Оперативный план 1–45
В спокойной обстановке Сан-Диего, вдали не только от деловой атмосферы Вашингтона, но и от разведывательных данных, скопившихся в наших военных учреждениях в столице, я надеялся, что власти разделят мои оптимистические взгляды относительно возможной капитуляции Японии. В этой вере меня укрепляли письма, полученные из управления военной информации и та поспешность, с которой Форрестол вызвал меня в Вашингтон для выполнения временных обязанностей. Когда же я прибыл в Вашингтон, то обнаружил довольно мрачную атмосферу, царившую в военном и военно-морском министерствах, в объединенном комитете начальников штабов и в наших дипломатических учреждениях. Обстановка была довольно примечательной, так как «посвященные в дела» понимали нашу силу и слабость Японии, но почти все без исключения являлись жертвами искусной японской пропаганды и были запуганы так называемой духовной силой Японии.
Существовало два высших учреждения, которые владели ключом к этой проблеме и имели право решать все вопросы, связанные с моим планом. Одним из них был Белый дом, где президент Рузвельт еще сохранял за собой личный контроль за ходом войны, особенно в той части, которая касалась дипломатической стороны дела. Другим — объединенный комитет начальников штабов — единственное учреждение, которое имело полное и всестороннее представление об обстановке и могло принимать решения с полным знанием всех фактов.
Мостом, соединяющим эти два учреждения, был адмирал [402] Уильям Д. Леги — начальник личного штаба президента. Занимая эту должность, он являлся также старшим членом и председателем объединенного комитета начальников штабов. Ни в одном из этих учреждений не намеревались принимать всерьез возможность капитуляции Японии в ближайшем будущем.
Когда я прибыл в Вашингтон, президент Рузвельт находился в Ялте, принимая участие в работе своей последней конференции совместно с генералиссимусом Сталиным и премьер-министром Черчиллем. Он взял в Ялту объемистый разведывательный материал с заключениями, предсказывавшими длительную и трудную войну. Мрачная атмосфера явилась следствием тяжелой кампании на Иводзима, которая усилила чувство неуверенности наших военных руководителей. Сознание того, что подобную тяжелую кампанию предстоит вести на острове Окинава, повлияло на их оценку военной обстановки, и они представляли себе картину в значительно более неприятном свете, чем это могло бы подтвердить реальное соотношение сил.
С этим настроением президент Рузвельт отправился в Ялту. Он стремился к одной главной цели: добиться участия России в войне против Японии, чтобы приблизить борьбу к более быстрому окончанию, даже если нам пришлось бы заплатить за русское вмешательство.
Атомную бомбу тогда не считали оружием, на которое можно было бы полностью надеяться как на решающий фактор, могущий положить конец войне. Русское участие в войне казалось для президента главным.
Очень своеобразная обстановка существовала в государственном департаменте, где Грю — наш бывший посол в Токио — исполнял обязанности государственного секретаря. Его окружали люди, неплохо знающие Японию и японцев, но на их отношение к войне на Тихом океане влияли предъявляемые им частные обвинения со стороны определенных нетерпеливых и нетерпимых левых элементов. Их обвиняли в благоволении к промышленно-финансовой клике (дзайбацу) в Японии, которая сознательно или бессознательно в связи с частыми убийствами открыто поддерживала все устремления военщины. Я могу решительно заявить, что все эти обвинения не имели оснований. Грю и его советники рассматривали в прошлом дзайбацу как наиболее надежный [403] элемент в западной ориентации и проамериканской политике Японии, но сейчас они считали Японию противником и не проводили различия между всевозможными группами. Как патриоты, они всей душой стремились к полному поражению Японии, с тем, чтобы лишить ее возможности вновь подняться как военной силе. Но, очевидно, из-за запугиваний, проводимых болтливыми и горластыми обвинителями, они не нашли в Японии тех сил, которые в будущем и в настоящее время были готовы вести переговоры о мире вместо продолжения войны. Во всех моих переговорах в Вашингтоне я видел, что Грю и его советники решительно настроены, во-первых, продолжать войну до полного поражения Японии и, во-вторых, избежать каких-либо соглашений с императором. В действительности это полностью противоречило тому впечатлению о политике и позиции государственного департамента, которое у меня сложилось в результате чтения некоторых нью-йоркских газет и журналов.
Непримиримость государственного департамента и его явная неспособность признать наличие трещин в дипломатической броне Японии не позволили ему стать важным инструментом в наших отношениях с Японией, и создалась такая обстановка, когда высшее дипломатическое учреждение практически оказалось вне действий, связанных с нашей постепенно усиливающейся политической войной.
