Под Одессой

1

К началу августа 1941 года ожесточенные бои развернулись на южном крыле советско-германского фронта.

К 20 июля части 11-й немецкой армии продвинулись в сторону Первомайска. Положение советских войск на Правобережной Украине ухудшилось. В последних числах июля войска правого крыла Южного фронта с боями отошли.

2 августа 1-я немецкая танковая группа генерала фон Клейста вышла в район Первомайска. В то же время 17-я армия прорвалась южнее Умани, 11-я продвинулась [21] до Балты, охватив советские войска с юга. 6-я и 12-я советские армии оказались в окружении.

Войска Южного фронта и Отдельной Приморской армии отходили, ведя тяжелые бои. К 5 августа Приморская армия отошла на дальние подступы к Одессе. В глубоком тылу противника началась оборона города.

С нарастанием угрозы Одессе народный комиссар Военно-Морского Флота и Военный совет Черноморского флота ориентировали командира Одесской военно-морской базы на необходимость подготовки к упорной обороне с полным напряжением и мобилизацией всех сил и материально-технических ресурсов. Ставка потребовала «Одессу не сдавать и обороняться до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот».

В этот период из личного состава базы был сформирован 1-й полк морской пехоты; уже к исходу 7 августа он занял позицию обороны Одессы. Был также организован отряд кораблей поддержки северо-западного района, включивший крейсер «Коминтерн», эсминцы «Незаможник» и «Шаумян», дивизион канонерских лодок, тральщики и торпедные катера. Командиром отряда поддержки был назначен контр-адмирал Д. Д. Вдовиченко, комиссаром — батальонный комиссар Я. Г. Почупайло.

19 августа был организован Одесский оборонительный район. В него вошли Отдельная Приморская армия, силы Одесской военно-морской базы, приданные корабли Черноморского флота, а также части народного ополчения.

Вот уже третий месяц продолжаются тяжелые, кровопролитные бои на фронтах. Оголтелому натиску врага героически сопротивляется Одесса. Учащенно бьется пульс славного города. С утра до вечера враг не перестает бомбить позиции наших войск, корабли в порту. Но ясно одно — Одессу во что бы то ни стало надо удержать.

На Одесском рейде постоянно находятся боевые корабли. Они ведут огонь по противнику. Одна группа сменяет другую. И так каждый день, каждую неделю обороны. [22]

Накануне нашего прихода в Одессу было доставлено на транспорте до 5000 бойцов. Но это не возместило потерь в личном составе за последние дни боев. Пополнение шло и с боевых кораблей. Для защиты города из состава экипажа «Сообразительный» были отправлены на берег десять человек — наши первые фронтовики. Среди них и будущий герой Малой земли Анатолий Голимбиевский.

Перед отправкой на сушу на корабле состоялся митинг.

— Товарищи! — сказал И. Г. Квашвин, обращаясь к выстроившейся в полном вооружении первой десятке фронтовиков. — Там, на суше, крепко бейте фашистов. Весь экипаж желает вам успехов. Пишите нам. Корабль для вас всегда был и останется родным домом. Помните имя корабля, которое светится на ленточках ваших бескозырок. Ваша победа на фронте — слава кораблю. Наша победа — слава вам, фронтовикам. Бейте фашистов так, чтобы они знали, на что способны советские моряки! — воодушевленно говорил Квашнин.

От имени уходивших на фронт выступил старшина 2-й статьи моторист Анатолий Голимбиевский.

— Друзья мои! — Тяжело расставаться со всеми вами, с кораблем, на котором мы так много потрудились. Мы — ваши посланцы! Там, где будем мы, фашист не пройдет. Впереди — Одесса! Чести флага не опозорим... Желаем вам счастливых боевых миль,

Он помолчал и неожиданно произнес:

— Товарищ командир! Разрешите нам взять с собой гафельный флаг корабля.

Я посмотрел на сигнальщика Михаила Куликова. Он улыбался.

