XII. Чемберлен — защитник ультиматума Гитлера (24 сентября)

Чем был Годесберг — победой Чехословакии, ее надеждой или же поражением? Был ли он провалом прежней политики «умиротворения»? Представлял ли он поворот в политической ситуации на 180 градусов? Изменила ли мобилизация положение Чехословакии? Многие чешские историки характеризовали Годесберг именно таким образом. Но что же было в действительности?

В Годесберге Гитлер получил подтверждение своей программы-минимум — согласие на отторжение пограничных районов. Противоречия возникли лишь по вопросу о сроках оккупации. Если бы Н. Чемберлен прервал переговоры и твердо отверг меморандум Гитлера, то последнему не оставалось бы ничего другого, кроме как смириться с политическим поражением или решиться на безнадежную войну. Оба варианта поставили бы под угрозу нацизм в Германии. Однако Н. Чемберлен стремился спасти Гитлера, и ему было необходимо время для реализации своего плана. Поэтому британский премьер взял на себя обязанность почтальона, обещав переслать меморандум Гитлера в Прагу.

Приземлившись в Гестоне, Н. Чемберлен отказался комментировать свои переговоры в Годесберге. Он заявил, что должен вначале информировать свой кабинет и проконсультироваться с французским правительством; сейчас он может сказать только одно: он по-прежнему будет пытаться спасти мир{470}. Н. Чемберлен был полон решимости вновь прибегнуть к тому же маневру, который оправдал себя после Берхтесгадена: начать с совещаний в узком кругу министров, продолжить их в правительстве и в конце концов организовать несколько встреч с французскими министрами. Он стремился постепенно получить согласие всех на принятие требований Гитлера. Он знал, пройдет время и общественность свыкнется с новыми требованиями Гитлера. Не повредит и решение правительства предпринять некоторые оборонные меры. Гитлер станет податливее, да и общественное мнение будет более покладистым, увидев, что война вновь стучится в двери. После этого симпатии общества вновь окажутся на стороне Н. Чемберлена, и он еще раз предстанет спасителем мира. Кроме того, меморандум Гитлера давал в распоряжение Н. Чемберлена восемь дней, а за это время многое могло измениться. Немецкая дипломатия и пресса получили указание писать, [181] что в Годесберге достигнуто принципиальное соглашение и миру угрожает лишь провокационная мобилизация чехословацкой армии{471}. Такая оценка не слишком расходилась с мнением Н. Чемберлена. События вновь подтвердили, какой роковой ошибкой было согласие правительства Годжи с англо-французскими «предложениями».

В Гестоне Н. Чемберлен заявил, что собирается проконсультироваться с французским правительством. Что же творилось в тот день в Париже? Утром генерал М. Гамелен пригласил военных атташе и объяснил им, что у Франции нет иного средства предотвратить войну, как быть готовой к ней. Франция должна продемонстрировать свою силу. Поэтому за последние 48 часов на линию Мажино было отправлено 14 дивизий. Однако группировка Боннэ — Фландена не соглашалась с подобной демонстрацией силы, Э. Фиппс получил информацию: хотя правительство и может провести мобилизацию, оно не вправе объявить войну без согласия парламента. Правые утверждали, что депутаты от деревни проявят колебания. Однако если Германия нападет на Чехословакию и та окажет сопротивление, то трудно будет удержать французскую общественность от войны больше чем десять дней. Все будет зависеть от характера немецкой агрессии и масштабов кровопролития{472}. Э. Фиппсу хватило наглости утверждать, что все самое лучшее во Франции стремится любой ценой избежать войны. Р. Ванситтарт в связи с этим заметил, что Фиппс поддерживает контакты исключительно с кликой Боннэ, которая является наиболее коррумпированной и аморальной группой пораженцев в Дариже. Британскому же правительству было необходимо знать настроения и другой Франции, поэтому Э. Фиппс получил точные инструкции и список лиц, мнение которых о войне он должен узнать{473}. Самую откровенную позицию занимал Ж. Боннэ. Он угрожал Э. Даладье, что начнет открытую борьбу с правительством, если последнее внесет на рассмотрение парламента вопрос о войне{474}. Даже Лондон представлялся Ж. Боннэ ненадежным партнером, когда требовалось поддержать Гитлера. Поэтому он обратился через У. Буллита к правительству США с просьбой выступить инициатором международной конференции, которая положила бы конец чехословацкому кризису. Ф. Рузвельт принял предложение Ж. Боннэ, и его инициатива в конце концов вылилась в мюнхенскую конференцию{475}.

