1. Завоевательные планы германского империализма

Германия начала первую мировую войну в 1914 г. с определённой целью и с заранее разработанной программой покорения Европы и создания основы для завоевания мирового господства.

Пангерманские «учёные» и политики ещё задолго до войны разработали детальные планы завоевания и покорения германским империализмом большей части мира. Они проповедывали и доказывали, что немцы являются первым народом в мире, которому человечество обязано всеми достижениями науки, техники, искусства, культуры и цивилизации и что не будь полноценного германского народа, являющегося единственным создателем, носителем и распространителем культуры и государственного начала, все прочие народы прозябали бы и доныне на ступенях варварства. Они, далее, извращая исторические факты, доказывали, что германская знать якобы заложила в большинстве современных государств основы государственного строя, создала армии, государственную машину и руководила ими, но за все эти блага осчастливленные народы отплатили немцам чёрной неблагодарностью... Народы взбунтовались, начались революции, германская знать была лишена своих богатств и влияния на государственный аппарат, армию и на политику этих государств., — подобно тому как это было, например, во Франции в конце XVIII в., в России в 1905 г. и в последующие годы, а в других европейских странах в предыдущие столетия. Стремясь «научно» доказать право немцев на подчинение себе большей части земного [4] шара, пангерманские лжеучёные расоведы разделили все народы на «полноценные» и «неполноценные» и нагло утверждали, что последние размножаются подобно низшим видам животных гораздо быстрее «полноценных» народов и что в силу этого естественного закона природы немцам, как единственному «полноценному» народу, угрожает смертельная опасность быть задавленными «неполноценными» народами, в результате чего может погибнуть вся тысячелетняя культура человечества. Отсюда пангерманские учёные делали вывод, что германский народ в интересах всего общества имеет право на покорение «неполноценных» народов, под которыми они подразумевали в первую очередь славян; что он имеет право на подчинение себе всей Европы, на завоевание мирового господства и на установление «нового порядка» на земле, который должен навсегда предотвратить равноправие «неполноценных» народов с немецким народом.

Эти пангерманские расистские бредни усердно разрабатывались с конца XIX в. и овладели умами большей части германской и австро-немецкой интеллигенции. Они пропагандировались в десятках лженаучных книг, в сотнях брошюр, в газетных и журнальных статьях, в десятках романов и в специальной периодической печати — «Пангерманских листках» («Alldeutsche Blätter») и др.

Таким образом, «новый порядок», насаждавшийся гитлеровской Германией в оккупированных ею в 1939–1945 гг. странах, не фашистами выдуман. Он был придуман задолго до Гитлера и разработан немецкими империалистами. Проводники и устроители «нового порядка» уже давно ими подготовлялись. Германские фашисты оказались усердными учениками своих духовных отцов — пангерманцев — и довели «теории» своих дедов и отцов до хладнокровного массового человекоубийства в газовых камерах и комбинатах по уничтожению людей, каковыми были «лагери смерти» в Майданеке, Освенциме и в других местах.

Ещё во времена полного национального упадка и раздробления Германии немецкие националисты-шовинисты строили планы создания подчинённой немцам Европы, очищенной от славянских, романских и иных «неполноценных» народов. Уже в первой половине XIX в. была [5] создана политическая «теория» о «государственных» и «негосударственных» нациях, о нациях «творческих» и нациях, предназначенных служить навозом для «творческих» и «созидательных» наций. К первой категории были отнесены немцы, ко второй — славяне и романские народы.

В 50-х годах прошлого столетия баварский генерал Гайльбраннер защищал необходимость и «законность» немецкого владычества над Италией на том основании, что «Италия совершенно не в состоянии оставаться независимой», а поэтому немцы должны господствовать в Италии. Австрия, писал Гайльбраннер, выполняет немецкую культурную миссию, давая себе труд порабощать Ломбардию и Венецию «от имени и в интересах всей Германии». В те времена в Германии была создана программа образования немецкой «Срединной Европы», куда должно было войти большинство славянских и романских исконных земель. Немецкие шовинисты середины XIX в. не могли только договориться между собой, под чьим главенством должна строиться «Срединная Европа» немецкой нации: Австрии или Пруссии.

Немецкие шовинисты того времени утверждали, что французы и испанцы уже состарились, «одряхлели» и больше неспособны к государственному строительству. Итальянцы не могут быть независимыми, немцы должны поэтому и впредь господствовать над ними. Славяне же, мадьяры и румыны будто бы ещё не вышли из состояния варварства и поэтому неспособны к государственному самоуправлению. Лишь немцы являются государственной нацией, и им надлежит господствовать над одряхлевшими романскими и варварскими славянскими народами Европы.

«Таким образом, — язвительно писал Энгельс, — у германской добродетели и у молодой «средне-европейской державы» имеется абсолютно все, чтобы в течение короткого времени захватить мировое господство на суще и на море и открыть новую историческую эру, когда Германия наконец, после долгого перерыва, снова будет играть первую скрипку, под которую остальные народы будут плясать»{1}. [6]

Возвращаясь к тому же вопросу через тридцать с лишним лет, Энгельс показал, как в Германии развивалась после 1871 г. старая «теория» о мировом господстве и подчинении целых народов. «Мы не должны забывать, — писал Энгельс в 1893 г., — что двадцать семь лет хозяйничанья Бисмарка навлекли на Германию — и не без основания — ненависть всего мира... Бисмарк, сумел создать Германии репутацию страны, жаждущей территориальных захватов; немецкий буржуазный шовинист... продолжает мечтать о братском объединении всей Германии «от Этча до Мемеля» и в то же время охотно присоединил бы к Германской империи Голландию, Фландрию, Швейцарию и якобы «немецкие» прибалтийские губернии России, — этот немецкий шовинист добросовестно помогал Бисмарку, и с таким блестящим успехом, что теперь уже никто в Европе не доверяет «прямодушным немцам»{2}.

Как известно, немецкий буржуазный шовинизм и гогенцоллернская учёная лейбгвардия не только усердно помогали проведению захватнической политики Бисмарка. Они оказывали решающее влияние на, её формирование, как это было в 1870/71 г. и в годы захватов Бисмарком колоний в Африке, но особенно опасный характер это влияние приняло в эпоху империализма.

С начала 90-х годов прошлого века и до первой мировой войны пангерманские лжеучёные разработали обширную программу германских территориальных захватов во всём мире. По этой широкой программе грабежа германский империализм должен был в ближайшей войне:

1. Завоевать и подчинить себе континентальную Европу, оттеснить Россию и переселить всех восточных, западных и южных славян за Урал; оттеснить Францию и переселить народы романо-французской ветви по ту сторону Вогезов и за реку Сомму и сделать «границы Европы границами Германии».

