XVI. Миссия Вильсона к Гитлеру (26–27 сентября)

Н. Чемберлен в течение всего сентябрьского кризиса старался отстранить британский Форин оффис от дипломатических переговоров и самому вести все дела с Гитлером. Так и на этот раз. Г. Вильсон был послан в Берлин в качестве личного советника Н. Чемберлена; Н. Гендерсону было поручено подготовить почву для приема Г. Вильсона. Как обычно, он обратился к Г. Герингу с просьбой посодействовать успеху Г. Вильсона. Чемберлен предпринимает последнюю попытку мирного урегулирования, и немцы должны понять, сказал Н. Гендерсон, что у британского премьера имеются трудности не только с чехословацким правительством, которое отвергло меморандум Гитлера, но что его политика наталкивается также на сильное противодействие в самой Англии. Г. Геринг указал, что чехи провели мобилизацию, на территории Судет продолжаются беспорядки, в Германию прибывают все новые беженцы — все это свидетельствует, что данное состояние не может сохраняться дольше, чем до 1 октября. Если начнется война, то Польша выступит вместе с Германией. Н. Гендерсон постарался свести причины возникших недоразумений к процедурным вопросам, ибо раз уже в принципе об уступке территории договорились, то нет никакой причины для войны. В конце концов Г. Геринг обещал помочь организовать встречу Г. Вильсона с Гитлером{620}.

В германском министерстве иностранных дел Н. Гендерсон вручил также послание Н. Чемберлена. В нем содержалась просьба к Гитлеру не обращать никакого внимания на любые сообщения о переговорах Великобритании с Францией и Чехословакией, а считать проявлением британской политики только то, что исходит непосредственно от британского премьер-министра. Н. Гендерсон по собственной инициативе добавил к этому, что Н. Чемберлен сталкивается дома с сильной оппозицией. Германской внешней политике следовало бы помнить об этом обстоятельстве, потому что может возникнуть также противодействие Н. Чемберлену, которое перечеркнет все его мирные намерения{621}.

Для дальнейшего развития событий важное значение имело предложение Н. Гендерсона разработать альтернативу к меморандуму, чтобы требования Гитлера можно было реализовать. Разумеется, такой альтернативный план следовало предложить Гитлеру еще до того, как в понедельник вечером он произнесет [259] свою речь. Тогда он мог бы, например, заявить, что удовлетворится символической оккупацией какого-нибудь небольшого района Чехословакии, например Хебского. Н. Гендерсон рекомендовал, чтобы на Прагу в этом направлении был оказан новый нажим. Чехословацкое правительство пусть само предложит Гитлеру немедленно уступить Хебский район{622}.

В Лондоне ухватились за эту идею, и, таким образом, уже 26 сентября родился пресловутый «time-table», «временной план», являвшийся не чем иным, как несколько измененным меморандумом Гитлера{623}. Главная идея нового плана заключалась в том, что Англия предлагала взять на себя ручательство за осуществление передачи чехословацкой территории. Тем самым отпало бы возражение Гитлера, что он не может верить обещаниям чехословацкого правительства. Германская армия 10 октября начала бы оккупацию пограничной зоны, а особая комиссия 31 октября установила бы окончательную линию новой границы. После этого можно было бы договориться о чехословацкой демобилизации, о пересмотре чехословацких союзнических договоров и о гарантиях новых чехословацких границ{624}. Если первоначальный англо-французский план истолковывался Э. Бенешем таким образом, что сначала будут определены условия передачи и даны гарантии и лишь после этого последует оккупация, то британский «time-table» шел навстречу меморандуму Гитлера, в котором выдвигалось требование: в первую очередь оккупация и лишь после нее переговоры о дальнейшей судьбе искалеченной Чехословакии.

В письме Н. Чемберлена к Гитлеру, привезенном Г. Вильсоном, кратко сообщалось, что чехословацкое правительство хотя и отвергло меморандум, но сохраняет свое согласие на передачу пограничных районов, которое оно дало 21 сентября. Далее следовал настойчивый совет, чтобы Гитлер принял предложение о созыве конференции, которая решила бы вопрос об условиях передачи территории. Британское правительство выражало готовность присутствовать на этих переговорах{625}. В письме не было предостережения, что если Гитлер отвергнет это предложение, то единственной альтернативой остается война. И хотя Э. Даладье позже утверждал, что он якобы видел текст ноты, где такое предостережение содержалось{626}, однако Н. Чемберлен информировал кабинет министров, что Г. Вильсон должен был сделать такое предостережение только устно. Незадолго до первой встречи с Гитлером Г. Вильсон получил от Н. Чемберлена депешу, в которой это устное предостережение было сформулировано следующим образом: «Французы окончательно заявили, что намерены поддержать Чехословакию, если она подвергнется нападению. Это привело бы нас к войне. Надо сказать канцлеру, что война — единственная альтернатива мирному решению»{627}. [260]

Первая встреча Г. Вильсона с Гитлером состоялась в 17 часов. Г. Вильсон вручил письмо Н. Чемберлена и обратил внимание Гитлера на то, что германский меморандум был резко встречен британским общественным мнением. Гитлером овладел приступ ярости. Он вел себя как маньяк, отказывался что-либо слушать, порывался убежать из помещения{628}. С его языка срывались такие ругательства, как «старый вонючий пес сошел с ума», «глупый осел», «тупая свинья»{629}. Г. Вильсон посчитал момент неблагоприятным для того, чтобы передать устное предостережение о возможной войне этому взбешенному маньяку.

Гитлер высокомерно отверг письмо Н. Чемберлена и заявил, что готов ждать чешского согласия на оккупацию Судет самое позднее до 14 часов 28 сентября{630}. Подобное поведение немецкого канцлера должно было бы привести к разрыву дипломатических отношений. Но западноевропейской реакции был нужен Гитлер с его гестапо и концентрационными лагерями для борьбы с коммунизмом. Поэтому Г. Вильсон и Н. Гендерсон были готовы простить Гитлеру его буйство и удалились, договорившись, что переговоры будут продолжены на следующий день.

