Глава 1.

Решающий удар

Унтер-офицер Хейдзиро Оми не мог найти слов оправдания. Как старший вестовой адмирала Ямамото Оми отвечал за качество пищи, приготовляемой для банкета. А ведь в меню банкета входило знаменитое блюдо тай, которое готовят в исключительных случаях. Для приготовления этого блюда специально отбирают наиболее крупных морских лещей и поджаривают их целиком в соленом, остром соусе миссо. И каждый японец, если он знаком с древними обычаями своей родины, знает, что блюдо тай готовят только по случаю военных побед Японии.

Однако Оми, занятый многочисленными деталями предстоящего банкета, не обратил внимания на то, что приготовление блюда тай было поручено неопытному коку, который не сумел поджарить лещей как следует. Было от чего прийти в отчаяние — ведь любая, даже самая ничтожная, ошибка унижала унтер-офицера Оми, который был единственным человеком, имеющим право лично обслуживать самого главнокомандующего Объединенным флотом Японии адмирала Исороку Ямамото. Поэтому Оми, не оправдываясь, молча перенес головомойку, которую устроил ему флаг-офицер командующего капитан 2-го ранга Нобору Фукусами. Сам адмирал, присутствуя при этой сцене, наблюдал ее с иронической усмешкой, но не вмешался.

В этот день на борту флагманского корабля Объединенного флота «Ямато», грациозно стоящего на бочке посреди якорной стоянки флота в бухте Хасира, собрались многочисленные гости — более 200 офицеров всех рангов: хмурый и молчаливый адмирал Нагумо, чье имя прогремело после удара по Перл-Харбору, молодые командиры эсминцев, один из наиболее популярных офицеров флота, командир авианосца «Сорю», капитан 1-го ранга Янагимото, блестящие штабные офицеры — питомцы 23-го выпуска Военно-морской академии, которых, казалось, сама судьба готовила для славы и громких дел.

Адмирал Ямамото собрал их в этот весенний вечер 25 мая 1942 года, чтобы отметить великие деяния, которые предстояло совершить Объединенному флоту. По плану адмирала Ямамото армады кораблей Объединенного флота, пройдя через просторы Тихого океана, должны были захватить американскую базу на атолле Мидуэй, увеличив тем самым оборонительный периметр империи и одновременно завершив разгром флота США, начатый в Перл-Харборе.

Когда адмирал Ямамото объявил собравшимся офицерам о своем плане, аплодисменты и банзай , взорвав тишину вечернего рейда, загремели над линкором «Ямато» и были подхвачены на других кораблях, стоящих на якорной стоянке Хасира.

Начался банкет. Тот, кто когда-либо присутствовал на банкетах, где подается блюдо тай под соусом миссо, тот надолго запомнит это событие. Тосты за нацию, за флот, за былые триумфы и будущие победы. Теплое саке подогревает воображение, заставляя мечтать о новой славе и, не отрываясь, смотреть на прекрасные цветочные вазы — личный подарок императора адмиралу Ямамото.

Все было наполнено сознанием победы — и не только здесь, на рейде Хасира, но и по всей стране. Вооруженные силы Японской империи шли путем триумфальных побед: Перл-Харбор... «Рипалс» и «Принс оф Уэллс»... Гонконг... Манила... Сингапур... Батаан. В апреле вице-адмирал Тюити Нагумо со своими ударными авианосцами как смерч прошел по Индийскому океану, атаковал Коломбо, потопив английский авианосец «Гермес» и два тяжелых крейсера. Затем сражение в Коралловом море и новая слава. Правда, позднее сами японцы признают это сражение стратегическим поражением, сорвавшим планы захвата Австралии. Но кто мог сказать что-либо подобное сегодня, когда напыщенное официальное коммюнике сообщило об этом бое как о новом сокрушительном ударе по американскому флоту, когда газеты и радио наперебой кричали о потопленных авианосцах, линкорах и крейсерах противника, о лежащих в пепле американских городах, о панике среди населения США, о миллионах брошенных ферм, о полной растерянности американского правительства, о безнадежных попытках Кордуэлла Хэлла мобилизовать на борьбу развращенное демократией общество, о растущем разочаровании в лагере союзников...

И только один японец знал цену всем этим сообщениям. Это был адмирал Ямамото. Ямамото родился в 1884 году — в эпоху великих преобразований, вызванных революцией Мейдзи. Молодым мичманом Ямамото участвовал в Цусимском бою на флагманском броненосце легендарного адмирала Того и был ранен. Адмирал Ямамото считался основателем воздушной мощи флота и олицетворял собой могущество новой Японии, силы которой, тем не менее, он оценивал очень трезво. Адмирал хорошо знал Америку, причем не по докладам, а по многолетним личным наблюдениям. В свое время, окончив Гарвардский университет, а впоследствии занимая должность японского военно-морского атташе в Вашингтоне, Ямамото имел возможность объехать Соединенные Штаты вдоль и поперек и разобраться в причинах силы и оптимизма Америки. Позднее враги адмирала утверждали, что, начиная войну, он будто бы хвастал, что мир будет заключен только в Белом Доме. В действительности же Ямамото прекрасно знал, что это невозможно. Адмирал никогда не забывал о потенциальных возможностях американской промышленности, что делало Соединенные Штаты величайшей державой мира, с которой Япония была просто не в состоянии бороться длительное время. Достаточно было сравнить данные по производству автомобилей в обеих странах в 1940 году: 4 500 000 — в США и только 48 000 в Японии. Незадолго до начала войны в доверительной беседе с премьер-министром Коноэ Ямамото заметил: «Если война все-таки начнется, я с уверенностью могу сказать, что первые полгода, а может быть, и год, мы будем побеждать, но я совершенно не уверен за второй, а тем более, за третий год войны».

И вполне естественно, что адмирал Ямамото принял единственно правильное решение: сделал ставку на быструю, решительную победу над Соединенными Штатами посредством внезапного сокрушительного удара в первые же минуты войны. Казалось, это удалось, когда авианосцы адмирала Нагумо нанесли страшный удар по Перл-Харбору. Теперь же надо было истребить американский флот, захватить контроль над всем Тихим океаном, а затем, не подвергая страну агонии длительной войны, убедить тех, от кого это зависит, заключить с Вашингтоном приемлемый для Японии мир.

Будучи незаурядным человеком, адмирал Ямамото не мог не сознавать риска затеянной авантюры. Но он смело шел на риск и это не удивительно — адмирал по натуре был игроком. Еще во время пребывания в США любимым занятием Ямамото были игры в бридж и покер. «Играете ли вы в покер?» — спросил Ямамото на одном из приемов в Вашингтоне какого-то молодого дипломата. И когда молодой человек смущенно ответил, что не умеет, Ямамото отрезал: «Люди, не умеющие играть в покер, не стоят того, чтобы с ними разговаривали!»

Казалось, что ныне, в затеянной адмиралом Ямамото гигантской игре, он распределил все ставки правильно. Однако командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Честер Нимиц не принял игры Ямамото, а напротив, пытался навязать ему собственную игру. Понимая, что его ослабленные первыми поражениями силы еще далеко не в форме, чтобы начать более-менее серьезные операции, американский адмирал, выигрывая время, разработал тактику, которая получила название «кусай и беги» и заключалась в молниеносных рейдах авианосцев для нанесения ударов по внешнему периметру японской обороны с таким же молниеносным отходом. В свою очередь, адмирал Ямамото, прекрасно понимая, что время работает не на него, считал необходимым в самое ближайшее время навязать американскому флоту решительное сражение и довершить его разгром. Атолл Мидуэй, по мнению Ямамото, был именно тем местом, захват которого втянет остатки американского флота в решительное сражение.

Атолл Мидуэй — маленький форпост США в центральной части Тихого океана, в 1 136 милях к северо-западу от Гавайских островов, занимал очень выгодное стратегическое положение, и захват его открывал большие возможности для планирования и осуществления дальнейших операций японского флота. Идея захвата Мидуэя родилась еще в феврале 1942 года, когда Япония завершила так называемую «первую фазу войны» и флот начали раздирать споры о направлении дальнейшего стратегического наступления. Морской Генеральный штаб возражал против захвата Мидуэя, предлагая продолжать наступление на запад, захватить Цейлон и, продвигаясь в атом направлении, соединиться с Роммелем где-то на Ближнем Востоке. Другая группа офицеров Морского Генерального штаба выдвинула более грандиозный план, предусматривающий наступление на юг с захватом островов Новая Каледония, Самоа и Фиджи и с оккупацией на заключительном этапе Австралии.

План захвата Мидуэя принадлежал Ямамото и разрабатывался штабом Объединенного флота. Даже если бы этот план не имел недостатков, то, учитывая традиционный антагонизм между Морским Генеральным штабом и штабом Объединенного флота, было вполне естественно, что Морской Генеральный штаб выступил против этого плана в столь резкой форме. Однако очевидные недостатки плана Ямамото действительно заставляли задуматься над целесообразностью его проведения.

Большая удаленность атолла от Японии, невозможность прикрытия его базовой авиацией, уязвимость со стороны Гавайских островов, сжатые сроки, необходимые для реализации плана, — все это были минусы, с которыми невозможно было не считаться. Но горячим сторонником захвата Мидуэя был сам Ямамото, а популярность этого человека была такова, что мало кто решался открыто ему возражать. В итоге мнение Объединенного флота стало брать верх, и 5 апреля 1942 года Морской Генеральный штаб, который формально считался высшей инстанцией, нехотя утвердил план операции, напомнив Ямамото о угрозе его правому флангу со стороны Алеутских островов. Ямамото заверил, что Алеуты будут атакованы одновременно с Мидуэем, и сделал примирительный шаг — после захвата Мидуэя он не будет возражать против наступления на юг по плану Морского Генерального штаба. Однако заключенное соглашение не могло мгновенно уничтожить вековые раздоры между двумя высшими штабами Императорского флота. Полемика продолжалась, что вовсе не способствовало скорейшему проведению подготовительных мероприятий.

Все споры закончились 18 апреля 1942 года. В этот весенний день с борта самолета, на котором находился премьер-министр Японии генерал Тодзио, совершавший инспекторскую поездку, на подлете к порту Мито прямо по курсу обнаружили летящий впереди бомбардировщик, закамуфлированный в непривычные для японцев зелено-коричневые тона. Потребовалось несколько мгновений, чтобы все находящиеся в самолете премьер-министра Японии с ужасом убедились, что перед ними неизвестно откуда взявшийся бомбардировщик противника. Это был один из шестнадцати бомбардировщиков В-25, участвовавший в знаменитом рейде на Японию под командованием подполковника Джемса Дулиттла. Рейд потряс всю Японию, население которой впервые за всю войну смогло убедиться в мощи Америки. Конечно, особого материального ущерба доблестные летчики Дулиттла причинить противнику не могли, но морально-психологический эффект был огромным. И никто не был так потрясен этим событием, как адмирал Ямамото, считавший себя ответственным за безопасность императора. Если учесть почти религиозное преклонение японцев перед микадо, то можно понять, что пережил главнокомандующий Объединенным флотом, запершись в тот день в своей каюте на «Ямато». Старший вестовой адмирала Оми впоследствии рассказывал, что никогда не видел Ямамото столь бледным и подавленным.

Налет бомбардировщиков Дулиттла окончательно положил конец дискуссиям. Идея решительного сражения отступила на второй план перед идеей увеличения оборонительного периметра. Позднее офицеры, служившие с адмиралом Ямамото, уверяли, что желание обезопасить столицу от повторного воздушного нападения стало навязчивой идеей адмирала, которой он подчинял многие свои поступки. Не веря в то, что двухмоторные бомбардировщики базовой авиации могли подняться с палуб замеченных накануне авианосцев противника, Ямамото считал, что единственным местом, откуда они могли вылететь, был атолл Мидуэй, и категорически потребовал захвата этого «разбойничьего гнезда». После всех этих драматических событий Морской Генеральный штаб уже не осмелился возражать.

Начальник оперативного отдела штаба Объединенного флота капитан 1-го ранга Камето Куросима смог снова окунуться с головой в свою любимую работу. В его обязанности входила детальная разработка планов операций, и, по общему мнению, он был рожден для этого дела. Весь смысл своей жизни капитан 1-го ранга Куросима видел в этой работе. Занимаясь разработкой операции, он мог по несколько дней не выходить из своей каюты: он то сидел на линолеуме, зарывшись в бумаги, то размышлял в полной темноте, выкуривая при этом одну сигарету за другой и швыряя окурки в большую, наполненную водой вазу, поскольку никакая пепельница не могла вместить такого количества окурков и табачного пепла. Работая, Куросима забывал обо всем. Рассказывали, что он даже спал, не снимая ботинок, за что заслужил не очень лестное прозвище «боке-самбо» (неряха). Адмирал Ямамото смотрел сквозь пальцы на все странности Куросимы, разделяя общее мнение, что этот офицер — «Бог оперативных разработок».

Разработанный капитаном 1-го ранга Куросима план захвата Мидуэя был достоин своего создателя, напоминая сложный военно-морской балет. Для дезориентации противника к осуществлению плана привлекались 16 отдельных соединений флота, которым были поставлены, на первый взгляд, совершенно самостоятельные задачи, но чьи действия подчинялись единой цели и координировались из одного центра. Весь план строился вокруг так называемого дня N, назначенного для высадки десанта на Мидуэй. В день N — 3 (день N минус три дня) адмирал Хосогая должен был начать представление атакой на Алеутские острова, отвлекая внимание противника от направления главного удара. Затем, в день N — 2, адмирал Нагумо со своим сверхмощным ударным соединением из шести авианосцев должен был подойти к Мидуэю с северо-запада и нанести удар по атоллу, уничтожив опорные пункты и авиацию противника. Наконец, в день N к Мидуэю должны были подойти силы вторжения и, действуя под прикрытием линейных кораблей адмирала Кондо и авиации Нагумо, высадить десант на атолл. А между тем ядро флота, могучие линейные корабли под командованием самого адмирала Ямамото, должны были находиться в 300 милях позади сил вторжения с тем, чтобы перехватить американский флот, когда тот поспешит к Мидуэю. Севернее корабли, прикрывающие соединение адмирала Хосогая, должны были находиться в позиции, позволяющей быстро присоединиться к соединению Ямамото в случае появления американского флота. Для полного обеспечения операции план Куросима предусматривал развертывание двух завес подводных лодок между Мидуэем и Гавайскими островами. Подводные лодки должны были вести наблюдение за движением американского флота и, по возможности, атаковать корабли противника.

Вскоре разработанный в унылой, прокуренной каюте капитана 1-го ранга Куросима план захвата Мидуэя был отдан на доработку в оперативный отдел штаба, где им занялись флагманские специалисты Объединенного флота. Флагманский связист капитан 2-го ранга Есиро Вада думал о лучших способах обеспечения связи на безбрежных просторах океана, капитан 2-го ранга Акира Сасаке разрабатывал инструкции для летчиков, капитан 2-го ранга Ясуро Ватанабе обдумывал различные тактические варианты. Очень много приходилось думать об обеспечении и поддержке десантных соединений.

Адмирал Ямамото часто работал вместе со своими офицерами. Для Ямамото штаб не являлся «мозговым центром», чьи советы должны были питать оперативную мысль командующего. Он видел в своем штабе лишь исполнительный орган для воплощения в жизнь принятых им решений.

Иногда адмирал устраивал совещания со своими штабными офицерами. В такие дни столы в оперативной рубке сдвигались вместе, офицеры рассаживались на коричневом диване, который шел вдоль переборок рубки, на стол ставилась коробка с сигарами, вестовые приносили сыр и великий символ победы — бутылки виски «Джонни Уокер», большой запас которых был захвачен в Сингапуре. Адмирал Ямамото не пил и не курил, но никогда не навязывал своего образа поведения другим. Адмирал был прост в обращении, внимателен к своим офицерам, ценил юмор в себе и в других. И хотя вся жизнь адмирала принадлежала службе (никто ни разу не видел Ямамото в штатском костюме), он, военный до мозга костей, имел свои слабости: был неравнодушен, как уже говорилось, к азартным играм, считался сладкоежкой, любил пофлиртовать с дамами. Все это делало адмирала Ямамото более человеком из плоти и крови, нежели национальным монументом, каким его представляют сейчас.

В конце апреля из южных морей в воды метрополии вернулись соединения адмиралов Нагумо и Кондо, которые еще ничего не знали о планах Ямамото по захвату Мидуэя. Когда Ямамото проинформировал их о задуманной операции, адмирал Нагумо отнесся к этому с полным безразличием — его авианосцы были способны выполнить любую задачу, где бы она ни была поставлена. Но адмирал Кондо стал возражать, приводя уже знакомые Ямамото доводы, которые в свое время были на вооружении у Морского Генерального штаба. Ямамото быстро осадил своего заместителя: все уже решено, и мнение Кондо его интересует только в плане наилучшего осуществления задуманной операции. Утром 1 мая в оперативной рубке линкора «Ямато» была проведена военно-морская игра. Проигрывался вариант, по которому «красный флот», как условно обозначили флот США, внезапно силами авиации атакует «синий флот» — соединение Нагумо, когда его самолеты бомбят Мидуэй. Посредник бросил кости — выпало 9 попаданий, в результате которых авианосцы «Акаги» и «Кага» оказались потопленными. Однако начальник штаба Объединенного флота контр-адмирал Матоме Угаки неожиданно вмешался в действие посредника, снизив число попаданий до шести. В итоге авианосец «Кага» остался потопленным, но «Акаги» снова принял участие в операции. В проведении игры чувствовалась полная уверенность в успехе и пренебрежение к противнику.

5 мая план адмирала Ямамото начал воплощаться в жизнь. В этот день императорская ставка издала директиву № 18, которая приказывала Объединенному флоту, взаимодействуя с армией, обеспечить захват Мидуэя и западной гряды Алеутских островов. Этой директивой была утверждена и кодировка операции. Вся операция была закодирована как «Операция MJ», Алеутские острова обозначались «АО», а сам Мидуэй — «AF».

Размышляя над итогами военно-морской игры, капитан 1-го ранга Куросима пришел к выводу, что не мешало бы знать немного больше о том, чем занимается флот США. Поэтому 8 мая он внес в свой план коррективы, согласно которым гидросамолеты, дозаправляясь топливом с подводных лодок, должны были за неделю до начала операции провести разведку Перл-Харбора и доложить о месте пребывания флота противника.

Первыми, как обычно, начали действовать подводные лодки. Часть из них, неся на борту сверхмалые подводные лодки, ушла на юг для произведения демонстративных диверсий в огромном районе от Сиднея до Мадагаскара, с тем чтобы держать противника в напряжении. Другие лодки ушли на восток для обеспечения топливом гидросамолетов, когда последние начнут разведку Перл-Харбора. Затем покинули базы подводные лодки, входящие в завесы для наблюдения за американским флотом, и, наконец, в море вышла подводная лодка «J-168» под командованием опытнейшего командира капитана 3-го ранга Яхаги Танабе. Лодка взяла курс на Мидуэй, чтобы прямо из логова врага докладывать обстановку. Это было вызвано необходимостью, поскольку, как это ни удивительно, японцы почти ничего не знали об обстановке на Мидуэе. Ответственный за сбор информации об атолле, капитан 2-го ранга Ясуми Таяма, был рад самым различным сведениям из любых источников, но этих сведений, к сожалению, явно не хватало. Как он позднее признался, Мидуэй был для него «темным пятном в океане». Таяма не имел даже приличной фотографии атолла, а карты, которые оказались в его распоряжении, были настолько схематичными и древними, что Таяма, размышляя о лучшем месте для высадки десанта, в конце концов, махнул рукой и порекомендовал высадку на южном побережье атолла, где рифы ближе всего подходят к берегу. При этом Таяма даже не подозревал о том, что в северных рифах был широкий естественный проем, через который могли пройти десантные суда. И уж, конечно, Таяма мог только гадать, какими силами располагает Мидуэй для обороны против вторжения. В оценке численности гарнизона атолла данные армии и флота сильно расходились. Флот считал, что Мидуэй обороняют 750 морских пехотинцев, армия полагала, что их 1700. Но в остальном все сходились на общем мнении, что Мидуэй мог иметь 50-60 самолетов, около 10 зенитных орудий, несколько береговых батарей, но ничего больше. Впрочем, это не вызывало особого беспокойства, поскольку даже по самым пессимистичным оценкам американских сил преимущество японцев было бесспорным. Объединенные десантные силы армии и флота, которым предстояло захватить Мидуэй, насчитывали 4 600 человек. Армия была представлена отборным 28-м полком полковника Ичики, вооруженным по последнему слову техники и имевшим великолепные инженерные и штурмовые средства. Флот выделил для операции 2-е Объединенное подразделение морской пехоты особого назначения. Командовал этим подразделением капитан 1-го ранга Ота, известный на флоте тем, что его люди обучены действовать против любого противника, в любой обстановке.

Неожиданно возник вопрос о средствах прохода через коралловые рифы. Начальник штаба подразделения морской пехоты капитан 2-го ранга Чиро Ионаи ломал голову, где достать специальные плоскодонные десантно-высадочные средства, если их вообще не было в распоряжении флота. Наконец Ионаи выяснил, что необходимые ему десантные катера имеются в Армейском пехотном училище, после чего он, плюнув на самолюбие, выпросил их у армейского командования.

15 мая транспорты с морскими пехотинцами капитана 1-го ранга Ота на борту вышли в район сосредоточения сил вторжения у острова Сайпан. 18 мая к Сайпану вышли транспорты с подразделениями 28-го пехотного полка. Перед их отбытием адмирал Ямамото лично проинструктировал полковника Ичики.

В тот же день произошел забавный эпизод, продемонстрировавший высокое боевое мастерство пилотов авианосной авиации, которые, в буквальном смысле слова, рвались в бой. Пилот торпедоносца старшина Такаяси Моринага шутки ради с авианосца «Kaгa» атаковал соединение собственных крейсеров, идущих во Внутреннем море. Атака была выполнена блестяще и еще раз подтвердила, что слава лучших в мире не зря принадлежит летчикам японских авианосцев, которым после Перл-Харбора еще не предоставился случай показать себя в полном блеске.

А между тем на авианосцах адмирала Нагумо шла лихорадочная подготовка к предстоящей операции. Пополнялись запасы всех видов боевого довольствия, приводилась в порядок материальная часть авиации, обучались вновь прибывшие пилоты. Начальник штаба соединения, маленький и энергичный контр-адмирал Рейносуке Кусака, получив приказ закончить все подготовительные мероприятия к 24 мая, считал, что времени для отдыха экипажей, вернувшихся из похода, и для подготовки молодых пилотов явно недостаточно. Но подобно каждому, кто советовал помедлить и лучше подготовиться к предстоящей операции, Кусака получал довольно резкие отказы из штаба Объединенного флота. Впрочем адмирал Кусака не очень огорчался. Сетуя, что времени на подготовку к операции выделено очень мало, он тратил большую часть этого времени на хлопоты по посмертному производству в следующее звание летчиков, погибших полгода назад при нападении на Перл-Харбор. И, хотя адмирал Кусака отлично понимал, что тратит драгоценное время на пустяки, он, как и многие другие, верил в душе, что для разгрома американцев особой подготовки не нужно. «Одного нашего вздоха достаточно, чтобы янки были разбиты», — это мнение в японском флоте превалировало над всеми остальными.

Наконец, час настал. 20 мая адмирал Ямамото утвердил тактический состав своих сил, и цвет японского флота — 70 могучих боевых кораблей — собрался на Хасирском рейде. Все огромные корабли Объединенного флота казались карликами по сравнению с флагманским линкором «Ямато» — чудовищным кораблем водоизмещением в 70 000 тонн, чьи 18-дюймовые орудия могли вести огонь более чем на 25 миль. Однако сегодня центром всеобщего внимания был не «Ямато», а ударные авианосцы соединения адмирала Нагумо — четыре прославленных корабля.

Мрачно-величественным видом выделялся флагманский авианосец «Акаги» водоизмещением 30 000 тонн. За ним находился «Кага», имевший самую сильную авиагруппу. Далее стояли на якорях авианосцы «Сорю» и «Хирю» — более современные, чем два предыдущих. Согласно Лондонскому морскому договору, эти два авианосца должны были иметь водоизмещение не более 10 000 тонн, но в действительности оно превышало 18 000 тонн.

В авианосное соединение адмирала Нагумо входили еще два авианосца новейшей постройки — «Сека-ку» и «Дзуйкаку», и по плану предполагалось, что они также примут участие в операции против Мидуэя. Но, посланные для поддержки японского наступления в районе Новой Гвинеи, эти авианосцы неожиданно попали в жаркую переделку, получившую название «сражение в Коралловом море». Когда 17 мая «Сека-ку» вернулся в Куре, он имел жалкий вид: обгоревшая носовая часть и вдребезги разбитая полетная палуба — результат многочисленных попаданий американских бомб. Через два дня в Куре прибыл и «Дзуйкаку». Он не был поврежден, но понес большие потери в авиагруппе. На авианосце осталось всего 6 торпедоносцев и 9 пикирующих бомбардировщиков. Таким образом, вопрос об участии этих авианосцев в предстоящей операции отпал сам собой — ремонт «Секаку» невозможно было закончить в срок, а на «Дзуйкаку» не было ни летчиков, ни самолетов. Впрочем, это событие никого особенно не огорчило. Считалось, что для захвата Мидуэя четырех авианосцев вполне достаточно. Кроме того, «Секаку» и «Дзуйкаку» вышли из строя совсем не безвозмездно — им удалось нанести американцам тяжелые потери. Один американский авианосец — типа «Саратога» — был точно потоплен и, по-видимому, один — типа «Йорктаун» — тоже. Но если даже он и уцелел, то это не имело большого значения. Если уж «Секаку» не мог принять участия в предстоящем бою, — как это мог сделать «Йорктаун»?

Была еще одна причина, благодаря которой результаты сражения в Коралловом море воодушевили всех, кто готовился принять участие в ударе по Мидуэю. Дело в том, что 5-я дивизия авианосцев, в которую входили «Секаку» и «Дзуйкаку», считалась самой слабой по уровню боевой подготовки пилотов в составе 1-го Воздушного флота, как официально именовалось соединение адмирала Нагумо. Если уж эти летчики смогли на равных провести бой с лучшими силами американцев, то это было бы детской игрой для летчиков 1-й и 2-й дивизий, где собрались сливки японской морской авиации. Типичная японская шутка, родившись в кают-компании «Акаги», обошла корабли Объединенного флота: «Если сыновья наложниц сумели победить, то сыновья законных жен вообще не должны иметь себе равных в мире».

В победе не сомневался никто. Штаб военно-морской базы Йокосука дал указание своему офицеру связи пересылать необходимую корреспонденцию на Мидуэй, а штаб Объединенного флота даже переименовал Мидуэй, назвав его «Славный месяц Июнь». Перед атакой на Перл-Харбор офицеры с авианосцев снесли на берег все свои личные вещи. Теперь же на корабли снова понесли фотоаппараты, различные безделушки, обрамленные в затейливые рамки семейные портреты, комплекты для игр в го и шоги. Старшина Моринага позднее вспоминал, что перед налетом на Перл-Харбор он всю ночь не мог уснуть, а перед рейдом на Мидуэй спал как убитый, вполне разделяя общее мнение, что захватить Мидуэй так же легко, «как скрутить руки ребенку».

На прощальном банкете 25 мая настроение было приподнятое, звучали тосты за императора, за флот, за нацию, было шумно и весело. В отличие от 25, 26 мая было по-деловому тихим. Как обычно случается, в этот день завершались миллионы дел, оставленных на последний момент. Наконец все было готово. Можно было смело идти в бой, чтобы завоевать новую славу Объединенному флоту.

На юге транспорты с десантом уже заняли исходные позиции у Сайпана, где морские пехотинцы и их армейские коллеги тренировались в преодолении полосы прибоя. В полдень 26 мая главную базу флота покинули минные заградители, охотники за подводными лодками и сторожевики, рассчитав свои маршруты так, чтобы иметь возможность заправиться топливом на острове Уэйк. На севере из военно-морской базы Оминато вышли ударные силы, назначенные для атаки Алеутских островов. Построенные вокруг легких авианосцев «Рюдзе» и «Дзунье», они вскоре скрылись из вида на востоке, и только их дым еще некоторое время стелился над морем.

В среду 27 мая на рейде Хасира в 6 часов утра флагманский авианосец «Акаги» поднял сигнал: «Выход согласно ордеру № 5». Заработали шпили, и вода побежала по тяжелым звеньям якорных цепей, смывая с них ил и грязь. Ударные силы начали движение. Первым вышел из гавани легкий крейсер «Нагара» — лидер 11-ти эсминцев охранения, затем тяжелые крейсеры «Тонэ» и «Тикума», за ними линейные корабли «Харуна» и «Кирисима» с характерными пагодообразными надстройками и, наконец, в строю двух кильватерных колонн базу покинули авианосцы «Акаги», «Кага», «Сорю» и «Хирю».

