Капитуляция
После всех забот и тревог напряженного до предела дня наконец удалось подремать. Но сон был недолог. Кажется, только-только прилег, как кто-то уже тормошит:
— Товарищ полковник, товарищ полковник!.. К телефону...
Посмотрел на часы — 4 часа утра.
Подошел к аппарату. Дежурная телефонистка Вера Абрамова подает трубку:
— Генерал...
Это звонил Василий Митрофанович Шатилов.
— Поздравляю с Первомаем!
Василий Митрофанович пожелал нам побыстрее покончить с засевшими в рейхстаге гитлеровцами, живыми и здоровыми встретить победу. Затем приказал подробно доложить об обстановке в рейхстаге, о положении дел и самочувствии личного состава в подразделениях. Я проинформировал комдива обо всем, что его интересовало, доложил также, что для усиления 1-го батальона ввел в рейхстаг 4-ю и 6-ю роты 2-го батальона.
Вне рейхстага, таким образом, оставалась только 5-я рота. Правда, рядом были некоторые подразделения и 674-го полка, но все равно в случае контратак противника со стороны Бранденбургских ворот и южной части Тиргартена ей придется нелегко.
Генерал одобрил мое решение:
— Действуйте исходя из обстановки. Рейхстаг должен быть очищен как можно быстрее. Доводите дело до конца внутри, а внешнее прикрытие обеспечим, возьмем на себя. Артиллерией перекроем все подступы, не дадим противнику подтянуть силы. — В конце разговора комдив спросил: — На месте знамя? [165]
— Так точно, товарищ генерал, — ответил я. Его охраняют полковые разведчики, за охрану отвечает офицер разведки полка капитан Кондрашов.
— Хорошо. Будьте бдительны. День будет жаркий. А что недоспали — доспим после победы.
После звонка генерала о сне уже и не думалось. Наставал новый день, наставал Первомай. Нужно было готовиться к его встрече.
Обстановка, сложившаяся к утру, не давала никаких оснований для благодушия. Гитлеровцы занимали еще большую часть рейхстага и, чувствовалось по всему, намерены были драться до последнего. Позже мы узнали, что в рейхстаге оставался сводный батальон из эсэсовцев, а также подразделений авиационных и зенитных частей. Кроме того, здесь находилось также до 300 курсантов-моряков. Всего набиралось около 1000 человек. Они были разделены на 25 боевых групп по 20–35 человек.
Вне рейхстага противник также занимал еще довольно значительную территорию: многоэтажные здания юго-восточнее рейхстага, район Бранденбургских ворот, южную часть Тиргартена. Тут оборонялись остатки разгромленных 403–, 407–, 421– и 617-го батальонов фольксштурма, сюда сбежалось немало всякого прочего фашистского отребья.
Наши части располагались следующим образом: 756-й стрелковый полк полностью, кроме 5-й роты, артиллеристов и минометчиков, находился в рейхстаге. Тут же сражался 1-й батальон 674-го полка. Два его остальных батальона занимали позиции метрах в 50–100 юго-восточнее «дома Гиммлера». 5-я рота нашего полка расположилась метрах в 70 от рейхстага.
469-й стрелковый полк нашей дивизии развернулся широким фронтом на правом берегу Шпрее.
Слева от нас — позиции 380-го полка 171-й дивизии. Его батальон под командованием старшего лейтенанта Самсонова, прорвавшись в рейхстаг, закрепился в северо-восточном крыле первого этажа.
207-я стрелковая дивизия частью своих сил занимала здание театра Кроль-опера, а главными — удерживала позиции севернее него.
В рейхстаге по общей численности наши подразделения значительно уступали противнику. В батальоне Неустроева насчитывалось около 250 человек, в двух ротах батальона Клименкова — около 120, в батальоне Давыдова — 200 и в батальоне Самсонова — 100 человек. [166]
Приближался рассвет. Вспомнилось, каким радостным и торжественным всегда был у нас Первомай до войны, как все готовились встретить его цветами, песнями, музыкой!
А этот Первомай мы встречаем в рейхстаге. Радостно, что дошли. Столько об этом мечтали! Вот только вместо праздничной музыки будет греметь бой, будет литься кровь... Что ж, пусть начинается этот день!
Еще вечером капитан Прелов прошел по ротам, поздравил личный состав с наступающим праздником, политработники провели короткие беседы о Международном дне солидарности трудящихся и о том, что полностью очистить рейхстаг от гитлеровцев — вот лучшее, чем мы сможем ознаменовать этот день.
С утра 1 мая батальон Неустроева двумя ротами начал очищать от противника северную часть первого этажа с целью захватить вестибюль, из которого вела лестница на второй этаж, а 1-й ротой удерживал захваченный вечером 30 апреля выход на второй этаж и крышу рейхстага, одновременно пробиваясь дальше в восточном направлении.
4-я и 6-я роты 2-го батальона Клименкова имели задачу выйти к восточному входу в рейхстаг и перекрыть его, чтобы лишить противника возможности получать подкрепления или выскользнуть из рейхстага в район Бранденбургских ворот.
