Планы на бумаге и в жизни
Примерно год немецкий генштаб составлял план нападения на СССР. Тысячи страниц были исписаны, сотни карт исчерчены стрелками, испещрены пометками. Все искусство опытнейших генштабистов было пушено в ход, чтобы разработать уникальный по своим масштабам и по своей коварности план атаки против миролюбивой страны социализма. Ни в одном другом военном плане не объединились с такой ясностью замыслы нацистской верхушки и генеральской клики. И одно лишь это заставляет нас присмотреться к деятельности зловещей гитлеровской «лаборатории войны».
В июле 1940 г. начальник штаба 18-й армии генерал-майор Эрих Маркс получил от генштаба сухопутных сил задание разработать общую идею военной кампании против Советского Союза. В этот момент 18-я армия находилась в резерве и Маркс мог спокойно заняться работой.
Маркс предложил следующую, в достаточной мере авантюристическую, идею: исходя из гудериановской концепции мощного танкового прорыва, он рекомендовал образовать одну основную ударную группу на южном фланге, а именно против Украины{317}. Эта группа должна была прорваться из Румынии через всю Украину в Донбасс и затем резко повернуть на север — на Москву и Горький. Этим маневром она должна была вынудить советские войска, стоящие от Балтийского моря до верховьев Днепра, начать бои «с перевернутым фронтом», будучи отрезанными от своих тылов. Затем Маркс изменил свой замысел: в плане, официально представленном в ОКХ, он предложил сформировать две ударные группы, которые должны были выйти на линию Ростов-на-Дону — Горький — Архангельск. [192]
Эти идеи, внесенные Марксом, подверглись обсуждению на ряде оперативных совещаний с участием Гитлера, Браухича, Гальдера и других генералов. В результате возник новый вариант. 3 сентября 1940 г. пост первого обер-квартирмейстера генштаба (т. е. начальника оперативного управления) занял генерал Паулюс. Вводя Паулюса в курс дела, Гальдер дал ему следующие директивы: разработать точный план вторжения, рассчитывая на участие 130–140 немецких дивизий. Цель вторжения была определена Гальдером так: разгром советских частей в западной части СССР и предотвращение их отхода в глубь страны; выход на линию Волга — Архангельск с тем, чтобы советская авиация лишилась возможности бомбить Германию.
Паулюс избрал несколько иной вариант, чем Маркс. Он наметил в качестве предварительной цели линию Ленинград — Смоленск — Киев. Паулюс считал необходимым создать три группы армий: «Север» — с целью наступления на Ленинград; «Центр» — наиболее сильную — с целью наступления на Минск — Смоленск; «Юг» — с целью выхода на Днепр у Киева. В течение ноября 1940 г. генштаб провел ряд штабных игр в Сен-Жермене. К учениям были привлечены видные военачальники, в том числе Рундштедт, Гальдер, начальники штабов армий. 5 декабря 1940 г. Гальдер доложил Гитлеру итоги предварительной работы генштаба. Текст этого доклада сохранился{318}.
«Начальник генштаба докладывает о запланированной операции на Востоке. Сначала он докладывает о географических основах. Важнейшие центры военной промышленности находятся на Украине, в Москве и Ленинграде. Кроме того, Украина — центр обильного производства сельскохозяйственных продуктов. Весь район операций делится Припятскими болотами на две части — северную и южную. В последней части дороги плохи. Лучшие шоссе и железные дороги в районе Варшава — Москва...Из предусмотренных трех групп армий северная должна двигаться на Ленинград, центральная — через Минск на Смоленск, южная — с главным ударом на Киев. В последней группе одна армия выступит из р-на Люблин, другая — из р-на Львов, третья — из Румынии. Конечная цель — Волга и район Архангельска. Всего должно быть введено в бой 105 пехотных и 32 танковые и мотодивизии, причем значительные части (две армии) сначала будут в резерве».
Если следовать пресловутой теории, будто Гитлер решал все сам и никого не слушал, надо было ожидать, что фюрер тут [194] же бросит план Гальдера в корзину. Ничуть. Протокол фиксирует: «Фюрер заявляет, что он согласен с доложенным оперативным замыслом».
Девять лет спустя Гальдер в своей книге «Гитлер как полководец» будет утверждать, что за план похода в Россию отвечает лишь сам Гитлер, что он «никогда не сообщал своих намерений командующим армиями, флотом и ВВС, которым было поручено руководство военными операциями»{319}. В действительности план «Барбаросса» (как и все другие планы вермахта) является синтезом идей Гитлера и планов и расчетов самого генштаба.
Заслушав доклад Гальдера 5 декабря, Гитлер ограничился лишь несколькими замечаниями. Он подчеркнул, что надо помешать Советской Армии отойти вглубь (идея генерала Маркса). Танковые ударные группы Гитлер хотел разместить на внутренвих флангах групп «Север» и «Центр», т. е. создать здесь наиболее сильную группу прорыва. «Наступающая на Москву группа должна быть сделана такой сильной, чтобы она могла затем повернуть на север»{320}. Число дивизий (130–140) он одобрил.
Через несколько дней Гитлер совещается с Йодлем и снова обсуждает план «Барбаросса». План генштаба кажется ему вполне логичным, поскольку он позволит, пробив советскую оборону, углубиться на восток, а затем повернуть на Ленинград и Украину для завершения полного разгрома Советской Армии. Гитлер снова повторяет свою идею о том, что главная группировка должна быть севернее Припятских болот. Заодно он роняет любопытное замечание: «В 1941 году мы должны закончить решение всех континентальных европейских проблем»{321}. 18 декабря издается знаменитая директива № 21 — «операция Барбаросса», предусматривавшая окончание всех приготовлений к 15 мая 1941 г.
Основная «идея» плана «Барбаросса» сводилась к следующему: «Немецкие вооруженные силы, — начиналась директива, — должны быть готовы к тому, чтобы еще до окончания войны с Англией победить путем быстротечной военной операции Советскую Россию».
Для этой цели «находящиеся в западной части России войсковые массы русской армии должны быть уничтожены в смелых операциях с глубоким продвижением танковых частей. [195]
Следует воспрепятствовать отступлению боеспособных частей в просторы русской территории.
Затем путем быстрого преследования должна быть достигнута линия, с которой русская авиация уже не будет в состоянии совершать нападения на германские области. Конечной целью операции является отгородиться от азиатской России по общей линии Архангельск — Волга. Таким образом, в случае необходимости остающаяся у России последняя промышленная область на Урале сможет быть парализована с помощью авиации»{322}. Далее ставились задачи для родов войск и особо указывалось на крайнюю секретность всех приготовлений.
В какой же срок Гитлер и его генералы собирались осуществить «операцию Барбаросса»? Ответ на этот вопрос ярко характеризует глубоко авантюристический смысл всего гитлеровского плана, базировавшегося на грубейшей переоценке своих сил и классовой слепоте главарей «третьего рейха».
31 июля 1940 г. Гитлер заявил Гальдеру: «Чем скорее мы разгромим Россию, тем лучше». И дальше: «Пять месяцев на операцию»{323}. Когда же оперативный план был передан на разработку в генштаб, то хваленые генералы вместе с хвалеными разведчиками немедленно стали сокращать сроки. Генерал Маркс в своем проекте назвал срок 9–17 недель. Вслед за этим в генштабе стали называть еще более короткие сроки, а именно максимум 16 недель. Потом Браухич говорил об — 8 неделях. В беседе с фельдмаршалом Боком и Гитлер заявил, что Советский Союз будет разгромлен в 6 недель, а может быть даже в 3 недели{324}.
Эта слепота была не случайной. В течение долгих лет нацистская пропаганда так рьяно вопила о «слабости России», «неустойчивости советского строя», что этому поверили даже те лжецы, которые сами выдумывали подобные басни. Тут не помогли никакие усилия гитлеровской разведки, которая сама смотрела на нашу страну через коричневые очки нацистской идеологии.
Подготовка «Барбароссы» была предпринята немецким командованием и в экономической области. Эта черта отличает ее от других этапов развития гитлеровской агрессии. Ни к одному из своих походов фюрер и генералы не готовились столь фундаментально. [196]
Специально созданный «экономический штаб Ост» (под шифром «штаб Ольденбург») должен был заняться экономической эксплуатацией оккупированных территорий. Передним были поставлены две задачи: а) сопровождение передовых частей сразу за линией фронта с целью предупредить уничтожение продовольственных запасов и обеспечить вывоз важных товаров; б) управление оккупированными промышленными районами и эксплуатация экономических районов{325}. С этой целью «штаб Ольденбург» был подразделен на пять экономических инспекций, двадцать три экономические команды и двенадцать подотделов.
За этой педантичной предусмотрительностью скрывался не только план грабежа советского народного хозяйства. В протоколе заседания «штаба Ольденбург» от 2 мая 1941 г. имеется запись, от которой могут пойти мурашки по телу: «1. Война может продолжаться только в том случае, если в третьем военном году (считая с сентября 1939 г. — Л. Б.) все германские вооруженные силы будут обеспечены продовольствием за счет России.
2. Десятки миллионов людей будут обречены на голодную смерть, ежели мы извлечем из страны все необходимое для нас»{326}.
Для нормального человека было бы кощунством даже слушать такие людоедские заключения. Для Геринга же это само собой разумелось, поскольку его мнение было таково: «В интересах долговременной экономической политики все вновь оккупированные территории на Востоке будут эксплуатироваться как колонии и при помоши колониальных методов»{327}.
Планирование бесчеловечности. Так, и только так, можно назвать следующую группу военных приготовлений, предпринятых немецким военным командованием. Это одна из самых позорных страниц в истории немецкого генералитета. Но ее нельзя вырвать из книги, именуемой «вторая мировая война».
Сегодня, оправдываясь и скрываясь от ответственности, оставшиеся в живых генералы вермахта дружным хором утверждают, что армия, как таковая, не имела никакого отношения к тем зверствам, которые совершались на оккупированных территориях. Кто виноват? Гитлер. СС. Гестапо. А генералы нет.
В те годы они думали по-иному. И действовали по-иному. 13 марта 1941 г. Кейтель издал специальный приказ под [197] названием «Об особых областях». 6 мая ОКХ разработало приказ об обращении с гражданским населением на Востоке. 12 мая последовал приказ Кейтеля «Об обращении с захваченными в плен советскими политическими и военными работниками». 13 мая была разослана другая директива, поименованная «О применении военной юрисдикции в районе «Барбаросса» и об особых мероприятиях войск». Позднее (16 сентября) эти приказы были дополнены директивой «О коммунистическом повстанческом движении в оккупированных областях». Эта серия директив представляет собой чудовищную по своей холодной циничности разработку системы расправы, которую ОКВ собиралось ввести (и ввело!) в норму поведения немецких войск на советско-германском фронте.
Первая из этих директив устанавливала, что исполнительная власть на театре военных действий осуществляется верховным главнокомандованием, а по его уполномочию — командующими группами армий. Однако с самого начала устанавливалось также, что «на театре военных действий рейхсфюрер СС получает по поручению фюрера специальные задачи по подготовке политического управления, которые вытекают из окончательной и решительной борьбы двух противоположных политических систем»{328}. Тем самым ставился знак равенства между действиями военного командования и эсэсовского руководства, которое могло «выполнять специальные задачи» в сотрудничестве с армией.
Второй приказ, разработанный уже не Кейтелем, а Браухичем и Гальдером, предусматривал применение суровых мер ко всем «враждебным элементам». Таковыми объявлялись все, «кто принимает участие или собирается принимать участие во враждебных актах; те, кто своими действиями создает прямую опасность для войск или сопротивляется действием германским вооруженным силам». Заподозренные лица должны были доставляться к офицеру, имеющему право их расстрела. Разрешались также коллективные репрессии против населенных пунктов, «откуда предпринимаются... враждебные нападения любого рода». Наконец, приказ предписывал не предавать суду тех солдат вермахта, которые совершат «наказуемые акты» на оккупированной территории, «будучи движимы озлоблением... против еврейско-большевистской системы»{329}.
Приказ от 12 мая 1941 г., который получил зловещую известность как «приказ о комиссарах», гласил: [198]
«1. Политические деятели и руководители (комиссары) подлежат ликвидации.2. Если они будут захвачены в плен армией, то любой офицер, имеющий право дисциплинарного наказания, должен принять решение о ликвидации данного лица. Для такого решения достаточен факт, что данное лицо было политическим функционером.
3. Политические комиссары не признаются военнопленными и подлежат ликвидации не позднее чем в транзитных лагерях. Никакого транспорта в тыл»{330}.
Следующая директива (от 13 мая 1941 г.) узаконивала драконовские мероприятия по отношению к советскому населению. Все лица, заподозренные в «неприязненных действиях», должны были подвергаться немедленным репрессиям по таким правилам:
«Там, где будет пропущено время для подобных мероприятий или где они сразу были невозможны, заподозренные элементы должны быть немедленно доставлены офицеру. Последний решает, должны ли они быть расстреляны»{331}.
Наконец, директива от 16 сентября предусматривала установление террористического режима под предлогом борьбы с партизанами:
«Чтобы в корне задушить недовольство, необходимо по первому поводу, незамедлительно, принять наиболее жесткие меры, чтобы утвердить авторитет оккупационных властей... При этом следует иметь в виду, что человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит и что устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости»{332}.
В основе этой директивы лежал так называемый кодекс Штюльпнагеля — метод, разработанный командующим немецкими оккупационными войсками во Франции генералом Отто фон Штюльпнагелем (одним из членов знаменитой генеральско-промышленной семьи) и начальником его штаба полковником Гансом Шпейделем. После убийства французскими патриотами одного немецкого солдата в Париже Штюльпнагель объявил заложниками «всех французов, содержавшихся в заключении германскими властями», и предупредил, что «если произойдет новый инцидент, то некоторое число этих заложников в зависимости от серьезности покушения подлежит расстрелу». С этого момента начались массовые расстрелы заложников. (Всего было умерщвлено свыше 29 тыс. человек.) [199]
«Кодекс Штюлышагеля» был перенят генералом Фалькенхаузеном в Бельгии, Фалькенхорстом — в Норвегии. В Польше по этому «генеральскому рецепту» действовал Ганс Франк, казнивший за годы нацистского владычества 34098 человек. Для плана «Барбаросса» идеи Штюльпнагеля были официально подтверждены Кейтелем и проводились в жизнь командующими армиями и группами армий. Так, 12 июня 1941 г. генерал Манштейн приказал своим войскам принимать беспощадные меры против «большевистских подстрекателей, партизан, саботажников и евреев». Такие же приказы издавали Рундштедт, Лееб, Рейхенау, Буш.
