Новое направление
— Пойдем-ка, дорогой начштаба, прогуляемся, — предложил мне командир полка майор Василий Романович Орехов, как только полк сосредоточился после выгрузки из железнодорожного эшелона. — А заодно осмотрим местность да прикинем, где тут расположить полевые караулы.
Мы поднялись на высотку, находившуюся северо-западнее села Нижняя Ведуга. Перед нами простиралось поле, лишь местами изрезанное оврагами. И нигде ни лесочка, ни даже крохотной рощицы.
«Да, совсем не то, что было на Северо-Западном», — подумалось мне.
На Северо-Западном фронте наш 89-й гвардейский стрелковый полк долгие месяцы вел изнурительные бои, именовавшиеся в сообщениях Совинформбюро боями местного значения. Много трудностей, невзгод и лишений довелось перенести нам, сражаясь с врагом на рубежах, проходивших по лесам, болотам, берегам бесчисленных рек и речушек. Но гвардейцы выдержали все. И боевые действия в условиях лесисто-болотистой местности, справедливо причисленные к разряду наиболее сложных, стали для нас делом обычным.
А вот теперь, в конце апреля 1943 года, наш полк и вся 28-я гвардейская стрелковая дивизия, в состав которой он входил, были переброшены на курскую землю. Все непривычное поначалу кажется трудным, волнует, настораживает. И я при виде местности, свободно просматриваемой вплоть до горизонта, с тревогой подумал вслух:
— Где же тут укрыться войскам, как замаскировать их от вражеской авиации? [4]
— А зачем нам укрываться? — с задоринкой ответил мне Орехов. — Мы сюда прибыли не прятаться от врага, а громить его. Ты только погляди, сколько тут фашистской техники перемололи войска Воронежского фронта!
И верно. На широком поле, что открылось нашему взору, повсюду чернели сожженные танки, бронетранспортеры, автомашины, валялись искореженные орудия. Особенно впечатляюще выглядело кладбище вражеской техники на дороге, связывавшей Нижнюю Ведугу с Нижнедевицком. Там, как потом рассказали нам местные жители, отлично поработала наша авиация.
— Ну так что, начштаба? Нравится такой пейзаж? — спросил командир полка. — Да, тут воевать придется, брат ты мой, не так, как на Новгородщине. — И чуть помолчав, он уже потише добавил: — А уж если и потребуется нам укрываться, то только в окопах. Земля-матушка не подведет. Она нас кормит и поит. Она же и защитит. И еще надежнее, чем лес...
28-я гвардейская стрелковая дивизия вошла в состав 53-й армии Степного округа, вскоре преобразованного в Степной фронт. В первые дни после прибытия на новое место мы приводили технику в боевую готовность, оборудовали место расквартирования. Много сил и времени ушло также на сбор подбитой вражеской техники, на снятие минных полей.
1 мая, после митинга, посвященного празднику, в подразделениях приступили к занятиям по боевой подготовке. А вскоре подошло и пополнение. У командира полка, у всех офицеров штаба и политработников забот, и хлопот прибавилось. Пришлось, по сути дела, почти заново создавать подразделения — по новому штату гвардейских дивизий. Бойцы из пополнения горели желанием быстрее занять свое место в строю, но вот боевого опыта у них не было. И это обстоятельство нельзя было не учитывать при формировании рот и взводов. По приказу командира полка штаб укомплектовывал подразделения с таким расчетом, чтобы в каждом из них были и опытные воины, и молодые, еще не обстрелянные. Вместе с политработниками мы позаботились и о том, чтобы в каждой роте было столько коммунистов и комсомольцев, сколько требовалось для создания партийных и комсомольских [5] организаций. Такое комплектование подразделений обеспечивало их быстрое сколачивание, их высокий боевой Дух.
Произошли кое-какие перемещения и в командном составе. Командир 1-го батальона капитан Иван Андреевич Костенко стал заместителем командира полка. Его место занял старший лейтенант Владимир Антонович Шишковец. 3-й батальон возглавил капитан Михаил Алексеевич Жиделев. Командиром 2-го батальона оставался капитан Петр Зиновьевич Витюк.
Когда закончили укомплектование, все внимание переключили на боевую и политическую подготовку личного состава. Учились напряженно, настойчиво все — от рядового до командира полка. Этого требовал Народный комиссар обороны в своем первомайском приказе: «...главное сейчас состоит в том, чтобы вся Красная Армия изо дня в день совершенствовала свою боевую выучку, чтобы все командиры и бойцы Красной Армии изучили опыт войны, учились воевать так, как этого требует дело победы».
Да мы все и сами понимали: предстоящие бои потребуют от каждого из нас напряжения всех сил и, главное, ратного умения.
Потекли дни, до предела насыщенные учебой. Все с нетерпением ждали, когда же и нам прикажут занять место на передовой.
Но, увы, в середине мая нам лишь приказали выдвинуться ближе к Касторному и, не прекращая учебы, приступить к оборудованию оборонительного рубежа по восточным берегам реки Олым и небольшой речушки Вшивка.
После предварительной рекогносцировки полк одним переходом был выведен на новый рубеж. Работы нам прибавилось. Надо было уложиться в срок, предусмотренный для оборудования в инженерном отношении оборонительного рубежа, и выполнить программу боевой подготовки. Новые задачи потребовали изменений в тематике учебы. Если прежде мы отрабатывали преимущественно вопросы ведения наступательного боя, то теперь в расписаниях занятий появились и темы оборонительного. Большое внимание обращалось на то, чтобы помочь бойцам преодолеть танкобоязнь, научить их приемам борьбы с танками врага. Это диктовалось не только тем, что [6] в полк прибыло необстрелянное пополнение. Ведь все наши ветераны, даже и мы, офицеры-»северо-западники», не имели еще достаточного опыта борьбы с танками на открытой местности.
Прежде всего мы старались привить каждому красноармейцу веру в то, что вражеские танки не так уж и страшны, если умело с ними бороться. Поэтому личный состав стрелковых подразделений мы обучали стрельбе из противотанковых ружей, метанию противотанковых гранат и бутылок с горючей смесью, способам отсечения наступавшей за танками вражеской пехоты. Обучение старались сделать по возможности предметным. На полигон был доставлен трофейный танк. Бронебойщики и артиллеристы расстреливали его с разных направлений и дистанций. В эту, что называется, натуральную мишень бросали противотанковые гранаты и пехотинцы. Потом бойцы внимательно осматривали пробитые борта, броню, башню, разорванные траки.
Получили красноармейцы и выпущенные политорганами фронта и армии листовки и памятки, в которых были изображены немецкие танки, показаны их уязвимые места.
Хорошим средством воспитания у воинов стойкости явилась обкатка танками. Производилась она так: сначала Т-34 или СУ-76 утюжили пустые траншеи. Затем к этим траншеям подводили бойцов, и они сами убеждались в их прочности и надежности. Потом начиналось самое главное: гвардейцы занимали траншеи, через которые тут же проходили танки или самоходки.
Как-то на одно из таких занятий прибыл командир дивизии генерал-майор Георгий Иванович Чурмаев.
— Ну как, товарищи? Все знаете, как вести себя в траншее, когда над головой проходит танк? — спросил он у группы молодых бойцов, приготовившихся занять места в учебной траншее.
— Знаем...
— Что же недружно отвечаете? Или побаиваетесь?
— Да нет, не боимся. Но все же... Ведь танк — вон какая громадина! А земля-то мягкая, сыпучая. Всякое может случиться...
Вот так и выяснилась неприятная для нас деталь. Оказалось, что некоторые воины все же не верили, что танк не обрушит траншею, не завалит их. [7]
Собрав вокруг себя офицеров, Чурмаев с недовольной ноткой в голосе заметил:
— Есть еще у вас солдаты, которые трусят. Вы это поняли, товарищ Орехов?
— Да, конечно, — сказал Василий Романович. — Это дело, товарищ гвардии генерал, мы исправим... С новой группой я и замполит сами засядем в траншею.
