Операция "Сарсапарель". Немецкая атомная бомба
Лето 1943 года стало переломным в войне. Гитлеровские легионы отступали почти на всех фронтах, а союзники уже начинали шепотом обсуждать устройство послевоенного мира. На западном фронте английские, американские и канадские войска захватили Сицилию и готовились к вторжению на Апеннинский полуостров. Италия едва удерживалась от того, чтобы не переметнуться к противнику. В России Красная Армия отразила последнее крупное немецкое летнее наступление под кодовым названием "Цитадель" и теперь начала собственное массированное контрнаступление. И, самое главное, — союзники наконец-то добились перевеса в жизненно важной Битве за Атлантику. Немцам оставалось возлагать надежды лишь на будущие успехи в воздушной войне, однако выяснилось, что "Люфтваффе" не способны препятствовать налетам союзной авиации на крупные немецкие города — например, Гамбург.
Тем не менее, когда лето повернуло к осени, в Лондон и в Вашингтон начали поступать разведывательные сообщения, омрачившие предвкушение скорой победы. Оказалось, что Германия, если еще и не обладает атомной бомбой, то очень близка к ее созданию{168}.
Страх перед немецким атомным оружием был не нов. С 1939 года обеспокоенность тем, что в руках у нацистов может оказаться ядерная бомба, превратилась у многих известных физиков почти что в навязчивую идею. Собственно, именно это в немалой степени и послужило одним из важнейших стимулов для американской атомной программы. И вот тревожные сообщения начали подтверждаться — поступившая информация недвусмысленно свидетельствовала о том, что в ядерной гонке немцы оказались впереди. Таким образом, наряду с ускорением разработки собственной атомной бомбы (а на деле — чтобы выиграть время для ее создания) английский и американский лидеры отчаянно искали способ предотвратить или хотя бы на время задержать оперативное развертывание немецких ядерных средств. Действия в этом направлении, схожие с мерами против пресловутого "оружия возмездия", были объединены в одну общую операцию под кодовым названием "Сарсапарель".
Ужасающая мощь уничтожения
В том, что из всех воюющих стран в разработке атомного оружия лидировал именно гитлеровский рейх, не было ничего удивительного. В конце концов, во многих отношениях именно Германия являлась колыбелью исследований в области деления атомного ядра, впервые осуществленного химиками Отто Ханом и Францем Штрассманом в 1938 году. Хотя политика нацистов лишила Германию ряда лучших научных умов, евреев по национальности (например, были вынуждены эмигрировать Лиза Мейтнер и Отто Фриш) — значительное число ученых, включая самого Хана, остались в родной стране. Ведущей фигурой среди них был Вернер Гейзенберг, лауреат Нобелевской премии по физике 1932 года, обладавший непререкаемо высоким научным авторитетом. По своим убеждениям Гейзенберг был немецким националистом и не отличался политической прозорливостью; он не хотел поражения Германии, но также не желал способствовать политическому курсу Гитлера. Осознавая военный потенциал ядерной физики, он в то же время не хотел, чтобы в руки Гитлера попала атомная бомба{169}.
Подобные угрызения совести были чужды другим способным немецким ученым. Пусть им и недоставало международной [278] известности Гейзенберга и его теоретического блеска, но Пауль Хартек и Курт Дибнер были способны, изобретательны и решительно настроены на успех программы ядерного оружия. В начале 1939 года Хартек отправил в военное министерство письмо, описывая "взрывчатое вещество, во много крат более мощное, чем обыкновенная взрывчатка", и предсказывая, что "страна, впервые его применившая, получит небывалое преимущество над другими". Таким образом, злополучное зерно было брошено в почву. По завершении Польской кампании гражданский институт физики имени кайзера Вильгельма, расположенный в берлинском пригороде Далем, был передан под контроль управления военного снабжения. Руководителем центра ядерных исследований стал Дибнер. Хотя со времени экспериментов Хана минуло чуть больше года, стратегические перспективы деления ядра были уже очевидны. Таким образом, Германия стала единственным государством в мире, имеющим военную организацию, целиком занятую разработкой атомного оружия.
Следуя программе исследований, предложенной молодым физиком по имени Отто Хаксель, следующие два года германская ядерная программа уверенно двигалась вперед, хотя и без особо ярких достижений. Тем временем Гейзенберг продолжал заниматься фундаментальными исследованиями и вместе с некоторыми коллегами (например, Ханом) втихую затягивал выполнение работ, распыляя ресурсы и обескураживая ученых заявлениями, что создание действующей бомбы возможно лишь ко времени следующего конфликта{170}.
Но победы Германии на полях сражений ускорили программу. После оккупации Чехословакии в 1939 году в руки нацистов попали урановые шахты возле Иоахимсталя. Завоевание Западной Европы дало команде Дибнера несколько сот тонн бельгийской урановой руды, почти готовый к эксплуатации циклотрон во Франции (три немецких по-прежнему находились на этапе строительства) и контроль над единственным в мире заводом по производству "тяжелой воды", находившимся в отдаленной норвежской долине. Таким образом, исследования, ресурсы и организация работ постепенно [279] соединялись вместе, и в сентябре встревоженный Гейзенберг сказал одному из своих друзей, что уже видит "открытую дорогу к атомной бомбе"{171}.
Два события, происшедшие в 1942 году, подстегнули немецкую атомную программу. В феврале Гитлер назначил Альберта Шпеера рейхсминистром вооружений и боеприпасов. Шпеер обладал напористостью, уверенностью, пользовался доверием Гитлера и, что самое важное, интересовался военным потенциалом ядерной физики. Заинтересованный докладами начальников служб вооружения армии и ВВС, сделанными на предварительной конференции в феврале, новый министр запланировал следующую встречу на июнь. Он хотел получше уяснить состояние программы и четко определить ее будущее направление и масштабы. Возглавить совещание Шпеер собирался сам. С ключевым докладом о состоянии дел и перспективах ядерных исследований должен был выступить Гейзенберг. Но незадолго до этой встречи Вернер Гейзенберг погиб при взрыве в своей лейпцигской лаборатории, где он проводил эксперименты с маленьким атомным реактором. В результате на встрече со Шпеером, состоявшейся 4 июня, основной доклад представляли сторонники атомной бомбы Хартек и Дибнер. Пробудив в аудитории интерес и наделав изрядно шуму своим заявлением, что для бомбы потребуется ядерное взрывное устройство "размером с ананас", они разожгли воображение Шпеера и получили его полную поддержку. Двумя неделями позже рейхсминистр заразил своей убежденностью Гитлера и заручился одобрением фюрера на увеличение финансирования программы и придание ей необходимого приоритета.
"На несколько мгновений фюрер застыл в молчании, — вспоминал позже Шпеер. — Он посмотрел на меня, а потом стукнул кулаком по столу, воскликнув: "Это — наша месть за Любек и Росток!"{172}.
С такой поддержкой на самых высших этажах власти рейха и после случайной гибели обструкциониста Гейзенберга проект создания немецкой Бомбы стал быстро набирать обороты. [282]
Это требует действий
Английские и американские разведывательные организации чересчур поздно распознали германскую ядерную угрозу. В августе 1939 года президент Соединенных Штатов Франклин Д. Рузвельт получил от Альберта Эйнштейна письмо, прочитав которое, американский президент заявил своему военному советнику: "Это требует действий!" Но единственным ответным действием стало создание еще одного комитета, вскоре погрязшего в бюрократическом болоте. Второе письмо Эйнштейна в марте 1940 года, по-видимому, тоже не возымело действия. Английские ученые также были предупреждены о ведущихся в рейхе разработках, британское правительство создало свой комитет, который представил убедительный доклад о военном потенциале ядерных исследований, но существенно новых сведений предложить не сумел.