7 декабря 1941 г. Кейтелем был издан приказ «Ночь и туман», разрешивший тайную депортацию гражданских лиц — участников Сопротивления с оккупированных территорий в Германию для расправы с ними в концлагерях. Результаты действия этих приказов слишком хорошо известны. С полным правом английский юрист лорд Рассел констатировал в своей книге «Проклятье свастики»: «С момента вступления германских войск в Россию и вплоть до изгнания последнего нациста всюду, где только ступала нога немецкого солдата или эсэсовца, совершались тысячи преступлений невообразимой жестокости против стариков, женщин, детей». И в организации этого массового истребления германский генералитет повинен не меньше, чем Гиммлер, Гейдрих и другие палачи из своры СС.
В Нюрнберге Кейтель пытался отрицать свою причастность к преступлениям, надеясь, по-видимому, что документы не сохранились. Но он тут же был изобличен советским обвинителем Р. А. Руденко.
Руденко. Вы помните это положение, основное положение приказа, что «человеческая жизнь абсолютно ничего не стоит»?Кейтелъ. Да.
Руденко. Вы подписывали этот приказ с этим утверждением?
Кейтелъ. Да... Эти слова в приказе не стоят...
Руденко. Вы говорите, что эти слова не стоят в приказе?
Кейтелъ. Насколько я знаю, там так не написано.
Тогда Руденко напомнил Кейтелю, что в январе 1946 г. тот же Кейтель на допросе заявил: «Эту фразу я должен признать подлинной, но ее фюрер сам лично сюда включил».
Руденко. Теперь вы вспомнили? Вы так ответили?{333} [200]
Кейтель был вынужден признаться. А когда его заставили прочитать вслух текст этого приказа, обнаруженного в архивах ОКВ, то он был приперт к стенке. Кейтель медленно читал этот текст, в том числе указание убивать за одного немецкого солдата 50–100 коммунистов.
Руденко. За одного немецкого солдата?Кейтелъ. Это я знаю, и это я видел здесь.
Руденко. Я вас спрашиваю: подписывая этот приказ, вы этим самым высказывали и свое мнение об этих жестоких мероприятиях, то есть были согласны с Гитлером?
Кейтель. Я этот приказ подписал, однако те числа, которые там указаны, являются личными изменениями в приказе, именно личными изменениями Гитлера.
Руденко. А какие числа вы представили Гитлеру?
Кейтель. Пять — десять человек...
Руденко. Значит, у вас расхождение с Гитлером было только в числах, а не по существу?
Кейтель. Смысл был таков, что для достижения устрашающего воздействия за жизнь одного немецкого солдата необходимо было потребовать несколько человеческих жизней...{334}
Конечно, и в былых войнах имели место зверства захватчиков. Но еще никогда они не планировались заранее как норма поведения оккупационных войск. Этот особый, небывалый вид военного планирования полностью совпадал с намерениями нацистского партийного руководства, которое готовилось к массовому истреблению народов Советского Союза. Впрочем, у Вильгельма Кейтеля была своя собственная философия войны. Еще в 1938 г. он составил обширный меморандум «Ведение войны как организационная проблема» (документ ОКБ № 647/38, сов. секретно, 19 апреля 1938 г.), к которому было приложено дополнение под симптоматичным заглавием «Что такое война будущего». Автором проекта был Йодль, окончательная редакция принадлежала Кейтелю. В этом программном сочинении указывалось, например:
«Война будет вестись всеми средствами, не только оружием, но и средствами пропаганды и экономики. Она направляется против вражеских вооруженных сил, против источников материальной силы противника, против духовных сил его народа. Главный принцип ее ведения: «Необходимое не требует обоснования»{335}.
«Приказ о комиссарах» и подобные ему распоряжения ОКВ и ОКХ не были чем-то чужеродным для такой войны. На том [201] же «приказе о комиссарах» стоит индекс ОКВ (штаб оперативного руководства, отдел L. IV/Qu, № 44822/44). В своих инструкциях генералы вермахта мало чем уступали генералам СС. Так, генерал-фельдмаршал фон Рейхенау писал: «Солдат на Востоке ведет бои не только по правилам войны, но является носителем безжалостной расовой идеи»{336}.
...Когда война окончится, то генералы вермахта станут оправдываться, что «ни о чем не знали» и что все зверства чинили войска СС. Уже в Нюрнберге эта ложь была опровергнута документами и показаниями свидетелей. В том же Нюрнберге после одного из судебных заседаний, на котором шла речь о соучастии Кейтеля в злодейском истреблении партизан, военнопленных и мирных жителей, даже Геринг не вытерпел. Он заметил во время беседы со своими соумышленниками:
— Послушайте, ребята, между нами говоря, он обо всем знал...{337}
Много лет спустя западногерманский историк Вальтер Герлиц выпустил книгу под заголовком «Кейтель — преступник пли офицер?». Еще древние софисты из школы Зенона умели поставить вопрос так, что на него нельзя было ответить правильно. Герлиц, пытаясь обелить Кейтеля, подсказывает своему читателю: нет, Кейтель немецкий офицер, а поэтому не преступник. И вообше, пишет Герлиц, «сомнительно, чтобы исполнение долга (Кейтелем) возможно судить масштабами суда земного». Эти софизмы давно разоблачены: суд над военными преступниками совершила сама история, а на дилемму Герлица она ответила: Кейтель — и преступник, и немецкий офицер. Гитлер и Кейтель объединили эти два понятия в одно. Тщательно готовясь к ведению «войны на уничтожение», Кейтель и Браухич в меру своих сил и возможностей шли в ногу с такими деятелями нацистского режима, как Розенберг, Гиммлер, Штрейхер, Гейдрих. Не надо забывать, что ОКБ и генштаб действовали не в безвоздушном пространстве. Параллельно с ними необходимые подготовительные меры к «Барбароссе» принимали все ведомства нацистского государства и партии. В частности, уже было предрешено создание специального министерства по делам территорий, которые будут захвачены. Министром должен был стать Альфред Розенберг.
В осуществлении программы бесчеловечности особую роль сыграли специально созданные войска СС — детище Гиммлера [202] и генералитета. Еще в 1934 г., во время сговора генералов с Гитлером против Эрнста Рема, по согласованию с генштабом Гиммлер сформировал из своей эсэсовской черной своры одну дивизию войск СС. Войска СС предназначались для решения специальных задач и, как пояснил в своих послевоенных мемуарах генерал войск СС Хауссер, для «борьбы с большевизмом»{338}.
С момента начала войны число дивизий СС стало быстро расти. В 1939 г. их было четыре, в 1940 г. — шесть, в 1941 г. — семь, к концу войны — более сорока. Их отличительной чертой был особый метод формирования: в них набирали нацистов не только из Германии, но из других стран Европы (Голландии, Бельгии, Норвегии). Это дало впоследствии возможность генералу Гудериану утверждать, что войска СС были «провозвестниками европейской идеи»{339}.
В чем же заключалась суть этой «идеи»? Войска СС стали гвардией вермахта. Дивизии СС совмещали решение чисто военных задач с зверствами самого утонченного характера. Во Франции дивизией СС «Рейх» была учинена кровавая расправа в Орадуре, в Советском Союзе дивизии «Викинг», «Адольф Гитлер», «Тотенкопф» («Мертвая голова») вместе со специальными «эйнзацкомандами» СС создали себе зловещую репутацию палачей наивысшего класса. Приложив руку к созданию войск СС, германские генералы еще крепче связали себя с коричневой кликой.
Те, кто вел историческую борьбу против гитлеризма и одержал победу, имеют моральное право и даже моральное обязательство судить тех, кто в летние дни 1941 г. пытался осу-гоествнть свои черные замыслы. В ходе этого невидимого процесса законно поставить вопросы, которые часто ставит прокуратура для выяснения полного объема преступного заговора: каковы были окончательные цели заговорщиков? Что ожидало бы мир, если бы Советский Союз не оказал решающего сопротивления и не сорвал выполнение плана «Барбаросса»?
Казалось бы, не требуется никаких особых документов, чтобы представить себе судьбу СССР в руках фашистских захватчиков. Ответ на подобный вопрос писался кровавым [203] почерком эсэсовских расстрелов, впечатывался на страницы истории гусеницами немецких танков. Многоточиями служили пулеметные очереди, а вместо восклицательных знаков «эйнзацкоманды» ставили виселицы.
Но любое злодеяние становится вдвойне страшным, когда оно заранее обдумано и хладнокровно подготовлено. В 1941 г. мир не знал, насколько расчетливо взвесили в берлинской рейхсканцелярии не только оперативные планы вермахта, но и судьбу тех стран, которые должны были стать нацистскими колониями.
16 июля 1941 г., спустя несколько недель после нападения на Советский Союз, фюрер решил созвать специальное совещание на тему: как поступить с Советским Союзом? В 3 часа дня в кабинет Гитлера вошли Геринг, Кейтель, Розенберг, Ламмерс, Борман и оставались у него до вечера.
Как всегда, Гитлер говорил больше всех. Он определил свои главные пожелания по поводу судьбы Советской страны.
«В принципе речь идет о том, чтобы правильно разделить огромный пирог, дабы мы могли: во-первых, им овладеть, во-вторых, им управлять, в-третьих, его эксплуатировать.Русские теперь отдали приказ о партизанской войне за линией нашего фронта. Эта партизанская война имеет свои преимущества: она дает нам возможность истребить всех, кто идет против нас.
Основные принципы.
Нельзя допустить существования каких-либо вооруженных сил западнее Урала, даже если для достижения этой цели нам пришлось бы вести войну сто лет. Все наследники фюрера должны знать: безопасность рейха будет обеспечена лишь тогда, когда западнее Урала нет чужеземной военной силы; охрану этого района от всех возможных угроз берет на себя Германия. Железный принцип на веки веков: никому, кроме немца, не должно быть дозволено носить оружие.
Этот принцип особенно важен. На первый взгляд кажется проще привлечь к военной помощи какие-либо другие подчиненные нам народы. Но это ошибка. Это рано или поздно обратится против нас самих. Только немец может носить оружие — не славянин, не чех, не казак, не украинец»{340}.
Затем Гитлер объявил основные территориальные требования: присоединить к Германии Прибалтику (вплоть до Двины); отдать Румынии Одессу и Бессарабию; включить в «третий рейх» Крым и «районы севернее его». Так же поступить с Республикой немцев Поволжья, Бакинским районом нефтепромыслов, Кольским полуостровом. Ленинград сравнять с [204] землей и после этого передать Финляндии. Все остальные районы подвергнуть оккупации и действовать в них по принципу: расстреливать каждого, кто хотя бы косо глянул. Это высказывание нашло особую поддержку у Кейтеля, который добавил: «Население должно знать, что каждый, кто не подчиняется, будет расстрелян».
16 июля 1941 г. Гитлер и его окружение были так уверены в победе, что с тщательностью и усердием занимались дележом «пирога». Несколько часов они провели в перебранке по поводу назначения на посты рейхскомиссаров оккупированных территорий. После споров было решено, что в Прибалтике будет хозяйничать Лозе{341}, в Москве — Каше{342}, на Украине — Кох{343}, в Крыму — Фрауэнфельд{344}, на Кольском полуострове — Тербовен{345}, на Кавказе — Шикеданц{346}.
Драматурги часто используют «острый прием»: они внезапно переносят действие на пару лет вперед, а потом не менее внезапно возвращают его назад. Мы слушаем героя и знаем, что он лжет, ибо уже видели его будущее. В сущности подобную ситуацию переживаем мы, читая протокол, который вел Мартин Борман. Мы уже заглянули с вами в будущее вплоть до 1964 г., а на страницах меморандума декламируют [205] , спорят, лицемерят и фанфаронят герои года 1941-го. Ходят, спорят и делают заявления мертвецы. Покончивший самоубийством Геринг спорит с повешенным Розенбергом. Он апеллирует к покончившему самоубийством Гитлеру. А тот дает указания казненному Кейтелю. Указания заносит в проект директивы спокойно умерший в постели Ламмерс. Все это усердно записывает пропавший без вести Борман...
Геринг и Розенберг грызутся из-за поста рейхскомиссара Москвы и области. Сюда хотят посадить Коха или Кубе, и лишь после долгой свары сходятся на Каше. А Каше так и не удалось усесться на этот пост. Как ушей своих не увидел своего дворца рейхскомиссар Кавказа группенфюрер Шикеданц. Да и Тербовену не пришлось поуправлять Кольским полуостровом. Правда, вот с Кубе обернулось иначе: свой пост он получил. Но получил его вместе с пулей, посланной ему в сердце белорусскими партизанами!
Но комически-кошмарный характер совещания 16 июля 1941 г. не лишает его серьезного значения. Там были выработаны основы «обращения» с Советским Союзом. Согласно им, разрабатывались конкретные директивы для действий отдельных рейхскомиссариатов и генеральных комиссаров.
Специально созданное министерство по делам оккупированных территорий на Востоке возглавил Альфред Розеиберг. Первое, чем занялся Розенберг, была раздача постов в будущих немецких «колониях на Востоке». В течение нескольких недель были распределены все посты генеральных комиссаров (в том числе для Свердловска и Баку), а на намеченные 1050 должностей областных комиссаров поступило 114 заявок от фюреров СА, 450 — от чиновников министерства внутренних дел и 261 — от чинов нацистского «трудового фронта»{347}.
Итак, у гитлеровских оккупантов аппетит вопреки известной поговорке приходил до еды. Летом 1941 г. в полной мере проявились самые омерзительные качества германского нацизма: безудержная жадность его заправил, заносчивость, жестокость — одним-словом, все качества «расы господ», которая уже полагала себя хозяином если не всего мира, то во всяком случае всей Восточной Европы вплоть до Урала.
В первую очередь была предопределена будущая структура тех территорий, которые рассматривались в Берлине как уже захваченные немецкими войсками. В упоении первых [206] побед не обратили внимания на ту «мелочь», что вермахт еще не дошел до Урала. Эсэсовским стратегам казалось вполне достаточно той линии, которая уже была проведена на карте, составленной в Берлине.
Согласно общему плану, захваченная вермахтом территория должна была распасться на четыре немецких рейхскомиссариата (так предполагалось «разделить пирог»){348}.
1. Рейхскомиссариат Москва (рейхскомиссар Каше, Москва).
В его составе — генеральные комиссариаты: Москва, Тула, Ленинград, Горький, Вятка, Казань, Уфа, Пермь.
2. Рейхскомиссариат Остланд (Лозе, Рига).
Генеральные комиссариаты: Эстония, Латвия, Литва, Белоруссия.
3. Рейхскомиссариат Украина (Кох, Ровно).
Генеральные комиссариаты: Волыно-Подолия, Житомир, Киев, Чернигов, Харьков, Николаев, Таврия, Днепропетровск, Ростов, Саратов и немцы Поволжья, Воронеж и др.
