На дальних подступах к Витебску

Да, перед нашей армией был Витебск.

Данные воздушной разведки, донесения партизанских отрядов и армейских групп, действовавших во вражеском тылу, позволяли сделать вывод, что фашисты намерены прочно удерживать этот район. Город и его предместья, окрестные села были превращены в мощные оборонительные рубежи. Уже давно здесь сооружались противотанковые препятствия и долговременные огневые точки. А с началом нашего наступления на Духовщину и Смоленск, а также на Велиж и Невель гитлеровцы форсировали строительство пяти рубежей на подступах к Витебску.

Каждый из этих рубежей представлял собой систему опорных пунктов, связанных между собой траншеями полного профиля и развитой сетью ходов сообщения. Траншеи прикрывались проволочными заграждениями в два-три кола, спиралями Бруно, рогатками. На вероятных направлениях наступления стрелковых частей ставились минные поля. Между рубежами, в глубине обороны спешно оборудовались огневые позиции для артиллерии и минометов. Параллельно шло оборудование позиций для ведения отсечного огня. Словом, прорыв такой глубоко эшелонированной, прекрасно оборудованной в инженерном отношении обороны требовал тщательной подготовки.

К этому времени 39-я армия была передана в состав Западного фронта. Слева от нас действовала 31-я армия, а справа — 43-я, которая оставалась в составе Калининского фронта. Таким образом, мы оказались на стыке двух фронтов, что в определенной мере усложняло наши задачи и налагало особую ответственность. [87]

В один из пасмурных осенних дней я выехал в 158-ю стрелковую дивизию, которой командовал генерал-майор И. С. Безуглый. Когда я вошел в блиндаж, генерал заканчивал разговор с офицером разведки 875-го стрелкового полка капитаном П. П. Рассохиным.

— Нужен «язык». Понятно? Вот, стало быть, и действуйте, капитан. Не позже чем послезавтра доложите о выполнении.

— Понятно, товарищ генерал. Добудем!

Павел Петрович Рассохин, который уверенно произнес эти слова, выглядел очень молодо. На вид ему можно было дать лет двадцать, не больше. Но я-то знал, что за плечами у него два трудных фронтовых года. Знал, что человек этот слов на ветер не бросает. Сказал: «Добудем», — значит, уверен в своих возможностях.

Вскоре я убедился в правильности своих предположений. О том, как осуществить захват пленного, капитан Рассохин думал раньше. У него уже был конкретный план. Разрабатывая его, офицер советовался с командиром взвода, опытными разведчиками полка.

Велик был соблазн избрать объектом для нападения участок, где слабее оборонительные сооружения и даже не заминированы подходы. Но Рассохин учитывал и другое. На том участке наверняка фашисты проявляют особую бдительность. А что, если выбрать для поиска такой объект, который фашисты считают недосягаемым, который лежит за минными полями и другими противопехотными препятствиями? Риск? Безусловно! Но риск оправданный, ведущий к успеху.

Ход поиска был продуман до мелочей. Командирам поддерживающих подразделений заранее указали цели. Эти цели удалось заблаговременно пристрелять, не раскрывая своих замыслов. На соседних участках были предприняты ложные действия, которые наводили противника на мысль, что именно тут возможно появление разведывательных групп. И расчет Рассохина полностью оправдался. Разведчики взяли двух «языков», не понеся никаких потерь.

Я рассказываю обо всем этом не для того, чтобы привести еще один эпизод, подчеркивающий отвагу разведчиков. В данном случае речь идет о другом. С каждым месяцем пополнялся арсенал тактических средств, используемых разведчиками для выполнения боевых заданий. [88]

Если год назад мы зачастую действовали слишком прямолинейно, однообразно, то теперь один поиск редко был похож на другой. И такой творческий подход к делу неизменно приносил успех. Подчиненные капитана Рассохина, например, в течение месяца трижды выполняли сложнейшие задания. Все они были осуществлены без жертв с нашей стороны. И думается, не случайно грудь Рассохина уже к тому времени, о котором я пишу, украшали ордена Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды и медаль «За отвагу».

Боевой опыт приобретали не только офицеры-разведчики. Немало мастеров появилось среди сержантов, солдат. И это было очень важно. Ведь далеко не всегда группы, уходившие на задание, возглавляли люди с офицерскими звездочками на погонах. Зачастую во главе групп стояли младшие командиры. И от их инициативы, умелого руководства подчиненными зависело многое.

Однажды группа, возглавляемая гвардии старшим сержантом Ф. А. Болдыревым, попала в сложную обстановку. Разведчики почти вплотную подобрались к вражеской обороне. И в этот момент они были обнаружены. Что оставалось делать? Отходить? Болдырев принял иное решение: немедленно атаковать. Он первым ворвался в траншею. В коротком бою девять гитлеровцев были уничтожены, десятый — пленен. Среди разведчиков не оказалось даже раненых.

Что обеспечило успех? Отвага, помноженная на опыт. Болдырев понимал, что обнаруженная противником группа вряд ли сумеет отойти благополучно, не потеряв людей. Ведь гитлеровцы, находившиеся в траншее, были укрыты от нашего огня. Разведчики же — как на ладони. В стремительном рывке вперед видел выход гвардии старший сержант. Фашисты не ожидали этого. Следовательно, именно в боевой дерзости был ключ к победе. И разведчики одержали ее.

Хорошо помнится и гвардии сержант П. М. Винниченко. У него со временем выработался свой стиль. Он стал известен в армии как мастер бесшумных вылазок. И что интересно, разведчик предпочитал действовать один, в крайнем случае — с кем-то вдвоем. Сам научился разряжать мины, резать колючую проволоку. Что же касается ловкости и умения наблюдать, то тут у него был какой-то врожденный, что ли, талант. [89]

В конце октября 1943 года, когда части и соединения армии готовились к новым наступательным боям, потребовался контрольный пленный. Захват его поручили гвардии сержанту Винниченко. Две ночи ползал он у вражеских траншей, изучая обстановку, намечая план действий. Наконец он доложил о своей готовности к выполнению задания.

— Кого возьмете с собой? — спросили Винниченко.

— Дозвольте одному, — ответил он. — Управлюсь...

В полной темноте перебрался разведчик за проволочные заграждения и подполз к самому брустверу вражеского окопа. Вскоре оттуда донеслись звуки губной гармошки. Гвардии сержант уже знал, что это музицирует дежурный пулеметчик. И в предыдущие ночи он вел себя точно так же: выпустит очередь и развлекается.

Тоскливые звуки плыли в ночи. И вдруг на гармониста словно скала обрушилась. Одна рука мертвой хваткой сдавила горло. Другая так тряхнула гитлеровца, что в голове его все помутилось. После такой встряски пленный будто одеревенел. А Винниченко, сняв со станка тело пулемета, повесил его на шею вражеского солдата. Затем, поднеся к самому носу немца огромный кулак, дал понять, что поднимать шум бесполезно, и легко подтолкнул пулеметчика по направлению к нашим окопам. Тот послушно, словно загипнотизированный, тронулся в путь. Через час пленного допрашивали в штабе.

Что можно сказать о такой вылазке? Чистая, умелая работа!