— Что ж, правильно... И через это занятие вам надо пропустить всех офицеров.
После этого разговора у нас вошло в правило: красноармейцы всякий раз обкатывались танками вместе с командирами, политработниками.
Занятия, на которых главную роль играл личный пример офицеров, убеждали гвардейцев, что танк не страшен, если окоп глубоко отрыт и надежно укреплен. И сразу же после прохода танка они поднимались из траншеи, забрасывали его учебными гранатами или выструганными из дерева «бутылками».
Много учились и офицеры. Ведь им предстояло руководить боями на местности досель незнакомой — открытой, безлесной. С командованием полка и командирами батальонов занятия проходили при штабе дивизии. Там читались лекции о системе обороны, которую противник создал на Курской дуге, о методах наступления врага.
В достижении эффективности боевой учебы большую роль играла партийно-политическая работа, которая целеустремленно и плодотворно проводилась в полку. Она была направлена на воспитание у воинов высокой стойкости в обороне, стремительности в наступлении, готовности отдать все силы для достижения победы.
Незаметно промелькнул июнь. Уже давно покрылись зеленью брустверы окопов. А мы все еще находились на оборонительном рубеже под Касторным, во втором эшелоне 53-й армии. По отношению к Курской дуге это было в центре, между ее фасами. Не раз мы с Ореховым рассматривали извилистую линию фронта, выгнутую далеко на запад. Где же придется нам воевать? На каком направлении? На орловском или белгородском? Расстояние до передовых обоих направлений было почти одинаковым.
Зловещим казалось нам и затишье, уже много недель царившее на фронте. [8]
В первых числах июля командир дивизии генерал-майор Чурмаев собрал командный состав. На совещании присутствовал член Военного совета 53-й армии генерал-майор Петр Иванович Горохов. Он рассказал, что после поражения под Сталинградом Гитлер готовится к реваншу на Курской дуге. Это место ему кажется самым подходящим для создания ответного большого котла. Поэтому на северном и южном фасах Курской дуги враг сосредоточил огромные силы, которыми попытается одновременно нанести мощные удары по направлениям, сходящимся к Курску. Генерал Горохов призвал нас повысить бдительность, не допустить возможной высадки воздушных десантов, быть готовыми выполнить любой приказ Родины.
И вот 5 июля Совинформбюро сообщило: немецко-фашистские войска с севера и с юга Курской дуги перешли в наступление. Они ввели в бой крупные массы пехоты, танков, артиллерии, авиации. Ночью фашистская авиация бомбила Касторное. Несколько бомб разорвалось в расположении наших подразделений, занимавших оборону вблизи этого города.
С тревогой следили мы за развитием событий. Жадно слушали радио, читали и перечитывали опубликованные в газетах сводки. И хотя учеба в полку шла своим чередом, все мы в мыслях своих были там, где шли ожесточенные бои.
9 июля по приказу командующего 53-й армией генерал-лейтенанта И. М. Манагарова полк оставил свой, уже давно обжитый рубеж и форсированным маршем направился к переднему краю. Когда позади остались такие населенные пункты, как Гологузово, Мантурово, Криветское, Шляховская, Екатериновка, нам стало ясно: идем под Белгород!
Чем ближе подходили мы к линии фронта, тем строже контролировали график нашего движения представители штабов армии и фронта. Запомнился случай, когда уже где-то на подходе к Мантурово на дороге образовалась пробка и полк остановился. В это время сюда подъехал командующий Степным фронтом генерал-полковник И. С. Конев. Был он чем-то озабочен, строг. Выяснив причину задержки, быстро навел порядок на пути движения. [9]
Всякий раз во время остановки подразделения полка занимали оборону. 12 июля развернулись по реке Сейм на рубеже Екатериновка, Девятигорье. Но уже ночью ушли и отсюда в район Богдановка, Гололюбовка, Тереховка (28 км юго-западнее г. Тим). И уже там получили приказ: быть готовыми к участию в контрударе в направлении хутор Каменский, Шумаково, Старо-Лещин, Субботино.
Но вот сводки Совинформбюро принесли радостные вести. Брянский и Западный фронты 12 июля перешли в наступление. А 15-го услышали мы сообщение о переходе в контрнаступление и войск Центрального фронта, оборонявшихся южнее Орла.
Вскоре гитлеровское командование начало отводить свои войска и на южном фасе выступа. Соединения Воронежского фронта перешли к преследованию врага.
В этот день 28-я гвардейская стрелковая дивизия по приказу командующего 53-й армией была переброшена в новый район. К 10 часам 17 июля она заняла оборону по рубежу западные скаты высоты 259,9, западная окраина Плющины, западные скаты высоты 261,1 с задачей прочно его удерживать. Но у войск, действовавших впереди нас и отражавших натиск врага, еще хватало и своих сил.
24 июля Советское информбюро сообщило о том, что благодаря успешным действиям наших войск окончательно ликвидировано наступление немецко-фашистских войск из районов южнее Орла и севернее Белгорода. Это означало, что гитлеровские войска из группы армий «Центр» и «Юг», рвавшиеся к Курску, перемолоты, их резервы истощены. А у нас в ближайшем тылу стояли еще не задействованные общевойсковые и танковые армии, механизированные корпуса, готовые к переходу в контрнаступление.
В конце июля началась подготовка Белгородско-Харьковской наступательной операции войск Воронежского и Степного фронтов.
К этому времени 28-я гвардейская стрелковая дивизия, не участвовавшая в боях, в полном составе все еще занимала оборону. Вскоре, помнится 29 июля, она сосредоточилась в районе балки с лесом, что в двух километрах севернее Смородино, с новой задачей — готовиться к наступлению. [10]
День пошел на убыль. Жара спала. Проверив, как несет службу боевое охранение, выставленное от полка на северо-западной окраине Смородино, я вместе со своим помощником по оперативной части капитаном Н. Е. Сириком возвратился в штаб полка. Там, в наскоро вырытой землянке, ощутил приятную прохладу. Хотелось сбросить с себя и пропитанную потом гимнастерку, и запыленные сапоги, растянуться на земляном уступе-лежаке.
Но желанию этому не суждено было осуществиться. Дежурный телефонист сообщил: вызывает командир полка. Когда я вошел в блиндаж, Орехов, склонившись над столом, о чем-то оживленно разговаривал с замполитом А. Д. Синягиным и И. А. Костенко.
— Вот и хорошо. Теперь все в сборе, — сказал Василий Романович, увидев меня. — Присаживайся поближе. Надо кое-что обсудить. Я только что от командира дивизии. Получил предварительное распоряжение на подготовку наступления.
— Начинаем? — обрадовался я. — Когда?
— Приказ поступит в ближайшие дни. А точного времени не указали. Да вряд ли знает его и сам Чурмаев. Он сообщил только ориентировочный рубеж, на котором мы должны занять исходное положение. Это вот здесь, — показал Орехов остро отточенным концом карандаша на карте, разложенной на столе. — Немного севернее Редин и далее — на юго-запад.
И это еще не все, — продолжал Василий Романович. — Завтра комдив с одним из наших батальонов проводит тактическое учение. Тема «Прорыв укрепленного рубежа противника усиленным стрелковым батальоном». На занятия приглашаются командиры и начальники штабов полков, командиры батальонов, начальники родов войск и служб всей дивизии.
— Василий Романович, — обратился я к Орехову, — а задание на разработку учения в дивизии вам не выдали?
— Нет, никакого задания я не получил. Да ведь всю документацию на учение, очевидно, уже разработали в штабе дивизии. Занятие-то показное. И проводит его сам Чурмаев. Нам же необходимо выбрать батальон, подготовить его к учению. Кроме того, мы должны изучить исходные данные, которые получим из штадива... Так какой же батальон выделим для учения? [11]
— Я бы предложил первый, — сказал Костенко. — Комбат Шишковец на учениях всегда показывал хорошие результаты.
