Синявинские рубежи

На фронт!

Чудесным солнечным утром в воскресенье, 22 июня 1941 года, слушатели 214-й учебной группы второго курса командного факультета Военной артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского собрались на перроне Ленинградского вокзала в Москве. Настроение у всех нас было превосходное — предстояло ехать в Лугу, где размещались лагеря и полигон академии, а это для слушателей всегда было радостным, волнующим событием, потому что предвещало много интересных дней, до предела заполненных полевыми занятиями на свежем воздухе, а не в душных аудиториях на Солянке. Особый интерес для молодых командиров-артиллеристов представляли, конечно, тактические занятия, боевые стрельбы, управление огнем батареи, дивизиона...

Поставив в рядок чемоданы и вещмешки, артиллерийские планшеты в защитного цвета чехлах, коробки с приборами, слушатели разбрелись по перрону. Одни оживленно беседовали, обсуждали свои дела, другие прощались с семьями. Многих провожали жены с детьми. Ребятишки жались к отцам, чувствуя близкую разлуку, совсем маленькие, удобно устроившись на отцовских руках, лакомились конфетами, эскимо. Продавщицы мороженого в белых куртках не упускали случая, бойко вели торговлю. То в одном, то в другом конце перрона вспыхивала песня.

звучало совсем рядом. А чуть подальше слышались другие слова:

Пели, не подозревая, что время походов уже настало...

Наконец подали состав, два купейных вагона в котором предназначались для нас. И тут же к начальнику курса полковнику Иванову подбежал запыхавшийся дежурный помощник военного коменданта вокзала.

— Товарищ полковник, — обратился он взволнованно, — вас требует к телефону дежурный по академии. Просил передать, чтобы посадку в вагоны не производили.

Удивленный таким распоряжением, начальник курса поспешил к зданию вокзала. Мы же, теряясь в догадках, чем бы это могло быть вызвано, с нетерпением ждали его возвращения. Прошло не более десяти минут. Полковник возвратился и тут же отдал команду:

— Забрать вещи, за мной шагом марш!

И только на привокзальной площади он сообщил, что начальник академии генерал-майор артиллерии Л. А. Говоров отменил поездку. Подошли два автобуса, и мы возвратились на Солянку.

В двенадцать часов дня, сидя в своем классе, где был установлен репродуктор, мы прослушали заявление Советского правительства. В нем сообщалось, что фашистская Германия без объявления войны напала на нашу Родину.

Во дворе академии состоялся митинг личного состава. Начальник академии призвал нас к бдительности, организованности, мобилизации всех сил на боевую учебу...

С того дня начались преобразования всей системы обучения в академии. Менялись программы, все больше и больше сокращаясь в объеме, предельно уплотнялся учебный день, упор делался на отработку практических вопросов управления огнем артиллерийских подразделений, вплоть до артиллерийского полка. Слушателей старших курсов командного факультета стали целыми группами отправлять в Управление кадров артиллерии Красной Армии, а оттуда — на фронт, в действующую армию.

Нас, второкурсников, пока но трогали, и мы завидовали старшим. Поскорее принять участие в боях с фашистами было нашим самым сокровенным желанием.

Занятия, за небольшим исключением, проводились за городом, в поле. Работали много и самозабвенно. Возвращались в общежитие усталые, долго не ложились спать: изучали пособия, помогали друг другу лучше усвоить требования уставов и наставлений, подолгу обсуждали последние известия, приходившие с полей сражений.

В академию я поступил в 1939 году с должности заместителя командира дивизиона по строевой части, имея звание капитана. Это позволяло мне полагать, что после учебы меня могут назначить на должность командира дивизиона, заместителя командира полка или начальника штаба полка. Вот почему особенно тщательно я изучал обязанности указанных должностных лиц, искал и находил слабые места в [4] своей подготовке, чтобы в учебном классе, в огневом городке, на тактическом поле восполнить недостающие знания и практические навыки. Составляя на тактических занятиях, тренажах и во время артиллерийско-стрелковой подготовки боевые расчеты из слушателей, преподаватели заставляли нас действовать за командира взвода, батареи, дивизиона, полка.

За месяц войны мы в академии постигли то, на что в мирное время потребовалось бы полугодие. И уже в боях мне не раз приходилось с благодарностью вспоминать наших преподавателей, сумевших так много нам дать за этот напряженный, полный труда и бессонных ночей последний месяц учебы.

А сводки Совинформбюро с каждым днем становились все тревожней. Несмотря на упорное сопротивление Красной Армии, враг по-прежнему продолжал теснить наши войска.

У некоторых моих товарищей на оккупированной врагом территории остались семьи, родные и близкие. Но как ни велика была тревога, никто из нас ни на минуту не сомневался в том, что враг будет разбит и окончательная победа будет за нами. Мы хорошо понимали, что Родина наша вступила в полосу огромных испытаний, и всей душой стремились скорее попасть туда, где решалась ее судьба.

21 июля группу слушателей нашего курса, в том числе и меня, вызвали в Управление кадров. Все мы получили направление в действующую армию. Меня откомандировали в 881-й корпусной артиллерийский полк (кап) на должность командира дивизиона.

Полк формировался на окраине Москвы, в Кузьминках, и я сразу же отправился туда. Командир полка майор А. А. Колесов встретил приветливо, ознакомился с предписанием, попросил коротко рассказать о тебе, о предыдущей службе, поинтересовался, доволен ли я назначением, нет ли каких-нибудь просьб. Я ответил, что назначением доволен, а просьб пока никаких нет.

— Что ж, академию окончите после победы. А сейчас — за дело. Так, что ли? — улыбнувшись, сказал майор.

Колесов рассказал мне, что полк пока еще не укомплектован ни личным составом, ни материальной частью, Это будет сделано в ближайшие два дня. На вооружение поступят 152-миллиметровые гаубицы образца 1938 года.

— Вам со своими помощниками нужно готовиться к приему людей и техники, формированию расчетов, взводов и батарей. Начальник штаба и комиссар вашего дивизиона [5] уже прибыли и приступили к исполнению своих обязанностей. Приступайте и вы. Желаю успеха.

Когда я вышел из штаба полка на улицу, час был поздний. Поэтому делами решил заняться утром: не будить же комиссара и начальника штаба среди ночи. Однако уснуть ни мне, ни им не удалось: гитлеровская авиация совершила в ту ночь свой первый воздушный налет на Москву. Сначала казалось, что разразилась сильная гроза, правда, дождя не было слышно. Я выскочил на крыльцо. Здесь уже стояли старший лейтенант и политрук. Мы познакомились. Оказалось, что это были комиссар вверенного мне 3-го дивизиона Иван Ильич Горячев и начальник штаба Александр Петрович Панферов.

А в московском небе перекрещивались сотни ярких лучей прожекторов, ослепительные вспышки выстрелов выхватывали из темноты контуры жилых домов. Выстрелы зенитных орудий и гул невидимых самолетов — все слилось в один протяжный вой и грохот. И вправду это походило на разразившееся грозовое ненастье. Помню, было тревожно и даже немного жутковато.

Так мы и не уснули больше в ту ночь. Утром с комиссаром и начальником штаба собрались в отведенном нам помещении. Старший лейтенант Панферов кратко, четко, со знанием дела, как и подобает настоящему штабисту, доложил о штатном составе будущего дивизиона, о наметках по формированию и расположению подразделений, планированию боевой подготовки. Хорошее впечатление произвел и комиссар — молодой, энергичный, с отличной строевой выправкой. Подумалось тогда, что с такими помощниками можно будет прекрасно сработаться. И очень отрадно, что первое впечатление меня не обмануло.

Положив перед собой документы, полученные Панферовым из штаба полка, и развернув штатное расписание, мы приступили к разработке полной схемы штатной структуры огневых батарей, подразделений обслуживания, произвели необходимые расчеты по личному составу, внесли некоторые поправки в проект расписания занятий на ближайшие недели. Было решено начать со сколачивания боевых расчетов и огневых взводов, а также отделений топовычислительного взвода, взвода боепитания и взводов управления дивизиона и батарей. Предполагалось, что на это уйдет около двух недель, Ведь в основу занятий будет положена прежде всего огневая служба, артиллерийско-стрелковая и специальная подготовка красноармейцев и младших командиров. [6]

Занятия в масштабе взвод — батарея мы думали начать на третью неделю. При этом исходили из указаний командира полка, который ориентировал нас на то, что часть должна быть сформирована в месячный или полуторамесячный срок.

Закончив дела бумажные, все вместе пошли проверить, как подготовлены казармы для размещения личного состава. Красноармейцы из комендантского наряда убирали помещения. Кровати, матрацы и постельные принадлежности были уже на своих местах, от больших цилиндрических печей веяло теплом.

Поздно вечером, когда мы собрались было отдыхать, позвонил майор Колесов и предупредил: утром прибывает первый эшелон с людьми и материальной частью. Поскольку командиров 1-го и 2-го дивизионов еще не было, он приказал принять эшелон мне и приступить к формированию 3-го дивизиона.

Чуть забрезжил рассвет, а мы с комиссаром и начальником штаба были уже на подмосковной железнодорожной станции. Пыхтя парами, старенький паровоз «щука» медленно подполз к разгрузочной эстакаде. Из вагонов высыпали бойцы, младшие и средние командиры, выстроились вдоль состава. С рапортом подбежал лейтенант Л. М. Коган. Вооружения и техники прибыло на укомплектование четырех батарей, личного состава — ровно на дивизион.

К нашему удовлетворению, разгрузка прошла быстро и организованно. Тракторы завелись, что называется, с полоборота. Тяжелые гаубицы, прицепы, автомашины, боеприпасы раскрепили, стащили с платформ на дорогу. Через два часа колонна выстроилась и по моей команде двинулась в Кузьминки.

С эшелоном прибыл лишь один командир батареи — лейтенант Л. М. Коган — высокий, ладный, с выбивавшимися из-под фуражки вьющимися волосами. Я приказал ему формировать 7-ю батарею, лейтенантам Я. Г. Хроменкову и А. Н. Ершову, командирам огневых взводов, — 8-ю и 9-ю.

Ночью в расположении дивизиона появились командиры 8-й и 9-й батарей лейтенанты П. П. Павлов и В. И. Деркач. Они сразу же приступили к исполнению своих обязанностей. До утра занимались укомплектованием подразделений, подготовили списки личного состава, познакомились с командирами взводов, побеседовали с сержантами и рядовыми. А утром все трое доложили свои предложения. Но я не спешил утверждать представленные документы. Хотелось познакомиться [7] с личным составом дивизиона, с коммунистами и комсомольцами.

Оказалось, например, что в числе прибывших больше половины младших командиров и рядовых уже были на фронте и почти все участвовали в боях. Оставшись без материальной части, они попали в запасные полки, а оттуда — к нам. Остальные бойцы и младшие командиры, как правило, окончили учебные артиллерийские подразделения ускоренного типа. Однако подавляющее большинство их было обучено стрельбе из полковых или дивизионных пушек, редко кто — из 122-миллиметровых гаубиц. Ни один человек, включая командиров батарей и взводов, ранее никогда не служил в тяжелой артиллерии. Естественно, никто из них не изучал материальной части 152-миллиметровой гаубицы, не знал правил стрельбы из нее. Это ставило перед нами — командованием дивизиона, командирами взводов и батарей — очень трудную задачу: в короткий срок полностью переучить личный состав огневых подразделений.

