На посту заместителя начальника военно-морской разведки
В Вашингтоне мне представилось много случаев, чтобы убедиться в справедливости следующего замечания Томсона: «...Управление военно-морской разведки не такая уж плохая организация, поскольку оно продолжает давать информацию». Управление в то время представляло собой большую и все еще растущую организацию, где способные люди терялись в большом количестве «дилетантов со связями». Здесь я снова убедился в огромной жизненной силе Америки. Люди, которые только несколько месяцев назад были мирными гражданскими лицами — издателями газет, юристами, страховыми агентами, банкирами, писателями, радиокомментаторами, на глазах превращались в умелых и даже блестящих офицеров разведки. Но в целом положение было обескураживающим. Работа в управлении военно-морской разведки выполнялась поверхностно, предубеждение, с которым относились к разведке в мирное время, сохранилось и после начала войны. Мы боролись за то, чтобы нас признали, фактически нам приходилось навязывать штабам наши разведывательные данные чуть ли не обманом.
Задачи разведки в военное время в значительной степени отличались от ее задач в мирное время, главным образом вследствие увеличения темпов получения и обработки разведывательной информации. Это объясняется тем, что во время войны нет времени на длительные исследования и анализы. Те, кто находятся непосредственно на поле боя, нуждаются в немедленной и непрерывной [359] информации. В военное время основной упор делается не на стратегическую, а на тактическую разведку, не на получение общих сведений о возможных замыслах противника, а на данные о действительных его передвижениях, по крайней мере об их масштабах. К обязанностям, возлагаемым на всю разведку в целом, добавляется проведение оперативной и тактической разведки в интересах соответствующих командиров, находящихся в зоне боевых действий, и обеспечение их разведывательной информацией.
Во время войны объем работы значительно возрастает, а задача проведения разведки в известной степени облегчается более легким доступом к секретам противника. Общеизвестно, что войны не могут вестись за закрытыми дверями. Самолеты летают над территорией противника и возвращаются с аэрофотоснимками расположения его войск и мест их развертывания, то есть с такими секретными сведениями, которые в мирное время добываются офицерами разведки с большим трудом. После боя в распоряжение разведки попадают брошенные на поле боя оружие, приборы и другие военные материалы, а иногда даже и корабли; трофеи подвергаются изучению и анализируются, при этом нередко раскрываются наиболее тщательно охраняемые военные секреты противника. Захватываются военные документы, дневники — все это обеспечивает получение разведывательных данных, к которым, конечно, имеется доступ и в мирное время, но весьма ограниченный.
Проблема, с которой, таким образом, сталкивается разведка во время войны, является одной из самых запутанных и сложных: в работе, по-видимому, преобладает количественный аспект, а качественный подавляется огромной массой разнообразного информационного материала, а его с каждым днем войны становится все больше и больше. Долгом хорошего офицера разведки является отбор наиболее важных сведений из массы разведывательных данных, которые попадают к нему на стол.
Другой трудностью является обеспечение секретности в работе и контрразведка. Противник хочет знать о нас столько же, сколько мы о нем. Первейшая обязанность разведки — оградить от противника наши секреты. Здесь уместно отметить, что во все времена наша эффективная цензорская служба осуществляла полное сотрудничество [360] с органами разведки и, отлично работая под способным руководством Байрона Прайса, ставила нас в известность относительно вражеской агентуры. Ведь именно Прайс первый раскрыл и сообщил нам о применении противником микропленки — способа передачи шпионских сведений, при котором целое донесение имело вид обычной точки в письме или было скрыто под верхним клапаном конверта. Увеличенная в сотни раз, крошечная точка оказывается опаснее шестнадцатидюймового снаряда. Это было плодотворное сотрудничество, в результате которого мы смогли обнаружить вражескую агентуру в Центральной Америке. И когда была арестована одна небольшая группа агентов противника, то одновременно с их арестом внезапно исчезли и немецкие подводные лодки, оперировавшие вдоль берегов Атлантики и Мексиканского залива. Краткий обзор деятельности этих агентов был сделан мной в отчете, представленном на заседании юридической комиссии сената 14 декабря 1942 года:
«...Мы использовали полученную информацию и смогли выявить группу лиц, по нашему мнению замешанных в обеспечении топливом немецких подводных лодок в этом районе. Я должен сказать, что количество лиц, которые привлекли наше внимание, сначала было ограниченным, но, изучив их корреспонденцию, мы смогли опознать гораздо больше вражеских агентов, причем их число возросло примерно в шесть раз......Армейская и военно-морская разведки почти одновременно смогли узнать о деятельности этих лиц, чему способствовала информация, полученная нами от цензуры, занимающейся проверкой их переписки, и мне трудно сейчас сказать, кто первый открыл этот источник вражеской информации, но ясно одно — сделанное открытие было очень важным.
