Человечество ведет особый счет войнам — самым трагическим периодам своей истории. Вновь и вновь вопрошая, в чем истоки этих трагедий, откуда вести их родословную, люди пытаются найти ответы на вопросы, которые с любой точки зрения нельзя назвать отвлеченными. И главный из них: вызваны ли войны неконтролируемыми общественными силами или случайным стечением обстоятельств, незадачливостью, некомпетентностью, а то и безумными амбициями политиков? Для ответа на этот и другие вопросы необходимо считаться с накопленными знаниями. Это бесспорная истина. Однако вместе с тем много веских доводов в пользу того, чтобы не полагаться сегодня всецело на те выводы, которые были сделаны исходя из наших представлений сорока-тридцатилетней и даже десятилетней давности, в данном случае касающихся событий 1939 г., анализу которых посвящена предлагаемая читателям книга.
Время заострило ту грань проблемы, которая была почти неразличима прежде в силу преимущественно вульгарно-социологического, прямолинейного, недиалектического подхода к причинам возникновения второй мировой войны, рассматриваемым в категориях исторической предопределенности и неотвратимого глобального вооруженного противоборства антагонистических сил. А между тем необходимо видеть проблему и в контексте альтернативности развития, учитывая все параметры возникшей тогда экстремальной ситуации, взорвавшейся нападением нацистской Германии на Польшу.
Этот важный аспект исследования имеет не только познавательную ценность. Выяснить и объяснить причины (объективные и субъективные, более отдаленные и непосредственные) того, что только в конечном счете сделало невозможным избежать военную катастрофу, заставило умолкнуть дипломатов и открыть кровавый счет убитым, раненым и искалеченным, — это значит еще и утвердить высокое моральное предназначение истории — служить[4] предупреждением от заражения вирусом апатии и равнодушия, национального эгоизма и некритического мышления («моя страна всегда права») в такой важной сфере человеческого общения, какой являются международные отношения. Идущая во многих странах острая, порой даже ожесточенная дискуссия о происхождении и причинах второй мировой войны вызвана не просто серией круглых дат или расчетливым устремлением историков непременно утвердить свою «правду» о событиях конца 30-х годов, ставших точкой отсчета для измерения многих качественных «показателей» той поворотной и еще отнюдь не исчерпавшей себя полностью полосы развития человечества. Все значительно серьезнее.
Обращаясь к истории, мы ищем ответы, необходимые нам в настоящем мире, насыщенном опасностью термоядерной войны и тревогой за будущие поколения. Диалог с прошлым помимо других причин отражает стремление не допустить разобщения народов, опасного противостояния «своих», узконациональных интересов (к тому же понятых примитивно, вне связи с глобальными процессами) интересам общечеловеческим, жесткой идеологической конфронтационности, того глубоко укоренившегося стереотипа мышления, согласно которому выигрыш для одного непременно является проигрышем для другого. Десятилетие 30-х годов, строго говоря, нельзя называть предвоенным, поскольку начиная с 1931 г. (захват Японией Маньчжурии) мир сотрясали все новые и новые «малые» войны, кровавым почерком вписывая свои главы в летопись современной цивилизации. Германский империализм, развязав вторую мировую войну, довершил эту работу и тем самым дописал самую мрачную ее страницу. Перечитывая ее, наши современники и будущие поколения, ищущие и вырабатывающие качественно новую философию всеобщей безопасности, найдут много поучительного и в тех ее разделах, которые воплощают собой отрицательный опыт, так сказать, пассив всемирной истории, ее трагические черты и потери.
Оправдан, разумеется, и скептицизм. И действительно, способно ли еще одно «коллективное» погружение в тайны рождения войны хоть немного приблизить нас к постижению истины, коль скоро в ходе идущей полемики так резко обозначились разногласия, в том числе и в отношении ко всей предшествующей историографической традиции, к выработанным представлениям? Нет, даже если это так, не следует опасаться возникшей [5] «неразберихи», поскольку она неизбежна на определенном этапе. Развитие науки обеспечивается борьбой мнений и сопоставлением гипотез. Успех ожидает нас только в том случае, если при каждой следующей попытке мы будем освобождаться из цепких пут фантомов и стереотипов, убивающих живую мысль и внушающих подобострастие к авторитету так называемого социального заказа. Однако, поскольку речь идет о войне, о силах, сделавших возможным ее развязывание, и о тех, кто не сумел им противостоять, постольку любая коррекция или пересмотр наших представлений должны базироваться не на одних только благих пожеланиях «писать ярко и безоглядно правдиво», не на одних призывах не бояться заглянуть за край, а на точном знании, добытом большим трудом, доступном перепроверке и отвечающем самым высоким научным критериям.
Этот путь отнюдь не сковывает внутреннюю свободу исследователя. Напротив, он дает твердую точку опоры для вторжения в любые «закрытые зоны». В истории предвоенного политического кризиса за последние несколько десятилетий их накопилось немало, достижения же советских историков здесь являются, нужно признать, весьма скромными. Говоря о причинах и того и другого, следует назвать прежде всего повышенную секретность, установленную правительствами и ведомствами в отношении больших групп документальных источников (это относится как к зарубежным, так и к отечественным материалам), неразработанность ряда фундаментальных вопросов, малочисленность исследовательских кадров и общее отставание междисциплинарных исследований (например, психоистории), связанных напрямую с проблемой генезиса войн.
Вполне понятно, что авторы данного труда не претендуют на окончательность высказанных ими суждений. Во многих отношениях их подход к поднимаемым вопросам носит поисковый характер, что отчасти объясняет имеющиеся различия в оценках и несходство при анализе некоторых конкретных ситуаций, событий и фактов. Наверное, читатель заметит расхождения и более существенного характера. Редколлегия не «проглядела» их, а заранее отказалась от попытки «причесать» текст на один манер, привести все главы и разделы к одному знаменателю, сохранила мысль и стиль каждого автора. Пойти по другому пути означало бы искусственно упростить (а заодно и исказить) довольно сложное [6] положение, в котором оказалась сейчас советская историография международных отношений 30-х годов. Несомненно и то, что в самом возникновении дискуссий по этим вопросам, отходе от парализующего творческие силы консенсусного, однолинейного и одномерного мышления, появлении альтернативных концепций нельзя не видеть проявление здоровых тенденций, обещающих долгожданный сдвиг. [7]