Когда соединение Нагумо проходило мимо кораблей, входящих в эскадры адмиралов Ямамото и Кондо, чей выход был назначен через два дня, экипажи этих кораблей, собравшись на палубах и надстройках, кричали приветствия, махали фуражками и руками.

Взошедшее солнце осветило величественную картину появления ударных сил флота. Стояла прекрасная погода, и это казалось хорошим предзнаменованием, поскольку все предыдущие дни было пасмурно и сыро. Но самым лучшим предзнаменованием был этот день — 27 мая, 37 годовщина величайшего триумфа японского флота — победы адмирала Того в Цусимском проливе, где был полностью уничтожен русский флот. Войдя в пролив Бунго, корабли повысили боевую готовность, опасаясь возможных атак американских подводных лодок, но, миновав опасный район и выйдя на просторы Тихого океана, соединение Нагумо увеличило скорость, прекратило противолодочный маневр и прямым курсом устремилось к Мидуэю как брошенное копье. Родные берега растаяли в дымке на горизонте, на кораблях жизнь шла по установленному распорядку, и свободные от вахт занялись своими делами. На полетной палубе «Акаги» начали тренировку любители пластической гимнастики.

В этот же вечер адмирал Ямамото в своей каюте на «Ямато» решил написать несколько писем. Адмирал любил писать письма и возвел это занятие в своеобразный ритуал. Он раскладывал на маленьком столике кисточки, чернила и тушь, затем, расстелив на ковре лист бумаги, вставал на колени и начинал писать прекрасным почерком в соответствии с правилами древнего искусства китайской каллиграфии. Его письма, адресованные главным образом сыну и дочери, были самого различного содержания, но наиболее откровенные письма Ямамото писал Чиоко Каваи — гейше, которую адмирал содержал в Токио. В этот вечер он писал Чиоко, что идет на страшный риск, поставив на карту все ради победы, что его девиз игрока «все или ничего» нашел отражение в планах предстоящего боя. Он писал далее, что ответственность, лежащая на нем, становится невыносимой, что с огромным удовольствием он бросил бы все, почтя за высшее счастье уехать с ней куда-нибудь в горную глушь вдвоем...

28 мая к островам Атту и Кыска из западной гряды Алеутских островов скрытно подошли удгр-ные силы адмирала Хосогая, вышедшие двумя днями раньше из Оминато. Далеко на юге начали движение с острова Сайпан силы вторжения на Мидуэй. В 5 часов утра легкий крейсер «Дзинцу» вывел из гавани 12 мрачных транспортов с десантом и танкер «Акебоно-Мару». Вскоре к ним присоединилось несколько сторожевиков и гидроавиатранспорты «Читозе» и «Камикава-Мару», в задачу которых входила поддержка своими гидросамолетами высадки десанта при базировке на крошечном островке Куре к северо-западу от Мидуэя.

В полдень того же дня с острова Гуам вышла эскадра адмирала Курита в составе тяжелых крейсеров «Кумано», «Судзуя», «Могами» и «Микума». Этим прекрасным кораблям отводилась ведущая роль в непосредственной поддержке десанта.

А главные силы японского флота все еще стояли на рейде Хасира. Как обычно, в 11.50 в кают-компании «Ямато» стали собираться офицеры. В 12.00 унтер-офицер Оми постучался в каюту адмирала Ямамото, приглашая его к столу. Пройдя быстрым шагом по коридору, адмирал вошел в кают-компанию. Офицеры вскочили, склонив головы в приветственном поклоне. Это была обычная дневная церемония, проходившая каждый раз, когда флагман Объединенного флота находился на базе. И, хотя сегодняшний день не был исключением, он мог стать последним на очень долгое время.

29 мая при чудесной погоде главные силы Объединенного флота покинули базу. Первым двигалось внушительное соединение адмирала Кондо, которое должно было встретить в море и прикрыть силы вторжения на Мидуэй. В состав соединения входили два линкора, пять могучих крейсеров, легкий авианосец «Дзуйхо» и отряд эсминцев.

И, наконец, в 6 часов утра, 29 мая, ведомые чудовищным «Ямато», в море вышли 34 корабля под командованием самого адмирала Ямамото. Это было ядро Объединенного флота, состоящее из семи линейных кораблей, прикрытых крейсерами, эсминцами и самолетами с легкого авианосца «Хосе». Они последними покинули базу, чтобы появиться на сцене в тот момент, когда силы адмиралов Нагумо и Кондо уже ослабят противника, а они окончательно его нокаутируют.

«Мы навсегда сохраним в наших сердцах тот миг, когда старший артиллерист разбудит нас залпами своих орудий», — писал молодой матрос с «Ямато» Такео Икемото.

«Прекрасный день, — записал в своем дневнике инженер-механик с линкора «Фузо», — именно такой, каким должен быть день великого начала. В нас все поет!»

Было бы удивительно, если бы настроение на японских кораблях было иным. В море одновременно находились 190 кораблей, в том числе 11 линкоров, 8 авианосцев, 23 крейсера и 65 эскадренных миноносцев. Продвигаясь на восток через Тихий океан, громадный флот растянулся огромной дугой от Курил до Гуама, тратя в сутки топлива больше, чем за год мирного времени. Более 700 самолетов авианосного и берегового базирования прикрывали эту армаду с воздуха. Только на авианосцах Нагумо находился 261 самолет. Около 100 000 японских моряков вышли в море, ведомые в бой созвездием из 20 прославленных адмиралов.

А что мог противопоставить им враг? Объединенный флот предположительно оценивал силы американцев следующим образом: 2-3 ударных авианосца, 2-3 линкора, 11-13 крейсеров и около 30 эсминцев. Но не больше, а по самым последним сообщениям даже меньше, поскольку 15 мая патрульный самолет обнаружил два американских авианосца южнее Соломоновых островов — следовательно, их не будет в районе Мидуэя. Это значительно упрощало операцию, но вызывало чувство досады, что эти авианосцы не удастся уничтожить.

Все, что оставалось делать американскому флоту, — это действовать по уготованному для него плану. Ему следовало находиться в Перл-Харборе, затем выйти оттуда и попасть в ловушку. Никто не сомневался, что все произойдет именно так. Это нашло отражение даже в официальных приказах. В директиве № 94 императорской ставки говорилось: «Уничтожить флот противника, который выйдет в море, когда наша операция начнется».

Но что может произойти, если противнику станут известны их планы? Никто об этом даже не задумывался, считая, что подобное совершенно невозможно. Разведка Объединенного флота довольно безапеляци-онно заявила: «Противник ничего не знает о наших планах». Это положение было взято адмиралом Нагу-мо за основу, а его ударное соединение уже шло к цели.

В то время, когда авианосцы адмирала Нагумо шли через просторы Тихого океана к Мидуэю, в 7 000 милях от них в оперативном отделе Военно-морского министерства в Вашингтоне небольшая группа офицеров, склонившись над огромной картой Тихого океана, проставляла последние точки на маршрутах движения японских армад.

На столах лежали папки с надписями: «Документы операции «AF» и «АО», обстановка на 29 мая 1942 года». На карте от порта Оминото на север шла красная линия — маршрут Алеутских сил не вызывал сомнения. Рядом стояла пометка: «Выход разрешен 26 мая в 8.00». От Сайпана вслед за силами вторжения также тянулась красная линия с четкой пометкой: «Выход — 28 мая». Здесь тоже все было ясно. Вызывал беспокойство только путь ударных сил адмирала Нагумо. Дата их выхода, 27 мая, была известна точно, но зеленая линия маршрута опускалась на юго-восток, прямо на Гавайские острова, с пометкой: «Курс может быть изменен».

В штабе главнокомандующего Тихоокеанским флотом США в Перл-Харборе другая группа офицеров работала над такой же картой. Специалисты обоих штабов постоянно обменивались информацией, пытаясь прийти к общему выводу относительно различных сомнительных положений. Например, в Перл-Харборе маршрут соединения Нагумо шел дальше на север, затем поворачивал на юго-восток под углом в 135 градусов. Было ясно, что 2 июня к 6.00 японские авианосцы уже будут в 650 милях от Мидуэя, но в какой именно точке, сказать трудно. Таких точек могло быть сколько угодно, и даже самая блестящая разведка не смогла бы точно ответить на этот вопрос.

Глава 2.

Расколотый код

С посетителями здесь обращались очень строго. Любому, кто бы пожелал попасть в помещение специального подразделения военно-морской разведки в Перл-Харборе, пришлось бы долго стучаться в наглухо закрытую дверь, что находилась в конце нескольких ступенек, идущих в подвал. Наконец появлялся часовой, и после придирчивой проверки документов, пропусков и предписаний посетителя пропускали, но он тут же останавливался перед другой закрытой дверью, где вся процедура проверки документов повторялась сначала. Когда же открывалась вторая дверь и посетитель входил в помещение специального подразделения военно-морской разведки, то первое, что бросалось в глаза, — это удивительный беспорядок, царящий повсюду. Примерно две дюжины человек работали в ужасной тесноте, утопая в море бумаг. Груды папок с документами громоздились на столах и стульях, затопляли пол. Руководил всем этим высокий, худощавый, язвительный человек, одетый в красный домашний халат и шлепанцы. Это был командир специального подразделения капитан 2-го ранга Джозеф Д. Рочфорт.

Джо Рочфорт имел солидный стаж в деле «раскалывания» кодов. Еще в 1920 году он помог талантливому молодому офицеру Лоуренсу Сеффорду создать первый дешифровочный центр военно-морских сил. Во время «депрессии» 30-х годов Рочфорт однажды просто так, ради собственного удовольствия, расколол «серый» код государственного департамента. (Там чуть с ума не сошли). Хорошо зная японский язык, осенью 1940 года он расколол японский военно-морской код «N-25».

В мае 1941 года Рочфорт организовал и возглавил подразделение радиоразведки ВМС в Перл-Харборе.

Станция, известная под названием «Хупо», вместе со станцией «Кэч» на Филиппинах и континентальной станцией «Негат» в Вашингтоне следила за всеми передвижениями и радиопереговорами японского флота.

Поминально Вашингтон возглавлял эту работу, но, в действительности, все три станции объединяла общая работа и постоянный обмен информацией, в ходе которого специалисты делились своими находками, теориями и подозрениями.

Правда, 7 декабря 1941 года предотвратить внезапное нападение на Перл-Харбор им не удалось. В Токио сменили ключ кода «N-25», и несколько дней разведчики не могли сказать ни слова о том, где находится японский флот. Однако вскоре, начав все сначала, разведчикам удалось раскрыть новый ключ, и с 10 декабря информация о передвижениях флота противника стала поступать в прежнем объеме. Далеко не каждый может понять, насколько сложна эта работа. Обычно в процессе раскалывания кодов удается полностью прочесть не более 10-15% перехваченных радиограмм. Остальные тщательно анализируются. Вероятное название корабля сопоставляется обычно с каким-нибудь другим, ранее известным... Известная в прошлом операция может снова помочь, когда неожиданно возникнут какие-нибудь географические названия. Необходимый ключ может дать и работа знакомого радиста. Меняются позывные, но почерк радиста остается неизменным.

Чтобы разобраться в подобных вещах, необходимо сочетать в себе самые разнообразные таланты. Идеальный специалист на подобной работе должен иметь качества как прекрасного моряка, так и превосходного лингвиста в сочетании с дьявольской сообразительностью. Поэтому не удивительно, что группа Рочфорта была известна на флоте как компания ярких индивидуальностей. Официально подразделение Рочфорта подчинялось командованию 14-го военно-морского района, но фактически, благодаря своей репутации, оно подчинялось само себе.

Однажды в середине апреля Рочфорт неожиданно получил запрос из Вашингтона от главнокомандующего военно-морскими силами США адмирала Эрнеста Кинга. Главком хотел, чтобы Рочфорт, основываясь на имеющейся у него информации, дал собственную оценку долгосрочных планов японского флота. Для адмирала Кинга было необычно искать ответы на интересующие его вопросы так далеко внизу, но в данный момент обстановка была особенно запутанной. Японцы только что совершили рейд на Цейлон. Означало ли это, что главное направление в войне выбрано в сторону Индии или японцы скоро вернутся на Тихий океан?

Отвечая главкому, Рочфорт сформулировал четыре пункта, отразивших общее мнение специалистов его группы:

1. Японские операции в Индийском океане закончились, и флот возвращается на базы.

2. Японцы не собираются наносить удар по Австралии.

3. Японцы планируют операцию к югу от Рабаула, и силы для нее уже выделены.

4. Есть признаки того, что на Тихом океане что-то затевается, но он не может сказать когда и где.

К концу апреля белые пятна в общей картине стали постепенно заполняться. Операция к югу от Рабаула была явно нацелена на Порт-Морсби (Новая Гвинея), и американские авианосцы были посланы в этот район, чтобы остановить противника. Новая операция оставалась загадкой, но общий сдвиг зоны военных действий в сторону центральной части Тихого океана представлялся весьма вероятным, и было очень трудно глядеть на карту этого района и не заметить Мидуэя.

В разное время Мидуэй выполнял самые различные функции. Он служил угольной базой, подстанцией транстихоокеанского кабеля, транзитным аэродромом авиакомпании «Пан-Американ», а в настоящее время являлся очень удобной, передовой базой патрульной авиации флота. Атолл состоял из двух крошечных островков, Сэнд-Айленд и Истерн-Айленд, лежащих рядом в красивой голубой лагуне. Мидуэй был совершенно один в этой части Тихого океана. На тысячи миль вокруг не было больше никаких достопримечательностей.

2 мая на Мидуэй с кратким визитом прибыл адмирал Нимиц и провел день с офицерами, ответственными за оборону атолла. Базой ВМС на Мидуэе командовал капитан 2-го ранга Кирил Симард, а морскими пехотинцами — подполковник морской пехоты Гарольд Шаннон. Нимиц сказал, что особой угрозы нет, но спросил, в чем они нуждаются для защиты Мидуэя от нападения. Офицеры изложили свои требования.

— Если я достану все, что вы перечислили, — поинтересовался адмирал, — сможете ли вы противостоять высадке крупного десанта?

— Да, сэр! — хором ответили Симард и Шаннон. Прошла неделя, и общая картина начала несколько проясняться. Вопрос, как всегда, заключался в том, чтобы собрать воедино и проанализировать все перехваченные японские радиограммы со всех трех станций перехвата, находившиеся в Перл-Харборе, Вашингтоне и Австралии. Последняя станция была новой и заменила потерянную станцию на Филиппинах. Но с помощью перехвата нельзя было сделать окончательного вывода. Сведений собиралось очень много... но ничего определенного. Например, стало известно, что 3-я дивизия линейных кораблей адмирала Кондо вела обширные радиопереговоры с ударным соединением адмирала Нагумо, что большое количество транспортов получило приказ следовать на Сайпан и 3-я дивизия линкоров разговаривала с ними тоже, что 7-я дивизия крейсеров также шла на Сайпан. Была ли какая-нибудь связь между этими событиями?

Передвижения кораблей сами по себе никогда не давали какого-либо точного ответа. Кроме того, поступающие в один и тот же день сведения нередко опровергали друг друга. К счастью, Джо Рочфорт обладал талантом помнить их все, поэтому он мог представить себе общую картину, соединяя вместе все перехваченные сообщения противника. Все говорило о подготовке японцами какой-то крупной операции с участием большей части Императорского флота.

Но если эта операция готовится, то где? Японцы никогда не упоминали о каком-то определенном месте, однако постепенно одно название стало упоминаться все чаще и чаще — то как место назначения, то как место, для которого необходимо получить определенное снаряжение. Японцы прибегли к своеобразному коду внутри кода, и это место всегда именовалось «AF».

Маленькая группа Рочфорта ломала голову над загадкой этого «AF». Неожиданно кто-то вспомнил, что обозначение «AF» появлялось в донесениях за март 1942 года, когда два японских гидросамолета сделали неудачную попытку атаковать Перл-Харбор. Бумаги полетели во все стороны, когда офицеры бросились искать нужную радиограмму среди гор перехваченного материала. Наконец радиограмму удалось найти. Японцы, действительно, упоминали «AF». Гидросамолеты заправлялись с подводной лодки у рифов Френч-Фригейт — крошечного атолла, лежащего на пути к Мидуэю, и в одной из радиограмм говорилось о прохождении самолетов вблизи «AF».

Для Рочфорта это решало дело. «AF» должен был находиться в районе Мидуэя, а единственным пунктом, который всерьез можно было принимать в расчет в этом районе, был... сам Мидуэй. С этого момента Рочфорт стал исходить в своих оценках из предпосылки, что атолл Мидуэй — наиболее вероятная цель нападения.

Однако это было ясно далеко не всем, от кого зависело принятие решений. Среди материалов перехвата упоминались также обозначения «AL», «АО», «АОВ», явно относившиеся к зоне Алеутских островов, и некоторые высшие офицеры, особенно в Вашингтоне, полагали, что подлинной целью японцев являются Аляска или Западное побережье США. Адмирал Кинг склонялся в этот момент к возможности нападения на Гавайи, а штаб армейской авиации постоянно тревожила перспектива рейда на Сан-Францисдо.

Но Рочфорт имел и союзников, одним из которых был офицер разведки штаба Нимица капитан 3-го ранга Эдвин Лайтон, также хорошо знавший японцев и их язык. Накануне войны Лайтон провел два года при американском посольстве в Токио, а во время нападения на Перл-Харбор возглавлял разведку адмирала Киммеля. Подобно остальным офицерам из штаба Киммеля, Лайтон считал свою карьеру законченной после снятия с должности Киммеля и назначения командующим адмирала Нимица. И, подобно всем остальным, Лайтон почувствовал страшное волнение, когда Нимиц попросил всех офицеров из штаба Киммеля остаться на своих должностях.

Разведка, сказал адмирал Нимиц Лайтону, была той областью военных знаний, о которой он, Нимиц, не знал ничего. У него есть только одно предложение: он надеется, что Лайтон подойдет к своей работе так, будто он сам является адмиралом Нагано или Ямамото или кем-нибудь еще, кто создает настроение в Токио. «Такой подход, — указал адмирал, — наряду с анализом имеющейся информации, позволит лучше понять планы и намерения противника».

После подобного напутствия было очень просто попасть под влияние лавочки Рочфорта. Поэтому неудивительно, что Лайтон был совершенно убежден в правоте Рочфорта и считал своим долгом убедить в этом Нимица. Правда, адмирал был уже наполовину убежден, но не более.

Где-то в начале мая Лайтон решительно посоветовал Нимицу посетить подразделение Рочфорта и самому просмотреть все имеющиеся там материалы. Лайтон был уверен, что если адмирал поговорит с разведчиками, познакомится с методами их работы, увидит всю тщательно собранную информацию, то он сможет правильно оценить обстановку. Но, занятый сражением в Коралловом море, Нимиц прийти не смог, а послал к Рочфорту капитана 1-го ранга Л. Маккормика, своего офицера, занимающегося оперативными разработками. Маккормик также ссылался на сильную занятость, но в конце концов согласился выделить для этого два часа.

Маккормик спустился вниз в подвальное помещение, которое для такого случая офицеры Рочфорта нехотя прибрали. Рочфорт разложил все перехваченные материалы на временном столе из досок и козлов для пилки дров. Он терпеливо разъяснял Маккормику, как обрывки сведений, складываясь подобно мозаике, постепенно формируют ясную картину. Капитан 1-го ранга Маккормик был очарован Рочфортом и в итоге провел у него не 2, а 3,5 часа, пытаясь вникнуть во все материалы и нарочно задавая самые каверзные вопросы. Но Джо Рочфорта было совсем не просто застать врасплох.

— Почему вы думаете, что «Камикава-Мару» не возвращается в свой порт приписки? — спросил Маккормик.

— Возможно, — ответил Рочфорт. — Но согласитесь, что если она идет в порт приписки, то это напоминает вырезание гланд через задний проход.

Наконец, Маккормик ушел совершенно убежденный, и то, что его удалось убедить, означало, что будет убежден и адмирал Нимиц, который после доклада Маккормика стал самым верным союзником Рочфорта — Лайтона, о чем сам Лайтон не смел даже мечтать.

Но Вашингтон сохранял скептицизм и считал, что одного предположения недостаточно, чтобы убедиться, что именно японцы имели в виду под «AF». Нужны были убедительные доказательства. 10 мая Рочфорт предложил Лайтону попробовать осуществить одну небольшую уловку. Нельзя ли приказать командиру базы ВМС на Мидуэе дать открытым текстом радиограмму — скажем, о выходе из строя опреснительной установки? Нимиц охотно пошел на эту уловку. На Мидуэе выполнили приказ, и два дня спустя была перехвачена радиограмма японцев, в которой сообщалось о нехватке свежей воды на «AF».

Этого было достаточно. 15 мая Нимиц начал собирать свою скудную коллекцию кораблей. Он располагал всего тремя авианосцами, и все они находились за тысячи миль от Перл-Харбора, в южной части Тихого океана. 17-е оперативное соединение контр-адмирала Френка Флетчера стояло в Тангетабу, зализывая раны, полученные в Коралловом море. Авианосец «Йорктаун» не был потоплен, как утверждали японцы, но очень серьезно поврежден. Одна бомба взорвалась внутри корабля, а две упавшие рядом прошили обшивку корпуса. 16-е оперативное соединение вице-адмирала Уильяма Холси находилось в районе Соломоновых островов, куда Холси привел свои авианосцы «Энтерпрайз» и «Хорнет» для ударов по внешнему периметру японской обороны. Нимиц приказал всем быстро возвращаться.

В Тангатабу Флетчер, наскоро произведя ремонт, вышел в море. Адмирал Холси получил приказ о возвращении 16 мая по местному времени и немедленно начал собирать рассредоточенные корабли своего соединения. Это удалось сделать только 18 мая, когда прибыло новое сообщение от Нимица, состоящее только из двух слов: «Немедленно возвращайтесь».

Когда авианосцы Холси взяли курс на северо-восток к Перл-Харбору, штурман «Энтерпрайза» капитан 2-го ранга Ричард Рэбл облегченно вздохнул. Он знал, что 15 мая соединение было обнаружено японским разведывательным самолетом, который промелькнул в западной части горизонта, и можно было в любую минуту попасть под удар авиации противника.

В Перл-Харборе группа Рочфорта продолжала свою работу. Особое внимание Рочфорт обратил на точность переводов. Очень многое зависело от нюансов японского языка даже после того, как какое-нибудь сообщение было расшифровано. Рочфорт работал теперь по 20 часов в сутки, забываясь коротким тревожным сном, скорчившись в каком-нибудь углу. Лишь однажды он сходил домой, когда, по его словам, кто-то сказал ему, что он должен принять ванну. Подчиненные Рочфорту офицеры работали не менее напряженно. Джаспер Холмс трудился как раб, выясняя позиции различных кораблей противника. Томми Дайер, пригоршнями глотая возбуждающие таблетки, корпел над переводом радиограмм. Блистательный Тэд Райт даже спал за рабочим столом. В штабе командующего флотом офицеры кропотливо переносили полученную информацию на свои карты. Теперь состав ударного соединения Нагумо был установлен: 1-я и 2-я дивизии авианосцев, 8-я дивизия крейсеров — все старые знакомые. Однако их маршрут все еще окончательно не определился. По некоторым признакам казалось, что они идут прямо на Мидуэй, но по другим складывалось впечатление, что они шли гораздо севернее, намереваясь затем резко повернуть на юг. Существовала даже гипотеза, что Нагумо может атаковать с востока. Этот вопрос еще предстояло решить.

Меньшей загадкой были силы вторжения, идущие с юго-запада. Их маршрут был совершенно ясен. Возникал единственный вопрос: когда они прибудут? Было очевидно, что если, например, транспорт «Гошу-Мару» выйдет с Маршалловых островов 17 мая, то он может прийти в точку рандеву у острова Сайпан 22 мая. Следовательно, весь конвой где-то 30 мая может уже подойти к Мидуэю. Однако, с другой стороны, было перехвачено много сообщений об учениях, а это могло сдвинуть сроки всей операции.

Работа офицеров штаба Нимица тормозилась еще и тем, что многие из высших офицеров армии и военно-воздушных сил не разделяли уверенности моряков, что целью японцев является Мидуэй. 17 мая адмирал Нимиц получил служебную записку от авиационного генерала Иммонса. Генерал указывал, что после тщательного анализа представленных ему разведданных он пришел к выводу, что эти данные базировались более на проблематических замыслах противника, нежели на его возможностях. Было бы надежнее, считал генерал, планировать операцию, исходя из потенциальных возможностей противника, а японцы имеют очевидную возможность атаковать Гавайские острова.

Нимиц вызвал Лайтона и изложил ему содержание служебной записки. Голубые глаза адмирала увлеченно заблестели, когда Лайтон взорвался с необычным для него раздражением. Опасения Иммонса вполне понятны. Подобно всем, кто мало знает о работе группы Рочфорта, генерал Иммонс просто хочет перестраховаться. Вероятно, весь вопрос заключается в том, что по приказу Нимица 7-е бомбардировочное авиакрыло передано под контроль флота, а это, конечно, больно задело самолюбие авиационного командования. Если окажется, что разведка флота ошиблась и японцы действительно планируют захват Гавайских островов, то Иммонс, который отдал половину своей авиации флоту, просто хочет разделить пинок из Вашингтона пополам с Нимицем.

Но командующий флотом и не собирался менять курс, хотя, отдавая дань чужим сомнениям, он назначил офицера своего штаба капитана 1-го ранга Д. Стилла следить за всеми материалами отдела разведки. Таким образом, Стилл стал «адвокатом дьявола», намеренно подвергая сомнению каждую оценку, представляемую Рочфортом и Лайтоном. Стилл настолько погрузился в работу группы Рочфорта, что Лайтон уже проклинал тот день, когда Нимиц принял решение откомандировать этого офицера для надзора за разведчиками. Но, по замыслу командующего, назначение Стилла служило двум целям. Во-первых, оно свидетельствовало о якобы принятых мерах по служебной записке генерала Иммонса, а во-вторых, что было самым главным, обеспечивало настоящую проверку на тот случай, если все они все-таки ошибаются и японцы по своей привычке задумали один-два сверххитрых хода.

К сожалению, времени для дебатов уже не оставалось. На основании последних перехваченных радиограмм противника разведчики пришли к выводу, что нападение на атолл может произойти уже 28 мая.

Нимиц предупредил Мидуэй, и приготовления в Перл-Харборе стали проводиться в бешеном темпе. Решения, для принятия которых в нормальных условиях требовались бы многие дни, принимались за несколько часов.

Что делать с Алеутским направлением? Нимиц решил, что имеющихся на Алеутах сил достаточно, чтобы предотвратить их оккупацию противником и обеспечить правый фланг операции.

Как использовать подводные лодки? Решено было направить их в завесу западнее Мидуэя, чтобы попытаться перехватить японский флот на подходе.

Что делать с линейными кораблями, базирующимися на западном побережье США? Оставить их там в готовности к выходу.

Как быть с поврежденным «Йорктауном»? Необходимо попытаться его отремонтировать в Перл-Харборе. В срочном послании, полученном с авианосца, был дан перечень необходимых исправлений: ремонт аэрофинишера, замена трубопроводов в 50 местах и так далее — вплоть до ремонта установки с газированной водой, которую, по-видимому, ни в одном флоте, кроме американского, не включили бы в список приоритетного ремонта в военное время.

Армейские подразделения также были приведены в готовность. С 18 мая все 7-е авиакрыло находилось в состоянии полной готовности на случай атаки на Мидуэй или (старые опасения еще существовали) воздушного рейда на Гавайи. С западного побережья США стали прибывать бомбардировщики Б-17 и летающие лодки «Каталина». Последние в срочном порядке переправлялись на Мидуэй, став частью мощного потока снаряжения и боеприпасов, который внезапно хлынул на атолл и заставил забыть о тех днях, когда заявки Мидуэя удовлетворялись в последнюю очередь или не удовлетворялись вообще. В течение нескольких месяцев гарнизон Мидуэя не мог выпросить у командования даже метра колючей проволоки — теперь они получили сотни миль ее. Нескончаемым потоком на атолл направлялись новые подразделения морской пехоты, зенитные орудия, сторожевые катера, боеприпасы, штормовое обмундирование, запасы продовольствия. Когда огромный железнодорожный паром «Кеттихок» отправился 23 мая на Мидуэй, палубы его горбатились истребителями, пикирующими бомбардировщиками и даже пятью легкими танками.

Но как лучше использовать силы, развернутые на Мидуэе, и как скоординировать их действия с тремя драгоценными авианосцами, спешащими полным ходом из южной части Тихого океана? 23 мая Нимиц приказал командующему авиацией флота контр-адмиралу Патрику Беллинджеру и капитану 1-го ранга А. Девису, своему офицеру по связи с авиацией, немедленно связаться с командованием армейской авиации в целях наилучшего использования авиации как флота, так и армии. Подводные лодки уже были в действии. Одна из них, «Наутилус», ремонтировалась в доке, когда ее командира капитана 3-го ранга Билли Брокмана запросили, как скоро он будет готов к походу. Брокман ответил, что примерно через 48 часов. Матросы работали как одержимые, и через день, в 9 часов утра, лодка, пройдя пролив, вышла в море, чтобы занять позицию на огромной дуге западнее Мидуэя, где уже находились 11 других подводных лодок. 7 лодок были развернуты восточное атолла на случай, если Нагумо все-таки неожиданно ринется на Гавайи.

