X. Годесберг (22–23 сентября)

К отлету Н. Чемберлена в Германию обстановка существенно изменилась по сравнению с той, что была во время его поездки в Берхтесгаден. 22 сентября немецкой разведке пришлось признать: английская общественность возмущена капитуляцией перед Гитлером. Престиж Н. Чемберлена сильно упал{401}. Визит в Берхтесгаден одобрило 70% британской общественности. Однако если 21 сентября план, навязанный Чехословакии, вызвал возмущение 36% опрошенных англичан, то на следующий день число протестующих против него возросло до 46%{402}. Большую роль в этих изменениях сыграли некоторые британские газеты. И все же официозная «Таймс» осталась при своем убеждении, что оценку политике Н. Чемберлена можно будет дать лишь по завершении всей операции. Кроме того, добавляла газета, нельзя забывать обещание предоставить гарантии, поэтому не следует обвинять правительство в предательстве{403}. Большие затруднения сторонникам политики «умиротворения» создала немецкая пресса: она совершенно недвусмысленно давала понять, что в Годесберге речь пойдет не только о судетских немцах, но и о том, должна ли вообще существовать Чехословакия{404}. Впрочем, британские пресса и дипломатия цинично признали тот факт, что, не будь грубого нажима, Прага не приняла бы условий англо-французского плана{405}. Французское правительство затратило немало усилий, чтобы свалить ответственность за этот нажим на Прагу; британский же кабинет полагал необходимым доказать Германии, что без помощи Англии Гитлер никогда не получил бы желаемого. Американская пресса, наоборот, так сильно критиковала поведение правительств Англии и Франции, что французский посол в США заявил протест К. Хэллу. Французскому послу ответили, что высокопоставленные деятели американского правительства подвергаются в печати столь же острой критике за ту роль, которую они сами сыграли в развитии событий в Европе{406}.

Перед встречей в Годесберге британская дипломатия пыталась внушить Германии, что Гитлер достиг легкой победы и поэтому должен выдвинуть умеренные требования. Гитлеру намекали, что сейчас сам Н. Чемберлен оказался в нелегком положении, оппозиция начала выступать против правительства и Германии следовало бы с пониманием отнестись к этому{407}. Немецкие дипломаты Г. Дирксен и Ф. Хессе настойчиво [161] советовали не оказывать в Годесберге давление на Н. Чемберлена, так как это может вызвать падение его кабинета. Г. Вильсон советовал Гитлеру не спешить, ибо для осуществления плана требуется определенное время, а нажим может все свести на нет{408}. Уже на аэродроме в Гестоне У. Стрэнг и Г. Вильсон настойчиво убеждали немецких дипломатов, чтобы Гитлер не спешил так с оккупацией чехословацкой территории, ибо оппозиция в Англии растет, общественность не готова к большим уступкам, а поэтому нельзя исключить внезапного поворота в британской политике{409}. Вскоре выяснилось, что Гитлер оставил без внимания эти предостережения, убежденный, что лишь новый и более сильный нажим заставит англичан пойти на дальнейшие уступки.

Перед отлетом Н. Чемберлена в Годесберг британский кабинет, как известно, выдвинул столько условий, что вряд ли оставалась надежда на достижение соглашения с Гитлером. Хотя Н. Чемберлен не обращал особого внимания на мнение кабинета, но на этот раз ситуация действительно требовала, чтобы англичане притормозили реализацию своего плана в отношении Чехословакии. Однако Н. Чемберлен отбывал в Германию отнюдь не убежденный в неизбежном провале переговоров. Он ведь располагал согласием пражского правительства со своим планом. Н. Чемберлен, как свидетельствует его речь на аэродроме в Гестоне, по-прежнему оставался в плену навязчивой идеи, что сделка с Гитлером за счет Чехословакии приведет к прочному улучшению отношений между Англией и Германией.

