I.
Капиталистическая Европа и Советский Союз в экспансионистской программе германского фашистского империализма

В стратегии и тактике немецкого империализма с давних пор определенное место постоянно занимали планы насильственного установления своего господства в Европе и, более того, в мировом масштабе. Эта неизменная и преследующая далеко идущие цели основная политическая концепция базируется на подавлении всех прогрессивных сил как внутри страны, так и, в силу своей особой агрессивности, за ее пределами. Эта концепция уже в период первой мировой войны доказала как свою опасность, так и историческую нереальность, а наиболее полное свое выражение она нашла во вновь предпринятой в период 1939-1945 гг. попытке решить исход борьбы за мировое господство в свою пользу.

Основные причины возникновения второй мировой войны лежат в капиталистическом строе. Прежде всего они являются результатом действия открытого В. И. Лениным закона неравномерности экономического и политического развития капитализма в эпоху империализма в отдельно взятых странах, каждая из которых на монополистической стадии развития обнаруживает присущий ей специфический скачкообразный и насильственный характер и ведет к постоянному изменению соотношения сил между ними{13}. Это изменение сил [33] в соответствии с волчьим законом капитализма в период между двумя мировыми войнами породило две большие соперничающие между собой империалистические группировки в виде «государств оси» и западных держав и привело к дальнейшему обострению противоречий между ними. При этом, следует учитывать, что Германия как крупная империалистическая держава приобрела, вес лишь в тот период, когда мир уже был поделён между другими империалистическими государствами, в силу чего германский империализм, не добившись своих целей по переделу мира в свою пользу в первую мировую войну, приобрел особо агрессивный характер.

Однако основной причиной его исключительной агрессивности явилось противоречие между высоким экономическим потенциалом германского империализма него ограниченными возможностями в рамках сложившейся империалистической системы, тесное переплетение монополистического капитала с прусским юнкерством, Это и обусловило то, что именно он стал инициатором и главным агрессором в развязывании второй мировой войны.

Вторая мировая война, равно как и ее предыстория, была не только выражением острого конфликта внутри всей системы империализма, но одновременно и ярким подтверждением основного противоречия между социализмом л капитализмом, начало которому положила Великая Октябрьская социалистическая революция. В восстановлении и упрочении господства империализма на всем земном шаре империалистические группировки видят свою главную классовую цель, которую они пытаются осуществить различными средствами и в достижении которой германскому империализму отводится роль ударной силы в борьбе против первого в мире социалистического государства. Именно в этом плане вторая мировая война являет собой наглядное выражение общего кризиса империалистической системы.

В связи с агрессивными актами фашистской Германии во второй мировой войне установление оккупационного режима в отдельных странах и областях было главным средством в реализации ее стремления к господству, осуществляемого под лозунгом «нового порядка» в Европе. В этом режиме особенно наглядно воплощалась [34] политика господствующей государственно-монополистической системы, суть которой сводилась к тому, чтобы добиться покорения, ограбления и порабощения народов. В то же время этот режим был использован для того, чтобы в угоду классовым целям немецкого империализма жестоко расправиться со всеми силами общественного прогресса. К агрессивной оккупационной политике фашизма как нельзя лучше подходит данная В. И. Лениным в 1921 г. оценка международной политики финансового капитала. Он писал, что порождаемые финансовым капиталом империалистические войны неизбежно несут с собой неслыханное усиление национального угнетения, грабежа и удушения порабощенных народов{14}. Тот факт, что из 50 млн. жертв войны, развязанной фашистской Германией, 24,5 млн. составляют гражданские лица, погибшие в подавляющем большинстве не в результате непосредственно боевых действий, показывает безудержность, с которой правящие круги гитлеровского рейха стремились достичь своих целей.

1. Некоторые основные черты фашистского «нового порядка»
в Европе в начальный период второй мировой войны.

Планы, лежавшие в основе насильственной экспансии германского фашистского империализма и его оккупационной политики, составляли в своей совокупности целую систему политических, военных, хозяйственных и идеологических мер, которые были распределены во времени и дифференцированы по степени важности. При этом учитывались как конкретные цели в отношении отдельно взятых стран, так и складывающееся в тот или иной момент соотношение сил, в особенности, военные-возможности фашистской Германии. Примером этому может послужить так называемое «бескровное присоединение» Австрии и Чехословакии, так же как и попытки создать Юго-Восточные Штаты Европы, а также включить в сферу своей власти и влияния, комбинируя различные [35] средства политического и экономического давления, такие страны, как Швеция, Финляндия, Турция и другие.

Главным же средством осуществления этой программы была агрессивная война. Наиболее подходящим временем для этого германский империализм считал 1939 год. Гитлер 23 мая 1939 г. заявил в своей речи перед руководящими военными деятелями, что дальнейшее осуществление «германских притязаний» невозможно без вторжения в другие государства, что «дальнейшие успехи невозможны без кровопролития»{15}.

В фашистских планах установления «нового порядка» не трудно распознать различные его ступени, которые, если даже определенные их формы не всегда ясны, выражают степень вовлечения различных стран в сферу господства германского империализма. Первые шаги в этом направлении представляли собой включение завоеванных областей в состав великогерманского рейха. К этим территориям относятся Польша, часть Югославии, Бельгия, Люксембург, значительные территории северной и восточной Франции, которые должны были быть либо прямо «аннексированы», либо «присоединены» к Германии на правах протектората.

Подобные планы вынашивались в отношении Дании и Норвегии. Что касается остальной части капиталистической Европы, то в более отдаленном будущем планировалось объединить ее в некое политическое и экономическое «великое европейское пространство» под господством германского империализма. Основой программы установления «нового порядка» являлось уничтожение социалистического государства, присоединение значительной части его территории, захват его огромных экономических богатств и превращение его народов в рабов германской «расы господ». Разгром Советского Союза не только устранил бы главное препятствие на пути германского империализма к мировому господству, но и решил бы классовое столкновение империализма с социализмом в пользу капитализма. [36]

И наконец, чтобы поддерживать подобный континентальный «новый порядок», планы мирового господства германского империализма предусматривали захват большей части Африки, Ближнего и Среднего Востока, а также ставили своей задачей твердо закрепиться на американском континенте{16}.

Военные цели, лежащие в основе этих планов, не представляли собой чего-либо нового, так же как и не являлись только лишь творением Гитлера или его узкой нацистской руководящей клики.

Уже перед первой мировой войной и в ходе ее немецкие империалисты преследовали аналогичные цели{17}, Такие идеологи немецкого империализма, как Нейман, Гойсгофер, Дайц и другие, а также ведущие представители германского финансового капитала Рехлинг и Дуйсберг в период между двумя мировыми войнами развивали концепции создания «великого европейского пространства», которые фактически предвосхищали основные аспекты фашистской экспансионистской политики. Применение их в ходе второй мировой войны в максимально широких и исключительно жестоких формах явилось закономерным результатом тесного слияния монополий и государственного аппарата в рамках фашистской диктатуры.

Марксистская историческая наука с полным правом отмечает, что планы, преследующие военные цели, порожденные такими могущественными монополиями, как «ИГ Фарбениндустри», Цейсс, а также электроконцерны, объединение концернов угля и стали, частично уже перед войной, и особенно в 1940-1941 гг., на вершине милитаристских успехов гитлеровской Германии, были [37] важнейшими документами фашистской политики экспансии и войны{18}.

Разбойничьи требования, открыто провозглашенные в так называемых «программе пожеланий» и «планах мира», через государственно-монополистические объединения немецкой крупной буржуазии, и планы центральных государственных органов власти нашли свое отражение во время войны в политических, военных и экономических акциях.

Во всех агрессивных действиях, равно как и в ходе их подготовки, отчетливо видна политическая и классовая сущность их империалистических, разбойничьих целей. Руководствуясь идеологией антикоммунизма, расизма и антисемитизма, фашизм придал ей еще более человеконенавистнический характер. Слияние экономических экспансионистских притязаний германского фашистского империализма с его классовыми политическими целями создало основу, определившую конкретный характер его оккупационного режима в отдельных странах. Этот режим, особенно в Польше и чехословацких областях, с его системой неприкрытого грабежа и прямой аннексии с самого же начала проявил свои характерные черты в таких действиях, как ликвидация государственной независимости, порабощение населения и его частичное физическое уничтожение или переселение в интересах «германизации». По-иному вели себя правящие круги Германии в оккупированных капиталистических странах Северной и Западной Европы, где они в значительной степени опирались на часть местной, коллаборационистской буржуазии, подчиняя ее себе как младшего партнера, чтобы таким путем использовать, государственный и хозяйственный аппарат этих стран для осуществления своих политических и экономических целей и, не в последнюю очередь, также для подавления движения народного сопротивления. Роль главного связующего звена предоставлялась в этом деле антикоммунизму.

