XIV. Англо-французские совещания в Лондоне (25–26 сентября)

Н. Чемберлену не удалось сразу заставить английское правительство принять годесбергский ультиматум, и в Лондон были приглашены французские министры. Британский премьер сделал попытку повторить старую игру. Если ему удастся склонить Э. Даладье к новой капитуляции перед Гитлером, то он сможет заявить английскому правительству, что Англии не остается ничего другого, как идти в ногу с Францией. То же самое скажет и Э. Даладье своим министрам в Париже: Франция должна идти в ногу с Англией. Важно было, как в этой ситуации поведет себя Прага. Хотя ее слово и не было решающим, но оно не было лишено своего значения. Однако Н. Чемберлен не без умысла посоветовал Праге не спешить с ответом, и Прага, к сожалению, послушалась этого вероломного внушения. Она молчала достаточно долго, чем позволила Н. Чемберлену выиграть свой новый раунд. А после этого мнение чехословацкого правительства можно было уже не принимать во внимание. Концепция Э. Бенеша, основанная на политической пассивности, потерпела свое крупнейшее поражение.

Как же в этой ситуации вела себя Германия? После Берхтесгадена германская пресса открыто писала о программе так называемого тотального решения, то есть о полном уничтожении чехословацкого государства. Преждевременное раскрытие Германией своих конечных целей вызвало повсюду на Западе сомнения в правильности политики «умиротворения». Теперь германская пресса получила указание писать, что Годесберг — это великая победа Гитлера. Н. Чемберлен, дескать, намеревался обсудить в первую очередь основные проблемы англо-германского примирения и лишь после этого собирался решать чешский вопрос. Иными словами, Н. Чемберлен был готов заключить сделку только после того, как Гитлер компенсирует выдачу Чехословакии. Гитлер будто бы отклонился от этого плана, что и вызвало временное недоразумение. Однако, с другой стороны, была достигнута принципиальная договоренность, несогласованными остались лишь второстепенные, процедурные вопросы. Германская пресса получила директивы поддерживать Н. Чемберлена и клеймить позором Чехословакию как нарушителя мира. Лозунг гласил: «С Чемберленом к миру, со Сталиным к войне»{534}. Меморандум Гитлера следовало трактовать как реализацию берхтесгаденского соглашения. Если Прага отвергнет этот меморандум, тогда станет очевидным, что [210] и ее согласие на англо-французские предложения не было искренним. В директиве говорилось: особенно необходимо подчеркивать, что меморандум Гитлера является его последним словом. После всего этого ответственность за войну, если она возникнет, падает на Чехословакию. В случае, если Прага потребует, чтобы предварительно были даны гарантии новых границ, Германия откажется вести об этом переговоры, пока не будут удовлетворены претензии Польши и Венгрии{535}. Эти установки германской пропаганды удивительным образом совпадали с аргументацией правой печати Запада, утверждавшей, что в Годесберге Гитлер, в сущности, не потребовал ничего нового, он добивался лишь, чтобы Прага выполнила обещания, данные 21 сентября. Становилось очевидным, сколь тяжкой и просто роковой ошибкой было принятие капитуляции 21 сентября, а также то, что новое правительство Сыровы не сумело от этих обещаний отказаться. Германская дипломатия предприняла попытку морально изолировать Чехословакию, утверждая, что Прага провела мобилизацию вопреки желанию Англии. Н. Гендерсон дал И. Риббентропу такую информацию об обстоятельствах объявления чехословацкой мобилизации, которая облегчала нацистам этот маневр{536}. И. Риббентроп говорил всем, что Н. Чемберлен в Годесберге взял на себя обязательство позаботиться о реализации меморандума Гитлера. Однако, принимая во внимание общественное мнение, об этом нельзя было сказать публично, и коммюнике поэтому, утверждал И. Риббентроп, ограничилось фразой: «Чемберлен передаст меморандум чешскому правительству»{537}. Вся деятельность английского посла в Берлине свидетельствовала о том, что это утверждение И. Риббентропа являлось, по сути, достоверным. Английский посол требовал непрерывного нажима Лондона на Прагу, чтобы заставить ее принять меморандум и направить своего уполномоченного в Германию для ведения переговоров. В Англии нарастает оппозиция и возникает угроза свержения правительства Чемберлена, делился Н. Гендерсон своими опасениями с американским послом X. Вильсоном. Он настоятельно просил, чтобы Ф. Рузвельт поддержал Н. Чемберлена. По его мнению, годесбергский меморандум является не чем иным, как программой осуществления англо-французских «предложений». Вопрос состоит только в методе осуществления уступки той территории, которую чешское правительство в принципе согласилось отдать{538}. То, что английское правительство открестилось от чехословацкой мобилизации, хотя оно само согласилось с ней накануне, еще раз доказывает макиавеллизм английской дипломатии.

Пока германская пропаганда подчеркивала, что мир в Европе зависит от договоренности между Гитлером и Чемберленом, [211] командованию германской армии было указано, что военных действий не будет до 30 сентября{539}. Личная канцелярия Гитлера заботилась о техническом оснащении его эскорта на случай войны, причем в расчет принималась даже возможность применения в предстоящей войне боевых газов{540}. В Словакии германский консул Друффель вел переговоры с авантюристическими элементами из партии Глинки, пытаясь склонить их к поддержке идеи словацкого государства под протекторатом Германии{541}. Все это свидетельствовало, что Гитлер не отказывается от так называемого тотального решения, то есть расчленения чехословацкого государства. Если, согласно этому плану, чешские земли включались в состав третьего рейха, то Словакии была уготована судьба вассального государства под контролем Германии. План Чемберлена давал так называемое частичное, или временное, решение, то есть оккупацию пограннчных областей, за которой, однако, через некоторое время все равно последовало бы так называемое тотальное решение.

Ян Масарик в Лондоне знал уже давно: дело плохо, если Н. Чемберлен выступает адвокатом Гитлера. В 8 часов 37 минут он позвонил Э. Бенешу{542}:

«Масарик: После обеда я встречусь с важными лицами. Что я могу им сказать? Положение комичное. Я говорил с Галифаксом. Действительно, консервативная партия предпринимает новую попытку, и мы должны ее сорвать в самом начале. Когда сюда приедет Даладье, я скажу ему, что у меня есть для него ваше сообщение. Я скажу ему, что мы проявили достаточно доброй воли, приняли предложения и тем самым предотвратили войну. Еще позавчера к нам обращались, чтобы мы помогли Чемберлену, а он взамен преподносит этот документ. Я скажу ему, что мы не можем это принять.

Бенеш: Да, по телеграфу я сообщу еще подробности.

Масарик: Вы видели карту? Это то самое, что они хотели...

Бенеш: Это значительно больше. Они хотят от нас, чтобы мы немедленно передали все государство в руки Гитлера.

Масарик: Им нужно ваше согласие. После обеда я приглашу всех редакторов и скажу им: вот что мы получили, возьмите это. Все газеты утверждают, что это абсолютно невозможно.

Бенеш: И не только это; покажите на карте, как можно уничтожить целое государство. На словах они требуют проведения плебисцита. Острава и Пльзень будут отрезаны. В Моравии остается только коридор в 60 километров. Это просто-напросто неприемлемо.

Масарик: Эти прохвосты не дали мне карту. Я скажу, что мы не можем это принять. [212]

Бенеш: Главное, чтобы от нас не требовали эвакуации и вывода войск. Мы не можем отступиться от тех максимальных уступок, на которые мы согласились: то есть комиссия, гарантии и т. д.

Масарик: В соответствии с англо-французским планом.

Бенеш: Спокойно, по-деловому».

Этот разговор показывает, что и Э. Бенеш и Я. Масарик понимали: надвигается новая катастрофа.

В воскресенье утром Э. Бенеш принял французского посланника. У В. де Лакруа создалось впечатление, что меморандум Гитлера вывел Э. Бенеша из себя и что национальное унижение может сильно сказаться на дальнейших действиях чехословацкого правительства. Э. Бенеш, как он дал понять, желал вести переговоры об условиях передачи пограничных районов не с германским правительством, а лишь при посредстве предполагаемой международной комиссии. Чехословацкое правительство для поддержания порядка в пограничных районах было готово допустить в страну международные силы, состоящие лучше всего из скандинавов (но ни в коем случае не из датчан, ибо у Дании есть свои собственные нерешенные проблемы национальных меньшинств). Из беседы вытекало, что новое правительство сохраняет верность обязательствам, данным правительством Годжи относительно «предложений»{543}.

Итак, Э. Бенеш решил возражать против годесбергского ультиматума, ссылаясь на то, что его правительство дало согласие на англо-французский план, а меморандум Гитлера выходит за его рамки. Это был сомнительный способ защиты. Сомнительный, ибо Гитлер и Н. Чемберлен теперь единодушно утверждали, что речь, собственно говоря, идет только о выполнении того, с чем чехи сами согласились.