К моему величайшему удивлению, обстановка представлялась управлению военной информации в Вашингтоне в довольно мрачном свете. В своих распоряжениях по пропаганде оно придерживалось линии, что Япония еще сильна и способна продолжать войну в течение нескольких лет. Нет сомнения в том, что эта линия управления основывалась на распоряжениях и указаниях, полученных им от других более высоких кругов, но она значительно ослабила нашу пропаганду, поскольку соглашалась с утверждением вражеской пропаганды о силе Японии и ее способности создать непреодолимые препятствия на пути к нашей победе.
Только одно учреждение в Вашингтоне соглашалось с моими взглядами и было готово составить планы для усиленной политической войны против Японии с учетом ее явно ухудшающегося военного положения. Это отдел [404] психологической войны (OP-16-W). До выезда из Вашингтона я удостоверился, что отдел готов сделать все возможное, чтобы заложить необходимую основу на то время, когда мои идеи могут быть претворены в жизнь. Доктор Фараго руководил разработкой огромного проекта по выявлению наилучших способов наступления с применением психологического оружия на неуязвимого, как это казалось, противника. Каждый японский конфликт в прошлом тщательно исследовался, чтобы, во-первых, установить исторические прецеденты для капитуляции и, во-вторых, изучить обстоятельства капитуляции. В дополнение к этому Фараго собрал материал, вскрывавший слабые стороны японской морали и тенденции, содействующие капитуляции. Было собрано множество исторических фактов, и отдел пришел к выводу, что японцы чувствительны к психологическому наступлению. Имевшиеся у меня материалы показывали, что в прошлом японцы были далеки от того, чтобы отвергать капитуляцию. В большинстве случаев их внутренние войны заканчивались капитуляцией побежденной стороны, а не самоубийством побежденных, как утверждала японская пропаганда. Это подтверждало мое мнение, основанное на многолетнем изучении японского характера.
Более важными, однако, оказались последние разведывательные донесения. Они вскрывали наличие у японцев определенного стремления, которое можно было использовать, чтобы толкнуть Японию к капитуляции или, по крайней мере, к прекращению военных действий до нашего вторжения в саму Японию. Среди них имелось очень важное донесение, переданное совершенно секретным порядком одному из наших офицеров-разведчиков в столице нейтрального государства. В донесении подробно сообщалось о политическом курсе, который Япония намеревалась проводить, о том, что генерал Койсо скоро уйдет в отставку и разрешит назначение премьер-министром адмирала Судзуки — старого доверенного лица императора и лидера, как я ее в то время называл, «партии мира». Более того, в донесении указывалось, что сам император возглавляет группу влиятельных лиц, желающих принять условия мира при наиболее благоприятных обстоятельствах. И, наконец, донесение информировало нас о том, что когда будет [405] выработана формула безоговорочной капитуляции и переработаны условия капитуляции с расчетом сохранить императора на троне, адмирал Судзуки уйдет в отставку и уступит место принцу, который осуществит капитуляцию и гарантирует соблюдение и выполнение ее условий. Это донесение, относящееся к началу декабря 1944 года, даже называло имя принца — принц Хигаси Куни.
Я не знаю, отнеслась ли какая-либо организация, кроме отдела OP-16-W, к этому весьма важному документу с тем вниманием, какого он заслуживал, и докладывали ли о нем в Белом доме и объединенному комитету начальников штабов. Возможно, что распространение его было запрещено, так как его получили в то время, когда возможность поражения Японии полностью исключалась. Я убежден, что, если бы этот документ, правильность которого впоследствии целиком подтвердилась, был бы доведен до сведения президента Рузвельта и его военных советников, война рассматривалась бы в другом свете, и мы, пожалуй, избежали бы сражения за Иводзима и Окинаву, а в Ялте были бы приняты другие решения.
Мистер Форрестол согласился выслушать мои наблюдения и разрешил мне подготовить для него стратегическую оценку обстановки и оперативный план психологической кампании, привести который в данной книге я считаю необходимым.
Этот документ, озаглавленный «Стратегический план осуществления оккупации Японии», вместе с оперативным планом 1–45 по проведению психологической кампании я представил военно-морскому министру 19 марта 1945 года, как раз за две недели до высадки наших войск на острове Окинава. Учитывая историческое значение плана, я привожу его полностью:
СекретноСТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПЛАН ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ОККУПАЦИИ ЯПОНИИ
Предполагается, что любое вторжение в Японию основывается на трех предпосылках:
а) мы не стремимся к какой-либо материальной выгоде в Японии;
б) оккупация проводится с целью установления мира и принятия необходимых мер для его сохранения; [406]
в) желательно осуществить оккупацию Японии и с минимальными людскими потерями, чему будет способствовать скорейшее окончание войны.
С предпосылками «а» и «б» обычно соглашаются, и комментарии не требуются. Предпосылка «в» предопределяет рассмотрение планов, которые могли бы сделать возможным осуществление оккупации Японии с минимальным использованием вооруженных сил. Это стало бы возможным, если сломить волю японского высшего командования до начала широкого вторжения.