В 20 часов Гитлер произнес речь во Дворце спорта. Бывший английский министр Л. Эмери сказал, что его выступление напоминало скорее вой дикого зверя, чем речь человеческого существа. Однако Г. Вильсон на следующий день счел возможным поздравить Гитлера с великолепным приемом, который публика оказала его ораторскому искусству{631}. Тактически Гитлер построил свою речь следующим образом: он якобы заботится только о судетских немцах, ему чехи не нужны. Чешское государство его не интересует. Да и вообще, что это за государство — словаки также уже не желают жить вместе с чехами. Чехи собираются воевать, словаки хотят мира. Если начнется война, то ответственными за нее, разумеется, будут только чехи. Германия не намерена нападать на Францию; и если Франция окажет военную помощь Чехословакии, то она тем самым совершит агрессию против Германии{632}. Германская печать получила указания особенно подчеркивать тезис из речи Гитлера о том, что ответственность за все лежит на Чехословакии, а все остальные страны желают мира{633}.

В выступлении Гитлера правительство Чемберлена усмотрело ответ на свое предложение продолжить переговоры, переданное Г. Вильсоном. Н. Гендерсон из выступления Гитлера сделал свои выводы. Он сообщил в Лондон, что чехам, по его мнению, следовало бы посоветовать немедленно предложить Гитлеру пограничные территории, провести демобилизацию своей армии и отвести вооруженные силы из тех районов, на которые заявила притязания Германия{634}. Этот злой дух в образе [261] английского дипломата с большим опережением высказывал всегда именно то, что нацистские правители отваживались требовать гораздо позже.

Комитет британского правительства по чехословацкому вопросу собрался в 22 часа, для того чтобы обсудить ситуацию, создавшуюся после выступления Гитлера{635}. Дж. Саймон зачитал основные положения из этого выступления, и министры пришли к выводу, что Гитлер обрушился главным образом на Э. Бенеша. Отсюда следует, посчитал комитет, что нет никакой причины для проведения британской всеобщей мобилизации. Однако Н. Чемберлен, зачитав телеграмму Г. Вильсона, что позиция Гитлера остается бескомпромиссной, сказал: «Если следующая встреча Вильсона с Гитлером будет неудовлетворительной, то не останется ничего другого, как провести мобилизацию. Впрочем, окончательное решение будет принято лишь по возвращении Г. Вильсона в Лондон». Н. Чемберлен набросал основные положения заявления для печати, которое должно было явиться ответом на речь Гитлера. В заявлении указывалось: если Гитлер не верит, что чехи сдержат свои обещания, то британское правительство готово гарантировать быстрое и эффективное осуществление англо-французских «предложений» при условии, что Германия согласится на предлагаемый компромисс. Во время дискуссии в комитете были высказаны соображения о желательности привлечь к реализации англо-французских «предложений» и другие страны, например Италию. Затем были зачитаны новые телеграммы и телефонограммы Г. Вильсона, содержавшие предложение, чтобы вопрос об условиях передачи территории был решен чешскими и немецкими представителями путем непосредственных переговоров. Однако комитет посчитал, что тактика Н. Чемберлена сулит большие надежды на успех. В заключение Э. Галифакс ознакомил комитет с новым документом — запиской, составленной в Форин оффис об «организованном и быстром оставлении судетских территорий». Предложение о том, чтобы эта записка была послана Г. Вильсону в Берлин, где тот мог бы использовать ее в своих переговорах с Гитлером, было отвергнуто. По мнению комитета, в данной ситуации было преждевременно сообщать Гитлеру подробности.

На речь Гитлера Н. Чемберлен ответил заявлением, сделанным журналистам. Грубые оскорбления Гитлера им были оставлены без внимания, не упоминал он и об отклонении Гитлером своего письма. Все это напоминало ситуацию, имевшую место накануне выступления Гитлера в Нюрнберге 12 сентября: что бы и в какой бы форме Гитлер ни говорил, Н. Чемберлен был готов продолжать политику «умиротворения» и заключить с ним сделку. В заявлении, переданном в печать, говорилось, что Н. Чемберлен намерен продолжать [262] усилия в том же направлении, тем более что по большинству спорных вопросов уже достигнуто согласие. Британское правительство готово взять на себя ручательство, что данные обещания будут выполнены в возможно кратчайшие сроки. Следует только установить приемлемые сроки и порядок передачи территории. В Праге заявление Н. Чемберлена стало известно утром 27 сентября{636}.

Вторая встреча Г. Вильсона с Гитлером состоялась в первой половине 27 сентября. Г. Вильсон в начале разговора поинтересовался, не имеет ли Гитлер какого-либо сообщения для Н. Чемберлена. Тот ответил, что ничего, кроме приветствия и благодарности за усилия по сохранению мира. Г. Вильсон подчеркнул, что Англия хотела бы достичь соглашения с Германией, напомнил, что Гитлер сам однажды назвал Англию и Германию оборонительным валом против разлагающих сил с Востока. Если Чехословакия примет меморандум Гитлера, тогда все будет в порядке. Если отклонит, то неизвестно, чем закончится дело. Если Германия нападет на Чехословакию, то Франция выполнит свои договорные обязательства, а Англия будет считать себя обязанной оказать помощь Франции. Лишь теперь Г. Вильсон нашел смелость передать свое устное предупреждение. Однако он смягчил его, указав на угрозу мирового коммунизма и напомнив об общей антикоммунистической миссии Англии и Германии. В ответ Гитлер заметил, что это привело бы к всеобщей войне, но все равно, если чехи отвергнут его меморандум, он полон решимости их разгромить. Г. Вильсон «усиленно подчеркнул необходимость избежать катастрофы», образумив чехов. В заключение Гитлер заверил, что в его лице Англия имеет большого друга{637}.

Оба собеседника были единодушны в том, что война против Германии привела бы к расширению советского влияния в Центральной Европе, а поражение Гитлера вызвало бы даже коммунистическую революцию в Германии. Следовательно, единственный выход состоял в том, чтобы заставить чехов капитулировать перед годесбергским меморандумом{638}. Английское посольство в Берлине сопроводило отчет Г. Вильсона о миссии рекомендацией оказать на Прагу новый нажим. Альтернатива, подчеркивало посольство, ясна: или меморандум Гитлера, или война{639}.