2. Установить германский протекторат над всей Передней Азией, Южным Китаем (южное течение Янцзы и бассейн Хуанхе), Индокитаем и Сиамом. [7]

3. Создать Германскую африканскую империю из германских, французских, португальских и бельгийских колоний.

4. Образовать Германскую тихоокеанскую островную империю с центром в Голландской Индии.

5. Учредить Германский южноамериканский протекторат «из территорий, имеющих немецкую культуру» (Аргентина, Чили, Уругвай и Парагвай, Южная Боливия и Южная Бразилия).

Если Великобритания и США будут мешать Германии осуществить вышеуказанную программу мирового владычества, то и они поплатятся своими владениями. Лишь полный и доброжелательный нейтралитет может их спасти от участи России, Франции и других завоёванных Германией стран и народов{3}.

По той же программе пангерманских учёных и политиков, которую материально и политически поддерживали юнкерство, финансовый капитал, крупное чиновничество, большая часть профессуры и связанная с крупным капиталом интеллигенция, на подчинённых Германской империи территориях должен был быть установлен немцами «новый порядок», главные черты которого состояли в следующем: все народы не-немецкой национальности должны были быть лишены всех имущественных и политических прав, а их движимая и недвижимая собственность передана безвозмездно немцам. «Война не должна оставить побеждённым ничего, — писал один из пангерманских «теоретиков» и «завоевателей» мира, — кроме глаз для оплакивания их горя. Скромность с нашей стороны была бы идиотизмом» {4}.

Подобные «учения» и требования открыто проповедывались в Германии уже задолго до войны 1914–1918 гг. [8]

Правительство публично открещивалось от пангерманских планов и программ, называло их несбыточными и «вредными», а их авторов именовало «мечтателями» и «идеалистами», но на деле эти «мечтатели» оказывали наибольшее влияние на внешнюю политику Германии.

Подчинённая Германии континентальная Европа должна была стать военной, экономической и политической основой для последующего завоевания мирового господства. Без победы над Россией, рассуждали идеологи германского империализма, невозможно установление немецкого господства над Европой, а без победы над Россией и Англией невозможно установление германского мирового господства. Военный разгром России и Англии должен был послужить гарантией выполнения политической задачи германского империализма и являлся главной целью войны 1914–1918 гг.

Союзница Германии — габсбургская монархия — имела свои обширные захватнические планы, которые не шли вразрез с германскими планами, поскольку и сама Австро-Венгрия должна была согласно этим планам стать в ближайшем будущем составной частью великой Германии.

Господствующие классы Австро-Венгрии спровоцировали первую мировую империалистическую войну ради укрепления и увековечения своего господства над 30 миллионами славян — чехами, словаками, поляками, украинцами, сербами, хорватами и словенами. Фашистский историк фон Сбрик — этот немец со славянской фамилией — с циничной откровенностью писал в 1936 г., что последним «великим деянием» Австрии, которого германская раса никогда не забудет, была война 1914–1918 гг. Заслуга Австрии перед германством как целым, говорит фон Сбрик, 900 лет боровшейся на востоке и юго-востоке против славян, состоит в том, что она в продолжение 4 лет поставляла немецкой расе на убой «сыновей 30 миллионов славян» и заставила миллионы славянских солдат отдать свою жизнь «за великое немецкое дело»{5}. [9]

За сохранение господства над этими 30 миллионами славян в первую очередь воевала Австро-Венгрия.

Она, далее, воевала за порабощение ещё остававшихся свободными славянских государств — Сербии и Черногории и за подчинение себе Албании; за установление господства на Балканском полуострове и на Адриатическом и Эгейском морях. Постепенно военные цели Австро-Венгрии расширялись и включили захват русской Польши и Румынии.

В порабощении австрийскими немцами и мадьярами западных и южных славян, румын и итальянцев были кровно заинтересованы господствующие классы Германии: чем обширнее сделается в результате войны габсбургская монархия, тем грандиознее будет та «Срединная Европа», которую они решили создать в результате победоносной войны.

Как только германские войска вступили в Бельгию, в правительственных и буржуазно-юнкерских партийных кругах началась бешеная агитация за аннексию целых стран и борьба разных группировок за конкретизацию и оформление программы будущего «мира». Пангерманские газеты сразу были заполнены проектами ограбления всех стран. Аннексия Бельгии и большей части Франции была предрешена. 19 августа 1914 г. кайзер Вильгельм заявил статс-секретарю по морским делам адмиралу фон Тирпицу: «Франция должна быть раздавлена»{6}. Ещё до вступления германских войск во Францию председатель Немецкого банка Гвиннер сказал адмиралу Каппеле о возможных условиях мира с Францией: «Три миллиарда долларов и французские колонии»{7}. Весть о высадке англичан во Франции была встречена в шовинистических кругах с радостью. Они говорили: «Тем лучше, тогда и они (англичане) будут тотчас уничтожены». Бетман-Гольвег, забыв о торжественном обязательстве восстановить Бельгию, сказал Тирпицу 28 августа, что он намерен аннексировать Намюр, Льеж, Антверпен и территорию севернее его, а из южной Бельгии сделать буферное государство {8}. [10]

Безбрежны были планы территориальных захватов на Востоке. Аннексионистским движением руководили Пангерманский союз, объединявший ряд военных и шовинистических союзов (Военный, Морской, Колониальный, Союз борьбы с социал-демократией и др.), юнкерские объединения, буржуазные политические партии (национал-либеральная партия, консервативная и независимая консервативная партии) и реакционная профессура. Поддерживали и субсидировали аннексионистское движение монополистический капитал в целом, банки, всевозможные промышленные организации и юнкерство: фирмы Круппа, Тиссена, Стиннеса, рейнские и вестфальские заводчики железа и рурские бароны угля, Центральное объединение германских промышленников, Союз германских промышленников, Германский имперский союз средних классов, Союз сельских хозяев (помещики) и др.

В самом начале войны, в августе 1914 г., магнаты промышленности — Всеобщая компания электричества, Юлиус Вольф, Густав Штреземан от имени Комитета промышленных объединений, а также «цвет» буржуазно-консервативной мысли — профессора Шиман, Шумахер и многие другие деятели науки и искусства подали канцлеру коллективные и личные записки с требованиями присоединить к Германии Бельгию, железорудные бассейны Лонгви и Бриэ, французскую Лотарингию. Они требовали обширных аннексий на Востоке и Западе, а также за морем и приобретения угольных станций и морских баз во всех частях мира.

