Русь католическая

В отечественном сознании прочно укоренилось, мягко говоря, подозрительное отношение к католицизму.

Причин тому немало — от многовековой вражды с Польшей, воспринимавшейся не иначе как форпост желающего уничтожения православия «латинства», до еще недавнего идеологического противостояния, в котором Ватикан занимал вполне определенную позицию.

Весьма распространено мнение, что будто бы католическая церковь стремилась превратить «...русский, украинский, белорусский народы... в своих данников, в источник доходов, в своих рабов...» (96, 94).

Можно встретить даже утверждения, что католицизм долгое время якобы стоял во главе экспансии Запада, издревле стремившегося-де уничтожить, стереть с лица земли русский народ, и шире — славянство, «превратить нас в бесправных рабов западной цивилизации, забывших даже свой язык» (6, 81). Многое из того, что говорилось по этому поводу, и в самом деле соответствует действительности, с одной существенной поправкой — вместо «католическая церковь» следует всюду писать: «Германия» и «германские рыцарские ордена».

Автор, рискуя вызвать недовольство ряда читателей, тем не менее заявляет, что католицизм, в сущности, ничем не хуже православия. [173] Нет, он вовсе не выступает апологетом католицизма, как, к примеру, А. Янов или А. Бушков. Но, по его мнению, западное христианство вовсе не есть нечто ужасное, и возможный выбор его в качестве государственной религии Русью отнюдь не повлек бы за собой трагических последствий. Даже скорее наоборот.

Вопрос, правда, еще и в том, мог ли реально осуществиться такой сценарий, когда киевские князья приняли бы крещение не от Константинополя, а от Рима.

Такое не только более чем возможно, но не исключено даже, что именно так оно и случилось в реальности!

Общепринятая (вернее, официальная) версия распространения христианства на Руси исходит из того, что новая вера появилась в киевских землях где-то в первой половине X в., что христианство было греческого образца, а первой из правящей династии ее приняла княгиня Ольга во время своей поездки в Константинополь в 957 г. При этом в соответствии с церковной историографией император Константин Багрянородный, очарованный ее красотой (нашим современницам впору позавидовать — княгине было как минимум под пятьдесят!), даже сделал ей предложение, но брак не мог состояться, поскольку он был ее крестным отцом (6, 142; 12, 48).

Именно эта версия содержится в «Повести временных лет», и как будто ей нет причин не верить.

Но в труде «De Seremnus Bizantae », написанном рукой самого императора Константина, содержится нечто как раз противоположное. По утверждению августейшего мемуариста, княгиня Ольга уже на тот момент была христианкой, и в ее свите присутствовал также и ее личный духовник (12, 49).

Историками это свидетельство, в достоверности которого нет никаких оснований сомневаться, практически игнорируется — факт, достойный удивления.

Согласно же европейским хроникам, в 959 г. ко двору императора Оттона прибыли послы княгини Ольги с просьбой прислать на Русь даже не миссионеров и священников, [174] а епископа! Просимый епископ был назначен (им стал некий безымянный монах из Сент-Альбанского монастыря), но умер до того, как выехал в Киев (12, 52).

В том же' году был рукоположен новый епископ — им стал монах Адальберт из Трира, и он даже приступил к своим обязанностям. Но уже в следующем году был вынужден уехать. В хронике Адемара, относящейся, правда, к XII в. (что в глазах автора не очень способствует доверию к ней: три века — срок немалый) и обильно процитированной Бушковым, упомянуто о епископе Бруне (позже причисленном к лику святых), в правление императора Оттона III распространявшем христианство в Венгрии и в русских землях и убитом печенегами. По словам хрониста, он даже основал в русских землях монастырь. Позднее же «пришел в Руссию какой-то епископ греческий и заставил их принять обычай греческий». Причем факт миссионерской деятельности Бруна у тех же печенегов в отечественной историографии в принципе не отрицался. Таким образом, не исключено, что за летописными словами Владимира о том, что его предки отвергли латинскую веру, есть реальное основание, ведь отвержение предполагает, что по крайней мере она была предложена.