Здесь следует, видимо, подчеркнуть, что тяжелая артиллерия того времени, к которой относилась и 152-миллиметровая гаубица, была призвана решать задачи по разрушению долговременных огневых сооружений противника и вести контрбатарейную борьбу в тактической глубине его обороны. А это требовало от всего личного состава высокой профессиональной выучки, отличного знания правил стрельбы и умения мастерски применять их на практике. По своим тактико-техническим и боевым характеристикам 152-миллиметровая гаубица образца 1938 года как нельзя лучше отвечала поставленным задачам. В короткие сроки она была освоена нашей промышленностью и уже в конце 1939 — начале 1940 года стала поступать на укомплектование артиллерийских полков стрелковых дивизий и гаубичных полков резерва Главного Командования.

К нам гаубицы и тракторы марки ЧТЗ-65 приходили эшелонами прямо с заводов-изготовителей. Внушительных размеров орудия и новенькие, еще пахнущие заводской краской тягачи вызывали к себе у всех прямо-таки благоговейное отношение, чувство гордости за советских конструкторов и рабочих, давших армии такую первоклассную боевую технику.

Помню, мы с комиссаром и начальником штаба ходили радостно озабоченные, проверяли, как размещались люди, как ставились в парках тягачи и гаубицы, автомобили ЗИС-5. Еще утром городок в Кузьминках был пуст и безлюден, а к обеду он гудел словно улей. [8] Жизнь дивизиона, имевшего в своем составе около 300 человек, началась. Времени на раскачку не было, и я приказал командирам батарей приступить к боевой подготовке со следующего же дня. И занятия начались по расписанию. На изучение людей командирам и политрукам батарей отводилась неделя. За это время надо было подобрать командиров орудий, наводчиков, других номеров расчетов так, чтобы обеспечить наивысшую боеспособность подразделений.

В первый день занятий мы с Горячевым наведались в 7-ю батарею. Расчеты уже занимались у орудий. Тема — действия орудийного расчета при развертывании в боевой порядок, занятии, подготовке и оставлении огневой позиции. По существу, здесь сразу отрабатывались элементы тактической и технической подготовки, огневой службы. Расчеты учились располагать наблюдательный пункт командира орудия, занимать огневую позицию, выбирать укрытие для трактора-тягача и трактора с прицепом под боеприпасы. Предполагалось ознакомить личный состав с основными характеристиками орудия, обязанностями номеров при боевой работе.

Наблюдая за действиями бойцов, мы были приятно удивлены: орудийные номера работали согласованно, многие даже уверенно и лишь у отдельных бойцов не все получалось гладко. Все четыре расчета по моей команде заняли свои места. Умело развернули орудия в основном направлений, расцепили с тягачами, отвели их в укрытие. Неплохо по времени и качеству были выполнены команда «Сцепляй!» и оставление позиции.

В перерыве мы собрали бойцов на беседу. Вся батарея сгрудилась у первой гаубицы. Разговор пошел прежде всего о преимуществах советской артиллерии над артиллерией врага. Мы с комиссаром рассказали бойцам, что по точности огня, дальнобойности, скорострельности и могуществу снарядов наши системы значительно превосходят вражеские аналогичного назначения, подчеркнули, что, вручая воинам новое оружие, Родина надеется, что советские артиллеристы будут бить немецко-фашистских захватчиков, не жалея ни сил своих, ни самой жизни.

Тут же решили провести собрание личного состава, не ожидая того дня, когда все подразделения будут полностью укомплектованы.

Командиры и политработники, коммунисты батарей хорошо подготовили это собрание: побеседовали со всеми, кто участвовал в боях, попросили выступить лучших из них. [9] Командир орудия П. А. Мамонов, например, рассказал, как, оставшись у пушки вдвоем с заряжающим, поджег фашистский средний танк, подпустив его на 400-500 метров к огневой позиции. На боевом счету отделенного командира Л. Гаркавенко числилось более 20 уничтоженных гитлеровцев и 2 пулемета. Расчет его орудия разбил вражеский мотоцикл с автоматчиками. Отличились на поле боя и еще несколько младших командиров, в том числе бывший командир орудия К. Новиков. Все они поделились своим боевым опытом. Собрание прошло живо, с большой пользой для дела.

Общую обстановку на фронтах бойцы знали из бесед агитаторов и политработников, которые ежедневно доводили до сведения личного состава содержание сводок Совинформбюро.

Бойцы и командиры страстно интересовались всем, что происходило на фронтах. Жили подвигом Гастелло, радовались удачным действиям наших армий под Смоленском и Киевом и с нетерпением ждали перелома событий в нашу пользу. А его все не было и не было... И порою нелегко приходилось всем нам, а Горячеву и его помощникам в особенности. Ведь людям надо было доходчиво объяснить все происходившее...

Но справились политработники со своей задачей хороню. Особенно выделялся, на мой взгляд, политрук 8-й батареи М. В. Трунов. Я несколько раз был на его политбеседах. Говорил он убедительно, доказательно, просто. Его слушали, ему верили...

Большая и многообразная партийно-политическая работа, проводившаяся в дивизионе командирами и политработниками, сыграла свою роль. Заметно окрепли партийные группы и комсомольские организации в батареях, возросла их роль в повышении качества обучения. Многое делали редакторы боевых листков, агитаторы. Заслуга во всем этом принадлежала в первую очередь комиссару Горячеву и политрукам батарей. И все же создать в исключительно короткий срок хорошо сколоченный, боеспособный коллектив тяжелого артиллерийского подразделения было нелегко.

И я, и Горячев, и Панферов все время находились в батареях, помогая командирам и политработникам в организации и проведении занятий и тренировок у орудий, приборов управления, в отработке учебных артиллерийских задач. И, само собой разумеется, мы старались как можно лучше узнать людей, и прежде всего командиров батарей и взводов. У всех у них были разные характеры, уровень [10] знаний по специальности, умение работать с подчиненными. Но занятиям с личным составом командиры батарей и взводов отдавали все свои силы и знания. И сами не упускали случая, чтобы поучиться.

Немногословный, спокойный лейтенант Деркач говорил медленно, как бы взвешивая каждое слово. Слушали его не шелохнувшись, боясь что-нибудь упустить. Понимали: комбатр повторяться не будет. Знания у Деркача были прочные, основательные. Не зря он допоздна сидел за книгами.

Коган, тот, напротив, говорил быстро, увлеченно, перемежая серьезный рассказ о боевых качествах орудия остроумной шуткой, сравнением. Бойцы у него не скучали, с лету схватывали все, что полагалось знать.

А вот у командира 8-й батареи лейтенанта Павлова занятия были похожи на беседу. Бойцы и младшие командиры изучали новое для них орудие, постоянно сравнивая его с теми системами, на которых они работали раньше, — 76-миллиметровой дивизионной пушкой или 122-миллиметровой гаубицей. Эта форма обучения была, пожалуй, наиболее предметной, а следовательно, и более действенной.

Несмотря на бросавшиеся в глаза различия в методике, все занятия проходили напряженно, с пользой для дела.

Не имея, по существу, никакой учебной базы, командиры батарей мобилизовали батарейных умельцев и вместе с ними изготовляли необходимые учебные пособия, плакаты, чертежи, всякого рода приспособления для повышения наглядности обучения.

Командир 9-й батареи лейтенант В. И. Деркач вместе с командиром взвода лейтенантом А. Н. Ершовым и несколькими бойцами приспособили вкладной ствол от берданки к гаубице и оборудовали новый полигон для обучения орудийных расчетов стрельбе прямой наводкой.

Под руководством начальника штаба дивизиона старшего лейтенанта А. П. Панферова и командира топовычислительного взвода лейтенанта А. Тюфякина в дивизионе был оборудован миниатюр-полигон для проведения занятий по артиллерийско-стрелковой подготовке. Лейтенант Л. М. Коган и младший лейтенант В. Ф. Комаров создали тир для стрельбы из противотанковых ружей и ручных пулеметов.

Все это делалось в минимально короткие сроки, так как люди проявляли максимум настойчивости, инициативы, изобретательности.

В напряженном труде и учебе незаметно летело время. Спустя три недели, в середине августа, дивизион стал уже вполне боеспособным артиллерийским подразделением. Бойцы [11] и младшие командиры освоили боевую технику, научились уверенно действовать у орудий. Опираясь на партийных и комсомольских активистов, командиры подразделений сумели сплотить людей, добиться определенной слаженности расчетов при боевой работе, достаточно твердого знания каждым номером своих функциональных обязанностей.

Однако ни я, ни мои заместители не обольщались отдельными успехами. Многое предстояло еще сделать как в области огневой службы расчетов и артиллерийско-стрелковой подготовки, так и в вопросах управления огнем батареи и дивизиона, особенно при стрельбе с закрытых позиций. Поэтому большое значение приобретали занятия, проводившиеся с командирами дивизионов и батарей по плану командования полка, тренировки с выездом в поле по управлению огнем, отработка задач организации взаимодействия со стрелковыми подразделениями как в наступлении, так и в обороне. Несколько раз практиковались выезды на тактические учения всем полком. На них, как правило, отрабатывались такие учебные задачи, как разведка пути, управление батареей, дивизионом и полком на марше, выбор и занятие огневых позиций и наблюдательных пунктов, их оборудование в инженерном отношении и маскировка, топографическая привязка боевых порядков и, конечно же, управление огнем дивизиона, полка.

Лично для меня эти занятия и учения под руководством таких многоопытных методистов, какими были командир полка майор А. А. Колесов и начальник штаба капитан В. Сурьянинов, стали завершающей после академии школой боевого мастерства. Теперь оставалось применить полученные знания на практике.

Кириши

2 сентября, после пятинедельной учебы и формирования, полк получил приказ о погрузке в эшелоны. Никто, конечно, не знал, на какой фронт нас направляют, но это было и не столь существенно. Важно одно — скоро в бой!

Утром следующего дня эшелон уже мчался на северо-запад. Мимо мелькали поселки, деревни, поля, леса и перелески.

. Почти на каждой станции у самого полотна железной дороги стояли люди и махали нам руками, желали победы над врагом. Бойцы и командиры, взволнованные, сгрудились у открытых дверей и окон вагонов. Настроение у всех было приподнятое.

В полночь 7 сентября мы прибыли на небольшой полустанок в десяти километрах от станции Кириши. Не успели отгреметь буфера, как к моему вагону подбежал посыльный с приказанием прибыть к командиру полка вместе с начальником штаба. Мы с Панферовым поспешили к станционному зданию, где была назначена встреча. В просторной комнате находились начальник штаба полка капитан Сурьянинов, комиссар полка старший политрук А. С. Гильман, а также командиры и начальники штабов дивизионов. В руках они держали карты, сложенные так, чтобы удобно было работать. Помощник начальника штаба полка тут же вручил такую карту и мне.

Когда все собрались, майор Колесов ознакомил нас с обстановкой. Как выяснилось, мы вливались в состав 52-й армии, войска которой сдерживали натиск рвавшегося к Ленинграду противника.

— На участке, куда мы прибыли, — подчеркнул командир полка, — идут ожесточенные бои за поселок Кириши — важный опорный пункт немцев на реке Волхов — и за железнодорожный мост через эту реку.

Далее он объяснил, что наши стрелковые части, не имея достаточных сил и средств усиления, несколько дней назад вынуждены были оставить поселок. Неоднократные попытки вновь овладеть им пока не увенчались успехом. 881-му корпусному артиллерийскому полку предстояло в кратчайший срок разгрузиться и занять боевой порядок в полосе действий 292-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник А. Ф. Попов.

— Я только что от командира дивизии, — сказал майор Колесов. — Он просил нас, товарищи, как можно скорее развернуться и оказать им помощь в выполнении поставленной задачи — овладении Киришами в «течение ближайших суток.

Слова командира полка прозвучали даже немного торжественно — ведь это было первое боевое задание нам, артиллеристам вновь сформированной части.