4. Рейхскомиссариат Кавказ (Шикеданц, Тбилиси).
Генеральные комиссариаты: Кубань, Калмыкия{349}, Ставрополь, Грузия, Армения, Азербайджан, Горский комиссариат.
Основы этого «деления» были намечены Альфредом Розенбергом — «специальным уполномоченным фюрера по централизованной разработке основных вопросов восточноевропейского пространства». Но это отнюдь не значит, что проект был личным планом Розенберга. Активное участие в этой «централизованной разработке» приняло военное командование. 25 апреля 1941 г. Кейтель сообщил Розенбергу следующее:
«От верховного командования вооруженными силами я поручаю участие в разработке этих вопросов начальнику штаба оперативного руководства вооруженных сил генералу-от-артиллерии Йодлю и в качестве его заместителя генерал-майору Варлимонту»{350}.
На суде Йодль, верный своей иезуитской тактике, заявил, что не имеет с Розенбергом ничего общего. Но он побледнел, когда советский обвинитель Покровский зачитал текст этого письма. [207]
На территории Советского Союза, подлежащей германизации, Гитлер и Гиммлер пожелали создать немецкие военные поселения, жители которых должны были стать «господствующей расой». «Мы создадим новую колониальную империю с метрополией в центре Европы», — хвастался Гиммлер{351}. Хозяевами этой империи Гиммлер видел немцев, их управляющими в отдельных колониальных областях — квислингов из западных стран, которых он хотел привлечь к эксплуатации богатств России после «окончательной победы». А население Советского Союза должно было быть переведено на положение рабов. По наметкам СС в оккупированной России всем местным жителям позволялось иметь только четырехклассное образование. Русский язык в качестве государственного подлежал запрещению. «Русские должны будут уметь только считать и писать свое имя. Их первое дело — подчиняться немцам», — требовал рейхсфюрер СС.
Наконец, как однажды заметил Гиммлер, «говоря по-военному, мы должны убивать от трех до четырех миллионов русских в год»{352}, дабы не допустить прироста коренного населения в нацистской колониальной империи. Предполагалось «закрыть детские больницы, детские сады, поощрять рост детской смертности»{353}.
В тесном кругу приближенных лиц Гитлер давал волю своим необузданным мечтам, рисуя картину немецко-фашистского господства в Советском Союзе: «Немецкие учреждения и органы власти должны иметь роскошные здания, губернаторы — дворцы, — живописал фюрер. — Что кроме этого — это другой мир, который мы оставим русским...» «Мы не должны посылать туда немецкого школьного учителя: знание грамоты русскими, украинцами, киргизами может только повредить. Немецкие врачи должны лечить только немцев...» «Мы с 150–200 миллионами немцев станем неограниченными властителями континентальной Европы»{354}. [208]
Что же собирался Гитлер сделать в континентальной Европе?
Как свидетельствуют архивные документы, была разработана целая серия планов, основанных на главном расистском требовании гитлеризма — уничтожении евреев и славян.
Расовая «теория», возведенная Гитлером в ранг государственного вероисповедания, стала одним из самых гнусных орудий фашизма в его борьбе за мировое господство. Теории, собственно, не было никакой. Все пухлые тома, сочиненные в годы нацизма в германских университетах, содержали лишь наукообразные оправдания практики истребления миллионов людей. Согласно политическим целям господствующих классов, расизм обращался то против одной, то против другой национальной группы. Когда Гитлеру надо было разжечь погромные настроения внутри страны, чтобы отравить сознание немецкого народа, Розенберг возвел антисемитизм в «науку». Надо было натравить немцев на французов — и последние были объявлены «расово неполноценными». Предстоял поход на Восток — и все славяне были зачислены в разряд «недочеловеков».
Но чем меньше сами гитлеровцы верили в свои расовые бредни, тем усерднее они их пропагандировали. Ведь при помощи подобной псевдоидеологии так удобно было натравливать народы друг на друга, отравлять души людей, приучать их к ненависти, подстрекать к взаимному истреблению. Расизм заставлял людей забывать, что они люди. Недаром этим орудием пользуются до сих пор: Генрик Фервурд и сэр Рой Веленский{355} видят в расизме лучшее средство для борьбы с африканцами; американские нацисты типа Линкольна Року-элла взяли на свое вооружение антисемитизм. Его же пытались возродить в 1960 г. подпольные инициаторы гнусных фашистских демонстраций в тридцати пяти западных странах.
Среди приспешников Гитлера было определенное разделение труда. ОКБ должно было вести войну против солдат, Гиммлер — против мирных жителей. В свою очередь у Гиммлера были «специалисты» по самым различным областям деятельности в означенной области. В главном штабе СС существовало ведомство по расовым проблемам (Грейфельт), в гестапо [209] — отдел по «еврейским делам» (Эйхман), в министерстве внутренних дел — такой же отдел (Глобке). Последний играл особенно зловещую роль, ибо занимался разработкой сложной бюрократической системы, выделявшей немецких граждан еврейской национальности в отдельные группы, для которых отменялось действие всех законов. Глобке был мастером законообразного беззакония, параграфы которого обрекали людей на смерть.
Грейфельт, Эйхман, Глобке приступили к своему черному делу уже в 1933 г. Но самые решительные действия по уничтожению еврейского населения Европы откладывались нацистами на то время, когда, по их расчетам, будет разгромлен Советский Союз. 20 января 1942 г. в ставке Гитлера решили, что это время настает. В этот день Гейдрих собрал в своей берлинской резиденции близ озера Ваннзее представителей высших органов власти и сообщил, что отныне расправа с еврейским населением вступает в новую стадию. «Вместо вывоза{356} теперь в качестве возможного решения появляется эвакуация евреев на Восток... Однако и эти акции следует рассматривать как временные, потому что нам предстоит собрать некоторый практический опыт, который будет важен для предстоящего окончательного решения еврейского вопроса». «Ходом этого окончательного решения, — продолжал Гейдрих, — будет охвачено около одиннадцати миллионов евреев». И далее в так называемом протоколе Ваннзее можно прочитать небывалую по своим размахам «разверстку» на уничтожение людей (см. табл. на стр. 210){357}.
Такова была «разнарядка» Гитлера, выполнение которой поручалось Гейдриху, а Гейдрих перепоручил ее Эйхману. Как известно из признаний самого Эйхмана, к 1945 г. он «не успел» выполнить этот дьявольский план. В порыве откровенности Эйхман в последние дни войны сказал своему коллеге-эсэсовцу, что уничтожил «только» шесть миллионов человек... Но нам следует обратить внимание на одну особенность плана Гейдриха — Эйхмана. Она состояла в том, что предпосылкой такой расправы была «свобода рук» на востоке Европы. В протоколе значилось: «В ходе окончательного решения надо отправлять евреев под соответствующим руководством на трудовые работы на Восток. Работоспособных евреев направлять большими колоннами, разделив мужчин и женщин, [210] причем большинство из них, разумеется, будет погибать в результате естественной смерти... При практической реализации окончательного решения всю Европу надо прочесать с Запада на Восток... Эвакуируемых евреев размещать в транзитных гетто, а затем транспортировать на Восток»{358}.
Гитлеровский план уничтожения еврейского населения в странах Европы
| Страна | Количество |
| Германия (в довоенных границах) | 131800 |
| Остмарк * | 43700 |
| Восточные области ** | 420 000 |
| Генерал-губернаторство*** | 2284000 |
| Белостокский район | 400000 |
| Протекторат Богемия и Моравия **** | 74200 |
| Эстония - очищена от евреев | - |
| Латвия | 3500 |
| Литва | 34000 |
| Бельгия | 45600 |
| Дания | 5600 |
| Франция (оккупированные районы) | 165000 |
| Франция (неоккупированные районы | 700000 |
| Греция | 69600 |
| Голландия | 160800 |
| Норвегия | 1300 |
| Болгария | 48000 |
| Англия | 333000 |
| Финляндия | 2300 |
| Ирландия | 4000 |
| Италия (включая Сардинию) | 58000 |
| Албания | 200 |
| Хорватия | 40000 |
| Португалия | 3000 |
| Румыния (включая Бессарабию) | 342000 |
| Швеция | 8000 |
| Швейцария | 18000 |
| Сербия | 10000 |
| Словакия | 88000 |
| Испания | 6000 |
| Турция | 55500 |
| Венгрия | 742800 |
| СССР | 5000000 |
| В том числе Украина | 2994694 |
| В том числе Белоруссия (без Белостокского района) | 446484 |
| Всего | Свыше 11000000 |
Гитлеровская политика геноцида имела много целей, и «план Ваннзее» был далеко не единственным ее откровением. На Востоке германский империализм ставил перед собой такие необозримые задачи, что счет подлежащих уничтожению шел не на сотни тысяч, не на миллионы (как в «разнарядке» Гейдриха — Эйхмана), а на десятки миллионов. Так родился «генеральный план Ост» — план ликвидации славянства в Европе.
Полный текст этого плана еще не найден. Он принадлежит к самым секретным документам «третьего рейха», поскольку разрабатывался в недрах CG и под личным наблюдением Гиммлера. Пока обнаружено лишь несколько писем Гиммлера с изложением основных идей «генерального плана», а также записи чиновников СС и ведомства Розенберга, в которых излагались некоторые разделы плана, предусматривавшие истребление славянских народов и онемечивание той части славян, которую эсэсовцы собирались оставить в живых в качестве своих рабов. Руководителем группы, разрабатывавшей «генеральный план Ост», был назначен штандартенфюрер СС профессор Берлинского университета д-р Конрад Майер{359}.
Практическое осуществление плана началось в Польше. Еще до нападения на нее Гитлер решил, что ликвидирует польское государство. Другим заранее обдуманным намерением Гитлера была ликвидация польской интеллигенции. Как провозгласил Гитлер 2 октября 1940 г., «генерал-губернаторство — это резервация для поляков, это большой трудовой лагерь»{360}. Уже в 1940 г. началась так называемая операция «АБ». В ходе ее было уничтожено 3500 деятелей польской, культуры и науки.
Когда же началась война против Советского Союза, то стали осуществляться еще более далеко идущие мероприятия. Гиммлеровский «генеральный план Ост» предусматривал, что приблизительно 20 млн. поляков подлежало «депортации» на [212] Восток (куда точно, не указывалось, во всяком случае в концлагеря за Урал, а затем их ожидало уничтожение). Это означало истребление 85% польского населения. Был определен даже срок «депортации» — тридцать лет, каждый год по 120 эшелонов. Так Гитлер и Гиммлер определили судьбу Польши и польского народа.
План уничтожения другого славянского государства — Чехословакии — был составлен уже давно, в 1938 г. Его автором был руководитель нацистской «пятой колонны» в стране, главарь судето-немецкой партии Конрад Генлейн. Он провозгласил два основных принципа: первый — Чехословакия не имеет права на самостоятельное существование; второй — чешский народ не должен существовать как самостоятельная этническая группа. В плане предусматривался захват Чехословакии вермахтом и ее расчленение, затем германизация Чехии в течение пяти лет.
Этот план начал осуществляться после того, как в Мюнхене западные державы отдали Гитлеру Судеты. В 1939 г. вся Чехословакия оказалась под пятой Гитлера. И уже 7 октября 1939 г. Гитлер подписал указ о начале «онемечивания» в «протекторате Богемия и Моравия» (так на нацистском жаргоне именовалась оккупированная Чехия). Словакия была выделена в марионеточное государство под германской опекой.
Летом 1940 г. гитлеровские планы относительно судьбы чехов и словаков были дополнены. Имперский протектор Карл Франк представил Гитлеру специальный проект ликвидации чешской нации. В своем проекте Франк предлагал «полное включение протектората в Великую Германскую империю и заполнение этого пространства немцами». А что должно было произойти с чехами? Франк без обиняков отвечал: «Самое радикальное и в теоретическом отношении совершенное решение проблемы состояло бы в тотальном выселении всех чехов»{361}. Такова была программа, и она не осталась на бумаге. За годы оккупации в концлагерях было уничтожено более 300 тыс. чехословацких граждан; на рабский труд в Германию угнано 600 тыс. человек. Более 500 тыс. га чешской земли было передано германским помещикам, а вся чешская промышленность попала в руки германских монополий. По признанию самого Франка, в последние годы войны каждый месяц оккупационные власти казнили по сто человек. Таким [213] образом, хотя Чехословакия не упоминалась в «генеральном плане Ост», ее судьба ничем не отличалась от того, что было задумано для Польши.
Наконец, чтобы завершить картину всего плана уничтожения славян, задуманного в имперской канцелярии, приведем выдержку из документа, который касается судьбы крупнейшего из славянских народов — русского. Этот документ принадлежит ведомству Розенберга (исходящий номер 1/214 от 27 апреля 1942 г.). Он был составлен в ходе обсуждения и разработки «генерального плана Ост». Розенберга и его клевретов не устроило, что в первоначальном гиммлеровском проекте не рассматривались перспективы биологического истребления русского народа.
Вот что написано в этом поистине каннибальском документе{362}.
«Необходимо коснуться еще одного вопроса, который совсем не упоминается в генеральном плане Ост, но имеет большое значение для решения всей восточной проблемы, а именно, каким образом можно сохранить и можно ли вообще сохранить на длительное время немецкое господство перед лицом огромной биологической силы русского народа? Поэтому надо кратко рассмотреть вопрос об отношении к русским, о чем почти ничего не сказано в генеральном плане. Теперь можно с уверенностью сказать, что наши прежние антропологические сведения о русских, не говоря уже о том, что они были весьма неполными и устаревшими, в значительной степени неверны. Это уже отмечали осенью 1941 года представители управления расовой политики и известные немецкие ученые. Эта точка зрения еще раз была подтверждена профессором доктором Абелем, бывшим первым ассистентом профессора Э. Фишера, который зимой этого года по поручению верховного главнокомандующего вооруженными силами проводил подробные антропологические исследования русских...»
Как высокопарно все это звучит: «антропологические исследования», «профессора», «ассистенты», «доктора»! Солидно звучит и имя профессора Эугена Фишера, почетного доктора многих университетов, автора толстенных томов по генетике и евгенике, знаменитого в Германии ученого. Вместе с Абелем не раз шествовал он в бархатной мантии по актовым залам. Но стоит прочитать еще одну строчку этого документа, как бархатная мантия слетает и перед нами мундир эсэсовца и холодный оскал черепа. [214]
Жертвы «генерального плана Ост»
«Абель видел, — говорится далее в документе, — только следующие возможности решения проблемы: или полное уничтожение русского народа, или онемечивание той его части, которая имеет явные признаки нордической расы... Эти очень серьезные положения Абеля заслуживают большого внимания. Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается скорей всего в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их».