...В связи с серьезностью сложившейся ситуации стало очевидным, что было необходимо принять меры, которые привели к аресту некоторых лиц. Эта акция вызвала прекращение их переписки, в связи с чем внезапно прекратилась и активность немецких подводных лодок в прибрежной зоне...»
Я считал своей первоочередной задачей ускорение процесса преобразования разведки в действительно ценный инструмент, призванный приносить пользу нашему [361] командованию. Но координации в работе различных разведок, по-видимому, не было; каждый сгибался в три погибели, выполняя свои задачи, и фактически все разведывательные службы правительства дублировали друг друга. Военно-морской флот имел в это время свое управление военно-морской разведки, но управление войск связи также вело разведывательную работу и передавало ее результаты непосредственно главнокомандующему. В армии была своя разведка, но военный министр уже собирался образовать еще одну разведывательную службу под своей собственной юрисдикцией и независимую от армейской. Существовали разведывательные организации при ставках главнокомандующих на театрах военных действий, они тоже не зависели друг от друга и не особенно заботились о нуждах Вашингтона. Управление стратегических служб{41} выполняло свою специфическую работу, министерство финансов, министерство торговли, государственный департамент, управление цензуры и несколько других организаций также вели разведывательную работу; и первым делом вновь созданного управления военной информации оказалась опять-таки организация своей собственной разведывательной службы.
Я предполагал, что управление военно-морской разведки с его опытом будет руководящей силой в деле согласования общих усилий всех различных разведывательных организаций, но я был глубоко разочарован, обнаружив, что в большинстве случаев разведывательная работа велась неопытным персоналом, который, казалось, не очень-то стремился овладеть опытом управления военно-морской разведки или извлечь какую-либо пользу для себя, используя советы офицеров управления.
Нашей главной проблемой было обучение личного состава, так как мы имели всего одну разведывательную школу, предназначенную главным образом для подготовки офицеров к выполнению обязанностей для службы в разведке. Скептики называли эту школу «фабрикой по изготовлению жевательной резины», ибо она не отвечала современным требованиям разведки. Жалобы, которые я слышал от офицеров, вынудили меня сделать обучение [362] первым пунктом моей программы. Для выполнения намеченной цели было необходимо провести радикальные перемены, и я взял на себя ответственность за их немедленное проведение в жизнь.
Старую школу упразднили, а вместо нее создали две новые — одну во Фредерике, штат Мэриленд, под названием «Начальная разведывательная школа», в ней новички знакомились с элементарными принципами и техникой ведения разведывательной работы; и другую — «Курсы усовершенствования офицерского состава разведки» в Нью-Йорке. Эта вторая школа своим созданием обязана пониманию того факта, что задачи военно-морской разведки в текущей войне, конечно, в какой-то мере отличны от задач, выполняемых армейской разведкой.
