Антрополог становится стратегом
Японо-германская дружба, впервые ставшая очевидной на «празднестве любви», которое мы наблюдали на вечере у Ямагути в «Мэй флауэр», теперь уже приняла размеры «помолвки» и увеличивала число немецких визитеров в Японии. Это первоначальное взаимное проникновение совершилось в форме потока студентов и советников, а затем в свою очередь в Германию во все растущем количестве стали посылаться японские военные эксперты, чтобы, отплатив долг вежливости, изучить увеличивающуюся военную мощь Третьего рейха и купить у нацистов то военное снаряжение, которое в Соединенных Штатах не представлялось возможным ни украсть, ни получить за деньги.
Мы имеем достаточно полную информацию об усиливающемся влиянии нацистов в Японии, но мы считали, что оно ограничивается только армией. Японский военный атташе в Берлине и немецкий атташе в Токио представляли собой две опоры оси, вокруг которой вращалось это новое «ухаживание». Генерал Хироси Осима, прибывший в Германию в 1936 году и обосновавшийся в роскошных апартаментах на Тиргартенштрассе в Берлине, стоял в центре заговора. Мы прекрасно знали этого честолюбивого японского офицера, близкого к генералу Доихара и другим известным сторонникам планов завоевания Японией мирового господства. Из докладов наших военных атташе в Берлине и из других источников мы знали, что Осима в своей прогерманской ориентации руководствовался своим почти болезненным увлечением Гитлером. Он был очарован фюрером и полностью [241] восхищен так называемыми свершениями нацизма; фактически он сам стал нацистом, больше нацистом, чем японцем. В его лице немцы имели добровольное орудие осуществления своих планов в Токио. В пространных докладах, к которым мы иногда получали доступ с помощью эффективной разведки, он описывал прогресс Германии в условиях нацизма, подчеркивая развитие армии и военного флота и конечную цель этих успехов — войну.
На токийском конце оси нацисты создали сеть агентов, составленную из лучших оперативных работников, действующих под маской дипломатов. Ойген Отт, нацистский шпион, к тому времени стал генералом и был назначен послом в Японию — первый случай получения агентом такого высокого дипломатического поста в Японии. Помогали ему два видных работника германских военно-воздушных и военно-морских сил. Военно-воздушным атташе был генерал Гронау, пионер трансатлантических перелетов, в чью обязанность входило изучение воздушного пути в Соединенные Штаты с военной точки зрения. Военно-морским атташе являлся адмирал Пауль Веннекер, беспринципный юнкер, который мог открыто высказывать антинацистские взгляды сегодня и проявить полную преданность нацизму завтра. За ними стояла целая иерархия нацистских должностных лиц, лихорадочно стремившихся завязать знакомства, подвести под них прочную основу и обеспечить поддержку нацистскому плану, который в то время разрабатывался для Японии. Все они располагали весьма значительными денежными средствами, и когда колеса измены замедляли свой ход, они использовали эти средства для того, чтобы продвинуть дело вперед. Позднее это подтвердили в разговоре со мной адмирал Номура и редактор газеты «Осака Асахи».
С момента нашего первого подозрения относительно образования германо-японского шпионского союза мы следили за развитием событий на обоих концах оси и ожидали, что сотрудничество Германии и Японии в области шпионажа будет перенесено в сферу политики и дипломатии. Что представлял собой их план? Это был грандиозный план мирового господства, по которому Германия и Япония собирались разделить добычу между собой. Гитлер мечтал обеспечить свою долю путем организации [242] локальных войн с дальнейшим одновременным раздуванием очага пожара на обоих концах земли, причем Германия должна была начать войну на западе, а Япония — на востоке. Он рассчитывал втянуть весь мир в конфликт, который еще Людендорф назвал тотальной войной. Новому порядку, как немцы назвали свою систему, надлежало появиться взамен старого порядка в мире, о котором Рудольф Гесс в 1937 году сказал, что он пережил себя.
Однако, несмотря на все свои усилия и подкупы, немцы все еще находились у истоков своего дела, и их влияние распространилось недостаточно далеко. Нам известно, что очень могущественные силы внутри Японии протестовали против немецкого засилья, предпочитая самостоятельно разрабатывать собственные планы. Однако то, что некоторое время спустя должно было стать тройственным пактом, уже оформлялось как в Вашингтоне, так и в Японии.