Однако к весне 1941 года ядерные разработки в Германии тревожили союзников все больше. Британский комитет, осведомленный о ходе своих исследований, но не имеющий полной информации о достижениях врага, пришел к следующему выводу: "Мы должны признать возможность того, что немцы работают в этой области и в любое время могут добиться важных результатов". Изучение данной проблемы было поручено Рудольфу Пейерльсу, немецкому физику-эмигранту, работающему на директорат "Tube Alloys". Разведывательные данные, переданные Пейерльсу, были получены из различных источников — как от групп норвежского Сопротивления, контакты с которыми установило Управление специальных операций (УСО), так и от немногих агентов "Сикрет Интеллидженс Сервис" (СИС), действовавших в Швеции и Германии. Особую роль сыграли донесения агента СИС, известного лишь как "герр Эккарт". Этот человек умудрился попасть на состоявшуюся в Германии в феврале 1942 года научную конференцию, участники которой, в том числе и Гейзенберг, обсуждали военный аспект ядерных исследований.
Пейерльс пришел к трем выводам: первый и самый важный — немцы рассматривают возможность создания "урановой бомбы". Второе — они крайне заинтересованы в норвежском заводе "тяжелой воды". Третье — ключевой фигурой к успеху нацистов является Гейзенберг.
Поэтому известие о гибели Гейзенберга в Вашингтоне и Лондоне встретили вначале с большим облегчением. Английские власти полагали, что, поскольку Гейзенберг исчез со сцены, [283] то нацистский проект будет похоронен раз и навсегда, стоит только нанести удар по ключевому предприятию, связанному с немецкими ядерными исследованиями, норвежскому заводу по производству "тяжелой воды" в Веморке. В ноябре 1942 года была предпринята попытка атаковать завод отрядом коммандос, высаженным на планерах. Эта операция завершилась провалом, но в феврале следующего года в результате храброго нападения бойцов норвежского Сопротивления завод был частично разрушен, а производство "тяжелой воды" остановилось.
По первоначальным оценкам британских экспертов, нанесенный урон должен был вывести завод из строя на два года. Более оптимистически настроенные члены директората "Тьюб Аллойс" надеялись, что с попыткой немцев создать Бомбу покончено надолго. Но в апреле в Стокгольм на симпозиум был приглашен Отто Ган. Там он встретился со своей прежней коллегой, Лизой Мейтнер. Находясь в стороне от исследований по немецкой Бомбе, Ган не подвергался таким строгим ограничениям, как другие члены группы Дибнера. Однако его научная репутация позволила ему попасть на совещание у Шпеера, состоявшееся 4 июня, а среди тех, кто работал над Бомбой, у него было довольно много близких знакомых. В докладе СИС из Стокгольма за апрель месяц отмечалось: "Доктор О.Ган очень встревожен и полагает самоубийственной работу нацистов над урановой бомбой. Повреждения Вемека (sic) задержали эту работу лишь ненадолго". Информация Гана оказалась точной, и в августе британской разведке пришлось информировать своих американских коллег о том, что завод в Веморке снова работает на полную мощность. До этого момента сотрудничество между Великобританией и США в области атомной разведки носило эпизодический характер. Более того, после сделанного в общих словах признания того, что нацисты по-прежнему продолжают активную работу в этом направлении, других согласованных акций против немецких ядерных объектов не предпринималось. На деле не было вообще никаких действий, пока летом и осенью 1943 года союзники не получили несколько новых тревожных сообщений. Лишь тогда энергичный глава "Манхэттенского проекта" генерал Лесли Р.Гроувз обратил внимание на приготовления врага.
Гроувза, конечно, встревожило возобновление работ на заводе в Веморке, но куда более его обеспокоили сообщения двух источников в Берлине — одного британского, другого американского. Английским агентом, скрывшимся под кличкой "Гренвиль", был недовольный штабной офицер, служивший в той самой организации, что курировала разработки ядерного оружия, [284] Heereswaffenamt{173}. 22 июня "Гренвиль" сообщил, что беспокойство, возникшее после нападения в Веморке, улеглось, поскольку удовлетворительно продвигались работы над неким "альтернативным вариантом". В числе прочих услышанных агентом обрывочных фраз было приведено замечание, что вскоре ожидаются "позитивные результаты" со "специальной взрывчаткой". В одном из последующих донесений, датированном 12 августа, пояснялось, что "альтернативным вариантом" был графит, и добавлялось, что "планирование оперативного применения" начнется, вероятно, в течение следующих нескольких недель. В то же самое время другой разведывательный источник настойчиво предупреждал о том, что Англия вскоре может подвергнуться непосредственной атаке "особым оружием". Этот термин отдельные аналитики тоже истолковали как обозначающий "урановые бомбы".
Американским источником, имевшим кодовое имя "Ральф", был убежденный антифашист Эрвин Респондек. Благодаря широкому кругу знакомств, своей изобретательности и преданности, он стал идеальным агентом. Не считая генералов, политических деятелей, промышленников и участников различных антинацистских групп, он поддерживал связь с сотрудниками Института кайзера Вильгельма (ИКВ) и был лично знаком с видными представителями немецких научных кругов, такими, как Ган и Гейзенберг. Респондек использовал свои контакты для сбора разведданных о важнейших стратегических планах и научных разработках в рейхе. В начале мая 1943 года курьер Респондека, переодетый пастором, отправился из Берлина через Австрию в Италию, перебрался на лодке через озеро Лаго-Маджоре в Локарно и вызвал на встречу Сэма Вудса, американского консула в Цюрихе. Вудс встретился со "священником" на парковой скамейке у озера и получил от него пачку бумаг.
В обстоятельном обзоре, касающемся немецкой стратегии, Респондек сообщал также о выделении пяти миллионов рейхсмарок на исследования, связанные с бомбой, которая "вероятно, имеет отношение к расщеплению Отто Ганом уранового ядра". Дополнительно 30 миллионов рейхсмарок были зарезервированы для "технических испытаний" и еще два миллиона предназначались для сооружения крупного объекта, связанного с проектом. По заключению Респондека, "военная верхушка с волнением ожидает результатов испытаний". Телеграмма, отосланная Вудсом, пришла в госдепартамент США утром 14 мая. [285]
Сообщения Респондека и "Гренвиля" стали камешками, породившими лавину интереса к немецкому проекту атомной бомбы. Хотя все разведданные до этого момента были чисто агентурными и не подтверждались ни фоторазведкой, ни радиоперехватами, они указывали на опасность, игнорировать которую было нельзя. Таким образом, вопрос о немецком проекте "Тьюб Аллойс" вновь встал на повестку дня. В августе 1943 года он обсуждался на встрече Черчилля и Рузвельта в Квебеке, где два лидера союзников приняли решение "незамедлительно приступить к действиям и, придав им наивысший приоритет, объединенными усилиями ликвидировать возможную угрозу, исходящую от германского проекта ТА".
Самая важная бомба
Решение в Квебеке было подкреплено и другими действиями. Директивой от 13 сентября был создан Объединенный комитет "Тьюб Аллойс", ведающий разведкой в этой области (TAJIC). Операции по изучению немецкой программы ядерного оружия и противодействию ей было присвоено кодовое обозначение "Сарсапарель", и вскоре TAJIC стал широко известен как комитет "Сарсапарель". Признавая богатый разведывательный опыт англичан и превосходную организацию британской разведки, выбор главы комитета был предоставлен Черчиллю. Немалую роль здесь сыграла и уязвимость Соединенного Королевства от нового оружия, которая была ясна всем. В результате на пост руководителя "Сарсапарели" британский премьер-министр назначил своего зятя Дункана Сэндиса. До недавнего времени тот координировал усилия англичан по раскрытию загадки "оружия возмездия" (операция "Арбалет"), а в 1943 году являлся парламентским секретарем министерства поставок. Сэндис пользовался доверием Черчилля, и постепенно его организация получила широкие полномочия, которые далеко выходили за рамки обычного "комитета по разведке".