3-му дивизиону было приказано подготовить огни по поселку и железнодорожной станции Ирса, где гитлеровцы успели уже закрепиться, построить блиндажи, на многих участках отрыть траншеи полного профиля. Готовность к открытию огня — 7 часов утра следующего дня.

Времени оставалось очень мало, и, как только командир полка отпустил нас, мы с Панферовым поспешили к своим подразделениям.

Вскоре эшелон медленно тронулся к месту разгрузки. Вдали виднелось зарево пожара. Оттуда доносился глухой гул артиллерийской канонады, мерцали вспышки орудийных выстрелов.

Когда эшелон остановился, приступили к разгрузке. Все действовали молча, сосредоточенно. В напряженной тишине раздавались лишь команды. Они звучали резко, отчетливо.

Орудия скатывали с платформ по бревенчатым настилам и рельсам прямо под откос эстакады. Работать приходилось в темноте. Зажигать свет шоферам и трактористам было строго запрещено, так же как и создавать излишний шум: противник не должен был обнаружить наше прибытие. Под непрестанным дождем выводили на дорогу орудия и тракторы, грузили в прицепы имущество. Закончив работу, каждая из батарей самостоятельно, повзводно следовала к месту построения колонны дивизиона.

У меня не было штатного заместителя по строевой части, поэтому многие из его обязанностей приходилось выполнять начальнику штаба и даже комиссару. Им и довелось вести колонну дивизиона на позиции, развертывать подразделения в боевой порядок. Я же вместе с начальником разведки дивизиона, командирами батарей и взводов управления сразу же выехал на передний край, чтобы произвести рекогносцировку местности и определить расположение позиций и наблюдательных пунктов, установить связь с общевойсковыми командирами.

Командиры взводов управления батарей связались с командирами стрелковых батальонов, организовали со своих НП наблюдение. Лейтенанты Струтинский и Тюфякин развернули пункты сопряженного наблюдения дивизиона (СНД), занялись сбором данных о противнике. Все, что можно было получить из разведданных у командиров стрелковых и артиллерийских подразделений поддерживаемой дивизии, начальник штаба обобщил, нанес на свою и мою рабочие карты. Вместе с вычислителями он подготовил исходные данные для стрельбы по важнейшим целям.

Всю ночь напролет работали артиллеристы. Никто не успел отдохнуть, даже несколько минут. К назначенному сроку командир полка ждал моего доклада о готовности к боевой работе.

Наблюдательный пункт дивизиона разведчики оборудовали на берегу реки Волхов в воронке от крупного снаряда, в километре от железнодорожного моста. Но прежде чем пойти туда, мы с комиссаром обошли все батареи. Больше всего я беспокоился за инженерное оборудование огневых [14] позиций. Ведь никто из нас не имел достаточного опыта в этом деле, и я, естественно, волновался, как бы командиры подразделений не упустили что-нибудь важное.

Но опасения были напрасны. Артиллеристы сосредоточенно и, не боюсь этого слова, вдохновенно трудились на своих местах, несмотря на усталость. Они работали кирками, лопатами, топорами. То тут, то там слышались шутка, острое словцо. Помню, меня это даже как-то ошеломило. У самого перед первым боем нервы были напряжены до предела, а вот бойцы оказались куда спокойнее, сдержанней, что ли. Потом, вспоминая свою тревогу в ту ночь, я с благодарностью думал о подчиненных.

В 7-й батарее политрук И. И. Хребтов в короткий перерыв сумел даже организовать беседу. Она, по существу, вылилась в обмен опытом: бойцы, уже побывавшие в бою, рассказали новичкам, как лучше действовать при отражении атаки танков противника.

К 6 часам утра основные работы были закончены во всех батареях, и в 6.50 я доложил командиру полка о готовности к боевым действиям. Командирам батарей приказал предоставить личному составу отдых до особого распоряжения.

На НП дивизиона в это время шли последние приготовления: телефонисты проверяли связь с огневыми позициями, с пунктами СНД, с НП командира стрелкового батальона и штабом полка.

Начало светать. В поселке стали видны контуры отдельных строений. По-прежнему шел дождь. Одежда намокла, от реки тянуло сыростью. Стараясь справиться с ознобом, мы с командиром стрелкового батальона, НП которого находился рядом, пританцовывая на месте, напряженно всматривались в предрассветную мглу. Комбат помогал мне ориентироваться на местности, распознавать вражеские укрепления, по которым дивизиону предстояло вести огонь.

Вскоре видимость значительно улучшилась и поселок Кириши стал просматриваться до самых дальних окраин. Во многих домах гитлеровцы оборудовали огневые точки, почти до уреза воды расставили проволочные заграждения. На окраине поселка виднелись дзоты.

Ровно в 7.00 поступил сигнал начала артиллерийской подготовки. Дивизион открыл беглый огонь из всех орудий. Затем, согласно таблице огня, перешел к разрушению долговременных огневых точек, к подавлению одной артиллерийской [15] и двух минометных батарей. Артиллерия стрелковых частей вела огонь по тем же целям.

К сожалению, эффективность артиллерийской подготовки в целом оказалась невысокой. Когда пехота перешла в атаку, многие огневые, средства противника вновь ожили, в том числе артиллерийские и минометные батареи, пулеметы и отдельные орудия, укрытые в дотах и дзотах.

От нас потребовали повысить плотность огня. Но выжать что-нибудь еще из своих систем мы не могли. Стволы орудий недопустимо накалились, а это было небезопасно: могло произойти самовоспламенение заряда в казеннике.

Но как бы там ни было, наши родные гаубицы делали свое дело. В ходе стрельбы командиру взвода управления дивизиона (он же начальник разведки) лейтенанту Струтинскому и его разведчикам удалось ввести существенные коррективы в исходные установки, а мне — оперативно осуществить перенос огня всего дивизиона на две вновь появившиеся вражеские батареи и поочередно подавить их. Артиллерийские и минометные подразделения стрелкового полка тоже добились успеха. Огневое сопротивление оборонявшегося противника значительно ослабло.

Цепи стрелковых батальонов двинулись к окраинам поселка. Их прорыв был настолько стремительным, что гитлеровцы не выдержали и начали отходить. Радости нашей не было предела.

Однако противник все же пытался восстановить свое положение. Лейтенант Струтинский доложил, что на западной окраине Киришей, в сосновом подлеске, скапливается до батальона немецких автоматчиков.

— Вижу собственными глазами, — уточнил он.

Приказываю командирам 8-й и 9-й батарей перенести огонь туда. Батарея лейтенанта Деркача уже через пару минут дала залп и перешла на беглый. А вот батарея Павлова не смогла сразу начать стрельбу: стволы орудий накалились до предела...

К счастью, оказалось достаточно огня одной батареи: после первого же ее залпа автоматчики рассеялись, а вскоре и побежали.

Даю передышку 8-й, налегаю на Когана. У него пока все в порядке. Прямым попаданием его артиллеристы уничтожили пулемет, полевую пушку в дзоте.

Так, последовательно сосредоточивая огонь батарей по местам скопления вражеской пехоты, позициям артиллерийских и минометных батарей, по ожившим огневым средствам (а они были в Киричах почти в каждом подвале) и [16] наблюдательным пунктам, дивизион расчищал дорогу нашим стрелковым батальонам.

Наконец по заявке командира стрелкового полка переношу огонь батарей на северную окраину, затем за пределы поселка, где снова появились вражеские подразделения, изготовившиеся для контратаки.

Через полчаса поселок был полностью очищен от противника. 292-я стрелковая дивизия слева, а 311-я — справа ворвались в Кириши почти одновременно и начали теснить гитлеровцев на запад. Это, безусловно, был большой успех и пехотинцев и артиллеристов, а для нашего 881-го корпусного артиллерийского полка — и боевое крещение, экзамен на зрелость.

Стрелковый полк 292-й дивизии, действия которого поддерживал наш 3-й дивизион, закрепился на южных и юго-западных окраинах поселка. Вместе с командирами стрелковых батальонов, на одних с ними наблюдательных пунктах, находились и командиры батарей — Коган, Деркач, Павлов. Они немедленно организовали наблюдение с нового места за передвижениями противника на противоположном берегу реки Волхов, уточнили координаты его артиллерийских и минометных батарей, укреплений в глубине, подготовили данные для стрельбы по ним.

Вскоре старший лейтенант Панферов доложил итоговую оправку о результатах стрельбы дивизиона в ходе боя за Киричи. Израсходовано более 400 снарядов, уничтожено 3 дзота, дот, 2 НП, около 75 солдат и офицеров противника. Неплохо для первого боя!

Потери дивизиона оказались минимальными: двое раненых в 8-й батарее.

Во второй половине дня бой под Киришами затих. Я приказал командирам батарей предоставить личному составу кратковременный отдых, оставив для ведения огня по заявкам командиров стрелковых подразделений по одному орудию.

К вечеру на фронте обеих стрелковых дивизий, бравших Кириши, воцарилась тревожная тишина. Лишь изредка то в одном, то в другом месте она нарушалась пулеметной очередью или одиночным орудийным выстрелом. Иногда темноту ночи прорезала взвившаяся вверх осветительная ракета.

А на позициях и наблюдательных пунктах никто не спал. Там кипела работа. Временное затишье старались использовать, чтобы улучшить окопы, щели, ровики. Мне, [17] например, пришлось перенести свой НП в более сухое и выгодное для наблюдения место.

Появились и первые трофеи. Лейтенант Струтинский и командир топовычислительного взвода лейтенант Тюфякин со своими бойцами притащили из Киришей десять телефонных аппаратов в эбонитовых корпусах, несколько пятисотметровых катушек с кабелем. Это для дивизиона было целым богатством.

Подписав донесение в штаб полка о результатах боя, я прилег отдохнуть. Спалось неспокойно. Было очень сыро, зябко, с потолка на шинель непрерывно падали капли просачивавшейся через настил воды. Утром вместе с комиссаром пошли по батареям посмотреть, как справились там с дооборудованием огневых позиций. Под ногами хлюпала жидкая грязь, всюду лужи, ручьи воды, хотя дождь прекратился еще вечером.

Я с удовлетворением отметил, что в 8-й и 9-й батареях инженерное оборудование окопов для орудий, укрытий для расчетов и погребков для боеприпасов стало значительно лучше. В батарее лейтенанта Павлова, например, за ночь бойцы отрыли окопы полного профиля и ходы сообщения между позициями орудий. Даже боеприпасы успели разложить в погребках по партиям: с одинаковыми весовыми знаками и зарядами.

В 7-й батарее лейтенанта Когана не успели дооборудовать позиции, потому что там в основном пришлось заниматься укрытием в окопах тракторов. Дело в том, что за позициями этой батареи простиралась совершенно открытая, ровная местность и негде было спрятать тягачи, в то время как недалеко от окопов двух других батарей рос молодой сосняк. Тракторы и прицепы, укрытые в нем, не были видны, пожалуй, даже с воздуха.

Мы не стали тревожить отдыхавших после тяжелой работы артиллеристов и вернулись к себе на НП. Сразу же после завтрака нас с комиссаром вызвали в штаб полка. Майор Колесов и старший политрук Гильман сделали короткий разбор действий полка, поставили боевую задачу перед каждым из командиров дивизионов.

Вернулись мы в десятом часу в хорошем настроении. И командир и комиссар дали положительную оценку действиям вверенного нам дивизиона. Мне было очень приятно услышать от майора Колесова похвалу за разумный, высокий режим огня всех наших батарей.

Не успели мы заняться делами, как за брезентовым пологом, [18] прикрывавшим вход в землянку, раздался громкий крик часового:

— Во-о-здух!

