XVII. Последние часы в Праге перед катастрофой (27–28 сентября);

После отклонения чехословацким правительством годесбергского меморандума Гитлера на Чехословакию начал оказываться все усиливающийся дипломатический нажим. Одним из первых у К. Крофты появился румынский посланник Р. Круцеску, поддерживавший тесные личные контакты с М. Годжей и французским посольством. Он прибыл вскоре после того, как Лондону было сообщено, что ответ, переданный Я. Масариком, окончательный и что чехословацкое правительство ничего другого уже не скажет. Р. Круцеску доказывал, что было большой ошибкой придавать ответу характер принципиального отклонения германского меморандума. По его мнению, следовало бы указать, что правительство настаивает на последовательном осуществлении англо-французских «предложений». Точно так же значительной ошибкой явилось проведение мобилизации, после которой сильно ухудшились чехословацкие позиции{667}. Вмешательство румынского дипломата наглядно раскрывало политические позиции как внутренних, так и зарубежных мюнхенцев.

Политические донесения румынского посланника отражали настроения крайне правых сил Чехословакии. Дело в том, что речь Гитлера, произнесенная им в понедельник, своими вульгарными нападками на Э. Бенеша возродила надежды правых на то, что президент подаст в отставку и это приведет к радикальному повороту чехословацкой политики. Германская дипломатия и не скрывала, что именно эту цель преследовали личные выпады Гитлера. На эту тему Р. Круцеску имел беседу с Г. Масаржиком, который 22 сентября вместе с Я. Прейссом был одним из инициаторов создания крайне правого кабинета. На вопрос Р. Круцеску, намерено ли чехословацкое правительство продолжать и впредь политику сопротивления Германии, рассчитывая при этом на поддержку западных держав, Г. Масаржик ответил: «Именно в этом заключается главная трудность. Если кто-нибудь хочет покончить жизнь самоубийством и употребляет для этого все возможные способы, ему почти невозможно помешать. В кругах земельных собственников и буржуазии все больше растет недовольство президентом. После выступления Гитлера уже никто не может скрыть, что дальнейшее пребывание Э. Бенеша на посту главы государства — с теми взглядами, которых он придерживается, — усиливает напряженность и что его отставка, явно ожидаемая в [279] Берлине, значительно смягчила бы требования, предъявляемые ныне Чехословакии»{668}.

К нажиму на Чехословакию присоединились и США. Государственный секретарь К. Хэлл распорядился, чтобы американские представительства организовали отправку в Прагу и Берлин телеграмм, призывающих сохранить мир{669}. Американская дипломатия игнорировала как не заслуживающий внимания факт, что не Чехословакия, а Гитлер угрожал войной. И если Париж и Лондон не могли осмелиться повторить нечто вроде ультиматума 21 сентября, то эту роль взяла на себя американская дипломатия. В Прагу поступило более 20 телеграмм, призывающих к спасению мира, разумеется путем «умиротворения». Сам Э. Бенеш заметил по этому поводу: «В тот момент это была решающая поддержка политике и тактике Н. Чемберлена, отвечавшая также стремлениям Ж. Боннэ и Э. Даладье»{670}. Когда Гитлер объявил свой ультиматум и все ожидали, что война будет начата 28 сентября в 14 часов, английская дипломатия стала оказывать сильное давление на румынского короля Кароля, чтобы тот, использовав все свое влияние, убедил Э. Бенеша принять годесбергский меморандум{671}.

Самое сильное и наиболее действенное давление оказало послание Н. Чемберлена Э. Бенешу о том, что, если до 14 часов 28 сентября Чехословакия не примет годесбергский меморандум, на нее будет совершено нападение. К этому Н. Чемберлен присовокупил угрозу, уже ряд месяцев повторявшуюся сторонниками политики «умиротворения»: «Отказ приведет к тому, что Чехословакия будет наводнена германскими войсками и никакие меры других держав не предотвратят такой участи вашей страны и народа независимо от того, чем бы ни закончилась возможная мировая война»{672}.

И хотя в документе имелась приписка, что британское правительство не может давать никаких советов, как Чехословакии следует поступить, однако в целом это послание Н. Чемберлена имело лишь единственное назначение — внушить чехам: если вы хотите спасти свой народ, то должны принять меморандум Гитлера. Это означало, что Н. Чемберлен вновь оказывает нажим на Чехословакию, хотя на последних заседаниях британского кабинета усиленно подчеркивалось, что новый нажим на нее совершенно недопустим. Более того, послание Н. Чемберлена оказалось только введением к новому британскому плану выдачи Чехословакии Гитлеру, носившему невинное название «time-table» («временной план»). Этот план был вручен в 21 час 30 минут, или спустя три часа после упомянутого послания Н. Чемберлена. Между тем в депеше чехословацкого посольства в Берлине сообщались новые подробности о последнем ультиматуме Гитлера. Оказывается, Н. Гендерсон скрыл от Гитлера отрицательный чехословацкий [280] ответ на годесбергский меморандум, чтобы, дескать, еще более не настроить его против Чехословакии{673}.

После вручения Э. Бенешу послания Н. Чемберлена в распоряжении Чехословакии оставалось только 1230 минут для подготовки к германскому нападению.

Правительством Чехословакии были прежде всего сделаны приготовления дипломатического характера. Постоянному представителю в Женеве был направлен текст протеста, подготовленный после объявления мобилизации 23 сентября. Протест должен был быть передан генеральному секретарю Лиги наций в тот момент, когда будет начато германское нападение{674}. В протесте Чехословакия требовала созыва Совета Лиги наций и осуждения агрессора. Кроме того, было подготовлено обращение, которое должно было быть вручено Совету, когда он будет созван. В этом обращении говорилось: «Войска германской империи перешли границы нашей республики. В эти трагические минуты чехословацкое правительство заявляет, что это нападение Германии на республику не имеет никакого, а тем более нравственного оправдания... Сейчас решается, будет в Европе и в мире действовать право или насилие. Поэтому Чехословакия обращается к своим союзникам и друзьям с просьбой о помощи и выполнении договорных обязательств. Она поступает так с полным убеждением, что это касается также и их судьбы. Чехословакия будет защищаться до последнего»{675}.

