Гибель Европы

Честно говоря, автор долго колебался, прежде чем взяться за эту главу. И дело тут совсем не в том, что скорее всего именно она вызовет наибольшее число возмущенных откликов. Просто тот вариант истории, о котором пойдет речь, в глазах его выглядит достаточно сомнительным и вместе с тем достаточно отвратительным.

Но в конце концов, если сочинения псевдоисториков вроде Суворова-Резуна и Бунича издаются громадными тиражами, а писатели-фантасты кропают книги о том, как хорошо бы жилось русскому народу под властью великого германского рейха, то почему бы не показать читателю другую альтернативу. Куда более реальную в отличие от вышеупомянутых.

В этой главе автор вовсе не пытается утверждать, что-де наша страна воевала не на той стороне. Подобную постановку вопроса он считает не просто кощунственной, но бессмысленной — ответ на него за нас дала сама история.

Да и речь, собственно, пойдет не о событиях июня 1941 г., а о более раннем времени.

Еще раз повторюсь — автору не доставит удовольствия нижеследующий сценарий.

Но написать о возможности данного развития событий он считает необходимым — хотя бы из любви к истине, которая, по его глубокому убеждению, имеет самостоятельную ценность.

Но сначала некоторое отступление.

Вокруг начала Второй мировой войны в последние десять с лишним лет было нагромождено едва ли не больше мифов, чем в предшествующие времена.

От широко известного мифа «Ледокола», созданного В. Резуном, в соответствии с которым Красная Армия была наиболее сильной и подготовленной в мире, а вермахт — сборищем скверно вооруженных неумех, руководимых тупицами [448] и шизофрениками, и до мифа Бунина о Красной Армии как о стаде трусов, только и мечтавших поднять руки перед непобедимой германской армией. От мифа о 150 тысячах летчиков и миллионе советских десантников (того же Резуна) до мифа о миллионах долларов, будто бы вложенных Сталиным в НСДАП.

А ввод Красной Армии на территорию агонизирующей Польши объявляется иными уже едва ли не крупнейшим (куда там Бабьему Яру и Освенциму!) преступлением за всю Вторую мировую войну.

И почему-то никто в той же Польше и среди отечественных полонофилов не вспоминает, как сама Речь Посполи-тая всего за год до трагического сентября 1939-го охотно и без колебаний приняла участие в четвертовании беззащитной Чехословакии, захватив область Заольже.

На все лады повторяют идею, уже почти забытую на исторической родине — в Европе, — что Сталин пактом о ненападении «спровоцировал» Гитлера на мировую войну (фюрера, оказывается, еще нужно было провоцировать!){99}.

Если уж на то пошло, то как раз именно западные союзники очень легко могли бы малой кровью предотвратить Вторую мировую, если бы в 1935 г., после скандального выхода Германии из Версальских соглашений, двинули бы на нее свои войска.

На тот момент Франция располагала армией мирного времени в количестве трехсот тысяч и могла легко развернуть массовую армию, в случае, если бы наличных сил не хватило для сокрушения стопятидесятитысячного рейхсвера, не имеющего танков, бронемашин и приличной артиллерии. А британский флот без труда превратил бы побережье Северного и Балтийского морей в руины, уничтожив Гамбург, Киль, Росток. И это не говоря об абсолютном превосходстве союзников в воздухе (82, 5). [449]

На эту тему, надо сказать, проводились консультации между Англией и Францией, но Англия не проявила особого беспокойства и отказалась что-либо предпринимать.

Самостоятельно французское руководство действовать не захотело, похоже, оно и не стремилось к каким-то действиям (61, 91).

К слову сказать, в этом умиротворении гитлеровской Германии готов был принять участие и СССР (руководство которого якобы, по утверждениям отечественных «демократов», и привело Гитлера к власти).

В качестве доказательства приведем слова из официального выступления наркома Литвинова в Лиге Наций в 1936 г.: «В тот день, когда хоть один вооруженный германский солдат ступит на чужую территорию, три тысячи советских самолетов появятся над Берлином» (43, 105).

Но Запад, как известно, предпочел подобным, единственно правильным действиям «умиротворение» по Чемберлену и Деладье, состоявшее в уступках бесноватому фюреру в надежде толкнуть его к войне с Советским Союзом.

И в этих условиях возлагать всю ответственность за развязывание Второй мировой на СССР и персонально на Сталина — значит проявлять элементарную историческую несправедливость. Даже самый закоренелый преступник имеет право на то, чтобы не быть обвиненным в том, чего не совершал.

Но ближе к обсуждаемой теме.

Считается, что СССР был главной мишенью германской агрессии изначально, с самого момента прихода Гитлера к власти.

Это и так, и одновременно не совсем так.

В германском руководстве и германском общественном сознании идея «Дранг нах остен» вовсе не была подавляющей, во всяком случае,, единственной возможной точкой зрения.

Более того, к противникам войны с Советской Россией принадлежали многие высшие чиновники рейха. Так, активным [451] ее противником был граф Шуленбург — посол в Советском Союзе. Против нее активно выступал и сам шеф германского МИДа — Риббентроп. Профессор Рейхвейн, в будущем один из лидеров заговора июля 1944 г. против Гитлера, по сообщению его участника — Георга Мольтке, искренне полагал, что «Россия — великая и мощная страна будущего, располагающая значительными сырьевыми и людскими ресурсами. Без России или против нее невозможно вести европейскую политику» (27, 146).

По воспоминаниям основоположника НСДАП — Германа Эссера, большинством немецкой элиты пакт Молотов — Риббентроп был воспринят как величайшая дипломатическая победа.

А вот слова Бальдура фон Шираха, руководителя Гитлерюгенда: «Какой день был самым счастливым днем моей жизни? День, когда Германия и Россия заключили между собой пакт. Это могло стать поворотным днем истории человечества... Только тупая ограниченность и самонадеянность Гитлера привели к крушению... самых светлых надежд» (38, 156).

Вот еще один, весьма интересный эпизод из воспоминаний военного переводчика, служившего в лагере для пленных немецких офицеров. Среди его «подопечных» оказался племянник министра иностранных дел Германии Риббентропа, и вот что он поведал на допросе: «Мой дядя Иоахим всегда был другом России... Дядя Иоахим всегда сочувствовал русским... с русскими надо жить в мире». И наконец: «Если бы мы были вместе, никто бы не смог нас победить (выделено мной. — Авт.)» (17, 210). Правда, это как будто противоречит репутации Риббентропа как сторонника сепаратного мира с Англией. В частности, его инструкции, направленные в конце 1944 г. послу в Ватикане фон Вайцзеккеру, содержат рекомендации по налаживанию контактов с представителями Запада, в соответствии с которыми он призывает внушать Англии и Америке страх перед СССР. Например, перед тем, что Красная Армия может «выйти к Суэцу» (??). С другой стороны, это отчасти может считаться [451] и подтверждением того, что Риббентроп, признавая силу Советской России, вполне мог прийти к выводу, что ее можно использовать против европейских противников Германии.

И в военном руководстве оппозиция идее войны с Россией была, скажем так, весьма велика. К противникам войны принадлежали фельдмаршалы Теодор фон Бок и Георг Рундштедт.

А вот, например, запись в дневнике начальника германского генерального штаба Гальдера, сделанная в конце января 1941 г.: «Операция «Барбаросса»... Смысл кампании не ясен. Англию этим мы никак не заденем, наша экономическая база от этого никак не улучшится. Если мы будем скованы в России, наше положение может стать еще более тяжелым» (59, 440){100}.

Но, что интересно, также и в массе младших офицеров мысль о походе на Восток особого энтузиазма не вызывала.

Об этом свидетельствуют хотя бы записанные в шестидесятые годы воспоминания бывшего офицера оперативного отдела германского генштаба: «Мы были удивлены, когда нас вдруг привлекли к участию в штабных играх «Ведение боевых операций в условиях большого пространства»... мы спрашивали — неужели он (Гитлер. — Авт.) имеет в виду Россию?»

Да, в конце концов и сам фюрер, как личность психопатическая и крайне неуравновешенная, мог менять свою точку зрения на сто восемьдесят градусов буквально за какую-то [452] минуту. Известно, например, что Гитлер заявлял несколько раз о своем желании... объединиться с Англией, чтобы с ее помощью «наказать Америку».

По воспоминаниям группенфюрера СС Карла Вольфа, в беседе с ним в апреле сорок пятого Гитлер высказал надежду, что при встрече войска западных союзников и СССР начнут боевые действия и тогда пробьет его (Гитлера) час.

На чьей стороне вы хотите завершить войну, мой фюрер? — спросил его Вольф.

«Я присоединюсь к тому, кто мне больше предложит» — таков был ответ бесноватого австрийца (27, 138).

Потом он добавил: «Или к тому, кто со мной первый свяжется».

Но вернемся в осень 1939 г.

В полном соответствии с политикой «канализации» германской агрессии на Восток Франция и Англия всерьез надеялись, что Гитлер, разгромив Польшу, двинется дальше. За этим должно было последовать быстрое сокрушение вермахтом красного «колосса на глиняных ногах», а потом добивание ослабевшей Германии свежими отмобилизованными войсками из-за «Линии Мажино». Либо же, если СССР все-таки свернет шею Гитлеру (во что мало кто верил), можно было бы точно так же покончить с ослабленной Россией или дождаться ее «закономерного краха». В любом случае победа должна была достаться западным союзникам, и следствием ее должно было стать восстановление Британией статуса главной мировой державы (со времен Первой мировой ее с высшей ступеньки пьедестала все больше, хотя и без резких движений, начала теснить Америка. Франция рассчитывала вернуть себе почетное второе место в мировом первенстве, преодолев с помощью войны затяжной перманентный кризис Третьей республики. И разумеется, должно было произойти «восстановление цивилизации на одной шестой части суши» (43, 111; 27, 397).

Когда же Гитлер всерьез начал воевать против Франции и Англии, в штабах и высоких кабинетах Лондона и [453] Парижа возникла абсурдная, как очевидно теперь всякому, мысль — нанести удар по СССР. Как минимум разбомбить нефтепромыслы Баку и Грозного (24, т. 1, 77).

Расчет был двоякий. Первое — что в случае объявления войны западными союзниками СССР Германия также сделает «естественный шаг» и объявит войну нашей стране, заключив временное перемирие с западными союзниками, то есть ситуация пойдет по описанному выше сценарию. А даже если этого и не произойдет, Германия лишится сырья и материалов, получаемых из СССР, а наша страна если и не рухнет, то, во всяком случае, заметно ослабеет.

То была последняя и наиболее авантюристическая ставка в политической игре Запада, начатой Мюнхенскими соглашениями. И с этого момента их игра превратилась, без преувеличения, в подобие «русской рулетки», только уже планетарного масштаба.

И западные историки, и их отечественные последователи всегда утверждали, что подобные планы явились не более чем следствием советско-финской войны и стремления защитить суверенитет Финляндии. Но факты опять-таки свидетельствуют, что это не так. Идеи эти возникли в умах западных руководителей едва ли не с самого начала войны с Германией. Так, в конце октября 1939 г. комитет начальников штабов Великобритании обсуждал вопрос, с очаровательной прямотой именовавшийся «О положительных и отрицательных сторонах объявления Англией войны России». Напомним — до начала войны с Финляндией почти месяц (24, т. 1, 66).

При обсуждении перспектив «новой русской кампании» (старая — это война Наполеона или интервенция 1918–1920 гг. — Авт.) надежды на успех связывались не только с верой в непобедимость армий Запада, но и со «слабостью» СССР и с надеждой на «антикоммунистическую революцию».

Упоминающий об этом в своих мемуарах тогдашний начальник французского генштаба Гамелен сообщает, что «эта [454] концепция, распространенная во французских политических кругах, приводила к убеждению, что для вооруженной интервенции против России не будет никакой серьезной помехи» (24, т. 1, 70).

Позднее, правда, мемуаристы и ученые пытались задним числом дезавуировать эти планы, видимо, осознавая, что во всей этой истории умственные способности и деловые (не говоря уже о моральных) качества тогдашней политической элиты двух ведущих стран Запада проявляются не лучшим образом.

Так, историк Бэзил Лиддел Гарт, говоря о них, утверждает: «...это был конгломерат фантазий, напрасных мечтаний союзных лидеров, пребывавших в мире иллюзий до тех пор, пока их не привело в чувство наступление Гитлера».

То, что англо-французское руководство пребывало в состоянии «напрасных мечтаний», отрицать смысла нет, но при этом западные союзники сделали все, чтобы претворить их в жизнь. И в том, что этого не произошло, меньше всего их вины.

И советско-финская «зимняя» война лишь подстегнула англо-французов, но никоим образом не вызвала эту идею к жизни.

19 декабря объединенный военный совет западных союзников (Британии и Франции) вынес решение о форсированной подготовке к нападению на Советский Союз.