Элементы наземного боя и проблемы, которые он поднимает, в значительной степени отсутствуют при ведении морской войны, и, таким образом, то, что в армии называется тактической разведкой, для флота имеет только ограниченное применение. Мы нуждались в оперативной разведке, которая занимает промежуточное положение между стратегической и тактической разведками; этот вид разведки призван обеспечивать командира всеми необходимыми разведывательными данными с тем, чтобы он мог вести свои корабли в бой или проводить комбинированные операции сухопутных и морских сил. Огромная мобильность флотов и огромная протяженность наших морских театров военных действий вызывали также настоятельную потребность в расширении разведывательной работы; и мы поняли, что наша оперативная разведка должна учитывать все эти факторы. Мы запланировали обучение сотен офицеров ведению оперативной разведки в сравнительно короткие сроки. Мы действительно обучили около тысячи человек, и, вспоминая сейчас то время и мой план обучения офицеров разведки, а также те требования, которые вскоре нам были предъявлены, я убеждаюсь, что мы не были обмануты в своих ожиданиях. Моя вера в лейтенанта (сейчас он капитан 2 ранга) Джона Мэтиса, который возглавлял эту школу, была вполне обоснована. Его изворотливый ум юриста, личное обаяние и большие способности к исследовательской деятельности внушили мне доверие. Ему оказывали умелую помощь такие выдающиеся офицеры-преподаватели, как лейтенант Ричард У. Хэтч, лейтенант Джэрет [363] Мэтингли и другие, они обеспечили успех нашего начинания.
Тем временем в управлении военно-морской разведки организационно оформлялся специальный отдел, который своей последующей работой доказал свое величайшее значение в войне. Он являлся, на мой взгляд, одним из тех двух отделов, которые внесли наибольший вклад в американскую разведку во время войны. Немцы все еще посылали свои подводные лодки к нашим берегам, мы вели с ними борьбу и иногда захватывали в плен их экипажи. Мы должны были предвидеть, что допрос пленных станет важной обязанностью военно-морской разведки, и приготовились к этому заранее, еще до того, как начались активные военные действия. Выдающийся нью-йоркский юрист Ральф Г. Альбрехт, довольно хорошо осведомленный о методах немецкой разведки, первый организовал в системе управления военно-морской разведки отдел по допросу пленных. Позже сфера деятельности этого отдела расширилась и он превратился в полусамостоятельный отдел в системе управления военно-морской разведки, руководил им капитан 2 ранга Джон Дж. Рихельдэффер, вернувшийся с началом войны из отставки на службу.
Работа этого отдела выше всяких похвал. Результаты, которых он добился, могут вполне характеризовать его эффективность. Стоит упомянуть хотя бы о том факте, что именно этот отдел раскрыл потенциально очень опасное секретное оружие, подготавливаемое немцами, задолго до того момента, когда немцы стали его применять. Речь идет об акустической торпеде, которая реагировала на шум винтов и судовых двигателей наших торговых кораблей и безошибочно находила цель. Отделу капитана 2 ранга Рихельдэффера удалось заполучить копию чертежей акустической торпеды примерно за полгода до ее первого боевого применения немцами. Таким образом, наш военно-морской флот получил возможность заранее принять соответствующие контрмеры.
И когда первая акустическая торпеда была выпущена немецкой подводной лодкой, мы сумели парализовать ее эффективность. Так что новое оружие, секрет которого тщательно охранялся немцами и на которое они возлагали большие надежды, на деле оказалось блефом. Этот факт только один из многих, достаточно убедительно говоривших [364] в пользу отдела капитана 2 ранга Рихельдэффера, отдела, который, к моему сожалению, не получил должного признания.
