IV. Капитуляция или отклонение ультиматума? (20 сентября)

Заседание чехословацкого правительственного комитета окончилось в час ночи 20 сентября. Определенные надежды возлагались еще на перемены во Франции. Часть авторов приписывают активную деятельность группе французских министров, не согласных с линией Ж. Боннэ. К ним относились Ж. Мандель, С. Кампинки, Шампетье де Риб, Ж. Зей, Л. Шапделен, П. Рейно, связанные с Л. Блюмом и У. Черчиллем. От этих министров исходили слухи о возможном падении правительства Даладье. На пост премьер-министра они прочили Э. Эррио, но тот явно колебался. Министры связывались с Прагой и настаивали, чтобы та дала уклончивый ответ на «предложения» с целью выиграть время. Но группировка Боннэ не давала Э. Бенешу отсрочки и требовала согласия на ультиматум{158}. Сохранились записи телефонных разговоров между Э. Бенешем и Ж. Манделем. Ж. Мандель убеждал Э. Бенеша: «Ни Париж, ни Лондон не могут заставить вас дать согласие на ультиматум. Если на Чехословакию нападут, отдайте приказ армии. Если вы выстрелите первыми, то спасете Европу от гитлеризма. Вас поддержат Франция, Англия, Советский Союз. Все последуют за вами. Гитлер будет побежден». Но Э. Бенеш колебался принять такой совет.

У. Черчилль давал подобные же рекомендации. В Прагу приехал Пьер Кот. Но Э. Бенеш был более склонен следовать советам Ж. Боннэ{159}. После полуночи из Парижа пришла следующая телефонограмма: «Слухи, что французскому правительству грозит падение, не соответствуют действительности; и шесть министров не подавали в отставку. Французское правительство единогласно решило вручить чехословацкому правительству предложения, принятые на англо-французском совещании. Единогласие касается лишь передачи предложений, но не означает, что все французское правительство согласно с ними»{160}.

Ж. Боннэ был уверен в успехе. Он дал понять дипломатам, что в конце концов Праге не останется ничего иного, как принять ультиматум{161}. На вопрос английского посла Э. Фиппса, правда ли, что левые круги из Парижа и Женевы оказывают на Бенеша нажим, чтобы он отклонил «предложения», Ж. Боннэ ответил, что, хотя это и представляется возможным, он сам не придает этому большого значения. До него якобы дошли сведения из Праги о том, что на советы левых Э. Бенеш [75] дал уклончивые ответы{162}. На следующий день Э. Галифакс сообщил правительству о полученных из Парижа сведениях о том, что французское правительство подвергается сильному нажиму и его положение неустойчиво{163}. Если даже на заседании британского кабинета обсуждалась подобная информация, то положение правительства Даладье было действительно очень серьезным. Однако создавшаяся ситуация не переросла в открытый правительственный кризис. Надежды Э. Бенеша не оправдались. Министр Ф. Ежек отметил по этому поводу в своих мемуарах: «Леон Блюм с социалистами — самая большая надежда Э. Бенеша — даже не пошевелились и отнеслись к нам почти так же, как и к своим товарищам в Испании»{164}. Э. Бенешу тоже пришлось признать горькую правду: «Необходимо констатировать, что все — правые, левые, центр — боялись войны с Гитлером. Народ пошел бы воевать, но политики всех стран проявили нерешительность, боязнь ответственности и недостаток отваги. Они несут вину за предательство, за то, что сделали его возможным»{165}. Следует отметить, что все, в чем Э. Бенеш упрекает французских политиков, в полной мере относится и к нему самому. Он не захотел взять на себя ответственность за такие шаги, которые привели бы к падению кабинета Даладье. Э. Бенеш ждал, что оппозиционные группы в Париже сами свалят правительство, и лишь после этого он соглашался руководствоваться советами манделей, черчиллей и т. п.

Заседание Политического комитета в Граде, закончившееся в час ночи, не приняло окончательного решения по поводу англо-французского ультиматума. Югославский посланник в Праге послал в Белград следующую телеграмму: «На заседании правительства, продолжавшемся с 6 часов вечера <19 сентября> до часу ночи <20 сентября>, решение об ответе французскому и английскому правительствам не было принято, так как ожидают из Парижа дополнительного заявления»{166}. Этот факт подтверждается и другими дипломатическими документами, например донесением болгарского посланника, который писал, что из Праги не отослан требуемый ответ{167}. Германский дипломат А. Генке также сообщал министерству иностранных дел в Берлине, что в течение ночи Прага дала лишь уклончивый ответ, ссылаясь на необходимость получить согласие парламента и выражая сомнения в гарантиях{168}. Основываясь на этих источниках, можно предположить, что в ночь с 19 на 20 сентября одной только Франции был послан отрицательный ответ на «предложения». В нем содержалась просьба пересмотреть позицию Франции. Поскольку не поступило сведений об изменении состава французского правительства, а, напротив, подтверждалось, что внешнеполитическая линия Франции осталась неизменной, то заседание Политического [76] комитета завершилось принятием решения, о содержании которого позволяют судить некоторые дипломатический документы. Югославский посланник сообщал: «Министр Нечас информировал из Парижа о том, что левые силы оставили намерение вступить в войну и что французское правительство хочет отстоять решение о невозможности выполнить союзные обязательства. Ввиду этого сегодня чехословацкое правительство формально заявит протест против расчленения республики, причем это сделают так, что между строк будет видно: правительство готово смириться с судьбой, если ему вновь будет подтверждена необходимость принять англо-французские предложения. Однако есть опасность того, что военные, которые будут участвовать сегодня вечером в обсуждении, могут склониться к решению, которое может вызвать кровопролитие. Это случится, если они не получат достаточных гарантий, что немецкие отряды остановятся на границах районов, в которых немецкий элемент уже не составляет большинства»{169}.