— Ну что ж, дайте флаг, — обращаясь к Куликову, сказал я.

Медленно, отдавая последнее приветствие кораблю, сходили по трапу наши первые фронтовики...

В Одесский порт мы вошли ночью с 30 на 31 августа с транспортом «Днепр», имевшим на борту войска и технику, двумя тральщиками и тремя катерами-охотниками».

Над городом пылало зарево пожаров. С рейда корабли открыли сокрушительный огонь по противнику. [23]

Вскоре враг обстрелял причалы, и нам пришлось перейти на другое место — к холодильнику. Кое-как пришвартовавшись, выгружаем войска и боеприпасы.

В полдень, после очередного налета на порт вражеской авиации, вызываю лейтенанта Эдуарда Толейкиса.

— Как обстоит дело с подготовкой корректировочного поста?

— Все готово, товарищ командир! Со мной идут Куликов, Норенко, Свистунов и Громов.

Вместе с Толейкисом подхожу к карте. К нам присоединяется лейтенант Григорий Кириченко. Уточняем место стоянки в заливе и примерные боевые курсы корабля. В ближайшее время нам предстоит связать боем вражеские батареи, отвлечь их огонь на себя и по заявкам Одесского оборонительного района наносить артиллерийские удары по скоплению войск и техники противника.

Вечером 31 августа мы вышли из порта, прошли боновые ворота. Через какое-то время батарея противника открыла огонь. Заметить ее трудно. Она стоит где-то в лощине у селения Дофиновка. Недалеко от «Сообразительного» идут крейсер «Червона Украйна», миноносцы «Незаможник» и «Беспощадный», канонерские лодки «Красный Аджаристан» и «Красная Грузия».

Маневрируем на рейде. Четко работают машины. На вахте — Никита Харченко. Высокий, смуглый, как цыган, машинист-турбинист внимательно следит за механизмами.

— Товарищ командир! — докладывает лейтенант Иванов. — До открытия огня осталось две минуты.

И вот гремят залпы. Снаряды летят в район селения Вапнярка. На них надписи: «За Родину!», «Вот вам, гады, наши гостинцы] « Огонь на берегу корректирует лейтенант Толейкис.

Батарея противника, расположенная у селения Дофиновка, открыла огонь по эсминцу. Вначале недолет. Затем снаряды ложатся все ближе и ближе к кораблю: перелет полкабельтова, недолет. Теперь следует ожидать накрытия. Резко меняем курс корабля, увеличиваем ход. По корме в пенящейся струе один за другим поднимаются водяные столбы от упавших снарядов. [24]

После ряда проведенных стрельб настороженно и с нетерпением ожидаем донесений от Толейкиса. Но берег почему-то молчит. Так проходит остаток ночи. Связь с корпостом прекратилась.

Едва забрезжил рассвет, Толейкис затребовал огня. Однако стрельба по Тарновой Балке вызывала затруднение. Успешно вести огонь мы можем только в том случае, если точкой наводки будет Воронцовский маяк. Других точек наводки в этом районе нет. Но избрав этот ориентир, мы оказываемся на одинаковом расстоянии как от Воронцовского маяка, так и от береговой батареи противника, обстреливающей нас из Дофиновки.

В полдень я запросил у командира военно-морской базы сторожевые катера и дымзавесчики для прикрытия эсминца. Не дожидаясь ответа, мы открыли огонь под самым носом вражеской батареи. Чтобы перехитрить противника, маневрируем в одном и том же районе на предельной дистанции огня его батареи, производя незначительные перемещения и как бы приучая врага к постоянному месту нашего пребывания. Так продолжается до тех пор, пока корпост не подает сигнал об открытии огня по определенному объекту. Штурман и артиллерист быстро делают расчеты, эсминец увеличивает ход и следует в точку стрельбы. Оттуда ложимся на боевой курс и через одну-две минуты открываем огонь по вражеским позициям. Маневр произведен настолько быстро, что противник не успевает своевременно реагировать.

