Трагедия Пирл-Харбора
Известие о Пирл-Харборе подействовало подавляюще. Мои товарищи по кораблю считали это событие катастрофой еще до получения информации о размерах понесенного ущерба. Моральное состояние, обычно высокое на наших кораблях, заметно падало, по мере того как по радио передавали дополнительные сведения. Опытные моряки читали между строк и понимали, что японцы добились большого успеха. Они даже проявляли склонность преувеличивать японскую победу и считать ее стратегическим триумфом, тогда как фактически она являлась лишь значительным тактическим успехом.
Обычно, даже в мирное время, я сам проверял моральное состояние своей команды. Я гордился тем, что на моих кораблях от «Дорси» до «Солт Лейк Сити» оно было всегда высоким, команды боеспособными и общая атмосфера благоприятной.
Проверка настроения команды стала настоятельной необходимостью, особенно теперь, когда началась война.
С внешней стороны, когда мы плыли по уже не «Тихому» океану, все военные меры предосторожности были приняты: корабль был затемнен, наше радио молчало, орудийные расчеты находились на местах. Спокойные воды, беспечные чайки, безоблачное небо — природа, казалось, опровергала печальный факт мировой войны. Но такой контраст не утешал. Наоборот, он действовал на нервы. Невероятно, что наша база превратилась в груду пепла, что многие из наших лучших кораблей сейчас на дне залива, а в них, как в стальных гробах, лежат наши [295] друзья и что мы возвращаемся на кладбище американской готовности к войне! Я видел, как страдают мои подчиненные, и решил при первой возможности попытаться психологически воздействовать на свою команду и поднять ее моральное состояние.
Мое решение поговорить с командой окрепло к утру, когда мы входили в Пирл-Харбор после целой ночи безрезультатного поиска противника в южном направлении. Приблизившись к гавани, мы получили сигнал, что необходимо принять на борт лоцмана. Обычно мы не брали лоцмана, идя на свой буй; этот сигнал говорил о предстоящих неизвестных нам затруднениях. Когда корабль остановился у входного буя, мы приняли на борт мистера Соренсона, старейшего лоцмана Пирл-Харбора. Его лицо выражало скорбь. Он молчал, хотя обычно отличался разговорчивостью.
— Где флот? — спросил я мистера Соренсона.
— Флот? — переспросил он. — Нет никакого флота: он потоплен! — затем добавил: — Корабли погибли. Вы видите пожар? — это «Аризона». Около входа в залив лежит «Невада». «Пенсильвания» подверглась бомбардировке в сухом доке, а «Лерлайн» потопила подводная лодка.
— «Лерлайн?» — воскликнул я. — Но ведь он должен был выйти в море пятого декабря! Я надеялся встретиться со своими друзьями.
— Японцы настигли «Лерлайн» через день.
Я был потрясен. Всех этих невинных людей предательски погубила подводная лодка японцев. Я чувствовал, что ожесточился, и мысленно проклял желтых «братьев».
— Ясно, мистер Соренсон. Это пока все, что я хотел от вас узнать. Мы поговорим позже, когда я поставлю свой корабль рядом с нефтяным танкером. Было радостно услышать от лоцмана, что по крайней мере танкер «Неошо», военно-морские склады и ремонтные мастерские уцелели.
Трагедия Пирл-Харбора частично уже описана. Когда-нибудь появится полное описание.
Поравнявшись с танкером, я произнес в микрофон: «Запасемся нефтью и провизией, а затем померимся силами с япошками». Весь корабль пришел в движение. Я спустился к себе в каюту немного передохнуть. [296]
Я сидел в кресле, глядя на бимсы наверху, когда раздался легкий стук в дверь. «Да», — сказал я. Вошел военврач, капитан 2 ранга Джеймс Хейз.
— Разве это не ужасно, сэр? — начал он.
— Что ужасно, Джимми?
— Ну эти страшные потери. Что же нам делать?
— Садитесь, Джимми, — сказал я, указывая на соседнее кресло. Врач уселся с осторожностью, словно боясь спугнуть свое настроение.
