Коллективная безопасность: концепция, реальности
Гражданская война, иностранная интервенция, экономическая блокада революционной России не принесли руководящим кругам капиталистического мира желаемых результатов. Советская Республика выстояла. Перед этими кругами, и в первую очередь перед правительствами ведущих капиталистических стран, встал вопрос: либо продолжать враждебную политику по отношению к Советскому государству, которая вела к усилению конфронтации и войне, либо идти по пути установления дипломатических отношений и экономических связей с Советской Россией. Объективный ход истории склонял правителей Запада к нормализации отношений с Советским Союзом.
Восстановление народного хозяйства СССР, рост экономического и военного потенциала Советского государства, развитие экономических и политических отношений Советского Союза с капиталистическими странами, особенно после «полосы признания» СССР буржуазными правительствами в середине 20-х годов, — все это определило возрастание роли первого в мире социалистического государства на мировой арене.
Развитие международных отношений в 30-е годы проходило в сложной обстановке. Капиталистический мир был потрясен экономическим кризисом 1929–1932 гг. Кризис привел к обострению внутренних противоречий, усилил экономическое и политическое соперничество между крупными империалистическими державами. Приход к власти нацистов имел далеко выходящее за национальные рамки значение и оказал сильное влияние на изменение всего политического климата на Европейском континенте. Агрессивная милитаристская сущность фашистских режимов, их яростная антибольшевистская и антисоветская пропаганда стали оказывать всевозрастающее воздействие на выработку внешнеполитического курса европейских государств. Возросла угроза странам — победителям в первой мировой войне, и в то же время укрепились расчеты Лондона и Парижа использовать нацистский режим в качестве «бастиона» против большевизма.
Политика Советского правительства была направлена на обеспечение безопасности СССР и предотвращение войны. [77]
Государственное и партийное руководство СССР считало, что враждебное социализму капиталистическое окружение неизбежно предпримет военные акции против Советского Союза. В середине 30-х годов стало ясно, что наиболее вероятными противниками в войне выступят Германия, Италия и Япония. В Советском Союзе был взят курс на интенсивное развитие военных отраслей промышленности и укрепление обороноспособности страны. Численность Советских Вооруженных Сил возросла с 617 тыс. человек в 1928 г. до 930 тыс. в 1935 г. Советская промышленность обеспечивала производство в возрастающих размерах необходимого для Красной Армии вооружения{261}. На основе перевооружения изменилась структура Советских Вооруженных Сил, в которой больший удельный вес стали занимать авиация, Военно-Морской Флот, войска ПВО.
Рост промышленного и военного потенциала был достигнут в результате самоотверженных усилий советского народа, ценой больших трудностей и лишений. Сталин и его аппарат использовали тезис о военной опасности и необходимости укрепления обороны для оправдания низкого жизненного уровня советских людей и обоснования массовых репрессий внутри страны. Атмосфера «осажденной крепости», созданная в Советском Союзе постоянной пропагандой о «враждебном капиталистическом окружении» и непосредственной военной опасности, формировала у советских людей «образ врага».
В то же время советское руководство считало необходимым укрепить международное положение страны путем расширения связей с неагрессивными капиталистическими государствами, создать на договорной основе систему коллективного отпора агрессии.
Отношения Советского Союза с капиталистическими странами характеризовались глубоким взаимным недоверием и подозрительностью. В СССР существовало вполне обоснованное опасение относительно возможности формирования единого антисоветского блока империалистических государств. Для советского руководства не было секретом, что германский лозунг «Дранг нах Остен» встречал весьма благожелательное отношение в Париже и Лондоне, что агрессия фашистских государств может быть направлена против СССР.
Политика Советского Союза в свою очередь вызывала недоверие со стороны западных держав. Тезис ВКП(б) о неизбежности крушения капитализма и победы социалистической революции в мировом масштабе трактовался на Западе как программа советского экспансионизма. Поддержка [78] Советским Союзом революционных движений расценивалась правыми лидерами буржуазии как проявление «революционного мессианства Советов». Победы Народных фронтов в Испании и Франции в 1936 г. напугали буржуазию Западной Европы, которая поспешила объяснить успехи левых сил «происками Москвы». Курс советского руководства на повышение военного потенциала СССР использовался антикоммунистической и антисоветской пропагандой для распространения мифа о «советской военной угрозе». Многие политические лидеры Запада, рассматривая нацистскую Германию как «бастион против большевизма», обосновывали таким путем политику «умиротворения» агрессора, которая фактически поощряла замыслы наиболее реакционных сил империализма, направленные против СССР.
Массовые репрессии 30-х годов рассматривались влиятельными кругами Запада как подтверждение широко распространившихся со времен победы Октябрьской революции версий о слабости Советского государства. Уничтожение значительной части командных кадров Красной Армии давало основание для выводов о падении боеспособности Вооруженных Сил СССР. По мнению некоторых политических деятелей Запада, Советский Союз не обладал качествами надежного партнера в международных отношениях. Но такое мнение не было однозначным. Политические круги ведущих капиталистических держав не могли не учитывать экономического, политического и военного потенциала Советской России. Реалии международной ситуации в 30-е годы определяли необходимость как Советскому Союзу, так и капиталистическим державам выйти за рамки идеологической конфронтации и искать пути установления политических отношений на базе взаимных интересов.
В 1935 г. Советский Союз уже имел дипломатические отношения с 36 странами мира, в том числе со всеми ведущими капиталистическими державами. Советское правительство заключило договоры о дружбе с Турцией и Йеменом, договор о гарантиях и нейтралитете с Ираном, договоры о ненападении с Латвией, Эстонией, Польшей, Францией, Италией и Афганистаном. В 1936 г. был подписан протокол о взаимопомощи между СССР и Монгольской Народной Республикой. Расширение связей Советского Союза с другими государствами увеличивало возможности активного влияния советской политики на развитие международных отношений.
Советский Союз учитывал наличие в Европе острых межимпериалистических противоречий, а также реалистическую позицию некоторых правительств европейских стран, которые [79] противостояли агрессии. В Европе формировалось и крепло демократическое движение против военной угрозы, в котором активно участвовали коммунистические партии европейских стран. Все это создавало возможность образования широкого фронта борьбы с угрозой фашистской агрессии. В то же время советское руководство считало целесообразным в целях упрочения международного положения СССР проведение двусторонних и многосторонних переговоров с капиталистическими странами не только по конкретным вопросам, касающимся взаимоотношений Советского Союза с той или иной державой, но и по общим проблемам сохранения мира, создания системы коллективной безопасности и противодействия агрессии, что стало одной из центральных задач советской внешней политики.
В декабре 1933 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление об активизации внешнеполитической деятельности Советского государства в целях предотвращения войны на основе плана коллективной безопасности. Это направление во внешней политике СССР было подтверждено на XVII съезде ВКП(б){262}.
Обеспечение мира, естественно, зависело не только от усилий СССР. Советское правительство рассчитывало на благоразумие и реалистический подход к проблемам международных отношений правящих кругов тех стран, которые были заинтересованы в сохранении мира.
Советская концепция коллективной безопасности исходила из анализа сложившейся политической и военно-стратегической обстановки в мире. Основываясь на реальной опасности зарождения и расширения пожара новых войн, Советское правительство выдвинуло важнейший принцип в организации международной безопасности — принцип неделимости мира. Аргументируя необходимость применения этого принципа, советские представители подчеркивали взаимосвязь общей военно-политической обстановки в мире с конкретной ситуацией в том или иной регионе земного шара. Безопасность каждого государства, в том числе и Советского Союза, определялась не только положением на его границах, наличием или отсутствием непосредственной угрозы агрессии, но и зависела от политики других стран, поскольку любая война, где бы она ни возникла, могла вовлечь в свою орбиту многие государства. Принцип неделимости мира обусловливал необходимость борьбы с любой агрессией, коллективных усилий миролюбивых государств во имя сохранения всеобщего мира{263}.
Исходя из этого принципа, Советский Союз выступил против японской агрессии в Китае, осудил акции фашистской [80] Германии по ремилитаризации Рейнской зоны, захвату Австрии, боролся против итальянской агрессии в Эфиопии, был решительным защитником Республиканской Испании и защищал независимость Чехословакии.
Советское правительство отдавало себе отчет в том, что мир и всеобщая безопасность не могут быть организованы на зыбкой почве словесных деклараций. Мир нуждался в прочных материальных гарантиях, в системе мер международного сообщества, направленных против агрессии.
Еще на открывшейся в феврале 1932 г. в Женеве Международной конференции по разоружению советская делегация предложила принять программу всеобщего и полного разоружения в качестве основы для работы этого международного форума. Вместе с тем, учитывая трудности решения проблем разоружения и принимая во внимание необходимость незамедлительных мер в этой области, советская делегация выразила готовность обсудить любые предложения по частичному сокращению вооружений. СССР предложил уничтожить наиболее разрушительные средства ведения войны (танки, сверхдальнюю артиллерию, бомбардировочную авиацию, химическое и бактериологическое оружие){264}.
