После того как немцы заняли военный госпиталь в Бове, Матильда возвращается в отчий дом в Париже. Отец и мать окружают дочку всяческой заботой. Отец участник Первой мировой войны и неоднократно отличался, особенно при Дюмоне. Он расстроен несчастьем, постигшим страну из-за поражения, и дает волю своему недовольству союзниками за их поведение в этой войне. По его мнению, это они виноваты в катастрофе. Матильда придерживается иного мнения. Она не желает верить в окончательное поражение союзников. В этом убеждении ее укрепляет английское радио. Прослушивание вражеских радиостанций в зоне германской оккупации строго запрещено под страхом серьезных наказаний. Но Матильду это не беспокоит. По радио она узнает, что Лондон ни в коем случае не намерен капитулировать. Напротив, английское правительство призывает население на оккупированных немецкими войсками территориях Франции к выдержке. Союзники, как говорят по «Голосу Лондона», собираются нанести контрудар, но для [323] подготовки требуется время, чтобы с помощью США произвести широкомасштабное перевооружение.

Летом 1940 года Матильда решается начать тайную работу на Францию и ее союзников. Из радиопередач она заключает, что Лондон во многом неверно информирован. Она открывает родителям, что собирается вести шпионаж против ненавистных немцев, этих бошей; руководство в Лондоне срочно нуждается в достоверной информации о немецких войсках и их передвижениях во Франции. Отец Белар гордится своей дочерью, мать с улыбкой уговаривает ее быть осторожной. Затем Матильда отправляется в Тулузу к английскому журналисту, с которым познакомилась в Бове.

16 сентября 1940 года Матильда Карре приезжает в Тулузу. Английский друг знакомит ее с Романом Чернявски. Преисполненная энергии и честолюбивых замыслов, женщина окунается в новую деятельность. Она желает стать великой, знаменитой шпионкой. Правда, ей пока еще предстоит только начать, предстоит учиться. Ее отправляют в Виши на обучение к капитану Симоно, опытному работнику бывшего Второго бюро. В несколько недель она осваивает неслыханно огромный учебный материал. Арман удивлен объемом военных знаний, усвоенных Матильдой за короткое время, знаний, необходимых, если шпион собирается вести квалифицированный военный шпионаж и добывать ценную информацию.

Сначала поддержку при создании шпионской сети в Южной Франции Арману оказывает Матильда, используя все свои связи и знакомства родителей, вербуя новых членов подпольной организации для фанатичной и неутомимой борьбы. Вскоре это перестает ее удовлетворять. Она предлагает Арману отправиться в Париж и оттуда покрыть сетью агентуры всю оккупированную французскую территорию. С помощью такой сети можно будет гораздо оперативнее получать информацию о действиях вермахта и военной администрации. Тогда шпионские донесения в Лондон могли бы отправляться гораздо быстрее.

Арман соглашается.

В середине ноября 1940 года Арман и Матильда начинают создавать подпольный центр в Париже. Арман как опытный профессионал плетет свою паутину бесшумно [324] и продуманно. Он крайне редко покидает квартиру, из которой выстраивается агентурная сеть Interallie. Это происходит по двум причинам: Арман все еще не говорит по-французски как француз, а он ни в коем случае не хочет и не имеет права засветиться в Париже. С другой стороны, о его пребывании в Париже должны знать только те проверенные товарищи и члены организации, без которых он не может обойтись, чтобы поддерживать необходимую связь с создаваемыми группами агентов и обеспечивать курьерскую связь с Лондоном через Марсель.

Поначалу Арман обходится лишь небольшим числом помощников. В первую очередь это Матильда Карре и двое его старых польских товарищей. Один из них в качестве посыльного курсирует между Парижем и Марселем, другой через «почтовые ящики» поддерживает связь с ведущими агентами. «Почтовые ящики» — в основном женщины, которые и не подозревают, что соучаствуют в шпионаже. Под предлогом торговли на черном рынке и неплохого заработка вербовались гардеробщицы, уборщицы и другие малооплачиваемые женщины: их просили принимать письма с определенными адресами и вручать их тем, кому они предназначались. Забирают письма немногочисленные связники Армана. Они же передают ответные письма живым «почтовым ящикам». У них соответствующие агенты забирают эти письма, назвав свое конспиративное имя или пароль. Между тем лишь немногие связники и доверенные лица знают, где в этот момент находится Арман. Тем не менее выстраивается надежная связь между Арманом и агентами-связниками сети Reseau Interallie.

После того как подобным образом была заложена база для создания организации, Матильда Карре с пылом погружается в работу. Сутками напролет она в дороге. Ей неведома усталость. Она мобилизует ведь свой шарм и необычайную привлекательность, чтобы использовать в интересах Reseau Interallie знакомых и друзей, а также многочисленные связи родителей и вербовать новых сотрудников для шпионажа против немецких оккупационных властей.

И ей сопутствует успех. В течение нескольких месяцев сеть шпионской организации расширилась настолько, [325] что у Армана в большинстве департаментов на оккупированной французской территории имеются сотрудники, которые в свою очередь в своих департаментах руководят агентурной сетью, ведущей шпионаж против Германии. С ростом сотрудников и агентов увеличивается и поток шпионских донесений. Арман почти исключительно занят обработкой этих сообщений. Он передает по курьерскому каналу эти сведения в Лондон и ставит перед своими souschef{51} в департаментах новые цели для разведывания.

Лондон очень доволен результатами Reseau Interallie. Чтобы быстрее передавать туда разведданные, устанавливается радиосвязь. Арману из Интеллидженс сервис присылают двух радистов, которые могут ежедневно передавать самую важную информацию в Лондон и направить ее в War Office, комната 55.

Ежедневно руководителю Reseau Interallie лавинообразно поступают донесения, сообщающие обо всех событиях во Франции, интересующих британскую разведку. Это донесения о частях и перемещениях войск, аэродромах и их расположении, далее о строительстве ангаров для подводных лодок и о приходах и уходах блокадопрерывателей, а также о производстве во Франции вооружения и многое другое.

Ущерб, нанесенный деятельностью Reseau Interallie германскому военному потенциалу, не поддавался учету. Военное командование Лондона не колеблясь наносит воздушные удары по целям первостепенной важности, выявленным Reseau Interallie.

Кошке, без всякого сомнения, заслуженно принадлежала большая часть успешного создания шпионской сети. Ее заслуги признаются. Она входит в руководство организации и заведует финансами, поступающими из Лондона для ведения шпионской деятельности. Но всего этого Кошке явно недостаточно. С необычайной неутомимостью и упорством она расширяет сеть. У товарищей она одновременно вызывает восхищение и внушает им ужас.

Что за силы направляли Кошку в ее непреклонной и безустанной деятельности против немцев? Руководила ли [326] ей питаемая еще с Первой мировой войны ненависть к немцам? Или пожирающее ее тщеславие? Хотела ли она сделаться самой прославленной шпионкой всех времен? Или же ею двигала любовь к Арману, стимулировавшая ее на такого рода необычайную деятельность?

На эти вопросы однозначно уже никогда не удастся ответить. Но, без всякого сомнения, Кошку постигает горькое разочарование, когда Арман вызывает в Париж Рени Борни и делает ее своей ближайшей помощницей.

Рени — миленькая крошка, не особенно умная, однако вполне пригодная для шифровки донесений, которые Арман по рации отправлял в Лондон.

В результате появления маленькой Рени возникло некоторое охлаждение в отношениях между Кошкой и Арманом. Сначала это не имело негативных последствий. Кошка энергичнее, нежели прежде, окунулась в практическую шпионскую деятельность. И Арман все свои силы напрягал на то, чтобы расширять Reseau Interallie и взвешенным профессиональным руководством превратить организацию в эффективный действенный инструмент в борьбе против оккупационных властей.

В августе 1941 года Армана вызвали в Лондон. Его забрал самолет в окрестностях Парижа. По радио ему точно указали, где и когда ночью появится самолет и какие с земли следует подавать световые знаки, чтобы он смог сесть в нужном месте и против ветра.

Для подобных полетов союзниками использовались в основном самолеты типа «Лисандр-2». Поразительно, с какой надежностью эти машины по ночам выполняли курьерские полеты подобного рода. На более позднем этапе войны, с 1942-го по 1944 год, эти самолеты неоднократно забирали своих агентов с французской территории, вывозили их в Великобританию и точно так же доставляли обратно. Подобные операции стали возможны, потому что во внутренней Франции обширные территории оказались полностью оголены от немецких частей.

В Лондоне высоко оценили заслуги Армана. С ним консультировались, как в последующем еще эффективнее использовать организацию Reseau Interallie в интересах союзников. Пока Арман находился в Лондоне, его замещала Кошка. Вернувшись через несколько недель, [327] он с новыми силами принялся за работу. Наступил самый успешный период деятельности Interallie, однако продлившийся недолго.

Судьбе было угодно, что эта разветвленная, по всей Франции раскинутая и умело руководимая агентурная сеть оказалась выданной пьяницей и раскрытой и уничтоженной с немецкой стороны менее опытными сотрудниками абвера.

Руководитель агентурной сети Interallie в департаменте Кальвадос, что на севере Франции выходит к проливу Ла-Манш, раньше был унтер-офицером французских ВВС и звали его Полем. В Шербуре он через свою знакомую, мадам Бертран, завербовал некоего Эмиля — бездельника, перебивавшегося случайными заработками и шатавшегося по забегаловкам города. И вот он получил работу на одном из аэродромных складов. Немецкий объект, где Эмиль подрабатывал, представлял большой интерес для вражеской разведки. Мадам Бертран, частью взывая к совести Эмиля как француза, частью угрозами, сумела склонить его выполнить шпионское задание. Главное, Эмиль на авиабазе должен разведать, куда на грузовиках завозятся стройматериалы и где строятся взлетные полосы и ангары для подводных лодок. Эмиль получил у мадам Бертран деньги за выполнение задания и принялся за работу.

Через мадам Бернар Эмиль познакомился с командиром агентурной сети Interallie в Кальвадосе Полем. Затем Поль и мадам Бертран дали Эмилю еще одно задание: забирать донесения у дочерей одного рыбака в Барфлере, завербованного мадам Бертран и разведывавшего огневые позиции орудий на побережье Ла-Манша. Отец легкомысленно вовлек в эту деятельность обеих юных дочерей, 20 и 16 лет. Девушки с легким сердцем принялись выполнять задание.

Работа на авиабазе не особенно обременяла Эмиля, и у него оставалось время посещать свои любимые забегаловки чаще, чем прежде. Немцы платили неплохо.

Однажды Эмиль сидел в одном кабачке с ефрейтором из немецкого обслуживающего персонала той же самой авиабазы. Будучи в приподнятом настроении, юноша намекнул немецкому солдату о своей шпионской деятельности. Возможно, его охватили сомнения, возможно, [328] он хотел подстраховаться у немцев. Но могло быть и так, что он просто сболтнул лишнее в пьяном виде, а может, хотел донести. Бахвальство его было туманным и частично противоречивым. Несмотря на это, донесение немецкого солдата по инстанции пришло в соответствующее территориальное сен-жерменское отделение абвера, административное здание которого располагалось в Мейсон-Лаффитте под Сен-Жермен-ан-Ле.