— Ну как, штурман? — спрашиваю Иванова. — На этот раз пронесет?

— Должно пронести, товарищ командир. Только никак не подберу нового курса. Уж больно пристрелялись....

И все же каждый раз он находит новое решение в выборе боевого курса.

Вскоре корпост сообщил: «Нахожусь за передними окопами на высоте Н. Цель вижу хорошо. Открывайте огонь». Затем следуют координаты...

Производим расчеты, увеличиваем ход. На руле — старшина 2-й статьи Федор Петухов. Мы с ним земляки. Стоит заговорить об Архангельске, как он сразу оживляется: все хорошо, говорит, в Крыму... только леса маловато. Степь да степь... [25]

Иванов дает лейтенанту Кириченко новые данные для первого залпа.

Ложимся на боевой курс. Тишина... Батарея противника молчит. Еще несколько минут — и...

— В точке! — докладывает Иванов.

Гремит залп, за ним второй, третий...

Ждем корректуры. Как медленно тянется время! Корпост молчит. Быстро приближаемся к берегу. Со стороны Дофиновки замечаем вспышки — противник опять открыл огонь. Корпост не отвечает на наш пристрелочный залп.

— Помощник! Передайте Кириченко: повторить пристрелку!

— Падают снаряды... — докладывает сигнальщик. — Перелет три кабельтовых.

Надо отходить, но в это время от Толейкиса получаем корректуру, и снова гремят наши пушки.

Подходит старпом В. Г. Беспалов.

— С берега перешли на поражение, товарищ командир.

— Дым!

Белая дымзавеса медленно закрывает нас от берега. Продолжаем вести огонь. Снаряды противника ложатся все ближе и ближе к кораблю.

— Лево на борт! Полный ход!..

На берегу частые орудийные вспышки.

Рядом с нами ведут огонь крейсер «Червона Украина», эсминцы «Беспощадный» и «Незаможник», канонерские лодки. Они поддерживают огнем восточный сектор наших войск.

Всю ночь наш корпост молчит. Что с ним могло случиться?

— Трудно сказать, — пожимает плечами лейтенант Калмыков. — Радиостанции были в порядке... Разве что батареи сели... И дальность действия ограничена. А может...

— Нет, нет, только не это, — перехватываю мысль Калмыкова.

Рассвет мы с Калмыковым встретили на мостике, серые и уставшие. В море тихо. Даже слышно, как у форштевня{7} звенит вода. Глаза слипаются. Город плывет в каком-то розовом мареве. Наверное, фашисты [26] бьют по улицам снарядами. Они рвутся среди каштанов и акаций, разрушают здания...

Наконец, связь с корпостом восстановлена. Оказывается, по нему пристрелялась минометная батарея противника, и он был вынужден менять место, не успев сообщить нам об этом.

Снова ведем огонь. Стрельбы удачные. На мостике подключен репродуктор. С берега сообщают:

«Поражение... хорошо... очень хорошо... Слава артиллеристам! Минометная батарея разбита. Разбита!.. Слышите? Больше огня! Фашисты взлетают на воздух!»

Радостно звучит голос радиста краснофлотца Николая Норенко. Такие сведения воодушевляют команду, поднимают настроение. А залпы с моря все продолжаются. Смотрю на Калмыкова. Устало прислонившись к переборке, лейтенант дремлет.

— Отдохните часок-другой... Он молча спускается по трапу.

— На норд-осте — группа самолетов, — докладывает сигнальщик.

В море два советских корабля: наш и эсминец «Беспощадный». Группа вражеских самолетов тоже разделяется: два идут на нас, один — на «Беспощадный».

Самолеты заходят с носа, снижаются и сбрасывают бомбы. Поворот на большом ходу. Корабль кренится. Хватаюсь за тумбу телеграфа. Рядом нарастает свист бомб. Выравниваю корабль и резко перекладываю руль в противоположную сторону от пикирующих стервятников. Опять крен. Грохочут орудия. От сильных и резких залпов у краснофлотца Евгения Валышева из ушей пошла кровь. Невыносимый свист бомб, от которого головы вдавливаются в плечи. И вот — разрывы в восьми-девяти метрах от борта корабля.

