11. Сражение продолжается

Ударная группировка Паулюса в несколько дивизий при поддержке 180 танков и сотен самолетов продолжала штурмовать позиции советских частей, не считаясь с огромными потерями в живой силе и технике.

Весь следующий день бои шли с прежним напряжением. В 12 часов вражеская авиация нанесла массированный бомбоштурмовой удар по всем участкам обороны 37-й гвардейской дивизии и других частей, после чего на окруженные гарнизоны гвардейцев двинулись в атаку новые эшелоны пехоты и танков.

Командование и штаб дивизии, с невероятным трудом восстановившие за ночь оборону лишь на рубеже между заводами Тракторным и «Баррикадами», теперь вновь подверглись тяжкому испытанию. Ударом авиации был разбит КП дивизии, обрушено несколько блиндажей, контужены и [137] завалены генерал Жолудев и находившиеся с ним военком Щербина и майор Флягин, убито несколько человек из штаба.

К этому времени на территории Тракторного завода продолжали бой с противником остатки подразделений 109-го гвардейского, 524-го полков и группы рабочего отряда, не имевшие ни одной противотанковой пушки. 114-й гвардейский полк уничтожил четырнадцать танков. Его командир Пуставгар был ранен. Во главе полка остались военком Никитин и майор Морозов. Около сотни их бойцов при двух орудиях были переданы на усиление 118-го гвардейского полка Колобовникова. Уничтожив тринадцать вражеских танков, этот полк упорно удерживал свою позицию южнее завода и не позволил гитлеровцам прорваться. У Стахановского проспекта геройски дрались бойцы 117-го гвардейского полка, подбив одиннадцать танков противника. Командир этого полка майор Андреев был убит, а солдат оставалось около 40 человек.

Державший оборону южнее 90-й стрелковый полк 95-й дивизии был оттеснен со своей позиции. Левый фланг 37-й гвардейской оказался открытым, и создалась угроза беспрепятственного захвата гитлеровцами завода «Баррикады».

Густые цепи фашистов залегли так близко перед позициями гвардейцев Колобовникова и у КП дивизии, что даже штабные офицеры вели по ним прицельный огонь из пистолетов. В отражении атак особенно отличился 86-й гвардейский артиллерийский полк. Потеряв командира Соболевского и немало бойцов, полк, однако, сохранил боеспособность. Начальник артиллерии гвардии майор Юров доносил: «12.45 противник перешел в атаку справа. Огневым налетом атака отбита»{13}.

И все же, имея многократное превосходство в силах, гитлеровцы через улицу Михайлова подошли к Волге.

Командующий армией генерал-лейтенант В. И. Чуйков, также не имевший свободных резервов, прислал на помощь дивизии батальон моряков 92-й стрелковой бригады, но это не решало дела. Тогда он приказал Жолудеву отвести остатки частей 37-й гвардейской дивизии ближе к заводу «Баррикады» и создать там прочную оборону. 16 октября к 11.00 пополненный бойцами полк Колобовникова закрепился на рубеже по улице Волховстроевской. А далее до Трамвайной комдив разместил только что прибывший на пополнение 8-й маршевый батальон. К южной окраине завода [138] «Баррикады» он выдвинул 42-й истребительно-противотанковый артдивизион, роту охраны НКВД и группу рабочего отряда. Ночью 17 октября остатки подразделений 109-го гвардейского полка были отведены на остров и оттуда направлены в оборону.

Позднее генерал Жолудев писал: «В результате 15-дневных боев 37-я гвардейская дивизия понесла потери до 90%, но сложившиеся условия требовали от оставшихся гвардейцев геройских усилий по защите завода «Баррикады». Для подъема боеспособности все тыловые подразделения, спецподразделения и артиллеристы были сведены в боевые подразделения и брошены на защиту завода «Баррикады»{14}.

16 и 17 октября гвардейцы непрерывно отбивали атаки гитлеровцев, рвавшихся к заводу с севера. Это были поистине критические дни борьбы. Все, что осталось в подразделениях дивизии, было брошено в бой. Спешившая на помощь 138-я дивизия Ивана Ильича Людникова в ночь на 16 октября смогла переправить лишь 650-й стрелковый полк майора Ф. И. Печенюка, которому Жолудев приказал занять оборону в северной части завода. Другие полки дивизии все еще находились в районе переправы.