В этом отделении за исключением начальника, подполковника Штеффана, не работал ни один опытный офицер абвера. Поэтому Штеффан решил доверить проверку сигнала капитану-резервисту Эриху Борхерсу. Капитан Борхерс, в гражданской жизни журналист, был еще малоопытен в контрразведке. Он поехал в Шербур и связался с тайной военной полицией. Ему повезло, потому что в тамошнем комиссариате ГФП (тайной военной полиции) он натолкнулся на унтер-офицера Хуго Блейхера. Тогда, в октябре 1941 года, Хуго Блейхер также еще имел мало опыта в разведывательных делах. Но благодаря своему здравомыслию и природной смекалке он с блеском провел первое крупное дело контрразведывательного характера. По профессии Хуго Блейхер — коммерсант. Прежде он много разъезжал и отменно владел несколькими языками. Во Франции Блейхер был как нельзя кстати, потому что внешне походил на француза и прекрасно говорил по-французски.

Итак, капитан Борхерс и унтер-офицер ГФП Хуго Блейхер принялись вместе за работу в Шербуре. Они вызвали Эмиля и сумели разговорить его. Благодаря этому они смогли начать розыск мадам Бертран и найти ее. После ее ареста Хуго Блейхер столь хитроумно повел ее допрос, что она, сама того не желая, дала показания, важные для дальнейшего расследования. Используя показания Эмиля и мадам Бертран, им посчастливилось схватить Поля — командира части агентурной сети в Кальвадосе. Благодаря разнообразным техническим приемам Хуго Блейхера, ему также удалось развязать язык на допросе. Он показал, что со своей шпионской сетью в Кальвадосе входит в большую шпионскую организацию, руководство которой расположено в Париже.

После того как арестовали обеих девушек из Барфлера с их отцом, рыбаком, Борхерс и Блейхер перенесли [329] свою деятельность в Париж. Они забрали с собой Поля и теперь попытались найти «почтовые ящики», которым последний передавал свои донесения. И это удалось сравнительно быстро. Но центр организации пока еще не был выявлен. Нужно попытаться схватить связника, который придет к «почтовому ящику» по заданию руководителя организации. После нескольких неудачных попыток удалось и это. Взяли поляка, который в качестве главного курьера опорожнял «почтовый ящик» в Париже, забирал для шефа организации сданную туда корреспонденцию и в свою очередь через «ящик» передавал ведущим агентам инструкции и приказы.

Задержанный связник был безмолвен, на первом допросе он не произнес ни слова. В тюрьме же его поместили вместе с Полем. Оба в камере получали спиртное с умыслом, что Поль напоит связника и затем попытается у него выведать, где в Париже скрывается шеф организации. И этот эксперимент удался.

Поль под давлением обстоятельств пошел на сотрудничество с абвером, понимая, что на карту поставлена его жизнь. В камере он вдрызг напоил связника, друга Армана, и после долгого спора развязал ему язык. Так Борхерс и Блейхер узнали, в каком доме на Монмартре у руководителя шпионской сети находилась конспиративная квартира.

При таком повороте дел сен-жерменское отделение абвера решило провести незамедлительные аресты.

Между тем наступил день 16 ноября 1941 года. В ночь на 17-е Арман в тесном дружеском кругу на своей конспиративной квартире на Монмартре праздновал годовщину своей деятельности в Париже. На рассвете 17 ноября, в разгар празднества, был произведен захват. Но по ошибке акция началась в соседнем доме, в котором, разумеется, не обнаружили никакого Армана. Ошибка возникла в результате того, что поверили показаниям связника, полученным против его воли. Попросту не проверили местоположение названного дома и не учли, что на одной и той же улице находятся дома № 8 и 8а.

Во время обыска по ложному адресу обратили внимание, что в соседнем доме до сих пор горит свет. Там тоже обратили внимание на суету. Тем временем обыск перенесли и туда. Удалось схватить самого Армана и его помощницу [330] Рени, а также изъять изобличающий письменный материал в большом количестве. Арман молча и спокойно отдался на волю судьбы, демонстрируя отменную выдержку. От дознания и допроса на месте преступления решили отказаться.

Однако, как только Арман был отправлен в тюрьму, сразу же приступили к тщательному допросу Рени. Она показала, что на так досадно прерванном празднестве присутствовали и оба радиста организации, жившие и работавшие в этом же доме. После повторного и тщательного обыска дома выяснилось, что оба радиста сбежали. Далее, в ходе опроса Рени Хуго Блейхер среди прочего узнал, что важную роль в организации играет некая Матильда Карре.

Хугр Блейхеру удалось схватить и утонченную Кошку и вынудить ее заговорить. Он добился даже того, что она собственноручно стала разрушать плоды своего труда. Кошка, как руководительница внешней службы, знала не только завербованных ею агентов, но и всех связных агентов, которые доставляли донесения в организованные Арманом «почтовые ящики». Хуго Блейхер, как только получил признания Кошки, неделями, сутки напролет, ездил с ней, чтобы брать одного за другим агентов.

В целом были арестованы около сотни агентов и изъят огромный шпионский материал, в том числе рация, по которой радисты Reseau Interallie отправляли в Лондон донесения. Так, организацию Reseau Interallie окончательно разгромили.

Капитан Борхерс, близко к сердцу принявший раскрытие этого дела, чутко подошел к каждому из арестованных, внимательно выслушал их и выяснил, что многие из них, например дочери рыбака из Барфлера, даже и не подозревали, какая их может ожидать участь, если их схватят. Борхерс подарил Эмилю, Полю, Рени и Кошке свободу. После ареста их пообещали освободить, если они окажут содействие в раскрытии дела.

Теперь перед Борхерсом вплотную встала проблема, возможны ли дальнейшие освобождения из-под стражи. Однако при этом он столкнулся с осложнениями со стороны своего начальства. Поэтому он передал дальнейшее расследование другим сотрудникам сен-жерменского отделения абвера, чтобы заняться исключительно вопросом, [331] нельзя ли по изъятой рации установить связь с военным офисом в Лондоне.

Из конфискованных письменных документов установили, какие коды использовались для шифровки донесений Армана и каким образом осуществлялся радиообмен с Лондоном. Впрочем, в распоряжении имелась и Рени, заявившая о своей готовности выполнять и для немецкой стороны ту же самую работу, которую прежде делала для Армана.

Попытка вышла. В военном офисе передали, будто Кошке удалось спасти от немцев одну из двух раций Reseau Interallie; она, Кошка, хочет попробовать развернуть новую сеть. Но поскольку оба радиста Армана бежали, вряд ли возобновленная с Лондоном радиосвязь могла привести к положительным результатам. Фактически Лондон вскоре также стал подозревать, и через сравнительно короткое время абвер отказался от попытки ввести Лондон в заблуждение по этому радиоканалу.

Хуго Блейхер еще долгое время занимался расследованием дела Interallie. При этом Кошка постепенно становилась не только неудобной, но и просто помехой. После того как агентурная сеть организации была разрушена, Кошку в Париже абвер внедрил в круг лиц, среди которых предполагались невыявленные агенты вражеских разведок. Она выполнила и этот приказ и передала несколько донесений, интересных для абвера. Но все больше и больше складывалось впечатление, что Кошка снова начала работать против немецких оккупационных властей.

Когда однажды она сообщила, будто познакомилась с главным агентом, который через связника получил распоряжение прибыть в Англию морем через Ла-Манш, Хуго Блейхеру это показалось подходящим поводом, чтобы избавиться от Кошки. Дело в том, что она сама предложила разрешить ей сопроводить вражеского агента в Лондон. Предложение Хуго Блейхера отпустить Кошку съездить в Лондон и дать ей задание там прояснить интересующие абвер вопросы, было санкционировано сен-жерменским отделением абвера. Вызванный в Лондон ведущий агент в свою очередь тоже согласился на сопровождение Кошкой. Но переправа дважды не удавалась. Один раз лодка, на которой должны были обоих забрать [332] с побережья Ла-Манша, перевернулась, в другой раз она вообще не пришла. Но в конце концов переправа все же свершилась. Главный агент и Кошка переправились через Ла-Манш в Лондон.

Хотя абвер в последнее время и не доверял ей, он все же надеялся, что Кошка вернется и привезет новости из Лондона. В ту пору абвер располагал малым количеством нелегалов, успешно работавших на Британских островах. Поэтому качественная информация из столицы была бы весьма кстати.

Но Кошка не вернулась.

В связи с таким поворотом дела сен-жерменское отделение абвера было расформировано. Их дела и продолжение дела «Поля» было взято к производству отделом абвера по Франции. Одновременно унтер-офицера Хуго Блейхера из ГФП откомандировали в отдел абвера по Франции.

Итак, я, как руководитель группы контршпионажа управления абвера по Франции, взял под личный контроль следствие по делу «Поля». Сначала я еще раз подверг основательному анализу шпионский материал, изъятый при ликвидации центра Reseau Interallie. Арман при создании разветвленной шпионской сети и руководстве ею поработал просто блестяще; все донесения, которые в течение года существования организации стекались к нему в Париж, он тщательно обрабатывал, не уничтожая их, а тщательно сохраняя. По этим документам становилось ясно, какую информацию о немецких сухопутных силах, люфтваффе и флоте, а также о военной промышленности во Франции обрабатывал Арман. Абвер теперь знал, какими объектами больше всего интересовалась британская разведка. Из этого мы могли делать выводы, какие объекты были под угрозой вражеских авианалетов или диверсий. Были незамедлительно оповещены все соответствующие войсковые штабы и военные администрации и проведена проверка, чтобы определить, следует ли передислоцировать эти объекты или же усилить их охрану.

Затем я обратился к арестованным по делу «Поля». Некоторое число менее всего запятнавших себя агентов уже выпускали на свободу, но под арестом все еще содержались 66 человек. Унтер-офицер Хуго Блейхер допрашивал [333] арестованных очень хватко. Показаний было вполне достаточно, чтобы предать их военно-полевому суду. Кроме того, после обработки изъятых на явочной квартире Армана сведений доказательный материал имелся в избытке. Нет сомнений, что арестованные и содержащиеся в тюрьме по делу «Поля» члены организации Reseau Interallie будут приговорены к смертной казни. Но я все никак не мог решиться направить обвинительные заключения в военно-полевой суд. Мне не нравилось, что придется предать суду великолепного разведчика Армана и его товарищей, находящихся в тюрьме, тогда как пьяница и предатель Эмиль, Кошка, Рени и Поль получили свободу. Мне настолько импонировали достижения Армана, что я искал способ привлечь этого человека на сторону абвера и тем самым спасти ему жизнь.

В марте 1942 года я пришел к решению начать переговоры с Арманом, чтобы склонить его стать тайным информатором абвера. Но для реализации этого плана необходимо согласие адмирала Канариса. Он должен решить, насколько далеко можно будет зайти при вероятных переговорах с Арманом. Полковник Рудольф, как начальник управления абвера по Франции, открыто возражал против переговоров с Арманом и идеи отправки того с секретным заданием в Великобританию.

Но при планировании операции возникла еще одна, более сложная проблема. Ведь англичане теперь знали, что Арман при разгроме центра Reseau Interallie оказался в наших руках. Наши английские коллеги по профессии, ясное дело, понимали, что он может быть освобожден нами и заслан в их страну. Существовал ли путь так внедрить Армана туда, чтобы не вызвать у них подозрения? Не говоря уже о том, пойдет ли он вообще на наши предложения?

Арман был искренним патриотом. Но если судить объективно, имелись сомнения, принесла ли его работа на Великобританию пользу его нации. Поляк и антикоммунист, он лил воду на мельницу и Советского Союза, который теперь оказался на стороне союзников, но в свое время напал на его страну именно в тот момент, когда Польша отчаянно сражалась с германскими частями.

Вот из каких соображений мне следовало исходить, если я хотел сыграть на его антикоммунистических настроениях [334] и попытаться вдохновить его на совместную работу против Советского Союза. Если бы это удалось, то он бы пошел и на разговоры о работе против Великобритании. В конце концов ведь он понимал, что его ждет смертный приговор, если он предстанет перед военно-полевым судом.