В принципе позиции Э. Даладье и Ж. Боннэ не отличались друг от друга, но французский премьер не проявлял такого истерического страха перед падением Гитлера. После совещания с М. Гамеленом он послал в Прагу сообщение, которое подействовало как ледяной душ на всех, кто сохранял необоснованные надежды на то, что Годесберг означает принципиальный [182] поворот в развитии ситуации. Э. Даладье предупреждал: из факта чехословацкой мобилизации никто не вправе делать вывод, что можно аннулировать ранее данное согласие на англо-французский план. Французские оборонные меры Прага также не должна воспринимать как призыв к неуступчивости в ходе дальнейших переговоров о реализации этого плана. Чехословацкая армия может занять только укрепления, но не пограничные районы, оставленные 21 сентября. Если чехословацкое правительство, грозил Э. Даладье, будет действовать иначе, то это приведет к падению нынешнего правительства во Франции{476}.

Какая обстановка сложилась в Лондоне? В половине одиннадцатого утра состоялся долгий разговор между Э. Бенешем и Я. Масариком.

«Масарик: Перешлите мне текст ноты с советом провести мобилизацию. Какой у вас план?

Бенеш: Его пока у нас нет.

Масарик: Здесь существуют две версии: 1) уступка лишь pro forma{477}; 2) мы уходим из пограничных районов и пускаем немцев внутрь страны. Учтите, это недопустимо!

Бенеш: Исключено.

Масарик: Я сказал им, что мы не откажемся от своей позиции. Армия должна остаться там, где она находится. Сыровы держится твердо?

Бенеш: Да, очень твердо. Все в порядке.

Масарик: Как только на нас нападут, мы начнем стрелять.

Бенеш: Да.

Масарик: Здесь все хорошо. Пресса вышколена. Я передал по радио в Америку, что мы провели мобилизацию по рекомендации Франции и Англии. Понимаете?

Бенеш: Да, мне сообщили вчера вечером в половине шестого, что оба правительства выступают совместно и уже не могут удерживать нас от мобилизации.

Масарик: Здесь надеются, что вы все проведете спокойно и не доставите беспокойства старому господину в Годесберге.

Бенеш: Да.

Масарик: Кажется, немец так отделал его, что наутро он едва мог дышать, а это, мне думается, совсем неплохо и для нас.

Бенеш: Да.

Масарик: Некоторые опасаются, что мы вновь подчинимся. [183]

Бенеш: Нет, этого я не боюсь. Несомненно, наступает сильная реакция. Подождем дальнейшего развития.

Масарик: Какая реакция?

Бенеш: Против старого господина.

Масарик: Конечно, иначе нельзя, сейчас уже другая ситуация, в свое время мы согласились с планом, но теперь... Я верю, что все политические течения теперь на нашей стороне, даже «Таймс» признает: мы — хозяева положения. Трюкачество прекратилось.

Бенеш: У нас полное спокойствие, мобилизация беспрепятственно продолжается, даже немцы выполняют приказы, правительство контролирует положение.

Масарик: Если что-нибудь случится, я все сделаю. Теперь договоримся, поеду ли я в Америку или нет. Надеюсь, что тут все быстро закончится. Во Франции все пришло в движение. Большего мы сделать не могли.

Бенеш: Это выглядит обнадеживающе.

Масарик: Все, невзирая на классовую принадлежность, восхищаются нашим народом.

Бенеш: Вы не можете себе представить, что я вытерпел»{478}.

Разговор мог убедить Э. Бенеша, что английская общественность благоприятно настроена по отношению к Чехословакии. Но его прежде всего интересовала позиция английского правительства. Не успел он положить телефонную трубку, как прибыл Б. Ньютон с сообщением, что меморандум Гитлера все еще не получен. Он просил сохранять спокойствие и не допускать инцидентов{479}.

Мобилизация проходила по плану, и Э. Бенеш выжидал. Он не предпринял никаких действий, которые свидетельствовали бы о его намерении как-то использовать тот факт, что Чехословакия располагает отмобилизованной армией.

Естественно, возникает вопрос: можно ли было в новой ситуации взять назад согласие с англо-французским планом? Ведь это согласие вынудили вымогательством. В качестве аргумента тогда использовали и неподготовленность армии. Теперь ситуация складывалась так, что не оставалось сомнений: Чехословакии угрожает не прямое немецкое нападение, а, скорее, потеря пограничных районов в согласии со старым планом.