— Добро, — заключил Орехов. — Шишковец — офицер грамотный!
Вечером из штаба дивизии поступило распоряжение о выводе батальона и средств усиления в район занятий. Весь вечер и вся ночь прошли в напряженном труде. Учение, начавшееся утром, прошло по плану. Разбор его состоялся там же, на местности. Генерал Чурмаев отметил, что батальон задачу выполнил. Старший лейтенант Шишковец показал тактическую грамотность, а его бойцы действовали умело, сноровисто, решительно. Комдив предложил командиру полка сделать разбор с рядовым и сержантским составом батальона поротно. На разборе отметить и поощрить отличившихся.
В заключение генерал приказал провести с каждой стрелковой ротой занятие на тему «Наступление усиленной стрелковой роты на укрепленную оборону противника». Сообщил он и о том, что завтра на этом учебном поле будет проведено такое же занятие с одним из батальонов 92-го гвардейского стрелкового полка.
— А с батальоном моего полка когда будет проведено учение? — спросил командир 86-го полка подполковник Хрюкин.
— Будет время — проведем занятие и с вашим батальоном, — ответил Чурмаев.
Когда все присутствующие на учении разъехались по своим частям, Костенко, Синягин и я подошли к Орехову. Улыбаясь, Василий Романович предложил пройти с ним в батальон. По пути произошел такой разговор.
— Вот так-то, дорогие мои помощники! — возбужденно сказал Орехов, потирая руки. — Наступать-то мы будем в первом эшелоне и на главном направлении дивизии.
— Это комдив сказал?
— Нет, он-то ничего не говорил. Но и без этого видно все как на ладони... Времени в обрез: первое учение с нашим батальоном, второе — с батальоном девяносто второго, ну а с батальоном восемьдесят шестого — «если будет время». Разве вывод тут не ясен? В первом эшелоне — наш восемьдесят девятый и девяносто второй, во втором — восемьдесят шестой. [12]
— Логично, но все может оказаться по-иному, — усомнился Костенко.
— Если оправдаются ваши, Василий Романович, прогнозы — было бы здорово, — заметил Синягин.
— Оправдаются! Ведь комдив в наш полк верит крепко. Он же и сам им командовал, считает своим. Да и учением остался доволен.
— Василий Романович, — обратился Костенко к Орехову, — а не забыли вы поговорку: «с кого больше спрашивается...»?
— Нет, не забыл! Если нам доверят главное дело, все силы приложу, чтобы его оправдать. Того же и с вас потребую...
Мы обещали Орехову сделать все, что от нас зависит.
Вечер 31 июля врезался в память мою навсегда. Около двадцати часов в штаб полка был доставлен срочный пакет. Я немедленно отнес его командиру, который сидел в блиндаже вместе с Синягиным и Костенко. В пакете оказалось предварительное боевое распоряжение, которым предписывалось создать в полку ударный отряд в составе усиленного стрелкового батальона и сообщалась ориентировочно предстоящая боевая задача. Согласно распоряжению 89-й гвардейский стрелковый полк должен был, «наступая на правом фланге в первом эшелоне дивизии, прорвать оборону противника на участке: cap., что 600 м южнее Грушинский, опушка леса, 2 км юго-восточнее Грушинский, уничтожить врага на безымянных высотах восточнее Редин и овладеть рубежом северная опушка леса, что южнее Редин, северная окраина колхоза «Смело к труду». С этого рубежа полк должен развивать наступление в направлении северо-западной окраины Ерика. Для выполнения боевой задачи полку придавались 148-й отдельный танковый полк (17 Т-34), батарея 33-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона, 61-й гвардейский артиллерийский полк дивизии (без 2-го дивизиона), две батареи 120-мм минометов 220-го минометного полка. На поддержку полку выделялся 1426-й легкий артиллерийский полк. В распоряжении указывались также и краткие сведения о противнике, и боевая задача дивизии.
После того как этот документ был нами изучен, а его [13] положения нанесены на рабочую карту, Орехов задумался. В блиндаже наступила тишина. И показалась она нам весьма долгой. Но вот Василий Романович разгладил карту и, все еще не отрывая от нее взгляда, сказал:
— Задачу нам доверили нелегкую. Вернее сказать, наитруднейшую...
Как бы размышляя вслух, Василий Романович напомнил, что после провала своего июльского наступления гитлеровцы закрепились на старых позициях, которые укрепляли с самой весны. Их глубоко эшелонированная оборона обильно насыщена дотами и дзотами. Все узлы сопротивления имеют огневую связь, а сами огневые точки соединены ходами сообщения. Передний край прикрыт проволочным заграждением и минными полями.
— Да и сил-то у противника еще предостаточно, — добавил Орехов. — Я лично наиболее слабым местом у противника считаю промежуток между опорными пунктами перед нашим правым флангом. Однако, судя по схеме обороны, за этим промежутком в глубине расположены полковые резервы. Их тоже необходимо учитывать...
— Резервы — это контратаки! — добавил Костенко.
— Об этом и разговор. Ну а теперь посмотрим, что же получается с нашими частями, — продолжал Орехов. — Дивизия прорывает оборону на фронте до трех километров. Ее боевой порядок строится в два эшелона: в первом — наш и девяносто второй, во втором — восемьдесят шестой полк. Главный удар дивизия наносит правым флангом. Это как раз на нашем направлении. Участок прорыва нашего полка — до тысячи двухсот метров. Он уже, чем соседа слева. Приданные артиллерийско-минометные средства распределены примерно поровну. Но нам выделен еще и танковый полк...
Значит, от выполнения боевой задачи нашим полком будет зависеть успех всей дивизии. Надо сделать так, Александр Дмитриевич, — обратился он к замполиту, — чтобы это хорошо усвоили все командиры и политработники, коммунисты и комсомольцы, чтобы это дошло до сознания каждого бойца.
— Понятно, Василий Романович, — ответил Синягин.
— Какие еще выводы мы должны сделать? — спросил командир полка.
— Наметить направление главного удара и определить вариант построения боевого порядка, — сказал я. [14]
— Ну что ж, можно предварительно определить и это, — согласился Орехов. — Исходя из замысла командира дивизии, построения обороны противника и условий местности главный удар нам следует наносить на правом фланге.
— Да, пожалуй, это будет наиболее целесообразно, — согласился с Ореховым Костенко.
— На этом и остановимся. Окончательное решение приму на рекогносцировке. Вот с боевым порядком будет сложнее. Уж больно узкая дана нам полоса наступления. Здесь успешно может действовать только один батальон. Придется, видно, боевой порядок полка строить в три эшелона...
— Не ослабим ли мы силу первого удара? — засомневался Синягин.
— Думаю, что нет. Оборона врага будет подавлена. Ну, а при необходимости введем в бой еще один батальон. Так какой же батальон выделим в первый эшелон?
— Первый, конечно, — сказал Костенко. — Комбата Шишковца хорошо знаю еще по тому времени, когда он был моим заместителем. Уверен, что с задачей справится.
У меня на этот счет были другие соображения. Я согласился с оценкой способностей Шишковца, но в первый эшелон предложил выделить 3-й батальон капитана Михаила Алексеевича Жиделева. Я считал, что атаковать вражеские позиции с исходного положения всегда легче, чем вступать в бой уже в ходе наступления. При первой атаке огонь и маневр рассчитываются заранее. Для достижения успеха здесь от командира батальона в первую очередь требуются такие качества, как решительность, смелость и напористость. Этими качествами Жиделев обладал сполна. Совсем иное дело, когда батальон вводится в бой из второго или третьего эшелона, когда обстановка может оказаться не столь ясной, как при первой атаке. Тут уж от комбата потребуется кроме решительности и смелости еще и оперативность в принятии решения, проявление инициативы и твердости в руководстве подразделениями. Этих качеств Жиделеву порой недоставало. Зато ими обладали Шишковец и его командиры рот — ветераны полка с богатым боевым опытом. Хорошими командирскими качествами отличался и командир 2-го батальона капитан Витюк, однако о нем почему-то речь не шла. [15]
Командир полка согласился с моими доводами и решил в первый эшелон назначить 3-й батальон.
