Генерал Мазарини сердится

4 июля. Солнечное утро... Самолет У-2, пилотируемый летчиком Л. Е. Хомутовым, берет курс на запад. Нам предстоит совершить посадку в селе Джурджулешты, [42] что недалеко от города Рени. Там, при впадении Прута в Дунай, вместе с частями 14-го стрелкового корпуса и пограничниками стоят в обороне 17-я пулеметная рота и береговая батарея № 724 флотилии. Мне поручено изучить опыт комсомольской работы в этих подразделениях, вручить вновь принятым комсомольские билеты.

Самолет идет на небольшой высоте. Видимость прекрасная, лишь слева далекие отроги Карпат скрываются в дымке тумана. Вот мы над озером Ялпух — красивым, чистым. До войны здесь располагались яхт-клуб, пионерский лагерь, детский сад. На пляже было всегда многолюдно. Теперь озеро выглядит пустынно. А за ним начинается равнина. На фоне зеленых садов резко выделяются белые домики. Хорошо видно, как ветерок пробегает над хлебами, колышет высокую пшеницу, перебирает листья кукурузы. Широка бессарабская степь...

Вот и Джурджулешты. Летчик делает разворот, выбирая место посадки, но в это время над нами проносится «мессершмитт». У-2 резко снижается, идет над крышами домов. На такой высоте истребитель не может нас преследовать, он удаляется в сторону Прута.

Мы приземлились. Я выскакиваю из самолета, поднимаю руки над головой, сцепляю их — благодарю летчика. Самолет тут же делает разбег, набирает высоту и, качнув крыльями, берет курс на Измаил.

Заместитель командира батареи по политчасти политрук Алексей Сергеевич Мишаков встретил меня на тачанке, и мы сразу же отправились на огневые позиции. Батарея только что вела стрельбу по пехоте противника, пытавшейся переправиться на шлюпках через Прут. О нет, к советскому берегу просто не подступишься: на батарее орудия (их четыре!) сильные, 152-миллиметровые!

Под маскировочной сеткой первого орудия собрались командиры расчетов, комсорги взводов. Завязалась беседа. Я рассказал о положении на фронтах, о том, как воюют [43] моряки-дунайцы. Раздал письма, адресованные людям батареи. У нас, в отделе политпропаганды и штабе, стало законом: отправляешься в подразделение — прихвати с собой и письма. Они ведь нужны бойцу, как хлеб, как воздух.

Наблюдатель Александр Рязанцев обнаружил: гитлеровцы готовятся к стрельбе. По его докладу командир батареи старший лейтенант Михаил Вениаминович Спиридонов принял решение открыть огонь. Началась артиллерийская дуэль. На позицию батареи упали три фашистских снаряда, но ни один не взорвался.

— Три ноль в нашу пользу! — шутил командир огневого взвода лейтенант Федор Леонтьевич Величко.

Из-за Прута выскочил бомбардировщик и начал пикировать на батарею. Пулеметный расчет младшего сержанта Михаила Рудого не растерялся. Как только «юнкерс» стал выходить из пике, Рудой нажал на гашетку. Самолет был подбит, он сел в расположение наших частей. Экипаж, захваченный в плен, хорохорился: дескать, это случайность, летчики вермахта прилетят и выручат...

Рудой, энергичный в боевой работе, но медлительный в разговоре, презрительно бросил:

— Пусть прилетают. И с ними так же будет!

Михаила Рудого по праву считали снайпером по воздушным целям. Война застала его на курсах младших командиров.

— Пошлите меня на фронт, — сказал он, — теперь надо знания на практике применять!

На батарее его встретили с распростертыми руками: каждый человек здесь был дороже золота. Особенно такой, как Рудой, — отличный боец и активный комсомолец.

— Принимайте вот эту грозную штуку, — сказал лейтенант Величко, подводя младшего сержанта к крупнокалиберному пулемету. — И смотрите оправдайте доверие! [44]

— Есть, принять пулемет и оправдать доверие!

Не прошло и десяти — пятнадцати минут, как над батареей появился «юнкерс». Спокойно, без страха и волнения целился младший сержант. Очередь прошила бомбардировщик, и тот стал падать. Пулеметчик стер со лба пот, тепло улыбнулся:

— Ну вот и сдан экзамен! Теперь можно и умыться с дороги.

Наблюдая за действиями людей, слушая их рассказы о сослуживцах, отличившихся в боях, я все больше проникался чувством гордости за батарею. А гордиться было чем. 22 июня в 4 часа 14 минут батарея ответила огнем на огонь врага и с тех пор по существу не выходила из сражений.