В десять часов Э. Бенеш подготовил проект телеграммы, которую предполагалось послать Ш. Осускому и Я. Масарику. Им поручалось во время парламентских обсуждений проекта отторжения пограничных районов попытаться выторговать для Чехословакии более сносные условия. При определении границ, говорилось в телеграмме, необходимо обратить большее внимание на этнические, экономические и транспортные [184] факторы{480}. Таким образом, речь шла не об отказе от англофранцузского плана, а лишь о попытках его улучшения; соответствующий демарш оба посланника могли предпринять лишь после специального распоряжения из Праги.

Так же обстояло дело и с обращением к Лиге наций. Французская и советская делегации рекомендовали, чтобы Чехословакия в случае нападения подала жалобу, согласно статье 17 Пакта Лиги наций. Однако чехословацкая делегация в Женеве стала прибегать к всяческим уверткам. Чехословакия, по ее мнению, могла обратиться к Совету Лиги наций только в том случае, если Франция и СССР гарантировали бы немедленную помощь, не зависящую от постановления Совета{481}. Это вполне соответствовало духу пассивной концепции Э. Бенеша: ответственность за оборону Чехословакии должны были нести другие, а сама Чехословакия даже не собиралась что-либо предпринять. Уже с 17 сентября Германия начала агрессивные действия против Чехословакии, вооружив и поддержав генлейновские банды. Политическое руководство республики не нашло в себе смелости протестовать против этих актов агрессии. 24 сентября Э. Бенеш ограничился только разработкой принципов, на основе которых предполагалось подать жалобу на немецкую агрессию в Лигу наций. Жалоба должна была констатировать, что уже в течение длительного времени Германия организовывает нападения на чехословацкую территорию и сосредоточила на чехословацкой границе около 30 дивизий; Германия начала агрессию, несмотря на согласие правительства Чехословакии вести переговоры об отделении Судет{482}. Однако нота такого содержания так и не была направлена в Женеву.

Единственной дипломатической акцией, на которую отважился Э. Бенеш на следующий день после объявления мобилизации, была информативная телеграмма в Париж, Лондон и Москву. В ней сообщалось, что правительство выжидает вручения меморандума Гитлера и не пойдет ни на какие дальнейшие уступки. Отношение чехословацкого правительства к первоначальному англо-французскому плану зависит, говорилось в телеграмме, от развития ситуации в Париже и Лондоне. Не исключено, что прежние условия будут изменены. Если обстановка позволит, то чехословацкое согласие с англофранцузским планом будет взято назад. «Пока еще мы оставляем открытыми все пути и возможности, кроме одной: после проведения мобилизации дальнейшие уступки невозможны»{483}. Если Годесберг действительно был коренным переломом в развитии событий, как об этом впоследствии писал Э. Бенеш в своих мемуарах, то политическая активность президента и правительства совершенно не соответствовала этому. Они более или менее пассивно выжидали, что принесет дальнейший ход [185] событий, точнее, что будет содержаться в меморандуме Гитлера.

Англичане затягивали вручение меморандума Гитлера. У них не было никаких причин для спешки. Н. Чемберлен вернулся в Лондон в субботу. Французское министерство иностранных дел получило текст меморандума Гитлера только в 22 часа. Правительству он был передан лишь в воскресенье в 10 часов 30 минут, когда уже не было опасений, что текст меморандума может появиться в парижских газетах. Решения правительства относительно меморандума не было никакого, и поэтому Э. Даладье и Ж. Боннэ могли вести себя как им заблагорассудится{484}.

Не спешили и англичане. Б. Ньютон вручил К. Крофте английский перевод меморандума, притом без карты, только в 19 часов, пообещав дослать немецкий оригинал с картой позже. Он сам признавал, что без карты трудно разобраться в содержании меморандума. Однако не замедлил добавить, что документ этот — последнее слово Гитлера. К. Крофта по этому поводу заметил: ничего не рекомендуют, ничего не советуют{485}. Но дело обстояло вовсе не так. Доказательством может служить беседа Я. Масарика с Э. Галифаксом. Хотя последний на словах осудил гитлеровский меморандум и выразил сожаление, что он и Н. Чемберлен не могут посоветовать Чехословакии принять его, но... И тут последовали заявления, являющие прямо-таки классический образец вероломства британской дипломатии. «Э. Галифакс, — как сообщал Я. Масарик, — настаивал, чтобы мы подумали, не лучше ли покориться Гитлеру, чем быть раздавленными. Я дал отрицательный ответ. Галифакс торжественно заявил, что премьер до сих пор убежден в bona fide{486} Гитлера, в его готовности навсегда оставить Европу в покое, после того как Германия получит Судеты. Я не скрыл своего удивления такой преступной наивностью, однако он ответил тем, что повторил то же самое. Галифакс заявил, что Чемберлен выступает всего лишь почтальоном. Мое удивление и возмущение тем, что английский премьер служит почтальоном убийце и разбойнику, сильно расстроили Галифакса, но он лишь подтвердил, что, к сожалению, это так...»{487}