Но, размышляя о способностях и взглядах Армана, всего этого мне показалось недостаточно. Чтобы привлечь такого человека, как он, сделать его обязанным нам и как можно сильнее к нам привязать, ему следовало что-то и предложить.

Размышляя так, я пришел к выводу, что необходимо разработать настоящий договор и заключить его с Арманом. Абвер должен был гарантировать ему, что арестованные 66 членов организации не будут преданы военному суду, если он обяжется заниматься в Великобритании шпионажем на нас.

Что касалось проведения операции, мысленно я представил ее себе так, что в определенный момент Арман при нашей незаметной помощи совершает побег из тюрьмы. Правда, его лжепобег следует продумать со всей тщательностью и разыграть так, чтобы у непосвященного, а позднее и у Интеллидженс сервис он не вызвал никаких сомнений.

Уже на следующий день я навестил Армана в тюрьме Фресне под Парижем, Арман казался искренне обеспокоенным судьбой своих сотрудников и сотрудниц, схваченных как вместе с ним, так и после его ареста. Это была благоприятная исходная позиция для начала нашего разговора.

— Ваши товарищи арестованы, — сказал я. — Уголовное дело еще не открыто. Вы сами понимаете, месье Арман, каким будет наказание, если суд вынесет приговор за военный шпионаж. Но возможно, вы что-то сможете сделать для своих товарищей.

— Как это понимать, господин подполковник? Меня ведь казнят в первую очередь.

— Вы поляк, польский офицер. Мне было бы интересно услышать, какие причины побудили вас вести шпионаж против Германии в пользу Великобритании, ради чего вы в течение целого года, занимаясь такой опасной деятельностью, день за днем ставили свою жизнь на карту. Вы [335] же с самого начала давали себе отчет, что рано или поздно попадете в руки абвера.

— Ответ очень прост. Я отдавал все свои силы на благо моей страны. Как офицер, я считал это своим долгом.

— И вы действительно верили, будто ваша шпионская деятельность принесет пользу вашей родине? Если победит Великобритания, от этого выиграет и Советский Союз. Неужели вы думаете всерьез, что ваша страна и народ выиграют, если Советский Союз выйдет из этой войны победителем? Будет ли тогда у Польши свобода, государственность и будущее, о чем вы мечтаете и чего для нее желаете?

— Об этом я пока всерьез не задумывался. Я офицер и исполняю свой долг.

— Может быть, вам стоит все же подумать над моим вопросом. Мы, немцы, рассматриваем Советский Союз и коммунизм как самого большого врага Европы. Если вы взвешенно подумаете над общей ситуацией, возможно, обнаружите некоторые совместные интересы Польши и Германии в борьбе против Советского Союза и коммунизма. Я был бы рад, если бы вы пришли к таким выводам.

На этом я закончил наш разговор.

Когда я несколько дней спустя во второй раз посетил Армана в Фреске, ему уже, как казалось, ход моих мыслей не был антипатичен. Для него было бы крайне печальным, наконец сказал он, если бы его страна оказалась под коммунистической пятой.

При третьем разговоре Арман сам заявил, что он готов тайно работать в пользу Германии, если он этим сможет послужить своей родине и арестованным товарищам. Тут я решил, что пришла пора обсудить с ним разработанный мной договор/Наконец он окончательно решился после инсценированного побега через Южную Францию и Испанию отправиться в Великобританию и там по мере сил и возможностей вести шпионаж против всех держав-противников, за исключением Польши.

Он принял с радостью нашу ответную гарантию, что находящиеся под арестом члены организации Reseau Interallie не предстанут перед судом. Но при подписании соглашения Арман потребовал внести дополнение, что все усилия, прилагаемые им для победы Германии, делались им на благо его родины — Польши. [336]

Складывалась крайне странная ситуация. Пойманный шпион ставит контрразведке вражеской страны, в руках которой он находится, условия будущего сотрудничества. Тем не менее можно было рассчитывать на то, что шеф нашей службы согласится и мы сможем заключить договор, введя дополнение, о котором просил Арман. Нашей службе приходилось хвататься за любую предлагаемую возможность, чтобы получать как можно больше точной информации из Великобритании.

Конечно, следовало учитывать и то, что Арман мог дать признательные показания в Интеллидженс сервис или своему польскому начальству, действующему в Лондоне, о заключенном с нами соглашении, и тогда вражеская разведка попытается передавать нам дезинформацию. Но даже из подобной дезинформации противника мы, в определенных условиях, могли выуживать важную информацию.

Чтобы как можно надежнее нас обезопасить, в проект договора включили еще один пункт, что абвер будет считать себя свободным от принятых обязательств в отношении арестованных шпионов Reseau Interallie, если Арман выдаст противнику заключенный с нами договор.

Нам показалось довольно своеобразным требование Армана, что его вклад после окончательной победы Германии должен пойти на пользу Польше. Верил ли Арман в победу Германии или его требование заключало иронию? У такого опытного контрразведчика, как Арман, нельзя было исключать возможность издевки. Тем не менее нынешнее положение дел в принципе не могло исключать счастливого исхода войны для Германии.

Японцы после нападения на Пёрл-Харбор сообщали о новых многочисленных победах. На Восточном театре фронт на юге после суровой зимы снова покатился дальше на восток, а в Северной Африке у фельдмаршала Роммеля имелись серьезные успехи. Арман в последние месяцы в тюрьме получал только немецкие газеты. Вполне возможно, что сейчас, благодаря многочисленным сообщениям в нашей прессе о победах, он действительно был убежден, что Германия выиграет войну.

Теперь нам необходимо только решение и согласие шефа службы в Берлине. Полковник Роледер, начальник [337] службы контршпионажа, поддержал мой замысел, и адмирал Канарис дал санкцию. Текст договора в окончательной редакции подписали Арман и я. Тем временем наступил май 1942 года.

Теперь начались технические приготовления к запланированной операции. Ее кульминация приходилась на инструктаж Армана, на что в Великобритании ему следует в первую очередь направить свое внимание и каким способом передавать разведданные. Поэтому необходимо научить его собирать рацию из обычных радиодеталей. Кроме того, следовало освежить его радиотехнические знания.

В несколько недель Арман овладел необходимыми навыками.

Для инсценировки его побега, который не вызвал бы подозрения, что это уловка абвера, назначили день 14 июля 1942 года. Память о взятии Бастилии и начале Великой французской революции, которое приходилось на этот день, всегда выводили население на улицы. В прошлом году они были просто переполнены. И в этот раз ожидалось то же самое.

При прекрасной погоде Париж кипел от народа, обстоятельство, благоприятное для проведения операции. Под предлогом, будто Арман вызывается на допрос в одно из ведомств в Париже, его забрали из тюрьмы Фреске и повезли в открытой легковой машине. На одной из самых оживленных улиц Арман выпрыгнул из машины и скрылся в толпе. Его официальные конвоиры бросились за ним и имитировали погоню за сбежавшим арестантом столь правдоподобно, что сотни зрителей-французов, случайно оказавшихся на спектакле, уверились в подлинности побега.

Уловка удалась. Будет ли спланированная против британской Интеллидженс сервис контригра и в дальнейшем развиваться столь успешно?

С Арманом условились, что через несколько дней после разыгранного побега он попытается уйти в Париже в подполье и разыскать членов Сопротивления, чтобы найти у них убежище и с их помощью проинформировать о побеге какую-нибудь группу в Южной Франции, борющейся против Германии. Через три дня он должен прийти на явку в Париже. Я собирался дать последние инструкции. [338]

А если в эти три дня Арман установит контакт с каким-либо подразделением Сопротивления и донесет им о явке? Он ведь по-настоящему свободен: слежка за ним была не в интересах абвера. Это могло бы повредить начатой контригре. Если бы Арман такое задумал, то уже через несколько часов мог оказаться в Южной Франции, где стал бы недосягаем для абвера.

Объявится ли он через трое суток? Не придет ли он к мысли: к чему рисковать, укроюсь-ка лучше на юге Франции?

Арман сдержал слово, придя на условленную встречу. Он был явно убежден в том, что абвер выполнит условия заключенного с ним договора. Впрочем, он уже вышел на одну группу Сопротивления, имевшую связь с Южной Францией.

Арман поехал на юг Франции. Несколько моих сотрудников следили за ним в этой поездке и установили, что он точно придерживается достигнутых договоренностей. После короткой остановки в Южной Франции он продолжил свое движение в направлении Испания — Португалия. Дальше абвер уже не мог сопровождать и контролировать Армана, окончательно вышедшего из сферы германского влияния. Как-то он, уже свободный человек, будет действовать дальше?

В августе 1942 года радиоцентр абвера, где принимали радиограммы от собственных нелегалов, на каждом сеансе, предназначенном для связи с Арманом, работал на прием. Шли неделя за неделей без какого-либо радиосигнала в эфире от Армана. Но я настоял на том, чтобы радиоцентр продолжал оставаться на его приеме. Возможно, сразу по прибытии в Лондон его арестовали или он еще не подыскал для себя подходящей квартиры и не нашел возможности собрать передатчик и скрытно отправить радиограмму.

Наконец — в конце января 1943 года — в эфире появились позывные от Армана. Устанавливался радиообмен, как и было с ним договорено. С напряжением ждали расшифровки первого сообщения, пришедшего по этому каналу из Лондона в абвер.

Разочарование мое было велико. Сообщение было крайне скудным, а именно: говорилось о наблюдениях за военными мероприятиями в Великобритании, но, с моей [339] точки зрения, они были довольно малозначительны. Было совершенно понятно, что Арман сможет сообщать гораздо более обширные и важные сведения, если будет жить в Лондоне свободно. Приходилось сомневаться в его искренности и желании сообщать нам все, что ему известно о военных и политических событиях в стране. Или тот, кто сидел за рацией там, в Лондоне, был вовсе не Арман, а вражеский радист, передававший только то, что хотела Интеллидженс сервис? Следовательно, радиограммы могли содержать дезинформацию.

Мы передали донесения Армана в службу абвера и в заинтересованные оперативные штабы, с просьбой произвести анализ и дать заключение.

К нашему великому удивлению, все эти службы оценили донесения положительно и просили пересылать и последующие радиограммы из этого источника.

Радиообмен по этой линии продолжался, пока было возможно, вплоть до 1945 года. Оперативные штабы до последнего проявляли интерес к этим донесениям из Лондона.

При этом абвер не смог обнаружить явных признаков дезинформации. Несмотря на это, я был твердо убежден: решал совсем не Арман, что передавать по этому радиоканалу из Лондона абверу. Арман, как необыкновенно способный разведчик, за эти два года радиообмена передавал бы самое ценное и мог бы сослужить Германии ценнейшую службу. Он этого либо не хотел, либо не мог, значит, не был свободен в своем выборе. К этому выводу я пришел не в последнюю очередь оттого, что в приходивших радиограммах никогда не запрашивали о членах Reseau Interallie, находившихся в руках немцев. Если бы Арман, который всегда беспокоился о своих сотрудниках, мог самостоятельно составлять радиограммы, то от него обязательно поступали бы запросы о месте нахождения и положении своих единомышленников.