Заканчивая наше совещание, Орехов поручил Костенко оказать Жиделеву помощь в подготовке батальона к бою. Мне же он приказал составить план рекогносцировки, связаться со сменяемым полком 252-й стрелковой дивизии, получить там сведения о противнике, а также характеристику оборудованных в инженерном отношении позиций для размещения подразделений в исходном районе. Кроме того, я должен был подготовить необходимые справочные материалы о состоянии полка и проект решения на наступление.
Возвратившись к себе в блиндаж, я собрал своих помощников, проинформировал их о предстоящей боевой задаче и предварительном решении командира полка. Работа в штабе закипела.
Рано утром 2 августа майор Орехов и я на конях выехали на рекогносцировку, проводившуюся командиром дивизии. С нами поехали еще четверо — начальник артиллерии полка Г. В. Декань, начальник инженерной службы П. Ф. Рогалевич и мои помощники Н. Е. Сирик и Л. М. Баранов.
Погода стояла ясная. В лощинах на траве еще блестели хрусталики росы. Повсюду пестрели цветы, золотом отливали колосья неубранного хлеба. И вокруг царила такая тишина, что совсем не верилось в близость переднего края. Кони шли крупным шагом. Орехов и я ехали стремя в стремя впереди остальных. За разговорами не заметили, как оказались в небольшом лесочке и вскоре выехали на его опушку, вблизи которой находилась высотка. Это и было то место на правом фланге полосы наступления дивизии, откуда генерал Чурмаев собирался начать свою работу.
Вскоре с группой офицеров прибыл и сам комдив. Невысокого роста, плотный, Чурмаев быстрым шагом подошел к нам. Приняв доклад от Орехова, крепко пожал нам руки. Затем своим густым баском коротко сказал:
— Начнем, товарищи. Орехов, докладывайте...
Василий Романович развернул рабочую карту и, сняв с руки компас, сориентировал ее с местностью, взглянул еще раз в сторону противника и начал докладывать: [16]
— Мы находимся на юго-западных скатах безымянной высоты в шестистах метрах к востоку от Грушинского. Передний край обороны противника проходит в одном километре к югу от нас, вдоль проселочной дороги, идущей из Вислое на Редин...
Далее Орехов сообщил о том, что в полосе наступления полка по переднему краю и в ближайшей глубине обороны врага обнаружены 13 огневых точек, три из которых размещены в железобетонных сооружениях. Кроме того, выявлены две батареи минометов и батарея противотанковых орудий. Он уточнил также и расположение опорного пункта противника, показал, где предположительно находятся его батальонные и полковые резервы.
Доложив об обороне противника, Орехов перешел к изучению района исходного положения. Он уточнил на местности, где проходит разграничительная линия полка и дивизии, наметил исходное положение батальонов, огневые позиции артиллерии и минометов, командный и наблюдательный пункты. В конце доклада командир полка сформулировал свое решение. Он сообщил, что главный удар наносит на правом фланге, а боевой порядок строит в три эшелона с выделением в резерв двух рот автоматчиков.
Комдив слушал Орехова внимательно, даже настороженно. Не один раз вскидывал к глазам бинокль, осматривая местность, сверяя ее с картой.
— Ну что ж, командир полка, — пробасил Чурмаев, — в целом обстановку изучил неплохо, да и решение тоже уже продумал...
Решив вопросы, намеченные в этой точке, мы отправились за комдивом на вторую точку, которая находилась на стыке нашего и 92-го полка. Не успели мы отойти и десятка метров, как послышался вой снаряда. И тут же чуть в стороне от того места, где мы только что стояли, вздыбился разрыт Затем почти одновременно разорвалось еще несколько снарядов. Мы мгновенно залегли. Нас обсыпало комьями земли. Осколки со свистом рассекали воздух, заставляя все плотнее прижиматься к земле. Когда все затихло, первым поднялся Чурмаев.
— Все ли целы? — спросил он.
Нам повезло. Серьезно никто не пострадал. У меня маленькими осколками порвало левый рукав гимнастерки и поцарапало руку. Легко ранило в бедро и Орехова. [17]
Здесь же, на месте, оказали нам медицинскую помощь, и мы продолжили рекогносцировку.
На второй рабочей точке командир дивизии уточнил разграничительную линию, дал указания по взаимодействию между полками при овладении узлом обороны противника: колхоз «Смело к труду», Гонки, Ерик. Здесь же было утверждено решение майора Орехова. Затем командир дивизии разрешил дальше его не сопровождать, приказав явиться к 12 часам на безымянную высоту юго-восточнее Смородино.
Оставшееся в нашем распоряжении время — около полутора часов — ушло на изучение путей подхода к исходному району. К 12 часам Орехов и я прибыли на наблюдательный пункт командира дивизии. Там Чурмаев объявил свой устный боевой приказ, организовал взаимодействие, дал указание по боевому обеспечению. Многие положения боевого приказа нам были уже известны из предварительного распоряжения. Дополнительно мы узнали о том, до какого рубежа нас будут сопровождать приданные средства усиления, когда к нам прибывают их командиры. С сожалением мы узнали, что танковый полк к нам прибудет только в ночь на 3 августа. Узнали мы о методе ведения артиллерийского и авиационного наступления, о возможных вариантах отражения контратак противника, о рубежах и порядке ввода в сражение 1-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта М. Д. Соломатина, о сигналах вызова, прекращения и переноса огня артиллерии и ударов авиации.
С большим удовлетворением восприняли мы сообщение о том, что 28-я гвардейская стрелковая дивизия будет действовать на направлении главного удара 53-й армии, а сама армия — на главном направлении фронта.
На полковой наблюдательный пункт мы возвратились в хорошем настроении. Помнится, Орехов тогда сказал:
— Вот, дорогой мой начштаба, как дело-то развивается. Выходит, что наш полк, прорывая оборону противника на направлении главного удара дивизии, будет на острие удара целого фронта? А силища-то какая дивизии придана! Дивизион артиллерии большой мощности, тяжелая гаубичная бригада, минометный полк, пушечно-артиллерийский полк, два полка истребительно-противотанковой артиллерии, танковый полк. А сколько еще артиллерии, минометов и авиации будет действовать в полосе дивизии [18] из армейских и фронтовых средств! Еще никогда не имели мы такого усиления.
Я радовался вместе с Василием Романовичем.
Итак, командир дивизии устный боевой приказ на наступление отдал. После этого в подчиненных частях должна была начаться основная работа по организации боя.
Однако, как читатель, должно быть, уже сам заметил, в нашем полку, да и в других частях, работа во организации наступления началась еще раньше. Но, несмотря на то что обстановка нам была ясна, а принятое решение утверждено, командир полка продолжал осмысливать боевую задачу, изыскивать наилучшие варианты ее выполнения.
Вскоре отправились в лесок, вблизи которого готовился наш НП. Перед тем как отдать боевой приказ, Орехов с группой нужных ему командиров скрытно выдвинулся на наблюдательный пункт, еще раз уяснил задачу, оценил обстановку, выслушал соображения начальника разведки полка старшего лейтенанта Баранова и некоторых начальников служб.
Было предоставлено слово и мне. Я обратил внимание Орехова на то обстоятельство, что при намеченном ранее варианте расположения подразделений в исходном районе произойдет большая скученность войск: на 1,5–2 кв. км будет сосредоточено более тысячи человек личного состава только нашего полка, и предложил батальон третьего эшелона на один километр оттянуть в глубину исходного положения полка.