В этот тяжкий день 16 октября геройский подвиг совершил военком штаба 37-й дивизии гвардии батальонный комиссар Иван Михайлович Сутырин. Во главе сводной группы штаба, состоявшей из писарей, посыльных, связистов, он первым поднялся в контратаку на гитлеровцев с возгласом: «Вперед, ребята, нам нельзя отступать!» — и увлек за собой гвардейцев. Лично уничтожив до десятка врагов, комиссар погиб смертью храбрых, показав пример беззаветного служения Родине. Все гвардейцы, хорошо знавшие Ивана Михайловича, горестно переживали эту потерю. Позднее политический отдел дивизии в письме его семье сообщал: «В лице комиссара Сутырина Ивана Михайловича мы потеряли друга, стойкого борца с фашистскими захватчиками... Мы отомстим за него ненавистному врагу».

Прибывшая на правый берег дивизия И. И. Людникова соединила фланги 37-й гвардейской и 95-й стрелковой дивизий у завода «Баррикады», и фашисты вновь оказались перед прочной обороной. Полк Колобовникова, преградивший путь гитлеровцам с северо-запада, был передан в оперативное подчинение И. И. Людникову, продолжая удерживать свой рубеж на улице Волховстроевской. [139]

На севере, за Тракторным заводом, успешно отбивали атаки у Спартановки части, объединенные подполковником А. Ф. Гороховым и старшим батальонным комиссаром В. А. Грековым. 62-я армия, разрубленная пополам, продолжала сражаться в Сталинграде, еще раз сорвав планы Паулюса.

Вот как оценивал сражение за Сталинградский тракторный завод бывший офицер 51-го фашистского корпуса капитан Отто Рюлле:

«На рассвете 14 октября 1942 года в Городище задрожали дома, посыпались оконные стекла. Артиллерия и авиация наносила массированный огневой удар по узкой полоске земли в районе Тракторного завода.

Никто не сомневался, что после такого налета там камня на камне не останется.

Однако защитники Тракторного остались в живых, и они дали это почувствовать солдатам трех пехотных дивизий и пяти саперных батальонов, когда те после бомбардировки и обстрела Тракторного пошли в наступление.

С полудня 14 октября наша санрота в Городище стала получать столько раненых, сколько мы никогда не видели. На чем только их не привозили! На чем только их не приносили!»{15}

Перегруппировав свои силы и введя в бой 24-ю танковую дивизию, гитлеровцы подошли к заводу «Баррикады» с запада, потеснив ослабленные длительными боями 161-й полк соединения В. А. Горишного и остатки подразделений А. Н. Гуртьева. Они нацелились на армейскую переправу № 62. Генерал Жолудев получил боевой приказ штаба армии:

«37-й гвардейской стрелковой дивизии (без 118-го гвардейского полка) оборонять район переправы № 62 на правом берегу Волги. Не допустить захвата противником переправы»{16}.

Для выполнения новой задачи комдив 37-й гвардейской имел теперь всего лишь 109-й полк Омельченко, в котором были наши роты и воины батальона Ткаченко. Сохранилось также некоторое количество бойцов из тыловых и специальных подразделений. На огневых позициях продолжали оставаться дивизионы артиллерийского полка.

Больше всех людей было в роте Лучанинова. Григорию Ищенко и Назаркину дали пополнение. У Павла Чувирова [140] осталось четыре миномета из девяти. У Сусенко — три пулемета из двенадцати. У Суханова — не больше десяти бойцов. В других специальных взводах, у связистов и хозяйственников — тоже считанные единицы. Кухни Некирясова были разбиты, но он сумел достать здесь другие и обзавелся вновь хозяйством. В медпункте всего двое: санинструктор Прибытков и Вера. На нее тяжело было смотреть — в волосах седина, черты лица обострились. Трагическая гибель многих друзей оставила след. Она точно сжалась под тяжестью непомерной ноши, но была так же деятельна и энергична в делах.

