Граница в огне

Поднятые по тревоге

На клочке бумажки, сохранившейся в планшетке, с трудом различаю карандашную запись: «Сигнальщик Петр Васильевич Попов. Бдительность на вахте. Лейтенант Кручин сказал о нем: молодец!»

Я бережно держу в руках пожелтевший листок, и тревожный рассвет 22 июня снова встает перед моими глазами.

Вспоминаю канун — последнюю мирную субботу. На кораблях все блестит. Медяшки надраены. Резиновые прокладки люков побелены. Стираное белье сушится, поднятое на линях.

После обеда командиры подводили итоги боевой и политической подготовки за неделю, а потом краснофлотцы и старшины стали готовиться к увольнению на берег: гладили брюки и белые форменки, чистили ботинки. Одни из них пошли в парк на танцплощадку, другие — на концерт Эдди Рознера, выступавшего в те дни в Измаиле. Те же, кто остался на кораблях, смотрели художественную самодеятельность мукомольного комбината, с которым моряки-дунайцы поддерживали шефские связи.

Но вот затихла музыка в парке. Моряки, вернувшись на корабли, спят спокойным, здоровым сном. Не спит лишь дежурная служба. Зорко всматриваются в темень ночи вахтенные.

Они внимательно наблюдают за широкой рекой, по которой проходит невидимая черта границы, оглядывают [4] противоположный берег, усеянный дзотами — днем укрепления как на ладони.

Уже полночь. Волны плещутся ласково, безмятежно. На флагманском мониторе «Ударный» несет сигнальную вахту Петр Попов. Дунай напоминает ему родную Волгу, на берегу которой он родился и вырос. До службы Попов жил в Сталинграде, учился в школе, там же, в школе, вступил в комсомол, успел поработать на заводе «Красный Октябрь».

Вдруг на середине реки возникла какая-то точка. Что это? Вахтенный напряг зрение. Точка исчезла. Вскоре возникла снова — черная, увеличивающаяся. Не мерещится ли ему? Нет. Вот он видит ее над водой — точка плывет...

— Товарищ лейтенант, вижу движущийся темный предмет на реке, — доложил сигнальщик дежурному по кораблю лейтенанту Кручину.

Лейтенант приказал Попову подойти к предмету на ялике. Сильно налегая на весла, краснофлотец через несколько взмахов оказался на месте. На него из воды смотрели усталые, но решительные глаза. Человек держал в зубах резиновую трубку.

— Помогите мне, — попросил по-русски неизвестный.

Опустив весла, Попов ухватил его за плечи и втащил в шлюпку. Человек был в одних трусах, тяжело дышал. Шлюпка вернулась к трапу монитора, и ночной гость, увидев лейтенанта, нетерпеливо попросил:

— Прошу вас немедленно доставить меня к пограничному начальнику!

Неизвестный оказался перебежчиком. На корабле его одели, напоили чаем. Вскоре на монитор прибыл начальник 79-го погранотряда майор Савва Игнатьевич Грачев, которому, торопясь, перебежчик рассказал, что вдоль границы немцы сосредоточили свои войска.

Это было за несколько часов до начала войны. То, что война стоит у порога, Грачев и. мы все чувствовали [5] давно. Много было примет, которые тревожили, не могли не тревожить. Дня три тому назад — мы это наблюдали с берега — на реке появился буксир. Шел он медленно. На палубе буксира, на расставленных стульях и креслах, восседали пассажиры в мундирах германской армии. На флагштоке развевалось полотнище со свастикой. Было ясно; это разведка...

О ведении врагом разведки мы знали еще зимой — об этом не раз говорилось на служебных совещаниях. Тогда участились и полеты немецких самолетов над нашей прибрежной территорией. После войны стало известно, что проводились они по личному приказу Гитлера эскадрильей подполковника Ровеля, базировавшейся под Бухарестом{1}. Фашистская разведка пыталась перебросить через Дунай свою агентуру. Работая над этой книгой, я побывал в Центральном архиве Пограничных войск, где выяснил: только на измаильском участке с 1 января по 22 июня 1941 года было зарегистрировано 158 случаев задержания нарушителей границы{2}.