Так по крупицам накапливался опыт, мужали в боях разведчики. Но и враг не дремал. Все более мощными становились его оборонительные полосы. Все бдительней несли службу на переднем крае и в тылу гитлеровцы. Вот почему нам приходилось непрерывно совершенствовать и обновлять способы ведения разведки.

Столкнулись мы и еще с одним обстоятельством, которое нужно было учитывать при работе с личным составом. Дело в том, что советские воины все чаще и чаще сталкивались с фактами зверского истребления гитлеровцами мирного населения и военнопленных, разрушения наших городов и сел. Вполне понятно, что разведчики, всегда идущие впереди, многое видели собственными глазами. Разумеется, и до этого они хорошо знали из газет о звериной сущности фашизма. Но одно дело прочитать, [90] услышать, а другое — увидеть такое, от чего кровь стынет в жилах.

Среди немецких частей, действовавших против нашей армии, оказался 332-й полк 197-й пехотной дивизии. Мы знали, что солдаты и офицеры именно этого полка были в деревне Петрищево осенью 1941 года в момент казни московской комсомолки Зои Космодемьянской. И должен сказать, что, как только заходила речь о разведывательных действиях на участке, который занимал упомянутый полк, от желающих принять участие в очередном поиске не было отбоя. Горячее желание отомстить фашистским извергам руководило нашими людьми.

Что ж, ненависть к врагу — большая сила на войне. Она поднимает человека на подвиг, заставляет драться не на жизнь, а на смерть. Но разведчики действуют в особых условиях. И в целом ряде случаев им приходится сдерживать чувства, кипящие в душе. Разведчик ни на секунду не имеет права забывать, например, что его задача — пленить гитлеровского солдата, а не просто уничтожить его в бою. Иными словами, чувство ненависти Ее должно ослеплять, толкать на необдуманные поступки, ставящие под угрозу срыва выполнение основного задания. В этом направлении и велась воспитательная работа с личным составом.

И вдруг мы почувствовали, что наши слова не всегда достигают цели. В чем причина? За ответом на этот вопрос не нужно было ходить далеко. Каждый день приносил новые вести о зверствах гитлеровцев.

Никогда не забуду, какое глубокое впечатление произвело на разведчиков сообщение Чрезвычайной Государственной Комиссии «О разрушении гор. Смоленска и злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками над советскими гражданами». Этот потрясающий документ был опубликован в смоленской газете «Рабочий путь»{2}, которая начала выходить почти сразу же после освобождения города. Несколько номеров этой газеты попало и к нам, так как до Смоленска было рукой подать. Их передавали из землянки в землянку. И каждый, прочитав это сообщение, загорался лютой ненавистью к фашистам. Впрочем, в этом не было ничего удивительного.

Из 8 тысяч домов было разрушено и сожжено более [91] 7 тысяч. Гитлеровцы вывели из строя городской водопровод, мосты, электростанцию, трамвайное хозяйство. До начала Великой Отечественной войны в Смоленске насчитывалось 96 заводов и фабрик. Все они превратились в руины. Значительная часть промышленного оборудования была вывезена в Германию. Полностью был разрушен смоленский железнодорожный узел. Такая же участь постигла большинство больниц и лечебных учреждений, институтов, техникумов, школ. Фашисты разграбили ценнейшие коллекции музеев, осквернили и сожгли памятники старины.

Но самое страшное было даже не в этом. Нельзя без содрогания вспоминать строки, в которых говорилось об истреблении советских граждан. Вот только один из многочисленных фактов, приводившихся в сообщении Чрезвычайной Государственной Комиссии.

Осенью 1941 года оккупанты пригнали из Вязьмы в Смоленск партию военнопленных. Многие из них от побоев и истощения не в состоянии были держаться на ногах. При попытке населения дать кому-либо из пленных кусок хлеба немецкие солдаты отгоняли советских людей, били их палками, прикладами, расстреливали. На Большой Советской улице, Рославльском и Киевском шоссе фашистские мерзавцы открыли беспорядочную стрельбу по колонне военнопленных. Те пытались бежать, но гитлеровцы лишь усиливали огонь. Так, прямо на улицах города было расстреляно около 5000 советских граждан. Трупы несколько дней не позволяли убирать.

Такое же количество людей погибло в апреле 1942 года близ разрушенного здания радиостанции. В июле того же года в километре от деревни Магаленщина были расстреляны 3500 советских граждан. Чрезвычайная Государственная Комиссия установила, что только в Смоленске и его ближайших окрестностях фашистские изверги расстреляли и замучили более 135 000 наших людей.

Вдумайтесь в эту цифру! Вдумайтесь, и тогда станет ясно, с каким настроением откладывали в сторону газету разведчики. Им предстояло идти в поиск для того, чтобы захватить пленного, а хотелось грызть зубами эти человекоподобные создания в серых, провонявших потом мундирах. Хотелось бить и бить до тех пор, пока не исчезнет с лица земли эта нечисть. Легко ли в таких условиях вести разъяснительную работу?! [92]

И тем не менее командиры разведывательных подразделений, политработники, коммунисты, комсомольские активисты настойчиво вели ее. Они убеждали людей, что ненависть, кипящая в душе, должна быть направлена на образцовое выполнение заданий. Убитый фашист — это один убитый фашист. Ценные разведывательные данные — это гибель десятков, сотен, тысяч захватчиков, спасенные жизни наших бойцов. Сюда, в это русло, и должна быть направлена энергия, порожденная ненавистью к врагу.

Мне и самому не раз приходилось беседовать на эту тему с разведчиками. Непривычно хмурыми, суровыми были их лица. Вроде бы и соглашаются с моими доводами, а потом неожиданно вздохнет кто-нибудь:

— Все это правильно, товарищ подполковник. Разумом понимаю, а сердце другое говорит. Всех бы их своими руками...

— Придется не посылать вас в поиск, пока разум не возьмет верх над сердцем.

Такая «угроза» действовала весьма эффективно. Даже временное отстранение от активной деятельности считалось у разведчиков самым тяжелым наказанием.

* * *

6 ноября 1943 года в Витебск приезжал Гитлер. Мы узнали об этом из перехваченной радиограммы. Приезд этот был не случаен. Гитлеровцы понимали, что потеря Витебска будет стоить им дорого. Дальнейшее продвижение наших войск на запад и северо-запад грозило окружением фашистских армий, находящихся под Ленинградом. А в памяти были еще свежи события зимы 1942/43 года, крах, который потерпели захватчики у берегов Волги.

Как стало известно позже, приезд фюрера сопровождался торжествами. Раздавались специальные посылки, награды. Но истинная цель столь высокого визита была, разумеется, другая. Мы не сомневались, что он связан с дальнейшим усилением обороны, постановкой командованию гитлеровских войск новых задач.

К счастью, наши соединения уже изготовились к наступлению. Дальнейшее выжидание могло оказаться не в нашу пользу. Поэтому 7 ноября в 10 часов утра, после интенсивной артиллерийской подготовки, в которой принимали участие «катюши», части 39-й армии начали прорыв [93] первого рубежа вражеской обороны. Но как ни стремителен был удар, захватить удалось лишь первые траншеи. Почему?