Чехословацкий представитель в Женеве попросил продолжить работу ассамблеи до срока, указанного Гитлером в его ультиматуме. М. М. Литвинов согласился продлить свое пребывание в Женеве и участвовать в подобном заседании{676}. Ж. Поль-Бонкур от имени французской делегации подтвердил, что Франция согласна с тем, чтобы Чехословакия обратилась в Женеву. Он надеялся, что подобный протест вызовет широкую кампанию солидарности с Чехословакией и сможет способствовать созданию сильной антигитлеровской коалиции{677}. Французская и советская делегации высказывали мнение, что постановление Совета весьма облегчило бы реализацию их союзнических обязательств. Однако имелись сомнения, примет ли ассамблея соответствующее постановление, так как ожидалось, что несколько государств воздержатся от голосования, а некоторые даже могут проголосовать против предложенной резолюции{678}.

Но главная опасность грозила со стороны Англии. Британская делегация еще 27 сентября получила инструкцию своего правительства: пока есть надежда сохранить мир, не допустить, чтобы в Женеве были приняты какие-либо акции против Германии. Как видно, в Англии все же опасались, что Чехословакия, получив двадцатичасовой ультиматум, может обратиться в Женеву с жалобой на агрессора. В британской инструкции утверждалось, что всякая преждевременная акция в Женеве [281] только привела бы Гитлера в ярость. Какие-либо действия можно предпринимать лишь после исчезновения надежды сохранить мир. Если встанет вопрос о том, кто должен председательствовать на ассамблее, говорится в британской инструкции, то ни в коем случае нельзя допустить, чтобы председателем стал русский, а следовало бы избрать его из делегаций Франции, Англии или Чехословакии. Наилучшим решением было бы избрание председателем ассамблеи британского делегата{679}.

Не было ни малейшего сомнения в том, что британские политики хотели бы продолжать курс на «умиротворение» и в Лиге наций. Уже 28 сентября британская делегация сообщила Э. Галифаксу, что могут возникнуть трудности и в Совете Лиги наций, где председатель и секретарь считают, что принятие постановления об агрессии является маловероятным, так как Швеция, Бельгия и Литва побоятся высказаться против Германии{680}. Вся ответственность за подобное положение лежала на Англии. Малые государства Европы действительно испытывали страх перед Гитлером, поскольку видели, что Англия и Франция фактически предоставляют ему свободу рук в Европе. Но несмотря на это, принципиальной ошибкой чехословацких политиков было то, что, даже когда страна находилась в крайне критической ситуации, они так и не смогли решиться заявить в Женеве протест против нацистской агрессии. Даже германская дипломатия расценила создавшееся в Лиге наций положение как позорное{681}. Этот кризис в международной организации, которая должна была бы быть стражем мира и безопасности во всем мире, являлся показателем глубокого разложения всей капиталистической Европы.

Откровенная угроза Гитлера развязать войну, установить точный срок начала военных действий — все это играло на руку сторонникам политики «умиротворения». Война приобретала ощутимые очертания непосредственной опасности, и это неизбежно влияло на общественное мнение. Начал подниматься курс поборников «мира любой ценой». Во второй половине дня Гитлер перенес срок начала военных операций на утро 30 сентября. К вечеру 27 сентября в Германии была объявлена мобилизация новых пяти дивизий для линии Зигфрида. Планы предстоящего наступления должны были оставаться строго секретными, так как внезапность нападения должна была стать основой успеха{682}. В ночь на 28 сентября германское агентство печати опубликовало заявление, будто слухи о новой германской мобилизации являются ложными; в то же время В. Кейтель лично отдавал приказы о продолжении мобилизации, но без ее публичного объявления{683}. Э. Вейцзекер в своих воспоминаниях свидетельствует, что в ночь с 27 на 28 сентября Гитлер был полон решимости уничтожить Чехословакию путем военного нападения{684}. [282]

В то время как Гитлер готовился к войне, сторонники политики «умиротворения» не мешкали, стараясь убедить его в том, что он может получить все мирным путем. Их усилия могли быть успешными только при одном условии, а именно что Чехословакия пойдет навстречу требованиям Гитлера, поэтому нажим продолжался. Так, Э. Даладье информировал американского посла У. Буллита о том, что уже в три часа дня 27 сентября им было послано Э. Бенешу предложение, чтобы чехословацкая армия отошла за линию укреплений, а оставленную территорию заняла бы германская армия. Около 18 часов такое же предложение должна была повторить и Англия{685}. Вместо этого около 18 часов Б. Ньютон принес Э. Бенешу послание Н. Чемберлена, предупреждающее, что на следующий день на Чехословакию будет совершено нападение Германией, а три часа спустя Б. Ньютон вручил британский план «time-table», по содержанию тождественный плану, предложенному днем Э. Даладье.

Вечером пришла депеша Ш. Осуского из Парижа, в которой говорилось, что А. Леже, секретарь министерства иностранных дел Франции, предлагал, чтобы Прага, «стоя над пропастью, как можно скорее начала осуществление англо-французских предложений». На вопрос, имеет ли он в виду какие-либо конкретные мероприятия, тот ответил, что многое зависит от того, что привезет Г. Вильсон от Гитлера{686}.

Немного позже французский посол в Лондоне Ш. Корбэн представил на рассмотрение Форин оффис еще один план, который, по мнению Ж. Боннэ, мог спасти положение. Что составляло суть этого плана? В нем констатировалось, что, согласно заявлению Гитлера, 1 октября германская армия начнет оккупацию пограничных областей Чехословакии. Конечно, нельзя требовать от Чехословакии новой жертвы. Однако если бы Прага еще до истечения срока сама предложила Германии оккупировать некоторые территории, то этим избежала бы обвинений в том, что она прибегает к различного рода маневрам, чтобы выиграть время. Это удовлетворило бы самолюбие Гитлера. Чехи затем могли бы дать согласие на то, чтобы 1 октября Гитлер оккупировал еще некоторые территории, В тот же день была бы создана международная комиссия. Далее Ш. Корбэн сказал, что французскому правительству желательно знать, согласно ли британское правительство на то, чтобы подобный проект был передан на рассмотрение Праги{687}. Этот план свидетельствовал о том, что британская и французская дипломатия, в сущности, преследовала одну и ту же цель — удовлетворить аппетиты Гитлера, заставив Чехословакию принять годесбергский меморандум.