5 февраля следующего, 1940 г. совет постановил уже отправить англо-французские войска в Финляндию. Предполагалось, что численность их составит сто пятьдесят тысяч человек — сто тысяч англичан и пятьдесят — французов (можно только представить, насколько эффективными оказались бы эти части в карельской тайге при сорокаградусных морозах!).

Один из планов, разработанных британским штабом, предусматривал высадку англо-французов в Петсамо (Пеленге), уже занятой Красной Армией, с последующим наступлением на Кандалакшу, чтобы перерезать дорогу на [455] Мурманск, одновременно создавая угрозу Ленинграду с севера.

Второй — десант в Северной Норвегии с захватом Нарвика, Тронхейма и Бергена и ее оккупацию с последующим вторжением на север Швеции, в область Елливаре, с целью лишить немцев крайне необходимых им поставок железной руды.

Таким образом, кроме всего прочего, планировалась самая обычная агрессия против двух нейтральных государств, безобидных и ничем не угрожающих западным союзникам. Которым в отличие от «идеологически чуждого» СССР нельзя было даже предъявить обвинений в тоталитаризме и вынашивании зловещих планов в отношении свободного мира. Кстати, против монархий, состоявших в родстве с английским королевским домом.

Активно шли приготовления и к удару на южном направлении.

19 января 1940 г., спустя месяц после решения союзников, французскому генштабу поручено разработать план «непосредственного вторжения на Кавказ». Возглавивший французское командование в Сирии генерал Вейган, советник Пилсудского в 1920 г., силами своих восьмидесяти тысяч солдат всерьез намеревался «сломать хребет СССР». И это опять-таки не стариковская блажь (Вейгану было 73 года). По воспоминаниям военного представителя в Финляндии Пьера Стелэна, начальник штаба ВВС Франции Бержере ознакомил его с планом, в соответствии с которым «из районов Ближнего Востока» начнется наступление на Баку с целью захвата основных источников советской нефти. А затем оно будет продолжено в северном направлении «навстречу армиям, наступающим из Финляндии и Скандинавии, на Москву (!!! — Авт.)» (24, т. 1, 67).

Как и позже — в гитлеровской Германии, во Франции началась подготовка к формированию «украинского легиона», а в ближневосточной армии Вейгана — частей из представителей кавказских народов, служивших во французских войсках. [456]

В прессе полным ходом разворачивалась идеологическая подготовка войны. Французский праволиберальный журналист и историк А. Кериллис вспоминает о том времени: «Дух крестового похода повеял отовсюду... Раздавался только один клич: «Война России!» Те, кто требовал полной неподвижности за «Линией Мажино», теперь требовали послать армию сражаться к Северному полюсу... Горячка... достигла своего пароксизма и приняла форму эпилепсии» (108, 69).

При этом, что, пожалуй, наиболее удивительно и показательно, в расчет не принимались ни превосходство СССР в сухопутных войсках, ни наличие у советской стороны тысяч истребителей и зенитных орудий, ни даже то, что коль скоро до советской территории могут долететь англо-французские бомбардировщики с ближневосточных баз, то тем более до этих баз смогут долететь и советские машины. Союзники словно никогда не слышали ни об успехах советской авиации, ни о сотнях новых заводов, производящих вооружение, ни наконец о разгроме японцев на Халхин-Голе и Хасане. Англо-французское командование ведет себя так, словно им предстоит сражаться с какой-нибудь Эфиопией или Ираном{101}.

Короче говоря, создается впечатление, что для Лондона и Парижа Красной Армии как будто и не существовало.

Возможно, над ними довлели давние стереотипы о «лапотной России» и новые — о «большевистских варварах», а быть может, свою роль сыграли не очень успешные действия Вооруженных Сил СССР в финской войне (в данном вопросе стоит, пожалуй, согласиться с Резуном — любая [457] другая армия в аналогичных условиях вряд ли достигла бы чего-то большего).

С одной стороны, имели место совершенная политическая слепота и тупая готовность начать войну с превосходящим их в живой силе и технике противником, уже находясь в состоянии войны с Гитлером, с другой — не менее слепая и безумная надежда сокрушить Советский Союз жалкими тремястами тысяч солдат.

Гитлер по крайней мере в 1941 г. сосредоточил на Восточном фронте три четверти своей армии и две трети ВВС.

Пожалуй, в этой ситуации ярче всего проявляется то, о чем сказал Лиддел Гарт (см. выше).

Кстати, на это никто из историков не обратил внимания — насколько неадекватно воспринимали происходящее в мире политические элиты буквально всех стран Европы.

На протяжении всех предвоенных лет руководство государств, позже ставших союзниками в борьбе с гитлеризмом, демонстрировало совершенно непонятную наивность, удивительным образом сочетающуюся с полнейшей беспринципностью и неспособностью трезво оценивать ситуацию.

Можно вспомнить, как польское правительство буквально за считанные дни до сентября 1939 г., будучи прекрасно осведомлено о гитлеровских приготовлениях, запрещало выдвигать войска к границе даже небольшими отрядами и строить полевые укрепления. Более того, намеченная на 29 августа (слишком поздно — за три дня до войны) всеобщая мобилизация была тут же отменена (79, 14). Или то, что в августе 1939 г. британский кабинет не собирался ни разу, члены правительства хранили поразительную беспечность и благодушие, несмотря на сигналы о неизбежно надвигающейся войне. Только 22 августа министры собрались на внеочередное заседание, но ничего конкретного не предприняли, даже не распорядились объявить повышенную готовность в армии.

Поневоле на ум придет сталинское «Не раздражать немцев»... »Не поддаваться на провокации»... [458]

Возвращаясь к вопросу о подготовке агрессии Англии и Франции против СССР, не надо забывать, что планировалось нанести удар не только с ближневосточных баз, но также с территории Турции и Ирана. То есть планировалась оккупация как минимум части иранской территории.

Именно об этом и говорил Гамелен, когда высказывал мысль, что Великобритания должна была «взять на себя инициативу» в использовании территории Ирана для проведения уже сухопутных операций против СССР (то есть захватить Иран).

В том же документе говорилось: «захват или разрушение любого крупного русского города, в частности Ленинграда, может явиться сигналом для начала антикоммунистических выступлений...»

Обдумывалась возможность привлечь к «крестовому походу» и Японию, но особых успехов достигнуто не было — Япония уже тогда склонялась к тому, чтобы избрать южное направление агрессии, а не губить свои армии в амурской и уссурийской тайге.

К весне 1940 г., уже после подписания мира с Финляндией, было разработано аж два плана воздушной войны с СССР, правда, схожих в главном.

Предполагалось, что для разрушения советских нефтепромыслов будет достаточно всего 80–100 самолетов (?!). При этом на разрушение Баку отводилось две недели, Грозного — двенадцать дней, Батуми — полтора дня.

Показательно, что планы эти составлены так, словно речь идет об обычных учениях с боевым бомбометанием. Никакое сопротивление опять-таки не прогнозируется. 17 апреля 1940 г. Вейган сообщил Гамелену, что подготовка воздушного удара будет завершена к концу июня — началу июля максимум и она может быть заметно ускорена. Начальник генерального штаба Англии генерал Айронсайд записал в своем дневнике в это же время: «Я думаю, что перед нами открылась возможность повернуть все против русских и немцев (выделено мной. — Лет.)...» (24, т. 1, 75). Таким образом, мы наблюдаем интересную картину: в сознании [459] западного военно-политического руководства СССР являлся ни много ни мало прямым союзником Германии, если не сегодняшним, то потенциальным, хотя незадолго до этого Гитлера просто подталкивали к войне с нашей страной.

По воспоминаниям Г. К. Жукова, советское руководство было в принципе осведомлено о подобных планах и принимало меры, в частности, по усилению ПВО на Кавказе.

Но, как явствует из документов того времени, лично Сталин считал подобный оборот дела маловероятным.

Хотя — необходимо подчеркнуть это еще раз — речь шла не о каких-то туманных прожектах и не о штабных черновых разработках наподобие пресловутых «Соображений по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» от 15 мая 1941 г. — на которые так любят ссылаться последователи Виктора Суворова (потому что больше и не на что). Это вполне реальные, одобренные на самом верху и уже всерьез принятые к исполнению планы. Во всяком случае, ничем иным нельзя объяснить переброску летом 1940-го на Ближний Восток тяжелых бомбардировщиков.

Сорвали эту затею только летнее наступление немцев во Франции и ее разгром, причем не исключено, что речь шла даже не о неделях — о днях. Впрочем, и позднее Британия не отказалась от подобных планов. Например, Черчилль в письме президенту Турции от 31 января 1941 г. сообщает следующее: «Ничто не может в такой степени помешать России оказывать помощь Германии (??? — Авт.)... как наличие крупных сил английской бомбардировочной авиации, которые могли бы нанести удар по бакинским нефтепромыслам с турецких баз»{102}. При этом расчет делался и на то, [460] что, поскольку «значительная часть сельскохозяйственного производства России также зависит от поставок нефти... разрушение нефтепромыслов вызвало бы голод, который имел бы далеко идущие последствия» (110, 208).

При этом опять-таки и английское, и французское руководство — будь то второразрядные политиканы Чемберлен и Деладье или считающийся почти гением Черчилль, находясь словно в ослеплении, не видели всех неизбежных страш-ных последствий подобного шага.

Ведь и в самом деле, вздумай западные союзники чуть сдвинуть дату акции, или затяни Гитлер с началом своего наступления во Франции — и история пошла бы совсем в другом направлении.

Как? Попробуем реконструировать возможный ход событий.

В один из солнечных майских дней 1940 г. ничего не подозревающие бакинцы вдруг с растерянностью и ужасом видят в небе над своим городом, лежащим в глубоком тылу невоюющей страны, сотни чужих самолетов.

На нефтепромыслы, хранилища, нефтеперегонные заводы и жилые кварталы вываливаются тысячи тонн фугасных и зажигательных бомб, и один из крупнейших городов Страны Советов разделяет судьбу Герники и Роттердама.

Множество людей погибли от бомб или в огне, погибли под развалинами рухнувших домов, задохнулись в ядовитом дыму горящей нефти.

Не меньшее число людей стали жертвами взрывов на нефтеперерабатывающих и химических заводах.

Правда, враг тоже потерял немало самолетов, сбитых зенитной артиллерией и истребителями. Но к сожалению, поскольку Сталин не придавал сообщениям о готовящемся англо-французском воздушном нападении должного значения, ПВО на кавказском направлении не была должным образом усилена.

Одновременно была предпринята бомбардировка Грозного и Батуми, но она дала несравненно меньшие результаты [461] из-за большего расстояния и необходимости прорывать несколько рубежей противовоздушной обороны.

Известие о нападении западных союзников на Баку и другие города повергает руководство СССР и персонально И.В. Сталина в шок.

Прежде всего в Кремле всерьез опасаются, что союзники предложат Гитлеру перемирие и совместный «крестовый поход» против Советского Союза, а тот примет это предложение.

Призрак этого совместного похода, родившийся в голове дряхлого французского маршала Фоша еще в 1924 г. (43, 187), кстати, не раз тревожил сознание тогдашнего советского руководства вопреки очевидным тенденциям и приобретал реальное влияние на политику.

Но реакция Берлина оказалась противоположной.

Если вспомнить, что в германском руководстве при известии о подписании договора 1939 г. царило ликование (Геринг якобы даже танцевал от радости на столе), то можно только представить, какие чувства охватили бы верхушку рейха при известии о нападении Англии и Франции на СССР.

Следует нота, где в высокопарных выражениях сообщается о глубоком сочувствии советскому народу, подвергшемуся вероломному нападению «западных плутократов», и содержится предложение о военном союзе и совместной борьбе с ними.

Затем происходит стремительный обмен посланиями, обговариваются детали возникающего союза, а на этом фоне происходит объявление, войны Британии и Франции после соответствующего заявления советского правительства о вероломном нападении и неспровоцированной агрессии.

И с этого дня ход Второй мировой войны радикально меняется.

Англичан раздражала так называемая помощь, будто бы оказываемая СССР Германии. И вот теперь рейх получил ее в действительности, да еще в объемах, которые во сне не [462] могли бы присниться Ялмару Шахту — германскому министру вооружений.

В Германию неудержимым потоком хлынули ресурсы, необходимые для ведения войны, — от продовольствия до хрома и марганца.

Кроме поставок советского сырья, обеспечивается беспрепятственный транзит в необходимом количестве стратегических материалов (прежде всего олова и каучука) из Японии.

И конечно, против западных союзников обращается вся мощь Красной Армии.

Советские сухопутные войска вряд ли появились бы во Франции — в этом просто не было необходимости на том этапе, хотя и такой оборот дела не исключен. Зато они вполне могли поучаствовать в завоевании Норвегии, ударив со стороны Кольского полуострова по высадившимся в этой стране англичанам и захватив Шпицберген.

Кроме того, на германские аэродромы во множестве перебрасываются истребители ПВО, включая непревзойденные МиГ-3 (его скорость составляла 620 км/ч). Одно это если и не прекращает полностью, то сильно затрудняет бомбежки немецкой территории британской авиацией.