Батальон Давыдова из 674-го полка очищал южную часть первого этажа. Согласовали также действия с соседями слева и справа — 380-м и 674-м полками на случай контратак противника извне.
Начать бой было намечено в 7 часов (5 часов по среднеевропейскому). Но он фактически уже шел. Ожидать артподготовки, сигналов общей атаки тут, естественно, необходимости не было. Противник рядом затаился за стеной, в соседней комнате. Как его достать, как выкурить оттуда — решай каждый взвод, каждое отделение самостоятельно. Все горели нетерпением быстрее покончить с врагом, и, когда первые лучи солнца проникли в здание через пустые глазницы окон, в рейхстаге уже закипели короткие, но жестокие схватки.
2-я рота Антонова в соответствии с полученной задачей к восьми часам наконец пробилась к просторной лестнице, ведущей на второй этаж к входу на балкон зала заседаний, в северной части здания. Теперь надо было вырваться наверх, захватить хотя бы одну комнату, зацепиться за какой-нибудь [167] закоулок. Гитлеровцы, засевшие наверху, имели значительное преимущество. Прячась за всевозможными укрытиями и оставаясь незамеченными, они держали всю лестницу под обстрелом, им также было удобно забрасывать атакующих гранатами. К тому же никто из наших бойцов не знал, куда их выведет лестница, каково расположение помещений наверху, откуда следует ожидать нападения и где можно укрыться, выбравшись наверх.
Лишь к 9 часам роте удалось ворваться на второй этаж. Первыми были там бойцы отделения Герасима Давыдовича Перетятько, находчивого и отважного воина. И когда был ранен сержант Лотошкин, он заменил его. Да и все бойцы в отделении — будто на подбор: храбрые, сноровистые, неудержимые в бою, как и их командир. Рядом с Перетятько неотступно следовал красноармеец Иван Паливода. Они все время шли впереди, прокладывая путь товарищам.
Перетятько и Палявода в несколько прыжков преодолели ступени лестницы, забросали вестибюль гранатами и вслед за их разрывами выскочили наверх сами, за ними остальные бойцы отделения — Владимир Сергеевич Ефремов, Илья Антонович Василович, Владимир Александрович Цепляев, Павел Сергеевич Пашковский, Иван Никифорович Тарасенок, Прокофий Алексеевич Коломиец. Метким и сильным огнем поразгоняли гитлеровцев по комнатам. Это дало возможность перебраться на второй этаж всей 2-й роте. Пулеметчики Коваленко, Кучеренко и Чумаченко также втащили сюда свой «максим».
Но прорваться на второй этаж оказалось делом не самым трудным. Перед нашими бойцами простирался длинный и узкий коридор с многочисленными дверьми по обеим сторонам. Двери справа вели на балконы зала заседаний, слева — в небольшие депутатские комнаты. Кроме того, под стенами вдоль коридора громоздились всевозможные сейфы и шкафы. Они служили дополнительным укрытием для оборонявшихся.
Вскоре рота вытеснила гитлеровцев из вестибюля, загнала их в комнаты и начала постепенно выкуривать оттуда. Отделение Перетятько прорвалось и захватило крайнюю комнату. Туда же втащили и станковый пулемет. В этот момент отважного командира ранило. Старший сержант медицинской службы Дмитрий Данилович Глущенко бросился оказывать ему помощь. В это время гитлеровцы, получив подмогу, контратаковали роту и вынудили ее оставить второй этаж.
Отделение Перетятько оказалось отрезанным. Гитлеровцы [168] задались целью во что бы то ни стало уничтожить смельчаков. Тяжелораненого командира заменил старший сержант Глущенко. Он умело руководил обороной, и крохотный «гарнизон» в течение двух часов отбивал бешеный натиск гитлеровцев. В разгар боя вражеская пуля сразила Дмитрия Глущенко. Но и это не сломило отважных воинов. Командование отделением принял на себя красноармеец Прокофий Коломиец.
За эти два часа 2-я рота еще трижды врывалась на второй этаж, но каждый раз под натиском превосходящих сил противника вынуждена была отходить на исходную позицию. Старшина роты Никита Карпович Софошкин, наладивший в ходе этого тяжелого боя беспрерывное снабжение бойцов боеприпасами, в конце концов и сам не выдержал, схватил автомат и бросился вместе со всеми в атаку, скосил нескольких гитлеровцев, а четырех взял в плен. Так он и действовал все время на два фронта.
Бой шел во всех закоулках, в комнатах и коридорах. Гитлеровцы дрались упорно, до последнего.
Вот как рассказывал об этом бое младший лейтенант Николай Алексеевич Антонов, командовавший во время штурма рейхстага 2-й ротой:
«Четвертый раз 2-я рота атаковала противника. Оттеснив его, она снова проникла на второй этаж в вестибюль. Но не успела там полностью сосредоточиться, как из коридора с противоположной стороны вестибюля противник внезапно бросился в контратаку.
