Источники для истории восстания

Чтобы закончить вводную часть нашей работы, нам необходимо еще остановиться хотя бы вкратце на наших источниках, тем более, что некоторые из них представляют собою рукописи, никем еще не описанные, а потому почти никому неизвестные.

Основными источниками для освещения событий 1821–1825 гг. для нас послужили два сочинения Мухаммед Я'куба Бухарского, одного из 12 сыновей уже упоминавшегося выше второго представителя мангытской династии Даньял-аталыка. Одно из этих сочинений, отчасти уже цитировавшееся выше, носит название «Гульшен-аль-мулюк» (Цветник царей), а другое называется самим автором просто Рисале (Трактат).

До настоящего времени в специальной литературе было принято считать, что «Гульшен-аль-мулюк» представлен единственной рукописью (unicum), хранящейся в Гос. Публичной Библиотеке УзССР в Ташкенте и описанной в конце 80-х гг. прошлого столетия Е. Калем.{147} Однако летом прошлого (1935) года мне удалось обнаружить в Институте востоковедения Академии Наук другой, никем еще не упоминавшийся список того же сочинения, представленного здесь в несколько иной редакции.{148} Хотя редакция ленинградской рукописи является сокращенной по сравнению с ташкентской, однако сокращение произведено целиком за счет первой части (период до мангытов), носящей компилятивный характер и не представляющей, поэтому, особой ценности. [45]

Что касается основной своей части, относящейся к описанию событий, современных автору (конец XVIII и первая треть XIX в.), то обе рукописи — ташкентская и ленинградская — представляются приблизительно одинаковыми по объему, хотя редакции их различны. В ленинградской рукописи содержится некоторое число подробностей, непредставленных в ташкентском списке и, отчасти, наоборот. Во всяком случае обе рукописи содержат две различные взаимно пополняющие одна другую редакции одного и того же труда, не всегда между собою согласные, а потому в одинаковой степени важные для изучения интересующих нас событий. Некоторые из вариантов обеих редакций будут приведены ниже при изложении фактической стороны восстания.

Из отдельных мест сочинения видно, что автор являлся не только современником описываемых им событий, но участвовал во многих из них лично,{149} вследствие чего свидетельство его приобретает для нас особую ценность.

Составление своего труда Мухаммед Я'куб закончил в начале 30-х гг. XIX в.{150}

Другое сочинение того же автора — Рисале — не имеет первой, вводной части, посвященной истории Бухары до мангытов. Рисале начинается с изложения родословной мангытской династии и обстоятельств, предшествовавших воцарению ее в 1747 г.

Несмотря на иной план расположения материала и меньший объем сочинения, автор, говоря об интересующих нас событиях первой четверти XIX в., во многом повторяет сказанное им в Гульшен-аль-мулюк, давая иногда существенные дополнения, а иногда даже излагая события в иной последовательности. Таким образом Рисале является в известной своей части третьим вариантом сочинения Мухаммед Я'куба о событиях 1821–1825 гг., что, наряду с положительной стороной, имеет также отрицательную, в значительной мере затрудняя задачу установления подлинного порядка событий и их действительной причинно-следственной связи. [46]

Сопоставление данных Мухаммед Я'куба с другими современными ему авторами, например, с хивинскими или ферганскими историками, в той части, где последние говорят об одних и тех же событиях (например, хивинские набеги на Бухару), показывает, что сведения нашего автора отличаются значительной точностью и достаточно объективны. Таким образом, с фактической стороны оба сочинения Мухаммед Я'куба заслуживают известного доверия, хотя и страдают многими неясностями в силу чрезмерного схематизма изложения, особенно в непосредственно интересующей нас части рассказа.

Написаны сочинения Мухаммед Я'куба довольно простым таджикским, понятным каждому грамотному таджику, языком, без излишних арабизмов и вычурных выражений.

Другим современником, оставившим нам некоторые записи о китай-кипчакском восстании, является кокандский историк Мухаммед Хаким-хан-торе, сын известного кокандского шейх-уль-ислама Ма'сум-хана. Подобно Мухаммед Я'кубу, автор лично наблюдал некоторые из описываемых им событий в период царствования Омар-хана Кокандского (1809–1822). Изгнанный из Коканда с вступлением на престол Мадали-хана (1822–1843), автор совершил путешествие через Россию в Мекку, откуда возвратился затем в Бухару и Шахрисябз и там в 40-х гг. XIX в. написал свое сочинение.