Было очевидно, что Арман нарушил взятое на себя обязательство не посвящать третье лицо в заключенный с абвером договор. С вероятностью, переходящей в уверенность, предполагалось, что он давал показания английской Интеллидженс сервис, и те составляли радиограммы, которые германская контрразведка принимала в качестве донесений Армана. Но по всей видимости, вражеская [340] разведка отказалась от попытки дезинформировать германскую контрразведку. Предположительно, она принимала во внимание положение неоднократно упомянутых 66 сотрудников и сотрудниц Армана. Учитывая это, английская секретная служба на протяжении двух лет посылала донесения абверу, которые с английской точки зрения были несущественными и не наносили большого ущерба Великобритании и ее союзникам, а для германских служб могли все-таки представлять известный интерес. В любом случае вражеская разведка в течение двух лет пыталась создавать у германской контрразведки иллюзию, будто Арман действующий агент.

Несмотря на оценку поступающих якобы от Армана радиограмм, абвер со своей стороны выполнял взятые на себя обязательства: бывшие соратники Армана не предстали перед военным судом. Абвер также постарался, пока это было в его власти, обеспечить хорошее обхождение с арестованными. Развитие событий на позднейших этапах войны сделало невозможным содержание арестованных под арестом во многих городах, но в Париже всех задержанных, в том числе подозреваемых в шпионаже, освободили из тюрем, когда германские части в августе 1944 года ушли из столицы Франции.

С большой долей уверенности можно предположить, что какое-то число бывших сотрудников и сотрудниц. Армана, находившихся под арестом у немцев, пережили войну. Сопричастным делу Reseau Interallie повезло, что абвер в 1942 году, когда принималось решение об их участи, был еще достаточно могущественным, чтобы взять арестованных под свое покровительство.

Бывший польский капитан Роман Чернявски, по кличке Арман, по дошедшим до меня сведениям, также находился в числе тех, кто пережил мировую войну. Будто бы он является офицером английских ВВС.

«Красная капелла»

Борьба с вражескими шпионско-диверсионными группами на оккупированных французских территориях осенью 1941 года и последующей зимой требовала приложить все силы, чтобы — любой ценой — как можно [341] быстрее устанавливать и обезвреживать террористические группы, непрерывно наносившие удары по немецким военнослужащим. В результате этого органы абвера стали действовать в контакте с ГФП, как только те где-либо обнаруживали доказательства или всего лишь намеки на то, что определенные лица занимались антигерманской деятельностью. Подобный метод работы, с профессиональной точки зрения, в корне неверен. Но в этот отрезок времени надеялись, что при обысках квартир подозрительных лиц и в ходе их допросов удастся напасть на какие-либо следы, которые помогут установить разыскиваемых террористов.

Аресты 9 октября 1941 года по делу «Порто» в конечном счете были проведены именно из таких соображений. Однако расследование этого дела, как уже упоминалось, так же мало приблизило к обнаружению террористов, как и различные другие незначительные случаи, происходившие осенью 1941 года во Франции. Произведенный 17 ноября захват Reseau Interallie тоже не дал никаких нитей к разыскиваемым преступникам. Арестованные по этому делу лица не имели отношения к нападениям из-за угла на немецких военнослужащих. А нападения все учащались.

Эти теракты имели ужасные последствия. Командующий войсками во Франции, генерал от инфантерии Отто фон Штюльпнагель и комендант Парижа (Большой Париж), генерал-лейтенант Шаумбург, предприняли целый ряд жестких карательных мероприятий против французского населения.

Рестораны и увеселительные заведения в Париже закрывались с пяти вечера и до пяти утра. Всем жителям строго запрещалось появляться на улицах с шести вечера и до пяти утра. В метро в указанное время прекращалось всякое движение. В городе с миллионным населением это приводило к невероятной сумятице и хаотичному скоплению транспорта, когда метро закрывалось. Евреи на оккупированной французской территории облагались денежной контрибуцией в один миллиард франков, что было равно примерно 50 миллионам марок. Большое число людей, в первую очередь уголовников, евреев и коммунистов, были депортированы на Восток на принудительные работы. Стали вновь прибегать к практике расстрелов заложников. 13 декабря 1941 года казнили четверых французов [342] за хранение неразрешенного оружия, а на следующий день висело объявление:

«100 евреев, коммунистов и анархистов, о которых известно, что они имеют отношение к виновникам нападений, будут расстреляны...»

Тем самым наказывалось все население Парижа, привлекалось к ответственности и приводилось в крайнее возбуждение. Люди считали несправедливым столь жестокое к себе обращение, ведь в течение года они вели себя дружелюбно и лояльно по отношению к иностранным военнослужащим. Взметнулась широкая волна гнева и ненависти к немцам, бошам.

В этой ситуации громом разнеслась весть об объявлении войны США 7 декабря 1941 года, породившая в широких слоях населения Франции возмущение всем германским и одновременно надежду на поворот в войне.

Абвер с самого начала отговаривал от расстрела заложников. Было совершенно очевидно, что террористы, осуществлявшие вероломные нападения, являлись орудием Москвы. Жестокость по отношению к французскому населению, до того спокойному и лояльному, могла привести лишь к напряженности, которая в первую очередь была на руку Советскому Союзу. В тот период Советский Союз препятствовал нежелательному и опасному установлению дружественных отношений и началу переговоров между Германией и западными державами. Командующий оккупационными войсками во Франции, генерал Отто фон Штюльпнагель, разделял точку зрения абвера и отчаянно, но тщетно отбивался от данного Гитлером приказа.

Упомянутые нападения на членов французских антикоммунистических партий недвусмысленно показали, в каких кругах следовало искать злоумышленников. Кроме того, в декабре 1941 года появилось яркое доказательство того, что Москва орудует на оккупированных регионах на Западе с помощью агентов, руководимых по радио.

В начале декабря 1941 года подразделение радиоперехвата в Брюсселе запеленговало один радиообмен, который раньше никогда не фиксировался. Запрос в Центр радиоперехвата в Берлине показал, что засеченный передатчик [343] был неизвестен и там. Поскольку речь не шла об радиообмене немецких служб или нелегалов, подразделение радиоперехвата сообщило о своих наблюдениях отделу абвера в Брюсселе. Речь могла идти лишь о радиообмене вражеских агентов. Служба абвера решилась на немедленный захват.

В ночь с 12-го на 13 декабря 1941 года служащие отдела абвера в Брюсселе и радиоперехвата произвели аресты. Вражеский радист как раз завершал сеанс связи. С ним удалось арестовать и других агентов. Однако перед арестом они все-таки смогли уничтожить письменные документы, обработкой которых как раз занимались. Арестованные на допросе вели себя образцово: ни слова не сказали о своих секретных заданиях и рабочих приоритетах. Тем временем зашифрованные радиограммы, отправленные в последние дни с этого передатчика и перехваченные службами контрразведки, не были дешифрованы. Поэтому оставалось неясным, какой шпионаж или диверсионную работу вели арестованные агенты и каких результатов они добились. Точно установили лишь одно, что агентурный передатчик передавал свои донесения в Москву советской разведке. Поэтому служба абвера в Брюсселе дала этому делу наименование «Красная капелла».

Только в результате дальнейших, полученных в последующие месяцы сведений стало понятно, что захваченная в Брюсселе агентурная группа принадлежит широко разветвленной шпионской организации, которая уже с давних пор насаждалась из Москвы десятками агентурных групп по всей Европе. Первоначально, разумеется, эта организация должна вести в первую очередь тайную работу против западных держав. Но после вступления германских войск во Францию ее перенацелили на Германию.

Офицер абвера в Брюсселе, капитан запаса Пипе, сотрудник отдела контршпионажа, которому была поручена разработка дела, обладал, как говорится, хорошим нюхом. Дни и ночи напролет работая над дальнейшим распутыванием, он почуял шанс в своей жизни. Преимущественно благодаря следственной работе отдела абвера в Брюсселе, в конце мая — начале июня 1942 года начались новые аресты вражеских агентов, руководимых из [344] Москвы. Среди арестованных оказался и радист, работавший на коротковолновом передатчике «Герман». Используемые советской разведкой кодовые наименования отдельных передатчиков «Аламао», «Ватерман», «Герман» и другие одновременно являлись и наименованиями агентурных групп, отправлявших свои донесения через соответствующие коротковолновые передатчики.

При этом втором аресте в Брюсселе «красного передатчика» брюссельскому отделу абвера улыбнулось счастье. Среди разных документов он захватил чрезвычайно важные, составленные по-немецки, незашифрованные отчеты. Содержание их подкрепляло твердое подозрение, что агентурная группа «Герман» обладала наисекретнейшей военной информацией, о которой войсковые штабы и службы не могли иметь никакого представления. Например, там были донесения о планировании немецкого наступления в направлении Сталинграда; запланированном продвижении на Кавказ; точнейшие сведения о германских люфтваффе и производственных мощностях авиапромышленности, а также запасах горюче-смазочных материалов.

Без всякого сомнения, предатель, от которого на коротковолновый передатчик красных «Герман» поступали эти донесения, должен был сидеть в высоком государственном кресле. Значение этих предательских донесений вообще не поддавалось оценке. Если они уже были переданы по линии «Германа» в Москву, это предательство могло означать для немецких армий, уже продвинувшихся в юго-восточном направлении, крупные потери и поражение. Поэтому необходимо срочно довести существо дела до сведения компетентного руководства, чтобы предпринять соответствующие меры для выяснения источника предательства и прежде всего для безопасности немецких войск на юго-восточном театре боевых действий.

Удачливый офицер абвера, капитан-резервист Пипе, по поручению своего руководства незамедлительно выехал из Брюсселя в Берлин и там изложил шефу III отделения заграничной службы абвера, полковнику генерального штаба фон Бентивеньи, существо дела, предоставив изъятые шпионские материалы.

Шеф абвера, адмирал Канарис, тотчас подключился и подготовил доклад высшему руководству. И началась [345] свистопляска. Абвером и РСХА, включившимся только теперь, летом 1942 года, начался розыск предателя, передававшего через передатчик «Герман» чрезвычайно важные сведения. «Красную капеллу» раскрыли исключительно силами абвера.

РСХА создало отдельное подразделение, занимавшееся делом «Красной капеллы», а служба радиоперехвата выделила свои лучшие силы, чтобы ближним и дальним перехватом пеленговать другие радиопередатчики «Красной капеллы». В течение нескольких недель установили предателя, от кого радист «Германа» получал донесения о планах германского наступления на Востоке и о тактико-технических данных германских люфтваффе. Им оказался капитан ВВС Шульц-Бойзен, получивший у русской разведки псевдоним Коро и служивший в министерстве авиации Германа Геринга.

Перед арестами попытались установить круг лиц Коро. Выявлено следующее: Коро был связан с множеством лиц, преимущественно художниками, писателями и студентами, большинство из которых можно однозначно рассматривать как людей левой ориентации. РСХА с помощью сыщиков и постоянных постов наблюдения установило ближайший круг Коро. Ведь он еще не знал, что радиопередатчик «Герман» раскрыт, и потому не мог предупредить своих друзей и помощников.

В результате полицейских розысков вскоре стало известно, что множество лиц, общавшихся с Коро, были решительными противниками национал-социализма и в соответствии со своим мировоззрением и политической позиции искали пути и способы, как причинить ущерб национал-социалистическому правительству, разрушить его планы и помешать его действиям.

Таким образом, относительно быстро сотрудники РСХА, работавшие по этому делу, выяснили, что речь идет об обширном круге сопротивления, в который входили и лица, ведущие шпионаж в пользу советской разведки.

Теперь расследование дела «Красной капеллы» пришлось передать из абвера в РСХА. В соответствии с договоренностью, достигнутой в Праге в мае 1942 года между Канарисом и Гейдрихом, проведение следственных действий и вытекающих из них допросов и других [346] мер дознания, даже в случаях, относящихся к компетенции абвера, полностью передавались в распоряжение РСХА.