Василий Романович, посмотрев на карту, согласился с этим. Однако заметил, что такая плотность войск наблюдается не только в полках, но и во всех дивизиях первого эшелона. И это потому, что мы готовимся не обороняться, а наступать. Инициатива в нанесении удара, следовательно, будет на нашей стороне. Нам же необходимо принять все меры к укрытию людей и техники, строго соблюдать маскировку. От этого будет зависеть и целостность наших сил, и внезапность удара.
В 16 часов, вызвав командиров батальонов на наблюдательный пункт, командир полка отдал устный боевой приказ, организовал взаимодействие, дал указания по боевому, материальному обеспечению. К вечеру мы все возвратились в район сосредоточения полка. [19]
Теперь, когда основные организационные дела завершены, мы провели партийное собрание штаба. В своем кратком докладе я рассказан о боевой задаче полка, особо подчеркнув, что нам доверено действовать на главном направлении наступления дивизии, прорывать сильную оборону врага.
Доклад вызвал оживленные прения. Выступления Рогалевича, Сирика, Кривопола, Личагина, Синягина и других товарищей были деловыми, самокритичными. В их словах чувствовались и высокий настрой, и забота о том, как лучше выполнить боевую задачу.
Выступил на этом собрании и командир полка. Он призвал коммунистов еще глубже проникнуться чувством партийной ответственности за выполнение своих обязанностей, поставил перед ними конкретные задачи: непрерывно вести разведку, своевременно собирать сведения о положении своих войск и доводить до них задачи, поддерживать непрерывную связь, систематически контролировать подачу в подразделения боеприпасов и других материальных средств, необходимых для боя.
После собрания майор Орехов пригласил к себе своих заместителей.
— Партийное собрание прошло активно, — сказал нам Василий Романович. — Чувствуется, что настроение у людей боевое. Но сделано еще не все. Теперь, Александр Дмитриевич, — обратился он к замполиту, — надо провести митинги в подразделениях. Пусть выступят ветераны, пусть они расскажут, как громили фашистов в минувших боях. Работу эту начните в третьем батальоне. Ему ведь уже в полночь предстоит выдвижение в исходный район.
Орехов дал также указание Костенко и мне. На Ивана Андреевича он возложил руководство 3-м батальоном и подразделениями средств усиления при выдвижении их в исходный район и смене частей 252-й стрелковой дивизии. Мне же командир полка приказал выделить в помощь ему офицера штаба, установить наблюдение за противником, организовать связь с батальоном, подготовить проект боевого донесения о занятии передовым батальоном указанного ему рубежа.
На рассвете 2 августа капитан Сирик доложил мне по телефону о том, что батальон Жиделева произвел смену [20] обороняющихся и приступил непосредственно к подготовке атаки. Об этом я тут же доложил Орехову. Вскоре Василий Романович ушел в батальон.
В этот день я решил с утра побывать в подчиненных мне штабных подразделениях — во взводе пешей разведки и роте связи, проверить их готовность, поговорить с людьми.
Разведчики располагались неподалеку от штаба в неглубоком овражке, поросшем мелким кустарником. Командира взвода младшего лейтенанта К. Ф. Цветкова я встретил у первой землянки, врытой в скат оврага. Константин Федорович, уроженец Ивановской области, был молод. Среднего роста, энергичный, с тонкими чертами лица, живыми карими глазами, он производил впечатление человека смекалистого, находчивого. Так оно и было в действительности. И еще Цветков отличался опрятностью, всегда был собран, подтянут. Но вот сейчас Константин Федорович предстал передо мной в помятой, грязной гимнастерке, без ремня и с расстегнутым, не первой свежести воротничком. Глаза его были воспалены.
Застав его в таком непривычном виде, я сразу подумал, что ночь, проведенная им на передовой, была на редкость тяжелой. Однако строго спросил:
— Что за вид у вас, Цветков?
— Виноват, товарищ гвардии капитан! Только что возвратился с «передка»: там вместе с начальником разведки полка старшим лейтенантом Барановым организовывали службу наблюдения. Местами пришлось передвигаться по-пластунски... Оттого малость поизмялись и измазались. А сейчас как раз собирался привести себя в порядок... — ответил он.
— Ясно. Докладывайте, что нового о противнике удалось узнать?
— Немногое, товарищ гвардии капитан, — с сожалением сказал Цветков. — Фашисты вели себя смирно, активности особой не проявляли. Постреливают из автоматов, пулеметов да минометов. В нашем батальоне имеются раненые. А в девяносто втором полку есть и убитые. Погиб командир второго батальона капитан Грачев.
— Огневые точки засекли?
— А как же! Разрешите показать на карте?
Младший лейтенант вынес из землянки полевую сумку, достал топографическую карту и показал на ней места [21] расположения пулеметов, из которых гитлеровцы ночью вели огонь. Его данные я сличил по своей карте с теми огневыми точками противника, которые нам были известны ранее. Они совпадали. «Так, если новых огневых точек не обнаружено, — подумал я, — значит, части вражеские перед нами прежние».
— А были ли отмечены какие-либо особенности в режиме ведения огня?
— Нет. Разве только в этом месте. — Цветков указал на две пулеметные точки, расположенные по скатам лощины, пересекавшей передний край обороны врага в километре к востоку от деревни Редин. — У этих вот двух пулеметов, когда они стреляли одновременно, огневые трассы перекрещивались. Создается впечатление, что перекрестным огнем прикрывается стык двух опорных пунктов. Только вот не могу утверждать, между какими подразделениями: ротами или батальонами. «Языка» бы достать. Тогда бы все прояснилось.
— За «языком» сейчас ходить нельзя. Вести активную разведку нам, вновь прибывшим на этот участок, запрещено, — ответил я. — А вот деталь вы подметили существенную. Нами здесь предполагался стык между батальонами триста тридцать первого пехотного полка сто шестьдесят седьмой пехотной дивизии. Ваши сведения подтверждают это. Ну а как спланировали разведку в ходе наступления?
Цветков еще шире развернул гармошку карты, немного подумал и, указывая карандашом на разграничительную линию полосы наступления полка, сказал:
— Разведку будем вести двумя группами на флангах полка. Особое внимание, как мне приказал старший лейтенант Баранов, будем уделять правому флангу — стыку с соседней дивизией. Здесь будет действовать отделение старшего сержанта Игнатенко. Слева пошлем отделение старшего сержанта Медведева. Он тоже опытный разведчик. Отделение сержанта Соколова будет находиться в резерве. Основными задачами считаем: захват пленных и наблюдение за выдвижением резервов врага, особенно с направлений — южная опушка леса Журавлиный, хутор Гремучий.
Мне понравился доклад Цветкова. Из дальнейшей беседы с ним, а также с разведчиками И. Я. Игнатенко, А. М. Соколовым, П. П. Ковалевым и другими стало ясно, [22] что во взводе делается все для успешного выполнения боевой задачи. Посоветовав разведчикам хорошенько отдохнуть, я отправился к связистам.
Рота связи размещалась в этой же балочке, но подальше от штаба.
Разбившись на небольшие группы, связисты над чем-то колдовали. Командира их роты старшего лейтенанта А. А. Лазарчука я нашел в одной из таких групп. С ним был и начальник связи полка капитан И. П. Ожередов. Я попросил доложить о делах в роте, о настроении связистов.
— Дела идут нормально, настроение у людей хорошее, — сказал Алексей Андроникович. — Во взводах завершают проверку исправности телефонных аппаратов, ремонт и прозвонку полевого кабеля. Все радиостанции находятся в исправности и отградуированы. К полудню вся материальная часть будет подготовлена полностью.
В группе, у которой мы остановились, связисты проверяли исправность изолирующей оплетки проводов и прочность соединения на его сростках. Один боец, осматривая провод, обнаружил порыв. Кусачками он рассек это место, снял с обоих концов оплетку и связал эти концы узлом — «восьмеркой». Затем так же искусно положил на узел сростка изоляционную ленту. Забинтовав одну «рану», солдат продолжал осматривать провод. Если же куски кабеля оказывались короткими, связист вырезал их и сматывал в отдельные мотки.