Сообразно этому отводилась соответствующая роль упомянутым выше странам фашистского «нового порядка» и проявлялся различный образ действий в отношении [38] населения с расчетом приобщить его к делу служения интересам германского империализма. Конечно, это различие носило весьма неустойчивый характер. Чем 6ольше фашистская Германия, сопоставляя военное положение и сопротивление народов, видела угрозу своего поражения, тем ощутимее выступали на передний план жестокое насилие и массовый террор как характерные доминирующие черты ее режима во всех оккупированных странах.

Кроме того, надо, отметить, что повсюду, где устанавливался фашистский оккупационный режим, он незамедлительно проявлял свои характерные признаки, а именно: отмена всякой подлинной государственной независимости оккупированных стран, их экономическое ограбление и связанное с этим стремление по возможности поставить их материально-экономические и людские ресурсы на службу ведения войны, неограниченный террор против всех прогрессивных сил и расовая дискриминация.

Вслед за фашистской армией агрессии, по-разбойничьи захватившей Польшу, Данию, Норвегию, Бельгию, Люксембург, Голландию и Францию, Югославию и Грецию, двигался второй эшелон, состоявший из военных и гражданских оккупационных властей, полиции, органов СС и государственной службы безопасности, а также из специалистов-хозяйственников, призванных править на местах и грабить завоеванные страны в интересах немецких монополий.

Польское государство сразу же было ликвидировано. Большая часть его территории — области Познань, Поморье, Лодзь, Шленск и другие, в которых проживало 9,5 млн. человек (свыше ¼ общей численности населения), — была включена в состав Германии.

Остальная оккупированная территория после короткого периода военного режима в октябре 1939 г. получила статут генерал-губернаторства, фактически же просто стала немецкой колонией. Дания, правда, формально сохранила свою самостоятельность, фактически же она управлялась, немецким государственным уполномоченным. Норвегии также были оставлены различные государственные учреждения. Реальная государственная власть принадлежала, однако, оккупационным органам, [39] руководимым рейхскомиссаром Тербовеном, опиравшимся на фашистский режим Квислинга. Подобные черты были присущи и оккупационному режиму Зейсс-Инкварта в Голландии. Бельгия и Северная Франция образовали единую оккупационную область под эгидой военного командующего. Сверх того, военный режим продолжал существовать во всех областях Франции, оккупированных в 1940 г. Он затем был распространен на всю территорию Франции. Эйпен и Мальмеди, весь Люксембург, Эльзас и Лотарингия были аннексированы. Вместе со своими союзниками немецкие империалисты расчленили Югославию, оторвав для себя Словению, Далмацию, а также часть Македонии. Сербия была подчинена немецкому военному командованию. Военному управлению были подчинены также значительные районы греческой территории, большая же часть страны находилась в руках марионеточного правительства.

Фашистские оккупационные власти учредили во всех занятых странах и областях систему политического террора. Полиция, гестапо, военные и гражданские чрезвычайные суды сразу же после вступления немцев начали охоту на коммунистов и представителей всех других прогрессивных сил. Специальные «оперативные команды» Гиммлера, впервые введенные уже при насильственной аннексии Австрии и при уничтожении Чехословакии, в Польше и других оккупированных странах преследовали все «враждебные рейху стремления». Тюрьмы и вновь сооружаемые концентрационные лагеря начали заполняться патриотами многих европейских национальностей. Практика фашистского преследования евреев, с принудительной регистрацией, заключением их в гетто и последующим перемещением в различные лагеря смерти, перешагнула через границы Германии.

Варварские цели в отношении польского населения стали очевидны уже непосредственно в начале войны. Еще не были закончены военные действия против Польши, когда 12 сентября 1939 г. на совещании с участием Гитлера, Риббентропа, Кейтеля, Йодля и руководящих представителей управления зарубежной разведки и контрразведки верховного командования вермахта было принято решение об истреблении польской интеллигенции, евреев, а также всех тех, кого, по их мнению, надлежит рассматривать как потенциальные силы сопротивления{19}. [40]

О том, какая участь ждала остальную часть польского населения, сказал генерал-губернатор Ганс Франк ровно год спустя — 12 сентября 1940 г., подчеркнув, что поляки, порабощенные немецкой, «высшей» расой, не имеют права ни на равный с ней жизненный уровень, ни на более высокое образование и соответственное профессиональное развитие. Далее он разъяснил: «Нас в общем-то и не интересует процветание этой страны... Нас лишь интересует вопрос германского авторитета в этом районе... Мы имеем здесь лишь, только гигантский лагерь рабочей силы, где все, что означает власть и самостоятельность, находится в руках немцев»{20}. К этому времени уже были уничтожены десятки тысяч польских граждан, примерно четверть миллиона из аннексированных областей высланы и сотни тысяч направлены на принудительные работы в Германию. Этими же принципами фашистские оккупанты руководствовались и в Чехословакии.

Гитлер одобрил предложения рейхспротектора фон Нейрата и его государственного секретаря К. Г. Франка о том, что чешское население после ликвидации всех «враждебных рейху» и подрывных элементов должно быть «ассимилировано», иными словами, «онемечено», а остальное выселено из протектората. Итоги оккупационного режима показывают, с какой настойчивостью осуществлялись эти предложения. В фашистских концлагерях было уничтожено 300 тыс. чехословацких граждан. Около 600 тыс. чехов в период с 1939 по 1944 г. были вывезены в Германию. Почти полмиллиона гектаров плодородной земли конфисковано в пользу немецких колонизаторов.

В Югославии также сразу после нападения фашистов начался политический террор. Более того, сотни тысяч югославов были обречены на переселение из аннексированных Германией и другими государствами областей, особенно из Словении и Бачки. В проведении этих репрессивных мероприятий оккупационные органы в Югославии [41] в значительной мере опирались «а местных коллаборационистов. С помощью формирований сателлитов, как, например, профашистский режим усташей в Хорватии, «независимое» королевство Монтенегро и сербское «правительство» генерала Недича, они стремились разжигать националистические страсти и религиозный фанатизм и тем самым облегчить проведение в жизнь своих колониалистских целей.

Главная цель фашистского принудительного господства в оккупированных странах, как в общепринятых, так и в специфических формах его проявления, заключалась в скрупулезном экономическом ограблении этих стран. Используя государственно-монополистическую власть немецкого финансового капитала в интересах военной фашистской экономики, фашистская администрация осуществляла, наряду с прямым ограблением путем конфискации запасов сырья, золота и валютных фондов, наложения высоких оккупационных платежей и прочего, также принудительное подчинение финансовой системы и частичную «интеграцию» экономического потенциала оккупированных стран с помощью наиболее мощных и влиятельных немецких монополистических объединений.

Сверх того, возникли новые государственно-монополистические органы, как, например, главное управление «Ост» для захваченных польских областей, северное «Алюминиевое акционерное общество», «Континентальное нефтяное акционерное общество», пользуясь посредническими услугами которых немецкие концерны обеспечивали свою долю богатств в оккупированных странах, Таким путем Крупп, Флик, Клекнер, Рехлинг, Маннесман, «Герман Геринг-верке» и другие монополистические группы часто в союзе с крупными банками присваивали себе наиболее ценные горные и металлургические предприятия, сталелитейные и прокатные заводы Верхней Силезии, северофранцузские и бельгийские промышленные районы, медные рудники Югославии, то есть фактически целые отрасли промышленности оккупированных стран.