Это донесение посланника однозначно свидетельствовало, что английское правительство поддерживает требования Гитлера. Британские документы полностью подтверждают такое заключение. Уже утром Н. Гендерсон настаивал, чтобы чехословацкое правительство отправило к Гитлеру своего делегата и договорилось непосредственно с ним{488}. Англичане поняли, что роль посредника поставила их в трудное положение и [186] Англию могут втянуть в войну. Правда, Прага не реагировала на подобные рекомендации, однако сотрудник чехословацкого МИД Крно, который обычно принимал Б. Ньютона, отправился в немецкое посольство заверить, что между Прагой и Берлином нет никаких противоречий по вопросу о передаче пограничных районов и остается решить лишь незначительные процедурные вопросы. Что касается мобилизации, заметил Крно, то ее проведение вполне понятно: маленькая Чехословакия попросту боится своего большого соседа{489}.

Если вновь вернуться к вопросу, что же изменила мобилизация в положении Чехословакии, то на него нельзя дать однозначный ответ. Правительство не сумело, опираясь на сильную армию, добиться заметного политического успеха. Оно осталось верным прежней капитулянтской политике, своему обещанию выполнить англо-французский план. Правительство ограничилось пассивным выжиданием, не изменится ли ситуация. А что, собственно говоря, изменилось в Лондоне, куда утром из Годесберга возвратился Н. Чемберлен?

Английская общественность отнюдь не была расположена соглашаться с уступками Гитлеру. Это отражено в материалах прессы. Так, например, даже один из членов «клайвденской клики» Гарвин писал, что меморандум Гитлера «должен оцениваться правительством и парламентом в свете сохранения чести и безопасности. Этот меморандум требует согласия Англии и Франции на оккупацию территории Чехословакии, невзирая на мнение чехословацкого правительства»{490}. Тем самым Гарвин предупреждал Н. Чемберлена, чтобы тот действовал очень осторожно, если не хочет настроить против себя общественность.

24 сентября до обеда состоялось заседание правительственного комитета{491}. Н. Чемберлен доложил о своих переговорах в Годесберге. Наиболее трудным, как он сказал, оказался вопрос о немедленной оккупации Судет. Но поскольку уже был принят принцип отторжения, оккупация признавалась неизбежной. Причем чем раньше, тем лучше. Судетонемецкая партия, считает Н. Чемберлен, не в состоянии поддержать порядок, а немецкая армия сумеет его навести. Это главное. Гитлер сказал, что судетские немцы просят защитить их. Они подвергаются угнетению, и Гитлер возьмет их под свою охрану. Где остановится Гитлер? — задавался вопросом Н. Чемберлен. Судетскую проблему он рассматривает лишь как расовый вопрос, но меморандум — это последнее слово Гитлера. Если меморандум будет отвергнут, Гитлер начнет войну. Чехословакия будет захвачена. Венгрия и Польша постараются урвать свою долю, и чехословацкое государство погибнет. Гитлер заявил в своем послании, что британский премьер — первый человек, которому он пошел на уступки. Н. Чемберлен [187] убежден, что он оказывает влияние на Гитлера. Решение чехословацкой проблемы повлечет за собой изменение и в англо-немецких отношениях. Между территорией, передачу которой предусматривает англо-французский план, и тем, что требует Гитлер, утверждал Н. Чемберлен, нет существенных различий. Сомнений нет: Н. Чемберлен рекомендовал принять меморандум Гитлера.

Э. Галифакс информировал правительственный комитет о беседе с Я. Масариком, который очень остро выступил против немецких требований. Они обсудили вопрос о возможных совместных совещаниях в Лондоне с Э. Бенешем и французскими министрами. Э. Галифакс сказал Я. Масарику, что если немцы нападут на Чехословакию, то они установят уже стратегическую границу от Австрии до Силезии, а не ограничатся национальной. Э. Галифакс спросил, не являются ли требования Гитлера и английские гарантии лучшей альтернативой, чем судьба, которая ожидает страну, проигравшую войну. Он призвал чехословацкое правительство не принимать поспешных и преждевременных решений.