Непосредственно перед отлетом Н. Чемберлен из французского посольства получил записку, которая содержала просьбу Э. Бенеша довести до сведения Чемберлена еще до поездки к Гитлеру следующие его пожелания:

1) вопрос о польском и венгерском национальных меньшинствах необходимо решать в границах Чехословакии, иначе угрожает революция и война;

2) передача территории должна проводиться под контролем международной комиссии;

3) немецкие войска могут пересечь чехословацкую границу только после официального решения этого вопроса;

4) Англия и Франция немедленно должны дать Чехословакии гарантии на случай немецкого вторжения;

5) при определении новой границы следовало бы сообразовываться с линией укреплений{410}.

Подобные просьбы, конечно, ничего не значили для Н. Чемберлена. Наиболее важным был вопрос о гарантиях новых чехословацких границ. Британские обещания, как писала газета «Спектейтор», можно охарактеризовать лишь самыми неприличными словами, такими, что нельзя даже вслух [162] произнести{411}. Британская дипломатия также не могла скрыть, что обещанные гарантии отнюдь не обеспечат будущие чехословацкие границы и вообще нельзя ожидать, чтобы британский парламент одобрил какие-либо гарантии любому государству в Центральной Европе{412}. Когда французский посол Ш. Корбэн в день отлета Н. Чемберлена высказал мысль не включать Германию в число гарантов, Э. Галифакс просто отказался обсуждать эту тему, сославшись на то, что сначала надо решить проблему судетских немцев{413}.

Первая беседа с Гитлером сильно разочаровала Н. Чемберлена. Н. Чемберлен предложил, чтобы передача территории была осуществлена международной комиссией и Чехословакия получила бы международные гарантии. Правда, заметил он, это не означает, что ее границы останутся неизменными и пересмотр их в дальнейшем исключается. Однако Гитлер отверг подобный план. По его мнению, Чехословакия якобы представляет собой «искусственное образование», поэтому и другим национальным меньшинствам должна быть предоставлена возможность выйти из этого государства. Оккупацию следует закончить к 1 октября. Необходимо спешить: в Чехословакии создалась сложная ситуация, начинают действовать «большевистские элементы». Если эти силы возобладают, то война неминуема.

Н. Чемберлен попытался воздействовать на Гитлера, указав, что рискует своей карьерой, что он подвергается в Англии нападкам и его освистали перед отъездом в Германию. Но Гитлер настаивал на своем: чехи должны немедленно вывести свои силы за «языковую границу». Немецкая армия займет пограничные районы. Лишь после этого он позволил бы международной комиссии заняться определением границ. Гарантии Чехословакии его не касаются, это внутреннее дело Англии. От Германии ничего нельзя ожидать до тех пор, пока соседи Чехословакии не заявят об отсутствии у них каких-либо претензий к этой стране. Никакого пакта Германия также не подпишет. Встреча закончилась просьбой, высказанной Н. Чемберленом, чтобы Германия не предпринимала насильственных действий, поскольку она может получить все без войны{414}.

В это время в Лондоне проходило заседание правительственного комитета по чехословацкому вопросу. В половине одиннадцатого Э. Галифакс получил известие: переговоры проходят в плохой атмосфере. Гитлер требует немедленной оккупации, и лишь после этого он даст согласие на определение демаркационной линии. Он, как сообщалось, не может понять, что западное общественное мнение не примет такого решения. Н. Чемберлен попробует дать Гитлеру разъяснение по данному вопросу в письменной форме{415}. [163]

Если бы Н. Чемберлен следовал указаниям своего кабинета, то он должен бы был попросту заявить Гитлеру, что его условия неприемлемы и необходима новая консультация с английским правительством. Из ряда сообщений видно, что в ходе переговоров Гитлер вел себя как ненормальный: кричал, употреблял грубые и непристойные выражения{416}.