Советские истребители сбивают британские бомбардировщики над Германией, а советские бомбардировщики (их было примерно четыре тысячи) начинают превращать в руины английские города. СССР имел тотальное превосходство над англо-французами в количестве машин, хотя по их качеству зачастую уступал.

Среди этих машин — и устаревшие ТБ-3, и СБ, и пикировщики, и новейшие легкие бомбардировщики ЕР-2 и Су-2, и средний Ил-4 (ДБ-ЗФ). На поток ставятся только-только испытанные Пе-8 (ТБ-7), которые поднимают по восемь тонн бомб. Жизнь британских городов с этого момента превращается в настоящий кошмар.

Десятки советских океанских подлодок выходят в Атлантику, блокируя морские пути в Британию. [463]

Имея абсолютно надежный тыл и получая необходимые ресурсы в избытке, германский вермахт, как и в реальности, в течение нескольких недель разбивает англо-французскую армию и занимает значительную часть Франции. Удар нанесен, как и в Первую мировую, через территорию нейтральных стран — Бельгии и Голландии, в обход хваленой «Линии Мажино». Массированное применение танковых дивизий парализует все попытки контрнаступления (у Франции — всего одна танковая дивизия, в которой 120 устаревших танков, да и та сформирована уже после начала войны) (2, 28).

Англичане же при первых признаках поражения начинают эвакуацию, отступая к Дюнкерку. Таким образом, Лондон, как и случилось на самом деле, просто бросил своего союзника — Францию в наиболее критический момент. И тут в зависимости от участия или неучастия сухопутных частей Красной Армии в военных действиях в Европе ситуация могла развиваться по двум вариантам. Либо, как и в нашей истории, последовал «стоп-приказ» Гитлера, приостановившего наступление на Дюнкерк измотанных боями частей вермахта, опасаясь чрезмерных потерь, и англичане отступают без особых проблем (69, 131). Либо же, если вместе с немцами там оказываются и части РККА, вполне могло состояться успешное уничтожение английских экспедиционных сил.

Абсолютное господство в воздухе, обеспечиваемое во многом «сталинскими соколами», не позволяет наладить эвакуацию морем.

Суда преследуются самолетами и торпедными катерами союзников. Многие из них потоплены, и «море буквально кишело людьми, умоляющими о помощи» (69, 140).

Операция «Динамо» (спасение британской армии на континенте) фактически сорвана, и только небольшая часть из трехсоттысячного английского контингента эвакуирована на остров.

Избиваемые с воздуха налетами советской авиации и Люфтваффе, атакуемые превосходящими силами пехоты и [465] танков, среди которых — непревзойденные «тридцатьчетверки», под огнем тяжелой артиллерии — одни 203-миллиметровые советские гаубицы чего стоят, — англичане терпят поражение, неслыханное, повергающее островитян в безысходное отчаяние. Колонны английских пленных потянулись по дорогам Нормандии в немецкие «лагеря сосредоточения».

Не позднее середины лета 1940 г. Франция сложила оружие. В Компьенском лесу, там, где двадцать два года назад — осенью 1918-го, была подписана капитуляция Германии перед Антантой, Гитлер принимает капитуляцию тогдашних победителей. По ее условиям Германия оккупирует две пятых территории Франции — наиболее важные промышленные районы востока и севера и все атлантическое побережье. Французская армия и флот разоружены и распущены, Германии выплачивается огромная контрибуция (400 миллионов довоенных франков ежедневно!).

В Париже происходит военный парад оккупантов, в котором принимают участие и советские войска. Правительство капитулянтов во главе с дряхлым маршалом Петеном (ему, незадолго до этого назначенному главнокомандующим французской армией, им же преданной, 82 года). Военным министром при нем становится упоминавшийся выше Вейган. Автор не без злорадства представляет себе эту личность, еще недавно видевшую себя с триумфом входящим в советские города, а ныне лебезящую перед представителями Красной Армии, которую он ни во что не ставил и силу которой испытал на себе.

Но самое страшное даже не это. Наиболее страшный, воистину смертельный удар Советский Союз наносит по западным союзникам (вернее, уже по одной Англии) на южном направлении.

Почти миллионная группировка Красной Армии с Кавказа вместе с немецкими частями входит в Иран, за несколько дней оккупируя его, а затем следует удар по британским войскам в Месопотамии.

Сотни плавающих танков переправляются через Тигр и Евфрат, а вслед за ними реки форсирует пехота. Почти сразу же начинаются антианглийские восстания в Британском Курдистане, а также в Ираке — под руководством Ахмеда Гейлани, руководителя правительства доминиона; при поддержке союзников его многочисленная армия быстро уничтожает британские войска и военно-воздушные базы в Месопотамии.

Нарастает антифранцузское движение и в Сирии. Коротко говоря, тыл англо-французов на Ближнем Востоке просто рухнул за считанные дни.

Начинается наступление на Индию (24, т. 2, 108).

Под совместными ударами советских и германских войск британская и французская оборона на Ближнем Востоке почти мгновенно сокрушена, подобно тому как Красная Армия смела японскую оборону в Маньчжурии и Корее в 1945-м.

На Средиземном море непрерывные атаки авиации уничтожают ПВО и береговые батареи Мальты. Затем следует высадка советского воздушного десанта — германские парашютные части почти все погибли во время недавней операции по захвату Крита. На мальтийских аэродромах тут же размещается итальянская и немецкая авиация, окончательно отрезая восток Средиземноморья от запада и лишая возможности сражающихся в Египте англичан получать помощь из метрополии. Остается единственно возможный путь снабжения — вокруг Африки — долгий, ненадежный и опасный, находящийся под угрозой советских, германских, а то и японских подлодок. Через пролив между Сицилией и Тунисом налаживается массированная переброска частей вермахта и итальянцев в Африку.

Таким образом, британская армия Монтгомери в Египте оказывается окружена. С тыла, со стороны Ближнего Востока, ей угрожает Красная Армия, а на африканском направлении — развернутый в армию Африканский корпус Роммеля и войска Муссолини. Конец ее не заставил себя слишком долго ждать. [466]

Пользуясь случаем, Испания занимает нейтральную зону на границе с Гибралтаром, явно имея в виду возможность его захвата. Тогда же по приказу Франко испанская армия занимает североафриканский Танжер, на тот момент являвшийся международной зоной.

На все вышеописанное уходит буквально три-четыре месяца.

Изменившаяся стратегическая обстановка, в частности избыток войск, в реальности отправленных на восток для подготовки войны с СССР, позволяет Германии отбросить как «клочок бумаги» (любимое выражение Гитлера о международных договорах) Компьенское соглашение о капитуляции Франции.

Еще не оккупированная территория страны захвачена, ликвидировано правительство Петена, просуществовавшее считанные месяцы (в реальности это произошло полтора года спустя, в ходе операции «Аттила»). При этом германские и советские парашютисты, совместно с итальянцами, захватывают Тулон, и стоявшие там корабли французского флота, в числе которых несколько линкоров и авианосец, достаются Германии и Италии. Муссолини получает возможность осуществить свои планы по аннексии значительной части французской территории — его армия захватывает города Лион, Баланс, Авиньон, десантируется на Корсику. Остатки авиации, тяжелого и обычного вооружения французской армии достаются победителям, еще более усиливая их (69, 175). Франция окончательно ликвидируется как государство и превращена в аграрно-промышленный придаток Германии.

Где-то на одном из фронтов — азиатском, индийском, европейском или средиземноморском — проходят боевое крещение знаменитые «катюши», приводящие врага в ужас, а союзников-немцев не очень приятно удивившие.

После захвата Египта (осень — зима 40-го) немцы высаживают десанты на аравийском побережье Красного моря, а итальянцы перебрасывают новые контингенты в Эфиопию, где дела их до того шли неважно — партизаны и англичане [467] теснили их на всех направлениях. В Красное море входят значительные силы итальянского флота, занимая британские базы в Адене и Суэце. К ним присоединяются и бывшие французские корабли, ныне принадлежащие Германии и СССР.

Продолжается наступление на индийском направлении, где советским и германским войскам приходится преодолевать многочисленные трудности.

Разлившиеся реки, мосты через которые взорваны англичанами при отходе, непроходимые Джунгли и болота с тучами москитов. Войска страдают от непривычного климата, малярии, дизентерии, других тропических болезней, с которыми обычная военная медицина плохо справляется.

Происходят и стычки с местными жителями — к примеру, среди индийских мусульман далеко не все выразили бы удовольствие по случаю появления на их землях безбожных большевиков и неверных из Германии, чьим гербом к тому же является символ языческой веры.

Но большинство индийцев, по крайней мере на первых порах, с искренней радостью приветствуют освободителей — армию Советского Союза, образ которого в массовом сознании простых жителей британских колоний сильно идеализирован, и Германии, на знамени которой — древний индийский знак солнца.

Постепенно продвигаясь по субконтиненту в южном направлении, войска союзников берут последовательно Карачи, Дели, Бомбей.

Остатки британских войск на юге Индии отступают на Цейлон — весьма вероятно, именно этому острову суждено стать последней территорией в Азии, где развевался британский флаг.

Войска, сражавшиеся в Бихаре и Бенгалии, вместе с малочисленными сохранившими верность британской короне частями сипаев уходят в Бирму.

Большинство из двух сотен тысяч живших в Индии англичан убиты или отправлены в лагеря, а их жены и дочери стали добычей разъяренных индусов. [468]

Создается (разумеется, под контролем оккупационных сил) правительство Индии, главой которого становится Субхарт Чандра Бос — председатель Индийского национального конгресса, поддерживавший давние связи с абвером, японцами (а возможно, и с советской разведкой) (99, 200).

И именно на этот момент приходится реальная возможность первого серьезного конфликта между СССР и Германией.

В Кремле, несомненно, захотели бы присоединить к Советскому Союзу Иран, сделав из него три союзные республики — Южный Азербайджан, Курдистан и собственно Персидскую ССР — либо объединить иранский Азербайджан с Азербайджанской ССР. Этим настроениям способствовал бы и опыт Гражданской войны, когда на каспийском побережье Персии возникла и просуществовала почти год социалистическая Гилянская республика.

С появлением Красной Армии в Индии могли ожить и старые мечты о насаждении там социализма (одним из энтузиастов этой идеи?был в 20-е годы, кстати, не кто иной, как Л.Д. Троцкий — при всех своих отрицательных качествах как человека и политика, неплохо разбиравшийся в военных вопросах).

В то же время Германия вовсе не была заинтересована в полном поглощении Советским Союзом Ирана (несмотря на все обещания Риббентропа, предлагавшего провести разграничительную линию советско-германской сферы влияния восточнее и южнее Батуми и обеспечить СССР выход к Индийскому океану).

И уж во всяком случае, в том, чтобы наша страна закрепила за собой какие-то позиции в Индии. Дело тут прежде всего в экономике — в том же Иране у крупной германской буржуазии были немалые интересы. Да и политико-идеологический фактор — Индия рассматривалась идеологами немецкого нацизма как своего рода земля обетованная «арийской расы» — тоже играл немаловажную роль. [469]

Но противоречия эти решались бы, разумеется, исключительно политическими методами, на основе компромиссов, а под влиянием столь значительных успехов в Берлине вплотную и всерьез ставится вопрос о нанесении удара непосредственно по Англии.

Ведь к лету — -осени 40-го года Англия, не ожидавшая столь быстрого, в буквальном смысле слова ураганного разгрома своих континентальных союзников, оказывается практически беззащитна.

Собственно, летом 40-го у Британии не было армии — деморализованные и растрепанные дивизии, вывезенные из Франции, такого названия не заслуживали.

К тому же британская армия бросила свое вооружение при эвакуации из Дюнкерка (даже если не иметь в виду перспективу того, что при совместных советско-германских действиях эвакуация бы сорвалась и почти четыреста тысяч британских солдат оказались бы в плену).

Британские вооруженные силы составляют всего двадцать семь дивизий, из которых только от силы двенадцать полностью укомплектованы необходимым вооружением и транспортом.

На территории страны было только 217 исправных танков, уступавших как немецким, так и советским машинам по всем показателям, и 500 тяжелых орудий. Положение с авиацией просто плачевно. В строю находятся только 450 бомбардировщиков против 1990 немецких и чуть больше 600 истребителей против 1530. Каким бы стало это соотношение, если бы к германским силам добавились еще и советские, точно сказать невозможно. Увеличился бы разрыв вдвое? Или вчетверо? Дивизии ПВО были укомплектованы крупнокалиберной артиллерией только на 50 % от необходимого количества и малокалиберной — несколько более чем на треть.