Другое не менее важное нововведение в нашем управлении было обусловлено теми проблемами, с которыми мы столкнулись немедленно после нашей высадки в Северной Африке. Разведывательные организации, как морские, так и армейские, не сумели осознать ценность разведывательных материалов, собранных во время этой кампании, для будущего планирования. После отбора из всего добытого разведывательного материала тактических разведывательных данных, которые могли быть использованы немедленно, все остальное отбрасывалось за ненадобностью. Заинтересованность министерств в этих материалах не учитывалась, хотя они были нужны министерствам для планирования. Управление военно-морской разведки очень остро почувствовало результаты этой практики, проводившейся в ходе боевых действий, она лишила военно-морское министерство его наиболее ценного источника для планирования предстоящей работы.
Мы решили провести непосредственно на месте свой собственный отбор разведывательных материалов силами офицеров и людей, специально обученных для подобной работы. Как раз в это время к нам начали прибывать первые выпускники нью-йоркских курсов усовершенствования, и мы решили формировать из них специальные группы в системе вновь созданной организации под названием «Объединенная служба по сбору разведывательных данных», которая сотрудничала с армейской разведкой. Работая вместе с моим помощником капитаном 1 ранга Эдвардом А. Хайсом, одним из наших лучших офицеров разведки, я подготовил исчерпывающий план, который в связи с предполагаемыми объединенными действиями морской и армейской разведок мы показали начальнику разведки армии ныне покойному генерал-майору Джорджу Стронгу.
В военном министерстве наш план приняли хорошо. После короткого ознакомления с ним генерал Стронг заявил, что «это как раз именно то, о чем мы говорили».
Затем он вызвался немедленно доложить наши предложения генералу Маршаллу с целью получить его одобрение. Очевидно, начальник штаба армии, увидев этот план, сразу понял его целенаправленность и важность — [365] он его одобрил. Генерал Стронг указал нам, что у него не было обученного личного состава в то время, и я сказал ему о нашем намерении создать эту организацию в Африке собственными силами, а по мере обучения и прибытия в его распоряжение офицеров разведки из подчищенных ему школ он мог бы укреплять ее частично и своими кадрами.
Затем мы вошли в контакт с генералом Донованом, начальником управления стратегических служб. Он имел в своем распоряжении много оперативных работников по всему миру и, в частности, на европейском театре военных действий. Их разведывательная и диверсионная деятельность имела прямое отношение к военной и военно-морской разведке. Они обеспечивали нас информацией о противнике, на основании которой вырабатывались наши оперативные планы; часто она для нас была очень полезной и давала возможность опережать замыслы противника и сводить их к нулю. Мы сотрудничали с этим управлением в подготовке к таким военным операциям, как, например, вторжение в Италию. Разъяснив цели и задачи «Объединенной службы», мы предложили генералу Доновану учесть наши возможности и пригласили его сотрудничать с нами. Он охотно принял наше предложение, и его агенты в действующей армии пришли в восхищение от новой системы работы, которая обеспечивала тесный контакт между ними и их штабами. Наши «коммивояжеры» добились ежедневной брони на одно место в самолетах, прибывающих из фронтовых районов или отправляющихся туда. Этим самым мы в течение суток обеспечили передовую линию фронта обработанным разведывательным материалом.
На этом этапе снова была сделана попытка обеспечить сотрудничество армейской и военно-морской разведки в еще более крупном масштабе. Реализация этой попытки привела к созданию организации по обеспечению высших военных и государственных кругов стратегической разведкой, которую США прежде никогда не имели. Эта система впоследствии распространилась на восточную Африку (Каир), Европу (Италия) и Азию (Нью-Дели); мы стали посылать группы «Объединенной службы по сбору разведывательных данных» в крупные города, по мере того как вступали в них. [366]
С прибытием на африканский театр военных действий наших заранее обученных и хорошо знающих свое дело разведывательных бригад под способным руководством капитана 1 ранга Эрла Мэйджа в штаб-квартиру «Объединенной службы», находившуюся на четвертом этаже военно-морского министерства, тотчас хлынул бесконечный поток документов. Какое это было удовольствие видеть, как представители нескольких разведывательных служб, скинув с себя мундиры, собирались вокруг большого стола и сосредоточенно изучали сказочное богатство поступивших документов. Эти документы переходили из рук в руки, причем каждый определял степень важности и непосредственную заинтересованность своего министерства в изучаемом материале. Подобный отбор информации ликвидировал бесполезное размножение и распространение поступающих разведывательных документов — метод, который раньше использовался для обеспечения всех министерств, заинтересованных в подобном материале. Я беру на себя смелость сказать, что наши высшие круги никогда не знали истинных причин той внезапной быстроты, с которой стала поступать к ним из фронтовых районов разведывательная информация.