Такими же сведениями, полученными якобы из надежного источника (несомненно, этим источником был сам М. Годжа), располагал и английский посланник Б. Ньютон. Он сообщал, что в час ночи было принято решение заявить формальный протест английскому и французскому правительствам. Информатор вместе с тем дал понять, что в протесте, коль скоро его заявят, будет содержаться намек, что правительство в конце концов склонится перед необходимостью согласиться с англофранцузскими «предложениями». Информатор надеется, что этот протест защитит правительство от гнева собственного народа. Но чтобы не возникла задержка, о которой Б. Ньютон предупреждал Э. Бенеша, что она может закончиться катастрофой, следует на этот предполагаемый протест дать такой британский ответ, который бы решительно и твердо потребовал немедленного согласия с «предложениями». Б. Ньютон просил инструкции на случай, если этот чехословацкий протест будет адресован британскому посольству или если в ожидаемом чехословацком ответе будут признаки колебания, чтобы он смог предпринять необходимые меры. Однако протест, допускал Б. Ньютон, может быть вручен непосредственно в Париже и Лондоне. Телеграмма Б. Ньютона свидетельствует, что просьба «надежного информатора» о дополнительном нажиме со стороны Лондона и Парижа была высказана не вечером 20 сентября, а уже утром, но еще до того, как английское и французское правительства получили официальный чехословацкий ответ на свои «предложения». Кроме того, упомянутое донесение югославского посланника указывало, что в подтексте чехословацкого ответа будет обозначена готовность правительства склониться перед новым нажимом. Утром того же дня Б. Ньютон получил согласие на то, чтобы оказать [77] «твердый и решительный нажим», если ответ Чехословакии не будет положительным или будет содержать условия{170}.

О том, что чехословацкое правительство было готово принять англо-французские «предложения», но хотело выиграть время, так как общественность еще не была подготовлена к капитуляции, совершенно ясно говорится и в сообщениях германского атташе А. Генке. По его словам, правительство все еще надеялось на изменение позиции Лондона и Парижа. Правительство намеревалось созвать парламент, но так как очевидно, что тот не согласится с отторжением Судет, Бенеш попытается обеспечить принятие нужного решения путем установления военной диктатуры. С этой целью, утверждал А. Генке, вокруг Праги сосредоточиваются военные части, которые должны стать опорой президента{171}.

Заседание Политического комитета намечалось возобновить в Граде в 11 часов. За пятнадцать минут до начала этого заседания по приказу М. Годжи и К. Крофты чиновник МИД Крно сообщил по телефону посланникам Б. Ньютону и В. де Лакруа о том, что ответ на «предложения» будет дан во второй половине дня. Несомненно, это было сделано с целью ускорить получение от Франции ответа на послание, с которым чехословацкое правительство обратилось к ней ночью.

В конце концов В. де Лакруа передал ответ. На упрек Э. Бенеша в том, что Чехословакию не выслушали, Ж. Боннэ отвечал, что он не смог войти в контакт с чехословацким правительством, так как события развивались слишком быстро; относительно сомнений Э. Бенеша в обещанных гарантиях Ж. Боннэ указывал: Чехословакия может рассчитывать, что последние будут касаться не только новых границ. Сверх того, она получит экономическую и финансовую помощь. Н. Чемберлен, сообщал Ж. Боннэ, не может ехать к Гитлеру без положительного ответа Чехословакии, поэтому необходимо, чтобы правительство не теряло времени и быстро приняло решение. Послание Э. Бенеша, как известно, кончалось просьбой к Франции пересмотреть свою позицию по отношению к Чехословакии. В. де Лакруа передал слова Ж. Боннэ: Франция была вынуждена сказать свое последнее слово и не намерена пересматривать позицию. К этому была добавлена обычная в те дни угроза: если не будет немедленно дан положительный ответ, это приведет к катастрофическим последствиям — Гитлер нападет на Чехословакию{172}. Таким образом, Франция отрицательно отреагировала на послание Э. Бенеша, которое можно считать первым чехословацким ответом на англо-французские «предложения». Характерно, что Э. Бенеш в своем послании не дал категорического ответа, сохраняя тем самым возможность дальнейших переговоров. [78]

К началу заседания Политического комитета стало ясно, что французское правительство, точнее говоря, Жорж Боннэ, не изменило свою позицию по отношению к Чехословакии. Теоретически у Чехословакии было три возможности: а) категорически отвергнуть «предложения»; б) принять «предложения» без условий и оговорок, как того требовали посланники Франции и Англии; в) выбрать третий путь: дать ответ, который не означал бы ни согласия, ни отказа.