— Японцам не удалось настигнуть наш корабль, Джимми, — начал я, — и они очень разочаруются, узнав, что мы не потеряли ни одного орудия из тех, которые употребим против них, и что они не вывели из строя нашей базы, а это для нас так важно в настоящей войне.
Как видите, у нас есть топливо и запасы, и мы можем преследовать неприятеля. Джимми, он оскандалился, не успев начать войны.
Так я начал свою сорокапятиминутную беседу с ним об ошибках японцев и о нашем военном потенциале, в десять раз превосходящем японский. Джимми вначале сомневался, затем разговорился, и под конец на его лице появилась улыбка. Через сорок пять минут он встал, широко улыбнулся и взволнованно сказал:
— Сэр, я чувствую себя другим человеком.
«Если такой оказалась реакция корабельного врача, то и вся команда нуждается в этом же лекарстве», — подумал я.
Я подошел к столу и подробно записал наш разговор, наметив при малейшей возможности провести с командой подобную беседу.
Днем мне удалось сойти на берег и позвонить по телефону. Я вызвал разведывательный отдел. Они как раз закончили облаву на подозрительных лиц. Я попросил своего друга послать моей жене каблограмму о том, что я жив. Затем я позвонил к Лоррину Терстону.
— Рад, что ты жив и здоров. Откуда ты говоришь?
Навести меня, когда сможешь, — возбужденно кричал он.
— К сожалению, Лоррин, я не увижу тебя несколько дней: срочная работа.
— Ты оказался прав. Когда Стефани прочитала о том, что второго декабря в Вашингтон прибыл третий делегат, мы оба ждали важных событий. Как корабль? [297]
— В порядке, Лоррин, и ты увидишь его, когда он начнет стрелять.
— Желаю удачи, — сказал Лоррин, — надеюсь, мы скоро увидимся.
Когда мы после короткого шестнадцатичасового пребывания в порту получили приказ выйти в северном направлении для несения патрульной службы, настроение команды было явно неудовлетворительным. Мысли моряков были так же печальны, как печальна картина, которую они увидели в Пирл-Харборе. «Надо поговорить с людьми, — подумал я, — и передать им свое спокойствие и уверенность». Я оказался одним из немногих на борту, кто не растерялся при этом неожиданном повороте истории.
В субботу 13 декабря я решил, что наступил подходящий момент. После того как команда собралась на юте, я уверенно и даже с легкой улыбкой сошел с капитанского мостика. Я чувствовал, что глаза всех устремлены на меня. Я подошел к микрофону и начал свою речь такими словами:
— Я собрал вас для того, чтобы кое-что сообщить вам. Я понимаю чувства, которые владели вами в течение последних дней. Мы испытали потрясение. А сейчас мне приятно видеть, что ваше настроение улучшается. Я пережил землетрясение в Иокогаме в Японии в 1923 году, тогда все вокруг рушилось, и не было возможности отступать. Сейчас нельзя отступать, и очень скоро вы проявите себя и найдете в этом удовлетворение.
Затем я зачитал две телеграммы от командующего флотом и начальника военно-морских операций, полученные вскоре после 7 декабря.
«Ваши действия превосходны, — писал командующий. — Вчера мы приняли на себя удар. Эта война не будет короткой. Мы нанесем много тяжелых ударов японцам. Так держитесь!» Начальник военно-морских операций сообщал: «В то время, как вы подвергались предательскому нападению, ваш командующий сообщил мне о вашей храбрости и выносливости. Вы еще отомстите японцам. Добровольцы буквально осаждают призывные пункты, стремясь как можно скорее присоединиться к вам». [298]
Затем я продолжал:
— Жаль, что кораблю пришлось войти в Пирл-Харбор и вы увидели все, что там произошло, у вас создалось совершенно неверное представление о случившемся. Несомненно, что, несмотря на результаты нападения на Пирл-Харбор, влияние событий в Пирл-Харборе окажется для нас во многих отношениях полезным... Мы потеряли один линкор, другим линкорам нанесены повреждения, но следует заметить, что мы сохранили много ценных боевых кораблей. У нас остались авианосцы, тяжелые крейсеры, легкие корабли и подводные лодки.