Вследствие всех этих причин несколько месяцев спустя после обнаружения в Брюсселе агентурной радиостанции «Герман» выяснилось, что специально созданное РСХА для разработки «Красной капеллы» подразделение работает непосредственно со службой радиоперехвата и вместе с ними принимает решения по допросам и руководит мероприятиями, тогда как военная контрразведка из дела почти полностью выключена. Правда, помощник отделения абвера IIIf в Брюсселе, в основном благодаря которому были произведены первые успешные аресты агентов «Красной капеллы», мог постоянно поддерживать тесный контакт с сотрудниками специально созданного подразделения РСХА.

В^ конце августа 1942 года ответственные сотрудники РСХА решили произвести аресты Коро и его ближайших сотрудников, хотя и понимали, что расследование еще далеко не завершено и отсутствуют неопровержимые доказательства преступных деяний большинства лиц из окружения Коро. На одном из совещаний, предшествующем арестам, представители РСХА даже признались в этом сотрудникам абвера. Но они заявили, будто Коро предупрежден и будто бы произошли некоторые события, которые делают бессмысленной дальнейшую отсрочку его ареста. Кроме того, они надеялись из допросов арестованных получить необходимые доказательства.

31 августа 1942 года Коро был схвачен. В последующие месяцы и вплоть до 1943 года шаг за шагом проводились последующие аресты лиц, входивших в ближайший круг Коро или связанных с ним. В целом на территории рейха было арестовано около 400 мужчин и женщин, подозреваемых в причастности к агентурным группам советской разведки, действующей в Германии («Красная капелла»). С помощью допросов, обысков на квартирах и установления лиц, исследования деятельности и прошлого арестованных удалось добыть дополнительный обвинительный материал против Коро и некоторых его сотрудников.

Прежде всего выявили, что Коро примерно в начале июня 1941 года встречался с резидентом агентурных [347] групп русской разведки в Европе, от которого получил радиопередатчик с шифрами и соответствующие инструкции. Его радист уже установил радиосвязь с Москвой, но она оказалась утраченной, поскольку инструкции с расписанием сеансов связи, доставленных этим резидентом, то ли были неполными, то ли ими неправильно пользовались. Поскольку его канал связи не функционировал, Коро передавал важные донесения в Москву через соседнюю организацию «Красной капеллы» в Бельгии.

Таким образом, расследование Коро и его окружения оказалось далеко не безрезультатным. Подготовлены неопровержимые доказательства, что организация передавала шпионские сведения врагу, которые могли иметь тяжелые последствия для воюющих на Восточном фронте армий. Кроме того, получены новые сведения об агентурных группах, работавших в Европе на советскую разведку. Тем не менее произведенное задержание, с профессиональной точки зрения, было преждевременным. Большую часть связанных с Коро арестованных пришлось отпустить, поскольку не смогли доказать их преступных деяний. Но позднее стало очевидным, что советская разведка еще минимум год после ареста Коро получала шпионские донесения из Германии, которые по значимости не уступали сведениям, передаваемым им в Москву.

Следовательно, в тот период в германских военных или гражданских органах действовали и другие шпионы советской разведки.

После захвата в Брюсселе радиста красных Германа с несколькими его помощниками, само собой разумеется, велось расследование не только на территории рейха, но и на всех оккупированных Германией территориях по установлению других агентурных групп советской разведки. При этом успешнее всего действовал радиоперехват, в течение нескольких месяцев установивший примерное местоположение около дюжины или более того коротковолновых передатчиков, которые с территории, контролируемой Германией, передавали информацию в Москву.

Потому уполномоченные органы РСХА и абвера прикладывали все усилия и использовали все возможные средства, чтобы обнаружить радистов красных и парализовать деятельность находящихся с ними на связи агентурных [348] групп. Началась лихорадочная борьба с разветвленной организацией «Красная капелла». Службы радиоразведки абвера беспрерывно перехватывали зашифрованные радиограммы, направляемые установленными «передатчиками красных» в Москву, но расшифровать их было крайне сложно, поскольку враг использовал неизвестные шифровальные коды. Значительно усиленный персонал так называемых взломщиков шифров систематически занимался, не зная кода, работой по дешифровке, требовавшей почти сверхчеловеческого напряжения.

Затем службы радиоперехвата с помощью всех имеющихся подразделений ближней пеленгации попытались точно определить местонахождение «передатчиков красных», приблизительно засеченных службой дальней пеленгации, в то время как подразделения абвера и гестапо (тайная государственная полиция) в эти места направляли осведомителей, чтобы выявить там работавшие или предполагаемые агентурные группы.

Правда, сил для контршпионажа на оккупированных территориях было еще меньше, нежели на территории рейха. К тому же подпирало время. Во что бы то ни стало «передатчики красных» должны быть нейтрализованы. А из перехваченных шифрованных радиограмм выяснилось, что они ежедневно отправляют донесения в Москву. Поэтому почти во всех случаях аресты проводились сразу, как только на основании радиоперехвата появлялись перспективы неожиданно захватить радиста красных во время радиосеанса, невзирая на то, будут или нет установлены агенты, от которых радист получал донесения для передачи в Москву.

В таких обстоятельствах за сравнительно короткое время (приблизительно семь месяцев) помимо уже описанных арестов круга Коро в 1942 году удалось захватить следующих радистов: в мае в Мейсон-Лаффитте, на северо-западе от Парижа; в июне на Монмартре в Париже; в сентябре в Амстердаме и Гааге; в октябре в Брюсселе; в ноябре в Марселе. Одновременно был взят заместитель шефа агентурных красных групп по Франции, Бельгии и Нидерландах, имевший различные конспиративные псевдонимы, но больше всего известный под кличкой Кент.

Прямо перед Рождеством 1942-го также удалось арестовать руководителя агентурных групп красных во Франции, [349] Жильбера — Большого Шефа, как его называли ближайшие подчиненные. Затем в Париже и его окрестностях выявили четверых радистов, принадлежавших к агентурным группам, которые вел Жильбер.

В период между Рождеством 1942-го и Новым 1943 годом в Париже арестовали агента Гарри, игравшего ведущую роль в шпионской сети «Красной капеллы» во Франции. В январе 1943 года арестован вражеский радист в Лионе со множеством агентов. С марта по июнь происходили дальнейшие аресты радистов и агентов, работавших на советскую разведку в этих же странах.

Тем самым оперативные мероприятия против западноевропейской ветви «Красной капеллы» были в основном завершены.

В целом во время этих акций под арестом оказались около 200 человек во Франции и примерно столько же человек в Бельгии и Нидерландах. Таким образом вместе с арестованными на территории рейха 400 мужчинами и женщинами, принадлежавшими к кругу Коро, под арестом находились 800 человек. Конечно, доказать причастность к шпионским группам «Красной капеллы» всех было невозможно. Некоторые находились только под подозрением, что являются агентами советской разведки или пошли на государственную измену. Большую часть из них все же бесповоротно изобличили в шпионской деятельности изъятыми уликами: коротковолновыми передатчиками, тайными кодами, планами сеансов связи и шпионскими материалами. Успех был необычайный. Поэтому понятно, что некоторые участвовавшие в операции офицеры службы радиоперехвата абвера в декабре 1942 года считали: «Красная капелла» отыграла, ее прежняя организация мертва.

Но так ли это было на самом деле? Единственно, в чем можно быть уверенным, что с декабря 1942 года едва ли откуда-нибудь на территории, подвластной Германии, регулярно по радио передавалась информация в Москву. Служба радиоперехвата провела эффективную работу. С радистами агентурных групп красных в рейхе и на территории, оккупированной Германией, в основном покончили. Если кто-то еще и оставался на свободе, то уже не решался на регулярные и длящиеся более одной минуты радиопередачи. [350]

Но участвовавшие в деле специалисты из абвера и РСХА понимали, что в общем и целом под замком сидели лишь радисты «Красной капеллы» с некоторой частью руководителей. Сами же агентурные группы только в отдельных случаях были разрушены настолько, что могли считаться уничтоженными. В соответствии с этим приходилось учитывать, что минимум часть агентурных групп «Красной капеллы» будет продолжать работать и станет искать новые каналы связи с Москвой. Также имелось предположение, что в разведцентре в Москве после первых арестов радистов красных, произведенных зимой 1941/42 года, очень быстро получили информацию о методах и способах работы абвера и полиции.

Кроме того, зондеркоммандо РСХА, забравший себе дело по «Красной капелле», решил начать контригру по радио: изъятые коротковолновые радиопередатчики красных продолжали функционировать в том же режиме, как если радисты красной агентуры, работавшие на этих передатчиках, находились бы на свободе. Разумеется, подобная мистификация была возможна лишь в том случае, когда при изъятии коротковолнового передатчика красных в наши руки попадало разработанное разведцентром в Москве расписание сеансов связи и шифры.

В этой связи во множестве случаев захваченные радисты красных «перевербовывались». Им обещали жизнь и свободу, если они, когда нам понадобится, окажут услуги и отныне станут передавать составленные и зашифрованные германской стороной донесения.

С целью глубокого проникновения в структуру и. деятельность агентурных групп «Красной капеллы» зондеркоммандо РСХА даже перевербовал обоих резидентов этой организации по Франции и Бельгии, Жильбера и Кента.

Первые из этих контригр ведущие сотрудники РСХА начали сразу после первых арестов в Брюсселе и Генте и вели их примерно до осени 1942 года. С германской стороны они получили обозначение «Бук», «Ель» и «Липа». Последние такого рода контригры с Москвой проводились в феврале, марте и апреле 1943 года из Парижа и частично продолжались вплоть до весны 1945 года.

РСХА и выделенные им сотрудники зондеркоммандо контригрой по радио преследовали многие цели. Во-первых, [351] Москва должна была как можно позже ^обнаружить изъятие соответствующих коротковолновых радиопередатчиков. Тем самым следовало воспрепятствовать предупреждению московского радиоцентра по неизвестному немецкой контрразведке каналу оставшимися на свободе агентами групп, в которых были произведены аресты. Во-вторых, с помощью контригры следовало достичь того, чтобы Центр в Москве давал новые разведывательные инструкции. По ним надеялись определить, к каким объектам в сфере германского влияния советская разведка проявляет наибольший интерес и какие цели она преследует. В-третьих, предпринималась попытка дезинформации московского разведцентра по объектам, особенно интересовавшим советскую разведку.

Против контригры в свете первой задачи возразить было нечего. Она главным образом преследовала полицейские цели. Требовалось время, чтобы без помех со стороны вражеской разведки и дальше раскрыть нащупанные агентурные группы. Но обе другие задачи вовлекали РСХА уже в сферу чисто военных интересов. Все агентурные группы «Красной капеллы» занимались почти исключительно военным шпионажем. Хотя разведывательные задания московского Центра были направлены не впрямую на военные объекты, тем не менее, по меньшей мере косвенно, они касались обороноспособности страны и состояния вермахта и военной промышленности.

Исходя из обстоятельств, начиная каждую из этих контр-игр., следовало учитывать и то, что Москва уже через несколько дней от еще не арестованных агентов может узнать о ликвидации коротковолновых передатчиков, пытавшихся запустить дезинформацию по важнейшим вопросам военных операций и планирования. Высокие военные чины, в особенности главнокомандующий группой армий «Запад», которого просили оказать содействие, отнесся к этому весьма сдержанно, то есть к изготовлению дезинформационных донесений для русской секретной службы. Впрочем, московский Центр, как это нередко выяснялось, был настолько хорошо информирован и ставил настолько точные вопросы, что вряд ли придуманная ложная информация звучала бы правдоподобно. Например, перед главнокомандующим группой армий «Запад» [352] отдела 1с (АО) стояла очень непростая задача ответить на вопросы русского разведцентра:

— В самом ли деле Гудериан находится на Восточном фронте?