Озверевшие, полупьяные фашисты бросились в атаку на нашу роту. И произошло нечто необычное. Противники налетели друг на друга, не успев даже выстрелить или бросить гранату. Сразу же закипела рукопашная схватка. Пошли в ход штыки, приклады.
Шло жестокое испытание духа, ловкости, физической силы и мужества. Уступать не хотел никто...»
Однако силы были слишком неравными. Имея значительное численное преимущество, гитлеровцы снова начали оттеснять роту к лестничной клетке. Все ее усилия снова могли быть сведены на нет. В этой критической ситуации Антонов собрал вокруг себя самых сильных бойцов, создав вместе с ними мощную стенку. Те, кто послабее, встали сзади. Стенка выхватывала по одному из наседавших гитлеровцев и швыряла в тыл. Там с ними уже управлялись быстро...
Узнав о том, как тяжело приходится снова 2-й роте, Неустроев немедленно направил на помощь стрелковый взвод. [169]
Подмога подоспела своевременно. Завидев ее, Антонов вскричал:
— Все вперед, товарищи! Бей фашистов!
Будто кто вдохнул новые силы в наших бойцов. Могучее «ура-а-а» гремит под сводами вестибюля, прокатывается по всему этажу.
— Вперед! Впере-ед!
Дрогнули гитлеровцы, не выдержали яростного натиска, бросились наутек.
Когда эта рукопашная схватка кончилась, на полу вестибюля валялось около 20 трупов гитлеровцев, еще 30 фашистов сдались в плен.
На месте рукопашной бойцы подобрали свыше 50 немецких автоматов и винтовок.
А затем на минуту застыли с непокрытыми головами, отдавая последние почести погибшим товарищам. В этом бою пал смертью храбрых и красноармеец Иван Дмитриевич Емец. Ловкий, сильный, он в рукопашной одолел двух гитлеровцев, схватился с третьим, но выбежавший из коридора четвертый скосил отважного воина автоматной очередью.
Яростный и кровавый бой пришлось вести в тот день не только 2-й роте. Нелегко было всем.
Вспоминает Иван Владимирович Майоров, бывший боец 3-й роты:
«В рейхстаге было до 500 комнат, множество коридоров, лестниц, различных малых залов. Их расположения мы практически не знали. А это весьма усложняло бой с противником. Кроме того, от беспрерывной автоматной и пулеметной стрельбы, разрывов гранат и фаустпатронов в здании поднимались такой дым и пыль от штукатурки, что, перемешиваясь, они заслоняли все, висели в комнатах непроглядной пеленой — ничего не видно, как в потемках.
Когда наша 3-я рота очищала здание, я увлекся преследованием фашиста и не заметил, как оказался на втором этаже, а потом на балконе зала заседаний. Из другой двери ко мне бросились четыре фашиста, но я успел швырнуть гранату в их сторону. Тогда с другой стороны слышу: «Рус капут!» Спрятаться бы мне за дверью, но до нее метра четыре, не успею добежать. Вот и вынужден был прыгнуть вниз, в зал заседаний. Приземлился — ничего! И уже оттуда открыл прицельный огонь по врагу».
Северо-восточную часть здания обороняли курсанты военно-морской школы, и здесь нашему батальону пришлось особенно сложно. [170]
Курсанты сопротивлялись особенно упорно, но наши бойцы неуклонно, шаг за шагом, продвигались вперед, очищали одну комнату за другой.
В это же время, как мне стало известно, батальон Самсонова из 380-го полка пробился также к входу на второй этаж, вырвался наверх и завязал там бой.
Батальон Давыдова из 674-го полка через вход на сцену проник в коридор и стал очищать комнаты, находящиеся в этом крыле здания.
1-я рота Сьянова, удерживавшая вестибюль на втором этаже, решительно атаковала противника, пробиваясь навстречу батальону Самсонова.
Наши воины шаг за шагом очищали от противника одно помещение за другим. К 10 часам утра оба этажа рейхстага практически полностью находились в наших руках, а гитлеровцы были загнаны в подвальные помещения.
Казалось, бой окончится совсем скоро. И тут настал один из наиболее драматических моментов в ходе штурма рейхстага. Почувствовав приближение развязки и сознавая свою полную неспособность оттянуть ее, гитлеровцы пошли на крайние меры. Через неизвестный нам люк за шкафом в одной из комнат они проникли из подвала на первый этаж и подожгли больше десяти комнат.
Огонь сразу же яростно набросился на столы, шкафы, набитые бумагами. В отделке интерьеров было много сухого дерева, которое вспыхивало как порох. Буквально в считанные минуты пламя и дым превратились для нас в грозного противника, не менее опасного, чем вражеские пули и гранаты.
Одновременно с поджогом рейхстага часов в 10 группа гитлеровцев численностью около 300 человек при поддержке десятка танков двинулась из района Брандевбургских ворот в контратаку по направлению к южной части рейхстага. Удар пришелся по 5-й роте младшего лейтенанта Баранова и подразделениям 674-го полка.