Первый вариант — категорический отказ — казался малоприемлемым после французского ответа, полученного через В. де Лакруа непосредственно перед началом заседания. Хотя аграрии и их союзники, то есть живностенская партия, выступали за второй вариант, остальные члены комитета были против, к тому же в этом случае ожидалась отрицательная реакция общественности. Э. Бенеш руководствовался принципом, что в качестве президента он должен выступать своеобразным регулятором отношений между правым и левым крылом коалиции.

Вечером того же дня во время телефонного разговора с Я. Масариком Э. Бенеш сказал: «Я ищу формулировку, в которой не было бы ни нет ни да, короче говоря, такую, которая позволит нам дальше вести переговоры»{173}. Это была центристская позиция между правым и левым крылом коалиции внутри страны, а в отношении к обеим великим державам — попытка ускользнуть и от положительного, и от отрицательного ответов. Подобное поведение позволяло правительству выиграть время; его все еще не покидала надежда на то, что на Западе общественность заставит свои правительства изменить курс.

На протяжении всего дня 20 сентября шла борьба вокруг решения, которое должен был принять Политический комитет под председательством Э. Бенеша. Методы этой борьбы были самые разные. Прежде всего ощущался мощный нажим снизу, который должен был продемонстрировать правительству волю народа. Приходили делегации с политическими резолюциями от различных партийных организаций заводов и предприятий. Лозунги, распространяемые коммунистической партией, были направлены прежде всего против пораженческих настроений. Компартия понимала, что если общественность будет охвачена пораженчеством, то правительство капитулирует без размышлений. В лозунгах КПЧ упор делался на союз с Советским государством: «Да здравствует Красная Армия!», «Призовите Красную Армию», «Капитулянты-аграрии боятся Красной Армии», «Будьте тверды, защищайте свою страну!», «Советский Союз с нами», «С нами Москва, с нами демократы всего мира»{174}. Группа политиков, собравшаяся в редакции [79] «Лидовых новин», составила обращение, призывая Э. Бенеша выступить против капитуляции: «Господин президент, сейчас только от вас зависит, капитулируем мы или будем сопротивляться... Капитуляция означает нравственное и политическое разложение целого поколения. Мы не опомнимся от этого. Если мы возьмем на себя риск начать войну, то быстро увлечем за собой и Францию... Всюду есть люди, которые встанут на вашу сторону и пойдут с вами до конца... Мы предпочитаем войну позорной капитуляции, которая погубит все чешское, сильное, решительное»{175}.

В Париже Ж. Боннэ сообщил Э. Фиппсу, что Советское правительство выразило ему свое глубокое возмущение действиями французского правительства по отношению к Чехословакии. Из дошедших до него сведений ясно, что советский представитель в Праге советует Э. Бенешу отвергнуть «предложения»{176}. В Москве В. П. Потемкин обещал З. Фирлингеру, что советская дипломатия публично разоблачит интриги Ж. Боннэ, цель которых — вызвать сомнения в готовности СССР оказать помощь Чехословакии{177}. Советская пресса резко осуждала правительства Англии и Франции, которые настаивали на расчленении Чехословакии и капитуляции перед Гитлером{178}. В этой критической ситуации только советская дипломатия вступилась за Чехословакию.

Вместе с тем уже с раннего утра 21 сентября осуществлялся настойчивый нажим с целью добиться принятия англо-французских «предложений». Н. Гендерсон в беседе с чехословацким дипломатическим представителем в Берлине М. Шубертом цинично утверждал, что на этот раз Гитлер не распустит свою отмобилизованную армию раньше, чем добьется нужного ему решения судетского вопроса. Британская молодежь также не будет принесена в жертву только ради того, чтобы судетские немцы не смогли реализовать свое право на самоопределение. Чехословакия в своем теперешнем виде все равно не может быть восстановлена даже после победоносной войны. Если у пражского правительства и Э. Бенеша достаточно ума и предвидения, они склонятся перед высшей силой и примут «предложения»{179}.