Перед утренней встречей с Гитлером Н. Гендерсон получил из Лондона указание проинформировать германский МИД о том, что чехословацкое правительство отвергло годесбергский меморандум. Однако Н. Гендерсон не выполнил распоряжения{640}, объяснив Лондону, что на этой стадии переговоров лучше было не сообщать о ноте Я. Масарика с отказом принять меморандум Гитлера. Это, считал Н. Гендерсон, могло бы оказать неблагоприятное влияние на предстоящую беседу [263] Г. Вильсона с Гитлером. Данное распоряжение Н. Гендерсон обещал осуществить лишь после возвращения Г. Вильсона в Лондон{641}.

Сообщая о второй встрече с Гитлером, Г. Вильсон отметил: годесбергский меморандум остается в силе, сохраняется срок оккупации — 1 октября. Это необходимо довести до сведения чехословацкого правительства. Г. Вильсон выражает сомнение, можно ли полагаться на Я. Масарика, которому уже в воскресенье было ясно сказано: ничто не может предотвратить поражение Чехословакии. Если чехи будут вести переговоры непосредственно с немцами, как этого требует годесбергский меморандум, они могут еще достичь соглашения. Британский военный атташе, только что возвратившийся в Берлин из Чехословакии, докладывает, что моральный дух чехословацкой армии низкий и ее сопротивление будет недолгим. Если чехословацкое правительство возражает против второго параграфа меморандума, считая его унизительным, то пусть само отведет войска из населенных немцами районов и сообщит об этом Гитлеру не позднее чем утром 28 сентября. Оно может указать, что делает это в интересах европейского мира{642}.

В итоге миссии Г. Вильсона к Гитлеру стало ясно: Чехословакия должна принять годесбергский меморандум. В этом усердно убеждали и американские дипломаты — У. Буллит в Париже и X. Вильсон в Берлине{643}. Самой собой разумеется, что главным инициатором был сам Н. Гендерсон{644}. Впрочем, германская дипломатия, прежде всего И. Риббентроп, также выражала надежду, что Англия снова окажет сильный нажим на Прагу и тем самым разрешит проблему{645}.

Последние переговоры и заявления совершенно определенно показывали намерение германских и английских кругов добиться разрешения чехословацкого кризиса с помощью непосредственных переговоров между Германией и Англией и не допустить в то же время, чтобы Чехословакии вообще могло принадлежать какое-либо слово в решении этих вопросов. Чехословакия была лишь объектом торга между Н. Чемберленом и Гитлером. Ей оставалось одно: принять годесбергский меморандум и тем самым сдаться на милость Гитлера. Эти намерения отстранить Чехословакию от участия в решениях были уже видны из речи Гитлера 26 сентября, когда его нападки были направлены только на Чехословакию. Это же видно и из того, что Н. Гендерсон не счел нужным сообщать германскому правительству, что Я. Масарик в воскресенье вручил ноту с отклонением годесбергского меморандума. Та же тактика видна и в дальнейших шагах германской, французской и английской дипломатии вплоть до того момента, когда в Мюнхене соберется конференция четырех держав. Чехословакия [264] обрекалась на молчание и все чаще клеймилась как нарушитель мира. И это делалось не только в Берлине, но и в Париже.

27 сентября германская печать получила указания усилить нападки на Э. Бенеша, обвиняя его в намерении начать войну. Капитулянтские же элементы в Праге рекомендовалось поддерживать перспективами экономического сотрудничества. Для успокоения остальных европейских государств следовало развивать тезис о том, что Германия не имеет уже никаких других территориальных претензий. Относительно германских военных мероприятий следовало хранить глубокое молчание, тогда как о Чехословакии писать как о государстве, усердно готовящемся к войне{646}. Корреспонденции о так называемом терроре чехов должны были публиковаться и впредь, однако запрещалось сообщать о деятельности судетонемецких террористических банд. Цель этой газетной кампании понятна: убедить, что нарушителем мира в Европе является только Чехословакия. Усиленные нападки германской печати лично на Э. Бенеша преследовали цель добиться его отставки. Подобная же цель видна и в речи Гитлера 26 сентября. Об этом открыто говорил германский посланник в Праге Э. Эйзенлор, который в это время находился в Берлине{647}.

Гитлер и его советники, видимо, рассчитывали, что после отставки Э. Бенеша в Чехословакии могло бы сформироваться такое правительство, которое без сопротивления приняло бы годесбергский меморандум и тем помогло Гитлеру выбраться из тупика. В пражском дипломатическом корпусе полагали, что меморандум Гитлера не был принят из-за сопротивления левого крыла коалиции, считавшегося опорой Э. Бенеша. Падение Бенеша могло привести к власти правых, не скрывавших своей готовности вести переговоры непосредственно с Германией. А в годесбергском меморандуме как раз содержалось требование, чтобы условия оккупации были уточнены путем прямых переговоров между Германией и Чехословакией. Можно полагать, что это требование было выдвинуто Гитлером для поддержки правых сил в Чехословакии.

Политической изоляции Э. Бенеша и Я. Масарика, их полному отстранению от участия в англо-германских переговорах должна была, несомненно, служить и передача немцами записей подслушанных ими телефонных разговоров между Прагой, Лондоном и Парижем. Эти записи английскому посольству в Берлине передал генерал Боденшатц. Позднее Г. Геринг в разговоре с Н. Гендерсоном также упомянул об этих записях. По его мнению, они показывают, что у Э. Бенеша никогда не было намерений отдать Германии пограничные территории, а Я. Масарик якобы намеревался добиться падения английского и французского правительств, если те не станут поддерживать Чехословакию против Германии. На основании этого [265] Г. Геринг утверждал, что британское посредничество исчерпало свои возможности. Если согласие Чехословакии на годесбергский меморандум не будет получено и ее уполномоченные не прибудут в Берлин для ведения переговоров до 14 часов 28 сентября, то в Германии будет объявлена всеобщая мобилизация и она начнет оккупацию. Вместе с Германией выступят Италия, Польша, Венгрия и Югославия; на Россию нападет Япония{648}.

Цель этой германской акции заключалась в том, чтобы дискредитировать ведущих чехословацких политических деятелей, не допустить их к участию в дальнейших переговорах. Угроза Гитлера начать войну должна была заставить Англию оказать новый нажим на Прагу, принудить чехословацкое правительство согласиться с годесбергским меморандумом.