Труд Мухаммед-Хакима, носящий название «Мунтахаб-ат-таварих» (Избранные истории), дошел до нас как в своем персидско-таджикском подлиннике, так и в среднеазиатско-тюркском (чагатайском) переводе, который отчасти справедливо было бы назвать версией.{151}

Сопоставление имеющейся в Институте востоковедения Академии Наук персидской рукописи Мунтахаб-ат-таварих{152} [47] с чагатайским переводом того же сочинения показывает, что мы имеем дело с некоторого рода двумя вариантами одного и того же сочинения, в ряде мест не вполне совпадающими между собою,{153} а поэтому требующими особо внимательного критического отношения, в частности, и по вопросу о событиях 1821–1825 гг.

Заслуживает внимания с нашей точки зрения также труд Мухаммед мир Алима Бухарского, носящий название «История эмира Насруллы» и написанный (на персидском языке), повидимому, в 30-х гг. XIX столетия.{154} Во время правления Насруллы автор состоял на службе правителя Хузара (Гузара), по поручению которого он и составил свое сочинение, начав его с описания событий второй половины XVIII в. и закончив первыми годами правления Насруллы.

В сочинении имеется отдельная глава «о возмущении беспутных китаев и кипчаков» (лл. 68а — 88а), где наряду с [48] интересующими нас фактами автор описывает также события, не имеющие непосредственного отношения к нашей теме. Язык сочинения мир Алима необычайно витиеват и цветист, изложение отличается большой многословностью и множеством риторических украшений. Наряду с фактами, известными нам и из других источников, мир Алим дает также некоторые новые детали, отчасти дополняющие и подтверждающие рассказы других современников.

Труд мир Алима, так же как и большинство других среднеазиатских авторов XVIII — XIX вв., остается в нашей востоковедной литературе пока не использованным.{155}

К числу авторов, касающихся интересующих нас событий, относится также мирза Шемс Бухарский, написавший свои мемуары в Оренбурге в 1860 г. по просьбе проф. В. В. Григорьева.

В. В. Григорьев издал текст сочинения мирзы Шемса и дал его русский перевод с довольно обильными примечаниями, в большинстве не относящимися, впрочем, к занимающим нас фактам.{156}

Записки мирзы Шемса носят характер личных воспоминаний по поводу наблюдавшихся им событий первой трети XIX в., записанных, однако, спустя лишь традцать с лишним лет.

Несмотря на ряд интересных и важных подробностей, сообщаемых мирзой Шемсом по интересующему нас вопросу, крупным недостатком его сочинения является обилие анахронизмов и значительная бессвязность изложения, часто подрывающие доверие к рассказу автора. Таким образом хотя «Записки» мирзы Шемса и являются одним из необходимых и ценных источников, однако, они нуждаются в значительных дополнениях и коррективах на основании свидетельств других современников. Совершенно своеобразный интерес представляет для наших целей «История эмира Хайдера» (Тарих-и-эмир Хайдер), составленная Ибадуллою и Мухаммед Шерифом. С единственной, еще [49] никем не описанной, рукописью этого сочинения мне удалось ознакомиться, благодаря любезному содействию проф. А. Э. Шмидта, во время моей поездки в Ташкент в конце 1936 г.{157}

Время составления «Истории эмира Хайдера» неизвестно.

В конце своего труда авторы сообщают, что вторую часть (дефтер) своего сочинения они намерены посвятить истории царствования эмира Насруллы (1827–1860),{158} из чего можно заключить, что данное сочинение писалось, повидимому, или во время царствования названного эмира, или даже при его преемнике.

В одном из специальных среднеазиатских органов{159} встречается, между прочим, упоминание о «подробной истории Шах-Мурада и Хайдера, по имени «Мултакыт-ат-таварих», составленной при эмире Хайдере двумя лицами: Мухаммед Шерифом и Ибадуллой». Список указанного сочинения принадлежал в 1915 г. некоему Мухаммед-ходже, жителю города Бухары.

Сопоставление приведенных здесь данных о сочинении «Мултакыт-ат-таварих» с тем, что известно нам о ташкентской рукописи «Истории эмира Хайдера», показывает, что речь идет об одном и том же сочинении, упоминающемся лишь под двумя различными названиями.

Является ли ташкентская рукопись тем самым списком, который принадлежал в 1916 г. Мухаммед-ходже, или она представляет другой список, выяснить не удается. Что касается утверждения о том, что рассматриваемый труд был составлен при эмире Хайдере, то оно основано, повидимому, на каком-то недоразумении, так как приведенные выше слова ташкентской рукописи показывают, что сочинение было составлено во всяком случае не ранее, чем на бухарский престол вступил эмир Насрулла.