Ход конференции показал, что делегация СССР, связанная жесткими рамками советского проекта, в котором весьма сильны были идеологические мотивы, не проявила достаточной гибкости и настойчивости в поисках приемлемых компромиссов с партнерами по переговорам. Советские предложения были отклонены{265}.
В октябре 1933 г. Германия заявила о своем отказе участвовать в конференции. Дальнейшая разработка конвенции о сокращении вооружений стала невозможной. В этих условиях советская делегация в мае 1934 г. внесла предложение превратить конференцию по сокращению и ограничению вооружений в постоянную конференцию мира. Смысл этого предложения состоял в том, чтобы в рамках этого международного форума разработать меры по укреплению коллективной безопасности и предотвращению войны. Советский проект предусматривал следующие задачи Конференции мира: продолжить работу по достижению соглашения и выработке концепции о сокращении и об ограничении вооружений, добиваться выработки соглашений и решений, направленных на создание гарантий безопасности и предотвращение военных конфликтов, на осуществление контроля по выполнению конвенций и решений конференции. Проект предусматривал также проведение между государствами — участниками конференции консультаций в случае [81] нарушения международных договоров по сохранению мира{266}. Однако советский проект не получил поддержки.
В 30-е годы реальных мер по разоружению разработано не было. Агрессивные государства — Германия, Италия и Япония — навязали большинству стран гонку вооружений, которая не только тяжелым бременем легла на государственные бюджеты, но и толкала мир в пропасть войны.
Важное значение для международных отношений во второй половине 30-х годов имело участие СССР в работе Лиги Наций.
Отношение Советского государства к Лиге Наций не оставалось неизменным. В первые годы существования Советской власти эта международная организация, созданная после окончания первой мировой войны, занимала антисоветские позиции, объединяя империалистические державы в борьбе против Советской России. Однако международная обстановка менялась. Советское государство превратилось в державу, с существованием которой приходилось считаться всем странам мира. Агрессия Японии в Китае, рост военных приготовлений фашистской Германии, выход этих государств из Лиги Наций создавали непосредственную военную угрозу в Европе и Азии. В этих условиях участие СССР в международной организации, устав которой предусматривал противодействие агрессии, стало желательным для многих стран — членов Лиги Наций. Инициативу в приглашении СССР в Лигу Наций взяла на себя Франция.
В решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 декабря 1933 г. был включен пункт о возможности при определенных условиях вступления СССР в Лигу Наций. Советское руководство не переоценивало эффективность деятельности Лиги Наций, но считало возможным участвовать в коллективных акциях этой международной организации против военной угрозы со стороны наиболее агрессивных сил империализма.
15 сентября 1934 г., получив от имени 30 стран — членов Лиги Наций приглашение вступить в эту организацию, НКИД СССР направил председателю XV Ассамблеи Лиги Наций письмо, в котором указывалось, что Советское правительство принимает приглашение как выражение желания большинства членов Лиги Наций сотрудничать с Советским Союзом, готово стать членом Лиги Наций и принять на себя соблюдение международных обязательств, вытекающих из Устава Лиги{267}. Советское правительство официально заявило, что оно не несет ответственности за решения, принятые Лигой Наций до вступления СССР. Кроме того, СССР выразил свое несогласие с принятой Лигой Наций системой мандатов, которая фактически являлась формой колониального [82] господства, а также высказал сожаление по поводу отсутствия в статье 22 Устава обязательств расового равноправия{268}. Глава советской делегации на XV Ассамблее Лиги Наций в своей речи 18 сентября подчеркнул, что Советский Союз вступает в международную организацию как государство новой социально-политической системы, сохраняя присущие ей особенности.
Советское руководство считало, что при определенных условиях Лига Наций могла бы способствовать созданию системы коллективной безопасности и стать оплотом миролюбивых сил против агрессоров. Советский Союз решительно выступал против попыток некоторых стран осуществить ревизию Устава Лиги Наций, в первую очередь статей 10 и 16, которые предусматривали гарантии территориальной целостности и политической независимости ее членов, а также санкции против агрессии.
По мнению Советского правительства, эффективность коллективных мер по противодействию агрессии могла быть обеспечена только в том случае, если будет достигнуто согласие международного сообщества по определению реальной опасности, если будет создана международно-правовая основа для установления самого факта агрессии. Поэтому еще ранее, на Конференции по сокращению и ограничению вооружений в феврале 1933 г., советская делегация внесла проект декларации относительно определения агрессии{269}. Советский Союз предлагал дать наиболее полное определение агрессии, т. е. зафиксировать различные действия нападающей стороны, которые могут повлечь за собой политические, экономические и военные санкции мирового или регионального сообщества в рамках коллективной безопасности во имя сохранения мира.
Советский проект давал расширенное толкование агрессии, включая в это понятие следующие действия нападающей стороны: объявление войны, необъявленное нападение на территорию другого государства, артиллерийский обстрел и авиационные бомбардировки объектов на территории другого государства, высадку морских или воздушных десантов, морскую блокаду.
Важной составной частью советского проекта декларации являлся перечень случаев, которые не могут служить оправданием агрессии, в том числе несогласие или неодобрительное отношение к внутреннему строю другого государства, наличие на территории другой страны революционных или контрреволюционных движений, враждебных нападающей стороне, нарушение международных договоров, экономический или финансовый бойкот со стороны других государств. [83]
Во всех этих случаях предлагалось политическое разрешение конфликтов, без использования вооруженного насилия. Таким образом, нападающая сторона заранее лишалась возможности оправдания своих агрессивных действий. Советский проект, безусловно, не мог предусмотреть все конкретные случаи осуществления агрессии, но исходил из необходимости более широкого толкования этого понятия.
Предложенная Советским Союзом декларация по определению агрессии явилась новым явлением в международном праве и получила широкий отклик в мировом общественном мнении и в правящих кругах многих государств. В июле 1933 г. СССР подписал конвенцию об определении агрессии с 10 государствами: Эстонией, Латвией, Польшей, Румынией, Турцией, Ираном, Афганистаном, Чехословакией, Югославией и Литвой. В январе 1934 г. к конвенции присоединилась Финляндия. Однако ведущие капиталистические страны — США, Великобритания, Франция, Италия, Германия и Япония — не подписали конвенцию, ослабив тем самым основы создания коллективной безопасности.
Развивая концепцию коллективной безопасности, советская дипломатия предлагала дополнить механизм обеспечения мира наряду с деятельностью Лиги Наций системой региональных пактов.
В беседе с французским министром иностранных дел Л. Барту в Женеве 18 мая 1934 г. нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов говорил о системе многосторонних пактов, которые должны были охватить государства тех регионов, где назревала угроза войны и агрессии. Советский нарком считал целесообразным образовать «три замкнутых круга» — восточноевропейский, тихоокеанский и средиземноморский, которые могли сформироваться в результате региональных соглашений о взаимной помощи против агрессии с участием государств, заинтересованных в сохранении мира в этих районах{270}.
По мнению Советского правительства, региональные пакты должны были иметь тесную связь с Лигой Наций и создавать более гибкий и более эффективный механизм противодействия агрессии.
Практически в центре дипломатической деятельности Советского правительства в первой половине 30-х годов стояли проблемы, связанные с организацией Тихоокеанского и особенно «Восточноевропейского» («Восточного») региональных пактов.
Обострение международной обстановки на дальневосточных рубежах Советского государства, вызванное агрессивными акциями милитаристской Японии, ставило вопрос об [84] укреплении безопасности и о защите интересов СССР на Дальнем Востоке. В этих целях советское руководство принимало меры как военного, так и политического характера. Военные меры заключались в реализации решений ВКП(б) и Советского правительства по повышению боевой мощи и боеготовности Особой Дальневосточной армии. Вместе с тем правительство СССР считало возможным политическими средствами противодействовать агрессивным устремлениям Японии. Реальным путем к обеспечению безопасности могли бы стать советско-японский договор о ненападении и региональный пакт о взаимопомощи между странами Тихоокеанского региона.
Предложение японскому правительству заключить с СССР пакт о ненападении было сделано в конце 1931 г. и в дальнейшем подтверждалось советской стороной. Япония отклонила советское предложение.
Советское правительство начало переговоры с правительством США о заключении пакта о ненападении между СССР, США, Японией и Китаем. В ходе консультаций с заинтересованными державами выяснилась возможность рассматривать вопрос о расширении предполагаемого соглашения и присоединении к нему Великобритании, Франции и Голландии. Заключение Тихоокеанского пакта о взаимопомощи могло стать основным звеном системы коллективной безопасности на Дальнем Востоке. Однако советские предложения не встретили поддержки со стороны как Японии, так и западных держав.