В этот день газета «Таймс» расхваливала преимущества «предложений». И потеряв 2 миллиона немцев, Чехословакия все еще останется в Европе более крупным государством, чем некоторые другие. Сверх того, она получит международные гарантии. Если эта «операция» удастся, она послужит образцом политики, осуществляемой без насилия. Это будет прелюдия к целому ряду дальнейших изменений в Европе, причем война перестанет быть угрозой для цивилизованных народов{180}. Здесь расчленению Чехословакии придается смысл, [80] совершенно отличный от подлинного. Что было мирного в этой операции? Почему Гитлер, давший обещание не начинать войну до следующей встречи с Н. Чемберленом, ускоренно стягивал свои войска к чехословацким границам? Этот вопрос задавали и некоторые британские газеты{181}.

Хотя аморальность поведения правительств в Лондоне и Париже и нацистский бандитизм были совершенно очевидны, в Праге среди дипломатов, посетивших утром Чернинский дворец, нашлось достаточно безликих марионеток, чтобы потребовать принятия англо-французских «предложений».

Заседание Политического комитета началось в 11 часов и продолжалось два с половиной часа. Я. Шрамек и Ф. Ежек предложили обсудить вопрос о советской помощи, против чего Р. Млчох заявил решительный протест от имени живностенской партии. К. Крофта объяснил, что условием советской помощи является обращение Чехословакии с жалобой в Лигу наций. Выступивший Э. Бенеш начал пространно говорить о трудностях, с которыми предстоит встретиться в Женеве, и в частности предупредил, что для осуждения агрессии Германии необходимо единодушное решение, а это труднодостижимо из-за позиции Франции и Англии. Э. Бенеш добавил к этому: «И английские лорды получили бы новые аргументы в пользу своего утверждения о нашей большевизации»{182}. Антисоветизм Запада оказывал прямое влияние на позицию правительства Бенеша. Если М. Годжа и аграрная партия были полностью против советской помощи, что было хорошо известно, то и Э. Бенеш вовсе не предполагал принять помощь только от одного Советского Союза{183}. Отказ от советской помощи делал невозможным категорический отрицательный ответ на англо-французский ультиматум. Политический комитет начал склоняться к предложению Э. Бенеша дать ответ, не означающий ни да ни нет. Однако вновь обострился спор при обсуждении формулировок. Часть членов комитета желала сделать акцент на необходимость сопротивления, оставив, однако, возможность отступления в будущем. Другая часть склонялась принять «предложения», но высказать при этом некоторые оговорки{184}. Одной из них, дающей возможность позднейшего отступления, было, несомненно, требование об арбитраже, выдвинутое Э. Бенешем. Собственно говоря, принятие арбитража уже предполагало согласие в принципе с ревизией границ, хотя и в иной форме. Ж. Боннэ в первой половине дня сообщил американскому послу У. Буллиту, что в Праге все еще колеблются: дать ли прямое согласие на «предложения» или потребовать арбитража, — а Э. Фиппсу он сказал, что необходимо оказать новый нажим на чехов. Э. Фиппс ответил, что оба правительства совершенно ясно сказали Э. Бенешу, что если «предложения» будут отвергнуты и [81] Германия нападет, то Англия и Франция не окажут Чехословакии никакой помощи{185}.

В Праге В. де Лакруа в 13 часов 30 минут, то есть в тот момент, когда заканчивалось заседание Политического комитета, передал слова Ж. Боннэ о том, что требование арбитража опасно. Такое решение будет тяжелой и непоправимой ошибкой, ибо позволит Англии устраниться от участия в разрешении кризисной ситуации. Это якобы могло скомпрометировать все прежние переговоры, и судьей в этом случае стал бы Гитлер. Поэтому чехословацкое правительство и президент должны немедленно принять «предложения». Спустя полчаса к этому демаршу присоединился и Б. Ньютон. Он заявил, что ссылка на арбитраж впоследствии позволила бы другим странам устраниться и оправдать свое неучастие в воине{186}. Б. Ньютон, правда, оговорился, что у него нет приказа правительства предпринять этот демарш и он действует по собственному усмотрению, но спустя уже десять минут и он получил через У. Стрэнга распоряжение Н. Чемберлена поддержать В. де Лакруа. В свою очередь Б. Ньютон информировал У. Стрэнга о том, что правительственный ответ уже формулируется, но будет передан позже{187}. В 15 часов в Праге была принята депеша Ш. Осуского, содержащая послание секретаря французского министерства иностранных дел А. Леже. Если правительство не примет «предложения» без всяких оговорок, заявлял А. Леже, Англия перестанет интересоваться судьбой Чехословакии, и в результате французская помощь будет неэффективна{188}. Собственно говоря, идея арбитража была лишь модификацией принципиального согласия на ревизию границ. Но сторонники политики «умиротворения» не хотели позволить Э. Бенешу даже такого уклонения от намеченной процедуры. Они требовали принятия своего плана без всяких оговорок. А. Леже предостерегал Э. Бенеша от выдвижения каких-либо условий в этот момент. Он предлагал Э. Бенешу дать согласие. Об условиях, писал он, можно будет договориться позже. Но как показало дальнейшее развитие событий, ловушка крылась именно в этом обещании. Как только будет вырвано принципиальное согласие на отторжение территорий, все дальнейшие переговоры об условиях будут отброшены в сторону.