Сочинение Ибадуллы и Мухаммед-Шерифа делится авторами на дастаны — рассказы — числом 81. Изложение событий начинается с правления Субхан-Кули-хана Бухарского (1680–1702). Второй дастан посвящается истории Надир-шаха. [50] Заканчивается труд сообщением о последниях днях и смерти эмира Хайдера в раби 1 1242 г. х. (октябрь 1826 г.).

Сведения о восстании китай-кипчаков содержатся в последней части сочинения, именно в дастанах 70, 71, 72, 73, 77, 78 и 79.{160} Почти каждый из своих рассказов авторы начинают словами: рави гуяд  — «рассказчик говорит», что должно, как будто, указывать на заимствованный характер сведений. В одном месте своего сочинения авторы прямо ссылаются на слова «некоторых жителей Самарканда». Характер сообщаемых сведений заставляет полагать, что они в значительной своей части исходят от непосредственных участников и очевидцев событий, чем только и можно объяснить наличие целого ряда подробностей и имен, прослеживаемых отчасти и по другим источникам.

Помимо наличия некоторых элементов фантастики, как, например, рассказ об участии небесных сил в поражении китай-кипчаков под Самаркандом,{161} к числу недостатков труда Ибадуллы и Мухаммед-Шерифа следует отнести также полное отсутствие хронологических данных и пристрастие авторов к отдельным мелким эпизодам в ущерб освещению основных событий.

В противоположность сухому изложению фактов и событий, какое мы встречаем у всех предыдущих историков, Ибадулла и Мухаммед Шериф стремятся придать своему повествованию форму живого занимательного рассказа, и с этой точки зрения их труд приближается скорее к определенному литературному жанру иранских дастанов, чем исторических хроник.{162}

Не лишено для нас некоторого интереса также сочинение ферганского историка Аваз Мухаммеда, под названием Джехан-нама, написанное в 1284–1868 г.{163} Джехан-нама представляет [51] собою труд по всемирной истории, понимаемой в обычных рамках средневековой мусульманской историографии. Лишь в последних заключительных главах автор сообщает ряд подробностей по истории Коканда и Бухары и в том числе некоторые сведения о китай-кипчакском восстании, впрочем заимствуя частично свои сведения из «Мунтахаб-ат-таварих» Мухаммед Хакима. Как бы ни были скудны собственные сведения Аваз Мухаммеда о событиях 1821–1825 гг., рассказ его любопытен с точки зрения характеристики того необычайного интереса, какой проявлялся среднеазиатскими историками к восстанию китай-кипчаков.{164}

Чтобы заключить нашу краткую характеристику источников, следует добавить, что в нашем распоряжении имеются только материалы, исходящие из враждебного восставшим лагеря, и нет ничего, что характеризовало бы отношение к данным событиям со стороны самих участников восстания. При таких условиях понятно, что наши источники изображают не столько историю восстания, сколько историю его подавления бухарскими феодалами, вследствие чего многие важные для нас моменты внутренней жизни восставшего района остаются совершенно не освещенными. В связи с этим понятно также, что наши историки не могут останавливаться с одинаковым вниманием на всех известных им фактах, а берут главным образом те из них, которые рисуют с наиболее благоприятной, по их мнению, стороны действия эмира и его приближенных.

Сказанного вполне достаточно, чтобы судить о трудностях, с какими связано изучение интересующего нас вопроса о мианкальском восстании 1821–1825 гг. Фрагментарный характер необычайно скудного противоречивого и дефектного рукописного материала, разбросанного к тому же между Ленинградом и Ташкентом и еще никем не исследованного, ставит перед нами ряд вопросов текстологического и источниковедческого характера, разрешение которых в том или ином виде является [52] необходимым предварительным условием для уяснения истории самого восстания, его социальной базы и движущих сил.

Что касается русской и западноевропейской литературы по интересующему нас вопросу, то она ограничивается одним из указанных вьппе примечаний В. В. Григорьева, где о восстании приведено всего лишь несколько малозначительных строк.{165}

Глухое упоминание о китай-кипчакском восстании встречается в цитировавшейся выше статье А. Д. Гребенкина, составленной в конце 60-х или начале 70-х гг. XIX в.{166} Сведения современной узбекской исторической литературы по данному вопросу сводятся также буквально к нескольким малозаметным строкам.{167}