Артиллеристы особенно отличились 24 июня. В тот день вечером три монитора противника вышли из Галаца, направляясь к Измаилу. Наблюдатели батареи первыми обнаружили их. Командир Спиридонов объявил тревогу, доложил по радио в штаб флотилии о появлении вражеских кораблей и открыл по ним интенсивный огонь. Противник не ожидал такой встречи и был вынужден вернуться в Галац. Чтобы расправиться с батареей, враг выбросил 27 июня в районе Джурджулешты воздушный диверсионный десант. Красноармейцы 31-го стрелкового полка и пограничники уничтожили десант, пленив при этом одного офицера.

Расчеты гитлеровского командования на легкую победу не оправдались. Советские воины стойко защищали родную землю, умело использовали в бою оружие и технику. Это признавали и сами враги. Летом 1941 года в штабе 3-й румынской дивизии, разгромленной частями Красной Армии, было захвачено большое количество секретных документов. Среди них мы обнаружили «Выводы и уроки из операций, проведенных до настоящего времени в войне с СССР»{11}. Этот документ был подписан начальником [45] генерального штаба румынской армии генералом Мазарини. Генерал явно сердился: он не ожидал, что планы, так, казалось, детально продуманные, окажутся не выполненными. И «виной» всему — невиданная стойкость советских воинов.

Вот что писал Мазарини: «Советская пехота оказывает яростное сопротивление. Сила сопротивления советской пехоты является результатом хорошей выучки. Советская артиллерия стреляет точно. Нужно подчеркнуть, что ответные наступательные действия русских в форме контратак наблюдались весьма часто.

...Советский флот хорошо использовал находящиеся в его распоряжении речные средства. Резюмируя, скажем, что Красная Армия представляет собой хорошо организованное, снаряженное и натренированное для войны войско. Соединения, части и подразделения возглавляются умелыми командирами».

Вот уж воистину, господин генерал: гладко было на бумаге, да забыли про овраги...

Батарея № 724 наращивала удары. В моих записях, сделанных на одном из совещаний у командующего флотилией, помечено: начиная с боя на границе батарейцы уничтожили 2 вражеские батареи, 2 железнодорожных эшелона с войсками, речной буксир, несколько шлюпок с десантниками, взорвали мост, подожгли снарядами военный завод, уничтожили сотни солдат и офицеров врага{12}.

«Благодарим за меткий огонь!» — писали личному составу батареи пограничники.

«Сильнее залпы по врагу! Пусть он опять изведает всю мощь ваших карающих ударов!» — обращались пехотинцы.

Командир батареи Спиридонов отлично знал свое дело. Восхищаясь его самообладанием в бою, четкостью его распоряжений, я невольно приходил к мысли, что он [46] словно бы рожден для воинской профессии, для флотской формы. И мне вспоминались стихи поэта-фронтовика Георгия Суворова, как нельзя лучше подходившие к старшему лейтенанту:

В совершенстве владел мастерством артиллериста и лейтенант Ф. Л. Величко. Огневой взвод под его командованием действовал выше всяких похвал.

— Вот моя надежная опора, — любил повторять Федор Леонтьевич, выделяя комсомольцев.

Его взвод так и звали — комсомольский. Особенно отличались наводчик Иван Колосов, заряжающий Николай Яковлев, дальномерщик Василий Пономарев. Они жили боем, не жалели себя.

В памяти сохранился бой, который ярко характеризует мастерство артиллеристов.

Дело было утром. Командир взвода управления лейтенант Антон Варфоломеевич Васюра, находившийся на НП, заметил оживление на вражеском берегу. Внимательно вглядевшись, он установил: в камышовых зарослях противник сосредоточил рыбацкие лодки. Их много — не пересчитать. Было ясно: готовится десант. Лейтенант доложил об этом командиру батареи.

Скоро из камышей показались лодки — несколько десятков — и две баржи с десантниками. Батарея открыла огонь. С первого же залпа снаряды накрыли цель. Залп, еще залп. Через несколько минут на месте десанта плавали обломки барж и перевернутые вверх килем лодки. Ни один вражеский солдат на спасся{13}.

«Берите пример с батареи Михаила Спиридонова» — [47] так мы озаглавили листовку, разосланную в подразделения.

На следующий день дальнобойные батареи противника обнаружили нашу батарею. Десятки снарядов падали рядом с огневой позицией, поднимая столбы пыли. Спиридонов решил сменить позиции. Прикрывать маневр было поручено орудию комсомольца Свирида Соленого.

— Открыть беглый огонь! Стрелять за всю батарею! Ни в коем случае не прекращать огня! — приказал ему командир.

— Умрем, товарищи, но выполним приказ, — обратился к подчиненным командир орудия. — Будем держаться до последнего!