Активные дипломатические переговоры по инициативе Советского правительства проводились по поводу заключения «Восточноевропейского», или «Восточного», регионального пакта. Советское руководство в ноябре 1933 г. предложило заключить в рамках Лиги Наций региональное соглашение о взаимной защите от агрессии со стороны Германии. Предполагалось, что участниками такого соглашения могли стать Бельгия, Франция, Чехословакия, Польша, Литва, Латвия, Эстония, Финляндия или некоторые из этих стран, но обязательно Франция и Польша. Советское правительство считало целесообразным предоставить инициативу в разработке проекта «Восточного пакта» Франции{271}.
В феврале 1934 г. министром иностранных дел Франции был назначен Луи Барту — сторонник франко-советского сближения и коллективной безопасности. При его участии переговоры по «Восточному пакту» активизировались. Французские предложения предполагали заключение регионального пакта о взаимопомощи между СССР, Германией, Эстонией, [85] Финляндией, Латвией, Литвой, Польшей и Чехословакией. Франция исключалась из состава участников «Восточного пакта» (как и Бельгия), но обязывалась заключить двусторонний договор о взаимопомощи с Советским Союзом, становясь таким образом участницей системы коллективной безопасности в Европе{272}.
Советское правительство понимало, что предполагаемое участие Германии в «Восточном пакте» неизбежно затруднит переговоры по организации коллективной безопасности в Европе, но считало целесообразным принять французские предложения. В июле 1934 г. правительство СССР официально дало свое согласие на заключение «Восточного пакта» с участием Германии{273}.
Но возникли затруднения, прежде всего из-за позиции Германии и Польши. Берлин, практически отказываясь от обязательств по оказанию помощи в случае агрессии странам — участницам пакта, в то же время требовал «равноправия» в вооружениях. Польша, заключив в январе 1934 г. договор о ненападении с Германией, также выступила против проекта «Восточного пакта». Лондон относился к «Восточному пакту» с явной недоброжелательностью, рассчитывая сохранить за собой положение арбитра в европейских делах. 17 февраля 1935 г. Советское правительство дало указание своему полпреду в Лондоне заявить Форин офис, что «советская общественность склонна считать Англию ответственной за упорное сопротивление Германии установлению системы безопасности на востоке Европы»{274}.
9 октября 1934 г. в Марселе был убит Л. Барту. На посту министра иностранных дел Франции его заменил П. Лаваль, далеко не разделявший взглядов своего предшественника по вопросам коллективной безопасности. Но инерция политики Барту еще была велика, и 5 декабря 1934 г. был подписан советско-французский протокол по вопросам, касавшимся переговоров о «Восточном пакте» {275}. В документе фиксировалась решимость СССР и Франции добиваться заключения намеченных соглашений. 7 декабря 1934 г. правительство Чехословакии официально присоединилось к советско-французскому протоколу.
Однако, встретив сопротивление со стороны Германии и Польши, французское правительство пошло на существенные изменения в согласованных между тремя странами положениях, касающихся «Восточного пакта». Париж давал согласие на заключение регионального пакта о ненападении, но оказание помощи жертвам агрессии во французских предложениях связывалось с решением Лиги Наций, т. е. не вносилось ничего нового по сравнению с действующим Уставом Лиги. [86]
Советское руководство выразило несогласие с французским проектом и предложило разработать пакт о взаимопомощи в случае отказа Германии и Польши без их участия, т. е. между СССР, Францией, Чехословакией и Прибалтийскими странами{276}. Но советское предложение не получило поддержки. Более того, не привели к положительным результатам и переговоры, в основу которых был положен французский проект. В июне 1935 г. народный комиссар М. М. Литвинов в письме к советскому полпреду во Франции В. П. Потемкину констатировал, что вопрос о «Восточном пакте» можно считать ликвидированным{277}.
Создание условий, затруднявших агрессию в Европе, по мнению Советского правительства, было возможно не только на многосторонней основе, но и путем заключения двусторонних договоров о взаимопомощи. Поэтому Советское правительство одобрительно встретило заявление правительства Франции о его готовности обсудить вопрос о франко-советском договоре о взаимопомощи. 10 апреля 1935 г. полпред СССР во Франции В. П. Потемкин получил инструкции НКИД на ведение переговоров. В них подчеркивалось, чтобы проект договора предусматривал оказание немедленной военной помощи в случае явной агрессии до вынесения решения Лиги Наций или Совета Лиги, принятого простым большинством голосов. Учитывая медлительность Лиги Наций в решении вопросов, а также возможность срыва единогласного решения каким-либо государством, открыто или тайно поддерживающим агрессора, это предложение СССР имело принципиальное значение. Кроме того, советская сторона считала необходимым включить в договор советское определение агрессии{278}. Таким образом, Советское правительство стремилось заключить с Францией договор о взаимопомощи, который мог обеспечить эффективные и решительные действия против агрессии.
Советские представители встретили на переговорах с французами значительные трудности. В телеграмме из Женевы, где проходили встречи М. М. Литвинова с П. Лавалем, сообщалось, что Лаваль «туг на уступки». Более того, нарком констатировал, что «всем своим поведением и разговором он подчеркивал свое полное равнодушие к пакту»{279}.
П. Лаваль, ставший в годы второй мировой войны предателем французского народа и послушным слугой Гитлера, был противником франко-советского сближения. В одном из частных разговоров Лаваль признавался, что заключение договора с Москвой является для него тактическим маневром. «Я подписываю франко-русский пакт для того, — говорил он, — чтобы иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином»{280}. [87]
Несмотря на двойственную и неискреннюю позицию Лаваля, Москва считала, что заключение советско-французского договора о взаимопомощи объективно способствует делу мира в Европе и создает реальные перспективы для создания системы коллективной безопасности на Европейском континенте.
2 мая 1935 г. в Париже был подписан советско-французский договор о взаимопомощи{281}. Договор предусматривал проведение взаимных консультаций в целях принятия согласованных мер в случае угрозы или опасности нападения какого-либо европейского государства на СССР или Францию. Стороны обязались оказывать друг другу немедленную помощь и поддержку в случае неспровоцированной агрессии против СССР или Франции со стороны какой-либо европейской державы.
К договору был приложен протокол{282}, в котором указывалось, что стороны будут оказывать взаимную помощь в соответствии с рекомендациями Лиги Наций. Однако если Совет Лиги не примет по той или иной причине никакой рекомендации или не будет достигнуто единогласие членов совета, то обязательства по оказанию помощи тем не менее будут выполнены. Этот пункт означал, что правительства СССР и Франции, не игнорируя роль Лиги Наций, все же решили не ставить в прямую зависимость выполнение пакта от позиции Совета Лиги. В протоколе отмечалось также, что обязательства по взаимопомощи будут осуществляться только при нападении Германии на СССР или Францию. В случае агрессии против СССР или Франции со стороны другого европейского государства стороны обязывались не оказывать прямой или косвенной поддержки агрессору.
Советско-французский договор о взаимопомощи 1935 г. имел определенные недостатки. Французская сторона отклонила советское предложение о включении в текст договора определения агрессии, что лишало этот важный международный документ универсальности. Безусловно, слабостью договора было отсутствие зафиксированной договоренности сторон о дополнении пакта военной конвенцией.
Несмотря на недостатки, советско-французский договор о взаимопомощи имел большое международное значение. Впервые в истории пакт о взаимопомощи против агрессии был заключен между социалистическим государством и капиталистической державой. Это служило доказательством возможности сотрудничества государств с различным социально-политическим строем на принципах мирного сосуществования, совместных действий в интересах укрепления коллективной безопасности в Европе. Непосредственным [88] следствием заключения советско-французского договора о взаимопомощи явилось подписание аналогичного пакта между Советским Союзом и Чехословакией.
Контакты между Москвой и Прагой начались еще в апреле 1935 г., но по настоянию чехословацкой стороны подготовка проекта договора ставилась в зависимость от исхода советско-французских переговоров.
В начале мая были согласованы основные статьи советско-чехословацкого пакта о взаимопомощи, и 16 мая 1935 г. документ был подписан в Праге полномочными представителями СССР и Чехословакии{283}.
Основные положения советско-чехословацкого договора были идентичны положениям советско-французского договора. Стороны брали обязательства проводить немедленные консультации при возникновении угрозы или опасности нападения какого-либо европейского государства на СССР или Чехословакию и оказывать взаимную помощь в случае прямой агрессии против договаривающихся государств.