При решении разведывательной задачи первым логичным шагом должно было стать точное определение той сферы, в которой необходимо работать аналитикам союзников для того, чтобы адекватно оценить немецкую ядерную угрозу и наметить меры противодействия ей. Таким образом, необходимо было дать срочный ответ на главный вопрос — как далеко продвинулись немцы и когда они могут получить готовое к применению оружие? Но Сэндис хотел иметь возможность ударить по всем [286] составным звеньям вражеского проекта, для чего ему требовалось доскональное понимание всей немецкой программы. Эту первоначальную задачу он возложил на небольшую объединенную группу во главе с доктором Р.В.Джонсом и майором Робертом Фурманом. В свое время первый из этих людей внес существенный вклад в "дело о ракетах", а второй был начальником разведки у Гроувза. Группа Джонса — Фурмана подразделила свои требования к разведке на четыре общие категории: 1) исследования и разработка; 2) производство; 3) транспортировка и хранение; 4) доставка. Эти категории не были точно определены и в ряде случаев должны были пересекаться, но они задали основное направление дальнейшей работы.
На следующем этапе нужно было распределить по указанным категориям разведывательные ресурсы. До сих пор вся информация о немецкой программе черпалась из агентурных сообщений, и аналитики "Сарсапарели" понимали, что агентура, скорее всего, так и останется главнейшим источником поступающих сведений. Однако агентурная форма разведки в некоторых отношениях является наименее надежной — сообщения агентов трудно собирать, а самими агентами может манипулировать враг. К тому же представляет трудность отделение разведданных, имеющих ценность для "Сарсапарели", от информации на другие темы. Более того, большинство оперативников плохо разбирались в ядерной физике, а строгие меры безопасности, предпринятые союзниками в отношении собственной ядерной программы, препятствовали детальной постановке задач для агентов или аналитиков. Лучшее, что мог сделать комитет "Сарсапарель", — рекомендовать прочим разведывательным организациям срочно передавать ему все сообщения о местонахождении определенных ученых и строительстве новых предприятий, информацию о новых типах вооружения, имеющих особый режим секретности, а также прочие сведения о германских научных разработках.
Большую роль в работе "Сарсапарели" призваны были сыграть радио— и фоторазведка. Вряд ли стоило ожидать особых достижений от радиоразведки, пока немецкая программа находится на стадии разработки и на этапе подготовки производства, когда маловероятно использование беспроводной связи. Правда, американцам удалось расшифровать телеграмму японского посольства в Берлине от 24 августа, в которой был передан запрос германского правительства о радиоактивных материалах, но подобные передачи были редкостью. Сходным образом фоторазведка, позже поистине бесценная, была почти бесполезна [287] до тех пор, пока нельзя было обозначить специфические цели для более тщательного сбора данных.
Тем не менее, несмотря на подобную неопределенность, полученные разведкой данные об угрозе немецкой атомной бомбы почти сразу же отразились на планировании и ведении боевых действий. На встрече в Квебеке англичане, не согласные с датой начала наступательной операции через Ла-Манш, намеченной на май 1944 года, сняли свои возражения. Таким образом, периферийная стратегия Черчилля, в основе которой лежал приоритет действий в Средиземноморье, была окончательно снята с повестки дня — в пользу высадки морского десанта на французском побережье. Несмотря на гораздо больший риск, операция "Оверлорд" одновременно давала надежду на максимально быстрое завершение войны — до того, как Германия успеет изготовить Бомбу. Тем не менее, только что начавшаяся кампания "Сарсапарель" внесла свою лепту и в активизацию боевых действий на Средиземноморье — хотя бы и ставшем второстепенным ТВД. Кроме достижения стратегических и политических целей, командованию союзных войск надо было заполучить в свои руки аэродром Фоджа, откуда бомбардировщики и разведывательные самолеты союзников могли бы долетать до пока еще недостижимых районов Германии. До сих пор не был обнаружен упомянутый Респондеком "крупный объект", поэтому важно было, чтобы весь рейх находился в радиусе действия разведывательной и бомбардировочной авиации союзников. Вторжение в Италию началось по плану, 9 сентября. 12 сентября Монтгомери, поторапливаемый Черчиллем и фельдмаршалом Бруком, захватил Фоджу{174}.
Тем временем комитет "Сарсапарель" готовил первый доклад по оценке ситуации. 12 октября краткий отчет был представлен Черчиллю, у Рузвельта документ появился несколькими днями позже. Наряду с неверными — что вполне понятно — суждениями, в нем приводилось несколько удивительно точных умозаключений, сделанных аналитиками "Сарсапарели" на этом самом раннем этапе:
1. Точно определить текущее состояние работ противника над проектом ТА не представляется возможным. Но, по оценкам [288] наших физиков, в случае, если работы будут продолжаться, оружие может быть готово в 1944 году, возможно уже в январе, но самое вероятное — ближе к концу года.
Перспектива того, что в первом месяце 1944 года Гитлер может получить атомную бомбу, вызывала тревогу. Захваченные документы и проведенные после войны допросы немецких ученых показали, что они предполагали иметь действующее, испытанное оружие никак не ранее осени 1944 года. Тем не менее, комитет верно истолковал сообщения о том, что немцы намеревались использовать "урановые бомбы" против Англии осенью 1943 года.
2. Важнейшие учреждения, вовлеченные во вражескую программу, пока не установлены — за исключением завода "тяжелой воды" в Норвегии и исследовательского института в Берлине. В рамках существующих ограничений по секретности разработок в области ТА разведывательные службы должны быть поставлены в известность о задачах "Сарсапарели".
Это было очень осторожное заявление. На самом деле проект "Сарсапарель" готовился нанести удары по нескольким целям, предположительно имеющим отношение к созданию нацистской Бомбы.
3. Наиболее вероятным средством доставки устройства ТА является самолет, но возможно также и использование ракет, которые, предположительно, находятся сейчас в разработке. Маловероятной представляется атака с подводной лодки или с надводного корабля.
Упоминание о ракетах отражает чересчур преувеличенные в то время оценки характеристик оружия, впоследствии ставшего известным как V-2 ("Фау-2"){175}. Имея полезную нагрузку всего в одну тонну{176}, ракета V-2 совершенно не подходила для доставки атомного оружия 1940-х годов, и немцы, разумеется, такую возможность и не рассматривали.
Перед западными союзниками, имевшими на руках подобный доклад, встал щекотливый вопрос: сообщать или нет о новой немецкой угрозе Сталину. Ничто не свидетельствовало о том, что советская разведка знала о ходе немецких разработок. На предстоящей в Тегеране конференции Черчилль и Рузвельт могли [289] поставить союзника по антигитлеровской коалиции в известность о том, какое оружие может оказаться у их общего врага. Но Черчилль и Рузвельт решили умолчать об этом. Два лидера обсуждали этот вопрос еще в Каире; Черчилль даже подготовил некую предлагаемую фразу о "новом оружии потенциально беспрецедентной мощи". Но, в конце концов, существование "Манхэттенского проекта" было решено сохранить в тайне, и Сталин официально узнал о немецких работах в области ядерного оружия только на Потсдамской конференции в 1945 году{177}.
Направляясь в Каир и Тегеран, Рузвельт вез с собой новости, вызвавшие новую тревогу. Американские ученые опасались, что Германия может применить в качестве отравляющих веществ радиоактивные отходы — либо использовать их при нанесении удара по английским городам, либо попытавшись с их помощью помешать предстоящему вторжению на континент. Подобные действия считались крайне маловероятными, но генерал Гроувз не мог совершенно отбросить их возможность и потому организовал несколько небольших групп под общим кодовым наименованием "Мята". Задачей этих секретных команд было сопровождение высадившихся войск и контроль за радиоактивным фоном местности посредством приборов и пленок, чувствительных к воздействию радиации. Таким образом, они должны были суметь вовремя обнаружить применение немцами радиоактивного оружия.
Американцы также выступили с инициативой создать отряд научной разведки под кодовым наименованием "Алсос" (последнее обстоятельство вызвало недовольство одержимого секретностью главы "Манхэттенского проекта": это греческое слово значило то же, что и его английский аналог "grove" — роща). Двигаясь по Европе вслед за наступающими союзными армиями, эта особая группа ученых и офицеров разведки должна была собирать информацию о немецких технических разработках, особенно в области ядерного оружия.
