3. Великая Октябрьская социалистическая революция и вопрос о мире

25 октября (7 ноября) 1917 г. в Петрограде Временное правительство было свергнуто восставшим народом, а в ближайшие за этим событием недели во всей России была установлена советская власть. Определяя всемирно-историческое значение одержанной победы, Ленин [44] сказал: «Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма»{67}.

Первым законодательным мероприятием советского правительства был декрет о мире от 26 октября (8 ноября) 1917 г. В этом историческом документе советское правительство предложило народам и правительствам всех воюющих государств «начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире», о мире без аннексий и контрибуций.

Желая лишить европейские правительства всякой возможности ложного истолкования понятия «справедливый демократический мир», советское правительство включило в «Декрет о мире» подробное и недвусмысленное разъяснение понятия аннексии. «Под аннексией или захватом чужих земель правительство понимает сообразно правовому сознанию демократии... всякое присоединение к большому или сильному государству малой или слабой народности без точно, ясно и добровольно выраженного согласия и желания этой народности, независимо от того, когда это насильственное присоединение совершено»{68}.

В «Декрете о мире» далее разъяснялось, что обеспечение осуществления права наций на самоопределение требует возвращения угнетённым народам полной свободы голосования и предоставления каждой нации неограниченной возможности «решить без малейшего принуждения вопрос о формах государственного существования этой нации». Для этого, говорилось в декрете, государства-захватчики должны вывести свои войска из аннексированных в прошлом и оккупированных во время войны стран и областей.

Историческое значение «Декрета о мире» не исчерпывалось предложением покончить с империалистической войной и вернуть измученным народам блага мира. Советские принципы мира, разработанные Лениным и Сталиным, представляют выдающееся явление в жизни народов. «Декрет о мире» — это публично-правовой акт победившего пролетариата, программа коренного переустройства [45] взаимоотношений между народами, в основу которого положены уважение к правам и интересам всех народов и в частности к народам малым и культурно отсталым.

Советское правительство считало, что немедленное заключение мира необходимо для укрепления рабоче-крестьянской власти, поэтому оно заявило, что его мирные предложения не являются ультиматумом, и изъявило готовность рассмотреть и другие условия мира, если последние не будут содержать «двусмысленностей» и не будут затягивать переговоров. Советское правительство предлагало тщательно продуманную программу новых международных отношений, целую систему междугосударственных мероприятий, которые, будь они проведены в жизнь, должны были предотвратить военные столкновения в будущем или же свести их до минимума.

Руководящие круги Антанты и центральных держав были всецело поглощены войной и вначале рассматривали события в России почти исключительно с точки зрения того влияния, какое окажут эти события на исход войны.

Военное положение к концу 1917 г. сложилось внешне благоприятно для центральных держав. Германия, захватившая Ригу и острова Эзель, Даго, Моон и другие, сделалась хозяином на Балтийском море. Австро-Венгрия вернула себе Буковину и почти всю Галицию. Обе союзницы держали в своих руках оккупированные их войсками обширные земли в России, Румынии и Франции. Они занимали всю Бельгию, Сербию, Черногорию и Албанию. Они беспощадно грабили всё, что попадалось в их руки, забирали румынскую нефть и румынский хлеб, лес, сырьё и продовольствие во всех захваченных землях.

Победа австро-германской армии при Капоретто в октябре 1917 г. сделала итальянскую армию на длительное время небоеспособной. Италию как активную военную силу можно было пока не принимать в расчёт. Итальянское поражение ослабило и англо-французский фронт: Франция и Англия вынуждены были перебросить на итальянский фронт 12 лучших своих дивизий, и только таким путём они спасли Италию от полного разгрома. Эти дивизии остались на итальянском фронте, так как [46] без их помощи итальянская армия не в состоянии была выдержать новое австро-германское наступление. Катастрофа при Капоретто, таким образом, ослабила Западный фронт. Но всё это лишь прикрывало истинное тяжёлое состояние центральных держав.

Военное положение Германии и её союзников, несмотря на некоторое улучшение, всё же оставалось очень тяжёлым. Это показал прорыв англичанами фронта в ноябре у Камбрэ, который едва удалось восстановить с помощью прибывших о Восточного фронта войск. Это показало успешное наступление французов в августе 1917 г. у Вердена и в октябре у Суассона.

Экономическое и политическое положение Германии и её союзников в конце 1917 и в начале 1918 г. было очень тяжёлым. Германия не могла длительное время вести войну со странами Антанты и США. Три года войны и морской блокады причинили страшные лишения народам Германии и Австро-Венгрии, обрекли их на постоянное недоедание и голод, подорвали здоровье и в значительной степени ослабили их политическую устойчивость. Блокада лишила Германию возможности ввозить недостающее ей стратегическое сырьё, сельскохозяйственные удобрения, недостающие ежегодно от 15 до 18% продовольствия и фуража. Обороты внешней торговли в 1915 г. сократились в ценностном выражении по сравнению с 1913 г. до 25%, в 1916 г. — до 20%, а после вступления США в войну они упали до 14–15%.