25 мая в Перл-Харборе начались новые волнения. В этот день разведка перехватила длинное донесение японцев, в котором перечислялись все боевые соединения, принимающие участие в операции, корабли, командиры кораблей, курсы, время выхода — буквально все.

Рочфорт бился над переводом этого донесения, когда его вызвал к себе адмирал Нимиц. Совершенно поглощенный своим делом и желая закончить его, Рочфорт прибыл к адмиралу на полчаса позже назначенного времени. Это было слишком даже для уравновешенного Нимица, и он принял Рочфорта, по меньшей мере, холодно. Но адмирал быстро оттаял, когда Рочфорт пункт за пунктом изложил ему боевой порядок и оперативный план ударного соединения Нагумо. Нимиц немедленно отправил новое сообщение на Мидуэй, перечислив все подробности, среди которых было только два ободряющих момента: в соединение Нагумо больше не входили авианосцы «Секаку» и «Дзуйкаку», а начало операции было отложено на более поздний срок, примерно — на 3-5 июня. Однако скептицизм в Вашингтоне все еще существовал. Теперь боялись ловушки — японцы могли умышленно сообщить Нимицу все эти сведения, чтобы скрыть главный замысел операции: рейд на Гавайи или на западное побережье США. Ведь они уже прибегали к ложным радиосообщениям, чтобы ввести американцев в заблуждение перед нападением на Перл-Харбор. Нимицу поэтому следовало планировать оборонительные мероприятия с учетом этой угрозы.

Но Вашингтон в конце концов удалось переубедить. Действительно, японцы использовали радиообман перед нападением на Перл-Харбор, но тогда не было перехвачено ни одного сообщения с авианосцев. За неделю до 7 декабря в штаб командующего флотом поступила только одна перехваченная радиограмма, ошибочно принятая за переговоры 1-й дивизии японских авианосцев, якобы находящейся в южной части Тихого океана. Этот вывод был сделан потому, что эсминцы, обычно входившие в охранение авианосцев, находились там.

Разведчики Нимица доказали, что сейчас положение совсем другое. Перед Перл-Харбором перехватывались лишь отдельные донесения, теперь же в их распоряжении были горы разведывательной информации. Совершенно точно была определена структура японских соединений и их явное намерение высадить десант на Мидуэй. Все эти армады японских кораблей вряд ли могли служить отвлекающим моментом для одного воздушного налета на Сан-Франциско.

Дискуссия продолжалась, снова по поводу намерений и возможностей противника. Считалось, что правильнее основывать решения на том, что враг может сделать, чем на том, что он, вероятно, сделает. Нимиц лучше, чем кто-либо другой, осознавал опасность тех сверхсюрпризов, на которые способны японцы, но, как он часто говорил Лайтону, флот в своих планах должен в большей степени исходить из того, что вероятнее всего может случиться, чем из того, что может случиться в самом худшем случае. Это уже не раз подтверждалось в прошлом.

Нимиц держался твердо в спорах с Вашингтоном и победил, поскольку был убежден, что японцы идут к Мидуэю и все контрмеры должны исходить именно из этой предпосылки. Нимицу удалось очень вовремя убедить Вашингтон в своей правоте, поскольку ключевое донесение, перехваченное 25 мая, оказалось последним, зашифрованным кодом «JN-25». Затем японцы сменили кодовую систему, и игра пошла втемную. Требовалось немало времени для «раскола» нового кода, а пока что разведчики могли только заполнять некоторые пробелы и следить за передвижением кораблей противника. Эта работа была, безусловно, полезной, но она уже не могла дать общей картины обстановки. Однако самое главное было сделано — адмирал Нимиц мог распоряжаться вверенными ему кораблями и самолетами по своему усмотрению, не оглядываясь на Вашингтон.

«Предположительно, четыре авианосца, каждый имеет 36 истребителей и 27 бомбардировщиков (всего 63 самолета), атакуют Бальза (кодовое название Мидуэя) с короткой дистанции, скажем 50-100 миль, с тем чтобы быстро уничтожить противовоздушную оборону атолла, — поспешно писал Нимиц своему офицеру по связи с авиацией капитану 1-го ранга Девису. — Оцените так точно, как это только возможно, вероятные действия противника и разработайте наилучший метод наших контрдействий. Представьте мне краткие соображения на этот счет, и тогда мы обсудим их».

Нимиц требовал от своего штаба не только общего планирования, но порой заваливал его вопросами, требующими знания мельчайших подробностей предстоящей операции.

Как лучше разместить на атолле 12 дополнительных зениток, недавно отправленных туда? Где расположить авианосцы, чтобы обеспечить Мидуэю лучшую поддержку? Где лучше всего развернуть завесы подводных лодок? Смогут ли самолеты с Мидуэя избежать удара истребителей и бомбардировщиков противника и в то же время обнаружить и атаковать японские авианосцы?

«Проблема Мидуэя сводится к тому, чтобы нанести удар противнику прежде, чем мы сами подвергнемся нападению», — писал контр-адмирал Беллинджер, предоставляя командующему план разведывательных мероприятий, разработанный вместе с генерал-майором Кларенсом Тинкером из 7-го бомбардировочного авиакрыла ВВС. План предусматривал ежедневное патрулирование на дистанции 700 миль, которое должно было перекрыть по дуге 180 градусов все пространство западнее Мидуэя. Для осуществления плана требовалось 23 летающих лодки, на 8 больше, чем они имели.

Изучая обстановку на 26 мая, капитан 1-го ранга Девис заметил: «Авианосцы могут занять великолепную позицию для удара во фланг соединению Нагумо».

Американские авианосцы были уже на подходе. В это же утро в юго-западной части горизонта появилось пятнышко, затем два, пять — всего 21. 16-е оперативное соединение адмирала Холси возвращалось с Соломоновых островов.

Неожиданное возвращение породило среди возбужденного личного состава соединения всевозможные слухи и предположения. Некоторые, подобно капитану 2-го ранга Эду Грину, который был инженер-механиком на авианосце «Хорнет», кое-что знали. Но если Грина кратко информировал его старый друг командир авианосца капитан 1-го ранга Марк Митшер, то далеко не у всех были такие друзья. Так что остальные могли только гадать. Например, младший лейтенант Леви Гопкинс из 6-й бомбардировочной эскадрильи авианосца «Энтерпрайз» обратил внимание на то, что даже радиопереговоры самолетов были запрещены, — значит причина возвращения, действительно, очень серьезна.

Но тот человек, который все знал лучше всех, был не в настроении кого-либо видеть. Адмирал Холси вернулся в Перл-Харбор с пораженной болезнью кожей, жестоко страдая от опоясывающего лишая. Зуд сводил его с ума. Он перепробовал все, даже ванны из овсянки, но ничего не помогло. Совершенно измученный, он лежал в своей каюте — комок нервов и злости.

26 мая в 11.23 авианосец «Энтерпрайз» вошел в гавань Перл-Харбора и отшвартовался у стенки острова Форд. Доктор Хедтовер хотел немедленно отправить адмирала Холси в госпиталь, но Холси решительно отказался, желая лично явиться к командующему флотом. Адмиралу Нимицу достаточно было взглянуть на Холси, чтобы приказать ему немедленно отправляться в госпиталь. Однако сначала он хотел услышать от Холси, кого тот рекомендует назначить командующим 16-м оперативным соединением в предстоящем сражении. Не колеблясь ни секунды, адмирал Холси назвал человека, по-видимому, менее всех похожего на него во всем Тихоокеанском флоте, — спокойного и педантичного командующего его крейсерами и эсминцами охранения контр-адмирала Раймонда Спрюэнса.

Сам Спрюэнс и понятия не имел, что его ждет столь крупное повышение. После того, как его флагманский крейсер «Нортгемптон» отшвартовался у стенки, Спрюэнс отправился с обычным докладом к Холси на «Энтерпрайз». И только там, узнав, что Холси отправлен, в госпиталь, Спрюэнс присоединился к отдыхающим в адмиральском салоне старшим офицерам соединения и вместе с ними стал строить предположения о возможной кандидатуре нового командующего.

В этот момент в салоне появился адъютант Холси лейтенант Уильям Эсфорд, посланный за Спрюэнсом из штаба флота. Считая, что в салоне слишком многолюдно, Эсфорд попросил Спрюэнса пройти в спальню Холси и там все ему рассказал. Спрюэнс был страшно удивлен. Мало того, что он гораздо моложе многих других, имеющих право занять эту должность, он, кроме всего прочего, не авиатор и за всю службу ни одного дня не провел на каком-нибудь авианосце. Эсфорд пояснил: дело, вероятно, в том, что Спрюэнс прекрасно показал себя в последнем рейде соединения, а недостаток опыта ему компенсирует прекрасный штаб адмирала Холси.

Спрюэнс поспешил в штаб флота, где Нимиц официально объявил ему о новом назначении и кратко ввел его в курс надвигающихся событий. Затем оба адмирала разработали в общих чертах план возможного американского контрудара. Было принято решение, что Спрюэнс со своими авианосцами будет ожидать противника к северо-востоку от Мидуэя. В обычных условиях ему следовало бы направиться на северо-запад, прямо навстречу японцам, и навязать им бой где-то к западу от атолла, но в настоящее время, несмотря на великолепную работу разведки, все-таки существовала опасность того, что японцы внезапно изменят свои планы и ринутся вместо Мидуэя на Гавайи или Западное побережье. Поэтому, поджидая противника северо-восточнее Мидуэя, Спрюэнс будет в готовности быстро отреагировать на любые неожиданности, не говоря уже о том, что у него появится отличный шанс для внезапного удара по соединению Нагумо.

Один из офицеров авианосца «Энтерпрайз» лейтенант Кларенс Дикинсон, возвращаясь на корабль из города, к своему удивлению встретил прямо на сходнях своего сокурсника по Аннаполису лейтенанта Р. Оливера, который был флаг-офицером контр-адмирала Спрюэнса на «Нортгемптоне». Дикинсон осведомился, что Оливер делает на авианосце. Оливер ответил, что размещает личные вещи адмирала Спрюэнса, перенесенные с крейсера, поскольку Спрюэнс назначен командующим 16-м оперативным соединением.

Эта новость от одного к другому молнией облетела корабли соединения. Командующим назначен Спрюэнс, Холси остается на берегу! В это трудно было поверить. За последние шесть месяцев Билл Холси стал как бы частью их самих. После катастрофы в Перл-Харборе именно Холси заставил насмерть перепуганных новобранцев и разочарованных старых служак снова поверить в свои силы. Постепенно он воспитал в них мастерство, поднял их боевую подготовку и дал им почувствовать не сравнимую ни с чем радость первых побед. Но главное заключалось в том, что адмирал Холси был «авианосным адмиралом», прекрасно знавшим и любившим авиацию. Невозможно было даже представить, что теперь придется идти в бой без него. Спрюэнса же все знали плохо, и это вызывало сильное беспокойство. По соединению поползли слухи, что Спрюэнс принадлежит к «артиллерийскому клубу линкорных адмиралов», которых на авианосцах презрительно называли «черными сапогами». Это было равносильно плохим новостям. Один из ветеранов «Энтерпрайза» позднее рассказывал: «Мы ничего в общем-то не имели против Спрюэнса. Просто нас беспокоило, что соединение возглавил «черный сапог»».

Однако времени на раздумья и сожаления уже не оставалось. Люди были прикованы к работе. Капитан 1-го ранга Марк Митшер, представленный к производству в контр-адмиралы, решил на время боя остаться на посту командира авианосца «Хорнет». Преемник Митшера капитан 1-го ранга Чарльз Мессон также решил принять участие в бою на борту «Хорнета», время от времени напоминая Митшеру:

«Лучше заботьтесь об авианосце — это уже мой корабль».

Порт гудел от напряжения. Вдоль цепочки боевых кораблей сновали баржи, подвозя топливо и все виды боевых припасов. На берегу группа летчиков с «Хорнета» во главе с командиром 8-й эскадрильи торпедоносцев капитаном 3-го ранга Джоном Вальдроном осаждала службу материального обеспечения авиации. Вальдрон узнал, что на склады поступили новые спаренные авиационные пулеметы, которые, правда, предназначались для пикирующих бомбардировщиков, но Вальдрон был буквально одержим идеей установить их на своих тихоходных и очень уязвимых торпедоносцах. Его желание получить эти пулеметы было настолько искренним, что, в конце концов, начальник службы обеспечения капитан 1-го ранга Лайон сдался и разрешил их выдать. Ликующий Вальдрон исчез так быстро, что даже забыл у Лайона свои перчатки.

27 мая на «Энтерпрайзе» на непродолжительное время была приостановлена работа и произошла короткая торжественная церемония. В разгар общей суматохи на борт авианосца поднялся сам адмирал Нимиц, чтобы вручить награды летчикам «Энтерпрайза», отличившимся в прошлых боях. Прикрепляя крест «За летные боевые заслуги» к груди лейтенанта Роже Меле, адмирал, взглянув в глаза офицеру, сказал: «Мне кажется, что в ближайшие дни у вас будет шанс заслужить еще один орден».

В этот же день после полудня в юго-западной части горизонта показались новые силуэты — 17-е оперативное соединение адмирала Флетчера возвращалось в Перл-Харбор. Это был тяжелый переход, полный неизвестности. Израненный «Йорктаун» оставлял за собой на мили вокруг предательский след вытекающего мазута. Но наконец они были у родных берегов и невольно радовались, что авианосец из-за полученных повреждений поставят в док, а они будут предаваться всевозможным удовольствиям на берегу. Это не удивительно — 17-е оперативное соединение 101 день провело в море. Когда огромный авианосец входил в гавань Перл-Харбора, моряки уже физически ощущали вкус пива в отеле «Стрит». Однако их ждало не пиво, а специальная комиссия, прибывшая в сухой док № 1. Всю предыдущую ночь доковый мастер Вильяме со своей бригадой подгонял кильблоки и крепления, готовясь к приему «Йорктауна». Авианосец, не останавливаясь у стенки, пошел в док. Экипаж, к своему ужасу, убедился, что мечты об отдыхе растаяли как дым.

Вечером после осушения дока небольшая группа специалистов обследовала повреждения «Йорктауна», осматривая пробитые и смятые листы обшивки. Сам адмирал Нимиц вместе с начальником дока капитаном 1-го ранга Джайллетом и своим заместителем по судоремонту капитаном 2-го ранга Пфайнстегом выяснял последствия попаданий японских авиабомб. Повреждения были очень серьезные. Правда, два близких разрыва не причинили большого вреда — пластырь удерживал поступление воды через мелкие осколочные пробоины. Намного хуже было прямое попадание — бомба разворотила четыре палубы, разрушив все на 100 футов в окружности. Палубы вздыбились, двери и люки оказались сорванными, водонепроницаемые переборки — вспученными и пробитыми, бимсы и стрингеры — скрученными. Требовалось несколько недель, чтобы отремонтировать авианосец.

— Корабль должен быть введен в строй через три дня, — приказал Нимиц.

Голос адмирала был спокоен, как будто речь шла о совершенно обычной вещи. Специалисты в нерешительности переглянулись, поколебались, и наконец капитан 2-го ранга Пфайнстег, тяжело сглотнув слюну, ответил за всех:

— Есть, сэр!

После этого Нимиц отправился обратно в штаб флота, куда немного позже прибыл и адмирал Флетчер. Вероятно, потому, что они хорошо знали друг друга, Флетчер сразу почувствовал, что его шеф, обычно очень спокойный человек, весьма взволнован. Нимиц прежде всего спросил Флетчера, как тот себя чувствует. «Очень устал», — ответил Флетчер. Нимиц кивнул: он все хорошо понимает и в нормальных условиях отправил бы весь личный состав соединения отдохнуть на западное побережье США. Но сейчас, к сожалению, это невозможно. Японцы идут к Мидуэю, и 17-е оперативное соединение должно срочно выходить в море. Командующий флотом подробно посвятил Флетчера в план операции, задуманной японцами. «Знаете, — раздраженно сказал Нимиц, — японцы даже назначили офицера, который должен командовать их базой на Мидуэе!»

Постепенно Флетчер вошел в курс создавшейся обстановки: Холси попал в госпиталь... теперь «Энтерпрайзом» и «Хорнетом» командует Спрюэнс... оба авианосца 16-го соединения выходят завтра... Флетчер должен выйти вслед за ними после ремонта «Йорктауна». Оба оперативных соединения должны встретиться в море и действовать под общим командованием Флетчера как старшего офицера.

Контр-адмирал Флетчер все понял. Он имел только одно возражение: «Йорктаун» потерял много летчиков в Коралловом море, и его беспокоит, что Нимиц планирует направить на авианосец новые эскадрильи бомбардировщиков и торпедоносцев. Флетчера волновал не столько вопрос подготовки новых экипажей, сколько то, что новые пилоты никогда еще не действовали с «Йорктауна».

— Нельзя ли на авианосце сохранить регулярную авиагруппу, лишь пополнив ее новыми людьми взамен выбывших из строя?

— Нет, — сказал Нимиц, — старые пилоты измотаны и нуждаются в отдыхе, а целиком новая авиагруппа обеспечит лучшую координацию действий.

Пришедший позднее Спрюэнс поднял вопрос о том, удастся ли все-таки за столь короткий срок отремонтировать «Йорктаун».

— Он присоединится к вам, — твердо ответил Нимиц.

Командующий знал, что говорил. Рабочие доков, ремонтирующие авианосец, старались изо всех сил. Непрерывно грохотали пневматические молотки, в надвигающихся сумерках ярко сверкал ацетилен.

В тот же вечер, пробравшись через немыслимую паутину кабелей и шлангов, опутавших палубу, на борт «Йорктауна» поднялся рассыльный и вручил пакет с документами начальнику корабельной канцелярии младшему лейтенанту Джону Гринбеккеру. Гринбеккер расписался за документы и стал таким образом первым из экипажа «Йорктауна», увидевшим оперативный план 29-42 — официальный план штаба адмирала Нимица, который включал в себя все мысли и решения за последние две недели.

«Предполагается, что противник попытается захватить Мидуэй в ближайшем будущем, — говорилось в преамбуле плана. — Если принять это предположение за основу, то состав сил, используемых противником для этой цели, предполагается следующим: 2-4 линкора, 4-5 авианосцев, 8-9 тяжелых крейсеров, 16-24 эсминца, 8-12 подводных лодок, не считая сил вторжения с гидроавиатранспортами...»

В этом сухом перечне сил противника проступали контуры тактического замысла командующего флотом. Специальные задачи были поставлены каждому из отдельных соединений. Авианосцы должны были «нанести максимальный урон противнику, применив тактику внезапного удара». Подводные лодки — «перехватить авианосцы противника на подходе». Мидуэй — «держать оборону и вести разведку». Гавайи — обеспечить поддержку дальней авиацией.

86 копий оперативного плана 29-42 были направлены офицерам различных рангов. Людям, получившим доступ к нему, детальнейшая осведомленность о передвижении и планах японских сил казалась просто невероятной. Ничего не зная о работе радиоразведки и, видимо, начитавшись шпионских боевиков, штурман «Энтерпрайза» капитан 2-го ранга Рэбл пробормотал про себя: «Этот парень в Токио оправдывает каждый цент, который мы платим ему».

На следующее утро, 28 мая, с первыми лучами яркого тропического солнца эсминцы 16-го оперативного соединения снялись с якорей и, пройдя кильватерной колонной входной канал Перл-Харбора, вышли в открытое море. За ними вышла пара танкеров, затем крейсеры и позади всех авианосцы «Энтерпрайз» и «Хорнет».

На мостике «Энтерпрайза» в глубокой задумчивости стоял «черный сапог» — адмирал Спрюэнс, наблюдая, как впервые находящееся под его командованием авианосное соединение выходит из гавани. Напутствием соединению служили слова оперативного плана, призывающие «нанести максимальный урон противнику». Кроме того, в последнюю минуту адмирал Спрюэнс получил дополнительные инструкции от Нимица, где говорилось: «Вы должны обеспечить выполнение задачи согласно оперативному плану 29-42, которым вы должны руководствоваться в разумном распределении риска». Практически это означает: уклоняясь от атаки превосходящих сил противника, нанести ему самому удар, стараясь при этом, чтобы урон противника был максимальным. Деликатные формулировки этого плана проносились в голове у Спрюэнса в тот момент, когда он с мостика флагманского авианосца наблюдал за выходом вверенных ему сил в море. В 11.59 «Энтерпрайз», пройдя входной канал, вышел в море и взял курс в пустынные воды северо-восточнее Мидуэя. Из окна военно-морского госпиталя за выходом 16-го оперативного соединения наблюдал адмирал Холси. Можно представить себе его переживания, когда корабли уходили в бой без него.

А между тем в сухом доке № 1 работа шла полным ходом. Сотни людей работали на «Йорктауне», и уже становилось ясно, что авианосец будет возвращен в строй в срок, указанный командующим. Гремели пневматические молотки и дрели, тучи дыма поднимались от десятков ацетиленовых горелок, срезавших лохматые обрывки поврежденных конструкций. Работой 150 судосборщиков и монтажников руководил старший мастер Билл Беннет — один из наиболее квалифицированных мастеров судоремонтного завода ВМС. Времени на составление чертежей и эскизов не было. Решения принимались прямо по ходу работы. Снимались поврежденные части набора, по контуру повреждений на месте обрезались стальные листы, ставились заплаты на мелкие пробоины, ослепительно сверкала электросварка. Скрежет и грохот стоял, как в аду. Столь же невыносимы были и условия работы: страшная жара, заполненные дымом отсеки. Люди шатались от усталости, но не позволяли себе и минуты отдыха. Вместе с судосборщиками самоотверженно трудились судовые монтажники под руководством старшего мастера 31-го цеха Эллиса Клантона. Им предстояло исправить поистине фантастический ассортимент повреждений — от аэрофинишера и площадок элеватора до замены бесчисленных трубопроводов и клапанов.

В какой-то момент одна бригада сварщиков, не выдержав напряжения, решила прекратить работу. Люди смертельно устали. Неожиданно появившийся офицер попросил рабочих задержаться и выслушать его. Он рассказал рабочим, что японцы идут к Мидуэю, что они считают «Йорктаун» потопленным, и можно себе представить, каким сюрпризом для них будет появление «Йорктауна» в бою. Выслушав офицера, сварщики вернулись на рабочие места.

Всю ночь 28 мая работы не прекращались ни на мгновение. Огромный авианосец стоял в доке в ореоле голубых вспышек электросварки. Все это было настоящим кошмаром для экипажа, который и так не имел ни минуты отдыха. Почти все матросы были заняты на погрузке боеприпасов для авиации.

Пока на «Йорктауне» продолжались работы, интересные события происходили в окрестностях Гонолулу. Сначала был отключен свет в районе Кахала, а затем поочередно и во всех других районах города. И, хотя местные жители давно привыкли к ненадежной работе Гавайской электрической компании, в данный момент дело обстояло в другом. Необходимость огромных затрат электроэнергии для срочного ремонта авианосца заставила руководство дока связаться с президентом Гавайской электрической компании Лесли Хиксом и конфиденциально сообщить ему о критическом положении. Хикс обещал помочь и, отключив энергию от некоторых районов Гонолулу, подал ее на док.

Утром 29 мая отведенное для ремонта время истекло. В 11 часов утра насосы затопили док, и «Йорктаун» начал выходить в порт. Это очень сложная работа — выводить из дока такую громадину. «Йорктаун» шел медленно, даже слишком медленно для общего настроя людей, привыкших за последнее время к бешеной спешке. Сотни рабочих еще находились на борту авианосца, продолжая работы.

Пока «Йорктаун» стоял в доке, лейтенант Норвуд Кэмпбел выяснял в штабе флота подробности о новой авиагруппе, которая прибывала на авианосец. В большинстве своем новая авиагруппа состояла из летчиков авианосца «Саратога», которые с января, после того, как «Саратога» был торпедирован и стоял в ремонте, бездельничали на авиабазе Канеохе. За этот период только 3-я эскадрилья бомбардировщиков капитана 3-го ранга Макса Лесли на короткое время подменила бомбардировщики «Энтерпрайза» при обеспечении рейда Дулиттла на Токио. Что же касается 3-й эскадрильи торпедоносцев капитана 3-го ранга Линца Месси и 3-й эскадрильи истребителей капитана 3-го ранга Джона Тэча, то они уже пять месяцев в боевых действиях не участвовали.

Рассвет над Перл-Харбором в субботу 30 мая обещал хорошую погоду. С первыми звуками горнов И свистками боцманских дудок, возвещавших побудку, на борт «Йорктауна» прибыл адмирал Нимиц. Командующий попросил командира авианосца капитана 1-го ранга Эллиота Букмастера объявить всему экипажу, что он, Нимиц, сожалеет, что не смог предоставить им заслуженный отпуск. Но после этого боя, он твердо обещает, весь экипаж авианосца будет отправлен на три недели в Соединенные Штаты.

В 9.00 начали работать машины «Йорктауна». На авианосце еще продолжали работать монтажники и изолировщики трубопроводов, когда кто-то крикнул им сверху: «Давайте, парни, все на берег! Быстрее! Мы уходим!» Авианосец уже подходил к выходному каналу, когда последний катер с рабочими отвалил от его борта. Под звуки мелодии «Калифорния, я вернулся!», передаваемой репродукторами боевой трансляции, «Йорктаун» вышел в море.

После полудня авианосец принял авиагруппу, вылетевшую с базы Канеохе, и с наступлением темноты был уже далеко в море. После кошмарных предыдущих ночей странной казалась эта тихая, теплая ночь, с блестящей лунной дорожкой, бегущей по океану. Теперь экипажу «Йорктауна» предстояло сделать то, что не в состоянии были сделать ни разведчики, ни штабные офицеры, разрабатывающие операции, — разгромить идущие к Мидуэю армады адмирала Ямамото. На авианосце знали, как командующий флотом назвал место, назначенное для встречи соединений адмиралов Спрюэнса и Флетчера. Эта точка на карте — маленькое пятнышко среди безбрежных просторов океана — была названа с затаенной надеждой на успех — «Пункт Удачи».

Капитану 2-го ранга Тоситаке Уэно эта лунная ночь принесла новые неудачи. Пока укрытые темнотой американские корабли шли на север, его подводная лодка «J-l 23» лежала в бездеятельности и без всякой пользы у рифов Френч-Фригейт, в нескольких сотнях миль западнее Мидуэя. Согласно последнему варианту японского плана, «J-23» должна была обеспечить заправку топливом двух гидросамолетов с атолла Кваджелейн, которым предстояло произвести разведку Перл-Харбора перед самым началом операции. Однако о заправке, по крайней мере вечером этого дня, не могло быть и речи — большой американский гидроавиатранспорт стоял на якоре в лагуне. Это меняло все планы.

Впервые проведенная в марте операция «К» (как ее называли) прошла как нельзя лучше. Тогда два гидросамолета прибыли с Кваджелейна, заправились с подводных лодок-танкеров и вылетели к Перл-Харбору. Никто не мешал им. Правда, им не удалось многое сделать, но это произошло не из-за ошибок операции. Подводные лодки ждали, топливо подавалось, и никто не беспокоил их у рифов Френч-Фри-гейт.

На этот раз все было по-другому. Когда «J-121», первая из лодок-заправщиков, достигла рифов 26 мая, она обнаружила на якорной стоянке американский гидроавиатранспорт. Вскоре подошли «J-122» и «J-123». Следующие три дня они продолжали наблюдение в перископы, терпеливо ожидая, когда транспорт уйдет. Однако транспорт не собирался уходить, и уже ночью 29 мая встал вопрос, как быть дальше. Ведь в течение ночи самолеты должны были пролететь расстояние от Кваджелейна, чтобы, как предусматривал план, совершить заправку на рассвете 30 мая. Капитан 2-го ранга Уэно последний раз взглянул в перископ — теперь уже два американских корабля стояли на якоре в лагуне. Уэно радировал обстановку на Кваджелейн.

Вице-адмирал Едзи Гото понял его и радировал в ответ: «Операция откладывается на сутки. Ожидать самолеты 31 мая».

Однако и в ночь на 30 мая ничего не изменилось. Когда капитан 2-го ранга Уэно при свете луны осматривал якорную стоянку, он не мог видеть транспорта, но ошибиться было трудно из-за гудящих в темноте моторов гидросамолетов. Гидроавиатранспорт оставался на месте. Глубокой ночью Уэно вновь радировал на Кваджелейн, что рифы по-прежнему охраняются. На этот раз пришел ответ от начальника Гото, командующего 11-м воздушным флотом вице-адмирала Нисизо Цухакара: самолеты не прибудут вовсе, операция «К» отменяется. Это означало, что разведка Перл-Харбора не будет проведена. Не велика потеря: корабли Нимица надежно запрятаны. Там они и будут оставаться, пока мощный удар не обрушится на Мидуэй и не заставит их выйти, чтобы угодить прямо в гигантскую ловушку адмирала Ямамото.