Пока Сэндис создавал аппарат разведки "Сарсапарели", нацеленный на раскрытие секретов разработки немецкой Бомбы, союзники продолжали свои действия против уже установленных звеньев вражеской программы. 16 ноября американские В-17 бомбили норвежский завод по производству "тяжелой [290] воды", но уничтожить его им не удалось, и запасы драгоценной жидкости остались целыми{178}. Но налет убедил немцев в уязвимости завода, и они стали разрабатывать планы по переносу производственного оборудования и по перевозке оставшихся запасов "тяжелой воды" во внутренние районы рейха. Точно так же налет бомбардировщиков Королевских ВВС на Берлин-Далем почти не причинил вреда Институту имени кайзера Вильгельма, но вынудил немцев задуматься об эвакуации и рассредоточении главного центра ядерных исследований рейха.
Составляя список целей аналитики "Сарсапарели" определили еще два исследовательских учреждения, которые могли быть связаны с проектом создания Бомбы, — отделение ИKB в Гейдельберге и оружейный испытательный полигон возле Берлина. Но немедленный удар по ним пока не требовался в силу небольшой важности этих целей. С другой стороны, критическим звеном немецкого проекта и его узким местом являлись заводы, на которых могло производиться обогащение урановой руды до той высокой степени чистоты, что необходима для атомного оружия. На основе сведений, относящихся к довоенному времени и полученных от физиков и технических специалистов, во Франкфурте-на-Майне было обнаружено предприятие по переработке урана — Deutsche Gold und Silber Scheideanstalt (DEGUSSA), и в конце 1943 года RAF уничтожили его зажигательными бомбами. В декабре Восьмая воздушная армия США нанесла удар по Килю, в том числе по целям, отмеченным "Сарсапарелью". При этом был разрушен завод, где изготавливались центрифуги и другое научное оборудование. Но поскольку немцы отказались от центрифуг как средства разделения расщепляющихся материалов, этот налет для операции "Сарсапарель" оказался бесполезен.
Атаки проводились также и против потенциальных средств доставки ядерного оружия. Поскольку позиции ракет уже подвергались бомбардировкам в рамках кампании "Арбалет", Сэндиса устраивало, если в число намеченных целей будут включаться объекты, указанные аналитиками "Сарсапарели". Несколько иную проблему представляла германская авиация, но здесь союзникам оказал помощь готовый сотрудничать с ними полковник "Люфтваффе", попавший в плен в Тунисе. Этот офицер, известный [291] под псевдонимом "Плющ", ранее возглавлял опытную авиационную часть и поэтому имел доступ к последним разработкам германской авиационной промышленности. Предполагалось, что вес атомной бомбы будет составлять по меньшей мере от четырех до шести тонн, поэтому аналитики "Сарсапарели" передали допрашивавшим "Плюща" офицерам разведки подробный вопросник, основное внимание в котором уделялось четырехмоторным бомбардировщикам, обладавшим большой грузоподъемностью. "Плющ" дал описание пяти типов самолетов, которые, по всей видимости, удовлетворяли критериям "Сарсапарели": Не 177, Не 274, Не 277, Ju 488 и Me 264. Не все они подходили для операций с атомной бомбой, но в 1943 году комитет "Сарсапарель" вычеркнул из списка лишь один — печальной памяти Не 177{179}. Этот самолет зачастую был куда опаснее для своего экипажа, чем для врага, и поэтому представлялся ненадежным для выполнения столь ответственной задачи{180}. Другие вошли в список целей, и в декабре 1943 года Восьмой воздушный флот при налете на Ульм сумел уничтожить один из прототипов Me 264. [292]
Стремясь подорвать немецкую программу, союзники продолжали наносить удары по целям "Сарсапарели" всю первую половину 1944 года. В феврале 1944 года бомбардировки RAF опустошили Берлин-Далем, налеты повторились в марте, и в конце концов Дибнер был вынужден эвакуировать большую часть сотрудников в более безопасные места. Как ни старались немцы спасти остатки "тяжелой воды" в Веморке, их усилия были сведены на нет решительными действиями норвежского Сопротивления — 20 сентября его бойцы потопили паром, транспортировавший драгоценную жидкость в Германию. Кроме того, "тяжелая вода" стала причиной для бомбового удара по крупной гидроэлектростанции в Мерано в северной Италии.
Хотя из-за рейда на Мерано был отменен воздушный налет на железнодорожные узлы в Австрии, большинство целей "Сарсапарели", подобно позициям ракет "Фау" или предприятиям немецкой авиапромышленности, числились в списках объектов других воздушных операций. Поэтому действия в рамках плана "Сарсапарель" редко выходили за рамки общего плана объединенного бомбардировочного наступления. Тем не менее, "Сарсапарель" оказал значительное влияние на стратегию и действия союзников. В ноябре 1943 года, перед отбытием в Каир, Черчилль попросил министра внутренних дел пересмотреть "Черный план", предусматривающий частичную эвакуацию Лондона, и дал задание генеральному штабу подготовить доклад об использовании химических веществ в качестве ответной меры на применение немцами "особого оружия". Он также поинтересовался у Эйзенхауэра, нельзя ли сдвинуть дату вторжения на более ранний срок. Эйзенхауэр понимал, что действовать необходимо как можно раньше, и надеялся, что "Оверлорд" возможно будет начать во второй половине мая. В конце концов, майская высадка была отложена из-за нехватки десантных судов, плохой погоды и других существенных причин. Тем не менее, есть основания предполагать, что мнение комитета "Сарсапарель" во многом предопределило решение Верховного главнокомандующего, когда он, вопреки стоявшей в Канале отвратительной погоде, отдал приказ начать десантную операцию в ночь с 5 на 6 июня.
Союзники еще не знали, что немцам удалось добиться большого успеха. Несмотря на многие технические трудности, они сумели построить ядерный реактор в Берлине и развернуть на заводе близ Торгау (на реке Эльбе) производство плутония, отделяя его от радиоактивного содержимого реактора. Это предприятие получило название "Станция водоочистки Торгау" (Klauranlage Torgau, или КАТ), данный завод и был тем самым [293] "крупным объектом", о котором сообщал Респондек. Теперь здесь накопилось достаточно плутония для изготовления ядерного взрывного устройства. В намерения Дибнера входило использовать эту первую партию плутония для подземных испытаний, намеченных на лето этого года — на то время, пока реактор будут перевозить из Берлина в КАТ. К концу года он надеялся получить достаточно плутония еще для одной или, быть может, двух настоящих бомб. Дибнер также распорядился развернуть в начале лета строительство еще одного "водоочистительного завода" вблизи Роттенбурга на Некаре (KAR/N, или KARIN). Поскольку собрать ядерное устройство в Берлине оказалось невозможным, то сборка устройства должна была производиться на огромном подземном заводе "Миттельверк" около Нордхаузена в горах Гарца. Там уже шли приготовления к испытаниям, когда в июне бомбардировщики союзников нашли КАТ.
В предшествующие "Оверлорду" месяцы комитет "Сарсапарель" понемногу собирал разведывательные данные по Торгау. Первой ниточкой стали донесения агентов о "добывающем рений предприятии на Эльбе". Сначала аэрофотоснимки не привели к каким-либо определенным заключениям, но по получении новых донесений в мае туда вновь были направлены самолеты фоторазведки. В апреле в разговоре со швейцарским агентом офицера американского Управления стратегических служб (УСС) один немецкий ученый упомянул о предприятии на Эльбе, а несколькими днями позже другой оперативник УСС особо доложил об "очень крупном заводе на берегах Эльбы рядом с Торгау". Эта информация вскоре была дополнена в ходе допроса англичанами новобранца СС, взятого в плен в Италии. Солдат СС охотно рассказал, что участвовал в строительстве КАТ, и даже сделал рисунок объекта{181}.