Такими методами могущественнейший немецкий концерн «ИГ Фарбениндустри» завладел продукцией польской химической и нефтяной промышленности, норвежской алюминиевой промышленности, а также химическими заводами в Бельгии и Югославии. Кроме того, другие [42] отрасли тяжелой и легкой промышленности этих стран — польские текстильные предприятия, датские судостроительные верфи или голландская электропромышленность — были превращены в объекты преимущественных прав немецких монополий. Последние скрупулезно воздействовали на них, используя возможности, предоставленные оккупационным режимом, а также фашистскую расовую идеологию, и в особенности антисемитизм. Наглядным доказательством этому являлось практическое применение такого метода экономического грабежа, использовавшегося и в самой Германии, в оккупированных странах, как «экспроприация» предприятий, принадлежавших лицам еврейской национальности. Так, например, был захвачен Фликом концерн Печека, «ИГ Фарбениндустри» присвоена польская фабрика красителей Вола, распроданы сотни голландских предприятий немецким фирмам{21}.

В тесной связи с указанным выше процессом стояло возрастание объема военно-промышленных заданий промышленности оккупированных стран. Так, например, в сентябре 1940 г. Дании было определено задание на сумму 42 млн. крон. Французская промышленность получила задание наряду с другими заказами изготовить к апрелю 1941 г. 13 тыс. грузовых автомобилей, 3 тыс. самолетов и несколько миллионов гранат. К концу года общая сумма стоимости военных заказов в занятых областях Франции, Бельгии и Голландии составила в целом около 4,8 млрд. немецких марок{22}. Кроме того, конфискация в этих странах обнаруженных сырьевых запасов явилась существенным дополнением немецкого военно-промышленного потенциала. К концу 1941 г.{23} только из стран Западной Европы было выкачано наряду со многими другими ценностями 365 тыс. т цветных [43] металлов, 272 тыс. т чугуна, 1 860 тыс. т металлолома и 164 тыс. т химических изделий. К этому следует еще добавить и захваченные запасы горючего — около 800 тыс. т.

Большой размах приняло и ограбление продовольственных запасов оккупированных стран. Из Польши за период 1940-1941 гг. наряду с другими сельскохозяйственными продуктами было вывезено свыше 1 млн. т зерна. Дания в первый год оккупации была вынуждена поставить наряду с другими продуктами 83 тыс. т масла, около 257 тыс. т говядины и свинины, почти 60 тыс. т яиц и 73 тыс. т. сельдей. Из Франции оккупанты вывозили ежегодно сотни тысяч тонн пшеницы, свыше двух миллионов гектолитров вина, а также большое количество молочных продуктов и мяса{24}. В оккупированных странах наиболее важные продукты питания были строго рационированы. Количество продовольствия, оставленное для населения, особенно в Польше, а также в Греции, в значительной мере зависящей от импорта, быстро упало ниже прожиточного минимума. В дополнение к массовому террору большие потери населения начались вследствие дистрофии и голода.

Таким образом, реакционный, грабительский характер войны, развязанной гитлеровской Германией, выявился буквально с первых же дней ее ведения и целиком и полностью подтвердил правильность оценки, данной ей в начале июля 1940 г. Центральным Комитетом Компартии Германии: «План создания новой Европы... сводится к тому, чтобы установить господство немецкого империализма над Европой, навязать покоренным и зависимым народам реакционные, антинародные тоталитарные режимы, которые являлись бы их послушным орудием. Такая «новая» Европа стала бы Европой с бесправными, порабощенными рабочими и крестьянами, Европой нужды, нищеты и голода трудящихся масс»{25}.

Международный военный трибунал в Нюрнберге в своем обвинительном заключении против главных нацистских преступников от 1 октября 1946 г. отмечал, что все эти планы остались бы «академическими» и безрезультатными, [44] если бы в их основе не лежала «общность» руководящей военной касты фашистской Германии с другими главными силами ее режима, если бы не был всесторонне использован руководимый ими военный аппарат.

Армии империализма с давних пор являются главным орудием его агрессивной политики подчинения других стран и народов. Их способность к действию представляет собой в конечном счете решающее условие для проведения агрессивных и оккупационных мер, обеспечивает совместно с другими органами существование режиму угнетения. Этот общий для всех эксплуататорских режимов факт, который особенно остро проявляется как в ранний период истории, так и в настоящее время в агрессивных действиях и мероприятиях со стороны империалистических государств, всегда был характерной чертой вооруженных сил германского империализма. Их деятельность по кровавому подавлению порабощенных народов проявилась уже в проводимых ими колониальных войнах, затем в период первой мировой войны, а также в агрессивных действиях против молодой Советской республики, насильственных акциях, проводимых кайзеровской немецкой армией и «добровольческим» корпусом против населения оккупированных областей. Однако в годы второй мировой войны она приобрела невиданный в истории размах.

В варварском использовании военной машины фашистского немецкого государства воплотились характерные, существенные черты немецкого милитаризма. На его реакционную роль в прусско-немецкой истории указывал уже Фридрих Энгельс. Он отмечал, что следствием влияния устремлений немецкого финансового капитала в его погоне за прибылью и властью, его необузданной жажды завоеваний с традиционными авантюристическими планами военной касты явилось роковое усиление милитаризма. Его роль как исполнителя и наиболее надежной опоры капиталистической политики угнетения и закабаления других народов, равно как и своего собственного, была блестяще раскрыта и разоблачена еще перед первой мировой войной Карлом Либкнехтом в его трудах, посвященных анализу современного милитаризма.

Исследуя в настоящей работе специфические черты и формы проявления внешней функции немецкого милитаризма [45] в антисоветской агрессии фашистской Германией, нельзя не. признать: решающего значения вывода марксистско-ленинской философии о том, что современный милитаризм в обеих своих наиболее типичных функциях (как агрессивная сила на. внешней арене и как орудие порабощения общественных прогрессивных сил внутри страны) представляет собой явление, органически присущее капиталистической системе{26}, что обе его функций — результат единой, совместной политики господствующих классов. При этом подавление всех прогрессивных классовых сил внутри страны — одновременно, решающее, условие для начала и проведения в жизнь как экспансии за рубежом, так и функций угнетения. Эта неразрывная связь внутренней и внешней функций милитаризма особенно наглядно проявляется; в агрессивной политике германского фашистского империализма. Жестокое подавление с помощью фашистской диктатуры всех революционных и прогрессивных сил в Германии, когда правящие круги опираются на милитаристский инструмент власти, создало внутренние предпосылки для того, чтобы приступить к насильственному осуществлению планов мирового господства, в особенности к уничтожению социалистического государства.

Вермахт как главный военный инструмент фашистской государственно-монополистической господствующей системы был при этом в соответствии с его классовым назначением одновременно и важнейшим исполнительным органом ее варварского режима принуждения в отношении европейских народов. И это не только в том смысле, что с помощью военной силы создавались условия для осуществления этой политики. Военные органы и сами непосредственно принимали активное участие в грабеже, порабощении и истреблении народов других стран. Эта их роль и назначение еще задолго до начала второй мировой войны были отчетливо сформулированы в военной доктрине германского империализма, в которой исходя из агрессивных целей определялись основные положения о ее милитаристском характере, методах ведения войны и подготовки вооруженных сил. Главную, основную часть этой доктрины составляло выработанное [46] в двадцатых и тридцатых годах учение о тотальной войне. Большинство военных теоретиков германского империализма сделали из поражения в первой мировой войне характерный в силу своей неизменной реакционно-агрессивной позиции вывод: чтобы добиться успеха в новом военном столкновении за мировое господство, необходимо всеобъемлющее ведение войны и особенно полное исчерпывание в этих целях всех возможностей и ресурсов собственного народа, использование всех его средств в борьбе с противником. Такая экстремистская позиция стала весьма популярной в канун мировой войны и по: лучила официальное признание{27}. В приложении к меморандуму верховного командования вермахта «Ведение войны как организационная проблема» от апреля 1938 г. говорится: «Война ведется всеми средствами, не только оружием, но также и такими средствами, как пропаганда и экономика. Она направлена против вооруженных сил противника, против его материальных источников силы и морального потенциала его народа. Лейтмотивом ее ведения должно быть: при необходимости можно пойти на все»{28}.