В 16 часов А. Генке телеграфировал в Берлин, что правительство в принципе приняло «предложения», но все еще ищет способ, как сделать его приемлемым для общественного мнения. Пресса и радио уже постепенно готовят общественность к тому моменту, когда будет объявлено о принятии англофранцузского плана. Если бы правительство сразу же приняло этот план, возникла бы угроза революции, добавляет А. Генке{189}. [82]

Ю. Фучик записал в своем дневнике, что у Р. Берана имелся план, как обмануть общественность в связи с принятием ультиматума. Правительство до полуночи будет отвергать его, а потом примет. Эту запись часто толковали как подтверждение известной схемы Э. Бенеша, который представлял дело так, будто правительство дало 20 сентября отрицательный ответ на «предложения» и лишь из-за «непреодолимого нажима», после ночного демарша, было вынуждено уступить. В действительности все обстояло иначе. Ответ («ни да ни нет»), данный правительством 20 сентября, шел навстречу принципу ревизии границ. Не был это, однако, и ответ, желательный для Чемберлена и Боннэ.

Между 13 и 17 часами проходили совещания коалиционных партий, на которых обсуждался проект ответа на англо-французский ультиматум. Аграрии и их сообщники из живностенской партии были против любой войны. На заседании партии Национальное единение возникло любопытное недоразумение между Л. Рашином и Ф. Ежеком. Л. Рашин думал, что внутри коалиции Э. Бенеш отстаивает мнение о необходимости отвергнуть «предложения», в то время как аграрии и живностенская партия выступают за капитуляцию. Ф. Ежек объяснил, что это не соответствует действительности, ибо предложение Э. Бенеша об арбитраже, по сути дела, означает согласие с принципом ревизии границ{190}. Иначе говоря, предложение Э. Бенеша фактически идет навстречу англо-французскому плану. Э. Бенеш, скорее всего, имел в виду арбитраж, который осуществлял бы американский президент Ф. Рузвельт. Об этом свидетельствует просьба, с которой 20 сентября к госдепартаменту США обратился чехословацкий дипломат. Целью ее было склонить США выступить на стороне Чехословакии. США оставили эту просьбу без ответа{191}.

Упомянутые совещания коалиционных партий проводились, чтобы обеспечить поддержку правительственному ответу, обойти при решении вопроса парламент, поэтому вполне понятно, что от коалиционных партий скрывалась информация об активизации политической оппозиции на Западе. Так, например, от социал-демократов утаили информацию чехословацкого посольства в Лондоне об активизации лейбористской оппозиции. Референта канцелярии президента республики просили сообщить об этом ведущим деятелям социал-демократии, однако он воздержался по следующему соображению: «Я пока не сделал этого и доложу о разговоре лишь в том случае, если это будет соответствовать намерениям господина президента»{192}.

В Англии оппозиция действительно начала нападки на Н. Чемберлена, поставив ему в вину предъявление Чехословакии ультиматума. Лейбористы требовали созыва парламента [83] для рассмотрения вопроса об этом. Н. Чемберлен заявил, что созыв парламента сорвал бы его «трудные и деликатные переговоры»{193}, а также пригрозил оппозиции обнародовать мнение генерального штаба Франции, который признает, что французская авиация к воине не готова{194}.

Положение правительства Чемберлена в эти часы отнюдь нельзя было назвать прочным. Немецкая разведка сообщала из Лондона, что в парламентских кругах уже обсуждается состав нового британского правительства на случай войны. Премьером называли Э. Галифакса, членами кабинета — А. Идена, У. Черчилля, представителей лейбористов и либералов{195}. В правительственных кругах утверждалось, что английское правительство якобы лишь рекомендовало передать «предложения» чехословацкому правительству, в то время как французское одобрило их по всем пунктам. Британское правительство примет новое решение только в том случае, если Прага отвергнет «предложения»{196}. Буквально так же оправдывались и в Париже, сваливая всю ответственность на английское правительство. Можно ли сделать из этого вывод, что, помимо всего, твердый нажим на Прагу 20 сентября мотивировался шатким положением обоих правительств, как в Париже, так и в Лондоне? Видимо, только безусловное согласие Э. Бенеша с представленным ультиматумом могло укрепить позиции боннэ, чемберленов и других пособников гитлеровского фашизма. Какой была бы судьба этих позорных правительств, если бы Прага решила сопротивляться? Э. Бенеш не пытался оказать такое сопротивление и, таким образом, содействовал лишь тому, чтобы Э. Даладье и Н. Чемберлен остались у власти.