В протоколе к договору{284}, так же как и в аналогичном советско-французском документе, уточнялись условия выполнения обязательств сторон в связи с возможными действиями Лиги Наций. Важной особенностью протокола являлась статья II, в которой указывалось, что «обязательства взаимной помощи будут действовать между ними лишь поскольку при наличии условий, предусмотренных в настоящем договоре, помощь стране — жертве нападения будет оказана со стороны Франции» (курсив мой. — И. Ч.) {285}. Заместитель министра иностранных дел Чехословакии К. Крофта в одном из документов подчеркивал, что, настаивая на включении в договор фразы о том, что обязательства пакта распространяются на Чехословакию лишь в том случае, если будет действовать Франция, министр иностранных дел Э. Бенеш хотел «предотвратить автоматическое действие пакта». Далее Крофта раскрывает суть политики Праги: «Этот пакт (советско-чехословацкий. — И. Ч.) не означает, что мы хотим изменить направление своей политики с западного на восточное. Мы не хотим односторонне связываться с Россией, понимая свою принадлежность к Западной Европе»{286}.
Заключение договоров о взаимопомощи между СССР, Францией и Чехословакией создало новую политическую ситуацию в Европе, которая благоприятствовала укреплению европейской безопасности. 11 мая Совет Балканской Антанты (Греция, Румыния, Югославия и Турция) высказался за разработку Дунайского пакта в целях гарантии независимости Австрии, в котором предполагалось участие СССР, Франции, Италии, Австрии, Чехословакии и стран Балканской [89] Антанты. Правительство СССР дало свое согласие на переговоры, предложив в число стран-участниц также Венгрию{287}. Однако проект Дунайского пакта не был реализован.
Предварительные переговоры о заключении пактов о взаимопомощи в 1935 г. проходили между Советским правительством и правительствами Турции, Румынии и Латвии. Но и эти переговоры не привели к положительным результатам. Малые страны Европы находились под сильным влиянием империалистических держав — Германии, Италии, Англии, которые выступали против реализации идеи коллективной безопасности.
Наибольшую враждебность к идее коллективной безопасности проявляла фашистская Германия, которая видела в ее создании реальное препятствие для своих агрессивных планов. Основной удар дипломатия фашистского рейха направляла против советско-французского договора. В беседе с Муссолини Геринг говорил: «Если бы германской политике удалось разрубить узел, связывающий Париж и Москву, это было бы, несомненно, очень большим успехом»{288}.
Британское правительство, взяв курс на «урегулирование» своих отношений с Германией, закладывало основы той политики, которая получила название «умиротворение агрессора». Идея коллективной безопасности не устраивала Форин офис, поэтому Лондон весьма неодобрительно относился к советско-французскому договору о взаимопомощи.
Двойственную позицию занимал Париж. Многие политические деятели Франции понимали необходимость и полезность франко-советского пакта. Председатель комиссии по иностранным делам палаты депутатов Поль Бастит во время дебатов по ратификации договора между Францией и СССР заявил: «Палата, одобряя франко-советский пакт, будет голосовать за коллективную безопасность, т. е. за разум и порядок, против авантюр и опасных фантазий»{289}. Однако задержка с ратификацией договора (с мая 1935 по март 1936 г.) свидетельствовала, что во французском правительстве имеются противники сотрудничества с СССР. Причины этого лежали в особенностях внутреннего положения во Франции и в общей ориентации французской внешней политики. Французская буржуазия, напуганная размахом левого движения в стране, приходила к убеждению, что фашистские державы могут служить союзником в борьбе с революционной опасностью. А обеспечение безопасности Францией возлагалось на укрепление и расширение франко-английского альянса и возможные соглашения с Германией. Именно поэтому советско-французский пакт мог стать помехой в дипломатических маневрах Парижа. [90]
Эффективность политического соглашения о взаимопомощи между СССР и Францией в случае агрессии со стороны Германии зависела не только от решимости сторон выполнить взятые на себя обязательства, но и от того, насколько компетентные военные органы двух стран определят условия реализации этих обязательств, силы и средства для отражения агрессии, взаимодействия вооруженных сил в совместных действиях против агрессора. В мае 1935 г. во время своего официального визита в Москву Лаваль дал согласие начать переговоры между представителями генеральных штабов СССР и Франции. Но практически ничего не было сделано. Как сообщил советский полпред в Париже В. П. Потемкин 26 июня 1935 г., высшее командование французских вооруженных сил не получило указания от своего правительства установить контакты с советским генеральным штабом{290}. В октябре 1936 г. министр авиации Франции П. Кот выдвинул предложение о франко-советских переговорах по вопросам авиации. Москва немедленно ответила согласием. Однако дальше дело не пошло. Французская сторона не торопилась с направлением делегации авиационных специалистов в Москву.
В январе 1937 г. генеральный штаб французской армии через советского атташе в Париже поставил перед советским руководством вопрос о возможной помощи Франции со стороны СССР в случае нападения на нее Германии. 17 февраля французской стороне был передан ответ Генерального штаба Красной Армии. В советском документе рассматривалось два варианта. Первый — если Польша и Румыния дадут согласие на проход советских войск через свои территории. В этом случае подтверждалось, что СССР придет на помощь Франции всеми силами. Второй вариант — если Польша и Румыния не дадут согласия на проход советских войск. Советское командование при таком варианте предусматривало переброску войск во Францию морским путем и оказание помощи силами авиации. Кроме того, выражалась готовность СССР оказать помощь Франции силами Военно-Морского Флота, а также обеспечить поставки во Францию горючего, вооружений и других товаров. Была также подтверждена готовность СССР оказать помощь Чехословакии. Со своей стороны советский Генеральный штаб интересовался, какую помощь может оказать Франция Советскому Союзу. В документе вновь предлагалось начать переговоры между представителями двух генеральных штабов{291}. Но и на этот раз дело застопорилось.
Теперь, после опубликования французских дипломатических документов, мемуаров политических и военных деятелей, [91] трудов историков, можно сделать вывод, что французское правительство серьезно не рассматривало вопрос об установлении контактов по военной линии между СССР и Францией. Если и делались какие-то обнадеживающие заявления советским представителям, то за ними скрывались весьма неблаговидные цели. В инструкции, данной в марте 1937 г. генеральному штабу французской армии военным министром Э. Даладье, ставилась задача «выиграть время, не отталкивать Советы»{292}.
Туманность формулировки проясняет позиция влиятельных представителей высших военных кругов. Генерал М. Гамелен в документе, где были изложены рассуждения о военных аспектах договора, писал: «Альянс с Россией в труднопредсказуемых политических условиях представляется нежелательным»{293}. В июне 1937 г. генеральный штаб французской армии сделал вывод о целесообразности отказа от сотрудничества с СССР в военной области. «Всякое новое сближение Франции с Москвой привело бы с точки зрения французской безопасности к нулевому или даже отрицательному результату», — указывалось в документе{294}. На что же надеялись французские военные деятели в случае войны с фашистской Германией, обладавшей более высоким экономическим и военным потенциалом, чем Франция? Ответ на этот вопрос давался неоднократно и в категорической форме: «Англия и Польша остаются для Франции теми державами, с которыми может быть организовано сопротивление агрессии рейха»{295}.
Ж. Боннэ, министр иностранных дел в правительстве Даладье, политика которого привела Францию к войне и капитуляции, писал после окончания войны, что франко-советский договор в его представлении «не имел никакого практического значения», поскольку «между французским и советским генеральными штабами никогда не было переговоров о том, каким образом русская помощь Франции могла стать практически реализована»{296}. Боннэ лишь констатирует печальный итог французской дипломатии накануне второй мировой войны, оставляя в стороне вопрос об ответственности за столь крупный провал внешней политики Франции, приведший к Мюнхену и в конце концов к поражению Третьей республики. Французский историк А. Азо, рассматривая историю отношений Франции с СССР в 30-е годы, делает вывод, который в большей степени соответствует истине, чем рассуждения Ж. Боннэ. Франко-советский пакт, по оценке А. Азо, был «последним крупным актом французского правящего класса, который в последующем предпочел отказаться от борьбы, от самой сути пакта и его необходимости» {297} [92]
Позиция политического и военного руководства Франции в вопросе о военной конвенции, которая дополняла бы Франко-советский пакт о взаимопомощи, оказывала непосредственное влияние на отношение Праги к аналогичному вопросу в чехословацко-советских отношениях. Тем не менее контакты между СССР и Чехословакией по военной линии получили определенное развитие. Проходил обмен военными делегациями. Советская сторона в 1937 и 1938 гг. продала Чехословакии 40 скоростных бомбардировщиков (без моторов) и дала согласие на поставку еще одной партии боевых самолетов. Были заключены соглашения между Наркоматом внешней торговли СССР и дирекцией предприятий «Шкода» на поставку в Советский Союз некоторых видов артиллерийского вооружения, а также станков и оборудования для военной промышленности{298}. Однако предложения Москвы о переговорах в целях разработки советско-чехословацкой военной конвенции правительством Чехословакии не принимались. Прага следовала французскому курсу. Э. Бенеш писал французскому премьеру Л. Блюму: «Ход всех наших переговоров с Россией следует до сих пор по такому порядку: Франция договаривается, а Чехословакия присоединяется к достигнутому соглашению»{299}.