Эту доктрину отличает полное пренебрежение ко всем жизненным интересам народов. «Такая война, — указывается в этом документе, — не должна знать в своем ходе никакой пощады по отношению к вражескому народу»{29}. Это положение определило также позицию в отношении вопросов ведения войны и прав народов. Со стороны теоретиков империалистических государств, в первую очередь ФРГ, будет вновь и вновь предприниматься попытка маскировать военные преступления и преступления против человечества ссылкой на ошибки, якобы допущенные в отношении международно-правовых норм к моменту событий, и, в особенности, стремление дискриминировать сопротивление населения оккупированных стран против этих преступлений как «противоречащее закону», выводя из этого «право» фашистских [47] оккупантов любыми средствами сломить это сопротивление.

Подобная точка зрения сознательно игнорирует саму сущность агрессивной войны, которая велась фашистским немецким империализмом как покушение на свободу, безопасность и существование подвергшихся нападению народов и государств{30}.

Международное объявление агрессии вне закона как государственное требование впервые было сформулировано в Декрете молодой Советской власти о мире и под влиянием советской внешней политики и антивоенной позиции народов уже в 1928 г. нашло свою первую международно-правовую фиксацию в пакте Бриана — Келлога{31}.

В этом соглашении, подписанном в 1939 г. 63 государствами, в том числе и Германией, несмотря на известные существенные недостатки (в частности, отсутствие в нем определения агрессора и санкций против него), был закреплен принцип, соответствовавший правильному мышлению всего свободолюбивого человечества, а именно: любая агрессивная война — грубое нарушение прав народа, а следовательно, преступное действие.

В силу такой позиции вытекающие из этого соглашения последствия соответствовали общепринятому принципу: несправедливость не может служить основой права независимо от того, готов ли агрессор в том или ином случае соблюдать некоторые международные нормы ведения войны или нет. Это в особенности относилось к оккупационному режиму, устанавливаемому агрессором в отдельных странах и областях. Освободительная борьба народных масс в странах, подвергшихся нападению фашистской Германии, и партизанское движение как специфическая форма этой борьбы являлись поэтому вполне законными средствами. Они выражали неотъемлемое право народов на защиту свободы и независимости, право, на которое в своих трудах указывал еще Фридрих Энгельс{32} и значение которого в новых условиях [48] ведения войны полностью признавалось и прогрессивными буржуазными военными теоретиками XIX века, такими, как Карл Клаузевиц{33}. Различные формы вооруженного сопротивления населения, вызванные фашистской агрессией и связанной с ней политикой террора и грабежа, носили характер национальной освободительной борьбы за защиту права на самоопределение и восстановление суверенитета подвергшихся нападению народов и государств и представляли собой, таким образом, акт самозащиты против грозящего им порабощения и физического уничтожения.

В этой борьбе участвовали миллионы патриотов во главе с коммунистами. Эта борьба стала решающим фактором превращения несправедливой войны соперничающих между собой мощных империалистических группировок в справедливую освободительную войну против фашистской коалиции. И эта борьба в то же время соответствовала элементарным требованиям международного права — положить конец агрессии. Эта борьба была не только правом народов. Как показывает ход второй мировой войны, она внесла существенный вклад в дело победы над агрессором и скорейшего окончания войны.

Следует также отметить, что именно партизанская война, против которой особенно яростно выступают империалистические идеологи от истории и специалисты международного права, даже формально отвечала обязательным нормам международного права того-времени. Партизаны действовали точно в соответствии с условиями, определенными статьей I к IV приложению Гаагского соглашения 1907 г. о законах и правилах ведения сухопутной войны. Более того, когда партизаны проводили операции против фашистов в освобождаемых ими от оккупантов областях, их действия вполне соответствовали также статье II этого документа{34}. Фактически партизанские отряды были нерегулярными вооруженными силами, [49] которые имели принципиальное право на признание их статуса как участников войны.

В сущности, современные апологеты империализма исходят в своей аргументации из тех же позиций, что и фашистское государство при подготовке своих агрессивных и оккупационных действий. При этом их представители даже не останавливаются перед тем, чтобы полностью отрицать законный характер норм международного права.

В их теоретических взглядах, так же как и в подготовке войск, и особенно офицерского корпуса, нашла свое выражение сформулированная еще до первой мировой войны основная идея о том, что соблюдение этих норм зависит от целесообразности их использования при ведении войны (цель оправдывает средства).

Подобные инструкции для офицеров содержались в руководстве, изданном в 1939 г. генеральным штабом на военное время. Главный тезис этих инструкций гласил: для соблюдения правил войны решающим в конечном счете является фактор целесообразности{35}.

Опираясь на пропаганду необходимости захвата и уничтожения заложников, а также на меры верховного командования вермахта по принудительному использованию военнопленных на работах, имеющих важное значение для ведения войны, полностью отвергая право населения других стран на сопротивление и предусматривая коллективное наказание как средство подавления сопротивления, военные заправилы и юристы еще до начала войны разработали целую систему противоречащих международному праву мероприятий, в которых нашли свое отражение основные черты фашистской военной доктрины{36}. Суть ее сводилась к следующему: добиться победы любыми средствами и компенсировать неблагоприятное соотношение сил; используя преступные средства и методы ведения войны.

Готовя свой режим угнетения, господствующие круги Германии и их военная клика придавали также большое [50] значение ведению психологической пропагандистской войны, направленной на идеологическое подчинение других народов. Использование ее еще в мирное время должно было служить целям подготовки войны с применением оружия. С началом военных действий планировалось усилить психологическое и пропагандистское воздействие, не считаясь ни с какими ограничениями. Особое значение придавалось разлагающей пропаганде среди гражданского населения вражеской страны. В указаниях верховного командования вермахта, изданных в 1938 и 1939 гг. для вновь созданного органа его военной пропаганды — военно-пропагандистского отдела верховного командования вермахта, эта задача стояла на первом месте. В этих указаниях речь шла прежде всего о служебной инструкции верховного командования вермахта летом 1938 г. по вопросу о создании и задачах военных органов пропаганды, а также об основном распоряжении верховного командования вермахта относительно пропаганды с началом войны{37}.

Если рассматривать эти приготовления, учитывая подстрекательскую антикоммунистическую и шовинистическую пропаганду среди личного состава вермахта, а также муштру, доводящую до слепого, бездумного послушания, то станет ясно, что в лице вермахта был создан военный инструмент для тщательного осуществления милитаристских планов фашистского немецкого империализма.

Эта подготовка к ведению войны за мировое господство варварскими методами уже проявилась в период агрессивных военных кампаний осенью 1939 г. и до начала 1941 г. Массированные налеты авиации на открытые города и другие гражданские объекты, беспощадное разрушение захваченных населенных пунктов, казни военнопленных, убийства гражданского населения сопутствовали наступлению фашистских армий. Такой же в основе своей была и роль вермахта как оккупационного органа: насаждать «новый порядок» всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Правда, его участие в проведений оккупации выражалось различно — в зависимости от конкретных целей оккупационного режима, а также сил и средств, необходимых [51] для их реализации; в том числе, в последнюю очередь, от развертывания и силы народного сопротивления в отдельных странах. Однако в каждом случае военные органы призваны были быть надежной опорой и действенным инструментом фашистского режима угнетения. Военные органы несут особую ответственность за преступные действия против населения тех стран и областей, в которых они временно или постоянно совершали как оккупанты свои насильственные действия.

Террор, чинимый ими совместно с другими органами фашистского исполнительного аппарата, а также подавление народного сопротивления в этих странах находили свое выражение не только в варварском обращении с пленными или в так называемых карательных операциях против населения, но и в ряде специфических мероприятий по уничтожению. Прежде всего речь идет о преследовании коммунистов и других прогрессивных сил. В приказе Кейтеля от 16 сентября 1941 г. «О повстанческом коммунистическом движении в занятых областях» указывалось, что за гибель одного немецкого солдата разрешалось замучить от 50 до 100 коммунистов{38}. Следует сказать об участии военных оккупационных органов в уничтожении еврейского населения, как это имело место в Сербии и Греции, а также об осуществлении программы германизации{39}.

Генерал Фридерики, уполномоченный вермахта при рейхспротекторе в Богемии и Моравии, так, например, комментировал цели программы перемещения и уничтожения в отношении чешского народа: «В этом направлении мы отныне постоянно будем следовать». Он указал на меморандум, подготовленный им уже в июле 1939 г., в котором он пришел к тем же окончательным выводам, что и фон Нейрат и К. Г. Франк{40}.