Теперь я задумался над тем, как повысить эффективность работы, проводимой по новой системе. Я решил ознакомить с ней руководителей отделов военно-морского министерства. Первыми, с кем я переговорил по этому вопросу, были офицеры из отдела перевозок и снабжения. Тогда во главе этого отдела стоял контр-адмирал Оскар Баджер, он нес ответственность и за содержание в исправности всех портовых средств после высадки наших десантов. Я спросил его:
— Оскар, тебе нужны какие-нибудь данные из Африки?
Мгновение он пристально смотрел на меня, как бы прикидывая, не напоминаю ли я ему о недавних вспышках недовольства среди его подчиненных относительно недостатка информации, без которой отдел не мог планировать свою работу.
Я добавил:
— Скажи нам, что ты хочешь, и разведка положит тебе на стол все.
Это сломало ледок недоверия, и он воскликнул: [367]
— Ты знаешь, у меня имеются грузы для отправки в Оран стоимостью в сто восемьдесят миллионов долларов, а я не имею понятия, есть ли у них хотя бы один подъемный кран, чтобы разгрузить корабли.
— Вот это как раз то, для чего я здесь, — сказал, я. — Скажи мне, в каких сведениях ты нуждаешься, и я их добуду.
Он сейчас же подробно изложил мне свои затруднения и пожелания.
— Не будет ли двухнедельный срок слишком долгим для тебя? — спросил я, выслушав его.
— Интересно, у каких чертей ты собираешься добыть эти сведения за две недели? — недоверчиво заметил он.
— Ты их получишь!
Я собрал свои бумаги и вышел из его кабинета. На следующее утро наш очередной нарочный уже летел в Оран с подробным планом срочной работы для нашей Оранской разведывательной группы.
В этом самом порту незадолго до приведенного разговора наша первая разведывательная группа натолкнулась на упорное сопротивление ее работе со стороны одного офицера. Он был там комендантом и хотел, чтобы все действовали согласно его приказам. Он не хотел терпеть каких-то разведчиков, которые «суют свой нос в чужие дела». Поэтому прибывшая к нему группа была передана в распоряжение войск связи, и ее использовали для дешифровальной работы. Через армейскую радиостанцию мы в Вашингтоне немедленно получили сообщение об этом случае и переслали его командующему военно-морскими силами в Северной Африке адмиралу Хьюитту, который, к счастью, понимал важность разведки. После проверки фактов адмирал Хьюитт приказал отстранить указанного коменданта Орана от должности и откомандировать его обратно в США.
Через две недели я снова появился в кабинете Баджера. На этот раз я положил ему на стол аккуратно оформленное дело с многозначительной надписью «Возможности порта Оран».
Перелистывая страницы, он время от времени издавал возгласы восхищения. Поэтому не удивительно, что через несколько дней начальник военно-морской разведки с изумлением читал письмо, в котором расхваливалась [368] работа нашей разведки. Письмо было подписано О. С. Баджером.
Я часто заходил в комнаты «Объединенной разведывательной службы», где атмосфера была куда свежее, чем во многих других учреждениях Вашингтона.
Особенно мне запомнилось, как мой приход туда однажды совпал с получением секретного доклада разведывательной группы, высадившейся с первой волной десанта в Сицилии. Но об этом в другой главе. Мой «ребенок» определенно вырос. [369]