Первые фотографии КАТ доставил 20 мая пилот "москито" подполковник авиации Оливер Томас. Хотя попытки добыть пробы воды из Эльбы потерпели неудачу, доказательством того, что "Сарсапарель" находится на правильном пути, стали пробы воздуха, взятые самолетом со специальной "газовой ловушкой", которую позаимствовали в "Манхэттенском проекте". В конце мая американские бомбардировщики нанесли по заводу первый удар. Однако нанесенный урон оказался небольшим, а объединенный англо-американский рейд, то и дело [294] откладывавшийся из-за плохой погоды, удалось осуществить лишь 10 июня. На этот раз мишенью стала электростанция, которая обеспечивала КАТ электроэнергией. Электростанция была уничтожена, ремонтные работы были почти невозможны из-за постоянных налетов RAF в течение всей следующей недели. Бомбардировки британской авиации также вызвали тяжелые потери среди высокопрофессиональных рабочих КАТ. Деятельность на заводе фактически прекратилась, а в конце месяца Восьмая воздушная армия нанесла еще один ощутимый удар по программе Дибнера, уничтожив важнейшее предприятие по переработке урана в Ораниенбурге. Вслед за падением Рима и высадкой в Нормандии, потеря заводов в Торгау и Ораниенбурге по праву может быть отнесена к третьей большой победе, одержанной англо-американскими союзниками в июне 1944 года на Европейском ТВД. Результат этих бомбардировок означал, что Гитлер может получить всего лишь одну атомную бомбу, — хотя комитет "Сарсапарель" об этом еще не знал.
А Гитлер был решительно настроен применить добытое оружие. Но на состоявшейся 2 июля встрече Дибнер возражал ему:
— Мы должны признать, мой фюрер, что это новое поле научных свершений, а устройство не испытано. Гитлер перебил его:
— Вам не понять стратегии, поэтому поверьте мне — речь идет о существовании самого англо-американского союза! — воскликнул он. — Мы применим устройство, и вы сразу же начнете работу над новым оружием.
Германская ядерная программа оказалась весьма хрупкой. Июньские бомбардировки нарушили поставки обработанного урана, что сорвало процесс получения плутония. При этом десятки квалифицированных рабочих были убиты и ранены. Новый завод DEGUSSA к югу от Берлина еще только строился, а завод в Ораниенбурге уже был почти целиком разрушен, на ремонт КАТ тоже требовался не один месяц. Более того, союзникам стало известно и о КАТ, и о его расположении, и они теперь, без сомнений, предпримут новые бомбардировки, как только заметят, что активность там возобновилась. Тогда Дибнер решил из соображений безопасности провести лишь небольшой ремонт на КАТ и одновременно распорядился перенести работы по получению плутония на предприятие KARIN. При удачном ходе дел производство там могло начаться в ноябре.
Тем временем под личным руководством Гитлера осуществлялось планирование операции, призванной стать первым в истории атомным ударом. Гитлер рассматривал новое оружие как [295] средство усугубить "усталость от войны" и стать "поводом для раскола" в стане западных союзников. Он намеревался сокрушить вторгшиеся в Нормандию англо-американские войска, а затем обратить свое внимание на Восточный фронт. Как свидетельствуют захваченные документы, в список потенциальных целей входили высадившиеся войска союзников, порты на юго-востоке Англии и Лондон. Гитлер предпочел бы английскую столицу, но, в конце концов, целью для немецкой атомной бомбы был выбран Дувр.
В пещерах Нордхаузена техники Дибнера, подстегиваемые личной телеграммой Гитлера, трудились над сборкой устройства, носящего теперь кодовое наименование "Рабе" ("Ворон"). Одновременно инженеры "Люфтваффе" старались приспособить корпус самолета для размещения в нем бомбы. Единственным летательным аппаратом, пригодным для этой миссии, оказался странный гибрид под кодовым наименованием "Бетховен". Он представлял собой беспилотный Ju 88, который к району цели доставлял истребитель Me 109, соединенный с верхней частью фюзеляжа старого бомбардировщика весьма ненадежными распорками. К 27 июля испытания "Рабе" с несколькими моделями "Бетховена" были успешно завершены, и капитан "Люфтваффе" Хорст Рудат из штурмовой{182} группы 101 (Kampfgruppe 101] получил на руки запечатанные приказы передислоцировать три из пяти своих "Бетховенов" на аэродром возле Ваттена у Па-де-Кале.
В районе Ваттена находился огромный бункер, первоначально предназначенный для размещения пусковых позиций V-2. Летом 1943 года, когда на строительство этого громадного сооружения ушло 120000 кубометров бетона и бункер все еще не был завершен, его обнаружили союзники. Налеты В-17 в августе и сентябре вынудили немцев отказаться от планов развертывания "Фау-2", но Шпеер сумел превратить сооружение в завод по производству жидкого кислорода. Весной и летом 1944 года союзники периодически бомбили его; особенно тяжелым оказался удар, нанесенный RAF 6 июля, когда были применены новые [296] бомбы "Толлбой" ("Комод") по 5448 килограммов{183}. Однако налет хотя и замедлил производство, но не остановил его. Хорошо защищенный, расположенный вблизи всех трех потенциальных целей, Ваттен казался идеальным местом для завершения сборки "Рабе" и монтажа его на "Бетховене". К несчастью для немцев, в этом районе активно действовала сеть французских агентов, организатор которой Мишель Холлар играл важную роль в кампании "Арбалет".
В начале июня аналитики "Сарсапарели" были разочарованы скудостью поступавшей к ним разведывательной информации. В донесениях агентов сообщалось, что большая часть старшего технического персонала КАТ отбыла из Торгау, но об их местонахождении ничего не было известно. Картину еще более запутали сообщения, что на юго-западе Германии ведутся какие-то научные работы, но какие именно — точно не установлено. Прорывом стал успех радиоразведки. 22 июля японский посол Осима Хироси послал в Токио телеграмму, в которой описывал "секретное оружие, основанное на принципе расщепления атома, которое немцы намерены применить против Англии". В дипломатической шифровке от 15 июля посол повторил, что в скором времени Германия применит оружие намного более разрушительное, чем самолет-снаряд. В конце концов 26 июня радиоразведка американской армии перехватила и дешифровала японское послание, в котором Осима говорил о новом "радиоактивном оружии", которое будет действенно "на площади более километра". Немцы, добавлял он, готовятся применить это оружие в самом ближайшем будущем.
Данные этих перехватов совпадали с необычно насыщенными переговорами между главным командованием сухопутных войск и 65-м корпусом. Эта специальная часть занималась операциями с "Фау" и таким образом несла ответственность за бункер Ваттена. К счастью для союзников, прогрессирующая деградация германской системы связи вынудила противника прибегнуть к переговорам по радио. В записях этих переговоров комитет "Сарсапарель" впервые столкнулся с кодовым наименованием "Рабе". Оно употреблялось в тех местах, где обсуждались особые меры безопасности, вопросы транспортировки и [297] требования к личному составу. Перехваты не раскрыли смысла наименования "Рабе", но всему комитету он казался очевиден: это не что иное, как немецкая Бомба. В радиопереговорах не было указаний ни на даты, ни на пункты назначения, но аналитики "Сарсапарели" быстро пришли к выводу, что доставка "груза" ожидается в самом скором времени.
К счастью, среди агентов Мишеля Холлара нашлись и работники железной дороги. 31 июля он узнал от них, что на 2 августа назначен проход состава, имеющего наивысший приоритет. Немцы распорядились освободить пути и отдали приказы, чтобы на время прохождения этого поезда персонал всех станций был эвакуирован или взят под строгую охрану. Холлар определил, что пунктом назначения этого особого груза может быть лишь маленькая станция возле Ваттена — вскоре этот вывод подтвердили наблюдатели, следившие за движением поезда 2 и 3 августа. Полагая, что он просто передает новые подробности о ракетах и загадочном бункере, Холлар в ночь с 4 на 5 августа связался по радио с англичанами.