Так рассуждали псевдопрофессора из ведомства Розенберга. Если задуматься над этими рассуждениями, то отчетливо видно, что вырождение науки в нацистском государстве является одним из самых наглядных свидетельств судьбы науки в условиях буржуазного строя. До поры до времени этот процесс незаметен. Но когда буржуазия очертя голову бросается в черную бездну нацизма, то она тащит за собой и науку. Тогда хозяева заставляют своих слуг отложить в сторону скальпель и взять в руки топор. Наука из средства служения человечеству превращается в свою противоположность. И ею пользуются, так сказать, с обратным знаком.
Например. Медицина веками боролась за жизнь и здоровье матерей, за благо детей и для этого выработала огромный перечень средств. Что же делают эсэсовцы с профессорскими званиями? Они листают этот перечень, изыскивают там [215] рекомендации и приставляют к ним знак «минус». Вот результат, изложенный в документе за номером 1/214:
«Следует не допускать борьбы за снижение смертности младенцев, не разрешать обучение матерей уходу за грудными детьми и профилактическим мерам против детских болезней. Следует сократить до минимума подготовку русских врачей по этим и другим подобным отраслям. Наряду с проведением этих мероприятии в области здравоохранения не должно чиниться никаких препятствий разводам. Не должна оказываться помощь внебрачным детям. Не следует допускать каких-либо налоговых привилегий для многодетных, не оказывать им денежной помощи в виде надбавок к заработной плате...»
И вот финальное заключение:
«Нужно ослабить русский народ в такой степени, чтобы он не был больше в состоянии помешать нам установить немецкое господство в Европе. Этой цели мы можем добиться вышеуказанными путями...»
Страшные пути, которые вели в Освенцим и Майданек! Их надо помнить: ведь профессор Абель — это символ. Вчера — профессор Абель, сегодня — «отец водородной бомбы» профессор Теллер и те американские ученые, которые готовят полчища невидимых слуг для генералов, грозящих миру бактериологической войной.
Еще в тридцатые годы знаменитый французский политик Эдуард Эррио, сторонник политики коллективной безопасности, говорил о Гитлере: «Это собака, которая сорвется с цепи». Мюнхенцы всех сортов утешали себя надеждой, что нацистская собака, если и будет кусать, то только тех, на кого укажут англо-французские хозяева. Получилось иначе.
Если заглянуть в чудовищную лабораторию гитлеровской агрессии, где фабриковались различные планы, мы увидим, что они направлены не только против Советского Союза, не только против славян. В Берлине точно и хладнокровно рассчитывали, что подлежит сделать с каждым из капиталистических государств Западной Европы. Мы уже знаем кое-что из этих расчетов, связанных с Англией. Но это лишь фрагмент.
Вот, к примеру, план, составленный в начале 1940 г. «гаулейтером для особых поручений» фон Корсвантом{363}. Он предлагал: [216]
«...Нам следовало бы потребовать от Франции, чтобы последняя уступила находящемуся под нашей защитой фламандскому государству (бывшая Бельгия) французскую Фландрию с Дюнкерком и Кале... Одно из важнейших требований, которое мы должны предъявить Франции, заключается в следующем: уступить принадлежащий ей до сих пор горнорудный район Лонгви и Брие, а также горный пояс безопасности, выходящий за пределы собственно Эльзас-Лотарингии, то есть примерно до Люксембурга, включая Бельфор».
Когда же в 1940 г. Франция была захвачена, то эти требования стали воплощаться в жизнь. Если для «Барбароссы» вехой было совещание у Гитлера 16 июля 1941 г., на котором фашистские главари обсуждали судьбу Советского Союза, то в истории оккупации Франции было аналогичное событие — совещание у Геринга 19 июня 1940 г. Оно состоялось за несколько дней до капитуляции Франции. Разумеется, Геринг мог дать себе волю. Он заявил, что «Люксембург войдет в Германскую империю». Такой же будет судьба Эльзас-Лотарингии. На территории расчлененной Франции должно возникнуть новое марионеточное государство — Бретонское, а рядом с ним — «государство Бургундия».
У этих планов есть живой свидетель. В 1945 г. в Нюрнберге состоялся такой диалог:
Вопрос: Известны ли Вам планы дополнительной аннексии французской территории?.. В частности, планы аннексии Бельфора, Нанси, угольного бассейна Брие, Северного угольного бассейна и районов, прилегающих к бельгийскому генерал-губернаторству?Ответ: Да, такие планы существовали. Они были составлены по специальному указанию фюрера статс-секретарем д-ром Штукартом, и я их видел.
Имя человека, давшего этот ответ, д-р Ганс Глобке. В 1940 г. он был сотрудником статс-секретаря Штукарта, а с 1949 по 1963 г. сам был статс-секретарем в ведомстве канцлера Конрада Аденауэра.
Бургундия? Это название напоминало о далеком прошлом, о временах Каролингов. Но на этот раз речь шла не о возрождении империи Карла Великого, а о создании эсэсовского заповедника в Европе. Как пояснил однажды Гиммлер своим сообщникам, в состав Бургундии должны были войти французские провинции Артуа, Лотарингия, Франш-Конте, Прованс, Пикардия, Шампань. Сюда же предполагалось включить Люксембург. В бургундской столице (Реймс или Амьен) должен был воссесть имперский наместник. Им предполагалось сделать главаря бельгийских фашистов Леона Дегрелля, а его [217] «советниками» назначить высших чинов СС. Потирая руки, Гиммлер говорил: «Это будет образцовое государство!»
По нацистскому замыслу эсэсовская Бургундия должна была стать составной частью так называемой Всемирной Германской империи с главным городом Германиа — так хотел Гитлер переименовать Берлин. В эту империю, согласно наметкам нацистских главарей, должны были войти Англия, Голландия, Норвегия, Дания, Балканские страны. Бельгия должна была прекратить самостоятельное существование и распасться на Валлонию и Фландрию. По другим наметкам, Голландия подлежала ликвидации, а голландцы — выселению за Урал или на Волгу.
Гитлер часто менял свои намерения: то он говорил о «единой Европе», то выражался более определенно: «Норвежцев, шведов, датчан, голландцев мы отошлем на восточные территории». Туда же собирался Гитлер отправить и все население Англии. А когда он однажды (это было 29 июня 1942 г.) снова вернулся к «европейским идеям», то произнес такую фразу: «Объединение Европы возможно не в результате стремления дюжины государственных деятелей, а только при помощи вооруженной силы». Так и хочется вывесить эти слова в зале страсбургского «Европейского Совета», где боннские делегаты произносят выспренные речи об «объединении Европы»!
Теперь остается разобрать еще один вопрос, касающийся гитлеровских планов в Европе. Что Гитлер собирался сделать с нейтральными странами — Швецией и Швейцарией?
Он планировал их захватить.
План захвата Швеции имел свой шифр: «Поларфукс» («Полярная лиса»). И возник он примерно в 1940 г. Так, в письме, направленном 21 ноября 1940 г. одному из своих шведских друзей, Геринг высказал недовольство тем, что в Швеции недостаточно восторгаются успехами нацистской Германии и кое-кто сочувствует Англии. Геринг грозил: «Пусть Швеция позже не удивится, если Германия в один прекрасный день сделает вывод...»{364}
По официальной гитлеровской версии, Германия уважала шведский нейтралитет и Гитлер неоднократно заверял Швецию в дружеских чувствах. Он взвешивал различные варианты. Так, 3 февраля 1941 г. на совещании с высшими чинами вермахта Гитлер заметил, что, возможно, Швецию удастся «привлечь» на сторону оси. Он также рассчитывал, что Швеция пропустит немецкие войска через свою территорию. В этом [218] направлении были предприняты определенные шаги. 23 июля 1941 г. представитель министерства иностранных дел при генеральном штабе фон Этцдорф доложил генералу Гальдеру: «Швеция отказалась примкнуть к оси. Ее надо оставить в покое».
Но нацисты не собирались долго «оставлять в покое» Швецию. По личному указанию генерал-полковника Йодля был разработан секретный план вторжения в Швецию. О нем уже после войны сообщил миру бывший генерал вермахта Рудольф Бамлер.
Автор этой книги имел возможность беседовать с Рудольфом Бамлером, который подробно рассказывал о плане «Поларфукс». В последние дни декабря 1942 г., т. е. когда шли бои на Волге, главнокомандующий германскими войсками в Норвегии генерал-полковник фон Фалькенхорст получил устный приказ от верховного командования вермахта: представить не позднее конца февраля 1943 г. оперативный план нападения на Швецию. Все приготовления должны были проводиться в строгой тайне.
Генерал-полковник фон Фалькенхорст предложил следующий план вторжения: главный удар должен быть нанесен силами танкового корпуса. Исходный район операций — восточнее Тронхейм — Рёрус, направление удара — через Эстерсунд на Сундсвалль. Вторая группа в составе двух пехотных дивизий должна продвигаться одновременно с первой из района восточное Осло. Наконец, третья группа вторжения (три пехотные дивизии) имела задачей под прикрытием второй группы и озера Венерн вести наступление из района Халлен — Фредрикстад в направлении западнее озера Венерн. Главная цель наступления — Гетеборг. Специальные задачи были поставлены для флота и авиации.
Бамлер рассказывал:
— В беседах с начальниками штабов военно-воздушных и военно-морских сил я убедился, что начальник штаба 5-го воздушного флота генерал-майор Ниблсон был уже раньше по-свяшен главным командованием ВВС в суть операции. В частности, он успел дать указания составить картотеку объектов и ориентиров на территории Швеции. Он согласился с нашим планом...
Можно себе представить, что если бы немецкие дивизии летом 1943 г. неожиданно напали на мирную, нейтральную Швецию, то ее судьба оказалась бы исключительно тяжелой. Изолированная со всех сторон, не воевавшая свыше ста лет Швеция оказалась бы лицом к лицу с дивизиями вермахта. [219]
Один из вариантов вторжения в Швейцарию
В обнаруженных после войны записях бесед Гитлера с его клевретами содержится указание на то, что нацисты собирались после захвата Советского Союза выселить значительную часть шведов в «восточные районы» (записи от 8–10 ноября 1941 г.).
Такая же судьба была уготована и Швейцарии. В распоряжении генштаба в адрес группы армий «Ц» за № 470/40 от 26 августа 1940 г. Говорилось{365} :
«В «день Икс», установленный главным командованием сухопутных сил, 12 я армия должна перейти швейцарскую границу на широком фронте, разгромить противостоящие немецким войскам швейцарские силы, возможно быстрее овладеть столицей Берном и его индустриальным районом, центром военной промышленности в районе Золотурн, Люцерном и индустриальным Цюрихским районом, а затем захватить остальные районы сферы немецких интересов. [220]
Операции должны вестись так, чтобы отступление вооруженных сил Швейцарии в высокогорный район оказалось невозможным.
Операция должна основываться на быстроте и внезапности. На северной и восточной границах Швейцарии следует избегать бросающихся в глаза подготовительных мероприятий».
Исследование архивов показало, что в планировании операции против Швейцарии, получившей кодовое наименование «Танненбаум», особо активное участие принял все тот же Адольф Хойзингер. Его имя обнаружили швейцарские военные историки в переписке по операции «Танненбаум», и следы оказались настолько явными, что много лет спустя после разработки этого коварного плана отставной генерал Гальдер подтвердил, что Хойзингер был соавтором плана захвата Швейцарии.
Так замыкался «европейский круг» того гитлеровского ада, который по плану коричневого фюрера и его генералов должен был возникнуть в сороковых годах нашего века. Но как и у Дантова ада, у гитлеровского было много кругов.
Тому, кто исследует планы нацистской агрессии, порой кажкется, что вот достигнут предел. Чудовищнее задумать невозможно. Уже обречены на гибель 11 млн. человек... нет, еще 20 млн... еще 100 млн. Но это не конец. Конца не видно. Он затерялся где-то за горизонтом, закрытым тяжелыми облаками. И облака сливались с дымом крематориев, работавших с полной нагрузкой по всей Европе.
Гитлер был ненасытен, как ненасытны были германские монополии, проглатывавшие один за другим все новые заводы, рудники, копи, а затем целые страны. Поэтому не следует удивляться, что, планируя поход против Советского Союза, в гитлеровской ставке думали и о том, каковы будут затем перспективы захвата мирового господства.
Этим вопросом мы сейчас займемся и для этого предложим читателю ознакомиться еще с одним документом — директивой № 32, предусматривавшей действия вермахта на период «после разгрома советских вооруженных сил». Или, более кратко, — на «период после «Барбароссы»). Мы покидаем Восточную Европу (ибо Гитлер считал, что там уже решил все проблемы), попадаем в иной мир: Иран, Ирак, Индия, Египет, Британская империя... Вот текст директивы Гитлера: [221]
«Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами
Ставка, 11. VI. 1941 IV
Верховное главнокомандование вооруженных сил
Штаб оперативного руководства
Отдел «Л»
(I оперативное отделение)
№ 44886/41.
Сов. секретно. Документ командования
Отпечатано 9 экз.
Вручить лично. Только через офицера!
2 экз.Директива №32
Подготовка на период после «Барбароссы»
А. После разгрома советских вооруженных сил Германия и Италия в военном отношении будут господствовать на Европейском континенте — пока без Пиренейского полуострова. С суши не будет существовать никакой сколько-нибудь серьезной угрозы всему европейскому району. Для его охраны и для возможных наступательных операций ** будет достаточно гораздо меньшего количества сухопутных сил, чем их было до сих пор.
Центр тяжести вооружений может быть перенесен на военно-морской флот и военно-воздушные силы.
Укрепление германо-французского сотрудничества должно сковать и скует еще более значительные английские силы, устранит угрозу для североафриканского театра военных действий с тыла, еще более ограничит подвижность британского флота в западной части Средиземного моря и обеспечит глубокий юго-западный фланг европейского театра военных действий, в том числе Атлантическое побережье Северной и Западной Африки, от англосаксонского вмешательства.
В ближайшее время Испания будет поставлена перед вопросом, будет ли она готова принять участие в изгнании англичан из Гибралтара или нет.
Возможность оказать сильное давление на Турцию и Иран улучшит перепет иву извлечь из них прямую или косвенную пользу для борьбы против Англии.
Б. Из ситуации, которая сложится после победоносного окончания похода на Восток, перед вермахтом возникнут следующие стратегические задачи на позднюю осень 1941 года и на зиму 1941/42 года:
1. Захваченное на Востоке пространство подлежит организации, охране и экономической эксплуатации с полным участием вермахта. Лишь позже будет возможно точно определить, какие силы потребуются для охраны русского пространства. По всем оценкам, для выполнения дальнейших задач на Востоке хватит около 60 дивизий и одного воздушного флота, не считая войск союзных и дружественных стран.