Недавние события — повреждение нескольких наших линкоров, потопление двух английских линкоров в Сингапуре и потопление линкора противника «Харуна» (сообщение о его гибели позднее оказалось ошибочным) и, наконец, повреждение ряда кораблей на Филиппинах показывают, что громоздкие линкоры, обладающие недостаточной скоростью, в будущем найдут иное, более ограниченное, применение.
Обратите внимание: ни один авианосец или тяжелый крейсер не пострадал от японцев. Они почти не повредили более легких кораблей. Это открытие весьма удивит и разочарует японцев... Я привожу эти факты на основании имеющейся у меня информации... Я говорю вам это не с целью вас успокоить, а чтобы вы все поняли, как незначительны наши потери. Мои доводы, я надеюсь, убедят вас, и вы увидите, что нет оснований для беспокойства. Нам дано важное задание, и мы должны немедленно приступить к его выполнению.
Я долго говорил в этом духе, объясняя неизбежность некоторых неудобств, связанных с нахождением корабля в боевой готовности. Я говорил о мерах предосторожности, о цензуре, о противогазах и моральном состоянии в целом. Я предостерег команду от излишней доверчивости к разным слухам, иллюстрируя свои доводы соответствующими примерами.
Внимательно наблюдая за людьми, стараясь уловить их реакцию, я заметил различные настроения. Вначале беспомощность, затем интерес и оживление. По ходу беседы люди начали обмениваться быстрыми взглядами, как бы стараясь поддержать то новое настроение, которое у них появилось. Но вот я заметил улыбки, и, наконец, люди начали подталкивать и похлопывать друг [299] друга по плечу. Я понял, что их настроение стало снова нормальным. Беседу можно было заканчивать.
— Благодарю вас, — сказал я в заключение, — за вашу работу, за тот дух, который вы проявили, и за ту выдержку, которая всем вам присуща. Я внимательно наблюдал за тем, как вы работали и как ели. Мои слова покрыл громкий смех — я добился успеха.
Как только я возвратился в каюту, вошел доктор Хейз. Он улыбался. Я пригласил его сесть, мы закурили.
— Сэр, — начал он. — Никогда в своей жизни я не наблюдал такого резкого изменения в настроении людей, как сегодня. Это невероятно! Я наблюдал за ними все время — как будто все было заранее предусмотрено.
— Так оно и есть, Джимми, — ответил я. — Вы помогли мне сделать это. Помните нашу беседу здесь на следующее утро после Пирл-Харбора?
Джимми немного покраснел, впервые осознав, что я использовал его как подопытную морскую свинку. Затем он сказал:
— Это здорово! По-моему, всякий, кто был в Пирл-Харборе или видел его после нападения японцев, нуждается в такой беседе.
— Вы мне подаете еще одну мысль, Джимми. Я сообщу вам, если мне удастся ее осуществить.
По возвращении в порт я тотчас же направился в отдел связи с прессой и встретился с возглавляющим его капитаном 1 ранга Уолдо Дрэйком, которого в прошлом знал как начальника разведки в 11-м военно-морском округе. Я рассказал Уолдо о своем опыте и предложил провести такого рода беседы на других кораблях без ссылок на меня или мой корабль.
— Прекрасная идея! — сказал он. — Мы также напечатаем ваши мысли.
На следующий день гонолулские газеты поместили передовые о моих высказываниях и привели отрывки из моей беседы.
Таков был наш опыт. Я тогда задавал себе вопрос, как приняли японцы известие о Пирл-Харборе и удовлетворены ли они результатами. Тогда на эти вопросы нельзя было ответить, но теперь мы на все можем ответить подробно. [300]
Пирл-Харбор был делом рук Ямамото. Эта идея зародилась у него в бытность его в Вашингтоне, она принимала все более четкие очертания по мере продвижения Ямамото по служебной лестнице японской военно-морской иерархии. Шли годы, и война с Соединенными Штатами стала его навязчивой идеей, но лишь немногие из его ближайших сотрудников знали, что вдохновляемые им японские военные приготовления являлись фактически приготовлениями к войне с Соединенными Штатами.