Позже Гальдер вспоминал: «Я лично убежден, что при правильном использовании сил мы бы прочно закрепились на острове, несмотря на превосходство Англии на море». По утверждению военных специалистов, даже в условиях противостояния [470] одной Германии Англия уже к весне — лету 1941 г. оказалась бы на грани поражения (71, 24). «Во всем мире были убеждены, что настал час нашей гибели», — вспоминал позже Черчилль. Ему вторили и специалисты из Королевского института международных отношений: «Сомнительно, чтобы Соединенное королевство смогло выжить, даже при поддержке всего Содружества наций и США». Были созданы силы местной самообороны, но это весьма напоминало акт отчаяния. В лучшем случае они имели устаревшие винтовки и пулеметы. А сотни тысяч англичан, записавшихся в них, чтобы защитить свои дома, располагали лишь охотничьими ружьями да холодным оружием — вплоть до вил и кухонных ножей. Известны случаи, когда людей вооружали музейными мушкетами (71, 35). Сам Черчилль, выступая в парламенте в июле 1940 г., сообщил депутатам со своеобразным юмором висельника: «Мы будем бить высаживающихся пивными бутылками по головам, ибо, пожалуй, у нас только это и есть».

Очевидно, что если существовала реальная возможность сокрушения Британии тогда, то тем более не смогла бы она устоять, если бы к Германии присоединился СССР.

Единственной реальной силой, способной помешать десантной операции, были британские военно-морские силы — Гранд флит. Но хотя это был первый по численности военный флот мира, он был рассредоточен по всей империи. Летом 1940 г. непосредственно в метрополии находилось с учетом захваченных французских судов всего 4 линкора, 12 крейсеров, более двух десятков легких крейсеров, около сотни эсминцев, включая и устаревшие, и всего один авианосец.

Переброска кораблей со Средиземного моря, с Тихого и Индийского океанов была практически невозможна, прежде всего из-за нехватки времени — подобная операция заняла бы не один месяц.

Кроме того, опыт, в частности, норвежской операции вермахта показал, что господство в воздухе способно свести на нет морскую мощь. [471]

Известный английский военно-морской историк Торнстолл признавал: «Во всей нашей истории трудно найти момент, когда нам угрожала большая опасность, чем летом и осенью 1940 г.» (71, 40). На тот момент, по мнению военных историков, гитлеровцы располагали всем необходимым для успешного вторжения в Англию.

Об этом же сказал и Черчилль в своей речи 23 апреля 1942 г.: «В 1940-м армия вторжения примерно в 150 тысяч отборных солдат могла бы произвести смертельное опустошение в нашей стране». И это, напомню, в условиях единоборства Англии и Германии. В рассматриваемом же варианте положение британцев неизмеримо хуже.

Единственной надеждой Лондона оставалось лишь непосредственное вступление в войну США да еще — как в реальности у Гитлера в конце войны — раскол между союзниками. Хотя между США и Англией и ведутся секретные переговоры на уровне военных представителей о совместных военных действиях против стран «Оси», но от вступления в войну на стороне Англии Америка воздерживается. Даже противников изоляционизма пугает перспектива большой войны с коалицией, сосредоточившей в своем распоряжении практически все ресурсы Евразийского материка.

Перспектива быть обвиненным во втягивании Америки в большую войну Рузвельта не привлекает. Тем более что изоляционисты доминируют в конгрессе США и в обществе; сам Рузвельт одержал на выборах 1940 г. победу под лозунгом неучастия в войне за пределами Американского континента. Настроения же в среде большей части американской элиты, и прежде всего бизнеса, примерно таковы: «Пусть эти европейцы режут друг друга, Америка на чужих войнах всегда наживалась» (24, т. 1, 69).

Впрочем, правительство Рузвельта, официально не объявляя войну СССР и Германии, тем не менее активно участвует в ней на стороне Англии. В Британию по программе ленд-лиза широким потоком идут военные материалы и продовольствие, техника и вооружение. [472]

Более того, все чаще вместе с этой техникой прибывают американские добровольцы.

Одновременно еще с 1940 г. Соединенные Штаты начинают проводить все более антияпонскую политику — ограничивают торговлю с Японией, активизируют помощь Чан Кайши, начинают сосредоточивать на Гавайях военный флот. Позднее замораживаются японские капиталы на территории США.

Власти США не препятствуют вербовке добровольцев среди живущих в стране поляков, французов, норвежцев для отправки в Европу. Англия передает Америке ряд своих военных объектов на островах Карибского моря и в Канаде. Взамен островная империя получает большое количество военных материалов и несколько десятков устаревших эсминцев. Американцы также оказывают негласное содействие Британии в борьбе с германскими подлодками в Атлантике и обмениваются с ней разведывательной информацией. Но, по выражению Лиддел Гарта, это была всего лишь попытка «подкачать воздух», чтобы на какое-то время удержать Англию на плаву, но никоим образом не предотвратить ее разгром.

В конце лета 1940 г. — несколько позже реального срока, германским командованием принята директива № 16, предусматривающая подготовку десантной операции в Англии. Но в отличие от реально существовавшего этот план, получивший то же самое название — «Морской лев» ( «2ее1о\уе»), предусматривал участие в окончательном разгроме Британии и советских частей{103}. [473] Незамедлительно начинается подготовка к его воплощению в жизнь.

Во французских, бельгийских и голландских портах идет напряженная подготовка к предстоящей высадке.

На атлантическое побережье перебрасываются практически все советские торпедные катера. Большая часть Балтфлота также переведена в датские и германские порты и принимает достаточно активное участие в действиях против англичан.

Кроме того, на побережье Ла-Манша доставлены в большом количестве советские плавающие танки, включая спешно поставленные на производство машины, вооруженные сорокапятимиллиметровыми пушками (59, 238).

На прибрежных аэродромах размещаются сотни, если не тысячи торпедоносцев — немецких Хе-111 и отечественных Ил-4, в задачу которых входит борьба с британскими военными кораблями. Вместе с ними — в качестве прикрытия от авианосной авиации англичан — места на аэродромах занимают дальние тяжелые истребители Пе-3.

Для защиты от возможных нападений с моря туда же перебрасываются советские двенадцати — и четырнадцатидюймовые железнодорожные батареи береговой обороны, прежде оборонявшие Ленинград и Владивосток.

Со Средиземного моря прибыли в немалом числе итальянские торпедные катера и боевые пловцы из знаменитой 10-й флотилии МАС — первого в мире крупного соединения подводных диверсантов.

Кроме того, действия английского флота скованы большим количеством мин, оперативно выставленных союзниками в Ла-Манше.

В условиях, когда знаменитый британский Гранд флит нейтрализован, Англия обречена. В сущности, как заметил Гальдер, переправа через пролив была немногим сложнее, нежели «форсирование большой реки». По подсчетам германского командования ВМФ, для успешной десантной операции в Англию требовалось не менее 155 транспортных судов, 1722 парома, 471 буксир и 1161 морской [474] катер. На сентябрь 1940 г. гитлеровское командование реально располагало много большим числом плавсредств, а с учетом участия в войне СССР их число еще бы увеличилось (69, 137).

Все это время происходит и воздушная «Битва за Англию», но в отличие от нашей истории британцы ее проигрывают именно потому, что в ней участвует советская авиация.

Ударами с воздуха уничтожены радиолокационные станции, порты, заводы. Но главной целью ударов становятся аэродромы английских истребителей ПВО.

По две тысячи самолето-вылетов каждый день как минимум — много больше, чем в нашей реальности. Более напряженные дни (1786 вылетов) Англия выдержать не может. Английские летчики находятся в состоянии морального и физического истощения. Количество машин катастрофически падает — и в реальности к 13 сентября в Англии осталось менее 150 истребителей (69, 194).

Таким образом, условия для завоевания Британских островов создались вполне благоприятные.

И вот в один из сентябрьских дней 1940 г., спустя считанные месяцы после того, как полагавшие себя уже без пяти минут «победителями коммунизма» английские и французские пилоты превращали в руины Баку и Грозный, война приходит на землю Британии.

Вместе с десантными судами море пересекает множество плавающих танков — даже имевшиеся на 1939 г. у СССР аналогичные машины могли преодолеть водную преграду в 50–60 километров. Британский флот просто не успевает помешать высадке — прежде чем его основные силы вышли из своей главной базы в Скапа-Флоу, кинжальный удар уже нанесен, и десант достиг побережья. Небольшие силы непосредственного прикрытия — эсминцы и легкие крейсера, базирующиеся на юге Британии, встречены германскими и советскими кораблями и отогнаны либо уничтожены. В полном соответствии с планом «Морской лев» армии вторжения высаживаются [475] на британское побережье, закрепляют за собой оперативный плацдарм, после чего развивают наступление в глубь страны. Кроме того, на остров выброшены мощные советские воздушные десанты. Высадившись в тылу передовой линии обороны, они наносят удар в спину обороняющимся, облегчая прорыв. В ходе непрерывных атак торпедоносцев, подлодок и надводных кораблей — вполне возможно, те дни стали бы последними днями для большей части и немецкого, и советского флотов в Северном море и Ла-Манше — удается защитить от основных сил англичан коммуникационные пути, связывающие материк с армией вторжения. После этого становится ясно, что Британия обречена.

Высадка осуществляется на широком фронте — от Рамсгейта до острова Уайт. Предполагалось создание трех оперативных групп. Первая должна была атаковать со стороны Бельгии — от Остенде и устья Соммы, имея целью район порта Гастингс. Вторая группа высаживалась из района Дьеппа на участок побережья между Портсмутом и Брайтоном. Наконец, третья наносила вспомогательный удар из Шербура по южной оконечности Англии. Командующим операцией назначается фельдмаршал Георг Рунд-штедт, с советской стороны это могли быть, например, Павлов или Кирпонос. При этом общее руководство завоеванием Англии Гитлер берет на себя, как он и собирался в реальности. После захвата прибрежных укреплений войска союзников переходят в наступление и в течение нескольких дней выходят на рубежи южнее Лондона и Портсмута, одновременно занимая устье Темзы, как это и предусматривал план операции. Затем переходят в наступление в направлении Саутгемптона, окружают Лондон и захватывают всю Южную Англию до линии Северн — Мальден. После этого следует молниеносное наступление советских и германских частей на центральные районы Британии и дальше на север. Заняты крупнейшие порты Бристоль, Ливерпуль, Гулль, Ньюкасл, Глазго. По плану только в первой волне должно было высадиться не [476] менее 100 тысяч солдат — опять же в нашей реальности — без учета гипотетического союза с СССР (71, 54).

Что может противопоставить этой армаде Англия, у которой к началу сентября было только 8 полноценных дивизий на всем широком фронте южного побережья?

Англичане не сумели удержать оборону на «Рубеже главного командования» — основной линии обороны, прикрывавшей Лондон и основные промышленные центры, и советские и германские войска овладевают южной частью острова, а потом переходят в наступление и полностью оккупируют Англию (71, 55).

Вся операция занимает чуть более месяца. Последними оккупируются Шотландия и Северная Ирландия.

Что до Ирландской республики, то была бы она захвачена сразу же или несколько позже, а может быть, по какому-то капризу судьбы осталась бы формально независимой — вопрос, в сущности, второстепенный и для данной виртуальной истории значения не имеющий.

Несколько миллионов англичан, королевская семья, высшие слои эвакуируются в Канаду вместе с частью армии и флота и золотым запасом империи. Но большая часть жителей острова оказывается под пятой германских оккупантов (части Красной Армии, участвующие в высадке, уходят с острова сразу после прекращения сопротивления англичан — таковы условия советско-германских договоренностей).

Рейхскомиссаром Англии назначен, как и предполагалось изначально, Иоахим Риббентроп. Трудно сказать, поняли бы британцы свою роковую ошибку, превратившую в их злейшего врага страну, которая раньше или позже неизбежно стала бы их союзником, или по-прежнему продолжали бы во всем винить злых большевиков, почему-то не капитулировавших перед Великой Британией. В гетто и. лагеря уничтожения попадают все живущие в Англии евреи. В концлагеря и на казнь отправляются представители британской аристократии, интеллигенции, политического истеблишмента, бизнеса. [477]

Гестапо и СД располагают заранее составленными списками подлежащей «изоляции» элиты британского общества. Среди них и философ Бертран Рассел, и писатель Герберт Уэллс, и даже основатель скаутского движения — престарелый лорд Баден-Поуэлл. Кроме того, в списках, объединенных в так называемую розыскную книгу гестапо, лидеры профсоюзов, общественные деятели, деятели культуры, все мало-мальски заметные политики, журналисты и чиновники. Ликвидации подлежали «источники антигерманских настроений». В их число гестапо включило университеты, колледжи, церкви, редакции газет, все общественные организации и даже музеи и картинные галереи. В Англии создаются три огромных лагеря для военнопленных, для приема пленных и арестованных развернуты еще восемь — во Франции (71, 56).

Последним клочком свободной британской территории в Европе по иронии судьбы стал бы Гибралтар, капитулировавший перед войсками Франко вслед за падением Англии.

После захвата Британских островов значительные силы перебрасываются в Африку, с тем чтобы завершить присоединение английских, французских, бельгийских колоний. Войска вермахта быстро захватывают те территории Северной Африки, которые еще не находятся под их контролем, и через Сахару вторгаются в центральные районы континента. Оттуда германский экспедиционный корпус, вернее, теперь уже группа армий «Африка», беспрепятственно продвигается по Восточной Африке — через Кению и Танганьику, затем поворачивает на запад — в Родезию и Замбию.