Я попытался обрисовать силы такими, какими они существовали в 1936–1937 гг., и отделить прогерманские от остальных. В то время было очень трудно найти подлинно прогерманские элементы в высших сферах японской военной и морской иерархии. Являлось фактом и то обстоятельство, что в этих сферах имелась явно выраженная оппозиция сотрудничеству с нацистами, особенно в кругах, близких к императорскому дворцу. Сам император вел себя загадочно. Я встречался с ним на частных приемах в его молодые годы и получил впечатление, что это человек со средними умственными способностями, считающий себя конституционным монархом, отчасти по английскому подобию.
В дни разброда император предпочел плыть по течению, а не бороться с ним, как это утверждали наши дипломаты. Он следил за событиями с полным вниманием, но не проявил желания изменить их ход. Он не выступал против воинствующего шовинизма и не способствовал стабилизации обстановки, как пытались утверждать некоторые обозреватели. Своей бездеятельностью он помог нашим противникам, шовинистической группе, которая уже тогда готовилась к так называемой войне за Великую Восточную Азию.
Нам помогали некоторые ответственные лица как в дипломатических, так и морских кругах. Они не руководствовались [243] какими-либо проамериканскими идеями, ни сколько-нибудь глубокими симпатиями к нашим идеалам или образу жизни. Просто они реально смотрели на вещи. Одним из этих людей был адмирал Китисабуро Номура, мой старый друг с тех времен, когда он занимал пост начальника японской морской разведки; другим — адмирал Ионаи, бывший офицер, изучивший в России русский язык; постепенно продвигаясь, он получил пост министра военно-морского флота. Оба они резко отрицательно относились к прогерманской ориентации, но не располагали возможностями предотвратить ее, хотя сумели добиться некоторого ее ослабления. Насколько мы могли установить, только один японский адмирал являлся сторонником союза с Германией — другой Номура (Наокуни), специалист по подводным лодкам. Он восхищался успехами Германии в подводной войне. Нацисты опирались на него, и он защищал их интересы перед японским верховным военно-морским командованием.
Такой сложилась тогда обстановка. Японские милитаристы, вводимые в заблуждение пылкими сообщениями Осимы из Берлина и подкупаемые Ойгеном Оттом в Токио, постепенно склонялись к союзу с нацистами с целью помочь осуществлению честолюбивых замыслов Гитлера. Моряки продолжали занимать выжидательную позицию, и хотя они обращали на юг алчные взоры, все же не выражали желания взять на себя риск осуществить свои мечты на практике.
Что касается Вашингтона, то обстановка там стала более спокойной. Путем эффективных ударов, которые мы смогли нанести японской разведывательной системе в Соединенных Штатах, мы сократили ее деятельность.
Ямагути читал в газетах об обвинительных актах, предъявляемых его агентам, и не мог не отдавать себе отчета в том, что его сеть полностью раскрыта и наших сведений вполне достаточно для принятия соответствующих контрмер. Перед ним стояла серьезная дилемма: то ли продолжать свою работу здесь, то ли оставить ее. Он выбрал последнее, и вскоре после моего отъезда из Вашингтона Ямагути вернулся в Токио. По возвращении на родину он отнюдь не попал в немилость. Некоторое время спустя ему присвоили чин контр-адмирала, и он присоединился к клике адмирала Ямамото, а [244] также к той группе внутри японского высшего военно-морского командования, которая готовилась к войне.
В июне 1936 года меня назначили на крейсер «Ричмонд», и я прибыл на корабль с сознанием того, что моя работа в Вашингтоне была выполнена хорошо и что японская сеть шпионажа по существу уничтожена. Когда я получал приказ о новом назначении, капитан Пьюлстон, который вручал мне его «с чувством сожаления», сказал: «Вы, возможно, будете продолжать службу непосредственно на военных кораблях, но вы всегда должны считать себя частицей разведки... Помните об этом, где бы вы ни находились». Я должным образом принял это свидетельство доверия, однако в силу необходимости я посвятил почти все свое внимание точному выполнению обязанностей, связанных с моей новой работой, особенно, когда очередная задача, поставленная перед флотом, обеспечивала мне редкий случай проверить оценку потенциальных возможностей японцев с их же точки зрения. В новой задаче флота, подготовленной для выполнения в 1937 году, моему кораблю предстояло сыграть роль «желтых» (такое название сейчас открыто применяется по отношению к японцам).