Орудийный расчет Свирида Соленого действовал четко. Он делал все от него зависящее, чтобы батарея смогла сменить огневые позиции. Осколки вражеских снарядов с воем проносились над головами бойцов, их засыпало землей, но никто из расчета не дрогнул. Орудие продолжало стрелять. И никто не жаловался на усталость — бойцы ее не чувствовали. А когда батарея переместилась, Свирид Соленый вывел свое орудие из-под огня противника. И расчет без промедления включился в общую боевую работу.

— Спасибо, друзья, — обнимал бойцов расчета командир батареи, — вы с честью выполнили приказ, показали себя героями!

За этот бой сержант Свирид Харитонович Соленый был награжден медалью «За отвагу». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 июля 1941 года командир батареи старший лейтенант Михаил Вениаминович Спиридонов и командир огневого взвода лейтенант Федор Леонтьевич Величко были награждены орденом Красного Знамени{14}. Этим же Указом были отмечены и другие артиллеристы. [48] Читатель понимает: тем летом немногих награждали, но уж если кто-то удостаивался ордена или медали, то это превращалось в праздник всего личного состава.

Какой бы ни была сложной обстановка, на батарее ежедневно выпускались боевые листки, проводились политические беседы, обновлялись материалы наглядной агитации. Перед личным составом выступали герои боев, участники краснофлотской художественной самодеятельности... Много, очень много делалось, чтобы сплотить воинский коллектив. В этом прежде всего заслуга заместителя командира батареи по политчасти политрука А. С. Мишакова. Алексей Сергеевич постоянно находился на огневых позициях, придавал агитации, всей партийно-политической работе конкретный, целеустремленный характер. Он вдохновлял бойцов и партийным словом, и личным примером. Однажды, во время огневого налета противника, под угрозой оказались трактора — наша мехтяга. Трактористы вначале растерялись. Мишаков бросился спасать технику, проявил образец самообладания. Теперь и те, кто допустил растерянность, воспрянули духом, стали действовать смело. Трактора удалось спасти.

Ежедневно вечером у замполита собирались комсомольские активисты, агитаторы. Они сообщали, что сделали за день, кто из воинов отличился, чем интересуется личный состав. Мишаков давал новые конкретные задания, разъяснял задачи, которые решает батарея.

В начале июля, когда положение на фронте сложилось тяжелым и части 14-го стрелкового корпуса, с которым мы взаимодействовали, оказались под угрозой окружения, политрук Мишаков провел с личным составом беседу: «Готовность к самопожертвованию — высшая доблесть советского воина». Мы, советские воины, говорил он, связаны друг с другом, на каком бы участке огромного фронта ни находились. Любой удар по врагу на севере так или [49] иначе скажется у нас, на юге... Сегодня нам тяжело, но наша стойкость, наше упорство, наши контратаки пойдут на выручку тем, кому еще труднее и опаснее, кто оказался на главном направлении.

Люди, слушая политработника, как бы ощущали могучие плечи миллионов бойцов, действующих по всему фронту, проникались ответственностью за судьбу своей Родины.

Хотя личный состав и был занят боевой работой, всюду на батарее, в орудийных двориках, землянках и укрытиях, у передвижных кухонь поддерживалась, я бы сказал, идеальная чистота. Тон во всем этом задавала Мария Яковлевна Бережная — молодая, скромная, немногословная женщина. Оказалось, еще перед войной водитель автомашины Григорий Бережной, побывав в отпуске, с разрешения командира привез с собой на границу жену.

— Возьми меня с собой — не помешаю, — упрашивала она его, хотя и знала, что воздух пахнет порохом.

И действительно, находясь в части, Мария Бережная никому не мешала, зато ее присутствие, трудолюбивые женские руки были заметны во всем. Мария Яковлевна завоевала всеобщее уважение. Когда же прогремела боевая тревога, Мария Бережная пришла к командиру батареи.

— Михаил Вениаминович, оставьте меня здесь. Мой дом на батарее. Я хочу вместе со всеми защищать нашу Родину!

Марии Яковлевне разрешили остаться. Она и в боевых условиях нашла себе место: стирала бойцам белье, штопала, чинила обмундирование, помогала на кухне готовить обед. Вместе со своим мужем ездила на машине, доставляла воду, продукты, снаряды. И все это под огнем противника.

Я находился на батарее № 724 недолго — менее трех суток. А успел войти в ее боевой ритм, привыкнуть к [50] людям, ставшим для меня такими близкими. Ведь недаром говорят: время на войне исчисляется по особому календарю.

17-я пулеметная рота, в которую я отправлялся, была почти рядом. Она, как и батарея, входила в состав Дунайского сектора береговой обороны, возглавляемого полковником Ефимом Тимофеевичем Просяновым. О нем еще пойдет речь.