Именно в восточных и южноевропейских странах, в соответствии с целями правящих кругов Германии, террор, проводившийся также и военными органами, принял [52] особые размеры. В обвинительном акте Нюрнбергского процесса отмечаются преступления военных властей в Югославии: убийства, жестокое обращение, угон военнопленных и других военнослужащих, а также гражданского населения на принудительные работы, открытый грабеж имущества, преднамеренное разрушение городов и населенных пунктов и другие жестокости и преступления{41}. Такой же зверский режим террора установили военные власти фашистской Германии и в Польше. Только с 1 сентября по 25 октября, когда они пользовались в оккупированных областях неограниченной властью, значительную часть творившихся там преступлений против населения следует отнести, как это подробно доказал польский историк Симон Датнер, на их счет{42}. Позже, как фактически, так и формально, военные органы, не зависимые от гражданского управления, также принимали активное участие в акциях террора и уничтожения польского населения. Их роль особенно возросла с лета 1942 г., когда была издана строжайшая директива Гитлера и главного командования сухопутных войск с требованием сломить народное сопротивление. Директива, в частности, предусматривала соучастие в так называемых акциях «по умиротворению», с которыми были связаны различные массовые репрессии, такие, как расстрелы людей и сожжение дотла населенных пунктов. Более того, подразделения и части главнокомандующего в генерал-губернаторстве (с осени 1942 г. — военное командование генерал-губернаторства) не раз привлекались для помощи полиции по угону польских граждан на принудительные работы в Германию и в концлагеря, а также для проведения акций по уничтожению еврейского населения. Подразделения вермахта участвовали в подавлении восстаний в варшавском гетто, в лагере смерти Собиборе, а также в период Варшавского восстания в августе 1944 г.

Роль фашистских военных органов в Польше станет [53] еще более очевидной, если учесть, что вермахт в так называемом «генерал-губернаторстве» в период оккупации: составлял в среднем свыше 85% всех вооруженных сил оккупационного режима и численно был его главной опорой. Дислокация воинских частей и их использование в значительной степени способствовали осуществлению в таких ужасных масштабах поставленной цели по уничтожению польского населения: было уничтожено более 6 млн. польских граждан{43}.

Хотя активное использование военных органов в качестве инструмента оккупационной власти в занятых странах Западной и Северной Европы в целом не носило таких крайних форм, как в Польше и Югославии, тем не менее вермахт повсюду выступал как неотъемлемый орган фашистского насильственного господства. Не следует забывать также о его роли в экономическом ограблении этих стран.

За счет оккупированных областей повсеместно содержался не только вермахт. Немецкий империализм совместно с монополистическими союзами и гражданскими государственными экономическими органами создал в ходе подготовки второй мировой войны всеобъемлющую военно-экономическую организацию в лице управления военной промышленности и вооружения верховного командования вермахта, деятельность которой наряду с решением важных военно-хозяйственных вопросов в интересах вермахта была направлена на оперативное использование военно-хозяйственных и военно-промышленных ресурсов стран, подвергшихся нападению. Специально созданные для этой цели военно-хозяйственные штабы и приданные им специальные технические формирования обычно прямо с боевыми частями проникали в эти страны, чтобы конфисковать важную в военно-хозяйственном отношении продукцию, как, например, дефицитное сырье, специальное оборудование и т. д., организовывать отправку награбленного добра и в последующем вместе с другими военно-хозяйственными органами оккупационного режима использовать в своих интересах военный и военно-промышленный потенциал [54] этих стран. Этот аппарат являлся важной составной частью той общей преступной системы, с помощью которой, фашистская Германия уже в первый период войны поработила и ограбила большую часть народов Европы.

Приведенный выше краткий обзор уже дает достаточно оснований для признания того, что германский фашистский империализм при осуществлении своих гегемонистских планов, средствами агрессии и оккупации с самого начала выступил как реакционная и грабительская сила и был полон решимости применить любые средства против насильственно порабощенных им народов, лишь бы достичь преследуемых им целей.

Это свидетельствует также о том, что в оккупационной политике находил свое отражение систематический (стабильный) характер государственно-монополистического, фашистского господства германского империализма. В появлении и взаимодействии органов и институтов его оккупационного режима с самого начала выражалось принципиальное соответствие преступных целей и действий его главных сил. Вермахт при этом всей своей деятельностью доказал, что он является не только агрессивным, но также и оккупационным инструментом, а в конечном счете решающей опорой этого режима.

В ходе войны все отчетливее проступали наиболее характерные черты фашистского оккупационного режима во всех порабощенных странах. Однако его человеконенавистнический характер в неслыханных масштабах проявился в преступных действиях на территории СССР в период с лета 1941 по осень 1944 г. Нападение на первое в мире социалистическое государство, оккупация захваченных районов СССР вскрыли наиболее существенные, глубоко реакционные черты германского империализма, присущие ему с момента возникновения и еще более обострившиеся в период господства фашизма: его необузданное стремление к. власти и в особенности к экспансий; крайнюю жестокость, с которой он стремился осуществить свои разбойничьи цели, и прежде всего безграничную его ненависть ко всем силам общественного прогресса. В предпринятой им попытке уничтожать главный бастион этих сил особенно наглядно проявилась историческая обреченность его системы, господства.

2. Антисоветизм — основа экспансионистской стратегии германского империализма

Антисоветская направленность германского империализма берет свое начало не со времени становления фашистской диктатуры. Она проявилась сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции, когда возникло первое в мире социалистическое государство, когда система империализма утратила свою господствующую роль и окончательно вошла в полосу всеобщего кризиса. С этого периода антисоветизм, как главная политическая доктрина агрессивного мирового империализма, претерпев временные изменения, которым была подчинена его политика прежде всего из-за поражения в первой мировой войне, был превращен реакционными силами в стратегическую линию системы мирового господства.

Ничто лучше не подтверждает это определение, чем тот факт, что немецкие империалисты и милитаристы первыми совершили открытую агрессию против молодого Советского государства. Если революционное развитие в России они рассматривали сначала как предлог для своей экспансии на Востоке и стремились достичь победного мира военным путем на Западе, то это же революционное развитие в России, с другой стороны, явилось мощным импульсом для трудящихся всех стран, и в особенности Германии, В существовании молодого Советского государства германские милитаристы вскоре увидели серьезную преграду на пути упрочения их господства как внутри страны, так и за ее пределами. В попытках покончить с Советской властью с помощью военной интервенции, предпринятых германским империализмом сначала — в период с января 1917 по 11919 г. — самостоятельно, а затем путем сделки со своими прежними империалистическими военными противниками, нашли свое выражение все крепнущие взаимосвязи их политических и военных целей. Симптоматичным в этом плане явилось заседание кайзеровского совета 13 февраля 1918 г. в Бад-Хомбурге, где политические и военные руководители Германии обсуждали вопрос о возобновлении военных акций против Советской России после того, как они спровоцировали срыв немецко-советских переговоров [56] о мире. Здесь было совершенно ясно сказано, что, для того чтобы осуществить аннексионистские планы на Востоке, нужно, как выразился государственный секретарь фон Кульман, ликвидировать силой оружия «очаги революционной заразы»{44}.

Преследуя эти цели, господствующие круги Германии навязали молодому Советскому государству разбойничий мир в Брест-Литовске, по которому Россия должна была лишиться наиболее богатых хлебом областей с 60 млн. населения, почти всех источников нефти и около 80% производства угля и металла. Более того, нарушая взятые на себя обязательства, проводя преследующие совершенно ясную цель политические махинации, кайзеровские войска заняли Украину, Донбасс, Крым и проникли на Кавказ. Они оккупировали почти всю Прибалтику и в апреле 1918 г. направили экспедиционный корпус в Финляндию.