Увидев кучку таких мотков, я хотел было сделать замечание командиру роты за расточительность. Но Лазарчук пояснил мне, что это кабель трофейный, так сказать не учтенный. Вот и решили: наиболее пригодный отремонтировать, а из коротких кусков, по совету капитана Ожередова, заготовить запасные мотки для восстановления линии связи в ходе боя. Так Илья Петрович Ожередов делал еще в боях под Москвой, когда воевал в прославленной 8-й гвардейской стрелковой панфиловской дивизии.
Капитан Ожередов, довольный тем, что его боевой опыт пригодился, подробно рассказал, как это делали под Москвой. Мне понравилась его идея.
Подошли к другой группе, работавшей у небольшого костра, на котором в металлической посудине кипела черная, как деготь, смола, называемая озокеритом. Старшим [23] здесь был знакомый мне еще по Северо-Западному фронту сержант Н. Г. Колоколов — человек бесстрашный, решительный, находчивый. Он лихо отрапортовал о том, чем занимается его отделение. Работа в отделении спорилась. Серый, израненный осколками мин и снарядов, но надежно сращенный связистами провод пропускали через булькающую в котле смолу. Боец, сидевший слева от костра, придерживая видавшую виды катушку, помалу сдавал с нее провод. Другой связист, расположившийся чуть дальше от костра, подматывал провод на такую же катушку. Кабель был готов к новой жизни. Глядя на работу связистов, я вспомнил недалекое прошлое.
— Что, Иван Абрамович, задумался? Наверное, и самому довелось не один десяток километров провода пропустить через сей адовый котел? — спросил у меня Ожередов.
— Приходилось, Петрович, приходилось, — ответил я. — С такого котла, с таскания за плечами катушек по Чернигову и его окрестностям начиналась и моя военная служба.
Услышав это, связисты окружили нас.
— Что же, товарищ гвардии капитан, быть связистом вам не понравилось? — спросил Колоколов.
— Наоборот, очень нравилось. Я считаю эту специальность почетной и ответственной. Недаром связь называют нервами армии.
Я рассказал бойцам, что окончил полковую школу, а затем и военное училище связи вместе с их командирами Лазарчуком и Газетовым.
— Воевать связистом, однако, не пришлось. И все по «вине» Ильи Петровича Ожередова. Ведь было время, когда не захотел он взять меня под свое начало...
— Я бы взял, да вакансии в полку не оказалось, — оправдывался Ожередов.
Разговор у костра оживился. Чувствовалось, что на строение у связистов боевое. Красноармеец Коротеев от имени своих товарищей заверил, что связисты-линейщики в бою не подведут, сделают все, чтобы связь работала безотказно.
Поговорив с бойцами, мы втроем прошли к землянке Лазарчука. Там встретили еще одного товарища по училищу — командира взвода Н. В. Газетова. Недоставало нам лишь однокашника Петра Ивановича Спицина, трагически [24] погибшего в мае под Касторным от разорвавшейся в его руках гранаты, которую он так неосмотрительно поднял с земли.
В землянке разговор зашел о предстоящем наступлении. Алексей Лазарчук и Николай Газетов спросили меня, прорвем ли старую вражескую оборону, перед которой стояла наша дивизия. Я был удивлен таким вопросом. Но Лазарчук пояснил:
— В успех мы, конечно, верим. Но все же хотелось бы услышать, как думают об этом в верхах. Не получится ли здесь так, как у рамушевского коридора на Северо-Западном фронте?
«Да, видно, долго не забудут мои друзья наши неудачи на Северо-Западном», — подумал я. И заверил Лазарчука и Газетова:
— Прорвем! На орловском направлении гитлеровская оборона была ничуть не слабее, чем здесь. Однако же наступление наших войск развивается там успешно. Будет и у нас успех. На этом направлении имеется много боевой техники и крупные резервы, а у врага они израсходованы.
— Мы и сами так думаем. Хорошо бы именно нам взять Харьков! Мы копали там окопы в сорок первом, нам бы его и освободить, — мечтательно произнес Газетов.
— И конечно, хотелось бы посмотреть на наше училище! — добавил Лазарчук.
— Думаю, что и это сбудется, — ответил я.
В этот день мне удалось побывать и в тыловых подразделениях полка. О состоянии дел в них командиру полка уже докладывал его помощник капитан П. В. Спиров. Однако хотелось самому убедиться в полной готовности всех тыловых служб к материальному, техническому и медицинскому обеспечению наступления. По опыту боев на Северо-Западном фронте я знал, что любые, даже незначительные на первый взгляд неполадки в работе этих служб могут повлиять на исход боя.
Прибыли мы к тыловикам вместе с Николаем Матвейчуком в полдень. День опять выдался знойным. Солнце палило нещадно. В редком лесочке, где располагались подразделения и службы тыла, стояла духота. Однако здесь тоже царило оживление. Помощник командира полка по тылу капитан Спиров разговаривал по телефону, [25] справлялся, полностью ли завезены боеприпасы на огневые позиции минометов.
Закончив разговор по телефону, Петр Васильевич познакомил меня с находившимся в его палатке майором. Это был заместитель командира дивизии по тылу Маер Эммануилович Серебрянный. Невысокого роста, плотный, он легко поднялся со скамейки. Крепко пожимая мне руку, сказал:
— Рад познакомиться с вами, товарищ Вязанкин. Небось с целью контроля сюда пожаловали?
— Не совсем так, товарищ гвардии майор. И для помощи тоже! — ответил я.
— Ах да, контроль и помощь... Я вот тоже с этой целью здесь. Решил сам посмотреть, как идут дела в тылах полка, наступающего на главном направлении.
— И как же оцениваете эти дела?
— Подготовка тыла к наступлению уже завершается. С дивизионных складов на полковые все, что полагается, уже завезено, укрыто, замаскировано. Петр Васильевич вот сообщил, что подача боеприпасов и продовольствия в подразделения полка заканчивается. Часам к восемнадцати будет сделано все.
— Это, собственно, меня и интересовало...
Поскольку подразделения тыла по решению командира полка оставались на местах до первого перемещения в ходе боя, я решил посмотреть их расположение. Вместе с Матвейчуком мы обошли и осмотрели склады: продовольственный, фуражный, военно-технического имущества; побывали в мастерской артснабжения, ветеринарном лазарете, пункте боепитания и медицинском пункте; поговорили с командиром взвода снабжения Г. А. Кручеником, начальниками снабжения: продфуражного — В. П. Кобозевым, обозно-вещевого — Я. Л. Бобрицким, военно-технического — И. Е. Кутумовым, артиллерийского — А. М. Гутманом, старшим врачом А. П. Чунихиным и старшим ветеринарным врачом М. З. Семеновым. Стало ясно: тыловики много потрудились, хорошо подготовились к наступлению. Особенно понравился порядок на пункте боепитания. Там стараниями Гутмана боеприпасы были уложены в ровиках на таком удалении друг от друга, которое при попадании снаряда или бомбы в один из них не допускало детонирования в другом. К ящикам с винтовочными патронами были приделаны поручни для быстроты [26] погрузки. Подходы к пункту были оборудованы указками.
Не хуже обстояло дело и на полковом медицинском пункте. Его землянки, вырытые в скате оврага, были тщательно замаскированы от воздушного наблюдения. Здесь все предусмотрели для оказания быстрой помощи раненым. Командир санитарной роты В. А. Бородокин вместе с врачами В. В. Богдановым-Березовским, И, П. Мартыновым и Е. П. Шек показал нам места сбора и ожидания раненых, оборудованные щелями и траншеями, изолятор, перевязочную палату с ее столами и лежаками, покрытыми простынями, и склад медикаментов со всевозможными медицинскими шинами, костылями и тростями. Побывали мы и во взводе носильщиков, осмотрели их нехитрое имущество — новенькие носилки. Медики были полностью готовы прийти на помощь нашим воинам.