Английское посольство в Берлине добавило к этим записям телефонных разговоров и свои замечания. Оно считало, что Я. Масарик, очевидно, связан с оппозицией и верит, будто под ее давлением правительства Англии и Франции окажут поддержку Чехословакии. По мнению посольства, записи, скорее всего, являются подлинными{649}. Ряд записей переговоров действительно соответствует протоколам, хранящимся в пражских архивах. Однако записи телефонных разговоров, переданные немцами англичанам, ни в коей мере не подтверждают обвинения Г. Геринга в том, что Э. Бенеш якобы не намеревался передавать пограничные территории. Наоборот, из этих разговоров видно, что Э. Бенеш оставался верен англо-французскому плану 19 сентября, что, впрочем, известно также и из всех других доступных источников.

К. Крофта заявил англичанам протест против немецкого обвинения в том, что Э. Бенеш якобы не намерен осуществить англо-французский план, а Я. Масарик плел интриги с оппозицией против их правительств{650}. Э. Галифакс изволил ответить через Я. Масарика лишь 8 октября, что он принял этот протест. Однако в его ответе нет даже упоминания, согласен он или нет с протестом К. Крофты{651}. В дипломатической практике это значило, что хотя англичане и приняли протест К. Крофты, однако полностью с ним не согласились.

Единственным человеком, сразу же понявшим, какую цель преследовали немцы, передавая эти записи, был Н. Чемберлен. Он тут же сделал вывод, что впредь чехи уже не должны играть никакой роли в его переговорах с Германией. Поэтому Н. Чемберлен ответил Н. Гендерсону, что после злобных нападок Гитлера на Э. Бенеша он не считает полезным советовать чехословацкому правительству, чтобы то обращалось к Германии с какими-либо собственными предложениями. История с перехваченными телефонными разговорами, по его мнению, свидетельствует о недоверии немцев к Э. Бенешу, [266] о котором Гитлер говорит, что тот не намерен выполнить свои обещания. Вместе с письмом Н. Чемберлен послал Н. Гендерсону текст заявления, переданного им печати в качестве ответа на речь Гитлера 26 сентября о том, что Англия сама будет поручителем при «упорядоченной и быстрой передаче» чехословацкой территории{652}. Таким образом, Н. Чемберлен поддержал намерение Германии исключить Чехословакию как партнера из дальнейших переговоров. Это полностью отвечало и его планам после возвращения из Годесберга. Пассивность Э. Бенеша, его нерешительность только способствовали этой интриге.

27 сентября в центре всеобщего внимания оказался новый германский ультиматум, переданный Чехословакии через англичан. Первоначально Гитлер обещал в Годесберге Н. Чемберлену, что он будет ждать восемь дней, то есть до 1 октября. Теперь этот срок был сокращен. После завершения визита Г. Вильсона Гитлер отдал приказ, чтобы первый эшелон войск, предназначенных для наступления, был сосредоточен на исходных позициях не позднее 6 часов 15 минут утра 30 сентября. Авиация должна была начать боевые действия в зависимости от метеорологических условий{653}. Позже Гитлер уверял Н. Гендерсона, что он действительно был готов начать войну{654}.

Германия угрожала войной уже с весны. Гитлер провел мобилизацию своей армии, чтобы подкрепить угрозы. Но только теперь он предъявил явный ультиматум сроком в 24 часа. Его военные угрозы приобрели вполне конкретный характер. Гитлер хорошо понимал, что у него есть лишь две возможности: или в течение 24 часов начать войну, или отказаться от своей угрозы. Но отказ был бы равнозначен политическому поражению. Гитлер хорошо знал, что сторонники политики «умиротворения» постараются не допустить его политического поражения и что в то же время они боятся войны. Поэтому, идя на такой шаг, он делал ставку на полную, но бескровную победу.

27 сентября, во второй половине дня, Г. Геринг встретился с Н. Гендерсоном, чтобы разъяснить ему, при каких обстоятельствах и в каких условиях Германия будет вести войну.

Оккупация чехословацких пограничных районов, сказал Г. Геринг, подготовлена до мельчайших деталей. Если чехи окажут сопротивление, они будут в короткий срок разгромлены. Н. Гендерсон не решился повторить такого же предупреждения, какое было поручено заявить Вильсону, то есть он не сказал, что в этом случае Франция и Англия вступятся за Чехословакию. Г. Геринг понял смысл этого и заверил, что Германия не намерена нападать на Францию. Это следовало понимать так: если бы Франция предприняла наступление на западном фронте, то Германия сочла бы это агрессией. После этого Г. Геринг поведал о некоторых закулисных интригах в [267] нацистских политических кругах. Гитлер якобы был подвергнут критике за то, что упустил случай сорвать чешскую мобилизацию. Он не напал на Чехословакию только потому, что верил, будто Н. Чемберлен имеет влияние на чехов. Если бы Н. Чемберлен приехал в Годесберг с конкретным планом оккупации, переговоры прошли бы по-другому. Н. Гендерсон заметил только, что Гитлер не предоставил для этого возможности и конкретный план мог бы быть разработан при сотрудничестве обеих сторон. Г. Геринг снова упомянул о перехваченных телефонных разговорах, которые, по его мнению, являются доказательством отсутствия доброй воли с чешской стороны. Он представил военный поход против Чехословакии как триумфальное шествие. Позднее Н. Гендерсон следующим образом резюмировал этот разговор: если Англия не принудит Чехословакию к соглашению с Германией, то Чехословакию постигнет такая же участь, какая незадолго до этого постигла Эфиопию. Впрочем, добавлял он, следует заставить Гитлера сделать публичное заявление, что Судеты — его последнее территориальное притязание в Европе. Иначе Англия будет поставлена перед новым кризисом в Центральной Европе{655}.

О разговоре Г. Геринга с Н. Гендерсоном знали также и французы. Ш. Корбэн информировал об этом британский Форин оффис 28 сентября. Однако в его сообщении не указывалось, что намерена предпринять Франция, если Германия в 14 часов начнет нападение на Чехословакию, но зато подчеркивались заверения Геринга, что Германия не собирается нападать на Францию и Англию{656}. Это характеризовало перемены в тактике руководящих французских политических деятелей, которые еще во время воскресных совещаний в Лондоне заявляли, что Франция ответит на германское нападение объявлением войны.