Тут отлично сработали наши артиллеристы и танкисты. Они с ювелирной точностью накрыли гитлеровцев огневым «ковром», буквально за минуты разметали атакующих, заставив удирать на исходные позиции. Однако полный провал атаки не успокоил их. Еще через несколько минут из того же района снова показалась цепь гитлеровцев, поддерживаемых танками.
Вторая контратака оказалась более настойчивой. Гитлеровцы стремились любой ценой прорваться к рейхстагу и совместно с его гарнизоном попытаться изменить ход боя. [171]
5-я рота Баранова открыла по врагу сосредоточенный огонь, но ее положение с каждой минутой становилось все более угрожающим. Видя это, подполковник Плеходанов приказал одним батальоном ударить противнику во фланг. Снова во всю мощь заговорили наши танки и артиллерия, поставив перед гитлеровцами заградительный огонь, нанося им все более ощутимые потери. Ряды атакующих смешались, затем они стали поспешно откатываться назад, оставив на поле боя два горящих танка и до четырех десятков убитыми.
Об этом бое в журнале боевых действий 150-й дивизии записано:
«В 10.00 1.5.45 года противник два раза предпринял контратаку с десятью танками на южную часть рейхстага. Успеха не имел. Нашей артиллерией подбито два танка. Пожар немцам не помог»{9}.
Это была последняя попытка гитлеровцев оказать помощь гарнизону рейхстага извне. Больше до самой капитуляции контратак они не предпринимали.
Тем временем пожар на первом этаже рейхстага продолжался. Встал вопрос: что делать? Высказывались даже предположения вывести наши подразделения наружу, переждать, пока пожар утихнет, а затем брать рейхстаг заново. Однако за это один раз уже было заплачено кровью, так стоило ли так легко уступать врагу? Я приказал тушить пожар и продолжать бой.
На помощь пехотинцам в рейхстаг были посланы артиллеристы, минометчики. Развернулась жестокая схватка с огнем. Она была тем более трудной, что ни огнетушителей, ни других каких-либо противопожарных средств, понятно, у нас не было. Не было даже обыкновенной воды, так как разрушенный водопровод не действовал. В распоряжении бойцов были только подручные средства — палатки, шинели, саперные лопаты. Многие бойцы получили ожоги, однако все бросались в схватку с пламенем с такой же отвагой и мужеством, как и в бой с фашистами.
Удалось локализовать пожар и не допустить его распространения. Ни один из залов — ни для заседаний фракций, ни для заседаний депутатских комиссий, ни главный, тот, что под куполом, — не сгорел. Если бы загорелся главный зал, пламя охватило бы весь рейхстаг, и тогда в нем не удержалась бы ни одна живая душа.
Пожар был потушен около 15 часов. Однако бойцы 3-й роты лейтенанта Ищука не стали дожидаться, пока пламя [172] будет укрощено полностью, и, завернувшись в плащ-палатки, через огненную завесу бросились в атаку на вновь повыползавших из подвалов гитлеровцев. Впереди шли бойцы Маркиян Карлович Башока, Григорий Семенович Козленко, Михаил Федорович Афанасов, Петр Иосифович Вовчик из взвода лейтенанта Ивана Харитоновича Колониста.
По примеру 3-й роты в атаку бросились и другие подразделения. 2-я рота после короткой и яростной схватки овладела лестницей и снова ворвалась в вестибюль второго этажа — в пятый раз за этот день! Но теперь уже окончательно. Когда разгорелся бой за лестницу, остававшееся на втором этаже заблокированным отделение Перетятько ударило по гитлеровцам с тыла. Особенно веско прозвучал голос «максима» Коноваленко. Это и решило исход схватки. Гитлеровцы бросились врассыпную. Овладев двумя десятками депутатских комнат и контролируя коридор, рота создала хороший плацдарм для дальнейшего наступления батальона.
Чем больше отступал пожар, тем жарче снова разгорался повсеместно бой. Обстановка отличалась исключительной сложностью, запутанностью и все время менялась. Все зависело фактически от смекалки, отваги, решительности каждого командира подразделения и даже каждого бойца.
Рота Ищука, ворвавшись вслед за 2-й ротой на второй этаж, пробилась в северо-восточный угол здания и оказалась над гитлеровцами, еще удерживающимися в этой части комнаты первого этажа. Отрезанной оказалась она от своих и на втором этаже. Капитан Неустроев, услышав по рации донесение Ищука о ситуации, в которую попала рота, заволновался:
— Куда вас занесло? Там же кругом фашисты!
— Правильно, — ответил Ищук, — ведем бой в окружении, но еще неизвестно, кто кого окружает!