На следующий день оба участника переговоров обменялись письмами. В первом письме Н. Чемберлен сообщал, что западное общественное мнение воспримет немедленную оккупацию Судет как демонстрацию насилия, не имеющую ничего общего с первоначальным планом. Однако Н. Чемберлен еще может запросить чехословацкое правительство, не согласится ли оно очистить указанную территорию и передать власть над ней судетонемецкой партии{417}. Гитлер ссылался на право самоопределения и неизменность решения, принятого немецкой империей. Чешское правительство, заявлял он, намерено выиграть время, с тем чтобы впоследствии вновь отказаться от своего согласия.

Во втором письме Н. Чемберлен предложил Гитлеру представить его требования в виде меморандума. Н. Чемберлен обещал послать этот меморандум в Прагу и потребовать как можно более быстрого ответа от чехословацкого правительства. Он надеется, что Гитлер выполнит свое обещание и не начнет военные операции, пока продолжаются переговоры. Ответ на меморандум Гитлера — внутреннее дело чехословацкого правительства. Н. Чемберлен в этих условиях считает необходимым вернуться в Англию для проведения консультации со своим кабинетом и французским правительством{418}.

23 сентября на ночной встрече Гитлер вручил меморандум. Н. Чемберлен вновь сетовал, что Гитлер намечает слишком короткие сроки, неприемлемые для западной общественности. В половине одиннадцатого пришло сообщение, что Чехословакия провела мобилизацию. Гитлер заявил, что все сорвано. Н. Чемберлен возразил: это лишь оборонная мера.

«Гитлер: Но теперь чехи не уступят.

Чемберлен: Наоборот, в принципе они уже согласились на отторжение территории. В конце концов, ведь Германия провела мобилизацию раньше. Меморандум — ваше последнее слово?

Гитлер: Да, теперь и я приму дополнительные военные меры.

Чемберлен: Нет смысла продолжать переговоры в подобной обстановке. Я уезжаю с тяжелым сердцем, но я сделал все, что мог.

Риббентроп: Вы еще не ознакомились с нашим меморандумом. [164]

Чемберлен: В нем нет ничего нового. Вы нападете на Чехословакию?

Гитлер: Пока идут переговоры — нет.

Чемберлен: При этом условии я могу передать ваш меморандум чехословацкому правительству. Больше всего меня беспокоит короткий срок. Ведь это ультиматум, а не переговоры. Он произведет плохое впечатление на общественное мнение в Англии. Вы разговариваете как завоеватель, который диктует свою волю побежденному, как завоеватель, который только приказывает и предписывает и не дает времени на спокойное и законное осуществление плана. Меня очень беспокоит форма документа, но самое плохое в нем — сроки.

Гитлер: Я могу назначить один срок — 1 октября»{419}.

На вопрос Н. Чемберлена, может ли быть гарантирована охрана чехов и оппозиционно настроенных немцев, проживающих в Судетах, Гитлер заметил, что он собирается преследовать только «убийц и коммунистов». Н. Чемберлен был удовлетворен таким ответом и обещал передать меморандум чехословацкому правительству{420}. Ход переговоров ясно показывает, что Н. Чемберлен не возражал против сути требований Гитлера. Он всего лишь стремился придать оккупации такой вид, который позволил бы британскому правительству оправдаться перед общественным мнением. Принести Чехословакию в жертву следовало так, чтобы это выглядело как простое изменение границ, осуществляемое мирными средствами. А вместо этого Гитлер мобилизует свою армию, предъявляет ультиматум и угрожает войной.