Прочитав сообщение Холлара, Сэндис, Джонси и Фурман пришли к тому же выводу, что и француз. Они по-прежнему не были уверены, каким образом немцы намерены доставить бомбу к цели, но ни о каком промедлении не могло быть и речи. Сэндис запросил безотлагательной встречи с тестем.
"Убежденный, что наступил момент наивысшей опасности, — говорил позже в интервью Черчилль, — я позвонил президенту Рузвельту по линии кодированной телефонной связи и сказал: "С" ("Сарсапарель") полагает, что нацистская бомба обнаружена!".
Затем британский премьер-министр в общих чертах поведал американскому президенту о предпринимаемых мерах: с раннего утра 6 августа английские и американские истребители-бомбардировщики будут прочесывать район вокруг Ваттена, а тяжелые бомбардировщики атакуют бункер как обычными бомбами, так и английскими "Толлбоями". Комитет "Сарсапарель" также привел в боевую готовность УСО для экстренных операций против Ваттена.
С раннего утра и весь день 6 августа самолеты союзников с ревом проносились над Каналом, чтобы обрушить свой смертоносный груз на чрезвычайно важные цели у Ваттена — как им сказали, на "аэронавтические сооружения". Вокруг Ваттена свирепствовали громы и молнии "тандерболтов" Р-47, которые уничтожали поезда, грузовики и самолеты; каким-то чудом в бойне уцелел один из "Бетховенов" капитана Рудата. Американские [298] средние бомбардировщики стерли с лица земли железнодорожную станцию Ваттен и большую часть деревни. Тем временем "ланкастеры" 617-й эскадрильи RAF под командованием полковника авиации Дж.Б.Тэйта{184} нанесли удар по самому бункеру. Хотя большинство "толлбоев" в цель не попало, несколько бомб угодили точно в бункер, а одна обрушила часть крыши и стену — по-видимому, расшатанные прошлогодними бомбардировками. Позже Черчилль назвал ее "самой важной бомбой войны".
Испытание Ваттена огнем и мечом продолжилось после полудня, когда сквозь плотный зенитный огонь пробились В-17 и отбомбились по бункеру, который был затянут облаком пыли и дыма, висевшим после налета "ланкастеров". При последующем анализе оказалось невозможным установить, какие дополнительные разрушения причинил на самом деле второй налет. В любом случае он прервал спасательные работы, вызвал дополнительные людские потери среди обитателей бункера и превратил всю местность в испещренную воронками пустошь. Несколько дней спустя на бункер были направлены два дистанционно управляемых старых В-17, набитых взрывчаткой, — эти машины известны как "Афродиты". И до тех пор, пока этот район в конце августа не заняли сухопутные войска союзников, его раз за разом подвергали бомбардировкам обычными средствами. Но именно удар 6 августа решил судьбу атомной бомбы нацистской Германии.
Безмерное облегчение
Лучшего момента для авианалета на Ваттен союзники не могли бы подобрать. В бункере проходили последние приготовления "Рабе", который намечено было применить в ходе операции против Шербура одновременно с контратакой у Мортена{185} в Нормандии. Бомбу планировалось сбросить на этот важный порт либо с началом контратаки 7 августа, либо вскоре после нее, когда позволят погода и технические обстоятельства. Обрушившиеся 6 августа бомбы "толлбой" привели немцев в ужас. [299] Несколько дней спустя штаб 65-го корпуса доложил, что "весь окружающий район выжжен так, что стал непроходим, а бункер грозит опасностью из-под земли". С черным юмором району дали новое кодовое название — "Бетонная глыба".
Лишь через несколько дней рабочие, то и дело разбегавшиеся при сигнале воздушной тревоги, сумели начать раскопки сборочного цеха. Вскоре они обнаружили, что не до конца собранный "Рабе" раздавлен рухнувшими стенами бункера. Дальнейшие земляные работы были остановлены из страха перед ядовитой плутониевой начинкой бомбы и излучением ее урановых компонентов. Не желая дальше рисковать жизнью немецких рабочих или позволить французам получить доступ к самому большому секрету рейха, команда "Рабе" поспешно залила самые крупные дыры бетоном и затребовала больше защитного снаряжения, а также заключенных, которые и должны будут откапывать смертельно опасное устройство. Но прежде чем эти распоряжения были одобрены, 21-я группа армий Монтгомери захватила район Ваттена.
Немецкие усилия также были затруднены действиями УСО и французского Сопротивления. Опасность, исходящая от своих же бомбардировщиков, и быстрое продвижение наземных войск союзников вынудили отказаться от намеченного рейда коммандос, но оперативники УСО и французы постоянно нарушали немецкие линии связи, ведущие к бункеру. Кроме того, специальной группе УСО удалось захватить немецкого инженера из Ваттена, который дал ценную информацию о повреждениях бункера и о неудачной попытке немцев откопать "Рабе".
Тем не менее, задача комитета "Сарсапарель" не была выполнена до конца. Еще не было уверенности в том, что "Рабе" — единственное немецкое устройство подобного рода, поэтому сбор дополнительной информации продолжался по-прежнему. После освобождения Франции и после явных успехов операций против Торгау, Ораниенбурга и Ваттена список целей "Сарсапарели" подошел к концу. Завод "Миттельверк" в Нордхаузене, который наконец-то обнаружили в августе, казался неуязвимым для атак с воздуха, но в течение июля был нанесен удар по двум предприятиям "И.Г.Фарбен": по опытному заводу "тяжелой воды" в Магдебурге и по заводу в Леверкузене, в прошлом имевшему отношение к обработке урана. По-прежнему пребывая в неведении о значении самолетов-гибридов "Бетховен", комитет "Сарсапарель" также продолжал операции против немецких четырехмоторных бомбардировщиков. Число этих машин все время сокращалось и к осени 1944 года большинство изготовленных [300] экспериментальных экземпляров и прототипов было уничтожено. С другой стороны, по-прежнему оставалось невыясненным как местонахождение "юго-западного объекта", так и его назначение.
В поисках ниточки к нему комитет "Сарсапарель" просматривал все поступающие донесения, а генерал Гроувз постоянно подгонял ученых "Манхэттенского проекта", требуя ускорить работу. Но недели шли, немцы ничего не предпринимали, и Сэндис и Джонс мало-помалу стали проникаться чувством, что "Джерри расстрелял все". Американцы, особенно Гроувз и Фурман, были менее оптимистичны, но разведка начала постепенно получать сведения, указывающие, что программа немецкой бомбы и в самом деле подорвана. Хотя нацистская пропаганда продолжала трубить об арсенале "чудо-оружия", откровенные телеграммы посла Осимы свидетельствовали о более мрачном настроении высших кругов рейха. Осима сообщал, что "более никто не говорит об атомных урановых бомбах".
Эти намеки были подкреплены сообщениями агентов УСС в Торгау и в Берлине. В ноябре агент УСС, известный как "Рупперт", проник в штаб-квартиру службы безопасности СС и узнал, что "наказаниям подверглись офицеры службы безопасности, отвечавшие за кошку{186} и ворона (sic), некоторые расстреляны". Из нескольких разведгрупп, заброшенных в Торгау, на предприятие сумел добраться лишь один агент, по кличке "Мартини". Он подтвердил, что КАТ прекратил свою деятельность. Немецкие штабисты шутили о "переезде на юг, на встречу с Карин". Группа "Молоток" сообщала из Берлина, что лаборатории ИКВ пусты, добавляя при этом, что ученые "отправились на юг в секретную зону возле Хехингена". Сообщения от английских и американских источников в Швейцарии подкрепили эту информацию, и вскоре разведывательные самолеты обнаружили KARIN. В начале декабря после двух налетов американских бомбардировщиков предприятие было разрушено.