— Подчинены ли ему 2-я и.3-я армии?

— Входит ли в армейскую группу Йодля 4-я или какая-либо другая танковая армия?

— Действительно ли 7-я танковая дивизия ушла из Франции, куда?

— Как давно размещается новый штаб дивизии в Шербуре? Его номер?

— Каким образом проходит переформирование 26-й танковой дивизии?

Военное командование, как уже говорилось, не выражало особого желания заниматься подобными вопросами Москвы и придумывать на них дезинформирующие ответы. Ибо было бы достигнуто обратное желаемому, если противник уже знает, что используемый радиопередатчик находится в немецких руках.

Так, как складывались обстоятельства, направления контригры в деле «Красной капеллы» могли преследовать лишь ограниченные, преимущественно полицейские разведывательные цели. Несомненно, гораздо умнее вести ее лишь короткое время и не ждать, пока не выяснится, что русская разведка раскусила немецкую контригру. Некоторые из этих радиоигр велись годами и прекращались только тогда, когда уже не давали никаких результатов. Кто знает, как давно советская разведка разгадала немецкую дезинформацию и какую пользу она из всего этого извлекла? Правда, на Западе об этом нет никаких документальных свидетельств.

Но в целом агентурную сеть «Красной капеллы» на территории, подвластной Германии, уничтожили уже к концу 1942 года.

Причудливой судьбе между тем было угодно, чтобы как раз самые главные агенты «Красной капеллы», Жильбер и Кент, не предстали перед германским судом. Жильберу при мистических обстоятельствах удалось бежать из-под ареста; Кент в конце войны, в сопровождении начальника зондеркоммандо, специально назначенного РСХА для борьбы с «Красной капеллой», промаршировал в Россию. [353]

«Красная тройка»

Еще по одной причине удивительно, как некоторые радиоигры, ведущиеся зондеркоммандо РСХА по делу «Красной капеллы», длились месяцами и иногда даже годами.

В ходе расследования дела «Красной капеллы», в особенности на допросах арестованных агентов, было установлено, что и в Швейцарии действовало множество красных радистов. Служба радиоперехвата подтверждала эти разведданные. Она установила три радиопередатчика красных, которые из Женевы и Лозанны постоянно передавали сообщения в Москву.

Исходя из этого, РСХА и абвер направил нелегалов, чтобы разведать в Швейцарии агентурные группы русской разведки. Эта операция оказалась успешной, давшей информацию, что советская разведка из Швейцарии руководит и направляет шпионскую деятельность на германской территории. Затем среди других имен и адресов «резидента» агентурной организации красных в Швейцарии был установлен Александр Радо и один из его радистов, англичанин Александр Фут.

Поэтому у офицеров абвера и чиновников РСХА, занимавшихся делом «Красной капеллы», само собой напрашивалось предположение, что агентурные группы советской разведки, потерявшие радистов в результате арестов в Германии, Нидерландах, Бельгии и Франции, попытаются установить связь с резидентурами красных в Швейцарии, чтобы передать в московский Центр донесение о произведенной немцами серии арестов и по этому каналу в дальнейшем направлять шпионскую информацию. То, что так оно и было в действительности, после войны общественность узнала из книги «Story of Russian Spy»{52}, опубликованной англичанином Футом в Соединенных Штатах Америки.

Фут пишет о своих собственных приключениях. После двухлетнего участия в гражданской войне в Испании на стороне красных в конце 1938 года его, как члена интербригады, завербовала советская разведка и заслала в Швейцарию, где в годы войны ему удалось благополучно [354] проработать, главным образом радистом, до 20 ноября 1943 года. В этот день он был задержан швейцарскими властями и находился под арестом до 8 сентября 1944 года. В ноябре 1944 года он перебрался в уже освобожденную к тому времени от немецких войск Францию и обратился в советское посольство в Париже, с чьей помощью самолетом был переправлен в Москву. Там Фута, после начальной проверки, доброжелательно приняли. За свои заслуги он получил звание майора советской армии. Но он не выдержал долгого пребывания в красном раю: в один прекрасный день, распрощавшись со своими коммунистическими хозяевами, сбежал на Запад.

Деятельность Фута в рамках «красных троек» представляется весьма показательной. Это один из трех радистов красной агентуры в Швейцарии. Донесения о частях, военных операциях, планировании и прочих секретных мероприятиях в сфере влияния Германии, которые поступали к нему для дальнейшей передачи их в Германию, Фут, по его свидетельствам, сам зашифровывал соответствующим шифром. Поэтому он якобы прочитывал все открытые тексты радиограмм, прежде чем передать их в Москву.

Если сведения Фута в названной книге правдивы, то в 1941 — 1943 годах он передавал советской секретной службе чрезвычайно важные, вероятно даже судьбоносные для хода войны донесения. Источники этих сведений — если всегда исходить из того, что сведения Фута действительно правдивы, — имели доступ к точной информации о дислокации германских вооруженных сил, но и к планам военного командования. И все же предполагаемые источники не открыты и по сей день, так что пока, по существу, речь идет только о голословных утверждениях действовавшего во время войны против Германии шпиона. Правда, Фут указывает множество деталей, которые позволяют предположить, что советская разведка получала из Швейцарии сведения, непоправимо повлиявшие на ведение Германией войны.

После войны в различных странах появились публикации о «Красной капелле». В некоторых из них высказывалось предположение, что источники, предательские донесения которых через Фута шли в Москву, занимали высокие и высочайшие посты. Так ли это было на самом [355] деле, навсегда останется тайной. Западным секретным службам, по-настоящему заинтересованным в прояснении этого вопроса, тем не менее, насколько можно судить по сведениям, ставшим достоянием гласности, также не удалось внести ясности.

Поэтому возникает вопрос, насколько действительно объективны повествования Фута и других журналистов и об организации и о достижениях «Красной капеллы». Многие авторы общеизвестных книг и статей о «Красной капелле» явно стремились к тому, чтобы изобразить методы работы и достижения советской разведки во время войны как нечто непревзойденное, грандиозное и чрезвычайно результативное. Правда, для создания в западных странах подобного ореола пришлось прибегать и к известным натяжкам и передержкам.

Совершенно не исключено, что и у Фута некоторые его сведения не соответствуют действительности. Не стоит забывать, что он опубликовал свою книгу после того, как продолжительно пользовался гостеприимством советской разведки.

Почему ему столь долго удавалось продержаться в качестве одного из трех радистов красных, он обязан исключительно обстоятельству, что Москва законспирировала его в Швейцарии и эта страна всю войну оставалась нейтральной. Если бы немецкие Executive могли действовать здесь, Фут играл бы роль радиста красных весьма непродолжительное время.

Что касается упомянутых агентур советской разведки в Германии и на оккупированных территориях, то они были искусно внедрены еще перед войной и умело организованы. Тем не менее, как уже описывалось, в 1941 — 1943 годах органы абвера нанесли им тяжелые удары и в основном парализовали их деятельность.

Дело «Медведя»

Героя этой истории Роберта Кёнига друзья и товарищи называли Робером, на французский манер. Это был блондин, среднего роста, стройный, казался даже тощим. С первого взгляда никто не мог и предположить, насколько он был мускулист и жилист. Именно это крепкое [356] телосложение и сознание своей силы, видимо, бросило его с юных лет в водоворот привлекательных авантюр. То, что он страстно занимался боксом, было делом обычным, но то, что он решил уйти из спорта и заняться парашютными прыжками, свидетельствовало о его кипучей натуре. Европа для такого человека была слишком тесна. Он отправился в Соединенные Штаты Америки и с самых азов перепробовал все те профессии, которые, казалось, следовало освоить, если желаешь обрести неограниченные возможности. Тем временем миллионером не сделался, перебивался с грехом пополам, пока его не охватила тоска по родине.

Я познакомился с Робертом еще в 1938 году. После нескольких встреч с ним я понял, какое сокровище на тайном фронте в профессиональном смысле представляет собой Роберт. Он говорил по-английски и по-французски так же хорошо, как и по-немецки. Манеры у него были неброские и уверенные. Особенно меня впечатлила его способность все схватывать на лету и просчитывать. Позднее я убедился, что Роберт ко всему прочему обладал замечательным чувством юмора и актерским талантом.

Когда я приехал в Париж, само собой разумеется, во Францию перевели и Роберта для использования его в контршпионаже. Но поскольку он не служил, то его, почти 40-летнего, призвали рядовым и отправили во Францию в распоряжение абвера. Ведь на тайном фронте борьбы звания не играли главенствующей роли. Роберт всегда ходил в цивильном и был одним из самых успешных командиров нелегалов и агентов.

Однажды, в феврале 1942 года, я встретился с ним для беседы.

— Похоже, шеф, — начал Роберт, — я вышел на одну интересную группу диверсантов, у которой множество резидентур во Франции, в первую очередь в Бретани. Один из моих осведомителей, Пьер, имеет выход на группу и пользуется полным доверием вражеских агентов. Он доносит, что у группы в Бретани имеется множество тайных складов, где хранятся взрывчатые вещества и оружие. Взрывчатка и оружие за последние недели поступали из Великобритании. Возможно, мы напали на след террористов! Между прочим, члены этой группы есть и в Париже. [357]

— Роберт, а ваш человек сам видел оружие и взрывчатку?

— Нет, шеф! Но он назвал мне имена и данные многих агентов бретонской группы и передал содержание своих разговоров с этими людьми. Я верю Пьеру. Кроме того, насколько возможно, я проверил его сведения. Все подтверждается.

— Отлично! Но сколько человек в группе? И сколько из них нам известно? Есть ли у нас точные сведения, где хранятся оружие и взрывчатка?

— Пока мне известны имена и адреса четверых из группы, в которой, предположительно, более 50 человек. Где оружие и взрывчатка, еще не установлено.

— Для начала очень неплохо, Роберт, а вот для арестов маловато, не так ли? Вам же уже давно известны методы нашей работы. Чаще всего операцию проводят слишком рано и добиваются лишь частичного успеха. Если в этой ситуации мы проведем аресты, то, предположительно, получим лишь нескольких агентов. А остальные люди группы окажутся предупрежденными, быстро перепрячут оружие и взрывчатку и сменят свои адреса. Потому нам сначала нужно пораскинуть мозгами, как больше разведать и успешно завершить дело.

— У меня уже есть некоторые соображения на этот счет, шеф! Я даже продумал план будущих действий. Собственно, уже началась подготовка к реализации плана. Надеюсь, вы будете мной довольны.

— Ну, тогда выкладывайте, Роберт!

С помощью Пьера он хотел внедриться в бретонскую группу в качестве английского лейтенанта и специалиста по диверсиям Интеллидженс сервис. Тогда он смог бы точно установить, какая взрывчатка у людей и где она хранится, какие диверсии готовятся группой и сколько диверсантов будут участвовать.

Роберт намеревался провести подготовку такого крупного дела единолично или по меньшей мере подготовить настолько, чтобы мне оставалось лишь со всем согласиться. Дела обстояли следующим образом. До сих пор диверсионная группа в Бретани поддерживала связь с Лондоном окольным путем с помощью связников. Несомненно, была уверенность в том, что в ближайшие недели у них не появится радиосвязи. Им настоятельно требовался специалист, [358] который обучил бы людей, как и в каком количестве устанавливать и применять для запланированных диверсий находящиеся в их распоряжении мины, бомбы и взрывчатку. Группа запросила в Лондоне специалиста по диверсионному делу, но было совершенно неизвестно, прибудет ли он и когда.