Советско-франко-чехословацкий союз мог бы стать серьезным препятствием для организаторов агрессии. Но этого не произошло, что имело роковые последствия в период чехословацкого кризиса 1938 г.
С самого начала его Советское правительство неоднократно заявляло о своей готовности выполнить договорные обязательства. 15 марта 1938 г. в беседе с посланником Чехословакии в СССР З. Фирлингером заместитель наркома иностранных дел В. П. Потемкин заявил о готовности СССР оказать помощь Чехословакии в случае германской агрессии, если Франция проявит твердость{300}. В этот же день во время приема в иранском посольстве нарком М. М. Литвинов на вопрос американских журналистов, что намерен предпринять СССР в случае нападения на Чехословакию, ответил, что, само собой разумеется, Советский Союз выполнит свои обязательства. З. Фирлингер незамедлительно телеграфом довел до сведения своего правительства это заявление наркома{301}.
17 марта 1938 г. по поручению ЦК ВКП(б) и Советского правительства М. М. Литвинов выступил перед представителями печати с официальным заявлением, в котором изложил позицию СССР в связи с возрастанием напряженности в Европе. В заявлении подчеркивались обострение международной обстановки и ответственность великих держав за [93] безопасность в Европе. Нарком заявил, что СССР подтверждает свои обязательства, вытекающие из Устава Лиги Наций и договоров о взаимопомощи с Францией и Чехословакией. Советское правительство «по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни»{302}.
В этот же день текст заявления М. М. Литвинова был вручен представителям министерств иностранных дел Великобритании, Франции, Чехословакии и США в качестве официального документа, отражавшего точку зрения СССР на актуальные международные проблемы{303}. В Праге заявление Советского правительства было встречено с удовлетворением. Министр иностранных дел ЧСР К. Крофта отметил, что декларация М. М. Литвинова «сама по себе является значительной поддержкой Чехословакии»{304}.
Однако реакция Лондона и Парижа свидетельствовала о том, что британское и французское правительства не были склонны серьезно рассматривать советские предложения. Полпред СССР в Лондоне И. М. Майский телеграфировал 18 марта в Москву: «Не подлежит сомнению, что Чемберлен относится к нашей инициативе отрицательно и если окажется в состоянии продолжать свою нынешнюю линию, то британское правительство сделает все возможное для того, чтобы похоронить советское предложение»{305}.
При вручении советским полпредом в Париже Я. З. Сурицем министру иностранных дел Франции декларации М. М. Литвинова Ж. Поль-Бонкур заявил, что он относится к советским предложениям с «огромными симпатиями». Но дальше этой дипломатической вежливости французский министр не пошел, сославшись на необходимость «переговоров с коллегами»{306}.
Директор политического департамента французского министерства иностранных дел Р. Массигли наложил на документе резолюцию: «Это не дипломатическая нота. Следовательно, нет и формальных предложений. Подготовить проект ответа: симпатии, но практические трудности, прежде всего Соединенные Штаты не скрывают своих колебаний»{307}. Как отмечал В. П. Потемкин, «несмотря на крайнюю напряженность международной обстановки, французское правительство не изменило своей позиции нерешительности, бездействия и легковерия перед лицом событий, создающих непосредственную угрозу для общего мира и прямую опасность для самой Франции»{308}.
В начале апреля 1938 г. правительство Л. Блюма ушло в отставку. 10 апреля было сформировано правительство [94] Э. Даладье, в котором пост министра иностранных дел занял Ж. Боннэ. Первые заявления нового французского правительства были весьма обнадеживающими для Чехословакии. Посланник ЧСР во Франции Ш. Осуский сообщал в Прагу, что Ж. Боннэ в беседе с ним подчеркнул неизменность политики Франции в отношении Чехословакии{309}. Однако в дипломатических кругах существовали сомнения в твердости позиции Даладье и Боннэ. Эти сомнения высказал в НКИД СССР чехословацкий посланник З. Фирлингер. «В данный момент приходится признать, — говорил он, — что решающую важность имеет линия, которой будет держаться Англия в вопросе о Чехословакии. Французы не посмеют занять в чехословацком вопросе самостоятельную позицию, и это будет учтено Гитлером как обстоятельство, обеспечивающее безнаказанность его действий против Чехословакии» {310}. Такая оценка позиции Франции была весьма обоснованной. Французский дипломат Л. Ноэль в своей книге, изданной в 1979 г., писал: «Я хорошо знал умонастроения Эдуарда Даладье и Жоржа Боннэ, как и большинства французских политических деятелей, чтобы сомневаться в том, что, по всей вероятности, Чехословакия будет предоставлена своей судьбе и что французская армия не придет к ней на помощь»{311}.
В апреле 1938 г. в ЦК ВКП(б) были обсуждены вопросы, связанные с оказанием помощи Чехословакии. В принятом постановлении подчеркивалась решимость СССР не допустить нового акта агрессии в Европе со стороны фашистской Германии{312}.
23 апреля З. Фирлингер в телеграмме в Прагу сообщал: «После доклада Александровского о политическом положении в Чехословакии было решено: СССР, если его об этом попросят, готов вместе с Францией и Чехословакией предпринять все меры по обеспечению безопасности Чехословакии. Для этого он располагает всеми необходимыми средствами» {313}.
Советская позиция была сообщена правительству Франции. 28 апреля 1938 г. посол Франции в СССР Р. Кулондр в специальной депеше, направленной в Париж, доложил о своей беседе с М. М. Литвиновым. Судя по содержанию документа, французский посол придавал большое значение полученной им информации: «Я уже указывал, что был поражен реализмом и сдержанностью господина Литвинова... В отношении Чехословакии... позиция Советов очень четкая, они согласились рассмотреть конкретные предложения по оказанию помощи этой стране. Маршал Ворошилов со своей стороны говорил различным лицам, в частности [95] военному атташе Англии, что, если Чехословакия подвергнется нападению, СССР вместе с Францией придет ей на помощь и найдет средства преодолеть географические препятствия» {314}.
В середине мая 1938 г. в политические и военные органы европейских государств по дипломатическим и разведывательным каналам стали поступать сведения о концентрации немецко-фашистских войск на границе с Чехословакией. Возникла реальная опасность того, что фашистская Германия может, используя свою агентуру и судетских немцев, спровоцировать инциденты и беспорядки во время муниципальных выборов в Чехословакии и под этим предлогом осуществить агрессию. Чехословацкое правительство приняло решение о проведении частичной мобилизации, которая была произведена 20 и 21 мая 1938 г. Как отмечалось в прессе Чехословакии, мобилизация прошла быстро и организованно, что свидетельствовало о высоком моральном и патриотическом настроении населения, готового защищать свою родину от вторжения войск вермахта.
Действия правительства Чехословакии получили полную поддержку со стороны Советского Союза. 25 мая в беседе с З. Фирлингером нарком иностранных дел одобрил мероприятия правительства ЧСР по повышению боеготовности чехословацкой армии. Как телеграфировал З. Фирлингер в Прагу, Литвинов «приветствовал энергичные меры, проведенные в нашей стране, и политику правительства»{315}. Поддержка Советским Союзом Чехословакии в период майских событий имела большое значение.
30 мая в беседе с советским полпредом С. С. Александровским министр иностранных дел Чехословакии К. Крофта высказал «прямую благодарность за ту спокойную и твердую поддержку, которую он чувствовал за последнее критическое время со стороны СССР». «Уверенность в том, что СССР совершенно серьезно и без всяких колебаний намеревается и готовится оказать помощь Чехословакии в случае действительной нужды, — говорил министр, — действует успокоительно и ободряюще на Чехословакию»{316}.
Майский кризис вызвал большое беспокойство в Лондоне и Париже. События развивались таким образом, что возросла вероятность вооруженного конфликта между Чехословакией и Германией. Это поставило бы Францию перед необходимостью выполнить свои обязательства по оказанию помощи союзнику.
Французский и британский послы в Берлине получили директиву заявить министерству иностранных дел Германии, что Франция поддерживает Чехословакию, а Англия в случае [96] войны в Европе вынуждена будет оказать помощь Франции. Гитлер, встретив решимость Чехословакии защищать свои границы и приняв во внимание дипломатический демарш Франции и Англии, прекратил сосредоточение войск вермахта на германо-чехословацкой границе.