Движущей силой этой агрессивной политики, отмеченной крайней необузданностью и жестокостью, в первую очередь были немецкие монополии и высшее военное руководство. Их требования на переговорах в Бресте о мире значительно превосходили притязания, которые определялись целями войны 1914 года на Востоке. Они заключались в том, чтобы овладеть важнейшими источниками сырья и промышленными районами России, а затем всю страну и ее рабочую силу, избегая каких-либо ограничений, сделать объектом эксплуатации в интересах германского финансового капитала{45}. Еще более далеко идущие требования предъявили, в частности, руководящие представители немецких военно-промышленных концернов в своей «восточной программе» в мае 1918 г., когда весеннее наступление на Западе создавало, как им казалось, многообещающие, радужные перспективы приближения «победного мира»,

Наряду с другими предложениями они настоятельно рекомендовали имперскому правительству удерживать [57] под постоянной военной оккупацией также Финляндию и побережье в районе Мурманска{46}. Окончание первой мировой войны отнюдь не означало прекращения антисоветской агрессии правящими кругами Германии. Они надеялись в определенной мере осуществить свои далеко идущие цели на Востоке, сохранив по крайней мере часть захваченного в качестве залогами, опираясь на широкую поддержку империалистической интервенции против Советской России, заслужить, благосклонность со стороны своих бывших противников на Западе. В 1919 г. с помощью добровольческого корпуса и других воинских частей, укомплектованных наемниками, они вновь развернули агрессивные действия в Прибалтике, чтобы, как это позже официально признавалось, «задушить опасность большевизма в самом его зародыше» и, «начиная в Востока, вновь восстановить поверженное на землю отечество» (иными словами, мощь германского империализма и милитаризма, — Прим. автора ).

Хотя эти планы в конце концов потерпели фиаско, немецкие войска в 1918-1919 гг. все же продолжали оккупировать значительную часть временно захваченной территории Советской России, включая Украину и области Прибалтики.

Оккупационный режим, установленный ими в этих областях, носил на себе четкий отпечаток тех классовых целей империализма, которые он преследовал в этой агрессии. Немецкие военные органы повсюду «а захваченной территории ликвидировали Советскую власть и оказывали в этом деле всестороннюю помощь местным эксплуататорским классам. Поддерживая насаждаемые ими контрреволюционные, буржуазно-националистические правительства, они во имя интересов своей политики «выстоять любой ценой» одновременно вели дело к тому, чтобы дочиста бесцеремонно ограбить оккупированные ими области.

На народное сопротивление дм они отвечали усилением террора. За погромами и кровавыми гонениями против большевиков и других сторонников Советской власти следовали коллективные наказания и карательные [58] экспедиции против местного населения, поскольку последнее отказывалось выполнять возлагаемые на негр принудительные налоги и контрибуции. Более того, экзекуции под предлогом «военной необходимости», то есть без суда, и следствия, принудительные работы и содержание в тюрьмах и концлагерях составляли арсенал часто применяемых средств, чтобы подчинить своей власти жителей оккупированных районов. Характеризуя подобный образ действий, В. И. Ленин в 1918 г. писал: «...германские разбойники побили рекорд по зверству своих военных расправ...»{47}.

Немецкие империалисты и милитаристы в 1917-1919 гг. не добились осуществления своих антисоветских целей. Они потерпели поражение вследствие присущего им, выявившегося уже в ходе первой мировой войны противоречия между их необузданными, разбойничьими, захватническими планами и ограниченностью сил и средств. Это противоречие они не смогли преодолеть с помощью своих разбойничьих аннексий на Востоке. Они потерпели поражение также и потому, что в лице молодого Советского государства и революционного народного движения в оккупированных областях, где борьба против оккупантов сливалась воедино со стремлением восстановить Советскую власть, им противостояла качественно превосходящая их общественная сила, И наконец, империалисты потерпели поражение потому, что благодаря позиции трудящихся масс в самой Германии они лишились почвы для прямого продолжения своей антисоветской агрессии. Немецкие интервенты причинили огромный ущерб молодому Советскому государству и создали для него большую угрозу своими агрессивными действиями, практически создавшими условия для начала всеобщей антисоветской интервенции империалистических сил.

Последствия этой политики коснулись и Германии, особенно, немецких трудящихся. Вместо желаемого мира — новые тяготы войны, жертвы и лишения. Семена антикоммунизма, посеянные господствующими кругами Германии и их идеологами осложнили борьбу немецкого пролетариата за демократическое соотношение сил [59] и дружественное отношение к Советскому государству. Германия оказалась в еще большей внешнеполитической изоляции, что помогло империалистическим державам-победительницам навязать ей Версальский договор с его тяжелыми последствиями, прежде всего для трудовых слоев Германии.

Ослабление власти германского империализма, вызванное поражением в войне и ноябрьской революцией, вынудило его на длительное время отказаться от военных авантюр. Его главные усилия были направлены прежде всего на внутреннюю консолидацию сил перед лицом угрозы развивающегося революционного движения, чтобы затем восстановить и расширить свои господствующие позиции и на внешней арене. Влиятельные силы внутри господствующих кругов Германии были готовы, по крайней мере временно, согласиться с парламентской системой Веймарской республики, которая, не в последнюю очередь благодаря позиции правых социал-демократических лидеров, давала им возможность шаг за шагом, скрытно заниматься политической, хозяйственной и военной подготовкой к осуществлению новых экспансионистских притязаний.

Этим целям соответствовали также характер и роль военного инструмента власти в годы Веймарской республики. Рейхсвер в период развернувшейся после войны революционной борьбы зарекомендовал себя важнейшим классовым инструментом сохранения господства империализма в Германии. В соответствии с программой, разработанной в конце 1918 г. Сектом, Шлейхером и другими военными руководителями, рейхсвер с момента основания организационно был построен с такой целью, чтобы, выполняя свои внутренние функции, он вместе с тем представлял бы основу для развертывания в будущем миллионной армии, с которой при соответствующих политических и военно-хозяйственных предпосылках можно было бы вступить на путь реванша и новой насильственной экспансии{48}. Пока же германский империализм вынужден был политически лавировать, чтобы выйти из политической изоляции, проводимой в отношении [60] его империалистическими державами-победительницами, и освободиться от оков, наложенных на него Версальским договором.

При этом решающим вопросом его политики была позиция в столкновении между капитализмом и социализмом. При неизменном антикоммунистическом и антисоветском курсе империалистическая Германия в этом конфликте стремилась использовать в своих целях все имеющиеся возможности. Такая позиция сразу же наложила свою печать и на временное стремление улучшить отношения с Советским Союзом. Влиятельная часть господствующих кругов Германии пошла на это прежде всего вследствие вышеупомянутой позиции западных держав, а также политики взаимопонимания со стороны Советского государства. Так был заключен Рапалльский договор. Эта политика в соответствии с национальными интересами Германии могла бы стать подлинным поворотным пунктом в германо-советских отношениях и в то же время поворотом в национальном развитии Германии.

Открытые сторонники этой политики, такие, как Сект, не сомневались в том, что политическое и экономическое усиление Советского Союза можно будет в итоге заставить служить их интересам, и, преследуя эту цель, они наряду с другими обстоятельствами рассматривали мирные отношения с Советским Союзом в качестве предпосылки для военного спора с Францией, Польшей и Чехословакией{49}. Рапалльская политика, исходящая из подобных умозаключений, осуществлялась с самого начала в условиях ожесточенных столкновений между отдельными группировками господствующих кругов Германии и осталась лишь эпизодом. Ее двойственный характер тем отчетливее выступал наружу, чем больше немецкий империализм попадал в такое положение, когда он все более открыто, прямо и всесторонне домогался своих реакционных целей. Со всей ясностью это обнаружилось во второй половине двадцатых годов. Относительная стабилизация капитализма, начиная с 1924 г., содействовала восстановлению силы немецкого империализма и милитаризма и тем самым — прежде [61] всего в экономическом отношении — подготовке к новому военному столкновению. Вследствие этого всё ярче проступали наружу агрессивные антисоветские тенденции немецкой послевоенной политики. В скрытой форме уже в плане Девиса — предложении имперского правительства от 1924 г. относительно принятия Германии в Лигу наций эти тенденции совпали со стремлением других империалистических государств создать на длительный срок всемирный антисоветский союз. Их намерение втянуть Германию в этот союз как раз соответствовало далеко, идущим интересам реакционных сил господствующей в ней системы. Связанный с этим внешнеполитический поворот документально обоснован в Локарнском соглашении 1925 года, в котором правящие круги Германии, по словам тогдашнего министра иностранных дел Штреземана, видели возможность «получения Рейнской области и возвращения «немецких земель» на Востоке»{50}. Компартия Германии, последовательно и решительно выступавшая за проведение подлинно миролюбивой политики, против ремилитаризации и за дружественные отношения с Советским Союзом, справедливо предупреждала немецкий народ о последствиях этого до: говора, который фактически перевел стрелки на путь новой войны.