Все это Пьер установил точно. Когда Роберт несколько дней назад впервые заговорил с ним о внедрении его в бретонскую группу в качестве офицера английской разведки, он совсем не испугался. Пьер предположил, что сумеет создать правдоподобные и поддающиеся проверке детали легенды о том, каким образом ему удалось в Париже войти в контакт с агентами, которыми руководит Интеллидженс сервис. Только в таком случае он смог бы представить в Бретани Роберта в качестве английского лейтенанта.

Все это, несомненно, свидетельствовало об уме и надежности Пьера. Я спросил Роберта:

— Пьер — лотарингец? По каким мотивам он работает с нами?

— Так точно, семья Пьера из Лотарингии. У нее французская фамилия, но среди предков имеются и немцы. Пьер — сторонник Петена. Еще что важно. Он ревностно выступает за германо-французское взаимопонимание, добивается и надеется на германо-французский союз. С нами он работает в первую очередь для того, чтобы привлечь к своей идее немецких друзей. Я сначала не очень-то верил и спрашивал себя, насколько его пыл искренен. Я относился к нему скептически и потребовал подробных аргументов, доказывающих, на его взгляд, необходимость германо-французского союза и сотрудничества. Вскоре я убедился, что для Пьера это действительно серьезная проблема. Тогда я дал ему свою руку и пообещал, что тоже, как могу, стану налаживать германо-французское взаимопонимание и поддерживать сотрудничество, как бы война ни закончилась. Вы же знаете, шеф, что я издавна думаю, как и Пьер. Верю, что и вы разделяете ту же точку зрения.

— Конечно, Роберт! Для Европы было величайшей глупостью и даже бедой война между Германией и Францией. Мы же об этом говорили. Но пойдем дальше! А как обстоит дело с вашей подготовкой к роли английского [359] лейтенанта? Придумали легенду и детали, как Пьер в Париже вышел на связь с агентом Интеллидженс сервис?

— Легенда есть, шеф! Два моих надежных осведомителя в Париже сыграют роль английских агентов. Я их детально проинструктировал и уже познакомил с Пьером. Любой из них троих может в деталях изложить легенду, как, где и когда он познакомился с остальными двумя и был вовлечен в тайную миссию. Пьер, по завершении подготовки, отправится в Бретань и там поведает руководителям диверсантов, как он в Париже встретился с соотечественниками, работающими на Интеллидженс сервис. От этих друзей он узнал, что в Париже нелегально находится некий английский лейтенант Фрай — специалист по диверсиям. Когда затем Пьер с людьми из Бретани появится у моих двух агентов в Париже и бретонцы станут задавать вопросы об англичанине, им под большим секретом сообщат, что Фрай прибыл во Францию из Великобритании уже во второй раз, чтобы обучить друзей обращению и применению диверсионных материалов. Как раз сейчас настоящие друзья смогут его застать. Таким образом, Фрай — мое имя как английского лейтенанта, шеф.

Думаю, руководители диверсионной группы в Бретани будут рады, если Пьер сможет вывести их на друга, который окажет им помощь в подрывном деле. Вполне возможно, что они даже не поедут в Париж сами, чтобы перепроверить сведения Пьера, а будут просить его, чтобы он как можно быстрее привез английского офицера.

Правда, мне необходимо подготовиться еще к одному моменту в роли, шеф. Ваши специалисты должны срочно обучить меня подрывному делу и познакомить с английскими подрывными материалами. Все это необходимо сделать в кратчайшие сроки, ибо игра должна начаться самое позднее через восемь дней. Иначе я рискую встретиться с настоящим специалистом, которого бретонцы по своему курьерскому каналу запросили из Лондона.

— Вы все замечательно продумали и подготовили, дорогой Роберт! Но не слишком ли это дерзкий план? Хватит ли у вас нервов, чтобы его осуществить?

— Думаю, могу быть уверен в своем деле и что в любых обстоятельствах сумею держать себя в руках. [360]

— Хорошо, предположим, все пойдет по плану. Нашему II отделу не составит труда сделать из вас английского диверсанта. К счастью, у нас сохранилось много подрывного материала английского производства, в том числе и здесь, в Париже. Но давайте еще продумаем, что бретонские диверсанты будут выпытывать у лейтенанта Фрая и что они вообще захотят у него узнать. Например, что скажет лейтенант Фрай, если его спросят, слышал ли он в Лондоне о бретонской группе и поручали ли ему разыскать ее?

— Лейтенант Фрай будет придерживаться легенды, согласованной с Пьером и обоими нелегалами в Париже. Он объяснит, что у него нет четкого приказа разыскать группу в Бретани. Но поскольку у него пока нет возможности вернуться в Лондон, он почел своим долгом как эксперт помочь своим друзьям в Бретани.

— Отлично, Роберт! Вы прекрасно освоились со своей ролью. А вот что вы скажете людям, когда они спросят, какие объекты следует взрывать в первую очередь?

— На это лейтенант Фрай не уполномочен. Он здесь лишь для того, чтобы обучить товарищей по оружию обращению с различными подрывными материалами и как их применять против различных целей. За определение целей отвечает служба, занимающаяся переброской диверсионных материалов.

— Превосходно, Роберт! А вот если бретонцы начнут расспрашивать о Интеллидженс сервис и ее сотрудничестве с голлистской разведкой? Или о подразделении, где служит лейтенант Фрай? Или о французских товарищах в Великобритании?

— Очень просто, шеф! Лейтенант Фрай обязан не разглашать служебную тайну и вежливо, но твердо отклонить все расспросы на эту тему.

— Да, такой ответ будет самым логичным. Правда, лейтенант Фрай не может избежать упоминания в разговоре о положении дел в стране, прежде всего в Лондоне. Роберт, вы знаете Лондон?

— Весьма поверхностно, шеф!

— Тогда мне нужно снабдить вас планом города и отчетом о ситуации в Лондоне. За ближайшие дни вам следует так тщательно изучить оба этих документа, чтобы вы могли часами рассказывать о сегодняшнем Лондоне. [361]

— Спасибо за помощь, шеф! Я понимаю, насколько важно хорошо подготовиться к такому разговору.

— А мы за эти дни еще раз основательно прокрутим в голове все обстоятельства дела, верно? Конечно же еще придут вопросы, на которые у лейтенанта Фрая должны быть готовые ответы. В любом случае после вашей подготовки английским диверсионным методам перед премьерой в Бретани я отвожу вам еще один день, чтобы нам с вами провести генеральную репетицию роли лейтенанта Фрая.

Роберт выдержал генеральную репетицию блестяще. В несколько дней он усвоил у специалистов II отдела абвера все необходимые знания, чтобы на отличном английском уметь рассказать о конструкции, применении и взрывной мощности различных английских диверсионных материалов, какие только имелись в наличии в германских руках. В заключение мы с Робертом отработали еще некоторое количество вопросов, которые могли бы задать лейтенанту Фраю руководители диверсионной группы в Бретани. Выяснилось, что Роберт чрезвычайно искренне играет роль английского лейтенанта и, насколько можно судить, вполне справится с грядущими трудностями.

Контригра планомерно начала набирать ход. Нелегал Пьер сообщил руководителям диверсионной группы в Бретани, будто в Париже вступил в контакт с французскими патриотами, которыми также руководит Интеллидженс сервис. Будто бы он узнал, в Париже находится английский лейтенант для обучения отобранных людей из парижской группы подрывному делу. Руководители бретонских диверсантов, как и ожидалось, проявили повышенный интерес и поручили Пьеру пригласить английского лейтенанта приехать к ним в Бретань, поскольку они срочно нуждаются в его консультациях.

Когда Роберт вместе с Пьером уехали в Бретань, я рассчитывал на возвращение обоих через двое-трое суток. Но на четвертые и пятые сутки от них не было никаких известий. Неужели дело сорвалось? Меня это сильно озаботило. По опыту я знал, что, как подобная контригра ни была бы задумана, разработана и отрепетирована, при реализации ее в любой момент может разразиться нечто совершенно неожиданное, непредвиденное и привести к провалу. Если Роберта выследили и раскрыли, он уже

никогда не объявится. Диверсанты в Бретани уберут его и Пьера незаметно и навсегда.

Но на шестой день Роберт объявился по телефону. Правда, я сильно испугался, увидев его наяву — бледного, смертельно усталого и изможденного. Ошеломленно я спросил его:

— Роберт, что случилось? Вы нездоровы? У вас совершенно больной вид. Могу я чем-то помочь вам?

— Все в порядке, шеф! Просто я страшно устал. Пять суток не спал. Спать, спать и спать! Но сначала вам доклад. Диверсанты в Бретани уже обучены подрывному делу, поэтому нужно срочно что-то предпринимать, иначе они наделают дел!

— Докладывайте! Только сначала в двух словах объясните, прежде чем мы займемся записью вашего отчета, отчего же вы не могли спать?

— Не хотел, не имел права! За пять дней и ночей я ни на мгновение не оставался один. Куда бы я ни шел, где бы ни находился, при мне всегда присутствовали двое-трое членов бретонской группы. Они желали добра. Чтобы лейтенанту Фраю ничто не угрожало в местечках и публичных местах, для ночевок они выбирали подпольные убежища, так что я никогда не оставался один.

В остальном же руководители диверсионной группы старались, чтобы я основательно проинструктировал отобранных ими людей. Разумеется, я этого и хотел, поскольку таким образом смог познакомиться со всеми особенно интересными для нас диверсантами и их замыслами. Так что мне нужно было держаться. Но дни казались бесконечными, а ночи мучительными и почти невыносимыми. Мне ни в коем случае нельзя было заснуть. Дело в том, что во сне я нередко громко разговариваю и всегда по-немецки. Вы понимаете, шеф? Мне нельзя было спать, иначе бы я пропал.

У территориального отделения в Анже благодаря отчету Роберта работа оказалась легкой. Удалось арестовать свыше 50 диверсантов бретонской группы и из множества тайных укрытий изъято большое количество подрывного материала английского производства.

Досудебное слушание дела явилось потрясающим подтверждением того, насколько убедительно Роберт сыграл [363] свою роль английского лейтенанта. Арестованные бретонские диверсанты даже не заподозрили и не догадывались, что их арест стал следствием визита лейтенанта Фрая. Это обнаружилось, когда Роберт вошел в зал суда, чтобы выступить в качестве свидетеля, и судья задал обвиняемым вопрос, признают ли они в лейтенанте Фрае своего инструктора по диверсионному делу. Многие обвиняемые без разговоров признались, что незадолго до того встречались с ним, однако пытались придать встрече случайное и невинное значение. Они явно старались выгородить и защитить лейтенанта Фрая. Только во время слушаний, когда Роберт сделал свое признание, у обвиняемых французских патриотов, сохранявших образцовую выдержку в тяжкий час, открылись глаза. Только теперь они узнали, что лейтенант Фрай в действительности служащий германского абвера, из-за которого они и оказались в этой роковой ситуации.

В ходе войны Роберт еще не в одном деле проявлял фантазию, отвагу, интуицию, хладнокровие и молниеносную реакцию. Он считался одним из самых удачливых сотрудников абвера на тайном фронте.

Получил ли он за это высшие отличия за храбрость? Продвигался ли особенно быстро по службе? Ничего подобного! Его награда — самая низшая из военных наград, которая только имелась, — Военный крест второго класса. Перспектив получить офицерский чин, несмотря на все его заслуги, у него не было.