К заместителю командира полка по строевой части майору Соколовскому подошла группа артиллеристов — командир 45-миллиметрового орудия Федор Константинович Мартынюк (он, кстати, в уличных боях в Берлине уничтожил 12 огневых точек), Петр Иосифович Крагель, командир 76-миллиметрового орудия сержант Василий Григорьевич Гирченко, минометчики Василий Митрофанович Лещук, Николай Иванович Козлов, Адам Никитович Минаков, Петр Ефимович Калмыков и другие. Все они только что участвовали в тушении пожара. [173]
— Товарищ майор, разрешите нам остаться в рейхстаге и помочь пехоте выкуривать фашистов, — обратились они к Соколовскому.
— Бойцы-то нам нужны, но как же без вас обойдутся на огневых позициях? — спросил Соколовский.
— Так мы, товарищ майор, когда шли, то договорились, что не вернемся, пока полностью не очистим рейхстаг, — ответил за всех Мартынюк. — Ребята у орудий поработают, если потребуется, один за троих, огонек организуют такой, что ни один фриц не пожалуется!
— Ну что же, тогда — добро!
Соколовский подозвал к себе командира огневого взвода батареи 76-миллиметровых орудий Василия Михайловича Яковлева и приказал ему возглавить сводный взвод артиллеристов и минометчиков — всего их набралось человек 20. Помощником Яковлева Соколовский назначил старшину батареи Петра Ивановича Соколова и затем распорядился:
— Действовать вместе с четвертой ротой, прибыть в распоряжение ее командира младшего лейтенанта Николая Кулагина, он теперь замещает раненого Печерских.
Взвод артиллеристов и минометчиков подоспел весьма кстати. Действовали они отлично. С их прибытием 4-я рота с новой силой навалилась на противника и стала теснить его. У артиллеристов особенно отличился старшина батареи 76-миллиметровых орудий Задняулица.
Как мне вскоре стало известно, отважно дрались в рейхстаге и батальоны Давыдова и Самсонова из 674-го и 380-го полков. Их также не испугали ни пожар, ни отчаянное сопротивление гитлеровцев. Батальон Давыдова во время пожара прорвался в южную часть первого этажа и стойко выдерживал там натиск противника.
К 19 часам 4-я и 6-я роты вышли к восточному входу в рейхстаг и закрепились там. В это же время 5-я рота, оставшаяся снаружи, подошла вплотную к южному входу и перекрыла его. Таким образом, все входы и выходы были теперь в наших руках. Гитлеровцы в рейхстаге оказались полностью заблокированными.
Особенно отличилось в этом бою отделение сержанта Прокофия Светличного из 5-й роты младшего лейтенанта Баранова, бойцы Алексей Горбатский, Гаврила Бабичев, Семен Порван, Иван Хильченко.
Из 4-й роты первыми пробились к восточному входу сержант Анатолий Якубов и Александр Ключников.
Подполковник Ефимов рассказал мне, что все воины в тот день, будто сговорившись, рвались в самое пекло, стремясь [174] помочь как можно быстрее довершить разгром врага. Даже тех, кто был крайне необходим на КП полка, порой не удавалось удержать. Каждый стремился всеми правдами и неправдами ускользнуть, примкнуть к одному из подразделений, принять участие в бою. В эти последние часы каждый чувствовал в себе такую силу, такую окрыленность, что, казалось, свершил бы невозможное. И вершили. И падали за шаг до победы. Но это не останавливало других! Натиск становился все мощнее и неудержимее.
К 21 часу 1 мая все помещения на двух этажах были практически полностью очищены от гитлеровцев. Остатки гарнизона укрылись в подвалах и затаились там. Несколько небольших групп, правда, еще продолжали отстреливаться, но вскоре и с ними было покончено. Настало относительное затишье.
Неподалеку от КП старший врач полка капитан Богданов хлопотал со своими помощниками возле раненых. Их у нас много, очень много. Окровавленные повязки на головах, руках, груди. Один из бойцов в беспамятстве продолжает бой, срывается в атаку, что-то кричит, другой пристраивает поудобнее простреленную руку, третий тихонько постанывает от боли... Без отдыха трудятся командир санитарной роты лейтенант Иван Григорьевич Нестеренко, командир санитарного взвода Борис Иванович Осипов, старшина медслужбы Александр Федорович Безуглов, медсестры, весь полковой медперсонал. Старшина Безуглов за время берлинских боев вынес с поля боя 32 раненых с оружием, за что и был удостоен ордена Отечественной войны I степени, не одному бойцу спас жизнь он и здесь, в рейхстаге.
Тихо. Густеют тени, вечереет. Слышно, как глухо позвякивают котелки, кружки. Сегодня также ужин с обедом или обед с ужином, так как в разгар боя было не до еды. Несмотря на крайнюю усталость, бойцы тщательно осматривают и чистят оружие, пополняют боезапас. Можно остаться голодным, можно недоспать, но оружие в любой момент должно быть готово к бою.
Командиры подводят итоги дня. На КП полка собрались офицеры. Надо подумать, как наконец покончить с врагом, как действовать завтра.
В 22 часа радист старший сержант И. В. Силин вдруг взволнованно доложил:
— Товарищ полковник, немцы предлагают переговоры!..