Правительство попыталось возглавить аннексионистское движение. 26 августа канцлер Бетман-Гольвег обратился к императорскому министру внутренних дел Клеменсу Дельбрюку с предложением определить, сколь далеко простираются залежи руды во французской Лотарингии и насколько Германия в них заинтересована, а также назвать сумму желательной контрибуции{9}. Через 2 дня, 28 августа, министр по делам колоний Зольф [11] представил план передела колоний{10}. 3 сентября наместник Эльзас-Лотарингии Дальвиц представил канцлеру план «исправления» границы с Францией с приложением записки крупных промышленников братьев Рехлинг, в которой они требовали аннексировать бассейны Лонгви и Бриэ, западные Вогезы, Бельфор и т., д. Бетман-Гольвег одобрил обе записки{11}. Так началось оформление официальных и неофициальных «военных целей». 28 августа президиум Пангерманского союза постановил взять руководство аннексионистским движением в свои руки и выставил следующие «военные цели»:

1. Приобретение за счёт России обширных территорий для поселения немецких крестьян, а именно: Польши, Литвы, Белоруссии, прибалтийских губерний и Украины.

2. Аннексия Бельгии.

3. Аннексия французских железорудных бассейнов Лонгви и Бриэ и перенесение германской границы с Францией западнее Бельфора, Туля, Вердена и реки Соммы.

4. Уничтожение морского владычества Англии, «так как оно является наиболее варварским», приобретение новых колоний.

5. Все захваченные Германией территории должны быть «очищены от людей» (Land frei von Menschen), так как Германии нужны территории без людей{12}.

Эти грабительские и человеконенавистнические требования были выработаны при ближайшем и активном участии директора крупповских заводов Гугенберга. Их одобрили Крупп фон Болен и его супруга Берта{13}. Лидеры национально-либеральной партии Вассерман и Штреземан, а также Гуго Стиннес остались недовольны «умеренностью» этой программы «военных целей». Стиннес требовал перенесения западной границы дальше на запад от устья реки Соммы и включения в Германскую империю всей Нормандии. Он мотивировал свои требования стратегическими соображениями, направленными [12] против Англии, и наличием в Нормандии крупных залежей железной руды{14}.

Ещё дальше во всех этих ультра-аннексионистских требованиях пошёл лидер католического центра Матиас Эрцбергер. 2 сентября 1914 г. Эрцбергер разослал во все высшие военные и правительственные учреждения меморандум, в котором требовал, «чтобы Германия обеспечила себе военное господство на континенте на все времена».

Эрцбергер не довольствовался территориальным ограблением всего мира. Он требовал также контрибуции:

1) для возмещения непосредственно военных расходов;

2) для возмещения всех прочих убытков, связанных с войной; 3) для покрытия всех имперских долгов; 4) для создания колоссального инвалидного фонда; 5) для создания фонда на постройку морских кораблей и радиостанций и 6) для создания фонда на социальные нужды{15}.

В начале сентября Тиссен лично докладывал в верховной ставке о необходимости аннексировать все французские железорудные богатства{16}.

Не успели немцы очистить от русских войск Восточную Пруссию, как Бетман-Гольвег устроил совещание с Гинденбургом относительно «желательной границы на Востоке»; он обсуждал с разными официальными лицами и органами вопросы колонизации отдельных стран. «В Берлине, — писал ультра-аннексионист Тирпиц 5 сентября 1914 г., за день до начала битвы на Марне, — кажется, обезумели от побед. Мы ещё ни в коем случае не победили»{17}.

Точно такое же шовинистическое и аннексионистское настроение господствовало в те дни и в германской буржуазной печати. Максимилиан Гарден писал 22 августа 1914 г. в своём журнале «Die Zukunft»: «Германия имеет право расширить свою сферу господства, и она имеет силу претворить это в жизнь». Гарден превозносил воинственность древних германских варваров и уверял, что и современные ему немцы «не изнежены в длительном [13] мире» и что «война всегда была их главным занятием». В силу этого «Германия хочет увеличиваться, конкретизировать подвиги своих солдат... Право Германии основано на силе. Для этого она начала войну». Гарден требовал захвата Танжера, Антверпена, Калэ, Тулузы и Тулона. До их присоединения он рекомендовал не «болтать о мире»{18}.

Фридрих Науман написал за несколько дней до битвы на Марне брошюру «Германия и Франция». Этот «умеренный» аннексионист, «поклонник французской культуры», писал буквально следующее: «Самое ужасное случилось: республика так же побеждена, как и цезаризм... С Францией как с великой державой уже покончено». Говоря о возможном для Франции мире, он продолжал: «Vae victis! Теперь Бисмарк окончательно победил!» Облекая свои рассуждения в форму сочувствия к Франции, Науман резонёрствовал и укорял её за то, что она не изменила союзу с Россией, как это сделала Италия. Судьба Франции, писал Науман, была, мол, в её собственных руках. Она могла не выполнить обязательств по союзному договору с Россией, она могла, поступить, как Италия. Она этого не сделала. «И тогда во Францию хлынуло море бойцов, в великолепном порядке». Самым лучшим исходом для Франции будет сепаратный мир с Германией. Однако она должна поспешить и сделать это, «пока этот мир имеет для нас ценность». Германская любовь к миру, признавался Науман, означает обеспечение «разгрома русских и англичан». Что же касается Франции, то проба сил уже закончена. Продолжение войны ничего не изменит, ибо «государство, которое само не может защитить себя против соседа, всегда будет зависеть от других государств, всё равно, как бы они ни назывались: Россия, Англия или Германия».

Науман предлагал поэтому Франции признать неумолимый факт, удовлетвориться положением второстепенной державы, сделаться нейтральной страной, притти с Германией к соглашению о своих колониях, а также о Бельгийском Конго, попросту передать всё это [14] Германии, а затем вместе с нею выступить против Англии{19}.

Как известно, французские изменники — давали, петэны и др. — целиком усвоили через 26 лет советы Наумана и претворили их в жизнь: предали Францию в руки Гитлера.

«Заботы» Наумана простирались и на Бельгию. Германия «обеспечит за собой то, что необходимо в военном отношении, всё равно, будет ли это мало или много».

Вопрос о Франции, писал в заключение Науман, уже разрешён историей и германским оружием. Оставались более трудные вопросы — восточные проблемы. Но он не унывал: «Мы так же подойдём и к их разрешению, так желает бог, а германское могущество устоит, как и до сих пор» {20}.

Мы так подробно остановились на брошюре Наумана потому, что она принадлежит перу не пангерманца в обычном понимании этого слова, а члену прогрессивной партии. Мысли, изложенные в этой брошюре, сделались своего рода программой деятельности немецких фашистов и французских колаборационнстов в 1940–1944 гг. Программа «прогрессиста» Наумана мало чем отличается от захватнических программ пангерманцев в отношении России и Франции.

В тот момент, когда Науман дописывал последние строки своей брошюры, которая сделалась на некоторое время платформой «умеренных» аннексионистов, французские армии разбили германские полчища, а русские армии разгромили австро-венгерские войска.