Политика сохранения Восточной Европы для экспансионистских устремлений немецкого империализма составила подлинную сущность его локарнской политики и была направлена против Советского Союза. Германо-советские соглашения — Экономический договор 1925 года, Берлинский договор 1926 года и Договор об урегулировании 1929 года, — явившиеся прежде всего результатом стремления Советского правительства к нормализации добрососедских отношений, не представляли собой, однако, возвращения к рапалльской политике.

Таким образом, столкнулись противоречивые интересы господствующих кругов Германии в позиции к Советскому Союзу: экономическое предпочтение и политические, средства давления по отношению к западным державам, с. одной стороны, и антикоммунизм, а также [62] стремление к экспансии на Востоке, с другой. Наиболее ярые антисоветские силы все более увеличивали свой вес и влияние. Постепенно, шаг за шагом, стремление подорвать и разгромить Советское государство проявлялось все более открыто. Это нашло свое выражение как во все более четко определившемся включении внешней политики Германии в антисоветский фронт мирового империализма, так и во все возрастающем подавлении революционных, сил, сопровождавшемся поощрением фашизма определенными влиятельными силами германского монополистического капитала, юнкерами и военной кликой{51}. Именно это со всей убедительностью подчеркивала КПГ, указывая в резолюции своего политбюро ЦК от 4 июня 1030 г. на открытое вступление фашизма на путь антисоветской интервенции как на характерную черту становления господства реакционных сил германского финансового капитала{52}.

С установлением фашистской диктатуры германский империализм вступил в период непосредственной подготовки новой попытки, завоевать мировое господство. Разработанная нацистской партией программа, с ее неограниченными экспансионистскими требованиями, экстремистской, антикоммунистической и шовинистической идеологией и жестоким террором, соответствовала целям реакционной группировки германского финансового капитала. Установление фашистской диктатуры означало на деле приход к власти тех сил, интересы которых выражала нацистская клика.

В рамках начавшейся форсированной и всесторонней подготовки к войне нападение на Советский Союз стало имманентным, все более определяющим фактором политики Германии, обусловленной быстрым ростом ее военного и военно-промышленного потенциала. Параллельно с жестоким подавлением КПГ и других прогрессивных сил внутри страны антикоммунизм был перенесен за пределы страны и возведен в ранг государственной доктрины. [63]

На этой основе фашистский режим нашел благосклонность и поддержку в первую очередь ведущих группировок международного финансового капитала. Стремясь направить агрессивные притязания германского империализма против Советского Союза и превратить фашистскую Германию в острие своих антисоветских планов, западные империалистические державы закрывали глаза на ее далеко идущие военные приготовления. Своей политикой умиротворения они поддерживали ее первые шаги к насильственной экспансии на Восток и срывали в предвоенные годы все усилия Советского Союза в вопросе создания коллективной системы европейской безопасности.

Однако и правящие круги Германии не имели намерения ограничиться ролью ударного отряда империализма против социализма. В их экспансионистской программе наряду с антисоветской направленностью сказались последствия конфликтов, вызванных растущими противоречиями внутри империалистической системы. Они связывали поэтому общую для всех империалистических сил цель со своими всеобъемлющими планами передела соотношения сил и сфер влияния в мире.

Конечно, немецкий империализм в 1933 г. не был в состоянии немедленно начать войну. Сначала речь шла о том, чтобы добиться укрепления фашистской диктатуры внутри страны и с помощью проводимого в огромных масштабах вооружения создать предпосылки для внешней агрессии. Сообразно этому господствующие круги Германии выступили сначала с «умеренной» программой.

Их первоначальная внешнеполитическая тактика в основе своей выражена в заявлении имперского министра иностранных дел Нейрата на заседании правительства 7 апреля 1933 г. о том, что «следует до тех пор избегать внешнеполитических конфликтов, пока мы полностью не окрепнем».

В соответствии с этой тактикой фашистская Германия стремилась к тому, чтобы перед лицом общественности маскировать свои агрессивные планы миролюбивыми заверениями. Это относилось также и к Советскому Союзу, о котором Гитлер заявил в своей речи в рейхстаге 23 марта: «Мы хотим поддерживать дружественные, [64] взаимовыгодные для обеих сторон отношения»{53}. Подобные заявления находились, однако, в резком противоречии с подлинными намерениями в отношении СССР. Гитлер и другие руководящие деятели нацистской партии, исходя из целей войны, которую вел немецкий империализм в 1914-1919 гг. на Востоке, уже задолго до агрессии в своих указаниях и внутренних документах составили колонизаторскую программу для народов Восточной Европы и специально для Советского Союза.

В своей речи в клубе промышленников в Дюссельдорфе 12 января 1932 г. Гитлер выдвинул тезис о крестовом походе против большевизма, который нашел полное одобрение и поддержку со стороны руководящих кругов немецкого монополистического капитала. С таким же удовлетворением поддержали руководящие немецкие военные круги в начале февраля 1933 г. и требование о создании сильного вермахта, чтобы с его помощью завоевать и насильственно «германизировать» новое «жизненное пространство» на Востоке{54}.

В проекте четырехлетней программы всесторонней военной подготовки Германии, составленном фашистским руководством совместно с хозяевами монополий и военными лидерами, антисоветская направленность занимала решающее место. Меморандум Гитлера в августе 1936 г. к четырехлетнему плану исходил из того, что военное столкновение с Советским Союзом неизбежно. Содержавшиеся в нем требования не в последней степени обосновывались ссылкой на ожидаемое в предстоявшем десятилетии быстрое развитие военного потенциала Советского Союза. Более того, в меморандуме утверждалось, что только Германия, Италия и Япония способны вести многообещающую, перспективную борьбу против Советского Союза. Это был явный намек на антисоветский характер созданного несколько позже фашистского блока. Советский Союз задолго до фактического нападения на него рассматривался в качестве противника. [65]

Это имело место в директиве по общей военной подготовке вермахта в 1937-1938 гг. и в изучении и разработке так называемой «зеленой операции» (агрессия против Чехословакии), в которой учитывался возможный военный конфликт с СССР{55}. В организационных указаниях генерального штаба ВВС от 2 мая 1938г. в качестве главного противника наряду с Англией и Францией назывался Советский Союз{56}. Сообразно этому непрерывно нарастали масштабы военного шпионажа против СССР.

Обостренный антисоветский курс довольно ясно отражался и в пропаганде. Наряду с враждебными выпадами фашистской прессы, инспирируемой имперским министерством пропаганды, против политики СССР, направленной на сохранение мира и системы коллективной безопасности, существовало много других учреждений, как, например, возглавляемое Альфредом Розенбергом внешнеполитическое ведомство НСДАП (национал-социалистской партии) и различные службы СС, а также многочисленные учреждения по делам высшей школы, среди которых не последнее место занимал и научно-исследовательский институт Востока. Они призывали к «западноевропейскому крестовому походу против большевизма» и с помощью расовой теории, недвусмысленно указывая на огромные богатства СССР, осуществляли идеологическую подготовку немецкого народа к предстоящей агрессивной войне. На Нюрнбергском партийном съезде в 1936 г. Гитлер совершенно открыто сказал о заинтересованности господствующих кругов Германии в сельскохозяйственных богатствах Украины и сырьевых запасах Урала и Сибири{57}.

Все более подтверждалось высказанное Компартией Германии — ведущей силы антифашистского немецкого движения Сопротивления — предупреждение на ее Брюссельской партийной конференции в октябре 1935 г. о том, что гитлеровское правительство своей провокационной [66] и особенно направленной против Советского Союза политикой втягивает немецкий народ в новую войну, которая приведет к тяжелому поражению. Эта оценка целиком и полностью соответствовала сделанному КПГ выводу о необходимости усиления антифашистской борьбы, в котором в качестве главной задачи выставлялось требование единства действий всего немецкого рабочего класса и создания антифашистского народного фронта для борьбы против фашистской диктатуры, за предотвращение войны.