2. Борьба против британских позиций на Средиземном море и в Передней Азии, что предусматривается путем концентрической атаки [222] Ливии через Египет, из Болгарии — через Турцию, также в зависимости от обстановки из Закавказья — через Иран:
а) в Северной Африке задача состоит в том, чтобы захватить Тобрук и тем самым создать основу для продолжения германо-итальянского наступления на Суэцкий канал. Подготовить его надо примерно к ноябрю, учитывая, что немецкий Африканский корпус следует довести до возможно более полного комплекта личного состава и матчасти, передать ему в собственное распоряжение достаточные резервы всех видов (в том числе преобразовать 5-ю легкую дивизию в полную танковую). Однако в Африку не должны быть дополнительно переброшены другие крупные немецкие соединения.
Подготовка к наступлению требует, чтобы был всемерно увеличен темп переброски транспортов, используя франко-североафриканские гавани и там, где возможно, новые морские пути в южногреческом районе.
Задача военно-морского флота — во взаимодействии с итальянским военно-морским флотом позаботиться о подготовке необходимого количества тоннажа и найме французских и нейтральных судов.
Изучить вопрос о последующей переброске немецких торпедных катеров в Средиземное море.
Для увеличения разгрузочных мощностей в североафриканских гаванях оказать всемерную поддержку итальянскому военно-морскому флоту.
Главкому ВВС направить для продолжения операций освобождающиеся на Востоке авиасоединения и части ПВО и усилить итальянское прикрытие конвоев за счет немецких авиасоединений.
В целях единообразного руководства подготовкой переброски создать штаб морских перевозок, который будет действовать по инструкциям ОКВ и во взаимодействии с немецким представителем проитальян-ской ставки, а также с главнокомандующим немецкими войсками на Юго-Востоке;
б) в связи с ожидающимся укреплением английских сил на Переднем и Среднем Востоке, имеющих задачу охраны Суэцкого канала, рассмотреть возможность немецких операций из Болгарии через Турцию. Цель — атаковать английские позиции на Суэцком канале, а также и с Востока.
С этой целью как можно раньше (!) предусмотреть концентрацию крупных сил в Болгарии, достаточных для того, чтобы сделать Турцию политически покорной или сломить силой оружия ее сопротивление;
в) когда для этого создадутся предпосылки вследствие развала Советского Союза, подготовить операции моторизованного экспедиционного корпуса из Закавказья против Ирака, связанные с операциями, указанными в пункте «б»;
г) использование арабского движения. Положение англичан на Среднем Востоке в случае крупных немецких операций будет тем сложнее, чем больше английских сил будет в нужное время сковано беспорядками или восстаниями. В подготовительный период должны быть тщательно скоординированы все военные, политические и пропагандисткие мероприятия, служащие этой цели. Центральным органом, [223]
которому надлежит включиться во все планы и мероприятия в арабском районе, я предписываю быть «специальному штабу Ф». Ему дислоцироваться в районе главнокомандующего войсками на Юго-Востоке. Придать ему лучших экспертов и агентов.
Задачи «специального штаба Ф» определяет начальник ОКБ, действующий, если речь касается политических вопросов, в согласии с имперским министерством иностранных дел.
3. Блокирование западного входа в Средиземное море путем захвата Гибралтара.
Уже в период операций на Востоке в полной мере возобновить подготовку для проведения ранее запланированной операции «Феликс». При этом следует рассчитывать на использование неоккупированной территории Франции если не для транзита немецких войск, то во всяком случае для переброски снабжения. В рамках возможного лежит и участие французских военно-морских и военно-воздушных сил.
После захвата Гибралтара перебросить в Испанское Марокко только такое число соединений сухопутных сил, которое будет необходимо для охраны пролива. *
На долю французов выпадает оборона Атлантического побережья Северной и Западной Африки, изоляция английских владений в Западной Африке и возврат захваченной де Голлем территории. В ходе предусмотренных операций им будут предоставлены необходимые подкрепления. После захвата пролива военно-морскому флоту и военной авиации будет легче использовать западноафриканские базы, а при определенных обстоятельствах и захватить острова в Атлантике.
4. Наряду с этими возможными операциями против британских позиций в Средиземном море после окончания Восточной кампании военно-морским и военно-воздушным силам следует в полном объеме возобновить «осаду Англии».
В рамках военного производства первоочередными будут все мероприятия, служащие этой цели. Одновременно следует максимально усилить немецкую ПВО. Подготовка к высадке в Англии будет служить двойной цели: сковать английские силы в метрополии и спровоцировать и завершить намечающийся развал Англии.
В. Пока еще нельзя предусмотреть время начала операций в Средиземноморье и на Переднем Востоке. Наибольший оперативный эффект может иметь одновременное начало наступления на Гибралтар, Египет и Палестину.
Насколько это будет возможно, зависит наряду с теми факторами, которые сейчас еще нельзя предусмотреть, в первую очередь от того, будут ли ВВС в состоянии поддержать нужными силами одновременно все эти три операции.
Г. Господ главнокомандующих после ознакомления с этими предварительными наметками я прошу принять общие и организационные подготовительные мероприятия и доложить мне об их результатах с таким расчетом, чтобы я мог отдать мои окончательные распоряжения еще во время Восточной кампании»{366}. [224]
Такова директива № 32. Перед нами предстает сразу столько замыслов гитлеровской ставки, что их необходимо разделить и рассмотреть каждый в отдельности.
Начнем с планов в Азии и Африке. Создание новой колониальной империи грезилось германским промышленным и финансовым магнатам еще с первой мировой войны. В тридцатые годы они начали очередной экономический штурм колониальных рынков и сразу же натолкнулись на ожесточенное сопротивление тогдашних «великих колониальных держав» — Англии и Франции. Не случайно 5 ноября 1937 г., во время знаменитого совещания в имперской канцелярии, разработавшего основные направления будущей агрессии, Гитлер откровенно признавался, что «едва ли можно» будет заполучить колонии от Англии и Франции. Поэтому фюреру не очень хотелось начинать свою агрессию с колоний. Он предпочитал Европу, где уже чувствовал себя хозяином.
Со временем планы менялись, намечались новые цели. В начале 1941 г. в Африке был высажен экспедиционный корпус Эрвина Роммеля, который получил задачу двигаться совместно с итальянцами на Египет. В то же время в Ираке шла подготовка путча, который должен был ослабить английские позиции в этой стране и создать угрозу для Суэца с северо-востока. Но эти колониальные планы Гитлера оказалось не так-то легко выполнить. Корпус Роммеля застрял у Тобрука. Путч в Ираке провалился. Итальянцы оказались не помощью, а обузой. Вот откуда и появились параграфы в директиве № 32, касающиеся операций против Суэца.
Кризис немецкой агрессии в Африке можно было преодолеть быстро и легко при одном условии: если будет покорен Советский Союз. Ведь тогда можно было бы:
— усилить корпус Роммеля за счет танковых дивизий и авиаэскадр, сосредоточенных на Восточном фронте;
— вторгнуться из Закавказья через Турцию в Ирак;
— создать угрозу Британской империи через Иран.
Действительно, как быстро могла бы измениться ситуация в восточной части Средиземноморья, если бы хоть 50 дивизий освободились на Восточном фронте! Ведь Роммель наступал на Египет, располагая лишь тремя дивизиями (плюс восемь итальянских). А против Советского Союза было брошено более 200 дивизий! К этому следует добавить, что Суэцкий канал очутился бы не только под ударом двух клиньев, сходящихся из Ливийской пустыни и с Аравийского полуострова. Ключевые позиции Британской империи в Средиземноморье оказались бы в глубоком тылу немецкого экспедиционного корпуса, [225] начавшего марш через Иран. Другая немецкая колонна должна была двинуться через Афганистан. Обе они имели целью выход в Индию{367}.
Правда, сама Индия представляла собой заветный объект для японской агрессии. Однако Гитлер отнюдь не собирался позволить своему союзнику распоряжаться самому. Предполагалось, что германские и японские войска войдут в Индию примерно в одно и то же время. Если учесть, что к этому времени Япония должна была уже утвердиться в Бирме и Малайе, то можно себе представить, какая судьба ожидала бы Британскую империю.
Распад Британской империи предвкушали в Берлине со злорадством. Был составлен и соответствующий план. «Гаулейтер для особых поручений» фон Корсвант разработал план, согласно которому к Германии должны были отойти:
В Африке: Сенегал, Французское Конго, Гвинея, Гамбия, Сьерра-Леоне, Золотой Берег, Нигерия, Южный Судан, Кения, Уганда, Занзибар, часть Бельгийского Конго.
В Азии: Индонезия, Новая Гвинея, Британское Борнео, острова в Океании, Сингапур, Малайя, французские владения в Индии.
На Арабском Востоке: Палестина, Трансиордания, Кувейт, Бахрейн, Ирак, Египет (совместный с Италией контроль над Суэцем).
Так определяли в имперской канцелярии направления, по которым должны были маршировать колонны в Африке и Азии. Все это рисовалось нацистским генералам как вполне вероятная картина, ведь они не видели никаких других сил, которые могли бы прийти на помощь хозяевам Британской империи.
Но может быть, Гитлер забыл США? Совсем нет. В сейфах генштаба лежал и план захвата Соединенных Штатов.
Первое упоминание о нем можно найти в речи Геринга, произнесенной 8 июля 1938 г. перед группой авиапромышленников. Это была та самая знаменитая речь, в которой он обещал своим слушателям, что «Германия разбогатеет». Среди прочего Геринг заговорил о тех целях, которые должны будут поражать его самолеты во время будущей большой войны. Геринг сказал достаточно откровенно: [226]
— Мне очень не хватает бомбардировщика, который мог бы с десятью тоннами бомб слетать до Нью-Йорка и обратно. Я был бы счастлив заполучить такой бомбардировщик, чтобы наконец заткнуть глотку тамошним выскочкам...
Что означало это заявление? Было ли оно просто указанием на то, каких самолетов ожидала гитлеровская клика от Хейнкеля и Мессершмитта? Или Геринг считал полезным намекнуть промышленникам на то, какие далеко идушие планы рассматривались в имперской канцелярии?
Разобраться в этом помогает свидетельство бывшего президента данцигского сената Германа Раушнинга, в ту пору одного из доверенных лиц Гитлера. В своей нашумевшей книге «Беседы с Гитлером» Раушнинг приводил слова Гитлера: «Мы создадим новую Германию в Бразилии» — и добавлял: «Гитлер полагал, что после распада Британской империи можно будет сломить англосаксонское влияние в Северной Америке и вместо него насадить немецкую культуру и немецкий язык. Это будет ступенью к включению Соединенных Штатов в германскую мировую империю».
Это говорилось на заре нацистского господства. В последующие годы отношение Гитлера к Соединенным Штатам не раз менялось. Одно время в Берлине рассчитывали найти опору во влиятельных американских кругах. Обосновывая подобные расчеты, германский военный атташе в Вашингтоне генерал Беттихер доносил Риббентропу, что в Соединенных Штатах «влиятельные круги питают симпатии к третьему рейху, в котором видят бастион порядка и оплот против покушений на частную собственность. Наиболее респектабельные и патриотические круги, за редкими исключениями, настроены антикоммунистически и в еще большей степени антисемитски...»
Разумеется, германскому генералу «наиболее респектабельными» представлялись те американские архиреакционные политики и монополисты, которые были готовы брататься с Гитлером. А таких было немало, начиная от полковника Чарлза Линдберга, известного поклонника фюрера, и кончая влиятельными сенаторами. Но гитлеровская клика предпочла гнуть свою линию: извлекая всю возможную пользу из позиции реакционных американских кругов, она вместе с тем имела в виду развернуть дипломатическое, политическое и экономическое наступление на Соединенные Штаты.
В середине тридцатых годов Берлин активизировал торговую войну против Америки и ее партнеров. В 1938–1939 гг. на рынках Латинской Америки интересы Германии и Соединенных Штатов столкнулись вплотную. Американский журнал [227] «Форейн афферс» писал в январе 1939 г.: в Соединенных: Штатах «испытывают страх, что торговая экспансия Германии в Латинской Америке есть лишь часть ее плана установления своего политического господства в этом районе».
Как мы теперь знаем, подобные догадки были вполне основательными. Среди документов ставки Гитлера, захваченных весной 1945 г., обнаружена любопытная запись, представленная американским обвинением в Нюрнберге за номером PS-376 (US-161). Этот меморандум{368} составлен 29 октября 1940 г. майором генштаба Сигизмундом фон Фалькенштейном, начальником военно-воздушного отдела в штабе оперативного руководства вооруженными силами, т. е. представителем Геринга в штабе генерала Йодля. Адресат меморандума в документе не указан, но, как выяснено, им был начальник штаба военно-воздушных сил (тогда генерал Ешонек).
Меморандум содержит семь пунктов. Первые четыре касаются намечавшихся тогда операций в Греции, Ливии, против Советского Союза и против Гибралтара. Но далее следовал такой пункт:
«5. В настоящее время фюрер занят вопросом об оккупации островов в Атлантике с целью ведения войны против Соединенных Штатов в более поздний период. Здесь уже началось рассмотрение этих вопросов. Предпосылки следующие:а) сейчас не предпринимать никаких других операций;
б) нейтралитет Португалии;
в) поддержка Франции и Испании.
От военно-воздушных сил требуется предоставление краткой оценки возможности захвата авиабаз и их удержания, а также по вопросу об их снабжении
Майор Квейснер запросит данные из разведотдела штаба «Курфюрст»{369}. Я прошу, чтобы полковник Шмидт предоставил ему все необходимые данные».
Шестой пункт касался Норвегии, но в седьмом снова шла речь об Америке:
«7. Генерал Беттихер неоднократно (особенно в. телеграмме 2314 от 20. X ) указывал на то, что, по его мнению, немецкая пресса слишком подробно пишет о том, как хорошо мы информированы об американской авиапромышленности. В ставке верховного главнокомандования об этом была речь Я указал, что это касается лишь военно воздушных сил; однако позволю себе обратить внимание г-на генерала на этот вопрос». [228]
Таков текст меморандума фон Фалькенштейна{370}. Из него ясно видно следующее:
— план военных действий против Соединенных Штатов в 1940 г. обсуждался в гитлеровской ставке;
— план находился в стадии практической подготовки;
— эта подготовка, видимо, зашла довольно далеко, если ставку беспокоили даже такие мелочи, как поведение немецкой прессы.
27 сентября 1940 г. был подписан военный пакт между Германией, Италией и Японией. Конечно, главным объектом агрессивных замыслов держав оси был Советский Союз. Это подтвердил в своих показаниях на процессе в Нюрнберге Риббентроп, причем он уверял, что в Берлине о действиях против Соединенных Штатов и не помышляли. Он умолчал, однако, о том, что сразу после заключения пакта осенью 1940 г. он в беседе с министром иностранных дел Италии Чиано говорил:
— Тройственный пакт имеет двойственную направленностъ — против России и против Америки...