Удаляемся на некоторое время в море. Небольшой отдых — и вновь подходим к Одессе, ведем огонь по скоплению войск и техники противника почти у самых береговых батарей врага.

К вечеру третьих суток получили приказ зайти в базу.

Вход в Одесский порт закрывался бонами, у которых постоянно дежурил буксир. С капитаном буксира Федором Чижом я был знаком еще до войны, когда [26] командовал тральщиком. Интересный старик. Из-под фуражки торгового моряка виднеются пряди седых волос. Худощавое, добродушное лицо сплошь изрыто морщинами, а из-под нависших бровей смотрят голубые глаза, ласковые и ясные. Любил Федор Чиж морскую службу. Сядет, бывало, у Воронцовского маяка и часами смотрит на прибой. Море накатывает на берег журчащие волны. Ветер срывает с них брызги, швыряет в лицо. Старик поворачивается и говорит:

— Знаете, когда просыпается море, я тоже словно оживаю. Усталость проходит, отступает старость...

В Одессе я часто навещал его. Чиж жил один. Вместо дома — каюта на буксире, уставленная сувенирами, собранными чуть ли не со всего света. Чего только не было у него! И слоновая кость из Африки, и китайские фонарики, и шотландская волынка.

Теперь известный в Одессе дядя Федя нес ответственную службу — дежурил со своим буксиром у боновых ворот порта. Его буксир обстреливали батареи противника, бомбила вражеская авиация. Но пока все обходилось благополучно...

Мы получили разрешение на вход и, слегка дымя, приблизились к порту. Смотрю на Воронцовский маяк — Чиж открывает боковые ворота. «Ну, — думаю, — проскочу». В это время по носу нашего корабля в двух кабельтовых ложится первый залп. Целых шесть снарядов. Вот-вот накроют нас. Ход не сбавляем. На берегу опять вспышки — и снаряды рвутся уже у борта корабля.

До порта еще мили полторы-две. «Влепят, — сверлит мысль, — но надо идти дальше». Теперь снаряды рвутся совсем рядом. Резко поворачиваем, ставим дымовую завесу и отходим в море. Нас сопровождает беглый огонь батареи. Столбы воды веером рассыпаются в кильватерной струе...

Посоветовавшись с помощником Беспаловым, я решил еще раз запросить несколько катеров-дымзавесчиков. К тому же для усиления прикрытия на пути к порту можно бросить в воду и дымовые шашки. Но не прошло и получаса, как получаем приказание: «Быстрее входите в порт». Ответ на запрос о катерах-дымзавесчиках запаздывает.

Развиваем ход и приближаемся к порту. Восточный ветер так сносит дым, что корабль оказывается открытым, [28] а нам входа в порт не видно. Несколько раз повторяем маневр, но проскочить не удается — батарея противника засыпает нас снарядами.

После очередной попытки снова пришлось вернуться. Но теперь вражеская батарея ведет чрезвычайно интенсивный обстрел. Надо немедленно отходить в море. Над боковыми воротами стелется черный дым. Когда он рассеивается, буксира не видно. Он затонул. Федора Чижа удалось спасти. Но прожил старик недолго...

Итак, войти в порт нам пока не удавалось.

Наконец подошли катера. Мы рассредоточили их вдоль берега и дали команду ставить дымовые завесы.

Наши сигнальщики передают на пост по семафору сигнал, что «Сообразительный» входит в порт. Вдоль берега стелется дым. Вот он совсем скрыл сушу. Противник по-прежнему посылает снаряд за снарядом. Но они перелетают через корабль. Продолжаем следовать к порту большим ходом.