Перл-Харбор казался странно пустым после ухода флота, однако активная деятельность штаба Нимица продолжалась. Придя вечером на службу, капитан 2-го ранга Лайтон первый раз после 7 декабря 1941 года принес с собой свою каску. Благодаря Рочфорту он знал, что сегодня ночью японцы будут проводить операцию «К». И хотя рифы Френч-Фригейт надежно охранялись, существовала опасность в случае какой-нибудь неожиданности подвергнуться налету со стороны самолетов противника, производящих разведку. Конечно, ничего не случилось, если не считать того, что некоторые офицеры штаба, подражая Лайтону, стали приносить на службу каски вообще без всякой причины.

Глава 3.

Подготовка

Никто не сообщил адмиралу Нагумо, что операция «К» провалилась. Радио многозначительно молчало. Когда 1-е ударное соединение, рассекая волны, стремительно шло к Мидуэю, штаб Нагумо мало о чем беспокоился. Они, конечно, получат сообщение, если в результате операции «К» будет обнаружено что-либо достойное внимания. А раз сообщений нет, значит, не обнаружено ничего такого, из-за чего стоило бы нарушать радиомолчание.

Боевой дух на каждом корабле был очень высок. Используя прекрасную погоду первых дней похода, пилоты практиковались, отрабатывая заходы в атаку. Наблюдая за ними с борта эсминца «Новаки», капитан 1-го ранга Маготаро Кога не мог представить себе, что кто-нибудь сможет победить летчиков японской морской авиации. «Наши сердца трепещут от уверенности в победе», — записал он в этот вечер в своем дневнике. Даже самые незначительные мелочи были глубоко продуманы. Для еще большего поднятия боевого духа на всех кораблях соединения морякам было выдано сразу трехмесячное жалованье. Подобное событие может вызвать радость у моряков любого флота. Все без исключения считали, что им очень повезло. Не повезло только одному человеку: в первый же вечер капитан 2-го ранга Футида, командир авиагруппы «Акаги», был отправлен в лазарет с острым приступом аппендицита. Теперь он уже не мог вести японские самолеты к Мидуэю, как вел их на Перл-Харбор.

Во второй половине дня 1 июня погода начала портиться. К счастью, вовремя удалось завершить очередную приемку топлива с танкеров. Летные операции были отменены, пилотам разрешено было отдыхать. Летчик-истребитель Райт Огава развлекался в кают-компании «Акаги», проигрывая на старом, скрипучем граммофоне пластинку с популярной песенкой «Кирамеку Сайца» — бодрая мелодия вызывала в его воображении видение «самолетов, летящих высоко в голубом небе». Пилот торпедоносца Такоеси Моринага, лежа на койке, читал новейшую историю Японии. Заместитель командира авиагруппы авианосца «Хирю» Тосио Хасимото играл в бридж в кают-компании. На авианосце «Сорю» пилот бомбардировщика Юдзо Мори играл на бамбуковой флейте мелодию «Шаки-Начи». Другие занимались подобными же делами, развлекаясь, кто как мог.

В сотнях миль к юго-западу от них соединение Вторжения медленно продвигалось вперед. На мостике крейсера «Дзинцу» капитан 2-го ранга Таяма изо всех сил старался сохранить 13 транспортов в каком-либо подобии строя. Строй был очень простой — две параллельные кильватерные колонны, но конвой сформировали так поспешно, что совершенно не оставалось времени обучить экипажи транспортов необходимым сигналам, и управлять ими в ордере было довольно трудно. Находящиеся на транспортах десантные подразделения вообще не имели никаких забот. Правда, им не мешало бы еще попрактиковаться во владении оружием и в приемах высадки, но на переполненных транспортах для этого не было никакой возможности. Большую часть времени солдаты и морские пехотинцы проводили сидя на корточках на верхних палубах, беседуя о девушках и о доме.

Далеко позади — в 600 милях от соединения Нагумо — шли 34 корабля могучих главных сил адмирала Ямамото. На 7 огромных линкорах свободные от вахты моряки убивали время, занимаясь пластической гимнастикой, принимая солнечные ванны и просто бездельничая. На японских кораблях всегда, где бы они ни находились, жили по токийскому времени. Большинство молодых матросов, вчерашних крестьян, чувствовали себя довольно неуютно в этом странном мире, где солнце встает в 2 часа ночи.

На «Ямато» адмирал Ямамото едва прикоснулся к тарелке с рисовой кашей. Отменный аппетит несколько подвел командующего Объединенным флотом — адмирал страдал от несварения желудка. Но более всего портили настроение сообщения разведки. Еще 29 мая служба радиоперехвата Объединенного флота сообщила об усилении радиоактивности американцев в районе Гавайских и Алеутских островов. Большинство перехваченных сообщений были с самолетов и подводных лодок. Все это наводило на мысль о том, что в море находится американское оперативное соединение.

Тревожные признаки усиливались. Американская подводная лодка уже, вероятно, обнаружила группу транспортов, судя по длинной шифрованной радиограмме, посланной в Перл-Харбор. Остров Уэйк доложил о замеченном самолете-разведчике противника, вылетевшем, по-видимому, с Мидуэя. Анализ всех перехваченных сообщений показал, что на 72 из 180 стояла пометка «срочно». Такое количество срочных радиограмм вызывало подозрение. Однако, с другой стороны, по последней оценке разведки, сделанной 31 мая, местом нахождения американских авианосцев были снова названы Соломоновы острова. Все это сбивало с толку, и каждый уже жалел о провале операции «К».

Вскоре выяснилось, что с завесами подводных лодок тоже не все благополучно. Три из четырех подводных лодок, назначенных в завесу к западу от Гавайских островов, потерпели фиаско из-за участия в операции «К», опоздав вовремя занять указанные позиции. Что еще хуже, опоздали и все семь подводных лодок, назначенные в завесу к северо-западу от Гавайских островов. Это были те самые подводные лодки, которые должны были к 1 июня встать поперек линии Гавайи — Мидуэй, но подготовка к выходу заняла больше времени, чем намечалось, и теперь они не могли прибыть на место раньше 3 июня.

Следовало ли сообщить об этом адмиралу Нагумо? Ямамото был склонен сделать это, но капитан 1-го ранга Куросима категорически высказался против. После доклада о положении дел с операцией «К» он придавал большое значение соблюдению радиомолчания. Кроме того, радио авианосца «Акаги» также должно было принять все эти сообщения. В итоге ничего сделано не было.

Тот же вопрос возник днем позже. Радиоразведка в Токио подтвердила подозрения, что где-то около Мидуэя находится американское оперативное соединение. Снова адмирал Ямамото склонялся к тому, чтобы поставить об этом в известность адмирала Нагумо, и снова «Бог операций» предпочел склониться перед идолом радиомолчания. В 600 милях впереди авианосцы Нагумо продолжали следовать своим курсом. В радиорубке «Акаги» радисты не отходили от своих аппаратов, но не слышали ничего. «Ямато» молчал, а Токио был слишком далеко. Из-за своей маленькой надстройки авианосец «Акаги» имел сравнительно слабое радио и поэтому с такого расстояния не мог поймать никаких сообщений. Стала портиться погода. Весь день 1 июня она становилась все хуже и хуже. Моросил мелкий дождь, смешанный с густым туманом. Окутанные туманом корабли шли вперед, их силуэты расплывались в надвигающейся темноте.

Видимость на Мидуэе была хорошей, когда капитан 3-го ранга Танабе, командир подводной лодки «J-168», повернул свой перископ к ослепительно сверкавшим коралловым пескам атолла. Он находился около Мидуэя в течение трех дней, ведя тщательное наблюдение. Танабе радировал все новости в Токио для ретрансляции флоту, двигающемуся к Мидуэю. А сообщить было о чем. Американские сторожевые катера сновали взад и вперед. В течение дня прибыло 90-100 самолетов включая тяжелые бомбардировщики. Летающие лодки, вылетевшие на рассвете, вернулись лишь вечером — это позволяло предположить, что патрулирование ими ведется на удалении, по меньшей мере, 600 миль. На берегу работало несколько строительных кранов — гарнизон, вероятно, укреплял оборону. Большую часть времени Танабе оставался в погруженном состоянии на перископной глубине в 2-3 милях от берега. Он не отрывал глаз от перископа, медленно ведя лодку ближе к атоллу. Экипаж лодки с надеждой перебирал амулетные четки. Они еще не были обнаружены, но каждый понимал меру риска, когда лодка подкрадывалась к пляжам Мидуэя на расстояние менее 800 ярдов. Ночью, когда «J-168» всплыла на поверхность, Танабе продолжал наблюдение в бинокль. На Мидуэе действовал приказ о затемнении, но кое-что все-таки можно было обнаружить. В одном месте Танабе насчитал девять огней для ведения ночных работ. Было ясно: здесь к чему-то готовились.

Вторая половина месяца была самой напряженной для гарнизона Мидуэя. Все началось с неожиданного прибытия на атолл адмирала Нимица. До этого на Мидуэе можно было лекко забыть, что идет война, если не считать довольно редких обстрелов атолла японскими подводными лодками. Но после 2 мая обстановка резко изменилась. Командующий флотом произвел тщательную инспекцию Мидуэя, стараясь вникнуть во все. Он побывал на подземном КП на Сэнд-Айленде, посетил ангар для гидросамолетов, где обслуживались летающие лодки, прошел по каждому окопу 6-го батальона морской пехоты, а затем на катере направился на Истерн-Айленд. Там адмирал осмотрел взлетную полосу аэродрома и обменялся рукопожатиями со всеми пилотами.

Через две недели после посещения атолла Ними-цем на Мидуэй потоком хлынуло новое снаряжение и боевая техника. Капитан 2-го ранга Симард и подполковник Шаннон, подавшие командующему флотом заявки с перечнем всего необходимого для обороны Мидуэя, были весьма удивлены, когда для начала они получили то, о чем даже не было речи. Это были две пары погон со знаками отличия капитана 1-го ранга для Симарда и полковника для Шаннона.

И Симарду, и Шаннону было совершенно ясно, что полученное повышение не сулит им в ближайшем будущем ничего хорошего. 20 мая прибыло послание от Нимица, адресованное им обоим, которое поставило офицеров в известность о планах противника. В послании командующий давал трезвую оценку обстановки и предупреждал, что в распоряжении защитников атолла осталась одна неделя.

Никто не почувствовал себя более встревоженным, чем полковник Шаннон. Несмотря на официальное подчинение Симарду, он командовал морской пехотой и непосредственно отвечал за оборону Мидуэя. Полковник информировал своих офицеров и в общих чертах обрисовал им те меры, которые необходимо предпринять, чтобы предотвратить вторжение японцев на атолл. Затем адъютант Шаннона лейтенант Спенсер начал более детальный разбор этих вопросов и помимо всего прочего напомнил офицерам инструкцию о поведении в плену. В этот момент ветеран морской пехоты майор Д. Арнольд, командовавший на Мидуэе артиллерией, захлопнул свою записную книжку. На вопрос полковника, почему он это сделал, Арнольд ответил, что не собирается сдаваться в плен и закончить свою военную карьеру, таская на себе, как рикша, какого-нибудь пьяного японского солдата.

В плане обороны Мидуэя ярко отразилось прошлое самого полковника Шаннона — ветерана морской пехоты, участника боев под Беллоу Вуд в 1918 году. Колючая проволока, дзоты и доты. Казалось, полковник желает превратить Мидуэй во вторую линию Гинденбурга, поскольку приказал немедленно начать возводить сложную систему фортификационных укреплений.

На следующее утро защитники атолла получили хорошую возможность испытать свой боевой дух. 22 мая началось довольно спокойно. Капитан 1-го ранга Симард находился на своем КП, на южном побережье вели учебную стрельбу 81-мм минометы, морские пехотинцы начали работы по усилению обороны. И вдруг страшный взрыв потряс Сэнд-Айленд, облако дыма и пыли поднялось в небо. Японцы! — сомнений не было ни у кого. Но японцев не было и в помине, что всех довольно сильно озадачило. Оказалось, что один матрос, проверявший электроконтакты, перепутал провода и подорвал взрывчатку, заложенную на случай оккупации атолла противником под топливными складами Мидуэя. Половины цистерн — примерно 400 тысяч галлонов топлива — как не бывало. К тому же была повреждена система автоматической подачи топлива на самолеты. Теперь их надо было заправлять вручную из 55-галлонной цистерны.

Этого было достаточно, чтобы впасть в уныние, но капитан 1-го ранга Симард не потерял головы и не стал искать козлов отпущения. Он спокойно доложил по подводному кабелю командующему флотом об этой новой беде и поинтересовался, когда тот сможет им чем-нибудь помочь.

Что касается полковника Шаннона, то для него самолеты были частью какого-то другого, не совсем реального мира. Для него существовала только сухопутная оборона. Наверное, даже на Марне не велось столько работ по укреплению обороны, сколько сделал на Сэнд-Айленде 6-й батальон морской пехоты. Рыли окопы полного профиля, оборудовали пулеметные гнезда, укладывали мешки с песком на новых артиллерийских позициях в ожидании орудий, обещанных Нимицем. На другой стороне лагуны пилоты морской пехоты копали капониры для самолетов, укрытия для бомб, запасов бензина и воды, а также щели для самих себя.

Мотки колючей проволоки окутывали все пространство вдоль коралловых пляжей. Руководивший этими работами майор Роберт Хоммель немедленно получил от солдат кличку «Боб — колючая проволока». Однако, по мнению полковника Шаннона, колючей проволоки было недостаточно.

— Колючая проволока, — внушал полковник солдатам, — остановила бошей, она остановит и японцев!

— Ребята, — острили одуревшие от жары, уставшие солдаты, — старик, кажется, собирается колючей проволокой остановить японские самолеты.

Начальник штаба Шаннона, молодой капитан Роберт Макглашан, работал по 20 часов в день, проверяя под палящими лучами солнца позиции, связь, маскировку, сектора обстрела. Майор Арнольд со своими артиллеристами приступил к «серийному» изготовлению импровизированных противопехотных мин. Мина делалась просто. Один конец обрезка водопроводной трубы заливали смолой, в трубку забивали взрывчатку, а затем во второй конец вставляли бикфордов шнур. Всего было сделано 380 подобных мин. Связанные вместе по 6 штук и раскиданные по побережью, эти мины могли охладить пыл любого, кто попытался бы здесь высадиться. А электрические детонаторы делали эти мины просто великолепными! Многочисленные пустые бутылки из-под виски наполнялись самовоспламеняющейся жидкостью, известной, как «коктейль Молотова».

Работы продолжались без остановки — во всем уже чувствовалось осадное положение. Расчеты круглосуточно дежурили у орудий, весь гарнизон переселился под землю, еда готовилась прямо на позициях. Командные пункты флота и морской пехоты находились в блиндажах почти в центре Сэнд-Айленда. Капитан 1-го ранга Симард отдавал приказы по белому телефону, который придавал фешенебельный вид унылому интерьеру командного пункта. Полковник Шаннон отдавал распоряжения в глубине блиндажа, крытого балками и 12-ю футами песка.

Каждую ночь проходили совещания, на которых обсуждались события минувшего дня и планы на завтра. Совещания иногда протекали очень бурно. Штаб резко отстаивал собственное мнение, и полковнику Шаннону было нелегко осуществлять на практике свои любимые теории. Однажды полковник предложил поставить над атоллом дымовую завесу, что вызвало резкое возражение со стороны Макглашана и Арнольда, считавших, что дымовая завеса скорее привлечет внимание японцев, чем прикроет атолл. На другом совещании Шаннон неожиданно сцепился с капитаном 1-го ранга Симардом по поводу снятия на одном из участков берега колючей проволоки, чтобы дать морякам возможность наполнить несколько мешков песком.

В конце концов все споры, конечно, улаживались. Штабные уходили в свой бункер, полковник большими глотками пил остывший кофе, все кончалось, чтобы в 5 часов утра начаться снова.

26 мая пришли хорошие новости. Во-первых, было получено сообщение от Нимица, установившее новую дату атаки. Теперь это было 5-6 июня — на подготовку оставалась еще целая неделя. Затем к пирсу Сэнд-Айленда пришвартовался легкий крейсер «Сент Луис», доставивший первые подкрепления с Гавайских островов.

Прекрасная батарея из восьми 37-мм зенитных орудий капитана Рональда Миллера была великолепным дополнением к противовоздушной обороне атолла. Четыре орудия установили на Истерн-Айленде, а остальные четыре Миллер планировал установить среди деревьев Сэнд-Айленда. Пока капитан выбирал более удобную позицию для своих зениток, мимо него с ревом промчалось несколько грузовиков. Высыпавшая из грузовиков толпа вооруженных до зубов людей орала непонятные лозунги и распевала песни китайских коммунистов. На Мидуэй прибыли «рейнджеры» майора Карлсона. Эта банда головорезов, официально носившая название 2-го десантно-диверсионного батальона особого назначения, была чем-то вроде эксперимента. Командир этого батальона майор морской пехоты Эванс Карлсон в свое время служил наблюдателем при коммунистических силах Северного Китая, где увлекся философией «Джунг-го», что сделало его крайне недисциплинированным. Что касается его «рейнджеров», то и их любимым занятием было обсуждать полученные приказы. Однако их боевые качества не вызывали сомнений, и они заметно усилили оборону атолла. «Рейнджеры» прибыли на Мидуэй в составе двух рот вместе с зенитной батареей капитана Миллера. Рота «Д» была направлена на Истерн-Айленд, а рота «С» присоединилась к зенитчикам Миллера в лесу Сэнд-Айленда. «Рейнджеры» выглядели фантастически дико. На бронзовых от загара плечах висели подсумки с патронами, карманы оттопыривались от гранат, а пояса щетинились ножами, которые они кидали в деревья с небрежным мастерством. Даже их медики были вооружены до зубов и не имели красных крестов ни на рукавах, ни на сумках.

Более солидные подкрепления прибыли 26 мая. Вечером этого дня железнодорожный паром «Каттихок» доставил большую часть орудий, танков и самолетов, обещанных адмиралом Нимицем: 5 танков, новые 3-х дюймовые орудия и спаренные 20-мм зенитные установки. Но общую радость вызвало прибытие новых самолетов — 18 пикирующих бомбардировщиков «Донтлес» и 7 истребителей «Уайлдкет».

Новыми, конечно, эти самолеты можно было назвать с большой натяжкой. В действительности же, эти машины были списаны с авианосцев, но они, безусловно, были во много раз лучше тех старых развалин, что уже имелись на атолле. До сих пор авиационную мощь Мидуэя составляли 16 древних пикирующих бомбардировщиков «Виндикейтор» и столь же древние истребители «Буффало», которых было 21. Бомбардировщики «Виндикейтор», или «Винд Индикейтор» (флюгера), как называли морские пехотинцы, имели склонность к капотированию при взлете и посадке. Кроме того, когда в начале года пилоты пытались пикировать на этих машинах, начала расползаться обшивка их плоскостей. Обшивку залатали, но пикировать на «Виндикейторах» больше не решались. Что касается истребителей «Буффало», то они еще менее соответствовали своему назначению, так что доставленные самолеты казались верхом совершенства по сравнению с ними.

«Новыми» в известном смысле были и прибывшие вместе с этими самолетами летчики. 17 пилотов из 21 были только что выпущены из летных школ. Некоторые из них после окончания учебы не успели налетать даже четырех часов. Никто из них не знал, зачем их направили на Мидуэй. Младший лейтенант Джек Косли был уверен, что их перевели на этот отдаленный атолл для продолжения летной практики. «Вы прибыли прямо к началу банкета», — приветствовали их «старички», когда прибывшие пилоты выгружали свое снаряжение на Истерн-Айленде. Младший лейтенант Аллан Рингблюм, один из пилотов новых пикировщиков, предположил, что это обычная «покупка», которую он и ожидал от своих приятелей по училищу, выпущенных на несколько месяцев раньше его. Однако после первого же инструктажа он понял, что это была не покупка...

Командир летчиков морской пехоты майор Лофтон Гендерсон не терял зря времени. Японцы могли нагрянуть в любую минуту, они и так запаздывали. Новые пикирующие бомбардировщики «Донтлесс» распределили среди более-менее опытных пилотов, а «Виндикейторы» отдали новичкам. Никто из них до этого не летал на «Виндикейторах», а времени для тренировок было очень мало. В первый же день учебных полетов было два случая капотирования на посадке. Оборудование самолетов никуда не годилось. Полетных карт не было, только четыре планшета на всех. Так что большую часть времени молодые летчики проводили не в воздухе, а на земле, коротая время за картами, валяясь на койках, наблюдая за знаменитыми местными альбатросами. Эти птицы, легко и грациозно парящие в небе, были крайне неуклюжими на земле. Будучи совсем ручными, альбатросы очаровали пилотов и даже стали причиной первого несчастного случая в эскадрилье. Из озорства лейтенант Эки сунул альбатроса под одеяло лейтенанту Виру, когда тот спал, и возмущенная птица укусила Бира за палец.

29 мая прибыло еще более внушительное подкрепление — четыре армейских двухмоторных бомбардировщика В-26, переоборудованные для несения торпед. Командовал авиаотрядом капитан Джеймс Коллинз. Это были первые армейские самолеты, появившиеся на Мидуэе, и их прибытие вызвало настоящую сенсацию. Все толпились у этих машин, что позволило летчикам узнать о своей миссии больше, чем их коллегам из морской пехоты.

Один из армейских летчиков лейтенант Джеме Мури до этого находился на аэродроме Хикем, ожидая приказа на перелет в Австралию, где уже находилась вся его эскадрилья. Вместо этого он неожиданно получил приказ перелететь на аэродром острова Форд в Перл-Харборе. Три других бомбардировщика В-26 получили аналогичный приказ, и, когда армейские летчики прибыли на авиабазу острова Форд, они обнаружили там целую толпу флотских офицеров и несколько огромных торпед, которые Мури видел первый раз в жизни. Четыре экипажа в спешном порядке стали обучаться взлету и посадке с подвешенными торпедами. Армейские летчики никогда не летали в районе Мидуэя и не имели опыта полетов над морем. Кроме того, их компасы не были откорректированы. Когда через два дня они вылетели из Перл-Харбора, все четыре бомбардировщика легли на разные курсы. К счастью, находящиеся в этом районе разведывательные самолеты указали армейским летчикам правильный курс. И, хотя пилоты этих импровизированных торпедоносцев никогда до этого не имели дело ни с кораблями, ни с торпедами, они, по крайней мере, благополучно добрались до Мидуэя.

В этот же день прибыли 12 летающих лодок «Каталина» — последние из летающих лодок, которые начали перебрасываться на атолл с 14 мая. Экипажи летающих лодок, как и все прочие, мало что знали о предстоящих задачах. Но с ними прибыл их командир Логан Рамсей, который был великолепно обо всем осведомлен.

Капитан 2-го ранга Рамсей был одним из профессиональных знаменитостей американской морской авиации. Великолепный игрок в бридж, он мог решать навигационные проблемы, не выпуская карт из рук. Неортодоксальность Рамсея часто была причиной трений между ним и вышестоящим командованием, но с началом войны контр-адмирал Беллинджер, высоко ценивший профессиональные качества Рамсея, сделал его начальником своего штаба. Теперь он послал Рамсея на Мидуэй, зная, что никто лучше его не организует разведывательные полеты. Рамсей был кумиром молодых офицеров, и, когда ему понадобилось сформировать свой штаб для работы на Мидуэе, недостатка в добровольцах не было.

В ту же ночь капитан 1-го ранга Симард собрал совещание командиров летающих лодок, кратко сообщив им, зачем их перебросили на атолл. Затем выступил Логан Рамсей, введя летчиков в курс обстановки по последним данным разведки. Удар по Алеутам будет нанесен 3 июня, транспорты с десантом подойдут с юго-запада, авианосцы нанесут удар по атоллу с северо-запада, вероятно, 4 июня. Затем Рамсей объяснил пилотам их задачу. Сейчас нельзя, как обычно, день патрулировать, а два — отдыхать. Начиная с завтрашнего дня они должны будут ежедневно вести поиск на удалении до 700 миль от атолла.

На следующее утро, 30 мая, с первыми же лучами рассвета 22 летающие лодки вышли в воздух. Это были гидросамолеты нового амфибийного типа, выглядевшие громоздкими и медлительными. Совершив круг над базой, они легли на заданные курсы, которые как спицы вели к огромной дуге, охватывающей все пространство юго-западнее и северо-западнее атолла. Начался поиск противника на большом удалении от Мидуэя.

Около полудня одна летающая лодка вернулась на Истерн-Айленд, идя на вынужденную посадку на одном моторе. Затем вернулась еще одна подбитая «Каталина». Оказалось, что японцы также вели воздушное патрулирование. Проводя поиск в юго-западном направлении, летающие лодки едва не стали добычей японских истребителей, вылетевших с острова Уэйк. Обе «Каталины» были изрешечены пулеметными очередями, а на одной из них был тяжело ранен в спину стрелок-радист. После полудня с Гавайских Островов прибыло еще 8 самолетов ВВС, а 31 мая — девять других. На этот раз это были тяжелые четырехмоторные «летающие крепости» В-17. Они и до этого совершали челночные полеты между Гавайями и Мидуэем, но теперь 15 машин были переданы в распоряжение командования атолла. Эскадрильей стратегических бомбардировщиков командовал полковник Уолтер Суини. «Летающие крепости» были втянуты в капониры, а их экипажи расположились неподалеку в палатках. Хотя удобств в палатках было мало, это не помешало лейтенанту Эвету Висману крепко заснуть, переодевшись, как обычно, в шелковую пижаму. Летчики стратегической авиации всегда имели особый вкус ко сну.

Другим радостным событием было прибытие 31 мая парохода «Найра Лейкбич», доставившего последнее снаряжение и 3 000 бочек высокооктанового бензина, чтобы заменить топливо, сгоревшее во время взрыва цистерн на Мидуэе. Однако было воскресенье, и никто не мог дополнительно оплатить команде торгового судна работы по разгрузке. До понедельника матросы отказывались приступать к работе без дополнительной оплаты. Тогда на пароход прибыл капитан 1-го ранга Симард и разъяснил матросам, что японцы идут к Мидуэю, а их судно не уйдет отсюда, пока не будет разгружено. Если же база подвергнется нападению, им придется плохо с таким количеством взрывоопасных грузов на борту. Доводы оказались убедительными, команда приступила к работе, и на следующее утро, в 7.40, пароход покинул Мидуэй.

Командование атолла продолжало планировать возможные варианты упреждающего удара по врагу, держа по подводному кабелю связь со штабом Нимица. Трудно переоценить значение прямой кабельной связи с Перл-Харбором. Ее наличие обеспечивало быструю и безопасную связь с командующим без помощи радио. Не было риска возможного перехвата сообщений противником, не нужно было использовать шифры и терять время на расшифровку длинных сообщений. Именно поэтому служба радиоперехвата в Токио ничего не знала о том, что происходит на Мидуэе. Кабельная линия, ведущая в Перл-Харбор, была частью старой транстихоокеанской кабельной системы, и основное значение Мидуэя до войны заключалось в наличии на нем подстанции кабельной связи. Сейчас линия, ведущая на остров Гуам, хотя и была исправна, но, по понятным причинам, бездействовала. Иногда кто-нибудь из операторов на Мидуэе связывался с Гуамом, посылая туда набор нецензурных выражений. Обычно после паузы назад летели резкие звуки сердитой тарабарщины.

1 июня офицер штаба Логана Рамсея, младший лейтенант Джордж Фрезер, столкнулся с новой проблемой. Пришло сообщение о том, что для усиления обороны атолла на Мидуэй перебрасываются великолепные новые самолеты-торпедоносцы типа «Эвенджер». Шесть этих самолетов должны были прилететь сегодня, но никто не умел их опознавать, поскольку никогда не видел, и зенитки могли открыть по ним огонь. Как выглядят «Эвенджеры»? В справочники их еще не успели поместить. Лучшее, что мог сделать Фрезер, это сравнить новые самолеты с давно известными истребителями «Буффало». Он объяснил, что новые торпедоносцы выглядят, как беременные «Буффало». Зенитчики усвоили эти слова, и, когда в небе появилась шестерка «Эвенджеров», никаких инцидентов не произошло.