Гитлеровцы вели себя настолько нагло, что 12 июня попытались добыть на нашей стороне «языка». Об этом в те дни взволнованно рассказывал мне начальник погранкомендатуры в Килии майор Иван Никифорович Бурмистров.

— Жаль, меня там не было, — сокрушался майор, — я бы им показал, где раки зимуют!

Но бойцы заставы и. сами проучили непрошеных гостей.

Дело было так. Незадолго до полуночи заместитель начальника заставы политрук Василий Порфирьевич Козин вышел из канцелярии, чтобы проверить посты. Взял, как водилось, служебную собаку. Минут через десять [6] — пятнадцать, медленно шагая по берегу, услышал он шорох в кустах, сдавленный вскрик и топот ног. В таких ситуациях пограничники привыкли действовать.

Политрук обнаружил у берега лодку и в ней двух человек.

«Фас!» — крикнул политрук овчарке. И сам тут же прыгнул в лодку, подмял под себя солдата, сидевшего на веслах. Собака вцепилась в горло другого солдата. Тот успел выстрелить в Козина, но промахнулся. Козин рукояткой пистолета ударил солдата по голове и свалил за борт. К лодке, озираясь, спешили еще двое. Они волокли за собой человека, одетого в форму советского пограничника. Видимо оглушенный чем-то, пограничник не подавал признаков жизни. Но политрук Козин получил подмогу: на шум и выстрел прибыл наряд. И с нарушителями границы было покончено. Двое румын, захваченных живыми, на допросе показали, что они получили приказ: вместе с двумя немцами под покровом темноты незаметно подойти в лодке к берегу и захватить любого советского... Спрятавшись в лозняке, они сидели часа три, пока не появился боец-пограничник. «Нам обещали большое вознаграждение», — лепетали пленники.

* * *

...Меня разбудил громкий стук в окно. Рассыльный передал приказ: немедленно явиться в штаб. Застегнув на бегу ремень с пистолетом ТТ, я выскочил из дому.

Была тихая ночь. Жил я от штаба всего в двух кварталах. Дежурный сообщил, что в гарнизоне объявлена боевая тревога. В здании штаба собирались командиры и политработники. Тут-то я и встретил лейтенанта Павла Васильевича Кручина, энергичного, можно сказать, горячего командира, который мне от души нравился. Тогда-то и появилась записка, обнаруженная мною много лет спустя среди других бумаг, хранившихся в полевой планшетке. [7]

— Пройдите в кабинет командующего, — объявил дежурный штаба флотилии.

Мы поднялись на второй этаж, вошли в угловую комнату с огромным ковром на полу. Из комнаты был выход на балкон, с которого открывался вид на старый парк, помнящий, по преданиям, Суворова.

В кабинете находились командующий флотилией контр-адмирал Николай Осипович Абрамов, его ближайшие помощники. Н. О. Абрамов возглавлял флотилию с июня 1940 года — с момента ее образования. До этого он командовал флотилией на Днепре. Это опытный моряк, участник гражданской войны, член большевистской партии с 1917 года. На его груди — орден Красного Знамени.

— Гитлеровские генералы, — сказал командующий, — придвинули войска к самой границе; есть данные, что они вот-вот нарушат ее. На провокации врага не поддаваться, но в случае нападения давать сокрушительный отпор. На огонь отвечать огнем!

В этом же духе выступил начальник отдела политической пропаганды бригадный комиссар В. К. Беленков.

— Теперь, товарищи, — заключил командующий, — на корабли, в части и подразделения. Туда, где люди, туда, где может вспыхнуть гроза...

Флотилия наша имела в своем боевом составе 5 мониторов, 22 бронекатера, 7 катерных тральщиков, 6 глиссеров. Район базирования кораблей прикрывался батареями береговой обороны и зенитными батареями, 96-й отдельной авиаэскадрильей истребителей, стрелковыми частями{3}. В ту ночь я побывал во многих подразделениях, разговаривал со многими людьми, но ни в ком не заметил ни малейшей растерянности. Всюду отмечалась боевая собранность, боевой настрой. [8]