Известный политический писатель, пропагандист идеи завоевания германского мирового господства, пантерманец и ненавистник России, балтиец Пауль Рорбах напечатал 31 октября 1914 г. статью в специально основанном им в начале войны журнале «Das grössere Deutschland» [15] («Большая Германия») под многозначительным названием «Wohin muss uns der Krieg führen?» («Куда нас должна привести война?»), в которой были сформулированы аннексионистские требования крайних империалистов и намечена политическая линия, которую они намерены были проводить по отношению к России, Франции и Англии, когда им казалось, что Германия выйдет победительницей из войны.

«Перед нами, — писал Рорбах, — три мира, которые ещё не знают, какая из западноевропейских наций должна быть их вождём на пути приобщения к культуре: это Ближний Восток, Дальний Восток и Африка». Точнее нельзя выражаться. Вся Азия и вся Африка — вот поле деятельности, которое ждёт немецкого «оплодотворения». Уточняя вожделения колониальных кругов, Рорбах продолжал: «Если мы победим полные сил, но не просто менее истощённые, чем наши враги, то мы в состоянии будем влить дух нашей национальной мысли в эти ожидающие нас области, подготовленные к бесконечному восприятию. Так далеко должен хватать кругозор немецкого государственного деятеля. Его ум должен уметь соединить с исходом войны судьбу Китая и Индии, устье Евфрата, мыса Доброй Надежды до Конго...»{21}

Рорбах был тогда уверен, что Франция уже побеждена, но он предлагал продолжать войну до тех пор, пока не станет совершенно ясно, что французы и в союзе с сильнейшим государством являются слабейшей стороной. Как только Франция признает этот непреложный факт, Германия должна проявить готовность к миру и к сотрудничеству с французами. Что же касается Англии, германский лозунг остаётся неизменным: «Уничтожение английского морского могущества»{22}. Россия должна быть изгнана «из всех областей, которые природой и исторически предназначены были к участию в западно-культурном общении и противозаконно перешли к России. Эту цель иметь в виду, за эту цель бороться до последнего — это значит дать работу будущему германскому веку»{23}. [16]

Ганс Дельбрюк, известный консервативный историк и также «умеренный» аннексионист, сформулировал в сентябре 1914 г. в редактируемом им журнале «Preussische Jahrbücher» в очень осторожных выражениях военные цели Германии следующим образом: «Нашей целью должно быть сохранение нынешнего политического равновесия на суше и завоевание равновесия на мора»{24}. Последняя часть формулы означала, что Германия должна добиться такого же могущества на море, как и на суше, т. е. разделить с Англией господство на морях.

За такой «непатриотический» образ мыслей Ганс Дельбрюк был взят под жестокий обстрел правой печатью. Консервативная «Post» писала, что «европейское равновесие является словесным выражением для прикрытия перевеса наших врагов» и что «только профессора истории и предвоенная дипломатия верили в этот призрак и приносили ему жертвы». Национал-либеральная «Tägliche Rundschau» назвала выступление Дельбрюка «водянистой песней о благодати политической умеренности» и «преступлением перед германским делом». Она ему противопоставляла его предшественника на редакторском кресле, Фридриха Трейчке, который в 1870 г. в том же «Preussische Jahrbücher» требовал «укрепления наших границ» и т. д. Правая «Deutsche Tageszeitung» прямо писала: «Господин профессор Дельбрюк служит вообще непозволительным, а в настоящее время просто недостойным образом интересам вражеской заграницы, так как его выступление подаёт повод думать, «что шовинизм у нас справляет оргии» {25}.

После этого нагоняя Дельбрюк в октябрьском номере редактируемого им «Preussische Jahrbücher» конкретизировал свои требования и, к удовольствию своих критиков, писал, как и Рорбах, что Россия должна потерять не только Польшу, но и все «чужеродные» области на западной границе. Повторяя мысли Наумана, Дельбрюк писал: «Ни императорская, ни демократическая Франция не смогла удержаться на ступени великой державы. Это была последняя проба сил». Благодаря слабому увеличению населения «Франция будет постоянно спускаться [17] всё ниже», и ей ничего не остаётся сделать, если она вообще хочет существовать, «как выработать себе совершенно новую народную душу».

Дельбрюку казалось бесспорным, что и «Англия ни при каких обстоятельствах не может политически выиграть эту войну». Даже победа над Германией не спасёт её как мировую державу. Дельбрюк, как и Науман, не допускал возможности поражения Германии и требовал «равновесия на море», т. е. «чтобы Германия была так же сильна на море, как Англия»{26}.

Таковы были вожделения «умеренных» аннексионистов. Такое победоносное и шовинистическое настроение господствовало, как показано выше, в правительственных, юнкерских, крупно-капиталистических, журналистских и профессорских кругах не только в дни победы у Шарлеруа, но и после поражения на Марне. «Я был на этой неделе в Берлине, — писал директор Германско-американского пароходного общества Альберт Балин 1 октября 1914 г. фон Тирпицу, — и меня устрашили безбрежные мечтания, которым предаются не только в Берлине, но также и выдающиеся деятели из Рейнской области в Вестфалии. Высадку нашей армии в Англии они считают как нечто само собой понятное, отнятие у неё её лучших колоний не требует даже дискуссий. Что мы удержим в своих руках Кале, Булонь, Остенде и Антверпен, — это уже давно решено. Английский флот не должен превышать размеров нашего флота, а контрибуция колеблется между 30–40 миллиардами. Египет принадлежит к тем колониям, которые мы себе оставили на десерт» {27}.

Такие завоевательные настроения господствовали в Германии и тогда, когда битва на Марне, галицийская битва и сражения под Варшавой и Ивангородом разбили и развеяли все мечтания и всякую реальную возможность германской победы. Эти настроения искусственно поддерживались промышленными и юнкерскими организациями, банковским капиталом. Эти настроения находили приверженцев также среди мелкой буржуазии, надеявшейся пристроить на доходных местечках [18] в аннексированных областях своих безработных сынков. Против этих настроений не боролась и социал-демократическая партия, не возражавшая против «умеренных» аннексий за счёт России.

Ссылаясь на громко выраженные имущими классами требования аннексий, министры, генералы и адмиралы требовали уже завоевания всего мира. Так, например, начальник морского генерального штаба адмирал Поль заявил 15 октября 1914 г. Бетман-Гольвегу: «Мы должны получить Антверпен, Брюгге, Остенде и Дюнкирхен, Брюссель... Гибралтар должен отойти к Испании, Мальта к Италии, Египет к Турции, Александретта и Мессина наши опорные пункты. На Востоке должно быть отодвинуто всё русское... колонии переходят к нам сами по себе»{28}.