Мы выскочили на улицу. Часовой показал рукой в сторону железнодорожного моста. Над ним полукольцом зависли фашистские бомбардировщики. Их было более трех десятков. Поочередно пикируя, они сбрасывали на мост бомбы. Раньше, видимо, гитлеровцы рассчитывали воспользоваться этой переправой для развития наступления на Ленинград, поэтому и не разрушали ее. Но после того как 292-я и 311-я дивизии овладели Киришами и потеснили немецкие войска, фашисты решили уничтожить мост.

Вода кипела от взрывов бомб. Вой самолетов сливался с грохотом разрывов. Вражеские летчики отлично видела цель, им почти никто не мешал, если не считать слабого и малоэффективного огня расположенной невдалеке зенитной батареи малокалиберных пушек.

Наконец налет закончился, а мост стоял целехонек. Ни одного попадания!

В полдень командир полка вновь собрал у себя командиров дивизионов и начальников служб. Знакомя нас с общей обстановкой, он сообщил, что в районе Мги и Синявино противник большими силами перешел в наступление и начал теснить оборонявшиеся здесь соединения 54-й армии. Прорвавшись через Мгу, он вышел к Ладожскому озеру и овладел Шлиссельбургом. Ленинград оказался блокированным с суши. За линией фронта остались 42, 55 и 23-я армии, а также соединения Балтийского флота, которые обороняли Ленинград.

Для прикрытия волховского и тихвинского направлений на рубеж реки Волхов были выдвинуты дивизии 52-й и 54-й армий, перед которыми поставили задачу не допустить прорыва противника на восточный берег. 881-му артиллерийскому полку было приказано немедленно сняться с занимаемых позиций и переместиться под Синявино, в район развернувшихся боев.

Не так просто немедленно в светлое время суток снять корпусной артиллерийский полк с огневых позиций, расположенных в полутора-двух километрах от переднего края. Такая операция практически не может остаться незамеченной. [19]

Другое дело ночью. Гул сотен двигателей в ближайшей глубине нашей обороны, которые немцы могут принять за танковые, изрядно потреплет им нервы и, возможно, введет в заблуждение относительно наших намерений. Учтя эти обстоятельства, майор Колесов принял решение оставить позиции ночью.

Все получилось так, как было задумано. Как только полк снялся с позиций, несколько вражеских артиллерийских и минометных батарей открыли стрельбу по площадям. Но тут же получили отпор: ударили огневые взводы, оставленные на прежних позициях в полной боевой готовности по одному от каждого дивизиона, и гаубичные батареи артиллерийских полков стрелковых дивизий.

Всю ночь гитлеровцы пытались разобраться в происходящем. Свой передний край они увешали гирляндами осветительных ракет.

В течение следующего дня оставленные взводы произвели несколько удачных налетов по расположению вражеских батарей, окончательно обив противника с толку. Благодаря всем этим действиям он так и не заметил исчезновения нашего полка.

Цель была достигнута. Полк ушел с прежних позиций и, совершив марш, к утру сосредоточился на новом месте. 3-й дивизион развернулся за лесом, неподалеку от хутора Гонтовая Липка. Собственно, хутора, как такового, уже не существовало. От него осталось несколько пепелищ у дороги, ведущей в Синявино. Бои здесь шли ожесточенные, хутор несколько раз переходил из рук в руки. На подступах к Синявино он был самым выгодным рубежом как для нас, так и для немцев. А овладение Синявино со всеми его высотами решало судьбу десятикилометрового коридора, отделявшего нас от войск, окруженных в Ленинграде. Беда была, однако, в том, что на высотах закрепились гитлеровцы, а нам достались болота...

И все же 3-я гвардейская стрелковая дивизия, которую теперь поддерживал наш 881-й корпусной артиллерийский полк, наносила врагу чувствительные контрудары. Активная оборона ее частей на этом участке фронта не на шутку беспокоила гитлеровское командование. Как установила наша разведка, оно все время подбрасывало сюда свежие подкрепления.

Дивизион развернул свои боевые порядки на участке обороны 435-го стрелкового полка и без промедления приступил к разрушению долговременных огневых точек и борьбе с вражескими артиллерийскими и минометными батареями. [20]

Немцы тоже не жалели снарядов, по нескольку раз в сутки подвергали наши позиции массированной артиллерийской обработке. Их разведывательные самолеты непрерывно, как и под Киришами, производили облет оборонительных рубежей наших войск, корректировали огонь своих батарей.

Контрбатарейная борьба требовала хорошо налаженной артиллерийской разведки, совершенствования способов обнаружения и определения координат вражеских огневых позиций. Золотое правило артиллеристов «не вижу — не стреляю» мы, к сожалению, не могли реализовать в полной мере. Для этого надо было «видеть» не только в бинокль, стереотрубу, перископ разведчика, но и с помощью звукозаписывающей аппаратуры, аэрофотоснимков, с помощью своих наблюдателей, вылетающих на самолетах-корректировщиках. Но ни наблюдателей, ни звукометрических подразделений у нас не было. Поэтому чаще всего приходилось довольствоваться методом засечки целей с пунктов сопряженного наблюдения (СНД) по вспышке, наблюдая ее визуально. А этого, конечно, было недостаточно. Ведь не всегда нам способствовали и погода, и местность.

Пункты СНД, наблюдательные пункты дивизиона и батарей мы старались выдвигать как можно ближе к переднему краю противника. Некоторые разведчики ухитрялись даже проникать в нейтральную полосу и, поминутно рискуя жизнью, корректировать оттуда стрельбу. Кроме того, уже через несколько дней после прибытия в этот район благодаря энергии и находчивости начальника штаба дивизиона старшего лейтенанта Панферова и лейтенантов Струтинского и Тюфякина бойцы топовычислительного взвода и взвода управления оборудовали на вековых соснах наблюдательные пункты, установили там круглосуточное дежурство у стереотруб.

Местность под Синявино была пересеченной, лесистой, весьма удобной для скрытного передвижения и расположения артиллерийских и минометных батарей врага. Особенно сильно досаждали и пехоте, и нам вражеские мины: ударяясь о ветви деревьев, они разрывались вверху и осколки их уничтожали вокруг все живое, причем на большой площади. Неудивительно поэтому, какое большое значение мы придавали наблюдению за противником.

Немаловажную роль играло и то, что с каждым днем наши разведчики, огневики, топографисты и связисты накапливали опыт боевой работы. Номера орудий, к примеру, стали действовать более хладнокровно, расчетливо, стараясь [21] экономить физические силы на каждом движении. Ведь обслуживание такой тяжелой артиллерийской системы, как 152-миллиметровая гаубица, дело нелегкое, требующее от каждого номера недюжинной силы. Уже после первых десяти — пятнадцати минут стрельбы заряжающий, его помощники, замковый и снарядные сбрасывали с себя шинели, телогрейки, расстегивали гимнастерки. Возьмем, скажем, установщика и снарядного. При подготовке очередного сорокакилограммового снаряда к стрельбе они должны обтереть его и гильзу ветошью, передать из рук в руки заряжающему. В минуту при беглом огне таких операций приходится проделать 2-3, за 15 минут — 30-45, то есть каждый из них за эти 15 минут в среднем поднимает полторы тонны груза!

Немало потрудиться приходится артиллеристам и после окончания стрельбы. Чтобы оставшиеся боеприпасы можно было перевозить и хранить, латунные гильзы необходимо очистить от нагара, смазать дизтопливом или смазкой, взрыватели привести в походное (заводское) состояние. Все это — снаряды, заряды, гильзы — уложить в укупорку, закрепить в арматуре ящика. Поневоле задумаешься над тем, как облегчить себе труд, где бы сократить путь со снарядом в руках хоть на один шаг, как не делать лишнего движения.

Времени для приобретения необходимых навыков в боевой работе при формировании полка в Кузьминках у нас было в обрез. Поэтому с первых же дней боевых действий весь командный и политический состав дивизиона не жалел ни времени, ни сил, чтобы помочь бойцам приобрести эти навыки, повысить свое мастерство, научиться действовать ритмично, без лишнего напряжения.

Доброго слова заслужили наши разведчики и связисты. В их обязанность входило оборудование пунктов сопряженного наблюдения, наблюдательных пунктов и промежуточных точек линий связи между элементами боевого порядка. А здесь тоже нужно было рыть индивидуальные ячейки, окопы, сооружать землянки. И в то же время — вести разведку, устранять повреждения на линиях.

Однажды стрелковый батальон поддерживаемого нами полка залег под перекрестным огнем вражеских пулеметов на подступах к месту пересечения шоссейных дорог. Несколько станковых пулеметов и полевое орудие гитлеровцев были укрыты в трехамбразурном дзоте. Справиться своими силами с таким сооружением пехота не могла. Цепи: батальона вынуждены были залечь... [22]

Тогда разведчики 9-й батареи сержант С. Суслов и красноармеец А. Галашвили затемно подобрались к перекрестку и окопались в непосредственной близости. Место с хорошим обзором они разведали еще засветло. Притаившись, стали ждать утра. На рассвете они отчетливо увидели и дзот, и его гарнизон. Не подозревая, что за ними следят, гитлеровцы вели себя беспечно.

Разведчики тотчас связались с командиром батареи, уточнили данные о положении цели и стали ждать первого разрыва.

Снаряд с перелетом разорвался непосредственно у дзота. Произведя еще один выстрел на прежних установках, комбатр вновь получил перелет. Затем последовало два разрыва с недолетом. Наконец, введя необходимую корректировку, комбатр дал команду на поражение. И снаряды точно накрыло цель.

— Есть прямое попадание! — закричал в трубку Суслов без опаски, что фашисты могут его услышать.

Батальон поднялся в атаку и успешно, не потеряв ни одного бойца, овладел перекрестком.

Но как ни трудились разведчики, условия местности и погода сильно ограничивали их возможности. Наблюдатели не могли видеть того, что было тщательно упрятано и замаскировано где-нибудь в лесу, в глубине обороны противника. Поэтому иногда мы применяли и такой метод, как стрельба по наиболее вероятным местам нахождения целей: по высотам, где, как правило, располагались командные пункты и штабы, узлы связи, по лощинам, удобным для размещения минометных подразделений и скопления резервов. Данные для стрельбы готовили по карте.

Вспоминается такой случай. Как-то я зашел на наблюдательный пункт командира 8-й батареи лейтенанта Павлова. Небольшая землянка, вход в которую прикрывала плащ-палатка, была битком набита людьми. Не успел лейтенант подняться мне навстречу, как вокруг землянки забухали разрывы. Начался минометный обстрел. Одна из мин разорвалась совсем рядом. Павлов тут же подбежал к телефону и стал передавать команды, на огневую позицию. Меня его действия несколько озадачили. Я спросил:

— Откуда знаете, какая батарея противника ведет огонь?

— Знаю, товарищ капитан. Мы давно за ней охотимся. Сейчас она замолчит...

И верно, после ответных залпов 8-й батареи гитлеровцы [23] тотчас прекратили обстрел. Видимо, место, которое Павлов приказал обработать, было определено точно.

Оборона в районе Синявино стабилизировалась надолго. Дивизион по-прежнему занимал огневые позиции в лесу под Гонтовой Липкой и в основном вел борьбу с артиллерией и минометами противника. В минуту затишья личный состав занимался учебой, совершенствуя свое мастерство, улучшал окопы для орудий, погребки для снарядов, укрытия для личного состава.

Много работы было у связистов. Использовалась у нас в основном проводная связь. И, как мы ни старались понадежнее проложить кабель, почти после каждого артиллерийского налета связь нарушалась. Восстанавливать ее приходилось, как правило, под пулеметным и артиллерийско-минометным огнем. Связисты мужественно справлялись со своими нелегкими и опасными обязанностями. Многие при этом проявляли героизм.