Для этого нужно действовать по следующим четырем направлениям:
1. Продолжать наступление наших войск через соседние острова, в частности Рюкю, и отдельные прибрежные районы Китая, с тем, чтобы не ослаблять давления на коммуникации между Японией и континентом.
2. Усиливать воздействие на «жизненную линию» Японии путем концентрированных бомбардировок западных и юго-западных портов с целью воспретить челночное сообщение с континентом.
3. Избегать преднамеренных бомбардировок императорского дворца, храма Исэ и местонахождения императорской семьи.
4. Вести усиленную психологическую войну с целью:
а) дискредитировать отдельные личности из японского высшего командования, внести в его среду нерешительность и внутренние распри, уменьшив, таким образом, эффективность его действий;
б) дискредитировать высшее командование в глазах японского народа.
Первое направление действий. Необходимость его, бесспорно, определена в предыдущей оценке обстановки. Достаточно сказать, что оно нужно при выполнении любого плана и дополняет предложения, изложенные в параграфах 2, 3 и 4.
Второе направление действий: Бомбардировка западных и юго-западных портов, которые находятся недалеко от важных портов на континенте, труднодосягаемых для бомбардировки с воздуха. Бомбардировка указанных японских портов привела бы не только к фактическому уничтожению средств по обслуживанию линий коммуникаций, но и к нарушению снабжения, что в свою очередь вызвало бы психологическую деморализацию Японии. Я полагаю, что это направление действий, как и первое, полностью разъяснено при оценках обстановки. Здесь о нем упоминается с той целью, чтобы показать его потенциальную важность в конечной победе над Японией без широкого вооруженного вторжения.
Третье направление действий. Сохранение императорского дворца, храма Исэ и императорской семьи. Вопрос о том, подвергнуть ли бомбардировке императорский дворец, храм Исэ и местонахождение императорской семьи, требует особенно внимательного рассмотрения. Японцы считают императора божеством, происходящим от императорской линии, непрерывно продолжающейся 2600 лет. Для большинства японцев это утверждение остается вечной истиной, катализатором, способствующим укреплению японской военной морали и дисциплины.
Если будет уничтожен император или даже его ближайшие родственники, то всегда найдется человек из императорской фамилии, неважно какой степени родства, который станет преемником [407] императора и игрушкой в руках высшего командования. Оно постарается использовать его для достижения собственных целей. Таким образом, очень трудно уничтожить и особенно во время войны японскую концепцию единой императорской линии, «непрерывной на вечные времена». Между тем колоссальный эффект, который произведет гибель императора и его ближайших родственников, будет использован высшим командованием, чтобы вселить решимость в каждого мужчину, женщину и ребенка воевать до последних сил и добиться «славной смерти». При таком сопротивлении платить за широкое вооруженное вторжение человеческими жизнями было бы для нас непозволительно.
Бомбардировка дворца, храма Исэ может в лучшем случае привести к уничтожению небольших военных целей — зенитных батарей, охраняющих эти объекты. Можно предположить, что за разрушением дворца и храма последуют массовые самоубийства даже в высших кругах, а это приведет к усилению решимости в японском народе сопротивляться до конца. Поэтому предлагается проводить политику, исключающую уничтожение указанных выше целей.
(ПРИМЕЧАНИЕ. В настоящем плане не рассматривается положение императора после окончания военных действий, поскольку этот вопрос будет решаться отдельно в связи с рассмотрением послевоенных проблем.)
Четвертое направление действий. Интенсивная психологическая борьба против высшего командования. Тщательное наблюдение за японцами в разнообразных условиях и при различных действиях, например во время конференций, военных смотров и в период кризисов, приводит к неизбежному выводу, что ни один японец, независимо от его ранга и положения, по складу своего характера не возьмет или не может взять на себя ответственность решать важные вопросы без длительных и неоднократных обсуждений. Вначале он должен убедиться, что не только он один понесет ответственность за принятое решение. Это постоянно проявляющееся чувство неполноценности индивидуума является слабостью японцев, и ее надо максимально использовать. И если в их среду заронить сомнение и поддерживать его ясными и известными фактами, то можно добиться возникновения споров, различных мнений и открытого несогласия в самом резком его проявлении.
О наличии такой возможности свидетельствуют результаты крайних мер подавления, принятых японским правительством с целью установления контроля за «опасными мыслями» и решения «опасных проблем».