Это говорилось больше 30 лет назад. Эти захватнические планы стали прообразом более поздних гитлеровских планов порабощения всего мира. То, что говорил адмирал Поль в 1914 г., проповедывалось потом в германском фашистском официозе «Völkischer Beobachter», в книгах и речах Гитлера, Розенберга, Геббельса и др. Обстановка изменилась, но объекты захватов оставались те же, и их добивались те же классы, которые собирались ограбить весь мир в 1914–1918 гг.

Прусские юнкеры имели свои особые аннексионистские аппетиты. О них мы узнаём из записки прусского министра внутренних дел фон Лебеля от 29 октября 1914 г., два тезиса которой гласили:

«1. Мы не должны отказываться от того, что нам и пригодилось бы, но чего мы не могли бы переварить (was uns aber unverdaulich ist).

2. Мы должны взять всё, что нам хотя непосредственно не нужно, но должно быть отобрано у противника для того, чтобы он в будущем был слабее нас» {29}.

От министров не отставали и владетельные князья. Они выставляли такие дикие захватнические требования приращений их территорий, что против этих притязаний вынужден был выступить по политическим соображениям Бетман-Гошъвег и потребовать сокращения их аппетитов {30}. [19]

Вся эта дикая аннексионистская пляска имела в первые месяцы войны подготовительный характер. Это была пока ещё разведка, режиссёры этого движения нащупывали почву, подсчитывали своих сторонников и противников, готовились к определению окончательных требований. С самого начала наметилось два аннексионистских течения: «умеренно-аннексионистское, которому сочувствовал Бетман-Гольвег, и ультра-аннексионистское, которое поддерживали пангерманекие организации, финансовый капитал, юнкерство, военщина, высшее чиновничество и гогенцоллернская учёная лейбгвардия.

В конце 1914 г., уже после поражения на. Марне и после разгрома русскими австро-венгерских армий в Галиции и германской армии под Варшавой, канцлер обратился с строго доверительным письмом ко всем имперским центральным учреждениям и затребовал от них представления докладов с соображениями об экономическом и военном закреплении Бельгии за Германией{31}. Об официальных аннексионистских аппетитах даёт понятие совместная записка имперского министерства внутренних дел и министерства иностранных дел от 31 декабря 1914 г. за подписями Клеманса Дельбрюка и Циммермана. Эти ведомства не требовали открытой аннексии Бельгии. Они указывали на необходимость «восстановления Бельгии», но восстановления «как вассального государства... находящегося в распоряжении Германской империи».

Для закрепления Бельгии, писали оба министра, Германия должна держать там постоянные гарнизоны, занять все железные дороги и иные транспортные средства, крепости и порты и запретить Бельгии иметь свою армию. Бельгия должна содержать на свой счёт германские гарнизоны и уплачивать ежегодно известную сумму Германии за «освобождение» от собственной армии. Суд и судопроизводство должны перейти к Германии. Бельгия лишается права сношения с другими государствами, каковое передаётся Германии. Бельгийские колонии передаются Германии, а Бельгия включается в Германский таможенный союз «без права голоса в таможенных делах». Она обязана ввести у себя германское [20] таможенное законодательство и передать взимание таможенных сборов германским чиновникам. Вся экономическая жизнь подчиняется германскому финансовому капиталу, вместо франка вводится германская марка, а вместо бельгийского — германское рабочее законодательство{32}.

Такую участь готовили германские официальные аннексионисты бельгийскому народу: экономическое и политическое угнетение, полевые суды и осадное положение, передача всех материальных богатств жадному и ненасытному победителю, вечный подневольный труд на завоевателей в качестве вознаграждения за чинимые ими насилия.

Надо подчеркнуть, что аппетиты официальных кругов всё же являлись «скромными» и «умеренными» по сравнению с требованиями буржуазных политических партий, так называемых «общественных» и «культурных» организаций, выражавших интересы монополистического капитала и юнкерства.

В декабре 1914 г. Пангерманский союз разослал в тысячах экземпляров по всей стране меморандум, составленный председателем Пангерманского объединения Классом и Гугенбергом. В меморандуме были сформулированы германские ультра-аннексионистские требования на Западе, Востоке и за морем. Этот документ в результате длительного обсуждения центральными комитетами и местными комитетами буржуазных партий, правлениями крупных организаций финансового капитала, на кафедрах университетов и в «культурных» обществах был положен в основу целого ряда других записок и меморандумов, которые были направлены в марте — июле 1915 г. имперскому канцлеру, верховному военному командованию и целому ряду влиятельных лиц. Эти меморандумы представляли собой программу «мирных целей» германской буржуазии, которую она требовала от правительства провести в жизнь.

Меморандум Класса — Гугенберга требовал перенесения германской границы западнее прямой линии Булонь — Верден — Бельфор. На Востоке меморандум требовал включения в границы Германской империи земель, лежащих восточнее линии, идущей от Чудского и Псковского [21] озёр до устьев Днепра. Сибирь пангерманцы отдавали Японии, себе брали всю Британскую империю{33}.

Кто поддерживал эту аннексионистскую программу? За пангерманским меморандумом стояли крупные хозяйственные и политические организации монополистического капитала, представители которых принимали самое активное участие в выработке и формулировке требований покорения всего мира. Это были Кирдорф, Гуго Стиннес, Бенкенберг, Борвиг, Тиссен, Юлиус Вольф, Гугенберг, братья Рехлинг, Рейш (от тяжёлой промышленности), Фридрихс (от Союза германских промышленников), барон Вангенгейм и Резике (от Союза сельских хозяев, т. е. от юнкерского землевладения), Пантерманский союз и т. п.

В марте был выработан той же верхушкой финансового капитала и юнкерства другой аннексионистский документ, известный под именем «меморандума шести хозяйственных организаций» монополистического капитала (Центральное объединение германских промышленников, Союз промышленников, Союз сельских хозяев, Германский имперский союз средних классов, Немецкий крестьянский союз, Объединение христианских союзов немецких крестьян){34}.

Для поддержки и пропаганды требований меморандума шести организаций монополистического капитала Пангерманский союз создал комитет, куда вошли виднейшие учёные, дипломаты и другие видные представители буржуазной интеллигенции (Отто фон Гирке и Герман Шумахер, профессора Рейнгольд Зееберг, Дитрих Шеффер, бывший посланник Рейхенау, Фридрих фон Шверин, промышленник Эмиль Кирдорф и др.).