С кормы бросаем дымовые шашки. Вдруг одна из них при резком повороте корабля перевернулась и закатилась между глубинными бомбами... Краснофлотец Коротков быстро спустился на стеллаж, выхватил голыми руками из желоба горящую шашку и сбросил за борт. Каждый делает все возможное на своем боевом посту.

Густой дым разъедает глаза. Не видно ни зги. Опасаюсь, как бы не наскочить на мол. Но вот, не уменьшая хода, проскакиваем маяк. В бонах — разрывы снарядов. Командую машинистам аварийный задний ход. На огромной инерции влетаем в гавань. Корабль быстро движется к причалу...

— Отдать оба якоря!

В клюзах{8} гремят якорные цепи. Включив задний ход и бросив якоря, гасим наконец инерцию движения корабля вперед. Не сделай мы этого — эсминец наверняка бы врезался в берег. Швартуемся к причалу.

Благодаря стрельбам «Сообразительного» и других кораблей эскадры по Августовке, Тарновой Балке и Ильинке в эти дни все атаки гитлеровцев нашими [29]

сухопутными частями были отражены. Корабли подавили немало огневых точек врага, уничтожили много живой силы противника.

За хорошую огневую поддержку фронта мы получили благодарность Военного совета Одесского оборонительного района.

2

В конце августа начался второй этап борьбы за Одессу. Противник ввел в бой до девяти дивизий, стремясь сломить оборону. Части южного сектора отошли к городу, но Приморская армия еще прочно держала фронт в районе поселка Ильичевка.

В этот период мы часто выходили в море. Шли с транспортами, обстреливали берег, занятый противником, перевозили на борту корабля маршевое пополнение.

На многих морских участках на отряды кораблей охотились вражеские самолеты, атаковали подводные лодки. Поэтому зачастую, особенно в темное время суток, приходилось идти, прижимаясь к берегу, или же, застопорив машины, ждать, когда придет тральщик и выведет нас на фарватер.

Однажды, находясь в плавании, мы, согласно приказанию оперативного дежурного штаба охраны водного района, во избежание минной опасности стали на якорь в Казачьей бухте. Там уже находилось несколько кораблей — танкер, три транспорта с войсками, эсминец, катера и подводная лодка. В полдень подошел миноносец «Шаумян», и отряд транспортов взял курс на Одессу. Следовали под буксирами с выключенными механизмами, чтобы не создавать шумов, так как и в районе базы противник сбросил магнитные и акустические мины.

Да, с каждым днем кораблям эскадры приходилось все труднее и труднее.

23 сентября эсминец «Сообразительный» вышел к Одессе. Приняв в районе Меганом конвой — транспорты «Днепр» и «Абхазия», следуем до Ак-Мечети. Несколько позже к нам присоединяется эсминец «Бойкий».

Подойдя к мысу Тарханкут, получаем приказ из штаба флота передать конвой командиру тральщика и следовать в район Тендеровской косы, где необходимо взять на буксир эсминец «Беспощадный». [30]

Оказывается, у селения Лиманы, где шли ожесточенные бои, авиация противника подбила эсминец, поддерживавший огнем десант. Бомба попала в полубак, но корабль дошел до Одессы своим ходом. Теперь нам предстояло отбуксировать его в Севастополь.

Ранним утром вышли на встречу с «Беспощадным» и около девяти часов встретились.

У эсминца оказалась поврежденной носовая часть. Она значительно погружена в воду, поэтому буксируем корабль за корму.

Немного погодя командир «Беспощадного» Г. П. Негода сообщил, что открываются бортовые листы и вода поступает в котельные отделения. Возникла угроза затопления. Подойдя ближе, мы подали четырехдюймовый трос с расчетом, чтобы в случае налета фашистских самолетов быстро отдать буксир и отражать воздушные атаки.

Вскоре усилившийся норд-ост достиг пяти баллов. Мы еле движемся: ход три-четыре узла. По бортам идут два сторожевых катера.