Э. Галифакс полагает, что ущерб, связанный с принятием требований Гитлера, не будет столь большим, чтобы оправдать вступление Англии в войну. В заключение он сообщил, что Англия пошлет в Чехословакию легион в 5 тыс. человек для контроля над областью, намеченной к передаче Германии.

Итак, первый тур заседаний выиграл Н. Чемберлен. Подлинные документы об этом совещании камня на камне не оставляют от существовавших ранее представлений о том, что в Годесберге произошел разрыв между Гитлером и Н. Чемберленом.

Второй круг заседаний начался спустя два часа, в 17 часов 30 минут. На этот раз уже собралось все британское правительство{492}. Но если в первом заседании участвовали только единомышленники Н. Чемберлена — Дж. Саймон, С. Хор и Э. Галифакс, — то здесь уже присутствовали министры, которые не собирались забывать решения, принятые перед отъездом в Годесберг. Н. Чемберлен не считал нужным руководствоваться этими решениями и теперь предпочел бы предать их забвению.

Н. Чемберлен сделал обширный доклад о ходе переговоров. Он заявил: Гитлер отверг предложения. Это вначале вызвало у Н. Чемберлена шок, но он помнил, как ненавидит Гитлер чехов, ибо жил среди них и не доверяет им. Гитлер с доверием относится только к такому плану, который обеспечил бы немедленную передачу Судет Германии. Иначе, как он считает, чехи вновь откажутся от выполнения своих обещаний. Гитлер показал карту Чехословакии, на которой были обозначены территории, подлежащие немедленной оккупации. [188]

Плебисцит, заявил он, будет проведен после оккупации, но еще не ясно, на какой территории. Гитлер упоминал и о других национальных меньшинствах. Здесь Н. Чемберлен позволил напомнить Гитлеру, что в Берхтесгадене речь шла только о судетских немцах. Кроме того, с передачей территории чехи лишаются возможности обороны, поэтому они должны получить возмещение в виде гарантий. Гитлер ответил, что Германия не предоставит гарантий до тех пор, пока с этим не согласятся другие заинтересованные страны, включая Италию. На замечание, что Англия предпочитает, чтобы был заключен пакт о ненападении между Германией и Чехословакией, Гитлер ответил, что он не заключит ничего подобного, пока чехи не удовлетворят требования Польши и Венгрии. Порядок в Судетах может обеспечить только немецкая армия. Если в октябре в некоторых районах будет проведен плебисцит, то Гитлер выведет оттуда свои войска. Такое предложение, сказал Н. Чемберлен, не одобрило бы британское общественное мнение, которое подобные действия оценило бы как насильственное порабощение Чехословакии. Гитлер с удивлением заметил: он не видит здесь никакого повода для возражений.

Н. Чемберлен заявил членам кабинета, что карта Гитлера, по его мнению, мало отличается от британских схем, на которых обозначены районы, имеющие 50% немецкого населения. Гитлер считает, что при проведении плебисцита следует учитывать положение, существовавшее к 1918 г., ибо с тех пор чехи ассимилировали немцев. Во время встречи в Годесберге адъютанты прерывали переговоры, принося фальшивые сообщения о якобы продолжающихся инцидентах. Поэтому Н. Чемберлен спросил у Гитлера: не могли бы судетские немцы прекратить эти глупые инциденты? Гитлер объяснял происходящее тем, что у судетских немцев нет организации, их никто не подстрекает к инцидентам, но поэтому их нельзя и контролировать. В конце концов он все же обещал обратиться с призывом к своим людям.

Вернувшись в отель, Н. Чемберлен встретился со своими советниками. Они рекомендовали сообщить свое мнение Гитлеру в письменной форме, поскольку дискуссия носила весьма расплывчатый характер. Однако на свое письмо Н. Чемберлен получил ответ, сформулированный в духе выступления Гитлера в Нюрнберге. Гитлер и в письме продолжал настаивать на немедленной оккупации Судет.