Само собой разумеется, Н. Гендерсон об этом разговоре информировал также чехословацкого посланника в Берлине. Он сказал ему, что Гитлера известили об отклонении Чехословакией годесбергского меморандума и что это повлечет за собой войну. Чехословацкий дипломат ответил, что чехословаки по крайней мере умрут с честью. Н. Гендерсон заметил, что наиболее почетное, что мог бы сделать Э. Бенеш, — это объявить всему миру, что уступает превосходящей силе, чтобы избежать войны, которая разорила бы его страну и всю Европу. Он, Гендерсон, полагает, что если бы Э. Бенеш это сделал, то история его оценила бы гораздо выше, чем если он ввергнет свою страну, а может быть, и весь мир в катастрофу. Хотя германские методы жестоки и нетерпимы, говорил Н. Гендерсон, все же такое решение лучше, чем умирать с честью{657}. Н. Гендерсон даже не предполагал, что всего через несколько часов Э. Бенеш полностью выполнит его совет. [268]

Перед ночным заседанием британского кабинета Н. Гендерсон отправил депешу, в которой подытожил свои встречи и наблюдения за прошедшие сутки. Он снова призывал к безоговорочной капитуляции перед Германией. В депеше говорилось, что ситуация совершенно ясна. Если чехословацкое правительство до 14 часов 28 сентября не примет германские условия или же не сообщит, что хочет избежать конфликта и поэтому выводит свои войска и полицию из Судет, то Гитлер отдаст приказ о всеобщей мобилизации. Последует мобилизация во Франции. Совершенно бесполезно говорить с Берлином о чем-нибудь еще. Если английский народ желает воевать, то пусть хотя бы уяснит себе, что не готов к войне. Если британское правительство хочет сохранить мир, оно должно оказать сильнейший нажим на Прагу и Париж. Следствием войны будет разорение Чехословакии, и действия французов не могут предотвратить этого. Франция смогла бы предпринять только ограниченное наступление, но именно оно опасно, так как могло бы втянуть Англию в войну. Поэтому следует добиться, чтобы Франция не предприняла никакой акции без предварительной консультации и договоренности с Англией. Если мы изберем путь войны, то не должны питать иллюзий в отношении Германии. На падение морального духа немцев мы не сможем рассчитывать даже спустя несколько лет. Германская авиация и противовоздушная оборона здесь гораздо сильнее, чем считается за границей{658}.

Утверждение Н. Гендерсона о моральном духе немцев было явно лживым. Берлин был свидетелем, насколько отрицательно относится германская общественность к военным авантюрам Гитлера. 27 сентября, в сумерки, через центр Берлина проходила механизированная дивизия. Эта демонстрация силы продолжалась около полутора часов, и Гитлер ожидал, что она вызовет безудержный подъем военного психоза среди населения города. Однако шел не 1914 г. Солдаты были совершенно безучастны, а зрители на тротуарах Вильгельмштрассе и на Унтер-ден-Линден хранили ледяное молчание. Демонстрация в поддержку войны обернулась молчаливой демонстрацией против войны. Гитлер, спрятавшись за шторой, смотрел этот неудавшийся спектакль. Он ожидал, что восторженная толпа вызовет его на балкон имперской канцелярии. Однако было тихо. Это его разъярило: «С таким народом я, конечно, не могу вести войну»{659}. Г. Геринг сам признавал, что Гитлер был настолько удручен этим нежеланием народа воевать, что теперь охотнее искал компромиссного решения{660}. В тот же вечер он направил Н. Чемберлену новое письмо, в котором намекнул, что согласен продолжать переговоры. Однако ему нужно было найти способ, каким образом без ущемления престижа отступить от своего ультиматума. И. Риббентроп дал указание своему [269] агенту в Лондоне Ф. Гессе конфиденциально проинформировать Г. Вильсона о том, что Гитлер готов принять метод постепенной оккупации Судет. Ф. Гессе выполнил поручение, и Н. Чемберлен уже 27 сентября знал, что компромисс с Гитлером еще возможен{661}.

Во второй половине дня, в 16 часов 30 минут, собрался особый комитет британского правительства по чехословацкому вопросу{662}. Г. Вильсон доложил о своей утренней встрече с Гитлером. Он сообщил, что канцлер был спокоен и сердечен и направил личное письмо Н. Чемберлену. Гитлер якобы сожалел, что хотя вопрос о передаче территории в принципе решен, однако ситуация складывается таким образом, что Англия движется к мировой войне. Ведь он дал уже достаточно заверений в том, что это его последнее территориальное требование в Европе. Остаются только две возможности: либо его меморандум будет принят, либо чехи будут сокрушены. Германия готова внести поправки в свои требования, но только тогда, когда чехословацкое правительство примет меморандум и впустит германские войска в страну. Г. Вильсон рекомендует послать в Прагу телеграмму, в которой следует обратиться к чехословацкому правительству и посоветовать ему тихо и молча принять оккупацию зоны, обозначенной на карте Гитлера красным цветом. По мнению Г. Вильсона, это последняя возможность предотвратить войну. Н. Чемберлен заявил, что состоится ночное заседание кабинета министров, которое заслушает доклад Г. Вильсона и решит, какого содержания телеграмма будет послана в Прагу. Нет нужды подчеркивать, что все условия, выдвинутые британским правительством перед Годесбергом, и возражения оппозиции после возвращения Н. Чемберлена были мигом забыты и отброшены. Ныне рекомендовалось одно: безоговорочная капитуляция перед вымогательством Гитлера.

Следующим пунктом повестки дня заседания комитета было сообщение о консультациях с начальниками штабов британских вооруженных сил. Они высказали опасения, как бы Франция не начала раньше времени наступательные действия, что, по их мнению, не могло бы дать желаемого эффекта. Они рекомендовали оказать на Францию воздействие и взять с нее обязательство, что французская армия не начнет никаких наступательных действий без согласия Англии. Был одобрен текст телеграммы французскому правительству. Этот факт свидетельствовал о новой низости правительства Н. Чемберлена. Ведь если бы Гитлер на следующий день напал на Чехословакию, то Англия удерживала бы Францию от выполнения союзнического долга. Э. Галифакс припомнил донесение британского военного атташе в Берлине Фарлана, который отвозил в Прагу годесбергский меморандум Гитлера и, глядя из [270] окна вагона, «сумел» сделать вывод о недостаточной боевой готовности чехословацкой армии. Ныне Э. Галифакс цитировал его путевые наблюдения, в которых утверждалось, что чехи очень плохо подготовлены к войне. Поэтому, как он полагал, было бы весьма непредусмотрительно принимать решение, исходя из предпосылки, что чехи будут сражаться, как тигры. Напротив, считает Э. Галифакс, в Германии энтузиазм к войне гораздо больший. Он зачитал проекты телеграмм в Париж, Берлин и Прагу, которые должны были настойчиво напомнить о необходимости принять условия Гитлера до 14 часов 28 сентября. Таким образом, Э. Галифакс полностью согласился с тем, что рекомендовал Н. Гендерсон.