Ш. Корбэн предложил этот проект еще до того, как стало известно, что привез Г. Вильсон от Гитлера. Доклад Г. Вильсона [283] звучал категорично: Гитлер настаивает на оккупации всей зоны, обозначенной на его годесбергской карте красным цветом, 1 октября. Поэтому позже французы приспособили свой проект и к этому требованию. За 15 минут до того, как Б. Ньютон вручил К. Крофте британский план «time-table», была получена депеша Ш. Осуского о новом разговоре с А. Леже. Генеральный секретарь министерства иностранных дел советовал, чтобы Чехословакия провела эвакуацию всех территорий, расположенных перед линией укреплений. В противном случае Гитлер начнет войну, а народы Франции и Англии не поймут, почему они должны сражаться из-за какого-то незначительного вопроса процедурного характера. Если же Чехословакия не послушает советов, то она утратит ту моральную поддержку, которую она имеет в общественном мнении Запада. Следует что-то предпринять, чтобы не создавалось впечатление, будто Чехословакия прибегает к волоките. К тому же ей ведь обещаны гарантии, и будет создана международная комиссия. При необходимости Чехословакия могла бы попросить Ф. Рузвельта об арбитраже по вопросам, которые не сможет решить международная комиссия{688}. За этими многочисленными учтивыми фразами скрывался совет Чехословакии принять меморандум Гитлера, иначе говоря, передать ему 1 октября свои пограничные районы. Германская армия беспрепятственно проникла бы в страну, и лишь после этого пошла бы речь об урегулировании жизненно важных вопросов того обломка, который остался бы от Чехословакии.

Около восьми часов вечера в Праге началось заседание правительства и Политического комитета. Присутствовали также председатели политических партий, входящих в правительственную коалицию. Основное предложение Э. Бенеша заключалось в том, что следует и впредь в отношении Германии руководствоваться советами и рекомендациями двух великих западных держав. Он заявил о своей готовности вести с Германией переговоры о компромиссе, если Гитлер примет в качестве основы переговоров англо-французский план от 19 сентября. После сообщения из Англии о реальной возможности войны было принято решение, чтобы цензура не пропускала никаких известий о германской мобилизации. Г. Вавречка, министр пропаганды, заявил, что для информации населения будет вполне достаточно изложения речи Н. Чемберлена в том виде, как она была произнесена. Практически это означало, что чехословацкая общественность вообще не будет информирована о надвигающейся угрозе войны. Поскольку теперь хорошо известен тот жестокий способ, каким нацисты начинали повсюду свою агрессию, производя массовое уничтожение гражданского населения, такое решение чехословацкого правительства нельзя не назвать крайне безответственным. Далее Э. Бенеш философствовал [284] на тему, что если вспыхнет война, то снова будет восстановлен антигитлеровский фронт. Зная сегодня подоплеку устремлений сторонников политики «умиротворения», следует также и это оптимистическое высказывание Э. Бенеша на заседании правительства признать на тот момент несостоятельным.

Бесспорным, заявил К. Крофта, является только одно: помощь Советского Союза. Показательно, что, как только над Чехословакией нависала непосредственная угроза военного нападения, никто из министров или членов Политического комитета не пытался умалять или ставить под сомнение советскую помощь. Однако всякий раз, когда правительство должно было решать вопрос, сопротивляться или капитулировать, многие министры снова начинали повторять избитые клеветнические измышления Жоржа Боннэ о нереальности советской помощи. В этой связи характерно, что и на данном заседании не было высказано никакой критики действий западных великих держав. Напротив, Э. Бенеш предупреждал, чтобы в отношении Запада сохранялась максимальная лояльность. Его собственная интерпретация предшествовавшего развития событий была неумеренно оптимистической. Г. Вильсон, по его словам, предостерег Гитлера от применения насилия. После же возвращения Г. Вильсона целый день, как он слышал, обсуждались различные планы, в том числе план поэтапной эвакуации пограничных районов. Э. Бенеш сообщил далее, что В. де Лакруа во второй половине дня представил ему такой план, который будто бы является достаточно приемлемым. По этому плану, как уверял Э. Бенеш, международная комиссия сперва должна определить новые границы Чехословакии, и лишь после этого наступит оккупация. Таким образом, до конца октября ничего больше не будет передано Германии.

Информация Э. Бенеша не соответствовала действительности, ибо Э. Даладье требовал как самое меньшее, чтобы еще до 1 октября чехами была оставлена вся территория, лежащая перед линией укреплений. Эта территория более или менее соответствовала зоне красного цвета на годесбергской карте Гитлера. Только после 1 октября должна была быть образована международная комиссия. В этом заключались существенные отличия представлений Э. Бенеша об организованном, гарантированном осуществлении «предложений» 19 сентября от меморандума Гитлера, который требовал немедленной оккупации без всяких гарантий и ограничивающих обязательств. Почему же Э. Бенеш так приукрашивал политику Запада? Ответ на этот вопрос можно найти в протоколах данного заседания; там прямо говорится: «Президент республики подчеркнул, что наша осторожность исторически оправдает себя, поскольку мы разговаривали с Берлином через Англию, которая является информированным свидетелем нашего образа действий. В этом [285] состоит также польза от миссии Ренсимена. Английский посредник полностью признал, что он знает детально о наших действиях в течение последних 6 месяцев и что наша совесть чиста... Тактически правильно было то, что всегда мы выдвигали вперед Англию и Францию. Еще ныне посланник Я. Масарик заявил, что мы примем также и последние их предложения, если они соответствуют англо-французскому плану»{689}.

Держаться за фалды Запада — вот в чем заключалась наивысшая политическая мудрость М. Годжи, которую разделял и Э. Бенеш. Конечно, более внимательный взгляд на вещи показывает, что такая тактика являлась просто самоубийственной. Только политический слепец мог не видеть, что Запад ведет Чехословакию к гибели. «Выдвигать вперед Англию и Францию», как об этом говорил Э. Бенеш, в те дни означало не что иное, как позволить Н. Чемберлену спокойно завершить свою позорную сделку с Гитлером. Ведь Н. Чемберлен был лично заинтересован в том, чтобы его переговоры с Гитлером не были осложнены никакой чехословацкой инициативой. Вопреки утверждениям Э. Бенеша, «осторожность действий» исторически не оправдала себя; наоборот, через несколько дней вся Чехословакия будет повторять горькую правду: «О нас решили без нас». Пассивность, подавление всяческой политической инициативы, которая могла бы помешать политике «умиротворения», являлись программным принципом политического руководства республики. Если поставить вопрос, какое, собственно говоря, решение приняло правительство в ситуации, когда стране непосредственно грозило нападение извне, то следует прямо ответить, что никакого решения по какому-либо политическому вопросу вообще принято не было. Единственно, что решили, — это скрыть от народа, что республика стоит на пороге войны.