Учитывая создавшуюся ситуацию, Н. Чемберлен решил ограничиться ролью посредника, который полон решимости не давать согласия на одностороннее урегулирование, в основу которого положены интересы только одной стороны. Он послал Гитлеру еще одно письмо, в котором требовал сообщить ему детали плана, который предполагалось представить Праге. [189]

Н. Чемберлен хотел также получить гарантию, что Гитлер не начнет войну, пока будут продолжаться переговоры, как это было уже обещано в Берхтесгадене. Н. Чемберлен понимал, что чехословацкое правительство под воздействием Лондона и Парижа откладывало свою мобилизацию. Он обещал Гитлеру, что Париж и Лондон продолжат прежнюю политику, а тот со своей стороны должен дать слово не нападать на Чехословакию, пока Прага не ответит на выдвинутые требования. Для чешского ответа не был определен конкретный срок. Н. Чемберлен рассчитывает, что этот ответ поступит в Лондон, а не прямо в Берлин.

Когда меморандум Гитлера был получен, Н. Гендерсон и Г. Вильсон расценили его как захватнический и аморальный документ, изложенный к тому же в резких выражениях, напоминающих диктат. Гитлер потребовал начать отвод чехословацкой армии уже 26 сентября и закончить его в течение двух дней. Н. Чемберлен ответил, что в такой ситуации он не видит возможности продолжать переговоры, так как столь короткие сроки сопряжены с большим риском. Гитлер возразил, что у него готов план вторжения в Чехословакию. Прежде он ни разу не употреблял слово «вторжение». Но теперь он заявил о решимости отодвинуть стратегическую границу гораздо дальше, чем намечалось в его меморандуме. Вторжение даст ему стратегическую границу, в меморандуме же он требует только определения ее по национальному признаку. Гитлер заявил, что после встречи в Берхтесгадене он подготовил план вторжения, не веря, что Н. Чемберлену удастся побудить чехов согласиться с самоопределением судетских немцев.

Если меморандум будет вручен чешскому правительству, считает Н. Чемберлен, он, несомненно, будет опубликован и это вызовет ужасную реакцию во всем мире. Вместе со своими советниками Н. Чемберлен еще раз перечел меморандум и должен был отметить его ультимативный тон. Гитлер, однако, возразил, что это не ультиматум, а всего лишь меморандум. Н. Чемберлен особенно возражал против таких решительных формулировок, как «немецкие требования», а также «установление коротких сроков эвакуации». Гитлер принял возражения и вычеркнул слово «требования», заменив его словом «предложения». Он согласился продлить срок эвакуации до 1 октября. Кроме того, Гитлер повторил обещание воздержаться от вторжения на время переговоров. Но именно в тот момент пришло сообщение о чехословацкой мобилизации. Гитлер заявил, что она меняет ситуацию. Н. Чемберлен успокаивал его: Чехословакия проводит мобилизацию лишь в интересах обороны. Гитлер угрожал призвать и у себя новых резервистов. Но в конце концов вновь пообещал не [190] начинать войну, пока переговоры не прерваны. Н. Чемберлен обещал передать меморандум чехословацкому правительству, которое, вероятно, проконсультирует свой ответ с Францией и Англией.

Изложив таким образом ход переговоров в Годесберге, Н. Чемберлен перешел к выводам. Первым днем своего пребывания в Германии он не удовлетворен. Гитлер отверг его предложения, более того, он усилил свои требования. Однако в ходе дальнейшего обмена мнениями он изменил свою точку зрения. Можно сказать, что ныне он говорил с большей верой в себя, чем во время первого визита. Гитлер уважает его, самодовольно заметил Н. Чемберлен. Он хочет добиться дружбы с Англией. Основной вопрос состоит в следующем: считает ли Гитлер судетскую проблему расовой? Является ли его целью только национальное объединение немцев или же нечто большее? Хочет ли он добиться господства над Европой? От ответа на эти вопросы зависит очень многое, но Н. Чемберлен был убежден, что Гитлер говорит правду, когда заявляет, что после решения судетской проблемы у него не будет никаких иных притязаний в Европе. И именно поэтому вполне возможен поворот в сторону улучшения англо-германских отношений. В конце концов, ведь Гитлер совершенно откровенно сказал Н. Чемберлену: он-де с большим удовольствием обсуждал бы с ним не судетскую проблему, а другие дела, отметив при этом, что вопрос о колониях — это не вопрос войны или мира.

