Победа
Ночью я работал над текстом моей тринадцатой радиопередачи, которая посвящалась Потсдамской декларации. Первые параграфы передачи имеют специальное значение с точки зрения исторической перспективы:
«Сегодня я обращаюсь как к руководителям, так и к народу Японии в момент, когда японская нация стоит перед вопросом: жизнь или смерть. Япония должна сделать выбор, от которого зависит все ее будущее. В свете альтернатив, выдвинутых в совместной декларации, сделать этот выбор нетрудно. Одной альтернативой является быстрое и полное уничтожение. Если японский народ будет принужден своими милитаристски настроенными руководителями избрать альтернативу руин, то катастрофический конец трагической войны сведет к нулю века пота и тяжелого труда. Другая альтернатива — прекратить войну. Одно простое решение, и мир снова вернется в города и деревни... Япония будет спасена, чтобы продолжать свое суверенное существование под руководством мирно настроенного и ответственного правительства».
К этому времени моя миссия была почти закончена. 4 августа, когда атомную бомбу уже погрузили на самолет (о чем я не знал), я выступил со своим последним обращением.
«Если у японских руководителей осталась хоть капля мудрости и лояльности, то для них существует только один выбор. Они должны понять создавшееся положение и предпринять соответствующие шаги, чтобы исправить трагические ошибки недавнего прошлого. Они должны [456] быть готовы к неизбежному поражению и подумать о будущем Японии со всей оставшейся у них лояльностью, разумом и волей».
6 августа первая атомная бомба была сброшена на Хиросиму. 8 августа русские присоединились к нам в войне против Японии, они продвигались по Маньчжурии с удивительной быстротой, не встречая значительного сопротивления. Но к тому времени Япония по существу уже не воевала. Она отчаянно стремилась выйти из войны.
Последний ход был сделан 10 августа — японское правительство направило ноту, государственный департамент опубликовал ее на следующее утро. Одновременно был объявлен «перерыв» в работе токийской радиостанции, причем в туманных, но хорошо понятных мне выражениях, явно относящихся к моему имени и передаче, в которой я поставил их перед критической альтернативой.
Я не сомневался, что Япония быстро идет к краху по пути, предсказанному в серии моих передач. Но в Вашингтоне все еще раздавались голоса важных лиц о том, что Япония даже после ноты, означающей ее готовность принять условия Потсдамской декларации, старается выиграть время. И когда Бирнс дал ответ на ноту Швейцарии, делая особое ударение на том, что «с момента капитуляции власть императора и японского правительства по управлению государством будет принадлежать главнокомандующему союзными силами, он будет принимать такие действия, которые сочтет подходящими для выполнения условий капитуляции», широко распространилось мнение, будто Япония после всего этого предпочтет продолжать войну до горького конца.
Я хорошо помню то возбуждение, с которым все ожидали ответа Японии на ноту Бирнса от 11 августа. В министерстве ВМФ преобладали пессимисты, и даже начальник разведывательного отдела штаба главнокомандующего придерживался мнения, что Япония в последний момент отступит и оставит нас ни с чем. Однако я, зная японскую психологию, заверил министра ВМФ, что капитуляция Японии приближается и что она состоится не позднее шестнадцатого. Я выразил это мнение и в управлении военной информации, где также превалировал скептицизм. В обоих случаях мне отвечали: «Надеемся, что вы правы». [457]
В самой Японии в последнюю минуту возникали попытки предотвратить капитуляцию с помощью государственного переворота. Как только нота поступила в Вашингтон, я стал настаивать на принятии мер осторожности и осмотрительности. Я представлял себе, как будут реагировать японцы. Я понимал, что на японской политической сцене разыгрывается колоссальная драма, которая при таком кризисе будет похожа на интригу, характерную только для хорошей японской драмы. Тот факт, что радиостанция Токио не передала предложение о капитуляции для внутреннего радиовещания, требовал еще большей осторожности. Дворцовые круги, несшие фактически ответственность за капитуляцию, вели опасную и искусную игру, чтобы подготовить почву для создания себе прочного положения, прежде чем доверить народу Японии свои тайны.