По замыслу «желтые» должны были пройти к берегам Америки и разыграть у них «боевые» действия. Мы хотели определить, возможен ли вообще прорыв к нам вражеских военно-морских сил. В 1933 году проблема флота имела большое значение с точки зрения нашей истории; в 1937 году она приобретала решающее влияние на формирование планов Японии. Не может быть сомнения в том, что решение этой проблемы и уроки, которые можно было извлечь из нее в области большой стратегии флота, определили изменение японских планов и даже заставили японцев переориентировать свою разведывательную работу от случайного собирания отдельных данных к решительной подготовке войны всеми средствами, какими только располагала японская разведка.
Ряд японских агентов следил за развитием событий как на Западном побережье, так и на Гавайях. Мне хотелось бы, в частности, упомянуть об одном из этих агентов, немцев по национальности. Он работал решительно и использовал методы, типичные для агентов держав оси того времени. Имя его Клаус Менерт. Это был [245] молодой немецкий интеллигент, целиком живущий во власти идеи величия тевтонов и тайно содействующий ее реализации. Он являлся одним из тех немцев, которые не имели родины: родился он где-то в Прибалтике в период перехода Пруссии от войны к миру. Он почти болезненно проявлял преданность своей Германии и наконец получил права гражданства. Менерт принадлежал к группе немецких заговорщиков, имевших штаб-квартиру в Бреслау и замышлявших войну против Советского Союза. Они называли себя обществом Восточной Европы и издавали ежемесячный журнал, в котором открыто высказывали свои империалистические намерения, подобные откровению психического больного, перед врачом. Любой политический деятель мог понять, чего они добивались. Они представляли собой силы, ищущие слабое место в Европе, где лучше всего можно было бы нанести открытый удар.
Они не имели с самого начала полной уверенности в том, что Россия является слабым государством, и, придя к окончательному убеждению, что Россия может оказаться крепким орешком, они встали на иной путь и присоединились к группе немецких геополитиков, возглавляемой генералом Гаусгофером. Менерт стал членом небольшой группы геополитических шпионов, которых организация Гаусгофера посылала по всему миру (на средства, получаемые от международного политического бюро доктора Альфреда Розенберга). В Соединенных Штатах действовало несколько человек: один — на Аляске; другой — Филипп Ломан — в университете Миами в Оксфорде (Штат Огайо); на Западном побережье в Беркли орудовал Фриц Барц (Калифорнийский университет); Менерт — в Гавайском университете в Гонолулу.
Им не мешали работать, так как мы не подготовились к борьбе с пятой колонной, которая предает страну с помощью шпионов, диверсантов и предателей. Мы попрежнему думали, что «у нас это не может случиться».
Несмотря на подозрительный послужной список, Менерту удалось занять должность в Гонолулу, которая служила ему отличным прикрытием. Он был определен на один из факультетов Гавайского университета как профессор антропологии. Однако в этой области он проявлял интерес только к японцам, в большом количестве населяющим острова. Это японское население могло [246] стать причиной беспорядков в случае возникновения войны. В пространных докладах он уверял своих хозяев, что японцы на Гавайях представляют определенную угрозу для безопасности Америки, и предсказывал, что, когда этого потребует обстановка, они присоединятся к своей родной стране и выступят против Соединенных Штатов. Как и многие другие предсказания и оценки нацистских агентов, это предположение не сбылось. Я слышал о подобных предсказаниях, которые были диаметрально противоположны моим оценкам и только убеждали меня в правильности моих точек зрения.
Менерт вскоре оставил антропологию, которая была для него только камуфляжем, и заинтересовался военно-морским флотом. На новой работе он добывал для японцев ценную информацию и стал косвенным автором некоторых деталей большого стратегического плана японского высшего военно-морского командования. Самой значительной его работой был доклад, основанный на материале задач нашего флота в 1937 году, который он послал в Германию. Там этот документ дошел до японских представителей в Берлине.
Некоторые свои взгляды он открыто афишировал с тем, чтобы завербовать себе сторонников в университете, однако большая часть его работ стала известной благодаря очеркам, которые он публиковал в журнале «Цейтшрифт фюр геополитик» Гаусгофера — бывшего генерал-майора, создателя «теории» жизненного пространства, инструктора шпионов нацистской зарубежной службы, главного советника самого Гитлера. Менерт являлся членом организации Гаусгофера «Арбейтегемейншафт фюр геополитик». Эта организация изучала политическую обстановку во всем мире.