Спустя некоторое время нам пришлось сделать выбор, избрать один из двух маршрутов: то ли напрямик, к мысу Тарханкут, через залив, то ли вдоль Тендеровской косы, как шли однажды с «Беспощадным», а затем спуститься на зюйд и следовать вдоль крымского берега к Ак-Мечети. Первый путь был короче. Идя через Каркинитский залив, мы быстро вышли бы из зоны действия авиации противника. Но в штормовых условиях буксировка эсминца через пролив осложняется, и мы не выиграем во времени.

Второй маршрут, вдоль берега, — более длинный, но менее опасный. Он проходит в стороне от основной коммуникации мыс Тарханкут — Одесса, и авиация противника может нас не заметить. Взвесив все «за» и «против», решаем все же идти прямо на мыс Тарханкут.

Через два-три часа ветер усилился и скорость буксировки уменьшилась. С «Беспощадного» поступает тревожное донесение — носовое котельное отделение наполняется водой. Вдобавок ко всему рвется буксирный трос.

В воздухе появляется вражеская авиация. Самолетов много, но атакуют не все. Видимо, летят на Одессу. [31] По тем, что ближе, открываем огонь. Одновременно заводим на буксир «СП-14» десятидюймовый манильский трос и продолжаем буксировку. Вдруг — радиограмма. Начальник штаба флота сообщает, что один из наших самолетов потерпел аварию. Летчики выбросились на парашюте. Необходимо осмотреть указанный район. Подзываю сторожевой катер, даю задание.

Вскоре от сильно бьющей волны опять лопнул трос. Ветер — шесть, море — четыре балла. Заводим новый трос. Он снова рвется. Принимаю решение завести буксир прямо на эсминец «Беспощадный». «СП-14» следует за нами в кильватере.

На корабле не все выдерживают качку. Особенно тяжело приходится в котельных отделениях.

— Надевай, брат, хоть ведро на шею, — говорит старшина 1-й статьи Петр Стах краснофлотцу Андрею Лещенко, — а к шторму привыкай. С вахты не отпущу...

На верхней палубе лавирует с полным бачком корабельный кок. Но вот крутая волна бьет в борт — и половины борща как не бывало. Еще раз качнуло — и бачок снова полон, теперь соленой морской воды.

Сторожевой катер, посланный на поиски потерпевших летчиков, вернулся ни с чем. Указанный квадрат тщательно осмотрен, но летчиков обнаружить не удалось.

Запрашиваю у командира эсминца «Беспощадный», в каком состоянии корабль. Узнаем, что деформируется носовая переборка. Вода продолжает поступать в котельное отделение.

Предлагаю командиру «Беспощадного» подорвать полубак эсминца. Другого выхода нет — надо спасать корабль. Поразмыслив, он соглашается. Поручаю сторожевому катеру действовать подрывными патронами. Но в самый последний момент командир эсминца решает полубак отрубить, а не подрывать патронами. Дело его — ему виднее... Ставлю ручки телеграфа на «стоп». Ни в коем случае нельзя оставлять полубак на весу: будут рваться бортовые листы, а это приведет к полному затоплению служебных помещений, и, следовательно, плавучесть корабля уменьшится.

Вдали снова проносятся вражеские самолеты. Надо спешить: ударит авиация — и корабль может быть еще раз подбит или потоплен. [32]

Наконец полубак «Беспощадного» оторван. Он держался на одной килевой полосе и бортовых листах.

С наступлением сумерек мы достигли района мыса Тарханкут. В этих местах не исключались ночные атаки торпедоносцев. Выставили усиленное наблюдение. Вступать в бой не было смысла, так как мы были связаны буксировкой эсминца.

На рассвете открылась Евпатория. Прибавив обороты, мы миновали Инкерманский створ маяков и подошли к Севастополю.

Издалека виднелись выкрашенные в зеленый цвет домики Корабельной стороны. Теперь это был сплошной камуфляж...

Войдя в Северную бухту, получаем семафор:

«Экипажу «Сообразительного». Благодарю за буксировку. Командир эсминца «Беспощадный». [33]