Кампания "Сарсапарель" также подходила к завершению. Утром 25 ноября полковник Борис Паш из миссии "Алсос" прибыл в Страсбург и направился в местный университет. Здесь он нашел немецкого физика Рудольфа Флейшманна и сейф, полный документов с грифом "Streng Geheim" ("Совершенно секретно"). Паш арестовал физика, а груду документов отправил для изучения научными экспертами "Алсоса". Старший группы экспертов, вместе со своим коллегой просеивавший полученные материалы, впоследствии записал, что "мы оба одновременно испустили крик, потому что нашли бумаги, неожиданно поднявшие перед нами завесу тайны". 5 декабря, проехав по [301] снегу и грязи на джипе 120 миль, эксперты явились в штаб 6-й группы армий и встретились с Ванневаром Бушем, главой американского управления по научным исследованиям и разработкам, который прибыл в Европу для участия в изучении Ваттена. Некоторые из последовательно пронумерованных документов в папке отсутствовали. Но имевшиеся — включая план производства плутония и расписание испытаний бомбы — убедительно доказывали, что ядерной угрозы со стороны Германии больше не существует. Испытывая "безмерное облегчение", Буш на следующий день отправился в расположение SHAEF на встречу с начальником штаба Эйзенхауэра генералом Уолтером Беделлом Смитом. Смит, в общих чертах обрисовав завершающие операции войны, напрямую спросил Буша, есть ли необходимость ценой больших потерь предотвратить создание немцами другой бомбы. "Нет, — ответил Буш, — дело закрыто, генерал. Если желаете, у вас есть два года. Немецких атомных бомб больше не будет".
Оставшуюся часть войны и несколько месяцев после нее комитет "Сарсапарель" продолжал работать, но с уничтожением KARIN и обнаружением документов в Страсбурге главной его задачей стало иное. Опасность немецкой бомбы союзников больше не тревожила, и усилия англичан и американцев были направлены теперь главным образом на то, чтобы скрыть атомные секреты от Советов. Получив информацию о том, что немцы перевезли свой атомный реактор в "Миттельверк", "Сарсапарель" поставил в известность об этом руководство союзных войск. Благодаря этому американские войска достигли Нордхаузена гораздо раньше Красной Армии. Затем тяжелые бомбардировщики союзников нанесли удары по ряду целей, находящихся в будущей зоне советской оккупации. Ораниенбург был разрушен, недостроенный завод DEGUSSA в Грюне и испытательный полигон немецкой армии в Готтове — серьезно повреждены. Поскольку на проекте немецкой бомбы был поставлен крест, а капитуляция Германия была неминуема, то завод КАТ из опасения вызвать смертельно опасную утечку радиации оставили в покое. Торгау американские и русские патрули достигли почти одновременно, и команда "Сарсапарель" развила там лихорадочную деятельность, демонтируя самое важное заводское оборудование, а для советской инспекции завод был открыт в начале мая.
Деятельность комитета "Сарсапарель" можно счесть в лучшем случае частичным успехом. Немцы все же сумели создать и развернуть атомное оружие, пусть и несовершенное, а предпринятые для уничтожения атомного устройства меры оставили возле Ваттена ядовитую воронку, которая несколько лет заражала [302] близлежащие окрестности. По той же причине подверглась критике бомбардировка Торгау, хотя ее результаты имели, без сомнения, важное значение. Однако подобная критика не учитывала громадных трудностей, стоявших перед аналитиками "Сарсапарели". Выпячивая ущерб, нанесенный району Ваттена, она явным образом умаляла заслуги комитета "Сарсапарель" в предотвращении настоящего ядерного взрыва над Дувром или Шербуром. Проект "Сарсапарель", каковы бы ни были недостатки в его деятельности, приблизил конец войны и тем самым спас жизни множества людей как в странах Оси, так и в союзных державах. Атомная бомба была последней надеждой Гитлера. Разрядив бомбу, "Сарсапарель" уничтожил эту надежду и помог одержать окончательную победу над нацистской Германией.
Что было на самом деле
Этот вымышленный рассказ отличается от исторических событий в двух принципиальных отношениях. Во-первых, на самом деле не существовало жизнеспособной программы по созданию немецкой атомной бомбы. Хотя на протяжении всей войны немецкие физики и вели ядерные исследования, их работы не носили целостного характера, они не имели значительной государственной поддержки, и им мешали бомбардировки союзников. Материальные вложения в ядерное оружие были крайне малы, и Германия и близко не подходила к созданию настоящего взрывного устройства. Причины подобного "провала" стали предметом серьезного исторического спора. Автор настоящей статьи исходил из того, что разработка немецкого ядерного оружия задержалась в частности из-за нежелания Гейзенберга и других создавать бомбу для Гитлера. Именно поэтому в этой истории Гейзенберг был убран со сцены на самом раннем этапе. Более того, автором принято допущение, что нацистская Германия обладала научными, промышленными и экономическими возможностями для создания такого оружия и что у нее имелась прочная база, объединившая фундаментальные исследования, организационные меры и промышленную инфраструктуру, — чего на самом деле не существовало{187}. [303]
Второе кардинальное отличие от реального хода событий заключается в ответных действиях союзников на возможность появления немецкого атомного оружия. Действительные усилия англичан и американцев были куда менее вразумительны, чем "Сарсапарель", кооперация "Арбалет" продемонстрировала, на что может быть похожа подобная кампания. Получив некоторую поддержку американцев, в течение 1942-1943 годов англичане действительно пытались помешать немецкой научно-исследовательской программе, использовавшей "тяжелую воду" из Норвегии, но к позднему лету 1943 года (приблизительно в то же время, когда начинается действие этой статьи) английская разведка была, в общем, уверена, что немецкая ядерная программа представляет незначительную опасность, а то и вовсе ничем не грозит. Американцы оказались большими скептиками. И лишь обнаруженные в Страсбурге документы наконец-то убедили генерала Гроувза, что немецкая бомба была лишь иллюзией. [305]
Комментарии
Ядерные разработки времен Второй Мировой войны давно уже служат ходовой темой многочисленных политических и шпионских детективов. Поволока глубочайшей секретности должна завораживать читателя и давать ему ощущение причастности к величайшим тайнам, от соблюдения которых зависят судьбы всего человечества. Если сказать просто "бомба", это не найдет в душе никакого отзвука — ну, разве что вспомнится леденящий душу свист из военной кинохроники. Но если произнести это слово с Большой буквы, то всем сразу станет понятно, о какой Бомбе идет речь.
Между тем, в годы войны существование во всех воюющих странах собственных ядерных проектов не являлось секретом для тех, кто по долгу службы обязан был об этом знать. Разработки в этой области вели и Германия, и СССР и даже Италия с Японией. Англичане в 1942 году объединили свои усилия с американцами. А первоначально ближе всего к созданию атомной бомбы, как это ни удивительно, стояли французы — имевшие хорошую физическую школу, занимавшуюся изучением радиоактивных веществ еще с конца прошлого века. Немцам же здесь просто не повезло — сделав антисемитизм одной из основ государственной политики, они лишили свою страну множества "неполноценных" умов, среди которых были и крупнейшие специалисты по ядерной физике.
Величайшей загадкой немецкой ядерной программы (кстати, до сего дня не получившей позитивного научного объяснения) стала грубая ошибка, допущенная немецкими физиками при определении коэффициента поглощения нейтронов очищенным графитом. Научные исследования, выполненные немецкими физиками и химиками, всегда отличались точностью и скрупулезностью. В этой связи интересен разговор Отто Гана с Ирэн Кюри, произошедший задолго до войны, атомной секретности и разделения физиков всего мира "по национальному признаку".
Супруги Кюри сообщили о наличии в химически очищенном уране, облученном альфа-частицами, элементов лантаноидной группы. Известие это, как мы сейчас понимаем, означало, что ядро урана делилось после попадания альфа-частицы на примерно равные по массе устойчивые осколки. В начале тридцатых годов это отнюдь не было очевидно, и опыты Кюри вызвали весьма негативную реакцию международной научной общественности. Особенно резко выступали против немецкие физики, в частности Ган.
Под давлением критики Кюри фактически дезавуировали свое сообщение, написав, что речь шла, конечно, не о "лантане", а о "веществе, которое в некоторых случаях ведет себя аналогично лантану". Позже Ирэн утверждала, что им даже удалось "отделить это вещество от лантана".