Около половины десятого вечера к К. Крофте явился британский посланник Б. Ньютон и вручил ему британский план передачи пограничной территории, о котором уже говорилось выше. План носил скромное название «time-table». Б. Ньютон сказал, что этот «временной план» выражает точку зрения британского правительства, но это являлось по меньшей мере преувеличением, так как Э. Галифакс лишь упомянул об этом плане на заседании внутреннего кабинета после того, как документ был уже в Праге. Б. Ньютон добавил далее, что план был обсужден с французским правительством и якобы одобрен им. Текст ноты, сопровождавшей план, содержал также обычную формулу заклинания мюнхенцев: альтернативой этому плану может быть только война, которая полностью уничтожит Чехословакию, и ее нельзя будет возродить даже в том случае, если Германия в конечном счете потерпит поражение. [286]

Что же составляло суть этого плана? За многими его фразами скрывался годесбергский меморандум Гитлера. К 1 октября немцы, согласно плану, заняли бы «западный выступ» Чехии, поскольку эта территория расположена перед поясом укреплений, а к 10 октября была бы закончена оккупация всего пограничья. И лишь к концу октября некая международная комиссия установила бы новые чехословацкие границы. Позже, в случае необходимости, такая граница могла бы быть уточнена с помощью плебисцита. И только после того, как все было бы закончено, могли начаться переговоры о гарантиях для урезанной Чехословакии{690}.

Это была полная противоположность тому, что ожидал Э. Бенеш: он надеялся, что сначала международная комиссия обозначит границы, определит условия эвакуации и великие державы дадут гарантии новых границ; после этого пограничные районы будут оставлены чехами и германская армия сможет их занять. Но британский план шел навстречу Гитлеру: сначала оккупация и только после того, как германская армия будет в Чехословакии, можно начинать переговоры. Гитлер настаивал на немедленной оккупации, обосновывая это тем, что правительство в Праге умышленно затягивает дело, спекулируя при этом на возможном изменении политики Англии и Франции. Сторонники политики «умиротворения» приняли эту аргументацию Гитлера и именно поэтому предложили Праге свой «time-table»{691}.

По всей вероятности, сразу же после получения этого английского плана Э. Бенеш понял, что рухнули его надежды на то, что можно еще чего-либо добиться путем дипломатических переговоров на основе англо-французских «предложений» от 19 сентября. Согласие чехословацкого правительства с этими «предложениями» являлось просто-напросто капитуляцией, и Н. Чемберлен все свои действия после Годесберга основывал на этом. Может быть, только теперь Э. Бенеш понял, какой ошибкой было предоставление английскому правительству свободы действий в ситуации, когда Чехословакия могла опереться на свою отмобилизованную армию, на Советский Союз, а в Женеве она могла обрушиться на территориальные вымогательства Гитлера. Бывший секретарь Т. Г. Масарика В. Шкрах писал позднее Э. Бенешу: «От С. С. Александровского я знаю, что до 27 сентября вы еще верили, что Франция и Англия идут с нами»{692}.

Утром 27 сентября чехословацкая общественность еще не была оповещена о том, что произошло ночью. На всех благоприятно подействовало сообщение агентства Гавас о готовности Советского Союза оказать военную помощь Чехословакии. С надеждой было воспринято известие о международной солидарности и демонстрациях в поддержку Чехословакии, проходивших [287] в разных странах Европы. Однако руководство политических партий было осведомлено о событиях ночи. В первую половину дня члены постоянного комитета парламента явились к Э. Бенешу; среди депутатов находились также К. Готвальд и Л. Рашин. Они настаивали на том, чтобы не идти на уступки и взять назад свое согласие с англо-французскими «предложениями». Во главе государства должно быть, по их мнению, поставлено сильное правительство. В ответ Э. Бенеш разразился жалостными тирадами о том, что страна всеми покинута и не может идти на изолированный конфликт. Он признал свою ответственность за прежнюю политику, но считал, что именно так и должен был поступать: принять Ренсимена, согласиться с англо-французскими «предложениями», объявить мобилизацию. Он сказал, что Франция охотно поддержала бы Чехословакию, но Ж. Боннэ боится СССР и с удовольствием оставит Восточную Европу на милость Гитлера. Президент, жаловался Э. Бенеш, должен все делать за правительство, а коалицию раздирают непрерывные распри, тогда как чиновничий кабинет решает дела быстрее. К. Готвальд настаивал, чтобы правительство попросило помощи Советского Союза, но Э. Бенеш начал доказывать, что без Франции невозможно принять помощь СССР и надо пытаться делать все возможное, чтобы удержать Францию на своей стороне. Короче говоря, это снова была та же самая печальная пассивность Э. Бенеша, которую К. Готвальд позднее охарактеризовал следующим образом: «Для Бенеша было характерным, что он тянулся в хвосте сентябрьских событий, подчиняясь свершившимся фактам, вместо того, чтобы попытаться самому более радикально повлиять на развитие событий»{693}.

Петиционный комитет «Останемся верными», объединивший левую интеллигенцию и выступавший с критикой политики правительства по отношению к партии Генлейна, направил Э. Бенешу телеграмму следующего содержания: «Мы требуем, чтобы правительство немедленно обратилось за помощью в Лигу наций в соответствии со статьей 11 ее Устава. Мы имеем точную и достоверную информацию о том, что распространяемое утверждение не соответствует действительности, будто Советский Союз откажет в помощи Чехословакии после отказа Франции. Мы требуем сообщить общественности, что Советский Союз даже не запрашивали, готов ли он помочь Чехословакии один, независимо от оговорки, внесенной в чехословацко-советский договор о взаимной помощи. Мы требуем, чтобы сообщения о том, что и Советский Союз нас также оставил, были опровергнуты и впредь конфисковались. Мы требуем, чтобы правительство немедленно начало переговоры с Советским Союзом об устранении junctim (связи — лат.) действия договора с вопросом о помощи со стороны Франции»{694}. [288]

Эти требования были посланы Э. Бенешу не случайно. В кругах информированной политической общественности было известно, что на горизонте маячит новый компромисс Запада с Гитлером и что, стало быть, чехословацкое правительство также в ближайшее время будет поставлено перед необходимостью безоговорочной капитуляции. Однако Э. Бенеш в действиях по отношению к СССР руководствовался своими принципами: Чехословакия не проводит собственной политики, а идет вслед за Францией. В данной ситуации это означало, что Чехословакия практически следует политике Ж. Боннэ. Около полудня советское полпредство сообщило в Москву, что позицией чехословацкого правительства остается Берхтесгаден и что ночью правительство снова подтвердило Парижу и Лондону, что оно настаивает на выполнении их «предложений» от 19 сентября{695}.