Однако в действиях Парижа и Лондона была и другая существенная сторона. Военный конфликт грозил спутать карты по «мирному урегулированию» чехословацкого кризиса, другими словами, мог помешать компромиссу Н. Чемберлена и Э. Даладье с Гитлером. Именно поэтому британское и французское правительства не одобрили военные мероприятия Праги. 22 мая Ж. Боннэ сказал чехословацкому посланнику Ш. Осускому о своих «надеждах», что «Чехословакия не будет продолжать мобилизацию»{317}. Великобритания также не одобрила действий правительства Праги, считая, что они ведут к обострению обстановки. Лондон дал указание английскому послу в Берлине заявить министерству иностранных дел Германии, что британское правительство «оказало давление на чехов, с тем чтобы добиться демобилизации части резервистов, призванных в армию»{318}. Английская дипломатия взяла на себя задачу внушить политическому руководству фашистской Германии, что следует решить судетскую проблему «мирным путем», т. е. за счет уступок, которые должна сделать Чехословакия.
После майского кризиса попытки Форин офис найти пути к соглашению с фашистской Германией приняли активный характер. Посол Германии в Лондоне Г. Дирксен сообщал в Берлин, что правительство Н. Чемберлена «по отношению к Германии проявляет такой максимум понимания, какой только может проявить какая-либо из возможных комбинаций английских политиков»{319}.
События, связанные с майским кризисом в Европе, позволили сделать советской дипломатии важные выводы.
Во-первых, они показали возможность активного противодействия агрессивным акциям фашистской Германии. В июне 1938 г. М. М. Литвинов, выступая перед избирателями в Ленинграде, говорил: «Наши пакты с Францией и Чехословакией помимо оказания помощи в случае войны имеют также целью предотвращение или уменьшение самой опасности войны в определенной части Европы. Перед лицом грозы, нависшей теперь над Чехословакией, всему миру должно быть ясно, что советско-чехословацкий пакт эту свою функцию выполняет, что он является наиболее, если не единственно, крупным фактором, разряжающим атмосферу вокруг Чехословакии»{320}.
Во-вторых, защита Чехословакии зависела от коллективных усилий всех европейских держав, заинтересованных [97] в мире, и в первую очередь от СССР, Франции и самой Чехословакии, связанных договорными обязательствами. Майский кризис показал, что фашистский рейх намерен использовать вооруженное насилие для осуществления своих замыслов. Отпор агрессии фашистской Германии должен был осуществляться как политическими, так и военными средствами. Вновь остро встал вопрос о военном сотрудничестве СССР, Франции и Чехословакии.
Ставшие известными после второй мировой войны документы фашистского рейха свидетельствуют о том, что политическое и военное руководство Германии учитывало вероятность помощи Чехословакии со стороны СССР и считало возможным осуществить агрессию только тогда, когда будет обеспечено бездействие Франции и Англии. «Я приму окончательное решение начать военную кампанию против Чехословакии лишь в случае, если буду твердо убежден, как это имело место при занятии демилитаризованной зоны и вступлении войск в Австрию, что Франция не выступит против нас и это не повлечет за собой вмешательства Англии», — указывал Гитлер в новой директиве к операции «Грюн» (кодовое название операции против Чехословакии) от 18 июня 1938 г.{321}
Судя по этим документам, фашистская Германия в 1938 г. опасалась идти на военную конфронтацию с коалицией европейских держав, которые выступили бы в защиту Чехословакии. Именно создание единого фронта миролюбивых сил в Европе могло бы предотвратить фашистскую агрессию. Основой такого фронта мог бы служить союз СССР, Франции и Чехословакии. По мнению Советского правительства, существовавшие политические соглашения должны были быть дополнены конкретной военной конвенцией, определяющей формы взаимодействия вооруженных сил СССР, Франции и Чехословакии по отражению агрессии.
Дальнейшие события обстоятельно рассмотрены в советской историографии. Остановимся на них лишь кратко и приведем выдержки из опубликованных во Франции новых документов.
В марте 1938 г. в секретном докладе высшего совета национальной обороны Франции было указано: «...СССР занимает благожелательную позицию в вопросе заключения военного соглашения, но ценность и своевременность подобного соглашения проблематичны»{322}. В апреле того же года эта военная инстанция сделала еще более категоричный вывод: «Несвоевременно входить с СССР в сделки по военным вопросам, которые, учитывая современное состояние его армии, не представляют интереса»{323}. Тезис о слабости Красной [98] Армии и низком военном потенциале СССР как результате сталинских репрессий имел широкое хождение на берегах и Сены и Темзы и служил для французских и британских политических деятелей как причиной реальных сомнений, так и оправданием политики уступок фашистским агрессорам.
Вместе с тем документы французского министерства иностранных дел указывают, что правительство располагало и прямо противоположной информацией по этому вопросу. 18 апреля 1938 г. французский посол в Москве Р. Кулондр представил премьер-министру Э. Даладье доклад, содержащий оценки Красной Армии и военного потенциала Советского Союза. В этом документе указывалось: «Не приходится сомневаться, что организация национальной обороны на протяжении многих лет и особенно в настоящее время является главной заботой Советского правительства... В этих условиях СССР, осуществляющий максимальные усилия по укреплению армии, не мог не обеспечить ее значительной мощи, которая, по моему мнению, по сравнимым качествам не уступает мощи других армий Европы и заметно превосходит мощь русской армии 1914 года». Посол отмечает некоторые слабые стороны Красной Армии, но опровергает мнение, что она «не способна предпринять мощные наступательные усилия»{324}. К докладу посла была приложена справка военного атташе Франции в Советском Союзе полковника Паласа, в которой он писал: «Вооружение (Красной Армии. — И. Ч.) современное и имеется в достаточном количестве. Достигнут прогресс в развитии артиллерии. Возможности вооружения и военного снаряжения значительны в связи с развитием советской индустрии и должны еще увеличиться... Патриотизм комсомольцев, их гордость за великую страну не кажутся мне сомнительными. Заключение: армия СССР, по моему мнению, способна уже в настоящее время обеспечить надежную оборону своей страны и даже предпринять мощное, но ограниченное наступление»{325}. Кулондр и Палас в своих оценках не обошли и некоторые слабые стороны военного потенциала СССР. Так, Кулондр, отметив патриотизм рабочего класса, высказал сомнения в лояльности крестьянства к Советской власти.
Весьма настойчиво в качестве одного из аргументов нереальности для Советского Союза оказать помощь Чехословакии использовалось указание на позицию Польши и Румынии, правительства которых отказывались предоставить СССР право прохода советских войск через их территорию. Вопрос этот был не новым, и решать его необходимо было усилиями всех заинтересованных держав. Польша была связана с Францией политическим договором 1921 г. и секретной [99] конвенцией по военным вопросам. Франция оказывала Польше разностороннюю помощь. Румыния также имела тесные отношения с Францией и была заинтересована в ее поддержке на международной арене. Британское правительство, пользовавшееся большим авторитетом в Западной Европе, имело значительные возможности оказывать влияние на политику Варшавы и Бухареста.
14 мая 1938 г. в ходе беседы М. М. Литвинова с Ж. Боннэ был затронут вопрос о позиции Польши и Румынии. В ответ на замечание Боннэ, что, судя по официальным заявлениям, поляки и румыны не хотят пропустить войска Красной Армии, М. М. Литвинов ответил: «...эта проблема как будто предвиделась еще при заключении советско-чехословацкого пакта, тем не менее до сих пор Франция не проявляла интереса к возможным нашим действиям... Нашего воздействия на эти страны недостаточно, чтобы они позволили нам оказать содействие Чехословакии. Очевидно, требуются более сильные дипломатические меры давления, в которых должны присутствовать и другие государства»{326}.
Советское правительство, видимо, считало, что обсуждение проблемы защиты Чехословакии в Лиге Наций, на международных конференциях, непосредственные контакты с Польшей и Румынией могут изменить обстановку, мобилизовать общественное мнение в пользу Чехословакии и тем самым оказать влияние на позицию Варшавы и Бухареста.
Французские послы в Бухаресте и Варшаве сообщали, что существуют реальные возможности добиться желаемых изменений в политике Румынии и Польши. 5 апреля 1938 г. посол Франции в Бухаресте Тьерри на совещании в Кэ д'Орсе отметил, что общественное мнение Румынии благоприятно для Франции{327}. 6 сентября он телеграфировал из Бухареста о беседе с министром иностранных дел Румынии П. Коменом, из которой он сделал вывод: «Не исключено, что румынское правительство в конце концов примет решение не препятствовать авиационной помощи, которую Россия может оказать Чехословакии»{328}.