Я советовал оставить на это время Японию в покое и не мешать действиям императора. Не было крайней нужды в использовании дипломатической ноты в целях пропаганды. Моя оценка этого периода полностью подтвердилась через несколько месяцев, когда миссия управления военной пропаганды расследовала обстоятельства капитуляции. Членом этой миссии являлся Франк Шулер, сотрудник управления и прилежный работник в ходе всей моей кампании. Он обнаружил, что задержка с принятием условий капитуляции произошла из-за листовок, подготовленных в действующей армии.
Листовки преждевременно сообщали японскому народу о согласии Японии на капитуляцию.
Японский народ, прочитавший листовки, был ошеломлен. Больше того, он никак не мог узнать, действительно ли император полностью одобряет капитуляцию.
Сбитые с толку японцы прибегли к действиям, затруднившим переговоры. Однако вред листовок заключался не только в этом. Они подстрекали некоторых армейских офицеров из дворцовой охраны к восстанию против императора и к многочисленным убийствам, чтобы убрать со сцены сторонников капитуляции. В сумятице, созданной одной этой листовкой, порой казалось, что император и его советники не смогут претворить в жизнь свое согласие на капитуляцию. 12 августа генерал, командующий жандармскими силами, охранявшими дворец императора, объявил своим офицерам о намерении Японии [458] капитулировать. Он заявил им, что об этом его проинформировал военный министр генерал Анами. Молодые офицеры пришли в ярость и пытались взять дело в свои руки. Капитан Минами из воздушных сил сухопутной армии захватил самолет, поднялся в воздух и сбросил над Токио листовки с призывом к народу сопротивляться решению о капитуляции. Два лейтенанта направились в дома, где жили важные лица из министерства императорского двора, и пытались убить некоторых из них, включая маркиза Кддо, а также премьера — адмирала Судзуки.
В более поздних сообщениях указывалось, что военный министр генерал Анами являлся участником заговора против капитуляции. Этот факт считается причиной его самоубийства, последовавшего вскоре же после капитуляции. Пять молодых офицеров, входивших в группу противников капитуляции, были арестованы; в знак протеста капитан Минами разбил свой самолет и погиб.
После ответа Бирнса на японскую ноту в Вашингтоне ничего не оставалось делать, кроме как ждать и надеяться. Лишь немногие понимали, как легко испортить благоприятную обстановку, что приведет к крайним и трагическим последствиям. Требовалось большое политическое искусство, чтобы исправить это положение. Все же пятнадцатого числа длительное напряжение, в котором пребывал мир, и война на Тихом океане окончились.
Ошеломляющий эффект, произведенный атомными бомбами, создал во всем мире твердое убеждение, что капитуляция Японии явилась лишь результатом атомных бомбардировок. Это ошибочное мнение и сейчас еще имеет широкое распространение.
Капитуляция Японии была осуществлена благодаря трем факторам, из которых атомная бомба являлась одним и, как я полагаю, наименее важным.
Первый фактор — это военные и военно-морские успехи Соединенных Штатов на Тихом океане. Благодаря им Японию удалось физически поставить на колени. Наши успехи объясняются исключительным взаимодействием морских, сухопутных и воздушных сил.
Наша победа обеспечила поражение японских сил на Марианских островах, на Иводзима и на Окинаве. Метрополия [459] Японии лишилась важной для нее морской защиты в связи с возраставшим уничтожением японских воздушных и морских сил военно-морским флотом Соединенных Штатов с момента нашего наступления на Тихом океане до морских побед на Филиппинах. Но морально японцы еще не были готовы к мысли о капитуляции.
Вторым фактором было наше психологическое наступление, особенно радиопередачи для Японии, что поставило японцев на колени морально и духовно и решительно ускорило реализацию уже одержанных военных побед.