В конце июня 1915 г. был созван в Берлине «съезд» представителей интеллигенции, который утвердил проект меморандума, составленный Андреасом Гильдемейстером. Этот документ, известный под именем «меморандума профессоров», превосходил по своим наглым завоевательным требованиям даже требования Пангерманского союза и шести хозяйственных организаций монополистического [22] капитала{35}. Политическая цель «профессоров», в числе которых находилось 234 представителя крупной промышленности и сельского хозяйства, 168 служителей религиозного культа и 18 генералов и адмиралов, была, по их словам, очень «скромна». Они хотели лишь «оказать поддержку правительству формулировкой ясно выраженной воли народа при ожидающих его бесконечно трудных и разнообразных переговорах» {36}.

Меморандумы пангерманских объединений шести хозяйственных организаций монополистического капитала и пангерманских «профессоров» являются обобщением всех хищнических требований имущих классов Германии. Они сводились к следующему:

1. Безраздельное господство Германии для начала над четырьмя континентами.

2. Передел земного шара на основе передачи Германии всех мировых материальных, продовольственных и сырьевых ресурсов.

3. Будущий «мир» должен обеспечить Германии господство на вечные времена.

4. На границах Германии не должно быть ни одной сильной державы.

5. Будущая Германская империя будет делиться на коренную полноправную Германию — «колыбель германизма» и на «завоёванную Германию», жители которой будут лишены всех политических прав и всего их движимого и недвижимого имущества в пользу завоевателей — немецких господ.

6. Односторонний характер промышленного развития Германии будет устранён созданием обширной сельскохозяйственной базы для колонизации избыточного коренного немецкого населения из метрополии.

7. «Сельскохозяйственная» база должна снабжать метрополию «здоровыми крестьянами», «крепкими и выносливыми солдатами», продовольственными продуктами и промышленным сырьём и «усилить независимость [23] Германии от заграницы». Иными словами — установить полную автаркию.

8. Единственно пригодные для этой цели земли находятся на Востоке, в России. Они должны быть присоединены к Германии потому, что крестьянское население России якобы не знает ещё оседлости и «вовсе не так срослось со своей землёй, как население Центральной и Западной Европы», т. е. земля там «без хозяина» и главным образом потому, что на этих землях «германская культура усваивалась в течение 700 лет».

9. Россия, отброшенная далеко от Балтийского и Чёрного морей, будет во всём зависима от Германии.

10. Борьба между славянством и германизмом разрешается в пользу последнего тем, что Россия навсегда отделяется от западного и южного славянства, которые станут добычей победоносного германизма{37}.

Такова была программа крайних германских аннексионистов. Подчинение себе всей Европы, а затем установление мирового господства — эту задачу германский империализм преследовал вплоть до момента разгрома германской армии.

В секретных переговорах с лидерами буржуазных партий в 1915 г. правительство дало согласие, с некоторыми оговорками, на эти требования, хотя никогда публично не объявляло их своей «мирной» программой. Наоборот, тщательно скрывая захватнические цели под хорошо зашифрованными формулами, германское правительство заявляло, что оно не добивается никаких территориальных приращений, но борется лишь за завоевание «реальных гарантий безопасности», за приобретение «гарантий большей свободы движения и большей свободы для более сильной Германии», что означало в расшифрованном виде подчинение себе всей Европы и установление германской мировой гегемонии.

28 мая 1915 г. канцлер заявил в программной речи в рейхстаге с большой откровенностью, что Германия будет воевать до тех пор, «пока мы не завоюем и не создадим [24] все только возможные реальные гарантии и полную безопасность, чтобы никто из наших врагов ни в отдельности, ни совместно не осмелился опять начать вооружённый поход»{38}. Это официальное заявление означало, что Германия намерена бороться до тех пор, пока не завоюет мирового господства.

На основе изложенной выше захватнической программы финансового капитала и юнкерства был создан в рейхстаге и в стране прочный парламентский блок, в который вошли консервативная партия, немецкая фракция, национал-либеральная партия, католический центр и прогрессивная народная партия. 9 декабря 1915 г. лидер католического центра депутат Шпан огласил в рейхстаге от имени всех буржуазных политических партий декларацию, требовавшую только такого мира, который «должен обеспечить на продолжительное время военные, экономические, финансовые и политические интересы Германии в полном объёме, включая и необходимые к тому территориальные приобретения»{39}.

Захватнические цели германского империализма, намеченные пангерманцами задолго до войны, сформулированные и конкретизированные в 1914–1915 гг. разными политическими организациями, сделались программой, которую германская капиталистическая, юнкерская и правительственная печать пропагандировала на все лады и старалась привить немецкому народу вплоть до осени 1918 г.

И «умеренные» аннексионисты под влиянием господствовавшего в годы войны в Германии аннексионистского беснования постепенно расширяли и повышали свои требования. Это наиболее наглядно видно на эволюции взглядов таких историков, как Дельбрюк, Мейнеке, Онкен и др., которые не солидаризировались с пангерманцами, но защищали свои особые, менее обширные, но всё же настолько широкие захватнические программы, что лишь на фоне полного аннексионистского безумия эти программы можно назвать «умеренными».

Расширяя всё время свои аннексионистские аппетиты, Ганс Дельбрюк, например, всё же оставался «умеренным» [25] аннексионистом, так как аппетиты других аннексионистов за это время ещё больше расширились. В сентябре 1915 г. Дельбрюк писал в «Preussische Jahrbücher»: «Мы победители, мы можем себе поставить положительные цели... Само собой понятно, что раз германский император освободил и прибрал к своим рукам старые немецкие города, как Митава и Рига (Рига была занята немцами лишь через два года. — Ф. Н.), то он их так же не вернёт обратно, как он не вернул Страсбурга в 1871 г., — в этом должно быть полное единодушие»{40}.

В выпущенной в том же 1915 г. книге «Bismarks Erbe» Дельбрюк писал: «Первое и важнейшее требование, которое мы должны выставить при заключении будущего мира, должно быть требование большой колониальной Германской Индии. Империя должна быть так велика, чтобы она была способна в случае войны себя защищать. Очень большую территорию ни один враг не может оккупировать. Очень большая территория питает собственные войска и таит в себе многочисленных резервистов и ландштурмистов. В то время как железные дороги связывают главные пункты, разные местности в состоянии поддерживать друг друга. Очень большое пространство может иметь собственные фабрики боевого снаряжения и оружия. Очень большое пространство имеет также порты и угольные станции»{41}.

Коллега и единомышленник Дельбрюка профессор истории Эмиль Даниэлъс писал в сентябрьской книжке «Preussische Jahrbücher» за 1915 г.: «Война будет стоить России не только её западных границ, но также её положения, которое она себе приобрела на христианском и магометанском Востоке со времён Екатерины II» {42}.

Требования «умеренных» аннексионистов Дельбрюка и Даниэльса означали, что Германия не должна претендовать на территориальные приращения на своей западной границе, но в Восточной Европе она должна присоединить к себе русскую Польшу, Литву, Прибалтийский край, Белоруссию и Украину и помимо того занять место России на Балканском полуострове и в Малой Азии. Германия должна кроме того создать в результате [26] войны обширную колониальную империю в Африке, в Азии и на островах Тихого океана.