Именно после этого Ган, наконец, повторив опыты Кюри, встретился с супругами Кюри и сказал Ирэн:
— Девочка, вы отделили от лантана примесь в нечистом реактиве. Ваше исходное сообщение было абсолютно верным — надо полагать, "интуитивно". Это, конечно, лантан и барий.
Потом Ган добавил:
— Ну, нельзя же так. Вы во Франции в серьезной научной работе используете реактивы, которые в Германии запретили бы применять даже в школьной лаборатории.
Ган, конечно, был прав, и за его вежливым выговором тем, кого он сам назвал "блистательными парижанами", стоял огромный авторитет немецкой школы физической химии, несомненно лучшей в мире.
И вот химики этой школы, работая с графитом, ставят только одну серию опытов, не проверяют ее и притом используют, как показало послевоенное расследование, просто грязный реактив. Поскольку сечение взаимодействия графита с нейтронами очень сильно зависит от чистоты образца, немцы сразу же приходят к выводу, что использовать графит в качестве замедлителя не представляется возможным, — и обращают свои взоры на "тяжелую воду". Но, даже если забыть о том, что "тяжелая вода" намного дороже, что она производится на крайне ограниченном числе предприятий, что ее доставка сложна, — графитовые замедлители конструктивно гораздо проще, нежели система, основанная на тяжелой воде. Потому хотя бы, что из тугоплавкого графита можно делать цилиндрические стержни. [304]
В "гонке за бомбой" эта необъяснимая ошибка стоила немцам трех лет.
Поневоле приходится вспомнить о том, что известный русский разведчик Штирлиц (тогда еще не штандартенфюрер) почему-то окончил на рубеже двадцатых и тридцатых годов три курса физического факультета по специальности "квантовая механика"...
Можно долго спорить о том, имела ли Германия реальные шансы построить атомную бомбу до весны 1945 года, если бы перебросила в эту область дополнительные ресурсы? Несомненно, такие ресурсы у нее были, но их пришлось бы отвлекать от исследований в области авиации, ракетостроения, создания новых типов подводных лодок и прочего "оружия возмездия". Кстати, каждая из этих областей в случае успеха тоже сулила огромные выгоды. "Знать бы заранее, где соломки подстелить..."
И здесь приходится признать, что автор данной статьи предоставил нам не столько альтернативный вариант истории, сколько канву сюжета для очередного боевика в модном ныне жанре "криптоистории": "вот как это было на самом деле, только вы этого не знали". Описанные им события не только не оказывают никакого влияния на историю — все они являются случайными и как бы необязательными. Одна случайность сыграла в пользу немцев и дала им возможность создать ядерное взрывное устройство, хотя бы всего одно. Цепочка других случайностей привела к тому, что союзникам удалось не допустить применения Бомбы и вернуть события в строго историческое русло.
Честно говоря, в данном случае такой подход представляется не вполне корректным. Ведь альтернативная история занимается в первую очередь изучением причинно-следственных связей в условиях действия уже известных нам факторов и закономерностей. Для того чтобы проследить эти связи, зачастую необходимо ввести в цепь событий единичный случайный фактор и проверить — затухнет его влияние, или, напротив, заставит историю пойти иным путем. Но введение в цепь событий других столь же случайных факторов, только противоположных по направленности, нивелирует действия изменений и лишает весь эксперимент смысла. В результате может получиться неплохой сюжет для приключенческого романа — но к альтернативной истории никакого отношения это уже иметь не будет.
Несомненно, активно ведущаяся разведка не может не принести результатов, хотя эти результаты будут в значительной степени случайны. Мало шансов сохранить незамеченной иголку в стоге сена, если этот стог будет просматривать рота солдат. Тем не менее, история с показаниями "новобранца СС, взятого в плен в Италии" и нарисовавшего план объекта КАТ в Торгау, выглядит чересчур маловероятной. И не только потому, что такую готовность сотрудничать с союзниками проявляли [307] не слишком многие эсэсовцы (войска СС вообще-то комплектовались исключительно добровольцами). Вероятность того, что человек, участвовавший в строительстве сверхсекретного объекта, менее чем через полгода после этого попадет в плен и по своей инициативе решит раскрыть военную тайну, которую из него не "выбивали", поскольку понятия не имели, что он ею владеет, достаточно мала. Но еще меньше вероятность того, что эти показания попадут к аналитикам "Сарсапарели". Ведь в условиях войны "режимной" становится даже мастерская по ремонту обуви (если это армейская обувь) — поэтому вычленить среди разрозненных и преувеличенных баек о всех секретных заводах рейха информацию о единственном нужном предприятии представляется задачей очень тяжелой.
Тем не менее, представим, что это произошло. Но далее случайность продолжает громоздиться на случайность. Для несения атомной бомбы выбирается крылатый снаряд "Мистель". Его применение действительно началось летом 1944 года, но оказалось малоэффективным — начиненный взрывчаткой древний "юнкерс" был слишком легкой добычей для вражеских перехватчиков. Наиболее эффективным вариантом все же представляется Не 177. Тот самый, вероятность использования которого аналитики Сарсапарели отвергли еще летом 1943 года — не подумав, что за целый год немцы вполне могли "довести" эту машину и добиться повышения ее надежности до приемлемого уровня. Как оно и произошло в действительности.
Да, в начале 1943 года Не 177 был еще чрезвычайно ненадежным самолетом. Но год спустя во время ночных налетов на Лондон он проявил себя очень хорошо, оказавшись малоуязвим для перехватчиков противника. Кроме того, этот самолет использовался в качестве носителя противокорабельных ракет Hs 293 в Бискайском заливе и на Средиземном море. Аварий при этом действительно оказалось чересчур много, но большинство из них, во-первых, было связано с трудностями обслуживания самолета в холодное время года и, во-вторых, не приводили к гибели машин. (Летом 1944 года оставшиеся Не 177 перевели в Норвегию и вновь переквалифицировали в дальние морские разведчики.)
Но самое главное — при максимальной скорости до 485 км/ч серийные машины Не 177А-5 имели нормальную бомбовую нагрузку 2-3 тонны и дальность полета около 5000 км. А к лету 1944 года были готовы первые серийные экземпляры Не 177А-6 и Не 177А-7, первый из которых имел улучшенную защиту и дальность полета до 5800 км, а второй — скорость 535 км/ч и высотность 15000 метров. Эти самолеты готовились для налета на территорию США и для перегонки в Японию (от последнего отказались сами японцы, побоявшись нарушить нейтралитет СССР). Таким образом, к августу 1944 года Германия имела самолет, способный достичь Англии либо полуострова Котантен прямо [308] с территории Германии. Поэтому вся последующая история со "сверхсекретной" перевозкой ядерного устройства в Ваттен, героическими подвигами британской разведки и французского Сопротивления, венчающаяся ударом 617-й эскадрильи, опередившим немцев буквально на сутки, не имеет никакого смысла. Немцам просто не требовалось совершать описанные автором глупости, куда-то перевозить готовую Бомбу и подставляться под удар. Они могли погрузить ее в самолет прямо на месте сборки и нанести удар по любой выбранной точке хоть от самого Берлина.
Тем не менее, вся описанная автором операция с "Рабе", "Бетховеном" и заводами КАТ и KARIN имеет свой смысл — но только в том случае, если она являлась грандиозной и хорошо спланированной акцией по дезинформации разведки союзников. Представим себе, что никакой атомной бомбы у немцев не было, а был лишь большой блеф. Но тогда выходит, что огромные интеллектуальные и агентурные ресурсы, а также значительные силы англо-американской авиации были отвлечены "пустышкой" и не смогли быть вовремя использованы в других местах. Тем самым руководство рейха смогло хоть немного, но ослабить нажим союзников — то есть на какое-то время оттянуть конец войны.
И в этом плане предложенный нам вариант развития событий действительно выглядит правдоподобной альтернативой.