Из глубины обороны гитлеровцы открыли мощный артиллерийский и минометный огонь по заранее пристрелянным рубежам. А нашим артиллеристам, к сожалению, не удалось подавить вражеские батареи. Видимость в то утро не превышала двухсот метров. Над землей висел плотный туман. Корректировать артогонь в таких условиях было просто невозможно. Из-за нелетной погоды не могла нас поддержать и авиация. Продвижение наших подразделений прекратилось.

Поздно вечером командир 738-го стрелкового полка 134-й стрелковой дивизии выслал в расположение противника поисковую группу. Возглавил ее офицер разведки полка старший лейтенант В. И. Катаргин. Перед ним были поставлены две задачи: прощупать, нельзя ли, пользуясь темнотой и туманом, обойти вражеские пулеметы мелкими отрядами; вторая цель заключалась в захвате пленных.

Рейд продолжался недолго. Разведчикам удалось подобраться к вражескому пулемету, который методически постреливал в заданном секторе. Брошенной противотанковой гранатой один пулеметчик был убит, второго наши бойцы захватили в плен. Удалось выяснить и другое: некоторая часть фашистских окопов пустует. Следовательно, мелкие группы могут проникнуть в глубину вражеской обороны.

Кое-что интересное рассказал и пленный. Он был из той же 197-й пехотной дивизии, о которой я уже упоминал. Выяснилось, что фашисты довольно хорошо были осведомлены о нашем предстоящем наступлении и ждали его. Мало того, им даже был приблизительно известен срок его начала. Поэтому перед артподготовкой гитлеровцы вывели своих солдат из первых траншей, оставив там лишь отдельные огневые точки. Успели они сменить и позиции артиллерии. Именно это и позволило противнику успешно обороняться.

Каким же образом произошла утечка столь важных данных? Пленный сумел ответить и на этот вопрос. Оказалось, что в полосе нашей 134-й стрелковой дивизии действовала специальная группа подслушивания телефонных разговоров, оснащенная какой-то совершенной аппаратурой. [94] Сопоставляя отдельные разговоры, фашисты пришли к определенным выводам, касавшимся наших намерений.

Досадно сознавать ошибку. Тем более что уже не раз предупреждали людей о необходимости строго соблюдать правила переговоров по телефону и радио. И вот — сюрприз. Сколько рейдов сделали разведчики во вражеский тыл для того, чтобы установить, где находятся артиллерийские и минометные батареи! А они оказались в другом месте. Сколько бессонных ночей провели наблюдатели на переднем крае для того, чтобы засечь огневые точки! А пулеметы передвинули. И все потому, что не перевелись еще болтуны, безответственные люди.

Командир полка подполковник Е. Я. Бирстейн был вне себя. Он обещал найти и самым суровым образом наказать виновных. Но сейчас нужно было что-то предпринимать, чтобы хоть как-то поправить положение.

Было решено под покровом ночи действовать мелкими группами. Используя промежутки во вражеской обороне, выявленные разведчиками, обходя пулеметные точки, наши бойцы двинулись вперед. За ночь батальонам полка удалось продвинуться на глубину до двух километров. Причем лишь на отдельных участках вспыхивали короткие ожесточенные схватки. «Продвигаться и прочно закрепляться», — передавали из подразделения в подразделение приказ командира полка.

Утром 8 ноября плотный туман по-прежнему скрывал все окружающее. Подполковник Бирстейн перебрался на новый НП, находившийся в первой траншее, отбитой накануне у врага. Где-то неподалеку, всего в полукилометре от него, расположился НП соседнего полка. Но и там наблюдатели практически ничего не видели. Где фашисты? Что они собираются предпринять? Кто первый сумеет рассмотреть противника? От этого зависело очень многое.

В одиннадцатом часу туман начал постепенно подниматься. И тут подполковник Бирстейн увидел, что фашисты почти рядом. Их окопы находились возле полуразрушенного сарая как раз между двумя полками. А узел сопротивления на стыке двух частей или подразделений — вещь опасная. Стрелковых подразделений полка, как назло, поблизости не было. [95]

— Видишь фрицев? — Подполковник Бирстейн повернулся к старшему лейтенанту Катаргину.

— Вижу! — ответил тот.

— Бери разведчиков, действуй.

Да, это была та критическая ситуация, в которой разведчики должны сражаться в роли обычного подразделения. Медлить нельзя было ни минуты. Пока что, судя по всему, гитлеровцы не подозревали о том, что наши части за ночь выдвинулись вперед. А заметят — фланговый пулеметный огонь наделает много бед.

Фашистский опорный пункт обнаружили и соседи. Лейтенант Владимир Карпов со своими разведчиками также устремился вперед. Результат таков: опорный пункт разгромлен, захвачено десять пленных. На долю Карпова досталось восемь из них, Катаргину пришлось довольствоваться лишь двумя. Но главное заключалось в другом. Разведчики стремительным ударом ликвидировали опасность, нависшую над флангами двух полков.

В ходе боев на подступах к Витебску разведчикам неоднократно приходилось выполнять не совсем свойственные им функции. Было ли это нарушением ранее отданных нами распоряжений, о которых я упоминал раньше? Пожалуй, нет. Ведь во всех случаях речь шла не об участии в общей атаке переднего края противника, а о вынужденных действиях во внезапно осложнившейся обстановке.

Памятен мне эпизод, который свидетельствует о том, что разведчики умеют не только наблюдать, брать «языков», но и отважно сражаться в обычном бою. А дело было так.

К 12 ноября наши части довольно глубоко вклинились во вражескую оборону. Были освобождены деревни Королево, Лучиновка, Еремино, Ковалево. Но клин этот оказался очень узким. Гитлеровским автоматчикам удалось прорваться к дороге, которая соединяла вырвавшиеся вперед части с основными силами. Образовался, как мы тогда говорили, лучиновский пузырь. И горловина его в любой момент могла быть перерезана. Нужно было принимать неотложные меры. Выбор пал на офицера разведки 879-го полка 158-й стрелковой дивизии старшего лейтенанта Ф. И. Иванова.

Я хорошо знал Федора Ивановича. За два года войны этот разведчик не знал неудач. Сначала он был младшим [96] командиром. Затем за мужество, умелые действия ему присвоили офицерское звание.

Не раз я встречался с ним при самых различных обстоятельствах. И всегда у меня появлялась мысль, что Иванов — прирожденный разведчик. Кое-кто не соглашался со мной, но я оставался при своем мнении. Почему, допустим, мы говорим о таланте музыканта, художника, актера? Почему исключается талант разведчика? Безусловно, один талант еще ничего не решает. Он должен дополняться напряженным трудом. Но какой-то фундамент, на котором воздвигается здание истинного мастерства, может и должен существовать.

Дело свое Федор Иванович любил беззаветно. Энергичный, жизнерадостный молодой офицер охотно брался за выполнение самых сложных и ответственных заданий. Причем у меня создавалось впечатление, что, чем труднее были они, тем ярче и многограннее проявлялось в нем дарование разведчика, тем острее действовал ум. Не буду рассказывать о всех рейдах, которые совершил Иванов во вражеский тыл, но скажу, что все они неизменно завершались успехом.

Было у старшего лейтенанта Иванова еще одно бесценное качество. Он умел сплотить подчиненных, научить их искусству ведения боя. Люди беспредельно верили в своего командира и были готовы идти с ним в огонь и в воду. И он никогда не сомневался в своих разведчиках. А взаимное доверие — непременное условие успешной деятельности.