Германский импорт составлял в 1913 г. 15 млрд. франков, в 1915 и 1916 гг. — по 4,5 млрд. франков, а в 1917 г. — 2727 млн. франков; в 1918 г. импорт понизился до 1 663 млн. франков, т. е. до 9,2% импорта 1913 г. в ценностном выражении. Недостаток рабочих рук и минеральных удобрений привёл к падению сбора урожая всех продовольственных и технических культур и фуража.

Сбор урожая в тоннах

Годы	Пшеница	Рожь	Ячмень	Картофель
1913	4000000	12000000	3 500 000	52000000
1914	3700000	9000000	2 415 000	—
1915	2999000	8900000	2 000 000	24 699 000
1917	2226000	6900000	1 957 000	34410000
1918	2458000	8000000	2 258 000	29 469 000 [47]

Сбор сахарной свёклы сократился с 17 млн. т в 1913 г. до 10 млн. т в 1918 г.

Грабежи в оккупированных странах несколько улучшали питание армии, но не могли сколько-нибудь заметно улучшить питание гражданского населения. Германское городское население жило в течение трёх лет впроголодь. Еженедельная норма хлеба-суррогата на душу составляла в 1917 г. 1500 г и суррогата-жиров 75 г. Эта норма была соответственно сокращена в июне 1918 г. до 1 250 г и 62 г в неделю. Резко повысилась смертность населения всех возрастов.

К концу 1917 г. ощущался недостаток в некоторых видах стратегического сырья, особенно цветных металлов, марганца, жидкого горючего, кожи, смазочных масел и др. Расстройство транспорта вызвало топливный голод. Резко падала из года в год производительность труда. Экономическое положение Болгарии и Турции было намного хуже Германии. Велико было недовольство народов затягиванием войны ради безграничных аннексионистских целей германских империалистов. Росло рабочее движение в Германии и национально-освободительное движение среди славянских народов Австро-Венгрии.

Три года войны изменили к худшему состав, боевую подготовку и боевой дух германской армии. Боевая стойкость армии падала. Ощущался большой недостаток кадровых офицеров. Армия приобрела признаки и качества милиционной армии. Быстро шло её физическое и моральное истощение. Влияние русской революции, соприкосновение солдат с русскими солдатами и гражданским населением и влияние союзной пропаганды подрывали уверенность у германских солдат в возможность победы.

Германская армия была обеспечена полевыми и тяжёлыми орудиями, пулемётами, миномётами, ручным оружием и артиллерийскими снарядами, но отсутствовали танки и был недостаток в моторизованном транспорте для замены недостающих и истощённых лошадей. Почти не было кавалерии.

Германская армия в конце 1917 и в начале 1918 г. не была в состоянии выносить длительное сопротивление в сражениях позиционной войны с войсками Антанты, опиравшимися на неисчерпаемые материальные и [48] технические средства и обрушивавшими на неё в продолжение недель лавины огня и металла.

Совсем иное положение было в странах Антанты. И они были истощены, особенно Франция. Но эти страны не испытывали голода на всём протяжении войны. Во Франции, Англии и Италии ещё не были исчерпаны людские резервы.

Неистощимые экономические и людские резервы США, которые ещё не вступали в бой, вселяли уверенность в победе и укрепляли морально-политическую стойкость во всех классах общества. Антанта и США могли и намеренно стремились оттянуть решающие сражения. Германии нехватало самого главного: людей, продовольствия, жидкого горючего, и она спешила сократить сроки войны.

«Мы должны были, — писал Гинденбург, — стремиться к нанесению большого, по возможности неожиданного удара. Если нам не удастся одним ударом сломить вражеское сопротивление, тогда за первым ударом должны следовать другие удары по вражеским линиям обороны до тех пор, пока наша цель не будет достигнута»{69}. Но для операций такого крупного масштаба, подобных тем, которые провели англичане и французы в 1916 г., у Германии заведомо нехватало сил. Даже для наступления на отдельных участках фронта, о котором говорит Гинденбург, требовалось, чтобы у наступающего было подавляющее превосходство в людях и технике, а у Германии его не было. Наоборот, ощущался большой недостаток в самолётах, танков же вовсе не было. Помимо этого сказывался недостаток в лошадях для перевозки артиллерии, что сыграло важную роль в военных операциях весной 1918 г.