И тут Н. Чемберлен особенно значительно заявил: «Если мы упустим возможность соглашения с Германией, то это будет трагедия. Мир в Европе зависит от соглашения между Англией и Германией. Ныне я приобрел влияние на Гитлера, он доверяет мне и согласен сотрудничать со мной. Нам представляется великолепная возможность положить конец нынешнему периоду гонки вооружений. Я признаю, — продолжал Н. Чемберлен, — что будет очень трудно добиться решения проблемы, придерживаясь прежней политики. Но я не вижу другого пути мирного урегулирования. Я надеюсь, что кабинет очень скрупулезно рассмотрит различия между предложениями, принятыми на прошлой неделе, и новыми проектами; стоят ли эти различия того, чтобы мы ввязывались в войну. Находясь в самолете, я представил себе немецкую бомбардировку Лондона. Мы не можем защитить Лондон и не можем начинать войну». Затем Н. Чемберлен сказал, что перед отъездом он еще раз беседовал с Ф. Эштоном-Гуэткином, который полагает, что порядок в Судетах лучше всего обеспечить следующим образом: Германия займет районы с чисто немецким населением, а англичане — со смешанным. По сути дела, это наполовину удовлетворит требования Гитлера. Немецкая армия дисциплинированна и находится под контролем. Чешскую [191] армию нельзя использовать для этих целей. Идеальным представляется привлечение международных сил, но это лишь теоретические рассуждения. Для подобного решения нет времени, и никто не может сказать, какая страна согласится послать свои войска. Н. Гендерсон и другие советники были против наделения судетских немцев полицейскими функциями.

Далее Н. Чемберлен утверждал, что нет существенных различий между территорией, определенной англичанами, и тем, что требует Гитлер. Кроме того, последний согласен на плебисцит. Если же Чехословакия решится на войну, то все равно в будущем она уже не сохранится в прежнем виде. Более того, Чехословакия никогда не будет иметь такие размеры, какие она сохранила бы в случае согласия с предложениями Гитлера. Если бы мы сейчас решились использовать свою силу, то вовсе не для спасения Чехословакии — это исключено, — а лишь для того, чтобы сейчас, а не позже путем войны подавить амбиции Гитлера. Современная война поставит под угрозу наши домашние очаги в Англии. Мы должны взвесить, может ли в будущем оборона Англии от немецких бомб стать более эффективной, чем сейчас.

На этом Н. Чемберлен закончил свое обширное изложение, и всем министрам стало ясно, что он рекомендует немедленную и полную капитуляцию перед нацистским диктатом. Презренный убийца, стоящий во главе нацистской империи, приобрел в лице Н. Чемберлена не только послушного почтальона, но и усердного и деятельного адвоката. Далее дискуссия протекала следующим образом:

«Стэнли: Чехословакия обратится к нам за советом, прежде чем она ответит на ультиматум Гитлера.

Чемберлен: В этом случае мы проконсультируемся с французами.

Галифакс: Они уже приглашены в Лондон. Однако могут появиться различные возражения, затруднения или же возникнет впечатление, что организован заговор с целью оказать новое давление на Чехословакию. Уже высказывалось мнение о возможности провести трехстороннее совещание в Женеве, в котором принял бы участие и Бенеш. Однако возникли сомнения, сможет ли Бенеш выехать в данный момент Из своей страны. Поэтому лучшим выходом остается ознакомление французов с меморандумом Гитлера и приглашение их в Лондон.

Дафф Купер: Я почти убежден, что если на Чехословакию нападут, то под давлением общественного мнения мы будем вынуждены вступить в войну. Однако мы можем опоздать, если не будем действовать достаточно быстро. Я не верю, что парламент и общественное мнение одобрят наши действия после того, как Гитлер еще раз отверг предложения [192] Чемберлена. Какое влияние имеет премьер на Гитлера? Я уверен, что Гитлер не остановится на позициях, зафиксированных в предлагаемом меморандуме. Я убежден, что теперь Чехословакия будет воевать и что мы обязаны объявить всеобщую мобилизацию. Только так можно помешать Гитлеру разжечь войну. Мобилизация должна быть объявлена как предварительная оборонная мера.

Инскип: Прежде чем принять подобное решение, мы должны изучить меморандум Гитлера».

Остальные поддержали это предложение.

Военный министр Л. Хор-Белиша сообщил о некоторых оборонных мерах.

«Эллиот: Многое будет зависеть от позиции Чехословакии. Нельзя рассчитывать, что Чехословакия согласится на требования Гитлера. И нам не следует заранее принимать решение о невмешательстве Англии на тот случай, если она их отвергнет.

Чемберлен: Решение об оборонных мерах зависит от того, что будет принято в связи с меморандумом Гитлера. Пока обстановка не требует безотлагательных мер, поэтому вполне можно отложить решение на воскресенье. Нет необходимости принимать его сегодня вечером.