Несмотря на то что после Годесберга на заседаниях британского кабинета часто раздавались голоса, осуждающие всякий дальнейший нажим на Прагу, он снова повторялся в течение всего дня 28 сентября. И хотя британский план «time-table» (который был послан также и в Берлин) в понимании британского Форин оффис представлял собой компромисс между Берхтесгаденом и Годесбергом, Н. Гендерсон упорно настаивал, что любыми средствами надо заставить Э. Бенеша принять меморандум Гитлера. Этот британский дипломат, ставший рупором нацистской политики, по примеру Гитлера повторял, что мир в Центральной Европе не будет обеспечен до тех пор, пока чехи не перестанут господствовать над чужими нациями. Если они не примут предложения Гитлера, то потеряют все{696}.

В Праге правые круги склонялись к тому, чтобы принять подобные рекомендации, если при этом Гитлер проявит хотя бы намек на готовность к компромиссу. Заголовок газеты аграриев «Венков» звучал многозначительно: «Полные готовности к жестоким жертвам, мы требуем терпимости и от другой стороны»{697}. В правительственных кругах стало известно, что Германия выдвинула предложение о конфиденциальных переговорах с Чехословакией. Э. Бенеш дал согласие на такие переговоры, чтобы, дескать, знать, о чем, собственно говоря, идет речь{698}. Следовательно, он сам в конце концов согласился на то, чего давно уже добивались правые. Впрочем, события развивались настолько быстро, что эта сомнительная инициатива осталась без последствий. Во всяком случае, согласие Э. Бенеша на сепаратные переговоры с Германией являлось показателем того, что политические разногласия, существовавшие ранее в правительственном лагере, утрачивали свое значение.

Правые круги, несомненно, ожидали падения Э. Бенеша. [289]

Однако Б. Ньютон считал, что для такой отставки еще не настал благоприятный момент. Э. Бенеш был порукой тому, что политика согласия с англо-французским планом продолжает сохраняться. А если бы он подал в отставку сразу же после речи Гитлера 26 сентября, то это было бы слишком явным доказательством того, что Чехословакия практически лишилась своей самостоятельности, и обещанные британские гарантии получили бы нежелательное толкование. Кроме того, возникал вопрос, кто мог занять место Э. Бенеша{699}. Смысл этой аргументации Б. Ньютона заключался в том, что Э. Бенеш не должен уйти в отставку раньше, чем будет завершена вся чехословацкая операция. Уже до полудня 28 сентября стало ясно, что заключительной фазой этой операции явится международная конференция. Перед этой конференцией Н. Чемберлен хотел быть уверенным в благоприятной позиции чехословацкого правительства, точнее говоря, он хотел иметь согласие на новый английский план. Это согласие вымогалось у чехословацкого правительства уже в течение всей первой половины дня.

Правительство и представители коалиционных партий собрались в четыре часа дня, чтобы рассмотреть новый британский план. Во время заседания было получено сообщение, что на следующий день главы четырех великих держав встретятся на конференции в Мюнхене. Э. Бенеш представил кратко разъяснение к британскому плану, отметив, что он предполагает сначала оккупацию и лишь после этого установление границ. Этим план, стало быть, существенно отличается от первоначальных англо-французских «предложений». Несмотря на это, указал далее Э. Бенеш, этот план надо в принципе принять, так как — здесь он повторил известную формулу мюнхенцев — «единственной альтернативой было бы вторжение и растаскивание по кускам территории, и даже в случае мирового конфликта Чехословакия не могла бы быть восстановлена в ее нынешних границах». К. Крофта дополнил это разъяснение заявлением, что британский план надо принять, хотя и с оговорками по тем вопросам, где он отступает от первоначальных «предложений» 19 сентября. Ряд лиц, участвовавших в дискуссии, прежде всего М. Годжа, склонялся к мнению, что вначале можно было бы эвакуировать территорию перед линией укреплений, однако сами укрепления отдать лишь после демаркации границ и получения гарантий. Кстати, это был тот план, который британская дипломатия горячо рекомендовала. Э. Бенеш начал успокаивать собравшихся видами на обещанные великими державами гарантии и на возможность создания небольшого, но в национальном отношении монолитного государства. Он советовал провести все это неконституционным путем, так как, по его мнению, парламент [290] едва ли одобрил бы такого рода территориальные изменения. И в этот момент Р. Бехине начал истерически повторять утверждения самых ярых мюнхенцев, обвинявших коммунистические партии в том, что те якобы желают любой ценой вызвать войну. «В республике есть партия, которая хочет войны, вероятно потому, что ее хочет Россия, — утверждал Р. Бехине. Сейчас, продолжал он, настало время, чтобы партии и отдельные лица взяли на себя всю ответственность; может быть, следует созвать широкий коалиционный совет, но нельзя допустить агитационные выступления в парламенте. «Партия войны» может быть полезной только в том случае, если война неизбежна». Получалось, что если бы на республику было совершено нападение, то господствующий класс не возражал бы против того, чтобы коммунисты умирали за республику. Но коль скоро господствующий класс хотел капитулировать перед Гитлером, потому что этого требовала его солидарность с классовыми интересами французского и английского капитала, то коммунистов просто следовало заставить замолчать. Название «партия войны» было мошенническим изобретением людей типа Боннэ, которые после Берхтесгадена хотели принудить замолчать своих критиков. В действительности же именно политика «умиротворения» открывала двери новой мировой войне.