Но вернемся к горловине лучиновского пузыря, расширить которую приказали группе Иванова.

Разведчики скрытно подобрались к тому месту, где через лес проходила единственная дорога, ведущая к ушедшим вперед частям. Стали наблюдать. Вскоре они убедились, что тут действительно не пройти, не проехать. Из леса, окутанного туманом, непрерывными цепочками летели трассирующие пули. Судя по всему, гитлеровцы не испытывали недостатка в боеприпасах и поэтому вели не прицельный, а отсечный, можно сказать, заградительный огонь. К этому вынуждала их и плохая видимость. Тем не менее огонь был настолько плотным, что любая машина, любая повозка, появившаяся на дороге, получила бы свою порцию свинца. [97]

А транспорт скопился у начала и конца узкой горловины пузыря. Здесь стояли автомашины с ранеными, которых нужно было срочно эвакуировать в тыл. Водители с тревогой прислушивались к их стонам, но ничего не могли предпринять, потому что неподалеку воздух вспарывали автоматные очереди. Здесь же были грузовики с боеприпасами и продовольствием для тех, кто, вырвавшись вперед, продолжал ожесточенный бой с врагом. Водителя этих машин тоже ничего не могли сделать. Помочь должны были разведчики, возглавляемые Федором Ивановым.

Уточнив, где именно находятся автоматчики, офицер, а следом за ним и бойцы ползком двинулись к лесу. Когда до фашистов оставалось метров пятьдесят, разведчики поднялись и бросились на врага. В упор били они по гитлеровцам. И те, имея численное превосходство, в панике бежали. Уж слишком неожиданным и дерзким было нападение.

Не медля ни минуты, Иванов послал одного из разведчиков к начальнику колонны с ранеными. Нужно быстро проскочить горловину, пока враг не опомнился. И точно, заслышав шум моторов, гитлеровцы попытались вернуться, обстрелять дорогу. Однако разведчики вновь отбросили их в глубину леса. Так повторялось несколько раз. Группа Иванова прикрывала лесную дорогу до тех пор, пока не подоспело подкрепление. Задание командования было выполнено.

Эпизод с горловиной лучиновского пузыря — это, конечно, частный случай. Основные же усилия разведчиков в дни ноябрьского наступления были направлены на уточнение данных о противнике. Нас, кстати, очень интересовало, когда начнутся контратаки корпусного резерва, которым располагал враг. Нужно было уловить этот момент, подготовиться к отражению ответного удара.

Еще в ночь на 10 ноября на вероятные пути выдвижения резерва по распоряжению штаба армии был выслан разведывательный отряд от 19-й гвардейской стрелковой дивизии. В его состав входило 45 человек. Командовал отрядом уже знакомый читателям гвардии лейтенант Варлаам Бокучава. Для обеспечения скрытного прохода через боевые порядки противника разведчики разбились на две группы. Достигнув намеченного района, они соединились вновь. Бокучава тут же организовал наблюдение за двумя дорогами. [98]

Разведчики зафиксировали интенсивный подвоз к линии фронта боеприпасов. Не ограничившись этим, Бокучава решил устроить две засады. Бойцы, входившие в состав одной из них, внезапным огнем из автоматов рассеяли и частично истребили колонну пехоты. В бою были захвачены пленные и важные штабные документы. На другой дороге разведчики разгромили автомашины с вражескими солдатами, двигавшимися по направлению к фронту. Уже возвращаясь обратно, группа совершила еще один налет на вражеский обоз.

Не менее успешно действовали разведчики 17-й гвардейской дивизии. Их группа была не очень большой, всего 15 человек. Возглавлял ее гвардии старший сержант А. П. Рожнов, которого я знал уже давно. Это был один из инициативных, как у нас говорили, думающих разведчиков. Некоторое время он служил в команде перехвата телефонных переговоров. Потом Алексей Павлович стал старшим наблюдателем на НП командира дивизии. Узнав, что в разведывательной роте соединения не хватает людей, он попросился туда. Ему поручили выполнять обязанности командира взвода, хотя в ту пору он был только сержантом.

Когда зашла речь о формировании группы для действий в тылу противника, кое-кто возражал против того, чтобы ею командовал Алексей Рожнов. Уж больно ершист, задирист был он. Однако опасения оказались напрасными. Разведчики без происшествий преодолели передний край, умело и дерзко действовали на протяжении всего рейда.

В моей рабочей тетради, которую удалось разыскать после окончания войны в архиве, сохранились записи, конспективное изложение радиограмм, которые передавал радист группы гвардии сержант Павел Григорьевич Зиновьев:

«11 ноября. До полка немецкой пехоты сосредоточилось в районе деревни Хотемля».

«12 ноября. Немцы подбрасывают в район деревни Хотемля на автомашинах пехоту и боеприпасы. Группа разгромила штаб батальона в районе Иваньков, уничтожено свыше 20 солдат и офицеров, захвачены штабные документы. Особо отличились Геннадий Ивачев и Иван Сарасов». [99]

«13 ноября. Отмечено скопление пехоты в районе Иваньков и танков типа «Пантера» в лесу южнее этого населенного пункта».

«14 ноября. Немцы подтягивают пехоту и артиллерию в район Гайдуки. В район Заболотье подошли 9 танков и 3 самоходных орудия».

«15 ноября. Предприняли налет на армейский наблюдательный пункт в районе Тулово. Уничтожено 15 фашистов, захвачена карта с дислокацией частей. Особо отличился Дмитрий Салюков».

В следующей радиограмме мы получили данные о дислокации фашистских частей, снятые разведчиками с захваченной карты. Саму карту они не имели возможности переправить в расположение наших войск. Пришлось ограничиться передачей условного наименования квадратов, в которых расположились гитлеровские части.

Сведениям этим не было цены. Словно завеса какая-то приподнималась. Мы с нетерпением ждали новых сообщений, но радиосвязь с группой неожиданно прервалась. Не вышли разведчики в эфир ни 16, ни 17 ноября, И снова непрерывно дежурили у приемников радисты. И снова мы не спали, ожидая хотя бы короткой весточки от наших ребят. Неужели погибли? А быть может, неисправна радиостанция? Можно было строить сотни предположений и догадок. Однако от них не становилось легче.

Лишь через несколько дней мы получили наконец известие. Выяснилось, что 16 ноября группу обнаружили гитлеровцы. Они попытались окружить разведчиков и взять их в плен. Но Рожнов, отлично ориентируясь на местности, сумел укрыть группу в лесу и оторваться от преследователей. Причем он принял исключительно мудрое решение. Пробиваться к своим — значило попасть в районы, где с каждым километром фашистов будет все больше и больше. Это и понятно. По мере приближения к переднему краю плотность вражеских войск возрастала. Поэтому гвардии старший сержант повел разведчиков в противоположную сторону, еще глубже в тыл. Там ему удалось связаться с партизанами. От них мы и получили донесение о судьбе группы.

Рожнов ждал от нас указаний относительно дальнейших действий. А решить этот вопрос было не так просто. Предложить Рожнову попытаться выйти в расположение [100] наших войск? Это задача исключительно сложная. Гитлеровцы, обнаружившие группу, а затем потерявшие ее след, будут настороже. Вывезти ее на самолетах? В партизанском отряде, приютившем разведчиков, не было даже плохонького аэродрома.

