OP-16-W
В один из снежных декабрьских дней 1942 года в магазин, расположенный на F-стрит в Вашингтоне, зашел писарь американского военно-морского флота, чтобы купить пластинку с увертюрой к опере Вагнера «Летучий голландец».
Только пять человек — писарь не принадлежал к их числу — знали, что покупка пластинки является частью планируемой военной операции. Пластинка была необходима секретному отделу военно-морского министерства с условным наименованием OP-16-W, созданному для психологической войны против немецкого военно-морского флота. Несколько тактов из увертюры Вагнера, наиболее ярко отражающих символизм оперы и хорошо знакомых немцам — любителям музыки, должны были послужить темой для регулярных радиопередач.
В это время ряд работников из военно-морского министерства, ведавших вопросами планирования, изучали многочисленные нововведения в области тактики и вооружения. Для испытания новых методов в этой области были предоставлены большие возможности, причем изобретательность, ранее убиваемая консерватизмом, получила теперь самую широкую поддержку. Некоторые из этих новинок имели огромное стратегическое значение, например организация соединений вспомогательных судов флота. Совместно с британским союзником мы разработали много новых видов секретного оружия тактического значения для борьбы с немецкими подводными лодками. [370]
Большинство из этих новинок, независимо от тех изменений, которые они несли с собой, развивались в соответствии с традициями военно-морского флота и представляли обычный образец военно-морской мысли. Что же касается отдела OP-16-W, то его деятельность представляла собой нечто совершенно новое и не могла быть отнесена к какой-либо категории военных действий, проводимых на море. Идея организации отдела родилась в подвальном помещении английского адмиралтейства, где малоизвестный капитан-лейтенант королевского военно-морского флота высказал мнение, что немцы, особенно личный состав ВМФ, уязвимы для психологических атак.
Он считал, что. моральный дух немцев можно подорвать путем использования ряда неблагоприятных для них психологических факторов, таких, например, как существенные недостатки в области вооружения, затянувшаяся бездеятельность немецких кораблей, продолжительная изоляция экипажей подводных лодок (последние назывались стальными гробами) в период плавания.
Капитан-лейтенант, офицер запаса, а в прошлом журналист, представил свой план непосредственно капитану 2 ранга Флемингу, также офицеру запаса, служившему в 1942 году личным адъютантом адмирала Годфри. Адмирал Годфри занимал пост начальника разведывательного управления адмиралтейства, он был одним из двух опытных начальников разведки, которых английскому военно-морскому флоту посчастливилось иметь у себя на службе во время войны. План вскоре одобрили, и для его реализации организовали отдел NID 17-Zed. На этот отдел возлагалась задача по ведению психологической войны против немецкого военно-морского флота с помощью всех известных средств: радио, листовок и такого губительного средства, как распространение слухов через агентов. Кроме того, в передачах по радио немцам давали совет избегать поступления на службу в подводный флот во избежание заболеваний, часто встречающихся у подводников.
Вскоре после своего основания отдел NID 17-Zed достиг первых значительных успехов, оправдав, таким образом, свое существование даже в глазах вечных скептиков, которые высказывали сомнения в целесообразности его создания. Кампания по набору, проводимая немецким военно-морским флотом, имела своей целью пополнение [371] личного состава подводного флота адмирала Деница. Программа строительства подводных лодок на 1941 год, предусматривающая спуск на воду многих десятков подводных лодок, была почти полностью завершена. Теперь требовалось набрать тысячи молодых немцев, чтобы укомплектовать команды на эти прекрасные новые корабли. Дениц предпочитал набирать добровольцев, поскольку высокий боевой дух, обычно обеспечиваемый добровольным набором, имел, по его мнению, важное значение для успешного действия подводного флота.
Отдел 17-Zed начал свою деятельность с серии радиопередач и распространения умело составленных листовок, причем оба вида пропаганды осуществлялись в широких масштабах в тех немецких городах, где Дениц рассчитывал добиться наибольшего успеха при проведении кампании по набору. В материалах, распространяемых отделом, подчеркивались трудные условия жизни на подводных лодках, опасности, связанные с ведением подводной войны, непродолжительность жизни подводников и многие другие факты, рисующие службу на флоте Деница далекой от романтики. Результаты кампании по набору добровольцев, проверенные через цензуру путем допроса военнопленных и изучения захваченных у противника документов, показали, что набор не имел того успеха, на который надеялся Дениц. В психологической войне невозможно определить точно, насколько сама психологическая война способствовала достигнутым успехам, поскольку эффективность психологического наступления зависит от различных факторов, некоторые из которых скорее лишь используются этой войной умов, чем создаются ею. Однако отдел 17-Zed своей цели, безусловно, достиг. Дениц не получил желаемого количества добровольцев.