В Соединенных Штатах тогда прекрасно понимали характер нацистской угрозы. Известный американский журналист Уильям Ширер в своем «Берлинском дневнике» так излагал 1 декабря 1940 г. ставшие ему известными немецкие планы: «Когда они (немцы) захватят британский флот или его большую часть или смогут построить на европейских верфях... сравнительно большой флот, то они попытаются уничтожить часть нашего флота в Атлантике... Когда это удастся, станет возможным по этапам перебросить армию и авиацию через Северную Атлантику, сначала создав базы в Исландии, затем в Гренландии, Лабрадоре и Ньюфаундленде».
Другой вариант, о котором узнал Ширер, предусматривал операции в Южной Атлантике с целью высадки в Бразилии и создания там базы действия против Соединенных Штатов.
Сейчас мы знаем, что полученная Шпрером информация была правильной. Это подтверждают и меморандум Фалькенштейна, и показания на процессе в Нюрнберге Геринга, который заявил, что «был очень хорошо знаком с меморандумом».
В гитлеровской ставке в первую очередь взвешивалась возможность «южного варианта», это видно из ссылок Фалькенштейна [230] на Португалию и Испанию. На этой базе возник план операции «Феликс — Изабелла», предусматривавший захват Гибралтара, Канарских и Азорских островов. Этот план первоначально предполагалось осуществить в 1940 г., но он обсуждался и позднее. Так, 22 мая 1941 г. в дневнике штаба Редера было записано: «Фюрер все еще считает необходимым захватить Азорские острова, чтобы с них дальние бомбардировщики имели возможность действовать против Америки».
Параллельно готовился «северный вариант». В архивах генштаба обнаружены секретные разработки плана, носившего кодовое наименование «Икар». Так в ставке назвали операцию по высадке в Исландии, подготовить которую Гитлер поручил штабу гросс-адмирала Редера. Военно-морское ведомство очень серьезно отнеслось к предстоящим операциям в Атлантическом океане. Командир подводной лодки У-511 капитан-лейтенант Фриц Штейнхоф после плавания у американских берегов предложил оборудовать подводные лодки ракетными установками, с которых можно было бы обстреливать американские города. Эту идею он сообщил сотрудникам гитлеровского секретного ракетного центра в Пеенемюнде. Так родился «проект Урзель» — проект создания ракетных установок, которые могли бы действовать из подводного положения. В середине 1942 г. были устроены первые стрельбы с установки «Урзель». Подводная лодка У-511, погрузившись на 20 м, произвела ракетный залп. Ракеты пролетели около 3 км. Читатель скажет: позвольте, ведь это прообраз тех самых лодок, вооруженных ракетами «Поларис», которыми сейчас хвастает американский военно-морской флот! Совершенно верно: после войны именно «проект Урзель» был использован Соединенными Штатами. Секрет «преемственности» раскрывается очень просю: разработкой проекта при Гитлере руководил Вернер фон Браун, главный конструктор Пеенемюнде. Теперь он «ракетный король» Соединенных Штатов...
Приняли к исполнению указания рейхсмаршала и нацистские авиаконструкторы. Эрнст Хейнкель разработал модель самолета Хе-177 — четырехмоторного бомбардировщика с дальностью действия 3 тыс. км. Опытный образец самолета Хе-116 совершил беспосадочный полет дальностью 10 тыс. км. Затем появились Хе-277 и Хе-174. Последний мог летать на высоте до 15 тыс. м. Юнкере построил модель Ю-390; этот самолет совершал пробные полеты без посадки по маршруту Берлин — Токио...
Планы вторжения в Соединенные Штаты не раз обсуждались в гитлеровской ставке. Так, 22 мая 1941 г. Гитлер обсуждал [231] с адмиралом Редером вопрос о захвате Азорских островов как базы для действий против Соединенных Штатов. «Потребность в этом может возникнуть еще до осени», — сказал Гитлер. В секретном приказе Гитлера (нюрнбергский документ PS-112), относившемся к июлю 1941 г., говорилось:
«В силу намерения, указанного в. директиве № 32 о дальнейшем ведении войны, я излагаю следующие принципы относительно сил личного состава и технического снабжения:1. Общее. Военное господство в Европе после поражения России даст возможность значительно уменьшить численность армии в ближайшем будущем... Морское вооружение должно быть ограничено с тем расчетом, чтобы оставить то, что прямо связано с ведением войны против Англии, и если понадобится, то и против Америки»{371}.
Опять та же мысль: «после поражения России». Летом 1941 г. Гитлеру, наконец, казалось, что это время наступает. После вторжения вермахта в Советский Союз Риббентроп 10 июля 1941 г. из своего специального поезда послал шифровку в Токио на имя посла Отта. В ней он торжественно обещал «пожать руку Японии на Транссибирской железной дороге еще до начала зимы» и предлагал Отту, чтобы он нарисовал перед японцами картину «Америки, полностью изолированной от всего остального мира»{372}.
Как известно, в 1941 г. Япония маневрировала, выжидая результатов гитлеровского вторжения. В Токио не торопились со вступлением в войну. С тем большей радостью встретили гитлеровцы японское нападение на Пирл-Харбор. Итальянский министр иностранных дел граф Чиано записал в своем дневнике: «8 декабря. Ночной телефонный разговор с Риббентропом. Он очень доволен нападением Японии на Соединенные Штаты». Когда же посол Осима 14 декабря 1941 г. явился к Гитлеру, фюрер вручил ему «большой крест ордена Германского золотого орла» и долго беседовал о перспективах совместных действий. Стенограмма гласит: «Он (фюрер) убежден, что Рузвельта надо разгромить». Но затем стенограф записал: «Его (Гитлера) первоочередная цель — сперва уничтожить Россию»{373}.
Картина становится полной. Действительно, начиная поход против Советского Союза, Гитлер начинал подлинный поход на борьбу за мировое господство. Ибо во всех его расчетах [232] была одна фундаментальная черта: они могли осуществиться только «в случае краха Советского Союза». В самом деле:
Колониальные захваты (по директиве № 32) предполагались «после разгрома советских вооруженных сил».
Завершение колонизации континентальной Европы предполагалось на базе выселения ее народов «на Восток».
Захват Англии мыслился только после «уничтожения Советского Союза».
Захват Пиренеев был отложен на «период после «Барбароссы».
Операция против Швеции мыслилась только при освобождении немецких войск под Ленинградом.
Операция против Швейцарии, как свидетельствует официальный швейцарский военный историк Г. Р. Курц, была отменена, «ибо рядом с операциями на Востоке не было места» для нее.
Наконец, нападение на США предполагалось после выполнения «первоочередной задачи — уничтожения России».
Можно согласиться с английским историком Питером де Мендельсоном, который писал в 1945 г.: «Если бы Советский Союз не выстоял, то не выстоял бы никто».
Но Советский Союз выстоял.
На рассвете 22 июня 1941 г. весь страшный механизм «Барбароссы» пришел в движение. Первый день Великой Отечественной войны неоднократно описан в исторических исследованиях, повестях, романах, воспоминаниях и будет еще описываться не раз, хотя давно отгремели пушечные залпы, отзвучал рев танковых моторов, улеглась пыль на дорогах Белоруссии и Украины и спокойное море пшеницы закрыло собой израненное тело многострадальной советской земли.
Вооруженные силы «третьего рейха» выступили против СССР в следующем составе{374} (см. табл. на стр. 234).
Вся эта мощная машина (с учетом сателлитов — до 190 дивизий{375}, до 5 млн. солдат и офицеров, более 50 тыс. орудий и минометов, более 3 тыс. танков и 4900 самолетов) ринулась на Советский Союз по строго намеченным направлениям. [233]
Силы «операции Барбаросса»
| Пехотные дивизии | Танковые дивизии | Мотори-зованные | Общее количество | |
| Группа армий "Север"(Лееб): 16-я и 18-я армии, 4-я танковая группа, 1-й воздушный флот(Келлер) | 20 | 3 | 3 | 29 |
| Группа армий "Центр"(Бок): 4-я и 9-я армии, 2-я и 3-я танковые группы, 2-й воздушный флот(Кессепьринг) | 35 | 9 | 6 | 50 |
| Группа армий "Юг"(Рундштедт): 11, 17, 6-я армии, 1-я танковая группа, 4-й воздушный флот(Лер) | 35 | 5 | 4 | 44 |
| Резерв главного командования | 21 | 2 | 1 | 24 |
| Немецкие войска в Финляндии | 5 | - | - | 5 |
| Всего : | 119 | 19 | 14 | 152 |
| Финские войска | 16 | _ | _ | 16 |
| Румынские войска | 13 | - | -- | 13 |
| Венгерские войска | 4 бригады | - | - | 4 бригады |
| Кроме того, во Франции, Дании, Голландии, Бельгии, Норвегии, на Балканах и в Ливии было немецких дивизий | 55 | 2 | -- | 57 |
Командующий сухопутными силами Браухич в директиве от 31 января 1941 г. следующим образом определял задачи своих войск:
«Первое намерение ОКХ в рамках поставленной задачи состоит в том, чтобы посредством быстрого и глубокого удара мощных подвижных соединений раздробить основные силы русских войск севернее и южнее Припятских болот и, используя прорыв, уничтожить группы противника, отделенные друг от друга...Южнее Припятских болот — группе «Юг» генерал-фельдмаршала фон Рундштедта: быстрый прорыв мощных танковых сил из района Люблин в направлении на Киев следует использовать, чтобы отрезать силы противника в Галиции и Западной Украине от их коммуникаций через Днепр, захватить переправы через Днепр у Киева и южнее его и тем самым обеспечить свободу действий для посяе дующего взаимодействия группы армий «Юг» с немецкими частями, действующими в Северной России, или для иных новых задач. [234]
Севернее Припятских болот — группе армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока: бросив мощные подвижные силы из района Варшава — Сувалки, использовать достигнутый прорыв в направлении на Смоленск для последующего поворота крупных подвижных соединений на север, чтобы во взаимодействии с группой армий «Север» (генерал-фельдмаршал фон Лееб), наступающей из Восточной Пруссии в общем направлении на Ленинград, уничтожить части противника, действующие в Прибалтике, а затем вместе с финскими войсками окончательно ликвидировать все возможности сопротивления русских в северной части России и тем самым обеспечить себе свободу действий, в том числе для взаимодействия с немецкими силами, действующими в южной части России.
При возникшем и полном развале сопротивления противника на севере России возможен немедленный удар на Москву без поворота»{376}.
Все было расписано настолько точно, что можно было подумать: Браухич и Гальдер планируют не войну против великой державы, а маневры вермахта на территории без противника.
...22 июня 1941 года. В этот день началось героическое сопротивление войск советских приграничных военных округов, оказавшихся под ударами немецкой армии вторжения. Внезапность сыграла свою роль. Вермахт своими коварными ударами смог застать советские войска неподготовленными и на протяжении первых месяцев войны использовал это преимущество. Сейчас мы знаем, что советское руководство допустило ряд просчетов в оценке военной и политической обстановки весной и летом 1941 г. Хотя военные приготовления Гитлера и его замысел напасть на Советский Союз были известны Советскому правительству, в организации обороны западной границы СССР имелись серьезные недостатки. Советские войска не смогли заблаговременно развернуть свои силы. Когда же в ночь на 22 июня командованию приграничных округов был отправлен приказ о развертывании сил, было уже слишком поздно.
В среднем противник превосходил советские войска по численности людей в дивизиях в 1,4 раза, по авиации — в 2 раза. Удары двух наиболее мощных танковых групп вермахта (Гудериан и Гот) пришлись по флангам Западного фронта, где ими был достигнут глубокий прорыв. На Севере танковая группа Геппнера (в ее составе корпус Манштейна) не менее стремительно прорвалась на Даугавпилс. Лишь Рундштедту не удалось добиться значительного продвижения. [235]
Верховное командование Советской Армии предприняло первые контрмеры — к рубежу Днепра выходили соединения резерва Ставки. К концу июня — началу июля Западный фронт получил усиление за счет глубинных резервов. Принимались меры для реорганизации структуры войск, чтобы сделать их более маневренными. Все усилия были сосредоточены на том, чтобы в этот тяжелый для судеб армии период боев выиграть время для завершения мобилизации и развертывания советских войск.
В первые дни июля Гитлер приказал доложить ему о состоянии войск Советской Армии. Он считал, что русские «практически проиграли войну» (4 июля). Генералы генштаба записывали в свои дневники такие фразы: «Не будет преувеличением, если я выдвину утверждение, что русский поход выигран в течение 14 дней» (Гальдер, 3 июля 1941 г.){377}. Когда к тому же Гальдеру 8 июля обратились с предложением начать подготовку зимнего обмундирования, то он согласился с этим предложением, заметив, однако, что это обмундирование нона-добится не для полевых частей, а только лишь для «оккупационных войск». Через неделю, 14 июля 1941 г., Гитлер отдал указания относительно «военного управления Европой после разгрома России»{378}. Йодль высказывался перед своими собеседниками, что через три недели (т. е. к началу августа) Советский Союз развалится{379}.
8 июля Браухич и Гальдер доложили Гитлеру, что из известных немецкой разведке 164 советских соединений 89 уничтожены, 18 находятся на вспомогательных фронтах и только 46 боеспособны. Как считал Гальдер, резервов у советского командования почти нет. Но с другой стороны, сведения с фронтов свидетельствовали о том, что советские части и не думали о капитуляции. Командующие армиями доносили в Берлин об упорстве солдат и офицеров, о том, как они искусно вырываются из «котлов» окружения. В этих условиях ставка немецкого командования начала всерьез задумываться [236] о будущем. То, что казалось столь безусловным на бумаге (прорыв, поворот на север, затем поворот на юг), теперь становилось проблематичным и неясным.
«Фюрер спрашивает, — свидетельствует запись в актах ОКБ от 4 июля, — поворачивать на север или на юг? Это будет, наверно, самое тяжелое решение за всю войну»{380}.
Через четыре дня, 3 июля, «гамлетовский вопрос» снова ставится на обсуждение: куда идти дальше?
19 июля рождается новая директива Гитлера, №33, под заглавием: «Продолжение войны на Востоке». Она начинается следующей общей оценкой:
«1. Вторая серия битв на Востоке окончилась на всем фронте... глубоким прорывом танковых групп. В районе группы армий «Центр» ликвидация сильных русских частей, оставшихся между подвижными соединениями, еще потребует значительного времени. Северный фланг группы армий «Юг» затруднен в свободе своих действий наличием Киевского укрепрайона и советской 5-й армии в тылу группы».