Однажды М. И. Нечаев, старший телефонист центрального поста связи дивизиона, под сильнейшим минометным огнем восстанавливал связь с передовым наблюдательным пунктом дивизиона. Он был ранен, но задание выполнил. Вернулся насквозь промокший, весь в грязи. По лицу струился пот, смешанный с кровью.

— Вы ранены? — спросил я.

— Да так, царапнуло немного, пустяки. Нечаеву оказали первую помощь, и я приказал эвакуировать его в тыл.

— Не отправляйте, товарищ капитан. Тут мои товарищи, я не могу их оставить... — взмолился связист.

Я не стал настаивать на эвакуации, так как хорошо понимал, что значит для бойца родная часть и как трудно оставить ее и друзей-однополчан. За проявленное мужество я представил Нечаева к медали «За отвагу».

Несмотря на постоянно подстерегавшую опасность, на лишения фронтовой жизни, изнурительный солдатский труд, боевой дух бойцов и командиров нашего полка был очень высок. Дружба, взаимная выручка и помощь в опасных ситуациях стали законом их повседневной жизни.

Не случайно, что нам удалось в это время решить многие задачи по повышению боеспособности подразделений. В первую очередь мы добились в процессе продуманно спланированной штабом полка и штабами дивизионов боевой подготовки хорошей слаженности орудийных расчетов, обеспечили взаимозаменяемость номеров. В каждом расчете удалось быстро подготовить одного-двух запасных наводчиков, [24] которые могли заменить и командира орудия. Основное внимание обратили на отработку задач по огневой службе при стрельбе с закрытой позиции днем и ночью. Все это делалось, как говорится, «без отрыва от производства»: в любой момент, когда того требовала обстановка, занятия прекращались и орудие, взвод, батарея открывали огонь по заданной цели.

Учеба специальная подкреплялась большой политико-воспитательной работой. Комиссар дивизиона политрук И. И. Горячев, политруки батарей И. И. Хребтов, М. В. Трунов и А. К. Волжанский наладили в подразделениях содержательные политинформации. В каждом расчете, как правило, утром агитаторы читали бойцам сводки Сов-информбюро, газеты, обсуждали с ними наиболее важные и интересные статьи и заметки.

Регулярно проводились партийные и комсомольские собрания. Несмотря на имевшиеся потери, ряды коммунистов и комсомольцев постоянно росли.

Иван Ильич Горячев, скромный и неутомимый в работе человек, умел привнести в несколько однообразную жизнь коллектива, присущую периоду длительной обороны, свежую струю. То он организовывал в часы досуга выступление танцоров, то устраивал вечер политической сатиры, на котором больше всего доставалось бесноватому фюреру и Геббельсу. В другой раз сатирическая стрела поражала уже нерадивого солдата, забывшего почистить оружие. Особым почетом пользовались у нас частушки. Не помню уже, кто их сочинял, но отлично помню, что равнодушным при их исполнении никто не оставался.

Неудивительно, что вокруг комиссара вскоре сплотился крепкий боевой коллектив из коммунистов и комсомольцев — надежная наша опора в борьбе за успешное выполнение поставленных перед дивизионом задач.

Бой в лесистой местности имеет много особенностей. Самой неприятной из них, над которой мы в мирное время как-то не задумывались, является поражающее действие и весьма отрицательный психологический эффект, производимый рвущимися над головой минами и разрывными пулями.

Ударяясь о ветви и стволы деревьев, разрывные пули создавали отвратительную трескотню, которая слышалась раньше звука выстрелов пулеметов или автоматов, а значит, и заглушала их. Поэтому определить, откуда ведется обстрел, а тем более дальность стрельбы в таких случаях было почти невозможно. Создавалось ложное впечатление, [25] будто стреляют откуда-то с тыла, а то и со всех сторон, и притом с близкого расстояния.

Другой особенностью боевых действий в лесистой местности, какой она и была под Синявино и Гонтовой Липкой, являлась невозможность визуального наблюдения, что очень затрудняло организацию контрбатарейной борьбы. Все вражеские батареи скрывались в лесах, перелесках, в складках местности. Поэтому, чтобы удар наш был весомей и эффективней, стрельбу по ненаблюдаемым артиллерийским и минометным батареям противника мы вели, как правило, всем дивизионом методом переноса огня от действительного репера. К каждому такому налету я, как стреляющий, начальник штаба и командиры батарей тщательно готовились сами, готовили подчиненных, материальную часть орудий и боеприпасы.

Старший лейтенант Александр Петрович Панферов, который отвечал за готовность батарей к выполнению задачи, был отличным огневиком. Он в совершенстве знал теорию и правила стрельбы артиллерии. Сообщив заранее командирам батарей уточненные исходные данные — установку прицела по центру участка и величину скачка прицела в метрах, доворот от основного направления стрельбы, установку уровня и взрывателя, заряд, интервал веера, продолжительность и порядок ведения огня, расход снарядов, — Панферов через достаточное для подготовки: к стрельбе время вызывал к телефону Когана, Павлова и Деркача и требовал от них доклада о рассчитанных установках по центру участка, величине интервалов между разрывами соседних орудий, темпе огня, то есть доклада о всем том, что характеризует качество подготовки подразделений к выполнению важной огневой задачи.

Нередко роль стреляющего (всем дивизионом) я предоставлял начальнику штаба и командирам батарей. И с каждым днем они все лучше и лучше справлялись с этой обязанностью, совершенствовали свое боевое мастерство. Припоминается такой случай.

На НП дивизиона прибыл майор Колесов. Справившись у меня, как дела, и выслушав краткий доклад, он вдруг скомандовал:

— Дивизион, к бою! Цель номер 212, подавить!

Это была «хитрая», живучая вражеская 120-миллиметровая минометная батарея, не дававшая покоя пехотинцам ни днем ни ночью. Очень часто она открывала огонь и по нашим тылам. Не раз нам с Панферовым казалось, что мы уже уничтожили ее. Но не проходило и суток после очередного [26] сильного артиллерийского налета по позиции этой батареи, как она оживала вновь. Вот и решил командир полка проверить; а не допускаем ли мы тут какой-нибудь оплошности?

Я повторил команды, но майор Колесов предостерегающе поднял руку и сказал:

— Отставить! За стреляющего будет начальник штаба. Старший лейтенант, принимайте командование дивизионом!

Панферов занял место у стереотрубы, взял на колени огневой планшет, быстро проверил все данные и отдал на огневые положенные команды. Прошло время, и командиры батарей, а также пункты СНД доложили о готовности к боевой работе. Командир полка молчал. Потом, же проронив ни слова, подошел к другой стереотрубе и стал наблюдать. Его смуглое лицо было бесстрастным. Казалось, он здесь и не присутствует.

Дружно грянул залп двенадцати мощных гаубиц. Огневой налет начался. Затем стрельба велась беглым огнем с предельным темпом. Учитывая, что площадь огневой позиции вражеской батареи по глубине не должна была превышать 100 метров, начальник штаба решил вести стрельбу на трех установках прицела. Закончив налет, он подождал докладов с пунктов СНД, быстро произвел необходимые графические операции на планшете, получил координаты центра группы разрывов, ввел небольшую корректуру и после десятиминутной паузы повторил налет, но уже на второй установке угломера.

Командир полка дал отбой. Потребовал планшет стреляющего, провел необходимые вычисления и вернул его начальнику штаба:

— Что ж, Панферов, все верно. Молодец! Надеюсь, эта батарея приказала долго жить...

Так оно и случилось: батарея больше не обнаруживала признаков жизни.

Начштаба чувствовал себя именинником. Похвала командира полка ценилась у нас очень высоко. Майор Колесов обладал глубокими познаниями в артиллерийском деле. Щ натуре, правда, он был несколько резковат. Но все знали, что отчитать он может только за дело. Зазря, просто так, — ни в коем случае!

Невысокого роста, коренастый, смуглолицый, Александр Алексеевич Колесов даже с виду был словно высечен из гранита. Предельно требовательный, он тем не менее всегда был готов прийти на помощь любому командиру, если тот [27] нуждался в ней, будь то командир дивизиона или командир батареи, взвода, орудия.

Во второй половине сентября 1941 года положение Ленинграда еще более осложнилось. Немецкие войска обошли город с юга и юго-востока, а финские — нависли со стороны Карельского перешейка и вышли к реке Свирь. Единственным путем для связи со страной оставалось Ладожское озеро и его юго-восточное побережье.

Тогда и появилось известное решение командования Ленинградского фронта: ударам войск 54-й армии с одной стороны и Невской оперативной группы — с другой в направлении Синявино деблокировать город Левина.

Это была трудная задача. Противник сильно укрепился. Перед его передним краем проходили проволочные заграждения в 2-3 кола, подступы к ним защищались многочисленными противотанковыми и противопехотными минными полями. Во всей тактической глубине его обороны было сооружено множество дотов и дзотов с бетонированным и бревенчатым перекрытием в 3-5 накатов.

К наступлению в первом эшелоне готовились три стрелковые дивизии 54-й армии. 3-й гвардейской генерала Н. А. Гагена, которую наш полк продолжал поддерживать, предстояло наступать в центре.

Накануне наступления я еще раз провел с командирами подразделений рекогносцировку местности, уточнил их задачи.

Весь день перед наступлением батареи вели пристрелку контурных точек и целей, а к вечеру подавили и уничтожили несколько хорошо оборудованных пулеметных гнезд на переднем крае обороны противника. Вое это походило на наши действия в предыдущие дни, и гитлеровцы не заметили подготовки артиллерии к крупному наступлению: как всегда — пристрелка, как всегда — огневые налеты.

А в нашем тылу шла напряженная работа. Службе артиллерийского снабжения доставалось больше всех. Ей предстояло обеспечить подразделения нужным количеством боеприпасов, что сделать было не так просто: дороги здесь оказались разбитыми, автомобильный парк изрядно износился.

Каждая наша батарея должна была подавить от трех до пяти целей, что предполагало ведение огня одновременно по нескольким из них. По уставным нормам, для обеспечения хотя бы одного прямого попадания в дзот полагалось [28] израсходовать от 20 до 40 снарядов, да на сопровождение и поддержку атаки стрелковых батальонов полагалось иметь не меньше половины боекомплекта, то же — для боя в глубине вражеской обороны.

И вот все готово. Сидя в траншеях, залитых болотной жижей, продрогшие, в отяжелевших от влаги и глины шинелях, мы с нетерпением ждали начала.

Команда на открытие огня поступила, когда уже совсем рассвело. Батареи дружно, методически начали уничтожать одну цель за другой. И полетели вверх бревна, раздробленные бетонированные плиты — все, что осталось от вражеских блиндажей, дотов и дзотов.

В течение первого дня было разрушено больше половины целей. Однако немцы, используя столбы высоковольтной линии, за ночь восстановили часть дзотов. Пришлось на второй день поработать с дополнительной нагрузкой.

В ночь перед наступлением всем было приказано отдыхать. Бодрствовали лишь по одному огневому расчету в каждой батарее: всю ночь вели беспокоящий методический огонь. Под утро батареи были приведены в полную боевую готовность и произвели несколько огневых налетов по артиллерийским и минометным батареям противника.

Но и немцы не дремали. Их артиллерия тоже проявляла активность. Лейтенанты Струтинский и Тюфякин засекли новую 105-миллиметровую батарею и сообщили ее точные координаты.

Я поручил подавить вражескую батарею лейтенанту Деркачу. Уже через четверть часа 9-я батарея переносом огня от действительного репера точно накрыла цель.

На рассвете 20 октября задрожала земля. Свиваясь в тяжелые стелющиеся облачка, пополз по болотным зарослям дым. Когда огненная лавина покатилась в глубину вражеской обороны, из леса выскочили ванта танки, за ними двинулись стрелковые цепи. Мы неотлучно сидели у стереотруб и следили за развитием атаки: тут ведь многое зависело и от того, насколько хорошо потрудились мы, артиллеристы.