— А что, если оставить разведчиков в тылу врага? — неожиданно предложил кто-то. Кажется, это был майор Антонов. — Подбросим им питание для радиостанции, боеприпасов. Пусть действуют.

В предложении этом было рациональное зерно. Действительно, имеет ли смысл возвращать группу и посылать вместо нее другую? Переход линии фронта связан с большим риском. И я распорядился, чтобы группа осталась во вражеском тылу. Ее переподчинили непосредственно штабу армии. Отныне она стала успешно действовать по нашим заданиям.

Разведчики оставались в глубоком тылу гитлеровцев более семи месяцев. Увиделись мы с Рожновым и его товарищами лишь 26 июля 1944 года.

Действия разведчиков, снабжавших штаб армии все новыми и новыми данными о противнике, несомненно, способствовали успехам наступавших частей и соединений. Взламывая оборону, отбивая ожесточенные контратаки танков и пехоты, они продвигались вперед, к Витебску. Кое-где до города оставалось только 15 километров. Но каждый шаг давался очень тяжело. Войска нуждались в отдыхе, пополнении людьми и вооружением. И тем не менее о переходе к жесткой обороне мы не помышляли. Остановимся — враг получит возможность закрепиться, усовершенствовать систему оборонительных инженерных сооружений. Тогда сдвинуть его с места будет еще труднее.

Говоря о колоссальной работе, проделанной разведчиками в период боев на подступах к Витебску, высоко оценивая их мужество и героизм, я не считаю себя вправе умалчивать и о досадных просчетах, которые, правда, носили частный характер.

Однажды сержант В. Кот получил задание проникнуть во вражеский тыл и проследить за движением гитлеровцев по одной из дорог, ведущей от Витебска к фронту. Самое обычное, ничем не примечательное задание.

Вскоре мы получили первую радиограмму. В ней сообщалось, что интенсивного движения по дороге не наблюдается. [101] Повторное донесение подтверждало эти сведения.

— Ничего не понимаю, — задумчиво произнес Иван Максимович Дийков, отрывая взгляд от карты. — Бокучава следит за той же дорогой на другом участке и все время сообщает о движении автомашин и колонн пехоты. Не могут же они испаряться по пути. Тут что-то не так...

Он немедленно доложил о своих сомнениях. Они показались мне вполне обоснованными. Я тут же выехал в разведывательное подразделение, в котором проходил службу сержант Кот. Нужно было, судя по всему, разбираться на месте.

Юркий «виллис» уверенно пробирался по раскисшей от дождей лесной дороге. Водитель, неунывающий одессит, начал было по привычке балагурить, но, взглянув на мое нахмуренное лицо, сразу осекся: понял, что сейчас не до шуток. И точно, на душе было отвратительно. Сердце подсказывало, что мы столкнулись со страшным, небывалым до этой поры случаем.

Самые худшие предположения подтвердились. Довольно быстро удалось установить, что сержант проявил преступную трусость. Вместо того чтобы проникнуть на территорию, занятую противником, он отвел своего напарника и радиста в тихое место и стал радировать оттуда о том, что «видно» на дороге.

Суд военного трибунала приговорил бывшего командира группы к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение. Остальные разведчики — напарник и радист — попали в штрафную роту. Им была предоставлена возможность кровью искупить свою вину перед Родиной. Я не называю их фамилии потому, что в последующем они честно сражались с врагом и полностью реабилитировали себя.

Никто из нас, да и в разведывательных подразделениях армии, не воспринял приговор военного трибунала как слишком суровый. В разведывательной работе нет ничего страшнее ложных данных о противнике. Любой обман может привести к неисчислимым и совершенно напрасным жертвам, к тяжелому поражению в бою, к провалу целой операции. Поэтому мера наказания была совершенно оправданной.

Пришлось сделать и определенные выводы, касающиеся более тщательного подбора людей в разведывательные [102] подразделения. Мы и раньше уделяли этому вопросу должное внимание. Но все то, что произошло, говорило о притуплении бдительности, ослаблении воспитательной работы. Речь о бдительности, о требовательности к себе и подчиненным, об изучении их морально-политических и боевых качеств шла на партийных и комсомольских собраниях. Особое внимание предлагалось обратить на молодых бойцов и командиров.

Помню, что и мы у себя в разведотделе штаба обсуждали этот вопрос. Не избирался у нас президиум, не велись протоколы, не принималась резолюция. Но в душе каждого из нас накрепко отпечаталось единственно правильное решение: еще лучше знать людей, еще глубже проникать в их душевный мир. Лишь в этом случае мы будем гарантированы от подобных срывов.

* * *

В конце ноября 1943 года начальник штаба генерал-майор Ильиных был назначен командиром стрелкового корпуса в другую армию. Его заменил начальник оперативного отдела полковник М. И. Симиновский — человек высокой штабной культуры, очень энергичный, деятельный, прекрасный организатор.

Моисей Исаакович подавал пример трудолюбия. Того же он требовал и от всех сотрудников штаба. Причем требовательность, строгость его никогда не проявлялась в повышенном голосе, крепких выражениях. Иной раз приходится слышать мнение, что настоящий командир, начальник не только может, но и должен говорить с подчиненными как-то особо, со своих «вышестоящих» позиций. А вот полковник Симиновский всегда был выдержан, ровен, я бы даже сказал, приветлив. И это не подрывало его авторитета, не нарушало субординации. Когда к нему обращались с тем или иным вопросом, он никогда не торопился с окончательным решением и чаще всего спрашивал: «А что вы сами думаете по этому поводу?»

Точно так же получилось и в тот раз, когда я пришел к полковнику с докладом о действиях разведчиков. Внимательно выслушав меня, он спросил:

— Вы обратили внимание, что противник широко маневрирует резервами в оперативной зоне? Смотрите, — он склонился над картой, — потеряв один рубеж, гитлеровцы сразу же оказали упорное сопротивление на другом. [103]

Карандаш, который держал в руке начальник штаба, переместился всего лишь на сантиметр. Да, именно так и происходило. Вражеские резервы успевали занять заранее подготовленные оборонительные рубежи и, пропустив через себя отходящие подразделения, встречали атакующих плотным огнем.

— Мы регулярно направляем во вражеский тыл разведывательные группы, и они информируют нас о выдвижении резервов. Увеличить их количество пока нет возможности.

— Я это знаю, — остановил меня Симиновский. — Увеличивать их число, быть может, и не имеет смысла. Давайте подумаем о другом: как повысить эффективность работы каждой из таких групп?

Как повысить эффективность? Мне и самому не раз приходила в голову эта мысль. Но что конкретно здесь можно придумать? Группа, подвергаясь немалой опасности, преодолевает передний край, углубляется во вражескую оборону, выходит в тыл. Там разведчики ведут наблюдение и передают информацию по радио в штаб армии. Если условия благоприятствуют, разведчики нападают на штабы, наблюдательные пункты, колонны, обозы. Затем, когда заканчиваются боеприпасы и продовольствие, группа возвращается обратно. И снова трудный и опасный путь, снова переход переднего края.

Была у меня одна задумка, но вряд ли это реально...