Когда деятельность тайных агентов стала известна руководителям соответствующих университетов, они встретили эту новость по-разному, больше с недоумением. Однако на Гавайях ректор университета заявил, что изучит этот вопрос. В результате Менерт 10 июня 1941 года отплыл на «Тацута Мару» в Китай, где встретился с Фрицем Видеманом, бывшим германским генеральным консулом в Сан-Франциско и организатором германского шпионажа на Западном побережье. В Шанхае Менерт, по официальной версии, сотрудничал в журнале «Ньюс ревью мэгезин». [247]
Гавайи непосредственно находились в сфере деятельности Видемана, известного в качестве адъютанта Гитлера и командира роты, в которой Гитлер служил капралом во время войны. В то время когда я служил офицером разведки в Сан-Диего, я через нашего агента-двойника передал Видеману ошеломляющую новость. Я информировал Видемана о том, что Соединенные Штаты не интересуются его деятельностью на Гавайях в связи с тем, что он вскоре так или иначе возвращается в Германию. Для Видемана это явилось неожиданностью. Он немедленно снарядил одну из своих женщин-агентов для поездки в Берлин с целью выяснить у Гитлера, нет ли каких-нибудь недоразумений в связи с его работой. Мы не знаем ответа, полученного Видеманом, но вскоре он оставил свой пост в Сан-Франциско. Однако еще до этого женщина-агент предъявила ему иск в 8000 долларов на покрытие расходов на поездку в Германию, которую она совершила для Видемана.
Я не стану касаться подробностей задач, стоявших перед флотом в 1937 году, отмечу только, что в нашей обороне существовали определенные слабые места, которые предоставляли японцам полную возможность путем смелого и искусного маневра прорваться к нашим самым важным оборонительным сооружениям. Предполагалось, что эти недостатки будут исправлены нашим высшим командованием. Выводы, к которым пришел Менерт и которые он сообщил своим хозяевам, дали ясную картину. Он заключил из опубликованных сообщений и обсуждений задач флота, что по Тихому океану проходила жизненно важная оборонительная линия Соединенных Штатов, которую надо сохранить, чтобы остаться тихоокеанской державой. За этой линией американцы чувствовали себя в полной безопасности независимо от того, какие события могли разыграться в остальной части Тихого океана. Эта линия проходила от Датч-Харбора на севере через Мидуэй в центральной части Тихого океана и далее к Паго-Паго на юге. То, что мы считали оборонительной линией, обеспечивающей нашу безопасность, наши противники считали тюремной стеной, за которую они хотели бы нас заключить. Расчет, составленный стратегом-любителем, был достаточно прост. Он решил, что противник может парализовать Соединенные Штаты, если ему удастся пресечь нашу возможность [248] прорваться за эту линию. Тогда противник получит свободу маневра в районе, который лежит к западу, от линии. Менерт рассчитал, что японцы могут парализовать нас, уничтожив американский флот — наше единственное средство осуществления военных планов к западу от Мидуэя, а также путем оккупации стратегических позиций вблизи этой критической географической линии.
Вот те важнейшие выводы, переданные в руки японских стратегов, которыми они не замедлили воспользоваться. Оглядываясь назад на составленные ими планы, мы не можем не почувствовать руки Менерта в огромном стратегическом плане японцев. Но его доклад имел также и другую не менее актуальную сторону. Он убедил японцев в нашей уязвимости. Он убедил их в том, что в войне против Соединенных Штатов они могут рассчитывать на стратегический успех. И, наконец, он убедил их в том, что они получат возможность разбить нас или сумеют удержать нас за нашей так называемой оборонительной линией.
Я не знаю, как приняли доклад Менерта в Токио, но адмирал Ёкои (позднее японский военно-морской атташе в Берлине), в своей довольно объективной статье, написанной в период временных побед, подтвердил, что доклад Менерта способствовал составлению окончательного наступательного плана высшего командования японских военно-морских сил.
Как только возможность, победы в войне на море против США показалась заговорщикам правдоподобной, они сосредоточили все свое внимание на совершенствовании плана подготовки к этой войне. [249]