На действия отдела 17-Zed было обращено внимание нашего военно-морского атташе в Лондоне и адмирала Гарольда С. Старка, командующего американскими военно-морскими силами в европейских водах. Несколько офицеров-специалистов, находившиеся в подчинении у атташе и командующего, убедились в эффективности нового вида оружия и поставили вопрос перед военно-морским министерством в Вашингтоне об организации аналогичного отдела в Америке для взаимодействия с английским [372] отделом 17-Zed. Однако в этом отношении ничего не было сделано.
Примерно тогда же один из наших офицеров разведки, капитан-лейтенант Ральф Г. Альбрехт, офицер резерва военно-морского флота США, находился в Лондоне, он принимал участие в обсуждении вопроса об усовершенствовании методов допроса военнопленных. Альбрехт был высококвалифицированным экспертом по Германии, выдающимся юристом по международным вопросам. Со времен первой мировой войны капитан-лейтенант Альбрехт начал специализироваться в области разведки и диверсий против немцев, он безупречно знал немецкий язык. Отдел 17-Zed в Лондоне использовал его в качестве диктора в двух радиопередачах для личного состава немецкого военно-морского флота. Эти передачи обращали внимание немцев на содружество между американским и английским ВМФ, а также указывали на тот вклад, который должен был внести, в конечном счете, американский военно-морской флот в общие усилия в войне.
По возвращении из Лондона капитан-лейтенант Альбрехт поделился со мной накопленным им опытом работы и предложил, чтобы мы также приняли участие в психологической войне в направлении, указанном англичанами. Его предложение горячо поддерживал капитан 2 ранга Рихельдэффер, он сообщил, что в результате допроса военнопленных, чем занималось его отделение, накапливалось большое количество случайных разведывательных данных, которые можно было успешно использовать для психологического наступления.
Чтобы убедить меня в этом, не требовалось каких-либо доводов, поскольку я считал, что психологическое воздействие — это мощное оружие войны. Даже в тот момент, когда я впервые услышал о нападении японцев на Пирл-Харбор, я понимал, что для того, чтобы заставить встать на колени такую эмоциональную нацию, как японцы, потребуются одновременно и психологические атаки, и применение силы. Тем не менее, в 1942 году я чувствовал, что начинать психологическую войну против Японии еще рано, несмотря на успех психологической войны англичан против немцев. Поэтому в августе 1942 года я утвердил план организации отдела по ведению психологической войны в системе разведывательной [373] службы ВМФ и стал подбирать подходящего офицера на пост начальника этого отдела. Я быстро нашел такого человека, это наш старый знакомый Сесил X. Коггинс, врач по профессии, в настоящее время капитан 3 ранга медицинской службы ВМФ.
Не все разделяли мой энтузиазм в деле организации нового отдела. Мне говорили: «Мы воюем с помощью кораблей, а не слов» или «Что хорошего можно ожидать от радиопередач? Никто не будет их слушать». Мой непосредственный начальник заявил: «Зачем нам врач в разведке?» Я все пропускал мимо ушей и непреклонно шел вперед.
Четыре человека — Рихельдэффер, Альбрехт, Коггинс и я — продолжали эту работу в обстановке ярко выраженной оппозиции и антипатии. Мы столкнулись также и с другими неизбежными трудностями, причем самым сложным делом оказался подбор подходящего личного состава. Коггинс в это время непосредственно подчинялся мне. Он полагал, что отдел надо засекретить; мы твердо решили, что отдел будет малочисленным, с руководящим составом не свыше трех — четырех человек в противоположность разбросанным и чрезмерно разросшимся органам, созданным для ведения психологической войны в других организациях, включая армию. Однако, говоря об ограничении количественного состава, Коггинс предъявлял высокие требования в отношении качества его, а это значительно осложняло подбор людей, подходящих для новой работы. Из всего количества книг, прочитанных Коггинсом по вопросам разведки, контрразведки и шпионажа, наибольшее впечатление произвели на него две книги, которые помогли ему в подборе необходимого личного состава. Одна — «Тотальный шпионаж» Курта Рисса, другая — «Немецкая психологическая война» Ладислава Фараго. Поговорив со мной и заручившись моим согласием, Коггинс встретился с авторами упомянутых книг. Он беседовал с ними в течение двух дней и, удостоверившись, что нашел ядро для своего отдела, вернулся в Вашингтон для переговоров со мной. В конце концов был организован специальный военный отдел, а Рисс и Фараго стали первыми его руководителями.