Когда мы переходили штурмовой мостик, гитлеровцы уже вышли к берегу у южной части завода, а один взбесившийся фашист даже выскочил к бугру и, размахивая автоматом, неистово заорал: «Рус! Капут!» Кто-то из бойцов обернулся и, почти не целясь, выпустил в него длинную очередь. Гитлеровец свалился.

Пушки 86-го гвардейского артиллерийского полка, стоящие на острове напротив Тракторного завода, снова заработали, посылая в сторону врага снаряд за снарядом. Мы были удивлены, увидев здесь нашего друга гвардии майора Агонесьяна. Он стоял в окопе, недалеко от мостика, и подавал команды. Орудия, глубоко закопанные на самом берегу и замаскированные кустами, непрерывно грохотали, и снаряды крошили противоположный бугор, не позволяя фашистам приблизиться к воде.

— Ты что, по-дружески угостил своих? — спросил его кто-то.

— А как понять? Тут немцы, там немцы. У меня приказ — открыть огонь по берегу. Кто же знал, что вы там? — в смущении оправдывался наш друг артиллерист.

Хорошо, что. все обошлось благополучно. Артиллеристы, конечно, не виноваты. Прорвавшиеся из окружения подразделения не имели с ними никакой связи.

На острове офицер штаба и работники политотдела Валуйских, Гусев, врачи медсанроты Кунцевич, Власов. Мы вместе с ними приводим в порядок подразделения. Раненых эвакуируем в медсанбат, но все с легкими ранениями и контуженые остаются в строю. Они, конечно, четырежды заслужили отдых. Но обстановка такова, что об этом не приходится и думать. Сражение продолжается, и каждый должен позабыть обо всем, кроме своего долга. Фашистская артиллерия продолжает обстреливать остров, но надо скорее привести в порядок наши роты, накормить бойцов и — снова в бой. [141]

Так ночью 18 октября 109-й гвардейский полк занял новый рубеж обороны, прикрыв армейскую переправу № 62. Это уже был не полк. В этой группе подразделений, собранных из всех частей дивизии, осталось менее трехсот бойцов с двумя противотанковыми орудиями и несколькими минометами. Поддерживал нас артиллерийский дивизион.

От южного угла завода «Баррикады», оборонявшегося дивизией Людникова, через улицу Стальную до Перекопской заняла позицию группа Ткаченко вместе с бойцами 42-го артдивизиона, охранниками и рабочими. Далее к югу, до завода «Красный Октябрь», по улице Машинной оборонялся наш батальон, в котором были основные силы полка. Соседом слева была 193-я дивизия полковника Н. Ф. Смехотворова и 39-я гвардейская, защищавшие «Красный Октябрь». Три глубоких, обрывистых оврага рассекали всю оборону между заводами от берега Волги до выхода в город. А вся прибрежная линия была изрезана мелкими щелями и выемками, служившими укрытием для штабов и подразделений тыла.

Весь участок нашей обороны был около километра по фронту и до пятисот метров в глубину. Это была узкая полоска земли, на которой простреливалось буквально все не только из орудий и пулеметов, но даже из пистолета пуля могла свободно пролететь до самой Волги. Здесь, под высоким обрывистым берегом размещались штабы и тылы частей. На южной стороне центрального оврага находились КП полка, дивизии, а за оврагом Банным почти в таком же положении был командный пункт 62-й армии, из которого исходило все руководство героической обороной.

Когда мы занимали позиции, противник начал штурмовать «Баррикады» с запада и вел бой за железной дорогой, немного впереди нас. Обстановка осложнялась, надо было спешно укреплять рубеж. Гриппас под берегом собрал командиров и поставил задачи: Ищенко — справа, от Перекопской до Раздольной, Лучанинов — в центре до оврага, а Назаркин слева перехватывает улицы Матросскую, Мостовую. Павел Чувиров установил минометы в устье центрального оврага, справа от него под бугром оборудовали медпункт, а дальше — наш КП и хозяйственники. Всю ночь бойцы отрывали окопы, укрепляли позиции. Мы с Гриппасом и Ананьевым обошли весь район, беседовали с бойцами, а на КП орудовал Виктор Левкевич. Как и прежде, мы по-хозяйски устраивались на новом месте. Два стареньких блиндажика под бугром были вычищены и оборудованы для работы, а на бугре, где был наблюдательный пункт, выкопана [142] траншея. Там разместились разведчики Суханова. Его взвод, пополненный бойцами, составляет вторую позицию обороны и наш резерв.