Э. Бенеш советовал правительству придерживаться уже однажды принятой основы. Под этим он имел в виду капитуляцию 21 сентября. Сам он высказывался за реализацию англо-французского плана, причем спорные вопросы должны были быть представлены на арбитраж президенту Ф. Рузвельту. Такого рода американский арбитраж являлся составной частью французского плана, накануне полученного Э. Бенешем из Парижа. Э. Бенеш все еще не был способен понять, что против Годесберга нельзя бороться с помощью Берхтесгадена. Заседание правительства и представителей партий, входящих в коалицию, закончилось без принятия какой-либо резолюции. В заключение А. Гампл снова высказал опасение, что едва ли удастся убедить народ и армию в том, что «мы сами должны были сделать себе ампутацию». «Главное, — утверждал он, — чтобы результаты неизбежных уступок не обернулись против политики, которая в данных условиях является единственно возможной»{700}. А единственно возможной политикой правительственная коалиция считала расчленение государства.

Несмотря на то что заседание правительства закончилось в атмосфере всеобщего замешательства и пессимизма, не было сомнения, что британский план был, в сущности, принят, хотя и с определенными оговорками, которые в данной ситуации не имели особого политического значения. [291]

В восемь часов вечера британский Форин оффис настойчиво напомнил о необходимости немедленного принятия плана. Свое согласие следовало без промедления сообщить в Берлин. Чехословацкое правительство должно было назначить своего представителя, который на следующий день выедет в Мюнхен{701}. Б. Ньютон сообщил, что он уже просил Э. Бенеша ответить на британский план и получил разъяснение, что К. Крофта подготавливает ответ. И поскольку британский план выходит за рамки первоначальных «предложений», ответ поэтому будет содержать некоторые оговорки. Б. Ньютон рекомендовал К. Крофте, чтобы правительство представило точно сформулированный документ; если его не удовлетворяют некоторые сроки, пусть, мол, оно предложит другие{702}. Очевидно, англичане стремились оправдаться перед Гитлером за то, что Н. Чемберлен не привез в Годесберг точно выработанного плана расчленения Чехословакии. В течение ночи Б. Ньютон неоднократно напоминал Э. Бенешу, что в любом случае ответ должен быть благоприятным и незамедлительным. Э. Бенеш неизменно повторял, что в принципе ответ будет положительным, за исключением оговорок по двум пунктам. Текст будет представлен лишь 29 сентября. Б. Ньютон пригрозил, что такое промедление может вызвать негативное отношение к посланию, которое Э. Бенеш направил Н. Чемберлену в связи с предстоящей мюнхенской конференцией{703}.

Документ, названный «Чехословацкий ответ на английские рекомендации временного плана», все же был датирован 28 сентября 1938 г.{704} В ответе констатировалось, что чехословацкое правительство принимает британский план, но со следующими оговорками: нельзя начинать эвакуацию чехословацкой территории до тех пор, пока международная комиссия не определит новые границы и пока Чехословакия не получит обещанные гарантии. Границы необходимо установить таким образом, чтобы было учтено и мнение чехов. Спорные вопросы можно представить на арбитраж президенту Ф. Рузвельту. Собственно говоря, это было лишь относительное принятие британского плана, который шел навстречу желаниям Гитлера: сначала оккупация и лишь потом определение границ. Хотя Э. Бенеш и отвечал «да», однако хотел, чтобы сначала были установлены новые границы и получены гарантии, и только потом согласен был на оккупацию. Но так как до открытия мюнхенской конференции оставалось уже слишком мало времени, то это пожелание не имело существенного значения, ибо в случае необходимости оно могло быть объявлено несущественным процедурным вопросом. В качестве главного аргумента сторонники мюнхенской политики на Западе использовали ссылки на то, что чехословацкое правительство уже капитулировало 21 сентября. [292]

Критический срок, 14 часов 28 октября, миновал без объявления войны, так как к этому времени была достигнута договоренность о проведении мюнхенской конференции. Несмотря на это, перед историком встает вопрос, насколько чехословацкая армия была тогда готова к германскому нападению и как вероятное всего могла развиваться война, если бы Чехословакия решилась защищать свой суверенитет. Не будем здесь приводить различные гадания на эту тему, однако будет не бесполезно привести здесь сделанные тогда же оценки и рассуждения о военных шансах Чехословакии. Следует при этом иметь в виду, что борьба вокруг вопросов «умиротворения», капитуляции, сохранения Чехословакии или спасения гитлеровского режима в Германии захватила и военные круги Франции, Англии и других стран. Это нашло отражение и в соответствующих исторических документах. Так, британский военный атташе в Берлине составил позднее обстоятельный доклад о германских военных приготовлениях, используя сведения, предоставленные британской разведывательной службой в Германии{705}.

Вопрос о подготовке к военному нападению на Чехословакию был решен Гитлером, скорее всего, в конце мая, после неудавшейся попытки оккупировать чехословацкие пограничные районы. Его план состоял из двух частей: защитные мероприятия на западной германской границе и сосредоточение наступательных сил против Чехословакии; это сосредоточение должно было быть завершено к концу сентября. Массовый призыв резервистов начался в середине августа. Численность армии возрастала, а фактическая мобилизация камуфлировалась производимыми время от времени увольнениями в запас, взамен чего проводился новый набор резервистов. В войсках проводились учения по преодолению преград и укреплений, подобных тем, какие имелись в Чехословакии.

Гитлер решил, что военные операции будут начаты не ранее конца сентября: надо было завершить жатву и уборку осеннего урожая, в сентябре должен был состояться съезд нацистской партии; армейское командование также требовало более длительного времени для осуществления подготовки к войне. Неопределенным пунктом в расчетах Гитлера оставался вопрос: действительно ли Англия и Франция окажутся вне военного конфликта? Общественное мнение в Германии в свою очередь не проявляло энтузиазма к войне. Командование армии предупреждало Гитлера о риске всеобщего европейского конфликта. Сказывалась бросающаяся в глаза нервозность, вызванная страхом перед большой европейской войной. Однако армейское командование было не в состоянии убедить Гитлера. [293]

В самом конце нюрнбергского съезда нацистов стало очевидно, что нажим на Чехословакию не гарантирует осуществления требований Гитлера. Миссия Ренсимена обманула его ожидания, хотя, с другой стороны, она значительно способствовала распространению мнения, что требования Гитлера, дескать, обоснованны. С этого момента Гитлер начал настаивать на развязывании войны. Он предполагал, что союзники Чехословакии будут реагировать не столь быстро и Германия тем временем добьется в Чехословакии молниеносного и очевидного успеха. Для Гитлера политически важно было продемонстрировать германской общественности зримый успех, дабы отвлечь ее внимание от резко ухудшающегося экономического положения в стране. И. Риббентроп, И. Геббельс и Г. Гиммлер непрерывно убеждали Гитлера в том, что он может начинать войну, так как Англия останется в стороне.