Организация так называемою специального военного отдела (мы опасались открыто называть его отделом ведения [374] психологической войны, чтобы не вызвать еще более враждебного к нему отношения со стороны противников всего психологического) с исключительным энтузиазмом была встречена управлением военной информации, для которого взаимодействие с вооруженными силами в то время являлось сложной задачей. Элмер Дэвис, начальник управления военной информации, стал нашим защитником. Когда над нашим отделом нависала угроза ликвидации, он обращался за поддержкой в высшие инстанции, и мы могли продолжать работу.
Мы работали в самом тесном взаимодействии с управлением военной информации, оно было единственным каналом, через который мы могли распространять свой материал. Записи радиопередач для управления военной информации подготавливались в студии министерства внутренних дел, ею успешно руководил Шаннон Аллен. Радиопередачи управления военной информации проводились три раза в неделю по семь раз в день по всем станциям, которыми в то время располагало в США, Северной Африке и Англии управление военной информации. Кроме того, мы подготовили программу «Почта военнопленного» — немецкие и итальянские пленные, находившиеся в Америке, могли посылать приветствия родным и друзьям на своей родине. Попытка организовать такие передачи в Соединенных Штатах была предпринята впервые, с точки зрения пропаганды ее результаты оказались значительными. Совместно с управлением военной информации мы также подготавливали директивы по ведению пропаганды в условиях войны на море. Тесное взаимодействие нашего отдела с управлением военной информации доказало, что военные и гражданские учреждения могут с успехом работать вместе по обеспечению важной военной операции.
Кроме всего прочего, мы имели возможность непосредственно наблюдать за работой управления военной информации, и мы убедились, что по крайней мере на некоторых определенных этапах оно являлось эффективным органом, совершенно отличным от нашумевших органов пропаганды предыдущих войн.
Были приняты все меры к тому, чтобы скрыть существование нашего специального военного отдела и сам факт участия военно-морского флота США в психологической войне. Я провел предварительные переговоры с [375] руководящей группой отдела у себя на квартире, а затем дал указания рассматривать наш новый отдел как секретный. В результате немногие знали о существовании отдела, он продолжал свою деятельность, претерпев незначительные изменения, до 1 мая 1946 года, в то время как аналогичные организации были коренным образом реорганизованы. Подобный отдел в армейской разведке в конечном итоге задохнулся от излишка людей и умер на первых этапах своего существования.
Наш план ведения психологической войны был весьма прост: подготовка радиопередач; подбор диктора из числа личного состава военно-морского флота США для обращения по радио к немецким морякам; листовки, предназначенные для Германии; разработка руководящих документов, касающихся военно-морского флота, для других американских и английских органов, которые принимали участие в психологической войне. Отдел приступил к работе 7 декабря 1942 года, ровно через год после нападения японцев на Пирл-Харбор, причем капитан 2 ранга Альбрехт стал нашим немецким диктором.
Это был удачный выбор. Выступления Альбрехта оказались очень эффективными в деле ведения военной пропаганды стратегического значения на протяжении всего периода войны в Атлантике. За этот период Альбрехт организовал 309 радиопередач для немецкого военно-морского флота, эффективность которых подтверждалась документом, захваченным нашими войсками в немецком морском штабе в Шербуре. В документе говорилось, что радиопередачи Альбрехта производили губительное воздействие на моральное состояние личного состава немецкого военно-морского флота.
Альбрехт выступал по радио под псевдонимом «Роберт Ли Норден, капитан 2 ранга военно-морского флота США».