Левкевич встретил нас бодрым возгласом:

— Хорошо здесь будет! Умываться можно, попить... Волга в двух шагах, ну, а если... поджарят, то искупаемся... Кто плавать не умеет, придется, конечно, топориком...

Комбат, не обратив внимания на неуклюжую шутку начальника штаба, сразу присел к большому ящику, приспособленному под стол, разложил план города и приступил к делу.

— Готовь схему обороны, через час докладывать командиру! — сказал он.

Виктор разложил бумагу и стал чертить. Я вызвал Рудакова и проверил связь. Все было в порядке, даже Яцук устроился в том же правом уголке с телефоном, как и в обороне перед Тракторным. Однако этот блиндажик был менее удобен: узкая землянка с легким перекрытием из жердей. В нем могло поместиться четыре-пять человек. Поэтому Левкевич со связистами оборудовали себе другое укрытие. Как только закончили работу над схемой, появился гвардии старший лейтенант Натаров, химик полка. Он доложил:

— В ваше распоряжение вместе с ротой!

— Что имеете? — спросил Гриппас.

— Тридцать восемь бойцов, на вооружении фоги.

Это очень кстати. У нас слабая вторая позиция: только взвод Суханова и наш КП с тылами. Натарову приказали расположиться левее Суханова и ближе к оврагу. Мы собрались идти на доклад к Омельченко, выбрались из траншеи и встретили сразу генерала Жолудева, Брушко и с ними командира полка. Гриппас доложил, что оборона занята и огневая система готова, бой идет впереди, за развилкой железной дороги, связь с нашими устанавливается.

Со стороны противника бьют орудия, им отвечает наша артгруппа и пушки с острова Зайцевского, слышна перестрелка на фланге, где обороняются бойцы Людникова. Генерал стоит лицом к реке и несколько минут молчит задумавшись, как будто любуется ее почти двухкилометровым простором. Рядом, где кончается отмель, всего в тридцати — сорока шагах от нас, тяжелая волна лениво накатывается на берег. Иван Кузьмич Брушко нарушил молчание.

— С артиллерией связались? — спросил он комбата.

— Еще нет, ожидаем представителя.

— Сегодня будет, если нет — доложите. [143]

Генерал Жолудев повернулся к бугру. Омельченко показал на выход из оврага, где стояла минрота Чувирова, и повел рукой в сторону завода «Баррикады»:

— Этот овраг — центр участка, дальше линия обороны проходит до самого угла завода. Там два орудия артдивизиона и Ткаченко.

— Это наш последний рубеж. Враг его не должен взять. Используйте каждую развалину, овраги, не допускайте танки к берегу, а с пехотой справитесь, — сказал Жолудев.

Брушко добавил:

— С 24.00 42-й артдивизион, остатки роты НКВД и рабочего отряда подчинены вам, я отдал распоряжение.

— Понял, — ответил Омельченко.

Теперь генерал обратился к нам:

— Уяснили все?

— Так точно! — вытянулся Гриппас.

Генерал неторопливо пошел вдоль берега в направлении своего КП, высокий, стройный, никогда не сгибающийся перед тяжелыми испытаниями.

Мы с восхищением смотрели ему вслед. Каждый из нас знал, сколько пришлось Виктору Григорьевичу пережить в эти страшные дни: геройскую гибель многих подразделений, личных боевых друзей и сослуживцев по воздушно-десантным войскам, эту беспощадную бомбежку КП, чуть не закончившуюся его гибелью, и огромную ответственность за оборону, которую на него возложило командование. Но ничто не сломило его волю и уверенность в своих бойцах. Он и сейчас говорил с нами просто, не повысив голоса, как говорил всегда на учениях или строевом смотре. Конечно, он прекрасно знал, что ожидало всех нас на этом последнем клочке сталинградской земли, простреливавшейся со всех сторон.

Возвратились в блиндаж.

Скоро в проходе появился новый человек. Наш приятель Агонесьян! Его приход всех обрадовал.