После этого вермахт вступает на территорию английского доминиона — Южно-Африканского Союза. Местные воинские формирования не оказывают сопротивления, напротив, переходят на его сторону. Южно-Африканский Союз превращается в вассальное государство Германии, к власти в нем приходит крайняя нацистская организация «Бродер-бонд» (82, 11). Сразу после этого часть немецких войск, [478] усиленных подразделениями, сформированными из буров, возвращается к северу, чтобы взять под контроль Бельгийское Конго.

Двигаясь навстречу идущим из Северо-Западной Африки подразделениям бывшего корпуса Роммеля, немцы окончательно овладевают большей частью материка. К Италии отходили Тунис, Кипр, Аден, Мальта, Абиссиния и Судан и, возможно, Египет. Испании, кроме Гибралтара, доставались Марокко и Алжир (71, 99).

Итальянцы переправляют армию в несколько сот тысяч человек в Восточную Африку для ее окончательного покорения, но особых успехов не добиваются — боевой дух и выучка их войск ниже всякой критики.

В Южной и Юго-Восточной Азии события развиваются следующим образом. После окончательного разгрома и оккупации Британии начинает активно действовать и Япония. Еще до того — после полной ликвидации Франции — японские войска занимают Индокитай, выходя к границам владений британской короны. И вот теперь Япония атакует английские колонии в Юго-Восточной и Южной Азии, вторгается в Малайзию, высаживает морские десанты в Голландской Ост-Индии — на Индонезийском архипелаге.

В течение первых месяцев 1941 г. Япония оккупирует Малайю, Суматру, Борнео, Яву. Так же походя захвачен Сиам — единственное сохранившее к тому времени независимость государство Южной Азии.

К лету — осени 1941 г. пали последние опорные пункты англичан в Индийском океане. Японцы взяли Сингапур и после тяжелых боев захватывают Бирму. Последние англичане и их местные соратники уходят в джунгли, где разворачивается партизанская борьба, которой суждено длиться не один год, или отступают на север, в контролируемые Чан Кайши районы Китая.

После атаки японцев на Перл-Харбор и вступления США во Вторую мировую войну у английского правительства в изгнании вспыхивает было надежда, что Америка [479] объявит войну и Германии, и СССР. Но этого не происходит.

Против этого выступают мощные силы во главе с комитетом «Америка прежде всего», в руководстве которого такие воротилы бизнеса и политики, как Генри Форд и сенатор Уильям Тафт.

Если вспомнить реальную историю, то Германия первой объявила войну Америке, надеясь, что в ответ Япония хотя бы формально объявит войну СССР.

Что касается общественного мнения, то даже многие антинацистски настроенные американцы считают, что Англия сама виновата, первой напав на Советскую Россию.

А антикоммунистическая и прогермански настроенная часть истеблишмента хотя и дезориентирована союзом Гитлера с СССР, тем не менее прилагает все усилия для того, чтобы удержать США от вооруженного выступления на стороне Германии.

Зато либералы вовсю эксплуатируют тему союза двух диктатур против западной демократии.

Тем временем на Британских островах разворачивается настоящая трагедия, подобная той, что происходила в нашей истории на оккупированных территориях СССР с 1941 по 1944 г.

Даже «англофилы» в германском руководстве вроде Канариса и фон Палена осознают, что никаким образом интегрировать Англию в систему гитлеровского рейха невозможно уже хотя бы по одному тому, что фюреру и его присным нечего предложить англичанам — бывшим хозяевам сорока миллионов квадратных километров суши, властителям первой в мире по величине империи.

Кроме того, сказывается извечная ненависть диктаторов к стране, являющейся родиной европейской демократии и парламентаризма. Да это понимали и сами немцы, о чем свидетельствуют планы установления жесточайшего оккупационного режима на Британских островах, содержащиеся в документах операции «Морской лев». [480]

Лично фюрером с полного одобрения его окружения принимается решение — безжалостно и окончательно уничтожить Англию, превратив ее в часть организуемого Гиммлером «государства СС». Под этим названием историки подразумевают планы рейхсфюрера — создать внутри гитлеровской Германии область или ряд областей, управляемых исключительно руководством СС, которому отводилась функция чего-то подобного германским рыцарским орденам эпохи средневековья (3, 188).

Мольбы малочисленной группы прогитлеровски настроенных англичан во главе с Модели, леди Астор и герцогом Виндзорским (бывшим королем Георгом V), пытающихся убедить германское руководство не ликвидировать до конца Британию, результатов не дают.

Команды подрывников уничтожают Тауэр и Вестминстерское аббатство, здание британского парламента. Сносится целиком квартал Сити — «средоточие английской плутократии».

Почти все трудоспособное мужское население Англии в возрасте от 17 до 45 лет «интернируется» и отправляется на тяжелые работы в Германию и оккупированные страны. Грабежом Англии занимается весьма разветвленный аппарат в составе военно-хозяйственного штаба с подчиненными ему разнообразными службами и уполномоченными. Изъятию подлежит буквально все, имеющее хоть какую-то материальную ценность, — сырье и полуфабрикаты, транспортные средства, бензин, драгоценности, топливо, продовольствие... Каждой семье предполагалось оставить лишь небольшое количество продовольствия и топлива для каминов (71, 57).

Из Англии широким потоком вывозится все, что только можно, — от оборудования заводов до угля, на добыче которого в шахтах Кардиффа и Ньюкасла надрываются британские горняки, превращенные фактически в рабов, и от произведений искусства до породистых коров и свиней.

Делаются попытки запустить на полную мощность для германских нужд английскую судостроительную промышленность, но особого успеха они не -имеют. [481]

Сказывается еще одно обстоятельство. В Англии три четверти населения — это горожане. Основную массу продуктов питания Британия получала из-за рубежа. Теперь поставок продовольствия нет — не затем немцы кого-то завоевывали, чтобы их потом кормить. Более того, на английское сельское хозяйство, вернее, то, что от него осталось, ложится тяжким бременем снабжение оккупационных войск. Англию почти мгновенно охватывает жестокий голод.

Напоследок Гитлер осуществляет захват трех еще уцелевших нейтральных стран Центральной и Северной Европы.

Осуществляются планы «Nordfusch» ( «Северная лисица») по захвату Швеции и «Tanne» ( «Ель») — оккупация Швейцарии. При этом в «швейцарском походе» принимают участие и итальянцы — Муссолини стремится захватить южные кантоны конфедерации, населенные этническими итальянцами и ретророманцами.

Арестованы и расстреляны или отправлены в концлагерь множество немцев-эмигрантов, живших в Швейцарии, включая таких всемирно известных писателей, как Томас Манн и Генрих Манн.

Также брошены в лагеря уничтожения евреи, надеявшиеся найти убежище в нейтральной стране.

Громадные запасы золота и валюты, хранящиеся в швейцарских банках, оказываются в казне Германии.

После этого аннексируется крошечное княжество Лихтенштейн.

Польша, Чехия, Моравия подвергаются этническим чисткам, а на «освобожденные» от коренных жителей земли переселяются немецкие колонисты. Часть населения по согласованию с восточным союзником могли бы выслать в СССР.

В этих странах осуществляется еще один план — производится отбор маленьких детей, имеющих признаки «нордической расы», и малыши вывозятся в Германию для воспитания в арийском духе или передачи в бездетные немецкие [482] семьи. Такая же политика осуществляется на Британских островах и в северной части Франции.

Все это время отношения с СССР весьма удовлетворительные. Вполне могло случиться и так, что даже сам Гитлер с его уже упомянутой выше склонностью к истеричным метаниям объявил бы восточных славян частью арийской расы, потомками готов Германариха или что-то в этом роде.

Германия передает НКВД множество оказавшихся на ее территории белоэмигрантов — прежде всего, конечно, тех, выдачи которых потребовал бы Сталин.

Выданы и вожаки украинских националистов, и после скорого закрытого суда Степан Бандера и его присные расстреляны и сожжены в крематории какой-нибудь из московских или киевских тюрем.

Разумеется, переданы далеко не все противники советской власти, а лишь те, кто не представляет ценности для абвера. «В разведке нет отбросов, в разведке есть кадры» — ведомство Канариса строго придерживается этого принципа еще кайзеровских времен.

И именно в это время в штабе ОКБ начинают исподволь, «на всякий случай», набрасывать планы войны с СССР. Но лишь исподволь и в глубокой тайне даже от большинства своих.

Дело тут не столько в рыцарских чувствах немецких генералов и фельдмаршалов к союзнику, чьи солдаты сражались рядом с немецкими и чьи летчики и зенитчики защищали германские города.

Куда более важно то, что, повоевав вместе с Красной Армией, зная реальную численность танков и самолетов, находящихся на ее вооружении, и получив наглядное представление об их боевых качествах, руководство вермахта очень хорошо понимает, с каким противником ему предстоит в этом случае иметь дело. Ведь известно, что даже Гитлер после поражения под Москвой заявил, что, знай он о том, с какими трудностями придется столкнуться, он не напал бы на Россию. То же самое заявлял и Гальдер, который, как [483] выяснилось, не имел представления даже о наличии в Красной Армии тяжелых танков типа КВ. Извечное немецкое преклонение перед цифрами заставляет отказаться от реализации подобных планов или, во всяком случае, отложить их до лучших времен — может быть, до появления пресловутого «чудо-оружия».

В это же время СССР с весьма большой вероятностью мог осуществить еще одно территориальное приращение на своих восточных границах.

Западный Китай — Джунгария, Кашгар, Синьцзян, отрезанные отсутствием надежных путей сообщения как от гоминьдановских районов Китая, так и от территорий, контролируемых Мао Цзэдуном, и управляемые местной тюркской аристократией, занимаются Красной Армией практически без сопротивления.

На этой территории создается Уйгурская (или Кашгарская) ССР, управляемая правительством, составленным из советских коммунистов — уйгуров, киргизов, казахов с минимальным количеством (на первых порах) местных жителей.

Советские войска стоят уже у предгорий Тибета (ставшего к тому моменту протекторатом гитлеровского рейха) и отрогов Гималаев.

К 1942–1943 гг. страны «Оси» в основном завершили войну на трех континентах.

Единственная крупная потенциальная угроза — США.

Но после разгрома и оккупации Англии у США нет возможности для развертывания войск с целью высадки на континенте и даже для его -бомбардировок.

В связи с этим значительная часть вермахта демобилизуется.

Среди нацистской верхушки возобладало мнение, что уже захваченное Германией и без того потребует всех сил и немало лет для «освоения». Италия продолжает воевать в Абиссинии и Сомали еще долгие годы, и также почти безуспешно. [484]

Тем временем части США занимают Бермудские острова, формально остающиеся в составе Британской империи (в Канаде действуют кабинет министров и парламент в изгнании, и живущий в Оттаве или Монреале король продолжает носить все прежние титулы, включая и титул императора Индии).

Точно так же формально под властью датского правительства в изгнании остается Исландия, ставшая передовым рубежом обороны США против Германии. Она превращается в непотопляемый авианосец, строится множество аэродромов. В бухтах Рейкьявика, Кеблавика, Хвальфьорда создаются военные базы, где размещаются многочисленные линкоры и авианосцы.

Но, повторим, война между США и Германией не начинается, хотя и немцы, и американцы явно имеют в виду такую перспективу.

На побережье Шотландии, Оркнейских и Лафотенских островах, в Северной Норвегии создается линия обороны против возможного удара со стороны Исландии.

На Тихом океане военные действия после 1941-го развиваются во многом примерно так же, как в нашей истории, разве что, как уже говорилось, начинаются раньше — в связи с разгромом Великобритании.

Ориентировочно зимой 1942 г. японцы без особого труда захватывают Филиппины, обороняемые всего тремя американскими дивизиями и слабыми местными военными формированиями, и начинают продвигаться по тихоокеанским островам в сторону Гавайев, одновременно ведя бои в Новой Гвинее и на Соломоновых островах.

Но на этот раз они могли достичь несравненно больших успехов за счет того, что, поскольку СССР совершенно неожиданно стал союзником держав «Оси», большая часть Квантунской армии перебрасывается на южный театр военных действий.

Впрочем, это, конечно, не означает, что японцы отказались от идеи завоевания Дальнего Востока и Сибири (как не [485] раз отмечали историки, у японских военных напрочь отсутствовало стратегическое мышление и осознание ограниченности своих сил){104}. Просто подобные планы также отложены «до лучших времен».

В случае, если бы Соломоновы острова и Новая Гвинея полностью перешли под контроль японской армии, вторжение в Австралию стало бы весьма реальным.

Нетрудно представить, что малочисленные британские, австралийские, новозеландские части не сумели бы сдержать сколь-нибудь значительный японский десант. При меньше чем десятимиллионном населении материка у союзников просто нет людских резервов, и Австралия в течение полутора-двух месяцев становится провинцией империи Ямато. Единственным спасением могла бы стать заблаговременная высадка в Австралии американских войск и переброска в ее воды значительной части флота США.