В течение 1941 года японцы объединили флот, участвовавший в больших маневрах. Военно-морской штаб главнокомандующего Ямамото проводил военные учения как в помещениях морского генерального штаба в Токио, так и на борту кораблей, стоявших в Сукумо, Саэки, Кагосима и Каноя. Он находился, как обычно, на борту «Нагато» — своего флагманского корабля. Во время этих маневров флотам «противника» давались условные названия, и лишь особо доверенные члены штаба Ямамото знали, что фактически военные игры и маневры являлись подготовкой войны против Англии и США.
Затем 2 сентября 1941 года в Токио было созвано специальное совещание всех военно-морских штабных офицеров, которым заявили, что на этот раз маневры будут иметь особое значение. На маневры созвали так много офицеров, что помещение военно-морского колледжа оказалось недостаточным. Поэтому штаб Ямамото перешел в военный колледж армии, охраняемый специальными отрядами.
Когда все члены штаба Ямамото собрались в большой аудитории, главнокомандующий поделился с ними своими намерениями, раньше тщательно скрываемыми. Он открыто заявил, что эти маневры последние и что по окончании их офицеры должны быть готовы к настоящей войне. Впервые за все время флотам противника дали определенные названия. Атакующий флот под командой самого адмирала Ямамото получил наименование «флот N» (от слова Nippon — Япония). «Флотом А» (от слова America — Америка) командовал адмирал Нобутакэ Кондо, а «флотом Е» (от слова England — Англия) — адмирал Тюити Нагумо.
План операций разрабатывался сравнительно молодым офицером капитаном 2 ранга Ватанабэ — начальником [301] оперативно-планового отдела штаба Ямамото под наблюдением начальника штаба адмирала Ито и его заместителя капитана 1 ранга Куродзима.
Большие маневры, которые, по словам самого Ямамото, должны были решить судьбу империи на столетия, начались 5 сентября 1941 года и продолжались с короткими перерывами на отдых до 13 сентября. В этот последний день было прорепетировано и признано возможным нападение на Пирл-Харбор, хотя предполагалось, что Япония потеряет до трети сил, участвующих в атаке.
К сожалению, такая оценка оказалась слишком пессимистической, так как фактически все нападавшие корабли японцев вернулись невредимыми, правда, пострадало большое количество японских самолетов.
13 сентября возникли существенные разногласия между адмиралом Ито и капитаном 1 ранга Куродзима по вопросу об операциях преследования противника в случае успешного воздушного нападения. Вопрос, вставший перед участниками штабного совещания, был поистине гамлетовским: высаживать или не высаживать десант на втором этапе атаки. Куродзима придерживался идеи десантной операции и утверждал, что парализованные американские силы обороны не смогут отразить японский десант даже в том случае, если он будет недостаточно сильным. Адмирал Ито, напротив, считал, что Япония не должна идти на двойной риск из-за опасности, связанной с воздушным нападением на большом расстоянии от японской базы; а снабжение, по его мнению, решающий фактор.
Развернулась длительная дискуссия, в которой участвовало несколько адмиралов. Окончательное решение принял Ямамото, он высказался против высадки десанта, то есть занял сторону Ито. Это решение, с виду осторожное, на самом деле выявило натуру игрока. Хотя Ямамото понимал, что у него нет достаточно сил для стратегического нападения, и что он мог добиться лишь значительного тактического успеха, он надеялся запугать Соединенные Штаты и принудить их к покорности даже с теми слабыми силами, которыми располагал. Ямамото рассчитывал на подрыв морального состояния американцев; и, можно сказать, что Япония проиграла войну 13 сентября 1941 года, еще не вступив в нее, ибо это решение, [302] основанное на признании собственной слабости, помешало ей нанести смертельный удар по основной базе США на Тихом океане.