Последним рассматривался вопрос о Белой книге, в которой должны были быть опубликованы некоторые документы, отражающие ход сентябрьского кризиса. Э. Галифакс заявил, что такую книгу нельзя публиковать без согласия правительств, которых касаются эти документы. Однако Н. Чемберлен напомнил о своем обещании К. Эттли, что все депутаты получат Белую книгу перед заседанием парламента, назначенным на среду 28 сентября. Было решено Белую книгу опубликовать, однако в нее не включать документ, в котором чехословацкое правительство 21 сентября выразило согласие с англо-французским планом. Дело в том, что в этом документе было упоминание о сильном и настойчивом нажиме со стороны Англии. Комитет опасался, что у депутатов могли бы возникнуть нескромные вопросы о том, какие, собственно говоря, инструкции давались посланникам Англии и Франции для этого нажима. В той ситуации, какая сложилась в Англии, якобы нельзя было публиковать подобные документы.

Следует упомянуть, что документы об англо-французском нажиме содержала чехословацкая Белая книга, рукопись которой хотя и была подготовлена сразу же после Мюнхена, однако обнародована была только тридцать лет спустя.

Вечером Н. Чемберлен усталым и смиренным голосом зачитал свое выступление по радио, которое, собственно говоря, было его ответом Гитлеру{663}. Основные положения этого выступления состояли в следующем:

1. Конфликт в Чехословакии не стоит того, чтобы из-за него велась война.

2. Более того, этот конфликт, в сущности, уже разрешен, остаются лишь процедурные вопросы.

3. Англия готова поручиться за быстрое выполнение обещаний, данных Германии.

4. Чтобы предотвратить войну, Чемберлен готов снова отправиться в Германию.

Выступление Н. Чемберлена предназначалось британской общественности, которую оно должно было успокоить утверждением, [271] что, собственно говоря, предмет спора не представляет собой ничего существенного и что новые переговоры с Германией смогут все легко уладить. В то же время выступление предназначалось и Гитлеру, в нем прямо указывалось, что Германия все может получить без войны.

Предлагая компромисс, Н. Чемберлен в то же время хотел показать Гитлеру, что тот не может диктовать неограниченно. Во второй половине дня Н. Чемберлен дал согласие на объявление мобилизации британских военно-морских сил. Мобилизации сухопутной армии и авиации пока не проводилось. Британской общественности необходимо было дать почувствовать приближение опасности войны; вместе с тем ожидалось, что и Гитлер умерит свои угрозы. Однако было бы ошибкой полагать, что Англия всерьез готовилась к войне. Именно в это время Форин оффис усердно разрабатывал конкретный план передачи чехословацких пограничных районов, который удовлетворил бы Гитлера и был бы приемлемым для чехословацкого правительства{664}.

Британский кабинет собрался 27 сентября в 21 час 30 минут{665}. Это было его последнее заседание перед мюнхенской конференцией. Н. Чемберлен поехал после этого в Мюнхен без каких-либо инструкций своего кабинета, не имея даже решений своего правительственного комитета. Это является потрясающим свидетельством достойной удивления практики британской парламентской демократии.

Г. Вильсон сделал правительству отчет о своих переговорах с Гитлером. Он сообщил, что во время первой встречи Гитлер был очень взволнован, так как готовился к речи во Дворце спорта. Когда Г. Вильсон сказал, что чехословацкое правительство отклонило его меморандум, Гитлер вскочил со стула, и стоило большого труда добиться, чтобы он снова сел. (Вильсон умолчал о той грубой и вульгарной брани, которой Гитлер осыпал Н. Чемберлена.) Гитлер заявил, что не может отказаться от своих условий: он несколько недель ждал соглашения с Э. Бенешем. Но теперь уже не может ждать, а должен действовать, и Судеты 1 октября станут германскими. Г. Вильсон посчитал, что в подобной атмосфере не имело смысла продолжать дискуссию. Он не передал Гитлеру устного предупреждения, как ему было поручено, так как опасался, что после этого речь Гитлера стала бы еще более воинственной. Поэтому Г. Вильсон закончил беседу и спросил, не смогут ли они продолжить ее на следующий день.

Вторая беседа состоялась во вторник 27 сентября в 11 часов утра. Г. Вильсон затронул некоторые пункты, высказанные Гитлером в его речи: например, что Гитлер не будет иметь никаких других территориальных требований, после того как [272] он получит Судеты. Г. Вильсон спросил, нет ли у Гитлера какого-либо сообщения для Н. Чемберлена, чтобы британский премьер смог принять это во внимание при своих дальнейших действиях. Гитлер ответил, что было бы желательно, чтобы Англия продолжала нажим на Чехословакию. Есть только две возможности: либо Прага примет его меморандум, либо германская армия вторгнется в Чехословакию. Г. Вильсон ответил, что Н. Чемберлен будет в этом духе информировать Чехословакию, на которой лежит ответственность за окончательное решение. Затем Г. Вильсон, согласно его версии, не спеша и точно изложил устное поручение Н. Чемберлена.

Гитлер слушал спокойно и после этого начал встревоженно задавать вопросы. Значит ли это, что если немецкие войска перейдут чехословацкую границу, то Англия нападет на Германию, хотя он не хочет нападать на Францию? Риббентроп также задал подобный вопрос. Г. Вильсон снова повторил устное предупреждение. Гитлер уверял, что не имеет намерения нападать на Францию, а нападет только на Чехословакию. Но само собой разумеется, Германия готова ко всяким возможностям — для этого построена линия Зигфрида. Запад все-таки должен понять, что именно Чехословакия несет ответственность за данное положение вещей. Еще с минуту Гитлер бранил Чехословакию, но в этом не было ничего нового, чего бы мир не знал из его предыдущих выступлений. Наконец Гитлер начал воздавать хвалу Н. Чемберлену за его усилия предотвратить войну. Но он якобы не может поверить, чтобы Англия и Германия стали воевать друг против друга, поэтому Гитлер снова взывает к Н. Чемберлену, чтобы тот заставил Чехословакию принять меморандум.