20 сентября английский посол в Берлине Н. Гендерсон написал Э. Галифаксу одно из своих очередных писем. Он высказывал опасение, что Э. Бенеш вряд ли возьмет на себя наибольшую часть грязной работы. Он лишь даст согласие склониться перед превосходящей силой. Э. Бенеш хочет сохранить симпатии к себе. В прежних телеграммах Б. Ньютона приводились угрозы Э. Бенеша договориться с Гитлером, если Запад его покинет. Однако Н. Гендерсон считает это сейчас нереальным и верит, что не возникнут никакие препятствия, которые помешают встрече в Годесберге. Его больше беспокоили телеграммы из Праги, сообщавшие о растущем советском влиянии в Чехословакии.

По мнению Н. Гендерсона, всю операцию в этой стране можно будет завершить за шесть месяцев. Плебисцит следовало бы провести лишь там, где это будет совершенно необходимо. Нападки в немецкой прессе и угрозы войной не прекратятся до тех пор, пока не станет ясно, что чехи не будут воевать. Если мы избежим сейчас войны, писал [84] Н. Гендерсон, то дальнейшую ревизию отложим на следующие годы. А другие страны не повторят ошибок Бенеша и свои дела урегулируют путем двусторонних соглашений{197}.

Британское правительство усиленно настаивало на принятии своего плана, а официозная газета «Таймс» в розовых красках рисовала будущее урезанной Чехословакии. Но значило ли это, что в Лондоне не понимали последствий своего плана? Факты противоречат такому предположению. Тот же О. Г. Саржент, 18 сентября так беспощадно разоблачивший истинную цену британских гарантий, 20 сентября составил доклад, в котором пытался предугадать, какие новые требования способен выдвинуть Гитлер, располагая отмобилизованной армией. О. Г. Саржент полагал, что Гитлер, скорее всего, потребует: 1) присоединения дальнейших областей, в которых имеются немецкие меньшинства; 2) отказа от территорий с польским и венгерским меньшинствами; 3) заключения договора, обеспечивающего ему контроль над внешней торговлей и политикой Чехословакии; 4) запрещения КПЧ и установления особого режима для немцев в урезанной Чехословакии; 5) контроля над еврейским населением и изгнания определенных категорий населения; 6) ограничения численности чехословацкой армии и установления немецкого контроля над ней, с тем чтобы она уже не могла представлять никакой опасности для Германии; 7) передачи заводов «Шкода» Германии. Кроме того, Саржент полагал: в связи с замечанием Гитлера в Берхтесгадене можно ожидать, что в ответ на английские гарантии Чехословакии Германия расторгнет морской договор 1935 г.{198} Этот доклад О. Г. Саржента имеет огромную ценность. Он служит доказательством того, что британская политика полностью осознавала, в какое положение она ставит Чехословакию. Утверждения, что компромисс с Гитлером — меньшее зло, а уступка пограничных районов предвещает Чехословакии лучшее будущее, были лишь бесстыдной ложью. А поскольку к этой аргументации прибегал и Э. Бенеш для получения согласия своих министров, то вряд ли это подтверждает его прозорливость.

В то время как в Праге проходили совещания коалиционных партий, в Лондоне собрался специальный правительственный комитет, занимавшийся чехословацким кризисом. Заседание началось в 15 часов{199}. На повестке дня стоял вопрос о меморандуме Г. Вильсона, в котором делалась попытка наметить поведение Н. Чемберлена на следующей встрече с Гитлером — при условии, конечно, что Э. Бенеш примет англофранцузские «предложения». В последней информации из Праги говорилось: Э. Бенеш не даст ответа ранее 18 часов, кроме того, он еще надеется эти «предложения» рассматривать как основу для дальнейших переговоров. Г. Вильсон полагал, [85] что Гитлеру нельзя будет попросту сказать, что Э. Бенеш принял «предложения» и обе стороны ныне имеют возможность добиться окончательного решения проблемы путем прямых переговоров между собой. Это не вязалось бы с той ведущей ролью, которую до сих пор играл Н. Чемберлен.

Н. Чемберлен полагал, что он проинформирует Гитлера о «предложениях» и ответе Э. Бенеша. Затем он должен выяснить, каковы планы Гитлера и с какими мерами он согласится. Необходимо признать, что окончательное решение недостижимо без консультаций с Э. Бенешем. Н. Чемберлен поставил на обсуждение вопрос: может ли Э. Бенеш непосредственно включиться в его переговоры с Гитлером? Это, по мнению Н. Чемберлена, было бы нежелательно: такая встреча не даст ничего хорошего. Можно ли пригласить Э. Бенеша в Лондон? Н. Чемберлен полагает, что ему трудно будет покинуть страну. Может быть, выгоднее всего провести переговоры с Францией и Чехословакией по дипломатическим каналам сразу же, как станет известно, что намерен делать Гитлер в дальнейшем?