Передний край противника пехота прошла безостановочно. Гул разрывов снарядов и глухие удары танковых пушек стали медленно удаляться на юго-запад. Мы свернули свой НП и тоже двинулись вперед. Достигнув рубежа, где у немцев было особенно много дзотов, я подбежал к одному из них, к тому, по которому вел огонь лично. Гут все было вспахано и исковеркано. Захотелось посмотреть, что же внутри. Забежав с тыльной стороны, прыгнул в траншею [29] и пошел к двери. Точнее, не пошел, а начал протискиваться между глыбами вывороченной земли. Только хотел просунуть голову в проем, как из темноты прогремел выстрел, потом второй. Первая пуля пробила воротник шинели. Находившийся со мной сержант Суслов бросил гранату. Бойцы вытащили из дзота уже мертвого фашистского офицера с вальтером в руке. Этот пистолет хранился у меня до конца войны, постоянно напоминая о том, что осторожность никому не вредит...

Следуя за танками, стрелковые батальоны упрямо пробивались к району огневых позиций вражеской артиллерии. Наши батареи успешно подавляли вновь оживавшие огневые точки, артиллерийские и минометные подразделения. Так, к примеру, произошло с батареей противника, обозначенной у нас на планшете как цель № 214. Только наши танки подошли к ней на дальность прямого выстрела, как ее пушки открыли стрельбу прямой наводкой. Сосредоточенный огонь всего дивизиона заставил вражескую батарею замолчать. Атака продолжалась...

В районе Рабочего поселка № 7 левофланговый батальон 425-го стрелкового полка попал под губительный огонь пулеметов из трех дзотов. Бойцы залегли, начали зарываться в землю. По дзотам тотчас же открыли огонь прямой наводкой полковые пушки и батареи лейтенантов Когана и Павлова. И здесь путь нашей пехоте был расчищен в считанные минуты.

Сопротивлялись гитлеровцы отчаянно. Они вводили в действие свежие подразделения, без конца контратаковали большими и малыми силами, упорно цеплялись за каждую хоть сколько-нибудь выгодную высотку. Но советские танкисты и пехотинцы упорно теснили врага к Синявино.

Личный состав дивизиона в ходе этой операции проявил не только настойчивость, большую работоспособность, но и профессиональное мастерство. Наши разведчики превзошли все ожидания командиров и политработников. Действуя в качестве передовых наблюдателей, они постоянно находились в наступающих цепях пехоты, корректировали огонь батарей. Командиры батарей шли вперед вместе с командирами стрелковых батальонов и рот, чтобы как можно оперативнее выполнять их заявки.

В полдень первого дня наступления лейтенант Деркач доложил о скоплении перед ручьем Глубокий по дороге в Синявино подразделений вражеской пехоты. Чуть левее в заросшей кустарником лощине стояло около десяти танков. [30]

— Веду огонь по мосту через ручей, — сообщил лейтенант. — Если разрушим его, гитлеровцам крышка...

Я немедленно перенацелил на лощину две другие батареи. Через несколько минут артиллеристы Когана и Павлова точно накрыли место вражеской танковой засады. В это время батарея лейтенанта Деркача разрушила мост прямым попаданием трех снарядов.

Несколько уцелевших вражеских машин попытались прорваться вброд, но безнадежно застряли и стали легкой добычей советских артиллеристов-противотанкистов. Контратака фашистской пехоты и танков так и не состоялась.

В этом бою смелость и находчивость проявил младший лейтенант В. Ф. Комаров, командир взвода управления 9-й батареи. Он двигался вместе с командиром поддерживаемого стрелкового батальона. Благодаря прекрасной ориентировке Комарова на местности и его умению точно определять координаты вражеских целей батарея за один день уничтожила два наблюдательных пункта, несколько пулеметов, полевое орудие, чем в немалой степени способствовала успешному выполнению батальоном трудной задачи на левом фланге наступающего стрелкового полка. Отважный офицер был представлен командованием полка к правительственной награде.

Разведчики сержант С. Суслов и красноармеец А. Галашвили, неразлучные боевые товарищи, своевременно обнаружили несколько огневых точек и дали точное целеуказание. Дивизион уничтожил два дзота, пулемет на открытой площадке. Залегшие было наши стрелковые роты вновь поднялись в атаку.

Суслов и Галашвили засекли и колонну вражеских мотоциклистов, двигавшуюся к перекрестку дорог в районе Рабочего поселка № 7. Цель с НП командира 9-й батареи не просматривалась. Тогда разведчики взяли управление огнем батареи на себя. По их командам она произвела налет по колонне, рассеяла ее, уничтожив более десяти мотоциклов с коляской вместе с их экипажами. Оба разведчика были представлены к правительственной награде.

Большую работу в дивизионе проводили политработники, партийные и комсомольские активисты. Возьмем, к примеру, политруков батарей. Все они — М. В. Трунов, А. К. Волжанский, И. И. Хребтов — постоянно находились среди бойцов на огневых позициях, знакомили воинов с успехами их товарищей на других участках, читали сводки Совинформбюро, делали все для того, чтобы боевой опыт лучших становился достоянием всех. Заботились политруки и о том, чтобы артиллеристов [31] вовремя накормили, чтобы снарядов было в достатке, чтобы раненым своевременно оказывалась медицинская помощь,

В то же время и Трунов, и Волжанский, и Хребтов были квалифицированными артиллеристами. Все трое в любой момент могли заменить командира, умело управлять огнем батареи и взвода. Приведу лишь один пример.

Младший политрук Волжанский, находясь на передовом НП под Гонтовой Липкой, заметил в небольшой роще в глубине обороны противника скопление вражеской пехоты. Роща находилась на расстоянии, недосягаемом для минометных подразделений стрелкового полка. Не ожидая, пока вернется командир взвода управления, которого в это время вызвали на НП поддерживаемого стрелкового батальона, Волжанский сам подготовил данные и передал их на позицию.

Со снарядами у нас тогда было очень туго, цель — неплановая, и командир батареи лейтенант Деркач обратился ко мне за разрешением израсходовать 20 выстрелов. Я дал «добро». Батарея произвела огневой налет по роще и нанесла немалый урон врагу.

Отважно дрались наши пехотинцы, испытывая неимоверные трудности при действиях на сильно пересеченной, то каменистой, то болотистой земле синявинской. Но, несмотря на их мужество и поддержку артиллерии, войска 54-й армии не смогли овладеть Синявино и соединиться с наступавшими им навстречу дивизиями Невской оперативной группы. Противник постоянно вводил резервы, чего мы, к сожалению, не могли делать.

28 октября 54-я армия перешла к активной обороне на достигнутых рубежах, ограничиваясь лишь местными атаками, чтобы сковать гитлеровцев, отвлечь часть их сил и средств на себя. Невская оперативная группа по-прежнему продолжала наступательные бои на синявинском направлении. Однако Синявинскую операцию нам пришлось все-таки прекратить в связи с начавшимся наступлением противника на Тихвин.

В новом качестве

В середине октября крупная группировка войск противника нанесла мощный удар на волховском направлении. Завязались ожесточенные бои на дальних подступах к городу Волхов, в результате которых обозначилась угроза тылам 54-й армии. Для усиления соединений, сражавшихся на волховском [49] направлении, приказом Военного совета фронта 3-я гвардейская стрелковая дивизия снималась со своего прежнего рубежа и перебрасывалась значительно севернее Синявино. Вместе с ней уходил и наш 881-й корпусной артиллерийский полк, но только без моего дивизиона.

— Вы остаетесь здесь и будете действовать самостоятельно, как отдельный армейский дивизион, — сказал мне командир полка майор Колесов.

Я подумал, что больше со своей родной частью мне не придется воевать. Так оно и вышло. Полк ушел, а мы остались. Теперь все нужно было решать самому, без оглядки на указания командира и штаба полка. Начальнику штаба дивизиона старшему лейтенанту Панферову я приказал немедленно связаться с начальником артиллерии 128-й стрелковой дивизии, в интересах которой нам предстояло теперь работать. Вскоре я и сам встретился с майором И. Г. Солодовниковым. Начальник артиллерии был еще совсем молодым командиром, но чувствовалось, что дело свое он знает хорошо. Майор приказал дивизиону оставаться на прежних позициях и продолжать разрушать дзоты, уничтожать огневые средства противника на переднем крае и в тактической глубине его обороны.

— Главное для вас — разведка и уничтожение артиллерийских и минометных батарей, — сказал Солодовников.

Кроме того, мы должны были остановить движение вражеских частей и подразделений по дорогам между Рабочими поселками № 4, 5, 7, Синявино и Гайтолово.

В течение нескольких дней огнем орудий дивизиона были подавлены две минометные батареи, разрушено пять блиндажей, три наблюдательных пункта, уничтожено немало пулеметных гнезд и более, ста пятидесяти гитлеровцев.

В это время я близко познакомился с майором И. Г. Солодовниковым. Иван Григорьевич производил впечатление неутомимого по натуре человека. Он постоянно находился в поисках наиболее эффективных способов организации боя подчиненных ему артиллерийских частей и подразделений. Несколько раз он лично управлял огнем всей дивизионной артиллерийской группы и показал незаурядные способности артиллериста.

Поучительным для меня, и моих подчиненных было его умение правильно организовать работу штаба артиллерии. Составленные под его руководством расчеты, схемы, таблицы огня и другие боевые документы отличались высокой культурой графического исполнения, точностью, аккуратностью. А это играло немаловажную роль в обеспечении [33] высокой эффективности боевых действий артиллерии. С подчиненными Иван Григорьевич держал себя просто, доверительно, хотя и не терпел фамильярности, а тем более панибратства. Разумная требовательность — одна из наиболее ярко выраженных черт его командирского характера. У нас с ним установились не только хорошие деловые, но и дружеские отношения.

31 октября майор Солодовников сообщил мне, что правофланговый 741-й стрелковый полк дивизии готовит разведку боем на подступах к поселку Липка. Дивизиону необходимо оказать этому полку огневую поддержку.

— Используйте Бугровский маяк и тригонометрическую вышку в деревне Назия для организации сопряженного наблюдения, — посоветовал Иван Григорьевич. — Свяжитесь с командиром 741-го полка, согласуйте с ним сигналы взаимодействия, особенно в период выхода подразделений из боя.

Правый фланг 128-й стрелковой дивизии упирался в Ладожское озеро, на берегу которого находился Бугровский маяк. Там мы вскоре и оборудовали свой основной НП. Маяк представлял собой фундаментальное инженерное сооружение из камня и бетона, напоминавшее по форме усеченный конус высотой около 40 метров. Толщина стен у основания достигала 2-2,5 метра. Внутри, снизу и до верхней площадки поднималась металлическая лестница.

Местность отсюда была видна как на ладони. Лучшего НП и желать нельзя. Разведчики немедленно подтянули к маяку связь, установили стереотрубы, развернули на небольшом столике рабочую карту, огневой планшет командира дивизиона. Началась обычная боевая работа.

Разведка боем стрелкового полка, о которой нас поставил в известность майор Солодовников, прошла удачно. Нам удалось не только поддержать пехотинцев, но и засечь многие огневые точки, не проявлявшие ранее никакой активности.

Немцы находились от маяка в двух-трех километрах. Вдали за озером виднелся занятый ими Шлиссельбург. Основная задача дивизиона заключалась теперь в том, чтобы во взаимодействии с артиллерией и стрелковыми полками дивизии не допустить прорыва противника вдоль озера к населенным пунктам Липки и Лаврово.