Почему это произошло — неизвестно.

Выдвигалось, однако, обоснованное предположение, что (цитируя Нестора) «отцы наши сего не приняли» потому, что русская церковь была организована как рядовая епархия, входящая в один из германских диоцезов, в то время как дальновидная княгиня Ольга могла потребовать создания Русского диоцеза. Кстати, именно этого требовали при крещении чехи и поляки. Об этом, в частности, пишет историк Д. Приселков, и именно этого предположения придерживается и А. Бушков.

При этом Бушков, обычно легковесно (мягко говоря) относящийся к исторической достоверности, как, впрочем, и должен делать последователь фоменковской ереси, отмечает факты, ускользающие от внимания большинства исследователей и богословов. [175]

В русском тексте Библии присутствует третья книга пророка Ездры, отсутствующая в греческой Септуагинте, зато имеющаяся в Вульгате (латинском переводе). Календарь принят также европейский, а не византийский, названия месяцев — латинские, и год изначально отсчитывался не с сентября, как в греческом, а с марта. Сами по себе эти факты, даже если не принимать во внимание вышеизложенные исторические свидетельства, являются достаточными, чтобы говорить об имевшем место католическом влиянии (6, 29).

Обычно, кстати, рассматривая вопрос о крещении Руси, не видят, что в описываемое время официально еще не было ни православной, ни католической церкви. Церковь формально все еще была единой апостольской вселенской церковью, несмотря на все различия между тонкостями обряда и разницу между толедским и никейским символами веры{52}.

Император Михаил именуется в послании папы Адриана «благочестивым», на фресках храма Софии Киевской среди святых видим типично католического святого Климента — одного из пап римских.

Именно папа Адриан рукоположил Кирилла и Мефодия в сан и благословил их труд по созданию славянской письменности и переводу Библии на моравский язык. Правда, позже, после смерти Мефодия, новый папа запретил богослужение на славянских языках, но история могла ведь и обернуться по-другому (12, 52).

Представим же, что русские князья все-таки сделали окончательный выбор в пользу не восточного, а именно западного варианта христианства.

Способствует этому в немалой степени и то, что Ватикан, трезво все взвесив, признал правоту требований русских князей и создает отдельную епархию под названием [176] Русский диоцез с центром в Киеве, а также — и более внимательное отношение папского престола к вышеупомянутой инициативе преподобного Мефодия — между прочим, епископа Паннонии и Моравии.

К каким последствиям этот выбор мог привести?

Начнем с того, что вся политическая история Киевской Руси изначально пошла бы совершен!» в другом направлении. Прежде всего появилась бы реальная возможность избежать той феодальной раздробленности, которая в конечном счете и стала причиной ее упадка и гибели. Связано это с целым рядом важных обстоятельств, вытекавших из политики католической церкви, и привнесенным ею на Русь понятием о роли и статусе светской власти. Во-первых, русская великокняжеская династия после принятия западного варианта христианства сразу или почти сразу же была проведена папой римским в королевское достоинство, так же как это было сделано в отношении польских и чешских князей. Одно это автоматически положило бы предел дроблению государства (в худшем случае если и не фактическому, то юридическому). Ведь если великим князем можно было провозгласить себя самого, то королевский титул даровать мог только папа или император. Западноевропейский граф или герцог мог не повиноваться своему суверену, мог даже идти против него войной, но никогда не помышлял о том, чтобы самому силой занять королевский трон.

В качестве примера можно привести страны Скандинавии, где возникшие примерно в одно время с Древней Русью королевства не без влияния католической церкви были преобразованы в централизованные монархии, минуя этап феодальной раздробленности, характерный для Германии и Франции.