Вопрос о политической тактике после годесбергского ультиматума 25 сентября обсуждался на заседании Политического комитета чехословацкого правительства{544}. На этом заседании Э. Бенеш сообщил, что получил от Э. Даладье предостережение не предпринимать ничего, что могло бы создать впечатление, будто Чехословакия хочет воевать за то, что она уже пообещала уступить. Э. Даладье предупреждал, чтобы она не требовала назад то, от чего уже отказалась, не следует также снова вводить войска в оставленные пограничные районы. На Западе, предупреждал Э. Даладье, готовится кампания, которая ставит целью обвинить Чехословакию в том, что она увиливает от своего первоначального согласия с англофранцузскими «предложениями». В Англии ожидают, что Гитлер нападет на Чехословакию еще до 1 октября, и Э. Даладье рекомендует защищаться в укреплениях. Э. Бенеш, как он сказал, уже информировал Францию о том, что чехословацкое [213] правительство подтверждает свое согласие с англо-французскими «предложениями». Однако укрепления будут оставлены не раньше, чем международная комиссия окончательно определит новые границы. Что касается Польши, следовало сделать великодушный жест и предложить исправление границ и тем самым обеспечить себе спокойный тыл. Н. Чемберлен хотел бы обсудить это с чехословацким представителем, и Прага дала согласие. Было сказано, что новое правительство выполнит слово, данное своим предшественником.

Эти же идеи Бенеша содержит и телеграмма, в тот же день посланная в Париж. Согласие на англо-французский план, указывалось в телеграмме, остается в силе, поэтому чехословацкое правительство не эвакуирует пограничные районы и укрепленную зону до тех пор, пока международная комиссия не определит новые границы и пока не будут обеспечены гарантии. Если Э. Даладье признает эти условия, Э. Бенеш ручается за то, что согласие правительства Годжи на англо-французский план остается в силе. В этой телеграмме, кроме всего прочего, говорилось так: «Мы хотим помочь британскому и французскому правительствам, а особенно Даладье, тем, что ни в чем не нарушим англо-французских предложений и выполним их полностью...»{545} Это была в высшей степени неудачная тактика. Сторонники политики «умиротворения» поэтому могли утверждать, что спорным остается, собственно говоря, только вопрос о процедуре, о реализации того, на что сами чехи дали согласие. Э. Бенеш неправильно рассчитывал, что Гитлер ввяжется в войну и согласие на англофранцузский план отпадет само собой. От другой возможности: Гитлер войну не начнет, а станет действовать в согласии с заверениями Н. Чемберлена, что Германия может получить все без войны, — Э. Бенеш не застраховал себя. В этом случае согласие Э. Беиеша с англо-французскими «предложениями» означало бы согласие с уничтожением Чехословацкой республики. Сомнений в этом больше не оставалось, после того как новое правительство генерала Сыровы сообщило по Пражскому радио, что оно принимает на себя все обязательства правительства Годжи{546}. Такие действия вызывали возмущение тех политических деятелей на Западе, которые еще защищали Чехословакию. Например, Ж. Мандель негодующе заявил Э. Бенешу: «Мы не можем более энергично защищать Чехословакию, чем вы сами»{547}. Немецкое посольство в Праге сообщило в Берлин, что чехословацкое правительство согласно с передачей пограничных районов Германии и многое облегчилось бы, если бы им гарантировали национальное существование и посулили установить приемлемые новые границы{548}. Контакты с германским посольством поддерживал посланник Крно (видимо, с ведома Э. Бенеша, заинтересованного, чтобы [214] и Германия была осведомлена о позиции чехословацкого правительства и воздержалась бы от насильственных действий против Чехословакии).

В тот же день Э. Бенеш предпринял попытку получить политическую поддержку президента Ф. Рузвельта и обратился к нему с просьбой повлиять на Англию и Францию, чтобы Они не покидали Чехословакию и не навязывали ей меморандума Гитлера{549}. Однако от Ф. Рузвельта, как мы увидим, последовали ответные действия, которые лишили Чехословакию последних надежд на помощь США.

Правительственная печать и радио Чехословакии продолжали вести пропаганду в прежнем духе ничем не оправданного оптимизма. Они пробуждали надежды, что будто в мире происходит поворот в пользу Чехословакии. В результате чехословацкая общественность оказалась совсем неподготовленной, когда пробил роковой час.

Подлинное содержание годесбергского меморандума тщательно скрывали от французской и английской общественности, так как оба правительства хорошо помнили отрицательную реакцию на англо-французский план. Лишь один Я. Масарик ознакомил прессу с ультиматумом Гитлера. Это произвело ошеломляющее впечатление, и никто не посмел выступить в поддержку меморандума. Даже «Таймс» призвала отвергнуть этот гнусный документ{550}. Нет нужды подчеркивать, что публикация этого компрометирующего ультиматума была встречена правительством Чемберлена без всякого восторга.

Тем временем французская делегация готовилась к визиту в Лондон. В течение всего 1938 г. важную роль в развитии англо-французских отношений играл вопрос, на каких условиях Англия готова оказать помощь Франции в случае войны. Эти условия были сформулированы в особом послании Э. Галифакса, которое Э. Фиштс передал Ж. Боннэ. В нем говорилось: «Англия будет добросовестно прилагать все усилия к тому, чтобы судетский вопрос был решен мирным путем. Но если бы этого не удалось добиться, то английское правительство не хочет, чтобы между Англией и Францией возникло непонимание. Английское правительство считает своим долгом сообщить правительству Франции, что Англия брала на себя обязательство оказать помощь Франции только в том случае, если на нее было бы совершено неспровоцированное нападение. Но у Англии нет обязательств оказывать помощь Франции, если она выступит на помощь Чехословакии, Английское правительство обращает внимание правительства Франции: нынешнее состояние вооружений Франции и Англии таково, что даже при получении помощи со стороны России исход войны был бы катастрофическим. Поэтому если [215] бы между Германией и Чехословакией произошел конфликт, то последняя была бы оккупирована раньше, чем кто-либо смог бы прийти ей на помощь, а в таком случае суверенитет Чехословацкой республики мог бы быть восстановлен только в результате мировой войны. Мировая же война связана с такой ответственностью, что, хотя Англии хорошо известны обязательства Франции по отношению к Чехословакии, она должна просить Францию дать обещание ничего не предпринимать без предварительной договоренности с Англией». Э. Фиппс устно добавил, что эта просьба касается проведения во Франции как всеобщей, так и частичной мобилизации{551}. О послании Э. Галифакса было известно и Праге. Это значило, что без предварительного согласия британского правительства на французскую помощь Чехословакии рассчитывать не приходится. В сентябре англичане не раз напоминали Парижу об этом обязательстве.

Все имеющиеся в распоряжении сведения о заседании французского правительства перед отъездом в Лондон однозначно свидетельствуют: хотя правительство и отвергло меморандум Гитлера как неприемлемый, однако оно продолжало придерживаться первоначального англо-французского плана. Особенно при этом подчеркивалась необходимость создания международной комиссии, которая предварительно обозначила бы новые границы. Разумеется, в этом усматривалась лишь предпосылка для достижения компромисса с Гитлером. Ж. Боннэ подчеркивал, что меморандум Гитлера является только лишь вариантом осуществления англо-французского плана. В приглашении посетить Лондон Ж. Боннэ видел предзнаменование, что путь к компромиссу с Гитлером остается открытым и что Англия не будет воевать за Чехословакию{552}. Здесь в полной мере появились весьма опасные последствия капитуляции правительства Годжи 21 сентября, ставшей инструментом давления в руках проводников политики «умиротворения».

Заседание французского кабинета было трудным: вновь обсуждался вопрос об оказании нажима на чехословацкое правительство; снова Ж. Боннэ защищался утверждением, что нажим на Прагу был произведен по заказу чехословацкого правительства. Он угрожал своей отставкой. Это послужило поводом для слухов, что правительство Даладье падет и что новый кабинет министров будет более сильным, так как в него войдет несколько генералов. Э. Бенеш не преминул огласить эти слухи на заседании Политического комитета, который собрался в 13 часов; слухи якобы подкреплялись тем фактом, что отъезд французских министров в Лондон был отложен на вечер. Э. Бенеш от себя добавил: «Эти встречи вызывают страх»{553}. Вечером, комментируя отъезд французской делегации [216] в Лондон, он отметил, что Э. Даладье будет твердо придерживаться принципа, что дальше уступать уже нельзя.