Гитлеровцы хорошо понимали, что на маяке есть наши наблюдатели, и пытались выбить нас оттуда огнем артиллерии и даже бомбежкой. Но ничего у них из этого не получилось. Снаряды и бомбы ложились рядом с маяком, не причиняя ему существенного вреда. [34]

Среди артиллерийских наблюдателей были отличные мастера своего дела, такие, как разведчики В. К. Курилов, В. И. Субботин и другие. Работая на пунктах сопряженного наблюдения, они с большой точностью засекали даже дальние огневые точки врага.

Однажды в первой декаде ноября к нам на маяк зашел капитан 3 ранга — представитель штаба Ладожской военной флотилии. Его интересовало, нет ли у нас целей, которые беспокоят пехоту, а мы их со своих позиций не можем достать.

Такие цели действительно были, и мы очень обрадовались неожиданной подмоге. Тут же сверили координаты вражеских батарей, засеченных моряками, с теми, которые разведали наши наблюдатели. Некоторые совпали, а некоторых у моряков не оказалось.

И вот с наступлением темноты к маяку незаметно приблизились два боевых корабля и открыли мощный огонь по артиллерийским батареям противника. От грохота корабельных орудий всем, кто находился на маяке, было лихо. Ведь это сооружение представляло собой отличный резонатор звука. Но мы терпели и радовались такой поддержке.

Корабли флотилии подходили к маяку несколько ночей подряд, и всегда после их огневых налетов наши наблюдатели устанавливали, что обработанные корабельной артиллерией вражеские батареи не возобновляли больше стрельбы.

Общая обстановка на Ленинградском фронте в середине ноября 1941 года вновь осложнилась.

В ходе Тихвинской оборонительной операции, в которой участвовали 54-я армия Ленинградского фронта, 4-я и 52-я отдельные армии, нашим войскам удалось нанести контрудары по противнику и перейти в наступление. Но на волховском направлении продолжалось наступление немцев. Тихвин к этому времени был уже занят врагом. Коммуникации 54-й армии, по которым производился подвоз продовольствия, боеприпасов и вооружения к действующим частям и соединениям, оказались перерезанными. Артиллерию поставили на голодный паек. Жесткий лимит на расход снарядов, установленный начальником артиллерии армии, сильно ограничивал наши возможности в выполнении заявок общевойсковых командиров. Предпочтение отдавалось лишь контрбатарейной борьбе.

15 ноября дивизион получил приказ передислоцироваться в район населенного пункта Бабаново и поступить в распоряжение командира 285-й стрелковой дивизии полковника В.А. Свиклина. Сплошной обороны здесь не было, и перемещение [35] такого большого хозяйства вызвало немало трудностей. Командир взвода управления дивизиона лейтенант Струтинский с группой разведчиков долго не могли отыскать командный пункт дивизии: на том месте, где он должен был находиться согласно полученному приказу, его не оказалось. Разведчики напоролись на немецкую засаду. Пришлось принять бой. Потеряв несколько человек убитыми, они с трудом выскочили из ловушки.

После долгих поисков штаб 285-й дивизии был наконец найден в полуразрушенном домике лесника, километрах в пяти от Бабаново. Полковник Свиклин встретил меня о большой радостью. Из его рассказа выяснилось, что положение стрелковых полков дивизии было тяжелым: сил для активных действий оставалось мало. Правда, у немцев их тоже было немного. Обе стороны все бросили под Тихвин, на главное направление развернувшихся боев. В полосе обороны дивизии сплошной оборонительной линии не было. Впереди располагались лишь небольшие по численности передовые заставы: отделение, максимум взвод.

— Ваша задача, — сказал в заключение беседы комдив, — занять огневые позиции восточное, не далее одного километра от моего командного пункта, выслать на передовые посты и заставы наблюдателей, вести разведку противника и беспокоящий огонь по его опорным пунктам, быть в готовности к круговой обороне.

Для артиллеристов тяжелого дивизиона эта обстановка была необычной. Но мои батарейцы в подавляющем большинстве приобрели уже достаточный боевой опыт, привыкли к условиям фронтовой жизни. Спокойно, по-деловому принялись они оборудовать огневые позиции для орудий, траншеи и стрелковые ячейки вокруг них. Командиры батарей и взводов управления составили боевые расчеты на случай ведения боя в окружении и приступили к подготовке огня по заданным целям.

В первый же день мы с комиссаром сходили на передний край. Он тянулся вдоль западной и юго-западной опушки леса, прикрывавшего деревню Бабаново. Стрелковые подразделения находились в окопах на расстоянии 200-300 метров друг от друга, причем левофланговые роты были выдвинуты далеко вперед по отношению к остальным подразделениям. Это диктовалось как условиями местности, так и характером обороны противника. Здесь комдив Свиклин держал усиленный стрелковый батальон, так как фланг, по существу, был открытым. [36]

В землянке командира батальона, куда мы зашли пополудни, находился командир взвода управления 8-й батареи лейтенант Н. В. Иванов — опытный, способный огневик. Он и его разведчики обеспечивали здесь круглосуточное наблюдение и готовы были вызвать огонь всех трех батарей. Несмотря на это, я распорядился направить в помощь лейтенанту еще двух разведчиков — сержантов В. Курилова и В. Субботина.

Так и потянулись дни нашей напряженной службы на новом месте. Снарядов было мало, а гитлеровцы, как на грех, стали проявлять все большую и большую активность. Несколько раз они пытались сбить боевое охранение и овладеть отдельными позициями стрелкового батальона, находившимися на выгодных в тактическом отношении высотках. Но всякий раз благодаря бдительности наблюдателей получали отпор и отступали, неся большие потери от пулеметного, минометного и артиллерийского огня.

Как-то глухой ноябрьской ночью лейтенант Иванов вызвал неподвижный заградительный огонь (НЗО) всех двенадцати орудий дивизиона по противнику, предпринявшему яростную атаку против левофланговой стрелковой роты. Когда было израсходовано около 60 снарядов, разведчик дал отбой. Из его доклада, подтвержденного и командиром стрелкового батальона, выяснилось, что более 300 фашистских автоматчиков пытались нанести удар во фланг и тыл батальона. Создалась угроза его окружения. Но попытка эта была своевременно пресечена. Гитлеровцы потеряли около 50 солдат и отступили.

За десять дней 8-я батарея только по данным, подготовленным лейтенантом Ивановым и его группой наблюдателей, уничтожила три дзота, около двух взводов гитлеровцев, один НП и несколько пулеметов на открытой позиции. Однако немцы тоже вели себя активно. В темное время суток они непрерывно освещали местность ракетами, открывали ружейно-пулеметный огонь по нашим заставам. Нередко боевые порядки дивизиона подвергались ожесточенным артиллерийским и минометным обстрелам. Во время одного из них погибло несколько наших разведчиков и огневиков, в том числе и отважный командир взвода управления 8-й батареи лейтенант Н. В. Иванов.

Как-то в начале декабря к нам приехал новый начальник штаба артиллерии 54-й армии полковник Н. Н. Жданов. Я хорошо знал его по артиллерийской академии, где он был одним из лучших преподавателей кафедры тактики. Поэтому и встретились мы с ним, как старые знакомые, Николай [87] Николаевич сообщил, что по инициативе начальника артиллерии армии генерала Г. Ф. Одинцова вновь формируется артиллерийский полк на базе Артиллерийских Краснознаменных курсов усовершенствования командного состава (АККУКС), куда должен влиться и наш дивизион.

Это известие очень обрадовало меня. Генерал Одинцов пользовался среди артиллеристов большим и заслуженным авторитетом. Все мы знали, что 11-12 июля 1941 года, когда 41-й механизированный корпус противника прорвался вдоль Ленинградского шоссе к Луге, возглавляемая Одинцовым артиллерийская группа остановила врага. В ее состав входил тогда и полк АККУКС. Он понес большие потери, как и полки, сформированные из курсантов и преподавателей 2-го и 3-го Ленинградских артиллерийских училищ. Быть в одной из этих прославленных частей нам представлялось очень почетным.

На следующий день, под вечер, командир стрелковой дивизии полковник Свиклин поставил меня в известность, что части дивизии отводятся в тыл на доукомплектование личным составом и вооружением, в то время как нашему дивизиону приказано остаться на месте, под носом у противника. Сочувственно глядя на меня, комдив посоветовал:

— Ты, дорогой, не падай духом. Думаю, что это ненадолго. В бой не ввязывайся, лучше отойди к деревне Бабаново, если, конечно, того потребует обстановка. Займи там круговую оборону и до подхода подкрепления удерживай деревню любой ценой...

Чтобы противник не застал нас врасплох, я приказал наблюдателям с телефонными аппаратами разместиться в окопах бывшего боевого охранения стрелковых подразделений. Наблюдателям же предстояло первыми встретить вражеских автоматчиков, если те попытаются просочиться в боевой порядок дивизиона.

По специальному графику, разработанному начальником штаба Панферовым (теперь уже капитаном), батареи вели беспокоящий огонь по наиболее важным целям и вероятным местам скопления вражеских тыловых подразделений, чтобы противник не заподозрил, что ваших сил на этом участке поубавилось. Уводя в тыл свою дивизию, полковник Свиклин оставил нам пулеметный взвод в составе шести расчетов. Их огонь тоже был тщательно спланирован. По моему указанию командир взвода расставил свои «максимы» на наиболее ответственных направлениях, с таким расчетом, чтобы в первую очередь надежно прикрыть фланги.

Ночь прошла без происшествий, хотя все мы были начеку, [38] в полной готовности встретить врага, откуда бы он ни появился. Но во второй половине следующего дня гитлеровцы, заподозрившие, видимо, что-то, вдруг зашевелились, начали то там, то тут атаковать мелкими группами, теснить наших наблюдателей. Пришлось отдать приказ на отход. К вечеру дивизион организованно оставил занимаемые позиции, отошел к деревне и занял круговую оборону.

Наступила вторая тревожная ночь. Гитлеровцы осмелели, стали действовать активнее. Их автоматчики подбирались к нам все ближе и ближе и наконец вышли на опушку леса в каких-нибудь 300-400 метрах от деревни, совсем рядом с позициями левофланговой батареи старшего лейтенанта В. И. Деркача.

Сначала немцев встретили пулеметным огнем. Но это не помогло. Короткими перебежками, укрываясь за заснеженными кочками, вражеские автоматчики стали подходить к позициям батареи. Тогда старший лейтенант Деркач дал команду огневому взводу лейтенанта А. Н. Ершова ударить по гитлеровцам прямой наводкой.

Слаженно действовали расчеты сержантов Мамонова и Новикова. Всего несколько выстрелов произвели они из своих гаубиц, и фашисты не выдержали, скрылись в лесу.

После небольшой паузы немецкие автоматчики попытались подобраться к нам снова. На этот раз опасность нависла над 8-й батареей старшего лейтенанта П. П. Павлова. Она была выдвинута почти к самой окраине деревни Бабаново и прикрывала центр боевого порядка дивизиона. На подступах к ее позициям стояли несколько изб, которые мешали вести огонь прямой наводкой. Бойцы и командиры орудийных расчетов изготовились к отражению атаки из личного оружия.

Немцы обошли деревню, подожгли крайние дома, и вокруг стало светло как днем. Гитлеровцам было видно все, что делалось у нас, а перед артиллеристами 8-й батареи встала непроглядная стена ночной темени.

Павлов доложил: есть раненые и убитые. Обстановка накалилась до предела. Наступили минуты тяжелых испытаний для воинов всего дивизиона. Нельзя было допустить, чтобы гитлеровцы овладели окопами 8-й батареи. В этом случае дивизион оказался бы расчлененным на две изолированные друг от друга части, и тогда нам пришлось бы отбиваться порознь, побатарейно и даже повзводно.