— Устраивайся, тебе места хватит, — предложил артиллеристу Левкевич.

— Нет, надо сначала НП оборудовать, покажи, где лучше.

В нашем блиндаже был поставлен еще телефон — прямая связь с огневой позицией дивизиона. Его орудия по-прежнему стояли на острове Зайцевском, готовые по первому требованию поддержать нас.

Первые сутки прошли без особых событий. Гитлеровцы атаковали позиции Людникова и подтягивали силы к району [144] переправы, продолжался беспорядочный обстрел нашей обороны, налетали бомбардировщики, но к такой «музыке» мы уже настолько привыкли, что почти не обращали на нее внимания. Наши роты хорошо закрепились. Огнеметчики установили фоги в направлении выхода из оврага, под берегом появилось несколько маленьких «катюш», установленных на танкетках. Они ползали по отмели, стараясь поближе прижаться к бугру, и время от времени давали залпы по противнику.

Но вскоре все изменилось.

21 октября гитлеровцы начали атаки на всех участках от «Баррикад» до «Красного Октября». 161-й стрелковый полк, дравшийся впереди, был оттеснен к улице Стальной. Это была малочисленная часть, как и все, которые долго сражались в городе.

Ожесточенный бой продолжался весь день. Непрерывно бомбила авиация. На все позиции и берег сыпались снаряды. Стоял сплошной грохот и дым. В этот день в журнале боевых действий дивизии появилась такая фраза: «Противник бьет по штурмовому мостику, 78 мин, бомб, снарядов за один час в районе КП»{17}. Полк Колобовникова переходил в контратаку, позицию удержал. Однако к вечеру фашисты продвинулись к южной части завода и вышли к правому флангу батальона Ткаченко. Взвод Сухарева вместе с охранниками и рабочими, оборонявшимися на территории завода, вступил в бой с автоматчиками.

О новом появлении танков в заводском дворе нам сообщил Ткаченко. Мы доложили в полк и вскоре получили ответ: «Дивизия Людникова предупреждена... будьте готовы». В этот вечер по приказу командующего в наш район вышли два танка Т-34 во главе с лейтенантом Павловым. Один из них был установлен за Перекопской, напротив завода, а другой ближе к нам, чтобы мог достать врага перед фронтом и вдоль бугра. Павлов — молодой и очень боевой командир. Когда Гриппас спросил его, где он выбрал наблюдательный пункт, тот ответил:

— В танке, хорошо видно и ничего не слышно.

— А бойцы как?

— Народ стреляный, у Тракторного дрались...

К утру танки были укрыты и замаскированы. Только орудийные башни да стволы поднимались над поверхностью земли. [145]

С утра обычная картина. Над позициями на низкой высоте с ревом пронеслись вражеские истребители, вдогонку им со всей нашей обороны загремели яростные очереди из автоматов. Потом налетели пикировщики. Вступила в дело артиллерия с обеих сторон, бой разгорелся и не утихал уже весь день. Агонесьян то и дело вызывает дивизион:

— «Очки»! «Очки»! Четыре беглым по ориентиру один... Огонь!

Ориентир один — это развилка железной дороги у западного угла «Баррикад». Потом артиллерия бьет по второму и третьему ориентирам и снова переносит огонь на правый фланг. Артиллеристы прощупывали все места, где накапливался противник. Нам сообщили, что Колобовников отбил крупную атаку танкового десанта со стороны тройной развилки. Там убит комиссар Иван Федорович Андрюшенков, наш хороший товарищ и сосед. У нас потери за день — двенадцать бойцов. Однако противник не прорвался ни в этот, ни на следующий день.

На рассвете 24 октября после ожесточенной бомбардировки и налета артиллерии противник начал крупную атаку в направлении переправы № 62. Более двадцати танков и густые цепи автоматчиков были брошены немецким командованием, чтобы столкнуть гвардейцев в Волгу и овладеть пристанью. Остатки 161-го полка были оттеснены за фланг Ткаченко, его бойцы в рукопашной схватке отбили атаку. Вместе с ним сражались гвардейцы Ищенко. Наша артиллерия подбила два танка. Другие были остановлены. Но фашистские автоматчики залегли перед самыми позициями. У Лучанинова, оборонявшего центр участка, выбыла из строя треть бойцов и последний командир взвода гвардии лейтенант Сорокин. Фашисты ворвались на позицию, но Сусенко огнем из пулемета закрыл прорыв и не допустил их в глубину. Лучанинов из района школы атаковал гитлеровцев по фланг и восстановил положение. Минометчики Чувирова пели непрерывный огонь, помогая отражать вражескую атаку.