Эти обстоятельства, однако, не были учтены правящими германскими кругами. Перспектива освободиться от войны на два фронта настолько вскружила головы германским империалистам и высшему командованию, что они всерьёз поверили, будто теперь они смогут навязать своим противникам «германский мир». Еще не засохли чернила на резолюции рейхстага от 19 июля 1917 г. о «мире по соглашению», как в Германии началось [49] подстёгиваемое пангерманской отечественной партией и направляемое верховным командованием сильное движение за пересмотр целей войны и за «германский мир». Германские империалисты думали, что небоеспособность старой русской армии позволит им этого добиться. Один из немногих трезвых империалистических политиков, писатель и крупный промышленник Вальтер Ратенау с сокрушением писал 16 октября 1917 г., т. е. за неделю до разгрома итальянской армии у Капоретто, капитану Бланкенбургу:

«Улучшение военного положения, которое найдёт на днях своё особое выражение в Альпах, оказывает решающее воздействие на общественное: настроение, но, однако, опять ведёт к тому, что в сознании толпы ещё раз сотрётся разногласие между военным и политическим результатом и толкнёт на такие мирные требования, которые не могут быть осуществлены без одновременной оккупации Лондона и Парижа. В этом смысле я рассматриваю колоссальный успех Отечественной партии как сильную опасность больше всего для самого верховного командования. Ибо, чего бы последнее ни добилось, но, если наиболее крайние надежды всех заинтересованных не будут осуществлены, то в народные массы будет внесён осадок разочарования, который окажет горькое воздействие в мирное время.

При настоящих обстоятельствах ни одному человеку в голову больше не придёт выступить в пользу умеренности»{70}.

Победа при Капоретто, затянувшаяся подготовка США к активному выступлению на Западном фронте и перспектива избавления от второго фронта оказывали воздействие в определённом направлении и на широкие круги германского народа. Германские крайние империалисты и верховное командование решили, что их прежние захватнические цели уже устарели и «занижены». В правительственных кругах, в пангерманских организациях и в верховной ставке приступили к составлению новых условий «мира», которые — в этом были одинаково уверены финансовые магнаты и юнкеры — «славный германский меч» обязательно завоюет в ближайшие месяцы. [50] Однако имелись налицо многие зловещие признаки, которые должны были бы заставить призадуматься военных и политических руководителей, более проницательных и менее склонных итти на авантюры, чем главнокомандующий Гинденбург и его помощник Людендорф.

Население Германии и союзных с ней стран голодало уже не один год и было крайне истощено. Силы Англии и Франции постоянно пополнялись за счёт собственных медленно мобилизуемых ресурсов и за счёт могущественного союзника — США. Это вызывало у стран Антанты надежду на конечную победу и предчувствие гибели германского империализма. Последний мог бы выйти победителем в Европе, если бы ему удалось окончательно разгромить своих противников в течение короткого срока — в 3–4 месяца. Но победа Германии на полях сражения в Европе всё же не означала бы для неё победоносного конца войны. При отсутствии перевеса сил на море Германия лишалась возможности нанести смертельный удар Великобритании и США.

Германский империализм не хотел считаться с реальностью. Он сломя голову летел навстречу своей гибели. Правда, у него был и иной путь — заключение почётного и выгодного для него мира, — но на этот путь он вступить не хотел, рассчитывая использовать сложившуюся на Востоке обстановку с целью завоевания мирового господства. Германия и Австро-Венгрия считали, что для них настало давно желанное время осуществить все их захватнические вожделения на Востоке, что это облегчит окончательную победу на Западе и заключение «германского мира».

Исторические события в России были поняты и восприняты реакционной буржуазией и помещиками в Германии, Австрии и Венгрии в том смысле, что война ими выиграна, но что надо торопиться, чтобы добиться достижения всех поставленных империалистических целей, раньше чем армия и тыл, которые уже начали терять устойчивость, придут в состояние развала.

Напряжённое внутриполитическое положение и сильное экономическое истощение не позволяли Германии и Австро-Венгрии открыто отклонить советские мирные предложения. Они пошли поэтому на преднамеренный [51] обман, приняли на словах советское мирное предложение, успокоили этим путём народные массы, подали им обманчивую надежду на мир, но на самом деле и не думали вести искренние переговоры с советским правительством на основе его предложений.

Германия «приняла» советские мирные предложения только потому, что надеялась при создавшейся военно-политической обстановке закончить «победоносно» войну на Востоке. Но «мир» на Востоке она хотела использовать для такого же «победного» мира и на Западе.

Не обладая на четвёртом году войны достаточной материальной силой для победы над врагом, германский империализм возлагал надежды на ликвидацию второго фронта. Он также «уповал», что ему удастся использовать организационные неполадки своих противников — их медлительность — и добиться победы за четверть часа до того, как они закончат все свои приготовления для нанесения смертельного удара. Хотя та «победа», которую германский империализм спешил вырвать, не имела прочного фундамента, это нисколько не помешало ему с тупой педантичностью списывать старые пангерманские установления мирового господства, едва ли пригодные даже после одержанной уже победы.