Эти торпедоносцы проделали долгий путь, прежде чем появиться на Мидуэе. Их пилоты, входившие в состав 8-й торпедоносной эскадрильи авианосца «Хорнет», были откомандированы в Норфолк для получения новых машин. Пока они осваивались с «Эвенджерами», 8 мая пришел приказ, отзывающий их обратно в Перл-Харбор. 19 машин вылетели из Норфолка на Западное побережье, прибыв в Перл-Харбор 29 мая, через день после того, как «Хорнет» уже покинул базу. После этого шести «Эвенджерам» было приказано лететь на Мидуэй, и 1 июня шестерка торпедоносцев под командованием лейтенанта Лен-дока Файберлинга вылетела по назначению. Молодые пилоты «Эвенджеров» еще ни разу не были в бою, а один из них, младший лейтенант А. Эрнест, никогда не поднимался в воздух с торпедой. Лейтенант Файберлинг доложил о прибытии своего отряда командиру авиагруппы морской пехоты на Мидуэе подполковнику Кайму. Файберлинг вернулся к своим пилотам с кучей самых мрачных новостей, главной из которых была следующая: нечего рассчитывать на помощь авианосцев — все они предназначены для обороны Гавайских островов.

На следующее утро, в 9.40, японский патрульный самолет с острова Уэйк напал на летающую лодку младшего лейтенанта Лайона, а менее чем через час этот же самолет изрешетил «Каталину» младшего лейтенанта Эмпрея в другом секторе поиска. Обе лодки благополучно улизнули и доложили о нападении на обычном ночном совещании в подземном КП флота. Однако штаб в данный момент более всего беспокоила погода. Низкий фронт облачности и туман, спускаясь с северо-запада, закрывали океан. Под непроницаемым покровом тумана легко можно было просмотреть любую ловушку.

Адмирал Нагумо стоял на мостике авианосца «Акаги» и молча вглядывался в надвигающуюся мглу. Она становилась все плотнее, превращаясь в густой туман, и к концу дня 1 июня видимость практически упала до нуля. Туман служил отличным прикрытием от патрульных самолетов противника, но зато дьявольски затруднял кораблевождение. Стоя слева от адмирала, командир авианосца капитан 1-го ранга Тайдзиро Аоки совещался со своим старшим штурманом капитаном 2-го ранга Гичиро Миура. Время от времени Миура наклонялся через поручни мостика, как будто эти выигранные у тумана несколько дюймов могли что-нибудь дать.

По плану в этот день предстояло повернуть на юго-восток для окончательного броска к Мидуэю. В этот момент соединение шло в строю одной кильватерной колонны, сохраняя строй лишь с помощью маркированных буев, которыми идущий впереди корабль сообщал следующему направление своего движения. Но такой способ был слишком рискованным: когда требовалось резко изменить курс, отдельные корабли легко могли отстать от общего строя. Предстоял трудный выбор: замедлить ход в надежде на то, что к моменту перемены курса погода улучшится, или же, нарушив радиомолчание, сообщить курс по радио. Однако замедление хода могло нарушить весь график операции, а отказ от радиомолчания мог выдать противнику их местонахождение и тем самым сорвать ловушку, в которую они предполагали поймать американский флот. В итоге оперативный офицер штаба капитан 1-го ранга Оичи убедил всех воспользоваться маломощной внутриэскадренной радиосвязью и надеяться на лучшее. «Они не могут позволить себе, доказывал Оичи, ломать график: операции — действия других соединений зависят от этого, а ловушка от этого не пострадает. Американский флот все еще находится в Перл-Харборе, в нескольких днях хода от Мидуэя. Поэтому короткий радиосигнал, даже если его и перехватят, не причинит большого вреда». Нагумо согласился, и в 1.30 был передан наикратчайший из всех возможных сигналов: «Курс 125°».

На 26 кораблях переложили рули, машины затихли на мгновение, а затем заработали вновь — ударное соединение взяло курс на юго-восток — прямо к Мидуэю.

А на авианосцах все шло по распорядку корабельной жизни. Летчики отдыхали. На «Сорю» экипажи самолетов играли в «ханафуду» по сигарете за 100 очков. На «Кага» капитан 2-го ранга Такахиса Амагаи проводил занятия по противовоздушной обороне. На «Хирю» валялись на койках и рассказывали анекдоты, а в кают-компании «Акаги» кто-то непрерывно гонял на граммофоне заезженную пластинку с бодрой песенкой «Кераеко Сейца».

А между тем северо-восточное Мидуэя, разрезая пустынные воды океана, шли корабли 16-го оперативного соединения, построенные вокруг авианосцев «Энтерпрайз» и «Хорнет». Соединение находилось в море уже шесть дней, и жизнь протекала по унылому однообразию корабельного распорядка. По кубрикам и каютам гремели пластинки Глена Миллера, Томи Дорси и Мари Мартин. Свободные от вахт резались в бридж и рамми, валялись на койках и рундуках, болтали и рассказывали анекдоты. На службе также все шло по заведенному распорядку. В вахтенном журнале «Энтерпрайза» записи от 2 июня вполне обычны: «3.14 (время корабельное): Вызвали наверх личный состав авиадивизиона... 3.25: первый завтрак... 3.50: авианосец готов к летным операциям... 5.00: взлет боевого воздушного патруля...»

С утомительным постоянством взлетали и садились самолеты боевого воздушного патруля, менялись вахты — и так до обычного конца — салюта уходящему дню...

В адмиральском салоне «Энтерпрайза» контрадмирал Спрюэнс объяснял командирам эскадрильи их задачи на фоне вероятных действий противника. Командир 6-й эскадрильи бомбардировщиков лейтенант Ричард Бест, слушая адмирала, не мог отделаться от мысли, что вся эта невероятно точная информация является ошибочной. В конце концов он не выдержал и спросил Спрюэнса, не может ли так случиться, что японцы, обойдя Мидуэй, нанесут удар прямо по Гавайским островам? У Беста были свои причины беспокоиться об этом — на Гавайях находились его жена и ребенок.

Адмирал взглянул на Беста, немного помолчал, а затем сказал: «Мы все-таки будем надеяться, что они этого не сделают».

Заметное колебание адмирала перед ответом не укрылось от Беста, и он стал беспокоиться еще сильнее, считая, что Спрюэнс планирует свои действия, не опираясь на факты, а надеясь больше на милость Провидения. В действительности же, Спрюэнс менее всего любил полагаться на «милость Провидения» и никогда не делал ни одного шага, не взвесив все возможные последствия. Его заминка перед ответом Бесту и сам ответ, полный неопределенности, были вызваны тем, что лейтенант Бест был летчиком, а следовательно, имел все шансы попасть в руки противника. И никто не мог поручиться за то, что этого не произойдет. Поэтому адмирал никак не мог ответить Бесту иначе. Но Дик Бест был далеко не единственным человеком на «Энтерпрайзе», кого беспокоило поведение нового адмирала. Штаб соединения после ухода Билла Холси с огромным трудом приспосабливался к Спрюэнсу.

Спрюэнс являл собой полную противоположность адмиралу Холси. Холси был очень общительным человеком, Спрюэнс, напротив, — очень замкнутым. Холси обращал мало внимания на детали, Спрюэнс, наоборот, вникал во все и мог часами сидеть над картами, проверяя флагманскую прокладку. Холси давал своим подчиненным большую свободу действий, Спрюэнс — нет. Холси был блестящим импровизатором, Спрюэнс — сухим педантом. Изменения коснулись даже утреннего кофе. В былые времена Холси пил кофе вместе со своим штабом в адмиральском салоне. Спрюэнс, будучи тонким знатоком кофе, доставил на авианосец собственный зеленый соевый кофе и ручную кофемолку. Каждое утро он сам молол его — ровно на две чашки — и вежливо приглашал какого-нибудь офицера из своего штаба к себе в каюту попить кофе вместе с ним. Штабные офицеры как могли уклонялись от этой чести, и не потому, что так уж не любили Спрюэнса, а потому, что терпеть не могли соевый кофе. Однако в этом маленьком ритуале за чашкой кофе был более глубокий смысл, чем казалось на первый взгляд. Спрюэнс, не имея опыта руководства авианосными соединениями, пытался использовать с пользой каждую минуту, а у него оставалась только неделя, чтобы встретиться лицом к лицу с такими выдающимися мастерами, как адмиралы Ямамото и Нагумо. Поэтому он и пытался за столь короткое время впитать в себя все знания своего более опытного штаба, используя для этого любую возможность, в том числе и утренний кофе. Великолепный ходок, Спрюэнс брал «на короткий поводок» одного за другим своих штабных и гулял с ними по полетной палубе, интересуясь всеми вопросами, пытаясь узнать все, — а у него была удивительная способность впитывать в себя знания. Подобные прогулки продолжались в любую погоду.

1 июня выдался скверный день: сырость и туман. Полеты отменили, артиллерийские учения также, и. только неутомимый адмирал со своей очередной жертвой продолжал ходить взад-вперед по пустой и мокрой полетной палубе. 16-е оперативное соединение находилось теперь в 345 милях северо-восточное Мидуэя, топчась на месте, поджидая адмирала Флетчера на «Йорктауне».

2 июня погода испортилась еще сильнее: тучи закрыли небо, пошел дождь. Утром с южного направления неожиданно появились два самолета с «Йорктауна». Пройдя низко над «Энтерпрайзом», они сбросили вымпел с сообщением от Флетчера, назначавшего рандеву в 15.30. В 12.08 на «Энтерпрайзе» замигал прожектор, и 16-е оперативное соединение легло на обратный курс. Около 16.00, в точке 32°04' с. ш. и 172є45' з. д. на горизонте были замечены мачты — Спрюэнс и Флетчер соединились в «Пункте Удачи».

Путь 17-го оперативного соединения к «Пункту Удачи» прошел гладко, если не считать одного трагического эпизода. Когда в первый день пребывания в море «Йорктаун» принимал свою авиагруппу, один истребитель, сорвавшись с аэрофинишера, проскочил тормозной барьер и врезался в стоящий впереди самолет. Был убит заместитель командира 3-й эскадрильи истребителей лейтенант Дональд Лойвелес.

Потрясенные летчики-истребители вскоре собрались в помещении для инструктажа. Гибель Лойвелеса ошеломила всех, но никто не переживал этого сильнее, чем сам командир эскадрильи капитан 3-го ранга Тэч. Он и Лойвелес были друзьями еще с первого курса Аннаполиса. Тем не менее Тэч, собрав своих пилотов, спокойно ввел их в курс обстановки и разъяснил, что он ожидает от каждого из них. «Чтобы спасти авианосец, — подчеркнул комэск, — самолет врага должен быть остановлен любыми средствами, вплоть до тарана».

Такие же короткие собрания произошли и в других эскадрильях. После этого к экипажу по боевой трансляции обратился командир авианосца капитан 1-го ранга Букмастер. Он сказал, что понимает, какой ремонт кораблю можно сделать за три дня, но, тем не менее, идущий в бой «Йорктаун» станет очень хорошим сюрпризом для японцев. Сославшись на Нимица, командир также пообещал всем после окончания этой «маленькой драки» отпуск в Соединенные Штаты. Обращение командира было встречено радостными криками, но двое матросов не разделяли общего веселья. Матросы Джон Херчи и Билл Нортон знали, что на авианосце в качестве наблюдателя находится офицер английского флота, а это, по их мнению, было дурным предзнаменованием. Они, как и многие бывалые моряки, были суеверными. «Уже из-за одного этого мы не вернемся назад», — мрачно предсказали они своему другу матросу Луису Ремли.

Идя на север вслед за 16-м оперативным соединением, «Йорктаун» и его эскорт 31 мая вошли в зону плохой погоды, 1 июня дозаправились топливом с танкеров и вот наконец были готовы начать большую игру — оба оперативных соединения встретились в «Пункте Удачи».

Как старший офицер адмирал Флетчер принял командование обоими соединениями, и они стали, затаив дыхание, ждать, ночью подходя ближе к Мидуэю, а днем удаляясь от него. Оперативные соединения шли отдельно, в 10 милях друг от друга, но в пределах визуальной видимости. Их общие силы были не слишком велики, но это было все, что осталось у Соединенных Штатов на Тихом океане: 3 авианосца, 8 крейсеров и 14 эсминцев. В общей сложности — 25 боевых кораблей.

В 500 милях позади них, в месте, где только вчера прошло соединение адмирала Флетчера, капитан 3-го ранга Тамори Есимацу умело маневрировал своей подводной лодкой «J-166». Он опоздал, они все опоздали, но это не имело значения. К завтрашнему дню, 3 июня, семь подводных лодок 5-й эскадры займут свои позиции поперек линии Гавайи-Мидуэй. У них еще будет время, чтобы обнаружить и донести об американском флоте, который выйдет из Перл-Харбора навстречу своей гибели.

«Не представляется возможным, чтобы противник имел поблизости сколько-нибудь мощное соединение с авианосцами в качестве ядра», — оценивала обстановку разведслужба Нагумо, когда 1-е ударное соединение продолжало продвигаться прямо к Мидуэю. Адмирал Нагумо был спокоен. И, хотя они не знали ни о завесе подводных лодок, ни об операции «К», не знали вообще ни о чем, они уверенно шли вперед. Пока все шло по плану.

На мостике «Акаги» адмирал Кусака с удовлетворением смотрел на своего командующего. Адмирал Нагумо выглядел куда лучше, чем во время рейда на Перл-Харбор. Тогда командующий соединением очень нервничал и был сильно подавлен. Теперь же он снова стал самим собой — живым воплощением самурайского духа.

Корабли продвигались вперед, и даже погода обещала улучшиться. Поздно вечером 2 июня туман начал подниматься, и сквозь разрывы облаков засияла случайная звезда.

А между тем на Мидуэе прилагали все усилия, чтобы первыми обнаружить противника. «Нанести удар прежде, чем его нанесут нам», — рекомендовал план Нимица, и 22 летающих лодки продолжали свою ежедневную работу. Они вели патрулирование в узких секторах, не превышающих 15 градусов, на удалении 700 миль, находясь в воздухе по 15 часов в день. Экипажи успевали перекусить, затем короткий инструктаж, несколько часов сна — и все начиналось сначала. Каждая летающая лодка 44-й и 23-й патрульных эскадрилий налетала по 80 часов за 6 дней, а тяжелые бомбардировщики полковника Суини — по 30 часов за 2 дня, пытаясь обнаружить хоть какие-нибудь признаки противника в районе, указанном Нимицем.

После окончания полетов пилоты помогали обслуживать свои машины, заправляя их вручную из 55-галлонной цистерны. Все летчики устали, смертельно устали, но продолжали поиск. 2 июня особенно разочаровало всех. Если разведданные были верны, японцы должны были уже появиться в пределах радиуса действия патрульной авиации, однако, как и прежде, ничто не говорило об их присутствии. На северо-западе над океаном все еще висела завеса тумана, и обнаружить что-либо за пределами радиуса в 400 миль не было никакой возможности. На западе было чисто, но, несмотря на данные командующего флотом, и в этом районе ничего обнаружено не было. Специально оборудованные бомбардировщики В-17 удалялись и на 800 миль от Мидуэя, но безуспешно: флота противника все еще не было в поле зрения.

Среда 3 июня началась как обычно для экипажей летающих лодок. Подъем в 3 часа ночи... кусок поджаренного хлеба и глоток кофе без особого аппетита... путь к самолетам на джипах и грузовиках в унылых предрассветных сумерках. В 3.50 моторы уже ревели, в слабом свете наступающего дня выхлопные газы казались голубыми. В 4.15 летающие лодки с ревом поднялись в воздух, ложась на заданные курсы. Через 50 минут за ними последовали бомбардировщики.

Уже рассветало, а японцы наверняка желали бы поймать эти машины на земле в случае удачи внезапного нападения. Самолеты, оставшиеся на Мидуэе, находились в полной готовности к вылету: моторы работали, летчики и стрелки были на своих местах. Такая готовность сохранялась до выяснения обстановки дня. Если после обследования 400-мильной зоны летающие лодки ничего не обнаруживали, Мидуэй был в относительной безопасности, по крайней мере до следующего рассвета.

В это утро, как обычно, ничего в пределах 400-мильной зоны обнаружено не было. Но на удалении 470 миль лейтенант Лейл, который вел поиск на юго-западе, заметил два небольших сторожевика, направляющихся к Мидуэю. Он занялся детальным осмотром и получил зенитный залп за свои труды. В 9.04 Лейл передал первое сообщение о контакте с кораблями противника.

Дальше к западу младший лейтенант Джек Ред вел другую летающую лодку над пустынными просторами океана. Он вылетел раньше остальных и теперь находился в 700 милях от базы, недалеко от точки обратного поворота на Мидуэй. До сих пор он не заметил ничего, достойного внимания. Летающая лодка управлялась автопилотом, а Ред наблюдал море в бинокль. Ничего — только проносились редкие облака и легкий туман висел над океаном, не мешая, однако, наблюдению. Время приближалось к 9.20. Пора было возвращаться домой. Вдруг, снова взглянув в бинокль, Ред впился глазами в даль. Милях в 30 прямо перед собой он обнаружил вдоль линии горизонта темные объекты. Корабли, множество кораблей, шли прямо на него. Передав бинокль второму пилоту, младшему лейтенанту Хардеману, Ред спокойно спросил:

— Ты видишь то, что вижу я?

Хардеману было достаточно одного взгляда:

— Вижу, ты чертовски прав!

Капитан 2-го ранга Ясуми Таяма, находившийся на мостике легкого крейсера «Дзинцу», флагманском корабле транспортного конвоя, оторвал взгляд от своих карт. Эскадренный миноносец, шедший по левому борту, поднял сигнал на мачте, затем дал выстрел дымовым снарядом. Таяма выскочил на крыло мостика. Спрашивать, что случилось, не было нужды. Далеко и низко над горизонтом парила летающая лодка.

Глава 4.

«Много самолетов идет к Мидуэю»

Ему казалось, что перед ним весь японский флот. После стольких дней зловещих предчувствий и неизвестности обнаруженные им 27 кораблей и судов транспортной группы выглядели внушительнее, чем были на самом деле. В 9.25 младший лейтенант Ред передал сообщение из двух слов: «Главные силы».

«Усильте наблюдение», — радировал Мидуэй в ответ, и на протяжении следующих двух часов Ред играл с противником в прятки, то скрываясь в облаках, то внезапно появляясь из них. На Мидуэй одно за другим шли новые донесения.

В 9.27 Ред радировал: «Пеленг 262, дистанция 700». В 10.40 — «Шесть крупных кораблей, следующих кильватерной колонной». В 11.00 — «Одиннадцать кораблей, курс 090, скорость 19». Работа была, пожалуй, сделана, и база по радио приказала Реду возвращаться домой.

На Мидуэе полковник Суини с нетерпением ожидал приказа на вылет своих тяжелых бомбардировщиков, но капитана 1-го ранга Симарда очень беспокоил вопрос, что именно удалось обнаружить младшему лейтенанту Реду. Были ли там авианосцы противника? В приказе Нимица прежде всего обращалось внимание на японские авианосцы. О них с тех пор никто ничего не сообщал, а по утверждению разведки, авианосцы не должны были появиться ранее завтрашнего дня и непременно с северо-запада. Может быть, задержать вылет тяжелых бомбардировщиков до полного выяснения обстановки? Тогда можно было бы играть наверняка. Но, с другой стороны, Ред доложил об обнаружении «главных сил». Было бы очень хорошо, если б среди замеченных им кораблей оказались авианосцы. Это был тот самый единственный шанс, которого так ждали на Мидуэе. «Нанести удар прежде, чем его нанесут нам!» — это оставалось главной задачей.

Но даже если и разрешить вылет тяжелых бомбардировщиков Б-17, то куда их направить? Теперь донесения о контакте с четырьмя другими группами противника на юго-западе поступили еще от трех летающих лодок. Однако сообщения были отрывочными: нелегко пересчитать корабли, когда они ведут по тебе огонь. Действительно ли младший лейтенант Ред обнаружил крупную группу кораблей противника? Лучше было подождать немного и окончательно выяснить обстановку.

Донесение Реда в 11.00 решило дело. Было ясно, что он видел, по меньшей мере, 11 кораблей, а никто другой не сообщал о таком большом сосредоточении кораблей противника. Кроме того, большинство Других кораблей следовали курсом, который заставлял предполагать о их намерении сблизиться с основной группой. Еще не было сообщений об авианосцах, но, даже если бы их и не было там, Суини все равно должен был лететь, вернуться и быть готовым лететь завтра, когда разведка обещала появление авианосцев.

В 12.30 стратегические бомбардировщики полковника Суини начали взлет. Один за другим девять коричнево-зеленых Б-17 с громом покинули аэродром Истерн-Айленда и устремились в голубое тихоокеанское небо. Ведомые флагманским бомбардировщиком полковника Суини «Наклхид», они, ревя моторами, шли широким фронтом. Каждая машина несла только половину своей бомбовой нагрузки — четыре 600-фунтовые бомбы. Для увеличения радиуса действия бомбардировщиков в бомболюках были поставлены дополнительные баки с горючим. Им предстояло пройти 600 миль, чтобы сбросить на противника около 11 тонн бомб. Этот полет был первым боевым крещением для молодых пилотов, среди которых только полковник Суини был профессиональным и потомственным военным — сыном генерала и выпускником Вест-Пойнта. Остальные были резервистами, призванными после начала войны. Сидящий справа от полковника второй пилот Эветт Висман всего полгода назад был шофером грузовика, а штурман Билл Адаме — лесорубом.

Полет продолжался уже 3,5 часа, когда на расстоянии 570 миль от базы, почти в том месте, о котором сообщали летающие лодки, Суини заметил пенящиеся белые буруны — кильватерные следы японских кораблей. Пилот одного из бомбардировщиков лейтенант Эдвард Стидмен насчитал 26 кораблей, что, действительно, было очень точно. Часы на приборной доске полковника Суини показывали время выхода на цель — 16.23.

Суини изменил курс, описав круг над японскими кораблями, чтобы зайти в атаку со стороны солнца. Белые следы кораблей внизу оставались неподвижными и прямыми — видимо, японцы еще не подозревали об их присутствии. Тяжелые бомбардировщики приближались тремя тройками на трех разных высотах — 8 000, 10 000 и 12 000 футов. Развернув бомбардировщики, полковник Суини передал по радио: «Я иду на 8 000 футах, следуйте за мной». Голос полковника в наушниках заставил вздрогнуть лейтенанта Висмана. Оставалось только надеяться, что японцы не услышали команды полковника и внезапность атаки не будет сорвана.

На мостике легкого крейсера «Дзинцу» капитан 2-го ранга Таяма внимательно следил за небом в бинокль. На японских кораблях не было радаров, и острые глаза сигнальщиков оставались единственной гарантией от возможных сюрпризов. Атака была очень вероятна, особенно после того, как на горизонте так долго маячила летающая лодка. Но это было семь часов назад, и с тех пор все еще ничего не случилось. Транспортная группа продолжала двигаться к Мидуэю, перестроившись в две кильватерные колонны.

Внезапно капитан 2-го ранга Таяма увидел в бинокль 9 летящих прямо на них самолетов. Не успел отзвучать сигнал тревоги, как бомбы начали падать на корабли. Лейтенант Яуноки, артиллерийский офицер одного из эсминцев, не успел даже дать сигнала тревоги. Он узнал о присутствии самолетов противника, когда бомба с грохотом разорвалась вблизи корабля. На транспорте «Аргентина-Мару» были более бдительны. Прозвучал сигнал тревоги, ход увеличили до 20 узлов и в 4.38 открыли огонь, а спустя минуту бомба оглушительно рванула в 200 ярдах от борта. Конвой, нарушив строй, отчаянно извивался, уклоняясь от бомб, дым клубами валил из труб, разрывы зенитных снарядов пятнами покрыли небо. Однако прежде чем зенитный огонь кораблей достиг полной силы, американские бомбардировщики исчезли в туманной дымке на северо-востоке.

Японские транспорты продолжали движение, не получив ни одного попадания. Лишь одному транспорту были причинены незначительные повреждения осколками близко упавшей бомбы.

Уверенные, что им удалось нанести японцам тяжелые повреждения, пилоты полковника Суини вели свои бомбардировщики обратно на базу. Это оказалось далеко не простым делом. Надвигалась ночь, а никто из них не умел летать строем в темноте. Кроме того, армейским пилотам было тяжело ориентироваться над океаном, чтобы найти маленькую точку Мидуэй. В 19.30 на Истерн-Айленде зажгли посадочные огни, прошли часы беспокойного ожидания, но никаких признаков возвращения самолетов не было. Наконец на базе с радостью услышали отдаленный гул моторов. Было уже 21.45, когда последний из Б-17 совершил посадку.

Пока тяжелые бомбардировщики полковника Суини совершали посадку, в атаку на японские транспорта шли вооруженные торпедами летающие лодки. Переброшенные утром из Перл-Харбора, они вылетели с Мидуэя в 21.30 под общим командованием старшего офицера 44-й патрульной эскадрильи лейтенанта Ричардса. Четыре лодки под командованием лейтенантов Хибберда, Пропета, Девиса и Бойдека взлетели одна за другой. Пятая — младшего лейтенанта Ротенбурга — задержалась на старте и несколько отстала от остальных. От подвешенных под правую плоскость торпед центровка машин нарушилась, они вибрировали и дрожали. Взяв курс на юго-запад, «Каталины» летели широким фронтом на высоте 3 000 футов. Стояла прекрасная лунная ночь. Летающие лодки шли через редкие облака, следя за белым огнем на фюзеляже ведущего самолета. Младший лейтенант Ротенбург плелся где-то далеко позади, потеряв все шансы соединиться с группой.

В 1.20 оператор РЛС ведущей машины лейтенанта Хибберда доложил об обнаружении цели. Впереди, купаясь в лунном свете, прямо на них шли две кильватерные колонны затемненных кораблей противника. Идя в кольце эскадренных миноносцев охранения, они не подозревали о надвигающейся опасности. Пренебрегая противолодочным зигзагом, японцы шли прямым курсом — кратчайшей дорогой к Мидуэю.

Лейтенант Ричарде описал круг, повторенный другими, бдительно следившими за ведущим, и «Каталины» начали заход с левого борта на северную колонну кораблей противника, чьи силуэты были теперь ясно видны — черные бусинки, нанизанные на серебряную нить лунной дорожки. «Там может быть авианосец», — предупредил на инструктаже Логан Рамсей, и пилоты выбрали похожий на авианосец длинный и низкий корабль, замыкающий строй японской колонны.

Атака началась. Первый заход лейтенанта Хибберда. Он вел машину, держа одну руку на сбрасывателе торпеды. Остальные члены экипажа летающей лодки следили через иллюминаторы и блистеры за кораблями противника. Они неслись уже в 100 футах над водой, и не было никаких признаков, говорящих о том, что японцы их заметили.

С дистанции 1 000 ярдов Хибберд уже ясно видел, что выбранная им цель совсем не авианосец, а обычное торговое судно. Но изменять что-либо было поздно. Летающая лодка шла теперь в 50 футах над поверхностью океана. В 800 ярдах от цели Хибберд наконец сбросил торпеду, после чего резко рванул штурвал на себя. «Каталина» взмыла вверх, и в этот же момент японцы открыли яростный зенитный огонь. Однако экипажу лодки удалось услышать оглушительный грохот взрыва и заметить через нижний люк ослепительно яркую вспышку попавшей в цель торпеды. Было ясно, что достигнуто попадание, и лейтенант Хибберд повел «Каталину» в точку сбора для возвращения домой.

Следующей шла «Каталина» лейтенанта Девиса. Сначала он неправильно выбрал позицию, и пришлось делать второй заход. Развернувшись над японским конвоем, Девис направил самолет на задний корабль северной колонны. Летающая лодка неслась на предельной скорости в каких-нибудь 50 футах от поверхности воды, но враг не открывал огня. Однако было ясно, что японцы заметили Девиса. Корабль увеличил ход и резко изменил куре. С дистанции всего 200 ярдов Девис сбросил торпеду и тут же крутым правым виражом стал выводить «Каталину» из атаки.

В этот момент японцы открыли огонь. В блеске зенитного огня Девис заметил большой столб воды, поднявшийся под кормой атакованного судна. Ведя наблюдение в нижний люк, стрелок Тед Киммель увидел внизу, в свете зенитных разрывов, лес мачт, труб и вентиляторов. Разноцветные трассы зенитных очередей перечертили небо. Шрапнель и снаряды автоматических пушек рвались около летающей лодки. Один осколок, пробив колпак штурманской кабины, вдребезги разбил защитные очки штурмана лейтенанта Фостера, но даже не поцарапал его самого. В итоге «Каталина» Девиса, получив 58 пробоин, благополучно вышла из боя.

Теперь настала очередь младшего лейтенанта Пропета. Он отбился от строя и с трудом самостоятельно обнаружил японцев. Снизившись, он подобно всем остальным зашел в атаку со стороны луны, идя низко над водой. В какой-то момент он чуть не врезался в один из кораблей охранения, проскользнул над самыми мачтами и сбросил торпеду с дистанции 800 ярдов. Стремясь уйти от вставшей перед ним стены заградительного огня, Пропет бешено рванул машину влево. Внизу, в огне зениток, открылся весь конвой противника. Рассмотреть результаты атаки не удалось, и он повернул домой. Последняя лодка младшего лейтенанта Ротенбурга не смогла обнаружить противника и вернулась домой, не выполнив задания.