Более того, если мы учтем, что пакт оси, согласно заявлению адмирала Номура, был «подписан Японией только после больших взяток и выдачи крупных денежных сумм в Токио» и если вспомним, что взяточничество и вымогательство получили в Японии широкое распространение, станет очевидным, что в Японии существовали и еще существуют группы, настроенные к союзу с Германией оппозиционно. Их нельзя считать «либеральными» в нашем смысле слова. Они являются скорее националистическими группами, предпочитающими развивать благосостояние Японии другими средствами. Эти группы, лишенные в настоящее время права активного контроля и власти путем насильственного увольнения в отставку, все же еще сохранились. И по мере того, как замешательство [408] от поражений постепенно захлестывает высшее командование, они готовятся занять свое прежнее положение. Эту обстановку, как я полагаю, следует максимально использовать.
Возможность обойти цензуру и контроль со стороны высшего командования, а также внести раскол в верхах возрастает по мере приближения наших сил к метрополии и неблагоприятного развития событий для Японии. Способ внесения раскола требует точной техники психологической войны. Его можно осуществить только с помощью прямого обращения к отдельным лицам из состава высшего командования, чьи личные качества нам хорошо известны.
С обращением должен выступать тот, кто лично хорошо знаком японцам и кого они уважают. Язык обращения должен быть доходчивым и убедительным. Он должен передать призыв, отличающийся от обычных обращений и формулировок.
Действенность подобного обращения может оценить только тот, кто лично наблюдал реакцию отдельных лиц из состава японского высшего командования во время неоднократных личных бесед с ними в течение длительного времени и кто тщательно изучал их действия. С помощью такого обращения от адмирала Номура во время его поездки в Вашингтон была получена важная информация. Нынешние представители высшего командования Японии не умнее Номура. Успешное обращение к Номура было результатом досконального изучения прошлых действий японцев. Наша деятельность в течение последующих нескольких месяцев создает огромные возможности для ведения эффективной психологической войны и выполнения одной из ее задач — раскола высшего командования и подчинения его нашей воле.
Некоторые, конечно, сомневаются в эффективности такого предложения. Это происходит потому, что они мало знают о японской военной психологии или судят о ней только по тем ограниченным результатам, которых они добились с помощью совершенно другого обращения. Следует подчеркнуть, что простые методы, обычно используемые в дипломатических каналах, основаны на общей школе мышления, в которой японцы сами большие мастера. Эти методы имеют свои психологические особенности, но означают только «мирное» обращение.
Задача состоит в том, чтобы навязать противнику свою волю мирными средствами. Противник знает, что он побежден. Несмотря на фатализм японцев, выражающийся в пренебрежении к своей жизни и готовности со славой умереть за императора, они все же реалисты, когда речь идет об уроках истории и надеждах на будущее.
Мы по-прежнему предъявляем условия безоговорочной капитуляции. Наши требования выхода из войны отнюдь не предусматривают компромисса.
Учитывая, каким образом японский народ был втянут в войну, принимая во внимание нынешнее состояние японских военно-морских сил и мощь наших воздушных бомбардировок, мы можем быть уверены, что после поражения Германии у японского высшего командования появится подходящий предлог выйти из войны. Все наши действия должны быть направлены на то, чтобы облегчить японцам принятие такого решения.
Действуя по указанным выше четырем направлениям, можно, несомненно, добиться желаемых результатов. Если мы хотим избежать [409] вторжения в саму Японию, которое будет стоить нам огромных жертв, то осуществление этой программы надо начать немедленно. От этого мы ничего не теряем, а можем добиться исключительно важных результатов.
Предлагаемые в плане четыре направления действий находились в тесной взаимосвязи. Успех одного зависел от остальных. Я имею основание полагать, что это был единственный стратегический план, разработанный американскими военными органами и сочетающий материальную и психологическую стороны войны. Он предоставлял равные права физическому и психологическому наступлению и выражал стремление использовать психологический удар физических средств наступления и наоборот. В известном смысле он представлял собой образец плана для современной войны, в которой физические и психологические средства нападения тесно связаны между собой, а эффективность одних средств может быть повышена применением других. Хотя и отрадно отметить, что к заключительной стадии войны этот вид стратегического планирования получил как внимание, так и поддержку, в равной степени приходится и сожалеть, что подобных планов не было раньше, что имела место полная недооценка тех результатов, которые могло бы дать психологическое нападение на противника, осуществленное в стратегическом масштабе.
Единственный план, отдаленно напоминающий проект нашего стратегического плана, был составлен под наблюдением генерала Эйзенхауэра в штабе верховного командования союзных экспедиционных сил в Европе. Однако психологические средства нападения в нем настолько были подчинены чисто военным средствам, что эффективность психологической кампании целиком зависела от успехов наступления наших вооруженных сил, не давая самостоятельных результатов и не прокладывая пути к успехам нашего оружия.