Идея организации так называемых радиопередач Нордена ранее не использовалась при ведении психологической войны, это был первый опыт. В передачах Нордена мы решили использовать секретные разведывательные данные с целью создать у противника впечатление о нашей полной осведомленности о нем. Очень часто передачи Нордена заставляли думать, что он знал о немецком военно-морском флоте гораздо больше, чем сами немцы, правда, нередко это действительно было [376] так. Подшивки отдела OP-16-W распухли от непрерывно поступающих новых разведывательных данных. Мы собирали сведения о всевозможных трениях среди личного состава немецкого ВМФ, мы узнавали многочисленные сплетни, слухи о больших и маленьких скандалах. Используя свой разведывательный механизм для сбора подобного рода случайной информации, мы знали все подробности инцидентов в семейной жизни адмирала Деница, были осведомлены о возлюбленных немецких морских офицеров во Франции, о недостатках новых подводных лодок и о других событиях, вплоть до таких незначительных (но с нашей точки зрения очень важных), как запрещение адмирала фон Фридербурга одному из своих офицеров жениться на молодой добродетельной девушке простого происхождения.
Первая радиопередача была организована 8 января 1943 года, в ней подробно описывались действия одного немецкого морского офицера, применяющего гестаповские методы по отношению к своим подчиненным, за что он пользовался дурной славой у немецких военнопленных в американских лагерях. Использование разведывательных данных в наших передачах вызвало беспокойство в высших кругах, но нам повезло в том отношении, что мы имели поддержку в лице начальника контрразведки капитана 1 ранга Т.. Т. Паттерсона, который понимал важность нашей работы. Паттерсон предоставил нам почти безграничную свободу действий.
Заручившись такой поддержкой, мы добились успеха даже на первых этапах проводимой нами кампании. Мы разрушили существовавшее ранее представление о подшивках с разведывательными материалами, как «о музейных ценностях». Довольно часто мне приходилось встречаться с представителями высших кругов и доказывать им с помощью математики, что своей работой мы спасали жизнь американцам. «Мы можем прекратить свою деятельность, — заявил я адмиралу Р. С. Эдвардсу, — но вы ставите под угрозу жизнь многих американцев, не учитывая возможных последствий бесполезного хранения разведывательных данных в архивах. Материалы разведки не представляют большой ценности, если они не используются». Обычно я оказывался победителем, но меня предупреждали об осторожности, [377] что совершенно излишне для опытного офицера-разведчика.
Боевые действия немецких подводных лодок были в полном разгаре, когда в эфире зазвучали радиопередачи Нордена. Через два дня после первой передачи немцам впервые удалось уничтожить половину конвоя, шедшего с нефтью для наших войск в Северной Африке. Несмотря на неблагоприятную погоду в Атлантическом океане, немецкие подводные лодки добились значительных успехов. В течение февраля интенсивность неограниченной подводной войны должна была возрасти, о чем нацистская пропаганда самоуверенно говорила, как о неотразимом наступлении Деница.
Обычно немецкая пропаганда оповещала о победах, одержанных немецкими подводными лодками, путем передач по радио сводных данных о потопленных кораблях союзников, причем эти передачи велись под звон колоколов. В случае особо крупных успехов выпускались специальные бюллетени.
Но уверенность не покидала сотрудников отдела, поскольку мы знали, что у нас производятся эффективные виды оружия для борьбы с немецкими подводными лодками, этому же содействовал и наш отдел.
Адмирал Кинг имел основание заявить, что через шесть месяцев деятельность немецких подводных лодок будет находиться под полным контролем. Тем не менее, немецкая пропаганда, использующая успехи своих подводных лодок, сильно способствовала повышению морального духа в Германии. Немцы успешно использовали свои победы, для противодействия неблагоприятному влиянию, которое возымел разгром их войск под Сталинградом. Основной нашей задачей в то время было лишить немцев возможности использовать успехи своих подводных лодок для маскировки поражения немецких войск в Северной Африке и под Сталинградом.
Мы разработали специальный оперативный план с тем, чтобы заставить немецкую пропаганду перейти к обороне. Мы решили изучить переданные немцами данные и раскрыть их лживый характер. Для этого требовалось доказать, что командиры немецких подводных лодок посылали заведомо ложные донесения адмиралу Деницу. Весь февраль месяц был посвящен этому мощному наступлению. В каждой передаче капитан 2 ранга Норден [378] говорил о ложных сообщениях командиров немецких подводных лодок. Мы направили для опубликования в прессе как американской, так и нейтральных стран список десяти командиров немецких подводных лодок, наиболее «прославившихся» своими ложными сводками, и представили факты и цифры, показывающие, что корабли, которые, по словам немцев, были потоплены, целы и невредимы и продолжают доставлять ценные военные грузы на различные участки фронта.