На транспорте «Аргентина-Мару» капитан 2-го ранга Ионаи совершенно не ожидал ночной атаки. И, конечно, можно представить его удивление, когда летающие лодки противника напали на них, появившись неизвестно откуда. На крейсере «Дзинцу» точно так же был удивлен капитан 2-го ранга Таяма. После изнурительного дня он решил немного отдохнуть прямо в ходовой рубке, наконец-то он нашел время, чтобы проглотить шарик сладкого риса, когда с идущего рядом эсминца загремели выстрелы, предупреждающие об опасности. Бросив еду, Таяма выскочил на крыло мостика. Он успел заметить большие черные самолеты, скользящие над самой поверхностью воды. Один... еще один. Все корабли открыли яростный зенитный огонь, но противник исчез так же внезапно, как и появился. К счастью, повреждения были незначительны. Танкер «Акебоно-Мару», идущий последним в северной колонне, получил попадание торпеды в нос, потеряв 13 человек убитыми и 11 ранеными. Снарядами собственных зениток было убито несколько человек на транспорте «Киодзуми-Мару». И это было все. Адмирал Танака запросил «Акебоно-Мару», сможет ли он продолжать движение. С танкера ответили, что могут держать ход 12-14 узлов, что было больше чем достаточно для движения в составе конвоя. Практически неповрежденный конвой продолжал продвигаться к Мидуэю.

Обо всем было сообщено по радио на «Ямато», где штаб адмирала Ямамото был ошеломлен полученными сведениями. Сначала атака тяжелых бомбардировщиков, теперь торпедная атака с летающих лодок. Никто не ожидал от американцев такой прыти. Действительно, капитан 1-го ранга Куросима надеялся, что противник не обнаружит конвой прежде, чем 4 июня Нагумо не нанесет удара по Мидуэю.

Еще многое должно было случиться, но многое уже произошло. Гигантская операция начала разворачиваться во всем своем масштабе. 31 мая японские сверхмалые подводные лодки совершили диверсионный рейд на Диего-Суарес (Мадагаскар), 1 июня другие подводные лодки атаковали гавань Сиднея, а сегодня, 3 июня, северное соединение адмирала Хосогая должно было нанести удар по Алеутским островам.

Вскоре после завтрака адмирал Ямамото получил радостное известие — самолеты с авианосца «Рюдзе» атаковали Датч-Харбор. В соответствии с планом, адмирал Ямамото отправил значительную часть главных сил для поддержки операции против Алеутских островов. Вице-адмирал Сиро Такасу со своим флагманским линкором «Хьюга», тремя другими линейными кораблями, двумя легкими крейсерами и дивизионом эсминцев направился на север. Его «Алеутское соединение прикрытия» должно было находиться на полпути между силами адмирала Хосогая и соединением самого Ямамото, готовое ринуться в любом направлении, в зависимости от ответных действий американского флота. Сам Ямамото продолжал двигаться на восток с оставшейся частью главных сил, находясь в 500 милях позади авианосцев Нагумо.

В этот момент авианосцы Нагумо находились примерно в 700 милях от Мидуэя, готовясь к заключительному броску. В 16.07 пять танкеров капитана 1-го ранга Ота отвернули на юг. Освободившись от танкеров, Нагумо решил увеличить ход. Это было очень рискованным решением, ибо оно приводило соединение в дневное время в зону действия разведывательной авиации противника. Но адмирал предполагал завтра на рассвете начать атаку. В машинных отделениях авианосцев зазвенели телеграфы, и 1-е ударное соединение устремилось вперед со скоростью 24 узла. По небу еще проносились облака, но погода постоянно улучшалась, и в 19.30 адмирал Кусака, стоя на мостике, проводил глазами последние тучи великолепного тихоокеанского заката.

Неожиданно гром артиллерийского огня разорвал тишину вечерних сумерек. Идущий в охранении тяжелый крейсер «Тонэ» внезапно открыл огонь своими зенитными батареями. С палубы «Акаги» для выяснения обстановки стартовали три истребителя. Сотни глаз внимательно вглядывались в небо. В 19.40 с «Тонэ» передали прожектором, что они заметили 10 самолетов противника, но затем потеряли их. Сорок минут спустя на «Акаги» после безрезультатного поиска вернулись истребители. У кого-то на «Тонэ» от напряжения просто сдали нервы.

К середине ночи ударное соединение находилось уже примерно в 340 милях от Мидуэя и в 110 милях от точки выпуска самолетов. Адмирал Нагумо был совершенно спокоен. У нерешительных американцев не было никаких причин для появления в этом районе. Позднее их, возможно, и удастся побудить к действиям. Разведка соединения представила командующему очень приятную сводку: «Несмотря на то, что у противника явно отсутствует желание воевать, его контрудар весьма вероятен, если наше вторжение на Мидуэй будет развиваться успешно».

На КП морской авиации на Мидуэе офицеры убеждали Логана Рамсея нанести еще один удар по соединению противника силами летающих лодок. Однако сам Рамсей колебался. Сейчас уже стало ясно, что обнаруженные силы противника — всего-навсего транспортная группа.

А где же авианосцы противника? Ожидалось, что они нанесут удар не позднее воскресенья, но пока что соединение Нагумо скрывалось за завесой облаков и тумана где-то на северо-западе. Пока все оборачивалось так, как предсказывала разведка. Уже был нанесен удар по Датч-Харбору, силы вторжения подкрадывались с юго-запада. Теперь, согласно сценарию, утром по Мидуэю нанесут удар авианосцы адмирала Нагумо. Разведка сообщила, что японские авианосцы появятся с направления 320°, и теперь озабоченная группа пилотов летающих лодок изучала сектора, в которых они должны были проводить разведку.

Когда лейтенант Говард Эди из 23-й патрульной эскадрильи, войдя в помещение для дежурных летчиков на Сенд-Айленде, взглянул на грифельную доску, где были указаны направления патрулирования, то увидел, что ему досталось направление 315°. Это означало, что он должен лететь по пеленгу 322,5°, а возвращаться по пеленгу 307,5°. Эди с волнением понял, что ему предстоит вести патрулирование на главном предполагаемом направлении.

После инструктажа пилоты 23-й эскадрильи провели интересный вечер. На Мидуэй по заданию адмирала Нимица прибыл знаменитый кинорежиссер Джон Форд, чтобы заснять на кинопленку все, что произойдет на атолле. Теперь Форд полностью завладел вниманием пилотов, что было неплохой разрядкой для измученных людей, которые засиделись далеко за полночь, слушая рассказы Форда о волшебных чарах Голливуда.

На Мидуэе заканчивались последние работы по укреплению обороны. Минировались все сооружения базы, в штабах сортировали и жгли секретные документы. Вечером полковник Кайме собрал всех пилотов 22-й авиагруппы морской пехоты. «Итак, ребята, — сказал он и вдруг замешкался, вероятно, поняв, что многих из присутствующих он видит последний раз, и ограничился словами: «Желаю вам уцелеть и большой удачи». Летчики 221-й эскадрильи истребителей очень бы хотели надеяться на удачу. Но семи «Уайлдкэтов» было ничтожно мало, а 16 истребителей «Буффало» можно было и не считать, настолько они устарели. Командир эскадрильи майор Ред Парке хорошо понимал, как велико будет преимущество противника. Когда майор вместе со своим заместителем капитаном Армстейдом закусывал на скорую руку в баре офицерской столовой на Истерн-Айленде, он выглядел удрученным и подавленным. Армстейд, желая взбодрить своего командира, высказался в том духе, что «завтра в это же время для нас уже все будет позади». «Да, — задумчиво произнес Парке, — позади для тех, кто уцелеет».

Такое же настроение царило и в 241-й эскадрилье пикирующих бомбардировщиков. Все понимали, что хорошо если их дряхлые самолеты просто долетят до японцев.

Летчики, опоздавшие на авианосец «Хорнет», спешно учились опознавать корабли противника. Их настроение было более оптимистичным — новые торпедоносцы «Эвенджер» все-таки давали какой-то шанс в предстоящем бою. Один из летчиков-торпедоносцев, младший лейтенант Берт Эрнест, идя по побережью Истерн-Айленда, нашел двухдолларовую банкноту. Спрятав банкноту в бумажник, молодой пилот решил, что это талисман, который позволит ему удачно пройти через все испытания ближайшего будущего.

В конце дня еще 7 тяжелых бомбардировщиков В-17 прибыли с Гавайских островов — последний привет от адмирала Нимица. В общей сложности теперь на базе имелось 120 самолетов, 11 сторожевых катеров, 5 танков, 8 минометов, 14 орудий береговой обороны, 32 зенитных орудия и 3 632 защитника. Для двух крошечных островков в середине Тихого океана: одного в милю длиной, другого и того меньше — все это выглядело очень внушительно. Но сознание того, что им не приходится рассчитывать ни на какую помощь извне, угнетало. Лишь немногие догадывались, что это не так. Одним из этих немногих был адъютант Логана Рамсея младший лейтенант Джакоб. Он, конечно, не знал многого, но слышал разговоры старших офицеров, и ничто не интриговало его больше, чем упоминание о каком-то «Пункте Удачи».

Адмирал Флетчер на «Йорктауне» был поражен. В донесении младшего лейтенанта Джека Реда, перехваченном авианосцами, говорилось о главных силах противника, но они шли явно не из того направления. Согласно сведениям, полученным от адмирала Нимица, авианосцы противника должны были подойти с северо-запада. Между тем данные, добытые американской разведкой, пока полностью подтверждались; удар по Датч-Харбору был нанесен точно в указанное время. Все сомнения Флетчера разрешились после сообщения, полученного вскоре от самого адмирала Нимица. «Это, повторяю, не ударное соединение противника», — сообщал командующий флотом и дальше разъяснял, что обнаружено соединение вторжения, а авианосцы нанесут удар именно с северо-запада на следующий день — 4 июня.

16-е и 17-е оперативные соединения продолжали практически топтаться на месте, медленно продвигаясь на север под серыми, разорванными облаками. На полетных и ангарных палубах летчики не отходили от своих машин, проверяли матчасть, сверяли карты, деятельно готовясь к завтрашнему дню.

Все время после полудня Флетчер и его штаб ожидали каких-либо сообщений об обнаружении Нагумо, однако ничего получено не было.

В 19.50 американцы изменили курс на юго-запад, выходя в точку в 200 милях севернее Мидуэя. Если Нагумо действительно будет следовать сценарию, то именно из этой точки представится прекрасная возможность нанести внезапный удар по его соединению.

Спустилась ночь, затемненные корабли шли вперед, разрезая штилевые воды Тихого океана. Задраенные иллюминаторы и люки, пустота на палубах создавали иллюзию полной пассивности. Ничто не говорило, что это ночь накануне крупнейшего сражения.

Настроение среди американских пилотов было разным. Увереннее всех чувствовали себя летчики пикирующих бомбардировщиков — их самолеты «Донтлес» были новыми и очень надежными, а они сами — великолепно подготовленными. Совсем не так чувствовали себя пилоты торпедоносцев. Они прекрасно понимали, что ни боевой дух, ни боевая подготовка не компенсируют жалкое состояние торпедоносцев «Девастейтор». Действительно, это были никуда не годные машины, в полном смысле слова — «летающие гробы» со скоростью всего 185 км/час. Лучше всех это понимал командир эскадрильи торпедоносцев на «Йорктауне» капитан 3-го ранга Месси. Пригласив в этот вечер к себе в каюту двух друзей, Месси за бутылкой нелегально принесенного на авианосец виски поведал им, как мало шансов у него и его подчиненных уцелеть в предстоящем бою.

Совсем не таким было настроение летчиков-торпедоносцев 8-й эскадрильи авианосца «Хорнет». Их боевой дух и решительность вызывали удивление. По-видимому, в этом была заслуга их командира капитана 3-го ранга Джона Вальдрона, сурового и строгого офицера, люто ненавидевшего врага. Вальдрон много потрудился, чтобы сделать из своей эскадрильи настоящий боевой коллектив, и сейчас, накануне боя, разрешил всем отдыхать, а сам вместе со штурманом эскадрильи лейтенантом Геем готовил до позднего вечера полетные карты. Ночью Вальдрон написал письмо жене: «...Я очень люблю тебя и детей и безумно хочу быть с вами. Но я не мог бы находиться в тылу в такое время. Мое место сейчас среди тех, кто воюет».

На «Энтерпрайзе» командир разведывательной эскадрильи лейтенант Дик Бест спал как дитя, но большинство пилотов из его эскадрильи слонялись взад и вперед, нанося визиты друзьям, ведя разговоры до глубокой ночи. Трудно, конечно, разобраться в общей мешанине чувств и эмоций, но, как правильно заметил командир 6-й эскадрильи истребителей лейтенант Джим Грей, «вряд ли был хоть один атеист на «Энтерпрайзе» в ночь с 3 на 4 июня 1942 года».

Всю ночь американские авианосцы продолжали медленно идти вперед, оставляя Мидуэй на юго-востоке. На мостике «Йорктауна» офицеры штаба Флетчера не переставали удивляться, почему до сих пор не удалось обнаружить японских авианосцев, — они должны были уже войти в пределы радиуса действия патрульной авиации Мидуэя.

— После сражения, — заметил позднее адмирал Флетчер, — было много разговоров насчет того, насколько тщательно подготовлены все решения. Однако, в действительности, многое приходилось делать наощупь.

В конце концов адмирал решил спуститься немного на юг в надежде, что противник также изберет этот путь.

Старший помощник командира авианосца «Хирю» капитан 2-го ранга Такаси Каноэ задержался на некоторое время в корабельной церкви и поспешил на мостик. Самолеты были уже подняты на полетную палубу и разогревали моторы в предрассветной мгле. Летчики были подняты в 4.00 и получили завтрак на подносах в помещениях для инструктажа. Кроме обычно выдаваемого рациона, они на этот раз получили рис, соевый суп, соленые огурцы, сушеные каштаны и холодный саке — традиционный обед, который с древнейших времен дается японскому воину, вступающему в бой. Много говорить на инструктаже не было никакой нужды. Все летчики были опытными ветеранами и прекрасно знали свое дело. Командир авиагруппы, суровый и молчаливый лейтенант Томонага, был прекрасным летчиком-торпедоносцем, агрессивным и опытным офицером, который буквально рвался в бой, забыв обо всем на свете, даже о своей молодой жене, оставленной в Японии. Когда из-за внезапного приступа аппендицита вышел из строя капитан 2-го ранга Футида, капитан 2-го ранга Каноэ, давно наблюдавший за Томонагой, немедленно решил, что именно Томонага является идеальным кандидатом на освободившуюся должность. Каноэ обратился к своему старому другу и однокурснику по училищу капитану 2-го ранга Минору Генда, занимавшему пост начальника оперативного отдела штаба Нагумо, и этот вопрос был быстро решен.

После инструктажа пилоты направились к своим машинам. На небе еще светило несколько звезд. Над авианосцами клубились облака, но восточная часть горизонта пламенела оранжевым цветом, обещая ясную погоду. На всех авианосцах шла подготовка к вылету.

На «Сорю» главстаршина Мори обменивался нервными шутками с пилотами истребителей, с нетерпением ожидая конца этой душевной напряженности, которой всегда насыщены последние минуты перед вылетом.

На авианосце «Кага» главстаршина в сосредоточенном молчании затягивал вокруг пояса «сеним бари» — вязаный шарф, в каждой из тысячи петелек которого, по древнему поверью, хранилось счастливое пожелание, служащее волшебным талисманом.

Слабый от только что перенесенной операции аппендицита, капитан 2-го ранга Мицоу Футида с трудом поднялся на мостик флагманского авианосца «Акаги». Там же находился и другой пациент корабельного лазарета — капитан 2-го ранга Генда, слегший с приступом жестокой простуды. Генда поднялся на мостик прямо в лазаретной пижаме, но никто, конечно, не осмелился сделать ему замечание. Все знали, насколько адмирал Нагумо ценит блестящие способности своего начальника оперативного отдела. Фактически любое предложение Генды адмирал принимал без всяких возражений, и злые языки называли 1-е ударное соединение «флотом Генды». Действительно, увидев Генду на мостике, чуждый всяких сентиментов, суровый старый моряк Нагумо тепло обнял капитана 2-го ранга, за плечи.

— Внимание на боевых постах! — заревели боевые громкоговорители на «Акаги». — «Запустить моторы!»

Взревели моторы, в серые предрассветные сумерки ворвался целый спектр красок. Слепящее солнце из выхлопных труб... синие и красные аэронавигационные огни на крыльях... палубные огни, залившие полетную палубу.

— Начать взлет! — скомандовали с мостика, и командир авиатехнического дивизиона капитан 3-го ранга Сого Масуда, подняв зеленый сигнальный фонарь, описал им большую дугу над головой.

Истребители «Зеро» лейтенанта Сирано вырулили вперед... двигатели набрали обороты... короткий разбег... и истребители, оторвавшись от полетной палубы, с ревом поднялись в воздух. Вслед за истребителями взлетели 18 пикирующих бомбардировщиков. Когда самолет лейтенанта Чихая проносился мимо мостика, фонарь его кабины был открыт, и молодой офицер помахал рукой, вызвав громкие крики восторга.

Самолеты, поднявшиеся со всех авианосцев, описывали круги над соединением, постепенно формируя строй. С мостика «Хирю» за взлетом самолетов с профессиональным интересом наблюдал капитан 3-го ранга Асаичи Томаи, назначенный командовать базой морской авиации, заранее учрежденной на Мидуэе.

В 4.45 самолеты построились и легли на заданный курс — 36 горизонтальных бомбардировщиков с «Хирю» и «Сорю», 36 пикирующих бомбардировщиков с «Акаги» и «Kaгa» и 36 истребителей по 9 с каждого авианосца. Взяв курс на юго-восток, самолеты быстро исчезли в светлеющем небе.

После взлета первой волны гнетущая тишина воцарилась на авианосцах, но ненадолго. Вскоре поступил приказ готовить к вылету вторую ударную волну — страховой полис Нагумо — на случай появления американского флота. В целом оставленный на авианосцах резерв был равен силам, отправившимся на бомбардировку Мидуэя. Главное различие было в их вооружении. На этот раз горизонтальные бомбардировщики превращались в торпедоносцы, а пикирующие бомбардировщики вооружались бронебойными бомбами — специально против кораблей. Всего было 36 пикирующих бомбардировщиков с «Хирю» и «Сорю», 36 торпедоносцев с «Акаги» и «Kaгa» и 36 истребителей, снова по 9 с каждого авианосца.

В первых лучах восходящего солнца элеваторы подняли на палубы новые машины... матросы откатывали их на старт... механики подвешивали торпеды и бомбы... пилоты заняли свои места и пока отдыхали в кабинах. Это были наиболее опытные пилоты, поскольку, как считал адмирал Нагумо, остров может бомбить любой, но для атаки отчаянно маневрирующих кораблей необходимо особое мастерство. И, хотя шанс появления американского флота был ничтожным, адмирал, ожидая его, желал иметь под рукой наиболее опытных летчиков и не подвергать их напрасному риску.

Кроме того, чтобы не прозевать этот ничтожный шанс, Нагумо приказал разведывательным самолетам провести поиск в восточном направлении на удалении 300 миль.

В распоряжении соединения имелось всего 7 разведывательных самолетов — пестрая и разнотипная коллекция машин с различных кораблей охранения. Им предстояло покрыть дугу в 165°, но никто почему-то не относился с должной серьезностью к их работе. Нагумо был твердо убежден, что в этом районе не может быть авианосцев противника, а что касается Генды, то он имел репутацию человека, не очень уважающего разведку. Ведь каждый самолет, назначенный 6 разведку, тем самым уменьшал число машин, принимающих участие в атаке. А специальностью Генды была атака.

Сегодня разведывательные самолеты получили приказ быть готовыми к вылету к 4.30 одновременно с вылетом первой ударной волны, однако к этому времени не все машины были готовы. Тяжелый крейсер «Тонэ», который должен был выпустить гидросамолеты № 1 и 4, доложил о неисправности катапульты, что на некоторое время задержало их вылет. Вскоре катапульта была исправлена, и в 5.00 с «Тонэ» стартовал гидросамолет № 4 — последний из семи — и взял курс прямо на восток, навстречу восходящему солнцу. Он вылетел всего на полчаса позже назначенного срока, и никому это не показалось особо существенным.

А между тем американский флот находился в 200 милях севернее и чуть восточное Мидуэя. На «Энтерпрайзе» офицеры завтракали в кают-компании. Командир авиагруппы «Энтерпрайза» капитан 3-го ранга Уэйд Макклуски отметил, что сегодня из кают-компании исчезли былое веселье и остроумие, гнетущая тишина висела над столами, хотя, на первый взгляд, все было как обычно. Лейтенант Бест ел неизменные, сваренные вкрутую, яйца, лейтенант Грей — фирменное блюдо «Энтерпрайза» — «одноглазый сэндвич», представляющий из себя яичницу, зажатую между тонкими ломтями поджаренного хлеба.

Завтрак окончился, и пилоты отправились в помещение для инструктажа. На авианосце у каждой эскадрильи было такое помещение, напоминающее классную комнату ровными рядами столов, стульев и грифельных досок. На досках обычно наносились схема полета к цели и предполагаемое место авианосца при возвращении, а также сила и направление ветра. В помещении был установлен телетайп, сообщавший любые изменения обстановки, и кинопроектор. Но в настоящий момент грифельные доски были пусты, телетайп молчал — силы Нагумо все еще не были обнаружены.

Американские авианосные соединения продолжали продвигаться в юго-западном направлении — «Йорктаун» в десяти милях позади «Энтерпрайза» и «Хорнета». На мостике «Йорктауна» адмирал Флетчер ломал голову над тем, где мог быть Нагумо. Он послал разведывательные самолеты на север, но от них не было ни слова. Не было ни слова и от самолетов Мидуэя.

Лейтенант Говард Эди вот уже час как вылетел с Мидуэя, а японцы по-прежнему не давали о себе знать. Эди вел патрулирование в секторе по пеленгу 315°, имея приказ удалиться от Мидуэя до предела радиуса действия своей летающей лодки. «Каталина» монотонно гудела моторами. Длинные лучи восходящего солнца пробивались сквозь прерывистые облака.-Примерно в 5.10 небольшой гидросамолет прошел мимо с западного направления. Гидросамолет шел встречным курсом и, не отклонившись ни на дюйм, проследовал прямо к Мидуэю, который находился милях в 120. Эди немедленно радировал единственное слово «самолет» и только потом передал более подробное описание.

Для экипажа летающей лодки этот гидросамолет служил доказательством того, что японский флот где-то поблизости. Лодка продолжала полет над грядами облаков.

К 5.30 погода «наверху» улучшилась, но над поверхностью моря по-прежнему висели облака. И когда Эди приблизился к одному из этих облаков, на противоположной стороне гряды показались два авианосца — всего милях в 20. Они шли прямо на него. «Это похоже, — подумал он, — как если бы на театральной сцене открыли занавес».

Южнее, в соседнем секторе, лейтенант Уильям Чейз также без особых событий провел первый час полета. Его летающая лодка вылетела на 15 минут позже лодки Эди. Облака, восход солнца, приготовление кофе на электроплитке — все было так же, как и на других «Каталинах».

Примерно в 5.40, немногим позже того, как Эди обнаружил авианосцы, Чейз, находясь севернее, увидел огромную армаду истребителей и бомбардировщиков, направлявшихся прямо к Мидуэю. Обычный порядок требовал, чтобы донесения о контакте с противником тщательно кодировались, но на сей раз времени для этого не оставалось. Открытым текстом Чейз поспешно передал: «Много самолетов идет к Мидуэю, пеленг 320, дистанция 150».

«Наконец-то! Это они!» — облегчение, радость предвкушение боя — все было в первой реакции адмирала Спрюэнса, когда новость об установлении контакта с противником достигла мостика «Энтерпрайза». То же самое произошло и на «Йорктауне» где адмирал Флетчер был вознагражден за столь долгое ожидание. Итак, японские авианосцы обнаружены... но где? Первое сообщение о контакте было болезненно кратким. Радиостанции обоих соединений были настроены на частоты летающих лодок — их сообщения не требовали отлагательств, но последние сообщения вызвали особую неразбериху. На авианосцах не поняли, что были приняты сообщения с двух разных летающих лодок, которые докладывали о двух совершенно различных событиях. Сообщения были смешаны вместе, их непоследовательность сбивала с толку. И что самое важное — в них ничего не говорилось о скорости и курсе врага, совершенно необходимых компонентах для организации атаки.

Но лейтенант Эди оказался на высоте. Наэлектризованный обнаружением авианосцев, он сделал левый разворот, медленно описывая круг над японским флотом. Умело используя облака для прикрытия, Эди постепенно передавал все более важную информацию: «5.34 — авианосцы противника...» «5.40 — квадрат 180, пеленг 320...» «5.52 — два авианосца и главные силы флота. Авианосцы в строю фронта, курс 135, дистанция 140, скорость 25».

Этого было достаточно. И, хотя на мостике «Йорктауна» в 6.03 еще не вполне представляли себе картину происходящего, у адмирала Флетчера не было времени для более детального изучения обстановки. В 6.07 он просигналил Спрюэнсу: «Продолжать движение на юго-запад и атаковать авианосцы противника. Мы последуем за вами, как только вернутся разведывательные самолеты».

В 6.15 пронзительно завыли сирены на «Энтер-прайзе», в 6.26 заревели колокола громкого боя на «Хорнете». Под топот ног разбегающихся на боевые посты экипажей 16-е оперативное соединение, увеличив скорость до 25 узлов, устремилось на юго-запад.

На здании электростанции Сэнд-Айленда взвыла сирена, ей вторил пронзительный вой сирены на КДП аэродрома Истерн-Айленда. Бросив все дела, люди разбежались на боевые посты.

На взлетной полосе Истерн-Айленда царила суматоха. Когда пришло сообщение о первом контакте, с командного пункта авиации морской пехоты в 5.30 отдали приказ — всем самолетам запустить моторы. Бомбардировщики противника были, судя по сообщению, всего в 100 милях от Мидуэя. Прошло несколько минут, но на экранах радаров ничего не появлялось. Последовал новый приказ — заглушить моторы. Однако в 5.53 с радарной станции ВМС передали: «Дьявольски много самолетов, пеленг 310, дистанция 93».

На этот раз все было верно, и под вой сирен в 5.55 последовал новый приказ готовиться к немедленному вылету. Но теперь у некоторых пилотов моторы оказались заглушенными, а другие, прогревая моторы, не слышали сигнала тревоги. С КП, включив собственную сирену, по взлетной полосе помчался грузовик. Капитан Боб Бурнс, стоя на подножке, кричал, чтобы немедленно вылетали.

К счастью, не было никаких проблем с тяжелыми бомбардировщиками полковника Суини. Они взлетели, как обычно, еще до рассвета и, чтобы зря не расходовать горючее, получили приказ вторично атаковать японский транспортный конвой. Теперь же, после того, как обстановка изменилась, капитан 1-го ранга Симард радировал полковнику Суини, чтобы тот повернул свои бомбардировщики на северо-запад против авианосцев противника. В это же время все находящиеся в разведке летающие лодки получили приказ не возвращаться на Мидуэй, а после выполнения задачи идти к рифам Френч-Фригейт.

Но на Мидуэе оставалось еще 66 самолетов, и ни один из них не должен был быть захваченным атакой противника на земле. В 6.00 начали взлет 26 истребителей. Один из них вскоре вернулся из-за поломки двигателя, но остальные 25, набрав высоту, исчезли в северо-западном направлении. Майор Парке вел за собой два звена. Капитан Армстейд следовал за ним с остальными. Они слегка изменили курс, чтобы не создавать помех на экранах радаров Мидуэя, выходя в точку в 30 милях северо-западнее атолла, где надеялись перехватить японские самолеты. В 6.04 с радарной станции сообщили: «Противник в 74 милях».

Следующими приготовились к взлету шесть торпедоносцев «Эвенджер». Капитан Бурнс, примчавшись на грузовике, крикнул об этом лейтенанту Файберлингу. Тот приказал механику оповестить всех, а сам, забравшись на крыло, крикнул, стараясь перекричать шум моторов: «Курс 320, дистанция 150». Один за другим «Эвенджеры» пронеслись по взлетной полосе, грациозно неся смертоносные торпеды. Это произошло в 6.10, когда с радарной станции передали: «Японцы на удалении 47 миль».

Затем на старт вырулили четыре армейских бомбардировщика В-26. Первой взлетела машина капитана Коллинза, за ней — все остальные. Оставались только бомбардировщики морской пехоты.