Впоследствии, когда битва за Мидуэй явилась ярким доказательством того, что Япония переоценила свои возможности и недооценила силы противника, Ямамото осознал свою роковую ошибку — так обычно всегда случается с азартным игроком. Он сделал заявление, которое дошло до нас в искаженном виде. Он сказал: «Нам следовало бы высадиться на Западном побережье Америки, пробиться на восток американского континента, захватить Вашингтон и продиктовать свои условия мира в Белом доме, если мы хотим выиграть войну. Но все это явно невозможно».
Поистине пуля с американского самолета вывела японского адмирала из трудного положения, в которое завлекла его натура азартного игрока. Следует заметить, что он, как и Номура, бесспорно, понимал, что война с США — по меньшей мере, большой риск.
После проведения учений Ямамото вернулся на свой флагманский корабль «Нагато» (между прочим, «Нагато» оказался единственным крупным японским кораблем, который пережил войну, хотя и получил серьезное повреждение) и отплыл в Куре для встречи с маршалом Сугияма, начальником генерального штаба армии.
Встреча состоялась 15 сентября и имела такое же важное значение, как и только что закончившиеся военные учения. Ямамото изложил Сугияма свой план и заверил его в том, что первоначальный крупный успех флота даст возможность использовать поражение американцев и со сравнительно небольшими силами японской армии продвинуться в южном направлении. Лишь получив такого рода заверения, документированные и подтвержденные результатами маневров, проведенных в Токио, Сугияма согласился предоставить армию для выполнения плана Ямамото. Добившись соглашения, Ямамото отплыл в Саэки, где отдел планирования операций его штаба полностью закончил разработку плана военных действий, тогда как Сугияма доложил план премьер-министру Тодзио, заручившись поддержкой последнего.
1 ноября были получены запечатанные приказы о необходимости приведения флота в боевую готовность сначала для дня «Y», а затем для дня «X». День «Y» означал дату, [303] когда силы, состоящие из шести авианосцев, уйдут с места своей стоянки в заливе Хитокаппу на Курильских островах. День «X» означал день нападения.
5 ноября день «Y» был назначен на 22 ноября, а через пять дней в совершенно секретном приказе день «X» назначили на 7 декабря. Одновременно разработали условный код сначала для того, чтобы информировать флот в море о сосредоточении американских сил в Пирл-Харборе, а затем чтобы отдать приказ о начале атаки. Было решено, что сигнал «Судьба империи», включенный в безобидную на первый взгляд радиопередачу, укажет на сосредоточение большого числа американских военных кораблей в Пирл-Харборе. Фраза «Вишневые деревья в полном цвету» будет означать отсутствие американских кораблей. Кодом начала атаки выбрали фразу «Начинайте восхождение на гору Ниитака».
Приведенные выше кодовые фразы должны были отличаться от дипломатического кода, ставшего предметом усиленных исследований со стороны американцев. Этот японский код получил название «Кода ветров». В совершенно секретном донесении американского адмирала X. К. Хьюитта «Код ветров» описывался так:
«Во второй половине ноября 1941 года японское правительство в своих телеграммах в Вашингтон и другие столицы установило два кода для связи между Токио и заграничными представительствами Японии. Первый код получил название «Код ветров». Определенные японские слова должны быть добавлены в середине и в конце передачи последних известий на коротких волнах. Их можно также передать с помощью азбуки Морзе в виде метеорологических сводок. Так, японская фраза «ХИГАСИ НО КАДЗЭ АМЭ» (восточный ветер, дождь) будет означать, что японо-американские отношения в опасности. Соответствующие фразы обозначат также состояния японо-русских к японо-английских отношений.
Этот код был раскрыт военно-морским министерством в конце ноября благодаря перехвату и дешифрированию японских радиограмм, а также информации, полученной из других источников, например от военно-морского атташе США в Батавии. По-видимому, эти кодовые фразы означают разрыв дипломатических отношений или, возможно, войну между указанными странами.