К концу февраля наша кампания принесла первые плоды. Немцы начали отвечать нам сначала уклончиво, они передавали сообщения, в которых командиры подводных лодок подтверждали свои победы, а затем стали непосредственно отвечать «капитану 2 ранга Нордену». Было очевидно, что немцы прибегли к психологической обороне, и их вера в свою пропаганду заколебалась. Но даже в этих условиях их успехи на море представляли серьезную угрозу нам, и мы усилили свои радиопередачи с целью воспрепятствовать немцам утверждать о потоплении ежемесячно миллиона тонн флота союзников — цифра, которую немецкая пропаганда представляла как чрезвычайно важную для победы в подводной войне и которой они действительно достигли в феврале 1943 года.
Успех нашей кампании должен был определенно проявиться после 1 марта, когда немцы вынуждены были опубликовать свою очередную месячную сводку о потопленных судах. Результаты, оказались вполне удовлетворительными. Впервые за время войны немцы вынуждены были сообщить в своей сводке о меньшем количестве потопленных кораблей, чем на самом деле. Указанный общий тоннаж потопленных судов был на 100 тысяч тонн с лишним меньше миллиона.
Приблизительно в то же самое время еще один случай показал нам, что передачи Нордена оказывают свое воздействие. Командиров немецких подводных лодок за потопление наших кораблей обычно награждали «Рыцарским крестом». Через разведку мы узнали, что из унтер-офицерского состава немецкого флота эту награду получил всего один человек. На основании приведенных фактов мы начали кампанию, критикующую адмирала Деница за дискриминацию в вопросе награждения «Рыцарским крестом» унтер-офицеров, которые, по убеждению Нордена, [379] подвергались всем опасностям оперативных рейдов, а получать эти награды не имели права.
Нам не пришлось долго ждать результатов. После третьей радиопередачи германский флот объявил о награждении «Рыцарским крестом» еще двух унтер-офицеров флота; в передаче говорилось: «Фюрер по представлению главнокомандующего флотом адмирала Деница награждает «Рыцарским крестом»...»
Через несколько часов после награждения об этом стало известно в пункте 16-W; капитан 2 ранга Норден по радио поздравил двух награжденных. Затем он сказал: «Однако в текст постановления вкралась незначительная ошибка. Эти унтер-офицеры награждены не по представлению адмирала Деница, а по представлению флота Соединенных Штатов».
К весне Нордена хорошо знали в немецком флоте, и до нас дошли сведения, что немецкие слушатели предпочитают называть его просто «Боб». Однажды молодой немецкий морской офицер, попавший в плен после потопления его лодки, подсказал нам, что надо изменить время передач Нордена, так как их расписание совпадает со сменой вахт и лишает многих возможности слушать эти передачи. Окончательное подтверждение эффективности передач Нордена было получено, когда мы потопили подводную лодку под командованием лейтенанта Гейнца Эбергарда Мюллера. Как потопление, так и сопротивление немецкой подводной лодки является морской сагой{42}, ибо немецкий командир боролся до последней возможности и покинул корабль, только получив серьезное ранение, когда организовать сопротивление уже стало невозможно. Американский эсминец выловил в море уцелевших, и лейтенанта Мюллера направили в госпиталь для лечения. Как только он смог разговаривать, он спросил у фельдшера, который обслуживал его: «Нельзя ли мне побеседовать с капитаном 2 ранга Норденом?»
Эта просьба вызвала замешательство, так как никаких следов капитана 2 ранга Нордена невозможно было обнаружить в списках флота или в телефонном указателе министерства военно-морского флота. Наша операция [380] проводилась в такой тайне, что фактически никто за пределами отделов 16-W и 17-Zed не знал о существовании Нордена. Как бы там ни было, Мюллер повторил свою просьбу офицеру из отдела 16-W, который допрашивал его тут же, в госпитале, и сразу же получил заверение в том, что Норден немедленно посетит его.
Для этого визита Альбрехту пришлось нацепить на рукава дополнительные нашивки, так как он был капитаном 2 ранга только в передачах по радио, а в действительности являлся только капитан-лейтенантом резерва военно-морского флота.