Положение в самой Англии утром 25 сентября было весьма противоречивым. Общественное мнение решительно настроилось против меморандума Гитлера, а также и против первоначального англо-французского плана, в котором оно видело угрозу жизненным интересам самой Великобритании. На Н. Чемберлена, однако, оказывали давление некоторые консервативные и либеральные политики, например С. Болдуин и Д. Ллойд Джордж, требовавшие избежать войны хотя бы даже ценой глубочайшего унижения. В Англии распространялся тезис германской пропаганды, что в Годесберге была достигнута принципиальная договоренность и что Н. Чемберлен взял перед Гитлером моральное обязательство принудить Прагу принять меморандум{554}. В течение 25 сентября Н. Чемберлен провел три заседания правительства и одно совещание с французскими министрами. Дж. Кеннеди сообщал в Вашингтон, что грозят отставкой семь министров британского кабинета{555}. Н. Чемберлен хорошо понимал, что в его руках находится решение вопроса о чехословацких союзнических договорах. И он использовал это, чтобы добиться изоляции Чехословакии. Он делал вид, будто не понимает, что это государство является последним бастионом, где можно защитить Европу, и изображал его какой-то малозначительной страной. Он обманывал себя и свое окружение, утверждая, что партия Генлейна не «пятая колонна», а законный выразитель интересов недовольного национального меньшинства, что Гитлер не стремится к господству в Европе, а добивается только самоопределения для несчастных судетских немцев. Он делал вид, что всякое соглашение с Гитлером является успехом, ибо нацистский режим следовало спасти любой ценой.

Первое заседание правительства состоялось 25 сентября в 10 часов 30 минут{556}. Э. Галифакс выразил надежду, что Прага даст свой ответ Лондону, а не прямо Гитлеру. Н. Чемберлен напомнил об обещании английских гарантий. Хотя Гитлер не принял англо-французского плана от 19 сентября, однако пока, считал он, нет оснований что-либо в нем изменять.

Главный лорд адмиралтейства А. Дафф Купер заметил: «Составной частью нашего плана было заключение пакта о ненападении с Германией, но он не обеспечен. Дадим ли мы гарантии Чехословакии раньше, чем она удовлетворит требования Польши и Венгрии?»

Министр иностранных дел Э. Галифакс: «Пока вопрос еще не решен, было бы опасно давать гарантии Чехословакии. Однако готовы ли мы оказать помощь, если бы Гитлер оккупировал всю Чехословакию? Тут есть определенное моральное [217] обязательство по отношению к стране, которая приняла наш план».

Министр финансов Дж. Саймон: «Ряд нынешних трудностей вызывается тем, что решение было принято без указания определенных сроков, которые не были твердо и ясно установлены».

Министр внутренних дел С. Хор: «На прошлой неделе мы приняли решение о передаче территории с условием, что оно будет реализовано под международным контролем. В том случае, если бы мы были готовы дать Чехословакии окончательные гарантии, было бы страшной ответственностью советовать ей принять условия Гитлера».

Министр торговли О. Стэнли: «Надо решить вопрос, должны ли мы советовать Чехословакии принять или отвергнуть требования Гитлера. Тогда отпадут остальные вопросы».

Галифакс: «В течение последнего дня мнения по этим вопросам менялись. Вчера многое мне казалось почти ясным. Что другое оставалось Чехословакии, кроме как принять ультиматум Гитлера? Альтернативой была только война, которая привела бы к разорению страны, страданиям, потерям человеческих жизней. Вчера я полагал, что различия между планом от 19 сентября и нынешним проектом Гитлера несущественны. Сегодня я в нерешительности, не означает ли этот проект сумбурную передачу со всеми вытекающими последствиями для национальных меньшинств. У меня сложилось впечатление, что Гитлер ни в чем не уступил, ничего нам не предложил, он только диктует свои условия, как если бы выиграл войну, которой в действительности не было. Я ощущаю неуверенность, когда речь идет об определении конечных целей, преследуемых Германией. Мир с нацизмом будет непрочным. Поэтому я полагаю, что было бы неправильным осуществлять нажим на Чехословакию и заставить ее принять ультиматум. Поставим этот вопрос перед Прагой. Если Чехословакия откажется, то, вероятно, будет война. Франция присоединится, а Англия ей поможет. Я не предлагаю сейчас принять это как окончательное решение, но мои размышления в течение последней ночи привели меня к выводу, что меморандум принципиально отличается от нашего плана и, стало быть, было бы очень трудно снова осуществлять какой-либо нажим на Чехословакию. Гитлер ведь заявил, что он получил власть с помощью слов, а не пушек. Уверены ли мы, что как раз и в данной ситуации он не получил преимущества только с помощью слов и что если бы Германия была вынуждена воевать, то результатом войны было бы свержение нацистского режима? Я весьма тесно сотрудничал с Чемберленом в течение всего кризиса, но я не уверен, что мы с ним всегда мыслили [218] в унисон. Считаю себя обязанным изложить кабинету свои мысли и колебания».

Лорд — председатель Совета Хэйлшем, напомнив о ряде обещаний, данных Гитлером в 1936–1938 гг., а затем нарушенных им, заявил, что он не верит его заверениям. Если Франция вступит в войну, то Англия должна будет ей помочь. Нельзя оказывать никакого нажима на Чехословакию.

В дискуссию вступил министр образования Дж.-Р. Стэнхоп: «Если Чехословакия станет воевать, она быстро будет разгромлена. Но даже если бы мы нанесли Германии поражение, мы не могли бы восстановить Чехословакию в ее сегодняшнем виде. Поэтому мы должны дать Чехословакии совет принять условия Гитлера».

Лорд-канцлер Ф.-Г. Моэм: «Если Чехословакия попросит нашего совета, мы должны сказать ей: союзники не могут предотвратить ее поражения. Французская авиация в плачевном состоянии. Италия и Япония выступят против нас. Франция, понеся большие потери, капитулирует. Чехословакия исчезнет с карты мира. Мы потерпим финансовый крах. Поэтому следует дать Чехословакии совет принять условия Гитлера».

Э. Уинтертон, заместитель министра внутренних дел и канцлер герцогства Ланкастер, заметил: «Кабинет не может рекомендовать принять требования Гитлера. Это ультиматум. Парламент не одобрил бы этого. Нашему престижу будет нанесен такой удар, что правительство вынуждено будет подать в отставку».

Министр координации обороны Т. Инскип: «Правительство должно рассуждать, исходя из сути дела, а не из ситуации в парламенте. Трудно сказать, что произойдет в парламенте. Я не думаю, что нам следовало бы оказывать нажим на Чехословакию, угрожая ей, что мы ее не поддержим. Однако является фактом, что Франция в этой войне будет неэффективным союзником. И хотя я верю в конечную победу, но она сопряжена с разрушениями для той и другой стороны. У нас нет моральной обязанности призывать Чехословакию к борьбе. Мы не симпатизируем последним проектам, но мы должны смотреть прямо в лицо грубой действительности. Война не в наших интересах. Хотя мы не можем призывать Чехословакию принять требования Гитлера, однако мы должны представить ей факты и разъяснить: если Чехословакия откажется принять меморандум, то нет средств сохранить ее неприкосновенность. Мы не можем ждать, чтобы Франция пришла на помощь Чехословакии. Западная граница Германии имеет только слабое военное прикрытие. Следует уяснить намерения французов».

Министр военной авиации К. Вуд: «Мы не можем принять здесь окончательное решение, пока Чемберлен не проведет переговоров с французами. За последние несколько недель мы [219] не раз имели сведения, что они, по-видимому, колеблются вступать в войну. Линдберг дал высокую оценку германской авиации. Наши союзники в неуверенности и колебаниях. Я думаю, что условия Гитлера следовало бы принять. Мы должны представить Чехословакии факты, как правильно сказал Инскип. Окончательное решение надо отложить и принять его после визита французов».

Галифакс: «Я как раз получил письмо Масарика. Он просит английскую и французскую делегации принять его. У него есть для них неотложное послание чехословацкого правительства».

Дафф Купер: «Чехословакия будет спрашивать, получит ли она нашу помощь, если отвергнет ультиматум. Поэтому еще до полудня кабинет должен решить, какой дать ответ. Линдберг — поклонник нацизма. Следует учесть и мнение парламента. Если условия Гитлера были бы сейчас опубликованы, то это вызвало бы взрыв возмущения. Сегодняшняя информация была намеренно приукрашена. Возмущение общественности могло бы привести к поражению правительства в парламенте. Нельзя просить Ньютона, чтобы после сильного и крайнего нажима на прошлой неделе он оказал новое давление с целью принятия условий Гитлера. Я опасаюсь, что французское правительство попытается так же, как это было на прошлой неделе, взвалить на нас всю ответственность. Нам следовало бы сказать чехословацкому правительству: мы считаем условия Гитлера неприемлемыми, и, если Чехословакия отклонит этот ультиматум, мы ее поддержим; мы надеемся, что Франция сделает то же самое. На чаше весов — будущее Европы, будущее страны и демократии».