— Подумайте, Максим Афанасьевич, — продолжал тем временем Симиновский. — Давайте ваши предложения, обсудим, прикинем...

— Они, собственно говоря, уже есть, — неожиданно для самого себя выпалил я.

Полковник удивленно взглянул на меня.

— Есть? Почему же не докладываете? Ну-ка, как говорили в старину, карты на стол!

Суть моих предложений сводилась к следующему. Я попросил выделить в наше распоряжение самолет По-2. Он мог бы в назначенном районе сбрасывать для разведчиков патроны, продовольствие, медикаменты.

— Понимаете, в этом случае группы могли бы значительно дольше оставаться в тылу врага. Наблюдение за дорогами велось бы практически непрерывно. Да и такой сложный и опасный этап, как преодоление переднего края, исключался бы. [104]

— Что ж тут не понять? — усмехнулся Симиновский. — Вот только удастся ли выкроить самолет? А предложение дельное. Обязательно поговорю с командующим.

Через некоторое время начальник штаба вызвал меня и сказал:

— Так вот, товарищ Волошин, специального самолета пока выделить не можем. Но летчики по вашим заявкам будут выполнять рейсы к разведчикам. Подробности, условные сигналы согласуйте непосредственно с авиаторами. Договорились?

А вскоре летчики получили от нас первую заявку на вылет в район, где действовала армейская разведывательная группа, которой командовал лейтенант Н. М. Горовой.

Разведчики этой группы, выполнив задание, уже было двинулись в обратный путь. Но один из местных жителей, повстречавшийся им в лесу, сообщил, что неподалеку, юго-восточнее Витебска, он видел большое число фашистских танков. Можно ли было, не проверив и не уточнив эти данные, возвращаться в расположение своих войск?

Во время очередного сеанса радиосвязи командир группы доложил обо всем в штаб армии. Он просил разрешения на изменение маршрута. Одновременно он сообщил и о нехватке боеприпасов. О продовольствии даже не заикнулся. Но мы и сами понимали, что с продуктами у разведчиков не густо. В ту же ночь к группе Горового вылетел По-2. Летчик точно вышел в условленный район и сбросил груз.

— Вот уж поистине помощь с неба свалилась, — рассказывал потом Горовой. — Словами не передать, как были рады ребята! И дело не только в патронах и консервах. Мы народ привычный, перебились бы как-нибудь. А вот сознание, что о тебе помнят, заботятся, — это здорово. Хотите верьте, хотите нет, а силы словно удвоились.

19 декабря войска 39-й армии возобновили наступление, пытаясь прорвать второй рубеж вражеской обороны. За первый день тяжелейших боев удалось продвинуться на пять километров. Да, только на пять, причем далеко не всюду. Но итоги первого дня все-таки радовали. Мы получали все новые и новые сведения о том, что противник вынужден подтягивать свои пехотные и танковые [105] резервы. И это уже после первого дня нашего наступления! Но каковы эти резервы, когда можно ожидать введения их в бой?

Я связался по радио с группой гвардии старшего сержанта М. Диденко, которая действовала на этом направлении. Он сообщил, что к фронту подтягиваются крупные бронетанковые силы. Главным образом это были «тигры», «пантеры» и «фердинанды». Разведчики засекли до 90 танков и 70 самоходных орудий. Чувствовалось, что предстоят ожесточенные бои.

Узнали мы и о другом. Из показаний пленных следовало, что готовящийся контрудар преследует ограниченные цели: нанести нашей армии урон, не допустить прорыва второго оборонительного рубежа, а в случае успеха — вернуть хотя бы частично ранее утраченный внешний рубеж. Видимо, гитлеровцы не очень-то надеялись на мощь своих танков и самоходок. Оно и понятно. Сражения на Курской дуге развеяли миф о неуязвимости этих бронированных чудовищ.

И тем не менее нужно было тщательно подготовиться к отражению контрудара. При этом учитывалось, что в частях и подразделениях было немало новичков, которые до этого времени вообще не встречались с фашистскими танками. Да и многие ветераны не видели их в таком количестве. Командиры и политработники беседовали с бойцами, разъясняли им приемы борьбы с танками. В этих целях широко использовалась памятка с описанием уязвимых мест «тигров». Ее наш разведотдел разработал совместно со штабом бронетанковых войск еще летом, сразу же после Курской битвы.

Контратаки начались именно тогда, когда мы и предполагали. «Штормовое предупреждение» от разведчиков было получено вовремя. Разумеется, одно оно не решило бы судьбу сражения, если бы не мужество бойцов и командиров, встретивших «тигры», «пантеры» и «фердинанды» метким, сокрушительным огнем, если бы не четкое взаимодействие между пехотой и артиллерией.

Помнится, в один из опорных пунктов, занятых нашим стрелковым подразделением, прорвались два танка и два самоходных орудия гитлеровцев. На помощь стрелкам тут же пришла дивизионная артиллерия, поставленная на прямую наводку. У первого танка от метких выстрелов артиллеристов разлетелись обе гусеницы. Второй, [106] пытаясь маневрировать, завяз в болоте, его экипаж покинул машину и бежал. Командиры самоходок, видя все это, поспешили ретироваться.

Кстати, бегство экипажа завязшей в болоте машины напомнило мне о другом случае, который имел место еще в период боев на дальних подступах к городу Духовщина. Наш танк, которым командовал лейтенант Б. Плющевский, оказался подбитым. Гитлеровцы сделали попытку захватить экипаж. Но танкисты, плотно закрыв люки, продолжали отбиваться. Потеряв немало солдат, фашисты поняли, что таким путем они ничего не добьются. Тогда они подожгли машину, надеясь, что теперь-то уж русские выскочат из раскаленной коробки. Но сквозь огонь и дым по-прежнему били пулеметные очереди. Лейтенант Плющевский, механик-водитель старший сержант Дошкин, командир башни старший сержант Богданов и пулеметчик сержант Павлов предпочли смерть позорному плену. Никто не покинул танк. Экипаж дрался до последнего патрона.

Так уж у нас повелось. Не было и нет равных в мужестве советским людям! Не о спасении собственных жизней думают они — о разгроме врага, о победе!

Однако вернусь к событиям, которые происходили в декабре 1943 года. Первый контрудар фашистских танков был отбит. Пехота, артиллерия и танковая бригада, вступившая в бой, вывели из строя 39 вражеских машин. Один из «тигров» был захвачен в полной исправности и принят на вооружение нашими бойцами. Танкисты быстро освоили его. И вскоре танк, управляемый нашими людьми, уже громил огнем и давил гусеницами своих бывших хозяев.

На другой день противник возобновил яростные контратаки. На этот раз им предшествовала длительная артиллерийская подготовка. Затем пошли танки и пехота. Наши подразделения снова выстояли. И не только выстояли, но и ворвались на плечах гитлеровцев в деревню, которая использовалась как опорный пункт и исходный рубеж для контратак.

И все же первые два дня боев были для нас очень трудными. То здесь, то там возникали сложные, а зачастую и просто критические ситуации. И хотя это не имеет прямого отношения к действиям разведчиков, не могу не рассказать о подвиге, который совершили бойцы под командованием лейтенанта И. Е. Бесхлебного. [107]

Укрепившись на господствующей высоте, плотно зарывшись в землю, гитлеровцы мешали продвижению подразделений 875-го стрелкового полка 158-й стрелковой дивизии. Чтобы нарушить систему огня, внести замешательство в стан врага, надо было овладеть траншеями на вершине высоты. Такую задачу поставили перед лейтенантом Бесхлебным.