Всем, кто был на командном пункте дивизиона, я приказал приготовить личное оружие и гранаты, занять оборону в отрытых вокруг блиндажа ячейках. Начальник штаба развел бойцов и младших командиров топовычислительного взвода [39] лейтенанта Тюфякина и взвода управления во главе с лейтенантом Струтинским по указанным мною позициям в непосредственной близости от КП.

Политрук Горячев попросил разрешения добежать до батареи Павлова. Я согласился, но приказал Струтинскому выделить для его сопровождения группу разведчиков. Горячев взял автомат и вместе с разведчиками В. Куриловым, И. Сулеймановым, Т. Бовиным и В. Субботиным отправился в 8-ю батарею. Через несколько минут он уже звонил оттуда:

— Виктор Макарьевич, я на батарее. Немцы в ста шагах. Ведем наблюдение.

— Хорошо, действуйте по обстановке! Я поддержу пулеметным огнем, Деркач и Коган — артиллерийским.

Ведя огонь из карабинов и автоматов, бойцы и командиры 8-й батареи во главе с комиссаром Горячевым и комбатром Павловым отразили атаку гитлеровцев на позицию батареи. Их поддержали приданные «максимы» и ручные пулеметы. По лесу и ближним подступам к деревне прямой наводкой ударили гаубицы 7-й и 9-й батарей.

Группа артиллеристов во главе с политруком 8-й батареи Михаилом Труновым и командиром огневого взвода лейтенантом Григорием Дуденко в этом бою уничтожила из личного оружия и гранатами около 30 вражеских солдат.

Но гитлеровцы не успокоились. Они снова и снова пытались атаковать. Однако, встреченные организованным пулеметным огнем и меткими выстрелами в упор из гаубиц, фашисты откатились в исходное положение.

Бой у деревни Бабаново продолжался всю ночь и стих лишь к утру следующего дня. А когда совсем рассвело, разведчики доложили, что с тыла, со стороны переезда через железнодорожное полотно, в 1,5-2 километрах от деревни движется большая колонна пехоты. К нашей огромной радости, это была бригада морских пехотинцев. Узнав от меня обстановку, командир бригады тут же приказал атаковать противника и выбить его из леса.

После короткого артиллерийского и минометного налета моряки дружно поднялись в атаку, смяли гитлеровцев и вышли на рубеж, по которому ранее проходил передний край обороны частей 285-й стрелковой дивизии.

Комбриг передал мне письменный приказ штаба артиллерии армии: сосредоточить дивизион в другом месте, а самому прибыть за получением дальнейших указаний. Под вечер мы оставили свои позиции в Бабаново и в течение ночи, в пургу, совершили марш к новому месту сосредоточения. [40]

К тому времени враг под Тихвином был уже остановлен. Его вынудили перейти к обороне. Здесь мы уже присоединились к полку АККУКС, командиром которого стал ветеран части майор К. В. Волков, начальником штаба — майор С. С. Кравец, заместителем по снабжению — майор Г» А. Трушин, мой сослуживец по довоенному Острогожску. Мне, конечно, очень захотелось увидеть его.

Командир полка АККУКС сразу же покорил всех нас своей обходительностью и простотой. Невысокого роста, коренастый, подвижный, майор хорошо знал обстановку, людей. Как только закончилось представление, он подвел меня к столу, на котором была разложена карта, и ознакомил с положением сторон почти на всем рубеже, обороняемом 54-й армией.

Узнав, что у меня на каждое орудие имелось всего по три-четыре снаряда, командир полка уверенно сказал:

— Ничего, это — временно. Скоро наши будут в Тихвине.

С освобождением Тихвина положение 54-й армии должно было значительно улучшиться, так как начала бы действовать железная дорога на Волхов. А пока коммуникации наших войск оставались перерезанными в нескольких местах и сообщение с Большой землей могло осуществляться только по бездорожью, по лесным тропам.

Полк АККУКС занимал боевые порядки во втором эшелоне армии, но наблюдательные пункты находились в подразделениях первого эшелона. До подвоза боеприпасов артиллеристам предстояло вести разведку противника, наносить цели на карты и планшеты и одновременно заканчивать формирование полка как боевой единицы.

Встретиться с майором Трушиным в тот день мне так и не удалось. На следующий день, узнав о моем прибытии, он сам решил разыскать меня. Григорий Аверьянович приехал в штаб дивизиона под вечер, но меня там не застал. Узнав, что я пошел на один из передовых наблюдательных пунктов, он отправился на поиски. И попал в переделку. Гитлеровцам удалось проникнуть к самому наблюдательному пункту, куда заскочил Трушин. Они бросили в землянку несколько гранат и скрылись. Осколками убило телефониста, ранило командира взвода управления 7-й батареи и самого Трушина.

Пострадавших перевязала полковой врач, совсем еще молоденькая девушка. В полку ее все звали Лидочкой и очень любили за сердечность и доброту. У Григория Аверьяновича она извлекла из спины несколько мелких осколков. Как раз в тот момент, когда Лидочка удаляла последний, я и зашел в санчасть, Увидев меня, Григорий обрадовался. [41] Мы обнялись и пошли в мою землянку. Всю ночь напролет проговорили, вспоминая довоенную жизнь, друзей, товарищей по службе...

Командир полка оказался прав. 9 декабря наши войска выбили противника из Тихвина. Снабжение 54-й армии сразу же улучшилось. Начало поступать все необходимое: боеприпасы, горючее, продовольствие.

К 27 декабря вся территория от Киришей до линии железной дороги, идущей из Тихвина на Волхов, находилась в наших руках.

В течение января 1942 года полк АККУКС, как и вся 54-я армия, активных боевых действий не вел, а занимался в основном разведкой и боевой подготовкой.

На Волховском фронте наши войска продолжали вести наступательные бои в общем направлении на город Любань. Здесь в конце января обозначился даже некоторый успех, особенно на участке, где был введен 13-й кавалерийский корпус и отдельные соединения 2-й ударной армии. За несколько дней стрелковые части углубились в расположение противника на 70-75 километров, перерезав железную дорогу Ленинград — Новгород. После этого 2-я ударная армия была полностью введена в прорыв. С целью оказания помощи Волховскому фронту наша 54-я армия получила задачу ударом навстречу 2-й ударной ликвидировать любанско-чудовскую группировку противника и освободить Любань. Время затишья для нас миновало...

Местность в полосе действий армии была исключительно труднопроходимой. Заболоченные леса, не замерзающие даже в сильные морозы топи, бездорожье сильно затрудняли боевые действия войск, особенно артиллерии. В результате тяжелых и напряженных боев соединениям нашей армии к середине марта удалось продвинуться вперед всего на 20-25 километров. Для дальнейшего наступления сил уже не оставалось...

Последние дни под Ленинградом

В феврале 1942 года мне пришлось попрощаться со своими боевыми товарищами по дивизиону. Меня перевели в 21-й армейский пушечный артиллерийский полк на должность начальника штаба. Несколько позже я стал заместителем командира этого полка. На вооружении части были 152-миллиметровые гаубицы-пушки образца 1937 года. В полку имелась звукометрическая батарея, что значительно повышало эффективность контрбатарейной борьбы. Здесь [42] уже широко использовались данные оптической, топографической служб и даже авиаразведки, чего, к сожалению, не было у нас, в 881-м корпусном артиллерийском полку.

Командовал полком подполковник В. Н. Дубровин, стройный молодой офицер, окончивший перед войной Военную артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского. А вот комиссар полка полковой комиссар И. М. Аверин, призванный из запаса, был уже в летах. В военной выправке он, конечно, уступал нашему командиру, зато все остальные, необходимые комиссару качества были у него налицо.

Полк действовал в полосе 4-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал Н. А. Гаген. Штаб корпуса и наш командный пункт размещались в сосновом лесу в деревоземляных помещениях. Вкопаться в землю не было возможности: торфяное болото, прикрытое снегом, никогда не замерзало. Поэтому мы ставили два деревянных сруба один в другой, а пространство между ними засыпали землей. От прямого попадания снаряда или авиабомбы они не защищали, но осколки нам все же не были страшны.

В должности начальника штаба я освоился довольно быстро, и не последнюю роль в этом сыграл мой помощник капитан В. В. Зорин. Дело он знал отлично и относился к нему с чувством высокой ответственности. Благодаря его неутомимой энергии мы всегда имели под рукой данные, необходимые для эффективного воздействия на артиллерию и минометы противника. А это была основная задача полка.

Контрбатарейная борьба под Ленинградом и Волховом в те дни приобрела большое значение. Она требовала от артиллеристов глубоких знаний, высокого мастерства. Не зря артиллерию здесь стали называть огневым щитом Ленинграда.

Можно с уверенностью сказать, что общевойсковые соединения, несмотря на их малочисленность, прочно держали оборону под Волховом и Тихвином лишь благодаря умело спланированному и надежно обеспеченному взаимодействию с артиллерией. Мы денно и нощно заботились о том, чтобы предотвращать налеты вражеской артиллерии, держать ее в постоянном напряжении, умело и точно наносить огневые удары но ее позициям. Для достижения этой цели перед каждым орудийным расчетом, огневым взводом, батареей, дивизионом стояла задача: добиваться высокой точности стрельбы. Девизом и здесь было правило: «Не вижу — не стреляю!» И мы свято выполняли его, стараясь, чтобы каждый снаряд попадал в цель.

Однако того же старался добиться и противник. Ведь [43] он тоже располагал всеми видами инструментальной и авиационной разведки, батареями мощных полевых и даже крепостных орудий. Поэтому нередко между нами возникали настоящие огневые поединки. Это заставляло быть в постоянной боевой готовности. Мы, помнится, даже спали не раздеваясь, хотя жили в хорошо оборудованных блиндажах. Постоянная собранность, напряжение физических и моральных сил позволяли нам сразу же, как только батарея немцев открывала огонь, наносить по ней ответный удар поражающей силы.

Помнится, нам очень досаждала 150-миллиметровая пушечная батарея врага, разместившаяся где-то в районе синявинских торфоразработок. Достаточно было над нашими боевыми порядками появиться самолету-разведчику «Фокке-Вульфу-189», которого солдаты позже окрестили «рамой», как эта вражеская батарея тут же производила налет по нашей обороне, чаще всего по какой-нибудь артиллерийской или минометной позиции.

Долго мы охотились за этой вражеской батареей, но определить ее координаты никак не удавалось. Наконец все же батарею засекли полковые звукометристы лейтенанта А. Грезлова. Как выяснилось, она находилась в болоте. Выглядело это, конечно, неправдоподобно, но тем не менее все было именно так. После того как один из дивизионов полка произвел мощный огневой налет по указанному ему месту, батарея противника навсегда замолчала.

Приближалась весна. Мне присвоили очередное воинское звание подполковника и назначили заместителем командира полка по строевой части. В должность начальника штаба вступил В. В. Зорин, получивший звание майора.

В начале июня 1942 года 54-я армия была передана из Ленинградского фронта в Волховский. Но и там охота за артиллерийскими и минометными батареями противника для нас оставалась основной повседневной фронтовой работой.

В середине июля меня вызвали в штаб артиллерии армии и вручили предписание: вечером того же дня отправиться в Москву, в распоряжение Управления кадров артиллерии Красной Армии. Разрешили взять с собой моего верного помощника ординарца Андрея Шаповаленко.

На попутном газике добрались мы с Андреем до Волхова. Подъехав к его окраинам, ужаснулись: города не было. От него остались лишь бесформенные развалины. Ни одного уцелевшего здания!

На следующий день в товарном вагоне отправились в Вологду, а оттуда уже в пассажирском — в Москву. [44]