В конце ноября 1941 года японцы также приняли кодовую систему, известную под названием «Код скрытых слов...». Этот код будет использован в случае прекращения телеграфной связи как средство информирования японских дипломатов о положении в. стране, где они находятся».
Подготовленное «сообщение ветров» было послано 19 ноября с помощью японского дипломатического кода, [304] и в нем указывались кодовые фразы, которые предполагалось включить в радиопередачи. Вот это сообщение:
«Относительно передачи по радио специального сообщения в случае чрезвычайного положения. В случае чрезвычайного положения (опасность разрыва дипломатических отношений) и прекращения международной связи следующие фразы будут включены в коротковолновую передачу последних известий по радио на японском языке:1) в случае кризиса в японо-американских отношениях: «ХИГАСИ НО КАДЗЭ АМЭ» (восточный ветер, дождь);
2) в случае кризиса в отношениях между Японией и СССР: «КИТА НО КАДЗЭ КУМОРИ» (северный ветер, облачность);
3) в случае кризиса в японо-английских отношениях: «НИСИ НО КАДЗЭ ХАРЭ (западный ветер, ясная погода).
Сигнал будет дан в середине и в конце передачи прогноза погоды. Каждую фразу повторят дважды. Когда вы ее услышите, уничтожьте свои коды и т. п. Это сообщение является совершенно секретным. Примите его к сведению, как информацию особой важности».
Такова директива японского министерства иностранных дел дипломатическим представителям Японии во всем мире. Это сообщение было перехвачено, переведено и расшифровано многочисленными станциями союзников, следящими за японскими передачами.
Выполнение этой инструкции, то есть действительная передача по радио одной или двух из указанных фраз в конце сводок погоды, является до сих пор предметом споров. На заседании конгресса капитан 1 ранга Сэфорд указал, что ему известно такое сообщение от 3 и 4 декабря 1941 года. Другие, имеющие доступ ко всем сообщениям, утверждали, что оно не посылалось.
До 7 декабря я не имел возможности ознакомиться с этими сообщениями. Однако у меня есть свое мнение на этот счет. Я согласен с адмиралом Хьюиттом в том, что японское сообщение с применением «Кода ветров», полученное 3 или 4 декабря или в какое-либо другое время до 7 декабря 1941 года, не давало военному и военно-морскому министерствам США новой информации. Такое сообщение означало бы либо разрыв дипломатических отношений, либо, возможно, начало войны с США. Но как военно-морское, так и военное министерства, а также адмирал Киммель уже знали, что разрыв дипломатических отношений или война назревает. Об этом свидетельствуют предупреждение о военной опасности, сделанное [305] адмиралу Киммелю 27 ноября, и такое же предупреждение генералу Шорту от 28 ноября.
Вместе с тем мне кажется невероятным, чтобы японцы послали предварительное сообщение, не дав затем сигнала для исполнения, если только: 1) они не были уверены в том, что американцы читают их коды, и тогда они решили обмануть нас, задержав ожидаемое сообщение; они хотели внушить нам, что все спокойно; и 2) министерство иностранных дел Японии фактически не знало о решении нанести удар по Пирл-Харбору.
Но мы знали, что японские дипломатические представители в союзных странах сожгли свои коды за несколько дней до 7 декабря — шаг, свидетельствующий о войне. 3 декабря офицер военно-морской разведки Лейтон передал адмиралу Киммелю следующее сообщение:
«Из вполне надежных источников получена информация о том, что вчера посланы категорические и срочные инструкции японским дипломатическим и консульским представительствам в Гонконге, Сингапуре, Батавии, Маниле, Вашингтоне и Лондоне о необходимости уничтожения важнейших секретных документов».
Наш военно-морской атташе в Токио сжег свои коды 5 декабря, военный атташе — позднее, а посольство уничтожило свои коды только после официального сообщения японских властей о нападении на Пирл-Харбор. Поэтому вполне очевидно, что японское министерство иностранных дел, так же как и наша военно-морская разведка, знало о готовящихся событиях. Те же самые факты были известны адмиралу Киммелю и его штабу в Пирл-Харборе. Только ночью 7 декабря японская передача «Западный ветер, ясная погода» была перехвачена, но однако, как показал Лейтон, это уже не имело значения.