Ночью 27 человек бесшумно преодолели ничейную территорию и ворвались в траншею. Завязался бой. Внезапность удара, мужество и мастерство солдат, сержантов и офицера решили его исход в нашу пользу: гитлеровцы, оборонявшие высоту, были перебиты.

Разъяренные фашисты открыли сильный артиллерийский огонь по своим бывшим траншеям. Склоны холма и его вершина покрылись воронками, Но попытки вражеской пехоты восстановить положение терпели неудачу за неудачей. Уже свыше сотни вражеских трупов устилало землю. А герои не отступали. Лейтенант Бесхлебный умело руководил действиями бойцов. Ему помогал парторг роты младший лейтенант П. Г. Владимиров. Перебегая от одного стрелка к другому, он увидел Николая Машенкова, лежавшего на дне траншеи. Голова, грудь, руки бойца были перевязаны, но алые пятна все шире растекались по бинтам. На какой-то момент Машенков открыл глаза.

— Я дрался как коммунист, — тяжело переводя дыхание, прошептал он парторгу. — Пусть ребята держатся до конца...

Только накануне этого боя Машенков подал заявление с просьбой принять его в партию, но рассмотреть заявление не успели. И теперь, теряя последние силы, Николай как бы напоминал об этом.

Видя, что контратаки ничего не дают, гитлеровцы снова обрушили на высоту шквал огня. Разрывы поднимались не только на высоте, но и вокруг нее. Фашисты тем самым отрезали путь нашим подразделениям, которые стремились на подмогу смельчакам. Огневые налеты чередовались с новыми контратаками. Но высота держалась. Все меньше оставалось бойцов, способных держать в руках оружие. Пал смертью храбрых лейтенант Бесхлебный. Около 70 гитлеровцев, прорвавшись наконец на высоту, окружили блиндаж, в котором укрылась оставшиеся [108] в живых. Немцы кричали: «Рус, сдавайся!» Но в ответ гремели автоматные очереди.

Воспользовавшись тем, что фашисты не могли теперь вести артиллерийский огонь по высоте, наше подразделение, находившееся неподалеку, устремилось в атаку. Оно выбило гитлеровцев из траншей и окончательно закрепилось в них. Позже выяснилось, что из 27 героев только трое остались в живых. Рядовой М. Рапуков, истекая кровью, сумел добраться до ямы и укрылся в ней. Рядовые П. Капинус и А. Кобыльниченко, будучи тяжело раненными, были захвачены в плен. Первый из них погиб в концлагере, второй выжил и был освобожден в 1945 году.

Тела бойцов и командиров, павших в неравной схватке с врагом, были похоронены в братской могиле тут же на безымянной высоте. Впрочем, с той поры у нас в 39-й армии ее называли не иначе, как «Высота 27 героев». Все, кто дрался на ней, были награждены орденами Отечественной войны I степени. Подавляющее большинство, к сожалению, посмертно.

Я привел этот эпизод для того, чтобы еще раз показать, с каким трудом давался нашим подразделениям и частям каждый шаг вперед. Но, как бы то ни было, второй рубеж вражеской обороны войска сумели прорвать. Успех этот достался немалой ценой. И гитлеровцы, измотанные тяжелыми боями, не предпринимали активных действий. Наступило относительное затишье.

* * *

В ночь под Новый год мне неожиданно передали приказание явиться в блиндаж командующего армией генерал-лейтенанта Н. Э. Берзарина. Я, честно говоря, недоумевал. Вроде бы никаких срочных дел не было. Последние разведывательные данные я уже доложил начальнику штаба. Через несколько минут я был возле двери. Постучал, распахнул ее и обмер: передо мной по-праздничному накрытый стол.

Николай Эрастович Берзарин шагнул мне навстречу, улыбаясь своей совершенно неповторимой улыбкой.

— Проходите, товарищ Волошин, не стесняйтесь. Решили вот в тесном кругу отметить Новый год.

Я увидел заместителей командующего армией, почти весь руководящий состав штаба. Чуть позже подошли остальные. Впрочем, не было в этот вечер ни командующего, [109] ни его заместителей. Были добрые фронтовые товарищи, которые сегодня собрались за столом, а завтра снова будут отдавать распоряжения и приказы, выполнять их.

— Давайте рассаживаться, — торопил хозяин. — А то так и Новый год пропустим. — Как у тебя с Москвой? — обернулся он к радисту, который в углу настраивал приемник.

— Полный порядок, товарищ командующий. Будет Москва!

Замолкли голоса. Из динамика доносились какие-то шорохи, трески. Потом и они ушли куда-то на задний план. И вдруг во фронтовом блиндаже зазвучал голос Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Он говорил спокойно, негромко, изредка покашливая. Он тепло поздравил всех советских людей с наступающим 1944 годом и обратился со словами высочайшей похвалы и благодарности в адрес всего народа и его Красной Армии. Он благодарил не от себя лично. Партия и страна стояли за ним.

До полуночи оставалось, вероятно, не больше минуты, когда к командарму подошел командующий артиллерией армии генерал А. Е. Брейдо.

— Разрешите?

— Зря боеприпасы жечь будете?

— Никак нет. Только по заранее разведанным и пристрелянным целям. Все подготовлено.

А где-то там, далеко от нас, шумела гудками проходящих машин Красная площадь. Все встали, ожидая боя курантов. И вот он, первый удар, возвещающий приход нового года! Раскатисто, гулко разнесся знакомый всем звон. Словно рожденный им, ударил мощный артиллерийский залп. Нет, не в Москве, а здесь, у нас. Это сказали свое новогоднее слово фронтовики-артиллеристы. И не могло быть для нас лучшей музыки, чем эта.

— За нашу любимую партию, за советский народ, за окончательную победу над фашизмом! — взволнованно произнес Николай Эрастович. — За то, чтобы все мы дошли до Берлина!

Не прошло и часа, как начали расходиться. Не потому, что вечер не удался. Напротив, давно мы не находились в такой непринужденной, простой обстановке. Но рядом, совсем рядом притаилась война. У каждого из нас были дела и обязанности. [110]

В январе 1944 года в полосе 39-й армии наступило затишье. Войска нуждались в пополнении и хорошем отдыхе. А разведчики продолжали действовать — такова уж их военная судьба. И задачи приходилось решать самые разнообразные.

Однажды летчики-наблюдатели зафиксировали подход к линии фронта колонн пехоты противника. Невелики они были и, разумеется, каких-то существенных изменений в соотношение сил не вносили. И тем не менее нужно было непременно выяснить, с чем связаны эти передвижения войск. Очередная смена частей или попытка усилить действующие соединения?

Я приехал в 91-ю гвардейскую дивизию и поделился своими сомнениями с начальником штаба и начальником разведки.

— Что ж, будем посылать поисковую группу. Нужно брать «языка». И желательно здесь, в районе деревни Волчок, — ткнул пальцем в карту гвардии майор В. Е. Бруй, возглавлявший разведку дивизии. — Командир взвода разведроты гвардии лейтенант Щербаков и его подопечные уже двое суток ведут наблюдение за передним краем.