Не менее важно и то, что церковь, исходя из своих интересов (сильная центральная власть рассматривалась бы как естественный союзник в недавно крещенной и еще во многом полуязыческой стране), активно способствовала бы пресечению сепаратистских устремлений местных вельмож. Угрозы отлучения от церкви — как это зачастую практиковалось [177] в отношении мятежных баронов, например, во Франции, — было бы достаточно, чтобы остудить самые горячие головы (15, 185).

С этой же целью католическое духовенство добилось бы отмены господствовавшей на Руси «лествицы», то есть системы наследования, по которой освободившийся престол занимал не сын умершего государя, а следующий за ним по старшинству член правящего рода.

Консолидации способствует еще и то, что именно из среды священства, как и в Западной Европе, выходят советники и монархов, и местных властителей — князей и бояр и именно представители католического клира (в ранге епископов как минимум) по традиции занимают должность канцлера при киевском дворе. Немалую часть священников — большую, чем в православной Киевской Руси, составляют иноземцы, что имеет и свои положительные стороны, как, впрочем, и отрицательные (22, 375).

И тут мы видим весьма интересное явление, радикально отличающееся от того, что было в нашей реальности.

Русское духовенство оформляется в отдельное сословие клириков (клерков). Оно благодаря обету безбрачия дистанцируется от мирских жизненных связей, переключая его на внутрицерковные интересы и нужды и пополняясь за счет способных и энергичных людей из всех сословий, включая и социальные низы. Но наиболее важно то, что русское католическое духовенство практически полностью автономно от светской власти, подчиняясь папе римскому. Одновременно резко возрастает престиж образования, которое открывает даровитым простолюдинам путь к духовной карьере.

На русской земле возникают филиалы европейских монашеских орденов — бенедиктинцы, бернардинцы, францисканцы и прочие, более мелкие. Они получают во владение земли, где ведут весьма продуктивное хозяйство, становясь не только духовной, но и заметной экономической силой. Появляются европейские духовно-рыцарские ордена. Позднее возникли бы и чисто русские монашеские ордена, названные [178] именами местных святых и угодников, а вполне возможно, и свои собственные военно-церковные организации — какие-нибудь русские меченосцы.

Из всего этого вытекает одно любопытное обстоятельство, а именно то, что гарантированное прав русского католического духовенства оказывает заметное влияние на все остальные сословия, являясь для них наглядным примером (13, 315). Церковная иерархия, опирающаяся на мощь папского престола, не позволяет русским монархам создать систему всеобщего подчинения государству.

Кстати, если говорить о претензиях католической церкви на светскую власть — пресловутого «папоцезаризма» (термин Владимира Соловьева), упреки в котором стали общим местом, то и православие не было свободно от сего греха. Достаточно вспомнить Византию, где патриархи подчинили себе в конечном итоге императоров и где солдаты и матросы использовались на строительстве церквей и монастырей, в то время как стены пограничных крепостей ветшали, а враги продвигались все ближе к Константинополю. «Монахи расслабили умы государей» — так высказался по этому поводу Монтескье несколько веков спустя. Аналогичные процессы, хотя и не столь ярко выраженные, можно было наблюдать в отечественной истории, не слишком даже и давней. Тот же патриарх Никон открыто выступал за подчинение светской власти церкви и, надо отметить, преуспел в этом немало (6, 92).

Но хватит о восточном православии, тем более что в рассматриваемом сценарии оно обречено стать чем-то реликтовым, и вернемся к ситуации на виртуальной Руси, избравшей папскую тиару.

В XI — XIII вв. русские воины участвуют в крестовых походах на Ближний Восток, но из-за своей относительной малочисленности заметной роли не играют. Главным направлением для Киева, как и в реальной истории, остаются степь — Дикое Поле и борьба с набегами кочевников. Но в данном вопросе надежды возлагаются отнюдь не на одно [179] только оружие. Одновременно прилагаются значительные усилия для евангелизации (обращения в католицизм) половцев и печенегов. Тут мы видим картину, схожую во многом с имевшей место: и в действительности принявшие крещение половецкие ханы становятся союзниками, а затем и вассалами русского королевства и сражаются на его стороне со своими соплеменниками-язычниками. В конечном итоге половецкая и ясская (аланская) знать приравнивается к русской, путем смешанных браков она роднится с ней и становится частью последней.