Действительно, поймав волну нашей радиостанции и настроившись на нее, немцы методически повторяют на [175] русском языке: «Мы предлагаем прекратить огонь и начать переговоры...»
В это же время на КП полка поступило донесение, что гитлеровцы выбросили белый флаг в северном выходе из подвала. Для выяснения предложений противника я направил майора Соколовского. Обо всем этом я немедленно доложил комдиву.
Мы тогда еще не знали, что 1 мая на командном пункте командующего 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкова побывал генерал-полковник Кребс. Он сообщил, что Гитлер покончил жизнь самоубийством, а Геббельс и Борман предлагают перемирие. Ему ответили, что любые переговоры будут вестись только после полной и безоговорочной капитуляции. С тем Кребс и вернулся в бункер, в котором уже царило отчаяние. Вскоре и Кребс и Геббельс покончили с собой, еще через несколько часов на КП В. И. Чуйкова появится командующий берлинским гарнизоном генерал Вейдлинг и подпишет приказ о капитуляции всех соединений и частей, обороняющих немецкую столицу...
Вскоре выяснилось, что командование гарнизона рейхстага обращается к нам с предложением немедленно начать переговоры. При этом было выдвинуто требование, чтобы с каждой стороны в них участвовало не более четырех человек. С советской стороны делегацию должен возглавлять офицер в чине не ниже полковника, поскольку у них в подвале есть генерал. Переговоры будут вестись на середине центральной лестницы, ведущей в подвал, в северной части рейхстага. Движение нашей и немецкой делегации к месту встречи начинается одновременно.
Предложение, несомненно, заслуживало внимания. В случае капитуляции противника прекращалось кровопролитие, а это самое важное, самое главное. Гитлеровцам должна была быть известна бессмысленность и преступность дальнейшего сопротивления. Максимум, чего они могли достигнуть, это пересидеть в подвале еще какие-то сутки и умножить число жертв с обеих сторон.
Я обратился в штаб дивизии за разрешением вступить в переговоры. Генерал Шатилов мое предложение поддержал:
— На переговоры во всяком случае идти надо. Но помните: условие у нас единственное — безоговорочная капитуляция.
Пригласили лейтенанта Береста, детально проинструктировали, предложили побриться и переодеться в форму полковника. [176]
— С вами за адъютанта пойдет Неустроев. Пока вы будете вести переговоры, он присмотрится, как лучше проникнуть в подвалы, если гитлеровцы не согласятся на капитуляцию.
Делегация подготовилась быстро. Вышла заминка с переодеванием Береста. Ему всегда было трудно подобрать обмундирование даже самых больших размеров.
Выручили танкисты. У них нашлась просторная кожаная куртка. Приладили полковничьи погоны — вполне импозантный получился «полковник». У тех же танкистов нашлись и подходящие брюки.
Наконец, делегация двинулась к месту переговоров. Впереди шел боец с белым флажком, подсвечиваемым карманным фонариком. Вслед за ним — Берест. Казалось, что его богатырская фигура олицетворяет несокрушимую мощь всей нашей армии. Шагал он неспешно, твердо, с достоинством. Рабочий парень, металлист из Ростова-на-Дону, в свои 20 лет отличался поистине богатырским ростом и силой. Он легко поднимал нескольких человек. Его знал и любил весь полк. Очень уж приметен он был как внешностью, так и боевыми делами, храбростью и отвагой.
Навстречу снизу одновременно выступила немецкая делегация. Точно в назначенное время — в 24 часа обе делегации встретились на середине лестницы, ведущей в подвал.
Берест остановился, сложил руки на груди и, широко расставив ноги, сверху вниз внимательно стал рассматривать делегацию противника. Вот сделал еще один шаг вперед, заложил руки за спину. Перед ним оказался пожилой немецкий полковник, в пенсне, кожаных перчатках. Он старался придать своему посеревшему от усталости лицу выражение невозмутимости и достоинства, но растерянность и угнетенность сквозили во всей его сгорбленной фигуре.
После непродолжительной паузы делегации взаимно представились.
— Я слушаю вас, господин, полковник, — очень спокойно и сухо начал Берест. — Докладывайте, зачем приглашали нас на переговоры.
Гитлеровский полковник поморщился. Ему явно не понравилось такое непочтительное начало разговора, да и русский «оберст» выглядел слишком уж молодо. Однако, овладев собой, охрипшим голосом ответил:
— Вам, господин полковник, нужен рейхстаг? Мы его вам оставляем... — Гитлеровец сделал паузу, как бы изучая реакцию на такое заманчивое предложение. — А вы... выпускаете [177] нас через южный выход в район Бранденбургских ворот.
Немая сцена. Наглое предложение фашиста буквально взбесило обычно невозмутимого и добродушного лейтенанта Береста.
Однако он взял себя в руки и, немного успокоившись, твердо ответил:
— От имени советского командования требую безоговорочно капитулировать. Понятно? Ка-пи-ту-лировать!..
— Да, но... — замялся, переступая с ноги на ногу, немецкий полковник. — Я не уполномочен вести переговоры о капитуляции.