Этого поиска мне никогда не забыть. Ночью, облачившись в белые маскировочные халаты, разведчики во главе с гвардии лейтенантом А. Г. Щербаковым поползли к вражеским траншеям. Но, когда до них осталось всего метров тридцать, в небо взвилась осветительная ракета. Группа была обнаружена. И тут же ударил пулемет. Первым заметил место, откуда ведется огонь, комсомолец гвардии рядовой Георгий Григорьев. Заметил — и тут же ринулся вперед. Пуля впилась в шею, но разведчик, собрав все силы, сумел добраться до пулемета и навалился на него всем телом. Воспользовавшись паузой, его товарищи ворвались в траншею, перебили больше двух десятков гитлеровцев, захватили пленных и станковый пулемет.

Но Георгий Григорьев уже не видел этого. Он был мертв. Верные давней традиции, разведчики вынесли тело погибшего товарища в расположение наших войск. Так уж повелось: ни раненого, ни даже убитого друга никогда не оставляли в стане врага.

Утром славного воина, повторившего подвиг Александра Матросова, похоронили с воинскими почестями в [111] районе деревни Коопти-1 Витебской области. А вскоре мы узнали, что гвардии рядовому Георгию Степановичу Григорьеву посмертно присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

И в те дни, и много позже я не раз задавал себе вопрос: что вдохновляло наших разведчиков на такие подвиги? Приказ? Да, беспрекословное повиновение командиру — непременное условие, обеспечивающее победу в бою. Но дисциплина существует и в буржуазной армии. Значит, дело не только в повиновении. Советские воины беззаветно любят социалистическое Отечество, больше жизни дорожат интересами своего народа — в этом истоки любого подвига.

А как много значит нерасторжимое единство народов страны, наше войсковое товарищество, чувство локтя боевых друзей! Ведь все это помогает становлению воина, окрыляет его. Можно было бы привести десятки примеров, подтверждающих эту мысль, но я позволю себе остановиться лишь на одном из них.

В разведвзводе, которым командовал украинец лейтенант Михаил Шавкун, служили трое друзей. Электрик Федор Фирсов до войны жил и трудился в городе Карабаш Челябинской области. Лесоруб Федор Соснин попал на фронт из дальневосточной тайги. Тракторист Айтказы Дильдикбаев — из каргайских степей Восточного Казахстана. Раньше они не знали друг друга. Теперь же их было почти невозможно увидеть врозь.

Однажды на переднем крае объявился фашистский снайпер. Действовал он в основном в темное время, используя свет ракет, периодически взлетающих в небо. Уже двое бойцов было ранено его пулями. Надо было обнаружить и обезвредить вражеского стрелка. Командир взвода поручил выполнение этой задачи неразлучной троице: Фирсову, Соснину и Дильдикбаеву.

Всю ночь друзья провели в окопах, внимательно наблюдая за противником. Зоркий глаз казаха Айтказы Дильдикбаева обнаружил снайпера, замаскировавшегося на дереве. Заманчиво было самому снять его. Но Айтказы решил, что будет лучше, если уничтожением врага займется Федор Соснин — в прошлом охотник, замечательный стрелок. И тот не промахнулся.

Не раз уходили друзья за «языками». Не припомню случая, когда они возвращались, не выполнив задания. [112]

А когда ребят спрашивали, что помогает им в бою, они неизменно отвечали: «Дружба! Один за всех, и все за одного!»

Благодаря действиям войсковых разведчиков группировка противника во всей полосе 39-й армии была раскрыта до батальона включительно. Многое знали мы и о характере оборонительных сооружений под Витебском. Однако один из районов пока что оставался, образно говоря, в тени. До нас доходили отрывочные сведения о том, что фашисты готовят дополнительный рубеж западнее города.

Армейской разведгруппе, возглавляемой лейтенантом В. М. Крамаренко, была поставлена задача выяснить, где и какие работы ведутся. Мы тщательно разрабатывали план, стараясь предусмотреть любые неожиданности. И все-таки на этот раз обстоятельства оказались сильнее нас.

Дело в том, что план предусматривал заброску группы во вражеский тыл на самолетах По-2. В назначенном районе разведчики должны были приземлиться на парашютах и собраться у озера Стрежень. Казалось бы, все продумано до деталей. Однако, после того как машины поднялись с аэродрома, резко изменилась погода. Небо заволокли тучи, задул порывистый северный ветер. Сразу же за передним краем самолеты попали в низкую сплошную облачность. И тем не менее пилоты упорно продолжали идти к цели. Мы с тревогой ждали результатов.

— Разбросает парашютистов невесть куда, — высказал кто-то опасение, — Неделю потом искать друг друга будут.

Я и сам понимал, что погода нарушает все наши планы. Оставалось одно: вернуть самолеты. И такая команда авиаторам была отдана.

А спустя некоторое время нам доложили, что все самолеты благополучно приземлились на своем аэродроме. Но при этом выяснилось, что командир группы лейтенант Крамаренко буквально за несколько секунд до получения распоряжения о возвращении успел прыгнугь. Что с ним, где он?

Лишь 21 января была получена радиограмма от партизан, что наш разведчик жив и здоров. О своих злоключениях Крамаренко позже рассказывал сам.

Благополучно приземлившись, определив по карте [113] свое местоположение, он понял, что находится в 50 километрах от точки сбора. Чертыхнувшись, а может быть выразившись и покрепче, он двинулся в путь по заснеженному лесу. Лишь на пятые сутки, израсходовав весь запас продуктов, он добрался к озеру. Но никого из товарищей там не обнаружил. Как поступить дальше? В тяжком раздумье сидел он на пеньке, торчавшем из-под глубокого снега.

И вдруг до него донеслись приглушенные голоса. Крамаренко выхватил пистолет, намереваясь возможно дороже заплатить за свою жизнь. Когда на опушке леса показались фигуры, он выстрелил. Отличным стрелком был Крамаренко, но тут, к счастью, промахнулся. Видно, расстояние было великовато.

— Смерть фашистам! — закричал разведчик, прицеливаясь вторично.

— Если фашистам, то не в ту сторону стреляешь! — неожиданно услышал он в ответ.

Оказалось, что он встретился с партизанами. Они привели его в свой отряд, накормили. Потом в помощь Крамаренко были выделены люди. И он, оставаясь во вражеском тылу почти месяц, разведал важные объекты в районе западнее Витебска, именно те, которые нас так интересовали. Выполнив задачу, Василий Михайлович возвратился на посланном за ним связном самолете.

Бывало, однако, и так, что события складывались неблагоприятно. В день 26-й годовщины Красной Армии мы потеряли одного из лучших разведчиков — гвардейца Федора Болдырева, к тому времени ставшего младшим лейтенантом. Много раз он принимал участие в дерзких поисках, засадах. Грудь Федора Александровича украшали ордена Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды, Славы II и III степени. Казалось, удача никогда не изменит ему. И в этот день группа, возглавляемая им, разгромила вражеское боевое охранение, захватила пленного. Но при отходе Болдырев был смертельно ранен осколком мины.

Разведчики вынесли боевого друга из-под обстрела и похоронили с воинскими почестями. На могиле отважного офицера они поклялись жестоко отомстить врагу. [114]