Упомянутый выше лидер немецкой прогрессивной партии, член рейхстага и также «умеренный» аннексионист Фридрих Науман обобщил и облек в мечтательно-философские формы завоевательные планы и требования «умеренных» групп германского империализма в выпущенной им в 1915 г. книге «Срединная Европа». В этом новом государственном образовании, обязанном своим существованием исключительно «творчески-созидательной немецкой душе», стирались все границы между государствами и исчезали все малые государства. Призывая немцев к созданию своей «Срединной Европы» во время войны, Науман писал:

«Точно так же как Бисмарк создал Германскую империю в войне 1870 г., а не после войны, так должны наши государственные руководители заложить во время этой войны, когда льётся кровь и народы пришли в движение, основы нового государственного образования. Некоторое время спустя может быть уже будет слишком поздно»{43}. Науман не признавал права на существование малых и средних государств. Он утверждал, что они уже давно потеряли свой суверенитет и что, конечно, в германской «Срединной Европе» они обязаны будут согласно капиталистическому закону концентрации уступать свою независимость немецкому европейскому левиафану — «Срединной Европе».

Война показала, писал Науман, что ни сейчас, ни в будущем маленькие и средние государства не могут делать большой политики. «Лишь очень большие государства ещё кое-что означают, все малые государства живут использованием противоречий между великими государствами и обязаны получить разрешение, если они хотят сделать необычное движение. Суверенитет, т. е. свобода всемирно-исторических решений, сосредоточен в очень небольших местах на земном шаре. Ещё не пришёл тот день, когда будет одно стадо и один пастырь, но уже миновали те дни, когда многочисленные малые и средней величины пастыри гоняли без всякого контроля свои стада по пастбищам Европы... Дух крупнокапиталистической [27] концентрации и надгосударственной организации овладел и политикой. Теперь мыслят, как однажды выразился Сессиль Родс, «частями мира». Кто мал и хочет оставаться изолированным, тот всё равно становится зависимым от изменяющегося положения великих держав. Это является последствием централизации транспорта и военной техники. Кто не связан союзом, тот изолирован; кто изолирован, тот в опасности»{44}.

Германия и Австро-Венгрия, отдельно взятые, продолжал Шуман, слишком малы для того, чтобы устоять в мировой войне. «Поэтому, — вещал он, — среднеевропейский союз является в настоящее время не случайностью, а необходимостью»{45}.

«Срединная Европа» с её немецким «новым порядком» — эта «надгосударственная организация» должна была представлять собой хозяйственный комплекс. Малые государства не должны, как это было до сих пор, мешать большим государствам.

Объединённые Австро-Венгрия и Германия — это только «ядро» «Срединной Европы», руководимой Германией. «Наши глаза, — сказано дальше у Наумана, — таким образом, обращены в первую очередь на среднеевропейскую территорию, которая простирается от Северного и Балтийского морей до Альп, Адриатического моря и Южного края Дунайской равнины. Возьмите карту в руки и посмотрите, что простирается между Вислой и Вогезами, что находится между Галицией и Боденским озером. Это пространство вы должны рассматривать как одно целое, как многочисленную братскую страну, как оборонительный союз, как экономическую область. Здесь должен в суматохе мировой войны исчезнуть всякий исторический партикуляризм, который мешает идее единства. В этом состоит требование данного момента, в этом задача этих месяцев» {46}.

Таким образом, в «Срединную Европу» Наумана включались все западные и южные славяне, которые должны были служить орудием в руках немецких господ для завоевания мирового господства. Из дальнейших рассуждений Наумана вытекало, что к основному ядру [28] «Срединной Европы» должны были быть впоследствии присоединены на «добровольных» началах на востоке — Украина, Белоруссия, Литва; на севере — Финляндия, Швеция, Норвегия и Дания; на западе — Голландия, Бельгия, Швейцария и Франция по Вогезы и реку Сомму включительно. Такая «Срединная Европа» должна была, по планам германских «умеренных» империалистов, составить обширную «хозяйственную территорию», заключающую в своих пределах достаточно продовольственных ресурсов, промышленного и стратегического сырья для германской индустрии и для потребностей войны. Она должна была иметь достаточно плодородных земель для расселения немецких крестьян, которые должны поставлять продовольствие для городов и солдат для подавления и порабощения не-немецкого населения в «Срединной Европе» и для завоевания новых территорий.

Но и эта «Срединная Европа» не являлась самоцелью. Опираясь на неё, Германия подчинит себе всю остальную Европу и значительную часть Азии и создаст расширенную «Срединную Европу», которая должна простираться от Ледовитого океана до Персидского залива и от Соммы и Вогезов на западе до Волги на востоке и Кавказа на юго-востоке. За такую «Срединную Европу» с десятками покорённых славянских, романских и других народов, лишённых политических и гражданских прав и имущества в пользу немецких господ, воевали германские империалисты в 1914–1918 гг. Но и эта военная цель их не совсем удовлетворяла. Эта «Срединная Европа» должна была служить началом, отправной точкой для завоевания мирового господства.

«Срединная Европа» Наумана сделалась знаменем «умеренных» германских империалистов, которое объединило вокруг себя также и значительную часть крайних аннексионистов и правых социал-демократов, считавших, что предложенный Шуманом «мягкий» способ создания немецкой «Срединной Европы» на основе присоединения к Германии и Австро-Венгрии всех оккупированных территорий вместе с «союзной» Турцией является самым целесообразным и вызовет меньше всего сопротивления как у включённых в неё народов, так и у оставшихся за её пределами. [29]

При всех построениях «Срединной Европы», управляемой Германией, или же просто «Великой Германией», управляющей Европой, Россия была в центре всех захватнических планов. На её развалинах и из её строительного материала должна была быть построена «Великая Германия». В этом сходились все крайние и умеренные аннексионисты. По этому вопросу господствовало трогательное единогласие между Классом, Гугенбергом, Тиссеном, Рорбахом, Дельбрюком, Науманом и другими. «Россия, — писал Рорбах, — должна быть расчленена, раздавлена и уничтожена, а русский народ должна постигнуть такая же участь. Это должно совершиться, и гробовщик России и русского народа — Германия — ждёт лишь подходящего случая для выполнения приговора истории».