Вопрос в том, успели бы США осуществить столь масштабную и сложную операцию в достаточно короткое время? Тем более что на первом этапе войны американцы испытывали заметные затруднения с живой силой.

Ведь, по заявлению, сделанному Рузвельтом в начале 1942 г., на переговорах с советскими представителями, только к концу года США смогут иметь «в своем распоряжении армию в 4 миллиона человек и флот с численным составом в 600 тысяч человек». В то время как уже к концу 1941-го японские вооруженные силы составляли более пяти миллионов штыков (27, 214).

Рост американской военной мощи сдерживают отнюдь не экономические факторы, а невозможность быстро развернуть многомиллионную армию, так как сухопутные вооруженные силы США в мирное время насчитывали триста [486] тысяч солдат и несколько тысяч кадровых офицеров (на 1941 г. в Америке насчитывается меньше четырехсот танков).

После захвата Австралии японцы беспрепятственно оккупируют Новую Зеландию с ее меньше чем двумя миллионами жителей. Затем — архипелаги и острова южной и экваториальной части Тихого океана, принадлежавшие англичанам, американцам и французам, — Новую Каледонию, Таити, Фиджи, архипелаги Маркизский, Туамоту и Лайн, острова Самоа.

Правда, уже в 1942-м, после сражения у острова Мидуэй, когда японская авианосная эскадра благодаря великолепно организованной и тщательно продуманной операции американских ВМС и ВВС терпит сокрушительное поражение, японское продвижение на восточном направлении останавливается, а потом постепенно идет вспять. Но даже, случись американцам проиграть это повернувшее весь ход тихоокеанской кампании сражение, японская сторона получила бы только тактическое преимущество. Флот США даже после подобного поражения и потери четырех авианосцев вскоре вновь превзо!иел бы по их количеству японский.

Мощная судостроительная промышленность Америки могла компенсировать практически любые потери — на строительство авианосца уходило меньше трех месяцев, в то время как японские боевые корабли были буквально «штучными» изделиями и заменить выбывшие возможности не было.

Захватить Гавайи в любом случае не удается — атолл Мидуэй был для этого малоподходящим плацдармом. И американские военные имели полную возможность перемолоть силами дальнебомбардировочной авиации, в которой у них было абсолютное превосходство (да еще добавить то обстоятельство, что японские истребители, взлетающие с авианосцев, просто не могли работать на доступных им высотах), какое угодно количество японских войск, перебрасываемых на этот крошечный клочок суши.

В течение 1943–1945 гг. американцы наносят японским войскам поражение за поражением, выбивая их с Гуама, [487] Марианских, Каролинских островов. Одновременно отражены попытки сынов Ямато высадить десанты на Аляске и Алеутских островах.

А с 1944 г. базирующиеся на тихоокеанских атоллах армады Б-25 и Б-29 начинают бомбить Японию, превращая ее города в руины и пепел.

И тут на стол президенту США ложится доклад руководителя проекта «Манхэттен» Лесли Гровса о том, что атомная бомба готова к использованию.

В руках Америки оказывается супероружие.

Гитлер, к счастью для рода людского, атомную физику и квантовую механику презирал, считая не более чем «еврейскими штучками». Особенно если учесть то, что целая команда титулованных ученых шарлатанов, наследников пресловутого Горбигера{105}, активно способствовала этому.

Исследования в направлении создания атомной бомбы, правда, велись, но в основном в чисто теоретическом плане — например, группой Гейзенберга. При этом на сомнительные эксперименты «Ананербе», «Туле» и «Вриль» — всех этих оккультно-мистических организаций, пытавшихся получить пресловутое «вундерваффе», исследуя мифическое [488] наследие атлантов, гипербореев, тамплиеров и тибетских магов, на поиск будто бы долженствующих даровать рейху победу талисманов — «Копья Лонгина» и «Грааля» гитлеровский рейх потратил в сопоставимых ценах едва ли не больше, нежели США — на проект «Манхэттен» (3, 267).

Поэтому известие о взрывах в Хиросиме и Нагасаки приводит германское руководство в состояние, близкое к ужасу, а самого Гитлера — в безумную ярость. Наверняка полетели бы головы в и без того подвергшемся чистке абвере, заодно весьма сильно страдает и реноме арийских физиков.

Власти СССР реагируют значительно сдержаннее — ведь у Сталина нет своего Горбигера, а кроме того, благодаря успешной деятельности своей разведсети в США он давно уже осведомлен о том, что такие работы ведутся. Да и собственные исследования идут с 1942 г.

Появление ядерного оружия вызывает ажиотаж у британско-канадских союзников, рассчитывающих на скорый «крестовый поход» против гитлеровской империи и ее сподвижников. Надежды, которым не суждено осуществиться.

Германские власти принимаются в ускоренном темпе развивать свою ядерную программу. То же самое делает и СССР. Вполне понятный страх подгоняет их, и вполне возможно даже, что обе стороны объединяют свои силы.

А пока немцы предпринимают отчаянные усилия по укреплению своей ПВО. На аэродромах по всему северо-западному побережью оккупированной Европы базируются тысячи реактивных истребителей Ме-262 и Ме-265 «Комет», массовое производство которых развернуто в конце 1944 г. Пилоты Люфтваффе в ускоренном порядке переучиваются на новую технику.

Тем временем американские военные приходят к выводу о невозможности высадки непосредственно на Японских островах, поскольку, даже несмотря на применение атомного оружия, она обойдется в миллионы жизней. [489]

Численность японских вооруженных сил была порядка семи миллионов человек, из которых почти нетронутая войной сухопутная армия насчитывала около 200 дивизий. Кроме того, в распоряжении Токио находилось свыше десяти тысяч самолетов, а в ближайшем будущем планировалось ввести в строй более двух тысяч человеко-торпед «Кайтен»{106}.

Надо еще учесть, что Япония располагает почти незатронутой военными действиями тыловой базой в Маньчжоу-Го, Китае и Корее, где сосредоточена значительная часть промышленности и источников минерального сырья. Вдобавок в распоряжении Японии ресурсы бывших европейских колоний Юго-Восточной Азии, хотя использование их затруднено как действиями американского флота, так и местных партизан, создающих оккупантам все большие проблемы.

Америка предлагает Японии заключить перемирие, по которому ей будут возвращены все ее прежние владения на Тихом океане. Японское руководство после недолгих колебаний соглашается, отводя войска с Филиппин.

Так заканчивается Вторая мировая война.

Конечно, еще идут бои в Китае, разгорается партизанская война в захваченных японцами азиатских странах, сражается европейское Сопротивление...

Но самая кровопролитная война в истории кончилась. Кончилась поражением Запада и крахом Европы. По жестокой иронии судьбы нацизм выиграл ее — смог выиграть — только благодаря союзу с проклинавшимся его присными большевизмом, в то время как западные демократии потерпели поражение, толкнув в ряды своих [490] врагов страну, которая неизбежно рано или поздно стала бы их союзником.

В штабах стран «Оси», конечно, могли бы родиться абсурдные и невыполнимые проекты перенесения войны на территорию непосредственно США вроде имевших место в действительности планов удара по Северной Америке через предварительно захваченные (неясно, каким образом) Исландию и Гренландию{107}.

Или столь же невероятные идеи высадки на Аляске, используя в качестве плацдарма Чукотку.

Но естественно, никаких практических шагов к воплощению их в жизнь не предпринимается.

После смерти Ф.Д. Рузвельта и прихода к власти Гарри Трумэна никаких особенных изменений в политике США в отношении Старого Света и всего, что там творится, не происходит.

Рядовые американцы в массе по-прежнему настроены антигермански и антифашистски и вместе с тем, даже в условиях монополии на ядерное оружие, не желают новой войны. Также и политики, и большой бизнес, за которым — решающий голос, не испытывают желания устраивать крестовый поход против кого бы то ни было.

Происходит фактически возрождение политики и идеологии изоляционизма.

И вместе с тем с ноября 1945 г. американский комитет начальников штабов начинает разрабатывать планы воздушного нападения на Германию с применением атомных бомб. В качестве целей по злой иронии судьбы, кроме северо-запада [491] Германии, с городами Гамбург и Бремен — дальше американские «летающие крепости» не в состоянии долететь, оказываются и объекты на. территории Скандинавии, Британских островов, Франции.

Советские города в подобных планах — опять же из-за их удаленности от американских баз — пока не фигурируют.

Но, несмотря на наличие атомной бомбы, Америка, повторим, воевать не склонна. Вспомним, что даже в несравненно более выгодной обстановке США, в течение четырех лет обладавшие монополией на ядерное оружие, не начали войну с СССР.

Зато Соединенные Штаты еще более активно проводят в жизнь «доктрину Монро», укрепляя свое и без того немалое влияние в Южной и Центральной Америке.

В соответствии с Гаванской декларацией 1940 г., США аннексируют голландские, французские, британские владения в Центральной и Южной Америке — под тем предлогом, чтобы они не достались странам «Оси». Так же как фактической провинцией США становится и Гренландия (24, т. 2, 99).

Американский капитал занимает место исчезнувшего европейского, прежде всего английского. Американские спецслужбы во главе с ЦРУ, образованным в конце 40-х из Управления стратегических служб, жестко пресекают деятельность германской агентуры в странах Латинской Америки, предотвращая попытки абвера создать в этих странах антиамериканскую оппозицию.

Так что уже давно возникшим в недрах германских секретных ведомств планам о создании на Южноамериканском континенте плацдарма для грядущей войны с США не суждено увенчаться успехом. По-прежнему в Лиме, Бразилиа, Боготе и других его столицах правят проамериканские режимы.

США, бросив на решение этих задач все наличные силы, предотвращают приход к власти в Аргентине правительства [492] Перона. С их же благословения в 1948 г. в Чили совершается военный переворот, и на место гражданского правительства приходит военная диктатура (43, 9).

В крайнем случае, если у власти в какой-то из стран континента и оказывается антиамериканское правительство, США не останавливаются и перед массированной интервенцией (так же, как и в реальности).

Американцы прилагают максимум усилий не просто к тому, чтобы ничто не могло угрожать их господствующему положению в экономике этого региона, но к полному прекращению торговли южноамериканских стран с Германией и проникновению в них немецкого капитала.

По их прямому указанию местные правительства вводят жесточайшие заградительные меры для германских товаров, одновременно создавая для США режим наибольшего благоприятствования.

Полностью сохраняются и даже усиливаются (хотя куда уж их усиливать) непреодолимые протекционистские барьеры на пути торговли Германии с Америкой, она продолжает оставаться под фактическим запретом. Так что, к примеру, планам компании «ИГ-Фарбениндустри» по вытеснению американской химической промышленности с мирового рынка и проникновению в США не суждено осуществиться, так же как аналогичным планам других воротил немецкого бизнеса (27, 97).

Абвер в ответ пытается, действуя через немецкую диаспору в Латинской Америке, установить связи с враждебными США движениями самого разнообразного толка, но успехов не достигает.

В самих США стремительно набирают силу крайне правые элементы, средоточием и олицетворением которых является организованная в 1947 г. «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» во главе с сенатором Маккарти.

Она преследует как коммунистические и просто более или менее левые силы, так и прогерманские движения и [493] организации, в которых видит (и не без основания) прямую агентуру нацистов.

В 1948–1949 гг. проходят испытания первых советских и германских (а то и германо-советских) атомных бомб.

Исследовательский центр в Пенемюнде во главе с Вернером фон Брауном все силы отдает разработке ракет, способных пересечь океан. Но долгое время у немцев ничего не получается — огромные неуклюжие А-9 и А-10 взрываются в полете или прямо на старте.

Неудачей завершаются и попытки запуска так и не получивших боевого применения ракет Фау-2 с подводных лодок — техника того времени еще недостаточно совершенна для реализации подобных проектов.

Активно пытается создать свою атомную бомбу и Япония. Возможно, что Германия поделилась бы со Страной восходящего солнца ее секретом.

А пока что Япония резко форсирует свою программу разработки и производства биологического оружия. Совершенствуются планы его массовой заброски на территорию США с помощью аэростатов или силами диверсантов, высаживающихся с подводных лодок.

И — в те же годы — в штабах обоих союзников на всякий случай начинают разрабатывать планы войны друг против друга с применением атомного оружия.

Правда, высшие нацистские бонзы, как представители нации трезвой и прагматичной, несомненно, понимают, что даже в случае победы им достанется отравленная радиацией пустыня, а что всего вернее — в такую же пустыню обратится и сама Германия.

Тем более не горит желанием затеять атомную войну и Япония, испытавшая на себе, что это такое.

Кроме того, все совокупные ядерные арсеналы стран «Оси» составляют лишь незначительную часть американского — в США с конца 1945 г. вступают в строй мощности по производству расщепляющихся материалов, позволяющие изготовлять по одной атомной бомбе в три дня, а чуть позднее — по одной бомбе в день. [494]

Последней — где-то во второй половине 50-х гг. — свою атомную бомбу с немалым скрипом создает и Италия — не столько потому, что она ей действительно нужна, а в основном для того, чтобы потешить тщеславие стареющего дуче.