В качестве дополнительной меры предосторожности мы внесли имя капитана 2 ранга военно-морского флота Соединенных Штатов Роберта Л. Нордена в адресный указатель министерства военно-морского флота. И когда позднее Альбрехт начал получать почту от своих слушателей в Германии через Швейцарию, почтовая служба знала, куда их направить. Для всех практических целей Норден не являлся подставным диктором, а был живым человеком, созданным Альбрехтом.
Интервью с Мюллером окончательно подтвердило, что так называемые передачи Нордена попадали в цель и что мы располагали определенным средством воздействия на умы немецких военно-морских офицеров и даже на их тактические действия. Но возможности, которые давала эта форма наступления как часть координированной кампании, не были оценены вышестоящим командованием и полностью игнорировались командующим группой противолодочной борьбы.
Крупная кампания, запланированная Норденом с целью добиться сдачи в плен немецких подводных лодок, получила полное неодобрение как ненужная мера после победы в Европе. Это создало впечатление, что некоторые офицеры считали победы, достигнутые с помощью психологической войны, недостойными морских традиций. Позднее англичане успешно применили именно эту предложенную тактику.
В то время как мы вели в Вашингтоне психологическую войну в атмосфере неодобрения, а порой и враждебности, англичане широко развернули психологическую войну, заручившись поддержкой высшего командования, включая главнокомандующего Средиземноморским флотом адмирала Андрю Брауна Каннингхэма. [381]
Именно на Средиземноморском театре военных действий психологическая война англичан была наиболее эффективной и привела к крупным успехам. Это случилось главным образом благодаря тщательному планированию и широкому размаху, который придал ей адмирал Каннингхэм.
На Средиземноморском театре военных действий воздействию психологической войны подвергся итальянский флот. Он был подходящей мишенью, ибо, как известно, не хотел участвовать на стороне Германии в ее войне против западных союзников. Эта позиция частично основывалась на понимании итальянским военно-морским флотом своих слабостей, а также на огромных потерях, понесенных им в начальный период войны. По крайней мере часть этих поражений нанесла разведка, которая помогла английскому флоту потопить более двадцати подводных лодок с июня по ноябрь 1940 года благодаря использованию информации, которую английская военно-морская разведка добыла в Риме перед вступлением Италии в войну. Нападение самолетов-торпедоносцев на военно-морскую базу в Таранто явилось еще одним ударом, от которого итальянскому флоту было трудно оправиться. Немцы, известные отсутствием такта в коалиционной войне, не смогли осуществить взаимодействие немецкого флота с итальянским. Хотя мы никогда не недооценивали противника и всегда старались сохранить чувство реальности при оценке итальянского флота как крупного противника, в обоих наших флотах была распространена острота, которая в какой-то степени характеризовала наше отношение и наши чувства. В ней говорилось, что если сливки нравятся в американском флоте, а английский флот предпочитает ром, то итальянцы влюблены в портвейн. Тем не менее, ущерб, наносимый итальянским флотом (при весьма эффективной поддержке нескольких немецких авиаэскадрилий, дислоцированных на средиземноморском театре военных действий, и подводных лодок, проникнувших туда через Гибралтарский пролив), был весьма значителен. Английский Средиземноморский флот, имея приказ любой ценой обеспечить движение транспортов в Средиземном море, понес тяжелые потери в своей героической борьбе, он подвергался нападению со стороны итальянских смертников-рейдеров даже в таких портах, как Александрия, [382] Гибралтар и Оран. Итальянцы показали всему миру, что они тоже могут драться яростно и с самопожертвованием, если вложат в борьбу всю душу.
В конце 1942 или в начале 1943 года немцы начали секретные переговоры со своими итальянскими союзниками с целью активизировать итальянский флот для поддержки некоторых честолюбивых проектов Гитлера на Средиземноморском театре военных действий. Среди этих проектов была операция, названная кодовым именем «Геркулес», целью которой был захват Мальты. Другая операция под кодовым именем «Энтон» предусматривала нападение на Гибралтар. Обе эти операции намечались как контрмеры против наших успехов в Северной Африке и для оказания более эффективной поддержки находившемуся в тяжелых условиях африканскому корпусу Роммеля.