Благодаря последовавшему мирному (условно говоря) подчинению значительной части западных кипчаков в русских руках оказываются сначала устья Дона, Буга и Днепра, а затем и обширные земли Северного Кавказа и Тамани, принадлежавшие прежде исключительно половцам и хазарам. Азовское море заслуженно носит наименование Русского моря, и та же участь всерьез грозит и морю Черному.

Русские владения на Северном Кавказе — Тмутаракань, Белая Вежа — не только не исчезают, но и активно расширяются. Более того, вскоре под скипетр киевских королей переходит и Крымский полуостров. Практически отсутствуют междоусобные войны, разорявшие русские земли (в нашей реальности, как хорошо известно, только Киев брали штурмом и грабили больше десяти раз!).

Уже к концу XII в. территория Киевского королевства простирается от Белого и Балтийского морей до Черного и от Вислы и Карпат до Верхней Волги и Дона. Новгородские отряды завоевывают земли вплоть до Северного Урала, откуда широким потоком идут меха и серебро.

В Прибалтике русскими остаются земли по течению Двины и по крайней мере восток Эстонии с городами Раковор (ныне Раквере), Кокейнос, Юрьев, Ругодив (позже ставший Нарвой). Русь пытается подчинить себе и территории литовских племен и курпов (будущая Курляндия), но эти стремления сталкиваются с аналогичными попытками немецких рыцарских орденов, что порождает конфликты, подобные [180] тем, что в нашей реальности завершились Ледовым побоищем. На том же направлении Русь ждут мелкие стычки с датчанами и шведами, но они слишком незначительны, чтобы о них упоминать.

Русские купцы активно включаются в торговлю со странами Востока по Волге и Каспийскому морю, составляя конкуренцию арабам и Византии.

Среди русских товаров — пушнина, хлеб, лес, кожи, скот, воск и мед. Немалое место, однако, занимают и изделия ремесленников — оружейников, ювелиров, кузнецов.

В русском государстве по примеру Европы уже с XIV в. начинают создаваться университеты и академии — сначала в стольном Киеве, затем в Великом Новгороде, Галиче, Чернигове... Тысячи людей не только получают систематическое образование, не уступающее лучшим западным образцам, «но и пытаются в устных и письменных диспутах найти ответы на актуальные вопросы своего времени». В стенах университетов в условиях относительной духовной свободы ведутся споры между сторонниками различных богословских и философских школ.

В каждом крупном городе русской земли создаются если не университеты, то свои семинарии и школы. Города и земли соперничают между собой, кроме всего прочего, еще и в том, чей университет (академия) лучше.

Создать учебное заведение не хуже, чем у соседей, — дело чести и для горожан, и для феодалов, и они охотно жертвуют деньги на нужды образования.

В этой связи укажем, отвечая ненавистникам католицизма, что в православной Руси практически до середины XVII в. отсутствовала какая-либо система образования даже для господствующих классов, за исключением духовенства (качество обучения последнего было, впрочем, зачастую ниже всякой критики). Более того, постепенно сугубо отрицательное отношение к образованию и науке стало почитаться едва ли не за добродетель. «Люби простоту больше мудрости, не изыскуй того, что выше тебя, не испытуй того, что глубже [181] тебя, а како дано тебе от Бога готовое учение, то и держи». Греховным объявлялось даже изучение математики и астрономии: «богомерзостен пред Господом всякий, кто любит геометрию; а се душевные грехи — учиться астрономии и еллинским книгам». Одним словом, «Братия, не высокоумствуйте» (109, 67).