Стэнли: «Перед отъездом Чемберлена в Годесберг я подчеркнул два условия: 1) должны быть установлены точные сроки проведения передачи; 2) германская армия не смеет переходить границу до тех пор, пока не будет проведено разграничение территории. Ни одно из этих условий не учтено в меморандуме. Война, несомненно, ужасна, но она будет не менее ужасной и в том случае, если ныне мы уступим, ибо она все равно станет неизбежной. Ныне Германия еще не подготовлена к ведению длительной войны. Но если мы будем выжидать, она расширит и укрепит свое влияние в Юго-Восточной Европе. Все-таки нам не к лицу роль почтового ведомства. Если мы полагаем, что условия Гитлера хороши, то осуществим нажим на Чехословакию. Но если они плохи — а это можно сказать с уверенностью, — то очевидно, что мы будем воевать вместе с Францией».

Министр по делам доминионов М. Макдональд: «Опубликование условий Гитлера вызвало бы, вероятно, возмущение общественности. Необходимо решить вопрос по существу. [220]

Губернаторы доминионов полагают, что если неделю назад мы приняли принцип уступки, то теперь пришло время решить вопрос о методе реализации. Ведь не начнем же мы войну из-за метода. Я советую принять условия, но не идти ни на какие новые уступки и предоставить Чехословакии гарантии. Хотя и нельзя осуществлять нажим на Чехословакию, но, если Прага отвергнет ультиматум Гитлера, тогда наше положение окажется таким, как его изобразил премьер в своей парламентской речи 24 марта».

Лорд — хранитель печати Де ла Уарр: «Требования Гитлера стали ультимативными. Если бы Германия продвинулась за черту укреплений, то давать гарантии было бы рискованно. Ведь сейчас немцы не могут оккупировать те области, где позже должен состояться плебисцит. Был отброшен принцип упорядоченной передачи. Гитлеру нельзя доверять. Позже он потребовал бы еще больше. Я опасаюсь, что мы упускаем нравственную основу всего дела. В результате мы можем потерять симпатии всего мира и утратить собственную моральную убежденность. Нельзя требовать от Чехословакии, чтобы она приняла эти условия. Мы не можем прятаться за спину Франции, а Франция в свою очередь за нас. Нам следовало бы сказать Франции, что если она вступит в войну, то мы пойдем вместе с ней. Если бы Франция не решилась действовать, тогда возникла бы новая ситуация».

Министр по делам Индии Маргесс оф Зетланд: «Мы должны предъявить Чехословакии очевидные факты. Гитлер не блефует, он готов вовлечь мир в войну. Наше слабое место — Ближний Восток. Общественность, которая сейчас на нас нападает и требует твердой позиции по отношению к Германии, существенно изменилась бы за месяц настоящей войны. Галифакс сказал, что он не уверен в сохранении мира, пока в Германии будет нацизм. Но в Германии может возникнуть нечто еще более худшее, чем нацизм. Поэтому мы должны любой ценой предотвратить войну! Мы не имеем права оказывать нажим на Чехословакию, но мы должны разъяснить ей очевидные факты».

Саймон: «Должен сказать, что Чехословакию нельзя спасти ни теперь, ни позже. Имеется ли здесь какой-либо средний путь? Если Чехословакия отклонит ультиматум Гитлера, она перестанет существовать. А если она отклонит, то должны ли мы сразу же вступать в войну с Германией? Ведь не можем же мы связывать свое вступление в войну с тем или иным решением чехословацкого правительства. Оно могло бы решиться даже на отчаянные шаги, которые, однако, не оправдывали бы наше участие в войне. Мы не можем допустить такого положения, когда за Чехословакией оставалось бы последнее слово по вопросу, быть ли нашей стране вовлеченной [221] в войну. Итак, какую позицию нам следует занять в отношении Чехословакии? Мы должны предъявить ей факты, которые нам известны, и нам следовало бы обещать ей гарантии. Но мы не можем обещать помощь, если она отклонит условия Гитлера. Мы можем пообещать, что выясним позицию Франции. Однако сомнительно, чтобы последняя приняла окончательное решение выполнить свои обязательства».

Э. Бёрджин: «Будут ли переданы и когда будут переданы пограничные районы — это не имеет решающего значения. Инциденты могут иметь место сегодня и когда угодно позже. Наша сила в обороне, а не в нападении. Нападение извне не является наилучшим средством для разгрома нацистского режима. Нам следовало бы сказать чехам, чтобы они приняли ультиматум Гитлера. Если они откажутся, пусть не ждут от нас помощи».

У. Эллиот: «Но не можем же мы потребовать от Чехословакии, чтобы она приняла условия, равнозначные поражению».

Военный министр Л. Хор-Белиша: «Не надо сожалеть о поездке Чемберлена в Берхтесгаден и Годесберг. Эта акция снова объединила мировое общественное мнение. Теперь остается решить, что делать с Чехией. Можем ли мы еще усиливать моральные обязательства, неизбежно вытекающие из предпринятых нами действий? Мы стоим перед решением, имеющим нравственный характер. Чехословакия — демократическое государство, которое вдохновляется теми же идеалами, что и Англия. Она вместе с нами противостояла нацистской тирании. Если мы будем принуждать Чехословакию уступить, нам не избежать осуждения. Если мы будем оказывать давление на Чехословакию, мы станем фактически союзниками господина Гитлера. Когда после обеда премьер и Галифакс встретятся с Масариком, надо будет разъяснить ему фактическое положение, а также подчеркнуть: мы разделяем мнение, что Чехословакия имеет право отвергнуть условия Гитлера».

На этом было закончено утреннее заседание британского кабинета. Основной вопрос заключался в том, оказывать ли нажим на Чехословакию. Мнения членов кабинета разделились. Возникает вопрос: как развивалась бы дискуссия, если бы чехословацкое правительство своевременно и совершенно ясно отвергло годесбергский ультиматум? В полдень Н. Чемберлен снова попытался привлечь Э. Галифакса на свою сторону{557}. Он дал понять, что если бы французы настаивали на отпоре меморандуму Гитлера и британский кабинет их в этом поддержал, то ему, Чемберлену, не оставалось бы ничего другого, как подумать об отставке{558}. Но пока он не сдавался. Очень много ожидал он для себя от встречи с французской делегацией. Утреннее заседание кабинета Н. Чемберлен умышленно [222] закончил без принятия какой-либо резолюции; резолюцию Н. Чемберлен предложит лишь тогда, когда будет полностью уверен в том, что она будет принята.

Незадолго до полудня между Я. Масариком и Э. Бенешем состоялся их очередной разговор по телефону{559}.

«Бенеш: Нам было сказано, что ответ мы должны дать через Англию, и в понедельник в Лондоне с нами хотели бы обсудить его. Мы должны послать туда своего представителя.

Масарик: Кто хочет дискутировать?

Бенеш: Чемберлен.

Масарик: Вчера прошел слух, что обсуждение должно было состояться в Женеве.

Бенеш: Это мне сказал Галифакс.

Масарик: Мы должны подчеркнуть публично, что не принимаем меморандума.

Бенеш: С нашим представителем — а это парижанин (Осуский) — вам следует находиться в контакте.

Масарик: Хорошо, я готов. Я просил официального приема у обеих делегаций. Пообещали. Речь пойдет о деталях, особенно о Брно, Пльзене, Витковицах».

Этот разговор проясняет последующую часть плана Н. Чемберлена. После воскресной встречи с французскими министрами, которая, как полагали в Лондоне, закончится новой капитуляцией Франции, Н. Чемберлен намеревался пригласить в Англию представителя чехословацкого правительства и навязать ему годесбергский меморандум. Важное значение имело предупреждение Я. Масарика, на которое Э. Бенеш вообще не прореагировал: годесбергский ультиматум необходимо с шумом публично отвергнуть. Только это могло воздвигнуть серьезное препятствие на пути сторонников капитуляции. Однако Э. Бенеш придерживался совсем иного мнения. Он не считал нужным спешить с ответом. В создавшейся ситуации это была большая политическая ошибка. Ведь на заседании британского кабинета нередко раздавались голоса, что возмущение общественности диктатом Гитлера было способно свергнуть правительство.

Дневное заседание британского кабинета было начато в 15 часов. Во вступительном слове Э. Галифакс сообщил, что французские министры прибудут позже, а в 17 часов британская делегация выслушает Масарика. Встреча с Я. Масариком состоялась, однако из протокола заседания британского кабинета и из записи совещания с французскими министрами не видно, чтобы сообщению Я. Масарика придавалось какое-нибудь значение. Дело осложнялось еще и тем, что осталось неясно, является ли заявление Я. Масарика ответом чехословацкого правительства или же только его личным мнением. [223]

На заседании правительства выступили некоторые министры. Например, министр внутренних дел Сэмюэль Хор рассуждал о возможности смягчить условия Гитлера с помощью выдвижения какого-нибудь контрпредложения. Другие министры предостерегали о возможной реакции британского общественного мнения. Некоторые из них повторяли, что не вступит же Англия в войну из-за вопроса о форме передачи чешских пограничных районов.