К вечеру положение еще больше обострилось. Ранен Сусенко. В минроте уничтожен миномет с прислугой и тяжело ранен взводный Темербаев. Был момент, когда казалось: вот-вот враг прорвется к оврагу, к Волге. Весь состав нашего КП лежал на позиции... Но в это время из-за Волги заработала армейская артиллерийская группа, и гитлеровцы, скопившиеся перед нашими позициями, в панике отступили, оставив позади себя не менее сотни трупов.

В сумерках фашистские летчики совершили последний [146] массированный налет на нашу оборону. Их самолеты с ревом носились над землей, снижались даже под бугор, на отмель, выпускали длинные очереди из пулеметов, как будто бесились в ярости от несгибаемой стойкости советских воинов.

Когда немного стихло, командиры собрались в блиндаже. Настроение мрачное. Отбита последняя атака, но и у нас большие потери. Во всех пяти ротах всего один взводный — Николай Хоменко. Между огневыми точками — бреши, которые надо чем-то заполнить. Фашисты подошли вплотную к берегу и наверняка попытаются покончить с переправой. Гриппас, перешагнув порог, говорит Левкевичу:

— Сколько у нас осталось?

Тот отвечает почти без запинки, у него все подсчитано. Людей очень мало.

Размышляем, как поступить.

— Назаркину человек десять наскрести. Лучанинову десять от Суханова передать. Попросить помощи... — говорит комбат.

— А где «скрести» будем? — спрашивает Левкевич.

— Я думаю, пять из мипроты, три связиста и двух от Некирясова...

Да, приходится идти на это. Связной Коробов бежит за людьми. Мы надеемся на помощь. В полк ушел Ананьев, может, он там что-то получит. Но вот входит и он. Мы выжидающе смотрим на него. Алексей бросил автомат в угол и тихо сказал:

— Плохо. Пока ничего нет. В дивизии обещали тридцать человек из тылов, но они могут прибыть только завтра к вечеру.

Вот так штука! В голову лезут дурные мысли. Роты ослаблены и натиск врага сдержать не смогут. Предлагаю комбату огнеметчиков переместить ближе в овраг и укрепить оборону. Другого выхода нет. По боевым местам на бугре расписываем всех связистов и весь состав нашего КП. Выход по сигналу наблюдателя.

Вызывают из штаба дивизии, спрашивают о настроении, предупреждают о готовности к отражению вражеских атак. Но мы сами только об этом и думаем. Ананьев говорит, что слышал, будто бы через неделю сюда переправят свежую дивизию. Но даже не верится, что так будет, а если и будет, то как эту неделю продержаться?

В землянку входит бочком Павел Чувиров. Он молчаливо смотрит на нас. Мы знаем, о чем он думает. Гриппас предупреждает его: [147]

— Если упрашивать пришел, то и слушать не буду. Людей давай.

— Признаться, хотел, но теперь помолчу, — отвечает он. — Надеюсь, что это последний раз, иначе минометы замолчат.

— Садись ужинать.

Почти вслед за ним входит Некирясов и прямо в атаку:

— Как же я обойдусь, товарищ гвардии капитан? Последних забирают! А боеприпасы, продукты? Хоть повара Кохана оставьте.

— А если гитлеровцы сюда прорвутся, тогда что?

— Как прорвутся? Кто же их пустит!

— Тогда двух в роту, и без разговора! Если других нет, то Кохана.

Все вопросы решены. Ананьев собирается к Назаркину размещать бойцов. Я иду к огнеметчикам переговорить с людьми, им поставлена новая задача. Гриппас и Агонесьян сидят у стола. Теперь мы не можем позволить себе прежней роскоши отдыхать по очереди. Отдыхает кто как может, но по первому сигналу с НП — оружие в руки и все на позицию.