Россия, доказывал Рорбах, должна быть уничтожена по многим причинам. Во-первых, её обширные территории и богатства нужны Германии; во-вторых, она после аграрной реформы 1861 г. сделала очень большие успехи во всех областях общественной и интеллектуальной жизни, а её население слишком быстро размножается, что не входит в расчёты немцев. Если Россия не будет теперь сломлена, писал Рорбах, то она в скором времени настолько усилится, что сумеет покорить Центральную Европу. Надо поэтому действовать без промедления и нанести первый сокрушительный удар, после чего будет очень легко справиться с Россией и её народом. «Русские — истерический народ, — писал далее этот «знаток» России. — Как только начинается крах, тогда они теряют всякую способность сопротивления. Упорной борьбы до крайности в России ожидать не следует». Уменьшение России, писал Рорбах, абсолютно необходимо, ибо Германия и западная культура получат покой и безопасность лишь в том случае, если Россия будет значительно уменьшена путём отделения от нее западных областей. «Надо себе только представить, — продолжал Рорбах, — что это означает: присоединение к нынешнему объёму Германской империи территории такого же объёма, как половина Северной Германии... Балтийские провинции и Литва в состоянии при проведении колонизации... пропитать по меньшей мере 15 миллионов человек!.. Таковы широкие перспективы, которые [30] откроются в случае немецкого приобретения этих областей». Захват западных областей России, захлёбывался от восторга Рорбах, даст Германии обеспеченные стратегические границы, земли для колонизации, «великолепные области, поставляющие рекрутов для укрепления нашей вооружённой мощи». Эти области обеспечат навсегда Германию продовольствием, фуражом и лесными материалами. Присоединение к Германии этих областей изменит соотношение сил в Европе и обеспечит её в будущем от наводнения миллионов русских. «Ко всему этому надо прибавить великолепные государственные леса с их колоссальными пространствами и всё побережье. И опять, как во времена Ганзы и Тевтонского ордена, вся русская торговля до Урала и по ту сторону Урала будет отдана немецкому мореходству и избавит навсегда Германию от русского флота в её тылу»{47}.

Для того чтобы представить себе свистопляску и аннексионистское неистовство, господствовавшее на протяжении нескольких лет в Германии, достаточно будет остановиться на литературных упражнениях двух учёных, числившихся в списке «умеренных» аннексионистов. Историк Фридрих Мейнеке, выступавший за «компромиссный» мир и возглавлявший «умеренную» группу профессоров («Народная лига за свободу и отечество»), писал в декабре 1916 г. в «Франкфуртской Газете»: «Горе малым государствам, которые возьмут неверную ноту по отношению к нам. Судьба Бельгии, которая дала себя поймать и обольстить западным державам, Сербии, Черногории и Румынии... научит маленькие страны Европы надолго после войны, что для их жизни опасно прикасаться к заряженному электричеством проводу, защищающему «Срединную Европу»{48}. Профессор Онкен выпустил в конце 1917 г. книгу под многозначительным названием «Старая и новая Срединная Европа», куда он включил добрую часть Западной и Восточной Европы, всю Юго-Восточную Европу и всю Турецкую империю. И для Онкена война — это «творческий разрушитель». [31]

Она не только разрушила вражеские границы, но этим самым «создала также Новую Срединную Европу в широком понимании».

«Новая Срединная Европа» Онкена включила в себя на западе Бельгию и Северную Францию, на востоке — Польшу, Литву, Прибалтийские области, Финляндию, Украину, на юго-востоке — весь Балканский полуостров{49}. Балканский полуостров помимо своего военного, политического и хозяйственного значения должен был служить для «Новой Срединной Европы» той территориальной связью с Турцией, которой раньше нехватало. Срединная Европа в таком составе и под господством Германии, уверял Онкен, не имеет ничего общего с «английским, русским или американским империализмом». Она «является детищем совершенно другого духа, так как, — продолжал он, — ...германская мировая политика не хочет завоёвывать силой, а желает присоединения на началах свободы» (in Freiheit anschlissen). Она стремится создать на пути Берлин — Багдад не Германскую империю-поместье (Herrenreich) по английскому образцу, а свободное политико-экономически-культурное товарищество, связанное общими интересами великих и малых держав» {50}.

Северное и Балтийское моря, Черноморский бассейн и ворота к входу и выходу в Средиземное море — так выглядела «Новая Срединная Европа» профессора Онкена. Онкен в отличие от своих более реакционных «коллег» не требовал искоренения не-немецкого населения в захваченных областях, он также не требовал переселения «двух миллионов немцев с Волги» с «Срединную Европу» и удовлетворялся приобретением для них автономии в пределах России. Свои планы мирового господства Онкен прикрывал блудливыми словами о «свободе», в то время как профессор Шеффер прямо говорил об искоренении не-немецкого населения в завоёванных странах и требовал для Германии «пространства без людей».

Завоевательные планы создания «Срединной Европы» под германским главенством в качестве основы для [32] распространения немецкого господства на весь мир, планы, которые так прочно владели всеми немецкими шовинистами, не были, как показано выше, новыми. Они принадлежали отцам и дедам Гугенбергов, Тиссенов, Шефферов и Онкенов.

Изложенные выше завоевательные планы германского империализма сделались с середины 1915 г. общепризнанной программой всех немецких имущих классов, подавляющего большинства мелкой буржуазии и интеллигенции. Эту империалистическую программу крупнокапиталистическая, юнкерская и вся зависимая от финансового капитала печать пропагандировала на все лады и прививала германскому народу вплоть до осени 1918 г. Её поддерживали буржуазные политические партии в рейхстаге и за его стенами.

Эксперт исследовательской комиссии рейхстага Эрих Фолькман, изучавший этот вопрос по опубликованным и неопубликованным архивным документам, пишет в своём исследовании «Аннексионистские вопросы мировой войны»: «Все партии, за исключением социал-демократии, высказывались за победный мир со всеми желательными гарантиями и с территориальными приращениями. Но и социал-демократия также соглашалась в принципе с точкой зрения канцлера, который требовал реальных военных, политических и экономических гарантий на Востоке и на Западе»{51}.

Широкое распространение ультра-аннексионистских взглядов, захватившее все имущие классы и зависимые от них прослойки германского общества, является прекрасной иллюстрацией всемогущества финансового капитала. «Факты говорят, — писал Ленин, в 1915 г., — о повальном присоединении к империалистам всех имущих классов вплоть до мелких буржуа и «интеллигенции»{52}. Ленин дал классическое по своей глубине и простоте объяснение этих фактов и доказал, почему они неизбежны и «законны» при империализме. «Империализм есть подчинение всех слоев имущих классов финансовому капиталу и раздел мира между 5–6 «великими» державами, из которых большинство участвует теперь в войне. [33]

Раздел мира великими державами означает то, что все имущие слои их заинтересованы в обладании колониями, сферами влияния, в угнетении чужих наций, в более или менее доходных местечках и привилегиях, связанных с принадлежностью к «великой» державе и к угнетающей нации»{53}.