Затем слово взял Н. Чемберлен. Он сказал, что в дискуссии были высказаны различные мнения о меморандуме Гитлера. Однако этот меморандум был адресован не Англии, следовательно, британский кабинет не обязан давать на него ответ. Это дело чехословацкого правительства. Некоторые министры ставили вопрос, следует ли снова оказывать нажим на Чехословакию. Меморандум Гитлера, бесспорно, вызывает сомнения с моральной точки зрения, однако его следует оценивать с материальных позиций. Что такое нажим на Чехословакию? Все, кто здесь высказывался против нажима, явно не возражали против того, что нам следовало бы ознакомить Чехословакию с фактическим положением дел. Единственное, что мы могли бы сделать, — это сказать, что Чехословакия не получит английской помощи, если не примет условий Гитлера. Однако мы не можем выступать с заявлениями подобного рода, потому что дело касается не только Чехословакии, но и Франции.

Впрочем, заявил Н. Чемберлен, он не разделяет и взглядов Дафф Купера, который хочет заверить Чехословакию, что Англия окажет ей помощь и в том случае, если Прага отвергнет меморандум. По этому вопросу в кабинете должно быть единство, которого все еще нет. По всей вероятности, позиция Чехословакии будет определяться позицией Франции. Поэтому французское правительство раньше или позже должно определить свою позицию. Британскому кабинету не следует сейчас принимать решение, непосредственно не связанное с его политикой. Однако создалась ситуация, когда Англия может быть втянута в войну. Поэтому единой должна быть вся империя. Общественное мнение надо убедить, что правительство сделало все для того, чтобы предотвратить войну. В переговорах с французами и Масариком желательно руководствоваться следующими принципами:

«1. Нам не следует говорить, что если предложения будут отвергнуты, то мы обязываемся объявить войну Германии.

2. Нам не следует также говорить, что если предложения будут отвергнуты, то мы ни при каких обстоятельствах не объявим войны Германии. [224]

3. Мы должны предложить на рассмотрение французского и чехословацкого правительств все относящиеся к делу факты в их настоящем свете, так, как мы их понимаем».

Вероломный замысел Н. Чемберлена состоял в том, чтобы кабинет не принимал определенного решения до встречи с французами; тем самым Н. Чемберлен на предстоящих переговорах ничем не был бы связан.

С. Хор напомнил о своем предложении, чтобы Гитлеру было представлено собственное британское решение проблемы. Но Н. Чемберлен возразил, что Гитлер ничего подобного не примет. Однако сам Н. Чемберлен считает возможным выдвинуть такой британский проект. Гитлер хочет мира, утверждал Н. Чемберлен, следовательно, есть надежда на компромисс. Обсуждение затем сосредоточилось на вопросе, может ли кабинет закончить свои заседания, не определив британской позиции в отношении новых требований Гитлера.

«Хор-Белиша: Если французы поставят перед нами вопрос, поддержим ли мы Чехословакию, мы не можем уйти от ответа. Ведь премьер в письме Гитлеру заявил, что если немецкая армия нападет на Чехословакию, то это государство будет обороняться. Тем самым была определена и позиция Англии.

Чемберлен: Я не могу разделить такую точку зрения. Это было сделано под впечатлением тогдашней информации о создавшемся положении.

Вуд: В совещаниях французских и английских военных представителей могли бы принять участие и русские. Однако решение кабинету следует принять после обмена мнениями с французской делегацией.

Стэнли: Принятие решения нельзя постоянно откладывать. Время — важный фактор. Мы должны были бы окончательно сообщить решение о нашем отношении к предложениям Гитлера правительствам Франции и Чехословакии. Сейчас иная ситуация, чем 24 марта. Пришло время, когда нам следовало бы ясно определить свою политику. Предлагаю Франции сказать, что, если Чехословакия отклонит меморандум Гитлера, а Франция ей поможет, мы пойдем вместе с Францией».

У. Эллиот поддержал предложение С. Хора о достижении компромисса, ибо принятие меморандума в его полном объеме невозможно. М. Макдональд рекомендовал упор сделать на гарантиях. А. Дафф Купер согласился, что полярные точки зрения сопряжены с определенным риском. Он признает, что важно выяснить мнение французов. Как только оно станет известным, кабинет должен будет снова собраться. Э. Галифакс заметил, что совещание с французами можно будет начать лишь в девять часов вечера. А. Дафф Купер и О. Стэнли [225] снова выразили беспокойство, что позиция правительства Великобритании так и не определена. Поэтому они предложили разделить заседание на две части. Сначала следует выяснить мнение французских министров, а затем вновь созвать британский кабинет — для принятия окончательного решения.

Н. Чемберлен согласился с таким предложением. Премьер-министр и министр иностранных дел могут сами решить, хотят ли они встретиться с Я. Масариком до переговоров с французами или же отодвинуть встречу с ним на более позднее время.

Итоги заседания кабинета свидетельствуют о том, что Н. Чемберлену опять удалось выиграть время, не допустив принятия решения о направлении политического курса британского правительства. Заседание правительства свелось к следующему: 1) не принимать никакого окончательного решения относительно меморандума Гитлера до переговоров с французскими министрами; 2) переговоры с французами будут разделены на две части; 3) будет проведено совещание генштабов по вопросам обороны обеих стран{560}. Позже, уже во время войны, узнав подробности этой англо-французской игры в прятки, Э. Бенеш заметил: «В известном смысле Англия выглядит здесь хуже, чем Франция. Франция только спряталась за спину Англии и предоставила Чемберлену руководить... Страшно представить, что будет, когда обо всем этом напишут»{561}.

Совещание с французскими министрами открылось в 21 час 25 минут{562}. Началось оно сообщением Н. Чемберлена о переговорах в Годесберге. Э. Даладье попросил извинения, что французская сторона якобы не смогла изучить документ Гитлера, поскольку получила его лишь в 11 часов 30 минут. Смысл этого извинения совершенно ясен: Э. Даладье пока не хотел занять определенную позицию по отношению к требованиям Гитлера. Правительство Франции, вытекало из слов Э. Даладье, продолжает стоять на принципах англо-французского плана 19 сентября. Н. Чемберлен возразил, что Гитлер требует оккупации пограничных районов Чехословакии только для поддержания там порядка. По его мнению, нет существенного различия между англо-французским планом 19 сентября и меморандумом Гитлера. Такую нелепость он, разумеется, не отважился бы высказать на заседании своего кабинета.

Затем возвратились к вопросу, как следовало бы поступить, если бы чехословацкое правительство отвергло меморандум Гитлера. В действительности Н. Чемберлен уже знал ответ, переданный Я. Масариком, а именно что меморандум для Чехословакии неприемлем. Н. Чемберлен предложил рассмотреть, нет ли возможности выдвинуть контрпредложение меморандуму, [226] например о созыве конференции, о чем уже говорил Даладье. Однако последний возразил, что он вообще даже не упоминал ни о какой конференции. Его возражение обошли, заметив, что Даладье сам рекомендовал вернуться к первоначальному плану. Обе стороны настороженно следили друг за другом, ни одна не хотела взять на себя ответственность за ликвидацию Чехословакии. Хотя все участники переговоров были согласны с этим по существу, но добивались, чтобы ответственность за такого рода решение взяла на себя делегация, сидящая по другую сторону стола.

«Как поступит Франция, если Гитлер нападет на Чехословакию?» — спросил Н. Чемберлен. «Она выполнит свои договорные обязательства», — ответил Э. Даладье, добавив, что он повторяет это уже три дня. Однако Н. Чемберлена такой ответ не удовлетворил, и он был полон решимости прижать французов к стенке. Зная, что они не предпримут никаких военных мер без консультации с Лондоном, Н. Чемберлен в то же время упорно скрывал позицию Англии в создавшейся ситуации. Англичане принуждали французов раскрыть свои военные планы на тот случай, когда они не смогут рассчитывать на британскую военную помощь. Н. Чемберлен заранее был уверен, что французская делегация в конце концов должна будет признаться, что при этом условии французская армия будет пассивно отсиживаться за линией Мажино.

Н. Чемберлен не сомневался в том, что, заняв мнимонейтральную позицию, он добьется от французской делегации того, к чему стремился: Франция вновь безоговорочно подчинится Англии. А добившись такого результата, премьер сумеет укротить тех своих министров, которые полагали унизительным выдать Чехословакию Гитлеру без гарантий. И парламент станет смиреннее, когда Чемберлен сообщит ему, что Англия была бессильна, раз французы сами признали, что ничего не смогут предпринять против Германии.

«Чемберлен: Мы охотно ознакомились бы с вашими планами. Я полагаю, что в случае германской агрессии Чехословакии нельзя оказать непосредственную помощь. В каких областях намерена проводить операции французская армия?

Даладье: Франция могла бы сковать значительную часть германских сил».

Чемберлен заметил, что он не намерен настаивать, однако желательно знать французские планы прежде, чем английское правительство примет решение. При этом британская делегация хорошо знала, что слабым местом французской военной доктрины была установка на пассивную оборону.