Последнее заключение о расследовании «сообщения ветров» пришло из Токио в июне 1946 года. В нем говорилось, что министерство иностранных дел Японии, которое должно было послать сигнал «для исполнения», не посылало его до нападения на Пирл-Харбор, а сделало это сразу же после нападения. Мне кажется, исследованию «сообщения ветров» уделяется слишком много внимания. Японский военно-морской флот таких сообщений не посылал во избежание разглашения тайны нападения на Пирл-Харбор.
18 ноября 1941 года первое японское соединение, получившее приказ о нападении, покинуло залив Хитокаппу. [306] Соединение состояло из подводных лодок, которые должны были выйти в море раньше из-за своего тихого хода. Затем 27 ноября тайно, под прикрытием дымовой завесы, вышла основная эскадра японцев, состоящая из шести авианосцев, двух линкоров, двух крейсеров и тринадцати эсминцев. Были приняты все меры предосторожности, чтобы скрыть задачу флота и намерения высшего японского командования.
Поход боевых кораблей прошел без инцидентов. С иностранным кораблем встретилось только японское судно «Тацута Мару». Но для предотвращения даже ненамеренного разглашения тайны это торговое судно было включено в состав боевого флота, и ему пришлось следовать вместе с флотом Ямамото до Пирл-Харбора.
Остальное известно истории. Я читал много описаний нападения на Пирл-Харбор в изложении американцев, и некоторые из них захватывающе изображают действительность. Мне кажется, читателю будет интересно познакомиться с описанием нападения на Пирл-Харбор японского военно-морского офицера, который участвовал в двух волнах воздушного нападения.
«Когда мы покинули Японию, — писал он, — казалось, никто не знал, что мы плывем на войну. Это был крейсерский поход, ничем не отличающийся от многих предыдущих. «Новые флотские учения», — думали мы. Погода стояла плохая, но мы-то и всегда проводили маневры при такой погоде. Так мы плыли несколько дней и вышли из зоны шторма. Плывем в восточном направлении — больше мы ничего не знали. Мы оставили острова Бонин далеко позади.
Среди матросов ходили всевозможные слухи, но точно, куда мы плывем, никто не знал. Наконец однажды в полдень, я никогда не забуду этого момента, на флагмане был поднят флаг. За свою жизнь мы часто видели этот флаг, это одна из самых высокочтимых реликвий японского флота. И теперь мы увидели на мачте флагманского корабля флаг, который адмирал Хейхатиро Того поднял на «Микаса» в Цусимском сражении. Это было первым признаком того, что мы направляемся на войну. Нас всех охватило странное чувство восторженности и в то же время меланхолии. Мы были японцами, а японские солдаты, предполагалось, не должны возвращаться живыми с поля битвы». [307]
Затем японский офицер подробно описывает подготовку и краткие инструкции, полученные на его авианосце. Перед моряками выступил с вдохновенной речью адмирал Нагумо. Главнокомандующий сказал: «Гавайи являются наиболее важной военно-морской базой противника. Это американский Гибралтар. Когда бы противник ни собирался послать свои корабли на Дальний Восток, они всегда остановятся для заправки на Гавайях. Нет ни одного американского судна, которое совершило бы рейс от Сан-Франциско до Манилы и обратно без дополнительной заправки на Гавайях. И так как Америка разместила свой флот на передовой базе, мы встретим его в Пирл-Харборе.
«Мы хорошо представляли себе силы противника, — пишет далее японский офицер. — Основной остров Оаху являлся мощной крепостью. Предполагалось, что там находится 180 самолетов. Говорили, что там есть и подземные авиазаводы. В Пирл-Харборе находился один из самых крупных сухих доков в мире. Кроме того, если приблизиться к потухшему вулкану Даямонд Хэд, то можно увидеть укрепления, дзоты, казематы, зенитные батареи.