Удовлетворенные всем увиденным, мы вернулись в штаб полка.
Солнце ушло за горизонт. Все, что намечалось на светлое время, было сделано. Захотелось отдохнуть. Расстегнув воротник гимнастерки и расслабив ремень, я собрался прилечь, но у изголовья увидел два письма. Одно было от брата Александра, другое — сложенное треугольником — от старшей сестры Пелагеи. Они поздравляли меня с днем рождения. В суете горячего дня я и забыл про свое 25-летие.
Прочитав письма, я наконец прилег. И сразу нахлынули воспоминания о доме. Рос я в большой крестьянской семье. У родителей, Евдокии Платоновны и Абрама Дмитриевича, нас было восемь душ. Но жили дружно.
Воспоминания о доме, о детстве вытеснила тревожная мысль: все ли мной сделано, не выпало ли какое звено из общей цепи подготовки к наступлению? Перебрав в памяти все вопросы, я встал и сел за телефон...
Ночь между тем уже вступила в свои права. Начинался скрытый вывод в исходный район 1-го и 2-го батальонов. Контролировали вывод мой первый помощник капитан Сирик и третий — капитан Ожередов. Позднее, доложив начальнику штаба дивизии полковнику А. И. Кащееву о готовности полка к наступлению и получив от него разрешение на смену командного пункта, мы занялись перемещением штаба полка. [27]
Новый командный пункт расположили в редком лесочке в полутора километрах от переднего края. Здесь мы долго задерживаться не собирались. Поэтому ограничились оборудованием убежищ легкого типа, щелей и ходов сообщения. Сюда штаб прибыл ровно в полночь. Было темно. Вокруг блиндажа хлопотало несколько незнакомых бойцов. Это были связисты взаимодействующих с нами артиллерийских частей и соседа справа. Поскольку в блиндаже разместить всех дежурных телефонистов было невозможно, я приказал ординарцу Николаю Шевченко посадить прибывших в ход сообщения, дал им всем свой позывной и разрешил вызывать при первой необходимости.
В блиндаже уже находились дежурные телефонисты. Они поддерживали связь со штабом дивизии и с подразделениями полка. При виде такого обилия телефонных аппаратов у меня возникло раздвоенное чувство. С одной стороны, я ощущал тревогу, справлюсь ли со всем этим хозяйством: ведь у меня еще не было опыта управления штабом полка при столь значительном усилении; с другой же — я испытывал радость за то, что мы имеем в своем распоряжении такие небывало огромные силы.
Первым делом доложил майору Орехову о прибытии на новое место. Затем соединился со штабами 1226-го легкоартиллерийского полка, соседних стрелковых полков. Примерно к часу ночи получил сведения из 1-го, 2-го батальонов, обеих рот автоматчиков и других подразделений о готовности к выполнению боевых задач.
«Теперь, кажется, все. Обстановка ясна, можно докладывать в штаб дивизии о полной готовности», — решил я, когда в телефонных переговорах наступила пауза. Все, да не все! А где же танки? Ведь о 148-м танковом полке, выделенном нам на поддержку, мы ничего не знали. Шел второй час ночи. Надо было немедленно переговорить с начальником штаба дивизии.
Дежурный телефонист соединяет меня с полковником А. И. Кащеевым. Докладываю, что полк полностью занял исходное положение и к выполнению боевой задачи готов. Установлена связь со всеми средствами усиления, кроме танкистов. Где они и когда прибудут, нам неизвестно.
— Танкисты на подходе, — сказал Анатолий Иванович. — Ждите, скоро прибудут. [28]
— Но времени-то в обрез! Нельзя ли их поторопить? С ними надо еще организовать взаимодействие, показать им проходы в минных полях!
— Не беспокойтесь. Танкисты не подведут. Если же не успеют до начала, они все сделают под артиллерийскую музыку. Так что ждите. А мы попробуем ускорить их подход, — успокоил меня начальник штаба дивизии. И тут же, словно спохватившись, спросил: — Да, вот еще что: у вас один или два батальона в первом эшелоне?
Признаться, я был удивлен таким вопросом: ведь наше решение было утверждено комдивом. Но расспрашивать, почему этот вопрос возник, не стал, а ответил:
— Впереди у нас ударный, третий батальон. За ним — первый и второй.
— Добро, — сказал Кащеев. — Противник не беспокоит?
— Особо нет. Режим его огня пока обычный.
— Это важно. Наблюдайте за ним. Если заметите что-то новое, немедленно докладывайте.
Вскоре в блиндаж вошли Сирик и Ожередов. Они возвратились из батальонов. Посоветовал им немного отдохнуть.
Решил и сам прилечь подремать, но отдыхать пришлось совсем недолго. Вызвал к себе на НП командир полка.
Василия Романовича я нашел в глубокой щели, укрытой плащ-палатками для светомаскировки. Командир полка сидел у передней стенки щели за небольшим столиком, на котором была разложена рабочая карта. Горевшие в небольшой нише две стеариновые свечи скупо освещали его смуглое скуластое лицо и густую шевелюру. Когда я доложил о прибытии, он кивнул головой на лежак. Я сел, не отводя глаз от лица Орехова. Оно показалось мне сумрачным: брови сдвинуты к переносице, на лбу выступили капельки пота. По всему чувствовалось, что командир взволнован.
— Черт знает что происходит! И решение было утверждено, и работа уже проведена, а теперь буквально за несколько часов до наступления предлагают все переделывать заново, — с досадой произнес он, бросая карандаш на карту.
— Что случилось, Василий Романович?
— А вот что: генерал Чурмаев сомневается в достаточности силы нашего ударного батальона. «Не жидковат [29] ли будет его первый удар?» Потребовал выдвинуть в первый эшелон еще один батальон.
— Что же он думал раньше, когда утверждал решение? — вырвалось у меня.
— Им оно утверждено, им оно и изменено, — зло отрезал Орехов.
Такой оборот дела меня тоже не на шутку взволновал. Я мысленно представил себе весь объем работ, который необходимо будет выполнить вновь. По существу, нам надо было заново организовать наступление: произвести перегруппировку, перераспределить средства усиления, поставить новые задачи батальонам, организовать взаимодействие, проделать дополнительное количество проходов в минных полях и еще многое другое.
— А каким же мы располагаем временем? «Ч» вам уже известно? — спросил я у Орехова.
— Возьми прочитай, — сказал Орехов, показывая мне на лежавший на столе пакет. — Только что доставили.
Вынимаю из конверта небольшой листок. На нем всего два слова и шесть цифр: «Ураган» — 5.00, «Шторм» — 7.55». Это означало, что начало артподготовки — 5 часов, а атаки — 7 часов 55 минут, «Ничего себе, здоровая будет молотильня — почти три часа», — подумалось мне.
— А в какое время мы должны доложить свои соображения?
— До трех часов.
Я посмотрел на часы, сказал:
— В нашем распоряжении около часа до доклада и почти столько же для перегруппировки. Маловато.
— Не маловато, а совсем недостаточно, — ворчал Орехов. — В четыре часа заря так разыграется, что станет светло как днем. И противник может заметить нашу перегруппировку. Да что тут ломать голову! Этот вопрос надо решать на месте. Ты был на переднем крае? — неожиданно спросил меня командир полка.
— Нет, там побывать не удалось.
— А я вот был, но над таким вопросом, какой сейчас возник, не думал. Пойдем к Жиделеву, поговорим с ним, с Костенко, посмотрим, какая получилась плотность в первой линии. Там же наметим исходное положение для первого батальона. Оттуда доложу комдиву свое мнение.
Василий Романович порывисто встал, поглубже надел пилотку и, подтянув покрепче ремень, сказал: [30]
— Ну, двинулись!
Шли цепочкой. Направляющим, как всегда, Орехов. Несмотря на то что тропинка была едва заметной, Василий Романович шел быстро и уверенно. Он торопился выиграть время для осмотра переднего края. Вскоре мы уже шли по ходу сообщения и оказались на КП 8-го батальона.