«Саймон: Собираетесь ли вы предпринять наступательные действия раньше Чехословакии?

Даладье: Это разъяснит Гамелен. [227]

Саймон: Я хотел бы получить лишь однозначный ответ. Намерены ли вы оставаться без объявления войны на линии Мажино или хотите объявить войну и начать наступление сухопутных войск?

Даладье: Это зависело бы от многого.

Саймон: Мне не хотелось бы вас смущать, но нам, как вашим друзьям, интересно знать, что произойдет. Думаете ли вы использовать против Германии военно-воздушные силы? Это означало бы активные враждебные действия против Германии».

Дж. Саймон прекрасно знал, что Англия обязала Францию в таких делах не предпринимать ничего без предварительной консультации и одобрения британским правительством. Задавая такие вопросы, англичане, собственно говоря, не ставили иной цели, как вырвать у Э. Даладье признание, что он еще не принял решения и все зависит от того, что по этому поводу скажет британское правительство.

На вопрос Дж. Саймона Э. Даладье ответил, что к воздушному нападению они относятся, как и все иные страны.

«Саймон: Я снова повторяю вопрос, намерена ли Франция использовать для наступления сухопутные войска и авиацию. Авиация все-таки средство не обороны, а нападения.

Даладье: Было бы смешно, если бы мы провели мобилизацию, а потом пассивно сидели в укреплениях. Смешно было бы ничего не предпринимать и в воздухе. Германские укрепления не основательны; после концентрации наших сил мы начали бы наступление против Германии. Мы можем подвергнуть воздушному нападению важные промышленные центры, которые легко достижимы».

Дав относительно ясный ответ, Э. Даладье сразу же свел его на нет оговоркой, что он охотнее бы говорил только о моральных обязательствах, а не о стратегии. Неделю назад он дал согласие на расчленение дружественной страны во имя сохранения мира. Это было по-варварски и крайне тяжело, но он чувствовал, что это лучше, чем война. Однако Гитлеру этого мало, и надо определить, где следует его остановить. Если будут найдены средства упорядоченной передачи, то можно будет реализовать то, что было решено неделю назад. Однако на карте Гитлера чехословацкое государство разорвано на две части.

После этой длинной реплики, пожалуй, не оставалось сомнений, что французская делегация продолжает настаивать на первоначальном плане. Однако англичанам было нужно, чтобы французы ясно сказали, что не могут начать войну без их помощи. Поэтому Дж. Саймон снова повторил: «Мы разделяем ваши чувства, однако остается вопрос, что делать, если будет война?» Ответ Э. Даладье свидетельствовал, что в Париже тоже размышляли о компромиссе, который удовлетворил бы [228] Гитлера и притом не возмутил общественное мнение. Передачу территории, сказал Э. Даладье, могла бы осуществить международная комиссия в течение 7–10 дней, причем районы, населенные немцами, были бы оккупированы немедленно. Сейчас чехи заняли войсками укрепления и покинут их только по решению международной комиссии. За одну неделю можно успеть все сделать и создать впечатление, что вся операция проведена мирным путем. Иначе чехи решились бы воевать. Не можем же мы согласиться на то, чтобы Гитлер их задушил, как это показывает его карта.

Н. Чемберлен ответил, что такой вариант едва ли удовлетворит Гитлера. Он и без того раздражен тем, что все слишком затягивается, и требует немедленного решения. Однако сейчас британскую делегацию интересует иное. Вопрос в том, что делать, если немцы предпримут вторжение в Чехословакию. Продвигаться они смогут очень быстро и за короткое время окажутся в Праге. Одна из возможностей состоит в том, что Франция проведет мобилизацию и станет выжидать. Однако Э. Даладье перебил и сказал, что французы намерены предпринять наступление и подвергнуть Германию бомбардировке. В Лондоне, продолжал Чемберлен, вызывает тревогу информация о французской авиации и авиапромышленности. Как будут восполняться потери в самолетах? А что произойдет, когда германские бомбы обрушатся на французские города? В состоянии ли Франция обороняться? Какие заверения получила она от России? И по этому поводу британское правительство располагает тревожными сведениями. Тон французской печати не свидетельствует о готовности Франции к войне. И было бы печально, если бы Франция пошла на помощь своему другу, а сама оказалась не способна себя защитить и в конце концов погибла бы. Поэтому британская делегация была бы рада выслушать разъяснение по всем этим вопросам.

Э. Даладье чувствовал, что его прижимают к стене. И он ответил контратакой. Ему говорят о трудностях. Значит ли это, что Франция вообще ничего не должна делать? Может быть, британское правительство готово принять условия Гитлера? Может быть, оно приняло решение оказывать дальнейший нажим на Чехословакию? Это означало бы ее уничтожение или удушение, что, впрочем, одно и то же. Французская печать не отражает мнения страны; если бы это было так, он сам уже перестал бы быть премьер-министром. Продажные газеты не определяют мнения страны. Французы поняли, что судетские немцы должны быть переданы Гитлеру, но они не поняли, почему Франция должна бросить Чехословакию на произвол судьбы. Гитлер будет властителем Европы. Вслед за Чехословакией придет очередь Румынии, Турции, и в конце [229] концов Гитлер может развернуться против Франции, может захватить Кале, высадиться в Ирландии. Следует ли нам постоянно уступать его ультиматумам? Мы должны иметь смелость сказать: «Довольно!» У французской авиации есть свои слабые места, но она в состоянии совершать налеты на Германию. Россию часто изображают то сильной и богатой, то, наоборот, совсем слабой. Истина находится посередине. Россия имеет 5 тыс. самолетов, 800 из них было в Испании и сумело обуздать немцев и итальянцев. Испанский фронт стабилизировался после прибытия 300 советских самолетов. 200 советских самолетов находятся в Чехословакии, их пилотируют чехи. Производство самолетов в России ничем не уступает германскому. Мы же держимся весьма скромно. Англия молчит о своем флоте, о блокаде и войне на море. Чемберлен здесь сказал, что Гитлер считает меморандум своим последним словом. Означает ли это, что британский кабинет готов его принять? Но если такова должна быть наша политика, то давайте пригласим чехословацкого представителя! Давайте спросим его, прежде чем принесем его страну в жертву.

Хор: «Если завтра начнется война, то какие шаги мы предпримем, чтобы не допустить захвата Чехословакии? Операции на море дадут результат не скоро. Россия хотя и имеет много самолетов, однако не совсем ясно, что она предпримет. Окажет ли она помощь всей силой своей авиации? (Даладье: Да!») Но любая акция не окажет немедленного воздействия. За несколько недель большая часть Чехословакии будет разрушена. Значит, нам следовало бы обсудить, с помощью каких средств можно этому помешать. Поведение британского правительства зависит от ответа на вопрос, как предотвратить захват Чехословакии».

С. Хор не сказал ничего нового; сторонники политики «умиротворения» уже более двух лет твердили, что спасти Чехословакию нельзя, а восстановить будет невозможно даже после победоносной войны. Вести войну ради Чехословакии, по их словам, совершенно бесцельно и бессмысленно. А раз так, то не оставалось ничего, кроме капитуляции. Хотя Э. Даладье и разделял эту псевдоаргументацию, но в данный момент речь шла совсем об ином: кто возьмет на себя ответственность за предательство Чехословакии? Британские министры своими вопросами стремились заставить Э. Даладье признать, что у Франции нет другого выхода, кроме капитуляции. Подобное признание Н. Чемберлену было нужно, чтобы сломить сопротивление оппозиционно настроенных министров в собственном кабинете.

Но в том же нуждался и Э. Даладье. И он хотел вернуться в Париж, имея в руках аргумент: коль скоро Англия не поддерживает Францию, не остается ничего другого, кроме как [230] капитулировать. Однако выступить первым значило предстать перед общественностью, и без того возмущенной бесконечными уступками нацистскому грабителю в качестве союзника фашистского вымогателя.

Поэтому Э. Даладье, пытаясь избежать этого, решил задать британской делегации три вопроса:

1. Принимает ли английское правительство план Гитлера?

2. Намеревается ли английское правительство навязать этот план чехословацкому правительству? Ведь известно, что чехи скорее умрут, чем примут его.

3. Считает ли английское правительство, что Франция ничего бы не предприняла?

На эти три вопроса ответил сам Н. Чемберлен. По первому вопросу: «Не наше это дело — принимать или отвергать план Гитлера. Это дело Чехословакии. Он был не нам адресован, поэтому не нам принимать или отклонять его. Наша роль сводится только к тому, чтобы передать этот план Чехословакии». По второму вопросу: «Мы получили предварительный ответ чехословацкого правительства. Чехи явно не желают, чтобы мы предпринимали какие-либо действия до тех пор, пока они сами не представят иной, более обстоятельный документ. Их предварительный ответ лишь неквалифицированное отклонение предложений Гитлера в их нынешнем виде. Мы не хотим и не можем оказывать давление на чехословацкое правительство. У нас нет средств изменить его решение. Однако нам не безразлично, что последует за передачей ответа Гитлеру». По третьему вопросу: «Не дело британского правительства высказывать здесь какую-либо точку зрения; принимать решения — это дело французского правительства. Однако действия Франции затронут, бесспорно, и Англию. И мы хотели знать ваше мнение, прежде чем сами будем принимать решение. Как долго французские министры хотят остаться в Лондоне?»