Учитывая настроение общественности в Англии, желательно, чтобы при следующей встрече с Н. Чемберленом Гитлер пошел бы на какие-нибудь уступки. Это необходимо, принимая во внимание размер уступок, ранее сделанных Гитлеру. Один из вариантов — изменить критерии для определения областей, которые должны перейти к Германии, отнеся к их числу только те, где немцы составляют более 50% населения. Принцип 50% вел бы к передаче 2,6 миллиона немцев, критерий 80% снизил бы это количество до 2,103 миллионов. Гитлер мог бы, далее, обещать демобилизовать некоторые свои воинские части или, если он не согласится с этим, оттянуть свои подразделения на большее расстояние от чехословацких границ. Он мог бы распустить судетонемецкий добровольческий корпус, так как уже нет оснований для его сохранения. Но Гитлер вряд ли согласится провести демобилизацию, пока не будет наведен порядок в районах, намеченных к передаче. Он всегда требовал вывода чехословацкой государственной полиции из этих районов. Можно было бы порядок на этой территории обеспечить с помощью британских подразделений, но тогда возникла бы система крайне непрактичного контроля. В качестве одного из вариантов можно предложить, чтобы немцы немедленно оккупировали намеченные территории. Однако подобное предложение сопряжено с определенным политическим неудобством, создавая впечатление, будто Германия получила согласие на немедленную оккупацию, не сделав взамен никаких уступок. Другой вариант состоит в том, чтобы судетские немцы сами обеспечивали порядок под надзором таких британских наблюдателей, как, например, С. Пратт. [86]

В дискуссию вступил Ф. Эштон-Гуэткин. Он уже обсуждал этот вариант с князем Гогенлоэ, и тот рекомендует прямую оккупацию немецкой армией. Судетские немцы недисциплинированны, и поэтому могут возникнуть конфликты. Наиболее опасны промышленные районы с рабочим населением, где много чехов и сильно влияние социалистов и коммунистов. Эта часть дискуссии завершилась принятием рекомендации, согласно которой судетонемецкую партию следовало держать в стороне. Лучше всего было бы убедить Э. Бенеша самому попросить установить контроль германских войск над областями с преобладанием немецкого населения. В районах со смешанным населением могли бы остаться чехословацкие полиция и армия. Такое решение желательно связать с гитлеровской гарантией того, что судетонемецкая партия прекратит провоцировать беспорядки.

Последовала дискуссия о том, стоит ли создавать международную комиссию, которая установила бы принципы и критерии определения новых границ. После этого специальная подкомиссия наметила бы эти границы. Но Гитлер, вероятнее всего, возразит против подобных комиссий. Наверное, он потребует, чтобы границы были определены путем прямых переговоров с ним. Если удастся достичь соглашения о передаче территорий с преобладающим немецким населением, Н. Чемберлен попытается улучшить формулировку о 50%, аргументируя это тем, что во внимание следует принять административные, географические, экономические, стратегические факторы и пожелания населения. Лучше всего будет создать комиссию для определения границ из представителей Германии, Чехословакии и Англии, причем председателем ее должен стать англичанин. Италия не заинтересована в этом. Франция же согласится со всем. В случае разногласий председатель сам сможет принять решение.

Затем обсуждался вопрос о гарантиях. Было высказано мнение, что включение Германии в число гарантов проблематично, так как она сможет воспользоваться правом вето. Неясно также, может ли и должна ли участвовать в гарантиях Россия? В пользу ее участия говорит тот факт, что Чехословакия должна получить какое-то возмещение за отказ от союзных договоров. Кроме того, значительная часть британской общественности будет приветствовать включение России в число гарантов. Однако, если бы это произошло, Франция должна была бы призвать Россию модифицировать свои обязательства по отношению к Чехословакии в соответствии с теми изменениями, какие сделала она сама. Германия могла бы заключить особый пакт о ненападении с Чехословакией. В отношении немцев, оставшихся в уменьшенной после отторжения Судет Чехословакии, можно использовать четвертый план [87] Бенеша. Что касается чехов, проживающих в отторгаемых областях, то за основу может быть взято польско-немецкое соглашение о национальных меньшинствах.

Заседание правительственного комитета показывает, насколько ложными и иллюзорными были расчеты Э. Бенеша на то, что в ходе дальнейших переговоров можно улучшить условия англо-французского плана. Ведь этот комитет политических фарисеев хотел принудить Бенеша согласиться на немедленную оккупацию областей с преобладанием немецкого населения под предлогом, что это якобы лучший способ избежать инцидентов, ведущих к войне. Возникли серьезные сомнения в самом принципе международной комиссии, хотя предложение о созыве ее уже содержалось в англо-французских «предложениях». Рассуждения членов комитета о гарантиях были чисто утилитарными. Вопрос о включении Советского Союза в число гарантов поднят прежде всего для того, чтобы сбить с толку британскую общественность. Однако предварительно СССР должен был бы сам расторгнуть договор с ЧСР, как это сделала Франция. Участие СССР во всей этой операции сломало бы острие нападок оппозиции, которая критиковала политику уступок Гитлеру, ссылаясь на возможность проведения совместной с СССР политики.