Говорили, что там в хорошо укрепленных подземных казармах расквартировано 140 тысяч солдат».
Следуя традиции японской поэзии, которая может сравнивать кровь битвы с красотой вишневого дерева, он называл место будущего боя «садом войны». Затем он услышал шум пропеллеров, сигнал боевой тревоги и приказ готовиться к вылету.
Далее он пишет: «Против ожиданий погода была плохой. Высота облачности составляла 4500 футов, небо заволокли мрачные, темные тучи. Авианосец преодолевал небольшой шторм, его машины работали на полную мощность. Наконец был отдан последний приказ о вылете.
Летчики летели вслепую высоко над облаками, почти в полной темноте, нервы были напряжены до предела».
В 7.55 он вынырнул из облаков, и под крыльями его самолета раскрылась волшебная панорама.
«Внизу я увидел весь Тихоокеанский флот США, и расположение кораблей превзошло все мои ожидания. Я видел весь немецкий флот в Киле, я видел французские линкоры в Бресте. Наконец, я часто видел наши корабли, [308] собранные для показа их императору. Но я никогда не видел кораблей, которые бы даже в мирное время находились на расстоянии 500–1000 метров друг от друга. Военно-морской флот всегда должен быть настороже, так как никогда не исключена возможность внезапного нападения. Но то, что я увидел внизу, — это непостижимо. Разве американцы никогда не слышали о Порт-Артуре?
Или они не учитывают создавшейся обстановки? Или они настолько уверены в себе, что ничего не боятся?»
Далее в своем дневнике он дает подробное описание нападения на Пирл-Харбор в целом и затем описывает четвертую волну налета самолетов, в которой он снова участвовал. Американец, которому стыдно будет читать приведенное выше высказывание, найдет удовлетворение в признании японским офицером эффективности нашей обороны и храбрости наших потрясенных внезапным нападением зенитчиков. По словам японского офицера, планировалось еще несколько налетов бомбардировщиков, но губительный огонь зенитных батарей с наших кораблей сорвал планы японцев. Нападение прекратилось после того, как пятая волна бомбардировщиков сбросила бомбы (в большинстве случаев беспорядочно вследствие сильного зенитного огня) и нанесла незначительный ущерб.
На этом заканчиваются впечатления японского свидетеля нашего «дня позора».
Подготовку к операции японцы проводили в глубокой тайне, и им удалось застать нас врасплох. Японцы зашли так далеко в своих мерах маскировки, что отпустили в увольнение в город всех моряков, служивших на прибрежных базах, с тем, чтобы создать впечатление, будто флот находится в порту. У нашей разведки не было достаточных сведений о готовящемся нападении. Правда, офицер военно-морской разведки Лейтон, следя за радиопередачами, обнаружил «исчезновение» нескольких авианосцев — тех самых авианосцев, которые вскоре оказались около Пирл-Харбора. Тогда не удалось должным образом объяснить это обстоятельство ввиду недостаточности данных о намерениях японцев. Но их радиомолчание заставило насторожиться этого офицера, и он сообщил о своих наблюдениях адмиралу Киммелю. Адмирал спросил его: [309]
— Как, вы не знаете, где авианосцы? Уж не хотите ли вы сказать, что они огибают Даямонд Хэд (юго-восточная оконечность Оаху, на которой расположен Пирл-Харбор) и вам об этом неизвестно?
Лейтон ответил:
— Я надеялся, что их местонахождение к настоящему времени выяснится.
В то время как японцы имели подробную информацию о передвижении наших кораблей, мы располагали крайне скудными сведениями о передвижении их флота. Трагедия Пирл-Харбора — это своего рода Ватерлоо американской стратегии и тактики. Она должна послужить нам убедительным предостережением.
Однако уже есть признаки, что урок Пирл-Харбора забывают. Об этом дне позора вспоминают обычно в сентиментальном духе. Мы должны отбросить сентиментальности в таких вопросах. Мы должны извлечь уроки из наших ошибок, если хотим избежать будущих пирл-харборов. [310]