«Даладье: Весьма недолго.

Чемберлен: Можно попросить Гамелена прибыть завтра? И сможет ли он говорить и от имени французской авиации?»

Э. Даладье ответил утвердительно. Н. Чемберлен сообщил, что сейчас он встретится со своим кабинетом. Вскоре после полуночи было решено возобновить переговоры лишь 26 сентября, после прибытия в Лондон М. Гамелена. Совещание не дало Н. Чемберлену желаемых результатов, хотя Э. Даладье и был подвергнут буквально перекрестному допросу.

Британский кабинет собрался сразу же после окончания совещания с французскими министрами{563}. Информируя кабинет о ходе совещания с Э. Даладье, Н. Чемберлен сообщил, что французское правительство желает вернуться к первоначальному англо-французскому плану от 19 сентября, настаивал [231] на создании международной комиссии и отклоняя проведение плебисцита. У него нет доверия к намерениям Гитлера в Европе. Кратко изложив дискуссию с Даладье, Н. Чемберлен особо остановился на своей оценке ответа чехословацкого правительства. Он носит, по его мнению, лишь предварительный характер и является неквалифицированным отказом. Э. Бенеш, как подтвердили последующие события, снова допустил одну из самых грубых ошибок, обусловленных пассивностью и ничем не оправданным выжиданием. Ясный и категорический ответ чехословацкого правительства на годесбергский меморандум лишил бы Н. Чемберлена возможности для столь широкого маневрирования. В заключение Н. Чемберлен сообщил, что, учитывая уклончивые ответы французских министров на вопросы, касающиеся военных планов Франции, он предложил пригласить Гамелена, чтобы убедиться, действительно ли Франция намерена вести серьезные действия против Германии. С. Хор добавил, что Э. Даладье упомянул о возможности альтернативного решения с помощью международной комиссии, которая бы в течение десяти дней передала чехословацкие пограничные районы Гитлеру.

«Дафф Купер: Мне кажется, что британские министры не выразили согласия ни с одним из предложений французского правительства. Однако очевидно, что они сами также не предложили никакого позитивного решения.

Уинтертон: Кажется, французы займут линию Мажино и оттуда предпримут атаки на Германию. А это неизбежно приведет к войне.

Эллиот: Можно ли резюмировать, таким образом, что германский меморандум неприемлем? Чехословакия его отклонит, Германия свершит нападение, возникнет неспровоцированная агрессия, и Франция предпримет какие-то действия?

Чемберлен: Да, согласен.

Моэм: Сегодня переговоры с французским правительством проводились три часа и, кажется, безрезультатно. Я предполагаю, что французы намерены держать Германию в неуверенности относительно того, выполнит ли Франция свои союзнические обязательства и этим свяжет большое количество германских сил на французской границе. И общественное мнение Европы посчитает, что она свой долг выполнила.

Инскип: Даладье и Гамелен консультировались сегодня несколько часов. Я думаю, что Гамелен не даст ответа на вопрос чисто политического характера, а именно как будет действовать французское правительство, если вспыхнет конфликт. Едва ли будет возможен перекрестный допрос по стратегическим вопросам, равно как и получение окончательных заверений в том, что французские силы готовы к войне. [232]

Чемберлен: Я хочу сделать французскому кабинету иное предложение. Теперь ясно, что Чехословакия решила отклонить требования Германии. Необходимо взвесить, как об этом сообщить Гитлеру. Судя по всему, Гитлер вторгнется в Чехословакию, и тогда мы увидим, что предпримет Франция. Но я не хочу упустить единственную возможность предотвратить войну. Я предлагаю направить Гитлеру личное письмо, сообщить, что Прага отвергла его проект, и обратиться к нему с последним призывом. Я внесу предложение создать смешанную германо-чешско-английскую комиссию. Она не начинала бы все сызнова, а обсудила бы, как осуществить англо-французские «предложения», которые были приняты чехословацким правительством. Как реализовать их, сохраняя порядок, возможно быстрее и не шокируя общественное мнение. Этот шаг показал бы всем, насколько твердо и последовательно мы добиваемся сохранения мира. Если бы эта попытка оказалась безуспешной, мы ничего бы не потеряли, однако это могло бы способствовать консолидации общественного мнения в наших интересах. Это помогло бы сплотить доминионы вокруг нашего курса. Я хочу послать свое письмо через Г. Вильсона и Н. Гендерсона. Г. Вильсон там уже был, разговаривал с Гитлером и поедет туда снова в качестве моего доверенного советника. Я думаю, что мне лично уже не стоит намечать новую встречу с Гитлером. Если Гитлер не даст ответа на письмо, то Г. Вильсон будет уполномочен устно заявить ему от имени премьер-министра: в случае отклонения этого обращения Франция будет воевать, а это неизбежно втянет в войну и Англию. Возможно, что Гитлер и блефует, однако путь, который мы сейчас предлагаем, открывает перед ним выход. Рекомендую наше обращение опубликовать возможно скорее; необходимо побудить Гитлера занять великодушную позицию.

Саймон: Если Чемберлен, исходя из своего опыта, считает, что такая линия может оказаться полезной, кабинету следует выразить с ней согласие. Гитлер собирается выступить в понедельник с речью, которая будет транслироваться по радио, а поэтому наше мероприятие должно быть осуществлено еще до его выступления.

Дафф Купер: Нам нужно наконец сказать Гитлеру, что, если он отклонит это обращение, чехи будут воевать, Франция окажет им помощь, а мы выступим вместе с ней.

Чемберлен: Ясно, что именно это я и не могу сказать Гитлеру в своем письме. Это уничтожило бы всякую надежду на принятие моего обращения.

Стэнли: Чехи просят не предпринимать никаких действий до тех пор, пока они не дадут окончательного ответа. Думаю, что они хотят выиграть время. [233]

Хэйлшем: Начальники штабов требуют, чтобы они были оповещены о начале войны за 48 часов до ее объявления, иначе они не смогут завершить подготовку к военным действиям. Соответствует ли этому требованию нынешнее предложение?

Чемберлен: Я не считаю, что предлагаемый шаг мог бы привести к войне. Я рекомендую конфиденциально сообщить об этом предложении французским министрам. Я уверен, что они охотно с ним согласятся.

Макдональд: Я согласен. Мы должны использовать для спасения мира все возможности. Это необходимо и для обеспечения единства империи. Мы должны принимать во внимание мнение доминионов.

Дафф Купер: Я спрашиваю, будет ли Гитлеру дано понять, что мы выступим на стороне Чехословакии, если этот план будет отклонен.

Чемберлен: Я предполагал, чтобы нечто подобное было сказано в письме к Гитлеру, но он воспринял бы это как угрозу, что свело бы на нет надежды на принятие нашего обращения. Но ему можно было бы сказать, что последствия отказа принять наше предложение трудно даже представить. Впрочем, если письмо будет отклонено, Г. Вильсон имеет полномочия передать еще вдобавок устное предупреждение. Точная формулировка этого предупреждения будет зависеть от того, что мы узнаем о намерениях французского правительства.

Хор-Белиша: Гамелен откажется сообщить подробности о своих планах, пока у него не будет уверенности, что мы будем участвовать в их реализации. Он поддерживает тесные контакты с нашим военным министерством. Я согласен обратиться к Гитлеру с последним призывом. Его психологический эффект мог бы быть усилен проведением предупредительных военных мероприятий. Я рекомендую провести мобилизацию новых частей территориальной армии.

Чемберлен: От Гамелена мы ждем только заявления, что реализация его плана зависит от утверждения французским правительством».

Ночное заседание английского правительства завершилось принятием решения: 1) Г. Вильсон вручит Гитлеру новое письмо; 2) французская делегация будет проинформирована обо всем, в том числе об устном заявлении, которое должен сделать Г. Вильсон.

Итоги продолжавшихся целый день переговоров были примерно таковы. «Перекрестный допрос» Э. Даладье не принудил его признать, что Франция не подготовлена и что война за Чехословакию исключается. Однако Э. Даладье намекнул на возможность компромисса, который мог бы удовлетворить Гитлера. С британской стороны за подобный компромисс высказывался С. Хор. Н. Чемберлен в конце концов с этим [234] согласился. Утром, еще до встречи обеих делегаций, Э. Даладье дал согласие на это предложение{564}.