Служба в абвере, за исключением в специальных подразделениях II отдела, не засчитывалась как пребывание на фронте. Тем временем такие люди, как Фольмер, Блейхер, Роберт и упоминающийся в следующей главе Куки, могли стать офицерами только в том случае, если бы они служили во фронтовом подразделении. Но для контршпионажа такие необычайно одаренные кадры были необходимы и незаменимы. Потому абвер не отпускал их. Из этого видно, что служба в военной контрразведке в период Третьего рейха в отличие от других стран сильно недооценивалась.

Упомянутые сотрудники прежней службы контрразведки, несмотря на это, из чувства долга и любви к родине прилагали все свои силы и жертвовали собственными жизнями. Они гордились и жили только тем, что, будучи одинокими [364] бойцами тайного фронта, которым постоянно приходится сталкиваться в одиночку с врагами, добились столь замечательных успехов. Но и они с удовольствием сделались бы офицерами. Офицерский чин, среди прочего, гораздо лучше соответствовал бы не только их достижениям, но и отвечал бы служебным интересам.

В Великобритании в подобных случаях всегда поступали из соображений служебной целесообразности. Кто добивался успехов на поприще секретных служб, мог стать temporary officer, без обязательной службы в войсках. В зависимости от должности, занимаемой соответствующим лицом, ему могли присвоить звание лейтенанта, капитана или майора, правда, только на то время, когда он занимает соответствующую должность. Но помимо этого отличившихся сотрудников награждали высокими и высшими наградами.

Еще несколько десятилетий назад один офицер абвера в своей книге «Тайная власть» заклинал немецкий народ оказывать всемерную поддержку секретной службе. Это был полковник Николаи, шеф германской военной разведки во время Первой мировой войны. Хотелось бы, чтобы его призывы дошли до народа и ответственных лиц Федеративной Республики и побудили их уделить внимание этим вопросам. В то время, когда секретные службы великих держав и многих других стран все более активизируются и приобретают все большее влияние, страна поступает опрометчиво, даже легкомысленно, если не придает своей службе разведки ни соответствующего значения, ни отводит ей полагающегося места в государстве.

Из описанных случаев также однозначно следует, что именно в практике секретной службы важны не военное звание или академическое образование, а исключительно профессиональные качества и особое призвание к борьбе на тайном фронте.

Дело «машинисток»

Секретарша коменданта Большого Парижа Розмари в марте 1942-го попала под подозрение якобы за связь с французскими шпионами. Комендант, генерал-лейтенант [365] Шаумбург, лично распорядился, чтобы для расследования подключили абвер. Он пригласил меня к себе и изложил обстоятельства дела, повлекшие подозрение.

Коллеги и офицеры юной, красивой, как картинка, Розмари в последние недели стали замечать, что та часто уходила со службы одна и начала сторониться коллектива, явно избегая разговоров на личные темы. В служебные часы девушка была неприметной и замкнутой. Больше всего обращало на себя внимание, что она холодно отклоняла все серьезные предложения молодых бойких офицеров. Хотя все это казалось служащим комендатуры несколько странным, но списывалось на своенравный характер секретарши без особого значения.

Собственно, подозрение в шпионаже закралось случайно. Как-то один армейский офицер в гражданском вечером прогуливался по Парижу. В сопровождении молодой француженки он оказался в подозрительном кабачке на Монмартре. Сев и оглядевшись, он, к своему величайшему удивлению, за соседним столиком обнаружил секретаршу комендатуры Розмари, на которую обратил внимание, когда несколько месяцев назад по служебным надобностям являлся к коменданту Большого Парижа. Розмари сидела в небольшой компании французов, оживленно беседовала со своими спутниками и жадно прихлебывала шампанское. Она не скрывала, что все ее внимание притягивал молодой человек с приятной наружностью, сидевшей слева от нее. Было заметно, что она настолько в него влюблена, что почти не обращала внимания на других мужчин и женщин за их столом, не говоря уже о других посетителях кафе. Так что она даже и не заметила, как появились новые посетители и сели неподалеку от нее. Да и немецкого офицера она, по всей видимости, не узнала: ведь видела его всего лишь раз, да и то в форме. Разговор за столом девушки продолжался оживленно и довольно громко.

К своему удивлению, немецкий офицер услышал, что разговор вращается вокруг военных вещей. Среди прочего дискутировалось, каковы, собственно, задачи у главнокомандующего войсками во Франции и коменданта Большого Парижа. Один из французов за столом Розмари в связи с этим спросил, в каком служебном отношении находятся главнокомандующий во Франции и [366] комендант Большого Парижа с командующим группой войск «Запад». Но красотка с улыбкой пропустила вопрос мимо ушей и заявила, что она желает танцевать. Только что небольшой оркестр заиграл танго. Мужчина слева от Розмари тотчас поднялся, и оба исчезли в вихре танцующих.

Донесение немецкого офицера об этой встрече сильно взвинтило генерала Шаумбурга, подозревавшего, что спутники секретарши принадлежали к шпионским кругам. Если Розмари предает сознательно, то благодаря ей в руки вражеской разведки могли попасть секретные дела комендатуры и стать известными детали подготовки ведомства к проведению специальных мероприятий.

В этой связи генерал-лейтенант Шаумбург сказал мне: «Для дальнейшей деятельности моего ведомства имеет чрезвычайное значение выяснение, пошла ли секретарша Розмари на предательство сознательно и что она выдала. Если противник действительно имеет информацию о секретных мероприятиях, частично уже разработанных моей службой, а частично еще находящихся в стадии подготовки, то мне следует что-то изменить, а что-то реорганизовать. Ввиду важности дела я прошу провести расследование как можно быстрее и всеми доступными средствами».

Я пообещал генералу подключить лучшие силы абвера, какие только имелись в распоряжении, для выполнения подобной задачи. К сожалению, я не мог гарантировать полного успеха. Быстро установить круг французов, в котором вращалась секретарша, удастся лишь в том случае, если она не заметила, что за ней следили в ночном кафе. Но если она вдруг что-то заметила и в ближайшее время станет избегать встреч со своими французскими друзьями, то как их разыскать? Описания лиц, содержащиеся в донесении, недостаточны, чтобы здесь, в таком огромном городе, вывести на цель. Но предположим, что в несколько дней нам удалось установить французских друзей секретарши, все равно для выяснения, занимается ли Розмари предательством осознанно или нет, потребуется масса времени. Видимо, придется внедрить в круг французских друзей Розмари нелегала и с его помощью узнать, чем эти люди занимаются.

От кураторов осведомителей, находящихся у меня в подчинении, для этой задачи я выбрал Куки, одного гамбургского [367] торговца. Куки до войны не служил. В 1940 году его призвали на флот и вскоре после этого перевели в абвер. Здесь обратил на себя внимание отличным знанием языков и выдержкой. Ему было около 30 лет, однако он уже успел кое-что повидать на свете. Особенно это было заметно по его одежде и манере держаться. Куки всегда элегантно одевался, и ничто не могло его вывести из равновесия. Но больше всего в нем мне нравилось его неизменно хорошее настроение, точные остроты и хладнокровная манера критиковать и готовность к выполнению сложных задач.

Люди с такими качествами для контршпионажа были просто необходимы. Поэтому Куки назначили куратором осведомителей, хотя он и был рядовым матросом. В интересах дела ему разрешили ходить в цивильном и чтобы его подчиненные, многие из них французы, называли его капитаном Крамером. В марте 1942 года Куки все еще оставался рядовым матросом.

— Как будете действовать? — спросил я Куки, объяснив задачу.

— Сначала мне хочется взглянуть на мадам Розмари так, чтобы она меня не видела, — сказал он. — Затем вместе с нелегалом Альфонсом Штаммгастом я отправлюсь в известный ночной кабачок, а точнее, уже сегодня. Если Розмари не появится там в ближайшие дни или скорее вечера, то тогда с двумя моими подчиненными придется устроить засаду поблизости от квартиры секретарши и незаметно проследить за ней, когда она выйдет. Что делать после того, как мы установим друзей Розмари, я пока еще не могу сказать. Сначала нужно посмотреть, что это за люди, чем они занимаются, где живут и какого они поля ягода. Тогда мы, вероятно, нащупаем правильный путь, как нам выяснить, является ли Розмари сознательной предательницей или нет.

— Понятно, Куки! Каждый день докладывайте мне о проведенных мероприятиях, наблюдениях и фактах. Но смотрите, не увлекитесь мадам Розмари, не влюбитесь в нее! Говорят, она очень хороша.

— Не беспокойтесь, господин подполковник! Хотя я и не застрахован от женских глазок, но как раз в данный момент не обделен женским вниманием. [368]

— Я вполне серьезно, Куки! Учтите это при подборе наружного наблюдения. Красивые женщины сбили с пути истинного не одного мужчину.

В течение двух недель удалось установить и проверить друзей секретарши. Розмари облегчила работу Куки. Она почти регулярно посещала упомянутый кабачок, встречаясь со своим другом. Здесь же появлялись и их друзья: французы и француженки, работавшие в Париже. До сих пор не возникало подозрений в их шпионаже.

После того как я доложил результаты первых наблюдений Шаумбургу, генерал посчитал, что окончательное выяснение — дело нескольких дней. Он ежедневно справлялся по телефону о положении вещей и казался разочарованным, если у меня не было ничего нового.

Однако вторая половина расследования привела к четкому результату, хотя только через несколько недель. Осведомителю Альфонсу удалось проникнуть в круг французских друзей Розмари. Частенько он просиживал вечера и болтал с ними. Очень быстро он установил, что в данном случае речь идет исключительно о личных отношениях секретарши с ее французским другом.

Но чтобы внести окончательную ясность, Альфонс пустился на хитрость. Он повел провокационный разговор о девушке с одним из молодых французов из их компании, с которым уже успел подружиться. Наедине и под большим секретом он поведал, что осведомленность Розмари о служебных секретах представляет немалый интерес для Интеллидженс сервис и голлистской разведки. Он не понимает, почему ее не пытаются привлечь к тайному сотрудничеству. Он — Альфонс — готов помочь установить контакт с голлистской разведкой.

Собеседник Альфонса на это сказал, что они с товарищами уже обсуждали такую возможность, но друг Розмари категорически против. Он считает, что Розмари из любви к нему готова пойти на многое, однако он совсем не уверен, что она способна пойти на шпионаж против своей родины. Впрочем, по личным и профессиональным мотивам у него даже нет никакой заинтересованности попробовать хотя бы из любопытства. Он нисколько не симпатизирует Великобритании и поддерживает политику маршала Петена. [369]

Когда Куки докладывал мне эту информацию, снова позвонил генерал Шаумбург:

— Что нового, Райле?

— Выяснилось, история совсем безобидная, господин генерал, — ответил я. — Дознаватель Куки, которому удалось расследовать это дело, как раз у меня. Он может доложить прямо вам и составить отчет о проведенных мероприятиях и полученных результатах. Правда, он в гражданском.

— Не имеет значения! Сейчас же отправьте его ко мне, Райле!

Куки доложил генералу Шаумбургу. Тот был весьма заинтересован, а также очарован красноречием и манерами Куки. Прощаясь с ним, он добродушно похлопал его по плечу и сказал:

— Ну, хотя бы звание свое вы можете мне открыть!

— Если меня повысят, господин генерал, то я стану ефрейтором!

Генерал принял все это за шутку, громко расхохотался и отпустил Куки.

Секретарше Розмари вскоре после этого пришлось покинуть Париж. В целях безопасности и в ее же интересах Розмари отправили на родину. Нельзя было совсем поручиться, что она в кругу французских друзей неосознанно не сболтнула лишнего и по халатности не совершила государственного преступления.

Против ее французских друзей не было предпринято никаких мер.