Уинтертон: Если Чехословакия отвергнет требования Гитлера, то общественное мнение будет настаивать на действиях, которые вовлекут нас в войну. Я опасаюсь, что наши меры будут приняты с большим опозданием. Я думаю, что в воскресенье кабинет должен обсудить дальнейшие оборонные мероприятия. Боюсь, что Германия может напасть на нас в любое время.

Галифакс: Я убежден, что Германия сделает все, чтобы Англия осталась вне конфликта. Следует вспомнить о принципиальной линии нашей политики, прежде чем мы примем решение о всеобщей мобилизации».

Остальные министры поддержали предложение Н. Чемберлена отложить принятие решения на воскресенье. Мотивировалось это теми соображениями, что таким образом чехословацкое правительство будет самостоятельно решать вопрос, отвергнуть или принять меморандум Гитлера, не опираясь на поддержку Англии.

«Макдональд: Если мы примем сейчас решение о мобилизации, то Чехословакия сделает из этого вывод, что оно носит политический характер, которого на самом деле нет. Поэтому я рекомендую изучить меморандум Гитлера.

Дафф Купер: Несмотря на все, я считаю, что только всеобщая мобилизация может оказать воздействие на Гитлера.

Чемберлен: Сначала надо принять решение о генеральной линии нашей политики. [193]

Макдональд: Принятие решения необходимо отложить.

Хор-Белиша: Откажемся ли мы от дружественных отношений с Германией, если Чехословакия решится на войну и отвергнет предложения?

Чемберлен: Мы не можем отказаться от дружбы с Германией, даже если начнется война. Если Франция решит поддержать Чехословакию, то следует выяснить, какие действия предпримет она для выполнения своих обязательств. Наша позиция в этом вопросе остается неизменной.

Галифакс: Я полагаю, что делу очень помогло бы выяснение различий между англо-французским планом и меморандумом Гитлера. Что касается размера территории, намеченной к передаче, то больших различий нет. В наших проектах плебисцит не предусматривался, Гитлер же предлагает провести плебисцит под международным контролем. Основное расхождение состоит в том, что немецкие войска намерены безотлагательно начать свой поход. Масарик видел меморандум, и у него возникли серьезные возражения. Он сказал, что чехи скорее будут воевать и погибнут, чем согласятся его принять. Я понимаю негодование чехословацкого народа. После давления, оказанного на чехословацкое правительство с целью заставить его принять предложения от 19 сентября, британское правительство не может настаивать на дальнейших жертвах. Необходимо выяснить, существует ли возможность другого решения, какие границы будут установлены в случае войны и какие можно определить сейчас. Я посоветовал Масарику, чтобы чехословацкое правительство не спешило определить свое отношение к меморандуму.

Дафф Купер: Упомянул ли премьер в Бсрхтесгадене об общих гарантиях Англии, Франции и России?

Чемберлен: О России не было и речи.

Хор: Если Чехословакия примет меморандум, то наши гарантии должны сразу же вступить в силу. А Гитлеру можно заявить, что если он нападет на Чехословакию, то будет иметь дело с коалицией Франции, Англии и России.

Галифакс: Учитывая гарантии, остальные вопросы, связанные с национальными меньшинствами, можно будет решить путем арбитража».

Заседание кабинета завершилось договоренностью о том, что принятие решения о мобилизации и относительно других оборонных мер будет отложено, пока не выяснится, какую политику следует проводить после меморандума Гитлера. Обсуждение самого меморандума будет проведено в воскресенье. Французское правительство получит информацию о немецких требованиях, и ему предложат встретиться для консультаций.

Таким образом, заседание кабинета отнюдь не было победой Н. Чемберлена. Однако Н. Чемберлен, как изворотливый [194] политик, не допустил принятия решения, которое помешало бы ему следовать прежней политике. Принятие решения было отложено на более благоприятное для него время. Дж. Кеннеди сообщил в Вашингтон, что в британском правительстве наступил разлад. Н. Чемберлен добивается мира с Гитлером любой ценой, а другие министры требуют твердой позиции по отношению к Германии{493}. В Лондон пригласили американского фашиста Ч. Линдберга, вядимо для того, чтобы он запугал британскую общественность призраком немецких бомбардировок.

Существенную поддержку оказали Н. Чемберлену доминионы. Высокие комиссары один за другим заявляли: доминионы не согласны, чтобы Англия вмешивалась в войну в Центральной Европе. Однако никто не возражал против войны во имя защиты империи{494}. [195]