Берест взглянул на часы:
— Даю тридцать минут. Если по истечении этого времени вы не капитулируете, будет отдан приказ выкурить вас из подвала. На этом переговоры заканчиваю.
Резко повернувшись, Берест и сопровождавшие его Неустроев и переводчик красноармеец Прыгунов не спеша пошли вверх по ступеням.
— Ну, товарищи, — смеялся Неустроев, рассказывая о «дипломатической» миссии, — наш Берест — прирожденный дипломат!
У самого же Береста на лице ни тени улыбки.
— Ишь, — никак не мог успокоиться он, — еще и условия свои будут выдвигать!..
Таким и запомнился нам навсегда Алексей Берест — сильным, отважным, благородным{10}.
О результатах переговоров я доложил комдиву. Генерал посоветовал в случае, если фашисты не капитулируют, использовать дымовые шашки и гранаты.
...Прошло 30 минут. Фашисты молчали.
Нужно было дать противнику почувствовать, что мы сдержим свое слово. Обещали выкурить, значит, нужно начинать выкуривать. Тут же и приступили. В прямом смысле. Танкисты принесли солярки. Бойцы принялись поливать ею всевозможные тряпки, поджигать и забрасывать их в подвал вместе с дымовыми шашками и гранатами. Вскоре фашистов доняло: они засуетились, вылезли эти тряпки тушить. Ну а раз сунулись к входу — тут уже и гранатой или [178] пулей достать можно. Попав под наш огонь, гитлеровцы были вынуждены от входов отступиться. Но и нам к ним в темноте не ворваться — нужно дожидаться рассвета. Выскользнуть из рейхстага они не могли, все входы и выходы были надежно перекрыты.
Вскоре гитлеровцы не выдержали. Их радиостанция сообщила, что гарнизон рейхстага сопротивление прекращает и просит выслать нашего представителя.
Для приема капитуляции командир дивизии прислал начальника штаба артиллерии дивизии Александра Петровича Дерягина, который вместе с моим заместителем по строевой части майором Соколовским на месте определили порядок выхода фашистов из подвала через северный подъезд, указали место, куда должно быть сложено оружие.
Всего вышло свыше 300 вражеских солдат и офицеров. В подвале было обнаружено около 200 убитых. Там же находился и госпиталь, в котором было 470 раненых.
Когда группа наших бойцов вошла в госпиталь, чтобы проверить, не припрятал ли кто оружие, взгляды всех раненых остановились на них. В этих взглядах страх, и боль, и мольба. Как оказалось, они ожидали, что русские солдаты тут же их всех расстреляют. Геббельс уже был мертв, а геббельсовское вранье продолжало жить и отравлять сознание немцев. Однако на этот раз ложь была тут же опровергнута. Ни одного раненого никто пальцем не тронул. Им была оказана медицинская помощь.
Всего же в боях за рейхстаг и на подступах к нему было убито и ранено 2500 солдат и офицеров противника, уничтожено 28 орудий разных калибров, захвачено 2604 пленных, в том числе два генерала, 1800 винтовок и автоматов, 59 орудий, 15 танков и штурмовых орудий.
Наши потери — 63 убитых и 398 раненых{11}.
За Победу отданы миллионы жизней, но эти последние — потеря самая больная, самая горькая. Они героически отдали жизнь во имя Родины накануне Победы. Вечная слава и вечная память павшим. Но и огромная боль, неизбывная печаль живым...
К 9 часам утра все пленные были построены для отправки на сборный пункт. Я решил взглянуть на этих «защитников рейха».
38 часов беспрерывного боя в рейхстаге. Две недели жесточайшей битвы за Берлин. Берлинский воздух пропитан дымом пожарищ, пылью руин, пороховыми газами. Но после [179] удушья рейхстага он кажется удивительно свежим, чистым, наполняет грудь пьянящей волной. Все залито яркими теплыми лучами солнца. Откуда-то доносится едва уловимый запах сирени, еще каких-то цветов. И оглушительная тишина... Ни грохота взрывов, ни несмолкающей трескотни автоматов, ни тяжелой басовитой дроби пулеметов. Поразительная, звонкая тишина!..
Бойцы, выделенные для приема пленных, неторопливо скручивают самокрутки, сосредоточенно дымят, наблюдая, как строятся остатки фашистского воинства. В их взглядах ни злобы, ни ненависти.
Пленные стояли в две шеренги. Медленно иду вдоль них, внимательно всматриваюсь в лица... Изможденные, подавленные, жалкие, грязные люди. Еще час назад это были наши самые лютые враги. Враги они и в этот момент. Они все еще ненавидят. Боятся и ненавидят. И у нас нет еще к ним ни сочувствия, ни тем более приязни. Еще не остыло оружие, из которого они стреляли и убивали...