В этот же период Германии после многолетних неудачных попыток наконец-то удается создать ракету, способную поразить цели на восточном побережье США, — какую-нибудь Фау-5 или А-20. Ее немедленно ставят на поток — в Третьем рейхе еще со времен войны отработана технология массового изготовления ракетного оружия: Фау-2, как известно, производились в количестве до 300 штук в месяц.

Но у США есть чем ответить — на вооружение базирующихся в Исландии бомбардировочных воздушных армад, укомплектованных новейшими Б-52, уже поступили термоядерные заряды мощностью в 15–20 мегатонн.

В конце 50-х водородное оружие и межконтинентальные ракеты появляются в СССР.

Чуть позже и спустя несколько лет после того, как аналогичные корабли появились у американцев, со стапелей стран «Оси» начинают сходить атомные подводные лодки; сначала торпедные, а потом и оснащенные ракетами с атомными боеголовками.

Думается, дата смерти Гитлера не очень намного отстояла бы от даты его самоубийства. Впрочем, варианты завершения его карьеры могли быть самыми разнообразными.

«Адольф Алоизович» мог окончательно сойти с ума, и окружение тихо отстранило бы его, объявив нации, что фюрер ушел в долгосрочный отпуск по состоянию здоровья. Он мог умереть своей смертью — хотя бы от тех сомнительных снадобий, которым его в изобилии пичкал личный врач Морель — фигура по своему значению вполне сопоставимая с Распутиным при русском дворе. Наконец, его могли устранить в результате какого-нибудь заговора, обставив дело как естественную кончину. [495]

Кто бы мог заменить Гитлера на его посту, стать, так сказать, «фюрером № 2»?

Хотя наверняка за звание наследника Гитлера в последний период его жизни боролось бы немалое число высших иерархов рейха, реально просматриваются лишь три кандидатуры. Это второй человек в фашистской партии Мартин Борман (да-да, тот самый, которого иные отечественные журналисты, со слов Гелена и Канариса, произвели в личные агенты Сталина), рейхсфюрер СС Гиммлер и Геринг. Причем преимущественные шансы имел Борман, сразу за ним шел Геринг. Гиммлер, как руководитель СС, был неприемлем для очень многих, и прежде всего для военной элиты рейха.

Тем более практически не имели шансов многочисленные политики второго эшелона вроде Деница и фон Нейрата.

Но уход Гитлера от власти или вообще с этого света ничего бы уже существенно не изменил.

Германия владеет практически всей Европой — остались только ее жалкие сателлиты вроде Словакии, Румынии, Болгарии, Венгрии.

Испания и Португалия хранят формальный нейтралитет, хотя тоже фактически являются союзниками Германии. Так же как Турция и Финляндия.

Советский Союз не понес тех колоссальнейших потерь, которыми обернулось для нашей страны нападение гитлеровской Германии, Не погибли двадцать семь миллионов человек, неразрушенными остались 1410 больших и малых городов и десятки тысяч сел и деревень.

Германия тоже, в общем, довольна.

Но почти вся остальная Европа, жестоко истерзанная, растоптанная, медленно умирает.

По-прежнему дымят трубы крематориев в гитлеровских лагерях смерти — Аушвице (Освенцим), Дахау, Маутхаузене и многих других.

Впрочем, в течение нескольких лет их число сокращается — просто в них некого посылать. Еще к концу 40-х гг. [497] практически завершено чудовищное «Окончательное решение еврейского вопроса». Казнены последние коммунисты. Умерли польские, французские, чешские, югославские и прочие военнопленные — те, которых не отпустили в виде великой милости по домам.

Уничтожена еще оставшаяся чешская и польская элита, включая учителей начальных школ и ксендзов, в полном соответствии с идеями Розенберга. Поголовно истребляется и польское дворянство, в котором гитлеровцы видят носителей ненавистного им польского национального духа — непокорного и свободолюбивого.

Сам министр по делам восточных территорий, вынужденный довольствоваться Богемией и польскими землями, с истинно немецкой методичностью очищает их от коренных жителей.

Бывшую Польшу покрывают немецкие поселения и латифундии, обрабатываемые бесправными батраками.

Иностранные рабочие, насильственно вывезенные в Германию, живут в особых кварталах, им запрещено свободно передвигаться по территории страны, они полностью бесправны перед хозяевами.

Искореняется высокая европейская культура, закрывается большинство учебных заведений, вплоть до средних школ и лицеев. Уничтожены все европейские университеты, а тех, кто осмеливается тайно преподавать и учиться, ждет концлагерь.

Оккупационные власти неуклонно проводят в жизнь политику уничтожения «антигерманской» литературы; хранение подобных книг, а гестаповские списки весьма длинны, и в них самые различные названия — от Маркса до Мопассана, Ремарка и Ромена Роллана — карается лагерем, а то и смертью (18, 107).

Ведущие европейские музеи обобраны почти дочиста, их сокровища перекочевали частью во дворцы и коллекции нацистской элиты, частью — в создаваемый под патронажем лично Гитлера гигантский Берлинский музей искусств, [497] который вполне заслуживает право именоваться «музеем большого грабежа».

Зато в изобилии возникают низкопробные театрики-буфф и варьете да кинотеатры, где демонстрируются пошлые комедии и откровенная порнография, призванные, по мнению хозяев Европы, отвлечь население оккупированных земель от несправедливости окружающего мира.

Книжные прилавки заполнены подобной дешевой литературой.

Впрочем, и культурная жизнь самой гитлеровской Германии находится практически на том же уровне.

Те же пошлые мелодрамы, эротика и «героические» эпосы в кино; «нордический стальной романтизм», зигфриды и брунгильды.

Подобное кино неплохо знакомо отечественному зрителю старшего поколения (кстати, то, что трофейные фильмы пользовались у нас немалым успехом, отнюдь не говорит в пользу вкусов отечественной публики того времени).

В живописи почитаются однообразные пейзажи с изображением немецких лесов, гор, зеленых полей, возделываемых трудолюбивыми бауэрами, и лугов, по которым бродят откормленные стада. Изображаются также «истинно немецкие мужчины» — обнаженные мускулистые красавцы, при этом, однако, без признаков пола — таково непременное требование — или «истинно немецкие женщины» — как на подбор рослые золотоволосые валькирии в мундирах (почему-то именно в мундирах). В скульптуре — громадные и безвкусные статуи. Примитивные песенки вроде «Лили Марлен» по радио да иногда — Вагнер.

Тех художников, кто не соответствует вышеприведенным канонам — все еще смеет не соответствовать, — обвиняют в растлении человеческой психики и морали, безнравственности, извращенности — если не отправляют за решетку.

Все это делается под тем же лозунгом, что и массовое сожжение книг в свое время: «Борьба за нравственность, [498] дисциплину, за благородство (?! - Авт.) человеческой души и уважение к нашему прошлому» (18, 149).

Вполне возможно, Гитлер решил бы претворить в жизнь свою безумную идею о полном разрушении и уничтожении Парижа, как он мечтал в начале войны (во время боев лета 1940-го, как свидетельствуют мемуары, он часто задавал вопрос: «Горит ли Париж?»).

Англия и часть Франции превращены в полигон для жутких социально-государственных экспериментов Гиммлера и его ведомства. Миллионы англичан продолжают умирать от голода в концлагерях, надорвавшись на непосильной работе.

Немало граждан этих стран в условиях, мало чем отличающихся от лагерных, строят новый Берлин — столицу Тысячелетней Империи Гитлера.

Правда, после смерти фюрера большинство задуманных по плану реконструкции Берлина строек закрыто.

Кое-кто в немецком руководстве, может быть, и рад бы как-то «смягчить» режим и договориться с западными союзниками, вернее уже с одними США, о более или менее приемлемых условиях сосуществования и окончательном разделе мира. Но как договоришься после всего, что случилось?

Мыслимо ли, например, уйти из Англии, если сразу же после этого там окажется жаждущее реванша правительство, всецело поддерживаемое оставшимся населением, а самое главное — американские ядерные базы?

Германия и ее союзники оказываются, образно выражаясь, намертво прикованы к своей победе и друг к другу, подобно тому, как в Древнем Риме приковывали побежденных к триумфальной колеснице.

И едва ли не сильнейший стимул к сотрудничеству и мирному сосуществованию — осознание того, что в случае войны между СССР и Германией победитель, обескровленный и истощенный, будет практически неизбежно уничтожен североамериканскими англосаксами. [499]

Определенные круги в Берлине какое-то время носятся с идеей неких «Соединенных Штатов Европы», руководящую и направляющую роль, в которых играла бы Германия (27, 182).

По образцу правительства Квислинга могли быть созданы аналогичные в Дании и Швеции, и они бы получили статус каких-нибудь «автономных провинций рейха». Часть Сербии и Черногория также могли получить «независимость», а в Белграде власть отдана Драже Михайловичу, успешно сотрудничавшему с оккупантами, когда речь заходила о борьбе с армией Тито.

Германское правительство проводит линию на сотрудничество с коллаборационистскими, и прежде всего право-буржуазными кругами, делая в их сторону многообещающие жесты, а те, в свою очередь, пытаются склонить народы своих стран к смирению перед оккупантами.

Но реальное положение не изменяется. Экономика оккупированных территорий работает почти целиком на удовлетворение нужд Германии. Для Берлина эти земли — не более чем большие поместья арийской расы, как когда-то провинции были поместьями Рима.

И немало людей в рейхе, облизываясь, поглядывают на восток, представляя, как хорошо было бы, окажись и эти огромные пространства под крыльями германского орла.

Но увы им — тамошние богатства охраняются многомиллионной армией, боевые качества которой известны гитлеровцам, а с появлением атомного оружия подобные идеи вообще теряют всякую основу.

Впрочем, как знать — поскольку разум в политике далеко, не всегда торжествовал, то, быть может, спасение народа нашей страны от Второй мировой войны обернулось бы спустя полтора-два десятка лет кошмаром новой мировой — уже ядерной...

Как могла развиваться обстановка в послевоенном мире за пределами гибнущей Европы? [500]

В Китае японская армия увязает в партизанской войне, одновременно будучи вынуждена противостоять силам Гоминьдана и Китайской народно-освободительной армии. И тех и этих негласно поддерживает СССР, хорошо помнящий Халхин-Гол и Хасан, а также и интервенцию времен Гражданской войны. Япония время от времени выступает с требованиями прекращения этой помощи, на что следуют безукоризненно выдержанные дипломатические ноты, что никакой помощи врагам Японской империи СССР, состоящий с ней в союзнических отношениях, не оказывает.

При этом развивается партизанское движение в оккупированных японцами азиатских странах — Вьетнаме, Индонезии, на Филиппинах и в Малайзии.

Правда, как уже упоминалось выше, основные силы империи Ямато могли быть отвлечены на аннексию и колонизацию Австралии.

На ее пространства хлынули миллионы, десятки миллионов переселенцев — именно за счет австралийских территорий власти рассчитывают решить проблему перенаселения, поскольку все остальные завоеванные земли уже плотно заселены и к тому же небезопасны.

Огромные наделы получают представители японского правящего класса.

Города переименовывают, изменяют географические названия, так что ничто не напоминает о прежнем владычестве Британской империи.

Европейское население континента лишается своих земель и собственности, изгоняется из домов, высылается в пустыни и полупустыни, обрекается на участь людей второго и третьего сорта, используется на тяжелых работах по строительству портов и военных баз, за гроши трудится на шахтах и батрачит на фермах колонистов. Белые женщины в большом количестве насильственно вывозятся в бордели по всей Японской империи или становятся наложницами японских офицеров и оккупационных чиновников. [501] Положение австралийских аборигенов не улучшается, а заметно ухудшается.

Если они мешают, их просто, изгоняют с еще занимаемых ими земель, а то и истребляют — японским синтоистам и приверженцам людоедского (в самом прямом смысле){108} кодекса «Бусидо» европейские христианские «предрассудки», вроде того что все люди имеют равные права, в том числе и на жизнь, не свойственны.

Примерно то же самое происходит в Новой Зеландии, чей умеренный климат особенно привлекает колонистов, и на тихоокеанских архипелагах.

На «Черном континенте», кроме ЮАС, разве только Египет имеет какое-то подобие независимости. При этом, разумеется, зона Суэцкого канала переходит под контроль немецких военных властей.

В африканских колониях Германии жители низведены частью до положения полурабов, частью вернулись в дикое состояние. Среди чернокожего населения совершенно нет хоть сколь-нибудь образованных людей — ни врачей, ни учителей, не говоря уж об инженерах и юристах.

Запрещена даже деятельность христианских миссионеров, закрыты все без исключения миссионерские и гражданские школы для туземцев. Напротив, поощряются разнообразные примитивные верования и колдовские культы.