В данном же варианте развития русская религиозно-схоластическая мысль неизбежно вслед или даже одновременно с европейской в какой-то момент вышла бы за пределы церковности — к светской позитивной науке. Имена русских ученых стояли бы вровень с именами Роджера Бэкона, Николауса Кузанского, Коперника, Раймунда Луллия{53}.

Точно так же и русское искусство, не стесненное жесткими византийскими канонами, получает возможность свободно развиваться.

Если в известной нам истории культура на Руси практически до начала XVIII в. развивалась в основном в церковных рамках, то в данной виртуальности наблюдается настоящий взлет светского искусства — литературы, живописи, скульптуры, дающий основания говорить о русском Ренессансе (12, 77).

Заметная часть литературных произведений пишется на латыни, но этот язык международной учености и просвещения не получает преобладающего влияния, как это случилось в Польше (76, 205). Все-таки Русь — куда более сильная [182] в духовном отношении страна, да и германо-романское влияние практически отсутствует, в то время как Польша граничила с достаточно могущественной на тот момент Священной Римской империей.

Как промежуточный результат — к середине XII — XIII вв. в России формируется достаточно развитая католическая и вместе с тем самобытная русская культура, точно так же как существует самобытная культура хорватов и словенцев. Кстати, весьма вероятно, что основой письменного русского языка стал бы все-таки не латинский, а кириллический алфавит, правда, не в известном нам виде, а в форме глаголицы, как это было до XVIII столетия в той же Хорватии.

В 30–40-х гг. XIII в. Русское королевство подверглось бы монгольскому нашествию (если не иметь в виду того, что в результате всех изменений, вызванных принятием Русью католичества, будущий Чингисхан вполне мог вообще не появиться на свет). Однако последствия его не были бы столь ужасны, как в нашей реальности. Как бы то ни было, армия монгольских ханов встретила бы куда более мощный отпор и добилась бы несравненно меньших успехов, тем более что на стороне русских сражались бы в немалом числе крещеные половцы и аланы. После ухода монголов Русь довольно быстро восстанавливает свои силы и небезуспешно противостоит возникшей в заволжских степях Золотой Орде, как небезуспешно противостояли ей литовские князья. Могло случиться и так, что со временем ордынцы приняли бы христианство, в конечном итоге подчинившись власти русских королей, — ведь Витовту в свое время лишь стечение обстоятельств, переменчивое военное счастье помешало сделать своим вассалом Тохтамыша, а многие татарские ханы стали в конце концов «служебниками» московских великих князей.

Русское духовенство активно участвует в жизни католической церкви, благодаря своему распространению к востоку от Карпат и Буга действительно имеющей право именоваться вселенской апостольской церковью — «ecclesia[183] universalis». Русские епископы и кардиналы влияют на формирование ее политики, их можно увидеть на соборах, где обсуждаются важные вопросы религиозной жизни, канонизация святых и т.д.

Конечно, маловероятно, чтобы когда-нибудь на престол наместника Святого Петра сел наш соотечественник, ведь из всего числа римских и авиньчшских пап лишь трое не были французами либо итальянцами, хотя и такое не исключено. Но то, что русское духовенство играло бы важную роль в жизни римской церкви, несомненно.

Географическая отдаленность Русского диоцеза и некоторые другие обстоятельства способствовали бы тому, что церковь на Руси существовала бы в значительной степени автономно от Рима.

Бушков в своем сочинении затрагивает, почему-то полагая его весьма интересным, вопрос о том, на чью сторону стала бы Русь католическая в конфликте между папами и императорами (12, 77). Думается, поддержка была бы оказана Святому престолу по двум причинам. Во-первых, как уже говорилось, папская власть была бы давним и верным союзником киевских королей. Во-вторых, к тому времени Русскому государству уже пришлось бы столкнуться в Прибалтике с немецкими рыцарями, за которыми в гораздо большей степени, чем церковь, стояла империя. И добавим — отношения которых с Римом далеко не всегда были безоблачны. Правда, ничем существенным помочь великому понтифику Русь не смогла бы.