Встреча с французскими министрами началась 26 сентября в 10 часов 30 минут{565}. Н. Чемберлен объявил, что Г. Вильсон отправится к Гитлеру с его письмом. Их встреча состоится во второй половине дня, но еще до выступления Гитлера. Э. Даладье подтвердил, что он с этим согласен. Э. Галифакс отметил, что Э. Бенеш ведет переговоры с Польшей. Э. Даладье добавил: Рыдз-Смиглы в 1937 г. дал Гамелену письменное обязательство, что польская армия никогда не нападет на Чехословакию. У Польши и Чехословакии вместе 84 дивизии, что составляет как раз половину германской армии. Если бы обе эти армии действовали сообща, Германия не могла бы использовать на западном фронте более половины своих вооруженных сил.

Наконец Э. Даладье внес предложение проинформировать чехословацкое правительство, чтобы предупредить какой-либо отчаянный шаг с его стороны. Н. Чемберлен согласился, что Прагу надо бы успокоить, сообщив, что задача Г. Вильсона состоит не в том, чтобы вести переговоры с Гитлером, а лишь в том, чтобы убедить его не отказываться от них и не прибегать к применению силы.

Совещание завершилось трафаретными заверениями в единстве. Н. Чемберлен благодарил французских министров, что они помогли рассеять опасения, появившиеся в Лондоне. Н. Чемберлен встретился также с М. Гамеленом, который предоставил ему относительно точную информацию о военных возможностях Франции и Чехословакии{566}. По словам М. Гамелена, Франция была способна выставить после первой очереди мобилизации 5,5 млн. солдат (100 дивизий), против Германии можно использовать 60 дивизий; в наступательных действиях примет участие 56 дивизий. Пока Франция располагает 23 активными дивизиями, из них 15 дислоцированы на границе с Германией. Германия же располагает 66 дивизиями, из них против Чехословакии — 34 дивизии; 9 дивизий находится на французской границе. Чехи намерены любой ценой защищать фланги своей обороны, то есть северную и южную границы Моравии. Предусматривается отступление чехословацкой армии из западной части государства, оставление Праги. Мобилизация будет закончена 27 сентября, концентрация войск — позже. Французская армия не намеревается пассивно отсиживаться за линией Мажино и при согласии правительства готова развернуть наступательные действия. Хотя немедленное наступление и было бы выгодным, французская армия может его начать только через четыре-пять дней после эвакуации Парижа из-за воздушных налетов. [235]

Какие силы сможет Германия использовать на Западе — это зависит от Польши. Вероятнее всего, на западном фронте Германия ограничится только резервными частями, не отвлекая основные вооруженные силы с чехословацкого фронта. Главные силы германской авиации (истребители) расположены на западной границе. Французская авиация не будет бомбить германские города, опасаясь ответного удара немцев. Если бы Германии удалось своевременно подтянуть силы из Чехословакии, то французы отступили бы за линию Мажино. М. Гамелен считает, что германский генеральный штаб располагает способными офицерами. Что касается помощи СССР, то М. Гамелен считает, что Красная Армия встретила бы сопротивление Польши и Румынии. Румыния, впрочем, пропустила бы советские самолеты. Венгрия была бы скована Малой Антантой. Германия, как полагает М. Гамелен, имела 3 тыс. самолетов первого эшелона (еще 2 тыс. самолетов в резерве). Что касается продолжительности сопротивления Чехословакии, то, по мнению М. Гамелена, многое зависит от Польши, прежде всего от того, сможет ли Германия предпринять наступление из силезского «выступа». Чехословакия имеет 34 хорошо оснащенных дивизии. Зимой немцы, по прогнозу М. Гамелена, оттеснили бы французов за линию Мажино. После начала позиционной войны Франция будет нуждаться в помощи Англии. У Германии будет 113 дивизий, из них 40 — моторизованных. На вопрос, могла бы французская авиация бомбить Германию с чехословацкой территории, М. Гамелен ответил, что такая возможность имеется, однако он не хотел бы распылять свои авиаресурсы. М. Гамелену было сказано, что Англия ежемесячно производит 300 самолетов, французская авиапромышленность — значительно меньше. В случае войны во Францию могли бы прибыть только две английские дивизии. Главный вклад Англия внесла бы в войну на море и в воздухе. На повторный вопрос, как долго выстоит Чехословакия, М. Гамелен ответил: вероятно — недели, возможно — месяцы; но ответ смогут дать только политики. Все зависит от Польши.

На основе этой информации у британского правительства сложилось впечатление, что выступление Франции против Германии вполне реально. Это дало бы возможность Чехословакии продлить сопротивление еще на несколько недель. После встречи с Н. Чемберленом последовали переговоры М. Гамелена с министром Т. Инскипом и генералом Гортом. В это время поступило сообщение о подготовительных военных мероприятиях, осуществленных Советским Союзом. Англичан явно не радовала перспектива прохода Красной Армии через Польшу{567}. Мысль о французском наступлении приводила Н. Чемберлена в ужас. Собственно, он готов был пассивно взирать [236] на нападение Германии на Чехословакию, надеясь, что война не продлится долго и Запад примирится с новой ситуацией. Однако французы угрожали предпринять наступательные действия, которые могли бы втянуть Англию в войну. Поэтому Н. Чемберлен обратился к французскому правительству с просьбой консультироваться с Англией, прежде чем предпринимать наступление против Германии. В Париже это поняли как возражение против любых наступательных действий. А Боннэ воспринял это как поддержку своего политического курса{568}. Чтобы усилить противодействие любым наступательным действиям против Германии, генерал Бюллемин направил министру авиации Франции письмо, в котором он постарался красочно расписать недостатки французских военно-воздушных сил (нехватка запасных частей, отсутствие в Париже противовоздушной обороны, маленькая скорость и небольшая дальность полета у французских бомбардировщиков). Поэтому Франции следует бояться военно-воздушного возмездия Германии{569}.

26 сентября, в полдень, британский кабинет собрался снова. Н. Чемберлен сообщил, что он только что получил послание Ф. Рузвельта, призвавшего не прекращать поиски мирного решения чехословацкой проблемы. Г. Вильсон уже отправился в Берлин, где Н. Гендерсон обеспечил его прием. О результатах предпринятых действий можно будет судить вечером, после выступления Гитлера с речью по радио{570}. Э. Даладье выразил полное согласие с миссией Г. Вильсона. В случае неудовлетворительного ответа Гитлера на письмо Н. Чемберлена Г. Вильсон должен был заявить: «Французское правительство проинформировало нас, что, если Чехословакия отклонит меморандум Гитлера, а Германия нападет на нее, Франция выполнит свои союзнические обязательства. Если французские вооруженные силы окажутся вовлеченными в активный вооруженный конфликт с Германией, мы будем считать себя обязанными их поддерживать». Э. Даладье выразил согласие с этим демаршем и обещал сохранить все в тайне. Э. Даладье к тому еще добавил, что Франция начала бы свои действия примерно через пять дней после нападения на Чехословакию.

Затем правительство было проинформировано о заявлении М. Гамелена о том, что французское командование полагает, будто его наступательные действия отвлекут значительные германские вооруженные силы с чехословацкого фронта. М. Макдональд вновь напомнил правительству о том, что доминионы настаивают на примирении с Гитлером, считая, что его меморандум лучше войны. Э. Галифакс сообщил, что посланники Франции и Англии предприняли в Варшаве шаги, направленные против военных приготовлений Польши. Они [237] рекомендовали Польше принять предложение Э. Бенеша о пересмотре границ путем соглашения.

Н. Чемберлен, сообщив о требовании У. Черчилля созвать парламент, рекомендовал отложить это до 28 сентября, когда ситуация станет более ясной. Н. Чемберлен рассчитывал, что к этому времени компромисс с Гитлером уже будет достигнут и парламент окажется перед совершившимся фактом. Чтобы запугать общественное мнение угрозой надвигающейся войны, будет объявлен призыв соответствующих категорий резервистов. Вопрос об объявлении мобилизации должен был быть решен после вечерней речи Гитлера. Чемберлен получил полномочия в случае необходимости, не созывая еще раз кабинета, запросить у короля согласие на объявление мобилизации и проведение других оборонительных мероприятий.

В заключение, подводя краткие итоги англо-французских переговоров, можно сказать, что Н. Чемберлену удалось отстоять свою линию на «умиротворение» фашистского агрессора. Компромисс с Гитлером продолжал оставаться наиболее реальной перспективой наперекор всему, что говорилось о войне и военных шансах отдельных сторон. Уже сам факт посещения М. Гамеленом Лондона должен был оказать воздействие на Гитлера и дать ему понять, что, если он не примет предложение о компромиссе, Германии придется иметь дело с англо-французской коалицией. Это психологическое давление должно было бы быть подкреплено также вечерним сообщением Форин оффис, которое поставило бы Гитлера еще и перед перспективой войны с англо-франко-советской коалицией. Однако следует различать политическую тактику и действительные цели политики. А в этом случае не было никаких сомнений в том, что целью британской политики было принесение Чехословакии в жертву. [238]