Французский посол в Варшаве Л. Ноэль также не терял надежды положительно решить с польским правительством вопрос о формах оказания помощи Чехословакии Советским Союзом. Об этом он высказался в телеграмме от 26 апреля 1938 г.: «Кажется немыслимым, чтобы мы не предприняли попыток повлиять на Польшу и уточнить ее намерения в военном плане по отношению к Чехословакии, поскольку наш союз и различные обязательства, которые взяла на себя Франция, выполнение договоров, заключенных в Рамбуйе (в апреле 1938 г. шли переговоры о ходе выполнения [100] соглашения о финансовой помощи Польше, подписанного в сентябре 1936 г. в Рамбуйе. — И. Ч.), позволяют нам быстро добиться необходимого решения и одновременно дают определенное средство для «убеждения Польши»{329}. Эти возможности реализованы не были. В телеграмме Ж. Боннэ французскому поверенному в Москве Ж. Пайяру от 31 августа говорилось: «Несмотря на мои усилия, я до сих пор не добился положительного ответа ни от польского, ни от румынского правительства. Более того, правительство Польши довело до моего сведения категорическое заявление, что оно приняло решение воспрепятствовать проходу через свою территорию советских войск и авиации. Правительство Румынии в более сдержанных выражениях сообщило мне идентичный ответ»{330}.
Редакция тома французских документов, где опубликована эта телеграмма, указала в примечаниях, что на полях документа сделана пометка: «Ложь!» Документ обнаружен в архиве бывшего премьер-министра Э. Даладье. Можно предположить, что французский премьер считал заведомой ложью заявление Ж. Боннэ о том, что он прилагал «большие усилия» повлиять на позицию Польши и Румынии.
В Народном комиссариате иностранных дел СССР складывалось мнение, что Ж. Боннэ нарочито подчеркивает трудности достижения договоренности с Польшей и Румынией, чтобы получить от Советского правительства заявление о невозможности выполнить свои обязательства по защите Чехословакии. По мнению В. П. Потемкина, Ж. Боннэ хотел бы получить от Советского правительства «такой ответ, которым французское правительство могло бы воспользоваться для оправдания своего собственного уклонения от помощи Чехословакии»{331}.
Советское правительство, несмотря на трудности обстановки, продолжало курс на предотвращение войны в Европе. В августе 1938 г. М. М. Литвинов писал дипломатическим представителям СССР в Праге, Берлине, Лондоне и Париже: «Мы чрезвычайно заинтересованы в сохранении независимости Чехословакии, в торможении гитлеровского устремления на юго-восток»{332}.
26 апреля 1938 г., выступая на собрании пропагандистов и агитаторов в Москве, Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин заметил, что Советский Союз окажет помощь Чехословакии и что советско-чехословацкий договор «не запрещает каждой из сторон прийти на помощь, не дожидаясь Франции»{333}.
10 июня 1938 г. французский посол в Москве Р. Кулондр вместе с чехословацким посланником З. Фирлингером посетил [101] советского наркома. В телеграмме, направленной в Париж, Кулондр сообщил, что Литвинов дал понять дипломатическим представителям Франции и Чехословакии о возможности различных ситуаций, связанных с осуществлением обязательств СССР по советско-чехословацкому договору. По словам Кулондра, Литвинов подчеркнул, что «существует другая вероятность, когда по той или другой причине Франция не выступит, но СССР все же придет на помощь Чехословакии»{334}.
В первых числах сентября 1938 г. в правительства европейских государств стали поступать сведения о том, что фашистская Германия готовит вооруженное вторжение в Чехословакию. Чехословацкие посланники в Берлине и Париже сообщали, что, по данным французского министерства иностранных дел, военное нападение на Чехословакию планируется на середину сентября{335}.
2 сентября временный поверенный в делах Франции Ж. Пайяр по поручению своего министра иностранных дел поставил перед М. М. Литвиновым официально вопрос, на какую помощь со стороны СССР может рассчитывать Чехословакия. Ответ советского наркома был четким и ясным: «...при условии оказания помощи Францией мы исполнены решимости выполнить все наши обязательства по советско-чехословацкому пакту, используя все доступные нам для этого пути»{336}.
Учитывая необходимость использования всех средств для предупреждения военного столкновения, М. М. Литвинов повторил предложение СССР о созыве совещания представителей государств, заинтересованных в сохранении мира. По мнению советского наркома, совещание с участием Англии, Франции и Советского Союза могло бы принять общую декларацию, которая получит моральную поддержку со стороны администрации США и будет иметь шансы удержать Гитлера от военных авантюр.
Кроме того, М. М. Литвинов считал необходимым в случае угрозы нападения Германии на Чехословакию немедленно созвать Совет Лиги Наций, который должен принять решение о пресечении агрессии. Такое решение, даже в случае отсутствия единогласия в Совете, имело бы огромное моральное значение. По вопросу о конкретных формах помощи Чехословакии Советское правительство вновь предлагало созвать совещание представителей генеральных штабов СССР, Франции и Чехословакии{337}. 11 сентября советские предложения были вновь изложены заместителем наркома В. П. Потемкиным в беседе с возвратившимся в Москву французским послом Р. Кулондром{338}. [102]
Советские предложения были доведены до сведения чехословацкого правительства.
Французское министерство иностранных дел пыталось извратить позицию Советского Союза, утверждая, что Москва ограничивает свои действия лишь дипломатическими акциями. На встрече с Ж. Боннэ в Женеве М. М. Литвинов разъяснил позицию СССР, не оставляя возможности для каких-либо неверных толкований. В. П. Потемкин в беседе с З. Фирлингером 15 сентября отметил, что правительство Франции делает вид, будто не понимает позиции СССР и не замечает конкретных предложений советской стороны. Потемкин вновь заявил о готовности Советского Союза совместно с Францией оказать помощь Чехословакии всеми доступными средствами{339}.
17 сентября 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело вопрос о линии советской делегации на предстоящем пленуме Лиги Наций и дало указание советским представителям еще раз четко разъяснить позицию СССР в отношении Чехословакии{340}. Такое решение имело особое значение в связи с тем, что обстановка вокруг Чехословакии приобретала угрожающий характер. 19 сентября президент ЧСР Э. Бенеш пригласил полпреда СССР С. С. Александровского и сообщил ему об англо-французском предложении передать Германии Судетскую область.
Президент Чехословакии просил правительство СССР дать как можно быстрее ответ на следующие вопросы: окажет ли СССР, согласно договору, немедленную помощь, если Франция останется верной и тоже окажет помощь? Окажет ли СССР содействие Чехословакии при рассмотрении вопроса в Лиге Наций?{341} 20 сентября Политбюро ЦК ВКП(б), обсудив запрос президента Чехословакии, высказалось за то, чтобы поручить советскому полпреду в Праге дать утвердительный ответ на поставленные вопросы и подтвердить готовность СССР оказать помощь Чехословакии в случае германской агрессии{342}.
21 сентября народный комиссар иностранных дел СССР на пленарном заседании Ассамблеи Лиги Наций изложил позицию СССР по чехословацкому кризису и подтвердил готовность Советского правительства оказать Чехословакии в соответствии с советско-чехословацким пактом немедленную и действенную помощь, если Франция, верная своим обязательствам, окажет ей такую же помощь. Советский нарком подчеркнул, что Советский Союз намерен действовать в духе Устава Лиги Наций, в духе принципов договоров о взаимопомощи с Францией и Чехословакией в целях обеспечения действительного мира и действительной международной справедливости{343}. [103]
22 сентября В. П. Потемкин заявил чехословацкому посланнику З. Фирлингеру: «Пока советско-чехословацкий пакт еще не аннулирован, мы, естественно, признаем его обязательства сохраняющими силу»{344}.
Об этой позиции СССР свидетельствовало и заявление М. М. Литвинова в Лиге Наций 23 сентября. Советский нарком подчеркнул, что принятие Чехословакией англо-французского ультиматума подразумевает эвентуальное денонсирование советско-чехословацкого пакта. «Советское правительство, — говорил М. М. Литвинов, — несомненно, имело моральное право также немедленно отказаться от этого пакта. Тем не менее Советское правительство, не ищущее предлогов, чтобы уклониться от выполнения своих обязательств, ответило Праге, что в случае помощи Франции... вступит в силу советско-чехословацкий пакт»{345}.
Положение Чехословакии еще более осложнялось в связи с позицией Польши, которая требовала отторжения от Чехословакии Тешинской области, часть населения которой составляли поляки, и присоединения ее к Польше. Фашистской Германии было выгодно с политической точки зрения привлечь Польшу к разделу Чехословакии. В этом случае германская агрессия могла сойти за коллективное действие соседних с Чехословакией государств, выступающих за «справедливое» решение национального вопроса в Европе. Переговоры на эту тему велись еще в январе 1938 г., во время визита министра иностранных дел Польши Ю. Бека в Берлин {346}. В июне Г. Геринг вел переговоры с польским послом в Берлине Ю. Липским о германо-польском сотрудничестве в деле «полного расчленения» Чехословакии. Эти переговоры продолжались и в августе 1938 г.{347}
19 сентября министр иностранных дел Польши Ю. Бек дал директиву Ю. Липскому вести переговоры непосредственно с Гитлером. Цель переговоров заключалась в том, чтобы получить согласие рейха на отторжение от Чехословакии Тешинской области и присоединение ее к Польше. При этом Бек подчеркивал «заслуги» польского правительства перед Берлином, напоминая, что Варшава неоднократно отвергала предложения присоединиться к международным действиям в защиту Чехословакии, препятствовала инициативам СССР по организации отпора агрессивным устремлениям Германии{348}. Донесение Ю. Липского в Варшаву от 20 сентября свидетельствует, что Гитлер одобрил позицию Польши{349}.