Военно-морской министр Форрестол принял мои планы с полным пониманием и стал активным защитником предложенных в нем направлений действий. Без его помощи стратегический план попал бы в архив вместе с бесчисленными служебными записками, которые готовились в Вашингтоне сотнями. Его положение было трудным, и тот факт, что он решил оказать нам помощь, несмотря на явный скептицизм со стороны некоторых лиц, [410] свидетельствует о его большом мужестве.
Он сам был подвержен различным влияниям, и некоторые его советники представляли ему факты, которые, кажется, не подтверждали моей оценки и выводов. Более того, опыт на Иводзима убедил его, что японцы еще обладают и огромной тактической силой, и высоким моральным духом. И если, вопреки мнениям многих авторитетов, он решил оказать нам помощь, в которой мы крайне нуждались, то он сделал это, во-первых, потому, что считал обстановку достаточно серьезной и требующей такой попытки и, во-вторых, потому, что по своему характеру он был противником ортодоксов.
Кроме военно-морского министра, мы в сущности имели еще только одну поддержку со стороны управления военной информации, где Дэвис и Баррет с неиссякаемой энергией отстаивали этот проект.
1 марта президент Рузвельт прибыл из Ялты и сделал сообщение конгрессу. Он подчеркнул значение формулы безоговорочной капитуляции для немцев. Он также указал, что с русскими были достигнуты некоторые секретные соглашения по военным вопросам, но просил у конгресса разрешения оставить это в секрете, поскольку соглашения предусматривают проведение военных операций и их раскрытие оказало бы помощь противнику. Мы в своем отделе предполагали, однако, что эти соглашения предусматривали участие русских в войне на Тихом океане, и были явно против этого. По нашему твердому убеждению, Япония находилась накануне капитуляции и мы не нуждались в дополнительной помощи извне, приходящей в последнюю минуту.
В этой обстановке, в разгар боев за Окинаву, я засел за оперативный план 1–45 вместе с двумя сотрудниками отдела — Ладисласом Фараго и Стефаном Т. Поссони. Мы работали в уединенном помещении отдела, находившемся в здании бывшего гаража на окраине Вашингтона. Я просидел там целую неделю. И в конце недели, 19 марта 1945 года, я уже мог лично вручить наш план военно-морскому министру, выразив искреннюю надежду, что он будет утвержден в верхах, то есть в Белом доме.
Я воспроизвожу здесь план целиком, поскольку он дает значительный информационный материал хотя бы для оценки прошлого: [411]
СекретноОПЕРАТИВНЫЙ ПЛАН 1–45
1. ЗАДАЧА (ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЦЕЛЬ):
Избежать высадки войск на главные японские острова путем ослабления воли высшего командования, прекращения военных действий, проведения безоговорочной капитуляции при минимальных людских потерях с нашей стороны, зависящих от скорейшего окончания войны.
Эта. задача должна быть решена путем приведения веских доказательств тем высокопоставленным лицам, которые желают сейчас или пожелают в будущем мира, а также путем ориентирования в нужном для нас направлении их взглядов, которые различаются только в способах достижения мира.
Чтобы навязать нашу волю противнику, необходимо (цель пропаганды):
а) убедить высокопоставленных руководителей в безнадежности дальнейшего сопротивления;
б) убедить высшее командование, что альтернативой будет полное уничтожение и порабощение;
в) объяснить значение безоговорочной капитуляции;
г) создать распри, беспорядок и оппозицию среди тех военных руководителей противника, кто остается непреклонным в своем сопротивлении этому плану.
ИНФОРМАЦИЯ:
а) главные японские острова в настоящее время изолированы, за исключением связи с континентом, и им угрожает опасность со всех направлений;
б) наши позиции за пределами главных японских островов в настоящее время и в будущем позволят использовать все необходимые силы принудительного воздействия;
в) некоторые представители японского высшего командования понимают, что война безвозвратно проиграна, другие признают серьезность нынешнего положения и неизбежность ухудшения в будущем;
г) планы победы японского высшего командования рассчитаны на наличие и в дальнейшем единства взглядов армии и флота, а также на продолжение войны, требующей жертв от всех японцев;
д) в среде высшего командования существует серьезное расхождение во мнениях о способах ведения войны в прошлом, настоящем и будущем;
е) высшие офицеры действующей армии обвиняют высшее командование в неспособности вести войну;
ж) большое различие во мнениях и вражда существует между армейскими и морскими командирами;
з) впервые после русско-японской войны премьер получил указание участвовать в совещаниях высшего командования; это создавало непосредственную связь между управлением политическими и военными делами империи, которое проводилось раздельно с с 1868 года;
и) впервые за 24 года открыто слышится критика правительства и высшего командования; [412] к) пакт оси от 27 сентября 1940 года был с трудом подписан Японией только после дачи крупных взяток в Токио;
л) многие из высокопоставленных лиц в Японии понимают, что война с Соединенными Штатами означает конец японской империи и огромные потери для Соединенных Штатов;
м) известно, что иностранные радиопередачи слушаются в Японии и их содержание имеет довольно широкое распространение.