В ночные часы заседал так называемый внутренний кабинет, который ожидал ответа из Праги и в конце концов отдал приказ посланнику Б. Ньютону предпринять ночной демарш. Однако все материалы об этом заседании недоступны. Да мы и не узнали бы ничего нового. Еще утром правительственный комитет допустил возможность оккупации пограничных районов Чехословакии немецкой армией прежде, чем будут определены новые границы, но была ли гарантия, что немецкая армия вообще где-нибудь остановится во время своего похода в Чехию? И с этими-то людьми Э. Бенеш намеревался вести дискуссию об отдельных частностях в их «предложениях». Ведь они сами уклонялись от своих «предложений», не дожидаясь даже формального ответа на свой план.

Ответ чехословацкого правительства не был получен в определенный Лондоном срок. Поэтому утром 20 сентября Н. Гендерсон посетил государственного секретаря МИД Германии Э. Вейцзекера и заверил его, что в любом случае Н. Чемберлен не намерен вносить в создавшуюся ситуацию элемент беспокойства. В 14 часов Н. Гендерсон позвонил и сообщил, что Н. Чемберлен получил сообщение о том, что ответ Праги будет дан днем. После совещания британского кабинета можно будет определить дату встречи в Годесберге{200}. Но так как чешский ответ не был получен и после обеда, то И. Риббентроп помог Н. Гендерсону выйти из затруднительной ситуации [88] и сам предложил, чтобы встреча в Годесберге была отложена на четверг, 22 сентября.

Кроме военных приготовлений, в этот день немецкие политики занимались подготовкой соглашений о совместных с Польшей и Венгрией действиях. Партия Глинки также получила приказ решительно выступить с требованием автономии Словакии. Послам Польши и Венгрии были даны заверения в том, что Гитлер не согласится с какими-либо гарантиями для Чехословакии до тех пор, пока не будут решены все остальные вопросы, связанные с национальными меньшинствами{201}. В этот же день немецкая пресса получила приказ продолжить кампанию протестов против так называемого «преследования» немцев в Чехословакии. Одновременно печать должна была подчеркивать, что Германия не намерена вести дискуссии с Прагой, как этого, несомненно, желает последняя{202}. В британских архивах сохранилось свидетельство болгарского царя Бориса, который в ночь с 20 на 21 сентября долго убеждал Гитлера и Геринга в том, что они не могут рассчитывать на изолированную войну с Чехословакией. Существует угроза мировой войны, в которой главную опасность для Германии будет представлять Советский Союз. И хотя Германия, возможно, сможет первоначально добиться успехов в войне с Западом, сила русских в этой войне будет решающей. Ресурсы России неисчерпаемы, и они будут полностью использованы для ведения войны, в то время как Германия вскоре исчерпает свои. У Бориса создалось впечатление, что от этого Гитлеру стало не по себе, хотя он и не согласился с его выводами. Английскую дипломатию этот разговор заинтересовал настолько, что она дважды проверяла сообщение о нем{203}. Пока Гитлер имел дело со сторонниками политики «умиротворения», его агрессивность не знала границ. Однако в действительности он опасался возможности создания правительства народного фронта в Праге и советской помощи Чехословакии. Гитлер выполнил свое обещание, данное Н. Чемберлену, не совершать нападения на Чехословакию, пока идут переговоры. Гитлеровская разведка располагала точными сведениями о ходе и результатах заседаний Политического комитета Бенеша. Гитлер сохранял твердую надежду, что все получит без войны. Но он дал понять, что если в Праге будет установлено правительство народного фронта, то Германия немедленно нападет на Чехословакию.

Некоторые дипломаты отмечали в своих сообщениях из Праги усиление пораженческих настроений, в армии и правительстве. Генеральный штаб и министерство иностранных дел Чехословакии считали, что необходимо принять условия Лондона. В. де Лакруа рассчитывал, что в конце концов правительство примет их. Он полагал, что после этого кабинет [89] М. Годжи падет и на смену ему, видимо, придет правительство чиновников или же новый кабинет во главе с тем же М. Годжей. Однако народные массы не желали уступать, и дипломаты в своих сообщениях единодушно приписывали это влиянию коммунистов{204}.

Совещания коалиционных партий должны были закончиться примерно к 17 часам. Около 18 часов в Граде у президента вновь должен был собраться Политический комитет. У некоторых министров создалось впечатление, что «президент и Р. Бехине постепенно склоняются к тому, чтобы избавиться от балласта немецкого вопроса»{205}. Незадолго до 20 часов посланникам Англии и Франции был вручен уклончивый ответ на их ноту от 19 сентября. Б. Ньютон сразу же отверг его как неудовлетворительный и заявил К. Крофте, что другой ответ должен быть готов в течение ночи. М. Годжа сообщил все это Политическому комитету и попросил, чтобы министры в случае необходимости были «под рукой». После того как министры разошлись, Э. Бенеш, М. Годжа, Р. Бехине и К. Крофта остались в зале совещаний. Начиналось главное действие чехословацкой драмы. [90]