Японская нота от 10 августа совершенно ясно указывает, что «несколько недель тому назад японское правительство попросило советское правительство... оказать добрые услуги в восстановлении мира...», то есть за несколько недель до того, как мы сбросили атомную бомбу.
Война тогда была проиграна для Японии и на море, и на островах Тихого океана; этот проигрыш признавался японцами как факт, неотделимый от капитуляции, еще до атомной бомбы. Кульминационный момент был достигнут в результате военных побед, прекрасно дополненных нашей психологической победой.
Япония приняла бы наши условия капитуляции без того толчка, который дали две атомные бомбы. Я убежден, что они не решили исхода исторических событий на Тихом океане. Я также считаю, что нам следовало дать Японии немного больше времени для ответа на Потсдамскую декларацию. Потсдамская декларация подтвердила применимость Атлантической хартии к Японии. Как указал доктор Иноуэ в ответе мне от 24 июля, она была единственным документом, на условиях которого Япония действительно соглашалась капитулировать безоговорочно.
Атомная бомба могла бы укрепить, а не сломить моральный дух, как это было при бомбардировках Пирл-Харбора и Лондона. Один японец сказал: «Эти бомбы вполне могли бы вселить решимость в каждого японца воевать до последнего мужчины, женщины, ребенка».
Если не считать ошеломляющего и ужасающего удара по человеческому воображению, а также эффективного завершения войны, влияние атомной бомбы на [460] японскую войну сказалось только в том, что японцы ускорили осуществление уже принятого ими решения.
Вечером 15 августа 1945 года, когда эфир был заполнен новостями об окончательном принятии Японией наших условий, я сидел у радиоприемника, следя за событиями, которые развивались с молниеносной быстротой. Вашингтон радовался вместе со всей страной. Радио сообщало о многочисленных демонстрациях в различных городах; легкий вечерний ветерок вашингтонского лета доносил до меня звуки буйного веселья, охватившего столицу.
Моя жена, сидевшая рядом со мной, заметила мое внешнее бесстрастие, с которым я слушал по радио потрясающие мир новости; она заметила:
— Кажется, ты совсем не рад всему этому.
— Я рад, — ответил я, — но я хорошо понимаю, что настоящая работа начинается только теперь.
Под впечатлением этого чувства я на следующий день начал работу над обширным планом проведения эффективной психологической переориентации японцев с целью обеспечения мира в будущем. В первые дни после капитуляции Японии я с радостью получал похвалы в прессе, а также личные поздравления. Адмирал Кинг, например, писал мне: «Я хочу поздравить Вас с хорошей работой, которая помогла японцам увидеть свет и приблизила их капитуляцию».
Почетная грамота, которую я получил при вручении мне ордена «Легион Почета», более точно выражает ту же мысль:
«Награждается за исключительные заслуги перед правительством Соединенных Штатов в работе в качестве официального представителя правительства по проведению кампании психологической войны в период с 8 мая до 4 августа 1945 года. Получив назначение в критический период войны, капитан 1 ранга Захариас добился выдающихся успехов в осуществлении программы психологической войны против Японской империи, чем в значительной степени содействовал снижению морального духа японцев. Относясь с исключительной ответственностью к выполнению своих обязанностей, он оказал неоценимую услугу в деле разработки, координации выполнения программы психологической войны. Его преданность в выполнении поставленной задачи, имевшей исключительное значение для успеха вооруженных сил нашей страны, делает честь капитану 1 ранга Захариасу и военно-морскому флоту Соединенных Штатов». [461]
В душе я был уверен, что мы достигли не только конца войны, но и начала чего-то более важного — твердой решимости во всем мире обеспечить прочный мир.
То, что прошло, — только пролог. И я знал — предстоит огромная работа по использованию всех сил и опыта, полученного в войне, для мирных целей. Сегодня я еще больше убежден в этом. [462]