В воспаленных глазах — смертельная усталость, страх перед будущим и пустота. Наверное, страшно сознавать крах всего того, что совсем недавно казалось им таким величественным и незыблемым — «тысячелетний рейх», «арийская раса сверхлюдей», «господство над миром»... И вот это все оказалось преступным бредом, а все они — пойманными с поличным соучастниками кровавого, омерзительного и страшного преступления, за которое настал час расплаты.
Главное, что волновало меня, когда я шел вдоль этого строя, да и всех, кто смотрел на этих людей, — поняли ли они, что случилось? Какой урок они извлекли из всего этого? Одни из них говорили: да, мы многое поняли. Но немало было и других, охваченных нескрываемой ненавистью, бессильной злобой. Трудно из «сверхчеловека» становиться пленным, недобитком когда-то «непобедимого» воинства, которое еще недавно наводило ужас на всю Европу, и казалось, что нет в мире силы, способной противостоять ему.
Но нашлась такая сила. Вот они, победители. Восемнадцатилетние юноши и уже солидные бойцы. Они тоже измученные, грязные, оборванные. Но с каким достоинством они смотрят на поверженных врагов своих! Заглядывают им в душу, как бы стремясь увидеть, осталось там хоть что-то человеческое. Ведь с ними в одном мире нужно будет теперь жить...
Колонна пленных отправляется на сборный пункт. [180]
Мои раздумья прервал звонкий голос Гоши Артеменкова. Он подошел ко мне и четко доложил:
— Товарищ полковник! Сын полка Георгий Артеменков закончил войну в рейхстаге! Разрешите отбыть домой, где ждет меня мама.
Появился Гоша в полку еще осенью 1943 года. Полк третий день вел упорные бои за Худобелкино в Калининской области. И все безуспешно. Враг сильно укрепился и каждый раз встречал наши подразделения плотным губительным огнем. Решили, что нужно тщательно еще раз прощупать противника на флангах и стыках, поискать в его обороне слабые места. Кондрашов подобрал группу разведчиков, решил повести их во вражеский тыл сам.
Настала холодная осенняя ночь. Беспрестанно моросило. Туман и дождь сгущали и без того непроглядную темень. Разведчики через логовину, через небольшой лесок вышли в кустарники за опушкой. Вдруг перед ними, будто из-под земли, появился маленький человечек. Разглядели — мальчишка лет двенадцати.
— Ты кто такой и откуда? — зашептал ему Кондрашов. — Куда направляешься среди ночи?
— Я — Гоша! — так же тихонько ответил мальчишка. И затем этак солидно добавил: — Георгий Александрович Артеменков, пионер. Иду к вам.
— К нам? А ты откуда знаешь, кто мы такие?
— Как же не знать? — ответил Гоша. — Я сразу узнал, что вы наши, советские.
— В темноте и сразу узнал? Это как же?..
— Фашисты или полицаи сразу же стреляют или набрасываются на человека, бьют и скручивают руки. А вы на меня не набросились. Вот я и узнал, что вы — наши!
Гоша рассказал разведчикам, как он перешел линию фронта, и тут же предложил провести этим путем их. Вместе с маленьким проводником разведчики беспрепятственно углубились в тыл противника более чем на 5 километров. Кондрашов оставил дозор для наблюдения за действиями гитлеровцев, а сам вернулся в полк. Через проход, указанный Гошей, в следующую ночь провел свой батальон С. В. Чернобровкин. На рассвете снова атаковали Худобелкино, бой быстро закончился полным разгромом гитлеровцев.
После боя тогдашний командир полка подполковник Г. К. Житков тепло поблагодарил отважного пионера и и приказал Кондрашову позаботиться об отправке мальчика [181] домой. На этом, полагали, и закончится боевая биография Гоши Артеменкова.
Прибыв в полк, историю с Гошей услыхал как-то и я. А однажды, уже под Варшавой, заметил среди бойцов мальчугана. Почему-то сразу же припомнился Гоша. Спрашиваю у бойцов. А они отвечают — так это же и есть тот самый Гоша! У разведчиков несет службу. Выходит, весь полк знал, а от меня скрывали. Вызываю Кондрашова, издалека начинаю выспрашивать:
— Вы как-то рассказывали мне о мальчике, Гошей звать. Не забыли о нем? Письма пишете, посылочку с продуктами, может, послали? Он вам пишет?
А Кондрашов отвечает эдак бодро, не моргнув глазом:
— Гоша поживает хорошо, письма и посылки мы ему посылаем!
— Посылаете, значит? Так-так... Так где же все-таки Гоша, Василий Иванович?
Капитан виновато склонил голову:
— В полку Гоша...
— Выделить двух разведчиков, нагрузить продуктами для Гоши, и пусть они отвезут его домой. Ясно?
— Ясно! — вздыхает капитан.
— Выполняйте!
Приказ был выполнен, но... Гоша вернулся, разыскал наш полк и остался в нем. И вот перед поверженным рейхстагом он стоит передо мной и докладывает: войну закончил!..
Нет, этого так сразу не осознать!
Я растроганно обнял мальчишку. Мы долго стояли и молча смотрели вслед удаляющейся колонну пленных...