Той же ночью пришло несколько новых известий для Н. Чемберлена. Агентство Гавас опубликовало сообщение о том, что Э. Даладье принял делегацию своей партии и, поскольку переговоры в Годесберге, вероятно, будут прерваны или отложены, обещал оказать Чехословакии помощь в случае нападения{421}. Около 10 часов утра посол Ш. Корбэн передал Э. Галифаксу, что французское правительство солидарно с действиями Н. Чемберлена в Годесберге и поддерживает его отрицательный ответ на неприемлемые требования. Французское правительство приняло некоторые меры для лучшей подготовки к войне{422}. Э. Галифакс позвонил Н. Чемберлену и сказал: общественность Англии полагает, что в своих уступках правительство дошло до крайнего предела и теперь очередь Гитлера уступать. Необходимо, чтобы Н. Чемберлен понял это, и не забывал о собственном положении и ситуации своего кабинета. Гитлеру следует объяснить: если он отвергнет те уступки, на которые согласилось чехословацкое правительство, то это приведет к войне{423}. [165]

Подобные же предостережения получили в Лондоне и люди Риббентропа. Им указывали, что в случае, если Н. Чемберлена постигнет неудача в Годесберге, то его кабинет может пасть. Оппозиция нарастает даже в консервативной партии; уже поговаривают о создании кабинета Черчилля — Идена, а это будет означать войну. Общественное мнение настроено против Германии{424}.

Вопреки всем предостережениям Гитлер вручил свой меморандум, а Н. Чемберлен обязался переправить его в Прагу. Выдвигаемые в нем требования были заранее согласованы с командованием немецкой армии и К. Генлейном; последний советовал оккупировать многие чешские области и тем избежать плебисцита. К ультиматуму была приложена карта, которая свидетельствовала, что Германия претендует на территорию Моравии вплоть до городов Простеёв Пшеров и Валашске Мезержичи. Острава, Оломоуц и Границе оказывались в глубоком тылу у немцев. В Южной Моравии предполагалось оккупировать все области к северу от Брно. Тем самым перерезалось железнодорожное сообщение Праги со Словакией. За всем этим скрывался определенный политический маневр. Н. Генлейн советовал Гитлеру требовать гораздо больше, чем согласилось бы отдать чехословацкое правительство. Если бы война началась, то Англия и Франция оказались бы вынуждены принять в ней участие из-за какого-то меморандума, вымогательский характер которого вряд ли поймет общественность этих двух стран.

Какую информацию имела Прага о ходе переговоров в Годесберге? В своих мемуарах Э. Бенеш писал, что неудача переговоров в Годесберге подтвердила правильность его прогнозов о том, что Гитлера невозможно удовлетворить. Однако из этого он делает не очень логичный вывод, будто Годесберг подтвердил необходимость его прежних уступок, доведенных до крайней грани самопожертвования. «Мы должны были, — пишет Э. Бенеш, — доказать миру, что не собираемся легкомысленно вызывать войну»{425}. Такое заключение — плод последующих лет, итог позднейших рассуждений, призванных post factum обелить капитулянтскую политику. Ответа на вопрос, получила ли Прага информацию, из которой можно было сделать вывод, что переговоры в Годесберге закончились разрывом, неудачей, означающей полный крах англо-французского плана, мемуары не дают. В бумагах К. Крофты и Э. Бенеша содержатся лишь обрывочные донесения, которые, возможно, и были способны возбудить какую-то надежду на изменение ситуации, но они представляют собой лишь отдельные неподтвержденные, зачастую бездоказательные известия. Однако среди них имеется запись обширного сообщения Б. Ньютона о ходе годесбергских переговоров, [166] сделанная личным секретарем Э. Бенеша Я. Смутным{426}. Это была точная и исчерпывающая информация. Она заканчивалась словами, что Н. Чемберлен передаст меморандум Гитлера чехословацкому правительству. Но это вряд ли могло возбудить надежду на принципиальные изменения положения. Из записи видно, что противоречия в Годесберге носили тактический характер. Это был уже не первый случай, когда руководители внешней политики Чехословакии не смогли понять истинного смысла макиавеллистских замыслов британской дипломатии.

Единственное, что могло бы питать надежды Э. Бенеша на изменение политики западных стран — это заявление: Англия и Франция уже не настаивают на своей рекомендации Чехословакии не проводить мобилизацию. Однако следует пристальнее рассмотреть, как возникло такое решение. [167]