Г. Вильсон понял, что Гитлер считает Э. Бенеша обманщиком, который никогда не выполнит своих обещаний. Кроме того, Гитлер полагает, что Э. Бенеш мог отвергнуть его план только потому, что уверен в поддержке Франции и Англии. Гитлер не понимает, почему Париж и Лондон находятся под влиянием Э. Бенеша. В Германии известно о сообщениях, которые Я. Масарик посылал Э. Бенешу. И знают, что Я. Масарик призывал Э. Бенеша стоять твердо и неуступчиво. Он говорил, что нет нужды уступать территорию раньше, чем Англия и Франция не скажут ясно, что они желают этого. Все это утвердило Гитлера в мнении, что Э. Бенеш колеблется. Почему же в Лондоне позволяют, чтобы их политика определялась из России, находилась под русским влиянием, распространяющимся через Париж и Прагу? Гитлер опять повторил, что в данное время есть только две возможности. Поэтому он снова взывает к Н. Чемберлену, чтобы было сделано все, что вело бы к соглашению и предотвратило войну. [273]

К. Вуд задал вопрос, дал ли Гитлер понять, что он приветствовал бы реализацию «предложений» от 19 сентября, поскольку их приняло чехословацкое правительство.

Г. Вильсон ответил: Гитлер считает, что это уже поздно. У него есть сомнения в том, способна ли Англия заставить Э. Бенеша выполнить свои обещания. По мнению Г. Вильсона, необходимо взвесить, существует ли альтернативное решение, которое позволило бы предотвратить захват Чехословакии военной силой. Гитлер дал понять, что удовлетворился бы оккупацией территории, которую определила бы международная комиссия. Остается вопрос о плебисците. Впрочем, Гитлер согласился бы и на присутствие британского легиона, который контролировал бы проведение плебисцита. Единственная возможность, которая может спасти Чехословакию от вторжения, состоит в отводе чехословацких войск из зоны, обозначенной на карте красным цветом, что позволит германской армии занять территорию. Как только это будет осуществлено, международная комиссия сможет дополнительно определить демаркационную линию — в случае необходимости и с помощью плебисцита. Если все будет осуществлено таким образом, то чехословацкое правительство сможет воспользоваться заявлением Гитлера, что Судеты являются его последним территориальным требованием в Европе. Чехословакия имела бы также гарантии Англии и Франции. Если Чехословакия выразит согласие с таким планом, Германия, возможно, будет с ней сотрудничать. Для оправдания своих уступок чехословацкое правительство может указать, что действовало так в интересах европейского мира и хотело избежать кровопролития. Однако если Чехословакия не примет этот план, то последует германская оккупация гораздо большей территории. Если Чехословакия будет оказывать сопротивление, то германская армия не остановится на этнографической границе.

Здесь уместно напомнить, что, собственно говоря, Г. Вильсон изложил тот план, который спустя два дня целиком и полностью приняла мюнхенская конференция. В сущности, это был годесбергский диктат Гитлера, несколько замаскированный крайне сомнительными условиями.

Затем началась дискуссия. Н. Чемберлен напомнил, что Польша ныне находится на стороне Германии, и посчитал это результатом отклонения меморандума Гитлера Э. Бенешем. Он отметил, что верховные комиссары доминионов все более решительно настаивают, чтобы путем нажима добиться принятия меморандума Чехословакией. Он припомнил также доклад британского военного атташе в Берлине, у которого во время поездки в Прагу сложилось впечатление, что чехи оказали бы только слабое сопротивление. [274]

Слова попросил А. Дафф Купер. Он сказал, что приведенные премьером факты все направлены на то, чтобы сделать единственное заключение. Но есть ведь и другие факты, которые подсказывают иной вывод. Сообщения из США и Франции указывают на гораздо более твердую позицию этих стран. Мнению доминионов нельзя придавать слишком большого значения: в войне они все равно пойдут с Англией. Он очень сожалеет, что Г. Вильсон не передал Гитлеру устное поручение до его речи. Таким образом, в Германии может сложиться мнение, что Англия не решится на войну. Более того, ныне Англия своей позицией укрепляет у немцев это неправильное мнение. Здесь предлагался план, по которому британское правительство после переговоров с французскими министрами должно принудить Чехословакию к капитуляции. Это совершенно неверный курс, и он, Дафф Купер, не может с ним полностью согласиться.

Колвилл: «Но все-таки мы должны указать Чехословакии на последствия, которые имело бы отклонение меморандума!»

О. Стэнли попросил, чтобы новый план был изложен подробнее. На этот раз слово взял сам Н. Чемберлен, Он говорил, что Вильсон пришел к выводу: Гитлер, вне всякого сомнения, нападет на Чехословакию. Если чехословацкая армия окажет сопротивление этому нападению, то немцы не остановятся на красной линии, обозначенной на их карте, а будут продвигаться дальше. Они дойдут до стратегической границы, отхватив половину Моравии. Однако если Чехословакия заявит, что она не будет препятствовать продвижению германских войск до красной линии, то можно избежать кровопролития. Мы не предлагаем, чтобы Чехословакия избрала этот путь, но считаем, что следовало бы предложить ей его. Этот план рассмотрели Чемберлен и еще три министра, с которыми премьер находится в контакте (Э. Галифакс, Дж. Саймон, С. Хор). Все четверо считают, что это последняя возможность воспрепятствовать развязыванию войны. И было бы неправильно, чтобы кабинет отверг этот план раньше, чем будут представлены все возможные факты, чтобы кабинет сам их взвесил.

«Стэнли: В чем заключается различие между этим планом и меморандумом Гитлера?

Саймон: Если Чехословакия отклонит меморандум, последует германское нападение и немцы не остановятся на красной линии. Если же Чехословакия сама отведет свои войска за красную линию, тогда немцы ее не перейдут. Осуществление нашего нынешнего плана равнозначно молчаливому принятию меморандума Гитлера.