Однако куда более интересным представляется иной вопрос: как принятие восточными славянами католицизма повлияло бы на отношение к ним германо-романской Европы? По мнению целого ряда историков-западников, именно православие поставило-де Русь вне цивилизации (имеется в виду, естественно, западная цивилизация — никакой другой они не признают) и тем самым якобы обусловило взгляд на русский народ как на опасных варваров.

Автор, напротив, склонен думать, что, даже приняв католичество, восточные славяне остались бы в глазах очень [184] многих европейцев такими же дикими и темными людьми. В качестве примера можно вспомнить хотя бы то, что во время конфликта Польши и Тевтонского ордена симпатии практически всей Северной Европы и Святого престола были целиком на стороне последнего. Да и сами рыцари воевали с поляками — уже не первый век добрыми католиками едва ли не более яростно, нежели с литовцами-язычниками и русскими «схизматиками». Правда, возможно, свою роль в данном вопросе играло и то, что соседи — прежде всего Священная Римская империя и Швеция — претендовали на польские земли, а ганзейские города, в летописях которых, например, поражение ордена под Грюнвальдом подается едва ли не как величайшая трагедия, были его активными торговыми партнерами (10, 69). Поскольку с далекой Русью у большей части Европы общих точек соприкосновения, равно как и спорных вопросов, долгое время практически не существует, то и отношение к ней скорее сдержанно-доброжелательное.

Несомненно, с течением времени появлялись бы в нашей стране и ереси, если даже и в условиях господства православия ее не миновала чаша сия. По-видимому, как и в нашей реальности, центром их возникновения и распространения стал бы Новгород, где уже в XIV в. получили немалую популярность ереси «стригольников» и «жидовствующих», отчасти схожие, насколько можно судить по скудной информации, дошедшей до нас, с лютеранством.

И тут автор исторической правды ради должен будет написать о том отрицательном моменте, сравнительно с имевшими место в действительности, который повлекло бы принятие русскими западного христианства.

Вместе с властью пап на Руси, как и почти во всей Европе, появилась бы и инквизиция. А значит, и процессы над еретиками и «колдунами», проводимые в полном соответствии с правилами, что изложены в жутком «Молоте ведьм» преподобных палачей Якоба Шпренгера и Генриха Инститориса. [185] И завершались бы подобные судилища, как водится, кострами на городских площадях (пусть и в несравненно меньшем числе, нежели в германских княжествах или Испании) (6, 97).

Точно так же и отношение к подданным иных конфессий (кроме иудеев, хотя и тем тоже доставалось) у русских католических властей было бы скорее всего куда как менее благосклонным, чем на Руси православной. В нашей истории великие князья, а затем цари и подчиненное им духовенство, хоть и без удовольствия, но терпели язычников и мусульман. В большинстве же католических стран разговор с иноверцами был короткий — крещение или смерть, в лучшем случае — изгнание. Примером относительной веротерпимости среди государств Запада была одна лишь Речь Посполитая (75, 259).

Но сомнительно, что в Русском королевстве были приняты аналогичные польским законы, разрешающие тем же мусульманам свободно отправлять свои богослужения.

А это значит, конфликты в том же Поволжье после распространения на него власти киевской короны проходили бы куда как более жестко, вернее, жестоко.

Зато с уверенностью можно сказать, что русская королевская династия довольно скоро приобрела бы заслуженный авторитет среди ближайших западных соседей Киева — поляков, чехов, мадьяр, и, весьма вероятно, что представители Рюриковичей оказались бы на престоле в Кракове, Праге, а возможно, и в Буде подобно реальным Ягеллонам.

Кроме тесных отношений с Западной и Центральной Европой, также продолжали бы развиваться связи и с Константинополем, а через него — и со всем Востоком.