В научном анализе обстановки и характеристике расстановки классовых сил в Германии, данных на Брюссельской конференции. Компартия Германии подчеркивала, что усиление военного курса — результат концентрации власти в руках антидемократической и жаждущей войны финансовой олигархии{58}.

И действительно, политика вооружения и войны, проводимая фашистской Германией, в ее решающих фазах и линиях развития направлялась немецким финансовым капиталом. Ведущие монополии, которые уже с 1933 г. пользовались решающим влиянием на все области военно-хозяйственного и военного планирования в совете по вооружению имперского совета обороны, все более активно добивались, особенно после введения всеобщей воинской повинности, и начала открытого вооружения в 1935 г., также и определения военных целей. Во многих их меморандумах и предложениях отчетливо отражалось первоочередное значение антисоветской агрессии в деле осуществления политики мирового господства германского империализма.

Уже в октябре 1933 г. немецкий банк подготовил для доклада Гитлеру определенную программу экспансии, в которой, в частности, говорилось: «Возможность для немецкого народа получить пространство на Востоке не так быстро осуществима. Не следует думать о других областях, так как они приобретут значимость только в том случае, когда часть нашего народа найдет новую родину на Востоке».

Руководящие круги немецкого монополистического капитала оказывали особую поддержку фашистской [67] политике потому, что она рассматривала агрессивную войну против СССР как свою главную цель.

В основе требований немецких монополий развязывания агрессивной войны против СССР, наряду с их принципиальной враждебностью к социализму, лежало также стремление овладеть экономическими богатствами страны. Характерным примером этому служит составленная в ноябре 1938 г. Арнольдом Рехбергом и направленная шефу имперской канцелярии Ламмерсу докладная записка. В ней говорится: «Для Германии, в качестве объекта экспансии... с ее возможностями доходов от сельского хозяйства и небогатыми запасами сырья, дается неисчислимо богатая территория России. Если экспансия в этой зоне должна решить задачу превращения Германии в империю с сельскохозяйственной и сырьевой базой, достаточной для удовлетворения своих собственных потребностей, то она должна по меньшей мере охватывать территорию России включительно до Урала с его богатейшими рудными месторождениями». Не случайно предложения Рехберга были доложены как раз в то время, когда после мюнхенского соглашения у влиятельной части руководящих кругов Германии укрепилось мнение, будто западные державы поддержали бы их агрессивные действия. Примечательно, что в памятной записке Рехберг ссылается на генерала Макса Гоффмана, бывшего уполномоченного кайзеровского высшего командования сухопутными войсками на переговорах в Брест-Литовске. Эта записка содержала мысли о том, что лишь после возможных неудач в попытке создания «европейского фронта» против Советского Союза можно пойти «на риск немецкой экспансионистской войны на Востоке и противодействия сопротивлению западных держав».

Докладная записка Рехберга явилась выражением обострившейся к концу 1938 г. враждебной позиции господствующих кругов Германии по отношению к Советскому Союзу, который перед лицом угрозы полной аннексии Чехословакии своими неоднократными предложениями о помощи последней вновь продемонстрировал решимость обуздать агрессора и тем содействовать сохранению мира. В этой связи разразилась настоящая антисоветская истерия, рассчитанная на то, чтобы использовать Карпатскую Украину в качестве исходного [68] пункта военного конфликтах СССР. Карпатская Украина после первой мировой войны была передана чехословацкому государству. После оккупации его фашистской Германией, когда возник вопрос о дальнейшей судьбе Карпатской Украины, правящие круги Германии, поощряемые влиятельными группировками империалистических кругов западных держав, верили в возможность того, что с помощью украинских буржуазно-националистических элементов можно было бы спровоцировать военный конфликт с СССР. Наконец фашистская Германия, опираясь на решение первого венского третейского суда (ноябрь 1938 г.), передала Карпатскую Украину в состав Венгрии, с намерением позднее использовать ее в качестве плацдарма против СССР. Французский посол в Берлине 45 декабря 1938 г. докладывал своему правительству, что не только нацистские лидеры вызывающе и много говорили о немецких аннексионистских интересах к Украине, но также и военные всерьез принимали в расчет наступление на Кавказ до Баку. Этим вопросом были заняты различные государственные органы власти и должностные лица{59}.

В соответствии с этим бывший американский генеральный консул в Берлине Раймонд Г. Гайст позже подтвердил, что Гальдер почти в это же время говорил ему, что планы экспансии на Восток остаются неизменными. Всякое сопротивление этому со стороны Запада приведет к войне с Германией{60}.

Названные факты убедительно свидетельствуют о том, каким важным объектом в агрессивных планах немецкого империализма был Советский Союз. Тем не менее вторую мировую войну он начал с нападения не на Советский Союз, а на соседнюю капиталистическую страну — Польшу, что явилось непосредственным результатом взаимостолкновений, происходивших между обеими мощными реваншистскими империалистическими группировками в Европе.

Это было характерно для процесса обострения противоречий внутри всей империалистической системы и одновременно выражало всестороннюю агрессивность [63] .государственно-монополистической фашистской немецкой господствующей системы, В ее планах установления «нового порядка» уничтожение первого в мире социалистического государства представляло собой, пожалуй, наиболее важную, но никоим образом не единственную цель. Фашистские военные авантюристы угрожали всем государствам и народам.

Из этой оценки исходила также Компартия Германии в своей последовательной борьбе против фашизма и вызванной непосредственно им военной опасности. Она недвусмысленно разъясняла на своей Бернской партийной конференции в начале 1939 г., что общая цель такой войны состоит в проведении в жизнь захватнических планов немецкого монополистического капитала за новый империалистический передел мира, и указывала по этому случаю, что если, несмотря на все усилия, не удастся предотвратить эту войну, то следует бороться за ее быстрейшее окончание путем использования всех средств, чтобы свергнуть гитлеровский режим. Это — национальный долг немецкого народа. Исходя из этой ясной установки по вопросу об отношении к войне, Компартия Германии, развивая решения Брюссельской конференции, выработала также программу борьбы за новую демократическую Германию и дала тем самым всем антифашистским силам ясную ориентировку в их борьбе{61}.

Немецкие антифашисты, как и все противники Гитлера, могли при этом рассчитывать на поддержку Советского Союза. Хотя Советскому Союзу самому не удалось предотвратить войну, он смог тем не менее благодаря принципиальной и в то же время гибкой внешней политике расстроить планы мирового империализма по созданию вокруг него единого антисоветского кольца окружения. Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в том, что вторая мировая война началась не с нападения на Советский Союз.

Господствующие круги Германии, которые в 1930 г. по существу начали войну, опираясь на свои собственные ограниченные экономические ресурсы и на еще не полностью развернутые вооруженные силы, сомневались, [70] в состоянии ли они будут в тот период выдержать вооруженное столкновение с СССР. Поэтому в предварительном покорении значительной части Европы они видели одновременно и важное условие, обеспечивающее им экономические, военные и военно-стратегические предпосылки для нападения на Советский Союз. В этом смысле они форсировали также давно уже проводимую ими антисоветскую политику блоков. Этот расчет вскоре после начала войны подтвердил и сам Гитлер. В своем выступлении перед военными руководителями 23 ноября 1939 г., разъясняя и обосновывая фашистские цели войны, он признал, что долго колебался, наносить ли удар сначала на востоке, а потом на западе, или наоборот. Известно его заявление: «Мы можем лишь тогда выступить против России, когда развяжем себе руки на западе»{62}. Поэтому поддерживаемое в буржуазных кругах утверждение о том, будто Гитлер принял решение о нападении на Советский Союз лишь в июне 1940 г. или сразу же после визита Молотова в ноябре этого же года, означает двойное искажение исторических фактов. Это решение возникло за много лет до этого, как результат сговора самих реакционных и могущественных кругов немецкого финансового капитала и военщины с нацистской кликой. Решение, принятое в 1940 г., подтверждало, что отныне, когда фашистской Германии на остальной части Европейского континента не противостоял ни один серьезный противник, которого следовало бы бояться, настал решающий час нападения на Советский Союз.

Это означало одновременно и начало непосредственной подготовки к этому нападению. [71]