Наконец Гитлер отдал приказ о концентрации 30 дивизий на чехословацкой границе. Передвижения воинских частей должны были происходить скрытно, в основном ночью. Система снабжения получила приказ быть в боевой готовности к 23 сентября. Ведя переговоры в Берхтесгадене, Гитлер хотел лишь выиграть время. Его целью было захватить всю территорию Чехии и Моравии. Ко времени переговоров в Годесберге его армия уже была готова к нападению. До завершения всеобщей мобилизации оставалось дня три. Однако после Годесберга Гитлер уже не был так уверен, что Англия и Франция не станут проводить мобилизацию. В этом подозрении его укрепляло проведение мобилизации Чехословакией. Все это оказывало на Гитлера сдерживающее влияние. Германская общественность также начала осознавать, что ей грозит большая европейская война. Особенно это выявилось 27 сентября в Берлине, когда демонстрацию военной мощи встретили молчанием, так обескуражившим Гитлера. Но он уже не мог отступиться от своих требований, пойти на риск своего политического поражения. В конечном счете Мюнхен дал Гитлеру все, что он хотел, хотя это и не составляло еще содержания его окончательных требований.

По мнению британской разведывательной службы, хотя в Германии и чувствовалась высокая степень недовольства, едва ли можно было ожидать, что в случае войны в Германии свергнут Гитлера.

В чем заключался германский план войны? Первоначальная цель состояла в том, чтобы захватить чехословацкие пограничные районы. И поскольку большая часть этой территории была расположена перед линией чешских укреплений, это не было особенно трудной задачей. Главной же целью было уничтожение чехословацкой армии. Решающее наступление [294] должно было вестись из Австрии на Южную Моравию с захватом городов Зноймо, Иглава и Брно.

Британская разведывательная служба считала, что если бы Гитлера не удовлетворила мюнхенская конференция, то Германия объявила бы всеобщую мобилизацию, одновременно начав осуществлять воздушные налеты на Чехословакию с целью быстрейшего уничтожения ее вооруженных сил, а затем она могла бы обрушиться на Запад. Гитлер при этом рассчитывал на поддержку польской армии, которая должна была выступить вместе с германской армейской группировкой в Силезии. Британская разведка считала, что и Венгрия не осталась бы в стороне. Таким образом, германский план исходил из двух условий: а) война с Чехословакией будет короткой, изолированной и не перерастет во всеобщий конфликт; б) вместе с Германией будут Италия, Польша и Венгрия. Считалось, что использование танковых частей было бы успешным только на южном участке фронта, тогда как на других направлениях использовать танки было бы трудно. Командование германской армией осуществляли генералы В. Браухич, Г. Рундштедт, Ф. Бок, В. Рейхенау, В. Лист, Адам и В. Лееб. Большая часть германских вооруженных сил была сосредоточена против Чехословакии, на западе Германии находилась лишь единственная армейская группа. К границам Чехословакии были переправлены войска и из Восточной Пруссии, что также свидетельствовало о предварительной договоренности с Польшей. Британская разведывательная служба полагала, что Германия способна выставить 90 дивизий.

Французская разведка считала, что германская армия уже 27 сентября была полностью готова к войне. Оккупация чехословацких пограничных районов являлась лишь эпизодом в общем плане овладения Европой{706}. Сведения чехословацкой разведки в целом соответствовали британским данным: на чехословацких границах было сосредоточено около 30 дивизий первого эшелона вермахта. Главный удар был нацелен на Южную Моравию. Большая часть немецкой авиации была также сосредоточена против Чехословакии, что свидетельствовало об относительной уверенности Гитлера в том, что Германии с Запада серьезной опасности не грозит{707}. Действия вооруженных отрядов партии Генлейна имели скорее пропагандистское, чем военное значение. Согласно сводкам, эти отряды провели всего 140 акций, захватили 2600 чехословацких граждан, убили 95 человек. Их собственные потери составили 49 человек{708}.

Представляют интерес мнения военных атташе в Праге. Туссен, который находился в личном контакте с Гитлером, говорил, что, даже если бы правительство Годжи в мае предоставило автономию генлейновцам, Чехословакия едва ли просуществовала [295] бы год-два. Гитлер, по словам Туссена, верил, что война против Чехословакии была бы изолированной только до тех пор, пока в нее не вступил бы Советский Союз. В этом случае Германии пришлось бы вести войну в европейском масштабе. Туссен считал, что сами чехи смогут сопротивляться одну-две недели. Он проговорился, что немцы рассчитывали пробить себе путь огнем артиллерии и, прорвав фронт, проникнуть в страну. Они имели своих осведомителей в каждой чехословацкой дивизии, даже среди офицеров, однако были далеко не обо всем информированы. Танки, считал Туссен, не имели бы решающего значения в этой войне{709}.

Как явствует из послевоенной немецкой литературы, германское командование думало об использовании против Чехословакии воздушных десантов, которые были подготовлены в 7-й военно-воздушной дивизии, входившей в состав армейской группы Г. Рундштедта в Силезии. Эти десанты должны были быть сброшены около Брунтала, чтобы оказывать помощь наземным войскам при прорыве через мощные укрепления на северной границе Моравии. Одновременно они должны были блокировать подход чехословацких стратегических резервов, сосредоточенных около Оломоуца. После того как произошла передача пограничных районов Чехословакии, немцы осуществили 8 октября учебную высадку десанта, которую наблюдал Г. Геринг. Очевидно, германская армия хотела проверить свои будущие операции против линии Мажино.

По мнению Б. Ньютона, чехословацкая мобилизация была закончена 28 сентября, однако концентрация сил требовала еще нескольких дней. Командование чехословацкой армии было убеждено, что немцы не смогут овладеть чешскими землями, если Франция начнет отвлекающее наступление на западе{710}. Как доносил британский военный атташе из Парижа, по сведениям, полученным из окружения М. Гамелена, Чехословакия способна выставить 33–34 хорошо вооруженных, обученных и морально стойких дивизии. Немцы, хотя и могут выставить 120 дивизий, однако против Чехословакии они смогут использовать из них самое большее 40. Французское командование предполагает, что немцы встретят упорное сопротивление и понесут тяжелые потери{711}.