Хотя в этой оценке лишь несколько строчек, но в них (и между ними) можно было прочитать исключительно важное самопризнание фюрера и штаба его верховного главнокомандования. В переводе с языка ОКВ на человеческий эти строки значили: основные цели плана «Барбаросса» за первый месяц войны оказались недостигнутыми, а именно:
а) «разгром всех советских войск» к северу и югу от Полесья не удался;б) южная советская группировка своими основными силами отошла за Днепр и нависла над прорвавшимися вперед двумя немецкими танковыми группами. Рундштедту не удалось «отрезать» советский Юго-Западный фронт от его коммуникаций и выйти на Днепр;
в) на центральном направлении, несмотря на окружение значительных сил советских войск (3-я и 10-я советские армии у Минска, большая группировка у Смоленска), Бок не чувствовал себя уверенным («сильные русские части находятся между подвижными соединениями»). О повороте на север не могло быть и речи;
г) северная группировка не добилась окружения и уничтожения советских частей и достигла лишь значительного фронтального продвижения. Лееб не уничтожил «части противника, действующие в Прибалтике». [237]
Таким образом, как ни тяжелы были потери советских войск, как ни велики были трудности первых дней войны, героизм и упорство отступавших частей уже начали приносить свои плоды. В эти дни ослаблялось влияние эффекта внезапности, который до сих пор нес победы дивизиям вермахта.
Таковы были условия, в которых 19 июля Гитлер должен был принимать решение о дальнейших операциях своих двухсот дивизий. Он недаром назвал его «самым тяжелым в войне». Ведь впервые руководители ОКВ стали перед ситуацией, в которой, еще сохраняя инициативу в своих руках, они почувствовали давление на свою волю — давление со стороны тех войск, которые они считали разбитыми наголову.
Военные историки на Западе (в том числе и генералы вермахта) сейчас пытаются разобраться: почему Германии не удалось добиться победы в первые месяцы войны? Почему, несмотря на значительный перевес сил, несмотря на внезапность и все привходящие благоприятные обстоятельства, вермахт не смог выиграть «блицкриг», не смог осуществить свои планы, поставить Советский Союз на колени?
На эти вопросы, которые до сего дня доставляют горчайшее расстройство германскому генералитету, даются всевозможные ответы. Но эти ответы напоминают известную детскую игру: «Да и нет не говорите, черное и белое не называйте». Западная историография меньше всего и неохотнее всего говорит о мощи Советского государства, о героизме советских воинов, о крепости советского тыла. На всем этом лежит табу. Изыскиваются так называемые «объективные» причины, которые должны пояснить миру, что, собственно говоря, нападение на Советский Союз — предприятие отнюдь не безнадежное. Виноваты будто бы лишь те, кто в 1941 г. неудовлетворительно спланировал и подготовил это нападение. И в первую очередь, по их мнению, виноваты не генералы, а Гитлер.
Директива Гитлера № 33 — одна из излюбленных мишеней реакционных военных историков Запада. Большинство из них видит именно в ней главный просчет во всей «русской кампании» и винит в нем Гитлера. Так, генерал-майор Бутлар заявляет: «...решение Гитлера было неправильным»{381}. Лиддел-Харт считает, что именно в это время Гитлер упустил возможность «в первое лето дойти до Москвы»{382}. На самом деле эта [238] директива — свидетельство уже наметившегося кризиса германской стратегии.
Директива № 33 от 19 июля 1941 г. (и ее дополнение от 23 июля) поставила такие новые задачи перед тремя группами войск{383}:
Леебу: приостановить наступление на Ленинград.Боку: заняться «ликвидацией советских частей», оказавшихся за линией фронта.
Руидштедту: уничтожить советские части (12-ю и 6-ю армии) западнее Днепра, не дать им уйти.
Итак, предыдущий план «поворота на север» полетел вверх тормашками.
Почему? Из-за сумасбродства Гитлера? Да нет, из-за реальной обстановки на фронтах!
В начале июля в ОКВ с удивлением установили, что вопреки всем расчетам Советские Вооруженные Силы не «прекратили своего существования». Если 4 июля Гитлер объявил войну «практически проигранной для русских», а 8 июля ОКХ считало, что во всей Советской Армии осталось лишь 40–60 боеспособных дивизий (считая все резервы и второстепенные направления), то 23 июля Гальдер докладывает фюреру о совсем иных фактах. Оказывается, разведка установила наличие 93 советских дивизий перед фронтом Лееба, Бока и Рундштедта!{384}
Однако фюрер снова пускается в рассуждения о своих целях. Протокол совещания гласит:
«Фюрер говорит о целях и подчеркивает, что принципиально важным является уничтожение живой силы противника, где только ее можно застать. Танковые части могут действовать только тогда, когда ликвидирована опасность для тыловых коммуникаций.Три главных цели:
1. Район Ленинграда. Важен в промышленном и военно-морском отношениях. Оплот большевизма.
2. Район Москвы (промышленность).
3. Украина с ее промышленными центрами и нефтепромыслами восточнее ее (по меньшей мере не дать пользоваться ими другим)»{385}.
Уже по этим рассуждениям можно видеть две основные идеи, которые господствовали в немецкой ставке в те дни и месяцы. Первая: подсознательное ощущение неудач и расхождения [239] планов с действительностью. Вторая: стремление продолжать кампанию, несмотря ни на что.
В конце июля Гитлер был вынужден несколько изменить директиву №33, усилив северную группировку и приказав Рундштедту готовиться к мощному удару в направлении Дон — Кавказ. В то же время Браухич обратился к фюреру с отчаянными воплями по поводу положения у Бока, прося помочь центральной группировке.
Сейчас задним числом выжившие генералы обвиняют Гитлера, Кейтеля, Йодля в том, что они «упустили великий шанс» и якобы игнорировали Москву. Но это было не так.
10 августа Йодль записывал в одном из документов. «Наиболее крупные силы противника находятся перед группой армий «Центр». Важнейшая цель — уничтожение их и захват Москвы»{386}. Он предлагает «центр удара направить на Москву в конце августа». Да и фюрер в дополнении к директиве № 34 12 августа пояснял, что целью Бока является «вырвать еще до зимы из рук противника Москву как государственный, военно-промышленный и транспортный центр и тем самым воспрепятствовать восстановлению разбитой эрмигт противника ы его организованного государственного аппарата»{387}. Этот документ достаточно «реабилитирует» Кейтеля и Гитлера перед смехотворными упреками в «недооценке» ими значения Москвы.
На военном совещании в маленьком белорусском городке Борисове 4 августа Гитлер разрабатывал свой неслыханный по варварству план уничтожения столицы Советского Союза. Адъютант начальника оперативного отдела штаба Бока Фа-биан фон Шлабрендорф сохранил в своих записях содержание беседы Гитлера с Боком в Борисове. «Гитлер, — пишет Шлабрендорф, — обсудил свой план захвата Москвы. В этот город не должен вступить ни один немецкий солдат. Москву следует окружить так, чтобы из нее не вышли ни русские солдаты, ни гражданское население. Будут приняты меры для того, чтобы затопить Москву и ее окрестности... Там, где сегодня Москва, возникнет огромное озеро, которое навсегда скроет столицу русского народа»{388}.
Но вот в чем дело: очень хочется Гитлеру взять с ходу Москву, однако сейчас он уже не рассчитывает на это.
12 августа он указывает Кейтелю и Йодлю, что «предпосылкой всех дальнейших операций является ликвидация сил [240] противника, которые находятся на фланге, особенно на южном фланге группы армий «Центр»{389}.
В тот же день Кейтелъ требует от Браухича «обеспечить фланги» Бока. «Только после полною устранения угрозы флангам» возможно дальнейшее наступление. И так как Браухич продолжает сомневаться и колебаться, разозлившийся фюрер направляет своим оппонентам специальную памятную записку (22 августа), в которой категорически отстаивает свое стратегическое решение{390}. Как бы предвидя будущие упреки, он пишет: «Удар на Москву должен быть... предпринят и не должен провалиться». Он пока не видит, что сейчас эта операция будет иметь «высокую степень гарантии». Надо подождать и расправиться с южной группировкой Советской Армии{391}. «Довод о том, что мы теряем время, — пишет Гитлер, — что тогда наступление на Москву состоится слишком поздно или тогда танковые войска не будут в состоянии выполнить свою задачу, неубедителен, ибо после уничтожения русских сил, угрожающих правому флангу группы армий «Центр», задача прорыва на Москву будет не тяжелее, а, наоборот, существенно легче».
Гитлер соблазняет генералов и другим обстоятельством. Сейчас, пишет он, «судьба дарит нам редчайшую возможность. В глубокой впадине противник почти на глубину 300 км зажат в треугольник между двумя немецкими группами армий». Далее он подчеркивает исключительное экономическое значение Украины. Он поучает генералов, что необходимо лишить Советский Союз сырья: угля, железа, нефти. Все это находится на юге страны. Разве они не видят, что перед этими факторами срочность наступления на Москву «значительно отступает на второй план»?
Таким образом, решение Гитлера отнюдь не принималось так, как это изображает Гудериаы, — «Москва или Киев»{392}. Нет, Гитлер планировал взять Киев, чтобы взять Москву. [241]
Разговоры о том, что якобы Гитлер без своего генералитета принял это решение и тем самым «упустил возможность» захватить Москву осенью 1941 г., опровергаются свидетельствами военных архивов. Так, 1 сентября 1941 г. командование группы армий «Юг» направило Гитлеру доклад, в котором сигнализировало: «Только после уничтожения противника в Восточной Украине группа армий «Центр» будет иметь обеспеченный в оперативном отношении фланг для нанесения последнего, решающего удара... Нанести удар на Московском направлении раньше, чем на Украине, нельзя...»{393}
А вот мнение генерала пехоты Блюментритта: «Очень скоро командование 2-й танковой группы и 2-й армии пришло к выводу, что этот противник (войска советского Юго-Западного фронта. — Л. Б. ) потребует большего внимания. Его нельзя было просто миновать». И далее Блюментритт подтверждает, что лишь после ликвидации киевской группировки «можно было думать о цели, т. е. о Москве»{394}. Итак, решение о «повороте на юг» было принято Гитлером не вопреки генералам, а вместе со многими чз них и было продиктовано объективным положением на фронтах.
В самом деле: могли ли немецкие войска в июле — августе 1941 г. начать наступление на Москву, о необходимости которого сегодня хором говорят немецкие генералы-историки? Для ответа на этот вопрос необходимо напомнить о следующем:
Первое. Группа армий «Центр» именно в этот период подверглась энергичным советским контрударам. Хотя Смоленск пал, 23 июля войска вновь созданного Центрального фронта начали контрнаступление. В директиве № 33 Гитлер требовал от Бока «продолжения наступления на Москву силами пехотных соединений», но Бок не имел для этого возможности и сам жаловался на нехватку войск. Даже Гудериаы заявлял, что его танки нуждаются в передышке!
Второе. Ситуация на южном фланге Бока была тревожной, и она беспокоила не только Гитлера. Тот же самый Гальдер, которого сейчас объявляют «противником» решения Гитлера, записывал в своем дневнике 8 июля: «Я вовсе не являюсь сторонником поспешного продвижения обеих танковых групп на Восток» — и предлагал повернуть Гудериана на юг, т. е. предлагал [242] то же самое, что фюрер. Об этом не без ехидства напомнил в своих воспоминаниях заместитель Йодля генерал Варлимонт{395}. А пресс-шеф Риббентропа Пауль Шмидт в своей книге «Операция Барбаросса» писал еще более определенно: «Очень часто и охотно называют решение Гитлера не двигаться на Москву самым ошибочным решением восточной кампании. Нельзя доказать обратного, но я не думаю, что поворот на Киев явился причиной потери времени и последовавшей трагедии под Москвой. Объективное рассмотрение заставляет считать решение Гитлера обоснованным и разумным...»{396}
Наконец, А. Филиппи и Ф. Хейм в своей работе «Поход против Советского Союза 1941–1945», считающейся «последним словом» западногерманской историографии, признают, что «обстоятельства были сильнее», чем «планирующая воля» ОКВ. «Учитывая силы обеих групп армий, было невозможно двигаться вперед, оставив на своем фланге между Днепром и Десной миллион русских солдат. Ход битвы дополнительно подтвердил правильность этого решения»{397}.
Гитлер с полным основанием боялся за свой южный фланг. Здесь после упорных пограничных боев, сдержавших противника, советское командование предприняло ряд активных контрмер. Так, в конце июля в район Белой Церкви была выдвинута свежая армия, которая нанесла сильный удар по противнику, сковав части танковой группы Клейста. К концу августа основные силы Юго-Западного и Южного фронтов ушли за рубеж Днепра, сохранив плацдарм на его западном берегу — Киевский укрепленный район. Попытки немцев форсировать Днепр у Днепропетровска (25 августа) и севернее Киева (26 августа) не увенчались немедленным успехом. Так или иначе, днепровский рубеж задержал продвижение армий Рундштедта на 20-25 дней. Основные силы Юго-Западного и Южного фронтов сохраняли организованный фронт и, без всякого сомнения, представляли собой мощную группировку. Она вдавалась во фланг Боку примерно на 300 км. Германское командование было вынуждено бросить против нее основные силы групп армий «Центр» и «Юг», и это решение имело свою логику. [243]
Оказавшись в исключительно тяжелых условиях, советские войска 20 сентября были вынуждены оставить Киев. Отход совершался в крайне сложной обстановке. На советскую группировку устремились танковые дивизии генералов Гудериана и Клейста. Но эти бои сыграли немалую роль для сдерживания дальнейших операций вермахта. Войска Юго-Западного фронта, задержав группу армий фельдмаршала Рундштедта и сорвав его план захвата Киева с ходу, вынудили Гитлера и ОКБ пересмотреть весь свой стратегический план.
Хотя Геббельс снова будоражил мир новейшими победными реляциями, сентябрьские бои 1941 г. на Украине обусловили тот факт, что «решающее наступление» на Москву смогло начаться лишь 2 октября, а не 15–20 августа, как об этом мечтал Гудериан.
Советская Армия выиграла время для завершения мобилизации, для развертывания военного производства, для строительства оборонительных рубежей. За это было заплачено дорогой ценой. Но разве мог быть предел тем усилиям, которые советские люди были готовы приложить для спасения великого отечества социализма?