Агенты нашей разведки сообщили нам об этих планах, а также прислали информации о поездке, которую лично совершил адмирал Дениц в Рим для обсуждения с итальянским адмиралом Рикарди вопроса о более тесном взаимодействии немецкого и итальянского флотов.
Стратегическая оценка обстановки говорила нам, что в период развертывания нашего флота, а оно находилось все еще в первоначальной стадии, усиление боевых действий на Средиземном море не соответствовало нашим интересам, так как оно замедлило бы наше наступление на Сицилию, а затем непосредственно на Италию. Адмирал Каннингхэм решил использовать психологическую войну для предотвращения взаимодействия и созвал конференцию работников отделов психологической войны английского и американского флотов, чтобы составить тщательный оперативный план, предусматривающий нарушение итало-немецкого взаимодействия.
Вопрос, который эксперты психологической войны поставили адмиралу Каннингхэму, был прост. Они спросили: «Что вы хотите? Хотите ли вы, чтобы итальянский флот вышел для участия в сражении, в котором ваши силы смогли бы уничтожить его как крупную ударную силу или вы предпочитаете, чтобы итальянский флот проявлял пассивность в течение длительного времени?»
С полной верой в свое оружие бойцы психологической войны заверили адмирала Каннингхэма, что они выполнят [383] любую из этих стратегических целей с помощью психологических средств.
Решение адмирала Каннингхэма основывалось на его нуждах. Он был уверен, что сможет уничтожить итальянцев в бою, но сам действовал с недостаточными силами и не хотел рисковать ни одним своим крупным кораблем без необходимости. Он считал, что итальянцев эффективно поддержат немецкие воздушные соединения. Поэтому он дал указание группе психологической войны сделать все возможное, чтобы удержать итальянский флот в итальянских портах.
Был создан и проведен в жизнь оригинальный план, целью которого было вбить глубокий клин между немецким и итальянским флотами и не допустить их взаимодействия в крупном масштабе. Итальянцам передали информацию, собранную нашими агентами разведки, о том, что немцы рассматривают итальянский военно-морской флот в качестве пушечного мяса и готовы пожертвовать им, если это потребуется для спасения африканского корпуса Роммеля. Было установлено с помощью секретных источников, включая агентов, заброшенных в итальянскую военно-морскую разведку, что немцы предполагали использовать итальянский торговый флот для эвакуации немецких войск Роммеля, а итальянские войска в Африке бросить на произвол судьбы. Как только эта немецкая тайна была раскрыта, ее с убедительной точностью передали по радио нашим внимательным итальянским слушателям. Результаты были на самом деле поразительны. Психологическая война эффективно помогла удержать итальянский флот в пассивном состоянии в течение нашего наступления на Италию. Это открыто признали некоторые относившиеся с симпатией к союзникам итальянские высшие морские офицеры, такие, как адмирал Бергамини, в настоящее время главнокомандующий итальянским военно-морским флотом.
Итальянский флот не мешал нашим операциям даже тогда, когда мы начали двигаться на восток и захватили собственный итальянский «Гибралтар» в западной части Средиземного моря — остров Пантеллерию, а затем высадились в Сицилии.
Наша комбинированная разведывательная деятельность дала немалые результаты в операциях на Сицилии.
Помимо нашего успеха в психологической войне с целью [384] удержать итальянский военно-морской флот подальше от этих критических районов боевых действий, другая группа разведки, которую мы создали в объединенной службе по сбору разведывательных данных, добилась крупного успеха в день нашей высадки в Сицилии. Выжав показания из пленного итальянского летчика относительно дислокации штаба военно-морских сил Италии в Сицилии, эти специально обученные офицеры разведки из Нью-Йорка провели рейд в здание штаба, открыли сейфы с помощью ручных гранат и захватили документы и другую ценнейшую информацию, которые сделали наши последующие действия на море в этом районе сравнительно безопасными. Среди этих трофеев находились карты, показывающие итальянские минные поля и содержащие важные данные о морских портах и даже об организации японского флота.
Как только итальянская кампания развернулась на материке, психологическая война усилилась с намерением заставить итальянский флот капитулировать нетронутым. План этой операции был составлен в Лондоне совместно с сотрудником по вопросам политической войны министерства иностранных дел Англии, который был осведомлен о политическом положении в Италии.
В начале июня персоналу отдела психологической войны сказали, что падение Муссолини близко и что за ним последует полное поражение Италии. К этому времени мы непосредственно связались с представителями высшего командования итальянского флота и через них начали подготавливать итальянский флот к капитуляции.