Галифакс: Боннэ полагает, что в речи Гитлера есть три пункта, о которых можно дискутировать. Одним из них [275] является вопрос о международной комиссии. Другой пункт — принципиальное согласие Чехословакии на уступку пограничных районов. Форин оффис разработал новый план, «time-table», и послал его в Париж и в Прагу. Однако слишком мала надежда, что он будет принят. Соответствующие депеши о нем были отправлены до получения доклада Вильсона о встрече с Гитлером. Новый план, рекомендованный Чемберленом и Вильсоном, противоречит известным решениям, принятым на воскресных совещаниях с французами. Значит, следовало бы снова проконсультироваться с французскими министрами. План предполагает полную капитуляцию перед Германией. Впрочем, если кабинет министров не примет этого плана, могут возникнуть тяжелые последствия для Чехословакии. Все же необходимо представить Бенешу точную картину ситуации».

Э. Галифакс в своем выступлении сказал, что между англофранцузскими «предложениями» и меморандумом Гитлера он находит гораздо большие различия. И они заключаются не только в том, что установлены разные сроки и предлагаются разные методы оккупации. Нельзя принуждать чехословацкое правительство делать нечто такое, что само британское правительство считает грязным. Он не представляет, чтобы британский парламент мог одобрить такой план. И такой план нельзя даже рекомендовать, пока Чехословакия не получит гарантии, что немцы остановятся на красной линии. В заключение Э. Галифакс заявил, что он сам понимает, насколько рискованна и затруднительна такая гарантия. Однако нет иной возможности, кроме как сказать Чехословакии, что она несет ответственность за свои собственные решения. Он также считает, что следует проконсультироваться с французами и сделать все возможное.

«Чемберлен: Галифакс привел здесь сильные и, возможно, убедительные доводы против принятия нашего плана. Если таково мнение и остальных министров, то премьер готов взять свой план назад.

Саймон: Я согласен с Галифаксом».

Итак, было решено, что в Прагу будет послана телеграмма с требованием, чтобы чехословацкое правительство публично заявило, что оно не будет оказывать сопротивление оккупации так называемой зоны красного цвета.

Термины «зона красного цвета» и «красная линия» были взяты из карты Гитлера, приложенной к годесбергскому меморандуму. Так на ней была обозначена территория с преобладающим немецким населением; зеленым цветом была обозначена на карте территория, большинство населения которой составляли чехи и на которой Гитлер требовал проведения плебисцита. [276]

Как расценить это заседание? Означало ли оно, что Н. Чемберлен и его советник Г. Вильсон потерпели поражение? Ведь во второй половине дня Э. Галифакс сам присутствовал на заседании правительственного комитета, который высказался в поддержку годесбергского меморандума, иначе говоря, за рекомендацию оказать на Прагу новый нажим. Почему же на заседании кабинета министров Э. Галифакс так решительно выступил против плана Чемберлена? Ответить на этот вопрос несложно. План Чемберлена был нереален. У него не было надежды быть принятым всем кабинетом министров, он вызвал бы возмущение общественности, а по всей вероятности, был бы отвергнут и парламентом. И была очень небольшая надежда, что его примет Прага. Но главное заключалось в том, что уже задолго до заседания кабинета Э. Галифакс послал в Прагу свой «time-table», который являлся более изощренным планом реализации годесбергского меморандума. Имелась большая надежда, что «time-table» будет принят в Праге, Париже и Лондоне. Уже вечером Б. Ньютон вручил этот план Э. Бенешу. По поводу плана Э. Галифакса на заседании кабинета высказался только О. Стэнли, задав вопрос, как он мог без согласия правительства послать в Берлин телеграмму, в которой предлагается провести оккупацию Хебского района к 1 октября. Э. Галифакс ответил, что ведь это предлагал М. Годжа; кроме того, сделано это было с согласия французов, да и территория эта расположена вне линии укреплений.

Н. Чемберлен сообщил, что во второй половине дня надо предупредить Прагу о намерениях Германии в случае, если Гитлер в течение 24 часов не получит согласия Чехословакии на свой меморандум, начать оккупацию. Он ознакомил кабинет и с телеграммой Н. Гендерсона, в которой рекомендовалось, чтобы Чехословакия сама договорилась с Германией, если она хочет избежать судьбы Эфиопии.

В заключение кабинет обсудил вопрос о выступлении Н. Чемберлена на заседании парламента, который созывался в среду 28 сентября. Н. Чемберлен сказал, что в его речи по радио ситуация была изложена лишь в общих чертах, однако в парламенте он должен пойти несколько дальше. Он познакомит палату общин с посланием, переданным Г. Вильсоном Гитлеру. Но в связи с этим возникает вопрос, как формулировать британские обязательства на случай войны. Н. Чемберлен решительно настроен не говорить в своем выступлении ничего такого, что могло бы быть расценено как утверждение, что Англия вступит в войну, если Германия нападет на Чехословакию. Кабинет министров согласился, чтобы Н. Чемберлен только сказал, что если Франция, выполняя свои союзнические обязательства, вступит в активный конфликт с Германией, то Англия сочтет себя обязанной ее поддержать. Он должен был [277] подчеркнуть, что до последней возможности боролся за мир. Если во время дискуссии будут высказаны противоположные точки зрения, то премьер-министр займет нейтральную позицию.

Этим была исчерпана программа заседания кабинета. Оппозиционные министры могли вынести впечатление, что честь Англии спасена и капитуляция перед нацистским безумцем предотвращена. Но это было ошибкой, «time-table» уже находился в Праге, и согласие чехословацкого правительства о этим планом будет вымогаться с помощью самого неразборчивого нажима.

Вскоре после полуночи Н. Чемберлен получил письмо Гитлера, которое заканчивалось призывом продолжать усилия по «мирному решению» судетонемецкой проблемы. Письмо наталкивало Чемберлена на мысль, что все это можно бы решить на международной конференции. Ведь уже в воскресенье он добился согласия чехословацкого правительства на ее проведение. И Э. Даладье также не раз высказывался за проведение подобной конференции{666}. Прикрыть капитуляцию перед меморандумом Гитлера ширмой международной конференции — это был бы такой тактический маневр, который позволил бы Гитлеру выбраться из тупика и, более того, добиться победы без войны. [278]