Первым взлетел майор Бенджамин Норрис, ведя за собой 12 дряхлых «Виндикейторов». Один из них немедленно вернулся — сорвало обтекатель. Затем в воздух вышли «Донтлесы» майора Гендерсона. Теперь у юных пилотов не было ничего — ни радио, ни офицера-инструктора, ни указаний. Оставалось только держаться в воздухе и послушно следовать за Джо Гендерсоном, который, по-видимому, знал, куда надо лететь. В последний момент два «Донтлеса» сломались, но остальные 16 взлетели благополучно. Полковник Кайме зафиксировал время взлета последнего бомбардировщика — 6.15 — на несколько минут позднее, чем было предусмотрено. Самолеты ушли вовремя. В 6.16 с радара доложили: «Японцы в 29 милях от Мидуэя».

С уходом самолетов пугающая тишина повисла над Истерн-Айлендом. Люди притаились на орудийных позициях, в узких траншеях, на наблюдательных и командных пунктах. Сотни глаз впились в пустое голубое небо на северо-западе. Это было почти гипнозом. Пришлось напомнить наблюдателям, чтобы они следили и за другими направлениями. Японцы способны на любые сюрпризы.

Запоздавшие спешили занять свои посты. Когда уорент-офицер Билл Люис бежал в свою траншею, вырытую недалеко от здания офицерской столовой, из командного блиндажа его окликнул майор Уильям Бенсон:

— Билл, у меня самый лучший блиндаж и самая лучшая связь на всем острове. Вы не хотите остаться со мной?

— Знаете, — ответил Льюис, — я был так напуган в свое время в Перл-Харборе, что даже не успел как следует рассмотреть японские самолеты. Мне бы не хотелось упустить эту возможность сегодня.

Отойдя от пирсов, небольшая флотилия торпедных катеров встала в лагуне между островами. Лейтенант Маккеллер умело рассредоточил их. Главстаршина Оливер вывел в лагуну целую коллекцию шлюпок и баркасов, на которых были установлены пулеметы. Главстаршина Энгель пришвартовал свой буксирный пароходик «Томаха» к полузатопленной барже, выглядевшей так, что вряд ли японцам захотелось бы тратить на нее бомбы.

Капитан 1-го ранга Симард также не мог побороть общего искушения. Он вышел из блиндажа, напряженно всматриваясь в пустое небо на северо-западе, несмотря на то, что Логан Рамсей убеждал его уйти в укрытие.

На крыше электростанции Сэнд-Айленда с кинокамерой в руках находился кинорежиссер Джон Форд, который также всматривался в небо на северо-западе. Выбранная Фордом позиция была прекрасна — весь атолл лежал как на ладони. Не было видно ни одной живой души. Мидуэй казался вымершим: ленивый, мирный, тропический остров. Радарная станция продолжала работать, отмечая все новые мили приближения противника. Внезапно операторы увидели на экране два всплеска — «свой» и «чужой», — мелькнувшие вместе, пока еще за линией горизонта.

Глава 5.

«Ястребы против ангелов, 12!»

Увидев далеко внизу белые буруны рифов, лейтенант Хасимото понял, что они приближаются к цели. Находясь в ведущем самолете лейтенанта Томонага в качестве наблюдателя, он должен был указывать своему командиру цели бомбардировки. До сих пор их полет проходил без всяких происшествий, если не считать того, что один бомбардировщик с «Хирю» вернулся назад из-за поломки мотора, но подобные вещи случаются всегда. Остальные 107 самолетов продолжали полет, идя в строю двух клиньев, прикрытые сверху истребителями. В 6.16 главстаршина Мори, ведущий звена из трех самолетов с «Сорю», заметил темное пятно на мерцающем горизонте — Мидуэй.

В следующее мгновение два бомбардировщика с «Хирю», летевшие впереди Мори, внезапно превратились в пылающие факелы. И только тогда все обнаружили несколько американских истребителей, которые стремительно атаковали их строй, ведя огонь из пушек и пулеметов.

«Тайхоу! Ястребы против ангелов, 12... Прикрыты истребителями!» Капитан Джон Кери первым опознал их и на условном языке летчиков морской пехоты дал знать остальным, что обнаружил японцев, идущих на высоте 12 000 футов. Все 25 истребителей морской пехоты ринулись на противника.

Капитан Кери не стал их ждать. Ведя за собой свое звено из трех «Уайлдкэтов», он сделал широкий разворот и спикировал на строй противника почти под прямым углом. Его орудия молотили по ведущему японскому самолету, который вспыхнул и стал падать в море. Капитан Марион Карл и лейтенант Клейтон Кенфилд пикировали следом за Кери. Кенфилд взял на прицел третий самолет в третьем звене, тот взорвался, объятый пламенем.

Майор Парке бросился в свалку воздушного боя с остальными истребителями. Большинству летчиков морской пехоты удалось сделать только один хороший заход на врага, и, когда они разворачивались для второго, на них обрушились японские истребители «Зеро». Пули прошили кабину капитана Кери, ранив его в обе ноги. Снаряд 22-мм пушки разнес в щепки крыло истребителя Кенфилда. Паркс, кувыркаясь, падал в море.

Капитан Армстейд, подошедший со своим звеном несколькими минутами позже, действовал не намного успешнее. Японские истребители, демонстрируя блестящее мастерство и боевой опыт, обрушились на американцев. Один за другим истребители морской пехоты, объятые пламенем, падали в океан.

Но не летное мастерство, не боевой опыт и даже не количество дали японцам такое преимущество над летчиками морской пехоты. Когда американские самолеты начали падать в море или, подбитые, потянулись обратно к Мидуэю, стало ясно, что главнейшее преимущество японцев заключается в их великолепном истребителе «Зеро». Летчики морской пехоты были поражены. Подобно большинству американцев, они думали о японцах, как о подражателях, неспособных самостоятельно создать что-либо принципиально новое. И вот перед ними истребитель, превосходящий по скорости, маневренности и потолку любой самолет, имевшийся в распоряжении американцев. Классом ниже были даже «Уайлдкэты», а древние «Буффало», как горько заметил один из летчиков, выглядели будто стреноженные, когда «Зеро» делали заходы на них.

Со своей стороны были удивлены и летчики Нагумо. Они тоже имели о своем противнике вполне определенное мнение. Подобно большинству японцев, они не особенно высоко ценили американскую храбрость в бою, считая, что их легко согнуть одним хорошим ударом. Однако летчики американской морской пехоты ринулись в бой с задором, который сделал бы честь любому самураю. Американцы, кроме того, продемонстрировали боевое мастерство, гораздо лучшее, чем от них ожидали. Хасимото был буквально ошеломлен, наблюдая, как они стремительно пикировали сверху.

Теперь, когда «Зеро» лейтенанта Суганами вновь захватили господство в воздухе, армада японских самолетов продолжала движение к цели. Согласно плану, они должны были нанести удар тремя волнами. В первой — соединения горизонтальных бомбардировщиков с «Хирю» и «Сорю», следующими в атаку выходили пикирующие бомбардировщики с «Акаги» и «Kaгa», и под занавес — истребители со всех четырех авианосцев должны были обстрелять ураганным огнем с бреющего полета все уцелевшее от предыдущих атак. Самолеты с «Хирю» и «Kaгa» должны были сконцентрировать свои усилия на Сэнд-Айленде, а с «Сорю» и «Акаги» — на Истерн-Айлсгдо. Идя строем из двух клиньев, прикрытые сверху перестроившимися истребителями, японские самолеты слегка изменили курс, чтобы выйти к Мидуэю точно с севера.

Рядовой Филипп Кларк с батареи «Д» увидел, как вдали из-за облаков появились три черточки... затем еще и еще. Не было сомнений, что они приближались.

В 6.29 радар зафиксировал их на расстоянии 8 миль. В 6.30 последовал приказ открыть огонь, как только самолеты противника войдут в радиус действия зениток. В 6.31 зенитные орудия Мидуэя открыли заградительный огонь.

Дюжина черных разрывов появилась в 200 — 300 ярдов впереди приближающихся самолетов. Сержант Эвитс с батареи «Д», управляющий огнем лучше любого офицера, начал пристрелку. Первые же залпы заставили японцев перестроиться. Один из самолетов загорелся. За ним второй, и, казалось, целую вечность летел, объятый пламенем. Когда он наконец упал, на всех зенитных позициях заревели от восторга.

В 6.34 самолеты были прямо над головой. На Сэнд-Айленде сержант Джей Кэч с батареи «Ф», наблюдая в дальномер за их подходом, видел, как первые бомбы, оторвавшись от крыльев, стали падать вниз, подобно огромным каплям.

С высоты здания электростанции Джон Форд направил свою кинокамеру на ангар для гидросамолетов, решив, что он станет одной из первых целей. И не ошибся. Серия бомб обрушилась на ангар, разбросав обломки во все стороны. Небольшой осколок зенитного снаряда ударил кинорежиссера в плечо, напомнив ему о том риске, которому он подвергался.

Следующая серия бомб обрушилась на позиции батареи «Д». Капитан Бакнер сам не знал, что заставило его крикнуть по командному телефону: «Всем в укрытия!» Но он сделал это, и его люди успели укрыться вовремя, исключая капрала Кайра, который упал смертельно раненный у определителя высоты.

В этот момент на уорент-офицера Льюиса обрушилась лавина вилок, ножей, сигаретных пачек и банок с пивом. Бомба разрушила здание офицерской столовой и продовольственный склад. Еще не успела осесть пыль от взрыва, как один из солдат уже вскрыл упавшую в траншею банку с пивом и протянул ее Льюису.

В 6.40 начали действовать пикирующие бомбардировщики. Их первой жертвой стала электростанция на Истерн-Айленде — небольшое, хорошо блиндированное здание. Но это не помогло. Великолепно нацеленная бомба пробила крышу, полностью уничтожив все внутреннее оборудование.

Следующей настала очередь командного пункта майора Уильяма Бенсона. Уорент-офицер Билл Льюис вспомнил о приглашении майора укрыться у него в блиндаже, поскольку там безопасно. Льюис остался невредим в своем узком окопчике, а КП Бенсона исчез в пыли и дыму. Льюис бросился на помощь, но было поздно — его друг погиб под обломками. После пикировщиков начали действовать истребители «Зеро». Они сметали все, обстреливая ураганным огнем с бреющего полета цистерны с горючим, орудийные позиции — все, что еще уцелело. Один истребитель прошел так низко над батареей «Д», что капитан Бакнер успел выпустить в него всю обойму ручного пулемета. Другой скользнул над батареей «Ф», появившись так неожиданно, что сержант Карл Фэди, мотнувшийся в укрытие, не успел этого сделать. Пуля ударила в заднюю часть его каски, но, поднявшись на ноги, сержант с удивлением обнаружил, что не получил даже царапины.

В этот момент на КП полковника Шаннона затрещал зуммер полевого телефона. Звонил какой-то флотский старшина, который обратил внимание полковника на то, что в спешке на сигнальной мачте забыли поднять американский флаг. Не поднять ли его сейчас? Из миллиона проблем сегодняшнего утра эта была, конечно, самая легкая, поэтому про нее и забыли. Шаннон приказал поднять флаг. Рядовой 1-го класса Байлечек с флагом в руках кинулся к сигнальной мачте и, не обращая внимания на обстрел, поднял флаг, чтобы его могли видеть все.

По самолетам стреляли из любого оружия, которое попадалось под руку. Майор Арнольд бил по истребителям из автоматической винтовки «Браунинг». Один матрос с сигнальной станции Сэнд-Айленда — из кольта 45-го калибра. И на Истерн-Айленде рядовой 1-го класса Роджер Итон — даже из винтовки Спрингфилда образца 1903 года.

Конечно, обычно они все мазали... но не всегда. Один «Зеро», появившийся над Сэнд-Айлендом, внезапно накренился, взорвался и упал всего в 50 ярдах от КП капитана 1-го ранга Симарда. Другой самолет, пикирующий бомбардировщик, загорелся и с диким воем пошел вниз, прошел над самой поверхностью воды и чуть не врезался в расположение батареи «Н».

А между тем истребители морской пехоты, уцелевшие в воздушном бою, начали возвращаться на Мидуэй. Помочь им никто не мог. Солдаты с батареи «Е» беспомощно наблюдали, как один «Буффало», возвращающийся с поврежденным мотором, пытался спастись, проскользнув под японским истребителем на посадку. Но «Зеро», сделав изящную горку, пристроился ему прямо в хвост. Короткая очередь — и «Буффало» упал в океан. Два «Зеро» набросились на другой американский истребитель над северным побережьем Истерн-Айленда. «Буффало» загорелся — пилот выбросился с парашютом. «Зеро» вели непрерывный огонь по летящему в небе парашюту, тело летчика беспомощно вытянулось на стропах. И все-таки некоторым истребителям морской пехоты удалось вернуться. Капитан Кери, который летел с перебитыми ногами, «убедился, насколько тяжел путь, когда истребитель управляется одной ручкой управления без педалей, и тебя еще к тому же обстреливают». Самолет лейтенанта Кенфилда поломал на посадке шасси. Едва машина остановилась, лейтенант выскочил из нее и нырнул в щель — и вовремя: «Зеро» вдребезги разбил оставленную машину. Вслед за Кенфилдом шел на посадку еще один искалеченный «Буффало» с висящим на хвосте японским истребителем. Последним усилием американский летчик выиграл несколько футов, заставив японца также снизиться. Казалось, все орудия на Истерн-Айленде вели огонь по этому японскому истребителю. Наконец, «Зеро» накренился, загорелся и упал прямо на взлетную полосу, врезавшись в только что севший «Буффало».

Но особенно всем запомнился один действительно лихой японский пилот. На полной скорости он перевернулся вверх шасси и в таком виде понесся над взлетной полосой. Несколько секунд защитники атолла смотрели на него с таким изумлением, что даже не стреляли. Затем все орудия возобновили огонь. Зенитный снаряд настиг храбреца, и он камнем упал в лагуну.

Лейтенант Рокуро Кикучи понял, что его конец настал. Зенитный снаряд настиг его, и теперь его самолет, объятый пламенем, шел вниз. Лейтенант открыл фонарь и взмахом руки послал последний привет своим товарищам с авианосца «Хирю».

Зенитный огонь оказался гораздо сильнее, чем ожидалось. Не очень меткий, к счастью, но очень плотный — настолько, что каждый имел возможность в этом убедиться. Ведущий бомбардировщик лейтенанта Томонага получил близкий разрыв в момент сбрасывания бомб. Самолет сильно тряхнуло, сбилась точность наводки. Более серьезным было второе попадание: осколок снаряда пробил бензобак в левом крыле. Глядя вниз, лейтенант Хасимото был поражен активностью противника, в особенности крошечными торпедными катерами, которые сновали всюду, как водяные жуки в пруду. Но прежде всего бросалось в глаза одно обстоятельство — на Мидуэе не было самолетов. Японцы атаковали пустую цель. Это напомнило ему змею в тот момент, когда она меняет кожу. Змея скрылась, оставив после себя лишь пустую шкуру.

Но они сделали все, что могли. Если бы можно было забыть про отсутствие на атолле самолетов, результаты атаки никак нельзя было назвать плохими. Эскадрилья Хасимото добилась хорошего попадания в топливные цистерны Сэнд-Айленда, а пикирующие бомбардировщики лейтенанта Огава уничтожили ангар гидросамолетов на Истерн-Айленде.

В 6.48 японские самолеты, закончив атаку, повернули к точке сбора. Несколько «Зеро» задержались, кое-кто уже стал считать их потерянными, но в 7.01 истребители появились, и все соединение, повернув на северо-запад, исчезло за горизонтом.

Неожиданно наступившая тишина показалась защитникам Мидуэя страшнее взрывов бомб и залпов зенитных орудий. Люди в укрытиях ждали, затем осторожно начали появляться на поверхности, щурясь от яркого утреннего солнца. Многие сразу же побежали смотреть на остатки японского самолета, упавшего неподалеку от КП флота. Тело пилота, обмотанное вокруг талии флагом страны восходящего солнца, лежало рядом с обломками машины.

Отбой тревоги прозвучал в 7.15, и Мидуэй начал собирать все, что уцелело. На Истерн-Айленде полковник Кайме радировал своим пилотам из 221-й авиагруппы: «Истребителям приземлиться... Заправка топливом по звеньям... 5-е звено — первое».

Ответа не было. Кайме сделал еще попытку. Снова молчание. Повторив несколько раз, он начал понимать, в чем дело. Тогда последовал новый приказ: «Всем истребителям приземлиться и дозаправиться горючим».

Один за другим они появились — всего 6, еще 4 разбились на посадке. Значит, лишь 10 истребителей уцелели после боя и только 2 оказались пригодными для дальнейших действий. 221-я авиагруппа морской пехоты практически перестала существовать: из 25 самолетов, встретивших японцев, 23 были сбиты или выведены из строя. «Я убежден, — писал капитан Филипп Уайт в своем боевом рапорте, — что, если командир отдает пилотам приказ идти в бой на истребителе «Буффало», он может считать этих пилотов потерянными еще до того, как они оторвутся от земли».

Итак 221-я авиагруппа была уничтожена. Но это не все: густой черный дым, поднимавшийся к небу, поведал историю уничтоженного топливного склада на Сэнд-Айленде. Горел и ангар для гидросамолетов. Флотская амбулатория перестала существовать, парашютоукладочная станция была разбита. Было разрушено и здание прачечной, но 5 цистерн с водой стояли совершенно целые среди груд щебня и обрывков белья.

На Истерн-Айленде были полностью разрушены КП, электростанция, офицерская столовая и продовольственный склад. Но особенно серьезным был вывод из строя линии для автоматической подачи топлива на самолеты. Правда, эта линия всегда была неисправна, но теперь попадания бомб совершенно прикончили ее — и это в тот момент, когда она была чрезвычайно нужна. Полковник Кайме содрогнулся от одной мысли, что ему придется формировать бригаду с ведрами для заправки топливом бомбардировщиков В-17.

К счастью, потери в людях были незначительными. Произведенные полковником Шанноном укрепления Западного фронта великолепно оправдали себя на Мидуэе. Благодаря этому среди защитников обоих островов было только 11 убитых и 18 раненых.

Но важнее всего было то, что удалось сохранить ударную мощь авиации. На земле был уничтожен только один самолет — устарелый биплан, которому было трудно придумать полезное занятие.

После налета дел хватило каждому. Но больше всего на Мидуэе беспокоились о том, что им еще предстоит. Когда вернутся японцы? Что принесут они на этот раз? Не выжидают ли линейные корабли и транспорта, укрытые где-то поблизости за горизонтом, лишь подходящего момента, чтобы двинуться к атоллу?

В двух милях от берега невидимый с атолла наблюдатель наслаждался событиями этого утра — разрывами зенитных снарядов, пикированием самолетов и клубами дыма, поднимающимися к небу. Капитан 3-го ранга Танабе со своей подводной лодкой — «J-168» все еще находился у Мидуэя, ведя наблюдение через перископ и комментируя ход атаки своему экипажу. Подводники были вне себя от радости, когда командир рассказал им о взрыве цистерн с горючим на атолле — громкие крики восторга заполнили лодку.

Однако ведущий ударной волны лейтенант Томо-нага не разделял их ликования. Его не занимал вопрос, какие повреждения удалось причинить сооружениям на Мидуэе, его мучила мысль о том, что воздушные силы атолла остались не уничтоженными. Вероятно, американцы что-то подозревали и поэтому очистили аэродромы. Ну что ж, американские самолеты не смогут вечно оставаться в воздухе — скоро им придется приземлиться для заправки горючим.

В 7.00, когда японские самолеты повернули обратно, Томонага радировал на «Акаги»: «Необходима вторая атака».

Глава 6.

Под первым ударом

Капитан 2-го ранга Генда не был удивлен требованием Томонага о необходимости второй атаки. Он сам пришел к тому же выводу на основании ранее полученных сообщений. И он, не колеблясь, рекомендовал нанести второй удар.

Авианосное соединение Нагумо находилось в море уже более недели, но ничто не говорило о том, что американский флот где-нибудь поблизости. В это утро разведывательные самолеты были в полете уже два часа — и ни один из них не докладывал об обнаружении американских кораблей. Даже гидросамолет № 4 с тяжелого крейсера «Тонэ», вылетевший последним, теперь должен был повернуть на обратный курс. А поскольку американский флот не подавал признаков жизни, было бы глупо держать в резерве авиационные силы — их следовало использовать для того, чтобы покончить с Мидуэем.

Контр-адмирал Рейносуке Кусака колебался. А вдруг американский флот все-таки в море? Никто еще ничего не знал толком, а оставшиеся самолеты были последним резервом.

Пока происходил обмен мнениями на мостике «Акаги», ударное соединение вышло в точку примерно в 140 милях к северо-западу от Мидуэя. Здесь рассчитывали вскоре после 8.00 начать прием самолетов первой волны. Соединение Нагумо шло, построившись в свой обычный боевой ордер. Авианосцы двигались в строю «коробочки»: «Акаги» — ведущий правой колонны, за ним — «Kaгa»; «Хирю» — ведущий левой колонны, за ним — «Сорю». Развернувшись широким фронтом вокруг авианосцев, шли линейные корабли, крейсера и эскадренные миноносцы прикрытия.

На всех кораблях люди находились на своих боевых постах. Еще в 5.32 сигнальщики легкого крейсера «Нагара» первыми заметили летающую лодку. Ее не сумели ни сбить, ни помешать ее действиям, и длинное сообщение летающей лодки о контакте, посланное, вероятно, на Мидуэй, слышали на всех кораблях. Сотни глаз следили за небом и горизонтом. Сигнальные вахты были усилены. Только на «Акаги» более 20 сигнальщиков стояли на крыльях мостика, тщательно вглядываясь в небо.

В 7.05 почти одновременно идущий во главе ордера эсминец поднял флажной сигнал, крейсер «Тонэ» открыл огонь орудиями главного калибра, а на «Акаги» раздались сигналы воздушной тревоги.

Младший лейтенант Эрнест предполагал, что их шестерка «Эвенджеров» после взлета с Мидуэя пойдет на соединение с бомбардировщиками и истребителями морской пехоты, но ничего подобного не случилось. Шесть торпедоносцев продолжали полет одни. Покинув Мидуэй, лейтенант Файберлинг, лихо развернувшись на северо-запад, повел их на предполагаемую позицию японцев, не дожидаясь никого.

Они спешили, но на протяжении целого часа ничего не происходило — только монотонный полет на высоте 4 000 футов. Около 7.00 младший лейтенант Эрнест обнаружил нечто неопределенного вида, напоминающее пароход, тащившийся внизу. Затем еще один, а затем — им уже не было конца. Эрнест никогда не видел такого количества кораблей, которые рассыпались буквально по всему океану. Из-за большого расстояния он смог различить только два идущих вместе авианосца, окруженных огромным количеством кораблей охранения. Но они были слишком далеко, чтобы опознать их класс. В этот момент стрелок самолета Джей Меннинг доложил о приближении истребителей противника, что совпало с сигналом лейтенанта Файберлинга начать атаку. Все шесть «Эвенджеров» ринулись вниз прямо на оба авианосца. Это был долгий путь до высоты 150 футов, когда японские истребители, не давая им ни секунды передышки, вели непрерывный огонь.

После второго захода истребителей пулемет Меннинга прекратил огонь. Ведя огонь из подфюзеляжного пулемета, стрелок-радист Гарри Феррер оглянулся назад. Он пришел в ужас увидев, как тело Меннинга вытянулось на сиденье. За свои 18 лет Феррер никогда не видел убитых и в первое мгновение не мог оторвать взгляд от тела погибшего друга. Бросившись затем к своему пулемету, Феррер обнаружил, что тот разбит. Была прострелена также гидравлическая система, и руль высоты повис, закрыв сектор обстрела. Следующий залп накренил самолет, и пуля, пройдя через верх бейсбольной шапочки Феррера, контузила его. Радист на какое-то мгновение потерял сознание.

В кокпите у Эрнеста были свои неприятности: сначала из строя вышло радио, за ним компас, затем начало шалить управление. Он выглянул наружу — в крыле зияли большие пробоины. Осколок угодил младшему лейтенанту в лицо, повсюду была кровь. Снизившись до высоты 200 футов, он все еще продолжал идти прежним курсом, когда новое попадание вывело из строя руль высоты. Управление отказало полностью, и Эрнест решил, что пришел конец. Он уже не имел надежды дойти до авианосца, равно как и надежды выбраться живым из этой переделки. Но еще действовал руль направления, и Эрнест решил использовать это обстоятельство полностью. Твердо свыкнувшись с мыслью о смерти, он, направившись к единственному японскому кораблю, который был под ним — трехтрубному легкому крейсеру, — выпустил торпеду. Высота была всего 30 футов, и Эрнест приготовился врезаться в крейсер. В этот момент какой-то инстинкт заставил его испробовать элероны (быть может, для того, чтобы выровнять машину перед ударом). К его удивлению, самолет пошел вверх. Летчик мгновенно сообразил, что может управлять торпедоносцем даже без ручки управления. Эрнест набрал высоту и убрался со сцены. Японские истребители, списавшие его со счетов, ушли. Оглянувшись назад, Эрнест не увидел ни того, попала ли его торпеда или нет, ни других самолетов. Он был совершенно один, не имея ни компаса, ни радио. Эрнест повел свой самолет, ориентируясь по солнцу, а стрелок-радист Феррер пробрался через обломки и устроился в кабине за спиной своего командира.

Прямо за торпедоносцами, так близко, что он видел все подробности их атаки, капитан Коллинз вел свои четыре бомбардировщика Б-26. Армейские пилоты летели на свой страх и риск — никаких предварительных планов координированных действий с «Эвенджерами», «летающими крепостями» или авиацией морской пехоты. Они просто искали свою цель, и она оказалась здесь.

Вначале лейтенант Мури увидел дым на горизонте... затем множество эсминцев. Пытаясь разобраться в обстановке, он достал пачку «Честерфилда» и сунул в рот сигарету.

Мури еще нащупывал спички, когда целая орда японских истребителей «Зеро», появившихся неизвестно откуда, обрушилась на них. Капитан Коллинз держал курс прямо на авианосцы, которые были теперь ясно видны в центре японского строя. Беда была в том, что с ближней стороны, то есть с правого борта, авианосцы были слишком хорошо прикрыты. Необходимо было сделать левый разворот и хорошенько треснуть их слева. Но для этого надо было пролететь на бреющем полете через линию эскадренных миноносцев прикрытия.

Сделав левый разворот, капитан Коллинз повел бомбардировщики над кораблями эскорта сквозь ураганный зенитный огонь. Выйдя вновь на прямой курс, они ринулись на авианосцы. У них не было даже формального плана атаки — на это просто не хватило времени, и четыре самолета неслись в безумную атаку на идущий впереди авианосец противника. Коллинз стремительно несся на цель, и Мури решил, что самое лучшее — это следовать за командиром. Они были над самым центром японского ордера, летя через сплошную стену зенитного огня. Японцы, стреляя над самой водой, осыпали трассирующими очередями приближающиеся бомбардировщики. Снизившись до 80 футов, Коллинз сбросил торпеду. Мури шел за ним с висящим на хвосте «Зеро», который в отчаянном усилии, пытаясь остановить его, вошел в зону зенитного огня собственного флота. Пули разбили фонарь кабины стрелка, рикошетом ранив сержанта Гудвина в голову. Лейтенант Мури крикнул своему второму пилоту Питеру Муру, чтобы тот сбросил торпеду. Но импровизированный сбрасыватель был крайне ненадежен. Он состоял из рукоятки сброса, проволоки и зажима с бесчисленными зубцами. Мур рванул сбрасыватель, однако сказать наверняка, вышла торпеда или нет, не мог.

— Ушла? — крикнул Мури.

— Откуда, черт ее возьми, я знаю? — отвечал Мур.

Сняв руку со штурвала, Мури сам поиграл сбрасывателем. Они так и не почувствовали благословенного толчка, который подбрасывает самолет, когда торпеда уходит к цели. Позднее они узнали, что им все-таки удалось сбросить торпеду. Однако сейчас они могли только надеяться на это и совершенно не имели времени для выяснения. Самолет находился точно над авианосцем. Сделав крутой вираж, Мури направил машину прямо в центр полетной палубы. Его бомбардир лейтенант Джонсон бросился к носовому пулемету и открыл шквальный огонь. Они могли насладиться короткой, но незабываемой картиной, глядя, как белые фигурки японских моряков разбегаются в укрытия.

Уже набирая высоту, Мури успел заметить, как бомбардировщик лейтенанта Маиса резко пошел вниз, сильно кренясь. Он чуть не врезался в авианосец, упав в море рядом с ним. Никто из их группы так и не понял, что случилось с самолетом Маиса. Ни у кого не было времени следить за другими.

«Зеро» продолжали яростно их преследовать, ведя непрерывный огонь. У бомбардировщика Мури была разбита система выпуска шасси, пробиты бензобаки и лопасти винтов, сорвана верхняя кромка плоскости и срезана радиоантенна. Были ранены хвостовые стрелки. Один из них, капрал Мелло, обливаясь кровью, с большим трудом прополз в кокпит и доложил, что самолет горит и в хвосте все ранены. Лейтенант Мури пробрался в хвост, погасил пожар, перевязал раненых и отремонтировал поврежденный пулемет. В какой-то момент Мури и сам подумал, что его самолет сбит, и он твердо решил, что скорее врежется в какого-нибудь японца, чем вот так просто поджарится в самолете. Он сделал движение, чтобы направить машину на корабль противника, но, как это часто случается, последняя унция здравого смысла удержала его руку. В конце концов, истребители исчезли. Уже направляясь к Мидуэю, Мури вспомнил, что так и не прикурил сигарету, которую сунул в рот, когда появились японские истребители. Он обнаружил, что в горячке боя надкусил и проглотил половину сигареты.