Мы вышли вместе с Чувировым и несколько минут постояли перед Волгой. С Павлом мы всегда говорим откровенно. Он что-то не в духе. Спросил его, в чем дело.

— Так... наверное, отсюда не выберемся! — огорошил он меня ответом, которого уж от него-то я не ожидал.

— Ты что, Паша, захандрил?! — с тревогой спросил я его.

— Нет, не хандра, товарищ комиссар, это правда. Драться здесь будем — значит, здесь и останемся.

Примерно то же самое день тому назад сказал в шутку Ищенко, заскочивший в блиндаж:

— Давайте составим список, будем знать — кто следующий.

Комбат отчитал его. Что это означает? Нервы стали сдавать даже у таких твердокаменных людей, как Чувиров и Гриша? Видимо, не это. Они просто доводили вопрос до логического конца, яснее других понимали, что биться придется до последнего.

Рассвело. Методический огонь вражеской артиллерии сменился частыми налетами по участкам, застрочили наши огневые точки. Агонесьян уже на НП и прощупывает противника. Над нами схлестнулись несколько наших и вражеских истребителей. То один, то другой, прошитый пулями, скользит в Волгу. На ее дне, наверное, уже многие десятки. [148]

С НП видно, как работают минометчики. Из медпункта высунула голову Вера и наблюдает за действиями летчиков.

Боевой день начался.

Но вот сильный грохот потряс все вокруг. Мы присели на дно окопа. Тяжелые мины рвутся у самой воды, на отмели и в реке. Волга вскипела крутой волной. По траншее все выбегают на позицию, чтобы занять свое место в обороне. Так проходит минут двадцать. Потом огонь перекинулся к заводу «Красный Октябрь». Мы сразу увидели вражеские цепи. Доложили Омельченко и получили ответ: «Вызываем артиллерию!» Появилась партия пикировщиков, бомбы рвутся по обеим сторонам центрального оврага. Фашистская пехота продвигается. Гриппас кричит Ананьеву:

— Алексей! Забирай свою группу — и к оврагу!

У него девять человек, и он под бугром, прикрываясь мертвым пространством, выходит на место. Связь с ротами не работает. Не подавлены ли впереди наши огневые точки? Гитлеровцы уже в овраге. У нас все в обороне. Резервов никаких. Теперь надежда только на огнеметы, минометчиков, группу Ананьева и стойкость гвардейцев.

Артиллерия отсекла гитлеровцев. Они залегли перед школой, но большая группа продвигается по оврагу. Прибежал связной от Лучанинова: немцы ворвались в школу! В районе Ищенко появилась группа танков. Лейтенант Павлов бьет прямой наводкой, подбит один танк, другой... Но гитлеровцы уже в сотне метров от нашей позиции.

Над оврагом на низкой высоте пронеслись два вражеских истребителя. Взлетела вверх ракета, и... гитлеровцы бросились вперед, к Волге. Но тут все перемешалось. Огнеметчики дали залп. Мощная, бушующая волна горящей смеси вперемешку с клубами черного дыма рванулась навстречу врагу, сметая все на своем пути. Десятки гитлеровцев, пораженные огнем, корчились на земле. Оставшиеся в живых в ужасе бросились бежать. Бойцы Ананьева кинулись вслед за ними, срезая одного за другим. Вся группа, прорвавшаяся в овраг, была уничтожена. Отбита атака и на правом фланге, и в центре.

Все на месте.

Агонесьян продолжает свое дело, прикрывая огнем дивизиона позиции рот. Фашисты снова обрушили на нас удары авиации. Тяжелые бомбы все кромсают над бугром. Трясется земля. Мы сидим на дне окопа, не смея поднять головы. Кругом десятки глубоких воронок, груды вывороченной земли. Но и на этот раз фронт от «Баррикад» и до «Красного Октября» устоял. [149]

Неизвестно, что с ротой Назаркина, но туда вышел Алексей Ананьев, а там не бомбили.

Бежит посыльный из полка. Он возбужден и громко кричит:

— Скорее! Скорее! Засыпало!

— Где? Кого?

Он показывает в сторону КП полка, повторяя:

— Скорее! Скорее!