ПРЕДЛОЖЕНИЯ:
а) японская стратегия рассчитана на то, что Соединенные Штаты устанут вести длительную войну и в конечном счете выйдут из нее;
б) до тех пор, пока не будет сломлена воля высшего командования, его руководство будет побуждать каждого мужчину, женщину и ребенка оказывать сопротивление; это сопротивление стоит человеческих жизней и денег;
в) известно, что уже существуют группы, стоящие за прекращение военных действий; они получат необходимый стимул и поддержку для согласованных действий в направлении, предусматриваемом этим планом;
г) прекращение организованного сопротивления в Германии или просьба Германии о мире создает для японского высшего командования прецедент выйти из войны, особенно если поощрять такой курс «спасения престижа»;
д) реализация этого оперативного плана побудит высшие круги найти средства и способы, чтобы прекратить военные действия и выйти из войны, прежде чем Япония будет полностью уничтожена;
е) увеличивающиеся трудности в реализации плана тотальной мобилизации и реакция населения на недавние воздушные налеты свидетельствуют об ухудшении морального состояния японцев на внутреннем фронте, которое оказывает решающее влияние на высшее командование;
ж) заявления противника о средствах для отражения высадки войск на главных японских островах и о новых секретных видах оружия говорят о его слабости.
2. РЕШЕНИЕ:
Соединенные Штаты будут проводить широкую психологическую кампанию против японского высшего командования через официального представителя высокого ранга, чтобы ускорить и осуществить безоговорочную капитуляцию Японии, не прибегая к высадке войск на главные японские острова.
3. НАПРАВЛЕНИЯ ДЕЙСТВИЙ (ВЫПОЛНЕНИЕ):
Официальный представитель будет:
а) создавать основу для последующей реализации плана путем личных обращений к военно-морским, военным, политическим и экономическим деятелям в ферме достоверных, непосредственных, личных и наводящих на размышление речей. Как показывает опыт, такие обращения привлекают внимание. Он будет внимательно обсуждать успехи этих деятелей или их неудачи с тем, чтобы возвысить престиж желательных лиц и дискредитировать [413] тех, кто держит в своих руках бразды правления и склонен продолжать войну;
б) использовать фракции и группы, образовавшиеся и образующиеся в высшем командовании, которые считают, что война безвозвратно потеряна, или которые не согласны с нынешней стратегией;
в) подробно и конкретно объяснять безнадежное положение Японии и тщетность дальнейшего сопротивления;
г) использовать все случаи признания японцами своей слабости;
д) использовать ослабление морской мощи Японии и потерю ее престижа как островной империи; усиливать это обстоятельство подчеркиванием относительной слабости Японии и на суше и в воздухе;
е) обращать внимание японцев на дальнейшее сокращение военной мощи Японии путем перечисления потерь в кораблях и в личном составе;
ж) подчеркивать то обстоятельство, что после краха Германии к войскам, действующим против метрополии Японии, прибавятся еще огромные военные силы;
з) использовать выход из войны Италии и возрождение Франции, как могущественной военной державы, имеющей близкие отношения и интересы в контролируемых японцами районах;
и) использовать японскую неспособность оценить место России в войне, особенно события, непосредственно предшествующие вступлению Японии в войну;
к) использовать существующие и возможные трения между Японией и Германией по различным вопросам;
л) использовать страх Японии перед вторжением, который проявляется в напыщенных предсказаниях действий для обороны главных островов (эти предсказания повторяют заявления германских военных и морских деятелей перед высадкой в Нормандии);
м) объяснять, что безоговорочная капитуляция означает не что иное, как прекращение военных действий и сдачу оружия (как это было определено президентом Рузвельтом в конгрессе США), чтобы покончить с сохранившимися разрушительными силами. В качестве примеров он будет приводить Германию и другие оккупированные территории, включая и японские, с целью доказать, что насилие не применялось и не применится по отношению к любому человеку, который не будет признан виновным законно созданной комиссией по расследованию военных преступлений. Он авторитетно подчеркнет то, чего мы не будем делать, но должен избежать особых обязательств относительно наших намерений по борьбе с опасениями японцев относительно нашей жестокости;
н) использовать существующую у Японии альтернативу для выхода из войны в противоположность безнадежности положения нацистского руководства в Германии.
4. ОБЕСПЕЧЕНИЕ:
Для выполнения плана дополнительного аппарата или личного состава не потребуется.
5. ПЛАН ВСТУПИТ В ДЕЙСТВИЕ НЕМЕДЛЕННО ПОСЛЕ ОПУБЛИКОВАНИЯ.