Только 15 сентября 1941 г. Гитлер решил, что созревают условия для того, чтобы готовить долгожданное наступление на Москву. Группа армий «Центр» (фон Бок) выступила в составе трех полевых армий и трех танковых групп. 4-я танковая группа была переброшена на подкрепление Бока из-под Ленинграда. У Бока было 75 дивизий (47 пехотных, 14 танковых, 8 моторизованных, 3 охранные и др.){398} Тем самым группа Бока по сравнению с июнем 1941 г. выросла почти в 1,5 раза (с 50 до 75 дивизий). Она имела в своем составе больше сил, чем группы «Юг» и «Север», вместе взятые, в начале войны. Воздушный флот, поддерживавший группу «Центр», насчитывал около 1 тыс. боевых самолетов.
Осеннее наступление па Москву было детищем Браухйча и Гитлера. Все, о чем просил Браухич в июле — августе, Гитлер охотно разрешил, будучи в восторге от исхода боев на Украине. [244]
Войска фон Бока создали две ударные группировки, которые должны были охватить советский Западный фронт с юга (через Орел — Тулу) и севера (через Ржев — Калинин). Первая задача была возложена на ту самую танковую армию Гудериана, солдатам которой еще в августе было приказано готовить дорожные указатели с надписью «На Москву». Гудериан начал движение 23 сентября. 2 октября к нему присоединилась вся группа Бока. В этот день Гитлер обратился к войскам Восточного фронта с воззванием, в котором призывал солдат и офицеров к «последней решающей битве этого года»{399}.
3 октября в публичной речи Гитлер объявил: «Сегодня я могу вам сказать — и я не мог этого сказать раньше, — что враг разгромлен и никогда больше не поднимется»{400}. Через неделю, 9 октября, имперский пресс-шеф д-р Отто Дитрих на пресс-конференции и по радио торжественно возвестил, что «исход войны предрешен»{401}.
Осеннее наступление фон Бока на Москву имело три периода. Первый — наиболее длительный — носил наименование «Тайфун». Он начался со стремительного удара 2-й танковой армии на Орел. На северном фланге 7 октября группа Гота прорвалась севернее Вязьмы и вышла к востоку от нее на соединение с частями 3-й танковой группы Геппнера. Механизм гитлеровских «танковых клещей», казалось, снова заработал без отказа. Советские части в районе Вязьмы и Брянска попали в окружение. 10 октября немецкие войска уже были под Можайском и Малоярославцем. 20 октября Москва была объявлена на осадном положении.
В этот момент героическое сопротивление советских войск заставило армии Бока остановиться на рубеже, проходившем примерно в 100 км северо-западнее и западнее великой столицы. Ударная сила дивизий Бока начала иссякать{402}. [243]
В середине ноября 1941 г. германское командование предприняло вторую попытку во что бы то ни стало окружить Москву. Еще 14 октября Бок отдал приказ о разрушении города авиацией и артогнем с последующим выходом пехоты к кольцу Московской окружной дороги. Замысел состоял в том, чтобы дать населению города «бежать» на восток и тем самым сделать невозможным передвижение советских войск{403}. Одновременно были сформированы команды для захвата важных объектов. Известный эсэсовский диверсант Отто Скорцени, служивший тогда в дивизии CG «Рейх», записал в своих мемуарах, что его дивизия получила специальную директиву сформировать «особые отряды» для обеспечения важных объектов. Самому Скорцени было поручено захватить плотины на канале Москва — Волга. «Столь ощутимая возможность окончания похода пришпорила нас»{404}, — вспоминает Скорцени об этих днях.
Одновременно на пост начальника войск СС в Москве был назначен один из ближайших сподвижников Гиммлера генерал фон дем Бах-Зелевски, который сформировал особую «передовую команду для Москвы» во главе с штандартенфюрером СС Зиксом, тем самым Зиксом, который должен был стать немецким комендантом Лондона{405}.
Но войска воинственного Бока не могли двигаться вперед. «...Наша наступательная способность истощилась. Наши войска были ослаблены и утомлены» — так описывает состояние частей группы «Центр» начальник штаба 4-й армии генерал Блюментритт{406}. «Наступление остановилось», — печально констатирует Типпельскирх{407}. «Наши войска испытывают мучения, и наше дело находится в бедственном состоянии... настроение у меня очень грустное», — писал в Берлин генерал Гудериан 6 ноября{408}.
Ставка Гитлера не желала слышать подобных причитаний 15 ноября она начала новое наступление, решив использовать [246] морозную погоду для действий танковых соединений. Но третий период наступления, несмотря на крайнее напряжение всех сил вермахта, принес еще меньшие результаты.
Животному напору измотанных гитлеровских дивизий противостояла воля советских людей, удесятеренная сознанием ответственности наступившего момента. Вошедшие в историю слова гвардейцев с разъезда Дубосеково «отступать некуда, за нами Москва» в те дни повторялись бессчетное количество раз в устах тысяч солдат и офицеров Западного фронта. Это были дни великого подвига Зои Космодемьянской, безвестной доселе простой советской девушки, которая неожиданно, но закономерно открыла всему миру строгую красоту человеческого мужества, которое таится в каждом советском человеке. А сколько Зой погибло не менее героически, оставшись безвестными!
Немецким организаторам последней стадии московского наступления не было дано постигнуть психологического смысла того перелома, который назревал на фронте великой битвы. Войскам Бока удалось наиболее существенно продвинуться на северном фланге, где они нащупали слабый стык и смогли выйти к каналу Москва — Волга. Зато на знаменитом Волоколамском шоссе советские дивизии оказали упорное, поистине стальное сопротивление. Здесь за пять дней боев две танковые группы Гота и Геппнера продвинулись лишь на 25 км. К 28–29 ноября прорыв немецких войск к каналу был обезврежен контрударом резерва — 1-й ударной армии. И хотя передовые отряды немецких дивизий в районе Крюково — Истра смогли приблизиться к Москве на расстояние 30–40 км, а разведгруппа 62-го саперного батальона ворвалась на речной вокзал в Химках, они нигде не прорвали фронта обороны.
В этом положении Бок снова отдал приказ о возобновлении наступления. Верный своей маниакальной идее о «последнем батальоне», который может решить исход битвы, он приказал двигаться вперед основным силам группы «Центр». «Оборона противника находится на грани своего кризиса», — объявлял Бок в приказе от 2 декабря{409}. Но на этот раз оказалось, что машина уже не может двигаться. На грани кризиса находились войска самого Бока. Армия Клюге (генерала, которого его начальник штаба высокопарно называл «человеком железной воли»{410}) остановилась 3 декабря. Гудериан отдал приказ [247] о переходе к обороне 5 декабря. А б декабря произошло нечто непонятное, непостижимое и неожиданное для всех немецких генералов: войска советского Западного фронта перешли в контрнаступление.
Молниеносно и стремительно вся московская операция Браухича — Бока превратилась в свою противоположность. Перешел в наступление не только Западный фронт, но и Калининский фронт и Юго-Западный фронт. Это была тщательно подготовленная крупная стратегическая операция советских войск.
Ни искушенные в секретных интригах агенты Канариса, ни авиаразведка Геринга, ни все иные средства разведки вермахта не смогли проинформировать немецкую ставку о том, что ее ожидало 6 декабря и в последующие недели. А ожидало ее следующее:
а) на фронте группы «Север» — удар по 18-й армии и окружение значительных сил 16-й армии в районах Холм и Демянск;
б) на фронте группы «Центр» — стремительные удары советских войск, отбросившие войска Бока с канала Москва — Волга на линию Ржев — Гжатск — Юхнов — Белев, т. е. на расстояние 100–400 км от советской столицы;
в) на фронте группы «Юг» — потеря Ростова и отход на реку Миус.
Гальдер называет события под Москвой «катастрофой» и «началом трагедии на Востоке»{411}. Блюментритт отмечает, что «кампания в России, а особенно ее поворотный пункт — Московская битва, нанесла первый сильнейший удар по Германии как в политическом, так и в военном отношениях»{412}. Гудериан вторит: «Мы потерпели серьезное поражение, которое... повело в ближайшие недели к роковым последствиям»{413}.
Все это признания сквозь зубы. Приведем некоторые откровенные свидетельства. Первое из них принадлежит бывшему командиру 47-го танкового корпуса генерал-лейтенанту Рудольфу Бамлеру. Он вспоминает{414}:
«Мы находились восточнее Тулы, в Епифани. До нас дошли слухи, будто в районе Раненбурга концентрируются советские войска. Но точными сведениями мы не располагали. Советское наступление застало нас полностью врасплох. Ночью ударил мороз. Наутро ударили советские [248] дивизии, у которых хотя и было мало артиллерии, но имелось большое количество автоматического оружия. Естественно, что в этой ситуации наши войска были застигнуты врасплох. Соединение неожиданного наступления и морозов, к которым мы не были подготовлены, дало убийственные результаты... Я вспоминаю такие картины: пехотинцы бредут по снежным полям, не желая отправляться в окопы и бросая оружие. Даже некоторые офицеры бежали с передовой, крича, что продолжать бой не имеет смысла: все равно все перемерзнут или будут убиты. Так было в 53-м пехотном корпусе, командование которого полностью растерялось. Командир корпуса и его начштаба заявили по телефону: «Сопротивление бесполезно, мы маршируем домой!»
Отступление от Москвы произвело на всех нас ужасающее впечатление... Я еще сегодня вижу длинные колонны безоружных, оборванных солдат, бредущих по снежной пустыне. Еще страшнее был вид населения эвакуируемых деревень... Впервые был применен приказ о «выжженной земле». Я утверждаю, что отступление 1941/42 г. было исходным пунктом большого военного кризиса, от которого немецкая армия ни материально, ни морально так и не смогла оправиться».
Генерал-майор Фрейтаг, командовавший одной из дивизий, сообщает{415} :
«Зима 1941/42 г. оставила угнетающее впечатление. Среди командиров дивизии говорили о том, что попытка начать наступление на Москву поздней осенью была равна проигрышу всей войны. Вспоминали опыт войны 1914–1917 гг. и жалели, что не перешли еще в сентябре 1941 г. к обороне».
Генерал-майор Хейч{416} :
«Господствовали настроения: «Довольно! Зачем дальше двигаться на Восток? Не лучше ли вспомнить о немецких границах?» Ставка приняла решительные меры, чтобы истребить в корне подобные настроения, но добилась этого лишь к весне 1942 года».
Контрудар Советской Армии под Москвой имел последствия не только для стратегического положения немецких групп армий на фронте. Он привел к первому серьезному кризису германского генералитета и всей системы управления вермахта. С 6 декабря 1941 г. немецким командующим, а вместе с ним ОКБ и ОКХ пришлось перейти к решению таких задач, которые они не привыкли решать в предыдущих кампаниях. Это были сложные задачи обороны и отступления, отражения атак советских войск, захвативших инициативу в свои руки и не выпускавших ее в течение ряда недель. Удары фронтов Советской Армии внезапно обнаружили нищету стратегического [249] мышления гитлеровского генералитета и его верховного командования.
Ведь только успели 4–6 декабря Клюге, Гудериан и другие генералы отдать приказы на переход своих армий к обороне, как на них обрушились удары всех армий Западного фронта. Бок, Гальдер и, наконец, ОКБ вкупе с Гитлером оказались несостоятельными перед лицом советского наступления. Они в первый момент не смогли организовать оборону и с большими усилиями сделали это только лишь спустя несколько недель. Среди руководителей вермахта завязалась ожесточенная перепалка по поводу методов обороны. Одни требовали отхода, другие настаивали на обороне любой ценой. А пока шли споры, немецкие войска отступали.
Тут-то и начался жестокий кризис. 19 декабря был снят со своего поста главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич. 18 декабря командующий группой армий «Центр» Федор фон Бок сказался больным. Его заменил генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, ставший совмещать посты командующего группой «Центр» и командующего 4-й армией. 26 декабря был смещен генерал-полковник Гудериан — ему было приказано передать 2-ю танковую армию генералу Рудольфу Шмидту и убираться в тыл, в резерв. Командующего 3-й танковой группой генерал-полковника Геппнера постигла еще более суровая кара — за отдачу «самовольного приказа» об отступлении он был разжалован и лишен всех чинов и отличий. Командующий 9-й армией генерал-полковник Штраус поспешно объявил себя больным.
Генералы летели один за другим со своих постов не только на центральном участке: на Керченском полуострове генерал фон Шпонек, «допустивший» отход своей дивизии, был предан суду. Там же был снят командующий 17-й армией генерал Штюльпнагель. Еще раньше командующий группой «Юг» генерал-фельдмаршал фон Рундштедт был заменен генерал-фельдмаршалом Вальтером Рейхенау. На Севере, где также развернулись действия наших войск, Гитлер снял командующего «Лапландской армией» генерал-полковника фон Фалькенхорста. Командующий группой армий «Север» фон Лееб был заменен генерал-полковником Кюхлером. Таким образом, ни один из командующих группами армий, перешедших 22 июня 1941 г. советскую границу, к зиме 1941/42 г. не удержался на своем посту.
Советское наступление заставило дрогнуть не только немецкий фронт, но и всю структуру высшего командования [250] вермахта. Сняв Браухича, Гитлер сам стал главнокомандующим сухопутными войсками. Это вызвало и другие изменения в руководящем аппарате. И без того громоздкая система германского высшего командования еще более усложнилась и запуталась. Однако Гитлер, напуганный событиями на фронте, решил, что лишь он один сможет руководить всей сложной машиной ставки.
Общий комплекс поражений на фронте и столкновений в верхах образовал первый серьезный кризис гитлеровского командования. Это была важная веха во всей истории немецкого милитаризма. Она знаменовала собой начало того неизбежного и закономерного конца, который должен был прийти и пришел в мае 1945 г.
В 1960 г., спустя 15 лет после окончания войны, генерал Рудольф Гофман в обширном сборнике «Решающие битвы второй мировой войны», рассматривая причины краха вермахта под Москвой, был вынужден констатировать: «Одно ясно при всех условиях: вся авантюра восточного похода имела истоком своих ошибок недооценку противника — политическую, экономическую и военную». И далее Гофман отмечал, что «первый поворот в военных событиях второй мировой войны в конечном счете наступил не из-за отсрочки начала войны вследствие балканской кампании, не из-за потери времени в период обходного марша на Киев, не из-за сковывающего периода грязи, а из-за ложной оценки»{417} (сил противника. — Л. Б.}. Гофман, правда, не удержался и по привычке возложил ответственность за эту ложную оценку на Гитлера. Но тем не менее слово сказано, и имеющий очи узрит в «ошибке Гитлера» стратегический просчет ОКВ и ОКХ.
Все познается на практике. На практике был познан и тот факт, что огромная и мощная военная машина вермахта с ее тщательно разработанной методикой агрессии оказалась не в состоянии одержать победу над социалистическим государством и его вооруженными силами. Это оказалось не по силам вермахту даже в самых благоприятных условиях 1941 г., т. е. в таких выгодных оперативных и стратегических условиях, которые больше никогда не повторились для нацистской Германии. [251]