21 сентября польское правительство предъявило Чехословакии ультимативное требование о передаче Польше Тешинской области. 22 сентября 1938 г. полпред СССР в Праге [104] С. С. Александровский направил в НКИД телеграмму с просьбой министра иностранных дел ЧСР К. Крофта оказать воздействие на польское правительство, которое начало концентрацию своих войск на чехословацко-польскои границе{350}.
Утром 23 сентября В. П. Потемкин передал поверенному в делах Польши в СССР Т. Янковскому заявление Советского правительства, в котором содержался решительный протест против намерения польского правительства силой занять часть территории Чехословацкой республики. В заявлении указывалось, что в случае перехода польских войск через границу Чехословакии Советское правительство будет расценивать эти действия как акт агрессии и вынуждено будет без предупреждения денонсировать советско-польский пакт о ненападении 1932 г.{351} НКИД немедленно проинформировал об этом заявлении чехословацкого посланника в Москве З. Фирлингера.
На чрезвычайном заседании правительства Чехословакии 23 сентября было отмечено положительное значение заявления Советского правительства правительству Польши{352}. По мнению французского посла в Москве Р. Кулондра, положительный эффект советской акции должен был коснуться не только Чехословакии, но и Франции{353}.
Надо сказать, что Чехословакия обладала значительным военным потенциалом и, опираясь на военную помощь СССР и Франции, могла защитить свою независимость, отразить нападение фашистского рейха. Весной 1938 г. в одном из документов штаба сухопутных войск Германии указывалось, что «чешская армия должна оцениваться как современная армия по уровню вооружения и снаряжения»{354}.
Укрепления на чехословацко-германской границе в Богемии и Моравии представляли серьезное препятствие для германских войск и создавали прочную основу для организации обороны. В области авиации Чехословакия уступала фашистской Германии. Однако чехословацкое командование рассчитывало на помощь Советского Союза.
По информации, полученной С. С. Александровским от Э. Бенеша, до проведения мобилизации, на 19 сентября 1938 г., в чехословацкой армии находилось 500 тыс. человек. В боевой готовности находились военно-воздушные силы. В своей телеграмме в НКИД советский полпред подчеркивал, что чехословацкий народ готов защищать свою родину{355}.
После мобилизации чехословацкая армия насчитывала 45 дивизий{356}. Соотношение сил с группировкой немецко-фашистских войск было в пользу Германии: по дивизиям — в 1,05 раза, по авиации — в 1,6, по танкам — в 1,8 раза. Такое соотношение сил не давало вермахту больших преимуществ [105] для наступления, тем более что в соответствии с договорами Чехословакия могла получить помощь от СССР и Франции.
21 сентября народный комиссар обороны СССР дал директиву военному совету Киевского военного округа о проведении крупных войсковых учений, в ходе которых значительная группировка войск выдвигалась к государственной границе СССР. 23 сентября нарком обороны и Генеральный штаб дали дополнительную директиву о приведении в боевую готовность части войск Белорусского и вновь созданного Калининского военных округов, а также о выдвижении к государственной границе ряда их оперативных соединений. Мероприятия по приведению в боевую готовность войск и штабов были осуществлены также в Харьковском и Московском военных округах. Всего в боевую готовность были приведены: танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, 1 мотострелковая и 12 авиационных бригад, 7 укрепленных районов и значительные силы противовоздушной обороны{357}.
О мерах военного характера Советского правительства был поставлен в известность военный атташе Франции полковник О. Палас, который сообщил о полученной информации в Париж{358}.
27 сентября начальник генерального штаба французской армии генерал М. Гамелен передал советскому военно-воздушному атташе во Франции Н. Н. Васильченко информацию, в которой сообщалось, что Германия сосредоточила на границе с Чехословакией 30 (а по некоторым данным — 38) дивизий вермахта. Кроме того, Гамелен сообщил, что в связи с полученными сведениями французский генеральный штаб подтягивает к своей укрепленной линии по границе с Германией 15 дивизий. На следующий день народный комиссар обороны поручил советскому военно-воздушному атташе в Париже передать во французский генеральный штаб, что в качестве предупредительных мер Советское командование перебазировало в районы, прилегающие к западной границе СССР, 30 стрелковых и некоторое количество кавалерийских дивизий, численность личного состава которых была пополнена резервистами. Далее, в информации, предназначенной для французского командования, указывалось, что танковые и авиационные части Красной Армии приведены в полную готовность{359}.
28 сентября 1938 г. народный комиссар обороны направил в Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР докладную записку. В этом документе указывалось, что в случае необходимости могут быть отправлены в Чехословакию 30 сентября четыре авиационные бригады [106] и один авиационный полк, в составе которых находилось 246 скоростных бомбардировщиков и 302 истребителя {360}.
В дополнение к военно-подготовительным мероприятиям, проведенным в Киевском особом, Белорусском особом, Калининском, Харьковском и Московском военных округах 22–23 сентября, 29 сентября народный комиссар обороны направил директивы военным советам Киевского особого, Ленинградского и Калининского военных округов о приведении в боевую готовность еще 17 стрелковых дивизий, 3 танковых корпусов, 22 танковых и 3 мотострелковых бригад, 34 авиационных баз. Помимо войск, выдвинутых к западной и юго-западной государственной границе, в боевую готовность был приведен их второй эшелон, состоявший из 30 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий, 2 танковых корпусов, 15 отдельных танковых бригад, 34 авиационных баз. В вооруженные силы было призвано из запаса в общей сложности до 330 тыс. человек командного, политического, младшего командного и рядового состава{361}.
Но к этому времени политическое руководство Англии, Франции, а вслед за ними и Чехословакии приняло решение капитулировать перед требованиями Германии.
Подводя итоги, необходимо сказать следующее. Ценным вкладом в практику международных отношений явились советские предложения по разоружению, по определению агрессии, созданию региональных пактов взаимопомощи. Советская дипломатия получила опыт деятельности в Лиге Наций и стала постоянным и активным участником важнейших международных форумов. Безусловным успехом советской внешней политики явилось заключение договоров о взаимопомощи с Францией и Чехословакией. И хотя в период чехословацкого кризиса эти договоры не сыграли назначенной им роли, они вошли в историю дипломатии как образец возможных соглашений по крупным проблемам коллективной безопасности между разными по своим социальным системам государствами. Бесспорным вкладом в борьбу против сил агрессии явились разносторонняя, в том числе военная, помощь Китаю, Испании, Монголии, активные действия в защиту Чехословакии. В то же время следует указать, что усилия Советского Союза по созданию системы коллективной безопасности не обеспечили осуществления основных внешнеполитических целей. Западные державы, выступавшие партнерами СССР в различных переговорах, не поддержали многие советские инициативы и блокировали предложения Советского Союза.
Закончилась неудачей Международная конференция по разоружению. Оказались нереализованными предложения [107] СССР о деятельности постоянной конференции в защиту мира. Ремилитаризация Рейнской зоны, аннексия нацистской Германией Австрии, захват фашистской Италией Эфиопии, военная интервенция Германии и Италии против Испанской республики, расширение японской агрессии в Китае — все это свидетельствовало о том, что агрессоры не получили должного коллективного отпора со стороны тех государств, которые были заинтересованы в сохранении мира.
Главная причина неудач политики коллективной безопасности состояла в том, что советской дипломатии не удалось преодолеть враждебность правящих кругов Запада к Советскому государству. Идеологическая конфронтация между социализмом и капитализмом тормозила развитие межгосударственных отношений, антисоветизм и антикоммунизм стали той основой, которая привела к мюнхенскому сговору. В 1938–1939 гг. нарастали кризисные явления во взаимоотношениях СССР с ведущими капиталистическими странами, усиливалась тенденция к политической изоляции СССР.
Отрицательное влияние на развитие международных отношений оказывала непоследовательная и противоречивая политика Вашингтона, Лондона и Парижа, которые не сумели преодолеть взаимное соперничество и выработать единую позицию в отношении агрессивных государств.
Следует учитывать также то, что СССР выступал на международной арене без верных и надежных союзников. На неблагоприятное развитие международных отношений в немалой степени повлияли просчеты и ошибки советского политического руководства. Теоретический догматизм, упрощенная трактовка классовых противоречий в буржуазном обществе мешали трезвому анализу соотношения различных политических сил, вели к недооценке национально-государственных интересов в капиталистических странах. [108]