Настоящий план не причинит вреда нынешней политики относительно условий мира или ведения войны. [414]
Все психологические операции будут согласовываться как по времени, так и по содержанию, чтобы не снизить действенности основной кампании.
Официальный представитель будет выступать по радио три раза в неделю в течение не более 15 минут каждый раз. Каждая передача будет повторяться не менее двух раз. Текст будет передаваться на японском языке и повторяться для большей ясности и убедительности на английском.
Министр Форрестол утвердил план без промедления, а вскоре то же самое сделал и адмирал флота Кинг.
Теперь управлению военной информации предстояло добиться одобрения плана военным министерством, прежде чем представить план объединенному комитету начальников штабов, а затем на утверждение президента. Все эти меры были необходимы до проведения конкретных действий.
Военное министерство не возражало против принятия плана, и мы были убеждены, что комитет начальников штабов относится к нему также благожелательно. Но окончательное утверждение последовало не сразу. Между тем у нас созрело решение начать нашу кампанию психологической бомбой, чтобы не терять времени на подготовку официального представителя. Такой бомбой могла быть только декларация президента Соединенных Штатов, подробно объясняющая значение безоговорочной капитуляции, как предлагалось в пункте 1 параграфе «а» нашего плана.
Мы подготовили в связи с этим «Декларацию президента Соединенных Штатов» — короткое заявление, которое должно было быть утверждено президентом Рузвельтом и зачитано от его имени в моей первой радиопередаче. Проект был отдан Элмеру Дэвису, который в свою очередь представил его президенту Рузвельту, находившемуся в то время в Гайд-Парке.
Однако в то время, когда мы готовили нашу бомбу, японцы подготовили свою. Она только укрепила наше мнение, что благоприятный момент наступил. 8 апреля кабинет генерала Койсо пал и был заменен, как это предсказывал наш секретный агент в своем донесении в декабре 1944 года, кабинетом во главе с адмиралом Судзуки. Стало ясно, что Япония уже подготовлена к окончанию войны и что мы находимся накануне начала психологической кампании. В разгар этих событий в Японии в Вашингтон на один день прибыл президент [415] Рузвельт, чтобы заняться делами в Белом доме, прежде чем продолжать свою поездку в Ворм Спрингс, штат Джорджия.
Пока мы ожидали утверждения подготовленной нами декларации, мы приобрели еще одного сторонника плана психологической войны. Сенатор Элберт Томас из штата Юта, проживший много лет в Японии, самостоятельно сделал такие же выводы. В письме адмиралу Леги он требовал немедленного начала психологической кампании. К тому времени адмирал Леги уже знал о нашем плане и направил мне письмо сенатора Томаса для ознакомления. Я имел продолжительную беседу с сенатором, во время которой мы достигли полного взаимопонимания, и я уже мог доложить пожелания и предложения сенатора начальнику штаба президента. Но как раз в тот момент мы получили трагическое сообщение о преждевременной кончине президента Рузвельта. Мы поняли, что с его смертью весь наш план обречен на провал.
В трагические дни, последовавшие за смертью президента, было невозможно представить план на рассмотрение президенту Трумэну. Однако я занимался подготовкой первой передачи, которая должна была состояться после утверждения и опубликования декларации президента. Было тяжело видеть напрасную гибель людей на Окинаве, которой можно было избежать, если бы мы своевременно начали кампанию психологической войны. Управление военной информации настаивало на этой кампании, не дожидаясь объявления декларации.
Но я считал, что она необходима для обеспечения успеха всего плана.
Внимание народов в то время было сосредоточено на событиях в Германии, где наши войска под командованием верховного командующего генерала Эйзенхауэра разрезали на куски германскую армию. До конца войны оставались уже не недели, а дни. Немцы, в том числе и Генрих Гиммлер, который в эти последние часы выступил против Гитлера, предприняли ряд попыток начать мирные переговоры. Затем поступили сообщения о последних днях Гитлера в бункере на Вильгельмштрассе, о приближении союзников к Берлину, о развале немецких армий и случаях капитуляции, имевших место на отдельных участках фронта. [416]
Наш проект окончательно утонул в этих потрясающих европейских событиях, мы чувствовали, что он отходит на второй план, ибо вопрос капитуляции Германии привлек к себе все внимание. Но, отчетливо представляя себе сотни тысяч напрасных жертв на берегах Японии, я решил действовать.
В это время Эда Баррета вызвали по срочному делу в Нью-Йорк. Его помощник ничего не знал о судьбе подготовленной нами декларации. Я попытался через управление военной информации установить контакт с Белым домом. Я узнал, что Самуэль Р. Давенпорт был близким другом Мэттью Д. Коннели, одного из секретарей Рузвельта. Я позвонил Давенпорту и попросил его срочно встретиться со мной по безотлагательному делу.