По всей вероятности, самые обстоятельные сведения о чехословацкой армии имел французский генерал Ф. Фоше, являвшийся начальником военной миссии в Праге. Он был убежден, что против Гитлера следовало сражаться. Он доказывал, что немцы не могут выставить против Чехословакии более 33 дивизий, то есть столько же, сколько было с чехословацкой стороны. А кроме того, здесь имелись сильные укрепления. Фоше тешил себя надеждой, что и после Мюнхена тупоумное [296] гитлеровское руководство наделает достаточно серьезных ошибок, чтобы восстановить против себя чехов, так что Франция может надеяться, что у нее еще останутся кое-какие союзники в Центральной Европе{712}. Данная генералом Фоше высокая оценка чехословацкой армии общеизвестна и широко цитируется в исторической литературе.

Как же оценивали военные перспективы сами представители Чехословацкой республики? Э. Бенеш в своих высказываниях был весьма непостоянен. Когда в октябре 1938 г. он прибыл в Англию, одна из английских газет опубликовала его заявление о том, что Чехословакия и без иностранной помощи могла бы в течение нескольких месяцев оказывать сопротивление Германии. Кроме того, он тогда был убежден, что советская помощь могла быть очень значительной{713}. Позднее, очевидно под впечатлением германских военных успехов 1939–1941 гг., он внес поправку в свое мнение, считая, что война, начнись она в сентябре 1938 г., в течение нескольких дней привела бы Чехословакию к политической и военной катастрофе. Разумеется, нельзя не отметить, что эти суждения Э. Бенеш высказывал уже в то время, когда он всеми силами пытался оправдать мюнхенскую капитуляцию как единственно возможное решение. Начальник генерального штаба генерал Л. Крейчи принадлежал к тем чехословацким офицерам, которые вопреки своим политическим взглядам сохраняли восхищение и уважение к Красной Армии. Он не скрывал убеждения, что общая коалиция великих держав в очень короткий срок покончила бы с Германией и что Запад сделал роковую ошибку, отвергнув совместные с СССР действия{714}.

Советская помощь оставалась для Чехословакии единственной реальной надеждой вплоть до последних часов ее независимости. Перед встречей в Мюнхене Советское правительство информировало Э. Бенеша о том, что он может рассчитывать на советскую помощь{715}. 28 сентября, перед истечением срока германского ультиматума, Э. Бенеш обратился к Советскому правительству с просьбой об оказании помощи авиацией{716}. Но есть серьезные основания полагать, что с советской стороны обсуждался вопрос об оказании помощи Чехословакии в первую очередь сухопутными войсками, и не только через территорию Румынии, но также и через Польшу. В одной из депеш З. Фирлингера прямо говорится о том, что «при благоприятном развитии Советы попытаются достичь общих с нами границ»{717}.

Для реализации советской помощи ключевое значение имели восточные земли Чехословакии, через которые представлялась единственная возможность связи с СССР. Этот факт раньше всех понял Ю. Бек, стремившийся к отторжению и разделу [297] Словакии, помимо всего прочего, как раз для того, чтобы помешать «советскому проникновению» в Центральную Европу.

Правительство Годжи проводило в Словакии ту же самую политику, какую до этого оно осуществляло в населенных немцами пограничных районах Чехии и Моравии. Оно притесняло демократических, прогрессивных и революционных представителей словацкого народа, а партию националиста Глинки стало считать единственным представителем словацкого народа, подобно тому как партию Генлейна принимало за единственного представителя судетских немцев. Й. Тисо, точно так же как и К. Генлейн, использовал нерешенность словацкого национального вопроса. Хотя представитель Словацкой народной партии Глинки и вошел в правительство генерала Сыровы, однако Й. Тисо начал политические спекуляции. Он одновременно вел переговоры с Э. Бенешем и с венграми. К. Сидор вел переговоры в Варшаве. Германский консул в Братиславе Э. Друффель после Годесберга требовал от экстремистских элементов внутри партии Глинки провозгласить словацкое государство под эгидой Германии. Соглашения Й. Тисо и К. Сидора с Ю. Беком, М. Хорти, а одновременно и с Э. Бенешем сменяли друг друга, заключались и нарушались изо дня в день. В то же время бековская Польша все настойчивее требовала уступки ей Тешинской области. Польский посол договаривался с Германией о разделении сфер влияния в Северной Моравии. Сторонники Тисо в Словацкой народной партии Глинки полагали, что после германского нападения Словакии следовало бы быстро связать свою судьбу с Польшей или с Венгрией или же могла бы быть создана некая трехчленная уния{718}. Однако в конце сентября преимущество стали отдавать германским предложениям о создании словацкого государства под протекторатом Германии. Одновременно и чешские правые начали предлагать партии Глинки значительно большую долю участия в правительстве. Чешская, германская, венгерская и польская буржуазия боролась за влияние в Словакии. Партия Глинки использовала это соперничество, спекулировала, вела переговоры со всеми. 30 сентября П. Тисо вручил Э. Бенешу ультиматум, требовавший незамедлительно передать власть в Словакии в руки Словацкой народной партии Глинки. Одновременно сообща с К. Сидором он попросил, чтобы бековская Польша обещала будущему словацкому государству свою защиту{719}. Хортистской Венгрии дали понять, что прежние соглашения с нею носили только тактический характер{720}.

Время существования самостоятельной и независимой Чехословацкой республики исчислялось часами. Внешнеполитический кризис республики был усугублен кризисом внутриполитическим, [298] источники которого крылись в нерешенности коренных национальных, социальных и экономических вопросов. Чем ближе был триумф гитлеровской Германии, тем больше росла беззастенчивость чешской и словацкой реакции. Фашизм означал войну, а война, по мнению близоруких крупных землевладельцев и мелких буржуа, вела к росту конъюнктуры. Но военная конъюнктура всегда носит лишь временный характер и не имеет ничего общего с будущностью народов. Гитлеровский фашизм был смертельным врагом чешского и словацкого народов. Реакционные авантюристы скрывали этот факт и стремились нажить политический капитал даже на катастрофе, в которую вверг республику господствующий класс капиталистов и помещиков. [299]