Там, в земляных щелях, прикрытых сверху плащ-палатками, царила сонная тишина. Бодрствовали только дежурный телефонист и заместитель командира батальона лейтенант Гирин. Остальные спали. Здесь же я увидел Ивана Андреевича Костенко. Он спал полулежа, слегка похрапывая. Рядом с ним, прислонившись спиной к стенке щели и сдвинув пилотку на затылок, дремал Жиделев. Чуть поодаль я увидел и старшего адъютанта батальона Михаила Поликарповича Сметанкина. Возле него, свернувшись калачиком, спали еще несколько офицеров.
Лейтенант Гирин, узнав Орехова, двинулся было к нему с рапортом. Но Василий Романович жестом остановил его.
— Как дела в батальоне? — шепотом спросил он у лейтенанта.
По докладу замкомбата, дела в батальоне обстояли нормально. Орехов шепотом попросил его провести по переднему краю. Но сон у комбата был чутким. Жиделев поднялся. Проснулся и Костенко. Орехов объяснил им цель своего прихода. Не теряя времени, мы все пошли на «передок».
По узкому ходу сообщения выбрались на левый фланг первой траншеи — исходное положение для наступления. Осмотрелись. Здесь по-прежнему было спокойно. Выстреливаемые гитлеровцами ракеты заливали землю мертвенно-синим светом. Кое-где с немецкой методичностью черноту ночи пронизывали разноцветные трассы пулеметного огня.
Орехов не стал здесь задерживаться. Мы прошли по глубокой траншее с тщательно оборудованными огневыми позициями станковых и ручных пулеметов, ступеньками для быстрого выхода в атаку из нее. Повсюду то в одиночку, то группами сидели бойцы. Многие дремали, обняв винтовку или автомат. Бодрствовали лишь наблюдатели и дежурные у пулеметов.
Орехову не хотелось тревожить гвардейцев. По траншее он пробирался, осторожно перешагивая через ноги спящих солдат. Наверное, у него, как и у меня, возникла [31] мысль: «Пусть солдаты немного поспят. Для некоторых, возможно, это будет последний сон...»
На стыке двух рот встретили мы неразлучных друзей: начинжа П. Ф. Рогалевича и начхима П. А. Селиверстова. Рогалевич доложил Орехову о ходе работ по проделыванию проходов в нашем минном поле и укладке удлиненных зарядов взрывчатых веществ в минном поле противника.
...Трудное и опасное это дело — снимать даже свои мины под дулами вражеских пулеметов. Ночью саперы цепочкой ползут по минному полю, где, как говорят, до смерти меньше чем «четыре шага». Все у них напряжено до предела. В абсолютной темноте глаза им заменяют миноискатели, а зачастую руки, чуткие пальцы. Снята одна мина — сапер тут же подбирается к другой. Ловко, осторожно работают его пальцы. Вот и вторая мина обезврежена. И снова — вперед...
Выслушав заверения Рогалевича в том, что проходы в минных полях будут проделаны вовремя, Василий Романович повел нас дальше. Спустя несколько минут мы остановились на правом фланге. Здесь тоже было тихо. Противник по-прежнему методично вел огонь и пускал ракеты. Я обратил внимание Орехова на две пулеметные точки, своим огнем прикрывавшие стык между опорными пунктами двух пехотных батальонов.
— Знаю об этом, — ответил Орехов. — Вот сюда и ударим первым батальоном.
Услышав эти слова, капитан Жиделев буквально взмолился:
— Зачем вводить еще один батальон? Нам самим тесно. Здесь у нас располагается девятая рота — лучшая в батальоне. Ее бойцы изучили все подходы к этим опорным пунктам. Они дали клятву разгромить там врага. Как же теперь отнимать у них то, на что они нацелились?
— Погоди, Жиделев. Ничего еще не меняется. Я сказал это на тот случай, если командир дивизии будет настаивать на усилении первого эшелона.
Орехов предложил Костенко и мне доложить наши соображения. Я высказался за то, чтобы ранее принятое решение оставить в силе. В доказательство привел расчеты, подтверждающие достаточную плотность первой цепи. Эта плотность не расходилась с требованиями устава. Наращивание [32] силы удара с началом наступления в зависимости от сложившейся обстановки предложил осуществлять путем ввода подразделений 1-го батальона или роты автоматчиков. Костенко поддержал меня.
Здесь же между Ореховым и Костенко произошел разговор, содержание которого надолго запомнилось. Хочется привести его почти дословно.
Соглашаясь с моим предложением и защищая ранее принятое решение наступать в боевом порядке в три эшелона, Иван Андреевич Костенко сказал:
— Василий Романович, отстаивайте перед Чурмаевым первоначально принятое вами решение. Конечно, здесь есть опасность того, что если сорвется атака, то Чурмаев всю вину возложит на вас. Но мы будем ответственность нести вместе.
Услышав эти слова, Орехов ответил не сразу. Подумал, посмотрел на трассу пуль, красиво пронизывающую черноту неба, и лишь потом твердо заявил:
— Товарищ гвардии капитан Костенко, командиром полка являюсь я, майор Орехов. И решение принимаю я. Мне, и только мне придется нести ответственность за все неудачи. Прежнее решение оставляю в силе. Я тоже считаю, что оно правильное. Так и буду докладывать командиру дивизии. Ну а если что случится, так уходить от ответственности не собираюсь. Не нужны мне будут и смягчающие вину обстоятельства в виде коллективного решения и коллективной ответственности.
Несмотря на то что Ореховым эти слова были произнесены, может быть, в слишком резкой форме, я мысленно был на его стороне.
Наша партия, наш народ наделили командира полка правом единоначальника — правом распоряжаться сотнями людей. Вместе с этим они возложили на него и всю полноту ответственности за выполнение поставленных перед полком задач. Ему одному было дано право принимать решение на бой, он один и несет за это ответственность. Мы же являлись его советчиками, помощниками, претворяли в жизнь принятые им решения. Мы тоже несли ответственность перед Родиной, но только в пределах своих функциональных обязанностей, только за порученный нам участок работ.
В дальнейшем разговор у нас не клеился. Однако наметки изменения боевого порядка полка были четко определены: [33] если придется 1-й батальон вводить в первый эшелон, то у комдива необходимо просить вывести на передний край лишь одну стрелковую роту. Остальные силы иметь в прежней группировке. Вывод роты осуществить в период артиллерийско-авиационной подготовки, так как темного времени осталось недостаточно.
Остановившись на таком варианте доклада, Орехов вместе с нами возвратился на КП 3-го батальона. Отсюда Василий Романович и доложил свои соображения командиру дивизии. Разговор по телефону осуществлялся установленным клером. Хотя он затянулся, Орехову удалось-таки доказать целесообразность первоначального решения. Чурмаев это решение оставил в силе. Узнав об этом, мы облегченно вздохнули. А Василий Романович в наших глазах вырос еще больше.
Однако на этом заботы у нас не окончились. Мы по-прежнему не имели никаких сведений о танках. Ничего толком не знали о них и в дивизии. Танки запаздывали. На всякий случай Орехов с Жиделевым обсудили вариант атаки и без танков. Командир полка приказал ему и прибывшему на КП батальона Рогалевичу подготовить людей для встречи танкистов, чтобы быстрее ознакомить их с обстановкой, показать им проходы в минных полях.
Завершив все дела в батальоне, Орехов и я пошли на командный пункт полка. У своего КП Орехов остановился. Он дал мне несколько указаний, а затем спросил:
— Ну так как, начштаба, поддадим жару фашисту?
— Не сомневаюсь!
— Я, как никогда, уверен, что сработаем по-гвардейски!
Когда я подошел к штабу, на востоке уже в полную силу занималась заря. Так и хотелось тихонечко пропеть: «Что день грядущий нам готовит?»
А до грядущего дня оставались считанные минуты. [34]