Отсутствует какое бы то ни было медицинское обслуживание африканцев, и среди них быстро распространяются болезни.

На плантациях и рудниках применяются немногочисленные устаревшие машины, обслуживаемые европейцами, принудительно оставленными в колониях после их завоевания Германией или высланными из Европы, и их потомками. Но господствует ручной труд африканцев. Когда у германских хозяев не хватает рук, они просто насильно сгоняют [502] местных жителей на работы, организуя лагеря, мало чем отличающиеся от аналогичных европейских.

Некоторое количество немцев переселилось на территорию ЮАС и старых немецких колоний с целью «германизации» этих территорий.

Что же до итальянских владений, то война в них приобретает затяжной партизанский характер, и в конце концов итальянцы контролируют лишь прибрежные территории, стратегически важные пункты и места добычи полезных ископаемых. Делаются попытки переселить в наиболее безопасные районы часть безработных бедняков с юга Италии, но особого успеха они не имеют.

В СССР даже после смерти Сталина (он не очень надолго пережил бы — если пережил бы — Гитлера) режим не изменяется ни на йоту. Разве что имели бы место ограниченные экономические реформы, прежде всего в сельском хозяйстве, но не более. В политике и идеологии — ничего нового.

Довольно интересно прикинуть, как все происшедшее могло бы сказаться на настроениях основной массы населения.

По мнению некоторых ультралибералов, победа в Великой Отечественной войне стала весьма эффективным пропагандистским аргументом для коммунистической партии, поскольку-де позволила приписать себе исключительно все заслуги в сокрушении гитлеризма и спасении страны и мира от фашистского порабощения. Не будь, мол, этого, и режим, утратив одну из своих опор, неизбежно рухнул бы сам по себе.

Эта точка зрения представляется автору настолько нелепой, что обсуждать и опровергать ее здесь он не видит смысла. Но идеологические вопросы, связанные с советско-германскими отношениями, действительно довольно-таки непросты.

Во всяком случае, вполне возможно, что руководство КПСС [или ВКП(б)] ставило бы в заслугу себе то, что ему [503] удалось сорвать создание единого империалистического фронта против СССР, в котором бы объединились Франция, Англия и Германия.

Снимаются фильмы, повествующие о том, как Красная Армия сражается у подножия Гималаев, форсирует Инд и Ганг, выходит к Индийскому океану.

А снимки пожаров в Баку и Грозном хорошо знакомы каждому жителю СССР хотя бы из учебников истории.

С другой стороны, тот факт, что их страна является союзником, пусть и вынужденным, государства, исповедующего отвратительную человеконенавистническую идеологию, вызывает резко отрицательное отношение у многих граждан СССР, в том числе и у членов партии. Более того, можно смело представить, что немало людей втайне чувствуют глубокое отвращение к берлинскому союзнику.

Да и, не забудем, наличие потенциальной угрозы, исходящей от Германии, не может не консолидировать общество. До 1941 г. часть населения (очень небольшая, что бы там ни утверждали Резун, Солженицын и Бунич) могла видеть в немцах потенциальных освободителей. Ныне же благодаря рассказам вернувшихся из Европы солдат, а также на примере происходящего в оккупированной Польше и Чехии — тем более что об этом они осведомлены не понаслышке, а от депортированных оттуда — жители СССР хорошо знают и понимают, что из себя представляет нацистская Германия. Для населения нашей страны Запад — это не благополучная Европа, а жуткий тоталитарный монстр нацистской Германии, рядом с которым бледнеют и ГУЛАГ, и массовые репрессии.

Так что даже тайные враги коммунистической идеи не смотрят на Запад с надеждой. Некоторые надеются какое-то время на Америку, но эти чаяния быстро сходят на нет.

На авторитет власти работает и тот факт, что уровень жизни относительно высок — ведь не было тех не поддающихся подсчету потерь, нанесенных экономике страны [504] войной и необходимостью послевоенного восстановления.

Отношения с Германией после завершения войны и раздела мира можно назвать умеренно прохладными и прагматическими.

Периодически на официальных встречах и годовщинах произносятся речи о совместной борьбе с «гнилыми западными демократиями», бывшие союзники славят друг друга, провозглашая здравицы в честь вождей; многие улицы советских городов названы именами германских политиков и военачальников.

На груди у многих офицеров и генералов РККА рядом с советскими наградами — германские Железные и Рыцарские кресты.

При этом обе стороны с подозрением следят друг за другом, держа за спиной дубинку.

В рейхе наверняка частенько слышатся разговоры, что Германия «неправильно выбрала союзника», что в 40-м следовало поискать компромисс с Англией и Францией на почве совместной «борьбы с большевизмом». Но на политику они влияют очень мало — по объективным причинам, о которых говорилось выше.

Само собой, ничего подобного ООН не возникает да и возникнуть не может. Вместо нее в первые послевоенные годы окончательно оформляются два противостоящих друг другу военно-политических сообщества, хотя и основанные на совершенно противоположных принципах, нежели в нашей истории.

В один блок входят прежде всего США, руководящие им, Канада, власть в которой осуществляет британский королевский дом, и большая часть стран Латинской Америки. Он, кстати, вполне мог бы получить название Организация Объединенных Наций или, что вероятнее, какое-нибудь Атлантическое Содружество.

Основой второго являются четыре страны «Оси» — Германский рейх, Италия, Японская империя и Советский Союз. [505] Вместе с ними в этой организации могли бы участвовать германские сателлиты на Европейском континенте, формально нейтральные Испания и Португалия, а также Финляндия, Турция и Египет. Также к ней примыкают Индия, Иран (если бы он уцелел) и Афганистан.

Кроме всего прочего, можно с уверенностью утверждать, что в описываемом мире научно-технический прогресс далеко не достиг бы нынешних высот.

Прямого военного противостояния двух блоков нет — оно просто невозможно, поскольку потенциальные противники разделены океанами.

Значит, отсутствует большинство технологий «двойного назначения», имевших своим источником совершенствование вооружений сухопутных войск и авиации. Уровень самих этих систем на конец XX в. сопоставим самое большее с уровнем начала — середины 70-х гг.

Ракетно-ядерное оружие есть у обеих сторон, и совершенствовать его с какого-то момента нет смысла — все равно при его применении обе стороны ждет «гарантированное уничтожение» или в лучшем случае «неприемлемый ущерб». По этой же причине уже с начала 50-х отсутствует реальное противостояние между странами «Оси» — лучше довольствоваться тем, что имеешь, нежели рисковать потерять все.

Кроме того, низкий темп прогресса имеет еще одну причину — отсутствует конкуренция на мировом рынке: он поделен между блоками и империями на закрытые сегменты.

Так, самодостаточными «мирами-империями», по терминологии Ф. Броделя (в противоположность «миру-экономике») (39, 59), являются монополистические экономики Германии и Японии, управляемые — одна группкой высших промышленников, связанных с руководством НСДАП, а другая — такими же олигархическими группировками «дзайбацу». Эти страны, как и СССР и даже во многом [506] Италия, производят практически все необходимое для себя внутри своих границ.

Японская экономика ныне — самая отсталая среди стран «Оси», со множеством феодальных пережитков. Нет ничего похожего на взлет высочайших технологий, бывший в нашей истории.

Для экономики Германии просто нет стимулов развития — за счет систематического ограбления порабощенных европейских стран и африканских колоний там поддерживается достаточно высокий уровень потребления. О том, каково состояние хозяйства в этих странах, управляемых наместниками рейха, думается, подробно говорить не нужно.

Но и экономика США, господствующая на всем Американском континенте, также избавлена от какой бы то ни было конкуренции, что не способствует прогрессу.

Аэрокосмическая отрасль, одна из передовых в нашем мире, своего рода «локомотив прогресса», несравненно менее развита.

Нет широкомасштабных связей Европы с Америкой, всемирного туризма — значит, нет смысла создавать реактивные сверхзвуковые лайнеры, подобные «Боингам», «Конкордам» или «Ту».

Да и ракетная техника существенно менее совершенна.

Для того чтобы угрожать Америке, Германии достаточно ракет средней дальности.

СССР, конечно, разрабатывает стратегические межконтинентальные ракеты, имея в виду американскую угрозу. Вслед за ним это делают США и Япония. Но образцы эти более примитивны, нежели те, что были созданы у нас в 70–80-е гг., — опять же потому, что в более совершенных их видах просто нет необходимости.

Также значительно менее развита космонавтика — ведь и она является во многом детищем противостояния Востока и Запада.

Нет необходимости в большом количестве спутников связи — крайне редко возникает нужда быстрой связи между [507] Европой и Америкой, между Америкой и Азией. И это не говоря об отсутствии в описываемом мире современных телекомпаний с их всемирной сетью информации, превратившей земной шар в своего рода «мировую деревню» (само собой разумеется, нет ничего похожего и на Интернет). Единственное исключение — СССР с его огромными просторами, протянувшимися как раз в меридиональном направлении с запада на восток, держащий первенство в мире по числу спутников.

Скорее всего человек вышел бы в космическое пространство куда позже (возможно, то были бы 70–80-е гг.), и, весьма вероятно, он был бы американцем.

Правда, Вернер фон Браун вскоре после войны робко высказывает идеи о запуске космических кораблей с людьми на борту, но прагматически мыслящее руководство Германии ставит его на место — не следует увлекаться утопическими проектами.

Впрочем, не исключено, что в этом варианте развития космонавтика как таковая вообще не возникла бы или умерла бы, не развившись толком.

В мире, где господствовала бы злобная подозрительность и откровенная неприязнь, мысль о том, что над твоей территорией будут свободно летать космические аппараты враждебных стран, вряд ли вызвала бы положительные эмоции и — тем более — восторги перед величием достижений человеческого разума.

Напротив, первой мыслью, что пришла бы в голову политикам и военным, была бы та, что в такой спутник запросто можно запихнуть и атомную бомбу: кто проверит, что там летает?

Добавим сюда отсутствие всякого международного права и прочее, и легко представить, что национальной территорией было бы объявлено не только воздушное, но и космическое пространство. И попытки что-то запустить на орбиту пресекались бы силами противоспутниковой обороны, созданными в начале 60-х гг. (первые успешные опыты [508] в этой области в нашей истории-были осуществлены именно тогда в СССР) (43, 237).

Добавим, что практически отсутствует культурный и научный обмен между странами противостоящих военных блоков, и вообще контакты между ними минимальны. Также, впрочем, не слишком развиты контакты и между евроазиатскими союзниками. Это тоже не способствует прогрессу — в любой области.

Обстановку, сложившуюся к концу XX — началу XXI в. в мире, нельзя назвать даже «холодной войной». Скорее, это уж война «ледяная», вынужденное сосуществование, без малейших попыток изменить ситуацию.

По одну сторону Атлантического океана и на аэродромах Исландии и Гренландии стоят в боевой готовности армады стратегических бомбардировщиков с крылатыми ракетами. По другую, в Северной Англии и норвежских фьордах, на боевом дежурстве в подземных укрытиях размещены какие-нибудь Фау-10 или Фау-15.

На побережье Ледовитого океана и на северо-востоке Сибири на таком же дежурстве находятся советские Р-7, а в последние годы их дополняют шахтные ракеты с разделяющимися боеголовками СС-18, получившие за океаном имя «Сатана».

Моря патрулируются подводными атомными ракетоносцами под японскими, американскими, советскими флагами и германскими штандартами со свастикой.

Нет ни доброй старой Англии, ни прекрасной Франции, ни Бельгии, не говоря уже о Польше. Есть лишь бесправные колонии «Тысячелетнего Рейха», из которых Германия выкачивает буквально все — от металла и дешевой рабочей силы до ветчины и женщин для солдатских борделей. И до сей поры на территории «государства СС», включающего Бургундию, немецкую часть Швейцарии, исторические области Шампань и Франш-Конте, Люксембург, Англию и Нормандию, где власть целиком принадлежит очередному рейхсфюреру, и даже НСДАП [509] не имеет особых полномочий, действуют своеобразные монастыри, где проводится эксперимент по выведению «сверхчеловеков» (3, 335). Сотни тысяч белокурых бестий в черных мундирах преклоняют колена в капищах Вотана, надеясь на вознесение в Валгаллу после смерти. Точно так же как и поныне, под крылом СС действует «Аннанербе» (пусть и немало потерявшее после американского атомного успеха), пытаясь призвать на помощь рейху потусторонние силы{109}.

Как минимум пятая часть суши по-прежнему затянута в сталинский френч со всеми вытекающими последствиями.

Да и США — «оплот свободы и демократии» тоже сильно напоминают то, что представляли собой в эпоху Трумэна и Маккарти. Там и сегодня есть и тотальная слежка, и преследования за убеждения, и расизм, и даже — концлагеря{110}. И нет никакой терпимости, а тем более — политической корректности. [510]

И подобное положение консервируется еще очень надолго — способов изменить ситуацию, по мнению автора, в данном варианте развития просто не просматривается. Разве что еще лет через 50, если не 100... Да и то — сомнительно.