Итальянские моряки поддавались агитации, и в начале июля мы подготовили листовку с призывом к итальянскому флоту перейти на нашу сторону. Одновременно мы прикинули и дату ее выпуска.
Этот психологический момент наступил в конце лета, когда переговоры с маршалом Бадольо, тогда главой итальянского правительства, и параллельно с командованием итальянского военно-морского флота явились признаком близкого крушения итальянского сопротивления. Переговоры велись в условиях особой секретности.
В то время как несколько высших офицеров на итальянских кораблях знали о надвигающихся событиях, рядовой состав ничего не знал о наших планах относительно итальянского флота. К концу августа настроения [385] в итальянском военно-морском флоте стали достаточно благоприятными для капитуляции, и, когда Бадольо принял решение прекратить сопротивление, мы могли обратиться с призывом к личному составу итальянских кораблей о переходе к нам. Невозможно привести большее доказательство эффективности психологической войны в современных боевых условиях, чем окончательный успех этой крупной кампании, безостановочно проводимой с февраля 1943 года по сентябрь 1944 года. Итальянский флот был единственным видом итальянских вооруженных сил, который действительно выполнил условия капитуляции точно так, как это предписывалось нами.
Крупная заслуга в итальянской психологической кампании принадлежит англичанам. На протяжении этого периода усилия нашего отдела 16-W в области психологической войны следовали общему направлению войны и концентрировались на кампаниях против Германии. Но постепенно наше внимание стала привлекать кампания против Японии, мы планировали расширение нашего штата путем включения в него экспертов по Японии. Но как только были подготовлены условия для психологической кампании против японского противника, и наступил подходящий момент начать ее, мне приказали принять командование линкором «Нью-Мексико». Этот приказ изумил всех моих подчиненных. Никто не предполагал, что мне прикажут вернуться к морской службе именно тогда, когда я достиг вершин своих успехов и строил новые планы. Даже теперь я не знаю, что явилось причиной этого решения и оправдывалось ли оно.
Я отношу его за счет своего быстрого продвижения, что не импонировало большинству честолюбцев. Так, к сожалению, иногда случается и в Вашингтоне.
Несмотря на полученный блестящий командный пост, я покидал военно-морскую разведку с болью в сердце. Хоть и многое мешало мне полностью осуществить свою программу, я мог с законной гордостью оглянуться назад на результаты работы, проделанной мною в морской разведке в течение года. Наши две школы выпускали отличных офицеров разведывательной службы, их принимали на флоте с распростертыми объятиями. Наша оперативная разведка, искусно воспитанная капитаном 2 ранга резерва военно-морского флота Соединенных Штатов Чарльзом Болдуином, давала конкретные результаты, [386] и наши разведывательные группы высаживались с первыми волнами десантов. Объединенная служба по сбору разведывательных данных работала с максимальной эффективностью, как и многие другие отделы военно-морской разведки. Офицеры и подчиненные проявляли исключительную энергию и преданность, порождаемые высоким моральным духом. Эта обстановка резко отличалась от условий, с которыми я столкнулся, прибыв в Вашингтон в июле 1942 года. Я не порицаю предшественников. Своими успехами мы обязаны тому, что умело применили опыт многих лет, который не использовался до нас.
И наконец последнее, не менее важное — я оставил после себя отдел психологической войны, готовый начать действия против Японии по первому требованию. Мои подчиненные считали это моей личной заслугой, мнение же других меня не интересует.
Больше других были огорчены мои подчиненные из отдела 16-W. Все они знали о той тяжелой борьбе, которую я выдержал, отстаивая отдел психологической войны, и опасались, что те силы, которые всегда стремились к ликвидации отдела 16-W, снова примутся за свое дело, не встречая препятствий с моей стороны. Но я верил, что достигнутый успех не оправдает этих опасений. Позднее эффективное ядро отдела пополнилось необходимым персоналом. До начала японской кампании, координированной интенсивнее и лучше, чем даже итальянская кампания, оставалось еще более года. Нужно было выиграть не один тяжелый бой, прежде чем приступить к эффективной стрельбе нашими глубокопроникающими «психологическими снарядами». И я имел счастье опять участвовать в этой напряженной борьбе к великому смущению моих личных недругов. [387]