Я никогда раньше не встречался с ним, и при нашей встрече выяснилось, что мы имеем общего близкого нам друга — Джека Коди, американского бизнесмена, долго жившего в Японии. Я сказал Давенпорту, что именно Джек многое подсказал мне и научил, как действовать.
«Поэтому я и обращаюсь к вам за помощью», — пояснил я.
Давенпорт сам немало знал о Японии, поэтому не представляло большого труда убедить его в необходимости проведения в жизнь декларации президента о безоговорочной капитуляции Японии и тех последствиях, к которым ведет каждый день отсрочки начала наших радиопередач для Японии. Выслушав меня, он согласился немедленно связаться с Коннели. Через два часа он сообщил мне по телефону, что наш проект заявления уже находится на столе у президента и ожидает его одобрения. Он заверил меня, что будут приняты все меры, чтобы этот проект не утонул в огромном потоке других бумаг. Я был вполне удовлетворен проделанной за день работой и спокойно отправился домой.
8 мая капитуляция Германии стала свершившимся фактом, преждевременно объявленным и известным миллионам людей во всем мире. Мы ждали, однако, официального заявления президента Трумэна, которое должно было последовать в 9 часов утра восточного времени из его канцелярии в Белом доме.
В 8.50 утра в Вашингтоне прошел сильный ливень. Я уселся удобно перед приемником у себя дома. Едва диктор сообщил о передаче заявления президента, как [417] раздался резкий телефонный звонок. Я подбежал к телефону и услышал возбужденный голос Эда Барретта:
— Спеши, Зак. Иди сюда... у нас беда.
— Что за беда, Эд? — спросил я испуганно, стараясь быстро припомнить, что я уже сделал и чего не успел закончить.
— Да никакой беды с нами не случилось. Я говорю о том, что мы опоздали.
— Куда опоздали? — облегченно вздохнул я.
— Сейчас будут передавать заявление президента о безоговорочной капитуляции Германии. Мы должны знать его.
— Хорошо, Эд. Позвоню тебе, как только кончится передача. Хочу послушать, что скажет президент.
Но в своем производящем глубокое впечатление заявлении президент вовсе не упомянул о Японии. Я позвонил Барретту и сказал:
— Президент вовсе не упомянул о нашей декларации.
— Я знаю, но он уже передал ее для печати. Давай действуй быстрее!
— Хорошо, Эд. Закажи связь с Сан-Франциско на одиннадцать часов. К этому времени я напишу выступ-ение и подготовлю его к передаче. Я иду.
Я поспешил в студию, захватив с собой двух моих помощников — капитан-лейтенанта Джона П. Рида и первого лейтенанта Денниса Макевой.
В студии царило всеобщее возбуждение. Шаннон Аллен сердечно приветствовал нас. «Все готово», — сказал он, вводя нас в студию. Это было мгновение, напоминающее тот момент в театре, когда раздается третий звонок перед поднятием занавеса в день открытия оперного сезона. Наконец техник-оператор, сидящий в будке за стеклом, поднял руку, призывая нас к вниманию. Запись радиопередачи на японском языке началась.
Макевой сделал объявление, а затем я в течение пятнадцати минут читал японский текст. Это были самые длинные пятнадцать минут в моей жизни. Затем мы прослушали запись. Результаты оказались даже лучше, чем я надеялся.
Сан-Франциско уже приготовился принять запись нашей передачи. Аппарат был пущен, и текст стал передаваться [418] на Западное побережье. А мы, не теряя времени, приступили к записи английского текста выступления. Из Сан-Франциско сообщили, что запись моего выступления сделана отлично и что в настоящее время его уже принимают японские радиослушатели в Токио.
Орудие, нацеленное на капитуляцию, выстрелило. Мои слова на японском и английском языках передавали «Декларацию президента»:
«Нацистская Германия разгромлена. Японский народ чувствует силу наших ударов на земле, в воздухе и на море. До тех пор, пока руководители Японии и ее вооруженные силы будут продолжать войну, сила и мощь наших ударов будут непрерывно возрастать, что приведет к полному разрушению промышленного производства, судоходства и всего того, что питает японскую военную машину.Чем дольше будет продолжаться война, тем больше страданий и тяжелых испытаний придется пережить народу Японии — и все напрасно. Наши удары не прекратятся до тех пор, пока японские военные и военно-морские силы не сложат оружия на условиях безоговорочной капитуляции.
Что же означает безоговорочная капитуляция для японского народа?
Она означает конец войне.
Она означает конец влиянию военных руководителей, которые привели Японию на грань катастрофы.
Она означает возможность для солдат и матросов вернуться к их семьям, к земле, к работе.
Она означает прекращение нынешней агонии и страданий японцев в тщетной надежде на победу.
Безоговорочная капитуляция не означает истребления или порабощения японского народа». [419]