Бежим к оврагу. Чувиров снимает остатки бойцов — туда же. Мы направляем на помощь группу из химроты. Тяжелая бомба в четверть тонны взорвалась рядом, КП разрушен. Убит Натаров, ранены и контужены Омельченко, начальник штаба Килимник, старший политрук Зуев. Все руководство полка вышло из строя. Откопали их, но до самой ночи не могли эвакуировать.

Примерно через час снова налетели бомбардировщики. Землей был завален Брушко. Разбило блиндаж у Ткаченко, и гигантская воронка появилась позади позиции минометной роты. Фашистские летчики, точно в отместку за провал пехотной атаки, забросали бугор тяжелыми фугасными бомбами. Но и этот приступ бешенства ничего не мог изменить. Гвардейцы стояли.

Вечером подсчитываем, что у нас осталось. Группа Ананьева на левом фланге. Он сообщил, что ротный выбыл из строя, командование поручил гвардии лейтенанту Музыкову, артиллеристу, находившемуся вместе с ротой. Суханова с двенадцатью бойцами отправили к Лучанинову. В это время появился Ткаченко. Он теперь принял командование полком.

— Держимся? — спрашивает он.

— Держимся! Но... все на пределе.

— Ясно. Вот-вот должны переправить тридцать человек, и два десятка моряков обещали...

Сидим удрученные, на позиции чуть больше семидесяти бойцов. По-прежнему горит коптилка, в проходе полулежит Яцук. Агонесьян, чтобы взбодрить всех, устроился поудобнее и подготовился рассказывать очередную историю из своих неистощимых запасов.

— У нас в Ереване...

Но закончить фразу он не успел. Группа близких и мощных разрывов до основания потрясла землянку. Светильник запрыгал на столе. Пустая бутылка свалилась на пол. Наступила тишина. Мы поняли: мины рвутся на площадке КП. Мы так верили в мертвое пространство, нам казалось невероятным, что может быть такая крутизна падения мин. Еще [150] никто не успел произнести ни слова, как новая серия рванула с другой стороны. «Перелет, недолет, — пронеслось в голове. — А что, если вражеская минометная батарея даст еще залп?» Агонесьян побледнел. Как артиллерист он лучше всех знал, как накрывают цель. Все инстинктивно прижались друг к другу в ожидании удара. И он последовал...

Одна мина взорвалась в проходе землянки, сразу разбросав перекрытие легкого блиндажа. Всех сбросило вниз. От удара осколка вспыхнула зеленоватым огнем сигнальная ракета, лежавшая под накатом, и ядовитый запах заполнил котлован. Пока мы опомнились и зажгли светильник, прошло несколько минут. Яцук был мертв. В его руке осталась телефонная трубка.

Блиндаж Левкевича уцелел, но линии связи оборвались все сразу. Связисты уже хлопочут. Коробов и Падолко вытаскивают из обрушенного блиндажа вещи, оружие. Нас беспокоит, что на позиции. Наконец восстановлена связь с дивизией. Там все на своем посту.

— Отправил вам пополнение, встречайте! — говорит Брушко.

По берегу растянутой цепочкой бегут бойцы, только что высадившиеся из лодок. Это те тридцать, которых мы ожидали. Проинструктировали, нагрузили боеприпасами, и Гриппас с Левкевичем повели их в оборону.

Я заскочил в медпункт. Блиндаж и щели заполнены ранеными. Фельдшер Мялковский, присланный из медсанроты, спрашивает о лодках. Послали на берег их разыскивать. Вера и Прибытков возле раненых. Весь день для них — неимоверное напряжение. Эта кошмарная бомбежка могла свести с ума. Многие блиндажи и землянки разрушило, и раненых приходилось с большим риском откапывать и переносить.

Прибежавший солдат сообщил, что лодки готовы. Быстро собираем раненых и тихо выносим к берегу. Очередная партия отправлена. Мы даже не успели проститься с Омельченко, нашим боевым командиром, и другими товарищами из полка, с которыми сражались с первого дня войны.

Связисты и разведчики разобрали наш старый блиндаж. Для рядового Яцука он стал могилой. Пятеро гвардейцев вскинули автоматы вверх, прогремел прощальный салют боевому товарищу.