Лейтенант Огава был поражен огромными белыми звездами на фюзеляжах бомбардировщиков Б-26. Перед тем, как эти странные американские торпедоносцы появились, лейтенант довольно спокойно провел утро, барражируя над ударным соединением вместе с двумя другими «Зеро» со своего авианосца.

Внезапно ведомый Огавы открыл огонь из пулеметов, призывая к вниманию. Огава огляделся и увидел две летящие раздельно группы торпедоносцев, которые появились в просвете между облаками. Все остальные самолеты боевого воздушного патруля также увидели их, и «Зеро» со всех сторон бросились на противника. Большинство ринулось на идущую впереди группу из шести «Эвенджеров», остальные, включая звено Огавы, — на четыре других американских самолета. Это были бомбардировщики Б-26 с огромными белыми звездами на фюзеляжах.

Экипажи авианосцев с волнением наблюдали, как «Зеро» методично делали заходы на «Эвенджеры». Каждый сбитый американский самолет сопровождался на «Акаги» бурей оваций. Это очень напоминало театральную постановку, участники которой демонстрируют свое великолепное мастерство зрителям, — такое чувство было у многих. Ни один «Эвенджер» не смог выйти в точку сброса торпед, а пять из шести были сбиты — это ясно было видно с авианосцев.

Другое дело — бомбардировщики Б-26. «Зеро» атаковали их, но у этих машин оказалась гораздо большая скорость, чем кто-либо мог предположить, и американцы хорошо знали, как ее использовать. Один из самолетов упал, но остальные продолжали нестись прямо на «Акаги». «Хирю» также был в опасности, и на обоих кораблях люди, затаив дыхание, следили за приближением торпед. К счастью, они шли очень медленно. «Хирю» увернулся от торпед без всякого труда — одну из них матросы даже расстреляли из пулемета.

Менее маневренный «Акаги» имел больше неприятностей. В 7.11 капитан 1-го ранга Аоки положил руль вправо, идя навстречу приближающимся самолетам. Когда первые торпеды были сброшены, он сделал полный разворот, уворачиваясь от торпеды с правого борта, затем еще один полный разворот, чтобы избежать торпеды с левого борта. Когда Б-26 выходили из атаки, один из них обстрелял палубу «Акаги», убив двух матросов, выведя из строя зенитное орудие № 3 и срезав радиоантенну. И всех действительно охватил ужас, когда последний из Б-26 не вышел из пикирования вообще, а вместо этого понесся прямо на мостик «Акаги». Никто не понял, каким образом он промахнулся. В какой-то момент адмирал Кусака подумал, что все кончено — находящиеся на мостике погибнут. Увидев, как самолет мчится прямо на него, адмирал инстинктивно пригнул голову. Но катастрофы не произошло: бомбардировщик пронесся буквально в дюйме от мостика и рухнул в море с другого борта авианосца. У всех на мостике вырвался невольный вздох облегчения, а адмирал Кусака был потрясен. Он считал, что только японские пилоты способны на такие поступки. Адмирал не знал, кто был этот доблестный американец, но, стоя на мостике «Акаги», молча молился за его душу.

По мнению лейтенанта Огава, действия американской авиации не выглядели слишком профессиональными. Между «Эвенджерами» и Б-26 не было никакой координации, торпеды сбрасывались слишком далеко, все самолеты заходили с одной стороны. Неудивительно, что им не удалось добиться ни одного попадания.

Однако значение атак выходило за рамки того, что было положено знать лейтенанту Огава. Были прекращены все дебаты по поводу того, нужен второй удар по Мидуэю или нет. Самолеты пришли оттуда — Нагумо больше не нуждался в убеждениях. В 7.15 адмирал приказал перевооружить самолеты второй волны для удара по наземным целям. Это было относительно легко осуществить на авианосцах «Хирю» и «Сорю», поскольку смена бомб на пикирующих бомбардировщиках не представляла особого труда. Но на «Акаги» и «Kaгa» матросам технического дивизиона пришлось основательно потрудиться. Торпедоносцы поспешно опустили на ангарную палубу, где с них начали снимать торпеды и подвешивать бомбы, надеясь завершить эту работу до возвращения самолетов Томонага.

Работы по перевооружению самолетов были почти завершены, когда неожиданно пришло совершенно потрясающее донесение с гидросамолета № 4, который был запущен с тяжелого крейсера «Тонэ» для проведения поиска в восточном направлении по двум сторонам 300-мильного треугольника. Молчавший до сих пор самолет в 7.28 внезапно сообщил: «Вижу десять кораблей, очевидно, противника. Пеленг 10, дистанция 240 миль от Мидуэя, курс 150, скорость — свыше 20 узлов».

Американский флот! Итак, он появился в конце концов и был в пределах досягаемости ударного соединения. Если бы Туити Нагумо был бы больше философом, нежели адмиралом, он мог поразмыслить, насколько роковой была получасовая задержка с вылетом гидросамолета № 4 с крейсера «Тонэ». Не сломайся катапульта и вылети самолет вовремя, Нагумо узнал бы о появлении американского флота еще до того, как Томонага потребовал второго удара по Мидуэю. Тогда бы Нагумо, ни минуты не колеблясь, нанес удар по кораблям противника. Но сейчас, когда этот вопрос встал, нанести удар было не так легко. Торпедоносцы уже стояли на полетной палубе, перевооруженные бомбами для поражения наземных целей.

В 7.45 Нагумо сигналом передал новый приказ по соединению: «Приготовиться к атаке кораблей противника. Оставить торпеды на тех самолетах, где они еще не заменены на бомбы». Следующий шаг зависел от того, какие корабли были у американцев. Донесение пилота с «Тонэ» было раздражающе неопределенным. «Десять надводных кораблей», — действительно, не очень подробные сведения. Были ли среди них авианосцы? Если да, то удар по соединению противника следует нанести немедленно. Если нет, то с ударом можно и подождать. У более чем половины торпедоносцев торпеды были уже заменены на бомбы, и если американцы имели лишь крейсера и эсминцы, тогда, по мнению адмирала Кусака, следовало нанести сначала второй удар по Мидуэю, а затем уж заняться кораблями. Но чтобы принять окончательное решение, требовалось знать точный состав обнаруженного американского соединения. В 7.47 Нагумо радировал разведывательному самолету: «Установите класс кораблей и продолжайте наблюдение».

Оснований для паники не было никаких. Сил имелось с избытком — нужно было только время. Время, чтобы вновь подвесить торпеды и бронебойные бомбы, если выяснится, что американцы имеют авианосцы. Время, чтобы окончательно перевооружить оставшиеся самолеты бомбами для поражения наземных целей, если все-таки будет нанесен второй удар по Мидуэю. Время, чтобы перегруппировать корабли, которые рассыпались по большой площади, отбиваясь и уклоняясь от атак торпедоносцев противника. Время, чтобы дозаправить и перевооружить самолеты боевого воздушного патруля. Время, чтобы принять самолеты Томонага. И главное — время, чтобы обдумать и составить реальный план действий.

Нагумо все еще ожидал дальнейших подробностей от разведывательного самолета с тяжелого крейсера «Тонэ», когда в 7.50 звено воздушного прикрытия с авианосца «Сорю» внезапно доложило, что около 15 одномоторных бомбардировщиков противника подходят с юго-востока.

Капрал Юджин Керд чувствовал себя так, будто ему в живот засунули кусок льда. Одно хорошо, что он летит с таким опытным пилотом, как капитан Флеминг и что их 241-я авиагруппа наконец-то в полете. 16 пикирующих бомбардировщиков «Донтлес», которые вел майор Гендерсон, приближались к японскому соединению. Другие самолеты эскадрильи — 11 старых пикировщиков «Виндикейтор» — шли отдельно, поскольку были слишком тихоходными, чтобы участвовать в атаке вместе с «Донтлесами».

Несмотря на относительно новые самолеты, у группы майора Гендерсона было достаточно проблем. 13 из 16 летчиков только несколько дней назад начали летать на «Донтлесах». Десять летчиков неделю назад прибыли в эскадрилью, плохо знали друг друга и имели очень мало времени для совместных тренировок. Учитывая общую неопытность группы, майор Гендерсон решил отказаться от пикирования, а прибегнуть к бомбежке с пологого планирования. Это требовало не столько мастерства, сколько храбрости — при таком способе атаки самолеты более уязвимы.

«Донтлесы» летели сомкнутым строем на высоте 9 000 футов. Гендерсон шел отдельно, наблюдая за ними, как овчарка за стадом. Еще на дальних подступах группа была перехвачена истребителями, первой жертвой которых стал сам майор Гендерсон. Его самолет вспыхнул и, потеряв управление, упал в море. Принявший командование капитан Эльмер Глайден, выполнив вираж, увел группу в облака. Истребители ринулись за ними, не обращая внимания на яростный ответный огонь воздушных стрелков. Капрал Макфайли, летевший с капитаном Блейном, в азарте вел огонь прямо через стабилизатор собственного самолета. Рядовой Чарльз Губер с бомбардировщика лейтенанта Мура обнаружил, что его пулемет намертво заклинило. Командир посоветовал ему продолжать целиться, несмотря ни на что. Губер последовал совету, и эта пантонима позволила держать «Зеро» на почтительном расстоянии.

Сержант Рамсей, летевший с лейтенантом Ролдоу, прибег к другой хитрости. Он знал, что японцы любят использовать одну небрежность, ставшую обычной у воздушных стрелков авиации морской пехоты — выкидывать за борт пустые пулеметные обоймы. Заметив это, «Зеро» быстро шли на сближение, пытаясь использовать те 30 секунд, которые нужны стрелкам для перезарядки пулеметов. Рамсей решил сыграть с японским истребителем в эту игру. Имея полностью заряженный пулемет, Рамсей выбросил за борт банку из-под пива. «Зеро» немедленно приблизился, нарвался на длинную очередь Рамсея, вспыхнул и взорвался в воздухе.

Выскочив из облаков, уцелевшие летчики морской пехоты ринулись на японские авианосцы, стараясь пробиться сквозь стену зенитного огня. Идя в пологое снижение, «Донтлесы» сбрасывали бомбы: лейтенант Ролдоу с высоты 400 футов, лейтенант Слендринг — с 500 футов, капитан Флеминг с 300 футов. Только 10 самолетов сумели это сделать. Выходя из атаки, они прижимались к самой воде, спасаясь от атак истребителей и огня корабельных орудий. Летя буквально в нескольких футах от поверхности воды, лейтенант Ролдоу внезапно увидел огромную башню, торчащую, как казалось, прямо из воды и стреляющую в него. Лейтенант понял, что идет прямо на башню главного калибра японского линкора. Он резко рванул ручку на себя, и «Донтлес» взмыл на 2 000 футов. Когда Ролдоу снизился, на хвосте его снова появился «Зеро». Однако ничего не случилось. Вероятно, расстреляв весь боезапас, японец случайно только покачал крыльями.

Капитан Флеминг уцелел чудом. Весь кокпит его самолета был продырявлен, ранен стрелок, а он не получил и царапины. Выходя из атаки, Флеминг успел разглядеть авианосец — «чудовищный монстр», ощетинившийся сверкающими шипами зенитного огня.

Капитан 2-го ранга Футида никак не мог понять, что за странные самолеты их атакуют. Они шли слишком низко для бомбардировщиков и слишком высоко для торпедоносцев. Приближаясь в пологом планировании, они давали прекрасный шанс истребителям расправиться с ними. Так и случилось — эти странные американские самолеты один за другим стали падать в море. Но все-таки часть из них прорвалась к «Хирю» и сбросила бомбы. Таичи Макисима, гражданский оператор кинохроники, со страхом наблюдал с мостика «Акаги», как «Хирю» закрылся густыми облаками черного дыма. Казалось, что с авианосцем покончено, но вот «Хирю» появился снова — гордый и неповрежденный. Он шел полным ходом, и поднятая им волна ярко блестела под лучами солнца. Люди, наблюдающие с «Акаги», облегченно вздохнули.

На «Хирю» все пережили волнующие минуты, когда капитан 1-го ранга Томео Кеку уклонялся от атакующих самолетов. В 8.08 авианосец увернулся от четырех бомб. В 8.12 еще две бомбы легли справа. Корабль тряхнуло и засыпало осколками. Четыре матроса были убиты, шесть ранено.

Капитан 2-го ранга Амагаи наблюдал за боем с мостика авианосца «Kaгa», когда услышал крик собственных сигнальщиков: «Внимание! Самолеты противника!» Три американских бомбардировщика — то ли отдельное звено, то ли просто по каким-то причинам уклонившиеся от главной цели — спланировали на них со стороны правого борта и сбросили бомбы, упавшие за кормой корабля.

Затем все кончилось. Ударное соединение продолжало выполнять свою задачу: три американские атаки практически не причинили никаких повреждений. Это вызывало удовлетворение, но в данный момент мысли адмирала Нагумо были заняты другим. Адмиралу необходимо было знать, что за корабли обнаружил гидросамолет № 4 с тяжелого крейсера «Тонэ». В продолжение всей атаки американских пикирующих бомбардировщиков он с нетерпением ожидал новых сообщений. В 7.58 разведывательный самолет наконец-то снова вышел в эфир, но сообщил лишь о том, что корабли противника изменили курс со 150 на 180°. Штаб Нагумо сгорал от нетерпения. Что делать с этими сведениями, если все еще неизвестно, кто им противостоит?

В 8.00 раздраженный Нагумо радировал пилоту разведывательного самолета: «Сообщите класс кораблей». В 8.09 он наконец получил ответ. В новом сообщении самолета с «Тонэ» говорилось: «Соединение противника состоит из пяти крейсеров и пяти эсминцев».

Итак, авианосцев у американцев не было! На мостике флагманского корабля вздохнули с облегчением. Адмирал Кусака считал, что теперь разумнее нанести второй удар по Мидуэю. Никто не возражал, но теперь это было связано с новыми осложнениями. Три налета американской авиации не причинили ни малейших повреждений кораблям, но заставили их нарушить строй и разойтись в разные стороны. Никакого даже подобия строя не было: авианосцы разбросаны по всему району. В силу этого, для обеспечения им надлежащей защиты, требовалось гораздо больше истребителей, чем обычно. Когда лейтенант Синдо, командир боевого воздушного патруля, исчерпал весь своей резерв, Нагумо начал использовать для этого истребители из состава второй ударной волны. И теперь их оставалось слишком мало, чтобы обеспечить новый налет на атолл. Разумеется, ничего страшного не случилось, все, что требовалось — немного времени, чтобы перегруппировать корабли соединения, построив их снова в компактный строй «коробочки», и чуть больше времени, чтобы заправить топливом и перевооружить истребители. Все эти вопросы еще обсуждались в штабе, когда в 8.14 тяжелый крейсер «Тонэ» открыл огонь орудиями левого борта, сигнализируя, что с неба надвигается новая угроза.

— Теперь мы должны их увидеть, — сказал полковник Суини своему второму пилоту, ведя стратегические бомбардировщики Б-17 к месту нахождения сил Нагумо.

В следующий момент Суини указал на разрыв между облаками — там, на значительном удалении, пенились бесчисленные белые буруны, оставляемые кораблями. Открылась панорама огромного скопления надводных кораблей. Казалось, они тянулись бесконечно от горизонта до горизонта. Но где же среди них авианосцы?

Ведя группу, полковник Суини пристально всматривался вниз, но ничего не мог разглядеть. Это было действительно трудно. Никто из армейских летчиков не имел никакого опыта в опознании классов кораблей. Обрывки облаков еще сильнее затрудняли наблюдение. Корабли противника то скрывались под облаками, то снова появлялись из-под них, что было совершенно недостаточно для неопытного взгляда. Кроме того, бомбардировщики Суини шли на высоте 20 000 футов, что также не способствовало наблюдению. В момент подхода тяжелых бомбардировщиков соединение Нагумо еще маневрировало, уклоняясь от атаки авиагруппы майора Гендерсона.

Первым обнаружил авианосцы капитан Фолкнер, командир одного из Б-17, и сообщил об этом остальным. Звеньями и по одиночке «летающие крепости» стали заходить в атаку. Их встретили дружным зенитным огнем, который оказался малоэффективным на такой высоте. Затем появились «Зеро». Трое из них напали на машину капитана Фолкнера, прошили ему фюзеляж и повредили мотор № 4. Ни один из японских истребителей, однако, не шел на сближение. Пилоты «Зеро» всегда почтительно относились к «летающим крепостям», и сегодняшний день не стал исключением. Атака истребителей продолжалась минут 10, но не причинила бомбардировщикам каких-либо серьезных повреждений.

Армейские летчики ликовали. Им казалось, что с японцами покончено. Авианосцы противника исчезли в дыму бесчисленных разрывов. Почти все экипажи докладывали как минимум об одном прямом попадании. Хорошо зная своих пилотов, полковник Суини в своем официальном рапорте сильно сократил количество попаданий, но сам был твердо уверен в том, что, по меньшей мере, один авианосец получил тяжелые повреждения или был потоплен.

Капитан 1-го ранга Аоки со страхом наблюдал с мостика «Акаги» за разворачивающимися событиями. Вокруг «Сорю» было столько водяных столбов от падающих бомб, что порой авианосец совершенно исчезал в них. В какой-то момент Аоки показалось, что «Сорю» тонет. «Хирю» также шел весь окутанный дымом и брызгами водяных столбов. Все зенитки вели ответный огонь, но «летающие крепости» шли слишком высоко, чтобы их поразить.

В самый разгар атаки американских тяжелых бомбардировщиков вернулись после удара по Мидуэю самолеты первой волны, в горячке боя никто вначале их не заметил. Теперь они кружились над своими авианосцами, молясь, чтобы бомбы врага упали мимо. Особенно волновался лейтенант Томонага — из-за пробоины в бензобаке у него кончалось горючее.

В 8.20 «летающие крепости» ушли. «Сорю» и «Хирю», как выяснилось, не получили никаких повреждений. Адмирал Нагумо испытывал удовлетворение: на протяжении часа противник подверг его соединение всем испытаниям, на какие только был способен, но корабли остались невредимыми.

Именно в этот момент — в 8.20 пришло новое сообщение с гидросамолета № 4, который продолжал следить за американскими кораблями: «Колонну противника замыкает корабль, похожий на авианосец».

Это был ошеломляющий сюрприз, которого Нагумо ожидал меньше всего. Сначала, когда самолет с «Тонэ» в первый раз сообщил об американском соединении, адмирал Кусака был почти уверен в том, что авианосец противника где-то поблизости. Но это было 52 минуты назад. Можно не сомневаться, что, если среди кораблей противника был хоть один авианосец, пилот разведывательного самолета почти наверняка обнаружил бы его. Невозможно не заметить такую громадину на протяжении столь долгого времени! Однако с того момента пилот передал несколько донесений, и ни в одном не было даже намека на авианосец. И вот он говорит, что налицо, по меньшей мере, один!

Теперь мысль о повторной атаке на Мидуэй уже никому не приходила в голову. Прежде всего необходимо уничтожить авианосец противника. Весь вопрос: когда? Атаковать немедленно или подождать, пока самолеты второй волны вновь будут перевооружены торпедами и бронебойными бомбами? Или сначала посадить самолеты Томонага? Или не предпринимать ничего, пока не будут заправлены топливом истребители, обеспечивающие воздушное прикрытие соединения? Или, может быть, составить какую-нибудь другую комбинацию из этих возможностей? Пока штаб Нагумо решал эти сложные вопросы, была обнаружена новая группа американских самолетов (пятая за это утро), идущая прямо на них.

На этот раз майор Норрис вел в атаку 11 древних «Виндикейторов». Только что выпущенные из училищ молодые пилоты не понимали всей трагичности ситуации: идти в бой на «Виндикейторах» против соединения Нагумо. Многие из них даже не могли вполне осознать того факта, что они идут в настоящий бой. В 8.17 в просветах облаков были замечены японские корабли, и почти одновременно на авиагруппу обрушились «Зеро». В крутом вираже майор Норрис увел свою группу в облака. Выйдя из облаков, он увидел линию кораблей, а прямо под собой линейный корабль и крейсер. Правда, на горизонте маячил авианосец, но Норрис понял, что ему и его неопытным летчикам никогда до него не добраться. Выбрав линкор, Норрис приказал атаковать его и трогательно напомнил своим юнцам, что путь домой лежит по курсу 140°. Майор первым зашел в атаку, остальные последовали за ним. Один за другим летчики морской пехоты снижались до 500 футов, сбрасывали бомбы и уходили, прижимаясь к воде.

Капитан 1-го ранга Такама блестяще управлял линейным кораблем «Харуна». Американцы сбрасывали одну бомбу за другой, но старый линкор ухитрился увернуться от всех. Два близких разрыва были отмечены в 8.29, но командир дивизиона живучести капитан 3-го ранга Иосино доложил, что они не причинили никаких повреждений. На мостике «Акаги» адмирал Кусака снова испытал чувство облегчения. В пятый раз они благополучно пережили налет американской авиации. А какое многообразие атак! «Авенджеры», В-26, «летающие крепости» и эти забавные самолеты, сбрасывающие бомбы с планирующего полета. И как будто всего этого было недостаточно — доложили о подводной лодке, рыскающей где-то поблизости. Все это заставило адмирала Кусака вспомнить «Хируко — Дайкокута» — легендарного японского демона с тремя головами и шестью руками.

Последнее донесение самолета № 4 с тяжелого крейсера «Тонэ» требовало принятия быстрого решения в отношении обнаруженного американского авианосца. В 8.30 пилот разведывательного самолета доложил о еще двух крейсерах противника, которые шли примерно в 20 милях западнее ранее обнаруженных кораблей: это наводило на мысль о наличии в этом районе еще одного оперативного соединения противника. Однако большинство самолетов второй волны все еще были вооружены бомбами для поражения наземных целей, перевооруженные торпедоносцы находились внизу на ангарных палубах, самолеты Томонага дожидались разрешения на посадку, истребителям было необходимо заправиться топливом. С чего же начать?

«Считаю целесообразным поднять самолеты второй ударной волны немедленно», — просигналил в 8.31 контр-адмирал Томон Ямагути. Ямагути был командиром 2-й дивизии авианосцев (”Хирю» и «Сорю»), и для него было непостижимым то, что Нагумо ничего не предпринял до сих пор. Лично он атаковал бы немедленно всеми наличными силами. Неважно, вооружены самолеты бомбами или торпедами, имеют они истребительное прикрытие или нет, — все отступало на задний план перед необходимостью нанести удар первыми. Ямагути понимал, что необходимо идти на риск. Поэтому он и передал свой сигнал — неслыханное проявление независимости в рамках железного подчинения, которым славился японский Императорский флот.

Переданное прожектором с «Хирю», сообщение Ямагути было быстро принято эскадренным миноносцем «Новаки» и передано на «Акаги», где было вручено адмиралу Кусака.

Нет, подумал Кусака, если последовать совету Ямагути, это может привести к потере всех самолетов. Если атаковать немедленно, то бомбардировщики и торпедоносцы пойдут в бой без истребительного прикрытия, а это может привести к их гибели. Разумнее, считал Кусака, немного отложить атаку и выполнить все, что необходимо. Сначала посадить самолеты Томонага и истребители из состава второй ударной волны, которые вели боевое воздушное патрулирование. Перевооружить их все и заправить горючим. И, когда все будет сделано, снова подвесить торпеды и бронебойные бомбы на самолеты второй ударной волны. Такой порядок действий Кусака и порекомендовал Нагумо. Как всегда, Нагумо в конечном счете обратился к капитану 2-го ранга Генда. Как думает он?

Генда больше всего беспокоили самолеты, вернувшиеся после удара по Мидуэю и теперь кружащиеся над авианосцами. Они находились в воздухе уже 4 часа и, безусловно, у всех горючее было на исходе. Их нужно немедленно принять, отложив все другие мероприятия. Если самолеты Томонага начнут падать в море из-за отсутствия горючего, будут потеряны десятки первоклассных пилотов, а это отразится не только на операции против Мидуэя, но и на всех оперативных замыслах, распланированных на много месяцев вперед. В конце концов речь идет всего о 30 минутах, необходимых для посадки самолетов. Затем они смогут нанести удар по американскому соединению при поддержке такого количества истребителей, которое будет в состоянии боевой готовности к этому времени. Поэтому Генда тоже был против рекомендации контр-адмирала Ямагути.

Как обычно, когда говорил Генда, дальнейшие дебаты прекращались. На все авианосцы был передан приказ очистить полетные палубы и снова перевооружить самолеты. Закипела работа. Матросы авиатехнических дивизионов работали как одержимые, стараясь обогнать время. Бомбы для поражения наземных целей снимались с самолетов, подвешивались торпеды и бронебойные бомбы. Стоящие на полетных палубах самолеты спешно опускали вниз. Снятые бомбы не было времени отправить обратно в погреба. Их просто откатили в сторону и оставили лежать на палубах.

После того, как полетные палубы были очищены от самолетов, четыре авианосца развернулись против ветра. В 8.37 на мачте каждого из них был поднят флажной сигнал, разрешающий самолетам Томонага начать посадку.

Первыми совершили посадку поврежденные самолеты, затем, один за другим, все остальные. После налета не вернулось 11 машин. Когда лейтенант Томонага поднялся на мостик «Хирю», чтобы доложить о результатах налета на атолл, он понял, что никто его слушать не собирается. Все были заняты подготовкой к удару по американским кораблям. После того, как Нагумо в довольно резкой форме отказался следовать его советам, контр-адмирал Ямагути пожал плечами и больше не вмешивался в действия командующего, посвятив всю свою энергию перевооружению самолетов, в том числе и вернувшихся с Мидуэя, которые могли бы нанести второй удар по американскому флоту.

На «Акаги» адмирал Нагумо чувствовал себя спокойно. Корабли соединения снова построились в боевой ордер. Постепенно удалось посадить большинство истребителей воздушного прикрытия. Теперь их полностью заправили горючим и перевооружили. Заканчивалось перевооружение самолетов бомбами и торпедами. Вернувшиеся с Мидуэя самолеты без всяких помех шли на посадку. С тяжелого крейсера «Тикума» были катапультированы 4 разведывательных гидросамолета, чтобы сменить самолет № 4 с «Тонэ» и, таким образом, не спускать с противника глаз.

Между тем пилот разведывательного самолета с «Тонэ» продолжал наблюдение за противником. В 8.55 он радировал: «Десять торпедоносцев противника идет прямо на вас», но это почему-то не произвело ни на кого большого впечатления. Адмирал Нагумо был слишком увлечен планированием удара по кораблям американцев. На «Акаги» замигал прожектор, передавая новый приказ командующего по ударному соединению: «После завершения приема самолетов двигаться в северном направлении. Я планирую обнаружить и разгромить оперативное соединение противника».

О своих намерениях Нагумо доложил адмиралу Ямамото, который находился в 450 милях восточное его. Уложив все сообщения самолета с «Тонэ» в одну радиограмму, Нагумо доложил главкому: «Соединение противника в составе одного авианосца, 5 крейсеров и 5 эсминцев обнаружено в 8.00, пеленг 10, дистанция 240 миль от Мидуэя. Иду на сближение».

В 9.00 был принят последний самолет Томонага, а в 9.17 ударное соединение изменило курс на 70 градусов к северо-востоку. Чтобы выиграть время, корабли повернули не последовательно, а «все вдруг». Таким образом, строй принял теперь такой вид: «Хирю» впереди, «Акаги» с правой стороны; «Сорю» впереди, «Kaгa» — с левой стороны.

Все авианосцы уже доложили о готовности. Самолеты ударной волны стояли на палубах, готовые к взлету: 18 торпедоносцев с «Акаги», 27 — с «Кага», 36 пикирующих бомбардировщиков с «Хирю» и «Сорю» и 12 истребителей со всех четырех кораблей — по 3 с каждого.

Внезапно, в 9.18, эскадренный миноносец, находившийся рядом с тяжелым крейсером «Тонэ», начал ставить дымовую завесу. Затем то же самое проделал «Тонэ». С одного корабля на другой стали передавать сигнал: «Вижу самолеты противника». Машинные телеграфы передали приказ о максимальном боевом ходе. В восточной части горизонта — примерно в 20 милях — сигнальщики тяжелого крейсера «Тику-ма» насчитали 16 торпедоносцев противника (один лишний — самолетов было 15, но их ошибка вполне объяснима — ни у кого не было времени для точного подсчета). Американские торпедоносцы, не рассыпаясь и не уклоняясь, неслись прямо на соединение Нагумо.