Быть может, что, будучи поставлена перед фактом появления могучей католической державы на восточных границах империи, Византия бы предпочла не доводить дело до открытого разрыва с Римом и христианская церковь сохранила бы единство, пусть даже и номинальное, как и прежде управляясь из двух центров — Рима и Константинополя. [186]

Не представляется возможным даже приблизительно сказать, к каким последствиям это привело бы, но не исключено, что в городе на берегах Босфора до сих пор на престоле сидели бы монархи, именующиеся «император ромеев (римлян. — Лет.)». Впрочем, мы несколько отвлеклись от темы.

Александр Бушков, рассуждая о возможных последствиях появления «тиары над Россией», высказывает мысль, что Русь католическая почему-то обязательно ринулась бы оказывать помощь папскому престолу в борьбе с возникшим примерно в XVI в. протестантизмом (естественно, с кем-то неведомым нам вместо Лютера и Кальвина в качестве основоположников). И мол, в результате этого «ересь» была бы быстро уничтожена, после чего в Европе навеки водворилось бы некое духовное благолепие, не нарушаемое никакой нехорошей «протестантской этикой» (12, 78). При этом А. Б. почему-то забыл подсчитать, во сколько десятков, если не сотен тысяч жизней обошелся бы русскому народу подобный крестовый поход.

Автор, однако, полагает, что русские монархи оказались бы достаточно дальновидными и умными и не вмешивались бы в религиозные войны между католиками и протестантами — аналоги известных нам Крестьянской и Тридцатилетней войн, которые разразились бы в XVI — XVII вв. (плюс-минус одно-два десятилетия в сравнении с аналогичными конфликтами нашего прошлого).

Вопрос также еще и в том, не распространилась бы столь нелюбимая Бушковым «зараза» и на Русь. Тому был целый ряд предпосылок — и упоминавшееся относительное «удаление» русской церкви от религиозного центра, и осознание того, что Русь — это не совсем Европа; вполне возможно, выявились и другие причины. В конце концов в той же Польше с ее прочнейшими, казалось бы, католическими традициями было немало исповедующих протестантскую веру (так называемые ариане). А в другой славянской стране — Чехии — атака на католические [187] догматы началась почти за век до Лютера, при Яне Гусе и другом Яне — Жижке, когда отряды таборитов доходили едва ли не до Берлина (6, 71).

И в Русском королевстве нашелся бы и свой Лютер, а там — как знать — и свой Генрих VIII, по воле которого возникла бы какая-нибудь русская апостольская церковь, противопоставляемая «растленному» папскому Риму.

Но вопрос этот действительно слишком сложен, и поэтому углубляться в него нет особого смысла.

С течением времени (думается, не позднее XVI в.) в России начал бы развиваться капитализм, источником первоначального накопления капиталов для которого стало бы не пиратство и тотальное разорение крестьянства, как, скажем, в Англии, а прежде всего выгодное географическое положение нашей страны на перекрестке торговых путей между Востоком и Западом.

Примерно в тот же период Русское королевство, позже, вполне возможно, ставшее империей, точно так же, как и православная Московия, начало бы интенсивно расширяться в восточном направлении, присоединив сначала Поволжье и Приуралье, затем Западную, а потом Южную и Среднюю Сибирь, одновременно раздвигая свои пределы и к югу — в киргизские степи и пространства Центральной Азии. Двигаясь по этому естественному пути, Русь вышла бы к Тихому океану и наконец перешагнула из Азии в Америку.

Уже очень давно католическая Россия не только не уступает ни в чем Европе, но и опережает ее благодаря своим огромным ресурсам — людским и природным — и в значительной степени благодаря тому, что многие таланты, на протяжении всей нашей истории задавленные косной духовной атмосферой, получили возможность раскрыть себя.

И ныне, в XXI в., Россия вполне могла оказаться самой развитой и могущественной мировой державой, превосходящей все остальные по своему экономическому, научно-техническому и культурному уровню (13, 314). [188]